53

Выйдя в зал прилета международных авиалиний аэропорта Канкуна, она с волнением искала его взглядом среди встречавших.

— Джоа!

Сумка с вещами, купленными в Гаване, выскользнула из рук, и девушка бросилась Давиду на шею.

Они забылись в долгом поцелуе.

Хулиан Мир стоял поодаль и наблюдал за ними.

— Ой… — Заметив его заинтересованный взгляд, Джоа отпрянула от Давида и представила их друг другу.

— Спасибо, что ты так помог ей, сынок, — от всей души поблагодарил Хулиан Мир.

— Помог? — Давид не скрывал удивления. — Да нет, сеньор, скорее, это она спасла мне жизнь.

— Не говори мне «сеньор», давай-ка лучше будем на «ты».

— Хорошо, — согласился юноша. — Как прошел перелет?

— Так себе, — поморщилась Джоа. — Болтало, шел дождь…

— Здесь тоже льет как из ведра.

И правда, аэропорт окружала непроницаемая водяная завеса. Ливень сопровождался шквалистым ветром, вырывавшим из рук отважившихся выйти на улицу смельчаков зонты.

— Полагаю, вы уже в курсе? По прогнозам, на побережье Юкатана ураган обрушится послезавтра, то есть 21 декабря. Синоптики пока не уверены, пойдет ли торнадо дальше над сушей или нет. В это время года ураганы, да еще такие сильные, — явление небывалое, их сезон заканчивается самое позднее в ноябре. Смерч идет прямо на нас. Люди боятся, что природа сошла с ума…

— А не могут этого сделать они? Вызвать ураган?

— Если это не совпадение, значит, они не желают, чтобы к моменту их прибытия кто бы то ни было здесь находился, — заметил Хулиан Мир. — А если это так, каким образом нам удастся остаться и проникнуть на территорию комплекса?

— Мы аккредитованы тут как ученые. По официальной версии, наша группа занимается изучением ураганов, — пояснил Давид. — Поэтому никто не может ни попросить нас покинуть регион, ни эвакуировать отсюда принудительно.

— Каково расчетное время прохождения глаза урагана над Чичен-Итцей?

— В полночь с 21 на 22 декабря, — ответил Давид.

Все это явно не было простым совпадением… Но пора было выбираться из аэропорта. Из-за плохой погоды люди не спешили покидать терминал, и в холле образовалась толчея. Когда они направились к выходу, вслед, развернувшись веером, двинулись трое парней.

— Не беспокойтесь, это тоже хранители, — сказал Давид, когда они укрылись под навесом, протянувшимся вдоль фасада здания. — Еще четыре человека в машине сопровождения. — Он кивком указал на автомобильную стоянку. — Давайте не будем выходить из-под навеса, иначе промокнем до нитки.

Там, где обычно толпились, предлагая свои услуги, представители туркомпаний и бюро путешествий, было непривычно пусто. Люди сейчас больше интересовались не тем, как устроиться в Канкуне, а как отсюда выбраться. В любую минуту аэропорт могли закрыть из-за нелетной погоды.

Пока Джоа с отцом находились в Гаване, ожидая новых паспортов, они с беспокойством следили за метеосводками, опасаясь, как бы погода не нарушила их планы. Неожиданное появление профессора Хулиана Мира на Кубе привлекло внимание СМИ, многократно усиленное его отказом комментировать свое исчезновение.

— Когда ты позвонила мне из посольства Испании в Гаване… я ушам не поверил, — с волнением в голосе произнес Давид. — Я ведь думал, что больше не увижу тебя никогда.

Джоа сжала его ладонь. Хотя в последние дни она только о нем и говорила, открывая отцу свои чувства к Давиду, сейчас присутствие родителя смущало ее. Приходилось себя контролировать.

— Да, это трудно представить! Сначала база в Гуантанамо, потом мы без документов, денег, одежды оказались на территории Кубы… И нам еще повезло. Не будь папа известным человеком, нам бы не удалось хоть чего-то добиться за такой короткий срок. И еще эта шумиха в прессе — почему мы не возвращаемся в Испанию, а отбываем в неизвестном направлении…

— Газеты пишут, что на военно-морской базе Соединенных Штатов Америки в Гуантанамо произошел несчастный случай, — усмехнулся Давид.

— Если бы нас держали далеко от моря, бежать было бы невозможно.

— Что ты сделала?

— Ты не поверишь. — Джоа опустила голову.

— Она атаковала их информационно-компьютерную систему. Попросту взорвала, — ответил за нее Хулиан Мир.

Давид действительно был поражен и горел нетерпением узнать подробности, но на то, чтобы удовлетворить его любопытство, времени уже не оставалось. Около них затормозил микроавтобус, и боковая дверца сдвинулась, открывая вход в салон. Давид загрузил сумки, вошел сам и помог подняться на высокую ступеньку Джоа и ее отцу. Трое хранителей влезли в автобус последними. Машина тронулась к выезду с территории аэропорта. Сзади, как прилепленный, шел еще один фургончик.

— Это Карлос, Марио и Анастасио, — представил коллег Давид. — За рулем Теодоро. С ребятами, которые в машине сзади, познакомлю потом.

— Куда мы едем? — спросил Хулиан Мир.

— В Чичен-Итцу, разумеется. Чем раньше мы там будем, тем лучше. Если повысят степень штормового предупреждения, не исключено, что перекроют дороги, и тогда прощай все надежды добраться до руин. Если же мы прорвемся, оттуда нас уже никакой силой не выгнать. И еще одно…

— Что? — Джоа видела, что Давиду трудно решиться произнести это.

Давид окинул отца и дочь взглядом.

— Все дочери бури в течение последних трех дней покинули свои дома и исчезли.

— Как это… исчезли? — запнувшись, промолвила Джоа.

— Бесследно. Никто не знает, где они, даже хранители. Будто испарились.

— Они едут сюда, — предположил Хулиан Мир.

— Мы почти в этом уверены, — кивнул Давид. — Особенно, после того как я обнаружил вот это.

Он опустил руку в карман куртки и что-то достал. Когда он разжал пальцы, в ладони у него лежал камень, который бабушка подарила Джоа. Тот самый кристалл, с которым нашли ее мать. Только он был уже не красным, а зеленым.

— Три дня назад, в день вашего бегства из Гуантанамо, — Давид протянул камень Джоа, — около полудня, когда, боясь сойти с ума, я решил разобрать твои вещи, я обнаружил его таким. Я не сказал тебе раньше, потому что не знал, что это могло означать.

— А теперь?

— Думаю, кристалл служит чем-то вроде пейджера или будильника.

— Прохождение глаза урагана над Чичен-Итцей, конец эры Пятого Солнца, сбор дочерей бури через 15 тысяч дней после их появления на свет… — Джоа все больше волновалась. — Все сходится! Они возвращаются! — Девушка побледнела и воскликнула: — Мамочка!

Глаза Хулиана Мира заблестели.

— Папочка, скажи что-нибудь, ну, пожалуйста! — Джоа схватила отца за руки.

— Как знать, а вдруг ничего не произойдет, вдруг ее здесь уже нет, и они забрали ее с собой…

— Папа, это — встреча! Мама обязательно там будет!

— Мы не знаем, какие у них цели, Джоа.

— Да какими бы ни были их цели, они не причинят нам вреда, не станут вмешиваться в нашу жизнь! Я это знаю! Я чувствую!

Все взгляды были устремлены на Джоа, связующее звено между мирами.

— Я тоже в этом уверен, — поддержал ее Давид, нежно обнимая девушку за плечи. — И они. — Он обвел взглядом остальных хранителей.

— Папа, ты тоже так думаешь?

Глубоко вздохнув, Хулиан Мир утвердительно кивнул.

— Конечно, доченька. Но после всего, что произошло в последние дни…

— Папа, ты должен верить. Не в меня и не в себя. В маму. Она придет. Обязательно придет. Я тебе обещаю! — страстно убеждала отца Джоа.

Машина набирала скорость. Водитель давил на газ, несмотря на дождь и шквалистый ветер. Но, к счастью, по их стороне шоссе движение почти отсутствовало. В противоположном направлении шел нескончаемый плотный поток, движение которого затормаживали обгонявшие друг друга на подъеме длинные многотонные фуры. Это было похоже на паническое бегство. Шоссе, по которому они двигались, связывало Канкун, штат Кинтана-Роо, с внутренними районами полуострова, поделенными между тремя штатами. Вскоре они должны были въехать в штат Юкатан.

Неожиданно Джоа вспомнила о других участниках этой истории.

— Судьи проявлялись?

Ответ ее не успокоил:

— Точной информацией мы не располагаем, но уверены: они что-то готовят. Именно поэтому мы мобилизовали значительные силы хранителей.

— Значит… мы на тропе войны, — подвела итог Джоа.

 

54

Отели, продолжавшие работать, пустовали. Хранители поселились в «Вильяс Аркеолохикас», и не только из скромности, но и потому, что вокруг этой гостиницы можно было создать защитную зону из микроавтобусов и внедорожников. Хранители заняли номера по соседству с Джоа и ее отцом. Устроившись в отеле, Джоа и Хулиан Мир пошли знакомиться с хранителями из Мексики, Колумбии, Панамы, Соединенных Штатов Америки и Испании, приехавшими на место раньше. Среди них были воистину ветераны движения, десятки лет прослужившие своему делу. Не все хранители добрались до Юкатана, а судя по погодным условиям, кому-то из них это могло и вовсе не удаться.

Отца и дочь ни на миг не оставляли одних. Только перед самым ужином они на несколько минут поднялись к себе в номер. В окна хлестал ливень. Потоки воды то и дело резко меняли угол наклона под мощными порывами ветра, дувшего все сильнее. Стихия разыгралась не на шутку. Хорошо, что не начались перебои с электричеством.

Хулиан Мир заключил дочь в объятия. Внимательно посмотрев Джоа в глаза, он наконец произнес:

— Давид хороший парень. Он мне по душе. Я в твою мать влюбился с первого взгляда. Джоа, ты у меня замечательная. И я отлично понимаю его. И тебя тоже понимаю.

— Спасибо.

— Знаешь, когда я увидел вас вместе, только тогда осознал, какой же одинокой ты была все это время. Иногда мы настолько теряем разум, что перестаем отдавать себе отчет в том, что в мире есть многое, ради чего стоит жить и бороться. А мой мир — это твоя мать и ты.

— Когда все закончится… Не знаю даже, как все у нас будет дальше… Папа, во мне иногда будто просыпается чудовище. Как тогда, в Гуантанамо…

— Тобой двигал гнев.

— Нет, папа! Мною владела ненависть. Мне хотелось… изничтожить их, понимаешь? Ненависть била во мне ключом, ненависть без тени жалости или сочувствия. Не хотелось бы, чтобы такое повторилось снова, потому что ничего более ужасного, горького и саморазрушительного я никогда не испытывала.

— Любовь вселяет в нас мир, Джоа.

— Но должна ли я быть столь эгоистичной и ради собственного умиротворения связать Давида обязательствами, обрекая его на неопределенное будущее?

— Почему ты не хочешь позволить ему решить это самому?

— Потому что он влюблен в меня, и это мешает ему мыслить рационально. Со мной сейчас происходит то же самое.

— Можно я дам тебе совет? Слушай всегда свое сердце и поступай каждый день так, как оно велит. Жизнь — в повседневном. И строить планы на далекое будущее — дело почти никчемное.

— Carpe diem.

— Совершенно верно.

— А в нынешних условиях тем более верно, да? Папа, ты веришь, что через два дня может завершиться этап в существовании человечества, что мы вступим в фазу обновления, которая приведет нас к цивилизации более высокого уровня?

— Кто знает, наша биологическая и духовная эволюция предопределены свыше или жизнь — что-то вроде бесконечного несчастного случая, и развитие обусловлено нашими собственными успехами и неудачами… Но есть вопрос, который сейчас очень сильно меня волнует. Никто не говорит, но я знаю, он у всех сидит в голове.

— О чем ты, папа?

— О тебе.

— Я не понимаю.

— Да нет, ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. — В голосе его звучала глубокая печаль. — Замечала ли ты в эти дни какие-то изменения в себе?

— Что ты имеешь в виду?

— Все дочери бури соберутся здесь, потому что это предписывалось им изначально, с момента прибытия к нам. И сейчас их позвали, дали сигнал. А если все так, как мы предполагаем, ты будешь представлять свою мать, будешь вместо нее.

— Думаю, тут ты ошибаешься. О том же самом мне намекал Давид, когда мы только познакомились. Уверяю тебя, если б я унаследовала на сто процентов все то, чем и кем была мама, то знала бы об этом. От нее во мне половина, а другая половина — твоя, папочка. Я принадлежу роду человеческому, сколь бы велики ни были дарования, ниспосланные мне из другого мира.

— Сегодня ты сказала, что мама будет там. Я надеюсь, что так и будет, и это наполняет меня страхом.

— Почему?

— Сначала целью моей жизни было любить ее. Потом — искать. А какая теперь может быть цель? Только обрести ее вновь.

— И чего же ты боишься?

— Вдруг она придет только для того, чтобы окончательно попрощаться?

— Она знает, что ты будешь там. И что на протяжении всех этих лет ты искал ее. И сейчас мы здесь именно поэтому. Мне думается, время во вселенной не измеряется везде одинаково. Земное ощущение времени, наши представления о жизни и смерти должны отличаться от того, как воспринимают течение времени они.

— Почему же она ушла? — продолжал Хулиан Мир мучить себя сомнениями.

— Тогда ее забрали. Если бы она осталась, события развивались бы иначе. И они ее забрали, у них имелись на то причины. Возможно, потому что она влюбилась, и у нее появился ребенок, как и у тех двух дочерей бури, которые тоже родили девочек.

— Высокая цена.

— Она подарила мне жизнь, папа.

— Иногда мне казалось, что она ангел. А ты — ее воплощение, дочка. И ее упование.

Он снова обнял дочь.

Упование.

А та ненависть, которую она чувствовала в Гуантанамо? Таким было ее воплощение? И упование…

— Мы должны верить, иначе наша жизнь становится бессмысленной, — прошептала Джоа, ощущая на плечах тяжесть отцовских рук, ласку, которой ей так недоставало прежде.

 

55

Они с Давидом были одни… Все, что происходило за стенами их комнаты, — потеряло сейчас всякое значение.

Он ей так нужен…

Carpe diem.

Прервав на мгновение сладостный поцелуй, они не могли насмотреться друг на друга. Каждое нежное прикосновение воспринималось теперь по-новому. Каждый поцелуй — как самый первый. Они тонули в водовороте этого восхитительного состояния, пребывали в смятении и неге, словно в чудесном сне — и, наверное, как и для всех влюбленных, жизнь для них разделилась на ту, что была до, и ту, что начнется после. Столь упоительно хорошо им никогда еще не было.

— Я никогда не прощу им, что тогда, в Паленке, они помешали нам, лишили такого блаженства, — прошептал Давид и снова принялся страстно целовать ее, лаская плечи, шею, грудь. Джоа в истоме откинулась на спину и потянула его к себе. Тело ее трепетало. Они стали единым целым, слились неразрывно… Исчезли сомнения, и не нужны больше были ни слова, ни взгляды. Они говорили телами.

А ветер за окном, жутко завывая и грохоча, сотрясал стены здания. Стихия играючи вырывала из земли могучие деревья. Обломанные ветви, ворохи листьев, газеты, куски сорванной кровли, обломки рекламных щитов — кружились в безумной свистопляске, подобно стаям фантастических слепых птиц.

Джоа не было дела до стихии. Она постигала великую тайну любви.

Тайну объятий мужчины и женщины.

Carpe diem.

 

56

Главные силы экспедиции выдвинулись незадолго до наступления темноты. Передовая группа прибыла на руины еще в первой половине дня на тот случай, если события вдруг начнут развиваться раньше, чем ожидалось.

Было 21 декабря.

Последние часы тянулись особенно долго. Примерно с полудня скорость ветра стала спадать. По радио передавали метеосводки и информировали о происшествиях, причиной которых стал ураган. Сообщалось о странном поведении стихии: при контакте с сушей смерч должен был разразиться тропической бурей, но этого не произошло, и он, словно по заданной траектории, продолжал двигаться в направлении Чичен-Итцы, над которой его глаз должен был оказаться около полуночи. Это был очень нетипичный ураган. Вопреки всем законам он мог зависать на одном месте и при этом не разрушался. Стержень смерча с глазом внутри окружал грозовой фронт большего диаметра, и в зоне между стенками двух тромбов тоже располагалась область относительного спокойствия. В районе этого-то «века», защищавшего глаз урагана, и находились сейчас участники экспедиции.

До археологического комплекса они дошли за несколько минут. На всех — непромокаемые плащ-накидки и дождевики с капюшонами, на ногах — сапоги. Уродливое кубическое сооружение, предназначенное для прохода добропорядочных туристов через кассу, было закрыто. Не работали и торговые киоски.

Поджидавшие у главного входа проводники из передовой группы повели всех кружным путем — через располагавшийся слева перелесок.

Петляя по тропинке, они наткнулись на хижину, притулившуюся в расселине между утесами. Из темного дверного проема на них уставились несколько пар глаз. Стоявший впереди мужчина осенил себя крестным знамением.

Это был майя, который, увидев странную процессию в тот самый день, когда должны сбыться предсказания его пращуров, по-видимому решил, что это и происходит.

— Добрый вечер, — улыбнувшись, приветствовала индейца Джоа.

Мужчина вновь перекрестился.

— Молния уже?.. — Он с трудом произносил слова.

Он имел в виду молнию из центра галактики, которая должна изменить его мир, дать начало новой жизни.

— Да что вы, какая молния?! — бросила на ходу Джоа.

Абориген снова совершил крестное знамение, а хранители продолжали свой путь, внимательно глядя под ноги, чтобы не споткнуться о камни и торчавшие из земли узловатые корневища деревьев, напоминавшие извивающихся змей. Из-за дождей почва разбухла, тут и там дорогу преграждали огромные лужи.

Между тем дождь прекратился как по волшебству, ветер стих.

Хулиан Мир шел одним из первых. Джоа и Давид, взявшись за руки, оказались где-то в середине процессии. На территории комплекса их встретили другие хранители, молодые и крепкие, как на подбор, ребята.

— Никогда еще мне не приходилось попадать в эпицентр урагана. Хотя по фотографиям и кадрам, которые я видела по телевизору в прогнозах погоды и даже в каком-то кино, я думала, что более или менее знаю, что там творится. — Джоа смотрела вверх, поражаясь небу и безоблачному солнцу. — Это настоящее открытие для меня.

В центре урагана царил абсолютный покой. Ни дуновения ветра, ни капли дождя. Островок хрупкого равновесия, вокруг которого в водяной завесе бесновались смертоносные вихри. Нижняя часть огромной воронки глаза урагана, представляющей гигантскую круглую трубу, поднимавшуюся вертикально, расширялась от поверхности земли к небу. Небо, обрамленное грозовыми тучами, было чистым, прозрачным и пронзительно голубым.

Наконец они вышли из чащи. Перед ними раскинулась панорама Чичен-Итцы — Площадка для игры в мяч, Храм Воинов с Чак-Моолем, Площадь тысячи колонн, пирамида…

Так называемый замок — монументальный, из серого камня, казавшийся в окутывавшем его сумеречном свечении еще более древним и благородным, как никогда поражал воображение.

Дверь к звездам.

Полсотни человек замерли, созерцая величественную пирамиду. Время, казалось, тоже остановилось.

Джоа крепко сжала руку Давиду, а потом отпустила его и подошла к отцу.

Хулиан Мир обнял дочь за плечи.

Последние часы ожидания.

Еще ночь, а может, и следующий день.

 

57

С медлительной величавостью, как и подобает чуду, граница глаза урагана приблизилась к ним и накрыла, вобрала в себя, поместив внутрь гигантской, в километры диаметром, трубы, соединявшей небо и землю. Согласно расчетам метеорологов, эпицентр урагана должен был находиться здесь в полночь, до наступления которой оставалось еще несколько часов. Все стали стаскивать с себя плащи, накидки и капюшоны. У некоторых в руках замелькали фонарики.

Люди не могли оторвать взгляда от завораживающего зрелища вращавшейся с бешеной скоростью верхней кромки воронки.

Резко стемнело.

— Новостей нет? — поинтересовался Хулиан Мир.

— Мы сейчас внутри глухой зоны, под экранированным колпаком, невозможно поймать ни одной радиостанции. Мобильные телефоны тоже мертвы, — ответил пожилой мужчина, один из хранителей-ученых.

Джоа почувствовала, что сердце у нее начинает биться все чаще.

— Что с тобой? — заметив неладное, спросил Давид.

— Не знаю, у меня будто… вдруг иссякли силы… сели батарейки, — произнесла Джоа, часто моргая.

— Они уже близко, — послышался голос отца. — Я знаю, знаю это, — говорил он, сжимая руки в кулаки и продолжая неотрывно смотреть в простиравшееся над их головами гигантское окно.

— Сколько осталось до полуночи? — спросил кто-то.

На часы посмотрели сразу несколько человек.

— Стоят! — воскликнула черноволосая молодая женщина с короткой стрижкой, говорившая с аргентинским акцентом. — Часы остановились!

— Боже… это не просто глаз урагана, — прошептал Хулиан Мир. — Это временной пузырь!

Стрелки часов не двигались, но ход времени как будто ускорился. Тьма сгустилась, стала почти непроглядной. Свет фонарей прорезал ее плотную массу, перемещаясь рывками. Этой ночью среди руин древнего города майя, на ступенях, по которым каждое лето нисходил Кукулькан в образе пернатого змея, шевелилось добрых полсотни кукульканов, ожидавших прибытия существ из другого мира.

— Как ты? — прошептал Давид.

— Жуткая слабость. Ноги подгибаются, — призналась Джоа и поцеловала Давида. — Я люблю тебя.

Давиду показалось, что Джоа произнесла это как прощание. С удивительным для самого себя спокойствием он ответил:

— Я тебя тоже. Все будет хорошо.

— Я должна быть вместе с отцом, — сказала Джоа и отстранилась от него.

Давиду стоило огромных сил отпустить девушку, перестать осязать ее. Джоа, с трудом передвигая ноги, добралась до отца.

— У меня ощущение, будто меня… опорожнили…

— Джоа… — Отец крепко прижал ее к себе.

Они стояли, погрузившись в безмолвие. Глубокое, как бездна урагана. Неизмеримое, как его сила. И такое же бесконечное, как сама бесконечность, в которой Земля была лишь одной из крохотных песчинок галактической пыли.

Тишину ночи сухим хлопком разорвал выстрел.

 

58

Нападавших было немногим больше, чем хранителей, но, в отличие от последних, они были вооружены. И готовились стрелять на поражение.

— Не двигаться!

— Назад!

— Руки вверх! Собраться всем кучнее! Не вынуждайте нас устраивать пальбу!

Хулиан Мир загородил собой дочь. Давиду удалось перебраться поближе к нему и встать рядом. Первыми руки подняли хранители, которые находились на рубежах внешней части зоны. Никто из них не взял с собой оружия, готовясь к мирной встрече. Пятясь, они приблизились к основной группе, которая располагалась в центре эспланады, слева от лестницы на пирамиду, начинавшейся изваяниями змеиных голов.

— Судьи, — негромко сказал кто-то.

Несмотря на кромешную темень, Джоа узнала в свете фонарей Николаса Майораля. Он шествовал, опираясь на трость, в первых рядах. И без оружия. Грязную работу пусть делают другие. Луч его фонаря метался из стороны в сторону — он явно кого-то искал.

Ее.

Отыскав девушку взглядом, направился к ней. Его сопровождали телохранители с пистолетами наготове — те два головореза, которые однажды уже пытались похитить ее, и еще два типа, напоминающие персонажей плохой комедии. Один — длинный и худой, со свирепым, болезненно-серым лицом. Второй — низенький, толстый и лоснящийся.

И эти люди намеревались изменить ход истории!

Кто-то из хранителей попытался оказать сопротивление, но судьи жестоко избили зачинщика. Его распростертое тело лежало на земле, а остальные хранители, сжимая кулаки и стиснув зубы, взирали в бессилии на ощетинившихся стволами судей.

— Сеньорита Мир, — промурлыкал с притворным добродушием Николас Майораль, остановившись напротив девушки.

Джоа искала в себе ярость. Изо всех сил старалась вызвать ее у себя.

— Вот мы и встретились вновь. — Судья благочинно сплел пальцы на серебряном набалдашнике трости. — Готов побиться об заклад, вы уже не ожидали меня увидеть, или я ошибаюсь?

Где же ее ярость? Почему она вдруг утратила силы, превратилась в дрожащую от испуга беззащитную девочку?

— Вам никто не говорил, Джорджина, что мы находимся внутри так называемого пузыря? — Николас Майораль расплылся в довольной улыбке. — Вы должны были обратить внимание, что часы встали. Это не обычный ураган, как вы понимаете. Это… пролог, подготовка к главному действию, прелюдия, с позволения сказать, к их прибытию. Пришельцы блокируют все, вероятно, чтобы предотвратить любую возможность своего обнаружения. А потому, разумеется, здесь полностью отсутствуют какие бы то ни было энергетические поля. Так что вы беззащитны. Понимаете? Перед приземлением они как бы зачищают территорию. И на этот раз ваша ярость вам не поможет.

Да, так оно и было. Джоа растерялась.

— Хулиан Мир? — Судья сделал шаг в сторону и приветствовал ее отца киношно-джентльменским кивком. — Смею заверить, весьма приятно познакомиться. Вы всегда вызывали в нас уважение.

— Николас, — длинный худой тип о чем-то хотел предупредить его.

— Спокойно, Серхио, спокойно, — Николас Майораль манерно обернулся к нему. — Необходимость торопиться уже отпала. Они знают, что проиграли. — И, глядя в глаза Хулиану Миру, добавил: — Не так ли?

Круглый человечек залепетал что-то по-французски. Никто, кроме его босса и Джоа, похоже, не понял, о чем он толковал.

Николас Майораль театрально развел руками.

— Мы не желаем вам зла. Не вы наша цель. Просто скажите: где они? Где вы их прячете?

— Их здесь нет, — с резким английским акцентом ответил по-испански один из хранителей, Лестер.

— Это я и сам вижу. Потому-то и спрашиваю, где вы их держите.

— Мы потеряли их след.

— Что-что? — Майораль притворился, что не расслышал.

— Женщины исчезли, все до одной. И вам это должно быть известно не хуже, чем нам.

— Исчезли из своих домов, да, это так. Но дочери бури здесь.

— Вот и ищи их сам.

Николас Майораль подал знак тросточкой. Один из головорезов в три прыжка очутился возле Лестера и рукояткой пистолета ударил его в лицо. В гробовой тишине послышался хруст сломанной челюсти и глухой звук упавшего тела.

— Животное! — гневно крикнула Джоа.

— Сеньорита Мир, не испытывайте судьбу. — Николас Майораль сделал шаг вперед и встал менее чем в метре от нее. — Вы мне симпатичны, поверьте. Вы — самый чистый и невинный персонаж всей этой божественной комедии. Очень плохо, однако, просто прискорбно, что вы до сих пор не определились, на чьей вы стороне.

— Я определилась.

— Вам хочется стать чудовищем? Пожалуйста! Но имейте в виду, что у вас была и пока еще есть возможность изменить выбор в пользу свободы…

— Свободой вы называете это? — Она обвела взглядом вооруженных судей. — Почему все диктаторы так уверены всегда, что являются единственными обладателями самого правильного, истинного понимания свободы?

Николас Майораль посмотрел на нее с жалостью.

— Когда есть дело, которому служишь, все остальное не имеет никакого значения. Мы знаем, зачем они прибывают. — Он указал на небо. — С мирными намерениями? Навестить нас, узнать, как мы тут? Помочь отеческим советом? Да не будьте же, ради бога, святой простотой!

— Не исключено, что они уже побывали здесь когда-то и что мы их потомки.

Майораль резко побагровел, выражение лица у него изменилось. Маска снисходительной ироничности слетела, уступив место гримасе безмерного презрения и холодной злобы.

— Не говорите глупостей и перестаньте оскорблять нас, очень прошу. — Его указующий перст вновь был направлен в небеса, а лицо исказила усмешка. — Их потомки? Даже если б у них и были мирные намерения, после их прихода ничто уже не останется таким, как прежде. Мир изменится. Но мы этого не допустим. Мы им докажем, что хотим жить и что ради того, во что верим, готовы пойти на любые жертвы и погибнуть.

— Что… что вы хотите сказать?! — воскликнул Хулиан Мир.

Николас Майораль, пробуравив его взглядом, распахнул полы пиджака и продемонстрировал пояс, начиненный взрывчаткой. Остальные судьи сделали то же самое.

— Все взлетит на воздух. И мы и они.

— Вы — фанатики, интегристы и сумасшедшие! — Отец Джоа был в отчаянии.

Николас Майораль устал от дискуссии.

— Где дочери бури?

Ему никто не ответил.

— Себастьян, — приказал судья.

И судьи принялись избивать Лестера и еще двоих хранителей, самых пожилых, из руководящего состава группы. Другим хранителям не удалось воспрепятствовать расправе, хотя судьи пока не применяли оружие.

Давид хотел броситься на защиту товарищей, но Джоа остановила его:

— Подожди, — шепнула она.

— Чего? Чтобы нас всех здесь прихлопнули?

— Подожди, — повторила она настойчиво.

Глаза ее заблестели.

— Ты что-то чувствуешь? — спросил Давид.

— Эй вы, молчать! — гаркнул на них Николас Майораль.

Лестер не сдавался.

— Вы не сможете… уничтожить их бомбами, тупицы, — говорил он, выплевывая изо рта кровь. — Не сможете! Или вы совсем свихнулись?!

— Кроме бомб у нас еще кое-что припасено! — Судья, опираясь на свою неизменную трость, стоял теперь прямо над ним. — У нас есть вирусы, а также химическое и ядерное оружие. Половина Юкатана взлетит к чертовой бабушке, и они тоже, будь спокоен, и вот тогда у них отпадет охота прилетать еще раз, потому что будут знать, на что мы способны! Только силой добывается победа! Власть — это сила, а мы представляем власть.

Николас Майораль не желал больше слушать Лестера, и Себастьян обрушил на беднягу такой удар, что тот потерял сознание.

— Довольно болтовни! Всем приступить к поискам женщин! — крикнул Майораль.

 

59

Час спустя судьи, так и не обнаружив дочерей бури, прекратили поиски.

Они были в замешательстве, однако, судя по всему, не поменяли своих планов.

Они согнали хранителей на середину большой площадки перед замком, связали и выставили вокруг несколько человек охраны. Остальные распределились по комплексу, заняв позиции, которые позволяли контролировать любую возможную точку посадки.

Самым опытным бойцам поручили замок и обсерваторию, находившуюся в отдалении от пирамиды, — высоты, господствующие над всей территорией Чичен-Итцы; менее значительные силы разместились в храмах Чак-Мооля и Воинов на востоке, а на западе — в храме Ягуаров и на Площадке для игры в мяч.

Часы по-прежнему стояли, но все ощущали медленный и неотвратимый ход времени.

— Скажи, что ты почувствовала, — тихо спросил Давид.

— Я не могу объяснить.

— Я верю твоим предчувствиям. Во всем этом бедламе они — единственное, что имеет смысл.

— Я почувствовала надежду. Надежда — это любовь, но не всегда победа.

— Ты хочешь сказать, что… мы погибнем, что эти фанатики приведут в действие свои взрывные устройства и погубят будущее?

— Я не знаю.

— Если они все взорвут, исполнится пророчество, — рассуждал Давид. — Майя, возможно, не имели в виду всю нашу планету, они говорили только о своем мире, вот об этой земле. И не будет ни высшего разума, ни эволюции, ничего. Будет очередное смертоубийство, мало не покажется. Да и то лишь в том случае, разумеется, если не последует возмездия, и планету не разнесут на куски, или если не взорвется сам звездоплан, что может вызвать природный катаклизм наподобие того, от которого вымерли динозавры.

— Заткнитесь! — прохрипел один из стороживших их судей с тупым выражением, застывшем на лице.

Во все века на земном шаре не переводились фанатики, готовые уничтожать ни в чем не повинных людей, и себя заодно. Именно такие фанатики окружали их, радостно возбужденные и полные маниакальной решимостью.

И тут кромешную мглу прорезал свет.

Он исходил с неба, из самого центра глаза урагана, находившегося над пирамидой. Упав на ее вершину и осветив девять уступов-платформ, разлился дальше по всей поверхности древнего города Чичен-Итца. Свет не ослеплял. Он был мягким и теплым.

— Это они. — Хулиан Мир поднялся на ноги.

Вслед за ним встали Джоа, Давид и остальные хранители. Никто не запрещал им двигаться с места. Внимание судей было поглощено небывалым явлением. Тишину нарушил голос — Николас Майораль возобновил командование операцией.

— Всем приготовиться!

С востока медленно и торжественно выплыл звездолет и начал снижение. Корабль имел форму тарелки и был огромным, размером с глаз урагана. На вид казался твердым, но состоял, по-видимому, из энергии: его поверхность искрилась и переливалась голубоватыми змейками электрических разрядов. Нигде не угадывалось ни малейшего намека на что-нибудь подобное люкам, иллюминаторам, швам обшивки. Единое целое — округлое и герметически замкнутое.

Возможно, это было самое прекрасное зрелище, когда-либо представавшее человеческому взору.

Джоа почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

Хулиан Мир смотрел на чудо с детским восторгом.

Давид первым пришел в себя:

— Мы должны предупредить их об опасности!

— Они все знают, — прошептала Джоа и сделала шаг вперед.

В тот же самый момент в четырех точках вокруг руин, сориентированных по сторонам света, появились дочери бури.

— Вон они! — закричал один из судей.

— Откуда они взялись? Схватить всех! Не допустить их продвижения к тарелке! — кричали другие.

— Отставить, не делать этого ни в коем случае! — бросил Николас Майораль. — Пусть идут к кораблю и заходят в него. Для нас сейчас главное — получить доступ внутрь аппарата!

Джоа сделала еще шаг.

— Доченька…

— О боже! Джоа, прошу тебя, не надо! — умолял Давид.

Джоа поглядела на них с обезоруживающей улыбкой.

Происходившее напоминало феерический балет без музыки. Дочери бури словно плыли к изваяниям змеиных голов, между которыми брала начало главная лестница на пирамиду. Следом за ними суетливо, перебежками двигались судьи. Хранители, чуть в стороне, наблюдали за происходящим.

Из днища корабля, зависшего в метре над храмом на вершине пирамиды, излился еще один, более узкий луч света.

— Это дверь, там вход! — заорал Николас Майораль.

Судьи, занимавшие позиции на самом верху замка, первыми с изумлением убедились, что в корабле отсутствовало входное отверстие. Чтобы проникнуть внутрь, достаточно было, по-видимому, вступить в световой поток.

Корабль весь осветился.

Свет, как и прежде, не ослеплял. По яркости напоминал свечение большого киноэкрана. Вдруг сотни тонких красных лучиков вонзились в оружие, заготовленное судьями, сотни тонких зеленых лучиков коснулись пут, сковывавших хранителей. Голубые лучи засияли коронами над головами дочерей бури.

Оружие плавилось, и судьи бросали его, чтобы не остаться без рук. Взрывчатка таяла и испарялась. Оковы хранителей пали.

Джоа не чувствовала, есть ли у нее над головой голубое свечение. Но внутри себя услышала голос.

— Все хорошо, доченька. Я люблю тебя.

— Мама…

— Мы не выбираем форму и образ существования, которые хотим. Они предопределены нам с рождения, как родимое пятно.

— Ты вернешься?

Она боялась ответа, хотя уже знала его.

— Время еще не пришло.

— Когда же?

— Ты узнаешь.

Судьи удирали с пирамиды вниз по лестнице. Спуск был такой резкий, что двое, споткнувшись, кубарем покатились по ступеням до самой земли.

— Нет… не может быть… — Николас Майораль в бессильной ярости сжимал кулаки.

Хранители бежали к пирамиде. Над замком висела громадная светящаяся тарелка. Когда дочери бури начали восхождение по парадной лестнице, Давид принялся торопливо считать.

— Их сорок девять! — воскликнул он наконец. Значит, детей трех исчезнувших дочерей бури среди них нет.

Давид посмотрел на Джоа. Девушка едва касалась ногами земли, она словно плыла по воздуху.

— Хулиан, смотри!

Однако отец не взглянул на Джоа, его внимание было приковано к звездоплану.

Дочери бури достигли верхней площадки пирамиды. Они потеряли телесность и были будто сотканы из света. Одна за другой вступали они в световой лифт и растворялись. Мария Паула, дочь бури из Медельина, шла в числе последних.

— Мама, пожалуйста! Что мне делать?

Голос матери разлился по ней любовью.

— Ты должна остаться здесь. Это — твое место.

В световом потоке исчезла последняя, сорок девятая дочь бури.

Всё.

И тут небо над Чичен-Итцей огласил пронзительный крик, в котором звучали страдание и боль, тоска и безысходность…

— НЕТ! — и Хулиан Мир бросился к лестнице.

 

60

— Папа!

Отец Джоа споткнулся, подбегая к лестнице, потом еще раз — на первых ступенях.

Но ярость и отчаяние заставляли его подняться и двигаться к цели. У подножия пирамиды дочь почти настигла отца.

— Папа, пожалуйста!

Хулиан Мир обернулся. На лице у него не было ни слез, ни страха. Его освещала счастливая улыбка.

Их разделяли пять метров почти вертикального подъема. С нимбом корабля над головой и в лучах лившегося с неба величественного света отец представился Джоа сказочным волхвом.

Она все поняла. И в знак согласия кивнула ему, но не смогла сдержать слез. Хулиан Мир спустился на те несколько ступеней, которые отделяли его от дочери, обнял ее, торопливо расцеловал. И нежно погладив по голове, пообещал:

— Мы вернемся.

Когда к Джоа подошел Давид, ее отец уже преодолел полпути. Он забирался наверх диагональными перебежками, так быстро, как только мог. Новые силы придавала ему решимость. Целеустремленность и воля, которые любому помогают справиться с самой трудной задачей.

У стен небольшого прямоугольного храма, венчавшего собою пирамиду, путь ему преградил луч. Он словно ощупывал вновь прибывшего. Сканировал его тело и душу.

Потом Хулиану Миру открыли доступ, и он растворился в недрах корабля.

— Папа, я тебя люблю… — шептала Джоа.

— Как… они берут Хулиана с собой? — Давид не верил глазам.

— Мама настояла. — Девушка оперлась на руку своего спутника.

Световой поток, служивший входом в корабль, погас. Затем перестала светиться сама тарелка, оторвалась от пирамиды и начала набирать высоту. Зрелище было столь же завораживающим, как и в момент ее появления.

Для судей это было поражением. Для хранителей — самым счастливым днем в жизни, хотя первый контакт получился совсем не таким, о каком они мечтали.

Давид обнял Джоа.

— Со мной все хорошо, — успокоила она его.

Шли часы. Но им казалось — минуты. Корабль вознесся над глазом урагана и продолжал подниматься, постепенно уменьшаясь, пока не превратился в точку, исчезающую в бесконечности. И в тот же миг откуда-то вынырнули два самолета, низко пролетели над ними и исчезли — пилоты поняли, что их присутствие уже не имело смысла. Джоа знала: боевые машины принадлежали ВВС США. Перед глазами всплыл образ полковника Ханка Тревиса.

Стоило звездолету скрыться из вида, как ураган мгновенно стих, словно его и не было, и в безмятежном небе засияло прекрасное, чистое полуденное солнце. Стрелки на часах вновь стали двигаться, а на тех, где имелся календарь, установилась дата — 23 декабря.

Более полутора суток спрессовались в мимолетный отрезок времени.