35

Удача сопутствовала им. Через шесть часов пути они прибыли в Гвадалахару, сдали автомобиль в аэропорту «Мигель Идальго» и успели на самолет, отлично состыковывавшийся в Мехико с рейсом на Боготу. Спустя пятьдесят минут они уже бежали по международному аэропорту «Бенито Хуарес» мексиканской столицы, торопясь на стыковочный борт, который отбывал через час пятнадцать. Из аэропорта «Эль-Дорадо» в столице Колумбии они вылетели в Медельин последним рейсом, в 22:30, и в 23:15 приземлились в аэропорту «Хосе Мария Кордова», расположенном в Рио-Негро, в часе езды от главного города департамента Антиокия.

— Кордова через букву «v», — отметила Джоа, очнувшись от дремы, когда шасси коснулись посадочной полосы.

До этого они почти не разговаривали, все еще оставаясь под впечатлением от поцелуя. Молча смотрели друг другу в глаза, робко, чтобы никто не заметил, обменивались прикосновениями рук, смущенно улыбались, как застигнутые врасплох подростки. Но эти взгляды, касания и улыбки заставляли сердца биться быстрее. Все время последнего перелета, из Боготы в Медельин, Джоа дремала, положив голову на плечо Давиду, который нежно поглаживал ее по щеке.

Выйдя из самолета, они сразу почувствовали холодное дыхание гор. Медельин — город вечной весны, но Рио-Негро находится на высоте более двух тысяч метров от уровня моря. Джоа накинула на себя куртку. Ручеек пассажиров медленно вливался в темнеющее впереди здание аэровокзала, отделанное внутри деревом.

— Нас точно встретят?

— Не волнуйся.

— Поспать бы еще часов десять.

Медельинская дочь бури, Мария Паула Эрнандес, жила в Эль-Побладо, самом престижном квартале города. Оберегавшего ее хранителя звали Хуан Пабло Гонсалес, и его квартира находилась в Лаурелес, одном из наиболее спокойных районов. В течение дня Давид дважды связывался с ним по телефону.

Встреча была назначена на завтра.

Мария Паула Эрнандес была художницей. Ее творчество пользовалось заслуженной популярностью в Колумбии, и она начала завоевывать международное признание. Джоа и Давид знали, что ее нашли после сильнейшей грозы в Гуатапэ, местечке примерно в трех часах езды от Медельина, в те же самые дни, что и остальных дочерей бури. Крестьяне — муж и жена, которые ее обнаружили, тоже считали свою находку даром свыше. Когда ей было пятнадцать, боевики из ФАРК убили ее отца, а через два года бандиты из нелегального вооруженного формирования правого толка, надругавшись, прикончили мать. Мария Паула оказалась на улицах Медельина, среди многочисленных жертв насилия: согнанных с насиженных мест селян, осиротевших детей и беспризорных подростков. Девушка жила на подаяния, пока в ней не обнаружился талант, благодаря которому из жуткой нищеты она смогла достичь своего нынешнего положения. Подобно большинству дочерей бури она не была замужем. Из пятидесяти двух лишь трое исчезнувших вышли замуж или состояли в связи с мужчинами: ее мать и матери двух других девочек, из Индии и Иордании.

Хуан Пабло Гонсалес оказался молодым человеком лет тридцати. Он знал, что гостей будет двое и что у нее рыжие волосы, поэтому, как только завидел, радостно замахал им рукой. Хранители обменялись рукопожатием.

— Вы оказали мне честь этой встречей, — заявил Гонсалес и, не отрывая глаз, долго смотрел на Джоа.

— Что-нибудь не так? — забеспокоилась она.

— Поразительное сходство…

Автомобиль у Хуана Пабло Гонсалеса был старенький и совсем убитый. Сам он трудился в добровольной общественной организации, а финансовую подпитку его деятельности по охране Марии Паулы Эрнандес обеспечивал фонд, который поддерживал всех хранителей.

Путь в Медельин оказался головокружительным. Давид сидел рядом с водителем, Джоа на заднем сиденье. Оба держались за что могли, когда машина на скорости спускалась по нескончаемому серпантину.

— Здесь все так ездят? — нахмурив лоб, не выдержала девушка.

— Еще хуже! — рассмеялся Хуан Пабло. — Увидите, что в городе творится.

Интересующей их темы не касались, пока не миновали платный участок дороги. Рассчитываясь за проезд, они обратили внимание на уже второй по пути из аэропорта армейский или полицейский пост. Когда пост остался позади, Давид спросил:

— Как получилось, что ты познакомился с Марией Паулой Эрнандес?

Колумбиец стрельнул глазами в Джоа в зеркало заднего вида.

— Она заметила мое наблюдение и решила, что я из ФАРК или ЭЛН и замышляю ее похитить. Заявила в полицию, меня задержали, и пришлось им наплести, что я, дескать, без ума от ее искусства и от нее самой. Когда меня отпустили, я пришел к ней и, с разрешения наших руководителей, все рассказал. Мария Паула к тому времени уже обратила внимание на кое-какие свои особенности, так что я не очень-то ее удивил, хотя после этого ее жизнь переменилась. Сейчас мы — друзья, и это облегчает мне задачу.

— Насколько я понимаю, она не знает, произойдет ли что-нибудь, а если да, то где это будет.

— Нет, Джорджина. Ничего этого она не знает.

— Называй меня Джоа, пожалуйста.

Очередной крутой вираж — закрытый изгиб налево. На дорожном полотне — утрамбованный колесами автомобилей слой обвалившихся с гор камней и грунта.

— Мне еще не доводилось встречаться с дочерьми бури, — с волнением заметил Давид.

Дальше ехали в тишине, пока после очередного витка дороги перед ними вдруг не возник город — безбрежное море огоньков, уходящее за горы языками заливов.

— О боже… — пробормотала Джоа.

— Красиво, правда?

— Поразительно.

Ей довелось созерцать из иллюминатора самолета Мехико, Лос-Анджелес, Токио и Сан-Пауло, и панорамный вид этих городов-гигантов произвел впечатление. Но сейчас было совершенно иное — будто, спускаясь с неба, она попадала в его земное отражение, где вместо звезд поблескивали тысячи маленьких желтоватых светлячков, простиравшиеся с севера на юг и с востока на запад.

— Переночуете у меня, — сообщил Хуан Пабло. — Думаю, это удобнее, чем в гостинице, а главное — быстрее ляжете спать. Правда, у меня только две комнаты — моя и гостиная.

— Я могу спать где угодно, даже на полу — нет проблем, — сказал Давид.

— Лучше мы с тобой ляжем в моей комнате, а Джоа пусть устраивается одна в гостиной, — предложил колумбиец.

— Мы не хотим быть обузой…

— Обузой? — оскорбился Хуан Пабло Гонсалес. — Мы счастливы, что вы приехали к нам! И Мария Паула ждет вас с нетерпением. Это же чудо, настоящая связь с ними!

Всякий раз, как произносилось и склонялось на разные лады слово «они», в смысле инопланетяне, у Джоа холодело внутри.

— Как ты себя чувствуешь? — Давид повернулся к ней и положил руку ей на колено.

— Хорошо, — успокоила его она. — Сон — лучшее лекарство. А я сейчас, будь спокоен, засну в момент.

— А как укусы?

— Почти зажили. Помазать еще разок — и буду как новенькая.

Продолжая спускаться по восточному склону, они видели перед собой один из новых пригородов Медельина и долину Абурра. Но уже через несколько минут их поглотил город. Ввиду позднего времени движение уже было не таким плотным. Хуан Пабло свернул к югу, проехал еще немного и наконец объявил:

— Лаурелес. Мой дом рядом с торговым центром «Унисентро» и Боливарианеким университетом, на первой бомбе.

— Бомбе?

— Ну да. Мы так называем бензозаправки.

Они прибыли на место. Машина остановилась на довольно широкой улице, застроенной небольшими одноэтажными домами. Квартира колумбийского хранителя находилась в единственном высоком — в три этажа — здании.

 

36

При виде Марии Паулы Эрнандес у Джоа перехватило дух.

Если бы не какие-то мелкие детали и не возраст — женщине было чуть за сорок, а ее мать, когда исчезла, едва перешагнула тридцатилетний рубеж, — она подумала бы, что перед ней мамина сестра-близнец.

Давид ожидал чего-то подобного и на всякий случай стоял рядом, готовый ее поддержать. И его прикосновение помогло Джоа справиться с шоком, а чуткость словно придала сил. Художница тоже не смогла скрыть эмоций, охвативших ее при виде девушки.

— Дорогая…

Она обняла Джоа и, как принято в Колумбии, чмокнула в щеку, едва касаясь губами. Девушка, все еще охваченная волнением, тоже ответила поцелуем. Держась за руки, они долго рассматривали друг друга.

Копия ее исчезнувшей матери.

Такой могла бы быть ее дочь.

У Джоа мелькнула мысль, что она видит себя в будущем.

Какой она будет в сорок один год.

— Проходите, пожалуйста, — встрепенувшись, молвила, наконец, Мария Паула.

Ее квартира представляла собой большую студию — просторное, в целый этаж помещение. В дальнем конце, за обычной ширмой, угадывалась кровать, виднелись встроенные шкафы для одежды. Вся остальная площадь, за исключением зоны отдыха и приема гостей — нескольких кресел при входе, безраздельно принадлежала живописи. Великое множество этюдов, картин — некоторые большого размера. Они поражали взор яркой палитрой и чистыми красками, напоминали Ботеро, но в отличие от полотен блудного сына Медельина, не изображали пышнотелых. Мария Паула Эрнандес писала животных с головами людей и людей с головами животных, вымышленные пейзажи с океаном красного цвета и зелеными небесами. Среди этого буйства фантазии Джоа усмотрела и отдельные вкрапления портретов, но и они были выполнены в особой манере — с подчеркнуто кошачьими чертами.

Хотя они находились где-то на нижних этажах двадцатиэтажной башни — одной из многочисленных высоток, иглами вонзающихся в небо над Эль-Побладо, из широкого, во всю стену окна открывался потрясающий вид. Медельин сползал по склону к реке, которая текла из-за гор, окутанных разномастными — белыми, черными и серыми — облаками, оспаривающими у солнца жизненное пространство. Джоа бывала и в других латиноамериканских городах, но эта панорама показалась ей восхитительной и неповторимой. Моментально забылось, что еще в начале девяностых прошлого столетия Медельин занимал первое место в мире по уровню насилия — мрачное наследие тех времен, когда всей жизнью в городе заправлял наркокартель Пабло Эскобара. Об этом им поведал Хуан Пабло, пока вез их сюда.

— Крепкого? — предложила художница.

— Так мы предлагаем кофе, — перевел колумбийский хранитель.

— Нет, спасибо! — в один голос поблагодарили Джоа и Давид.

Все сели в кресла, Джоа — лицом к мастерской, чтобы видеть будоражащие ее воображение картины. Прежде девушка совсем не задумывалась о том, какими они могут быть, и увиденное ее потрясло.

Через свои полотна автор, вероятно, надеялась обрести связь с… ними.

— Хуан Пабло, должно быть, уже рассказал вам мою историю, — начала Мария Паула.

— Да, — Джоа была благодарна, что инициативу взяла в свои руки хозяйка.

— Он сказал, что вы потеряли отца.

— Не совсем так. Он исчез, так же, как и несколькими годами раньше исчезла моя мать. Он ее искал.

— Где?

— В Мексике. Он обнаружил что-то в Паленке, мы так полагаем.

— Паленке, — повторила она в задумчивости.

— Человек, видевший его последним, сказал, что он также упоминал Чичен-Итцу.

Лицо художницы сохраняло непроницаемость. Она держалась с естественной элегантностью, достоинством. Эмоции выражали лишь глаза, с приязнью смотревшие на Джоа, да руки — теплые, помогающие жестами словам.

— Насколько я понимаю, вы хотели встретиться со мной, чтобы узнать, не могу ли я вам помочь, не так ли?

— Вы географически ближе к нам, чем другие дочери бури, — пояснил Давид.

— И что же я могу сделать? — Она недоуменно пожала плечами.

— Это вам ни о чем не говорит? — Джоа показала собеседнице кристаллический красный камень.

Мария Паула поднесла правую руку к шее и вытянула из ворота блузки цепочку, на которой висел золотой кулон с точно таким же кристаллом.

— Видите, я с ним никогда не расстаюсь, — улыбнулась она.

— Вы знаете, для чего он? — спросила Джоа.

— Нет.

— В эти дни у вас не было никаких предчувствий или необычных ощущений?..

— Сейчас я больше вижу снов. И испытываю беспокойство. Но я связываю это со своей предстоящей выставкой и поездкой в Европу в начале 2013 года.

— Вы пользуетесь своими… необычными способностями?

Женщина опустила голову, хотя было похоже, что она ожидала такой вопрос.

— Ответьте, пользуетесь? — торопила ее Джоа.

— Нет. — Она покачала головой. — Я знаю, что могла бы, но… не хочу выделяться. Первый раз, когда поняла, что… обладаю особым даром, тот случай был для меня травматичен. Связан с отрицательными эмоциями. Ужасом.

— Что с вами произошло?

— На переходе, у сквера Беррио, на меня выскочила машина. И стремительно приближалась. Деваться было некуда, я зажмурилась и думала только о том, чтобы она пролетела мимо, не сбила. Я этого желала так сильно, что… Услышав жуткий грохот, я открыла глаза и увидела разбитую машину, врезавшуюся в ограждение. Никто не мог понять, какая сила отвела ее от меня. В том числе сам водитель. К счастью, он остался жив. Он сказал, что словно невидимая рука вывернула руль в сторону. Но я поняла — то было мое желание. Потом я нашла возможность проверить свое предположение, убедилась, что это так, и решила не играть в героиню, обладающую супервозможностями.

— А как вы убедились в этом?

— Научилась двигать предметы.

— Телекинез считается паранормальным явлением.

— Но это гораздо больше, чем телекинез. Это настоящие сверхспособности. И если их развивать, на определенном уровне или в определенных сочетаниях они могут стать очень опасными, сравнимыми по силе действия со взрывом. Вы же унаследовали их от своей матушки?

— Ну да, но не знаю, сколь они велики.

— И не надо форсировать.

— А если они проявятся спонтанно, сами по себе?

— Мы можем управлять ими, и это надо знать и уметь. — Ее красивые голубые глаза пристально смотрели на Джоа. — Взгляните мне в глаза.

Джоа выполнила просьбу.

И вдруг услышала ее голос.

Но губы ее при этом не шевелились.

Джоа слышала ее мысль.

— Мы — души из иного мира, и здесь томимся в ожидании возвращения или чего-то еще, что сами не можем себе представить, — пронеслось у нее в голове.

— Страшно! — Джоа вздрогнула.

— Мы происходим из более высокого мира, — зазвучал голос Марии Паулы. — И бояться нам не следует, но быть осмотрительными необходимо.

— Но я — наполовину человек.

— Вам еще предстоит выяснить, кто вы.

— Вы что-нибудь знаете о них?

— Ничего.

— Мне трудно в это поверить.

— Я говорю правду. Моя жизнь протекает самым обычным образом, со мной никто никогда не контактировал, мне не являлись откровения. Я уже давно не девочка, мне сорок один год. Это большой срок.

— Но не для них.

— Я — одна из них, и вы — наполовину тоже, — ласково проговорила женщина. — Как бы там ни было, когда чему-то суждено будет произойти, мы об этом узнаем. — Говоря, она поглаживала красный кристалл. — Все мы, дочери бури. И вы, возможно, тоже.

— И вы не испытываете любопытства?

Мария Паула рассмеялась.

— Забавное слово. Любопытство! — повторила она и сделала неопределенный жест рукой. — Я предпочитаю жить в мире и спокойствии, моя дорогая. Когда я узнала, кто я и что я, это привело меня в волнение, но оно продолжалось совсем не долго. Я сказала себе: плохо ли это или хорошо, но ты — обитательница Земли и должна жить как все земляне. Я не знаю ни своего происхождения, ни того, каким может быть мое будущее. Я приму его таким, каким оно будет. Подобно тому, как все мы, люди, принимаем неизбежность смерти. Сопричастны ли мы к чему-то сверхъестественному? Да, несомненно. Но не в нашем ведении знать, к чему. А потому… — Она пожала плечами. — Жить — это прекрасно, здесь или в любом другом месте. И если на Землю меня направили с какой-то целью, ну что ж, поживем — увидим.

— Вы болели хоть раз в жизни? — спросила Джоа.

— Нет.

— Если мы человеческого рода, но у нас просто отличные, отборные, если так можно выразиться, гены, то чем мы отличаемся от них?

— Возможно, ничем, — предположила Мария Паула.

У Джоа вопросы, кажется, иссякли, и она почувствовала себя опустошенной.

Женщина это заметила.

— Мне кажется, вы уедете отсюда разочарованной, — сказала она мягко. — Поверьте, я очень сожалею. Я понимаю, что вы приехали в надежде узнать больше о себе, о прошлом, получить ответы на волнующие вас вопросы, а уезжаете, собственно, ни с чем.

— Не думайте так. Уже само знакомство с вами — это…

Художница накрыла рукой ладонь своей гостьи.

— И мне, уверяю вас, тоже очень приятно познакомиться с вами. Никогда не думала, что когда-нибудь испытаю нечто подобное тому, что испытываю в эти неповторимые мгновения.

— Вы не знакомы с другими дочерьми бури?

— Нет.

— Почему?

— Не знаю. Может, из-за того, что у меня была трудная жизнь. Это ведь Колумбия. — Она развела руками в жесте, который не требовал объяснений. — Другие девочки появились не в ближних краях. У меня не было случая, да я его и не искала.

— Почему вы согласились, чтобы я приехала к вам?

— Потому что это — совсем другое дело, и вы это сами поняли. — Мария Паула смотрела на нее так, словно Джоа родила она, а не другая женщина.

За окном вдруг разразился ливень. Над половиной города расстилалось голубое небо, а над другой бушевала неизвестно откуда налетевшая буря. Из тяжелых непроницаемо черных туч лились потоки дождя. Настоящая водяная завеса.

— Не хотите остаться со мной пообедать? — сменила тему хозяйка дома.

Наверное, говорить можно было еще много о чем. А может — и нет. Но обе они с облегчением вздохнули, первое волнение прошло. Мария Паула Эрнандес встала, готовая выполнять роль гостеприимной хозяйки при любом дальнейшем сценарии.

— Может быть, хотя бы выпьете чего-нибудь? — предложила она. — Я, когда много говорю, не могу обойтись без питья — горло пересыхает.

 

37

Хуан Пабло Гонсалес остановил автомобиль перед своим домом.

— Ничего, если я оставлю вас на время одних?

— Да нет, все нормально. Нам надо много чего сделать, — поблагодарила его Джоа. — Я уже несколько дней все собираюсь и никак не могу зайти в интернет, поизучать еще, насколько возможно, бумаги, которые нашла в номере отца в Паленке, почитать книги, купленные в аэропорту… У тебя скорость хорошая?

— Ты об интернете? Да, с этим проблем нет. Мой логин для входа — «JPG». Еда — в холодильнике, если вернусь поздно. А если захотите пообедать где-нибудь, на Семидесятой улице много ресторанов. Отличные «фрихолес кон чорисо» готовят в «Эль-Агуакате», а самый лучший «мондонго» — в ресторанах сети, которая так и называется «Мондонгос». Это все здесь, по соседству, возле университета, так что не заблудитесь, и вечером тут спокойно.

— Что такое «мондонго»?

— Суп из говяжьей требухи. Пальчики оближешь. А еще советую попробовать «санкочо». И «бандеха паиса» заслуживает, конечно же, всяческого внимания. Мне действительно жаль, но я должен вас оставить.

— Давай-давай, езжай себе спокойно и не валяй дурака с извинениями!

Колумбиец, кивнув на прощанье, подождал, пока хлопнут дверцы машины, и не спеша поехал дальше. Джоа и Давид остались вдвоем. Давид открыл дверь в подъезд, и они поднялись вверх по лестнице. Оказавшись в квартире своего друга и сознавая, что остались наедине, они напряженно молчали.

В какой-то момент казалось, что он набросится на нее и она ему уступит.

Но благоразумие взяло верх.

Она улыбнулась ему благодарной улыбкой, выражавшей, что все еще будет.

— Я не стал спрашивать при Хуане Пабло. Ты ей поверила?

Джоа вопрос удивил.

— А почему я должна не верить?

— Странно, что она ничего не знает и ничего не предчувствует.

— Разве она в этом отношении чем-то отличается от других дочерей бури?

— Нет, — согласился он.

— Следовательно…

— Я думал, вдруг ты заметила что-то, смогла увидеть больше, чем было дано видеть нам.

— Нет, эта женщина — откровенна. И я в восторге от нее.

— Эмпатия.

— Возможно. Понимаешь, я видела в ней свою мать и саму себя, какой буду через годы. А я доверяю своим чувствам и интуиции.

Папка с бумагами отца уже лежала раскрытая на столе в гостиной. И пока они обменивались впечатлениями о состоявшейся встрече, Джоа успела разложить их по порядку.

— Не хочешь посмотреть сначала в Интернете?

— Все, делаю последнюю попытку, — кивнув головой на бумаги, констатировала девушка. — И, надеюсь, ты мне поможешь.

— Я не специалист.

Джоа пристально посмотрела на Давида.

— Тебя не удивляет, что судьи не дают о себе знать?

— Они коварны и изворотливы. Они везде. И здесь тоже. — Он указал на стену, на находившийся за ней город. — После того, что произошло в Чичен-Итце, они затаились и выжидают, решили действовать хитростью и не спешить.

— Почему они хотели увезти меня?

— Они надеялись, что ты располагаешь какой-то информацией. С их стороны это был риск. Думаю, этот тип…

— Николас Майораль.

— Да как бы его ни звали! Думаю, у него просто поехала крыша, он потерял чувство реальности. И меня нисколько не удивит, если организация отстранит его от дальнейшего ведения дела.

— Гм, это слово, «организация», звучит как… — Ее передернуло.

— А это и есть организация, — с горечью подтвердил он. — Их центр называется Астрологическое общество имени Альберта Мердока, и штаб-квартира у них в Нью-Йорке.

— Кто такой этот Мердок?

— Его уже нет в живых. Из той же породы, что Гитлер. Он написал книгу «Завтра — здесь», в которой предсказал пришествие инопланетян.

— Ну и что он в ней «напредсказывал»?

— Подобные предсказания многие делали и до него, но у него было две вещи, которые у других отсутствовали: деньги и ненависть. И то, и другое — в более чем достаточных количествах. Мердок — религиозный фундаменталист. То, что он изложил в своем опусе, — не предупреждение, не призыв к бдительности, но призыв к уничтожению. Прославление превосходства земной расы в космосе. Согласно Мердоку, мы являемся чадами Божьими, а все остальные расы, возможно существующие во вселенной, — дьявольские исчадия, намеренные нас погубить. Он не оставляет шансов ни на что — ни на переговоры и понимание, ни тем более на достижение мира и единства. Либо они, либо мы. Кто — кого, до полного истребления. И он основал свою школу. Судьи — его последователи и духовные дети. У Астрологического общества имени Альберта Мердока есть отделения в Париже, Лондоне, Буэнос-Айресе, Йоханнесбурге, Токио, Сиднее… По сравнению с ними наши возможности более чем ограниченные.

— Получается, мы оказались втянутыми в войну.

— Тотальную.

— И мой отец — первая жертва.

— То, что произошло с твоим отцом, — полная загадка. Раз судьи охотятся за тобой, значит, твоего отца у них нет, и в этом случае…

— Давид, я должна тебе кое-что сказать.

— Скажи.

— С момента отъезда из Барселоны у меня ощущение, что за мной кто-то следует.

— Естественно — я.

— Нет. Кто-то еще. Я и с тобой это чувствую.

— Ты замечала что-нибудь?

— Я стараюсь обращать внимание на все, что вокруг меня, — в самолете, на улице… И — ничего. Самое странное — абсолютно ничего.

Давид погладил ее по голове.

Первая ласка после возвращения на землю из мира уичолов.

— Это нервы.

— Нет, я спокойна.

Ладонь Джоа нежно скользнула по щеке Давида, коснулась его губ, ощутила горячий поцелуй и… На столе были разложены ожидавшие ее бумаги.

— Джоа…

— Сама понимаю.

И все — точка. Сосредоточиться стоило немалых усилий.

 

38

Рисунок с надгробной плитой Пакаля лежал в середине. Рядом — два листка с изображением шести иероглифических письмен, пронумерованных цифрами от 1 до 6. Все остальные бумаги выложены вокруг, как рамка. Они сидели над этим пасьянсом уже минут тридцать, и Давид первым потерял терпение.

— Нет, это всего-навсего рабочие зарисовки, заметки, сделанные непосредственно на раскопках, — высказал он свое мнение. — Поскольку не хватает именно рабочего дневника твоего отца, логично предположить, что свои открытия он записал в нем.

— Мой отец сделал эти рисунки не просто так, я уверена. — Она упрямо поджала губы. — Мне почему-то вспомнились приснопамятные теории Эриха фон Деникена, бывшие в моде в семидесятые годы прошлого века, а потом полностью развенчанные как несостоятельные.

Фон Деникен утверждал, что он, — Джоа показала на рисунок с плитой, — был астронавтом и изображен в кабине своего корабля. Еще он говорил, что наскальные изображения в Паракасе, в Перу, видимые лишь с воздуха, служили посадочными сигналами для звездопланов, а также что исключительная математическая точность, с которой построены египетские пирамиды, своим происхождением обязана высшему разуму. Деникен ничего не доказал, но разбогател на своих придумках. Мы же исходим из реального существования дочерей бури и предсказаний майя о будущем, поразительно точных. И если о них известно так немного, если открыта лишь малая толика их наследия…

Большая его часть разрушена Диего де Ландой.

Это был монах-францисканец, в течение трех десятилетий обращавший в христианство коренное население Юкатана. В 1572 году его возвели в сан епископа полуострова. В своем религиозном рвении он уничтожил документальные свидетельства культуры древних майя, а также многих идолов, которым они поклонялись, лишив будущих исследователей возможности знакомства с прошлым целой цивилизации. Его миссионерская деятельность обрела формы репрессивного экзорцизма, инквизиция при нем была всесильна. Тем не менее на закате дней, винясь в совершенных бесчинствах, он написал «Сообщение о делах в Юкатане» — произведение, ставшее ключевым для понимания мира майя в эпоху конкисты. Будучи детальной хроникой того периода, оно содержало также описание индейцев и давало представление об их истории. Кроме того, Диего де Ланда разработал первый алфавит для языка майя.

Копию этого алфавита Джоа нашла в одной из купленных в аэропорту книг. История майя была бы сплошным белым пятном, если бы в свое время не были обнаружены Мадридский, Дрезденский и Парижский кодексы, названные так, поскольку ныне хранятся в музеях этих городов. И конечно же, существовал еще «Пополь-Вух» — эпическое произведение майя, их библия.

— Джоа, здесь тоже есть изображение этой плиты, — произнес Давид.

И положил открытую книгу рядом с рисунком ее отца.

Опять по ней пробежала дрожь.

Почему? Отчего? Зачем?

И тут она увидела это. Все так просто, так ясно, так…

— О боже! — простонала она. — Это же все время было здесь, а я…

Давид тоже смотрел то на рисунок ее отца, то на иллюстрацию в книге. Абсолютная калька. Как две капли воды.

Но что-то было не так.

— Смотри сюда! — Джоа показала на прямоугольник в правом верхнем углу отцовского рисунка.

— Да, и что…?

Вопрос так и остался не законченным. Давид разглядывал изображение в книге. На нем плита отличалась. В верхнем правом углу был другой рисунок — что-то вроде косого креста.

— Это что, твой отец изменил?

— Ну да!

— А не может быть, что это?.. — он искал аргументы, пытаясь выступить в роли адвоката дьявола.

— Давид, это конец, который я искала, число, написанное по-майяски!

— Какое?

— Двадцать семь! — Глаза у Джоа были раскрыты шире некуда. — Гробница номер двадцать семь в Паленке, та самая, в которой я не смогла побывать, потому что она обвалилась!

— Погоди, я не догоняю. — Друг явно за ней не поспевал. — Не объяснишь ли сначала, где здесь двадцать семь?

— Майя были превосходными математиками, — Джоа пыталась успокоиться, в том числе — чтобы привести в порядок мысли. — Они умели производить сложные расчеты и записывать колоссальные числа. И все это благодаря нулю — их изобретению, которое все коренным образом изменило. Майя придумали ноль в III веке после Рождества Христова, раньше индусов, которые ввели его в обиход с появлением десятичной системы. Для записи чисел они довольствовались всего тремя знаками. Точка представляла единицу, горизонтальный штрих равнялся пяти, а ноль изображался в виде раковины улитки.

— А почему именно в виде раковины улитки?

— Пустая раковина улитки — это глубокий образ, символ отсутствия некогда имевшегося в форме содержания, которое она вновь может обрести.

— И как же они обходились всего тремя знаками?

— Я покажу тебе. Назови какое-нибудь число.

— 99.

Джоа взяла листок, ручку и нарисовала три черточки и восемь точек, расположив их в определенном порядке, причем верхние точки отстояли от нижних чуть дальше.

И с победным видом показала это Давиду.

— Здесь написано 99? — усомнился он.

— Смотри внимательно: видишь — значки расположены как бы в двух уровнях. Это очень важный момент. Внизу у нас три черточки, по пять каждая, то бишь, пятнадцать. И еще четыре точки — итого девятнадцать.

— И плюс еще четыре точки наверху — двадцать три.

— А вот и нет. Каждый раз при переходе на следующий, более высокий уровень число, которое изображено там, надо умножать на двадцать. Следовательно, на втором уровне у нас четыре единицы, умножаем их на двадцать и получаем восемьдесят. Восемьдесят да девятнадцать снизу…

— Девяносто девять!

— Точно, — Она была очень довольна своим открытием.

— То есть, можно по этим уровням-этажам подниматься до бесконечности?

— Ты понял, да? Смотри еще.

Она написала, причем снизу вверх, несколько строчек с числами:

7-й уровень — 64 000.000 (3 200 000 х 20)

6-й уровень — 3 200 000 (160 000 х 20)

5-й уровень — 160 000 (8 000 x 20)

4-й уровень — 8 000 (400 х 20)

3-й уровень — 400 (1 х 20 х 20)

2-й уровень — 20 (1 х 20)

1-й уровень — 1 (единица)

— Так, действительно, мы можем продолжать до бесконечности. Поразительно, правда?

— Напиши мне теперь 100, — попросил Давид, чтобы окончательно разобраться.

Джоа выполнила просьбу.

— Внизу раковина — ноль, а на втором уровне, или этаже, черточка-пятерка. Пять умножить на двадцать равно ста. При такой системе записи невозможно обойтись только одним уровнем, его не хватает. Самое большое число, которое можно записать в первом уровне, это девятнадцать. Чтобы написать двадцать, уже требуется раковина внизу и одна точка вверху.

— Итак, нам нужно вернуться в Паленке, — Давид откинулся назад.

— Я должна попасть в гробницу 27 и попытаться увидеть, что в ней обнаружил мой отец.

— А эти шесть иероглифических письмен?

— Думаю, что начинаю понимать. Сначала я полагала, что это — календари, но теперь вижу, что это запись конкретных дат.

— Ты так считаешь из-за этих полосок и точек, которые находятся слева от маленьких иероглифов?

— Да, — Джоа прикусила нижнюю губу. — Но одно дело знать нумерацию майя, и совсем другое — как они считали время. У меня на сей счет весьма смутные познания, но что нам может помешать их углубить? Как я припоминаю, они использовали три закольцованных системы, и дата определялась путем их сочетания. Это — календарный круг, хааб и тцолкин. Таким образом, название дней у майя повторялось циклично, каждые пятьдесят два года, когда все три кольца возвращались в начальное положение.

— Что будем делать?

— Пойдем в интернет, естественно! — Она встала из-за стола с намерением направиться в комнату Хуана Пабло, где у него стоял компьютер.

 

39

Джоа села за компьютер, включила его и ввела персональный логин владельца.

— Джоа, — в голосе Давида послышались нотки уныния, — а тебе не кажется, что те, кто удерживает твоего отца, уже в курсе?

— Ты не знаешь моего отца.

— А что если они его допрашивали?

Джоа взглянула ему прямо в глаза.

— А не хочешь помолчать, а? Повторяю, ты не знаешь моего отца.

— Мы не знаем, кто они. Некоторые, как, например, судьи, а возможно и еще кто-то, полагают, что на кону стоит будущее человечества. Эти идиоты считают, что дочери бури — это передовой отряд организованного по всем правилам вторжения, и потому придают им ключевое значение во всем, что рано или поздно должно произойти.

— То, что было в гробнице в Паленке, продолжает оставаться там, и мы должны это найти.

— А вдруг он у них? — Давид с многозначительным видом указал пальцем вверх.

— Это означало бы, что он вместе с мамой.

— И что?

— А то, что папа нашел ее и снова счастлив.

— Джоа…

— Ты не представляешь, как он ее любил! — Глаза ее подернулись пеленой воспоминаний. — Когда мама исчезла, в нем будто что-то умерло. Нет, он по-прежнему был отличным отцом, великолепным археологом, но как человек словно перестал жить. Он нуждался в ней, понимаешь? И если он с ней, я успокоюсь и буду тоже счастлива.

— Он может быть и с ней, но жив ли он?

— Нет, он не умер, и мама тоже.

— Откуда тебе это известно?

— Я знаю.

— Твоя интуиция?

Она смерила его вызывающим взглядом.

— Да.

— Ладно, посмотрим, куда мне пойти, — Джоа уткнулась в компьютер, кликнула мышкой на поисковике и ввела в него сразу несколько слов, в частности — «майя», «время», «календарь», что-то еще.

На мониторе высветился список сайтов.

Она вошла на самый первый.

Некоторое время они оба молча читали появившийся на экране текст. Джоа создала новый файл и на всякий случай копировала в него отдельные фрагменты и рисунки.

— Видишь? Согласно представлениям майя, ход времени осуществлялся не прямолинейно из прошлого в будущее, а представлял собой цикличное течение в вечности, — прочла Джоа, как бы подтверждая то, что сказала раньше. — Так, а теперь посмотрим, что нам расскажут о хаабе, тцолкине и календарном круге.

Ее руки пришли в движение, причем летали по клавиатуре и манипулировали мышью с такой скоростью, что Давид не успевал прочесть всё и даже ухватить отдельные детали информации, мелькавшей на экране. Джоа продолжала переносить фрагменты текста и изображения, прежде всего — иероглифов, в свой файл. Ее действия по мере продвижения работы становились все более четкими и быстрыми.

— Ты уже врубаешься? — насупившись, поинтересовался он.

— Да, по крайней мере, уже в основном вспомнила то, что знала прежде. Скоро я тебе все расскажу. Это немного длинная и сложная история, тем более, если ты не в теме.

— Спасибо, это вдохновляет.

— Я же не называю тебя чайником! — улыбнулась Джоа. — Мне самой непросто разбираться в этой проблематике. Я иногда начинаю думать вслух, это помогает осмысливать вопросы, видеть их и в перспективе и со стороны.

Давид на это ничего не сказал, предоставил ей дальше заниматься делом. На некоторое время даже вышел из комнаты. Когда вернулся, Джоа продолжала, как одержимая, открывать и закрывать разные сайты. Какие-то выписки делала и на листок бумаги. Вбирала в себя информацию, как губка впитывает воду.

Еще минут через пять первый этап ознакомления с материалом завершился.

— Иди сюда, — пригласила она его сесть рядом.

— С чего начнем?

— С азов. — Ее палец указывал на экран, где были открыты сразу несколько окон. Для измерения времени майя пользовались разными календарями, но главные — это тцолкин и хааб, да еще календарный круг — результат их соединения. Слово тцолкин происходит от тцол — порядок и кин — день. Тцолкин иногда называют также «решеткой майя» или «гармоническим модулем майя». Это священный и важнейший для них календарь, состоявший из двухсот шестидесяти дней.

— Кратных тринадцати.

— Совершенно верно, — согласилась Джоа. — В основе тцолкина — тринадцать чисел и двадцать названий дней, которые, сочетаясь друг с другом, образуют последовательность уникальных комбинаций. Эти цифры неслучайны: тринадцать — по числу основных сочленений в теле человека, а двадцать — по числу пальцев рук и ног. Как каждое название, так и каждую цифирь майя связывали с определенным богом, обладавшим присущими ему качествами, и эти боги в сочетании определяли, будет конкретный день счастливым или сулит беды. Названия двадцати дней и символы, которыми они обозначались, выглядели так.

И показала их Давиду.

— Как я уже отметила, у каждого символа было свое значение, хотя некоторые понятия или реалии, имевшие для майя особое значение, как например вода и маис, могли олицетворяться несколькими божествами. Имиш был богом земли, корнем, из которого произрастало все, что на ней есть. Ик — богом движущегося воздуха — ветра и жизни, предшественником бога дождя. Акбал — бог потустороннего мира и тьмы, ночное солнце, странствующее по преисподней. Кан — молодой бог маиса, приносивший изобилие. Чикчан был богом, воплощенным в облике змеи — обитательницы небес, которая вызывала дождь. Сими — бог смерти. Маник изображался в виде кисти руки и был богом охоты. Ламат — бог неба, олицетворял собой великую планету — Венеру. Мулк был богом, связанным с духами дождя, его символы — нефрит и вода. Ок — проводник во мраке преисподней, его знак — псиная голова. Чуен почитался великим художником, покровителем искусств и знания. Эб, вкупе с Кауаком, промышлял гибельными для урожая ливнями. Бен помогал расти маису и отвечал за хороший урожай. Иш, бог-ягуар, отождествлялся с землей и подземным миром. Мен была богиней луны со старушечьим ликом. Сиб — бог-покровитель землепашцев. Кабан — юная богиня земли, маиса и убывающей луны. Этцнаб — бог жертвоприношений. Кауак — небесный дракон, обобщенная персонификация всех богов дождя и непогоды. И наконец Ахау — солнцезарный бог, который замыкал круг, давая всему новую жизнь и рост. Эти двадцать богов, однако, не являлись главными в пантеоне майя. Верховными богами у них были Итцама, Чаак, Ах Пуч, Ишчел, Иштаб, Йум Кааш, Эк Чуах…

— А боги чисел?

— Вижу, тебя зацепило.

— Да я просто балдею! — отшутился Давид.

— Хватит дурачиться!

— Я на полном серьезе. Поехали дальше.

— Тринадцать номеров следовали в таком порядке: Хун — приятель богини Луны; Ка — спутник бога жертвоприношений; Ош — бог дождя и ветра; Кан — старое солнце; Хо — старый бог земли; Уак — бог дождей и непогоды. Как видишь, у некоторых явлений по несколько покровителей с разными именами. Далее: Уук — бог-ягуар, символ ночи и преисподней; Нашак — молодой бог маиса; снова Чикчан — бог-змея, повелитель дождя; Лахауу — бог смерти с таким же лицом, как Сими; Булук — друг богини земли Кабан; Лака — юный бог, связанный с Венерой; и Ошлахну — бог воды, похожий на Мулука. У каждого собственное изображение, разумеется.

— Тринадцать чисел и двадцать дней, отлично, дальше.

— А теперь взгляни, какая из них получилась комбинация протяженностью в двести шестьдесят дней, — Джоа показывала Давиду другую таблицу.

— Интересно, значит за 1 Имишем у них шел 2 Ик, 3 Акбал… а после 13 счет возобновлялся с 1, но это уже был 1 Иш… То есть на протяжении полного цикла каждое из двадцати названий использовалось тринадцать раз, но каждый раз индивидуализировалось числом от 1 до 13.

— Это был тцолкин, — согласилась Джоа. — Но у майя существовал и другой способ измерения земного года. Назывался он хааб — гражданский календарь, согласно которому продолжительность года составляла триста шестьдесят пять дней. Однако майя, в отличие от нас, делили его не на двенадцать месяцев, а на восемнадцать, по двадцать дней каждый. Месяц, по-майянски, это уинал, а день — кин.

— Но восемнадцать умножить на двадцать — триста шестьдесят. Где еще пять дней?

— Их майя объединили под общим названием уай-эб, и это были самые неблагоприятные, проклятые дни, в которые они предавались покаянию, постились. Вот знаки и названия месяцев по хаабу.

— А календарный круг, как я понял, складывает, объединяет даты по тцолкину и хаабу?

— Именно. Я здесь нарисовала для наглядности.

И показала ему довольно схематичный набросок, без соблюдения пропорций, на котором было изображено нечто, напоминавшее зубчатые колеса.

— Замысловатые были эти майя, а? — Давид почесывал себе лоб.

— Эта система не хуже других, хотя нам она представляется слишком громоздкой.

— Но, по-видимому, в определенный момент эти шестеренки приходили в первоначальное положение, и отсчет шел заново.

— Это происходило через каждые — четырежды тринадцать — пятьдесят два года по хаабу. Цикл включал 18 980 специфических двойных комбинаций. Но поскольку через 18 980 дней «всё возвращалось на круги своя», например, как у нас на рисунке, опять наступала дата 1 Иш — 1 Цип, чтобы отличать ее от идентичных ей парных сочетаний — как предыдущих, так и последующих, майя пользовались еще одной шкалой времени — так называемым длительным счетом. Календарные даты, требовавшие идентификации в более продолжительном периоде, они фиксировали при помощи пятипозиционной комбинации «число-иероглиф».

— Шесть иероглифических письмен, воспроизведенных на рисунке твоего отца, содержат в себе запись дат?

— Точно. Они представляют собой шесть конкретных календарных дат. Главное теперь — суметь их прочитать, а это будет нелегко.

— Зная значение каждого из малых иероглифов, которые их образуют…

— Не все так просто. Начало текущего длительного счета приходится на 11 августа 3113 года до н. э., хотя в зависимости от корреляции календарных систем точка отсчета меняется. На некоторых сайтах я видела, например, стоит 13 августа. Поэтому-то и существует несколько вариантов даты окончания нынешней эры — 21, 22 и 23 декабря. Разночтения есть даже в отношении года.

— Что такое корреляция календарных систем?

— Я объясню позже. — Джоа выставила перед собой руки, как бы отгораживаясь от вопроса ладошками. — Сначала давай закончим с длительным счетом. Чтобы было понятнее, длительный счет соответствует майянской эре — цикличному периоду продолжительностью 5 125 лет. Смотри:

— Уф! Ну и заморочки! — взмолился Давид.

— Полный цикл, или майянская эра, состоит из 13 бактунов, что соответствует 260 катунам, или 6 240 тунам, или 93 600 уиналам, или, в конечном итоге, 1 872 000 кинов, то есть дней.

— Что такое бактун, катун и тун? То, что уинал — это майянский месяц, а кин — день, ты мне уже сказала.

— Один бактун равен 144 тысячам дней. Один катун — 7 200 дням. А один тун… видишь? — объяснила Джоа, показывая на соответствующие символы на рисунке.

— Зная это, ты сможешь вычислить точные даты, зашифрованные иероглифами, которые перерисовал твой отец?

— Думаю, что да. Но мне потребуется время. Иероглифов много. Кроме того, расчет тоже может оказаться не таким уж простым. Здесь все глубоко символично, все имеет свое значение — положение каждого значка, его соответствие. Я тебе еще ничего не рассказала о других таблицах. — Она показала на мониторе две из них, с иероглифами в виде разнообразных голов.

Давид даже побледнел.

— Это — как головоломка, только наоборот. Здесь всё обозначено условными символами, установлены четкие соответствия и равенства значений, и конкретное число выражается в бактунах, катунах, тунах, уиналах и кипах. А их сумма или, если хочешь, расшифровка, может быть переведена в точную и конкретную дату по нашему, григорианскому календарю.

— Ты можешь сказать мне, что представляет собой или значит каждый малый иероглиф, по крайней мере, в одной из дат, зашифрованных на рисунке твоего отца?

Джоа взяла один из листков с тремя пронумерованными письменами и стала водить пальцем по обозначенному под номером один.

— Вверху — это вводный иероглиф, но для нас он сейчас неважен. То, что действительно имеет значение, это малые, попарно расположенные иероглифы. Два самых верхних, слева направо, — это бактун и катун; два следующих — тун и уинал; еще два следующих — кин и дата по тцолкину; а два последних — знак владыки ночи и дата по хаабу.

— Владыки ночи? — лицо Давида уже выражало изнеможение.

— Да, они образовывали дополнительный девятидневный цикл, и каждый из них поочередно управлял днями. Здесь, на экране, они представлены в усредненном, так сказать, варианте, потому что на самом деле их всегда изображали с некоторыми вариациями, зависевшими от вкуса исполнителя.

— Следовательно… — Он пытался хоть как-то систематизировать полученную информацию.

— …я должна найти сумму по длительному счету, слагаемую из пяти чисел, соответствующих первым пяти иероглифам после вводного, прочитать дату по календарному кругу, которая зашифрована шестым и восьмым иероглифами, и дополнить значением владыки ночи, записанным при помощи седьмого иероглифа. Видишь? — Она показала на седьмой значок в рисунке отца под номером 1 и на второй в табличке с изображениями владык ночи. — Это — вариант G2.

— Сногсшибательно! — Давид откинулся на спинку.

— Но если ты думаешь, что больше календарей у майя не было, то глубоко ошибаешься. Для более коротких периодов у них существовали и другие системы счета времени, например, календарь космического румба из 819 дней, или 63 раза по 13, календарь циклов Венеры, календарь лунных фаз, календари обращения Марса, Юпитера и т. д. Сверху, как видишь, они ставили как бы общий заголовок — название двадцати тунов одного катуна, название тринадцати катунов одного круга и делали таблицы, подобные таблице тринадцатиричного тунического порядка… Полная галиматья. Вся жизнь майя зависела от неба и погоды. Сумма всех факторов, — Джоа подчеркнуто растянула «е» в слове «всех», — определяла, каким должен быть день, — хорошим, плохим или никаким… Каждый майя с рождения имел такой детально прописанный гороскоп, какой нам трудно себе даже представить, а не гороскоп, как у нас, вообще для Львов или Тельцов.

Мысли Джоа вертелись вокруг погребения номер 27 в Паленке.

— Ладно, — она вздохнула, обозначив тем самым конец урока. — Пока все это была теория. А сейчас, с твоего позволения, я займусь практикой.

— Я могу тебе чем-то помочь?

— Нет.

Оба они немного приободрились — словно ступили на верный путь.

Давид поднялся, но уходить не спешил. Оставаясь рядом с Джоа, застыл на долю секунды, а потом наклонился к ней. Они одновременно потянулись друг к другу, и губы их встретились в нежном и крепком поцелуе.

Джоа улыбнулась.

Прежде чем Давид оставил ее в комнате одну, она нежно погладила его по щеке.

 

40

Работа требовала колоссальных усердия и внимания. Дело касалось конкретных дат, и вызывал беспокойство слишком большой разброс во времени в зависимости от выбора точки отсчета — 3113-го, или же, как было сказано Давиду, с учетом других корреляций, 3114 года до P. X. Но Джоа намеревалась проверить и этот вариант — хотя бы ради того, чтобы исключить его. Этому она научилась у отца. Лучше с самого начала проверить сомнительное, отвергнуть негодное, выделить окончательную гипотезу и сосредоточиться на ней, чем сразу бросаться на более достоверное, а потом терзаться сомнениями относительно прочих вариантов.

По таблицам и иллюстрациям, уже найденным в интернете раньше и скопированным в рабочий файл, и по тем, что приходилось искать заново, Джоа занялась сначала выявлением значений каждого из составляющих элементов шести письмен. В итоге постепенно вырисовалась следующая картина.

Рис. 1: Вводный иероглиф — Сех. Длительный счет: 12—17—18—5—19. Календарный круг: 5 Кауак 7 Сех. Владыка ночи — G2.

Рис. 2: Вводный иероглиф — Сех. Длительный счет: 12—17—18—6—0. Календарный круг: 6 Ахау 8 Сех. Владыка ночи — G3.

Рис. 3: Вводный иероглиф — Сех. Длительный счет: 12—17—18—6—1. Календарный круг: 7 Имиш 9 Сех. Владыка ночи — G4.

Рис. 4: Вводный иероглиф — Канкин. Длительный счет: 12—19—19—17—18. Календарный круг: 2 Этцнаб 1 Канкин. Владыка ночи — G7.

Рис. 5: Вводный иероглиф — Канкин. Длительный счет: 12—19—19—17—19. Календарный круг: 3 Кауак 2 Канкин. Владыка ночи — G8.

Рис. 6: Вводный иероглиф — Канкин. Длительный счет: 13—0—0—0—0. Календарный круг: 4 Ахау 3 Канкин. Владыка ночи — G9.

Проанализировав полученные результаты, Джоа поняла, что даты по календарному кругу и данные относительно владыки ночи ей ничего не дают. У майя они служили определенным целям, но в решении ее конкретной задачи не помогали. Календарный круг фиксировал дату по тцолкину и хаабу, а ей требовалось определить совсем другое.

Далее предстояло определить общее число дней по длительному счету. Для этого Джоа сложила численные значения первых пяти иероглифов всех шести дат. Теперь надо было найти способ перевода полученных сумм в даты григорианского календаря. Это превратилось в настоящую головную боль. Оказалось, что все уже найденные и скопированные ею материалы в этом отношении бесполезны. Каким же образом пересчитать с математической точностью количество дней по длительному счету в общепринятую и понятную дату?

Джоа пустилась в новое плавание по интернету. Давид дважды заглядывал из коридора, но, видя ее в состоянии лихорадочного поиска и отрешенности от мирских забот, молча удалялся. На экране компьютера мелькали таблицы, системы… Она нашла руководство по быстрой конверсии длительного счета в григорианский календарь, но данный способ не позволял определить число и месяц — только год.

— Ну же, ну… — Сайты открывались один за другим.

Когда Давид появился на пороге комнаты в третий раз, прошло больше часа.

— Уже скоро, — заметив его краем глаза, сообщила Джоа.

— Я читал сейчас о пророчествах майя, — поведал он. — Потом расскажу.

— Годится.

Поиск иголки в необъятном стоге всемирной информационной сети продолжался. И вдруг…

Она остолбенела.

В это невозможно поверить.

— Ура! Есть! — победно пропела она, найдя замечательную систему преобразования.

Все оказалось предельно просто. Элементарная арифметика и ничего более.

Первые три даты, под номерами с 1 по 3, имели между собой большое сходство, то же самое — три изображения на втором листке, под номерами с 4 по 6. Джоа пришло в голову, что это, вероятно, близко расположенные друг к другу даты. И если удастся перевести в григорианский календарь первую, то со второй и третьей будет намного проще. Равно как и с четвертой, пятой и шестой.

Она начала вычислять. Дата по длительному счету на рисунке 1 в числовой последовательности: 12—17—18—5—19.

— Пусть будет так, — со вздохом согласилась Джоа. — К чертям собачьим вводный иероглиф Сех, повелителя ночи G2, 5 Акауак и 8 Сех. Я поняла, в чем фокус, и они мне ни к чему для того, что интересует меня!

— Ты звала меня? — послышался голос Давида.

— Нет, я сама с собой разговаривала! — крикнула ему в ответ.

— Признаки сумасшествия?

— Гениальности! А ты лучше пойди погуляй и дай мне спокойно поработать! Читай прорицания!

Джоа не пользовалась калькулятором. Умножала, складывала и вычитала на листке, причем очень быстро. Чувствовала, что находилась уже где-то близко.

Подсчеты подходили к концу.

Совершая два последних действия, она уже поняла.

Поняв, побледнела. А когда убедилась, что не ошиблась, бледность стала мертвенной.

В голове все закружилось, в висках стучало, сердце билось в бешеном ритме. Иероглифы оживали, превращаясь в призраки, которые спрыгивали с листка бумаги и иголками вонзались в мозг.

— Боже… папочка… — прошептала она.

Она повторила все вычисления второй раз, от начала до конца, перепроверяя каждое число.

Результат вышел точно такой же.

Дата соответствовала по григорианскому календарю воскресенью, 28 ноября 1971 года.

Первая из трех возможных дат рождения ее матери.

Она сдерживала переполнявшие ее чувства, желание немедленно позвать Давида. Перешла к рисунку номер 2. Он был идентичен номеру 1, за исключением четырех последних иероглифов. Его запись по длительному счету: 12—17—18—6—0.

Понедельник 29 ноября 1971 года.

Номер три можно было бы уже не считать. Это был вторник 30 ноября 1971 года.

Ее отец записал по-майянски даты рождения матери… и всех дочерей бури.

Теперь Джоа смотрела на рисунки 4, 5 и 6.

Длительный счет 4-го: 12—19—19—17—18. Следующего, 5-го: 12—19—19—17—19. А 6-го: 13—0—0— 0—0.

Последний рисунок привел ее в замешательство — его запись в формате длительного счета начиналась 13 бактунами, а все четыре последующие позиции занимали нули.

Очень круглое число.

Конец и начало времени.

Получив его соответствие по григорианскому календарю, даже не удивилась. Она ожидала этого.

Воскресенье, 23 декабря 2012 года.

Дата, которая наступит через девять дней.

Рисунок номер 4 соответствовал пятнице 21 декабря, а номер 5 — субботе 22 декабря 2012 года.

23 декабря — крайний срок перемены, предсказанной майя.

Конец Пятого Солнца.

Конец человечества — и новое начало.

Отец оставил ей след — гробница 27 в Паленке и шесть конкретных дат.

— Для чего?

— Что «для чего»? — Она вздрогнула, услышав голос Давида, приближения которого не заметила.

— Сядь-ка, — кивком показала ему на стул рядом.

Давид послушно сел, удивленный, что его не отправляют опять «погулять». Сознавая серьезность дела, которым они занимались, и необходимость сосредоточиться на объяснениях, он тем не менее с трудом оторвал глаза от Джоа. Глубокая бледность придавала ее лицу особое выражение — оно словно светилось изнутри. Лик, источающий сияние безграничной чистоты.

— Первые три рисунка с этого листка соответствуют 28, 29 и 30 ноября 1971 года — датам, когда родилась моя мать и когда ее нашли. Рисунки со второго листка соответствуют 21, 22 и 23 декабря текущего года.

Комментарии были излишни.

Они не знали, что может произойти, но понимали, что близость даты окончания Пятого Солнца означает, что им следует действовать быстрее.

— Это то, что твой отец?..

— Да.

— Для чего?

— Не знаю. Но ясно одно — он увязывает появление дочерей бури и предсказание майя относительно того, что произойдет через неделю или чуть позже — между 21 и 23 декабря.

— Полагаешь, что луч из глубин космоса достигнет Земли и разрушит ее? — Хотя Давид не собирался острить, вышло как неудачная шутка.

— Нет.

— А если изменится магнитная ось? — выдвинул он еще одну теорию, не лишенную логики. — Это полностью нарушило бы нынешнее равновесие, вызвало таяние льдов на полюсах… В предсказаниях говорится о появлении кометы — знамении конца времён, то же самое, что и в Откровении Иоанна Богослова.

— К нам приближается астероид Апофис, но около Земли, если ты помнишь, он пройдет в первый раз в 2029 году, а во второй — с большей степенью риска — в 2036-м. Так что это — не самая непосредственная угроза. Ты прочел про прорицания майя?

— Да.

— Ну и что в них?

— Погоди. — Он пытался уяснить тему до конца. — Сначала скажи, почему все-таки в этом вопросе о грядущей, согласно воззрениям майя, перемене в мире нет одной-единственной, конкретной даты? Почему одни говорят, что это произойдет 21 декабря, а другие — 23-го? В чем дело? Майя дали маху, оказались не столь точными?

— Дело тут в теории корреляции, как я уже говорила раньше. Попробую объяснить. — Джоа кивнула в сторону компьютера — источник своих познаний в данной области. — Тема эта весьма сложная и даже запутанная, поскольку в античную эпоху время не измерялось так, как сейчас. К примеру, 3113 год до P. X., который упоминается почти на всех сайтах, посвященных майя, на самом деле, согласно этой теории, является 3114-м, и наоборот. Все это потому, что в начале христианской эры не был предусмотрен нулевой год. Именно из-за этого мы вместо 3113 года говорим о 3114-м. Кроме того, когда речь идет о майянском Пятом Солнце, то есть об историческом периоде продолжительностью более пяти тысяч лет, следует помнить, что на протяжении его в разные эпохи существовали и разные методики исчисления времени, которые тоже требуют состыковки. Чтобы определить конечную дату Пятого Солнца, ключевое значение имеет знание начальной даты — было ли точкой отсчета 11 августа или 13 августа 3113-го или же 3114 года. Судя по всему, что я видела в интернете, в равной мере признается правильность как 21 декабря, так и 23-го, и даже 22-го. Данная проблема весьма важна для ученых-майянологов, и они не пришли по ней к общему согласию. Теорий имеется на любой вкус. Но поехали дальше. Первым днем юлианского календаря является 1 января 4713 года до P. X., иначе говоря, он начался на 1 599 лет раньше начала нынешней майянской эры. Использование корреляционной поправки приобретает существенное значение. Согласно некоему Смайли, эта поправка составляет 482 699. А согласно GMT (Гудман — Мартинес — Томпсон) — 584 285. И если попробовать использовать и ту, и другую поправку, то получается огромная разница. Приведу тебе пример, который скопировала с одного из сайтов.

Джоа написала на листке дату в формате длительного счета: 9—16—4—10—8. Затем — число 1 412 848. Прибавила к нему 482 699 — корреляционную поправку Смайли. В сумме получилось 1 895 547.

— Смотри, длительный счет текущей, как и вообще любой, майянской эры ведется с 0—0—0—0—0. Мы подсчитали, что на момент имеющейся у нас в качестве примера даты с начала эры прошло 1 412 848 дней. Если применить, например, поправку Смайли, то у нас выйдет 1 895 547 дней, что по юлианскому календарю будет 22 сентября 477 года, а по григорианскому — 23 сентября того же года.

— Иными словами — дата возможного конца света колеблется между 21 и 23 декабря.

— Мы сейчас не об этом. Я привела тебе пример с поправкой, которую не использовала. И речь идет о том, что я делала, чтобы перевести даты на шести рисунках в наш нынешний, григорианский календарь. Ты это хочешь знать?

— Я тебе доверяю.

— Ты намерен лишить меня моей минуты славы? — Похоже, Джоа от этого небольшого успеха действительно торжествовала.

— Ни в коем случае. Продолжай, — подбодрил он.

— Ну нет, если сеньора это не интересует…

— Ну, не обижайся, ладно! — Эти слова заставили Джоа улыбнуться.

— Хорошо, поехали дальше! Я объясню тебе способ, которым вывела дату, изображенную на рисунке 1, — она взяла чистый листок бумаги и ручку, намереваясь воспроизвести, к восторгу и удивлению уважаемой публики, те действия, которые проделала несколькими минутами до того. — Поскольку меня интересуют точные день, месяц и год, я буду пользоваться поправкой GMT. — Бросив на него взгляд, она добавила как бы в скобках: — И не спрашивай, пожалуйста, что такое GMT, договорились? — Затем продолжила основную тему: — Прежде всего мы вычислим общее число дней, это — сумма пяти малых иероглифов, которая покажет, сколько дней прошло с нулевого дня нынешней майянской эры. Первый иероглиф — бактун 12, то есть 144 тысячи, дней умножаем на 12 и получаем миллион 728 тысяч дней:

— Второй иероглиф — катун 17, значит, 7 200 дней умножаем на 17, равняется 122 400 дням:

— Третий — тун 18, 360 дней умножить на 18, равно 6 480 дням:

— Четвертый — уинал 5, 20 умножить на 5, получается 100 дней:

— Пятый — кин 19, другими словами — 19 дней:

— Шестой, седьмой и восьмой иероглифы я не трогала, потому что они служат только для уточнения даты в рамках календарных систем тцолкина и хааба. Это понятно?

— Говори дальше.

— Теперь все складываем.

Джоа записала произведенные вычисления в форме таблички:

— Мы получили так называемый десятичный длительный счет. К нему прибавляем корреляционную поправку. Это — константа, в нашем случае — модифицированная GMT. — Видимо, во избежание вопросов Джоа опять кинула на Давида быстрый взгляд.

Прибавила:

— Сейчас начинается сложное. Это полученное число, 2 441 284, является юлианским днем. И нам его надо перевести в наши нынешние, григорианские. Для этого воспользуемся следующей таблицей:

— И как она, эта таблица, работает? — спросил Давид, не желая признавать, что окончательно запутался.

— Пользуясь полученным нами юлианским днем, 2 441 284, находим в графе «Юлианский день» данной таблицы ближайшее к нему меньшее число, смотрим его соответствие в колонке «Годы» и запоминаем. Так, это — 2 415 021! Соответствие — 1900-й год! А теперь меньшее нужно вычесть из большего…

Джоа произвела вычитание:

— А теперь что это такое? — Давид продолжал пребывать в замешательстве.

— Это всё по-прежнему дни. Полученный остаток от вычитания, 26 263, мы разделим на 365 — количество дней в году. Частное — 71 год… с остатком от деления. Теперь мы должны узнать, скольким дням соответствует наш последний остаток — тот, который отделения, потому что пока это еще не дни. Мы умножаем 365 на 71, получается 25 915 дней. И вот эти-то 25 915 дней мы должны отнять от первого остатка, отделения, то есть от 26 263, получив в результате разницу в 348 дней.

— Вроде дошло! — Давид аж подпрыгнул. — С одной стороны, у нас уже есть 1900, с другой — 71 год, а напоследок — еще 348 дней.

— Не хватает маленькой детали, — Джоа сдержала порыв Давида вывести дату. — Из этих 348 дней надо вычесть… все «лишние» дни високосных годов за период с 1900 по 1971 год.

— Почему? Разве мы их не прибавляем?

— Отнимай!

Давид прилежно записал цифры на бумажке и стал считать, загибая пальцы:

— 1900-й, 1904-й, 1908-й, 1912-й… — Потом у него что-то сработало в голове, и он тут же выдал результат. — Восемнадцать!

— 1900-й — последний год предыдущего, девятнадцатого столетия, а не первый год XX века, — поправила она его, как учительница, поймавшая ученика на ошибке. — Так что не восемнадцать, а семнадцать.

— Хорошо, пусть будет так. 348 дней минус 17 получается 331. Итак, дата соответствует 1971 году плюс еще 331 день, то есть… — Перед тем как осуществить последнее действие, он на мгновение задумался и стал считать не с января, а наоборот — с конца года. — В 1971 году было 365 дней, минус 31 день в декабре, остается 334 дня, это на три больше, чем 331… и эти три дня мы вычтем из количества дней в ноябре… 28 ноября 1971 года!

Завершив подсчеты, он с восхищением посмотрел на Джоа.

— Не надо так на меня смотреть. Честно признаюсь, я не сама это изобрела, а использовала в качестве источника информации интернет, — подытожила Джоа. — Есть и другие методики подсчета, но они более затратные по времени и используют в том числе календарный круг. В завершение темы приведу пример. Существует задокументированная дата, которая приходится на 1500 год. Опираясь на нее, мы тоже можем рассчитывать, переводить майянские даты в эквивалент по григорианскому календарю, как назад, так и вперед.

— И чем она знаменательна?

— Имеется майянская запись, которая гласит: «Катун 2 ахау. Когда шел 13 тун, впервые испанские чужеземцы ступили на наши земли». Испанцы конкретизируют этот год как 1513-й. Поскольку в майянской записи говорится о туне номер 13, в качестве начальной точки отсчета была взята дата на 13 лет раньше, а именно б июня 1500 года. «Катун 2 ахау тун 13» послужило ключом. Стало возможным установить порядок следования остальных катунов, принимая во внимание, что полный круг длится 256 лет плюс 98 дней. — Она взяла листок с распечаткой из интернета. — Я тебе уже говорила, это довольно сложно и запутано. Здесь есть все данные, если тебе вдруг захочется попробовать.

Как только Давид увидел таблицу, глаза у него собрались в кучку.

— Почему у ахау такая странная последовательность — сначала нечетные, потом четные, и все в порядке убывания?.. Нет, ладно, не все ли равно, в конце концов! — Он махнул рукой, словно отбрасывал только что заданный вопрос в сторону. — Больше ничего не объясняй, на сегодня уже более чем достаточно. Я сдаюсь.

— Теперь твоя очередь. — Джоа скрестила руки на груди. — Рассказывай о пророчествах майя.

 

41

Прежде чем начать, Давид полистал книгу.

— Поразительна точность их предсказаний. Например, чиламобы, их пророки, за несколько столетий предвидели пришествие испанских завоевателей. Сильно, правда? Книгу книг Чилам Балам следовало бы изучать в школах.

— Только прошу тебя — без фанатизма.

— Хорошо, — Давид собирался с мыслями, чтобы толково изложить прочитанное. — Первое пророчество майя — о возвращении Кетцалькоатля, Кукулькана. Он был на Земле четыре раза. Начиная с 1993 года обратился в Пятый Цветок, это — пятое пребывание. Что касается 1993 года, то его вывели из четвертого ахау — тоже разновидности даты. — Он сделал жест рукой, которым явно хотел сказать, что больше об этом ничего не знает. — Текст говорит: «В четвертый раз, когда заговорит катун, четвертый раз он явится Итце, Кудеснику Воды, в Чичен-Итце, Месте у Колодца, где живут Кудесники Воды». Таким образом, имеется указание, что в духовном смысле местом его возвращения в мир будет Чичен-Итца. Согласно толкователям этих пророчеств, речь шла о том, что 6 июня нынешнего, 2012 года произойдет нижнее соединение Венеры с Солнцем в условиях, которые повторяются раз в сто четыре года, то есть единожды за два мезоамериканских века продолжительностью пятьдесят два года. Так оно и было. Но самое поразительное во всем этом — астрономы заранее рассчитали, что в своем движении по небесной сфере Солнце пересечет темное пятно в центре Млечного Пути, от которого майя начинали мерить смещение равноденствия. Так и произошло в текущем 2012 году. Если согласиться с гипотезой, что они унаследовали знания от инопланетян, все становится гораздо понятнее. Но как бы то ни было, умение измерять время у них фантастическое. Обрати внимание вот на что. — Он принялся зачитывать вслух небольшой отрывок текста: «Концепция длительного счета майя основывается не на количестве дней, прошедших с определенного начального момента, а на количестве дней, недостающих до соединения с темным пятном в Млечном Пути. С удивительной точностью они определили, что указанное соединение будет иметь место в 2012 году, и избрали дату 22 декабря для того, чтобы, начиная с нее, в обратном порядке развернуть свои эры вплоть до 13 августа 3114 года до P. X., сделав этот день точкой отсчета, началом своей истории. Это уникальный случай среди всех культур Земли: народ, понимавший и строивший свою жизнь не по тому времени, которое прошло, а по тому, которое придет». Давид оторвался от книги. — Как видишь, автор этих строк приводит другие даты — 22 декабря как конец и 3114 год как начало, хотя сейчас это уже не имеет особого значения.

— Давай-ка перейдем ко второму прорицанию.

— Оно о голоде и нужде во втором ахау, то есть в период между 2012 и 2032 годами. Воды и хлеба, как в нем говорится, убудет, что полностью согласовывается с нынешним состоянием планеты, истощенной во всех отношениях и страдающей от глобального потепления, которое сулит XXI веку мрачное будущее. Третье предсказание тоже касается сокращения — чего бы ты думала? — веса и влияния религий. «На то воля Божья, что вполовину убудет его храм в то царствие», — говорится в нем. Церковь сегодня каждый день теряет верующих.

— Но в нем ничего нет о нынешних религиозных войнах.

Давид пожал плечами.

— Тринадцатый ахау, то есть период 2032—2052 годов, предшествует вселенской гекатомбе. С ней связаны пятое, шестое и седьмое пророчества… В них, в частности, говорится, что «Солнце обернется ликом Луны», «прольется кровь по деревам и камням, возгорятся пламенем небеса и Земля по слову Божьему». Некоторые трактуют это как наступление эпохи необратимых перемен, которые пройдут по властным элитам, Международному валютному фонду, Всемирному банку, Большой восьмерке — группе наиболее индустриально развитых стран, биржевым спекулянтам с Уолл-стрит… Слова «Солнце обернется» связаны с возможностью космической катастрофы, и здесь стоит вспомнить кометы и метеориты. Этот астероид — сначала в 2029-м, а потом в 2036 году — в первую очередь. Надо иметь в виду, что каждые сто тысяч лет на нашей планете происходят изменения магнитной оси, вызывающие, в том числе, крупные катаклизмы и оледенение. «Лик Луны» часто интерпретируется как метафора размышлений, глубокого ума, то есть провозглашается наступление эпохи интеллектуального развития. Короче говоря, множество всевозможных толкований.

— Можешь не продолжать. Ни одно из этих пророчеств не говорит о том, что мир прекратит существовать через несколько дней. Однако совершенно определенно речь идет о том, что грядут перемены в физическом и духовном плане, что родится новая вера, дети перестанут быть невинными, эпидемия выкосит значительную часть человеческого рода, вернутся на Землю пророки, падет цивилизация, и мы приблизимся к новой эре человечества.

— Страшный суд.

— Что-то в этом роде.

— Все религии и пророки предсказывали нечто подобное, да и не представляет труда спрогнозировать, что мы так или иначе погубим планету. Что там насчет грядущей, согласно майя, перемены?

— Четвертый ахау — это последняя глава Пятого Солнца, а второй и тринадцатый ахау — первые главы Шестого Солнца. — Давид сверился с книгой, снова взяв ее в руки. — В Первом Солнце мы существовали в форме животных; во Втором обрели человеческую форму, но были из глины и совсем примитивны, со слабо развитым мозгом; в Третьем наш мозг увеличился, а сами мы были уже из дерева; в Четвертом возвысились до положения детей маиса, получили сознание, характер и индивидуальные особенности; в Пятом, нынешнем, научились ставить перед собой цели и добиваться их достижения, воспитывать характер и развиваться как личности.

— Знаешь, что во всем этом плохо? Что пророчества все истолковывают кто во что горазд. — Джоа не скрывала разочарования. — Я-то думала, они наведут нас на какой-нибудь конкретный след.

— Ты считаешь, они ничего не дают?

— Подытожь своими словами.

— Я полагаю, основные мысли сводятся к следующему: человечеству предстоит сделать выбор между своим исчезновением как вида и эволюцией в направлении полной интеграции в новый космический порядок; Землю ожидают потрясения в виде катастроф, обусловленных климатическими изменениями и всем тем, что происходит на Солнце, — пятнами, взрывами и т. д. и т. п. Мы — раса, отмеченная печатью страха смерти, загробного мира, и вместо этого страха должно появиться новое духовное состояние.

— Чудесно! — хмыкнула Джоа. — Однако ни слова о возвращении создателей, творцов.

— Тем не менее есть еще два момента, которые показались мне заслуживающими внимания. Один, относительно недавний, касательно инопланетян. — Давид искал в книге. — Согласно представлениям майя, всякому великому преобразованию предшествует буря — 11 августа 1999 года началось решающее тринадцатилетие, которое сейчас подходит к концу. В тот день человечество вступило в Зеркальную галерею. Цитирую: «Или мы научимся видеть себя такими, какие мы есть, и изменим отношение к планете и самим себе, или же планета позаботится, чтобы покончить с нами». Что и происходило все эти тринадцать лет. Другой поразивший меня момент — это то, что в самый пик затмения 11 июля 1991 года, когда, помнишь, я рассказывал, твоя мать потеряла ребенка, в 13 часов 18 минут в небе появился космический корабль, который в Мексике видели тысячи людей, а сотням его даже удалось заснять. Аппарат висел в воздухе в течение тринадцати минут и в 13.31 испарился, тринадцать — число, обозначающее у майя плодородие и смерть, но не как конец, а как начало возрождения. Тысячи людей его видели. Что это — массовая галлюцинация?

На сей раз Джоа ответила не сразу.

Закрыла глаза.

Голова раскалывалась.

Единственно, в чем она была уверена, — в необходимости вернуться в Паленке и попытаться найти последний след… Если он существует и она будет способна его увидеть.

— А если его не существует, зачем отец изменил рисунок надгробной плиты Пакаля, вписав в него число двадцать семь?

— Мне сейчас не хочется думать о марсианах, понимаешь? Я себя чувствую слишком реальным человеком, чтобы пускаться в поиски фантастических объяснений тому, что кто-то сказал сотни лет назад, пусть я и отпрыск одной из дочерей бури. — Она поднялась из-за стола и, выключая компьютер, сказала почти шепотом: — Я иду спать. Завтра опять рано вставать.

Давид молча захлопнул книгу.

 

42

Они были в квартире одни, Хуан Пабло не вернулся.

Джоа закрыла глаза и попыталась заснуть, но голова бурлила как котел, кипящий на медленном огне. В темноте она почувствовала себя маленькой, беззащитной, ввергнутой в пучину неизвестности, из которой не знала, как выбраться.

Давид потихоньку вошел в комнату и лег рядом.

Ощутив его присутствие по едва ощутимому колебанию воздуха, коснувшемуся ее плеча, когда он ложился, девушка затаила дыхание.

Она его хотела и боялась. Он был ей нужен. И все же…

— Джоа…

— Да? — еле слышно ответила она.

— Я не знал, спишь ты или нет.

— Заснуть, боюсь, будет не легко.

— Мне тоже, — признался он. — Сплошные сомнения и нескончаемые вопросы.

— Например, какие? — чтобы лучше его слышать, Джоа, лежавшая к нему спиной, повернулась.

— Не могу понять, зачем твоему отцу понадобилось привлекать тебя, оставлять этот след. Втянув в самую гущу событий, он подвергает тебя опасности.

— Ради бога, Давид, или ты забыл, что я дочь своей матери, что я — мостик к звездам?

— Если он ощущал опасность или ему угрожали, почему не связался с тобой по телефону и не сообщил ничего конкретного?

— Вероятно, не мог или думал, что если, не дозвонившись, оставит голосовое сообщение, им сможет воспользоваться кто-то другой… Не знаю, но могу придумать с десяток различных версий.

— А что если он ушел по собственной воле?

— Вот это мне представляется невозможным. Его увели.

— Они?

— Ты имеешь в виду инопланетян?

— Да.

На несколько секунд между ними повисло молчание.

— Твоя мать…

— Давид, прошу тебя, замолчи! — В ее голосе слышалась мольба.

— Прости.

Вновь воцарившееся молчание затянулось. В комнате было темно, но Джоа знала: их тела разделяют всего несколько сантиметров, он лежит, опершись на локоть, смотрит на нее, и воображение — средство более могущественное, нежели зрение — позволяет ему видеть ее во тьме.

Джоа приподняла руку. Безошибочно нашла лицо Давида. Нежно провела тыльной стороной ладони по его щеке.

Он замер.

Прикосновение было легким и мимолетным. Потом ее рука скользнула вниз, легла в его руку и замерла.

Нет, это было не приглашением — стремлением раствориться в покое.

Когда Давид склонился над ней, она закрыла глаза.

Его губы коснулись ее лба, затем сомкнутых век, щек и, наконец…

Этот поцелуй словно распахнул в ней какую-то потаенную дверь…

Дал выход чувствам.

Девушку охватила истома, обволокла чарующая нега. Ее губы ответили его губам, уста слились воедино. Джоа и Давид точно желали выпить друг друга — нежно, мягко и страстно, постепенно растапливая остатки слабого противления. Этот поцелуй был уже совсем не такой, как в тот раз, когда они покинули землю уичолов.

Джоа вся трепетала.

Рука Давида, ласкавшая до того ее руку, обвила Джоа за талию, чтобы с силой привлечь к себе. В вихре страстного желания возникла едва уловимая пауза, ив этот миг она тихо застонала.

— Пожалуйста, не надо… — прошептала девушка, испугавшись силы своего желания.

— Хорошо. — Он отстранился.

— Нет, не уходи! — Она перехватила его руку и вернула себе на талию: — Обними меня.

Он беспрекословно исполнил ее просьбу. Они лежали, объединенные объятиями в одно единое целое.

— Я хочу объяснить тебе… — нерешительно начала Джоа.

— Не надо.

— Нет, серьезно, я сама не понимаю, что со мной творится.

— Ты боишься.

— Я очень хочу тебя, но я еще не готова. — Она прижалась к нему.

— Я умею ждать, — прошептал он ей в самое ухо.

— Спасибо. — Она подняла руку и стала гладить его по голове.

— Когда я тебя впервые увидел, ты была еще девочкой. Прелестной, но совсем юной девочкой. За эти два года ты… Я влюбился в тебя тогда с первого взгляда… — У Джоа сердце захолонуло, перестало биться. Пауза. — Когда мы разговаривали в первый раз в Паленке…

На этот раз уже она искала его губы.

Нашла и запечатала их своими.

Больше они ни о чем не говорили. Утонули в поцелуе — крепком, сладком, нескончаемом… И оба не заметили, как он перешел в блаженный сон.

 

43

Джоа и Давид встали на рассвете и успели на самый ранний рейс. Хуан Пабло настаивал, чтобы они задержались хотя бы еще на пару деньков, но для них был дорог каждый час. Из Боготы в Мехико им пришлось лететь первым классом, а с билетами из Мехико в Вильяэрмосу дело обстояло и того хуже: ничего не осталось даже в первом классе. Их внесли в лист ожидания, но они решили, что если освободится лишь одно место, брать его не станут. Либо лететь вместе, либо не лететь.

За десять минут да закрытия рейса, когда они уже не сомневались, что застрянут на ночь в Федеральном округе, произошло чудо: появились сразу три места в эконом-классе. Два достались им, а третье — какой-то женщине, которая ехала одна.

В Вильяэрмосу они прилетели уже почти ночью. В аэропорту взяли на прокат одну из последних машин. В «Шибальбе» останавливаться не рискнули. Давид сразу поехал к небольшому дому в центре городка, где снимал комнату в прошлый раз. Хозяйка уже спала, но неудовольствия, что ее вытащили из кровати, не выказала, довольная прибытием новых постояльцев и возможностью заработать несколько лишних песо. Девушку она смерила взглядом сверху вниз, прикидывая возраст, и, ничего не сказав, дала им ключ и оставила одних. Как и предыдущей ночью, они легли, обнявшись.

Наутро, когда Джоа открыла глаза, шел уже одиннадцатый час. Увидев, что в комнате, кроме нее, никого нет, испугалась. Но едва соскочила с кровати, как дверь открылась и вошел Давид, на лице которого играла улыбка.

— Доброе утро, — приветствовал он ее.

Она его обняла.

— Почему ты меня не разбудил?

— Тебе нужно было выспаться.

— Ты уже позавтракал?

— Нет, завтракать мы пойдем вместе.

Джоа поцеловала его в губы и скрылась в ванной. Через пять минут она была готова. На завтрак ушло четверть часа. Прошлой ночью поужинать им уже не удалось, а еда, чем они питались в течение целого дня — в самолетах и аэропортах, — была не особенно вкусной. Поэтому молодые люди отдали должное домашней стряпне хозяйки, которая все это время, безмолвно покачиваясь в гамаке, подвешенном у входа, делала вид, что дремлет, но держала их под прицелом своего недремлющего ока. От ее неусыпного взгляда они избавились, только сев в машину, чтобы ехать на раскоп.

Но вот наконец их цель и, возможно — последняя надежда.

— Если эта гробница двадцать семь все еще закрыта… — Джоа прикусила нижнюю губу.

— Знаешь, что меня беспокоит?

— Что?

— То, что судьи не дают о себе знать. Они вовсе не из тех, кто сдается и отступает.

— А меня не оставляет все то же ощущение.

— Что за тобой следят?

— Да.

— Вчера в самолетах, начиная с Медельина, я внимательно рассматривал пассажиров. Ни одного повторяющегося лица. Никого, кто висел бы у нас на хвосте…

Они очень быстро проехали семь с небольшим километров, отделявших городок от развалин древнего Паленке, и запарковали машину у входа. Как и в прошлый раз, Джоа предъявила пропуск, теперь еще и распространив его действие на Давида, которого держала за руку. Отчетливые оттиски печатей компетентного министерства без лишних разговоров распахнули перед ними двери на территорию археологического памятника. Фотографию отца, показывая документ, она прикрыла на всякий случай большим пальцем. Шествуя по направлению к гробнице двадцать семь, девушка не переставала смотреть по сторонам, разыскивая глазами Бенито Хуареса — своего говорливого провожатого в первое посещение комплекса.

Номер двадцать седьмой был закрыт, и Джоа овладело беспокойство.

Они пошли к двум другим гробницам. Когда приблизились, из одной из них навстречу им торопливо выбрался археолог. Информация об исчезновении Хулиана Мира к тому времени уже стала достоянием гласности.

Она об этом не подумала.

— Джорджина! — выпалил Бенито Хуарес с широко раскрытыми глазами. — Девочка моя! Куда ты подевалась? Сначала ты пропадаешь, потом мы узнаем, что и твой отец… Я боялся худшего!

— Я как раз его и искала, — Джоа попыталась предотвратить необходимость пускаться в излишне подробные объяснения. — Я не могла вам ничего сказать, потому что шло следствие и… меня просили сохранять конфиденциальность.

— Я понимаю, все прекрасно понимаю! Что-то удалось выяснить?

— Пока нет.

— Клянусь всеми святыми! У меня в голове не укладывается, как может бесследно исчезнуть такой человек, как Хулиан Мир? Полный абсурд! — Тут он впервые взглянул на Давида, словно только сейчас заметил его присутствие.

— Давид Эскудэ, — представила его Джоа. — Помогает мне в поисках. А это — Бенито Хуарес.

Мужчины пожали друг другу руку. Археолог выглядел точно так же, как и когда Джоа познакомилась с ним, — весь перепачкан землей, вспотевший от трудов праведных, с блестящей лысиной и в круглых очках, оседлавших хребет его выдающегося носа.

— И ты вернулась в Паленке, чтобы?.. — Он понимал, что ее возвращение связано чем-то конкретным.

— Мне нужно осмотреть двадцать седьмую гробницу.

— Вчера мы расчистили завал… — Он нахмурил брови. — Зачем тебе эта гробница?

— Отец что-то усмотрел в ней, перед самым исчезновением.

— В двадцать седьмой? — Археолог не верил своим ушам. — Мне он ничего не сказал.

— Возможно, он пришел к такому выводу уже вечером, у себя в гостинице.

Бенито Хуарес почесал лысину.

— Эх, Хулиан, Хулиан… — вздохнул он. — Самый скрытный на всем белом свете человек. И самый непроницаемый.

— Так мы сможем спуститься в эту гробницу, сеньор Бенито?

Голос у Джоа был просительный.

— Там еще не вполне безопасно…

— Ну, пожалуйста.

— Думаю, что это возможно, если вы обязуетесь быть осторожными.

— Ну конечно!

— Хорошо, пошли, — и первым направился к двадцать седьмой.

В тот момент два других археолога появились на свет божий из недр номера двадцать пять, продолжая спор, начатый еще внизу.

— Вечно они сцепятся, — пробурчал себе под нос Бенито Хуарес. — Когда один утверждает, что найденная надпись гласит то-то и то-то, другой настаивает, что ее значение совершенно иное. Чудеса, да и только. Если бы знаки, символы и иероглифы можно было расшифровывать так просто, как получается у этих ребят! Но ничего, они молодые, у них все еще впереди, научатся. Археология — это наука времени. Мы раскапываем историю на миллионы лет назад и пытаемся раскрыть все ее секреты за какие-то жалкие месяцы, пусть даже годы нашего эфемерного настоящего.

Он безостановочно продолжал вещать о непреходящем значении своей профессии все то время, которое им потребовалось, чтобы дойти до места назначения. Джоа с чувством сжала руку Давида, и он ответил ей тем же — внешне незаметный, но важный для обоих жест. Спускаться по ступенькам к гробнице двадцать семь пришлось поодиночке. Возглавил цепочку Бенито Хуарес. Он открыл замок, призванный держать запертой полуразвалившуюся деревянную дверку, и все вошли внутрь.

И тут же ощутили сырость, холод и причастность к истории — именно в указанном порядке.

Запах влажной земли и прошлого.

Археолог щелкнул выключателем, и путь им осветила гирлянда лампочек. Они прошли по горизонтальному коридору длиной метров десять, с укрепленными по обеим сторонам стенками, и оказались перед узенькой лестницей, спускавшейся вниз.

— Осторожно, тут очень скользко! — предупредил провожатый.

— Эти надписи и стелы в коридоре… — начала зондировать Джоа.

— Рассказ об одной битве, — на сей раз коротко ответил Бенито Хуарес.

— Когда я была здесь первый раз, вы мне сказали что-то о будущем, что гробницы таят в себе множество предсказаний и календарных дат.

— Конечно, здесь немало разных дат и прорицаний. Ты побывала уже в номерах 25 и 26, где мы обнаружили упоминание о приходе испанцев, записанное задолго до того, как оно стало фактом, и я говорил, что нам потребуется немало времени, чтобы более точно все это расшифровать.

Тогда Джоа предположила, что в 27-й гробнице будет примерно то же самое.

Она ошиблась?

Лестница из тринадцати довольно высоких ступенек оканчивалась у входа в помещение с настолько низким потолком, что кое-где они касались его головой. Это было преддверие усыпальной камеры.

— Тут мы нашли две мумии. Двух слуг, — прокомментировал археолог.

— Эта находка из разряда важных?

— Все находки важные. Не такие выдающиеся, ясное дело, как гробница Пакаля. Но мы ведь еще не закончили копать и исследовать. Хотя, с научной точки зрения, обнаруженный саркофаг, по всем признакам, не из самых ценных. Пошли дальше, там есть еще подземный зал, побольше.

Прямо перед ними находилась дверь, ведущая в усыпальницу, но чтобы попасть туда, надо было миновать еще один проход, не очень длинный — около трех метров.

— Это как раз тот коридор, который дал частичную просадку, и обрушение лишило нас нескольких настенных надписей, — пояснил археолог. — Здесь будьте особо осторожны, ничего не касайтесь. Ни стен, ни потолка.

Проскользнув по этому коридору, они очутились в погребальной камере. В глаза бросился саркофаг — уже без крышки и пустой. Стены находились в ужасном состоянии. Рисунки и надписи едва виднелись: время и влага их не пощадили. В стороне был каменный проем еще одной двери, которая вела, судя по куче грунта близ нее, в помещение, где продолжались раскопки и куда они направятся после усыпальницы.

Ее отец был здесь и видел эти четыре наполовину обсыпавшиеся стены в тот день, когда сказал Бартоломэ Сигуэнсе, что у него есть ключ.

«Путь близится к концу, Бартоломэ. У меня есть ключ. Я должен вернуться в Чичен-Итцу».

Что-то там было. И ей предстояло это найти.

Основная часть рисунков и надписей располагалась на двух боковых стенах, поскольку в торцевых были двери. Из-за слабого освещения, чтобы более или менее разглядеть или, скорее, угадать очертания изображений на стенах, приходилось практически утыкаться в них носом.

— Похороненный здесь был, по-видимому, либо чи-ламоб, то есть прорицатель, либо ах-кин — жрец. Нам удалось установить с большей или меньшей степенью достоверности, что письмена на этих стенах повествуют о его свершениях и заветах. Однако сейчас нас больше интересует соседнее помещение, которое может быть значительно важнее, — пояснял по ходу дела Бенито Хуарес.

Внезапно Джоа ощутила теснение в груди.

На стене напротив выхватила глазами наполовину вытравленный фрагмент — полдюжины еле различимых иероглифов. Некоторые детали привлекли ее внимание. Особенно одна.

На поведении девушки никоим образом не сказалось, что она обнаружила нечто, ее взволновавшее. Джоа осмотрела и остальные письмена — вдруг найдет еще что-нибудь. Осмотр производила не спеша, дотошно, с невозмутимым видом обходя стены по периметру. Это помогло ей, кроме всего прочего, успокоиться, восстановить дыхание. Затем вернулась к тому месту, где находилась пробудившая ее интерес надпись. Вернее — фрагмент, поскольку большая часть поверхности стены обсыпалась и от надписи мало что осталось.

— Ну как? — спросил археолог.

— Интересно.

Давид заметил в ее голосе особые нотки. Подошел посмотреть, что она там изучает.

— Может ты, дочка, сможешь сказать мне, что такого увидел здесь твой отец? — Бенито Хуарес сделал жест, изображавший недоумение. — И если углядел что-то, почему мне-то ничего не сказал?

Возможно потому, что это не представляло никакого интереса ни для кого, кроме него самого, мужа одной из дочерей бури. След был здесь, перед ее глазами.

Джоа еще мгновение помолчала.

— Вы правы, — начала говорить она, стараясь ни лицом, ни голосом себя не выдать. — Каждая новая гробница — важное открытие, и требуется немало времени, чтобы расшифровать найденное. В ту ночь отец пришел к какому-то заключению, но к какому, о чем — не могу даже предположить. Вероятно, даже о чем-то, что не имеет ко всему этому прямого отношения.

— Жаль, — археолог развел руками.

— В любом случае — спасибо.

Давид почувствовал пальцы Джоа на своем запястье. И по тому, как она настойчиво поворачивала его руку, понял: девушка подавала ему знак встать между ней и археологом.

Сделав шаг вперед, он обернулся и по губам прочел: «Уведи его!»

В том первом помещении, где находились две мумии, я увидел нечто, что меня поразило. — Хранитель взял инициативу в свои руки и, подхватив Бенито Хуареса под локоток, аккуратно развернул в противоположную от Джоа сторону.

— Да? А что же именно?

Давид деликатно, но решительно подталкивал археолога к выходу и вслед за ним тоже скрылся в проходе, оставив Джоа за спиной.

Одну.

Не теряя ни секунды, она извлекла из кармана цифровую камеру. Сначала сняла заинтересовавший ее фрагмент — вблизи и с расстояния, потом — все стену целиком. Фотографировала без вспышки, при тусклом свете лампочек. Последний кадр, однако, чтобы подстраховаться, щелкнула со вспышкой, рискуя выдать себя.

А потом вышла из усыпальницы и миновала опасный коридор.

Давид проявил высокий, точнее — высочайший интерес к фрагменту, описывавшему славные дела одного из соратников покойного, а Бенито Хуарес, встретив в лице молодого человека благодарного слушателя, превзошел себя в красноречии и подробнейшим образом, не скупясь на захватывающие воображение детали, комментировал письмена.

Джоа все еще била дрожь.

 

44

Распрощаться с Бенито Хуаресом труда не составило. Завершающие минуты своей лекции он посвятил Хулиану Миру. Настоятельно просил позвонить, если что-то станет о том известно, и дал свой телефон. Джоа расцеловала археолога в обе щеки. Его глубоко посаженные глазки не могли найти, на чем бы или на ком им остановиться.

Отойдя от него не более чем на пять шагов, но когда он уже не мог их услышать, Давид не смог сдержать свое нетерпение.

— Нашла? — полушепотом выпалил он.

Джоа оставила его вопрос без ответа. В ней самой бушевала внутренняя буря.

— Так ты нашла? — повторил он вопрос уже с нотками беспокойства в голосе.

— Да, нашла. Речь может идти только об этом. Но мне нужно войти в интернет и рассмотреть фотографии.

— Ты сделала фотографии? — удивился Давид.

— Благодаря тебе. Тебе ловко удалось увести Бенито Хуареса.

— Что ты обнаружила?

— Число.

— Ради бога, Джоа! Что за число? Что оно означает? Почему я должен вытягивать из тебя слово за словом?

— Пока не знаю! Число, и все! — возмутилась девушка. — Как ты можешь требовать от меня, чтобы я тут же выдала тебе и его смысл, и что оно значит? А если я ошиблась?

— С твоей интуицией тебе не пристало ошибаться.

— Давид… — терпение у нее было на исходе.

— Понял, прости, — извиняющимся тоном проговорил он. — Ты разнервничалась.

— Да, — призналась она и опять взяла его за руку.

Давид с силой сжал ее пальцы, склонился над ней и поцеловал в лоб.

Это сняло с нее напряжение.

Они уже приближались к выходу из археологического комплекса.

— То, что я обнаружила, в ужасном состоянии, — сама вернулась к теме Джоа. — Иероглифы еле различимы, есть символы и знаки, которые могут иметь разный смысл. Но самое плохое то, что эта часть надписи не сохранилась целиком, а отдельные детали вряд ли помогут многое прояснить. Однако это число…

— У тебя уже есть идея?

— Я предпочла бы сначала убедиться. Кроме того, у меня нет никакого желания садиться здесь на землю и воспроизводить, рисуя на придорожной пыли, увиденные письмена. Я их, конечно, и в памяти держу, но…

Она замолчала. Давид это истолковал правильно, и больше они не говорили, пока, взявшись за руки, шли ускоренным шагом в направлении арендованной машины. Инициативу сесть за руль Джоа предоставила Давиду. Семь километров до городка они пролетели с самоубийственной скоростью, благо что к этому часу поток автобусов с туристами почти иссяк. В доме, где они квартировали, компьютер, разумеется, был излишней роскошью, поэтому молодые люди отправились искать интернет-кафе. Его они нашли сами, без расспросов, на пересечении улицы Альенде и аллеи 5-го Мая. Запарковали машину и вошли.

— Ты кабель взяла? — спохватился Давид.

— Взяла. Я подумала, вдруг понадобится, — улыбнулась она. — Кабель и все необходимое.

— Интуиция? — Он тоже улыбнулся.

— Хватит издеваться.

— Я и не издеваюсь! — Он был искренен.

В интернет-кафе было довольно много народу, но два свободных компьютера нашлось. Джоа выбрала тот, что стоял подальше от входной двери, чтобы на монитор не падал прямой свет и не мешали блики. Вынула и положила перед собой фотокамеру, переходник и пустой диск для записи информации. Терпеливо подождала, пока загрузится компьютер, и подключила к нему фотоаппарат.

На экране появились снимки, сделанные в гробнице двадцать семь.

Девушка расположила их в четырех окнах, открытых одновременно. Изображения вышли плохо — едва угадывались очертания. Давид молчал, стараясь ее не отвлекать и не раздражать. Джоа поочередно увеличивала их, рассматривала, затем уменьшала и сравнивала с другими.

Из небольшой сумки, висевшей у нее на шее, откуда несколькими минутами раньше появились компьютерные причиндалы, она извлекла шариковую ручку и крохотную записную книжку.

— Ты всегда такая предусмотрительная?

— Угу, — лаконично ответила Джоа, поглощенная перерисовыванием в блокнотик контуров с первой фотографии, к которым время оказалось благосклоннее, и они были наиболее различимы.

Число.

— В самом низу, видишь, у нас ноль, — начала она комментировать вслух. — На втором уровне — две черточки, две пятерки. Следовательно, десять умножить на двадцать — получится двести. Еще выше — три черточки и две точки, то есть семнадцать. Семнадцать надо умножить на двадцать и еще раз на двадцать — всего на четыреста, поскольку это уже третий уровень. Так, получается… — вычисления она делала отдельно. — Шесть тысяч восемьсот. И наконец на четвертом уровне — единица, умноженная три раза на двадцать… восемь тысяч.

— Итого — пятнадцать тысяч.

Джоа продолжала всматриваться в иероглиф.

— Пятнадцать тысяч чего? — слетел с уст Давида вопрос.

Странно. Ее инстинкт буквально кричал ей что-то, но что — она в замешательстве не могла разобрать.

— Посмотри сюда! — она указала на два с трудом различимых иероглифа.

— Что они значат?

— Я не совсем уверена, но первый, мне кажется, я уже где-то видела. Может, в нем чего-то не хватает. А второй вообще не узнаю, — делилась своими соображениями Джоа, копируя одновременно эти значки к себе в блокнотик и нумеруя их.

— Здесь есть еще и другие, довольно четкие.

Джоа перерисовала и пронумеровала также и их. Причем делать это начала до того, как Давид решил обратить на них ее внимание.

— И что ты думаешь?

— Посмотрим, чем нам поможет интернет.

— Это будет не то же самое, что искать иголку в стогу сена?

— Есть много весьма толковых сайтов. — Девушка забила в поиск то, что ее интересовало. — Джона Монтгомери, например. У него выложен даже отличный словарь. Или сайт Мерла Грина Робертсона. Кстати, «Шибальба» находится на улице, которая названа в его честь.

— Как тебе удобнее: чтобы я остался с тобой или предпочитаешь поработать одна?

— Нет, побудь со мной, — попросила она.

Не поворачивая головы, она нежно провела по его щеке левой рукой, на миг оторвав ее от клавиатуры.

И отрешилась от окружающей действительности, погрузившись в океан иероглифов, символов и значков с лицами персонажей, с которыми древние майя отождествляли события и явления своей жизни.

Первым удалось распознать иероглиф номер пять.

— Звезда, — прочитала Джоа. И озвучила его по-майянски: — Эк.

Затем пришел черед номера четвертого.

— Рассеивать. Чок.

Еще через пять минут был найден иероглиф номер два.

— Росток, пробивающийся из знака Луны, — Джоа произносила слова раздельно, пытаясь одновременно отыскать общий смысл сфотографированной ею надписи. — Тцо.

Иероглиф номер один находился на том же сайте, посвященном знакам Солнца, Луны и различным отображениям понятия «день».

— Обозначение периода, равного одному дню, использовавшееся майя в календаре длительного счета, — в свою очередь прочел вслух Давид.

Оставалось идентифицировать иероглифы номер три и шесть.

Прошло еще четверть часа, но дальше они так и не продвинулись.

— Даже если мы узнаем, что они значат, все равно останется нечитаемой больше половины надписи, — резонно заметил Давид.

Однако Джоа не желала сдаваться.

Она открыла уже хорошо известный ей файл — введение в иероглифику майя. Девяносто девять страниц в формате PDF… Начала быстро перелистывать их и вдруг…

— Ура! — испустила победный клич, очень довольная собой.

Иероглиф номер три означал «рождение». Сий. А номер шесть — «посланник».

Джоа откинулась на спинку стула.

— День, Луна и что-то появляющееся из нее, рождение, рассеивать, звезда и посланник. — Давид перечислил значения шести расшифрованных иероглифов. — А также иероглиф, обозначающий число — 15 тысяч.

Глаза Джоа перемещались с одного иероглифа на другой, а с них — на фотографию надписи на стене 27-й гробницы. Теперь она рассматривала их в том порядке, в котором они располагались на стене. Там на первом месте стоял иероглиф, которому они присвоили номер шесть, — посланник; на втором — номер четыре, то есть рассеивать; на третьем — номер два, или пробивающийся из знака Луны росток; на четвертом — номер три, рождение; на пятом — номер один, период в один день; на шестом — иероглиф, обозначавший 15 тысяч; на седьмом — номер пять, звезда. Все остальное было неразличимо, а следовательно, расшифровке не поддавалось.

— Я не должна рассматривать это, как нечто обособленное, — вдруг произнесла она. — Это должно быть связано с моей матерью.

Ее мама.

Следы, которые оставил отец.

Даты, зашифрованные в шести зарисованных им письменах…

Джоа внезапно побледнела.

— Быть того не может! — прошептала она, не дыша.

— Успокойся.

— Это — невероятно… — Она растерянно моргала.

— Не держи в себе. Скажи вслух. Обычно это помогает, — подбадривал он.

Она, казалось, не слышала его. Склонившись над листком бумаги, начала записывать на нем что-то сверху вниз.

Давид оторопело наблюдал, как она лихорадочно писала. Лишь трижды прервалась, чтобы подсчитать на пальцах, во-первых, количество дней в 1971 году после 28 ноября, как ему удалось подсмотреть, а во-вторых — в 2012 году до 21 декабря и умножить один раз, на другом листке, 365 на 3:

— У меня не хватает духу сложить все это, — призналась Джоа, закончив составление списка числа дней за период с 28 ноября 1971 года по 28 ноября текущего 2012 года.

За нее это сделал Давид.

Удивлению его не было границ.

— Сумма равна… 15 тысячам, — наконец промолвил он.

 

45

Справившись с эмоциями, Давид спросил:

— Что это значит? Как ты объяснишь это?

— А ты не видишь? — в лице Джоа по-прежнему не было ни кровинки. — В надписи говорится о посланниках и звездах, о днях и лунах, о рассеивании чего-то, вероятно, посеве семян и о рождении или рождениях во множественном числе. Недостает того, что стерло время. Возможно, в этом ключ ко всему, скажем, указание на место встречи или возвращения наших галактических прародителей. Но и без этого ясно, что здесь, столетия назад, майя рассказывали о дочерях бури. Они предсказали их прибытие и то, что им предстояло сделать, но как раз эта часть надписи не дожила до наших дней! Если они прибыли на Землю 28 ноября 1971 года, что-то должно произойти с ними или с их участием 21 декабря нынешнего года, через несколько дней. Ровно через 15 тысяч дней после их рождения. Всем дочерям бури исполнится 15 тысяч дней! Если же они появились 29 ноября, это будет 22 декабря. А если 30 ноября, то это событие произойдет, соответственно, 23 декабря. Вот почему мой отец оставил шесть рисунков, шесть иероглифов с шестью возможными датами. Увидев это, — она дотронулась кончиком пальца до майянского иероглифа, изображавшего число 15 тысяч, — он сразу обо всем догадался. Это было недостающее звено!

— Ты хочешь сказать, что окончание Пятого Солнца как-то отразится на них?

— Да, Давид, именно это я и хочу сказать. — В ее голосе слышалось уныние.

— Хорошо, эта цифирь, 15 тысяч дней, связана с датой рождения дочерей бури и точно совпадает с концом пятой эры по календарю майя. Но откуда ты знаешь, что раньше не было других дочерей бури и что это не повторяющийся во времени цикл?

— Я не отрицаю такой возможности. Но сколько раз окончание цикла продолжительностью 15 тысяч дней могло совпадать раньше со столь знаменательной для майя датой?

— Touché.

— Мы пока узнали возможное содержание только одной части постановки, — она не обратила внимания на его реплику, свидетельствовавшую о том, что он сдался. — Не забывай, что отец исчез и до сих пор не нашелся, и это продолжает оставаться ключевым вопросом во всей этой истории.

— Значит, воз и ныне там, то есть мы по-прежнему в тупике.

— Я бы так не сказала, — она вновь указывала на иероглиф с числом. — Мы знаем, что на верном пути. Возможно, нам надо увидеть и понять что-то еще. Мой отец после того, как увидел эти иероглифы, сказал, что ему надо ехать в Чичен-Итцу.

— Неужели мы упустили что-то еще? — Давид буквально вперился в экран компьютера.

Сидевшая рядом с ними девушка со скуластым личиком и индейским разрезом глаз уже почти в упор, не скрывая этого, смотрела на них.

Они стали говорить тише.

— Здесь есть еще с десяток полностью стертых изображений и столько же наполовину стертых, — с сожалением констатировала Джоа.

— Обрати внимание на этот значок, похожий на фасолину.

Джоа перерисовала изображение к себе.

— Это может быть что угодно, в том числе и часть какого-то сложного, составного символа.

Давид внимательно посмотрел ей в лицо.

— Они по прошествии 15 тысяч дней вернутся за дочерями бури, и произойдет это через неделю. — Джоа произнесла эту фразу медленно, с расстановкой, отчеканивая каждое слово, каждый слог. — И заберут их с собой. Иначе быть не может.

— Может, они просто прилетят повидаться.

— Но в любом случае — прилетят.

— А что насчет всеразрушающей молнии или луча и всего остального, о чем говорится в пророчествах?

— Конца света не произойдет. Они придут, и это ознаменует начало чего-то нового, какого-то иного измерения в жизни человечества. Если помнишь, это одно из толкований пророчеств майя, в первом из которых говорится о возвращении Кукулькана.

— И что, весь мир станет свидетелем их прихода?

— Этого я не знаю, — призналась она. — Но что-то заставляет меня думать, что так не будет.

— А почему ты уверена, что они придут не для того, чтобы нас уничтожить? — Давид вспомнил об амплуа адвоката дьявола.

— Потому что они не разрушители. Доказательством тому — пример моей матери.

— Но она исчезла.

— После того как у нее появилась я.

— Значит ты теперь вместо нее.

Что он сказал, Давид понял только после того, как слова уже слетели с его языка. Джоа сидела, повернувшись к нему лицом. Глаза ее были словно два глубоких озера. Давид взял ее руки в свои.

— Джоа…

— Я не знаю, что будет, Давид. — Она говорила от сердца, нежно, мягко, чтобы не ранить его. — Но что бы ни произошло, я там буду. Я должна там быть.

— Но тебя могут…

Она приложила ладонь к его губам.

Потом покачала головой из сторону в сторону, очень медленно.

— Где это произойдет? — обреченно спросил он.

— Это знал мой отец. Поэтому его и похитили.

Ответ Джоа ставил точку в обсуждении данной темы.

Последнее изображение, в форме фасолины, маячило на экране перед их глазами все то время, которое потребовалось девушке, чтобы скопировать необходимую информацию на флэшку и выйти из Интернета.

Еще какое-то время они не вставали — продолжали оставаться на местах.

Хотя рядом с ними за компьютерами сидели не меньше десятка других посетителей интернет-кафе, им казалось, что вокруг никого, они одни посреди безбрежного океана и терпят кораблекрушение. В тысячах километров от Барселоны, вдали от родных очагов. Одинокие странники, плывущие без руля и ветрил по неведомому и безликому миру.

Обладатели истины, в которую невозможно поверить.

И открой они эту истину, никто в самом деле не поверил бы.

— Больше не будешь пытаться найти что-нибудь подобное этой фасолине?

— Это не более чем деталь, часть целого. И, как тебе известно, может входить в состав доброго десятка различных иероглифов. — Собрав и уложив в сумку записи, фотоаппарат, соединительный кабель и флэшку, Джоа первой встала из-за стола. — Можно искать долгие часы, до посинения. Если мой отец увидел что-то еще… На то он и специалист, правильно?

Давид расплатился за пользование компьютером и время в Интернете. Когда он вышел, Джоа ждала его, прислонившись к машине. Ее задумчивый взгляд терялся где-то в необозримой дали. Давид обнял ее. Она ждала его сильных рук, ей было в них так упоительно хорошо — спокойно, уютно и тепло. Склонила голову ему на грудь, прильнула к своему хранителю.

И сколько так простояли, в объятиях, а потом бродили по городу, целуясь и лаская друг друга, минуту или час, они не знали.

Никто на них не смотрел, никому до них не было дела. Или так только казалось.

 

46

Они понимали, что за минувшие сутки в них многое изменилось, и приближавшаяся ночь будет уже не такой, как предыдущие.

Ощущали себя на пороге нового, пока не ведомого им состояния.

У Джоа пылали губы.

У Давида бушевал пожар в голове, полыхало все тело…

Глаза, руки, сердца, чувства, — все стремилось навстречу друг другу.

— Восемнадцать дней назад мне сообщили об исчезновении отца, — прошептала она, ероша ему волосы. — А пятнадцать дней назад появился ты, до смерти напугав меня той ночью в «Шибальбе».

— И ты тут же от меня убежала.

— А что ты хотел, чтобы я сделала?

— Поверила мне.

— Ты, конечно, молодец, юноша видный, но чтобы так сразу поверить… — съязвила она, сама того не желая.

— Что с тобой?

— Сразу всего не скажешь, — ответила она откровенно.

— Ну, начни с чего-нибудь.

— Знаешь, какой-то запутанный клубок.

— Это из-за меня? — У него вопросительно поднялись брови.

— Нет, не из-за тебя. — Она обвела его взглядом, в котором горело желание. — Это нагрянуло нежданно-негаданно, в нелегкий для меня момент, когда я меньше всего была к этому готова. Но что суждено — того не миновать, и есть неизбежные вещи, которые происходят тогда, когда происходят. Зато теперь я точно знаю, что без тебя не выдержала бы обрушившихся на меня трудностей. Я имею в виду то, что случилось с моим отцом. Иногда мне кажется, что у меня голова вот-вот расколется на части.

— Ты выдержала бы все сама. — В голосе Давида не было ни тени сомнения. — Я в жизни своей не встречал человека более сильного, чем ты.

— Нам удалось многое узнать, почти все. Но мы так и не знаем, где состоится — не знаю, какое слово лучше подходит — прибытие, возвращение или встреча. И это лишь при том условии, что я нигде не ошиблась.

— Не ошиблась, можешь быть уверена. И я разделяю твои выводы.

— Давид…

— Что?

— Я очень хочу найти отца и маму тоже, но я теперь не смогу без тебя.

Долгий поцелуй погрузил ее в пучину забвения.

— Не думай об этом сейчас.

— Если назначение дочерей бури — быть своего рода базой данных или чем-то вроде этого, аккумулировать и хранить в себе информацию, то я…

— Шшш!.. — Он не дал ей договорить, вновь прильнув поцелуем к ее устам.

Наступавшая ночь убаюкивала нежностью. Это будет их первая ночь в покое и умиротворении. Не надо уже никуда торопиться. Они остановились на краю того, что щемяще сладко манило. И им было все равно — бездонная ли пропасть их ожидает впереди или просто ступенька. Они созрели для того, чтобы сделать шаг в доселе им неизвестное.

А пока всячески гнали от себя тревожные мысли.

— Надо бы поужинать, — предложил Давид, когда они подходили к дому, где сняли жилье.

— Я не голодна.

— Тогда идем к себе?

Джоа не ответила. Вещи они оставили в машине и шли налегке, взявшись за руки и прижимаясь плечом к плечу. Все вокруг казалось ей совершенно иным, нежели утром.

Да и было иным, Джоа это знала, и сама она стала иной.

И тем не менее какие-то колебания еще были, заставляя ее оттягивать решающий миг. Она остановилась.

— О чем ты задумалась?

— Не скажу. И не приставай ко мне. Иначе пожалеешь.

— Тогда можно я попрошу тебя кое о чем?

Обычная романтическая парочка, ничем не отличающаяся от других. Типичное воркование влюбленных, ни о чем и обо всем.

Да так оно и было на самом деле. И ей это нравилось.

— О чем же?

— Ты мне так и не расскажешь, что означает твое имя — Акоуа?

— Нет.

— А если я тебя очень хорошо попрошу…

— Зачем ты хочешь это знать?

— Я хочу тебя.

Джоа вздрогнула.

— Не говори этого сейчас.

— Я тебя люблю.

— Давид, нет. Только…

— Только не говори, что еще рано, что мы недостаточно знаем друг друга или что все это происходит под влиянием момента.

— Могла бы.

— Но ведь не скажешь?

— Думаю, что любовь — не только это, а ты как считаешь?

— Любовь — это неожиданность, изумительный сюрприз.

— И поэтому я должна тебе сказать, что означает имя Акоуа.

— В частности.

— Оно мне не нравилось с детства. Но, к моей радости, меня так никто и не называл, кроме бабушки.

— Такое плохое имя?

— Истинное Благословение.

— Как ты сказала?

— Истинное Благословение, — повторила она. — Для моей матери так оно и было. Я вполне допускаю, она могла думать, что ей нельзя иметь детей или что у нее не будет больше ребенка после того, как она потеряла мою сестру.

— Я хочу предложить тебе…

— Что?

— Поехали в Канкун, на майянскую ривьеру, проведем там несколько дней, пока будем ждать наступления дня встречи.

— Романтическое бегство? — От удивления у нее расширились глаза.

— Да.

— При всем том, что происходит или вот-вот произойдет? — не верила она.

— А что ты собираешься делать? Чем мы будем заниматься это время?

— Исследовать!

— Что? У нас больше не осталось следов.

— Отец сказал, что поедет в Чичен-Итцу.

— Но он вполне мог иметь в виду что-то другое.

— Там место встречи.

— Хорошо, а почему не в Тикале? Или не в Ушмале, Тулуме или в конце концов не здесь, в Паленке? Есть дюжина других больших городов майя.

— Нет, это должна быть Чичен-Итца.

— Докажи.

— В первом пророчестве майя говорится, что Кукулькан вернется в Чичен-Итцу.

— Ладно, не до конца убедительно, но, признаю, не лишено смысла.

— А давай-ка повидаемся с Бартоломэ Сигуэнсой. Вдруг он знает или вспомнит еще что-нибудь, если мы ему расскажем о том, что сегодня обнаружили…

— Завтра, Джоа. Завтра. Дай себе передышку, прошу тебя.

— Ох, Давид! — воскликнула она то ли с укоризной, то ли от боровшихся в ней чувств и закрыла глаза.

Они опять оказались все в той же ловушке.

Снова впереди зияющая бездна, ее отец, мать, невероятная эпопея, завершавшая большой круг в истории человечества. Ощущение уверенности в том, что в их жизни присутствуют существа из другого мира, те же самые, что некогда заселили Землю или вдохнули разум в ее обитателей.

От этого уже никуда не убежать, не скрыться. Даже пытаться не стоит.

— Все, пошли в нашу комнату! — Джоа сдалась.

О ее готовности, бесповоротно сделанном выборе говорил тон, которым она это произнесла.

Давид внимательно посмотрел на нее.

— Ты уверена? — спросил, слегка растягивая слова.

— Мне хочется, чтобы сегодня ночью мы не просто заснули в объятиях, — подтвердила она.

— Тебе уже не страшно?

— Как никогда раньше, — честно призналась она. — Поэтому ты мне нужен.

Больше она ничего не стала говорить. Не сказала, что думала о своей матери, о том, как это произошло у нее с отцом, и о том, к чему привело. Не сказала, что никогда и ни в чем не была так уверена и в то же время не волновалась так сильно, как сейчас.

Эстер, должно быть, очень бы посмеялась.

Но Джоа была не такая, как все. Особая. И она готовила себя к ответственному шагу.

— Я тоже тебя люблю, — прошелестели ее слова в сладкой тиши ночи, переходя в самозабвенный поцелуй.

Этот поцелуй длился вечность. Оба словно растворились в нем и не могли пробудиться. И пробуждение наступило не скоро.

Давид и Джоа не видели и не слышали, как кто-то появился в их комнате и, отделившись от стен, тенью приблизился к ним. Не знали, сколько их было, что они им вкололи и что делали с ними потом.

Они просто заснули в поцелуе, после которого ничего не было.

 

47

Ее разбудили голоса. Вначале она решила, что видит сон. Однако вслед за слухом, постепенно, одно за другим, у нее восстановились и все остальные чувства.

Ужасный вкус во рту.

Запах дезинфицирующих средств, присущий помещениям, которые содержат в стерильной чистоте.

Глаза, едва приоткрывшись, увидели огромную, но не слепящую лабораторную лампу вверху, белые стены и снующих вокруг людей в зеленых халатах.

Только тогда поняла — это не сон.

Первая реакция была вскочить и бежать, но на смену спонтанному порыву, с трудом пробивая путь к разуму, пришло осознание реального положения.

Она лежала на спине, связанная по рукам и ногам, в незнакомом месте. Находившиеся рядом люди говорили по-английски. На ней были не ее вещи, а казенная голубая ночная рубашка больничного образца.

— Сознание к ней вернулось, — прозвучал голос сзади. Откуда-то справа появился мужчина лет сорока с небольшим, привлекательной внешности, с квадратным подбородком, стальными глазами и военной выправкой, которую не мог скрыть даже халат. Слегка склонив голову, он внимательно изучал ее холодным взглядом. Таким взглядом и с подобным выражением лица, должно быть, охотник рассматривает подстреленную дичь.

Джоа, несмотря на владевший ею страх, посмотрела на незнакомца с вызовом.

В памяти у нее всплыли последние моменты ночи в Паленке, она вспомнила поцелуй Давида и то, что они собирались заняться любовью…

— Кто вы такой?

— Успокойтесь, — ответил ей по-испански мужчина.

— Где я?

Ответа не последовало. Он продолжал осматривать ее.

И тогда в ней вскипела ярость, подобная той, что появилась в день, когда судьи пытались ее похитить. Она сконцентрировала свою энергию на незнакомце.

Его неожиданная улыбка озадачила ее.

— Не тратьте напрасно силы, — слова он произносил медленно. — Мы ввели вам ингибитор.

Она толком не знала, что такое ингибитор. Резкими движениями тела попыталась освободиться от пут. Однако кожаные ремни на поясе, щиколотках и запястьях надежно удерживали ее на каталке. Джоа приподняла голову, чтобы лучше видеть его, но тут же ее уронила. Ее переполняли и страх, и ярость.

— Не утомляйтесь, — мужчина был по-прежнему холодно корректен. — Здесь ваши способности вам не помогут, тем более в вашем нынешнем состоянии.

Она взглянула по сторонам — везде мигали лампочками многочисленные приборы, светились мониторы компьютеров, за которыми сидели или деловито переходили с места на место обслуживающие их операторы, всего человек десять-двенадцать.

— Чего вы хотите?

— Понаблюдать вас. И ничего более. Если вы поможете нам, все будет значительно проще. Мы не желаем вам вреда, понимаете?

Через тонкую ткань зеленого халата просвечивала военная форма. Джоа пыталась понять, какой страны. Подозрительно напоминает… неужели американская?

Но это — абсурд.

Она же в Мексике.

Или уже нет?

Девушка вновь попыталась сосредоточиться, собрать в кулак всю свою ярость, сфокусировать ее.

Лицо мужчины скривила усмешка превосходства.

Джоа осознала тщетность своих усилий. Где-то в глубинах организма произошел сбой, возникла какая-то несогласованность в функционировании мозга и нервной системы. Ингибитор?

— Вы — судьи?

— Судьи, хранители… — улыбка стала язвительной. — Не будьте смешной. Это — игры фанатиков и дилетантов.

— Вы — американец.

— По эту сторону Атлантики мы все американцы, или у вас есть возражения?

— Гражданин США.

Ответа не последовало. Мужчина отвернулся, обращаясь к одному из находившихся неподалеку сотрудников.

— Готово, Мак?

— Еще одну минуту, сэр.

Сэр.

Весьма уважительно.

Кто-то приблизился к ней сзади и стал укреплять на голове датчики — по два на висках и темени и еще штуки три или четыре на других областях. Последний закрепили в районе продолговатого мозга, предварительно положив ей под голову валик, чтобы своим весом она не давила на прибор.

— Будьте умницей, — сказал напоследок офицер. — Если вы нам поможете, все это быстро закончится. И вас отпустят домой.

Слово «дом» произвело на нее впечатление, от него повеяло чем-то далеким.

— Где Давид?

Мужчина отошел в сторону.

— Где Давид? — повторила она свой вопрос в пустоту.

И замолчала, обдумывая ситуацию. Это ей давалось с превеликим трудом, поскольку после болезненного пробуждения голова плохо слушалась, мысли разбегались.

Если до того вблизи нее еще наблюдалось какое-то движение, то теперь все вокруг замерло. Каждый из членов команды, обслуживавшей систему приборов, к которой ее подключили, занял свою штатную позицию.

Она ощутила всюду едва заметное щекотанье, словно внутрь нее запустили муравьев.

Электрический ток, подумала она.

И вдруг — будто распахнулась некая потайная дверца. Сюрреальные муравьи тысячами устремились в ее мозг и расползлись по нему, заполоняя вплоть до самых отдаленных закоулков.

Они кишели везде.

Джоа хорошо видела один из мониторов слева от себя. На нем находилось синтезированное в трехмерной графике изображение головного мозга, ее собственного, которое оператор попеременно вращал вокруг вертикальной и горизонтальной осей.

Ее мозг на экране светился и переливался всеми цветами радуги.

— Это поразительно, сэр! — сказал один из лаборантов по-английски, указывая на различные участки изображения. — Взгляните сюда, сюда… и сюда.

— Невероятно.

— Вся эта область необыкновенно развита, в интеллектуальном плане и в функциональном…

— Какой колоссальный потенциал! — вздыхая, промолвил офицер, ее прежний собеседник.

На несколько секунд они умолкли. Джоа продолжала созерцать трехмерную картинку своего мозга. Ждала, когда они возобновят разговор.

— Ее мозг подобен мощнейшей энергетической батарее.

Этого ей было достаточно.

Ингибитор блокировал определенные импульсы, поступавшие в мозг, поэтому ярость и не преобразовывалась в силу, способную стать эффективным оружием, пусть и оборонительным. Но на мышление он влияния не оказывал.

«Необыкновенно развитые области», «энергетическая батарея»…

Закрыв глаза, девушка напряженно думала.

Ингибитор воздействовал, по-видимому, на некий механизм, который подобно электрическому выключателю замыкал и размыкал цепь. Следовательно, надо найти в себе этот «выключатель» и попытаться понять, как им управлять.

Джоа почти перестала дышать, полностью углубившись в себя. Сначала сосредоточилась на сердце, снизила частоту его сокращений, избавилась от страха и ощущения безысходности. Потом обследовала ноги, руки, туловище. И наконец, достигнув во всем теле уравновешенности, подняла это качественно новое состояние выше — в голову и, материализовав его в форме покрова, окутала им свой мозг. Образовавшаяся защитная оболочка должна была скрыть любое проявление деятельности клеток мозга, сделать его непроницаемым для «исследователей», стремившихся вторгнуться в самые глубокие и сокровенные ее мысли и тайны.

Потому что искали они именно это, ее тайны.

Изображение мозга на мониторе из многоцветного стало превращаться в белое.

— В чем дело?

— Не знаю, сэр.

— Мак…

— Все системы функционируют нормально.

— Отсутствует сигнал с датчиков.

Вокруг воцарилось гробовое молчание.

— Это она, сэр, аппаратура в порядке, — нарушил тишину чей-то голос.

— Но каким образом она?..

Секунды тянулись очень медленно. Прошла, возможно, минута. Джоа заботило только одно — продержаться и победить «железо», обмануть датчики, не дать муравьям вновь забраться в голову. Она была всецело поглощена этим и не заметила, что ее собеседник подошел и стал рядом, пока тот не прикоснулся к ней рукой.

— Что вы делаете?

Джоа открыла глаза, счастливая, что настал ее черед улыбаться с видом превосходства.

— Либо вы будете с нами сотрудничать, либо будет хуже. — Холод во взгляде теперь дополнялся холодом и в речах.

— Хуже для кого? Кто вы такие и чего хотите? — Девушка изо всех сил старалась не сорваться, не оказаться вновь в плену страха и бессилия.

— Мы хотим вступить в переговоры с ними, — ответил мужчина на последний из ее вопросов.

Джоа отметила это про себя.

Впервые ее собеседник приоткрыл забрало.

Мужчина склонился над ней, их лица разделяли всего несколько сантиметров. В глубине его глаз Джоа прочитала, что ради достижения поставленной цели он не остановится ни перед чем. И что время его поджимает.

Для него она была, вероятно, не более чем очередная… латиноска. Отморозок.

— Ты обязана помочь нам, — перешел он на «ты». — Ты — ключ к этой двери.

Джоа не желала его больше видеть. Вновь закрыла глаза и сосредоточилась на укреплении броневого щита, который огораживал ее мозг от грубого вторжения тех, кто хотел в нем покопаться. Она знала, что этот человек, этот военный, продолжал оставаться рядом. Чувствовала его колючее дыхание на своем лице.

— Джорджина…

Она ждала продолжения. Ее мозг достиг почти идеального альфа-состояния.

— Все бесполезно, сэр, — подтвердил это сотрудник по имени Мак.

— Сделайте же что-нибудь, черт ее подери!

— Если наряду с энергетическим потенциалом мы не подавим ее волю…

— Так подавите!

— Но это не так просто.

Офицер отошел от Джоа и направился в сторону Мака, к главному посту контроля и управления системой, подключенной к ее мозгу. Девушка напрягла слух, но не смогла услышать, о чем шла речь. Однако по манере поведения и тону было понятно, что командир привычно «строит» своих подчиненных.

Продолжения, собственно, не последовало.

Напряжение в лаборатории перевалило критическую точку и постепенно пошло на убыль. Вновь воцарилась тишина, но уже совершенно иного свойства, нежели прежде. Чьи-то руки сняли с Джоа электроды, на нет сходило легкое жужжание выключаемой аппаратуры.

— Отвезите ее! — распорядился начальник.

— Есть, сэр.

— Но не к ней. Оставите ее у него.

Давид…

Ей чуть не стало дурно из-за того, что и его постигла та же участь. Но сразу за этим возобладало другое чувство. Эгоистичное, но вполне человеческое. Чувство облегчения, что она будет не одна.

— Ингибиторы продолжаем вводить в прежнем объеме?

— Разумеется, два раза в сутки.

— Питание?

— Ни в чем не должно быть недостатка.

Ее повезли. Толкал каталку Мак, ему помогали два ассистента — по одному с каждой стороны. Джоа, закинув голову назад, увидела молодое и более, если так можно выразиться, человечное лицо, хотя глаза его избегали ее взгляда.

— Вы везете меня к Давиду? — спросила она его по-английски.

— Какому Давиду?

Джоа охватило беспокойство.

— Мы вместе были в Паленке.

— Нет, вас доставили сюда одну.

— К кому же вы везете меня? Ваш начальник сказал, чтобы меня оставили у…

Молчание вместо ответа.

— Где я?

Результат прежний.

Они вошли в довольно длинный коридор — мрачный и холодный, хотя до этого ей казалось, что воздух вокруг жаркий и насыщенный влагой. В самом его конце остановились перед запертой металлической дверью с прямоугольным окошком. Слева и справа — по часовому.

На форме — флажок Соединенных Штатов Америки.

Хотя предположения ее подтвердились, она все равно не могла в это поверить.

Не спуская с девушки бдительных глаз, ассистенты освободили ее от пут и помогли встать на ноги. Мак приказал одному из караульных открыть камеру.

Еще до того как Джоа слегка подтолкнули, побуждая переступить порог, она уже знала, что ее ждет за ним. Вернее — кто.

— Папа! — простонала она.

 

48

Он дремал, возможно, его держали на седативах. Внешне выглядел сносно, если не брать в расчет не бритую несколько дней щетину. Одежда, как и на ней, казенная, что-то вроде рабочей спецовки. В помещении, ибо язык не поворачивался назвать комнатой то, что для них в действительности было тюрьмой, стояли две кровати. Так называемые удобства находились в углу справа от входа, вне сектора обзора из окошка двери, предоставляя обитателям камеры возможность хоть здесь скрыться от неусыпного ока надзирателей. Джоа опустилась на колени перед отцом и смотрела на него широко раскрытыми глазами, не зная, что делать дальше. Стон, вырвавшийся у нее, как только она увидела и узнала узника, потревожил его сон.

У Хулиана Мира дернулись веки, и на сетчатке возник образ дочери.

— Джоа… — пробормотал он.

— Папа! — Девушка обняла его и стала целовать.

Отец поднял руку, чтобы погладить дочь по щеке. Действительность начала брать верх, окончательно рассеивая остатки забытья. Он тоже заключил ее в объятия, и оба молчали, обуреваемые целой гаммой чувств.

Однако это продолжалось недолго.

— Папа, — Джоа помогла ему приподняться и сесть. — Где мы?

— Не знаю. Одно несомненно — на каком-то военном объекте США.

— В Мексике?

— Не думаю.

— Но это… неслыханное дело, похищение! Кто они такие?

— Может быть, из ЦРУ, или из АНБ, а может — из НАСА, кто их разберет. Они, естественно, кое-что знают, но много ли — не могу понять, и хотят разузнать как можно больше. Было бы наивно полагать, что единственными обладателями столь важной информации являемся лишь мы да еще несколько человек. По-видимому, у них есть опасения…

— Они готовятся уничтожить посланцев звезд? — изумлению Джоа не было предела.

Хулиан Мир увидел в ее взгляде и нескрываемую тревогу.

— Мне это неизвестно, — признался он.

— Боже, они такие же безумцы, как и судьи!

— Так ты уже знакома и с ними?

— С судьями и хранителями? Да. Мой хранитель мне очень помогает все эти дни. Без него… — При воспоминании о Давиде на душе у Джоа заскребли кошки.

— Я очень корю себя, что втянул тебя в эту историю, дочь! — На его лице появилось выражение горького сожаления.

— Папа, но я имею к этому самое непосредственное отношение.

— Как им удалось тебя захватить?

— Я шла по твоим следам, по бумагам из…

Хулиан Мир приложил указательный палец к своим губам, другой рукой прикрыл дочери рот и с многозначительным видом обвел глазами стены и потолок.

Не в силах молчать после разлуки, она придвинулась к отцу так, что ее губы почти касались его уха, и, сложив вокруг них ладони трубочкой, перешла на шепот.

— Почему ты мне ничего не рассказывал о маме, обо мне самой, о ребенке, которого мама потеряла, обо всем этом?

Отец точно так же, на ухо и создавая руками защитный экран, ответил на ее вопрос вопросом.

— Откуда ты об этом знаешь?

— Знаю, откуда — не важно. Кроме всего прочего, я ездила к бабушке. И мне удалось вступить в ментальный контакт с мамой!

— Боже милостивый, Джоа…

— Да, я пошла на это, потому что ты меня никогда ни во что не посвящал!

Глаза отца округлились от изумления.

— Я должен был беречь тебя!

— Ты все равно не смог бы держать меня всю жизнь в башне из слоновой кости, и тем более беречь от такого! — Несмотря на необходимость соблюдать осторожность, шепот стал громче.

— Еще пару недель назад я и сам не подозревал, чем это может закончиться и куда нас приведет, — посетовал он.

— Ты не переставал искать маму?

— Ни на один день, — согласился он, и нахлынувшие теплые воспоминания озарили его лицо улыбкой. — Я не сомневался, что рано или поздно… Что нужно только неукоснительно следовать знакам и верить, что они приведут меня к ней.

— Каким знакам?

— Мне недоставало лишь главных ответов — когда и где…

— Ты ничего не сказал им? — Джоа показала в сторону двери.

— Нет, — прозвучало категорично в ответ. — Поэтому-то они и тебя сюда затащили. Во-первых, ты моя дочь, а во-вторых, может быть, ты тоже сумела найти эти ответы, — и, глядя ей в глаза, добавил: — Ты ведь сумела, Джоа, не так ли?

— Да, — прошептала она ему прямо в ухо. — Я обнаружила след на рисунке с надгробной плитой Пакаля, спускалась в гробницу двадцать семь в Паленке и обнаружила там информацию о 15 тысячах дней.

Глаза Хулиана Мира сияли гордостью.

— Папа, а как эти вояки пронюхали, на что ты вышел в своих научных изысканиях?

— Ну, они же не тупицы! Каким-то образом я «засветился». А когда у меня сошлись все концы с концами, было уже поздно. Мне времени хватило только на то, чтобы оставить тебе этот знак в виде рисунка крышки саркофага.

— Мне думается, у них уже тоже есть все ответы.

— Если бы это было так, мы не сидели бы здесь, и тебя они не стали бы похищать. Чего-то им не хватает, что-то не срастается. Мне не встретился здесь ни один специалист по майя. Сплошь военные и технари. Они видят все в совершенно другом ракурсе, в своем обычном, милитаристском. Могущественная внеземная держава, которая может стать либо врагом, либо союзником. Сейчас они всеми силами пытаются выяснить, в какой точке произойдет возвращение.

— Папа, это — единственное, чего я не знаю!

— Да нет, знаешь, — продолжая соблюдать предосторожность, он так понизил голос, что даже Джоа едва его слышала. — Ты это знаешь так же хорошо, как и я.

Она не поняла, к чему отец убеждал ее в этом, и очень боялась, что он произнесет заветное слово. Вдруг тюремщики все-таки способны слышать их разговор.

— Тот тип, что командовал всеми, когда они пытались влезть ко мне в мозг, сказал, ключ к этой двери — я, а они, дескать, хотят вступить в переговоры.

— Я им не верю, — сказал Хулиан Мир. И тут же спохватился: — Как это — пытались влезть к тебе в мозг?

— Подключили меня к каким-то системам, но я блокировала от них свой мозг, и они остались ни с чем. Послушай, папа, как ты думаешь, почему они не захватили для своих исследований никого из дочерей бури?

— Полагаю, они еще попытаются это сделать. Но ты — совершенно иное дело, ты ведь не такая, как дочери бури. В тебе ровно половину составляет земное начало, и эти горе-исследователи рассчитывают найти в тебе уязвимые места и воспользоваться ими…

Джоа крепко обняла отца. Эмоции первых минут встречи улеглись, и они вполне владели своими чувствами. Несмотря на обстоятельства, отец и дочь, после стольких недель разлуки и неизвестности оказавшись снова вместе, испытывали воодушевление.

— Ты должен рассказать мне о маме. — Ей уже не было нужды говорить шепотом. — Ты знал о хранителях?

— Да, знал, что они поблизости.

— Ты считаешь, что сейчас уже все потеряно?

— Я, честное слово, не знаю.

— Если этим типам удастся через меня выйти на них… — Джоа передернуло.

— Они ведь могут причинить тебе боль. — На отца обрушились новые переживания. — Я не хочу потерять еще и тебя, понимаешь?

Она понимала, но мысли ее шли в ином направлении.

— Папочка, ты не должен им ничего говорить. Это неважно, что я у них… Не должен!

Хулиан Мир ответил без слов.

Джоа достаточно было посмотреть в его глаза и увидеть в них его истерзанную душу. И отцовскую готовность на что угодно ради спасения своего ребенка.

 

49

Уже наступил вечер, когда дверь камеры открылась. Их вывели наружу, предварительно связав руки. Хулиан Мир, похоже, уже свыкся с подобным обращением, но Джоа это выводило из себя.

Охранники все как на подбор — в камуфляже, бритоголовые, вымуштровано-бравые, невосприимчивые. С их сурово сомкнутых уст не сорвалось ни единого слова.

Они препроводили отца и дочь по коридору к еще одной двери, за которой оказалась небольшая площадка для прогулок — клетка с песчаным покрытием, зарешеченная со всех сторон по бокам и сверху. Их сразу объяла не успевшая остыть духота в сочетании с очень высокой влажностью.

— Мы либо все еще в Мексике, папа, либо уже во Флориде. Но не может быть никакого сомнения, это типично карибский климат. — Джоа жадно вдыхала воздух, словно берущая след гончая.

Вдали голубел лоскуток моря, обрамленный по сторонам поросшими лесом грядами невысоких холмов. И ничего более. Можно сколько угодно гадать, где они, и не угадать. Да и не столь это важно в их положении.

Они были пленниками. Два человека, безнаказанно похищенные представителями военной машины мировой державы номер один.

— Все это время тебя держали здесь?

— Да.

— Тебя пытали?

Хулиан Мир опустил голову.

— В прямом смысле слова — нет, но ведь существует немало других способов причинять боль, — признался он.

Джоа не стала углубляться в подробности, понимая, что больше отец ничего не скажет. Да и ей эта тема была крайне неприятна. А в их обстоятельствах единственная возможность не впасть в депрессию и сберечь силы заключалась в сохранении душевного равновесия. Они понимали, что все зависело от ее ментальной энергии и физических сил отца.

— Вчера я была в Паленке. — Девушка посмотрела вверх. — То же небо, те же звезды, тот же месяц.

В голове у нее пронеслось: «И мы собирались заниматься любовью». Давид! Где он сейчас? Неужели тоже в плену? Так хотелось рассказать о нем отцу… Но не сейчас. Сейчас не время.

— Как ты узнал, что она оттуда?

— Вначале мы оба ничего не знали. Она — точно так же, как и я. Но с течением времени стали выясняться некоторые вещи… Потом объявились хранители. А уже после этого твоя бабушка рассказала нам, как она нашла твою маму, о ее первых годах, необычных способностях.

— Ты знаешь, что из дочерей бури только трое родили детей?

— Да, я слышал об этом от хранителей.

— Тебя это не удивляет?

— Не думаю, чтобы это имело какое-то значение.

— А я считаю, что это очень важно, — не согласилась с отцом Джоа. — Три нарушительницы норм, предписаний или законов… можно называть это как угодно. И все три исчезли при поразительных астрологических обстоятельствах.

— Думаешь, их наказали?

— Нет, я думаю, что они потеряли способность выполнять порученную им миссию.

— А следовательно, ты и другие две девочки…

— Не знаю, папа. Если ее функции перешли по наследству ко мне, через несколько дней я узнаю об этом, и, честно говоря, меня это пугает.

— Никто их этих женщин ни о чем не знает. Нескольким я писал, с одной беседовал по телефону…

— Я встречалась с той, что живет в Медельине. За эти три недели где я только не побывала.

— Ни с кем из них я никогда не встречался. Наверное, боялся. Кто она, как выглядит?

— Художница. Очень похожа на маму.

— Кто похож на нее, так это ты. Когда мы полюбили друг друга, она была твоей ровесницей. И ты — вылитая мама, ее живой портрет: глаза, волосы…

— Ты ведь думаешь, что она у своих, да, папа?

Они ходили по небольшой площадке кругами по часовой стрелке. Разговаривали так тихо, что сами с трудом слышали друг друга. Хулиан Мир размышлял над вопросом дочери, хотя вывод сделал для себя уже много лет назад.

— Да, — согласился он.

— Что ты собираешься делать?

— Не знаю.

— Думаешь… они вернут ее?

Отец не ответил.

— Если мы хотим быть там, надо выбираться отсюда, папа.

— Джоа, мы — пленники, и это — режимный объект. Или ты не вполне это понимаешь?

Девушка осмотрела прутья решетки, оценила на глаз расстояние до моря, прикинула высоту поросших деревьями холмов. Еще раз отметила про себя, что ночь очень быстро сменила день.

— Это произойдет в Чичен-Итце, правда, папа? Я чувствую, — на ухо прошептала она отцу.

— Чувствуешь? Разве в гробнице двадцать семь ты не увидела четкое указание?

— Я вычислила 15 тысяч дней, расшифровала иероглифы с датами рождения, а также иероглифы со значением солнца, луны, звезды, посланника и рассеивания семян.

— А еще-то один?

— Какой?

Хулиан Мир наклонился и быстро нарисовал на песке фигурку. Нарисовал и тут же стер.

Ту самую — в форме фасолины, которую сутки назад, не сумев прочесть, она сочла частью стертого временем какого-то другого, сложного иероглифа.

— Я видела, но не смогла… — Она чувствовала себя посрамленной. — И решила, что это часть недостающего целого. Но что это?

— Йаак — сердце мира, согласно представлениям майя. Средоточие четырех румбов. Румбы — это эквивалент наших сторон света.

И изобразил их на песке.

— Румбы определяло движение Солнца, и каждый из них имел у майя собственный цвет.

— И что, Йаак, кроме того, представляет Чичен-Итцу?

— Чичен-Итца располагается в самом центре северной оконечности Юкатана. Среди остатков надписи на стене двадцать седьмой гробницы встречается, точнее сказать — угадывается и прямое указание на этот город — едва различимый символ Чичен-Итцы. — Хулиан Мир снова все стер. — Вообще-то, конечно, было бы невероятно, если бы ты увидела и распознала его.

То ли охрана что-то заподозрила, то ли положенное время истекло, но дверь отворилась, и из нее вышли три стражника. Двое занялись Джоа и отцом, а третий внимательно обследовал то место, где узники ненадолго задержались и, склонившись над землей, о чем-то шептались.

При этом никто не произнес ни слова.

Их отконвоировали обратно в камеру.

 

50

Джоа проснулась рано. Часов у нее не было, точного времени не знала. Тюремщики забрали у нее все личные вещи. Девушка с облегчением вспомнила, что после интернет-кафе, прежде чем отправиться с Давидом бродить по улицам Паленке, сумку с фотоаппаратом, флэшку с фотографиями и описанием найденных в сети иероглифов и всем прочим они оставили в машине.

Там же лежал и ее красный кристалл овальной формы.

Почему она вспомнила о нем сейчас?

Встав, Джоа подошла к койке, где спал отец. С нежностью и жалостью всматривалась в его черты. Он сохранил свой светлый ум, но после исчезновения матери словно надломился. Все прошедшие годы отец и виду не подавал, особенно в общении с ней, что сердце его надрывала невыносимая боль потери. Джоа представила себе, как жестоко он должен страдать и мучаться все эти дни, ведь последнюю надежду на чудо — встречу с матерью — он связывал с тем, что должно произойти в Чичен-Итце меньше чем через неделю.

А их держали в тюрьме.

Не исключено, что и не выпустят никогда. Иначе как эти америкосы объяснят похищение? Или все-таки в один прекрасный день их втихаря выбросят на улице какого-нибудь города и потом будут всячески открещиваться от своей причастности к преступлению? Или угрозой расправы попытаются заставить их держать язык за зубами?

Или же просто шлепнут, ведь вместе с ними канут все проблемы.

Джоа подумала о Давиде. История их любви почти такая же, как и у ее родителей. С единственной разницей, что они даже не успели начать жить.

Это вновь наполнило девушку яростью. Нет, такое не забывается!

Джоа попыталась преобразовать закипевшее в ней чувство в материальную силу, привести в действие свой генератор энергии. Усилием воли она собрала ярость воедино, полученный концентрат переместила в центр мозга и разлила по обоим полушариям. Сама сосредоточилась на двери.

Она хотела выбить ее, одним ударом сорвать с петель. От неимоверного напряжения, а внутри у нее словно происходило землетрясение, дрожала как в лихорадке. Однако дверь оставалась на месте.

— Вот дерьмо!.. — бессильно выругалась Джоа.

Перед сном ей опять делали инъекцию. И скоро, видимо, будут колоть еще. Проклятый ингибитор! Если бы действительно обладала сверхъестественными способностями, она смогла бы перебороть этот препарат, нейтрализовать его действие или соответствующим образом изменить свою на него реакцию.

Вновь ее взгляд обратился на дверь. Джоа была исполнена решимости продолжать борьбу, не сдаваться.

И вдруг дверь открылась.

Двое вооруженных караульных стояли в коридоре по обеим сторонам от проема, обозревая помещение. А в камеру вошли четверо мужчин в зеленых халатах. Максимум предосторожности.

Они растолкали ее отца.

— Встать, быстро!

Двое подхватили под руки девушку и вывели из камеры. Двое других проделали то же самое с отцом. Двое в военной форме замыкали шествие. Их вели тем же путем, что и накануне, но в обратном направлении. Нигде не останавливались до самой лаборатории. Персонал в полном составе уже находился там, работал за компьютерами, приборами, аппаратами, образовывавшими единую систему. Когда они вошли, никто даже голову не повернул в их сторону.

Вчерашний офицер тоже был на месте.

— Доброе утро, — приветствовал он ее. — Ну как, выспалась?

Джоа пробуравила его пристальным взглядом.

Пронзила клинком взыгравшей в ней злости. И вдруг услышала пронесшийся у нее в голове легким дуновением голос. Имя.

— Отлично, а вы, полковник Тревис? — с вызовом ответила офицеру.

Тот от неожиданности побледнел.

Джоа сохраняла на лице улыбку. Скрывала за ней собственное удивление. Произошла какая-то вспышка, озарение, и в мозгу молнией пронеслось имя — Ханк Тревис.

Полковник больше ничего не сказал.

— Всем приготовиться! — громко скомандовал он, плохо скрывая раздражение.

На каталку положили не Джоа, а ее отца. К его голове не стали прилаживать датчиков, но на ногах и руках защелкнули металлические браслеты. А ее поместили под какой-то стеклянный колокол.

Прежде чем девушка что-либо поняла, сверху ударил луч, мгновенно парализовавший ее. Луч света.

— Папа… — простонала она, понимая, что они собираются делать.

Полковник Тревис вернулся к тому месту, где находилась обездвиженная Джоа.

— Я задам тебе два очень простых вопроса, слышишь? Первый: как ты узнала мое имя? И второй: ты будешь сотрудничать с нами?

— На первый отвечу, что вы сами мне его сказали. А на второй — нет, не буду.

Спорить никто не стал.

— Начинайте! — приказал полковник.

Первый же разряд, который пропустили через Хулиана Мира, был такой силы и напряжения, что исторг из него вопль боли. Джоа с ужасом видела, как забилось в судорогах его тело, выгнулось дугой, несмотря на ремни.

— Садисты! — крикнула Джоа в отчаянии.

Ханк Тревис вернулся в поле ее зрения.

— Нет, мы не такие, — словно оправдывался он. — Но речь идет о вопросе чрезвычайной важности, и обстоятельства приобрели характер форс-мажора. Если тебя интересует, сколько выдержит твой старик, скажу прямо: недолго. Эти металлические контакты, подключенные к разным частям тела, способны вызвать летальный исход. Так что уж будь любезна, помоги нам, а заодно и себе.

— Не делай этого, Джоа! — крикнул отец.

— Ну так как, Джоа? — и Тревис кивнул Маку.

Только кивнул.

Новый разряд был более мощным и продолжительным.

Душераздирающий вопль Хулиана Мира слился с ее собственным криком.

— Они звездные странники! — Глаза Джоа сверкали огнем. — И никому не причинят ни боли, ни зла! Они не такие, как мы!

— Откройся нам, Джорджина, прошу тебя! — Ханк Тревис почти упирался носом в пучок света, который парализовал ее тело. — Позволь нам только побродить чуть-чуть по закоулкам твоего мозга, и все закончится буквально за считанные минуты. Тем более что сил у тебя немного. Со временем ты все равно сдашься.

— Нет! — щеки ее прочертили две дорожки слез.

— Тут же у тебя есть все, — полковник указательным пальцем правой руки чуть не стучал ей по лбу. — Информация об их мире, технологиях, о прошлом, настоящем, будущем… У тебя тут все, девочка, в этих девяноста процентах мозга, которые мы не используем и не знаем, как использовать. Ты же не такая, как мы!

— Вы кончите тем, что разрушите вселенную.

— Ну же, девочка! Будь умницей!

Он поднял руку, готовый подать сигнал продолжать пытку.

— Джоа, не верь им! Заклинаю тебя мамой!

Рука опустилась. Третий разряд длился вечность.

Она уже не кричала.

Ярость пошла на спад, возмущение рассеивалось, гнетущая безысходность и отчаяние отступили. В глубине души зародилось и нарастало другое чувство. Всем ее существом с неукротимой мощью овладевала ненависть. Ненависть всеобъемлющая. В чистом виде. Неприкрытая.

Ингибитор блокировал в ней источники энергии… Световой поток обездвиживал… Но если ей хватило доли секунды, чтобы узнать имя полковника Ханка Тревиса, значит, рассуждала Джоа, она способна совершить и нечто другое, нечто большее.

Где-то оставалось окошко. И его надо было снова отыскать и распахнуть.

Девушка закрыла глаза.

Крик отца не давал сосредоточиться, но через несколько секунд он оборвался.

Девушку словно подменили. Женское начало куда-то улетучилось. Свету явилось холодное, бесчувственное создание. Безжалостное существо, готовое разрушать.

Полковник в очередной раз пытался увещевать ее, но она его не слушала. В ней, как в котле, кипела ненависть, перехлестывая через край и разливаясь вокруг, а она направляла огнедышащий поток лавы, это энергетическое продолжение себя. Телепатического посланца.

Она нашла нечто большее, нежели окошко.

Она обнаружила двери.

Проникла в систему. Внедрилась в самое сердце лаборатории.

В интегральные схемы, платы, жгуты проводов, базы данных. Она не знала ни названий, ни для чего они служили. Все это ее не интересовало. Главное — она знала, как противостоять своим недругам, как вывести их из строя.

И реализовывала свое знание на практике.

Компоненты системы начали один за другим взрываться, по мере того как из центральной вычислительной машины на них поступал телепатически сгенерированный сигнал.

Это оказалось столь просто… — как заразить компьютер вирусом.

Одержимая яростью.

Крики неслись уже со всех сторон, и кричал не ее отец. В разноголосице поднявшегося ора звучал крещендо весь букет чувств и проявлений, вызываемых столпотворением: недоумение, озабоченность, растерянность, тревога и паника.

— Вырубить ток!

— Берегись!

— Она атаковала систему!

Дело было сделано. Результаты его — необратимы. Никто уже не мог ничего изменить. Спустя несколько секунд, из чувства самосохранения, Джоа открыла глаза и то, что увидела, иным словом как паника, назвать было невозможно. Все сотрудники в зеленых халатах суматошно носились туда-сюда. Одни пытались обесточить питание основных элементов системы, другие — гасить из огнетушителей пробивавшиеся там и сям язычки пламени. В лабораторию ворвались люди в военной форме.

В центре всех событий — полковник Тревис.

— Не дайте им скрыться!

Его приказ запоздал буквально на секунду.

Световой пучок, который парализовал ее тело, внезапно погас.

Джоа выскользнула из-под стеклянного колокола. К ней на перехват побежали два солдата.

Она помнила, как взглядом отвела в сторону оружие в руке Николаса Майораля, а его самого послала в нокаут. Сейчас ей недоставало энергии, чтобы совершить что-то подобное, но зато имелась в распоряжении телепатия.

Джоа проникла в умы двух бравых вояк, нащупала таившиеся там страхи и комплексы, разбудила их.

Оба встали как вкопанные, схватились руками за головы и упали.

Ханк Тревис оцепенело наблюдал эту картину.

Во взгляде Джоа, как, впрочем, и в ней самой, оцепенение полностью отсутствовало. Она действовала как машина, живая машина.

Руки полковника тоже поднялись к голове…

— Джоа!

Встревоженная, она обернулась на голос отца. Благо на нее уже никто не обращал внимания, поскольку пожар распространялся по помещению со стремительной скоростью. Вся лаборатория с минуты на минуту могла взлететь на воздух.

Следовало подумать о безопасности и спасении.

Джоа бросилась к отцу, освободила его от оков и помогла встать. Хулиан Мир не понимал, что творится кругом, но сознавал — вся эта катавасия из-за его дочери. После трех мощных электрических разрядов у него страшно болело все тело, подгибались колени, и он с трудом держался на ногах. Дочь поддерживала отца.

— Папа, мы должны бежать!

— Куда?

— Не отставай от меня!

Перед тем как они выбежали из лаборатории, зрительная память запечатлела изображение: в охваченном огнем помещении, где вот-вот грянет жуткий взрыв, полковник Тревис, беспомощно распростертый на полу, созерцал бегство своих пленников и ни черта не мог ни понять, ни поделать.

 

51

Они выбежали наружу.

Над головами ревела сирена. Громко, натужно, пронзительно. Джоа огляделась. Строение, откуда они выбрались, пряталось в каменистых складках рельефа местности. Позади — поросшие деревьями холмы. А прямо передними — довольно длинный и тоже всхолмленный спуск к морю.

В отдалении — мачта с развевающимся на ветру американским флагом.

— Сюда! — потянула она за собой отца.

— Нам от них не скрыться! — Хулиан Мир словно настраивал себя на поражение. — Они все равно нас поймают!

— Почему ты сомневаешься во мне? — В улыбке Джоа сквозил легкий укор.

Земля дрогнула от мощного взрыва, разнесшего в прах ту часть здания, в которой они только что находились.

Отец и дочь побежали к воде.

Сирены рвали воздух. По нескольким дорогам справа от них в зону взрыва спешили бригады служб экстренного реагирования. Пожарные машины, кареты «скорой помощи», армейские джипы с солдатами… До беглецов, похоже, никому не было дела.

Еще дальше, на противоположной стороне залива, находилась взлетно-посадочная полоса аэродрома. С боковой стоянки в небо взмыл вертолет. Джоа насчитала около дюжины летательных аппаратов, в том числе два транспортных самолета и один боевой.

Вертолет, облетев руины, заложил резкий крен вправо и двинулся в их направлении.

Стрекот лопастей угрожающе нарастал.

Обнаружив их, пилот наверняка сразу же вызовет группу захвата.

Преодолевая небольшое возвышение, Хулиан Мир то и дело останавливался передохнуть. Вертолет снизился на некотором расстоянии от них и продолжал лететь параллельным курсом, едва не касаясь земли.

Впереди виднелось море, справа — разрезавшая надвое берег большая бухта. У девушки возникло ощущение, что она знает, где они находятся, но проверить свои соображения и поделиться ими с отцом она не успела.

Джоа встретилась глазами с солдатом, целившимся в них из вертолета.

Прозвучал характерный сухой хлопок.

Телепатия тут была бессильна. Джоа поняла, что пуля предназначалась не ей. Смертоносный кусочек свинца неумолимо приближался к груди ее отца.

Она видела его полет словно в замедленной съемке.

Утреннюю инъекцию ингибитора энергии ей сделать не успели. Действует ли еще вчерашняя доза, Джоа было неизвестно, и времени на размышления у нее не было. Одно она знала наверняка — прицельный выстрел ранит или убьет ее отца.

Она продолжала следить за полетом пули.

Занесла вверх руку…

И резким парирующим движением отбила ее в полуметре от отца.

Когда пуля упала у их ног, течение времени восстановилось.

Девушка снова подняла руку и, будто отгоняя назойливую муху, отбросила винтокрылую машину на десяток метров, отчего вертолет кувырнулся в воздухе и грохнулся боком на каменистую землю, отстреливаясь лопастями. Упади вертолет с большей высоты, он бы наверняка разбился вдребезги, хотя надо отдать должное умелым действиям пилота. Члены экипажа успели покинуть машину до того, как ее охватило пламя.

Минуты через три они добрались до кромки воды.

— Что дальше? — Хулиан Мир с трудом переводил дыхание.

— Скорее туда!

Метрах в ста слева от них на воде покачивалась моторная лодка, привязанная к торчавшему из воды столбику. Но Джоа не была уверена, что отцу удастся до нее добраться:

— Папочка, пожалуйста, идем. Ты должен мне верить.

Хулиан Мир вымученно улыбнулся в ответ.

Вода не доходила до пояса, и они почти без труда достигли лодки. Джоа помогла отцу перелезть через борт. Из-за скалы справа, словно выросшей из зеркальной глади воды, показались первые солдаты.

Девушка дернула шнур стартера, двигатель зафыркал, и, развернув посудину носом к открытому морю и придав ей ускорение толчком, она перемахнула через борт.

Лодка набрала скорость и изящно заскользила по воде.

Солдаты рассыпались по берегу, занимая позиции для ведения огня.

Но стрельбу им открыть не удалось.

Они не могли взять в толк, почему стволы винтовок сами собой задрались вверх, а вернуть их в горизонтальное положение никак не удавалось.

 

52

Их не преследовали ни с воздуха, ни по воде.

Вероятно, они полагают, что беглецам далеко не уйти.

И действительно, за пределами бухты море вовсе не выглядело спокойным. Утлая моторка была явно предназначена только для внутренних акваторий. Волнение между тем усиливалось.

Вдали был хорошо виден столб густого черного дыма высотой в десятки метров.

— Надо возвращаться к берегу, — приняла решение Джоа.

— К чему вообще тогда было бежать? Они схватят нас и снова упекут, и никакие твои способности не помогут.

Хулиан Мир явно недооценивал свою дочь.

— Папа, мы были на военном объекте. А если доберемся до деревушки или какого-нибудь города — мы спасены.

— Почему? Мы наверняка в Соединенных Штатах Америки, скорее всего, во Флориде. Нас арестуют, обвинят в чем им только заблагорассудится, и готово.

— До этого не дойдет, если нам удастся рассказать обо всем как можно большему числу людей.

— Ты же видишь — они не торопятся нас ловить. Прекрасно понимают, что нам не скрыться.

Джоа не стала возражать.

Она все более убеждалась в правильности своего предположения, но не спешила делиться им с отцом.

Она взяла курс на запад, оставляя берег по правому борту.

В пределах видимости — ни души.

Как же тянется время…

— Смотри, поселок!

Джоа направила катер к населенному пункту. Бухта, из которой они вышли, и столб черного дыма находились теперь справа. Лишь бы горючего хватило…

Берег приближался, уже можно было разглядеть дома, лодки и баркасы, пришвартованные к пирсу в небольшом заливчике. Пристань спокойствия у дьявольского логова.

Ступив на землю, отец и дочь подошли к мужчине, который сидел на каменном парапете, изъеденном солью и волнами. Его обветренное лицо полускрывал козырек бейсболки с эмблемой «Нью-Йорк Янкиз», на застиранной футболке угадывался лейбл «Найк». Увидев на беглецах голубые казенные робы, человек молча ждал, что будет дальше.

— Вы говорите по-испански? — спросила Джоа на испанском.

— Как это, говорю ли я по-испански? — Вопрос привел мужчину в замешательство. — Естественно, девушка, а по-каковски же еще?

— Где все-таки мы находимся? — не выдержал Хулиан Мир.

— Ты что, товарищ?! — Мелодика языка, произношение, интонация и, конечно, обращение — окончательно развеяли сомнения и вызвали на лице Джоа радостную улыбку. — Шутишь, что ли?

— Папа, мы на Кубе, — упредила Джоа незнакомца. — И только что нам удалось бежать из Гуантанамо.

С той стороны залива раздался очередной взрыв.

— Это вы, что ли, устроили салют на базе у янки? — Глаза кубинца светились революционным счастьем.