— Ай-яй-яй! — только и сказала бабушка, приехав и посмотрев на Галю.
Она моментально уложила в чемоданчик Галины платья, сунула Марсика в плетёную корзинку с крышкой и всё это вместе с Галей увезла к себе на Лахту.
На Лахте бабушка жила круглый год. Там у неё был маленький домик под высокими смолистыми соснами.
Полузаросший пруд просвечивал между красноватыми стволами. Не нравилась Гале его неподвижность! Озеро Щор всегда было полно движения, вода бежала быстрыми струйками, и маленькие волны в ветреные дни еле заметно набегали на камни; а здесь заросшая ряской вода только отражала бегущие облака.
Зато над прудом проносились стрекозы, блестя лазурью прозрачных крыльев, летали и исчезали, опускаясь совсем близко над водой.
Да ещё утешал фонтан соседней большой дачи. Он неустанно журчал, и неустанно бежала вверх прозрачная струя, изгибалась, мягко ломаясь, и падала вниз, расходясь в воде кругами и пеной.
В жаркие дни они с Марсиком слушали его неумолчное журчание, расположившись на коврике под деревом. Но и ели, и сосны, и белый песок — как не похожи были эти места на влажные просторы Белых Стругов!
Здесь были цветы только на клумбах. Над ними носились лёгкие бабочки, за которыми Галя наблюдала часами, лёжа в гамаке.
— Ты что же это, Галюша, гоголь-моголь забыла? — кричит с крыльца бабушка в жаркий июльский день. — Будет на бабочек глядеть! Что в них интересного!
— Они, бабушка, летают не прямо, а то вверх, то вниз, то вверх, то вниз…
— Это тебе только так кажется, Галюша. И очень просто — зря летают!
— Нет, бабушка, не кажется: они то направо, то налево летают. Может быть, у них есть какая-нибудь своя музыка?
— И-и, милая, какая там музыка! Иди-ка скорее гоголь-моголь есть.
Галя бежит на балкончик, прямо к столу.
— Сколько сегодня, — спрашивает бабушка: — четыре или пять? Не ошиблась ли я?
— Сегодня, бабушка, четыре. Я вспомнила.
— Нет, матушка, четыре-то было вчера! Ты меня не обманешь, лечение — вещь серьёзная! По десятку в день целую неделю буду взбивать, и принимай, матушка, как лекарство. Тут уж тебе, Галюша, ничто не поможет.
Лёвик, сын дяди Бори, живший тоже у бабушки, был совсем иного мнения. Он считал, что помочь в этом деле совсем нетрудно. И, когда бабушка уходила с крылечка, он с грустью смотрел на гоголь-моголь и жалостно говорил:
— Галюша, а Галюша, а меня угостишь?
И Галя угощала с таким радушием, что к концу лета оказалось: Лёвяк прибавил в весе на два килограмма, а Галя… да, неважно: всего на четыреста граммов.
Так почти не поправившись, Галя вернулась к школьным занятиям.
А занятия менялись быстрее, чем Галя, и становились всё интереснее и труднее.
Новые уроки и новые спектакли шли на смену старым, и месяцы неслышно слагались в год. Они были полны радостей и волнений. И чем дальше шло время, тем сильней были волнения и глубже радость.