Я покинул Прадо вечером, за час до закрытия, снова потеряв счет времени, полностью забыв о нем. Я провел в музее четыре часа! Несмотря на искреннее желание проявить осторожность, даже страх столкнуться с таинственным соглядатаем из Эскориала не помог мне выскользнуть из его залов.

Ночь неумолимо наступала на город, превращая представительные кварталы вокруг здания Вильянуэва, площади Нептуна и отеля «Ритц» в огромный тигель, где свет тусклых фонарей сплавлялся с огнями горящих окон. Вот тогда я посмотрел на часы: они показывали половину восьмого. Мне следовало поторопиться, если я хотел проведать Марину в гостях у тети Эстер и успеть расспросить, как прошел ее первый день после пугающего визита мистера Икс.

Самая короткая дорога к дому Эстер, не считая такси, пролегала через парк Ретиро. Мне предстояло пересечь его пешком и выйти на улицу Менендеса Пелайо, на противоположной стороне самого большого городского зеленого массива в Мадриде. Добираться туда было удобнее по извилистым аллеям через парковую рощу. В это время суток в парке было еще спокойно, погода стояла не очень холодная, так что идея прогуляться понравилась мне больше, чем перспектива спускаться в метро и делать две пересадки до станции на улице Ибиса.

Неторопливо засунув руки поглубже в карманы куртки и замотавшись по уши шарфом, в облачке пара я двинулся бодрым шагом вперед. Голова у меня распухла от впечатлений. Я глубоко вдохнул свежий прохладный воздух и попытался разобраться, что сулит мне эта непонятная история. Я собирался использовать прогулку, чтобы подумать и принять решение, что делать с Мариной. Я должен был определить для себя, следует ли оставлять ее на игровом поле или лучше вывести за его пределы, а также нужно ли мне самому продолжать игру. Беда в том, что я, вместо того чтобы сделать практические выводы, как глупец принялся размышлять о новом подходе к изучению искусства, которому научил меня маэстро, и снова упустил из виду позицию «заинтересованных сторон» в данном вопросе. Но безусловно, картинка складывалась любопытная. Благодаря совершенно постороннему человеку я начал относиться к шедеврам из Прадо так, словно они являлись образцами деятельности инопланетной цивилизации. Теперь я смотрел на них как на некие механизмы, созданные разумом исключительно восприимчивым, который в последнюю очередь заботился об эстетическом удовольствии. Начинал верить, что главной целью создателей и конечным смыслом живописи являлось всегда держать открытыми некие «двери восприятия», обращенные в иной мир. Получалось, будто искусство сохранило без изъяна магическую сущность, которая закладывалась в него изначально сорок тысяч лет назад в пещерах на севере Испании.

Если Фовел не заблуждался, тайну знали только сами художники. Вероятно, и меценаты. Атеперь и я. Конечно, на расстоянии сотен метров от стен музея, когда под ногами похрустывали скованные холодом дорожки парка, идея выглядела по меньшей мере нелепой. Неужели Рафаэль, Тициан и Хуан де Хуанес могли открыть дверь в мир потусторонний с помощью своей кисти? Вызывало удивление, что всего несколько минут назад аргументация Фовела казалась абсолютно логичной. И почему маэстро из Прадо заинтересовался обычным студентом с факультета журналистики и занялся его просвещением? Я слабо разбирался в живописи и тем более не принадлежал к числу тех, кто просил разрешения поставить мольберт перед известным шедевром и затем терпеливо копировал его. Не принадлежал к миру искусства. В сущности, я, наверное, ни к какому миру не принадлежал…

— Сеньор Сиерра…

У меня за спиной — вдалеке, где-то у подножия склона, откуда начиналась аллея статуй Буэн-Рети-ро — послышалось тяжелое дыхание, будто за мной кто-то бежал.

— Сеньор Сиерра!

Моя задумчивость мгновенно исчезла.

— Это ведь вы? Пожалуйста, подождите!

Факт, что незнакомец громко выкликал мое имя из тени садов парка, удивил меня меньше, чем его обращение на «вы».

— Погодите! — не отставал он. — Мне нужно вам сказать нечто важное!

Раньше, чем я успел обратиться в бегство, около меня внезапно появился человек, выдыхая клубы пара. Он возник ниоткуда, настигнув меня у памятника королеве Урраке. Столкнувшись с ним нос к носу, я пожалел, что вовремя не удрал. Это было бы несложно, честное слово. Неизвестный тип подволакивал одну ногу и едва ли сумел бы догнать меня.

— Черт возьми… Так и знал, что найду вас здесь! — торжествующе воскликнул он, с трудом переводя дух, и добавил: — Вы вечно влипаете.

— Что?

— То, что такие люди, как вы, слетаетесь, как мухи на мед, — ответил он, фамильярно хлопнув меня по спине. — Не можете устоять! Хе-хе. Любопытство кошку сгубило.

Этот тип, похоже, развлекался. Из-за сумерек мне не удавалось разглядеть его лицо, но я готов был поклясться, что он улыбался. Внешность его была самой заурядной, жидкие волосы и синюшная кожа дополняли портрет. И все же он мне кого-то напоминал. Мне показалось, будто я его уже видел. Но я отбросил подозрения, оценив бежевое пальто от Барберри (в тот момент полностью расстегнутое), безукоризненный черный костюм и подходивший по тону галстук. Возможно, незнакомец был респектабельным человеком. Я не часто имел дела с господами в галстуках, не считая преподавателей с факультета и коллег в редакции журнала.

— Прошу прощения. Как невежливо с моей стороны! Я не представился, — улыбнулся он, свернув в трубку газету, которую держал в руке, и сунув ее под мышку. — Меня зовут Хулиан де Прада, и я являюсь инспектором Наследия.

— Полицейский? — уточнил я.

— Я состою в бригаде, которая занимается обеспечением сохранности произведений искусства и библиографических ценностей страны.

Я уставился на собеседника, не скрывая недоверия.

— Да? Что же вас так развеселило? — недружелюбно поинтересовался я. — Когда вы говорили о мухах?

— Позвольте объяснить: много лет мы пытаемся задержать человека, с которым вы не раз встречались в последние недели. Он очень скользкий тип и показывается редко. И поэтому мы воспользовались вами как наживкой, чтобы его поймать, хотя вы об этом не подозревали… Хе-хе.

Глаза у меня округлились. Он явно намекал на маэстро.

— Но что же он сделал?

— Скорее чего он не сделал… — вздохнул де Прада. — Видите ли, много лет назад этот человек работал в Королевском дворце. Выполнял почти такие же обязанности, как и я. Составлял каталоги и покупал произведения искусства, пополняя коллекцию. Проблема в том, что с давних пор он собрал за свой счет и за спиной руководителей Наследия немереное количество произведений, и мы понятия не имеем, как он ими собирается распорядиться. Нам он ничего не пожелал говорить. Он нас избегал. Но перед Новым годом я обнаружил, что он завязал знакомство с вами. Сначала я заметил вас вместе в музее. Вы были так увлечены, хе-хе! Далее я убедился, что разговор между вами шел серьезный, коль скоро вы заполнили требование в библиотеке Эскориала, чтобы вам выдали «Apocalipsis nova». Это ведь одна из слабостей доктора. Старик всегда талдычит об одном и том же.

— Вы видели меня с ним?

— Накануне Нового года. Не отрицаю. Вы беседовали перед картиной «Ла Перла». Помните?

Внезапно я понял, почему лицо сеньора де Прада показалось мне знакомым. Именно он обратил в бегство маэстро в нашу первую встречу. Наверное, он присоединился к группе туристов, которая тогда вдруг появилась в галерее итальянской живописи и заставила маэстро нервничать. Но почему?

— Это вы просматривали книгу блаженного Амадея в Эскориале за неделю до моего посещения? — спросил я.

Дон Хулиан продемонстрировал белозубую улыбку в знак согласия.

— И вы приходили вчера к Марине, чтобы дать мне совет держаться от Фовела подальше?

Он кивнул:

— Я располагал лишь адресом вашей девушки, где искать вас я понятия не имел. Как инспектор я получил возможность проверить журнал посещений библиотеки в тот день, и там значились только ее данные. Я знал о ваших походах в музей, что доктор Фовел вьется вокруг вас, но не представлял, как его выследить. К счастью, как я предполагал, оказалось несложно заставить вас прийти в определенное место.

— Несложно?

— Да. Одна из слабостей доктора заключается в том, что он подбирает единомышленников одного и того же типа. Молодых людей, любознательных и податливых. И после двух или трех свиданий всегда приводит их к «Глории». Обязательно, — пояснил он, потирая руки и выпуская изо рта пар. — Фактически старик проявляет интерес к любой картине, которая имеет хотя бы отдаленное отношение к смерти и Габсбургам. И я придумал, как можно поторопить события, полагаясь на его привычки. Я надеялся, пробудив у вас интерес к Тициану, заставить подойти к его картине во время очередного визита в музей. Тогда оставалось только дождаться, когда появится доктор и… цап!

— Цап?

— Хе-хе. Вы не в курсе, но я все подготовил для того, чтобы схватить его сегодня днем. Жаль, что Фовел не пришел…

Я был ошеломлен. Де Прада и я миновали аллею статуй, шагая под сенью голых ветвей каштанов и орешника, походивших на скелеты. Вместе мы направились к берегу пруда Ретиро. Прогулочные лодки уже убрали на ночь, и на дорожке, окаймлявшей берег, гуляла парочка влюбленных, да трое мужчин занимались спортивной ходьбой. В тот момент я повернулся к своему спутнику в надежде, что он продолжит тему и скажет что-нибудь еще. Нечто такое, что объяснит, почему Фовела не заметили рядом со мной около «Глории».

— Хитро придумано — оставить Марине вырезки из журнала с рисунком мумии Карла V, — произнес я.

— Ба! — фыркнул он с интонацией, напомнившей мне кота, объевшегося сметаны. — Я мог использовать любую вещицу того времени. Проклятые Габсбурги считали, что картины живут!

— Вы говорите так, словно вас это раздражает.

— Да, если честно. Представьте: Карл V умер с отражением «Глории» в глазах. А затем его преемник, великий Филипп II, король Эскориала, скончался в своих апартаментах в окружении картин, убежденный, что они способны облегчить боль, словно они были живыми существами, чуть ли не потусторонними пришельцами.

— Вы не первый, кто говорит подобное, — заметил я, вспомнив старого монаха отца Хуана Луиса из Эскориала.

— Да. К сожалению, этот бред получил широкое распространение в ту эпоху. И он повлиял также и на простых подданных, которые заразились безумными идеями.

— Заразились? Что вы имеете в виду?

— Идеи заразны, сеньор Сиерра. И по этой причине я нахожусь тут. Чтобы предотвратить новую эпидемию. Вы знаете, что вскоре после смерти Филиппа II в стране нашлись люди — миряне и клирики, — утверждавшие, будто видели, как душа короля возносилась из чистилища в Царство Небесное?

— Однако…

— Однако они были! Например, кармелит брат Педро из Мадере-де-Дьос утверждал, что данное событие произошло на восьмой день после кончины короля. А много лет спустя другие люди вроде моего тезки брата Хулиан де Алькала, не постеснялись говорить, что видели неподалеку от Паракуэльос-де-Харама два необычных цветных облака, слившихся в одно в тот миг, когда душа монарха возносилась на небеса.

— Ну и ну! НЛО.

— Не болтайте чепуху! Видение брата Хулиана приобрело широкую известность. На него ссылались в своих текстах многие современники, и оно оформлено документально, как полагается. Событие произошло в конце сентября 1603 года. Кстати, о видении говорили так много, и столько оно породило слухов, что сам Мурильо написал картину для монастыря Святого Франциска в Севилье. Уму непостижимо, до чего она напоминала «Глорию»! Вообразите, из земли поднимается столб огня, символизирующий чистилище, а в небесах открывается просвет, в нем угадывается Мадонна, встречающая монарха. Наши короли не только верили в чудеса, которые не укладывались в рамки католической доктрины, но создали также целое мистическое направление в живописи. Оно, имейте в виду, не приносит пользы современным людям.

Я позволил дону Хулиану закончить речь, дождался, пока он достанет сигарету из кармана пиджака и его зажигалка вспыхнет маячком посреди парка Ретиро, и только потом предпринял первую попытку положить конец беседе. В его рассуждениях меня насторожил один момент: он явно превышал свои полномочия инспектора Наследия. И был ли де Прада действительно инспектором? Как я мог проверить? В любом случае перепады настроения этого господина, переходившего от резкости к экзальтации, начинали меня раздражать.

— Скажите, — произнес я, намереваясь незаметно подготовить отступление, — вы ведь хорошо знаете вкусы Фовела?

— Достаточно хорошо. Старомодный шарлатан. Реликт из другой эпохи. Почти как вы. Он подвинут на всех этих вещах.

Я сделал вид, будто пропустил мимо ушей грубость, но мой собеседник проявил настойчивость:

— Ну-ну, не обижайтесь. Мы живем в конце XX века. Человек полетел на Луну. В каждом доме у нас телевизор. Путешествие из Парижа в Нью-Йорк рейсом «Конкорда» занимает менее четырех часов. Какой смысл продолжать занудствовать о мистике, явлениях покойников или чудесах? Кому нужны сегодня святые с их способностью находиться в двух местах одновременно, если физики уже задумываются о возможности телепортировать элементарные частицы из одной части вселенной в другую? К чему глотать истории о том, как ведьмы летали на метле, если сейчас полно наркотических веществ, которые обеспечат вам похожие ощущения?

— Значит, вы все это мне говорите из-за того, что я работаю в журнале? И поэтому вы за мной следите. Боитесь, что я опубликую материал на основании рассказов Фовела, и у вас подобная перспектива вызывает раздражение.

Хулиан де Прада сразу сделался очень серьезным.

— Послушайте, вы еще очень молоды, у вас есть способности и перспективы. Время дорого, и нечего терять его на всякие глупости. Получайте образование. Добивайтесь ученой степени. И прекратите совать нос в дела, которые вас не касаются или…

— Или что? — с нажимом произнес я, отворачиваясь от пруда.

— Или вы лишитесь будущего. Не отмахивайтесь от моих слов. Истории, какими развлекает вас доктор, он прежде рассказывал многим молодым людям. И все они в конце концов сошли с ума, поверьте.

В последних фразах дона Хулиана сквозила не угроза, а искренняя и необычайная озабоченность. Я плотнее укутался в куртку, словно обдумывая его совет, и после короткой паузы пробормотал, не отрывая взгляда от конной статуи Альфонсо XII, видневшейся на противоположном берегу пруда:

— Никак не могу понять, почему вас так беспокоит, о чем мне рассказывает или нет доктор Фовел. А говорит он о проблемах специфических, интересных лишь узкому кругу специалистов.

— Не надо заблуждаться, — отозвался мой собеседник, сделав глубокую затяжку. — Меня волнует не то, о чем толкует Фовел, а то, что можете потом предать огласке вы. Рано или поздно, как сами сказали, вам захочется опубликовать что-нибудь из полученного материала. И поскольку тема вам кажется занимательной, оригинальной, вы это сделаете, не понимая, что такие действия нарушат систему, которая работает уже несколько столетий. Вот чего я стараюсь избежать. Меня беспокоит, что семена, посеянные Фовелом, могут прорасти в мире реальности, который мы с трудом построили. Двести лет мы жили, руководствуясь чистым разумом, достигли триумфального расцвета науки, чтобы потом пришли вы и вам подобные и начали снова поиск «посредников» для коммуникации с областью невидимого и неизъяснимого — мира, какой невозможно ни пощупать, ни измерить. Вы готовы увидеть в Национальном музее Прадо толпы посетителей, которые будут стараться впасть в транс перед выставленными там картинами? Вы не возражаете превратить великий храм испанской культуры в мекку сумасшедших со всего мира? Давайте. Но видит бог, вам же придется и расхлебывать.

— Вряд ли подобное произойдет.

— Не зарекайтесь. Вы, конечно, не застали шестидесятые годы? В то время вокруг книги «Утро магов» сложилось движение ниспровергателей рационализма. Тогда это направление, получившее название фантастического реализма, пустило корни в журналах, сборниках эссе, программах радио и телевидения и даже снискало поклонников в среде университетской европейской элиты. В русле данного направления авторы, Бержье и Ловель, рассуждали о заговорах, параллельных вселенных, синхроничности, чудесах, затерянных библиотеках и утраченных инопланетных технологиях, пытаясь заново написать историю. В том числе в ключе оккультизма подвергалась пересмотру Вторая мировая война. Для Гитлера и Черчилля это было не просто вооруженное противостояние, но ритуальная война. В ней принимали участие маги, астрологи и ясновидцы — совсем как в Средние века! А на кону стояло духовное будущее Востока. Представьте, появилась теория, объявлявшая современные науки эхом доисторического знания, которое мы утратили в результате глобальной катастрофы, а затем ошибочно интерпретировали. Ее апологеты утверждали, будто алхимия располагала глубокими познаниями об атоме, а астрология — о строении вселенной. Участники движения нагородили горы чепухи! Знаете, в чем проблема? Их идеи глубоко проникли в общественное сознание. Так глубоко, что сами о том не подозревая, вы стали очередной жертвой порочной философии, которую удавалось, к счастью, в значительной степени обезвредить… до настоящего момента.

Последний монолог только усилил мое недоверие к нему.

— Чем, вы сказали, занимаетесь? — спросил я.

— Я инспектор Наследия.

— А напоминаете проповедника.

— Все понятно, — усмехнулся он. — Вы еще очень молоды. Вам нравится протестовать против всего, что отдает официозом. На самом деле можете не верить ни одному слову из того, что я сказал, но послушаться совета рекомендую. Не приближайтесь к темной стороне. Держитесь подальше от Фовела. Иначе пожалеете.

— Это угроза?

— Понимайте как хотите.

— Тогда, по-моему, вы совершаете вторую глупость сегодня.

— Что вы имеете в виду?

— Ну… — Я помолчал. — Я не собирался говорить вам, но доктор Фовел, человек, на кого вы так упорно охотитесь, беседовал со мной сегодня в музее. И факт, что вы прозевали его, свидетельствует о его возможностях.

В его глазах на мгновение промелькнуло замешательство.

— Где же вы встретились?

— Около «Глории», как вы и планировали.

— Невероятно. — Де Прада смотрел на меня, не мигая.

— У меня есть ответ на ваш ультиматум. Я собираюсь и впредь встречаться с ним, как бы это ни нарушало вашу картину мира. Вы же не станете мне мешать, правда?

— Нет, конечно. — Выражение лица у него сделалось кислым. — Однако будет неосмотрительно с вашей стороны стать его сообщником. Я ведь могу забыть о любезности при следующей встрече. Вот так-то.