Из сарая, до половины наполненного пахучим сеном, в широко раскрытую дверь видно огромное небо.

Галя сидит наверху, на сене, положив около себя свой лук и стрелы, а рыженький Илюша, сын старого профессора, их соседа по даче, стоя на гладком земляном полу, достругивает себе «чижик».

После душного, тяжёлого дня тучи закрыли край неба и медленно двигались по знойной синеве, подбираясь к солнцу. А солнце уже начинало склоняться к вечеру. И тучи, наплывая на него, загорались изнутри розовым золотом. Потом они тускнели и лиловели, сгущаясь в тяжёлые клубы.

Всё это было отлично видно из сарая.

Вот и скрылось солнце, окунулось совсем в тучи… Потемнело, посвежело вокруг… Ветер качнул тяжёлую дверь на петлях. Молния прорезала тучи, и раскатистый гром потряс сарайчик.

Рыженькая голова мальчика зарылась в сено.

Но Галя не испугалась. Её веселил гром, и бегущие быстро тучи, и дыхание грозового ветра.

Гром затихает. Илюша поднимает голову и шёпотом говорит:

— А Васятка сказал, что это Илья-пророк!..

— Где Илья-пророк? — шёпотом спрашивает Галя, наклоняясь к нему.

— А в тучах! В колеснице огненной сидит Илья-пророк.

Галя не шевелясь смотрела в тёмные тучи, и, когда опять загрохотал в небе гром и блеснул огонь молнии, ей показалось, что она видит огненную колесницу и коней, дыхание которых превращалось в клубы пара, и огромного пророка с молниями, как со стрелами, в руках.

В ту ночь ещё одно зрелище поразило Галю. Эта ночь была самая короткая в году — Иванова ночь. И Гале по этому случаю позволили лечь поздно, дождавшись «Ивановых огней».

Она ждала их с нетерпением, хотя ещё не знала, что это за огни и где они будут гореть.

И вот, когда в небе зажглись бледные весенние звёзды, запылали на земле яркие огни. На всех пригорках, на зелёной траве, ещё влажной после дождя, на опушке леса зажглись костры — костры Ивановой ночи. Папа повёл Галю на горку за дачей, откуда было видно далеко кругом.

Костры горели повсюду под тёмным звёздным небом, и мягкий ветер доносил оттуда, от этих весёлых огней, обрывки песен и звуки гармошек.

Галя не уходила с горки до тех пор, пока оранжево-красные огни не стали тускнеть и словно уходить в землю, а Галины глаза стали закрываться и голова клониться на колени к маме, около которой она сидела.

Тогда папа взял её на руки и понёс домой.

Ночной воздух был свеж после грозы. Обрызганные дождём цветы их маленького садика благоухали так сильно, что Галя открыла глаза и посмотрела на клумбу, мимо которой нёс её папа. Это табак, вечерний цветок, пахнет так сильно, так чудно!

Галя легко соскакивает с папиных рук и бежит к табаку.

Она осторожно обходит всю клумбу, наклоняет лицо к белеющим в сумерках душистым пятиугольникам, взбегает на ступеньки террасы… Но здесь ноги перестают её держать: она едва стоит, пока няня снимает с неё платье, и засыпает, прежде чем её успевают укрыть одеялом.

Она давно уже спит, а на зелёных пригорках всё ещё догорают последние костры и всё так же благоухает в садике белый табак.

Но вот они отцветают — все табаки и все левкои на клумбах. Даже астры вянут под осенним дождём. Озеро Щор отражает в свинцовой воде свинцовое небо. А по утрам на Галю уже надевают драповое пальто… Это надвигается осень. За осенью придёт зима.

Зачем зима?

С этим вопросом обращается Галя то к матери, то к няне. И никто ей ничего не отвечает. Скоро уедут они в город, и по стёклам забарабанит дождь со снегом, а с Невы подует ветер, заводя тонким голосом в трубе. И зачем зима приходит каждый год?

Даже яркие зимние дни, всё же очень любимые Галей, со сверкающим на солнце снегом, с санками и коньками, не могли изгнать из её памяти радостных дней в Белых Стругах.

Неподвижность зимы пугает её. Летом бегут неумолчные струйки воды, качаются под тёплым ветром зелёные вершины деревьев, летают бабочки и стрекозы, точно в такт никому не слышной музыке. Всё полно движения, которое радует и вызывает ответное желание — двигаться, бегать, летать.

Но недвижим покой зимы, и всё-таки неизвестно, зачем она наступает? И зачем проходит лето — ещё одно лето в Белых Стругах, зелёное лето, полное солнца и блеска воды?

Но оно кончилось. И Белые Струги уплыли. Им навстречу шли новые дни и новые годы жизни, учения и труда.

Прощайте, Белые Струги!