Черный Красавчик

Сьюэлл Анна

История благородного коня по имени Черный Красавчик, верой и правдой служившего людям, рассказана от первого лица. На страницах книги главный герой проживает долгую лошадиную жизнь, полную непредсказуемых поворотов и драматических событий. Пройдя путь от несмышленого жеребенка до мудрого стареющего животного, Черный Красавчик научился различать добро и зло, быть преданным и терпеливым, ценить внимание и сочувствие.

По мотивам этой знаменитой книги снят многосерийный художественный фильм.

 

 

Мир глазами лошади

«Черный Красавчик» – одна из самых необыкновенных книг. Это воспоминания лошади, решившей поведать миру о своей непростой жизни среди людей. А написала эту уникальную книгу никому до той поры не известная англичанка Анна Сьюэлл (1820–1878), которая очень любила лошадей, даже занималась их разведением и почти все время проводила в седле. Лошади были для нее не просто увлечением – они давали ей возможность жить полноценной жизнью, преодолевая тяжелый недуг, лишивший ее способности двигаться.

До четырнадцати лет Анна Сьюэлл была жизнерадостной, энергичной девочкой. Как и ее сверстницы, она ходила в школу, помогала родителям по хозяйству, а в свободное время любила повеселиться с друзьями. Но в одночасье все вдруг изменилось. Играя однажды на перемене, она упала и навсегда осталась инвалидом. Казалось, теперь ей всю жизнь придется провести в инвалидном кресле. Однако Анна не захотела мириться с этим.

Самыми близкими друзьями девочки стали лошади. А езда верхом, как это ни трудно ей было поначалу, делала ее просто счастливым человеком. Стремительный бег скакуна заново открыл для нее вольные просторы, вернул ей радость общения с окружающим миром.

И все же этого Анне Сьюэлл было мало. Ей хотелось рассказать людям о себе, о своих новых ощущениях: подолгу находясь в седле, она чувствовала себя настоящим кентавром.

У Анны Сьюэлл было достаточно времени, чтобы внимательно всматриваться в окружающее, размышлять о жизни, о человеческих судьбах. И ей казалось, что в Англии середины XIX века людям не хватает терпения и преданности – возможно, из-за того, что мир их чувств довольно беден. Вот если бы они могли смотреть – и видеть, слушать – и слышать ну хотя бы как те же лошади, тогда бы жизнь вокруг стала намного лучше.

И вот однажды ей в голову пришла мысль: «А почему бы не поговорить с людьми от лица лошадей?» Она знала, что лучше нее лошадей, их особый мир, полный своих радостей и тревог, мало кто понимает.

Грандиозный успех «Черного Красавчика» подтвердил правильность ее выбора. Книга увидела свет в 1877 году, когда мужественной женщине было уже за пятьдесят, и принесла автору неувядаемую славу. Жаль только, что сама Анна Сьюэлл наслаждалась этой славой недолго. Она так и осталась автором одной книги. Зато какой!

С тех пор ее Черный Красавчик, словно выпущенный своими хозяевами на волю, путешествует по всему свету. Он умеет отличать добро от зла, с пониманием и сочувствием относиться к чужим тревогам и бедам и всех своих друзей призывает научиться тому же. Из книги: «Если вас ни разу не продавали на ярмарке лошадей, вы наверняка сочтете ее интересным и красочным зрелищем».

 

Глава I

Мой первый дом

Прекраснее моей родины вы ничего на свете не сыщете. Вообразите замечательный луг с прудом посередине. К прозрачной и вкусной воде склонились деревья. У берегов вытянулся камыш. На глубине цветут лилии. Это дивное зрелище предстало моему взору в тот самый час, когда я впервые себя осознал. Поэтому оно мне особенно дорого.

Луг обрамляла живая изгородь. Когда я бежал вдоль нее, то видел сначала поля, затем густой ельник, потом дорогу и дом хозяина и, наконец, обрыв, под которым журчал ручей.

До того, как я научился есть траву, мама не отпускала меня ни на шаг. Она кормила меня молоком. Когда же мне есть не хотелось, мы могли сколько угодно вместе играть. В жаркие дни мы с мамой устраивались под сенью деревьев у пруда. А сарай возле ельника спасал нас от холода. Золотое и беззаботное детство! Как оно кратковременно!

Едва я немного подрос, мама сказала:

– Теперь, мой милый, ты уже можешь сам пастись на лугу. С завтрашнего дня я снова иду на службу. Наш хозяин совсем без меня замучился.

Отозвав меня в сторону, мама строго сказала: «Ты должен знать, что относишься к благородному и древнему роду».

С тех пор мы с ней виделись только по вечерам. Я по-прежнему проводил целые дни на лугу. Там паслось еще шестеро жеребят. Они были гораздо старше меня. Один из них даже выглядел как настоящая взрослая лошадь. Сперва я очень стеснялся этих больших жеребят. Но потом они сами ко мне подошли.

– Пойдем играть вместе, – предложил самый старший большой жеребенок.

Я пошел. Время мы провели очень весело. Особенно мне понравилось носиться по полю кругами. Мы стали каждый день играть вместе. Теперь я уже не скучал, пока мама помогала на службе хозяину.

Иногда мы с жеребятами совсем заигрывались и от радости начинали лягаться, а иногда даже друг друга кусать. Это было весело и совсем не больно. Но однажды нас за такой забавой увидела мама. Отозвав меня в сторону, она строго сказала:

– Прошу тебя всегда помнить, мой милый: жеребята, с которыми ты играешь, в общем-то неплохие, но потом из них вырастут обыкновенные ломовые лошади. Ни они сами, ни их родители понятия не имеют о благородных манерах. Мы с тобой такого позволить себе не можем. Мы ведь очень породистые. Ты должен знать, что относишься к благородному и древнему роду. Папа твой – самый лучший скакун во всем нашем графстве. Дедушка два раза подряд выигрывал главный приз на скачках в Ньюмаркете. А бабушка была самой благовоспитанной лошадью из всех, которых я когда-либо встречала. На мой взгляд, она иногда чересчур уж строго придерживалась этикета. Я смотрю на подобные вещи проще, мой мальчик. Но всякой свободе существует предел. Честь рода не позволяет ни мне, ни тебе брыкаться или кусаться. Оставим все это простым лошадям. Конечно, служить тебе еще рановато. Но, когда этот момент настанет, не вздумай отлынивать от обязанностей. Старайся как можешь. Сохраняй чувство собственного достоинства, но будь благовоспитанным. Поднимай на рыси ноги повыше. И никогда не опускайся до того, чтобы кусаться или лягаться. Ты не должен позволять себе такой роскоши даже в шутку, мой милый.

Слова матушки произвели на меня сильное впечатление. Впоследствии мне приходилось не раз убеждаться в ее мудрости и огромном жизненном опыте. К ней все испытывали почтение. Звали ее Герцогиней, но хозяин наш обращался к ней не иначе как Милочка. По-моему, он любил маму больше всех остальных своих лошадей.

Этот хозяин отличался большой добротой. Жили мы при нем просто великолепно. Для каждой лошади и даже для каждого жеребенка у него всегда находилось доброе слово. Он дарил нам ласки не меньше, чем собственным детям. Мы, конечно, тоже его обожали и старались сделать что-то приятное. А мама моя просто души в нем не чаяла.

Едва завидев хозяина у ворот, мама принималась радостно ржать и бежала ему навстречу. Добрый хозяин сперва гладил ее, а потом они заводили беседу. Иногда разговор с моей мамой хозяин начинал с расспросов о моем самочувствии.

– Ну как там, Милочка, поживает твой вороной жеребенок? – интересовался он.

У меня действительно матово-черная шерсть. Мама говорила, что это у нас фамильное. Другие лошади тоже сбегались к хозяину, но столько внимания, как нам с мамой, он не уделял никому. Маме он почти всегда приносил морковку, а мне – корочку хлеба.

Когда требовалась лошадь, чтобы не просто там как-то служить, а помочь лично хозяину, он выбирал мою маму. С гордостью за свой род признаюсь, что ей доверяли самые ответственные дела. Матушка возила хозяина в легком черном кабриолете. Даже на рынок.

Но не все люди вокруг были так хороши, как хозяин. Работал у нас на ферме один мальчишка по имени Дик. Он почти каждый день приходил к нам на луг поесть ежевики с кустов живой изгороди. Когда ягоды в него больше не лезли, он говорил:

– Теперь развлекусь чуть-чуть с жеребятами.

Дик кидал в нас камни и палки, а мы бегали галопом по лугу и уворачивались. Мальчишка был просто в восторге. Особенно он веселился, когда попадал в кого-нибудь из нас.

Мне и моим друзьям-жеребятам шуточки Дика удовольствия не доставляли. Но что мы могли с ним поделать! Дик продолжал бесчинствовать.

Однажды он так разошелся, что совсем не заметил хозяина. Хозяин стоял на соседнем поле и видел все. Он перепрыгнул через забор, схватил Дика за шиворот и отвесил ему затрещину. Дик взвыл от боли. Мы все обрадовались и подбежали поближе, чтобы увидеть как можно больше. Я лично очень рассчитывал, что хозяин заставит Дика бегать галопом по полю и уворачиваться от камней. Но хозяин повел себя с ним по-другому.

– Ты подлый и злой! – сказал он Дику. – Пойдем в дом. Там получишь расчет. Больше ты у меня не работаешь. Никому не позволю жеребят обижать.

С тех пор мы Дика не видели. А старый Дениэл, который за нами ухаживал, к нам относился не хуже хозяина.

 

Глава II

Охота

С самого юного возраста мне приходилось наблюдать множество поучительных сцен. Еще не достигнув двух лет, я стал свидетелем трагического события. Вряд ли когда-нибудь мне удастся забыть его. Вот и сейчас. Едва я закрыл глаза, и память отчетливо все воскресила.

Это случилось ранней весной. Ночью слегка подморозило. Наутро луга и ельник окутал густой туман. Мы с жеребятами завтракали травой в нижней части нашего луга. Вдруг издалека донесся собачий лай.

– Это гончие! Гончие! – громко заржал старший жеребенок. – Бежим скорее, посмотрим!

Мы кинулись со всех ног к живой изгороди. За ней до самого горизонта тянулось широкое поле. Моя мама и еще одна старая верховая лошадь хозяина тоже подошли к живой изгороди. Все вместе мы стали смотреть на поле. Собачий лай становился все громче, но мама и старая верховая лошадь почему-то не удивлялись.

– Это охота, – объяснила мне мама. – Сейчас собаки взяли след зайца. Если он побежит в нашу сторону, ты скоро сам все увидишь.

Не успела она это сказать, как на поле вылетела свора собак. Шум поднялся ужасный. Звуки, которые издавали гончие, лаем назвать было трудно. Скорее это напоминало вопли.

Вслед за собаками показались лошади с всадниками на спинах. На некоторых из всадников были зеленые рединготы. Мама мне объяснила, что люди благородного происхождения так всегда одеваются для охоты.

Лошади неслись по полю прекрасным галопом. Старая верховая кобыла хозяина пристально глядела на них и завистливо всхрапывала. Мы, жеребята, тоже не могли оторваться от этой скачки. У меня даже ноги зачесались от нетерпения. В мыслях я мчался вместе с прекрасными скакунами по широкому полю. Но всадники, лошади и собаки были уже далеко. Теперь я едва различал их в дальних полях. Там они почему-то остановились.

– Собаки след потеряли. Теперь зайцу, возможно, удастся уйти, – с надеждой проговорила старая верховая лошадь хозяина.

– Какому зайцу? – не понял я.

– Думаешь, я его по имени знаю? – несколько свысока отозвалась старая лошадь. – Наверное, это один из зайцев, которые живут в ельнике. Что за странные существа люди! Им бы только за кем-нибудь гнаться!

Собаки снова истошно залаяли и побежали туда, где под крутым берегом был ручей.

– Смотри! Смотри! – громко зашептала мне на ухо мама. – Сейчас покажется заяц.

Белый заяц и впрямь мчался что было силы по полю. Прежде чем я успел его как следует разглядеть, он скрылся в ельнике. Собаки преследовали его по пятам. Охотники догоняли свору. Вот они поравнялись с ручьем и выслали своих коней на препятствие. Кони легко перелетели на наш берег.

Охота вплотную приблизилась к лугу. Собаки и всадники погнали зайца прямо к живой изгороди. Бедняга попытался пролезть сквозь кусты ежевики. Но они росли слишком часто, и заяц застрял. Тогда он повернул назад, чтобы выбраться на дорогу, но не успел. Гончие с лаем набросились на него. Несчастный крикнул и навсегда затих.

Один из охотников отогнал собак и поднял зайца с земли. Другие охотники внимательно на него смотрели. Вид у них был очень довольный.

Я не мог взять в толк, что тут веселого? Неужели приятно гоняться на лошадях да еще со сворой собак за маленьким зайцем?

Охота меня совсем разочаровала. Я отвернулся и посмотрел на поле. Только теперь я заметил, что, оказывается, не все благополучно преодолели ручей. Два прекрасных коня были ранены. Один пытался выбраться из ручья, другой корчился и стонал на траве. Один из неудачливых всадников поднялся на ноги. Другой неподвижно лежал на земле чуть поодаль от стонущего коня.

– Этот человек сломал себе шею, – горестно покачала головой моя мама.

– И поделом! – крикнул большой жеребенок.

– Все не так просто, мои дорогие, – возразила мама. – Я уже старая лошадь и многое видела в жизни. Но я, наверное, никогда не пойму, что люди находят хорошего в этом занятии? Во время охоты они часто калечатся сами. У них погибают прекрасные лошади. Даже если этого не случается, они безжалостно вытаптывают посевы на полях. И все только ради того, чтобы догнать зайца или лисицу. Мне это тоже не нравится. Но я не решилась бы осуждать. Мы с вами ведь все-таки не люди, а лошади. Быть может, мы просто чего-то не понимаем.

Мы с жеребятами слушали маму и смотрели на поле. Остыв от погони, охотники заметили, наконец, что случилось. Наш хозяин первым поспешил на помощь. Молодой охотник по-прежнему лежал на земле и не двигался. Хозяин попытался приподнять его. Голова и руки охотника безвольно болтались из стороны в сторону.

– Жизнь из него ушла, – грустно заметила мама.

Охотники тоже встревожились. Стало вдруг очень тихо. Даже собаки умолкли. Молодого охотника перенесли в дом хозяина. Позже я выяснил, что этого бедного юношу звали Джордж Гордон. Он был единственным сыном местного сквайра, и родители им очень гордились.

Охотники вскочили опять на коней и поскакали в разные стороны. Один поехал за доктором, двое других – сообщить горестную весть сквайру, третьи – за ветеринаром для раненых лошадей.

Вскоре наш ветеринар мистер Бонд уже склонился над вороным, который лежал на поле. Ощупав коню ногу, мистер Бонд мрачно покачал головой.

– Нога сломана. Несите ружье, – велел он.

Один из слуг побежал в дом хозяина и вернулся с ружьем. Грянул выстрел. Вороной вскрикнул и замер навеки.

– Этот конь был породистым, смелым и добрым. Его звали Роб Рой, – всхлипнула мама.

Она больше никогда в жизни не ходила на ту часть луга, где разыгралась трагедия.

Несколько дней спустя мы услышали скорбный звук церковного колокола. Потом на дороге показалась повозка, обитая черной материей. В нее были запряжены черные лошади. За ней ехали другие повозки – тоже черного цвета. Мама мне объяснила, что это хоронят бедного Джорджа Гордона. Через некоторое время колокол смолк, и люди в повозках вернулись обратно. Только молодой Гордон остался на сельском кладбище. Больше ему уже никогда не пойти на охоту. Роб Роя тоже, наверное, похоронили. Только не знаю где. Вот что может произойти всего из-за одного зайца!

 

Глава III

Объезженный конь

Я рос и хорошел на глазах. Белый чулок на передней ноге и белая звезда во лбу красиво оттеняли мою черную шерсть, которая стала теперь шелковистой и мягкой. Все окружающие восхищались моей красотой. Многие из хозяйских друзей мечтали меня купить, но хозяин пока о продаже не думал.

– Не люблю, когда детей или жеребят слишком рано заставляют работать, – повторял он.

Когда мне исполнилось, наконец, четыре года, на луг вместе с хозяином пожаловал мистер Гордон. Это тот самый сквайр, у которого погиб на охоте сын. Мистер Гордон долго смотрел на меня, проверил мне зубы, ощупал ноги. Потом хозяин попросил меня побегать. Я двинулся шагом, перешел на рысь, потом на галоп.

– Когда его объездят как следует, должен получиться неплохой конь, – многозначительно поглядел на хозяина мистер Гордон.

Хозяин ему в ответ объяснил, что будет объезжать меня сам.

– Не хочу, чтобы такого замечательного коня кто-нибудь напугал на самых первых порах, – произнес серьезно хозяин.

Он не стал откладывать свое решение и на следующее же утро начал меня объезжать. Так кончилось мое детство. С того самого утра я считаю себя на службе.

Должен заметить, что стать хорошо объезженным не такое легкое дело, каким оно представляется многим людям. Во-первых, совсем не просто после вольного и счастливого детства приучиться ходить под седлом и в уздечке, носить на спине любого, кто захочет на тебе ехать, и не выказывать ровно никакой раздражительности. Но и это еще не всё. После седла тебя учат ходить в упряжке. Поначалу это подлинное мучение. Сзади вас катится повозка или легкая бричка. Куда ни повернешь, она вас преследует, потому что ее к вам накрепко прицепили. Подобные вещи раздражают на первых порах даже самых выдержанных и спокойных из нас. Но шарахаться вам на службе никто не позволит. Беседовать с лошадьми за работой тоже нельзя. Брыкаться или кого-нибудь укусить – тем более. В часы службы ты должен забыть о своих желаниях и подчиниться воле хозяина. Даже если страшно проголодался – изволь потерпеть. Ни в коем случае нельзя во время работы ржать. Такое может сойти с рук разве что обыкновенным ломовым лошадям. У тех же, кто благородных кровей, такое поведение считается признаком невоспитанности. А самое неприятное, что, когда тебя во что-нибудь запрягут, нельзя ни лечь, ни попрыгать, ни порезвиться. Лишь вернувшись с работы, ты можешь на какое-то время забыть о службе и предаться всем этим простым, но таким милым радостям. Думаю, теперь всем понятно, что быть хорошо объезженной лошадью и верно служить хозяину не так-то легко.

К тому времени как хозяин решил меня объезжать, я уже был немного приучен к уздечке. Правда, раньше ее на меня надевали без трензеля и без повода. Хозяин, видимо, чувствовал, что я должен испытывать, когда окажусь в полной сбруе. Поэтому он сперва мне задал овса. Пока я ел, хозяин гладил меня и говорил очень ласковые слова. Только когда я совсем успокоился, он ловким движением засунул трензель мне в рот и быстро натянул на голову уздечку.

Чувства, которые меня охватили, удовольствием назвать никак не могу. Трензель – это не что иное, как холодная металлическая штуковина толщиной в человеческий палец. Лошадям трензель закладывают в промежуток между зубами. Когда трензель у тебя во рту, края его выступают по обе стороны рта. К ним прикрепляются ремешки, которые охватывают всю твою голову, подбородок и нос. Очень неприятное ощущение. Во всяком случае, когда испытываешь его первый раз.

Хорошо еще, я совсем не боялся. С самого юного возраста я узнал, что сбруя не опасна для здоровья и жизни. Ведь ее надевали на матушку. К тому же хозяин в тот день был со мной особенно добр, и я без единого возражения позволил ему как следует закрепить на мне трензель со всеми противными ремешками.

Затем я первый раз в жизни познал седло. Это оказалось не столь уж противно моему естеству. Надевал мне хозяин седло с большими предосторожностями. Он не переставая со мной разговаривал, а старый Дениэл держал меня под уздцы. Хозяин тщательно затянул подпругу и дал мне еще немного овса. Я подкрепился, потом вместе с Дениэлом и хозяином несколько раз обогнул луг. Так повторялось несколько дней подряд. Каждый раз перед тем как проделать что-нибудь для меня неприятное, хозяин давал мне вкусный овес. В результате я просто привык к седлу и сам просил, чтобы его надели. Ведь я знал, что за этим последует угощение.

Спустя еще несколько дней хозяин залез мне на спину, и мы поездили с ним по лугу. Я его вез и чувствовал что-то совершенно новое. Ныне я стал личностью зрелой и с высоты богатого опыта могу объяснить свои тогдашние ощущения. Мне было не то чтобы тяжело, но не очень удобно. И все-таки я гордился, что везу самого хозяина.

Вскоре я и с этим совершенно свыкся. Тогда хозяин повел меня к кузнецу.

– Возможно, тебе не очень понравится в кузнице, – говорил он мне по дороге. – Но ничего страшного нас с тобой там не ждет. Потерпи немного, и у тебя на копытах появятся замечательные подковы.

Я всецело доверился воле хозяина. Как он велел мне, так я и сделал. Даже сейчас, спустя годы, могу сказать с гордостью: мой первый визит к кузнецу прошел безупречно. Впрочем, и больно мне не было. Сперва кузнец подровнял мне ножом копыта. Потом принес железные загогулины в форме копыт, которые люди между собой называют подковами. Убедившись, что они по размеру подходят мне, кузнец прибил к каждой моей ноге по одной такой штуке.

Когда мы с хозяином возвращались домой, идти мне было совсем неудобно. От подков ноги сильно отяжелели. Их словно тянуло вниз, и каждый шаг давался с усилием. Но со временем я привык и к этому. Привыкнуть вообще ко многому можно. Особенно если с тобой по-доброму обращаются.

Я надеялся, что на подковах мои мучения кончатся, но не тут-то было. Не успел я привыкнуть к железной обуви, как хозяин стал приучать меня к упряжи. Всякие там трензеля ничего не значили по сравнению с множеством неприятных вещей, которые на меня надевали, прежде чем запрячь в экипаж.

В первую очередь упомяну среди них жесткий тяжелый хомут. Надевают его на шею. Уздечка для упряжи тоже нужна, и она куда неприятнее той, которую я ношу, когда на мне ездят верхом. Эта уздечка для экипажей снабжена большими кожаными наглазниками. Называются они шорами и специально созданы, чтобы лошади не смотрели по сторонам. Из-за них я в упряжи могу глядеть только вперед. Седло для упряжи тоже другое. Оно совсем маленькое, и на нем никто не ездит. Зато к нему прикреплен ремешок, который зачем-то надо пропускать у меня под хвостом. Потому, наверное, люди и называют подобные ремешки подхвостниками. Не понимаю, кому из них пришло в голову изобрести столь безобразную вещь? Конечно, я в результате привык и к ней. Уже много лет подхвостник мне не мешает возить экипаж изящно и с блеском. Но как же никто из людей не догадывался, что подхвостник лишает лошадь ее основной красоты – хвоста? Прекрасный мой хвост, которым я так горжусь, из-за этого подхвостника приходится складывать вдвое. Очень унизительная процедура.

На первых порах меня из-за этого подхвостника подмывало брыкаться. Если бы со мной был один только старый Дениэл, я, наверное, не отказал бы себе в удовольствии. Но рядом находился хозяин. Мог ли я брыкать такого прекрасного человека! Так что мне снова пришлось смириться. Мало-помалу пламя протеста угасло во мне, и я стал служить в упряжи столь же спокойно, как и верхом. Мама мной очень гордилась.

– Теперь мы, мой милый, оба преданно служим хозяину, – сказала мне как-то она. – Тебе выпала счастливая доля. Многие лошади мечтали бы оказаться на твоем месте.

Одолев тяготы ученичества, я и сам понял, насколько мне повезло. Мой хозяин принадлежал к натурам незаурядным. Я благодарен судьбе, что она свела меня с ним. Ведь я уже в первые годы своей сознательной жизни избавился от множества предрассудков и страхов, которые мешают жить счастливо большинству лошадей.

Я был уже совершенно готов выйти на службу, но хозяин не спешил загружать меня работой. Вместо этого я отправился на две недели в гости к соседнему фермеру. Там был большой луг, на котором пасли лошадей. Луг упирался в изгородь, а прямо за ней шли рельсы железной дороги. Первый же поезд поверг меня в ужас. Он грохотал, с шумом выплевывал дым и огонь и чуть не оглушил меня своим ревом. Это было так страшно, что я кинулся галопом в самую дальнюю часть луга. Там я почувствовал себя в безопасности, но еще долго дрожал и фыркал. Это было глубокое потрясение. Пока я пасся, мимо изгороди пронеслось еще несколько поездов. Я старался держаться подальше, но поезда все равно пугали меня. От одного их вида пропадал аппетит. Тем более удивительным казалось мне поведение других лошадей на лугу. При виде поезда эти местные лошади даже не поднимали голов. Они по-прежнему спокойно себе паслись, будто вокруг просто ничего не происходило. Это дало мне повод для размышлений. Немного привыкнув к шуму и грохоту, я стал наблюдать. Уже к концу первого дня я понял, что поезда не покушаются на жизнь лошадей. Кроме того, они могли ехать только по рельсам к ближайшей станции и нашему лугу не угрожали.

Как только я во всем разобрался, поезда просто перестали меня волновать. Теперь я мог пастись на лугу фермера так же спокойно, как остальные. Позже мне встречалось множество лошадей, которые при виде поезда впадали в дикую панику. Я же с тех пор паровозов никогда не боялся. Возле вокзалов и железных дорог я чувствую себя столь же спокойно, как в родном деннике. Конечно, моей заслуги тут нет никакой. Это все мой хозяин. Не будь он у нас таким умным, вероятно, я пугался бы поездов до конца дней своих. А ведь пугливая лошадь может наделать множество бед и себе, и своим пассажирам. Так что если кто-нибудь из вас хочет, чтобы лошадь его не пугалась железных дорог, пусть выпустит ее на какой-нибудь луг возле станции. Лучшего способа, по-моему, нет.

Когда я вернулся от фермера, началась настоящая служба. Хозяин часто запрягал меня в экипаж вместе с матушкой. В этом тоже проявилась большая мудрость. Хозяину было ясно, что никто так, как матушка, не обучит меня всем тонкостям службы. Поддержка ее и советы часто выручали меня на первых порах. А главное, я узнал из ее рассказов очень много о людях. Оказалось, совсем не все они столь справедливы и добры к своим лошадям, как наш дорогой хозяин. «Бывают, – говорила мне мама, – люди попросту злобные. Я бы таким вообще никогда не доверила лошадей и собак. Попадаются и такие, что вроде бы злобы особенной не проявляют, а просто по глупости губят замечательных лошадей. Поэтому, дорогой мой сын, желаю тебе не только отдавать себя без остатка службе, но и оказаться в хороших руках. От этого во многом зависит твоя дальнейшая участь».

Мудрая добрая матушка! Как правильно ты мне все объяснила. Если бы мы еще сами могли выбирать хозяев. Но о таком положении дел лошадям пока остается только мечтать.

 

Глава IV

Бертуик-парк

В начале мая к нам пришел слуга сквайра Гордона. Едва заметив его, я понял: это за мной. Так и оказалось на самом деле.

– Ну, до свидания, Черненький, – начал прощаться со мной хозяин. – Веди себя хорошо. Я отдаю тебя в отличные руки.

Мне хотелось ответить дорогому хозяину, что я конечно же буду стараться по мере сил вести себя у сквайра Гордона соответственно своей родословной и хорошему воспитанию. Но, к сожалению, не родилось еще лошади, которая умела бы говорить человеческим языком. Вот почему я просто ткнулся носом хозяину в руки, а он ласково похлопал меня по холке. На этом прощание наше закончилось, и мы со слугой сквайра Гордона поехали на новое место.

Поместье Гордонов опоясывало нашу деревню. Деревня называлась Бертуиком, а поместье – Бертуик-парком. Вели туда большие металлические ворота, возле которых жил сторож в сторожке. По ту сторону от ворот начиналась дорога. Она шла сквозь старинный парк с большими деревьями. Потом надо было пройти сквозь другие ворота. За ними росли сады и высился дом сквайра Гордона. Обогнув его, вы попадали на задний двор. Там был паддок, или огороженный луг, на котором выгуливают лошадей. За паддоком шли ряды старых яблонь. Миновав их, можно было увидеть внушительных размеров конюшню, в которой располагалось не только множество лошадей, но и огромное количество экипажей.

Если бы я рассказал вам подробно о прекрасных конюшнях мистера Гордона, для истории моей жизни в этой книге просто не хватило бы места. Вот почему ограничусь лишь словами по поводу помещения, в которое поселили меня самого. Оно было просторное и светлое. Низкие перегородки разделяли его на денники. В большинстве конюшен перегородки возвышаются над твоей головой. У сквайра Гордона перегородки доходили лошади лишь до груди, а выше была решетка. Сквозь нее в денники проникало достаточно света. Кроме того, лошади друг друга видели и, если возникало желание, могли поболтать. Не понимаю, почему все конюшни на свете не строят подобным образом? Разве людям не ясно, как неприятно стоять отгороженным от всего мира глухими стенами!

В соседнем деннике жил маленький серый пони – толстый, с густой гривой, густыми ресницами.

В каждом деннике была низкая полка для сена и кормушка, из которой можно было поесть овес, если, конечно, конюх его туда насыпал. Меня привели в самый просторный и светлый денник из всех. В нем не привязывали. Просто закрывали воротца, и все. А потом стой себе и проводи свободное время как хочешь. Никогда у меня еще не было такого роскошного места для жизни!

Конюх постарался меня устроить как можно уютней. Уложив на полку свежего сена, он угостил меня потрясающе вкусным овсом, погладил и вышел. Я огляделся. В соседнем деннике жил маленький серый пони – толстый, с густой гривой, густыми ресницами и вообще очень симпатичной внешностью. Мне стало сразу понятно, что, несмотря на маленький рост, это конь выдающегося ума. Я кивнул ему в знак приветствия головой и, прижавшись к решетке, осведомился:

– Как тебя зовут?

Пони, в отличие от меня, стоял на привязи. Тем не менее, услыхав мой голос, он повернулся, насколько позволяло скованное его положение, и с достоинством ответил:

– Имя мое Меррилегс. Я славлюсь своей красотой. Юные леди катаются у меня на спине. А их маму, нашу хозяйку, я вожу в фаэтоне. Все тут питают ко мне безграничное уважение, даже помощник нашего конюха Джеймс. А ты, значит, теперь будешь жить рядом со мной?

– Да, – кивнул головой я.

– Надеюсь, ты не кусаешься? – с опаской покосился на меня Меррилегс.

Я хотел ответить, но в это время из дальнего денника послышалось:

– Значит, это из-за тебя у меня отняли денник!

Я посмотрел на дальний денник. Над перегородкой показалась голова гнедой кобылы.

– Интересно как все получается, правда? – злобно уставилась на меня гнедая. – Придет к вам в конюшню какой-нибудь там новичок-жеребенок, и солидную даму лишают любимого денника!

– Извините, пожалуйста, – смущенно пролепетал я. – Меня просто ваш конюх поставил в этот денник. Сам я никуда не просился и перед вами не виноват. По поводу моего возраста вы тоже, к сожалению, ошибаетесь. Мне четыре года. Я уже не жеребенок, а вполне самостоятельный конь.

– Не жеребенок, так молодняк, – процедила сквозь зубы гнедая кобыла. – Не собираюсь с тобой ничего выяснять.

– Мне кажется, лучше нам всем жить в мире, – еще раз попытался наладить я с ней отношения.

– Это мы там увидим, – буркнула лошадь, и голова ее скрылась за перегородкой.

Во второй половине дня конюх увел гнедую кобылу, и у меня появилась возможность расспросить о ней Меррилегса.

– Ты когда-нибудь слышал, чтобы хорошую, мирную лошадь люди назвали Горчицей? – задумчиво взглянул на меня серый пони.

– Нет, – отозвался я.

– А вот гнедую кобылу именно так и зовут, – продолжал Меррилегс. – Потому что она кусачая. Пока ее не убрали из этого денника, кто-нибудь постоянно ходил покусанный. Однажды Горчица тяпнула даже Джеймса. Это помощник нашего конюха. У него из руки пошла кровь. Мои маленькие хозяйки, мисс Флора и мисс Джесси, страшно перепугались и перестали ходить в конюшню. Это очень обидно. Раньше я от них всегда получал яблоко, морковку, кусочек хлеба или еще что-нибудь вкусное. Но с тех пор как девочки испугались Горчицы, они близко сюда не подходят. Так часто случается в жизни, – со вздохом добавил пони. – Один кусается и хулиганит, а другому все неприятности. Но теперь у меня появилась надежда. Ты-то ведь конь воспитанный. Значит, маленькие хозяйки перестанут бояться и снова будут ко мне приходить.

Я от души посочувствовал симпатичному пони и постарался заверить, что кусаю только свежую траву или овес.

– Не понимаю, какое удовольствие доставляет Горчице так плохо вести себя? – спросил я.

– Думаю, тут дело не в удовольствии, – отвечал Меррилегс. – У Горчицы плохие привычки от очень плохого прошлого. Она нам однажды рассказывала о прежних хозяевах. Они были злыми и очень плохо с ней обращались. Вот Горчице и приходилось себя защищать. У нас тут, конечно, всё по-другому. И защищать Горчице себя просто не от кого. Конюх Джон, по-моему, только и делает, что старается ей угодить. Хозяин наш тоже никогда лошадь зря хлыстом не ударит. Будем надеяться, что со временем душа у Горчицы оттает и она станет добрее.

– Неужели ваш конюх ее ни разу не проучил за дурные манеры? – удивился я.

– Видишь ли, мой дорогой, – с важным видом произнес серый пони, – я живу на свете уже двенадцатый год. За это время я повидал немало и хорошего, и дурного. Могу с полной уверенностью утверждать: лучше, чем у нашего сквайра Гордона, места для лошади не найти. А Джон – самый добрый конюх на свете.

Он здесь уже четырнадцать лет работает. А Джеймс, который ему помогает, самый ласковый и хороший мальчик из всех. Так что, если у Горчицы и отняли ее любимый денник, она сама виновата. Никто тут не желает ей зла.

 

Глава V

Недурное начало

Джон Менли работал у сквайра Гордона не только конюхом, но и кучером. Он жил с женой и ребенком в коттедже возле самой конюшни. На другое утро, после того как меня привели к сквайру Гордону, Джон вывел меня во двор и почистил. Я сразу очень похорошел. Как раз в это время к нам приблизился сквайр. Он с удовольствием оглядел меня.

– Я думал сегодня поездить на нем, – обратился сквайр к Джону. – Но, к сожалению, у меня полно других дел. Так что опробуй его после завтрака сам. Пересечешь поле и лес, назад возвращайся по берегу мимо мельницы. Думаю, эта дорога позволит тебе по-настоящему оценить его ход.

– Слушаюсь, сэр, – сказал Джон и отправился завтракать.

После еды он стал надевать на меня уздечку. Делал он это тщательно. Одни ремешки Джон подтягивал, другие, наоборот, отпускал, пока, наконец, уздечка не села точно по моей голове. Затем Джон принес седло, но оно оказалось для меня слишком узким. Убедившись в этом, он отправился за другим. На этот раз Джон рассчитал точно. Седло было впору.

Сперва мы ехали шагом, затем перешли на рысь, потом – на короткий галоп. Тут мы как раз оказались на поле. Джон легонько тронул меня хлыстом, и я пустился галопом. Некоторое время спустя мы немного замедлили ход.

– Отлично, мой мальчик, – ласково обратился ко мне Джон. – Думаю, тебе будет совсем не трудно мчаться за гончими.

По пути домой мы встретили мистера Гордона. Он гулял с миссис Гордон по парку. Услыхав стук копыт, они обернулись. Джон меня осадил и спешился.

– Как тебе конь? – спросил сквайр.

– Выше всяких похвал, сэр, – отозвался Джон. – Скор, как олень, и прекрасно чувствует седока. Другие качества тоже у него превосходные. Для примера могу сказать вам, сэр, что нам встретилась по дороге одна из этих торговых телег с корзинками, половичка́ми и другой ерундой. Все лошади обычно от них шарахаются. А этот даже и не подумал. Просто взглянул и скачет себе преспокойно дальше. Возле леса ему представилось еще одно испытание. Там шла охота за зайцем. Вблизи от нас громко выстрелили, но он опять не шарахнулся. А ведь я всю дорогу держал повод совершенно свободно. Знаете, сэр, по-моему, с ним в детстве очень хорошо обращались и ни разу не напугали.

– Ты меня очень обрадовал, Джон, – улыбнулся сквайр Гордон. – Завтра же непременно опробую его сам.

На следующее утро меня к нему привели. Вспомнив советы матушки и первого своего хозяина, который так хорошо меня воспитал, я постарался как можно тщательней выполнить все команды мистера Гордона. Впрочем, мне это было даже приятно. Сквайр оказался отличным наездником, не причинял мне никаких неприятностей, и я с удовольствием вез его на спине.

Миссис Гордон встречала нас в дверях дома.

– Ну, понравился? – спросила она, когда мы подъехали.

– Джон прав, – отвечал сквайр. – Лучше вообразить себе невозможно. Только вот как мы его назовем?

– Может быть, Эбони? – предложила жена. – Он будто из черного дерева выточен.

– Нет, – покачал головой сквайр.

– Тогда пускай будет Вороном. Так ведь зовут лучшего скакуна у твоего дяди.

– Да что ты! – возмутился хозяин. – По сравнению с этим конем дядин Ворон никуда не годится.

– Правильно, милый. Наш конь гораздо красивее, – стала внимательно разглядывать меня миссис Гордон. – У него такая добрая морда. И глаза умные. Может быть, назовем его Черным Красавчиком?

– Неплохо! – воскликнул хозяин. – Черный Красавчик – как раз то, что ему подойдет. Пусть так и останется.

С той поры у меня появилось имя, о чем хозяин немедленно поставил в известность Джона. Вернувшись со мной в конюшню, Джон сказал своему помощнику Джеймсу:

– Сегодня наш хозяин поступил правильно. Наконец-то он понял, что хорошему коню требуется доброе английское имя, а не какие-нибудь там Маренго, Пегасы или, например, Абдуллы. Черный Красавчик – как раз то, что нужно для нашего жеребца.

– А я бы Роб Роем его назвал, – задумчиво произнес мальчик. – Никогда еще не встречались мне столь похожие кони.

– Чего же тут удивительного? – пожал Джон плечами. – Мамаша-то у них одна. Герцогиня фермера Грея.

Я внимательно слушал их, и от волнения ноги мои дрожали. Оказывается, несчастный Роб Рой был моим братом! Теперь-то мне было ясно, почему матушка так убивалась, когда он погиб на охоте.

Скоро мы с конюхом Джоном стали большими друзьями. Он вел со мной долгие разговоры. Постепенно я научился его понимать и поступал всегда так, как ему было нужно. Джон тоже во мне хорошо разбирался. Этот конюх умел чувствовать и понимать мир почти так же тонко, как лошади. Поэтому я никогда не испытывал боли, когда он чистил меня или причесывал. Джеймс Ховард, помощник Джона, был тоже добрым и милым. Так что день ото дня мне становилось на новом месте всё лучше и лучше.

Вскоре мне представился случай поближе узнать и Горчицу. Нас в экипаж поставили парой. Когда меня к ней привели, она прижала к голове уши. Я поежился. Если лошадь тебя так встречает, можно ожидать любых неприятностей. Но мои опасения не оправдались. Работала Горчица прекрасно. Перед подъемом она никогда не сбавляла ход. Мы с ней легко одолевали холмы любой крутизны, и Джону ни разу не пришлось пользоваться кнутом, чтобы нас подогнать. Кроме того, у нас с Горчицей оказался одинаковый шаг. Даже на рыси мы шли в ногу. Хозяин и Джон нас очень за это хвалили, потому что экипаж двигался плавно и быстро. Словом, работать с такой замечательной лошадью было одно удовольствие.

После нескольких дней совместной работы мы с Горчицей совсем подружились. Меррилегс тоже мне делался всё симпатичнее. Он был добродушным и жизнерадостным пони. Все у нас его очень любили. Особенно молодые хозяйки – мисс Джесси и мисс Флора. Иногда они катались на Меррилегсе по саду. А иногда просто играли с ним и со своей маленькой собакой по имени Фриски.

У сквайра Гордона было еще два коня. Их денники находились в другом помещении. Одного из них, невысокого коренастого чалой масти, звали Джастисом. Иногда на нем кто-нибудь ездил верхом, а иногда его запрягали в тележку для грузов. Другим конем был гнедой для охоты Сэр Оливер. Он был уже очень стар, и на охоту его не брали. Но хозяин наш все равно обожал Сэра Оливера и часто ездил на нем по парку.

Иногда Сэр Оливер перевозил по поместью совсем легкие грузы. А иногда ему доверяли прокатить одну из молодых леди, потому что сквайр Гордон доверял ему не меньше, чем Меррилегсу.

Джастис отличался силой, хорошим характером и великолепным телосложением. Встретившись в паддоке, мы не упускали случая побеседовать. Но настоящей дружбы у нас с этим конем так и не завязалось.

 

Глава VI

Свобода

Условия жизни у сквайра Гордона были просто великолепные. Люди относились ко мне превосходно. В конюшне я разделял общество серого пони и кобылы Горчицы. Едой нас кормили прекрасной. В таком деннике, как мой, с удовольствием поселилась бы каждая лошадь. Казалось, чего еще можно желать? И все-таки мне не хватало свободы.

С самых первых шагов сознательной жизни и до четырех лет я испытал в полной мере свободу. Я привык проводить целые дни на просторном лугу среди друзей-жеребят. Какое же это было славное время! Я мог в любую минуту пуститься галопом по полю. И я бегал кругами до тех самых пор, пока меня не одолевала усталость. Тогда я возвращался к друзьям, и мы беседовали, пощипывая сладкую травку. А как было весело поваляться на мягком лугу! Теперь подобные радости для меня были в прошлом. Конечно же, я тосковал!

Меня угнетало сознание, что отныне я день за днем, месяц за месяцем, год за годом должен стоять в конюшне. Понадобится кому-нибудь ехать, и я смогу размять ноги. Нет – и нужно по-прежнему ждать. Какому-нибудь пожилому коню, который успел отработать на службе лет двадцать, подобная жизнь не только привычна, но и вполне по вкусу. Но попробуйте с этим смириться, когда вы молоды, горячи и беспричинная радость внезапно переполняет вам душу!

Вам хочется крутить головой во все стороны, прыгать, быть может, валяться, а вашу морду стягивают всякие ремешки, во рту – трензель, на глазах – шоры! Нет, нет! Я не жалуюсь. Подобное состояние взрослой лошади – в порядке вещей. Но иногда становится тяжело, и никакая воспитанность уже не в силах сдержать ваших чувств.

В особенности я мучился, когда пробежка оказывалась слишком короткой. Энергия еще бурлила во мне, а меня возвращали в денник. Пока наступало время новой прогулки, я весь исходился от нетерпения. Тело переставало мне подчиняться. Я знал, что должен вести себя хорошо, но ноги не слушались. Они прыгали, бегали, и даже наш конюх Джон ничего не мог с этим поделать. Я понимал, что Джону видеть такое не слишком приятно. Другой конюх, наверное, не удержался бы и как следует меня на казал. Но Джон никогда не выходил из себя.

– Спокойно, спокойно, мой мальчик, – ласково уговаривал он. – Сейчас как следует пробежимся, и зуд в ногах у тебя пройдет.

Он садился верхом на меня. Как только мы проезжали деревню, Джон переходил на рысь, и я мог бежать так хоть несколько миль подряд, пока не уставал. Когда Джон снова ставил меня в конюшню, я пребывал в превосходном расположении духа.

– Отдыхай, отдыхай, Черный Красавчик, – говорил мне на прощание добрый конюх. – Теперь лишняя сила из тебя вышла.

Я провожал его благодарным взглядом. Он разбирался в чувствах молодого коня. К сожалению, часто бывает наоборот. Молодая горячая лошадь не знает, куда деваться от избытка энергии, а непонятливый конюх считает ее капризной. Вместо того чтобы дать вам как следует пробежаться, конюх вас бьет и пугает, а потом еще не может понять, отчего ваш характер портится день ото дня.

Какое счастье, что Джон был совсем другим! Он понимал: все мои фокусы происходят от незагруженности и расцвета сил. Когда ситуация выходила из-под моего контроля, Джон просто подыскивал для меня дело, и я успокаивался. Конечно, бывали случаи, когда он был вынужден прибегнуть к угрозам. Но мы так хорошо понимали друг друга, что Джону не приходилось пускать в ход хлыстик. Достаточно ему было чуть жестче усесться в седле или потянуть резко повод, и я брался за ум.

Замечу, что изредка мне и моим новым друзьям все-таки выпадали часы настоящей свободы. Обычно это случалось летом по воскресеньям, когда погода была хорошей. Делами в такие дни никто из хозяев не занимался. Церковь была совсем рядом с домом сквайра. Они с женой туда шли пешком. А нас, лошадей, выпускали резвиться в паддок или среди старых яблонь. Какой мягкой и сочной была там трава! Как свеж и пленителен воздух! Пара-другая часов в такой обстановке, и мы вновь начинали чувствовать себя личностями. Иногда мы пресыщались травою и вольными играми еще до того, как нас отводили в конюшню. Тогда, стоя под сенью большого каштана, мы неспешно беседовали, и это тоже было прекрасно.

 

Глава VII

Горчица

Именно под этим каштаном мы однажды разговорились с Горчицей. Сперва она долго расспрашивала меня о детстве. Я постарался ей все рассказать как можно подробнее. Внимательно меня выслушав, Горчица вздохнула.

– Если бы со мной в детстве так хорошо обращались, характер у меня сейчас был бы тоже прекрасный, – с грустью произнесла она. – А теперь, боюсь, никогда мне не стать покладистой лошадью.

– Почему? – удивился я.

Тут-то Горчица и поведала мне печальную повесть о первых годах своей жизни.

– Детство у меня было совсем другим, – говорила она. – Вокруг меня не оказалось никого доброго или хотя бы такого, для кого я бы хотела стараться. С мамой мне тоже не удалось побыть столько, сколько хотелось бы. Едва я перестала нуждаться в ее молоке, нас разлучили. С тех пор я проводила целые дни на лугу вместе с уймой других жеребят. Когда я среди них появилась, они не выразили никаких чувств. Я отвечала им такой же холодностью. В результате мы перестали обращать друг на друга внимание. У тебя, Черный Красавчик, был добрый хозяин. Мой хозяин был тоже красивый и добрый, но он с нами не занимался. Он поручил меня заботам конюха. Не скажу, что это был плохой конюх. При нем я не мерзла и не голодала. Но ждать от него ласки или внимания было бессмысленно.

На луг у ника кой жизни не было от мальчишек. Проходя мимо, они кидали в нас камни. Мы от них бегали по всему лугу, а мальчишки смеялись. В меня им ни разу не удалось попасть. А в одного жеребенка попали. Камень так сильно рассек ему голову, что, наверное, у него на всю жизнь шрам остался. Из-за этого я до сих пор терпеть не могу мальчишек. Может быть, среди них и бывают вполне хорошие, но мне кажется, что все они – враги лошадей.

Когда я подросла, на луг явились люди. Они хотели меня поймать, но я от них убегала. Так продолжалось довольно долго. Наконец они загнали меня в угол. Один из людей вцепился мне в челку. Другой – больно схватил за нос. Они держали меня так крепко, что я начала задыхаться. В это время подбежал еще какой-то мужчина. Он с силой засунул мне в рот трензель и закрепил уздечку на голове. На этом мои мучения не прекратились. Один из мужчин грубо потянул меня за уздечку, а другой нахлестывал меня сзади.

Увы, страдания мои только начинались. С того самого дня люди стали словно нарочно запугивать меня своей силой и грубостью. Хуже для таких лошадей, как я, ничего не придумаешь. Замечу тебе, Черный Красавчик, что отношусь я к старинному роду очень горячих и чистых кровей. Гордость и норов присущи всем моим предкам. Если с нами обращаются ласково и по-доброму, мы с радостью делаем то, о чем нас просят люди. Но людям, которые меня окружали, даже в голову не приходило о чем-то ласково попросить. Они просто показывали мне свою силу. Им казалось, что они могут сломить мою волю. На самом же деле их поведение вызывало во мне упрямство. Чем хуже со мной обращались, тем упорнее я отстаивала свободу.

Единственный человек в той конюшне, с которым я могла бы подружиться, был самый главный хозяин по имени мистер Райдер. Но он поручил объезжать меня сыну и еще одному противному конюху, а сам только изредка спрашивал, как дела. Мистер Райдер, наверное, полагал: раз его сын статен, красив и молод, значит, и с лошадьми будет обращаться как подобает. Как же старый хозяин ошибся!

Этого сына звали Самсоном. Он действительно был очень силен и часто хвалился, что еще не нашлось такой лошади, которая смогла бы скинуть его. Но в отличие от отца у Самсона совсем не было доброты. По-моему, он не обладал вообще ни одним благородным качеством. Даже взгляд у него был противный, а руки его я просто ненавидела.

С самых первых мгновений мне стало ясно: Самсон просто из кожи лезет, чтобы сделать меня покорной. Но я твердо решила, что такому не быть. Именно в этот момент я дала себе клятву, что стану той лошадью, которая первой скинет с себя Самсона.

При этих словах Горчица с силой топнула передней ногой. Я понял, что даже спустя много времени воспоминания о Самсоне вызывают у нее ярость.

– Когда я не понимала Самсона или отказывалась исполнять его глупые приказания, – продолжала печальный рассказ моя подруга, – он гонял меня по кругу на поводу до тех пор, пока мои силы окончательно не иссякали. Однажды Самсон особенно усердствовал в своих издевательствах. Когда он наконец оставил меня в покое, я в изнеможении легла на бок и вновь поклялась отомстить. Только на этот раз это была не просто клятва. Терпение мое окончательно лопнуло, и я решила, что завтра же приведу свой план в исполнение.

На следующее утро мой мучитель явился чуть ли не на рассвете и начал свои обычные грубости. Сперва он гонял меня по кругу до потери сил. Потом, не дав мне как следует отдохнуть, пришел снова. Он запихнул мне между зубов какой-то особенно противный и не удобный трензель, больно сдавил мою голову ремешками уздечки, оседлал и, что называется, плюхнулся в седло. Мое возмущение достигло такой степени, что я не выполнила первую же команду Самсона. Он разозлился и сильно дернул за повод. Неудобный трензель поранил мне губы. Стало так больно, что я взвилась на дыбы. Это еще больше вывело из себя Самсона, и он пустил в ход хлыст. Тут все мое существо бесповоротно восстало.

Я брыкалась, прыгала, вставала на дыбы так яростно, как редко удается даже горячей и очень породистой лошади. Это был настоящий бой с ненавистным врагом! Просто не понимаю, как Самсон продержался так долго в седле! Он колол меня шпорами, бил хлыстом, но все было тщетно. В этот момент для меня не существовало ни боли, ни страха. Мне надо было скинуть Самсона, пусть даже ценой собственной жизни.

Наконец я достигла цели. Тяжелый шлепок о землю, и все затихло. Я обернулась. Самсон лежал на траве. Я взбрыкнула ногами и с легким сердцем унеслась на другой конец тренировочного загона. Оттуда я вновь поглядела на поверженного врага. Он еле-еле поднялся с земли и заковылял к конюшне.

Я ждала, что последует дальше, и приготовилась защищать себя до последнего вздоха. Но, как ни странно, на лугу никто не показывался. Солнце стояло высоко в небе. Оно жарко пекло мне голову. Бока, которые до крови изранил Самсон, облепили мухи. Меня мучили голод и жажда, но травы на этом лугу не хватило бы даже гусю, а воды не было вовсе.

В таком положении я оставалась весь долгий день. Я видела, как других лошадей завели в конюшню, чтобы вкусно и досыта накормить перед сном. За мной по-прежнему никто не пришел. Лишь когда солнце скрылось, я увидела мистера Райдера – доброго пожилого хозяина.

Ты, конечно же, слышал, Черный Красавчик, что люди называют самых достойных своих мужчин Настоящими Джентльменами. Мистер Райдер-старший был именно таким джентльменом. Он медленно приближался ко мне и все время со мною беседовал таким красивым и звучным голосом, что я его различила бы даже среди миллиона других голосов. В руках мистер Райдер держал решето с овсом. Он протянул мне его, и я начала есть. А мистер Райдер по-прежнему повторял разные ласковые слова. Наконец я совсем успокоилась. Как раз в это время мистер Райдер заметил у меня на боках кровь.

– Бедняжка! – воскликнул он. – Это совсем никуда не годится!

Бережно взяв меня под уздцы, мистер Райдер пошел к конюшне. В дверях нам со старым хозяином преградил путь Самсон. Я прижала к голове уши и показала Самсону все свои зубы. А мистер Райдер укоряюще на него посмотрел и строго сказал:

– Я бы на твоем месте стыдился! Запомни: если эта кобыла вздумает тебя проучить, она будет права. Держись теперь от нее подальше.

– Это не кобыла, а злобная тварь, – начал оправдываться мой враг.

– Замолчи! – закричал мистер Райдер. – Злому человеку не воспитать доброй лошади! Зря я вообще доверил тебе это дело! Пошел вон отсюда!

Самсон вышел из конюшни, а хозяин лично занялся мной. Он расседлал меня, снял уздечку и в деннике устроил получше. Затем велел подать ведро теплой воды. Конюх принес ведро, и пожилой джентльмен очень осторожно протер мне бока влажной губкой. Чувствовалось, что он боится причинить мне лишнюю боль.

– Спокойно, спокойно, милая, – ласково приговаривал он. – Осталось совсем чуть-чуть потерпеть.

Когда на боках все раны были промыты, пожилой джентльмен внимательно осмотрел мой рот. Он сразу понял, в чем дело. Противный трензель изранил мне уголки губ. Питаться обыкновенным овсом я была теперь не в состоянии.

– Мы вот, пожалуй, как сделаем, – повернулся хозяин к конюху. – Приготовь кашицу из отрубей и положи в нее немного овса.

Вскоре конюх подал мне кашицу. Она была нежной и вкусной. Я ее с удовольствием съела. А хозяин в это время говорил конюху:

– Если такую горячую лошадь не объездить по правилам, она просто ни к чему не будет пригодна.

С тех пор у меня началась совершенно другая жизнь. Самсона я больше не видела. Ко мне привели совсем нового человека по имени Джоб. Он был умным, спокойным и рассудительным. Вскоре я научилась хорошо его понимать, и Джоб объездил меня по всем правилам.

 

Глава VIII

Горчица продолжает делиться воспоминаниями

Когда несколько дней спустя нас с Горчицей опять выпустили погулять в паддок, она вновь углубилась в воспоминания.

– После того как я стала хорошо объезженной лошадью, хозяин уступил меня одному торговцу. Натренировав меня возить экипаж в паре с одной рыжей кобылой, этот торговец продал нас вместе одному очень модному джентльмену из Лондона.

Мой новый хозяин непременно хотел, чтобы у него все было самым красивым. Этим он едва меня окончательно не загубил. Глупый кучер сказал ему, что очень престижно, когда лошади везут экипаж с мартингалом. Тебя, Черный Красавчик, конечно же, никогда таким образом не запрягали, и ты просто представить себе не можешь всю меру моих мучений.

Мартингал – это дополнительный ремешок. Его пристегивают к трензелю, и голова у тебя как бы застывает в одном положении. Ни задрать ее вверх, ни как следует повертеться нет никакой возможности. Несколько часов работы, и шея начинает нестерпимо болеть. Но как только пробуешь хоть немного изменить положение головы, трензель больно ранит тебе язык и на губах выступает кровавая пена.

Жестокий кучер не освобождал нас от мартингала даже во время стоянок. Представь себе, каково так стоять в ожидании, пока хозяин или хозяйка спокойно наносят визиты. Особенно долго приходилось ждать хозяйку. Эта женщина могла развлекаться чуть ли не целую вечность. Я нервничала, а кучер хлестал меня за это кнутом. Ах, Черный Красавчик, я чуть не сошла с ума от таких унижений!

– И новый хозяин совсем о тебе не заботился? – не поверил я.

– Нет, – покачала головой несчастная лошадь. – Он заботился лишь о том, чтобы все вокруг него было модным и дорогим. Мы с рыжей лошадью обошлись ему в круглую сумму. Теперь у хозяина был элегантный выезд, и дальнейшая наша судьба его совершенно не волновала. Думаю, он вообще не очень-то понимал в лошадях и целиком доверился кучеру. Если бы этот кучер был хоть немного добрее! Но он даже не попытался понять, что моя индивидуальность с мартингалом несовместима. Когда я в дороге нервничала, кучер хозяину объяснял, что у меня просто дурной характер и скоро я к мартингалу привыкну. Но не такая я лошадь, Черный Красавчик, чтобы какой-то грубый нахал мог мной распоряжаться! Кучер очень старался. Он вел себя все грубее и грубее. Он бил меня и ругал даже в деннике. Прояви он хоть немножечко доброты и ласки, кто знает, может быть, я смирилась бы с мартингалом. Ведь мне, как и всякой порядочной лошади, нравилось хорошо работать. Но конюх, словно нарочно, вызывал меня на конфликт. Теперь я думаю, все это к лучшему. После поездок с мартингалом не только болели шея и рот, мне становилось трудно дышать. Прослужи я еще немного у этих людей, и здоровье мое почти наверняка было бы без возвратно подорвано. Так что строптивый характер в данном случае избавил меня от множества неприятностей.

Однажды утром мое терпение лопнуло. Когда меня попытались запрячь в экипаж, я стала брыкаться. Кучер ничего не мог сделать. Я кидалась из стороны в сторону и довольно быстро достигла успеха. Один из омерзительных ремешков порвался. Миг – и я была на свободе. Хозяин немедленно принял решение. На следующий же день меня отправили продавать в Тэтерсолл. Там нашелся знаток лошадей, которому было дано оценить с первого взгляда и мою внешность, и мой замечательный шаг. Купив меня за солидную сумму, он стал со мной заниматься. Он давно торговал высокопородистыми лошадьми и был человеком неглупым. Опробовав на мне разные упряжи и удила, он вскоре понял, в чем мне удобно работать, и я прекрасно показала себя. В награду торговец продал меня вполне сносному джентльмену, который жил неподалеку от города. Но, к сожалению, Черный Красавчик, наша жизнь чаще зависит не от хозяев, а от их слуг. Если бы все джентльмены об этом задумались, возможно, они стали бы отбирать работников для своих конюшен не менее тщательно, чем лошадей.

Мне было прекрасно у загородного джентльмена, пока не уволился его старый конюх. Новый же своею жестокостью мне живо напомнил негодяя Самсона. С грубым голосом и вечно недовольным видом, этот конюх был всегда раздражен и щедр на жестокости. Даже если я спокойно отдыхала себе в деннике, он вдруг мог зайти и двинуть меня по крупу первым тяжелым предметом, который подворачивался ему под руку. И все потому, что этому конюху, видите ли, надо было меня повернуть. Какое-то время я пыталась наладить контакт с этим хамом. Однако грубости его просто не знали границ. Убедившись, что поладить с ним невозможно, я дала волю своему гневу. Я понимала, что он надеялся запугать меня своей силой. Но как-то раз его грубости превзошли все пределы. Тогда я изловчилась и как следует укусила конюха. Тут настроение у него вовсе испортилось. Он схватил хлыст и начал бить меня прямо по голове. Наверное, ты понимаешь, Черный Красавчик, что я у него в долгу не осталась.

Больше он не решался показываться в моем деннике. Такие люди, как он, не только жестоки, но и чувствуют, когда им грозит опасность. С загородным джентльменом я вела себя по-прежнему вежливо и без всяких эксцессов. К сожалению, человек этот был хоть и добр, но небольшого ума. Он относился к тем личностям, которые доверяют чужому мнению куда больше, чем собственному. Стоило конюху убедить его, что я никуда не гожусь, и загородный джентльмен немедленно выставил меня на продажу.

Торговец, у которого этот хозяин меня купил, услышал, что меня продают. К счастью, он оказался настоящим знатоком лошадей и не пожалел денег, чтобы приобрести меня вновь. Наговоры какого-то там злобного конюха не поколебали его восхищения мною.

– Я знаю одно прекрасное место, где тебе будет работаться так, как надо, – сказал он мне. – Я просто обязан туда тебя отвести. Нужно же, чтобы ты наконец по-настоящему проявила свои лучшие качества.

Ты уже, наверное, догадался, Черный Красавчик, что торговец имел в виду сквайра Гордона. Я очутилась здесь незадолго до твоего появления. Поначалу я повела себя достаточно недружелюбно. Весь мой прошлый жизненный опыт заставил меня утвердиться во мнении, что все хозяева – враги лошадей. Конечно же я была сразу приятно удивлена необычайной мягкостью как здешнего конюха, так и его помощника Джеймса. Однако мне до сих пор за их ласковым обращением чудится какой-то подвох. Вот почему я по-прежнему настороже и готова в любую минуту встать на защиту своей независимости. Только не думай, Черный Красавчик, что я себя нарочно растравляю. Я рада была бы смотреть на мир столь же доверчиво и по-доброму, как и ты. Но, пережив так много дурного, не так-то просто сделаться вдруг иной.

Я искренне посочувствовал новой подруге, но счел своим долгом предостеречь ее от ошибок.

– Знаешь, Горчица, – серьезно сказал я ей, – по-моему, не очень-то хорошо было с твоей стороны кусать Джеймса.

– Думаю, ты скорее всего тут прав, – очень величественно отозвалась она. – Когда я укусила однажды Джеймса, конюх Джон вдруг сказал ему: «Не будем, мой мальчик, отвечать ей на это злом». Сперва я приняла эти слова за обыкновенное лицемерие. Как же я удивилась, когда Джеймс, вместо того чтобы меня наказать, принес мне вкусной каши из отрубей. Я стала есть, а он в это время меня гладил и сказал много хороших и ласковых слов. Мне стало совестно. Тогда-то я и решила: пока Джон и Джеймс остаются такими добрыми, им от меня ничего не грозит.

Несколько дней подряд я думал над рассказом Горчицы. Я, конечно, ей очень сочувствовал. Но жизненный опыт мой был тогда еще очень мал, и мне, грешным делом, казалось, что в прошлых невзгодах моей подруги больше виновны не люди, а ее собственные замашки. Время, однако, доказало обратное.

Жизнь у сквайра Гордона постепенно улучшала характер Горчицы. К людям она относилась уже не столь настороженно, а хозяину, Джону и Джеймсу даже начала радоваться. Однажды я слышал, как Джеймс сказал Джону:

– Вроде у этой Горчицы ко мне появилась привязанность. Сегодня я погладил ее по лбу, и она от удовольствия стала ржать. Было так приятно.

– Конечно, приятно, – заулыбался Джон. – Но вообще-то я даже не удивляюсь. Это все действие Бертуикских пилюль. Они хоть кого излечат от злобы и недоверия. Помяни мое слово, Джеймс: скоро эта кобыла станет такой же покладистой и радушной, как Черный Красавчик.

Однажды сквайр Гордон внимательно посмотрел на Горчицу.

– Да ты стала настоящей красавицей! – воскликнул радостно он. – Мне кажется, ты теперь вполне счастлива.

В ответ Горчица уткнулась носом в ладонь хозяина.

– По-моему, мы ее вылечили, а, Джон? – поглаживая Горчицу, спросил сквайр Гордон у конюха.

– Вот именно, сэр, – отозвался тот. – Теперь и не вспомнишь, какой ее к нам доставили. Это все сила Бертуикских пилюль!

Про Бертуикские пилюли Джон часто шутил. По его мнению, эти пилюли даже самую свирепую лошадь вылечат.

– Это что, новое лекарство какое-нибудь? – удивленно спрашивал собеседник нашего Джона.

– Не так чтобы уж очень новое, но хорошее, – смеялся в ответ Джон. – Оно состоит из нежности, твердости и доброты. Возьмите по фунту каждой, добавьте пинту благоразумия, и пусть ваша лошадь принимает этот состав каждый день.

 

Глава IX

Меррилегс

Детей мистера Бломфилда, викария Бертуикской церкви, я никогда не мог в точности сосчитать. Одна из его девочек приходилась ровесницей нашей мисс Джесси, два мальчика были немного постарше, а остальные несколько штук еще не вышли из совершенно младшего возраста. В гости к нашим молодым леди они обычно являлись целой компанией, и тогда Меррилегс не мог пожаловаться на недостаток работы. Каждый из этих детей просто жаждал покататься на сером пони по саду. Когда после их визитов Меррилегс приходил в денник, на нем просто лица не было от усталости.

В одно из таких возвращений помощник конюха обратился к моему другу со столь странной речью, что я навострил уши.

– Ну ты и хулиган оказался, – снимая седло с Меррилегса, приговаривал Джеймс. – Смотри, чтобы больше такого не повторялось. А то не избежать нам с тобой неприятностей.

– Что ты там натворил, Меррилегс? – заинтересовался я.

– Ничего такого особенного, – тряхнул головой тот. – Просто немножечко поучил двух старших детей правильному обращению с лошадьми. Они пока что не знают меры в катании. Вот и пришлось их легонько скинуть. Когда люди отказываются понимать нормальное обращение, поневоле переходишь к более жестким воспитательным мерам.

– Меррилегс! – задохнулся от возмущения я. – Неужели ты позволил себе обойтись так с нашими юными леди?

– Как ты мог обо мне подумать такое! – укоряюще посмотрел на меня серый пони. – Ни за какие блага на свете я бы не скинул юных хозяек. Даже за самый вкусный овес. Ты же знаешь: я берегу юных леди не меньше, чем сам сквайр Гордон. И беречь всех младших детей викария – тоже моя святая обязанность. Когда они учатся на мне ездить, я хожу с большой осторожностью. Потом, конечно, я немного прибавлю ход, и они ощутят радость скорости. Но заметь, Черный Красавчик, я поступлю так не раньше, чем они научатся как следует держаться в седле. Так что детей беречь я умею и без твоих поучений. Молодым хозяйкам и младшим детям викария я самый лучший и преданный друг и самый лучший учитель по части езды верхом. А вот с двумя старшими сыновьями викария я был просто вынужден поступить по-другому. Видишь ли, Черный Красавчик, мальчики в подростковом возрасте – это совсем особые существа. Они напоминают необъезженных лошадей. Вот мне и пришлось немного объездить двух сыновей викария Бломфилда.

Мне пришлось немного объездить двух сыновей викария Бломфилда.

– Как так – «объездить»? – не понял я.

– Молодых людей объезжают не совсем так, как нас, – принялся объяснять Меррилегс. – Им просто наглядно показывают что к чему. Младшие дети катались на мне два часа подряд. Затем наступила очередь старших. Я ничего не имел против того, чтобы порадовать их. Целый час я носил на спине то одного, то другого мальчишку. Правда, мне сразу не очень понравилось одно обстоятельство. Оба старших сына викария вырезали себе вместо хлыстиков по увесистой ореховой палке. Сперва я решил, что это только для вида. Вскоре, однако, они принялись меня хлестать своими палками по бокам. Абсолютно напрасная трата сил! Я конь послушный и всегда четко выполняю команды без всяких хлыстов.

Впрочем, даже удары палками не лишили меня душевного равновесия. Я честно катал старших мальчишек до тех самых пор, пока не почувствовал, что пора отдыхать. Если бы эти двое были объезжены, они бы почувствовали то же самое. Но, повторяю, старшие дети викария не прошли еще настоящей выучки и, как большинство дикарей, соображали туго. Им казалось, будто лошади ничем не отличаются от молотилок и паровозов и могут целую вечность работать без отдыха. Пришлось мне прибегнуть к намекам. Я несколько раз замедлял ход. Но и это не помогло. Двум старшим мальчикам бертуикского викария просто не приходило в голову, что лошадь может устать или вообще руководствоваться какими-нибудь своими чувствами и устремлениями. Когда я замедлял ход, мои несносные седоки лишь принимались больнее бить меня палками.

Пришлось перейти к более решительным действиям. Я встал на дыбы. Седок мой свалился на землю. Я полностью контролировал свои действия, и мальчику совсем не было больно. Но он снова не пожелал ничего понять и взобрался мне на спину. Когда я сбросил его второй раз, он несколько поутих. Но тут на меня взгромоздился другой мальчишка. Я не сделал ни шагу. Тогда он пустил в ход палку. Пришлось его тоже уложить на траву.

Думаешь, после этого они от меня отстали? Как бы не так! Мне пришлось еще несколько раз сбрасывать с себя и того и другого, прежде чем до них, наконец, дошло, что верховые прогулки на сегодня окончены.

Когда за мной пришел Джеймс, мальчики всё ему рассказали. Он посмотрел на их палки и стал очень строгим.

«Такими бревнами позволяют себе охаживать лошадей только цыгане или погонщики табунов, – объяснил Джеймс мальчишкам. – Настоящие джентльмены никогда у себя в руках подобного не допустят».

Мальчики покраснели, и я понял, что им, наконец, стало стыдно. Конечно, они не желали мне никакого зла. Да и я к ним по-прежнему хорошо отношусь. Надеюсь, после того как мы с Джеймсом немножечко их объездили, они станут гораздо добрее и лучше.

– А по-моему, ты чересчур мягко поступил с ними, – подала голос Горчица. – Я на твоем месте лягнула бы этих мальчишек. Тогда они на всю жизнь бы запомнили, что нельзя обижать лошадей.

– Боюсь, ты действительно могла бы лягнуть их, – осуждающе произнес серый пони. – Но в том-то и дело, что я придерживаюсь совсем иных взглядов на жизнь. Никогда бы себе не позволил сердить хозяина или позориться перед Джоном и Джеймсом. Кроме того, существует ведь чувство долга. Хозяин мне доверяет здоровье своих дочерей и детей викария. Однажды я слышал, как он сказал миссис Бломфилд:

«Мадам, не волнуйтесь о детях. Старина Меррилегс обращается с ними нежнее, чем мы. Это верный и преданный конь. Вот уж с кем не расстался бы ни за что на свете!»

– Видишь, Горчица, до какой степени доверяет мне сквайр Гордон! – обвел Меррилегс гордым взглядом конюшню. – Можно ли после этого вести себя безответственно! Да я бы просто уважать себя перестал, если всерьез разозлился бы на каких-то невоспитанных мальчиков. – Впрочем, я тебя понимаю, бедняжка Горчица, – уже куда мягче заговорил Меррилегс. – Ты долго жила у плохих хозяев, от которых приходилось себя защищать. Как справедливы слова о том, что хорошие лошади вырастают только у добрых людей! Думаю, мое примерное поведение тоже во многом объясняется тем, что вот уже пять лет подряд я, кроме добра, ничего от людей не вижу.

Пони умолк, прислушался и несколько раз громко фыркнул.

– Слышу шаги Джеймса, – объяснил он. – Значит, скоро поужинаем. А пока хочу завершить свою мысль. Вас, быть может, заинтересует, друзья мои, какая меня ждала судьба, если я все же решил бы лягнуть этих мальчиков? На сей счет я не питаю иллюзий. Скорее всего, меня бы немедленно продали, да еще с неважной характеристикой. После этого меня приобрел бы мясник, у которого пришлось бы до конца дней надрываться в груженой тележке. Или купили бы для катаний на пляже, где я вскоре погиб бы от непосильной работы. Или заставили бы таскать повозку, в которую усаживаются сразу несколько взрослых тяжелых мужчин. Нет уж! – воскликнул вдруг с ужасом Меррилегс. – Надеюсь, такая участь меня никогда не постигнет! Только бы никогда не расстаться с нашим чудесным хозяином!

 

Глава Х

Сэр Оливер

Мы с Горчицей были лошадьми универсальной породы. Такие лошади при правильном воспитании одинаково хороши и в упряжке, и для верховой езды. Хозяин очень ценил нас за это. Мы от него часто слышали, что он считает попросту скучными лошадей и людей, которым можно поручить только какое-нибудь одно дело. Вот он и использовал нас по-разному.

Мы с Горчицей не возражали. Больше всего нам нравилось ходить с хозяевами на верховые прогулки. В них участвовала вся семья сквайра. Хозяин садился на Горчицу, хозяйка – на меня, а юные леди – на Сэра Оливера и на Меррилегса. Мы всегда выезжали в превосходном расположении духа. А я неизменно чувствовал себя ужасно везучим.

Везти на себе хозяйку было истинным наслаждением. Во-первых, она была очень легкой. Кроме того, она всегда разговаривала со мной вежливым, нежным голосом и очень хорошо управляла.

О, если бы только все люди, у которых есть лошади, поняли, как мы себя чувствуем под седоком с легкой рукой! Дело в том, что рты у нас очень нежные, и совершенно не обязательно с силой натягивать повод. Обращайтесь с поводом аккуратней. Тогда рты наши не загрубеют, и мы будем чутче реагировать на все ваши команды. Последуйте моему совету, и у вашей лошади всегда будет прекрасное настроение.

Со мной обращались правильно, и рот мой не был испорчен. А вот у Горчицы рот почти утратил чувствительность. И хотя она отличалась таким же прекрасным шагом, как мой, управлять ею было несравненно труднее. Потому, наверное, хозяйка и выбирала всегда меня.

Горчица, конечно, немного завидовала и принималась сетовать на тяжелое прошлое.

– Все мои горести от неправильного обращения в юные годы, – в сердцах проговорила она во время одной из прогулок верхом. – Если бы мне не испортили рот мартингалом, я бы тоже возила хозяйку. А теперь моим унижениям и страданиям нет конца.

– Полно, моя дорогая, – стал успокаивать ее добрый Сэр Оливер. – С тех пор как ты перешла в собственность к сквайру Гордону, тебе не на что жаловаться. Пускай хозяйка ездит на Черном Красавчике. Разве возить хозяина меньшая честь? Погляди, какой наш сквайр Гордон большой и тяжелый. А ты идешь под ним так легко, будто бы он вообще ничего не весит. Вот и гордись. Тем более что с тобой так хорошо обращаются.

Сэр Оливер отличался не только незаурядным умом, но и величественной наружностью. Тем более странно выглядел его неказистый хвост. Вернее, не хвост, а какой-то обрубок, увенчанный кисточкой. Я понимал, что от природы ни у одной лошади такого не может быть.

Когда мы в очередной раз прогуливались по яблоневому саду, я подошел к Сэру Оливеру и осведомился, не в результате ли несчастного случая хвост его потерял привлекательность?

– Несчастный случай! – содрогнулся от гнева добрый Сэр Оливер. – Как бы не так! Уж я бы скорее это назвал жестоким случаем. Драма развернулась на заре моей молодости. Мои собственные хозяева отвели меня в специальное место, где работали настоящие изверги. До сих пор не могу вспоминать об этом спокойно. Я стоял крепко связанный, а они подошли и обрубили мой замечательный хвост. Как видишь, они хорошо поработали, – вздохнул бедный конь. – Хвоста у меня почти совсем не осталось.

– Кошмар! – вырвалось у меня.

– Куда уж кошмарнее, – подтвердил мрачно Сэр Оливер. – Боль пронзила меня насквозь. Сердце сжалось от унижения. Я потерял главную красоту любого коня. Но и это было еще не все. Лишь позже мне открылась ужасная истина. Потеряв хвост, я стал настоящей мишенью для мух! Лошадям вроде вас, с хвостами, – выразительно глянул на меня и Горчицу Сэр Оливер, – трудно понять мои ощущения. Но поверьте мне на слово: когда вас кусают мухи, а вам даже нечем их отогнать, от вашей жизнерадостности мало что остается. Хорошо еще, ваше поколение избавлено от подобных трагедий. Люди наконец перестали такое творить с лошадьми.

– Зачем же они это раньше творили? – полюбопытствовала Горчица.

– Из-за дурацкой моды! – топнул в сердцах ногой старый конь. – В годы, когда я был молод, не существовало ни одной породистой лошади с природным хвостом. Почти все мои сверстники испытали такое же издевательство, как и я. Люди – странные существа. Вечно им надо поправить природу и вмешаться где их не просят! Они, видно, вообразили, что Господь Бог хуже них знает, как нужно выглядеть лошади. И другие животные ведь тоже от них страдают! – распалялся все больше Сэр Оливер. – Взять хотя бы собак. Люди им тоже режут хвосты, а некоторым даже уши!

Когда-то давно меня связывали крепкие узы дружбы с собакой по имени Скай. Скай относилась к породе терьеров коричневой масти. Существа отзывчивее, умнее и благороднее я никогда не встречал. Эта собака так ко мне привязалась, что спала только у меня в деннике. А когда для нее настала пора испытать радости материнства, она под моей кормушкой устроила ложе и там разрешилась от бремени пятью очаровательными щенятами. Люди проявили к потомству Скай большое внимание. В этих щенятах было много породы, и хозяева намеревались выручить за них круглую сумму. Скай тоже радовалась детишкам. Они и впрямь выглядели прелестно. Я сам от них глаз не мог отвести. Однажды слуга унес всех щенят до единого. Я сначала решил, что люди боятся, как бы я случайно не наступил на них. Но вскоре я понял, как ошибался. К вечеру Скай перетаскала по одному в зубах всех щенят обратно. Вы только представьте себе, что с ними сделали люди! Несчастные маленькие щенки были в крови и плакали. У каждого из них не хватало теперь хвоста и части ушей. Как Скай их вылизывала и жалела! Какая тоска затаилась в ее глазах! Конечно, щенята вскоре забыли про боль. Но очаровательные хвосты у них больше не выросли. А уши лишились как раз той части, которая надежно бы защищала нежные органы слуха от ветра и пыли. Но разве тем, кому мода важнее всего, есть хоть какое-то дело до пользы и здоровья животных! Удивляюсь еще, почему люди не надумали подрезать уши собственным детям?

Сэр Оливер просто не находил себе места от нахлынувших чувств. Видимо, несмотря на годы и строгое воспитание, он сохранил отзывчивую и пылкую душу. Слова его стали для меня совершеннейшим откровением. Именно с той поры я и понял, что не всегда следует доверять людям. Горчица тоже внимательно слушала Сэра Оливера.

– А меня мартингалом мучили тоже для моды, – в ярости процедила она. – Какие же люди все-таки варвары и болваны!

– Болваны? – переспросил Меррилегс, который все это время увлеченно чесал бок о ствол яблони. – Не очень-то вежливо называть так людей, Горчица.

Мы поняли, что Меррилегс не слышал нашего разговора.

– Для таких людей, как они, невежливые слова специально и созданы, – пересказав серому пони все, что мы узнали от Сэра Оливера, возразила Горчица. – Может быть, ты еще скажешь, что Сэр Оливер нам наврал?

– Слова его – чистая правда, – грустно ответил пони. – Мне самому приходилось не раз наблюдать подобные сцены. Но нужно ли нам до такой степени предаваться тоске? Мы теперь с вами живем у хозяев совершенно иной точки зрения. Они ведут себя просто прекрасно. Есть и другие хозяева, которые хорошо обращаются с лошадьми, кошками и собаками. Мне кажется, если мы станем говорить плохо о людях, это будет несправедливо по отношению к лучшим из них.

Простые и мудрые слова Меррилегса разом утихомирили наши страсти. Особенно сильное впечатление они произвели на старого Сэра Оливера. Некоторое время он стоял, задумчиво опуская и поднимая переднюю ногу.

– Кажется, я немного погорячился, – наконец произнес он. – Я вспомнил о глупых людях и совсем упустил из виду своего любимого сквайра Гордона. Конечно, он и некоторые другие хозяева никогда бы не стали рубить хвосты лошадям.

На этом разговор о человеческой ограниченности был готов завершиться. Но тут я спросил, зачем нужны шоры, и моих старших друзей вновь охватило негодование.

– Ни за чем! – резко ответил Сэр Оливер. – Этот предмет ничего полезного не приносит!

– Вообще-то люди придумали шоры, чтобы уберечь лошадей от испуга, – спокойно принялся объяснять Джастис, который тоже в тот день гулял с нами в саду. – Люди считают, что мы очень пугливы и при любом необычном явлении начинаем шарахаться и пугаться. Вот они и стараются, чтобы лошадь в пути видела всего поменьше.

– Почему же тогда они надевают шоры только на лошадей в упряжке, а верховые могут видеть всё, что им хочется? – задал я новый вопрос.

Джастис умолк и задумался.

– Не нахожу объяснения, – произнес он некоторое время спустя. – Скорее всего, шоры – тоже обыкновенная мода. Какой-то один человек их выдумал, остальным внушил, что так принято, а мы, лошади, теперь мучаемся. Во-первых, нас, в действительности, не так-то легко испугать. Ведь когда мы ездим с людьми верхом, нам тоже встречается много всего неожиданного, и ведем мы при этом себя так, как надо. Почему же в упряжке нам надо вид по бокам закрывать! От этого только сильнее пугаешься. Когда я вижу вдали экипаж, мне совершенно не страшно. А вот если обзор закрывают шоры и экипаж появляется перед моими глазами только в последний момент, тут я действительно могу от неожиданности шарахнуться в сторону. Конечно, бывают иногда слишком нервные лошади, которым страшно вообще все на свете. Возможно, таким шоры и впрямь полезны. Но нормальной кобыле или коню с уравновешенной психикой это устройство вообще ни к чему. Во всяком случае, мне оно только мешает.

– Не только мешает! – подхватил страстно Сэр Оливер. – Во время ночных поездок шоры просто опасны для жизни. Приведу небольшой пример. Как-то две лошади везли в темноте катафалк, на котором должны были утром доставить на кладбище одного покойника. Когда дорога пошла вдоль пруда, кучер заснул. Колеса попали в воду. Катафалк опрокинулся. Лошади утонули. А кучер не пострадал случайно. Конечно, после такого несчастья люди поставили между дорогой и прудом белую загородку, и она была хорошо видна даже ночью. Но почему-то никто из них не подумал, что, если бы на тех лошадях не было шор, они даже со спящим кучером никогда не попали бы в воду. Мы ведь гораздо лучше людей различаем всё в темноте. Незадолго до твоего появления тут, Черный Красавчик, – продолжал развивать свою мысль Сэр Оливер, – мы были свидетелями драматического происшествия. Экипаж, в котором старый конь Колин вез сквайра Гордона, внезапно перевернулся. Джон потом говорил, что это всё из-за левого фонаря. Если бы фонарь не погас, он непременно заметил бы яму, которую не успели зарыть дорожные мастера. Я мог бы ему возразить, друзья. Не фонарь виноват, а шоры на глазах Колина. Это был очень опытный конь. Погасите хоть все каретные фонари, он все равно разглядел бы яму, если бы люди по глупости ему не закрыли глаз. Чего же они этим добились? Колин получил смертельную рану. Экипаж разлетелся в щепки. Хорошо, что хоть хозяин и Джон уцелели.

– И ты еще защищаешь людей, Меррилегс! – презрительно вздернула верхнюю губу Горчица. – Выходит, даже самые умные и добродушные среди них и то постоянно делают глупости. Иначе почему бы нашему сквайру или конюху Джону не освободить своих лошадей от шор?

– Должен признаться, они об этом уже подумали, – ничуть не смутился пони. – Однажды я подслушал их разговор. Хозяин говорил Джону, что шоры, может быть, и вредны, но, если лошадь с ними объездили, наверное, будет опасно ее запрягать по-другому. И тогда Джон сказал, что в некоторых других странах лошадей объезжают вообще без шор, и он ничего не имел бы против, если бы у нас, в Англии, стали поступать так же. Когда я это услышал, – продолжал Меррилегс, – я понял, что еще не все кончено. Думаю, уже на нашем с вами веку шоры будут отменены. А теперь, – в нетерпении начал он двигать ногами, – предлагаю всем пробежаться на тот конец сада. Я слышал, как от ветра там только что попадали на землю яблоки. По-моему, нам лучше их съесть, прежде чем они достанутся червякам.

Предложение Меррилегса всем нам пришлось по вкусу. Забыв о серьезных беседах, мы побежали на другой конец сада. Слух не подвел нашего умного пони. В траве нас действительно ждали великолепные яблоки.

 

Глава XI

Хозяин и хозяйка

Мистера Гордона и миссис Гордон знали в наших краях абсолютно все. Они были добры и отзывчивы. Помогали они не только людям, но и животным, если те нуждались в участии или поддержке. Чем дольше я жил в Бертуик-парке, тем сильнее гордился своими хозяевами. Лучшего места для порядочного коня не существовало, наверное, на всем свете. Все слуги в поместье старались вести себя так же, как сквайр и его жена. Если последние узнавали, что кто-нибудь из деревенских детей обижал или мучил животных, наказание следовало неотвратимо.

В особенности заботились в Бертуике и окрестностях о лошадях. Сквайр Гордон вместе с первым моим хозяином фермером Греем вот уже двадцать лет убеждали жителей этих мест не пользоваться мартингалом. К тому времени как я появился на свет, им удалось достигнуть такого успеха, что мартингал встречался в наших краях очень редко. Если хозяин или хозяйка всё же встречали какую-нибудь бедную лошадь, которая, неестественно выгнув шею, тащила тяжело нагруженную повозку, они всегда останавливали возницу и старались уговорить его отказаться от варварского приспособления.

Особенно удавались подобные уговоры хозяйке. Ни один мужчина не мог устоять перед ней. Жаль, на нее не все леди похожи. Потому что, будь они все такими, наш мир давно уже состоял бы из одних справедливых и добрых людей.

Хозяин тоже всегда старался воздействовать на хозяина лошади. Помню, однажды утром мы возвращались с прогулки. Навстречу нам ехал маленький пони, который легко вез фаэтон с крупным, тяжелым мужчиной. Поравнявшись прежде, чем мы, с воротами, пони хотел завернуть в поместье. В это время толстый мужчина так грубо дернул за повод, что у бедного маленького коня от неожиданности и боли едва ноги не подкосились.

Немного оправившись от потрясения, пони попробовал снова пройти в ворота. Мужчина в ответ огрел его изо всей силы кнутом. Пони рванулся вперед. Тогда хозяин с такой силой дернул за повод, что удивляюсь, как у коня уцелела челюсть. Дальнейшее было ужасно. Не выпуская из рук повода, толстый негодяй наносил удар за ударом ни в чем не повинному пони. Мой хозяин все это видел. По его просьбе я быстро домчал его до ворот.

– Сойер! – строгим голосом обратился сквайр Гордон к жестокому человеку. – Мне кажется, вы забыли, что имеете дело с живым существом.

– Не только с живым, но и с ужасным характером, – мрачно ответил хозяин пони. – Он своевольничает. А я этого не потерплю, сэр.

Когда мы подъехали ближе, я узнал этого человека. Он работал строителем и часто наведывался по каким-то делам в Бертуик-парк.

– Неужели вы надеетесь таким образом исправить характер коня? – еще строже спросил хозяин.

– Когда лошади велят ехать прямо, она должна слушаться, а не сворачивать, – сердито отвечал толстяк.

– Но вы же часто приезжали на этом пони ко мне. Вот он и решил завернуть в ворота. У него просто хорошая память. Но, в общем, и это не имеет никакого отношения к делу. Вынужден вам сказать, мистер Сойер, что еще никогда не видал хозяина, который так безобразно обращался бы с пони. И неизвестно, кому вы наносите своей яростью больше вреда, себе или вашей лошади. Помните, на небесах нас будут, в частности, судить и за то, как мы относились к животным.

На этом мой хозяин тронул повод, и мы медленно поехали к дому. Я чувствовал, что он очень расстроен.

Впрочем, и на джентльменов сквайр Гордон за неправильное обращение с лошадьми сердился не меньше. Однажды я прогуливал хозяина на своей спине. По пути мы встретили его друга – элегантного капитана Ленгли. Капитана везли в коляске два потрясающих жеребца серой масти. Едва поздоровавшись, он закричал:

– Ну, Дуглас, скажи скорее, как тебе нравятся мои новые лошади?

Хозяин попросил меня отъехать немного назад и с минуту внимательно разглядывал коней капитана.

– Просто красавцы! – ответил наконец он. – Если они еще хороши и в работе, могу тебя только поздравить, Ленгли. Жаль только, ты так и не перестал мучить своих лошадей.

– Как это «мучить»? – с удивлением поглядел на хозяина капитан. – Ах, да, – махнул он рукой, – ты снова о мартингале. И чем он тебе так не нравится? По-моему, очень нарядно, когда у лошадей в упряжи так изогнуты шеи.

– Если бы лошади сами держали так головы, мне тоже бы очень понравилось, – кивнул головой хозяин. – Но насильно… По-моему, не может быть речи ни о какой красоте, когда животное мучается. Конечно, я понимаю, Ленгли. Ты человек военный и любишь строгую выправку. Тебе хочется, чтобы лошади в упряжи выглядели не хуже солдат на параде. Но вообрази себе на минуту, что солдатам твоего отделения привязали бы доски к затылкам и спинам. Один раз пройтись на параде они, возможно, смогли бы. Но я уверен, что они выбились бы из сил. На поле боя подобным солдатам вообще делать нечего. Ты, Ленгли, знаешь не хуже меня, что в атаке солдата ничего не должно сковывать. Иначе он нипочем не добьется победы. То же самое происходит и с лошадьми. Запрягая их с мартингалом, ты, Ленгли, им просто портишь характер. Вместо того чтобы по-настоящему выложиться в работе, твои бедные лошади тратят почти все силы на борьбу с мартингалом. Странно мне, Ленгли. Лошадей ты вроде бы любишь. Неужели тебе неясно, что лошадь не станет хорошей, если ее движения скованы. Кроме этого, мартингал иногда бывает просто опасен. Ты, наверное, знаешь: когда у лошади голова и шея свободны, она сохранит равновесие, даже если споткнется. А вот с мартингалом, скорее всего, упадет. Ну, – усмехнулся хозяин, – теперь я, наконец, высказал тебе все свои доводы, Ленгли. Прошу, подумай. Если знаток лошадей, вроде тебя, откажется от мартингала, это послужит хорошим примером. Многие наверняка захотят сделать то же.

Мистер Ленгли какое-то время молчал.

– Кажется, ты все-таки прав, – наконец произнес он. – И насчет солдат ты попал в самую точку. Я подумаю над твоим предложением, Дуглас.

 

Глава XII

Ненастье

Поздней осенью сквайр собрался в поездку по какому-то важному делу. Править он решил сам, но так как путь был неблизкий, мы взяли с собой на всякий случай и Джона. Меня запрягли в фаэтон. Из всех экипажей это мой самый любимый. Он легок, колеса высокие и вертятся просто отлично.

Конечно, погоду я предпочел бы получше. Дожди шли уже несколько дней подряд, а ветер так разгулялся, что опавшие листья носились в воздухе тучами. Впрочем, это мне не слишком мешало. От самого дома я бежал очень резво и остановился только возле шлагбаума, который перегораживал въезд на деревянный мост через реку.

Этот мост как бы лежал на крутых берегах реки. В половодье поверхность его захлестывало течением, и только крепкие перила, которые шли с обеих сторон, защищали людей и их экипажи от падения в воду. Пока хозяин платил за проезд по мосту сторожу у шлагбаума, тот с тревогой разглядывал воду.

– Река прибывает, сэр, – предостерег он. – Ночь, видно, выдастся не из легких.

Шлагбаум открыли. Я перевез фаэтон на тот берег. Теперь путь наш лежал вдоль лугов, которые уже были целиком покрыты водой. Когда дорога шла под уклон, мои ноги тоже оказывались в воде по щиколотку.

Однако грунт еще не размыло, хозяин управлял мною правильно, и я двигался с прежней легкостью.

Когда мы приехали в город, меня ждал чудесный обед. Сил у меня вскоре настолько прибыло, что я уже мог снова везти хозяина. Сквайр Гордон, однако, появился очень не скоро. Дела задержали его почти до самого вечера, и, когда мы выехали обратно, солнце уже садилось.

Ветер задул сильнее.

– Знаете, Джон, – донесся вдруг до меня голос хозяина, – ни разу в жизни не приходилось мне ехать в подобную бурю.

Мне тоже такого раньше не приходилось. Когда дорога пошла через лес, я увидел, как ветер с воем сгибает большие деревья, словно травинки. Это было так страшно, что я весь дрожал.

– Дела… – услышал я голос Джона. – Не очень-то будет приятно, если такое вот деревце бухнется на голову.

Едва он это успел сказать, послышался оглушительный треск, и прямо передо мной на дорогу рухнул громадный дуб. Мне сделалось жутко. Я замер на месте и, содрогаясь всем телом от ужаса, ждал, что последует дальше. Плохо воспитанный конь наверняка попытался бы спастись бегством. Но могу с гордостью вам сказать, мне даже в голову такое не приходило.

Джон спрыгнул на землю и встал со мной рядом. Теперь мне было уже не так страшно. Хозяин вышел из экипажа и поглядел на дорогу.

– Вот это да! – услышал я его голос. – Еще бы чуть-чуть, и от нас осталось бы мокрое место. Как же мы теперь дальше поедем, Джон?

– Вперед никак не пробраться, – отвечал кучер. – Дерево перекрыло нам всю дорогу. Единственный выход – ехать назад к перекрестку. Там есть еще дорога к мосту. По ней, конечно, получится дольше. Но ничего, Черный Красавчик у нас пока свежий. Только домой попадем поздно.

К мосту мы приблизились совсем в сумерках. Но всё же смогли разглядеть, что середина его полностью залита водой. Правда, все местные жители к этому настолько привыкли, что даже не осаживали у моста лошадей. Сквайр Гордон тоже не стал сбавлять скорость. Я резво взбежал на мост. Внезапно меня охватила такая тревога, что я остановился как вкопанный.

– Давай же, давай, Красавчик! – приказал сквайр Гордон и даже легонько ударил меня хлыстом.

Но какая-то сила по-прежнему держала меня на месте, и я не двигался. Хозяин ударил хлыстом сильнее. Я и тут продолжал стоять.

– Видимо, что-то случилось, сэр, – догадался Джон.

Он вылез из фаэтона, внимательно меня осмотрел и попытался потянуть вперед под уздцы. Я изо всех сил упирался. У меня не было другого способа ему объяснить, что я не имею права идти сейчас по мосту. Тут на другом берегу выскочил из своего домика сторож.

– Стойте! Стойте! – размахивая во все стороны фонарем, кричал он. – Нельзя ехать дальше!

– Что еще там случилось? – громко осведомился сквайр Гордон.

– Бурей разрушило мост, – объяснил сторож. – Еще немного, и вы все свалились бы в воду.

– Невероятно! – воскликнул хозяин.

А Джон наклонился ко мне и сказал:

– Спасибо тебе, Черный Красавчик!

Аккуратно развернув, он повел нас на другую дорогу, которая шла вдоль реки. Буря к этому времени уже унялась. Стоял темный и тихий вечер. Хозяин пустил меня рысью вперед. Копыта мои так бесшумно ступали по мягкой дороге, что слышался шорох колес фаэтона.

Долгое время хозяин и Джон ехали молча. Потом сквайр Гордон очень серьезно сказал:

– Если бы Черный Красавчик меня послушался, мы бы, скорее всего, уже были покойниками. Течение тут, Джон, очень быстрое. Никто бы просто не успел нас спасти.

Хозяин снова умолк. Потом он принялся объяснять Джону очень сложные вещи… Даже такому развитому коню, как я, оказалось понятно не все. Я уловил лишь общую суть. Господь наделил людей разумом, и они могут осмысливать всё, что с ними случается, говорил Джону хозяин. Животным Бог дал вместо разума чувства, которые в минуты опасности оказываются куда совершеннее разума. Потому-то животным и удается так часто спасать хозяев.

Джон был согласен со сквайром Гордоном. Он тут же привел множество фактов из жизни лошадей и собак.

– Ох, сэр, – со вздохом добавил наш кучер, – если бы совершенно все люди придавали побольше значения лошадям и собакам, в мире сделалось бы гораздо лучше.

По-моему, правоту своих слов Джон доказывал личным примером. Он всех животных очень любил. Вот и сложилась у нас в конюшне такая здоровая атмосфера.

Беседа сквайра и Джона настолько меня взволновала, что я не заметил, как мы поравнялись с воротами Бертуик-парка. Там нас давно уже ждал садовник. Как выяснилось, его послала хозяйка. Едва стемнело, она начала волноваться. Джеймса немедленно усадили на Джастиса, и он поскакал к мосту узнать, не появились ли мы еще там. А садовнику было велено караулить нас у ворот.

У двери дома горел яркий свет. Все верхние окна были тоже освещены. Хозяйка выбежала нам навстречу.

– Слава Богу, все целы! – вскричала она. – А я тут нагородила себе всяких ужасов. С вами, правда, ничего не случилось?

– Ничего, дорогая, – немедленно успокоил ее сквайр Гордон. – И благодарить за это мы должны твоего Красавчика. Не будь он таким умным, мы ухнули бы с моста прямо в реку.

Они о чем-то еще говорили, но я не слышал. Джон увел меня в денник. Ох и ужин же он мне устроил в тот вечер! Он дал мне кашицу из отрубей, бобы и овес. По-моему, ничего нет вкуснее на свете. Дождавшись, пока я доем, Джон подстелил мне мягкой соломы. Я лег на нее и тут же заснул. Все-таки эта поездка порядком меня измотала.

 

Глава XIII

Отметина дьявола

Однажды мы с Джоном ездили по какому-то поручению сквайра Гордона. По дороге обратно нам пришлось быть свидетелями отвратительной сцены. Какой-то мальчишка, сидя верхом на замечательном черном пони, заставлял его прыгать через ворота. Пони, понятное дело, отказывался. Нам с Джоном немедленно стало ясно, что эти ворота слишком высоки для него. Но мальчишка знать ничего не желал. Каждый раз, как пони сворачивал в сторону от ворот, он сек его больно кнутом. Когда пони не прыгнул и в пятый раз, мальчик спешился и изо всех сил отхлестал несчастную лошадь. Под конец он ударил черного пони по голове, снова вспрыгнул в седло и послал его через ворота. Но пони все равно прыгать не стал. Только на этот раз, вместо того чтобы свернуть налево, подался вправо и наклонил голову. Мальчик мгновенно перелетел из седла прямо в живую изгородь, а пони полным галопом устремился домой.

– А-а-а! – пытаясь выбраться из колючек, истошно орал мальчишка. – Вы что, не видите? – злобно уставился он на Джона. – Помогите мне!

– Нет уж, спасибо! – захохотал Джон. – Мне кажется, ты сейчас здесь находишься именно там, где надо. Так ты, по крайней мере, больше не причинишь мучений бедному пони.

С этими словами Джон тронул повод, и мы поехали дальше.

– Вот только боюсь, этот мальчик, кроме жестокости, к тому же еще может и наврать, – размышлял вслух Джон. – Знаешь, Красавчик, мы вот, пожалуй, что сделаем. Сейчас будут ворота фермы мистера Бушбая – отца мальчишки. Завернем к нему на минутку. Если мы не расскажем правду, наказанием угостят не мальчишку, а ни в чем не повинного пони.

Свернув направо, мы очутились на заднем дворе, совсем рядом с фермерским домом. Мистер Бушбай выбежал нам навстречу. Его жена тоже была во дворе. Она стояла у самых ворот с таким видом, словно очень кого-то ждала.

– Не встречали где моего сынишку? – осведомился с тревогой фермер. – Он уехал кататься на черном пони. А как раз только что пони вернулся назад без всякого седока.

– По-моему, сэр, вашему пони без седока вообще лучше, если сынишка ваш так на нем ездит, – ответил Джон.

– Что-то я вас не совсем понимаю, – удивился фермер.

– Зато я все совсем понял, – укоризненно покачал головой наш конюх. – Только что сам видал, как этот мальчишка издевался над вашим пони. Умное животное не хотело прыгать через ворота, которые были ему чересчур высоки. А сынок ваш за это жестоко его избивал. По-моему, ваш пони и так слишком долго сдерживался. В конце концов у него, конечно, терпение лопнуло, вот мальчишка и полетел в кусты. Ваш сынок очень меня умолял помочь ему выбраться. Но уж, извините меня, пожалуйста, сэр, я просто уехал. Потому что на меня прямо гнев находит, если я вижу, как человек плохо обращается с лошадью или другим животным. Никому нельзя такое спускать. Иначе за первой жестокостью непременно случится вторая. Так что пусть уж сынок ваш побудет немного в колючках.

– Бедный мой! Бедный сыночек! – заголосила вдруг жена фермера. – Как ему там, в кустах, наверное, больно! Побегу к нему!

– Ну уж нет! – не слишком ласково ответил ей фермер. – Ты сейчас пойдешь в дом, а Биллом я сам займусь. Ему не жалость требуется, а хорошая взбучка. Он не впервые такое выделывает с моим пони. Теперь у меня просто отеческий долг его проучить. А вам, Менли, – крепко пожал фермер руку нашему Джону, – большое спасибо за правду.

Мы поехали дальше. Джон до самого дома посмеивался. В конюшне он рассказал обо всем Джеймсу.

– Так этому Биллу и надо! – обрадовался помощник конюха. – Я знаю его по школе. Поначалу он задирал перед нами нос, потому что папаша его из богатых фермеров. Но самое в нем плохое – любовь к издевательствам. Как увидит мальчишку помладше и послабее, так обязательно бьет. Нам это совсем не нравилось. Однажды мы вывели Билла на школьный двор и там ему дали понять, что нам все равно, богатый его отец или, наоборот, бедный. Какое-то время он после этого был как шелковый. А потом я застукал его перед уроками в пустом классе. Он ловил мух, отрывал им крылья, а потом радовался, как несчастные твари по подоконнику ползают. Билл меня не заметил. А я так разозлился, что двинул его со всей силы в ухо. Видали бы вы, мистер Менли, как он испугался! Визг поднял такой, что учитель и все мои одноклассники пулей кинулись к нам. Учитель потом говорил, что ему вообще показалось, будто кого-то убили. Я не стал от него ничего скрывать. А несчастных мух он и без моей помощи увидел на подоконнике.

Сперва учитель сам хотел Биллу еще подбавить. Но потом обошелся простым наказанием. Посадил Билла на весь день перед классом, а потом еще целую неделю не выпускал на переменах играть во дворе вместе с нами. Учитель потом с нами долго беседовал о разных жестокостях. Он говорил, что хуже всего делать больно тому, кто беспомощный или слабее тебя. Но больше всего мне запомнилось, как учитель назвал жестокость отметиной дьявола. Если, говорит, вы увидите человека, которому доставляет удовольствие издеваться, – это верная принадлежность к дьяволу. А люди, которые ко всем идут с добротой и заботой, наоборот, близки Богу. Потому что Господь наш – это сама любовь.

– Милый мой мальчик! – ласково поглядел на помощника Джон. – Лучше, чем ваш учитель, про это не скажешь. Без любви и впрямь никакой веры в Бога существовать не может. Конечно, есть много недобрых людей, которые уши всем прожужжали о своей вере. Но где же там у них вера, если они обходятся без любви к ближнему и живым тварям? Такое, скажу я тебе, к настоящей праведности отношения не имеет.

 

Глава XIV

Джеймс Ховард

Однажды декабрьским утром Джон привел меня в денник после прогулки. Джеймс уже появился в конюшне с овсом для меня, когда мы вдруг увидали хозяина. Сквайр Гордон был очень серьезен. В руках он держал распечатанное письмо. Закрыв денник, Джон вышел к хозяину.

– Доброе утро, Джон, – поздоровался с ним сквайр Гордон. – Я вот пришел узнать, нет ли у тебя каких-нибудь жалоб на Джеймса.

– На Джеймса, сэр? – удивленно спросил конюх. – Какие же у меня могут быть жалобы?

– Ну, вдруг он работает не всегда добросовестно или с тобой непочтителен? – еще серьезнее посмотрел на Джона сквайр Гордон.

– Это Джеймс непочтительный и недобросовестный? – с возмущением отозвался тот. – Да кто вам только сказать мог подобную чепуху, сэр!

– Хорошо, хорошо, Джон, – закивал головой хозяин. – Ты уж прости, но я спрошу тебя еще одну вещь о Джеймсе. Нет ли каких-нибудь оснований подозревать, что он иногда вместо того, чтобы прогуливать лошадей, заходит куда-нибудь в гости, а лошади остаются на улице без присмотра?

– Ну уж нет, сэр! – покраснел от возмущения Джон. – Видать, какой-то большой недоброжелатель наговорил вам много неправды про Джеймса. Вы уж меня послушайте: верить такому нет ни одного основания. А про Джеймса я так вам скажу: более спокойного, честного, благоразумного и доброжелательного к лошадям человека в Бертуик-парке еще никогда не работало. Я без единой оглядки, сэр, доверяю нашему Джеймсу любую лошадь и буду при этом так же спокоен, будто бы сам ее обихаживаю. Так что если кому охота узнать настоящую истину о свойствах души Джеймса Ховарда, вы уж пошлите его ко мне, сэр, а не ко всяким там злобным клеветникам.

– Хорошо, хорошо, Джон, – улыбнулся сквайр Гордон. – Никто мне ничего плохого о Джеймсе не говорил. Просто я знаю, ты человек сдержанный и не слишком часто раздаешь похвалы. Вот и пришлось мне прибегнуть к маленькой хитрости. Рад, что наши с тобой мнения совпадают. Ну-ка, подойди к нам, мой мальчик! – повернулся хозяин к Джеймсу, который по-прежнему продолжал стоять у входа в конюшню. – Оставь свой овес и послушай меня внимательно. Утром я получил письмо от брата своей жены – сэра Клиффорда Уильямса из Клиффорд-холла. Он просит ему подыскать надежного молодого конюха. Тому, который уже тридцать лет у Клиффордов, не по силам справляться со всей работой. Поэтому сэр Клиффорд Уильямс хочет нанять старику напарника. Сперва на молодого конюха будет возложена только часть обязанностей. Когда же старик окончательно уйдет на покой, сэр Клиффорд поручит новому работнику всю конюшню. Условия моего родственника таковы: восемнадцать шиллингов в неделю, бесплатный костюм для конюха, парадная кучерская ливрея – тоже за счет хозяина, удобная спальня над каретным сараем и мальчик-помощник. Добавлю к этому, что сэр Клиффорд – очень хороший хозяин. Конечно, мне с тобой жаль расставаться, Джеймс. И Джону наверняка будет тебя не хватать.

– Это уж точно, сэр, – вздохнул конюх. – Но место у вашего родственника прямо завидное. Джеймсу оттуда может открыться большое будущее. Нет уж, хоть мне и грустно, но я ни за что не встану у него на пути.

– Кстати, сколько тебе сейчас лет, Джеймс? – поинтересовался хозяин.

– В мае исполнится девятнадцать, – почтительно отвечал тот.

– Не маловато для кучера? – посмотрел сквайр Гордон на Джона.

– В общем-то, предпочтительней, чтобы постарше, сэр, – согласился конюх, – но в случае с Джеймсом вполне достаточно и тех лет, которые у него уже есть. Рост у него высокий. Сила хорошая. А уж доверять ему можно не меньше, чем самым честным и взрослым людям. Только вот опыта управления экипажем у нашего Джеймса пока маловато, но рука у него, сэр, легкая, а глаз острый. Думаю, я его быстро всему научу, и тогда уж любая лошадь под его руководством ощутит себя в полном порядке.

– Твоя рекомендация для сэра Клиффорда все решает, – сказал сквайр Гордон. – Он как раз говорит в письме, что если есть человек, которого обучал ты, то он предпочтет его остальным. Так что, мой мальчик, – повернулся хозяин к Джеймсу, – теперь подумай как следует, поговори с мамой, а когда решишь, дай мне знать.

Хозяин погладил меня, попрощался с Джоном и с Джеймсом и ушел домой. Несколько дней спустя вопрос о переходе Джеймса был решен окончательно. К новой работе у сэра Клиффорда он приступит через полтора месяца. А до этого срока ему нужно как следует научиться управлять экипажем.

Прежде нас с Горчицей запрягали только для поездок хозяйки. А теперь каждый из членов семьи по любому поводу приказывал закладывать экипаж, чтобы Джеймс побыстрее освоил нелегкое ремесло кучера. Первые несколько раз Джон сидел рядом с Джеймсом. Потом наш молодой кучер стал уверенно управлять нами один. Хозяин изобретал для Джеймса все новые трудности. В городе он постоянно придумывал для себя дела на всяких узких и неудобных улочках или вдруг говорил, что ему непременно нужно попасть на вокзал к прибытию поезда. Дело в том, что к вокзалу вел мост, на котором разъехаться со встречным экипажем мог только опытный кучер. К чести Джеймса могу сказать: он ни разу не попал в аварию на мосту. По-моему, такими успехами каждый вправе гордиться.

 

Глава XV

Старый конюх на постоялом дворе

Еще через несколько дней хозяин с хозяйкой вдруг собрались к друзьям, которые жили в сорока шести милях от Бертуик-парка. Правил нами в этой поездке конечно же Джеймс. Должен заметить, что местность, по которой мы ехали, относится к числу трудных. Она вся покрыта холмами и состоит из одних подъемов и спусков. Тем не менее Джеймс проявил мастерство просто редкостное для столь молодых лет. Когда дорога шла под гору, наш умный юноша вовремя ставил карету на тормоз, и ничто не толкало сзади ни меня, ни Горчицу. А как только начинался подъем, кучер освобождал колеса, и мы с легкостью тянули экипаж в гору. Если подъем оказывался слишком долгим, Джеймс разворачивал экипаж под небольшим углом к дороге. Это было с его стороны очень мудро, потому что карета не тянула нас своей тяжестью назад под гору. Преодолев в первый день целых двадцать три мили, мы с Горчицей не чувствовали себя разбитыми. Такое возможно только при очень хорошем кучере.

К тому времени как зашло солнце, мы въехали в город, где хозяину и хозяйке предстояло провести ночь. Для этого они выбрали самую лучшую гостиницу. Гостиница располагалась в центре и впечатляла своими размерами. Джеймс направил нас через арку во двор. Там были денники и каретный сарай. Как только мы появились, навстречу выбежали два конюха. Один, помоложе, стал распрягать Горчицу. А тот, который постарше, посвятил себя мне. Это был пожилой человек небольшого роста и располагающей внешности. Двигался он очень проворно, но припадал при этом на одну ногу. Никогда я еще не видел, чтобы кто-нибудь с такой скоростью умудрился распрячь и вычистить лошадь. Не успел я даже как следует осмотреть двор, как этот мастер своего дела уже поставил меня в конюшню. Увидев меня в деннике, Джеймс рот разинул от изумления. Он подошел ко мне и придирчиво ощупал меня со всех сторон. Но шерсть моя была совершенно чиста и блестела.

– Вот это да! – еще сильнее удивился Джеймс. – Я думал, что быстро работаю с лошадьми, а Джон наш еще быстрее. Но вы, – с восхищением оглядел он старого конюха, – просто побиваете все рекорды того, что раньше мне приходилось наблюдать.

– Каждый день тренировка, и всё тут, – отвечал со сдержанной гордостью конюх. – Я так кручусь подряд уже сорок лет, – весело улыбнулся он Джеймсу. – Плохого бы я был о себе мнения, если бы ничему за это долгое время не выучился. Мне, знаешь ли, теперь кажется, что быстро проделывать с лошадьми всякие чистки и расседлания даже легче, чем медленно. Начни я с этим так долго возиться, как некоторые, мне, наверное, просто жизнь опостылела бы. Мне как двенадцать исполнилось, так меня приставили к лошадям. Где я с тех пор только не работал! И в охотничьих конюшнях, и при бегах. Даже в жокеях себя испытал. Роста, как видишь, я мелкого и на скачках хорошо отличался. Целых два года подряд я участвовал в разных заездах. А после произошла неудача. Во время заезда моя лошадь упала на скользкой траве, я поломал колено, и дальнейшего толка от меня, в смысле жокейства, конечно, не стало. Но я все равно уже без лошадей себе жизни не представлял. Вот и нанялся в эту гостиницу. Должен сказать, опыта тут по части знания лошадей как нигде наберешься. Вот, например, по этому твоему коню, – внимательно поглядел на меня старый конюх, – сразу видно хорошее обращение. Смотри, какой он спокойный, доброжелательный, поворачивается, куда надо, даже копыта при чистке всегда поднимает по первому требованию и без скандала. А к другой какой-нибудь лошади подойдешь, она и шарахнется, и послушания не проявит, а порой тебя даже лягнет. В таких случаях я на лошадь совсем не сержусь. Потому что в плохом поведении вина не ее. У лошади, как и у человека, весь характер от воспитания. Помнишь, в Библии говорится: наставь дитя на дорогу верную, и оно уже никуда с нее не свернет. Ну, если кто-нибудь только не примется его насильственной мерой сворачивать. Так и с лошадью: тот, кто с ней хорошо обращается, растит существо доброе, верное людям. А если лошадь с детства бить и запугивать, она иногда вырастает опаснее дикого зверя.

– Как вы умно говорите! – с восхищением поглядел на старого конюха Джеймс. – Наш хозяин тоже о лошадях подобного мнения.

– Значит, он для своих лошадей не хозяин, а прямо находка, – произнес конюх. – Как же его зовут?

– Сквайр Гордон, – ответил Джеймс. – Он живет по ту сторону Беконских холмов, в Бертуик-парке. Может быть, вы о нем слышали?

– Еще бы! – одернул конюх свой желто-зеленый жилет в полоску. – Этот сквайр – личность известная. И в лошадях хорошо разбирается, и наездника в нашем графстве лучше его просто нет.

– Да, – подтвердил Джеймс. – Только с тех пор, как погиб молодой хозяин, сквайр Гордон редко когда в охотах верхом принимает участие.

– Читал я в газетах об этой истории, – отозвался со вздохом конюх. – Ужасно мне жаль было тогда юного Гордона. Какое несчастье! И юноша кончился прямо во цвете лет, и лошадь погибла отличная.

– Не говорите, сэр! – погрустнел Джеймс. – Конь был великолепный! К слову, он Черному Красавчику приходился братом. Они даже внешне похожи.

– Я тогда много думал над этим несчастьем, – с силой потер лоб пожилой конюх. – Молодого сквайра жалко, конечно, до слез. Но все-таки виноват он сам. По-моему, для прыжка неудачнее места нарочно не выберешь. Забор, ручей, а потом обрыв. Да бедная лошадь при всем желании не могла ничего разглядеть! При такой обстановке даже наездник с опытом скорее всего бы разбился. Ох уж этот азарт охоты! Как только люди не понимают, что лисий хвост не стоит ни человеческой жизни, ни жизни лошади!

Тут второй конюх привел в денник Горчицу, и нам вместе дали овса. Еще раз внимательно нас осмотрев, Джеймс и пожилой конюх повернулись и побрели на улицу.

 

Глава XVI

Пожар

Совсем поздно вечером конюх помладше привел в конюшню новую лошадь и еще какого-то молодого человека с трубкой в зубах. Пока конюх возился с лошадью, человек этот с ним разговаривал. Потом конюх ему сказал:

– Поднимись, пожалуйста, на чердак, Тоулер, и принеси сена. Мне нужно дать его этой лошади. Только трубку свою здесь оставь.

– Ладно, – ответил Тоулер и поднялся по лестнице.

Скоро его шаги раздались прямо над моей головой. Потом он спустился с охапкой сена в руках. Конюх покормил лошадь и вместе с молодым человеком ушел. Еще чуть погодя Джеймс заглянул пожелать нам с Горчицей спокойной ночи. Когда же и он удалился, конюшню заперли до утра на засов.

Среди ночи чувство ужасной опасности заставило меня подняться с подстилки. Лишь окончательно пробудившись, я начал кое-что понимать. В конюшне стояла невыносимая духота. Горчица кашляла. Другие лошади тоже проснулись и выказывали крайнее беспокойство. Тьма стояла кромешная. Я не мог ничего разглядеть. Резкий запах в конюшне усиливался. Дышать стало труднее. Из открытого люка, который вел на чердак, доносились странные и тревожные звуки. Будто туда забрались какие-то люди и с треском ломали сучья. Я не понимал еще, что случилось, но от неясного страха меня сотрясала дрожь. Других лошадей тоже охватил ужас. Они топали и пытались сорваться с привязи.

Наконец я услышал шаги во дворе. Дверь конюшни открылась. Молодой конюх начал одну за другой отвязывать лошадей. По тому, как он торопился, я почувствовал, что ему очень страшно, и сам начал еще сильнее трястись. Другие лошади тоже шарахались от него. Молодой конюх вбежал в мой денник. Он попытался вывести меня силой, но у него конечно же ничего не вышло. Другие лошади тоже не подчинились. Тогда конюх в полной панике выбежал вон.

Оглядываясь сейчас с высоты прожитых лет на то давнее происшествие, могу заявить, что все лошади, включая меня, по собственной глупости тогда едва не погибли. Мы просто поддались панике. А так как место нам всем было чужим, казалось, будто опасность исходит буквально от каждого, кто к нам приближается. Хорошо еще, что свежий воздух проник сквозь открытую дверь. Дышать стало легче. Я немного пришел в себя и глянул наверх. В открытом люке мелькали красные отблески. Треск раздавался сильнее прежнего.

– Пожар! Пожар! – вдруг услышал я крики с улицы.

Тут в конюшню вошел старый конюх. В отличие от своего помощника он совершенно не нервничал, а спокойно приблизился к одной из лошадей и повел ее из конюшни. Когда он вернулся за другой лошадью, треск наверху перешел в рев.

– Ну, красавцы мои! – услышал я родной голос Джеймса. – Просыпайтесь и пошли отсюда скорее. Пора, пора, милые!

Джеймс говорил так весело и спокойно, что у меня сразу же отлегло от сердца. «Если ему не страшно, значит, нам всем ничего не грозит», – решил я. С этого момента я просто слушал его приказания и старался их в точности выполнить.

– Давай, Красавчик, – приговаривал Джеймс. – Сейчас наденем уздечку и быстренько выберемся из этого пекла.

С этими словами Джеймс снял с себя шейный платок, осторожно повязал его мне на глаза и, по-прежнему говоря что-то ласковое, вывел меня на улицу.

– Эй, подержите-ка кто-нибудь моего Красавчика! – снимая платок с моих глаз, крикнул он. – Мне надо вывести еще одну лошадь.

Он поручил меня заботам широкоплечего мужчины высокого роста и снова исчез в конюшне. Я заржал ему вслед. Мне было очень за него страшно.

Во дворе собиралось все больше людей. Одни наблюдали. Другие, боясь, как бы пламя не охватило каретный сарай, спешно выкатывали на улицу экипажи. Третьи стерегли лошадей, которых уже успели вывести из конюшни. Все окна гостиницы, которые выходили во двор, были распахнуты. В них тоже виднелись люди.

Окутанные густым едким дымом, в дверях конюшни появились Горчица и Джеймс.

Я внимательно следил за входом в конюшню. Дым внутри становился гуще, всполохи пламени были все ярче, и мне опять стало страшно.

– Джеймс! Джеймс Ховард! Где ты? – услыхал я вдруг совсем рядом голос мистера Гордона.

Сквайр остановился совсем рядом с конюшней.

– Джеймс! Джеймс! Ответь мне! – вновь закричал он.

В это время из конюшни послышался оглушительный грохот.

«Все кончено! Бедный Джеймс!» – скорбно заржал я. Но всего секунду спустя в моем голосе уже не было ни одной грустной ноты: окутанные густым едким дымом, в дверях конюшни появились Горчица и Джеймс!

– Мой мальчик! Да ты у нас настоящий герой! – воскликнул хозяин. – Надеюсь, не ранен?

Джеймс улыбнулся, кашлянул и отрицательно покачал головой.

– Таких смельчаков, как он, еще поискать, – с восхищением произнес высокий мужчина, который меня стерег.

– Совершенно с вами согласен, – с гордостью ответил сквайр Гордон. – А теперь, – повернулся он к Джеймсу, – выводи лошадей со двора.

Мы уже подошли к арке, которая выходила на площадь, когда из нее с шумом и грохотом вылетела повозка красного цвета. Везли ее две сильные лошади.

– Пожарные! Пожарные едут! – закричали в толпе.

Пламя уже плясало над крышей конюшни. Соскочив со своей повозки, пожарные принялись за работу. Больше я ничего не видел. Хозяин и Джеймс быстро вывели нас с Горчицей на площадь. За аркой оказалось неожиданно тихо. Лишь время от времени мой чуткий слух в ночи улавливал отдаленные крики. На небе ярко сияли звезды.

На другой стороне рыночной площади находилась другая гостиница. Сквайр Гордон отвел нас туда. Вызвали конюха. Едва тот появился, хозяин сказал Джеймсу:

– Оставайтесь тут, а мне нужно вернуться. Миссис Гордон, наверное, очень волнуется.

Я смотрел сквайру Гордону вслед. По-моему, прежде он никогда не двигался с такой быстротой. Итак, ужасы этой ночи были для нас позади. Однако отнюдь не для всех лошадей пожар в конюшне закончился столь счастливо. Прежде чем меня и Горчицу завели в денники на новом месте, мы услыхали ужасные вопли. Мы сразу всё поняли. Это последний раз взывали к людям о помощи лошади, которых не смогли вывести из горящей конюшни. Вот почему, несмотря на прекрасное обхождение конюха в новой гостинице, остаток той ночи мы с Горчицей провели с тяжелыми чувствами.

Наутро хозяин пришел нас проведать. Он долго беседовал с Джеймсом. Мы разобрали не все слова, но нам было ясно, что сквайр Гордон не скупится на похвалы нашему молодому кучеру. Джеймс от радости покраснел, рот его растянулся в улыбке.

– Мы решили остаться тут еще на один день, – объявил под конец Джеймсу сквайр Гордон. – Жена моя очень нервничала всю ночь. Теперь она чувствует себя совершенно разбитой. Ей надо как следует отдохнуть. Так что до завтра отдыхай, Джеймс.

Конечно же Джеймс первым делом пошел разузнать о вчерашней трагедии. Вернувшись, он рассказал все конюху.

– Первоначально никто не мог разобраться в причинах пожара, – говорил наш Джеймс. – А после один человек вспомнил, что видел вчера вечером Дика Тоулера. Тоулер, покуривая, зашел в конюшню, а когда вышел, трубки в его зубах уже не было. Тут у помощника конюха тоже в памяти всплыло, что Тоулер поначалу курил. Потому помощник-то и потребовал у него вынуть трубку изо рта, когда тот на чердак за сеном отправился. Дик Тоулер, конечно, не вынул, только ни в чем не признался. Но и без всяких признаний теперь все стало ясно.

Мы с Горчицей слушали и возмущались. Можно ли таким, как этот Дик Тоулер, доверять жизнь лошадей! Наши конюхи Джон и Джеймс ни за что бы не стали курить в конюшне. И никого другого с трубкой или сигарой ко входу в конюшню близко не подпустили бы. Даже самого сквайра Гордона.

Самое печальное Джеймс сообщил конюху под конец. От конюшни остались одни лишь стены. Крыша и балки рухнули. Под ними сгорели заживо две прекрасные лошади.

 

Глава XVII

Что рассказал Джон Менли

На следующее утро мы были снова в дороге. Больше никаких происшествий нас не подстерегало, и к вечеру мы добрались до друзей хозяина. Меня и Горчицу устроили в чистых, уютных денниках. Пожевывая овес, мы слушали беседу Джеймса и местного конюха. Он оказался очень приятным и доброжелательным человеком. Услыхав, как Джеймс выводил меня и Горчицу из конюшни во время пожара, конюх друзей сквайра Гордона с большим уважением произнес:

– Да ты, молодой человек, просто мастер! Я-то уж точно знаю, какой это труд – вывести лошадь из конюшни, когда разразится пожар или, там, наводнение. Сколько их в денниках ни есть, они все дружно сопротивляются выходу. Тут от конюха нужно много сообразительности и доверительного отношения с лошадьми.

Сквайр Гордон с женой провели в гостях у друзей два дня. Еще два дня ушло на дорогу, и мы, наконец, возвратились домой. Встреча с Джоном нас очень растрогала. Мы все по нему очень соскучились. Впрочем, он по нас – тоже. Лицо у него прямо светилось от радости.

Нас с Горчицей завели в денники, а Джон и Джеймс остались в конюшне чуть-чуть побеседовать.

– Вы, случайно, не знаете, кого собирается взять хозяин на мое место? – спросил Джеймс.

– Маленького Джо Грина. Того, что в сторожке живет, – отозвался Джон.

– Джо Грина? – отер ладонью пыль с рукава Джеймс. – Да он же совсем ребенок!

– Ему уже четырнадцать с половиной! – возразил конюх.

– Никогда бы не подумал! – удивился Джеймс. – Рост у него просто какой-то…

– Правильно, – кивнул головой Джон. – Рост не самая сильная его сторона. Но ты как-нибудь посмотри, какой он проворный в работе. Еще у него душа очень добрая, и попасть он сюда сильно хочет. И наш сторож, его отец, тоже считает подобный выбор судьбы для своего сына завидным. Хозяин к Джо расположен. Вот мы с мистером Гордоном и условились. Я беру Джо на испытание. Если за шесть недель я увижу, что он мне совсем не подходит, сквайр Гордон найдет другого помощника.

– Шесть недель! – недоуменно уставился на конюха Джеймс. – Да вы его за шесть месяцев всему не обучите. Ну и работы же у вас теперь будет!

– Пожалуй, ты прав, – услышали мы с Горчицей смех Джона. – Работа меня всю жизнь по пятам преследует. Зато мне не скучно.

– Мистер Менли! Какой же вы добрый! – воскликнул Джеймс. – Хотел бы я походить хоть немного на вас!

– Не очень-то обязательно походить на кого-то, кроме себя, – немного смутился Джон. – Но ты, мальчик мой, скоро уходишь от нас в большой мир, и, пожалуй, мне надо все-таки поделиться кое-чем из собственной жизни. Мне исполнилось столько же, сколько Джо Грину, когда отца с матерью унесла лихорадка. Они болели всего десять дней, а потом умерли. Мы с хромоногой сестренкой Нелли остались сиротами. И ни единого родственника на этом свете, чтобы помочь! Я работал на ферме, но моих денег едва хватало на еду одному. Нелли уже хотели отправить в приют. Тут и вмешалась в нашу судьбу миссис Гордон. Она разыскала одну такую вдову, миссис Мэллет, и сняла у нее для моей сестры комнату. Потом миссис Гордон нашла для Нелли работу. Сестренка моя начала по заказу вышивать и вязать. Когда сестренка здорова, она это делает. А как сляжет в постель, хозяйка распоряжается всякую работу ей прекратить и посылает ей на дом еду повкуснее, а заодно всякие там подарочки – для радости. Недаром же Нелли зовет миссис Гордон своей второй матушкой и хранительницей! Вскоре моя судьба тоже определилась. Тут уж сам сквайр постарался. Он нанял меня в помощники старому Норману, который тогда возглавлял все на этих конюшнях. Жалованья мне положили в неделю три шиллинга. На это я мог сам прокормиться и сестренке помочь.

Я сейчас как вспомню себя тогда, сочувствую старому Норману. Вид у меня был совсем неважный. И навыков в обращении с лошадьми тоже маловато было. Норману в его годы куда больше бы подошел в помощники опытный конюх. Но он со мной мучился, прямо как с родным сыном, и целиком передал мне свое умение. Через пять лет старик умер. А меня хозяин определил заместо него. Теперь у меня самый высокий заработок среди всех конюхов в графстве. Я не только живу хорошо, но и откладываю на старость. И Нелли моя ни в чем не нуждается. Теперь, думаю, Джеймс, тебе ясно, отчего я не отказался от Джо из сторожки? Даже будь он еще незаметнее ростом, и тут бы его испытал! Конечно, без тебя мне трудно придется и скучно немного, – опустил вдруг голову Джон, – но из мальчишки, возможно, сделаю человека. Знаешь, я рад, когда хоть что-то выходит по-доброму.

– Да, мистер Менли, – задумчиво произнес Джеймс. – Уж вы-то совсем не из тех, кто кидает дрова только в свой очаг.

– Не из тех, – кивнул головой Джон. – Мне не стоит и пробовать становиться таким. Как подумаю, что сделалось бы со мной и Нелли без сквайра Гордона с его доброй женой, и охота для себя только жить сразу пропадает. А Черный Красавчик с Горчицей, по-твоему, тут бы сейчас стояли, если бы ты о себе слишком думал? – внимательно поглядел конюх на Джеймса. – Может быть, для кого-то кидать дрова только в свой очаг и спокойнее. Но мне так не нравится. И тебе, видимо, не подходит.

– Точно! – громко захохотал Джеймс.

Глаза его вдруг заблестели, и он с дрожью в голосе проговорил:

– Знаете, мистер Менли, лучше вас друга у меня нет, и родной вы для меня не меньше, чем матушка. Пожалуйста, не забудьте меня, даже когда я уеду на новое место.

– Вот уж забыть тебя мне никак не удастся! – воскликнул Джон, и на глазах его тоже блеснули слезы. – Смотри у меня! Если чего понадобится, в ту же минуту мне сообщи. И вообще, я всегда для тебя тут есть.

На другой день в конюшню явился Джо. Он хотел хоть чуть-чуть поучиться у Джеймса. Тот сперва показал новичку, как подметать конюшню. Затем Джо поручили носить солому и сено. А вскоре он уже чистил упряжь и мыл экипажи. Джо очень хотелось ухаживать за лошадьми. Но для меня и Горчицы он был слишком маленького роста. Тогда наш умница Джеймс выбрал для его обучения Меррилегса. Джо оказался таким смышленым, что через несколько дней Джон полностью поручил серого пони его заботам. Меррилегс поначалу очень сердился.

– Как это можно доверить судьбу благородного пони какому-то начинающему ученику! – возмущенно сказал он однажды мне.

Две недели подряд Меррилегс ходил страшно надутый. А потом вдруг признался мне по секрету, что был не совсем прав и теперь считает этого юношу не безнадежным.

Наконец наступил день отъезда нашего Джеймса. Он был очень расстроен.

– Прямо не знаю, как буду там жить! – делился он с Джоном. – Все из живых существ, которые дороги мне, остаются здесь. И ты, Джон, и матушка, и сестра Бетси, и мой серенький друг Меррилегс, и остальные прекрасные лошади, и хозяин с хозяйкой. А к кому я там попаду, совершенно неизвестно. Конечно, у нового моего места будет больше почета. И денег я стану посылать матушке много. Но мне куда больше хотелось бы остаться с вами на целую жизнь!

– Я тебя понимаю, мой мальчик, – с сочувствием отвечал старший конюх. – Если бы ты сейчас радовался, я просто глазам бы своим не поверил. Только горевать больше не следует. Хозяин определил тебя в хорошие руки. Там новые друзья обязательно заведутся. И умение свое с лошадьми в настоящем размере проявишь. Не каждому в твои годы такая честь достается.

Джон еще долго говорил с Джеймсом. Наконец молодой человек почти успокоился. Мы попрощались, и он уехал. После этого тосковать стали мы, а больше всех – Меррилегс. У него даже пропал аппетит. Тогда Джон стал вместе со мной брать его на прогулку. На ходу мы с Меррилегсом беседовали на разные темы. После этого серый пони съедал всё, что ему полагалось на ужин.

Новый наш мальчик Джо день ото дня работал все лучше. Его отец из сторожки тоже часто приходил помогать. Оказалось, и он с лошадьми обращаться умеет.

 

Глава XVIII

За доктором

Всего через несколько дней после отъезда Джеймса меня разбудил среди ночи громкий звон колокольчика. «Кому это понадобился так рано Джон?» – подумал я с удивлением. Почти тотчас же в домике Джона хлопнула дверь, и по звуку его шагов я понял, что он направляется к сквайру. Скоро он уже пробежал обратно и отпер двери конюшни.

– Красавчик! Красавчик! – услышал я его ласковый голос. – Просыпайся, дружок. Сейчас у тебя получится скачка как никогда.

Не успел я сообразить, в чем дело, как Джон уже надел на меня седло и уздечку. Сбегав за сюртуком, он влез в седло, и мы двинулись на быстрой рыси к хозяйскому дому. Сквайр с фонарем в руках ждал нас у двери.

– Ну, Джон, думаю, жизнь хозяйки зависит сейчас от того, насколько быстро ты сможешь доставить сюда доктора Уайта, – с волнением произнес мистер Гордон. – Вы уж с Красавчиком поспешите. Эту записку передашь доктору. Потом дай Красавчику отдохнуть немного, и как можно скорее назад.

– Слушаюсь, сэр, – отозвался Джон.

Садовника успели предупредить о нашем отъезде. Пролетев сквозь распахнутые ворота, мы с Джоном скакали без остановки сквозь парк, и деревню, и холмы. Джон сбавил скорость только перед воротами. За проезд через них следовало заплатить деньги сторожу. Джон постучал в сторожку.

– Вот, – протянул он деньги выбежавшему на стук человеку. – И держи ворота открытыми, пока не проедет доктор.

– Хорошо, – отвечал человек.

Мы снова пустились вперед. Перед нами была равнина.

– Ну, Красавчик, – сказал мне Джон, – теперь прошу тебя постараться как только можешь. Для нашей хозяйки сейчас твоя скорость важнее всего.

Услыхав про хозяйку, я понесся таким галопом, что копыта мои едва касались земли. Так я скакал без остановки две мили. Полагаю, даже мой дедушка, который взял приз на скачках в Нью-Маркете, не смог бы в ту ночь меня обойти.

– Какой же ты у меня молодец, Красавчик! – похлопал меня по шее Джон, когда я его вез по мосту. – Лучше тебя коня во всей Англии не найти. Можешь теперь бежать помедленней.

Однако, едва мост кончился, я поскакал с еще большей скоростью. Стоял легкий мороз, луна хорошо освещала дорогу. Мы миновали на полном скаку какую-то деревню. За ней начался подъем в гору.

Мы миновали на полном скаку какую-то деревню, потом дорога пошла под уклон.

Потом дорога пошла под уклон. Проскакав по ней восемь миль, я въехал в город. Там было так тихо, что стук моих подков далеко разносился по улицам. Я понял, что все крепко спят. Когда мы поравнялись с домом доктора Уайта, церковные часы пробили ровно три. Джон дважды позвонил в колокольчик, потом принялся нетерпеливо стучать кулаком в дверь. Наконец окно распахнулось.

– Что вам угодно? – высунул голову в ночном колпаке доктор Уайт.

– Миссис Гордон, сэр, заболела, – ответил скороговоркой Джон. – Хозяин боится, что она в любую минуту умрет. Едемте, пожалуйста, к нам побыстрее, мистер Уайт!

Доктор сразу всё понял.

– Подождите меня, я сейчас, – сказал он.

Захлопнув окно, он отпер дверь и вышел на улицу.

– К сожалению, я гонял свою лошадь весь день, – обратился он к Джону. – Теперь она совершенно без сил. А на второй лошади мой сын только что уехал к больному по вызову. Так что придется мне, видимо, ехать на вашем коне.

– Красавчик весь путь от дома проделал галопом, – принялся объяснять Джон. – По правилам, ему нужно бы дать сейчас отдых, но, думаю, у него сил хватит. И мистер Гордон при таких обстоятельствах, конечно, возражать бы не стал.

– Тогда дайте мне только одеться, – сказал доктор Уайт и снова побежал в дом.

Вскоре он вышел совершенно одетый. В руках у него был хлыстик.

– Вот это вы совершенно зря, сэр, – укоризненно покачал головой Джон. – Бить нашего Красавчика ни к чему. Он и так сейчас будет нестись во весь дух, пока хватит сил. Так что уж вы с ним поласковей.

– Хорошо, хорошо, Джон, – поспешил успокоить нашего конюха мистер Уайт. – Я поступлю так, как ты просишь.

С этими словами он вскочил на меня, и мы поскакали так быстро, что Джон моментально скрылся из виду. Не буду тратить особенно много слов на описание обратной дороги. Замечу только, что доктор Уайт был наездником куда хуже, чем Джон, а весил гораздо больше. Но я все равно старался скакать как можно быстрее и, думаю, вновь не посрамил репутации своего дедушки. Сторож не забыл оставить ворота открытыми. Мы пронеслись сквозь них с такой скоростью, что ветер свистел в ушах. Только когда дорога пошла на подъем, я немного замедлил шаг. Доктор сразу почувствовал мое состояние.

– Отдохни-ка немного, дружок, – останавливаясь, проговорил он.

Его предложение было мне очень кстати. Сил у меня почти совсем не осталось. Впрочем, чуть-чуть отдохнув, я настолько приободрился, что смог весьма сносным галопом домчать доктора Уайта до Бертуик-парка.

У ворот нас встречал садовник. А едва мы подъехали к дому, навстречу выбежал сквайр Гордон. Он даже не поздоровался с доктором, просто взял его под руку и, ни слова не говоря, скрылся с ним в доме.

На конюшню меня отвел Джо. Дорога обратно совершенно меня измотала. Ноги мои дрожали, пот стекал по ногам. Наверное, на всем моем теле не осталось ни единой сухой шерстинки. Кроме того, я был до такой степени разгорячен, что от меня поднимался пар.

– Ты, Красавчик, сейчас как горшок с раскаленной кашей! – воскликнул Джо.

Он старался изо всех сил помочь мне. Жаль, только опыта у него тогда было еще слишком мало. Он обтер мне насухо ноги и грудь, но не стал накрывать попоной. Видимо, Джо показалось, что мне и так слишком жарко. По той же причине он дал мне целое ведро холодной воды. Вода была такой вкусной, что я немедленно осушил ведро. После этого Джо принес мне овса и сена. Увидав, что я с аппетитом ем, он пожелал мне спокойной ночи и с чистой совестью удалился.

Будь где-нибудь рядом отец этого мальчика, он подсказал бы, как надо по-настоящему устроить меня перед сном. Но, на мое несчастье, садовник уехал по какому-то поручению в деревню. Вскоре после ухода Джо я затрясся от холода. Ноги мои болели, грудь тоже. Теперь я просто мечтал о теплой попоне. Но рядом никого не было, и мне не оставалось ничего другого, как терпеть до прихода Джона. Но нас друг от друга разделяло расстояние в восемь миль. Прикинув, что Джон не очень-то скоро проделает такой путь пешком, я опустился на соломенную подстилку и попробовал заснуть. Я еще долго страдал от мучительного озноба и боли. Наконец дверь конюшни открылась. Услыхав шаги Джона, я окончательно скис и издал жалобный стон.

– Красавчик! Что с тобой, милый? – склонился он надо мной.

Как мне хотелось поделиться с ним своими горестями! Но наш умный Джон научился понимать лошадей без всяких слов. Он тут же накрыл меня сразу несколькими попонами. Потом, сбегав в дом за горячей водой, он развел мне теплой кашицы из отрубей. Эта кашица оказала на меня самое благотворное действие. Поев ее, я немного согрелся и задремал. Джон так и не оставил меня до конца ночи. Иногда, просыпаясь, я слышал, как он с досадой бубнит под нос:

– Глупый мальчишка! Как же он мог забыть про попону! И водой, скорее всего, Красавчика напоил холодной. Такой помощник для меня совсем никуда не годится!

Конечно же, Джон говорил это просто в сердцах. Мы-то с ним знали, что сын сторожа – хороший и добрый мальчик. Мне, правда, от этого легче не стало. У меня сделалось воспаление легких, и я без боли даже вздохнуть не мог. Дни и ночи подряд Джон выхаживал меня как ребенка. Сквайр Гордон тоже часто ко мне заходил.

– Бедный мой, бедный конек! – сказал он мне однажды. – Ты ведь спас жизнь хозяйке. Да, да, именно спас.

Мне было тогда еще очень плохо, но сердце мое забилось от радости. И уж совсем понятная гордость охватила меня, когда сквайр Гордон сказал Джону:

– Доктор Уайт утверждает: если бы наш Красавчик его тогда не домчал так быстро, он не смог бы спасти миссис Гордон.

 

Глава XIX

«Только одно незнание»

Не помню точно, сколько я тогда проболел. Каждый день мне наносил визит лошадиный врач мистер Бонд. Один раз он даже подверг меня кровопусканию. Он вскрыл мне вену, а Джон держал ведро, в которое капала моя кровь. Мне показалось тогда, что я умираю. И Джон, по-моему, подумал о том же. Вообще жизнь моя долго висела на волоске. Горчицу и Меррилегса перевели на время в другие денники. Теперь меня окружала полная тишина. Это было для меня очень важно. Из-за болезни у меня что-то случилось с ушами, и даже тихие звуки меня оглушали.

Как-то ко мне зашли Джон с Томасом Грином. Они вместе дали мне новое лекарство, которое прописал мистер Бонд.

– Я здесь побуду еще полчаса, – обратился к Томасу Джон. – Надо проверить, каково действие этого средства.

– Пожалуй, я тоже с тобой посижу, – решил сторож.

Они зашли в денник, где обычно жил Меррилегс. Теперь там была скамейка, чтобы Джон мог посидеть, когда долго возле меня дежурил. Поставив фонарь в ногах, чтобы свет не раздражал мне глаза, мужчины уселись на эту скамейку. Некоторое время они молчали.

– Слушай-ка, Джон, – вдруг с усилием проговорил сторож. – Очень тебя прошу за моего Джо. А то он в последнее время прямо скис от переживаний. И есть стал как-то не так, и не улыбается. Он говорит: «Если Красавчик умрет, не представляю, как дальше самому на земле оставаться». Конечно, он виноват, Джон, но у меня от таких его слов сердце болеть стало. Ты уж постарайся с ним как-нибудь подобрей, ладно?

– Не сердись на меня, Томас, – задумчиво отвечал Джон. – Я, конечно же, понимаю: мальчишка он у тебя неплохой и не со зла произошли у него все эти глупости. Но меня-то ты тоже пойми. Я так к этому коню привязался, и мистер Гордон его обожает. У меня душа изболелась смотреть, как Черный Красавчик измучен своим состоянием. Стоит мне только подумать, из-за какой глупости это все с ним получилось, и у меня к твоему Джо симпатии не остается. Но вообще-то ты прав. Если завтра Красавчику станет лучше, постараюсь вернуть настроение твоему Джо.

– Спасибо! Большое тебе спасибо! – с жаром произнес Томас Грин. – Я так и думал, что ты не нарочно расстроил Джо. Тем более вины-то его никакой. Только одно незнание.

– Только одно незнание! – с такой яростью повторил наш Джон, что я вздрогнул. – Как у тебя, Томас, язык повернулся такое сказать. Неужели не понимаешь? Невежество после злобы и всяких там зверств – самая ужасная вещь на земле. Если человек сделал плохо, потому что не знал, это не оправдание. Зло от его невежества не уменьшилось! Помнишь, к примеру, няньку, которая пичкала ребенка снотворным? Она тоже не знала, что дитя от лекарства умрет. Но за убийство ее все-таки осудили.

– И правильно! – согласился Томас. – Если берешься ребенка нянчить, то вся ответственность на тебе.

– Возможно, Билл Старки, о котором в газетах писали, тоже не знал, что сделает младшего брата помешанным, – снова послышался голос Джона. – Просто запугивал в виде привидения при луне мальчишку. Но матери-то не легче от невежества старшего, если младший ее сынок ото всех этих страхов на всю жизнь ум потерял! И тебе, помню, Томас, тоже было не очень весело, когда молодые хозяйки оставили на ночь раскрытой твою теплицу. Они тоже не знали, что овощи там поморозятся.

– Не знали! – топнул в сердцах ногой Томас. – Да они заморозили мне до самых корней все насаждения! Теперь теплицу хоть вновь начинай. Как подумаю, прямо плакать готов!

– Вот-вот! – усмехнулся Джон. – А говоришь, только одно незнание!

Тут лекарство, которое мне прописал мистер Бонд, наконец подействовало, и я крепко уснул. Однако впоследствии мне приходилось не раз и не два убеждаться, как прав был тогда наш дорогой Джон.

На другой день мне действительно полегчало, и Джон сумел поговорить ласково с мальчиком. Тот начал стараться еще больше прежнего. Когда же я выздоровел, отношения Джона и Джо стали совсем хорошими.

 

Глава XX

Джо Грин

С каждым днем наш Джо становился все более опытным. Джон теперь многое доверял ему делать самостоятельно. Только вот из-за малого роста этому славному юноше так и не разрешали выезжать по утрам меня и Горчицу. Джон говорил: пока Джо не вытянется, он даже речи с ним вести не будет о таких больших лошадях, как мы. Однако вскоре Джо пришлось поехать на мне. Случилось это так. Хозяин вошел в конюшню с письмом для одного знакомого джентльмена, который жил в трех милях от нас. Джона на месте не было. Он уехал по какому-то делу в повозке с Джастисом. Тогда мистер Гордон очень серьезно сказал:

– Дело срочное, Джо. Седлай Красавчика и отправляйся. Только прошу тебя, не гони.

Джо проявил себя очень неплохо. Спокойно добравшись до нужного джентльмена, мы вручили ему записку и поскакали назад. Все шло прекрасно, пока не показался кирпичный завод. Там мы с Джо увидали одно из самых отвратительных зрелищ, которые только можно вообразить. Телега, нагруженная доверху кирпичом, застряла в канаве. Каждое здравомыслящее существо сразу бы поняло, что двум лошадям, которые были в этой телеге, без посторонней помощи такую тяжесть из канавы не вытянуть. Невзирая на это, возчик стегал несчастных животных кнутом. Их мышцы напряглись до предела, бока тяжело ходили. Но жестокому возчику не было никакого дела до их состояния. Извергая омерзительные ругательства, он тянул лошадей под уздцы и по-прежнему бил их кнутом с изощренной жестокостью.

– Не надо! Не надо! – попытался воззвать к разуму возчика Джо. – Колеса у вас так застряли, что лошадям не под силу.

Возчик даже не обернулся. Он продолжал жестоко стегать кнутом.

– Прошу вас, не бейте их! – вновь крикнул Джо. – Давайте я лучше помогу вам разгрузить телегу.

– Проваливай отсюда, нахал! – грубым голосом закричал мужчина.

И он снова начал бить несчастных своих лошадей. Тут наш маленький Джо повернул меня на другую дорогу, и мы помчались к домику управляющего. Сомневаюсь, что мистер Гордон и Джон одобрили бы столь быструю скачку. Но нас с Джо охватила ярость, и мы попросту не могли совладать со своими чувствами.

– Мистер Клей! Мистер Клей! – осадив меня у домика управляющего, позвал Джо.

Дверь немедленно распахнулась.

– Ах, это ты! – улыбнулся Джо мистер Клей. – Какое-нибудь поручение от сквайра?

– Нет, сэр, – выдохнул Джо. – Там, возле завода, кто-то хлещет кнутом двух лошадей. Я ему сказал, что так делать нельзя, повозку с кирпичами они все равно не вытянут, но он продолжает. Пожалуйста, сэр, если можно, поговорите с ним сами! А то ведь забьет бедных лошадей до смерти!

Управляющий бросился в дом и тут же вновь вышел со шляпой.

– Бегу, мой мальчик, – на ходу проговорил он. – Если я отведу этого типа в суд, ты согласишься дать показания как свидетель?

– Конечно, – заверил Джо. – Я расскажу все как было.

Управляющий побежал усмирять негодяя, а мы поехали широкой рысью домой. Джон уже возвратился и встречал нас у конюшни.

– Что с тобой? – внимательно поглядел он на Джо. – Неужели ты так сердиться умеешь?

– Умею, когда придется, – свирепо проворчал Джо.

Он слез на землю и рассказал обо всем, что с нами случилось по дороге домой.

– Ты поступил очень правильно, – внимательно выслушав мальчика, отозвался Джон. – Мне даже не очень важно, попадет этот изверг под суд или нет. Главное, что ты, Джо, не проехал мимо, а вмешался, выступил против жестокости. Такой поступок всегда зачтется на небесах.

Услыхав похвалу от Джона, Джо просиял. Когда же он принялся меня чистить, движения его были такими уверенными и четкими, словно у него за один только сегодняшний день прибавилось опыта.

– Джон! Джон! – внезапно влетел в конюшню слуга сквайра Гордона. – Хозяин просит Джо немедленно к нему в кабинет. Сейчас привели какого-то человека. Его обвиняют в ошибочном обхождении с лошадьми. Вот и выходит, что Джо должен там что-то подтвердить.

– Бегу! – звонко выкрикнул мальчик.

– Ты сперва вид пристойный прими для хозяина, – остановил его Джон.

Тогда Джо быстро пригладил волосы, подтянул галстук и скрылся за дверью.

Хозяин был в своем графстве одним из судей, и ему часто приходилось разбирать дела, подобные этому. Джо долго отсутствовал. Вернулся он в превосходном расположении духа.

– Мы с тобой никогда никому не позволим обижать лошадей! – похлопав меня по спине, сказал он.

Позже выяснилось, что Джо на редкость толково ответил на все вопросы хозяина. Благодаря этому возницу сумели отдать под суд. Теперь он будет строго наказан за жестокое обращение с лошадьми.

С того дня наш Джо вдруг повзрослел. Он был по-прежнему добрым и ласковым, но в его движениях и поступках появилось куда больше уверенности. А Джон один раз сказал, что ему даже кажется, будто Джо за один день стал куда выше ростом.

 

Глава XXI

Разлука

Я прожил в этом замечательном месте три года. Потом произошли печальные перемены. Время от времени до нас доходили слухи, что хозяйка продолжает болеть. Доктор Уайт к ней приезжал теперь часто. На хозяине нашем просто лица не было. Он все время о чем-то думал и теперь очень редко смеялся. И вот как-то раз Джон объяснил Джо, в чем дело. Болезнь миссис Гордон оказалась такой серьезной, что ей в нашем английском климате никак не поправиться. Поэтому врач ей велел немедленно переехать в какой-нибудь теплый край.

Всех людей и животных, которые служили у сквайра, эта новость повергла в уныние. Мы так привязались к хозяину, и к хозяйке, и к молодым мисс! Мистер Гордон начал спешно сворачивать дела в имении. Вокруг только и говорили о скором отъезде семейства. И всем было грустно. Джон теперь ходил кислый, а Джо иногда мог проработать целый день молча.

У нас с Горчицей служебных обязанностей заметно прибавилось. Нас то и дело посылали с Джоном привозить к сквайру и отвозить обратно разных людей. Или по каким-нибудь другим поручениям.

Первыми уезжали мисс Джесси, мисс Флора и их гувернантка. До сих пор не могу забыть, как они с нами прощались в конюшне! В особенности с Меррилегсом. Они обнимали его и говорили, что он самый их близкий друг. И Меррилегс на своем языке говорил молодым мисс то же самое. Конечно, все мы по доброй воле никогда не расстались бы. Но мы понимали, что хозяин просто ничего не может поделать. Нашей судьбой распорядилась болезнь миссис Гордон.

Нас с Горчицей сквайр продал графу У… Граф был его другом, и сквайр Гордон не сомневался, что лучшего места для жизни нам просто найти невозможно. Меррилегса подарили викарию с тем условием, что он его никогда не продаст. Мистер Бломфилд подарку очень обрадовался. Меррилегс же сказал, что в создавшихся обстоятельствах лучшего выхода из положения для него быть не может. Во-первых, у викария много детей, которых правильной езде еще учить и учить. А во-вторых, для ухода за серым пони мистер Бломфилд взял Джо. Ничего не скажешь: умел устраиваться в жизни наш Меррилегс!

Джону Менли предлагали работу во множестве мест. Но он говорил, что в подобных делах торопливость только мешает и надо сперва хорошенько подумать.

В последний вечер перед отъездом хозяин долго пробыл у нас в конюшне. Отдав Джону какие-то распоряжения, он по очереди попрощался с каждой из лошадей. На вид сквайр Гордон был бодр, даже весел, но меня это обмануть не могло. В голосе его звучала такая тоска, что я сразу понял: хозяину столь же трудно расстаться с нами, как и нам с ним. Мы, лошади, вообще понимаем в звучании голосов куда больше людей.

– Так и не решил ничего со своей работой? – опять обратился сквайр Гордон к Джону.

– Нет еще, сэр, – отвечал наш Джон. – Но мысли кое-какие есть. Думаю поискать себе место у тренера лошадей. Сами знаете, скольким из них смолоду навсегда портят характер. А ведь этого может не быть при хорошей заездке и правильном конюхе. Вот я и решил. Если у меня всегда с лошадьми настоящая дружба складывается, значит, и воспитание правильное я в них смогу заложить при самом начале жизни. Ну а раз так, то все-таки в этом мире добро совершу. Верно, сэр?

– Да, Джон, совершенно верно, – глухо отозвался хозяин. – Ни один человек не подходит для этой работы лучше, чем ты. Я сам сколько раз удивлялся, каким образом ты так лошадей понимаешь. Думаю, со временем ты сам замечательным тренером сделаешься. Если тебе будет нужна моя помощь, напиши в Лондон моему управляющему. Вот его адрес, – протянул сквайр Гордон листок. – Он передаст мне все твои просьбы. Кроме того, оставляю для тебя у него рекомендации. Если понадобится, сразу к нему обратись.

Хозяин дал Джону еще несколько деловых советов, а потом начал благодарить за хорошую службу. Глаза у Джона вдруг заблестели от слез.

– Умоляю вас, сэр, хватит! – взмолился он. – Иначе я прямо сейчас запла́чу. И благодарить меня вам не надо. Это вы и хозяйка столько для нас с сестрой сделали, что отплатить никаких долгих лет не хватит. Мы с Нелли вас никогда не забудем! И даже если мне впрямь собственное дело по лошадям удастся когда-нибудь завести, все равно лучше, чем тут, мне уже никогда не будет. Молю только Бога, чтобы наша хозяйка совсем поправилась, и мы с вами снова ее здесь увидели в добром здравии. Без этой надежды, сэр, мне просто ничего самому в жизни не хочется.

Сквайр Гордон ничего не ответил. Просто пожал Джону руку, и они вместе куда-то ушли из конюшни.

Наутро Джон запряг нас с Горчицей в карету, чтобы отвезти на вокзал хозяина, хозяйку и горничную. Возле парадного входа в дом мы остановились. Сперва вышли слуги. Они расстелили на сиденье экипажа теплые пледы и положили подушки. Тут в дверях появился хозяин. Хозяйку он нес на руках. Он осторожно устроил ее на сиденье, а слуги смотрели и плакали.

– До свидания! – громко сказал им сквайр. – Мы никого из вас не забудем! Ну, Джон, поехали.

Джо вскочил на запятки, Джон тронул нас. Мы медленно двинулись через парк. Когда мы проезжали селение, люди вышли на улицу, чтобы проститься с хозяевами. Все тихо повторяли одно и то же: «Да благословит вас Господь!»

На вокзале меня поставили неудачно, и я не видал, как хозяева покинули экипаж. Но все-таки мне показалось, что на этот раз миссис Гордон шла на своих ногах.

– До свидания, Джон, – услышал я ее голос. – Благослови тебя Бог!

Джон ничего не ответил. Только поводья у него в руках дрогнули, и я понял, что говорить он сейчас просто не может.

Когда Джо вынул все вещи из экипажа, Джон отдал ему поводья, а сам отправился на платформу к хозяевам. Джо делал вид, что внимательно разглядывает меня и Горчицу, но мы видели, что по щекам его текут слезы. Скоро к платформе подошел поезд. Несколько минут спустя двери вагонов захлопнулись. Дежурный по станции резко подул в свисток. Паровоз запыхтел, и состав в клубах дыма скрылся из виду.

Джон медленно подошел к нам.

– Боюсь, никогда нам больше ее не увидеть, – с отчаянием проговорил он. – Боюсь, никогда!

Взобравшись на свое место, он взял в руки вожжи, и мы повернули домой. Только каждый из нас с горечью сознавал: Бертуик-парк уже не наш дом.

 

Глава XXII

У графа У…

Мы провели в Бертуик-парке еще одну ночь, а потом настала пора прощаться. Покормив нас завтраком, Джо запряг Меррилегса в легкий фаэтон миссис Гордон.

– До свидания! – проржал со двора Меррилегс нам с Горчицей. – Надеюсь, мы еще соберемся когда-нибудь в одной конюшне!

Мы в ответ высказали ту же надежду, и они с Джо уехали жить к викарию.

Потом Джон уселся верхом на Горчицу, а меня взял за длинный повод, и мы совершили пятнадцатимильное путешествие в поместье под названием Эрлхолл-парк. Оно принадлежало тому самому графу У… Дом у него оказался просто роскошный, конюшни – тоже.

Мы прошли сквозь каменную арку с воротами и остановились во дворе. Джон попросил какого-то человека позвать мистера Йорка.

Потом мы изрядное время ждали. Наконец мистер Йорк появился. Это был человек среднего роста. По его манерам и голосу чувствовалось, что он привык к беспрекословному повиновению. С Джоном он обошелся очень приветливо, нас же с Горчицей удостоил лишь беглого взгляда и, кликнув конюха, велел отвести в конюшню. Уходя, мы слышали, как мистер Йорк снова заговорил с Джоном, и они пошли чем-то там «освежиться».

Конюх привел нас в замечательную конюшню, где было много света и воздуха. Там нас почистили и накормили. Потом Джон с мистером Йорком зашли нас проведать. На этот раз наш новый кучер внимательно оглядел меня и Горчицу.

– Да, мистер Менли, – наконец почтительно проговорил он, – обе лошади мне кажутся идеальными. Но нам-то уж с вами известно: у каждой из них, как и у каждого человека, есть какие-нибудь недостатки или причуды. Так что уж поделитесь со мной, пожалуйста, по поводу этих двух. Так мне будет легче к ним выработать подход.

– Ну, мое о них мнение, что лучшей пары нет во всей Англии, – с чувством проговорил Джон. – И расставаться с ними мне просто жаль. Но вы правильно говорите: по своим характерам они очень разные. Черный конь совершенно спокойный. Уверен, его сроду не били и не обижали. С ним прямо чувствуешь, какое для него удовольствие исполнять команды. А вот с рыжей кобылой, боюсь, проявили неважное обращение. Нам с хозяином об этом торговец сказал, когда мы ее покупали. Сперва она и у нас ужасно подозревала всех в подлости и даже кусалась. Но потом мы другим обращением свели ее недостатки на убыль. Она ощутила ласку и успокоилась. И вот уж три года подряд своего характера не показывает. И трудится лучше некуда. Конечно, с ней и сейчас надо быть повнимательней. Она, к примеру, на мух реагирует очень болезненно. И когда по городу идет в упряжи, может занервничать. А уж тому, кто захочет с ней обойтись грубо, совсем не придется завидовать. Горчица тут же покажет ему. Да вы сами прекрасно знаете: у каждой горячей лошади мстительность просто в крови.

– Еще бы не знать! – кивнул головой мистер Йорк. – Жаль только, конюшни тут очень большие. За каждым конюхом просто не уследишь. Но я буду стараться изо всех сил, мистер Менли.

Они уже выходили на улицу, когда Джон вдруг сказал:

– Мне еще об одном вас нужно предупредить, мистер Йорк. Мы у мистера Гордона никогда не запрягали их с мартингалом. Черный Красавчик ни разу в жизни вообще его не изведал. А про Горчицу торговец рассказывал, что характер ее именно через мартингал окончательно и испортился.

– Раз уж они попали сюда, – вздохнул мистер Йорк, – придется им привыкать к мартингалу. Я сам его не люблю, и граф, наш хозяин, тоже не жалует, потому что разумно относится к лошадям. Но графиня, его жена… – последовала выразительная пауза конюха. – Понимаете, мистер Менли, она совсем другой человек. Для нее главное – вид с большим шиком. Попробуйте запрячь лошадь без мартингала, и она в экипаж не сядет. Я-то, конечно, все равно возражаю, но наша леди не из таких, с которыми спорить возможно.

– Жаль. Очень жаль, – нахмурился Джон. – Боюсь, мистер Йорк, мне уже пора в путь. Иначе опоздаю на поезд.

Он подошел к нам с Горчицей. Как грустно звучал его голос! Я крепко прижался к нему головой. И Горчица сделала то же самое.

– Ну, храни вас Господь, – шепнул напоследок Джон.

Он повернулся и вышел. Больше мы не увиделись.

На следующее утро пришел граф У… Мной и Горчицей он остался очень доволен.

– Я возлагаю на этих двух лошадей большие надежды, – сказал он мистеру Йорку. – Мой друг Гордон дал им просто великолепные характеристики. Конечно, когда ставишь их в пару, сочетание мастей получается не очень хорошее. В Лондоне наша леди этого не потерпит. Но за городом мы их можем по-прежнему запрягать вместе. Гордон еще мне говорил, что Красавчик хорош для езды верхом. Надо его опробовать. Если мой друг прав, в Лондоне мы с хозяйкой будем брать его на прогулки верхом вместе с Бароном. Они по масти подходят.

Выслушав графа, мистер Йорк подробно передал слова Джона о мартингале.

– Хорошо, – кивнул головой хозяин. – Значит, тебе не следует слишком натягивать мартингал у новой кобылы. Пусть немного попользуется свободой. Думаю, ее светлость не будет против.

Во второй половине дня нас с Горчицей запрягли в экипаж. С третьим ударом часов мы подъехали к парадному графа У… Дом был просто великолепен. Он вчетверо превышал размером хозяйский дом в Бертуик-парке. Но если позволено лошадям иметь свое мнение об уюте человеческого жилища, скажу, что у сквайра Гордона все было гораздо естественнее и лучше. Может быть, конечно, я так говорю потому, что не привык к показной пышности, которой отличался дом графа. Двое слуг в серых ливреях, красных бриджах и белоснежных чулках замерли в напряженных позах у входа. Вскоре послышался шорох шелковой юбки, и новая наша хозяйка сошла вниз по широкой лестнице. Это была высокая женщина с гордой осанкой. Наш вид явно ее чем-то раздосадовал, но она, не сказав ни слова, вошла в экипаж. Не могу сказать, что мартингал меня слишком мучил. Я и без него держал всегда голову примерно в таком положении, и шея моя особенно не болела. Куда больше себя я тревожился за Горчицу, но и она держалась совершенно спокойно.

На другой день мы опять ровно в три стояли у парадных дверей. Лакеи в ливреях находились на прежних местах. А новое платье хозяйки шуршало точно так же, как и вчерашнее. Оглядев нас, она снова досадливо сморщилась.

– Йорк, – величественно проговорила она, – мне просто противно смотреть на это убожество. Подтяните-ка им мартингал.

Спустившись с козел, Йорк поклонился и очень вежливо возразил:

– Прошу прощения, миледи, но эти двое три года не ездили с мартингалом. Для безопасности их следует приучать постепенно. И его светлость, ваш муж, так и решил. Но, если вы очень настаиваете, я могу подтянуть мартингал на дырочку.

– Именно это мне и угодно, – жестко произнесла хозяйка.

Йорк подошел к нам и выполнил приказание. В тот день я впервые понял, что судьба каждого из нас порой зависит от самой малости. Мартингал затянули всего на одну дырочку, а от удовольствия, с которым я всегда служил в экипаже, разом ничего не осталось. Особенно остро я это почувствовал на крутом подъеме. Достаточно вытянуть в таких случаях голову, и с легкостью взбираешься в гору. На этот раз все было не так. Из-за проклятого мартингала тяжесть кареты во время подъема пришлась мне на спину и на ноги. Они заболели. Дышал я тоже с большим трудом.

– Теперь, наконец, ты сам понял, что такое служить с мартингалом, – проговорила мне с грустью Горчица, когда мы снова вернулись в конюшню. – Только учти: это еще ничего. Если ремень больше затягивать не будут, я лично даже скандалить не стану. Но, если это будет продолжаться, я за себя не ручаюсь.

В ближайшие дни Йорк по приказу хозяйки подтянул мартингал еще на две дырки, но неприятные ощущения от этого почти не усилились. Прошло еще несколько дней. Ремень больше не укорачивали. В конце концов успокоилась даже Горчица.

– Если так, – сказала она, – работать, конечно, тяжело, но можно вытерпеть.

Знали бы мы тогда, что наши мучения только начинаются!

 

Глава XXIII

Без единого друга

Как-то наша хозяйка сошла к экипажу позднее обычного. Шелковое ее платье шуршало на этот раз куда громче.

– Отвезите меня к герцогине Б… – приказала она мистеру Йорку. – У нее сегодня прием в саду.

Гордая леди уже хотела сесть в экипаж, но тут мы попали в ее поле зрения.

– Йорк! – свирепо воззрилась она на кучера. – Сколько вам раз повторять! Эти лошади выглядят просто неряшливо. Только не говорите мне, пожалуйста, снова, что они не приучены к мартингалу. Все это глупости и одно баловство. Надо немедленно подтянуть мартингал, как принято.

Йорк неохотно слез с козел и подошел ко мне. Конюх остановился возле Горчицы, чтобы ей придержать голову. Мою голову Йорк оттянул назад. Я волей-неволей был вынужден выгнуть шею вопросительным знаком. В это время мартингал затянули, и я почувствовал, что не могу даже пошевелить головой.

Справившись с этим, Йорк попытался затянуть мартингал и Горчице. Но она прекрасно знала, что ей грозит. Едва Йорк расстегнул ремешок, Горчица взвилась на дыбы. Кучер такого не предполагал. От неожиданности он замер. Горчица тут же ударила его по носу, и шляпа его свалилась на землю. Конюх, стоявший рядом, тоже едва устоял на ногах. Опомнившись, конюх и мистер Йорк попробовали схватить рассвирепевшую лошадь за голову. Горчица оказала им бешеное сопротивление. Вновь и вновь взвивалась она на дыбы и вскидывала задние ноги. Под конец ярость ее обрушилась на оглоблю. При этом, увы, пострадал и я. Горчица с силой ударила меня копытом в плечо. Неизвестно, что бы она еще выкинула, если бы Йорк, изловчившись, не сел ей на голову.

– Распрягайте Черного! – истошно закричал он. – Несите скорее ключ. Надо отвернуть дышло! А постромки перережьте ножом, чтобы с пряжками не возиться!

Один из ливрейных лакеев кинулся за ключом, другой откуда-то принес нож. Вскоре грум освободил меня от Горчицы, а заодно и от экипажа. Оставив меня, он снова бросился на помощь Йорку.

Происшествие очень меня взбудоражило. Нога, по которой пришелся удар Горчицы, болела. Кроме того, конюх забыл на мне мартингал, и я не мог выпрямить шею. Вот тогда-то мне первый раз в жизни и захотелось лягнуть со всей силы любого человека, который ко мне подойдет.

Некоторое время спустя Горчица с Йорком и двумя конюхами вернулась в конюшню. Йорк распорядился, как с ней поступить, потом подошел ко мне.

– Проклятый мартингал, – послышался его шепот. – Говорил ведь ей, что хорошего от него не будет. Воображаю, как хозяин начнет убиваться и мне выговаривать. Только я бы на его месте не очень-то кипятился. Если сам не можешь женой управлять, на кучера тем более надеяться нечего. Ну да ладно! Сегодня она получила за всё как надо. Лошадей, слава Богу, в конюшне свободных нет. Может теперь на этот прием в саду хоть на своих двоих добираться.

Эту гневную речь слышал один только я. При конюхах или вообще на людях Йорк никогда бы себе не позволил отзываться неуважительно о хозяевах. Продолжая ворчать, он внимательно ощупал мне ногу. Удар Горчицы пришелся между плечом и коленом. Теперь там была шишка. Как только кучер дотронулся до нее, мне стало больно. Тогда Йорк велел одному из конюхов промыть мою ногу теплой водой, и потом сам смазал ушиб какой-то лечебной мазью. Стало немножко легче. От сбруи и мартингала меня тоже избавили, и я чуть-чуть успокоился.

Потом в конюшню пришел хозяин. Он и впрямь начал сурово отчитывать Йорка. По мнению графа, кучеру сегодня не надо было подчиняться хозяйке. Тогда Йорк сказал, что теперь во всем, что касается лошадей, будет слушать только хозяина. На том они и договорились. Только, увы, ничего из этого уговора не вышло. Во всяком случае, лошади никаких перемен не почувствовали. Хозяйка по-прежнему раздавала свои приказы, а Йорк не решался ей возразить. Мне кажется, ему следовало быть потверже. Впрочем, как говаривала моя дорогая матушка, мы, лошади, не всегда понимаем людей.

С того дня Горчицу перестали запрягать в экипаж. Когда ее синяки и ссадины зажили, младший сын графа взял ее, чтобы охотиться. Он не сомневался, что из Горчицы выйдет превосходная охотничья лошадь. Мне же пришлось по-прежнему служить в экипаже. Нового моего напарника звали Максом. Этот конь с юности привык к мартингалу и во время работы не выказывал никакой неприязни.

– Как тебе удается это терпеть? – удивился однажды я.

– Сделать-то все равно ничего нельзя, – спокойно отвечал Макс. – Конечно, я знаю: мартингал укорачивает мне жизнь. И тебе тоже укоротит. Вот бы действительно от него избавиться. Только как?

– Неужели людям неясно, что от мартингала нам один вред? – возмутился я.

– Про наших хозяев сказать ничего не могу, – медленно проговорил Макс. – Но торговцы, которые лошадей продают, и наши тренеры, и лошадиные доктора отлично всё понимают. Жил я до этих хозяев у одного тренера. Он учил меня ездить в упряжи парой с другим конем. Мартингал каждый день подтягивали сильней. Шеи у нас выгибались и от неподвижности прямо ныли. Как-то один джентльмен поглядел на нас и спросил у тренера, зачем ему это нужно? Тут я и услышал, почему нас мучают. Оказывается, в Лондоне всем вдруг потребовалось, чтобы лошади выгибали шеи вопросительным знаком. «Иначе, – объяснял джентльмену торговец, – их просто не покупают. Конечно, сэр, от такой неестественной позы лошади тяжко работать, и здоровье ее очень скоро подрывается. Зато для торговли полезней некуда. Никогда еще раньше хозяева не меняли лошадей так часто». Можешь себе представить, Черный Красавчик, что со мной делалось, когда я это слушал, – с грустью произнес Макс.

Еще целых четыре месяца мы с Максом возили хозяйку.

Еще целых четыре месяца мы с Максом возили хозяйку. Мартингал меня страшно измучил! Продлись это дольше, здоровью моему и характеру точно несдобровать. Не помню, чтобы до службы у графа У… на моих губах во время работы когда-нибудь выступала пена. Теперь из-за мартингала я был постоянно в пене. Сколько раз за это тяжелое время я слышал, как разные люди, глядя на меня и на Макса, говорили с восторгом: «Какие горячие лошади! Даже на губах пена!» Много они понимали! Любому настоящему знатоку лошадей известно: если у кого-то из нас на губах появится пена, это тревожный сигнал. Он свидетельствует, что лошадь больна или в плохом настроении. Но мы с Максом жили не у настоящих знатоков лошадей. В этом и заключалась беда.

Помимо других неприятностей, от неподвижного положения шеи становилось трудно дышать. Я возвращался с работы измученный и подавленный. Грудь и шея болели. Губы и язык – тоже. Каждый раз я теперь засыпал с одной мыслью: «Еще немного, и мне настанет конец».

Иногда я видел во сне старый дом сквайра Гордона, и конюшню, и Джона, и Джеймса, и Джо. В таких случаях я просыпался наутро счастливым. Потому что на прежнем месте все люди вокруг меня были друзьями. Тут, конечно, тоже неплохо кормили, а Йорк и хозяин даже вроде бы разбирались, насколько вреден лошадям мартингал. Но бороться за нас они даже не думали. Вот почему я все отчетливей с каждым днем понимал: в этом роскошном доме и в этой роскошной конюшне лошадь не сможет найти ни единого друга среди людей.

 

Глава XXIV

Леди Энн и нервная лошадь

В самом начале весны лорд У… с женой и некоторыми детьми перебрался в Лондон. Нас с Горчицей и еще несколькими лошадьми оставили под присмотром старшего конюха. Нам надо было служить оставшимся молодым хозяевам и их кузенам. Всем, за исключением леди Харриэт. Она была так больна, что никогда не показывалась на улице, и мы ее не возили. А вот леди Энн обожала прогулки верхом.

Эта прелестная девушка отличалась жизнерадостностью и добротой. Для верховой езды она сразу остановила выбор на мне. Я ей настолько понравился, что она даже называть меня стала по-своему – Черным Ветром.

Наездница леди Энн была очень хорошая. После всех мук с мартингалом и упряжью я испытывал особенное удовольствие от прогулок верхом. Как было приятно нестись галопом по прохладному свежему воздуху!

Иногда с нами вместе на прогулку верхом отправлялась Горчица с каким-нибудь братом девушки или кобыла по имени Лиззи, на которой очень любили ездить все взрослые джентльмены. В особенности она понравилась одному из старших кузенов моей молодой хозяйки, которого звали мистер Блентайр. По-моему, Лиззи была действительно симпатичной лошадью ярко-гнедой масти и почти чистых кровей. Однако Горчица мне как-то сказала, что эта кобыла весьма нервозна.

Мистер Блентайр до такой степени расхваливал эту лошадь, что мисс Энн однажды решила сама попробовать на ней прокатиться. Конюху было приказано надеть на Лиззи женское седло, а на меня – мужское. Так нас и подвели к дому. Увидав свою любимицу с женским седлом, кузен Блентайр удивился.

– Что случилось? – спросил он кузину. – Неужели вам надоел Черный Ветер?

– Нет, – покачала головой девушка. – Черный Ветер по-прежнему мой любимец. Прокатитесь на нем сегодня, кузен. Уверена, вы сами поймете, как он хорош. А я хочу испытать вашу Лиззи.

– Советую вам прежде подумать, – встревожился мистер Блентайр. – Лиззи, конечно, прелестная лошадь, но она очень нервная. Попросили бы лучше конюха переставить седла по-прежнему.

– Напрасно вы за меня так волнуетесь! – засмеялась моя молодая хозяйка. – Я езжу верхом почти с тех самых пор, как умею ходить. Даже охотилась много раз, хотя, как вы знаете, я не одобряю этой забавы. Неужели вы думаете, что меня застанет врасплох горячая лошадь! Нет уж, садитесь на Черного Ветра, а я хочу, наконец, понять, отчего все мои знакомые джентльмены так Лиззи расхваливают.

Кузен со вздохом подсадил леди Энн на Лиззи и вспрыгнул ко мне в седло. В это время появился лакей с запиской от леди Харриэт. Она просила леди Энн и кузена заехать в деревню. Там жил доктор Эшли, у которого она хотела проконсультироваться по поводу какой-то новой своей болезни.

Отпустив слугу, мы тронулись в путь и весьма резвым галопом прогулялись до дома доктора, стоявшего на самом краю деревни. Мистер Блентайр спешился. Он уже подал руку кузине, но та возразила:

– Пожалуй, я подожду вас в седле. Повод Черного Ветра накиньте на столб калитки. Он будет смирно стоять, пока вы не вернетесь.

– Ладно, – недоверчиво поглядел мистер Блентайр на Лиззи. – Постараюсь вернуться как можно скорее.

И он пошел к дому доктора по дороге, обсаженной зелеными елями.

– Можете не спешить! – вновь засмеялась моя молодая хозяйка. – Мы с Лиззи не убежим от вас!

Я слышал, как мистер Блентайр приблизился к дому, постучал в дверь, и его впустили. Лиззи стояла спиной ко мне на обочине грунтовой дороги. Леди Энн, опустив повод, о чем-то задумалась. Как раз в этот миг с луга по другую сторону от дороги выбежали ломовые лошади и жеребята. Их сопровождал мальчик, который время от времени громко щелкал кнутом. Жеребята были совсем невоспитанные. Один из них бросился через дорогу и налетел Лиззи на задние ноги.

Может быть, Лиззи не понравился звук кнута, которым по-прежнему щелкал мальчик. А может быть, поступок невоспитанного жеребенка. Внезапно она рванула с места галопом. От неожиданности леди Энн едва удержалась в седле, но моментально обрела равновесие. Остановить Лиззи уже было невозможно. Поднимая копытами пыль, она мчалась на бешеной скорости.

Я несколько раз громко позвал мистера Блентайра. Он хорошо разбирался в голосах лошадей и поспешил к воротам. Я уже нетерпеливо топал ногой, пытаясь самостоятельно отвязаться. Мистер Блентайр мне помог это сделать, и мы ринулись вслед за стремительно скачущей Лиззи. Погонять меня было излишне. Я беспокоился за жизнь леди Энн не меньше, чем мой наездник. Он тут же понял мое состояние. Ослабив повод, он нагнулся немного вперед. Я поскакал со скоростью просто необычайной.

Полторы мили дорога шла прямо. Затем мы свернули налево, а еще немного спустя показалась развилка. Леди Энн давно уже исчезла из виду, и мы гадали, на какую из двух дорог надо свернуть. Тут наше внимание привлекла какая-то женщина. Она стояла возле калитки и, прикрыв ладонью глаза от солнца, вглядывалась с тревогой в даль.

– Куда поворачивать? – крикнул, не останавливаясь, мистер Блентайр.

– Направо! – женщина рукой показала нам нужную дорогу.

Мы понеслись дальше. Вскоре мы их увидели, но всего на мгновение. Несколько раз они, мелькнув перед нами, пропадали за очередным поворотом, потом и вовсе исчезли. Мы опять были вынуждены скакать наугад. Оставалось лишь удивляться, почему, невзирая на бешеный темп, расстояние между мной и Лиззи не убывает. За очередным поворотом мы заметили какого-то старика, который чинил дорогу. Услыхав стук копыт, старик замахал руками. Мы с мистером Блентайром поняли, что он хочет нас о чем-то предупредить.

– В чем дело? – спросил мой наездник.

– Скорее на пастбище, сэр! – сильнее прежнего замахал руками старик. – Они свернули туда!

Это пастбище я хорошо знал. Оно было все в кочках. Кое-где на нем попадались заросли вереска, утесник или колючий терновник. Зато на открытых пространствах с муравейниками и кротовыми норами росла замечательная трава. Пастись там было одно удовольствие, но для скачки галопом хуже места и не придумаешь.

Едва свернув на пастбище, мы вновь увидали зеленый костюм леди Энн. Лиззи неслась вперед с прежней скоростью. Шляпа у леди Энн с головы слетела, каштановые ее волосы вовсю трепал ветер. Я заметил, что молодая моя хозяйка откинулась немного назад. Мне стало все ясно. Леди Энн из последних сил натягивала поводья, надеясь призвать Лиззи к порядку. Дорога стала неровной. Лиззи немного сбавила скорость. И у нас появилась возможность ее догнать.

Пока мы неслись по хорошей дороге, я все делал сам. Теперь же мистер Блентайр стал уверенно направлять меня. Команды его были настолько точны, что я даже тут почти не замедлил темпа. Каким великолепным наездником оказался этот мистер Блентайр!

Мы явно догоняли Лиззи и леди Энн. Вот они уже совсем рядом с канавой, которую роют посреди поля два каких-то работника. На противоположной от нас стороне комья выброшенной земли. Любая нормальная лошадь тут хоть немного замедлит бег. Лиззи этого делать не стала. Ее прыжок был слишком скоропалителен и плохо рассчитан. Она задела копытами толстые комья земли и, споткнувшись, упала.

– Давай, Черный Ветер! – горестно крикнул мистер Блентайр. – Ты уж, пожалуйста, постарайся!

Он немного укоротил повод. Я как следует сгруппировался и через мгновение встал на другой стороне канавы прямо за земляной насыпью. До сих пор отношу этот прыжок к числу своих самых удачных.

Нам открылось грустное зрелище. Моя молодая хозяйка неподвижно лежала посреди вереска. Спешившись, мистер Блентайр склонился над ней.

– Энни! Энни! – позвал он ее.

Леди Энн не отвечала.

– Милая Энни! Скажите хоть что-нибудь! – крикнул в отчаянии мистер Блентайр.

Ответа не последовало и на этот раз. Тогда мистер Блентайр осторожно перевернул девушку на спину. Лицо ее было ужасно бледно, глаза закрыты. Кузен снова и снова звал ее, но по-прежнему безуспешно. Расстегнув пуговицы на рукаве ее охотничьего костюма, мистер Блентайр нащупал пульс.

– На помощь! На помощь! – внезапно поднялся он во весь рост.

Двое работников, которые рыли канаву, кинулись было ловить Лиззи, но, услыхав крики Блентайра, повернули к нам. Один из них посмотрел на Энни и с очень расстроенным видом осведомился, чем может помочь.

– Верхом ездить умеешь? – спросил мистер Блентайр.

– Вообще-то, сэр, я ездок на конях никудышный, – отвечал тот, – однако для леди Энн готов рискнуть даже своей головой. Знали бы вы, как она этой зимой моей жене помогла!

– Тогда садись на него, – кивнул в мою сторону мистер Блентайр. – Уж он-то домчит тебя в полной сохранности. Первым делом сообщи доктору. Пусть немедленно едет сюда. От него отправляйся в поместье. Расскажешь там все, что видел. Пусть пришлют экипаж вместе с горничной леди Энн. Я остаюсь пока с ней.

– Буду очень стараться, сэр, – отозвался работник. – Да поможет Бог нашей дорогой леди снова открыть глаза! Ты беги за водой, Джо, – перевел он взгляд на напарника. – Потом мчись на всех парах к моему дому. Там скажешь моей жене, пусть поспешит сюда.

На этом работник умолк. Вскарабкавшись еле-еле в седло, он зачем-то хлопнул меня по бокам ногами и закричал «Н-но!», словно на ломовую лошадь в повозке. Однако я не обратил на эти грубые выпады никакого внимания. Мы оба спасали мою молодую хозяйку, и я поспешил вперед.

Должен заметить, для столь плохого наездника мой работник проявил немалое мужество. Я старался как можно меньше трясти его, но он все равно изрядно страдал на кочках. Один раз его подбросило в седле с такой силой, что он, не выдержав, закричал:

– Потише ты! Тпру!

На ровной дороге ему стало немного легче, и он с честью выполнил все поручения. Видя, как он измучен, и доктор, и слуга в нашем поместье предлагали ему что-нибудь выпить. Мужественный человек оба раза отказывался.

– Мне нужно скорей обратно, – говорил он. – Поспешу самым коротким путем и успею к несчастной леди даже еще прежде доктора.

Едва работник принес весть о несчастье, в доме взялись за дело. Меня завели в денник и, расседлав, укрыли теплой попоной. Горчица, наоборот, тут же отправилась за молодым лордом Джорджем, чтобы везти его на своей спине. Вскоре я услыхал, что экипаж тоже готов и выезжает на помощь моей молодой хозяйке.

Прошло весьма много времени, пока Горчица вернулась обратно. Я с нетерпением ждал от нее известий.

– В общем-то рассказать мне особенно нечего, – с достоинством проговорила она. – Мы с лордом Джорджем весь путь проскакали галопом и прибыли вместе с доктором. Там сидела какая-то женщина, а голова твоей молодой хозяйки покоилась у нее на коленях. Доктор подошел к леди Энн и влил ей в рот с ложки лекарство. Пока только могу тебе сообщить, что леди жива. Ее перенесли на руках в экипаж. Потом меня подвинули в сторону, и больше я ничего не смогла увидеть.

Вот и все, что я сумел выяснить у Горчицы. А два дня спустя ко мне в денник пришел мистер Блентайр. Как он меня хвалил! А потом сказал юному лорду Джорджу, который тоже был с ним в конюшне:

– Черный Ветер не меньше меня волновался за Энни. Он просто летел вперед! Даже если бы мне хотелось, нипочем бы не удержал его от погони. Вот какой преданный конь! Пусть теперь Энни ездит только на нем.

Они еще немного поговорили, потом ушли. Из их беседы мне все стало ясно. Молодая хозяйка уже поправляется, и скоро мы снова с ней сможем ездить верхом. Я с нетерпением ждал этой встречи.

 

Глава XXV

Рубен Смит

Пришло время нам рассказать о Рубене Смите. На то время, что Йорк был в Лондоне, Смита оставили у нас главным конюхом. Такие знатоки лошадей на свете не часто встречаются. Обращался он с нами великолепно, а при надобности мог даже вылечить, потому что несколько лет назад работал у самого настоящего ветеринара. Кучерскому мастерству Рубена Смита тоже мог позавидовать кто угодно. Даже с четверкой коней он справлялся настолько легко, будто в упряжи шла всего одна лошадь. Глаза и уши этого человека были всегда открыты для новых знаний. Внешностью и обаянием его тоже Бог не обидел. Словом, Рубен мне очень нравился.

Оставалось лишь удивляться, почему наш граф поставил руководить конюшней мистера Йорка, а не такого выдающегося специалиста, как Рубен Смит. Вскоре, однако, конь Макс, мой напарник по упряжи, прояснил для меня суть дела.

– Еще когда вас с Горчицей тут не было, Рубен Смит сильно проштрафился, – однажды начал рассказывать мне Макс. – В общем-то, я отношусь к этому человеку не хуже, чем ты, – продолжал он, – но только когда он трезвый. Да-да, Черный Красавчик, – ответил на мой удивленный взгляд Макс. – Я живу тут дольше всех лошадей и знаю: у Рубена Смита бывают запои. Не то чтобы он у нас пил каждый день. Иногда Рубен Смит по нескольку месяцев без спиртного обходится. А потом на него что-то такое находит, и он вроде как вовсе не может жить без вина. А как только выпьет, становится просто помешанный. О работе не помнит! Всех вокруг норовит обидеть! Таким я его совсем не люблю! Какое-то время мистеру Йорку удавалось Рубена выручать, и хозяин ни о чем не подозревал. Однажды мы с Рубеном Смитом везли хозяев на бал. Пока они были там, Рубен Смит настолько увлекся вином в трактире, что не смог управлять экипажем. Пришлось одному из юных джентльменов взять в руки вожжи. Он доставил домой всю семью, а Рубена на другой день уволили. После этого Рубен долго скитался от одних хозяев к другим, а потом навестил как-то Йорка и говорит: «Не могу больше без наших мест. И жена с детишками тоже тоскует». Йорк его пожалел и отвел к хозяину. Лорд наш человек добрый. Он простил Рубена. А Рубен ему принес клятву, что больше ни разу в жизни спиртного в рот брать не будет. Как видишь, Красавчик, пока он держится. А когда Рубен Смит без вина, человека для лошади лучше его не найдешь.

Рассказ старого Макса произвел на меня сильное впечатление. Мне просто не верилось, что такого чудесного человека, как Рубен, может совсем испортить какой-то глоток вина. Я даже подумал, что Макс, по обыкновению стариков, немного сгущает краски. Вскоре, однако, я вынужден был убедиться в его правоте на собственном опыте.

Была середина апреля. Нам оставалось прожить под началом Рубена всего каких-нибудь две недели, когда в нашем поместье произошло два важных события. Во-первых, настала пора перед приездом хозяев отдать в ремонт маленькую карету для одного коня. Во-вторых, у кузена Блентайра, который был полковником и состоял на военной службе, кончился отпуск.

Оба дела решили объединить. Рубен запряг меня в маленькую карету. Сначала мы отвезли полковника к поезду. Потом Рубену следовало оставить карету у мастера и верхом на мне возвратиться в поместье.

Кузена Блентайра доставили на вокзал без каких-либо происшествий. Он погладил меня на прощание, а потом протянул Рубену деньги.

– Купишь на это подарки жене и детям, – сказал полковник. – И пожалуйста, не давай юным джентльменам слишком часто ездить на этом коне. Они еще молоды. Могут не уберечь его. Только одна леди Энн умеет с ним хорошо обращаться.

Рубен был с этим совершенно согласен, и я знал, что он обо мне превосходного мнения. Распрощавшись с полковником, кучер быстро доехал до каретного мастера. Затем он меня оседлал, и мы с ним поехали в гостиницу «Белый лев».

– Накорми его хорошенько и дай отдохнуть, – Рубен вручил мой повод конюху из гостиницы. – К четырем часам оседлаешь.

На этом он удалился перекусить в трактир. В четыре часа Рубен не вышел. И в половине пятого тоже. Только когда часы пробили пять, он нетвердой походкой подошел к конюху из гостиницы.

– Я задержался, – странным голосом принялся объяснять он. – Друзей повстречал. Выеду в шесть.

Конюх сказал ему, что одна подкова у меня на ноге совсем разболталась.

– Плевать! – грубо отвечал ему Рубен. – И вообще, не лезь в чужие дела. Сам разберусь с этим дома.

Я не поверил своим ушам. Состояние наших подков всегда волновало Рубена Смита. Увы, это был только первый сюрприз из множества. Наш кучер не появился ни в шесть, ни в семь, ни в восемь. Он покинул трактир только в девятом часу. Кликнув меня чересчур громким голосом, Рубен зачем-то обругал конюха и с трудом уселся в седло.

– Осторожнее, мистер Смит, – заботливо предостерег его хозяин гостиницы.

Рубен в ответ обругал и его.

Едва мы проехали город, он погнал меня галопом по темной дороге. Я несся вихрем, но он все равно зачем-то больно хлестал меня по бокам.

Луна еще не взошла. В темноте я не очень хорошо разбирал дорогу. Ноги мои все время попадали на острые камни. Подкова на передней ноге совсем разболталась. Вскоре я ее потерял. К несчастью, дорогу недавно засыпали свежим гравием. Гнать по такому грунту коня, у которого нет подковы, было никак нельзя. Я попытался напомнить об этом Рубену Смиту и немного замедлил ход. Но в ответ на меня обрушились удары хлыста.

Я был вынужден нестись во весь дух несмотря ни на что. Бока мои горели от непрестанных ударов. Рубен Смит осыпал меня отвратительной бранью. А я бежал все вперед и вперед. Конечно, для моего копыта бесследно такое пройти не могло. Кончилось тем, что на нем появилась трещина. В нее попали острые камни. Это было ужасно. Как только мое больное копыто касалось дороги, все тело пронзала боль. Ни одна лошадь не смогла бы такого выдержать. Я вдруг споткнулся и, как подкошенный, рухнул на оба колена. Рубен Смит перелетел через мою голову и камнем упал на дорогу.

Некоторое время спустя я сумел встать на ноги. В небе ярко светила луна. Я сразу увидел Рубена Смита. Он распростерся на несколько ярдов дальше меня. Время от времени он издавал громкие стоны. Я понял, что Рубен сильно разбился. У меня тоже страшно болели колени. Но мы, лошади, привыкаем переносить страдания молча. Я просто стоял в тишине и прислушивался. Смит вновь громко застонал. Я внимательно поглядел на него. Он стонал, но совершенно не двигался. Мне ни ему, ни себе помочь было нечем.

Я начал вслушиваться в ночную тьму. Как я надеялся уловить вдали стук колес экипажа, или топот копыт, или хоть поступь ночного прохожего. Но это была плохая дорога. Она и днем-то почти всегда пустовала. В такое же позднее время сюда могло занести кого-нибудь только чудом.

Вскоре я это понял и, оставив надежду на помощь, стал просто наслаждаться тишиной теплого весеннего вечера. Вдалеке послышалась песнь соловья и почти тут же смолкла. Я поглядел на луну. Мимо нее в вышине плыли светлые облака. Краем глаза я уловил сбоку какую-то тень. Это большая коричневая сова беззвучно вспорхнула с высокой изгороди.

Было очень спокойно и тихо. На память мне вдруг пришли такие же ночи из раннего детства. Как счастлив я был тогда на зеленом лугу у фермера Грея! Внезапно мне показалось, будто мы снова лежим на траве вместе с матушкой, а поодаль спят мои друзья-жеребята.

 

Глава XXVI

Печальное продолжение

Была, наверное, уже полночь, когда я услышал, что вдали скачет лошадь. Стук копыт становился то громче, то тише. Я немедленно понял, что это едет кто-то из наших. Только у нас в поместье дорога так сильно петляла. «Наверное, это нас ищут», – подумал я. Звук постепенно приближался. Мне показалось, что скачет Горчица.

Еще несколько минут прошло в ожидании. Потом я действительно увидел ее. Горчица везла фаэтон. Я громко заржал. Она мне тут же ответила. Из фаэтона раздались голоса мужчин. Горчица замедлила ход и встала прямо перед Рубеном Смитом, который по-прежнему неподвижно лежал на земле.

– Это же Рубен! – выпрыгнул из фаэтона наш конюх по имени Роберт. – Что с ним такое? – он низко склонился над Рубеном.

Из фаэтона вышел еще один конюх по имени Нед. Дотронувшись до руки Рубена, он произнес глухим голосом:

– Рука у него ледяная. Боюсь, насмерть разбился.

Мужчины вдвоем попытались поставить Рубена на ноги, но это уже не имело смысла. Я сразу увидел, что жизнь совершенно оставила его тело. Роберт и Нед тоже довольно быстро поняли это. Опустив Рубена снова на землю, они занялись мной.

– Колени как сильно разбиты! – громко сказал Роберт. – Теперь вроде ясно. Черный Ветер споткнулся и сбросил Рубена. Прямо не понимаю, как с таким отличным конем такое могло случиться? И в конюшню почему он потом не пришел?

Роберт взялся за повод. Я шагнул. Ужасная боль в копыте заставила меня вновь замереть. Тогда Роберт внимательно меня осмотрел.

– Вот оно что, Нед, – обратился он наконец к напарнику. – Копыто у него просто вдребезги. Бедняга! На его месте каждый свалился бы. Боюсь, Рубен был не в себе. Трезвый он никогда не погнал бы коня без подковы по этим камням. Заставь он даже Черного Ветра прыгать в таком положении через луну, коню бы не стало труднее, чем на этой дороге. Очень мне жаль жену Рубена. У нее прямо как будто предчувствие на лице обозначилось перед нашим отъездом. Вид у нее вообще был такой, будто бы все в порядке. Но бледность сильно ее выдавала. Да, Нед, нелегко нам с тобой придется. И тело надо доставить домой, и коня.

Обсудив положение, они решили, что Роберт проводит меня, а Нед отвезет в экипаже тело Рубена Смита. Обычно моя подруга Горчица была не очень-то терпелива во время стоянок. Но в ту ночь ей передался драматизм ситуации, и она покорно ждала, несмотря на то, что держать под уздцы ее было некому.

Когда тело злосчастного кучера перенесли в экипаж, Нед и Горчица медленно тронулись. Роберт вновь осмотрел мое треснувшее копыто. Он немного подумал, потом извлек из кармана большой носовой платок. Крепко обвязав им копыто, он медленно повел меня по обочине к дому.

Было по-прежнему очень больно. Но Роберт искренне мне сочувствовал и старался приободрить ласковыми словами. Конечно, мы двигались очень медленно. Но все-таки я шел вперед.

Наконец эта мука кончилась. Я возвратился в денник. Роберт немедленно принес мне поесть. Потом он обернул мои разбитые колени влажными тряпками, а на копыто поставил припарку из отрубей. Как известно, такие припарки прекрасны при воспалительных процессах у лошади. Боли мои несколько унялись. Я устроился кое-как на соломе и уснул в ожидании доктора.

Утром доктор нанес мне визит. Тщательно исследовав мои повреждения, он сказал:

– Надеюсь, коленный сустав не сломан. Если я не ошибся, этот конь будет и дальше прекрасно служить. А вот шрамы останутся у него на всю жизнь.

Доктор и конюхи стали меня выхаживать. Вполне допускаю, что они выбирали самые эффективные средства. Однако мне от этого было не легче. На коленях у меня наросло «дикое мясо». Его прижигали каким-то едким лекарством. Когда же раны наконец затянулись, доктор прописал жидкость еще ужасней. Она щипала ноги, и я при всей своей сдержанности извивался от боли. От этого лекарства у меня вся шерсть с колен сошла. Но, конечно, я понимал, что всё это люди делают для моего же блага.

Обстоятельства гибели Рубена Смита расследовали официальные лица. Хозяин «Белого льва», и конюх, и еще несколько человек подтвердили, что кучер наш выехал из гостиницы пьяным.

Служитель у дорожной заставы добавил к этому, что Смит промчался мимо него полным галопом. Когда же среди камней разыскали еще и мою подкову, всем окончательно стало ясно, как погиб Рубен Смит. Впрочем, никто и не думал меня обвинять. Теперь же последние подозрения с меня были сняты.

Все очень жалели жену Рубена Сьюзен. Она чуть с ума не сошла от горя.

– Ну почему? Почему? – вновь и вновь повторяла она. – В трезвом виде мой Рубен всегда был таким замечательным. Какой негодяй только выдумал эту проклятую выпивку!

После похорон Рубена Сьюзен и дети от нас уехали. Я слышал, они поселились в работном доме, потому что у Сьюзен никого из родных, кроме мужа, не было.

 

Глава XXVII

Мое положение в обществе ухудшается

Когда колени достаточно зажили, я получил двухмесячный отпуск. Каждое утро меня выпускали на небольшой луг, и я мог там пастись, лежать или неспешно прогуливаться, смотря по тому, что мне больше хотелось. Это было почти как в детстве. Сначала я наслаждался свободой. Однако за все годы сознательной жизни я настолько привык служить, что вскоре без общества и без дела почувствовал себя скверно. А особенно мне не хватало Горчицы.

Когда становилось совсем тоскливо, я ржал. Но лошади, которые проезжали по каким-то делам близко от луга, по большей части не откликались. И вот как-то утром я был щедро вознагражден за недели своего одиночества. Калитка вдруг распахнулась. На лугу стояли Горчица и конюх Роберт.

Как я был благодарен Роберту! Он догадался, что мы с Горчицей друг без друга скучаем! Однако стоило конюху удалиться, как дорогая моя подруга обрисовала мне истинное положение дел. Оказалось, заботой тут и не пахло. Просто Горчицу направили на этот луг тоже для поправки здоровья.

– Юный лорд Джордж надорвал мои силы, – горько пожаловалась она. – Теперь я вся состою из одних болезней.

Выяснилось, что лорд Джордж, который был слишком самоуверен и молод, чтобы прислушиваться к советам опытных конюхов, вздумал непременно участвовать в состязаниях по стипл-чейзу. Но Горчица была еще слишком плохо натренирована. Конюх об этом знал. Он предупредил лорда Джорджа, что от такого сильного напряжения лошадь наверняка заболеет. Но лорду Джорджу не было дела до здоровья Горчицы. Ему очень хотелось выиграть скачку.

Во время заезда лорд Джордж заставил Горчицу бежать наравне с самыми сильными и хорошо тренированными лошадьми. Она была кобылой горячей, самолюбивой и умудрилась пройти состязание вместе с тремя лучшими лошадьми. Но это стоило ей здоровья. С тех пор Горчица страдала одышкой. Мышцы спины у нее тоже болели, потому что лорд Джордж оказался слишком тяжел для нее.

– Поэтому, Черный Красавчик, мы с тобой вместе теперь будем прохлаждаться на лугу, – с горечью проговорила Горчица. – Они считают, что мы с тобой вроде бы тут поправляем здоровье. Только на самом деле уже ничего не поправишь. Загубили нас в самом расцвете лет. Тебя пьяница, а меня дурак! Очень обидно!

Она говорила правду. От нашей недавней прыти почти ничего не осталось. Как мы бегали и резвились, когда нас пускали на волю у сквайра Гордона! Теперь мы просто ходили, лениво пощипывая траву. Или устраивались под тенистым деревом. Или склоняли друг к другу головы и думали. Нас связывало столько общих воспоминаний и радостей, что о скуке и речи быть не могло.

Потом хозяин, хозяйка и Йорк возвратились из города. На второй день по приезде граф У… вместе с Йорком пришел к нам на луг. Мы стояли под деревом. Хозяин и старший кучер внимательно нас оглядели. Хозяин стал очень мрачным.

– Три сотни фунтов на ветер выбросил! – в сердцах проговорил он. – И Гордону как я теперь в глаза посмотрю! Он продал мне этих двух лошадей, чтобы устроить в хорошие руки, а их у меня погубили. Кобылу, пожалуй, еще на годик оставим, а Черного придется продать. Очень, конечно, жаль, но конь с такими безобразными шрамами на коленях никак не годится для людей моего положения. У нас не принято держать лошадей с изъянами внешности.

– Разумеется, сэр, – с сочувствием поглядев на меня, отозвался Йорк. – Но конь-то по-прежнему хорош для работы. Может быть, стоит определить его к какому-нибудь заботливому хозяину, у которого не такое уж положение, чтобы переживать от дефектов во внешности лошади? Если позволите, сэр, у меня есть на примете один неплохой владелец платной конюшни в Бате. Уход у него заботливый. И такого коня, как наш Черный Ветер, за умеренную оплату, несомненно, возьмет. Тем более следствие подтвердило, что Черный Ветер в смерти Рубена невиновен. И я от себя коню дам хорошую характеристику.

– Пожалуй, это идея, – немного приободрился граф У… – Скажи своему владельцу конюшни, что денег я много не попрошу. Для меня гораздо важнее получше устроить Черного Ветра.

На этом они ушли. Горчица долго не отводила от меня глаз.

– Скоро они тебя продадут, – с тоской проговорила она. – Теперь я останусь совсем без друзей. Боюсь, мы больше уже никогда не увидимся. О, жестокий, жестокий мир!

Неделю спустя конюх Роберт явился на поле с моей уздечкой. Он надел ее на меня, и мы с ним вместе ушли. Произошло все так быстро, что мы с Горчицей не успели даже как следует попрощаться. Уходя, я громко заржал. Горчица ответила мне, а потом еще долго звала меня издали, до тех самых пор, пока я не скрылся за поворотом.

Мне предстоял переезд в Бат. Туда надо было ехать на поезде. Никогда прежде меня не сажали в вагон. Но я уже вам рассказал, как приучил меня еще в ранней молодости к поездам самый первый хозяин. Поэтому я не очень боялся. Правда, сначала от стука колес, свистков паровоза и тряски я все-таки вздрагивал. Но, убедившись, что это ничем мне не угрожает, я даже вздрагивать перестал и в достаточно уравновешенном состоянии добрался до места.

Новый хозяин меня поместил в сносный денник. Уход, в общем, тоже меня устраивал. Но, конечно, размах был совсем не тот. Наклонный пол в конюшне создавал определенные неудобства. К тому же здешние конюхи привязывали лошадей к кормушкам. Стоять под уклон да еще неподвижно было весьма утомительно. Тут явно никто никогда не задумывался, что лошадям для полноценного отдыха нужно предоставлять в деннике хоть немного свободы. Словом, я сразу почувствовал: как бы в дальнейшем тут все ни сложилось, это уже другой уровень. Прежнее мое положение было безвозвратно утрачено.

Тем не менее нас хорошо кормили и чистили. Хозяин к нам тоже достаточно прилично относился, насколько позволяли ему обстоятельства и дело, ради которого он держал эту конюшню. Тут было множество лошадей и огромное количество экипажей. Хозяин нас сдавал напрокат. Иногда наниматели арендовали нас вместе с каким-нибудь кучером из конюшни. Но часто случалось и так, что они предпочитали управлять сами.

 

Глава XXVIII

Судьба лошади напрокат

До сих пор мною правили только крупнейшие знатоки лошадей. На новом месте мой опыт по части кучеров и наездников изрядно обогатился не в лучшую сторону. Как многим из вас ни покажется удивительным, произошло это из-за моего покладистого и ровного нрава. Хозяин просто считал, что я скорее, чем кто-то другой, выдержу управление человека неопытного. Вот и доставались мне часто самые ужасные из нанимателей.

Если бы я хотел описать каждого, с кем столкнулся, мне не хватило бы книги. Поэтому просто позволю себе их разделить на две основные категории. Были такие, которые правили мною с коротким поводом. Они очень много рассуждали о достоинствах своего метода.

– Мы постоянно держим лошадь в повиновении! – важно повторяли они.

Как будто мы, лошади, уж совсем ничего не смыслим! Возможно, тем из нас, у кого рот и манеры с детства испорчены плохими кучерами, короткий повод и нужен. Но лошадь с нормальной психикой в таком управлении не нуждается. Для меня, например, короткий повод – настоящая мука. Кучер зачем-то постоянно тянет на себя вожжи. Движения мои от этого скованы, а удила больно врезаются в губы. Странно, как эти люди не поняли, что короткий повод просто расшатывает лошадям нервы!

К другой категории относятся неумелые кучера, которые вообще лошадью не управляют. Они едут с отпущенными вожжами, и тут уж приходится самому проявлять осторожность. Случись на дороге что-нибудь непредвиденное, подобный кучер не успеет ничего сделать. Конечно, из этих двух зол я все же предпочитаю отпущенный повод. С ним, по крайней мере, свободен в движениях, да и губам не больно. Но все-таки на особенно трудных участках пути приятно, когда тебя легонько подбадривает умелый кучер. Например, если лошадь везет экипаж под гору, она очень хорошо чувствует легкое подрагивание вожжей. По нему убеждаешься, что человек на козлах не спит и в непредвиденной ситуации готов разделить с тобой тяжесть ответственности.

Плох отпущенный повод и по другой причине. Лошади, привыкшие ездить с ним, становятся очень ленивыми. А потом другой наездник выбивает из тебя лень плеткой. Потому-то сквайр Гордон никогда не позволял распускать лошадей.

– Лошади – все равно что дети, – часто повторял он. – Не воспитаешь как нужно, потом им всю жизнь не будет житья.

Но вернемся к кучерам, которым неведомо, зачем существуют вожжи. Особенно мне запомнился один из таких джентльменов. Он посадил в фаэтон даму с двумя детьми. Потом, взяв вожжи, он ими несколько раз тряхнул. Я тронулся. Но джентльмену этого показалось мало, и он пару раз огрел меня кнутом. Я еще никогда с таким управлением не встречался, но покорно перешел на легкий галоп. Кучер же мой, не обращая больше никакого внимания на дорогу, начал беседовать со своей соседкой. Они обсудили все деревья и все травинки вокруг, в то время как следовало уделить внимание дороге, по которой мы ехали. Как раз на этом участке пути ее ремонтировали, и галька, не утрамбованная катком, попадала в копыта. Любой профессиональный кучер тут же направил бы лошадь по самой гладкой части дороги. Но моему джентльмену это в голову не пришло. Он продолжал развлекаться беседой с дамой и ее милыми отпрысками, а я, проклиная судьбу, тащился по острым камням. Наконец один из них застрял в копыте. Он относился к самому неприятному виду камней, который только можно придумать для лошади. Он колол меня своим острием. Снаружи же камень был гладким, и я с каждым шагом мог поскользнуться.

Будь на месте легкомысленного джентльмена сквайр Гордон, Джон или даже кто-то из кучеров, которые работали при лошадях напрокат, мне бы и трех шагов не дали пройти с этим камнем, настолько разительно изменилась моя походка. Но джентльмен ничего не заметил. То ли у него было плохо со зрением, то ли он вообще наблюдательностью не отличался ни в чем, но я прохромал еще добрых полмили. Только тогда джентльмен, прервав беседу со спутницей, удивленно воскликнул:

– Какой обман! Нам подсунули в этой конюшне хромого коня!

Но и тут ему не пришло в голову остановиться. Наоборот, он снова изо всех сил огрел меня кнутом.

– Можешь не корчить из себя раненого солдата, – сварливо проговорил он мне. – Нам нужно быстрее двигаться.

Не знаю, что этот джентльмен предпринял бы дальше, не поравняйся с нами в этот момент фермер на гнедой лошади.

– Прошу прощения, сэр! – вежливо поднял он шляпу. – Мне кажется, с вашим конем не все в порядке. Ему явно в копыто камень попал. Позвольте-ка, я посмотрю. А то, знаете, острые камни с таких дорог очень опасны для лошадей.

Осадив свою лошадь, фермер спешился и, надев повод на руку, аккуратно поднял мою несчастную ногу.

– Это конь напрокат, – ворчал тем временем джентльмен. – Не знаю уж, что с ним произошло. Но сдавать подобную лошадь людям порядочным – настоящее издевательство.

– Ну вот же он, камень! – не обратил внимания фермер на слова джентльмена. – Конечно же он захромал. Это все равно, сэр, что вас попросить идти, когда в вашем ботинке торчит огромный гвоздь.

Фермер хотел вытащить камень пальцем. Но у него ничего не вышло. Слишком уж крепко засела острая галька в копыте. Тогда фермер порылся в кармане, вынул какое-то приспособление, которое помогло вынуть камень из копыта, и в следующее мгновение я был избавлен от боли.

– Вот что было в копыте у вашего бедняги коня, сэр, – с упреком потряс фермер камнем перед самым носом у джентльмена, – я бы на его месте, сэр, давно бы споткнулся от этой боли.

– Необычайно! – воскликнул с искренним изумлением джентльмен. – Значит, лошади умеют подбирать копытами камни с дороги! Но, скажите, зачем это им надо?

– Ни за чем им это не надо! – не слишком приветливо отозвался фермер. – Просто так уж у них получается, когда плохая дорога. Тут уж, сэр, тот, кто правит, должен вовремя заботиться о копытах, пока ваша лошадь окончательно не охромела.

Фермер бережно опустил мою ногу на землю.

– Вы бы на первых порах поосторожней с ним, – поглаживая меня, посоветовал он джентльмену. – Копыто у него сильно побилось, и хромота все равно так уж сразу теперь не пройдет. Ну, теперь до свидания.

Вежливо поклонившись даме, фермер снова уселся на свою лошадь и поскакал дальше. Мой джентльмен выждал, пока он скрылся из виду, а потом затряс изо всех сил вожжами. Я понял, что должен продолжать путь. Нога еще немного болела, но идти уже было легче.

Именно в тот день я понял: как ни тяжела судьба лошади напрокат, пока на твоем пути встречаются добрые люди, в жизни еще не все потеряно.

 

Глава XXIX

Горожане

Существовал и еще один вид нанимателей, которые совершенно в нас ничего не смыслили. Это были горожане из тех, у которых никогда в жизни не было своих лошадей. Они больше привыкли передвигаться на поездах и, может быть, именно потому нас всех путали с неодушевленными механизмами. Попасть к подобному человеку внаем – настоящее наказание. Заплатив деньги, он гонит вас с одинаковой скоростью по сухой дороге и по раскисшей от грязи, по ровной местности и по острым камням.

Сопротивляться подобному управлению бесполезно. Только получишь пару лишних ударов кнутом. Эти люди не понимают, что мы тоже можем устать. Видимо, лошади им представляются паровозами, разве что меньших размеров. С подобным кучером и не рассчитывайте, что на крутом подъеме он спустится с козел. Зачем облегчать работу какому-то механизму!

Еще хуже с такими людьми на крутых спусках. Они или вообще забудут поставить колеса на тормоз или не снимут с тормоза после спуска. Однажды я, выбиваясь из сил, втаскивал экипаж на тормозе в гору, и только на середине подъема человек, который тогда мною правил, догадался, отчего мы так медленно едем. Думаете, это его хоть немного смутило? Сняв экипаж с тормоза, он ударил меня изо всех сил кнутом и крикнул:

– Шевелись, ленивая тварь!

Мой личный опыт подсказывает: если подобные наниматели правят тобой слишком часто, здоровье можно подорвать окончательно. С места они никогда не тронутся плавно. Они почитают хорошим тоном пустить лошадь галопом от самой конюшни. Тормозят они еще хуже. Ну, скажите на милость, зачем взбадривать лошадь кнутом, перед тем как останавливаться? Однако тот, кто путает лошадей с паровозами, поступит именно так. Сначала на тебя обрушится кнут, а когда рванешь вперед, кучер натянет поводья. Лошадь от неожиданности едва не садится на задние ноги, трензель режет ей губы, а эти вульгарные люди уверены, что «умеют с шиком остановить экипаж».

Мое счастье, что, в бытность «лошадью напрокат», я не слишком уж часто сталкивался с подобными кучерами. Впрочем, они могут принести вред не только лошадям, которыми управляют. Как-то мы с моим напарником Рори возвращались после рабочего дня. Правил нами тогда, по счастью, хороший и ласковый кучер из нашей конюшни, которого наняли вместе с нами. Дорога была настолько широкой, что разъехаться со встречными экипажами не составляло труда. Поэтому кучер не сбавлял скорости даже на поворотах. Внезапно прямо на нас вылетела лошадь с двуколкой. Кучер в двуколке несся не по той стороне дороги, деваться нам было некуда. Я, к счастью, отделался испугом, а бедному Рори оглобля встречного экипажа ударила прямо в грудь. Он попятился и так закричал, что я до конца своих дней не забуду.

Наш кучер потом говорил, что еще немного, и удар пришелся бы Рори в сердце. Кто знает, может быть, для несчастного моего напарника так было бы даже лучше. Все равно он сделался инвалидом. В паре мы уже больше не ездили. После выздоровления этот умный, добрый и очень талантливый конь попал к угольщикам. Условия работы там просто ужасные, а уход и питание никуда не годятся. Добавьте к этому, что Рори приходилось свозить с горы тяжелые телеги с углем, и вам станет ясно, сколь незавидная ему выпала доля на старости лет. А виноват в этом был один из тех молодых людей, которые не обращают внимания ни на лошадь, которой правят, ни на что-то другое в пути.

После того как Рори продали угольщикам, напарницей моей стала бурая кобыла в яблоках по имени Пегги. Хвост и грива у нее были коричневыми и выглядела она, по-моему, очень мило. Кроме того, она отличалась большим добродушием и любовью к работе, что мне всегда в лошадях импонировало. Вот только я удивился ее странному шагу. Она шла то рысью, то кентером. Три-четыре нормальных шага, потом – прыжок вперед, и снова обыкновенная рысь. Идти с ней в паре из-за этого было не очень легко. Я немного занервничал, но за работой ей ничего не стал говорить. Только когда мы вернулись домой, я осведомился:

– Почему ты так странно ходишь?

– Эх! – горестно выдохнула она. – Всему виной мои слишком короткие ноги. Я ведь не чистокровка. Вот и выходит, что роста с тобой мы почти одинакового, а ноги мои на целых три дюйма короче. Конечно, ты можешь двигаться гораздо быстрее. От этих коротких ног в моей жизни одни несчастья.

– Не понимаю, – ответил я. – Почему же из-за коротких ног нужно так странно ходить?

– Потому что люди хотят двигаться как можно быстрее! – топнула Пегги в сердцах копытом. – Если тебя запрягли в пару и ты отстаешь, кучер обрушивает удары кнута. Вот я и стала так безобразно двигаться, чтобы не отставать от других. Было время, и я ходила как все нормальные лошади, – мечтательно глядя куда-то вдаль, продолжала Пегги. – Какой замечательный у меня был хозяин тогда! Работал он молодым священником в двух приходах, но никогда не жаловался, ни разу меня не ударил и позволял ехать, как мне удобно. Потом он перебрался жить в большой город, а меня продали фермеру. Ты, наверное, знаешь, Черный Красавчик: бывают фермеры, из которых получаются отличные хозяева для лошадей. Мне, увы, в лице фермера досталась натура не только низменная, но и лишенная всякого вкуса. На качество лошади ему было полностью наплевать, на красоту управления – тоже. Волновала его только скорость. Как я ни старалась бежать, он все равно был недоволен. Просто не помню дня, чтобы у нас с этим фермером обошлось без кнута. С тех пор я и стала сбиваться с рыси на кентер, чтобы бежать быстрее.

Новым моим напарником снова стал конь с неблагополучной судьбой.

Однажды фермер погнал меня с такой скоростью, что телега перевернулась. Признаюсь тебе, Черный Красавчик, я ничуть не жалею, что он сперва сильно разбился, а потом продал меня. Теперь, полагаю, тебе все ясно с моим странным шагом? Это просто реакция расстроенной психики. Фермера со мною давно уже нет, но стоит кому-то взмахнуть кнутом, и я начинаю подпрыгивать самым что ни на есть безобразнейшим образом.

Рассказ Пегги произвел на меня очень сильное впечатление. Я давно уже замечал, сколь тяжело ходить в паре лошадям разного роста. Искушенные люди, наподобие сквайра Гордона, Джона или фермера Грея, знают это не хуже нас. Но в конюшнях для лошадей напрокат на такие вещи не обращают внимания. Когда же лошадь меньших размеров хоть чуть-чуть отстает, ее бессовестно лупят кнутом.

К счастью, Пегги в конце концов повезло. Ее начали запрягать одну в легкие фаэтоны. Тут она проявляла свои способности в полной мере. Спокойная манера езды этой лошади в особенности импонировала пожилым людям. И вот однажды две такие дамы решили купить Пегги. Как-то мы встретились за городом. Пегги бежала спокойно и весело. Я очень порадовался тогда за нее.

Новым моим напарником снова стал конь с неблагополучной судьбой. При малейшей неожиданности он шарахался, а иногда даже лягался. Из-за этого он и потерял очень хорошую службу.

– Когда я все вижу вокруг, то ничего не боюсь, – начал однажды рассказывать он. – Если бы прежний хозяин мне позволял на ходу разглядывать все вокруг, мне бы совсем не было страшно. Например, я еще жеребенком пасся в одном загоне с оленями. С тех пор я нисколько их не боюсь. Другие же лошади, которые никогда оленей не видели, от них часто шарахаются. Мне главное как следует разглядеть, когда что-нибудь необычное появится сбоку. Но как только я поворачивал в упряжи голову, мой прежний хозяин хватался за кнут. Смелости он этим мне не прибавил, только характер теперь у меня совершенно изломанный. Одно время я думал, что все хозяева так поступают, когда лошадь от страха шарахается. Но однажды с моим хозяином ехал один пожилой джентльмен. Я как раз бросился в сторону от чего-то белого сбоку. Хозяин меня начал бить. А пожилой джентльмен закричал: «Так нельзя! Так нельзя! Он шарахнулся, потому что боится. За это не бьют!» Тогда я и понял, что не все хозяева столь жестоки и равнодушны, как мой. Конечно, в этих конюшнях совсем не тот уровень. Но я даже, пожалуй, рад, что меня сюда продали.

Я вполне верил, что мой новый напарник ничего не преувеличивает. Ему просто не повезло с хозяином. Далеко не каждому выпадает счастье получить воспитание от таких крупных личностей, как сквайр Гордон и фермер Грей. Они заложили в меня столь прочные принципы, что, даже став лошадью напрокат, я смог не утратить своих лучших качеств. Именно это и принесло мне в конце концов неожиданную удачу.

Однажды утром кучер из нашей конюшни подал меня в легкой двуколке к дому на Полтни-стрит. Оттуда вышли два джентльмена.

– Вы уверены, что ему обязательно нужен подгубный ремень? – внимательно глядя на мою морду, осведомился тот джентльмен, что повыше.

– Вообще этот конь запросто без него обойдется, – уверенно отвечал кучер. – Он, конечно, горяч, но совершенно без норова. И губы у него очень чуткие. А подгубный ремень у него для легкости управления со стороны неумелых наших клиентов.

– Снимите! – тут же велел джентльмен. – Нам с ним предстоит длинный путь, – с нежностью похлопав меня по шее, продолжал он. – И облегчать ничего мне не надо.

Стоило ему взять в руки вожжи, как я сразу почувствовал руку мастера. На меня повеяло давно забытыми временами. Мне, наконец, повстречался настоящий ценитель езды, и я проявил себя в полном блеске. Джентльмену я очень понравился. Наняв меня еще несколько раз, он купил меня у владельца конюшен для близкого друга, которому требовалась спокойная лошадь для верховой езды. Коню в моем положении лучшего и пожелать было нельзя.

 

Глава XXX

Беззастенчивое воровство

Мистер Барри, мой новый хозяин, оказался молодым бизнесменом. Семьи у него еще не было, и он слишком много работал. Это забеспокоило доктора. Однажды он посоветовал Барри ежедневно ездить верхом. Так вот и был куплен я.

В лошадях мистер Барри смыслил не много. Правда, это ему не мешало очень ласково со мной обращаться. Денник он мне нанял тоже отличный. Расплачиваясь с конюхом, он заказал мне самое лучшее сено и превосходную пищу, в состав которой входили овес, вика, дробленые бобы, отруби и райграс.

– Еды, пожалуйста, не жалей, – велел конюху мой хозяин. – Корми его досыта, я все оплачу.

Услыхав это, я очень обрадовался. О такой пище, как он мне заказал, любая лошадь может только мечтать.

Первые дни конюх со мной обходился прекрасно. Однажды он при мне рассказал знакомому, что много лет был конюхом в самой большой гостинице города. После этого мне стало ясно, откуда у него такая сноровка и совершенно верный подход к лошади. Но к тому времени, как мы с ним познакомились, он из гостиничных конюшен ушел. Теперь у него появилось собственное дело. Сам он выращивал для продажи на рынке фрукты и овощи. А его жена с той же целью разводила кроликов и домашнюю птицу.

Некоторое время спустя я вдруг стал ощущать, что моему организму катастрофически не хватает овса. Всем остальным конюх кормил меня по-прежнему много. Но овес… Ни одна лошадь на свете не сохранит без него надолго здоровья. Через несколько недель такой жизни я стал ощущать, что слабею. Я пытался хоть как-нибудь намекнуть на это хозяину. Но при всей доброте мой мистер Барри чересчур мало знал лошадей, и ему было попросту непонятно, что творится со мной.

Так продолжалось целых два месяца. Я уже был близок к серьезной болезни от истощения, когда хозяин поехал на мне верхом в гости к близкому другу. Друг жил на ферме и хорошо понимал в лошадях. Едва поздоровавшись с мистером Барри, этот джентльмен начал внимательно меня оглядывать.

– Что-то твой конь выглядит хуже, чем раньше, – с тревогой произнес он. – Может быть, чем-нибудь болен?

– Вроде нет, – пожал мой хозяин плечами. – Вообще-то я тоже в последнее время стал замечать в нем какую-то вялость. Но конюх, который за ним ухаживает, мне все объяснил. Оказывается, даже самые горячие лошади начинают осенью хуже двигаться.

– Полная чушь! – возмутился друг. – Во-первых, сейчас разгар августа. До осени еще далеко. А потом, лошади ведь не впадают в спячку. При нормальном питании и хорошем уходе они будут одинаково бодрыми в любой сезон. Кстати, чем ты его кормишь?

Хозяин тщательно перечислил все замечательные продукты, которыми распорядился меня кормить.

– Уж не знаю, кто там ест овес, за который ты платишь, – тщательно ощупывая меня, проговорил друг-фермер. – Но этому бедняге его явно не достается. Скажи, Барри, ты очень гнал по дороге ко мне?

– Гнал? – удивился хозяин. – Да мы ехали совсем медленно.

– Положи-ка руку сюда, – велел этот наблюдательный джентльмен.

Хозяин послушно положил руку на мою шею.

– Видишь, какой он горячий и потный, – продолжал фермер. – Можно подумать, ты несся во весь опор от самого дома. Я бы на твоем месте заглядывал к нему в денник почаще. Не хотелось бы думать плохо о твоем конюхе, но проверить, по-моему, не мешает. К сожалению, есть негодяи, которые воруют даже у бессловесных животных. Хорошо хоть своим конюхам я вполне могу доверять.

В это время к нам как раз приблизился конюх, который должен был отвести меня на конюшню.

– Дай этому коню побольше овса, – велел фермер. – Пусть ест, сколько хочет.

Друг Барри был человеком умным и проницательным. На своем языке я часто рассказывал своему хозяину все, что видел в конюшне. Не моя вина, что он не понял меня. Если бы он смог меня выслушать, ему было давно бы известно, что сын нашего конюха каждый день заходил вместе с отцом в помещение, где среди хомутов и упряжи находился ларь с овсом. Закрывать дверь они не считали нужным, и я прекрасно все видел. Наполнив мешок овсом из ларя, сын отправлялся домой, а мне перепадали лишь жалкие крохи.

Так продолжалось еще неделю. Потом в конюшню неожиданно вошел полицейский, который тащил за собой сына конюха. Следом появился второй полицейский.

– Говори, где твой отец держит овес? – строго спросили они у мальчика.

Тот сперва делал вид, что не знает. Кончилось тем, что его все же заставили показать ларь.

Филчер, мой конюх, в это время как раз меня чистил. Увидав полицейских, он попытался сбежать, но его поймали. Вначале он сидел в полицейском участке. Затем состоялся суд. Мальчика оправдали, а конюху пришлось два месяца просидеть в тюрьме. Очень хотел бы надеяться, что он с тех пор перестал воровать пищу у лошадей.

 

Глава XXXI

Пройдоха

Несколько дней спустя хозяин нашел мне нового конюха. Звали его Альфред Смирк. Внешне он выглядел весьма импозантно. Высокого роста, приятной наружности. Однако за всю свою жизнь я не встречал среди конюхов второго такого пройдохи.

Как он при хозяине меня ласково гладил! Как старательно прочесывал мне гриву и хвост перед выходом из конюшни! Когда хозяин собирался верхом, этот конюх не забывал натереть мне маслом копыта, и казалось, что я просто сияю от чистоты. Однако, находясь без свидетелей, Альфред Смирк поступал совсем по-другому. Ему даже не приходило в голову почистить меня как следует после прогулки. Хозяин-то все равно не увидит. Вскоре я с горечью убедился, что этого конюха совершенно не интересую. Для него я был обыкновенным домашним животным, вроде коровы или гуся.

Зато о себе Альфред Смирк заботился неустанно. Он был убежден в неотразимой своей красоте. Помещение для седел и сбруи превратилось при нем в настоящую гардеробную. Мой молодой конюх часами простаивал там перед зеркалом, то примеряя разные галстуки, то причесываясь, то завивая щегольские свои усы. Видел бы это хозяин! Но при хозяине Альфред Смирк вел себя совсем по-другому. Все указания он выслушивал очень внимательно, а на вопросы умел ответить так вежливо, что скоро прослыл «замечательным молодым человеком».

Знал бы хозяин, что «замечательный молодой человек» столь редко меняет солому в моем деннике, что глаза у меня слезятся от дурных запахов, а аппетит готов пропасть окончательно. Правда, пару недель спустя мистеру Барри все же стало казаться, что в деннике пахнет не так, как надо.

– Мне не нравится этот запах, Альфред, – сморщил нос мой хозяин. – По-моему, надо тебе тут почистить как следует и промыть водой.

– Воля, конечно, ваша, сэр, – ничуть не смутился нахал, – но позволю себе заметить, такое мытье очень опасно для здоровья коня. Если я слишком сильно полью тут водой, он может легко простудиться.

– Простужать его, конечно, не надо, – поспешил ответить хозяин. – Но все-таки в деннике пахнуть так не должно. Может быть, что-то случилось со стоками?

– Вполне вероятно, сэр, – обрадовался Альфред Смирк. – Я сам тоже иногда чувствую, как тянет какой-то вонью.

– Вот и вызови мастера, пусть проверит, – велел мистер Барри.

– Слушаюсь, сэр, – почтительно поклонился конюх.

Разыскав мастера, он привел его ко мне в денник. Мастер внимательно все проверил. Разумеется, никаких неполадок с его стороны обнаружено не было. Мне, однако, от этого не сделалось легче. Альфред ухаживал за мною все хуже и хуже. Наконец у меня от сырой соломы стали болеть ноги. Кроме того, он меня проезжал очень редко. Если хозяина не было, я иногда простаивал без движения в деннике по нескольку дней подряд. Кормил же меня Альфред столь сытно, как при нормальной нагрузке. От этого я тяжелел, нервничал и все заметнее терял форму.

Во время одной из прогулок с хозяином у меня так заболели ноги, что я два раза споткнулся. Мистер Барри был столь поражен, что на обратном пути счел своим долгом заехать к ветеринару. Выслушав мистера Барри, ветеринар осмотрел мои ноги.

– У вашего коня воспаление стрелки, – укоряюще произнес он. – Не понимаю, как вы столько времени не замечали! Болезнь очень запущена. Поглядите! Он у вас еле стоит на ногах.

– Как же Альфред мог не заметить? – всплеснул руками хозяин. – Он так хорошо смотрит за ним!

– Хорошо смотрит? – произнес с сомнением ветеринар. – Должен вас огорчить: эта болезнь как раз следствие плохого ухода. Почти убежден, что ваш конюх очень редко менял в деннике подстилку. Коня завтра пришлите опять ко мне. Надо заняться как следует его копытами. А конюху вашему я дам с собой мазь и объясню, как ею пользоваться.

На другой день Альфред привел меня к этому ветеринару. Врач как следует прочистил мои больные копыта, а потом обложил их паклей, пропитанной каким-то едким лекарством. Процедура была не из самых приятных, но я, разумеется, терпеливо сносил ее. Ведь все это делалось исключительно мне во благо.

Ветеринар очень строго поговорил с Альфредом. Он велел ленивому конюху каждый день убирать начисто мой денник. Кроме того, мне стали давать силос и отруби. Эта пища настолько укрепила мой организм, что вскоре здоровье вернулось. Однако у мистера Барри я все равно не остался. Мой молодой бизнесмен страшно был раздосадован, что два конюха подряд обвели его вокруг пальца. Рисковать с третьим конюхом он не захотел. Может быть, мистер Барри, со своей точки зрения, поступил правильно. Нельзя держать породистых лошадей человеку, который настолько не понимает в них. Короче говоря, вскоре я был опять продан.

 

Глава XXXII

Ярмарка лошадей

Если вас ни разу не продавали на ярмарке лошадей, вы наверняка сочтете ее интересным и красочным зрелищем. Пройдя длинные ряды молодых лошадей, полюбовавшись уэльскими пони, ростом не выше дорогого моего Меррилегса, миновав разные породы тяжеловозов с кокетливыми ленточками на длинных хвостах, вы, наконец, попадете туда, где стоят чистокровные жеребцы и кобылы, карьера которых пошла на убыль из-за чьей-то преступной неосторожности.

Удивительно, но какого-нибудь шрама на вашем теле или совсем немного испорченного дыхания оказывается вполне достаточно, чтобы чистокровную лошадь перевели из высшего класса в средний. Почему-то при этом никто не принимает в расчет, что мы еще полны сил и по-прежнему не только хотим, но и можем отлично служить. Чем больше я думаю об этой несправедливости, тем сильней удивляюсь людям.

После нас, лошадей, хоть и подпорченных, но благородных, на ярмарке были выставлены совсем уж несчастные существа. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять: они сломлены непосильной работой и невыносимыми условиями, в которых оказались по вине нерадивых хозяев. Одни из этих бедняг едва были в силах ходить, другие тоскливо отвесили нижние губы или, плотно прижав к головам уши, с грустью озирались по сторонам. Они были настолько истощены, что можно было пересчитать все их ребра. Кожа их была испещрена язвами и старыми шрамами. Все радости жизни остались у таких лошадей в прошлом, настоящее же не сулило ничего, кроме горя. Их вид наводил на меня тоску. Любому из нас вполне может быть уготовлена такая ужасная старость!

Торговцы на ярмарке изо всех сил завышали цены. Покупатели, напротив, старались их сбить. Подобные ухищрения создавали очень нервозную атмосферу, которая не улучшала наши характеры и самочувствие.

Меня поместили вместе с вполне приличными лошадьми. Издали я привлекал внимание самой изысканной публики. Однако, едва заметив, что у меня на коленях шрамы, покупатели из джентльменов пренебрежительно морщились и уходили. Люди, чье положение было немного пониже, не упускали случая осмотреть меня от зубов до копыт. Я безошибочно определял их душевные качества. Иные обращались со мной так грубо, словно перед ними стоял не конь, а механизм из железа. Другие, наоборот, ласково похлопывали меня. А некоторые из них даже вежливо обращались ко мне, спрашивая, не позволю ли я как следует себя осмотреть. Иметь дело с подобными покупателями – наслаждение. Они исполнены настоящего благородства.

Среди них мне особенно приглянулся один человек. Он не принадлежал к джентльменам, однако в нем не было ничего от плохо воспитанных простолюдинов или горластых выскочек, которые почему-то воображают, что туго набитый деньгами карман и благородство происхождения – одно и то же. Он был хорошо сложен и, без сомнения, в лошадях разбирался великолепно. Разговаривал он со мной очень ласково, а в его серых глазах я без труда уловил доброту и веселый нрав. К тому же от этого человека не разило ни табаком, ни пивом. Как я мечтал после всех неприятностей достаться именно этому человеку! Он предложил моему продавцу двадцать три фунта. Увы, того цена не устроила, и замечательный человек с сожалением удалился. Я с грустью смотрел ему вслед.

Следом за ним ко мне подошел субъект с пренеприятнейшим голосом. Сердце у меня екнуло. Вот уж кому я не хотел бы принадлежать ни под каким видом! Но они с моим продавцом тоже не сговорились. Затем меня осмотрело еще несколько человек. Эти явно околачивались на ярмарке просто, чтобы убить время, и волноваться по их поводу не приходилось. Куда хуже почувствовал я себя, когда передо мной вновь возник мужчина с этим ужасным голосом. Он немного повысил цену. Как я боялся, что он меня купит!

– Погодите-ка! Погодите! – вдруг подбежал ко мне покупатель, который мне показался столь симпатичным. – По-моему, мы с этим конем подходим друг другу, – поглаживая меня, продолжал он. – Так уж и быть, даю двадцать четыре фунта.

– Двадцать пять, и он ваш, – ответил торговец.

– Двадцать четыре и десять шиллингов, – прибавил еще немного милый мой покупатель.

– Идет, – сдался торговец. – Вы потом сами поймете: в этом коне прямо уйма хороших качеств. А уж кеб и вовсе лучше него никто не сможет возить.

Мой новый хозяин расплатился наличными, и мы пошли с ним в гостиницу. Там мне дали прекрасный овес. Пока я ел, хозяин со мной беседовал. Когда я насытился, хозяин принес седло и уздечку, и мы с ним пустились в путь по направлению к Лондону.

Приехали мы лишь к вечеру. На улицах Лондона ярко горели газовые фонари. Я миновал уже множество улиц и перекрестков, а город все не кончался. Как раз к тому времени, когда я уже думал, что мы вечно будем ехать по этой брусчатке, хозяин меня осадил перед стоянкой кебов.

– Мое почтение Мистеру Губернатору, – крикнул он какому-то джентльмену.

– Добрый вечер! – откликнулся тот. – Вижу, ты неплохого коня приобрел.

– Кажется, да, – ответил хозяин.

– Что ж, желаю тебе удачи с ним, – снова услышал я голос Мистера Губернатора.

– Спасибо! – засмеялся хозяин, и мы с ним поехали дальше.

Свернув на какую-то улицу, мы попетляли еще немного и наконец остановились в проулке. На одной стороне его стояли маленькие домишки, а на другой – конюшни и сараи для экипажей. Хозяин свистнул. Дверь одного из домов распахнулась, и навстречу нам выбежала молодая женщина. За ней по пятам неслись мальчик и девочка.

– Ну, Гарри, открой-ка ворота, – спешившись, велел мой хозяин мальчишке. – А ты, – обратился он к своей прелестной жене, – принеси-ка пока что фонарь.

Минуту спустя все семейство обступило меня во дворе у конюшни.

– Он не кусается, папа? – спросила девочка.

– Конечно, нет, Долли, – ласково поглядел на нее мой хозяин. – Этот конь такой же хороший, как твой котенок. Можешь смело погладить его.

Я тут же почувствовал прикосновение детской руки. Конечно, у меня нет уверенности, что породистого коня можно всерьез сравнивать даже с очень хорошим котенком. Но, несмотря на это, мне было очень приятно, что Долли меня погладила по плечу.

– Пока ты его почистишь, я принесу отрубей, – сказала жена хозяина.

– Правильно, – согласился тот. – Не только ему, но и мне настал момент закусить. Надеюсь, для меня ты тоже что-нибудь припасла?

– Сосиски в тесте и пирог с яблоками! – прокричал мальчик.

Все засмеялись. Я разглядывал их счастливые лица и радовался, что теперь буду жить среди этих людей. Когда же хозяин отвел меня в чистый, очень уютный денник и досыта накормил, во мне снова окрепла вера, что счастливые мгновения моей жизни еще не все позади.

 

Глава XXXIII

На службе у кебмена

Попал я в семейство на редкость счастливое. И кебмен мой, Джереми Баркер (все знакомые называли его просто Джерри), и жена его, маленькая темноволосая Полли, и двое детей просто обожали друг друга.

Мальчику Гарри скоро исполнилось двенадцать. Он был высокого роста и с очень открытым и благородным характером. А черноглазая Дороти (или Долли), восьми лет от роду, почти не отличалась от матери. Такая же веселая, домовитая и аккуратная. Разве что еще меньше ростом.

У Джерри был собственный кеб и, кроме меня, еще один конь – белой масти, по имени Капитан. Несмотря на пожилой возраст, Капитан выглядел столь благородно, а в длинных его ногах и гордо изогнутой шее чувствовалось так много породы, что я ни минуты не сомневался: в молодости он не имел себе равных. Это был настоящий старый аристократ. Жизнь его изобиловала потрясающими событиями. Когда Капитан делился со мной воспоминаниями об увиденном и пережитом, я мысленно благодарил судьбу, которая свела меня с такой замечательной личностью. Довольно скоро мне стало известно, что мой старший коллега по кебу принимал участие в Крымской войне. Его призвали на военные действия вместе с хозяином – кавалерийским офицером. Вот так и вышло, что Капитан, талант и силы которого тогда были в самом расцвете, водил в бой целый полк. Чуть позже я еще к этой теме вернусь. Пока же изложу по порядку, как проходили первые дни моей жизни у кебмена.

Утром Джерри меня хорошенько почистил. Потом меня отвели во двор.

– Полли! Долли! – крикнул хозяин жене и дочери. – Идите сюда! Вам надо как следует познакомиться с новым конем!

Что касается Гарри, то мы с ним уже познакомились.

Полли угостила меня ломтиком яблока, а Долли – куском хлеба. Они так внимательно разглядывали меня и беседовали со мной столь ласково, что я будто снова вернулся в счастливые времена, когда еще носил имя Черный Красавчик. Я, со своей стороны, постарался показать всем членам этой чудесной семьи, что отныне они могут полностью на меня положиться. Полли сразу же оценила мою красоту.

– Если бы метин на коленях у него не было, он бы и близко к нашему кебу не подошел, – с уверенностью проговорила она.

– Не понимаю, как с ним такое случилось, – задумчиво отозвался муж. – Конечно, судить тут наверняка трудно, но мне всё же кажется, что не по собственной воле он рухнул. Слишком уж твердый у него и уверенный шаг. Не возражаешь, если я назову его Джеком, как нашего покойного старика?

– Конечно, нет, – ответила Полли. – Наш старый Джек был очень хорошим и добрым конем. Пусть память хотя бы так сохранится.

Потом хозяин заложил в кеб Капитана, и они отправились на работу. После обеда усталого Капитана поставили отдыхать. Я же впервые вышел на новую службу. Прежде всего Джерри тщательно подогнал под мои размеры хомут и уздечку. Движения моего хозяина напомнили мне Джона Менли, и я впервые за последние годы ощутил себя личностью. И уж совсем полное счастье охватило меня, когда выяснилось, что Джерри не признает мартингала и всяких подгубных ремней. Простая уздечка, и только. Работа снова приобретала смысл.

Миновав несколько улиц, мы выехали к той самой стоянке кебов, где мой хозяин вчера разговаривал с Мистером Губернатором. При дневном свете я смог получше разглядеть эту улицу. По одну ее сторону высились дома с красиво оформленными витринами магазинов. С другой стороны была церковь, а вокруг нее – кладбище, отгороженное чугунным забором. Вдоль этого забора и стояли в ряд кебы.

К тому времени как мы подъехали, кебов скопилось довольно много. Мы встали в самом конце очереди. Некоторые из кебменов сбились в группу и о чем-то беседовали. Другие задавали корм или воду своим лошадям. Третьи сидели на козлах с газетами.

Завидев нас, несколько кебменов подошли поближе.

– Такой черный! – поглядел на меня с восторгом один из них. – Особенно хорошо будет с ним обслуживать похороны.

– Слишком шикарно для кеба смотрится, – с таким же вниманием оглядев меня, высказался другой. – Помяни мое слово, Джерри, однажды в этом коне проявится какой-нибудь непорядок.

– Даже если и так, сам я никаких непорядков в своем новом Джеке не собираюсь выискивать, – невозмутимо отвечал мой хозяин. – Зачем раньше времени портить себе радость духа?

Я увидел, как к нам проталкивался тот самый мужчина, с которым хозяин вчера разговаривал. Высокий, широкоплечий, с серовато-седой шевелюрой, в сером пальто с пелериной, серой шляпе и длинном шарфе, человек этот выглядел внушительно и величественно. При виде его кебмены почтительно расступились.

– Великолепно, Джерри! – осмотрев меня с такой тщательностью, словно собирался купить, сказал мужчина в сером пальто. – За такого коня никаких денег не жалко.

После этого в среде кебменов за мной навсегда утвердилась репутация коня превосходных качеств. Величественный мужчина в сером пальто был среди них самым старым и опытным кебменом. На стоянке он пользовался неизменным авторитетом. Фамилия его была Грант, но тут его все называли Мистером Губернатором. Он действительно отличался благоразумием и добротой. Когда среди кебменов возникали конфликты, судьей выступал Мистер Губернатор, и ему удавалось весьма-таки ловко восстановить на стоянке мир. Я заметил у Мистера Губернатора лишь один недостаток. Выпив, он становился довольно злобным и лез в драку даже с самыми близкими своими приятелями. Впрочем, они в такие моменты попросту избегали его общества.

Первое время мне на новой работе приходилось весьма тяжело. Раньше я никогда не жил в столице. Огромное количество экипажей на улицах и шум очень меня угнетали. Разумеется, я не позволял всяким страхам повергать себя в панику. Но мне теперь приходилось все время подавлять в себе страх, и это сказывалось отрицательным образом на нервной системе. А потом я вдруг понял, что просто должен полностью доверять управление кебом Джерри. С тех пор мысли о постоянной опасности меня оставили, а еще некоторое время спустя я привык к Лондону.

Джерри был потрясающим кучером. Мы с ним понимали друг друга прекрасно. Убедившись, что от работы я никогда не отлыниваю, мой новый хозяин лишь легонько дотрагивался кнутом до моей спины. Так он показывал, что пора ехать. В остальных же случаях в кнуте просто не было необходимости.

О нашем с Капитаном здоровье Джерри заботился неустанно. В деннике нас не привязывали. Там всегда было чисто, и вода на ночь не убиралась. Так что, в отличие от большинства конюшен, здесь мы могли попить в любую минуту и ночью, и днем. Конечно, я знаю: многие конюхи разделяют совершенно ошибочное суждение, что лошадям не надо давать воды слишком часто. Знайте же, дорогие мои читатели: такое могут придумать лишь люди с очень ограниченным кругозором. Конечно же, если мы возвращаемся после поездки слишком разгоряченными, поить нас сразу нельзя. В остальных случаях все же важно оставлять нам воду. Ведь если ее достаточно, лишнего пить не будешь. Если же тебя поят лишь несколько раз в день, конечно, осушишь ведро до конца, чтобы потом не страдать от жажды. Тогда-то слишком большое количество жидкости не замедлит сказаться губительным образом на нашем дыхании и желудках. Так что и в плане воды наш Джерри поступал гораздо мудрее большинства других специалистов.

Но самым замечательным нововведением этого человека был обязательный отдых по воскресеньям. Всю неделю нам с Капитаном приходилось очень много работать. Зато воскресенья принадлежали полностью нам. По выходным мы предавались блаженному отдыху и, конечно, не упускали случая как следует поговорить. В одну из таких бесед напарник мне и поведал историю своей жизни.

 

Глава XXXIV

Ветеран Крымской войны

Как вы уже знаете, первым хозяином нашего Капитана был офицер кавалерии. Поэтому нет ничего удивительного, что мой старший напарник с юности обучался на военную лошадь.

– Учения мне очень нравились, – рассказывал он. – Идти рысью в строю, поворачиваться вместе с другими по первому же приказу хозяина, вихрем лететь на вражеские позиции… По-моему, нет большего наслаждения, чем этот единый порыв. К тому же в молодости я был не белым, а серым в яблоках. Хозяин и остальные кавалерийские офицеры единодушно превозносили мою красоту. Так что служить в полку для меня было подлинным счастьем. Я считал, что жизнь военных полна романтики и веселья. Как раз в это время и началась Крымская война.

С первых же дней отправки на фронт мое восхищение жизнью военных готово было поколебаться. Началось все с этого ужасного парохода. Нас на него поднимали лебедками. Признаюсь тебе, не очень приятно висеть в воздухе на каких-то ремнях, которые у тебя продеты под брюхом! После того как мы очутились на корабле, жизнь наша стала совсем невозможной. Денники, в которые нас поместили, были тесными и неудобными. Пробежаться нам тоже было совершенно негде, и за несколько дней неподвижного образа жизни ноги совсем онемели. В довершение ко всему море штормило, корабль качался от сильных волн, и это самым губительным образом сказывалось на самочувствии всех лошадей.

Несколько дней спустя корабль прибыл на место. Так как ни одна лошадь на свете не в состоянии подняться или сойти по сходням, нас снова обвязали ремнями и подняли в воздух лебедками. Еще миг – и я снова почувствовал под ногами твердую землю. Конечно, это была чужая земля. Но мы все равно так обрадовались, что стали весело фыркать и ржать.

Страна, в которую нас привезли, оказалась совсем не похожа на нашу родную Англию.

Снег, сырость и полная неустроенность быта изрядно нам досаждали. Счастье еще, что большинство офицеров любили своих лошадей так же сильно, как мой дорогой хозяин – меня. Если бы не их заботы, наверное, мы просто вообще бы не дожили до военных действий.

– Что касается боевой обстановки, – продолжал Капитан, – то она поначалу нас даже радовала. Не забывай, что мы получили военное воспитание. При сигнале трубы «к бою» нас охватывал трепет, и мы с нетерпением ждали команды «к атаке». Когда, наконец, эта команда следовала, мы бросались вперед с таким нетерпением, будто на поле боя вместо штыков и пуль нас ожидало невиданное блаженство. Пока хозяева наши твердо сидели в седлах, страх был нам неведом. Пусть мимо наших голов пролетают ядра и свистят пули, пусть взрывы слышатся совсем рядом, мы в полном спокойствии внимаем командам. Я со своим дорогим хозяином ходил в атаки множество раз. Конечно же, на моих глазах гибли лошади, но не помню, чтобы хоть раз мне сделалось страшно за свою жизнь. Я слышал веселый голос хозяина и ни секунды не сомневался, что ни мне, ни ему ровным счетом ничего не грозит. Сколько раз я за это время видел смерть храбрецов! Как часто мои копыта касались земли, влажной от пролитой крови! Но я и тогда не чувствовал страха. Так продолжалось до той самой поры, пока не настал ужаснейший день.

Капитан умолк, несколько раз глубоко вздохнул и продолжал рассказ.

– Это было осенним утром. Наш полк стоял наготове. Чем ярче разгоралась заря, тем нетерпеливее вели себя офицеры. Мы слышали издалека канонаду вражеских пушек. Потом один из офицеров отдал приказ: «По коням!» Все тут же вскочили в седла. Мышцы у лошадей напряглись. Мы грызли удила. Мой хозяин, как всегда, вел свой полк, и мы с ним стояли в строю самыми первыми. Внезапно он провел рукою по моей гриве и тихо проговорил:

«Сегодня нам трудно придется, Баярд! Но мы все равно исполним свой долг».

Ожидая сигнала атаки, хозяин меня оглаживал даже больше обычного. Правда, мысли его при этом витали где-то совсем далеко, но все равно мне его ласка была приятна, и я гордо расправил грудь.

Не буду подробно тебе излагать, как начался бой. Скажу лишь о самой последней атаке, в которой мы с дорогим хозяином принимали участие. Путь наш к позициям неприятеля лежал сквозь долину, которая сильно простреливалась. Ни до, ни после этой атаки я не сталкивался с таким сильным обстрелом. Это был просто шквальный огонь! Ядра падали слева, и справа, и спереди, и позади нас. Много чудесных коней полегло, и много погибло замечательных всадников.

Лошади, чьи хозяева были ранены или убиты, в панике метались по полю. Они просто не знали, что делать дальше. Большинство, спохватившись, некоторое время спустя догоняли своих, а некоторых настигало какое-нибудь шальное ядро или пуля. Наш строй все больше редел, но мы не сдавались. Теснее сомкнув ряды, мы по-прежнему летели вперед. Я видел перед собой огромную пушку, из жерла которой то и дело вырывалось красное пламя. Подбадривая свой полк, хозяин простер вперед правую руку и крикнул: «Ура!»

Именно в это время вражеское ядро пролетело прямо над моей головой. Голос хозяина оборвался. Я почувствовал, что тело его в седле дрогнуло. Чуть замедлив свой бег, я ждал, когда дорогой мой хозяин вновь выпрямится и опять пустит меня в галоп. Но он вместо этого выронил повод и саблю. А потом этот доблестный воин камнем упал на землю.

Мне надо было остановиться, помочь. Но полк несся дальше, и у меня не хватило отваги покинуть строй. Только теперь, когда хозяина в моем седле уже не было, кровавые сцены боя повергли меня в немыслимый ужас. Я весь дрожал. В довершение ко всему всадники пытались выгнать меня и других лошадей без хозяев из строя. Видимо, мы мешали воинам вести правильный бой. Несмотря на это, я старался изо всех сил оставаться среди своих. Бок о бок со знакомыми лошадьми было все-таки легче переживать этот ужас. Думаю, офицеры, в конце концов, меня отогнали бы. Но тут под одним из них убило лошадь. Он немедленно вскочил на меня. Я снова мчался в атаку. Страха во мне поубавилось, но бой этот мы проиграли. Оставшаяся в живых горстка воинов и лошадей отступила.

Когда хозяина в моем седле уже не было, кровавые сцены боя повергли меня в немыслимый ужас.

Я оглянулся на поле боя. Мне предстало кошмарное зрелище. Некоторые лошади от ран и потери крови едва могли двигаться, другие ковыляли на трех ногах. Третьи со стоном пытались подняться с земли, но, увы, не могли этого сделать, потому что задние ноги были у них перебиты или прострелены. Стоны этих несчастных оглашали округу. И смертной тоски в их глазах я тоже никогда не забуду.

После боя всех раненых воинов отнесли в госпиталь, а мертвых похоронили.

– А как же лошади? – спросил я у Капитана. – Неужели их так и бросили умирать?

– Нет, – отвечал старый конь. – Армейские ветеринары прошлись по всему полю боя. Лошадей с безнадежными ранами они пристреливали, а остальных привели лечить. Но выжили после этой атаки немногие. Из всей нашей конюшни уцелело лишь четверо.

Хозяина своего я тоже больше не видел. Почти уверен, что роковое ядро убило его на месте. Никого в жизни я больше так не любил. Видишь, я уже стар, но даже сейчас не могу смириться с этой потерей.

Позже я принимал участие во множестве боевых операций. Должен сказать, мне везло. Я лишь однажды был ранен, да и то столь легко, что к возвращению в Англию был не менее крепок и свеж, чем до начала Крымской кампании.

Выслушав Капитана, я высказал удивление, потому что слышал несколько раз, как люди делились при мне совсем другими воспоминаниями о военных действиях. По их рассказам бои получались красочными, увлекательными и неопасными.

– Уверен, они настоящей войны не нюхали, – горестно произнес Капитан. – Ты уж мне поверь: красиво и увлекательно только лишь на учениях или парадах. А любая война – это кровь, и убитые, и инвалиды. О какой же тут красоте может быть речь?

– Зачем же тогда воевали на этой Крымской войне? – я совершенно был сбит с толку.

– Точно, конечно, тебе не скажу, – с глубокомысленным видом изрек старый конь. – Лошадь не может понять абсолютно все в человеке. Но, полагаю, противник на этой войне угрожал Британской короне. Иначе возить нас с хозяином на пароходе в такую даль не имело бы смысла.

 

Глава XXXV

Джерри Баркер

С каждым днем я привязывался к семье Баркеров все сильней и сильней. Джерри был столь же рьяным защитником лошадей, как Джон Менли. И еще он был человеком очень веселым и совсем не обидчивым. Целыми днями он мурлыкал какую-нибудь из песенок, которые сочинял на все случаи жизни. Чаще всего вот такую:

Давайте соберемся, Работою займемся, Друг другу мы поможем, А после отдохнем. Так каждый день мы с Полли И дети – Гарри с Долли — Работаем, смеемся И весело живем.

Баркеры действительно жили в полном соответствии с этой песенкой. Несмотря на юные годы, Гарри великолепно ухаживал за мною и Капитаном, когда мы стояли в конюшне. А Полли и Долли всегда наводили глянец на кеб. Он у них просто сиял и внутри, и снаружи. Пока Джерри чистил нас с Капитаном, Гарри протирал во дворе упряжь. Во всех остальных делах Баркеры тоже обычно оказывали друг другу помощь. Работали они весело, много смеялись, и это благотворнейшим образом влияло на нас с Капитаном.

Вставали Баркеры всегда спозаранку. На этот счет у Джерри тоже существовала песенка.

Если пол-утра в постели проспишь, После от спешки весь угоришь. Хоть ты потом во весь дух понесешься, От опозданий никак не спасешься.

Джерри просто не понимал, как можно зря тратить время. А особенно возмущали моего хозяина люди, которые, потратив зря время, потом заставляли кебмена нестись во весь дух.

Однажды из таверны возле нашей стоянки вышли два подвыпивших джентльмена.

– Эй, кебмен! – крикнули они Джерри. – Мы очень опаздываем. Доставь нас быстренько на вокзал Виктории к часовому поезду, даем тебе лишний шиллинг.

– Вряд ли мы с вами успеем на этот поезд, – медленно проговорил в ответ мой хозяин. – И не надейтесь, что я буду гнать. Здоровье коня мне дороже, чем ваш лишний шиллинг.

Рядом с нами стоял кебмен Ларри.

– Ко мне! Ко мне, джентльмены! – услужливо распахнул он дверцу своего экипажа. – Уж я-то домчу вас к поезду вовремя. Наш Джерри со скоростью вечно чудит. Он боится ехать быстрее, чем рысью, чтобы конь на него не обиделся.

Нахлестывая изо всех сил свою и без того измученную лошадь, Ларри понесся к вокзалу.

– Ну уж нет, Джек, – похлопал меня по шее хозяин. – Я даже за тысячу шиллингов не стал бы так тебя мучить по пустякам.

Но не подумайте, будто бы Джерри всегда оставался глух к страданиям пассажиров. Когда кто-нибудь нуждался в помощи по-настоящему, более отзывчивого человека, чем мой хозяин, найти было трудно.

Однажды мимо нашей стоянки шел молодой человек с тяжелым чемоданом в руках. Едва поравнявшись с кебами, он наступил на корку от апельсина и грохнулся на мостовую. Джерри слез с ко́зел и помог молодому человеку подняться. Встав на ноги, тот скривился от боли. Джерри помог молодому джентльмену дойти до соседнего магазина. Там его устроили на кушетке, чтобы он мог прийти в себя.

Но не успел хозяин ко мне вернуться, как продавец ему крикнул, что молодой джентльмен просит его подъехать к магазину. Джерри меня развернул. Мы остановились у застекленных дверей. Молодой человек, прихрамывая, подошел к кебу.

– Вы не смогли бы меня отвезти на Юго-Восточный вокзал? – с мольбой поглядел он на Джерри. – Мне очень нужно уехать двенадцатичасовым поездом, но, боюсь, пешком мне теперь никак не успеть. Буду признателен, если мы доберемся вовремя. Я хорошо заплачу.

– Попробую, – пообещал Джерри. – Только прикиньте-ка, сэр. Достаточно вы себя хорошо чувствуете для такой поездки?

– Мне просто необходимо ехать, – отозвался тот слабым голосом. – Подсадите, пожалуйста, меня скорей в экипаж. Иначе мы совсем опоздаем.

Джерри мешкать не стал. Бережно усадив молодого джентльмена в кеб, он вихрем взлетел на козлы.

– Ну, Джек, дорогой, – сказал он мне и тронул легонько вожжи, – давай сейчас поторопимся. Уж когда нужно, так нужно.

Мы с Джерри поторопились на славу. В Сити был самый разгар рабочего дня. В такие моменты там ужасные пробки. Но Джерри умел управлять мною и кебом. Как мы лавировали между неповоротливыми экипажами! Как я уворачивался от встречных колес на перекрестках! При этом мы почти не сбавляли скорости. Наконец нам попался такой затор, что я был вынужден остановиться.

– По-моему, мне лучше продолжить пешком, – с тревогой высунулся в окно наш молодой джентльмен.

– Даже и не выдумывайте такого, сэр, – предостерег его мой хозяин. – Затору ведь тут быть не вечно. Сейчас как тронемся, я сразу нагоню время. А на своих двоих вам все равно до поезда не дойти. У вас для этого с самочувствием чересчур еще плохо и чемодан слишком тяжелый.

Как раз в этот момент проезд нам освободили. Я рванулся вперед и начал петлять по улицам и переулкам. На Лондонском мосту нам повезло. Все экипажи ехали в одну сторону с нами. Я даже подумал, что большинству пассажиров тоже нужно успеть на двенадцатичасовой поезд.

Когда мы подкатили к вокзалу, до двенадцати оставалось еще целых восемь минут.

– Ну слава Богу! Успели! – выдохнул молодой джентльмен. – Вы и ваш чудный конь меня просто спасли! Спасибо большое! Вот вам еще полкроны!

– Нет-нет, сэр, – покачал головой Джерри. – Нам с Джеком ничего, кроме обыкновенной платы за расстояние, от вас не требуется. Мы с ним тоже рады, что все кончилось благополучно. А теперь советую вам не терять больше времени. Иначе опоздаете на платформу. Эй, носильщик! – немного повысил голос хозяин. – Возьмите-ка багаж вот этого джентльмена. Он отправляется с двенадцатичасовым на Дувр.

Потом Джерри быстро меня развернул, и мы отъехали, уступив место другим экипажам, пассажиры которых тоже спешили на поезд.

– Бедный молодой человек, – довольно отчетливо произнес на обратном пути мой хозяин. – И чего это он так волновался из-за какого-то поезда? Но, значит, ему было так нужно. Хоть бы теперь у него все сложилось как следует.

Кебмены на стоянке встретили Джерри Баркера дружным смехом.

– Вот тебе и все убеждения! – выкрикнул кто-то из них. – Пообещали хорошие деньги, ты и погнал своего коня не хуже любого из нас! Получил-то хоть много?

– Гораздо больше обычного, – многозначительно оглядел всю компанию Джерри. – Теперь несколько дней совесть моя будет спокойна.

– Ври больше! – не поверили кебмены. – При такой отчаянной скорости любой пассажир дополнительно заплатит. Ты просто плут, Джерри. Учишь нас одному, а сам поступаешь совсем по-другому!

– Вам бы всем только смеяться! – весело проговорил в ответ Джерри. – Мой молодой джентльмен действительно хотел дать мне целых полкроны. Но я отказался. С меня было вполне достаточно просто радости, что он успел на поезд. Так что если нам с Джеком и придет когда мысль пробежаться, то только для удовольствия и душевных потребностей. И пассажирские деньги тут ни при чем.

– Да-а, – задумчиво покачал головой кебмен Ларри. – Видно, ты у нас, Джерри, никогда богатым не станешь.

– Ну и что? – ничуть не огорчился хозяин. – Счастья у меня от этого меньше не будет. Я много раз слышал в церкви все заповеди. Там что-то нигде не велят обязательно быть богатым. И вообще в Новом Завете с богачами такие дела творятся… Не хотел бы я заслужить какое-нибудь проклятие.

– Это тебя волновать не должно, – раздался уверенный голос Мистера Губернатора. – Если уж ты когда-нибудь разбогатеешь, значит, тобой это заслужено и никаких проклятий не будет. А вот Ларри, – перевел Мистер Губернатор взгляд на плутоватого кебмена, – может запросто получить со своей душой неприятности. Когда я смотрю, как ты лошадь свою хлыстом бьешь, мне просто становится отвратительно.

– Что же мне делать, если она без хлыста плохо двигается, – стал возражать ему Ларри.

– Уж что тебе делать, не знаю, – нахмурился наш Губернатор. – Только вот, думаю, заговори твоя лошадь, и тебе бы ее слова не очень понравились. Ты как возьмешь кнут в руки, так и размахиваешь им всю дорогу. Будто ты вовсе не человек, а маятник от часов. Вот лошадь и начинает против тебя восставать. А если бы ты почаще ее хвалил и заботился как подобает, то вовсе бы смог о кнуте забыть.

– Забудешь тут о кнуте, – проворчал Ларри, – когда так не везет с лошадью.

– Сколько я тут тебя помню, тебе еще ни с одной лошадью не везло, – продолжал старый кебмен. – Когда же ты наконец поймешь, Ларри: удача предпочитает того, кто поразумней и с сердцем добрым.

На этом Мистер Губернатор умолк и уткнулся в газету. А остальные пошли к своим кебам.

 

Глава XXXVI

Воскресный кеб

Джерри как раз меня запрягал, чтобы выехать поутру на работу, когда во дворе появился очень приятный джентльмен.

– Доброе утро, сэр! – вежливо поприветствовал его мой хозяин.

– Здравствуйте, Баркер, – приподнял в ответ шляпу тот. – Я пришел с вами договориться об одном деле. Видите ли, мы с женой теперь посещаем новую церковь. От нашего дома она далеко. Вот миссис Бриггс и хотелось бы туда ездить каждое воскресенье на вашем кебе.

– Предложение очень заманчивое, – отозвался Джерри. – Но, к сожалению, у меня другая лицензия. По ней я имею право работать только шесть дней в неделю. Если я поеду на кебе в воскресенье, то просто нарушу закон.

– Ну, это-то мы уладим, – махнул рукой мистер Бриггс. – Обзаведетесь лицензией на семь дней, а я оплачу все расходы. Миссис Бриггс сказала, что в церковь хочет ездить именно с вами.

– Я бы, сэр, с удовольствием, – смущенно произнес Джерри, – но у меня уже когда-то была лицензия на семь дней. Я работал без выходных несколько лет подряд. Ни единого воскресенья вместе с семьей. Даже пойти на воскресную проповедь не было времени. Замечу, до этого я всегда по выходным ходил в церковь. Потому и пришло мне пять лет назад в голову взять другую лицензию.

– Конечно, конечно, – понимающе закивал головой мистер Бриггс. – Каждый имеет право на отдых по выходным. Ну а если мы так поступим? Ваша работа по воскресеньям будет оплачена как бы за целый день. А в действительности кеб нам потребуется лишь в утренние часы. После церкви у вас будет еще полно времени, и вы его проведете с семьей.

– Ох, сэр, – тяжело вздохнул мой хозяин. – Возить вас с супругой, конечно, большая радость. Но отказаться от выходных я все же, наверное, не смогу. Я однажды прочел, сэр, что выходные ведь тоже по воле Божьей. Там еще было написано, что Господь сотворил не только людей и весь мир, но и всех живых тварей. А когда у Него все создания получились, на свете возник отдых. С тех пор мы все просто обязаны один день из семи устраивать себе передышку. Я думаю, сэр, Господь хорошо понимал, как такой отдых полезен всем живым организмам. Во всяком случае, моим внутренностям это просто необходимо. Я прямо поздоровел от шестидневной лицензии. И у коней моих после отдыха здоровье совсем другое. Поэтому даже денег мне теперь удается откладывать в сберегательный банк больше прежнего. Поверьте мне, сэр: каждый кебмен, который попробовал на себе две разные лицензии, сразу вам скажет, что шестидневная лучше. Но даже если бы я сейчас согласился, с этими воскресеньями у нас ничего бы не вышло. Потому что жена и дети тут же стали бы протестовать.

– Тогда ничего не поделаешь, – грустно сказал джентльмен. – Придется нанять другой кеб.

– Ничего не поделаешь, Джек, – распрощавшись с мистером Бриггсом, повторил мне хозяин. – Конечно, он очень хороший джентльмен, но все же нам с тобой отдых необходим. Полли! Полли! – позвал он жену. – Поди-ка сюда!

– Что такое? – подбежала она.

– Мистер Бриггс приходил, – начал рассказывать Джерри. – Миссис Бриггс надо ездить по воскресеньям в церковь. Мистер Бриггс меня уговаривал оформить снова лицензию на семь дней, а он, мол, не постоит за расходами. Вообще-то, Полли, клиенты они хорошие. Миссис Бриггс часто мой кеб вызывает, и я вожу ее за покупками или жду, пока она наносит визит. Расплачивается миссис Бриггс со мной очень щедро. Большинство других пассажиров вечно начинают доказывать, будто ездили не три часа, а только два с половиной. Миссис Бриггс никогда так не делала. И для коней наших, Полли, конечно, такая работа куда полезней. Неспешно катать благородную даму по магазинам гораздо менее утомительно, чем целыми днями гоняться за случайными пассажирами. Но, конечно, сама понимаешь, Полли: если я откажу им в поездках на воскресную проповедь, то, скорее всего, их вообще потеряю. Вот и хочу с тобой посоветоваться, как мне правильней этот вопрос решить.

– Вот что скажу тебе, Джерри, – ответила Полли, и на глазах ее вдруг заблестели слезы. – Даже если бы эта Бриггс за каждое воскресное утро тебе отваливала по золотому соверену, я бы и то была против. Потому что мне все хорошо известно про работу без выходных. Нет, Джерри, не хотим мы с детьми проводить без тебя воскресенья! Заработков нам твоих, слава Богу, хватает. Конечно, иногда случаются не очень удачные дни. Но мы ведь сводим концы с концами. Так что как-нибудь проживем и без этих Бриггсов. И Гарри уже подрос. Скоро он тоже начнет зарабатывать. Бриггсы, конечно, клиенты хорошие, но мне гораздо милей сходить с тобой вместе в церковь, а потом чтобы ты весь остальной день был с нами. Так и учти для себя, мистер Джереми Баркер!

Полли закрыла лицо руками и громко всхлипнула.

– Да ладно тебе, дорогая, – засмеялся хозяин. – Я мистеру Бриггсу как раз то же самое и ответил, что ты сейчас говорила. Не стану работать семь дней даже за очень хорошую плату. А теперь успокойся. А то нам с Джеком пора на работу.

Тем эта история и завершилась. Три недели подряд от Бриггсов не было ни одного вызова. Джерри расстраивался. Многие кебмены над ним стали подтрунивать. Они считали, что просто глупо терять хороших клиентов из-за каких-то там выходных. Но находились люди, которые были с Джерри вполне согласны. А Полли однажды ему сказала:

– Не обращай внимания. Настанет день, и все образуется.

 

Глава XXXVII

Золотое правило

Минуло около месяца. Однажды мы с хозяином возвращались с работы довольно поздно. Не успели мы поравняться с домом, навстречу нам кинулась со всех ног Полли. В руках ее ярко сиял фонарь.

– Я же тебе говорила, Джерри! Я говорила! – на ходу прокричала она. – Все хорошо! От миссис Бриггс слуга приходил. Она просит, чтобы ты завтра подал ей кеб к одиннадцати утра. Я, разумеется, удивилась и спросила слугу, не обслуживает ли его хозяина и хозяйку какой-то другой кебмен. Тут он все мне и раскрыл. Оказалось, что мистер Бриггс очень тогда на тебя рассердился за воскресный отказ. Они пробовали договариваться с другими кебменами, но ни один из них миссис Бриггс не устроил. Некоторые ездили чересчур быстро, а другие – слишком уж медленно. И кебы у всех были какие-то неуютные. Наконец миссис Бриггс совсем взбунтовалась. Она заявила, что теперь будет снова ездить только с тобой.

Все это Полли выпалила на едином дыхании. Когда она остановилась, чтобы набрать воздух в легкие, Джерри Баркер со смехом проговорил:

– Ну ты прямо все видишь насквозь, моя милая. Теперь мы вроде бы снова заживем так, как надо. Беги, накрой ужин, а я быстренько распрягу пока Джека.

Со следующего дня мы с хозяином стали вновь получать регулярно заказы от Бриггсов. Но о воскресных поездках они больше не заговаривали. Видимо, мистер и миссис Бриггс хорошо помнили, что выходным мой хозяин придает очень большое значение.

Правда, однажды случилась история, из-за которой Джерри пришлось изменить своим правилам. Но это был случай особый. Стояло воскресное утро. Джерри чистил меня во дворе, а я предвкушал целый день безмятежного отдыха. В это время к хозяину подбежала Полли. Вид у нее был встревоженный.

– Что с тобой? – полюбопытствовал Джерри.

– Видишь ли, милый, – начала, запинаясь, она, – бедная Дайна Браун только что получила письмо с большой неприятностью. Ее матушка тяжело заболела. Дайна ко мне прибежала заплаканная, совсем расстроенная. Она говорит, надо немедленно ехать. А это на поезде от Лондона десять миль, а от станции еще четыре мили пешком. Куда ей сейчас такое расстояние преодолеть? Ты же ведь помнишь, Джерри, у Дайны новорожденному еще месяца не исполнилось. Вот она и просит меня: не был бы ты так добр отвезти ее. Дайна обещает нам обязательно заплатить, как только чуть-чуть разживется деньгами.

– Не в деньгах дело, – поморщился мой хозяин. – Просто лошади за неделю сильно устали. И выходной пропадет.

– Конечно, терять выходной неприятно, – ответила Полли. – Но вторую-то половину дня мы успеем провести вместе. А потом, я думаю, Джереми, все-таки правильно поступать с ближними так же, как тебе хочется, чтобы с тобой поступали. Я вот наверняка знаю: случись с моей матушкой точно такая же неприятность, как с матушкой Дайны, я бы просто мечтала о поездке на лошади. И воскресенья мы с тобой, таким образом, совсем не нарушим. Потому что помогать страждущим ни в один день не грех.

– Вот это да! – восхищенно разинул рот мой хозяин. – Выходит, у меня не жена, а прямо домашний священник. Совершенно с твоими словами согласен. Тем более что я успел сегодня уже сходить к ранней проповеди. Беги к своей Дайне. Скажешь, выедем ровно в десять. А потом попроси мясника Брейдона одолжить мне свою двуколку. Он обычно по воскресеньям на ней не ездит. А для коня она будет большим облегчением.

Полли кинулась вон со двора. Вернувшись, она сообщила, что мистер Брейдон с удовольствием даст на сегодня свою двуколку. Хозяин обрадовался и начал готовить меня к путешествию.

– Собери мне в дорогу хлеба и сыра, – запрягая меня в двуколку, сказал он жене. – Мы с Джеком уж постараемся обернуться как можно быстрее.

Ровно в десять мы выехали. Джерри насвистывал что-то веселое, а двуколка на высоких колесах шла настолько легко, что я после кеба ощущал приятную легкость.

Выдался замечательный майский день. Миновав Лондон, мы оказались за городом. Свежий воздух, пахнущий молодой травой, и мягкая пыль деревенских дорог под копытами живо напоминали мне самые лучшие годы жизни. Я вздохнул полной грудью. Силы мои утроились, и я весело побежал вперед.

Родные Дайны жили на маленькой ферме в конце зеленой аллеи. Около фермы был луг, обрамленный деревьями с густой листвой. На лугу неспешно паслись две коровы.

– Вы можете завести двуколку на луг, – обратился к хозяину брат Дайны. – Коня вашего я привяжу в коровнике. К сожалению, лучшего места у меня для него нет, – виновато развел он руками.

– Вообще-то, если, конечно, вашим коровам не будет обидно, мой Джек предпочел бы остаться на этом лугу, – засмеялся Джерри. – Лучшего удовольствия для него по весне не придумаешь.

– Пожалуйста, – разрешил молодой человек. – Вы так помогли сестре. Просто не знаем, как отблагодарить вас. Надеюсь, вы пообедаете с нами вместе? Правда, из-за болезни мамы у нас все в доме сейчас вверх дном.

– Спасибо за приглашение, – отвечал ему Джерри. – Но жена мне приготовила в дорогу еды. Так что уж лучше я тоже побуду вместе с конем на природе.

Молодой человек ушел в дом, а Джерри меня распряг. Очутившись на лоне природы, я растерялся. Я не был на вольном лугу с тех самых пор, как меня разлучили с Горчицей, и теперь никак не мог выбрать что-то одно. Мне хотелось одновременно есть эту траву, кататься на ней, и просто так полежать, и пронестись галопом по лугу. Поразмыслив, я понял, что могу проделать все это по очереди, и с жаром взялся за дело.

Джерри тоже блаженствовал. Устроившись под тенистым деревом на берегу ручейка, он сперва слушал, как поют птицы, потом немного попел сам, а потом извлек из кармана книгу в темно-коричневом переплете, которую вечно носил с собой. Он начал в ней что-то читать, шевеля губами. Затем Джерри медленно поднялся с травы и собрал на лугу огромный букет полевых цветов. После этого он мне задал овса, который привез с собою из дома.

На этом лугу было так хорошо! Только время, к сожалению, прошло слишком быстро. Меня снова запрягли в двуколку, и мы с Джерри возвратились домой.

– А знаешь, воскресенье-то у меня все же прошло не напрасно, – сказал по приезде хозяин жене. – Там так заливались птицы. Я даже не выдержал и тоже кое-что спел. А уж Джек наш и вовсе резвился, как жеребенок.

В это время к отцу подбежала Долли. Он протянул ей букет. Девочка засмеялась и стала прыгать от радости.

 

Глава XXXVIII

«Джентльмен с истинным чувством долга»

Зима в тот год выдалась ранней, сырой и холодной. Почти каждый день шли дожди, или снег, или дождь вперемежку со снегом. Хуже погоды для лошади не придумаешь. Когда на улице сухо, две теплые попоны спасают даже от сильного холода. Но в дождь попоны насквозь промокают, и от них становится только холоднее. Поэтому все кебмены на нашей стоянке укутывали своих лошадей в непромокаемые накидки.

Вообще-то нам с Капитаном грех было жаловаться. Отработав положенные полдня, каждый из нас возвращался в теплый денник, Джерри же проводил вместе с кебом все время с утра до ночи. Особенно поздно он возвращался, когда ожидал кого-нибудь из нанимателей после гостей. Такие заказы иногда длились до часа, а то и до двух ночи.

В особенно холодные дни кебмены, получше закутав нас, уходили погреться в таверну «Золотое солнце». Кто-то один из них оставался дежурить. Он смотрел, чтобы с нами и нашими кебами все было в порядке. Если же на стоянке появлялись пассажиры, дежурный бежал в таверну за кебменами.

В отличие от остальных, Джерри относился к «Золотому солнцу» неодобрительно.

– Там можно все деньги потратить, – говорил он, когда кебмены просили его составить компанию.

Поэтому мой хозяин предпочитал кофейню в начале улицы. Когда же она по каким-то причинам была закрыта или времени у нас на нее не хватало, Джерри покупал у пожилого разносчика жестянку горячего кофе и пироги.

– Все дело в том, Джек, – с аппетитом жуя, говорил он мне, – что кебмену на морозе важнее всего сухая одежда, еда посытнее, бодрое настроение и хорошая жена с ребятишками дома.

Полли, по-моему, тоже неплохо знала, что надо кебмену на морозе. Когда Джерри предупреждал, что задержится, эта чудесная женщина готовила ему что-нибудь повкуснее с собой. Если же мы оказывались на стоянке во время обеда, Долли приносила отцу жестянку с горячим супом или пудинг, который Полли только что вынула из плиты.

Даже самые черствые кебмены умилялись на эту крошку. Часто, завидев ее на другой стороне улицы, кто-то из них бежал ей навстречу, чтобы помочь перейти этот поток экипажей и лошадей. А Долли считала за честь самой отнести горячий обед любимому папе.

Как-то в самый разгар такого обеда на воздухе к нашему кебу подошел джентльмен. Он поднял зонтик, показывая, что хочет нами воспользоваться. Джерри в ответ вежливо поднес руку к шляпе и протянул Долли недоеденный суп.

– Нет, милый мой, я так не согласен! – немедленно запротестовал джентльмен. – Сперва покончите со своим обедом. Времени у меня, конечно, в обрез, но не настолько, чтобы лишать вас еды. И прежде чем мы поедем, переведите, пожалуйста, через улицу вашу дочь.

С этими словами пассажир залез в кеб, а Джерри вновь взял у Долли дымящуюся жестянку.

– Запомни, дочка, – быстро орудуя ложкой, говорил он. – Если у человека находится время для заботы о совершенно ему постороннем кебмене и его маленькой дочке, значит, перед тобой настоящий джентльмен.

Потом этот джентльмен еще несколько раз ездил с нами. Вскоре я тоже вполне убедился, что это натура на редкость благородная. Не так-то уж много можно найти пассажиров, которые замечают лошадь, запряженную в кеб. Наш джентльмен меня замечал и оглаживал. А один раз, выйдя из кеба у своего дома, он остановился возле меня и тихо сказал:

– У тебя очень хороший хозяин, Джек. И ты этого вполне заслуживаешь.

Кроме лошадей, наш джентльмен очень любил собак. Каждый раз из дверей дома навстречу ему выбегала целая свора псов разных пород, и все они радовались его приезду.

Наш настоящий джентльмен был немолод и от возраста уже немного ссутулился. Однако и проницательный взгляд его серых глаз, и плотно сжатые тонкие губы, и уверенные движения свидетельствовали о твердости характера. Голос его, правда, звучал мягко, а когда он улыбался, мне становилось легко на сердце. Словом, подобному человеку любая лошадь будет полностью доверять.

Однажды наш джентльмен сел в кеб не один, а с приятелем. Мы подвезли их к магазину. Приятель джентльмена ушел за покупками, а он остался возле дверей. И тут мы все стали свидетелями чрезвычайно неприятной истории. Чуть дальше по улице возле винного погреба стояла повозка, запряженная двумя великолепными лошадьми. Внезапно лошади почему-то тронулись и без кучера пошли вверх по улице. Следом за ними из погреба выбежал подвыпивший кучер. Поймав лошадей, он стал изо всех сил их бить хлыстом и вожжами. Тут-то наш джентльмен и проявил себя в полном блеске.

Быстро подойдя к кучеру, он грозным голосом произнес:

– Если вы сейчас же не прекратите, придется привлечь вас к суду за жестокое обращение с лошадьми.

Пьяный кучер опешил. Прекратив бить лошадей, он злобно выругался. Наш джентльмен вынул из пальто блокнот и записал в него номер повозки.

– Не суйтесь в чужие дела! – погрозил джентльмену кнутом кучер.

Но джентльмен, не удостоив этого грубияна ответом, спокойно уселся в наш кеб.

– Неужели у вас недостаточно своих дел, Райт? – со смехом спросил приятель, который к этому времени уже вернулся из магазина.

– Иногда я думаю, что почти все зло в мире происходит именно потому, что люди слишком уж заняты своими делами, – задумчиво отозвался наш джентльмен. – Для защиты обиженных ни у кого просто времени не остается. Может быть, это и не мое дело, но я всегда лошадей защищаю, если вижу жестоких кучеров. Многие хозяева потом меня очень благодарят.

– Жаль, что таких, как вы, мало, сэр! – пылко воскликнул со своих козел Джерри. – Будь у нас в Лондоне все джентльмены с таким истинным чувством долга, тут были бы райские кущи.

– У меня на сей счет вот какая концепция, – ответил ему наш джентльмен. – Если мы в силах предотвратить зло, но просто проходим мимо, значит, и мы в этом зле виноваты.

 

Глава XXXIX

Бедняга Сэм

Должен заметить, что для положения лошади кебмена я устроился наилучшим образом. Во-первых, мой кучер обладал высочайшими душевными качествами. Кроме того, кеб и мы с Капитаном были его личной собственностью. У многих кучеров на нашей стоянке обстоятельства складывались иначе. Денег на собственных лошадей и кеб у них не было, и они брали все напрокат. Конечно же, лошадям, работавшим на таких кебменов, рассчитывать на особенную заботу не приходилось. Даже работая с утра до ночи, подобный кебмен после расплаты с хозяином лошади и экипажа едва наскребал себе что-то на жизнь. Ясное дело, что у него просто не было никакой возможности пожалеть лошадь.

Особенно возмущался при виде загнанных лошадей, взятых напрокат, наш Мистер Губернатор. Из его беседы с одним из кебменов я и узнал подробности, которые меня просто ошеломили.

Это произошло в тот день, когда на нашей стоянке пристроился кебмен, которого все тут прозвали Беднягой Сэмом. Лошадь Бедняги Сэма была измучена и забита, кеб – грязен.

– По-моему, вам место не здесь, а в полиции, – неодобрительно поглядел на Беднягу Сэма наш Губернатор.

Сэм укрыл лошадь грязной попоной и, глядя прямо в глаза Мистеру Губернатору, с отчаянием произнес:

– Если уж полиции есть какое-то дело до грязных кебов и замученных лошадей, пусть лучше займутся хозяевами, которые с нас за прокат столько требуют. Или пассажирам, которых мы возим, велят за проезд платить больше. Потому что без этого вся наша работа – один тяжкий труд и сплошная мука для кебмена и для лошади. Если я эту бедную лошадь не буду гонять целый день, мне даже расходы перед хозяином покрыть не удастся. А ведь нужно еще и себя прокормить, и детей. Их у меня шестеро, и только один из всех стал недавно чуть-чуть подрабатывать. У меня уже три месяца не было ни одного выходного. И на козлах я провожу по четырнадцать часов в сутки, а иногда даже больше. И что же? Ты думаешь, Губернатор, я хоть немного поднакопил денег? Ничуть. Всех доходов моих хватает только на то, чтобы не умереть вместе с семейством от голода. Даже пальто теплое мне купить не на что. Где на него возьмешь денег, когда дома столько голодных ртов? И Скиннер, который сдает мне в аренду лошадь и кеб, ни одного дня без выплаты не простит. Я тут ему задолжал недавно, так пришлось часы заложить, и теперь я этих часов никогда не увижу. Так что вам, Губернатор, хорошо рассуждать насчет обращения с лошадью. У вас и лошадь, и экипаж собственные. И у ваших приятелей – тоже. Какую сумму ни выручите, она вся целиком только в вашем распоряжении.

Некоторые из кебменов, слушавших этот разговор вместе с Мистером Губернатором, кивали сочувственно головами.

– Есть, конечно, такие счастливчики, – продолжал Сэм. – Если у тебя все свое для работы кебменом или хозяин, у которого нанимаешь, с понятием доброты к человеку, можно и деньги хорошие заработать, и лошадей поберечь. А такие, как я, – безо всяких возможностей к правильному труду на кебе. Больше шести пенсов за милю ни один пассажир не дает. Вот и судите сами. Сегодня я провез джентльмена шесть миль. Выручил я от него три шиллинга, а на обратном пути мне вообще не попалось ни одного человека, который бы пожелал ехать в кебе. Так что всего за три шиллинга нам с лошадью пришлось ехать целых двенадцать миль. Потом были еще пассажиры. Я вез их три мили. Багажа они набрали очень много. Если бы я весь его положил на крышу, мне прибавилось бы за эту поездку еще по два пенса от каждой вещи. Но они сложили почти все пожитки вместе с собой на сиденье, и плата мне вышла только за два деревянных ящика. Потом мне еще один пассажир попался. Что же выходит? Чтобы выручить шесть шиллингов, я проехал уже восемь миль. Но даже этого мне не хватит на расплату с хозяином. Сегодня мне требуется еще три шиллинга выручить, а за лошадь для второй половины дня – еще девять. Тогда я, наконец, рассчитаюсь с владельцем кеба и лошади и смогу о собственных нуждах немного подумать.

Конечно, дни разные выпадают. Иногда от пассажиров просто отбоя нет. Но ведь мне-то с семейством есть каждый день надо. И нечего надо мной насмехаться, любезнейший Губернатор, по поводу состояния лошади.

Я бы сам рад обращаться с ней по-другому, но, когда голодают жена и детишки, выбирать особенно не из чего. И при такой ужасной нагрузке – ни дня настоящего отдыха в кругу своего семейства. Да если хотите, я загнан еще хуже лошади. Мне ведь всего сорок пять лет, а организм мой почти окончательно надорвался. И пассажиры обычно совсем недовольны. Большинству из них кажется, что я их пытаюсь надуть на какой-нибудь лишний пенс. Конечно, встречаются иногда щедрые люди. Но их, к сожалению, мало.

Слушая Сэма, хозяин мой становился все мрачней и мрачней. Мистер Губернатор, похоже, тоже смутился.

– Прости меня, Сэм, – сказал он. – Больше я никогда не буду тебя упрекать. Ты, конечно, не по своей вине загоняешь лошадь. Одно только могу посоветовать: разговаривай с ней поласковей. Сам ведь не хуже меня понимаешь: твоей лошади так же тяжело, как тебе.

На этом разговор прекратился. А через несколько дней с кебом и лошадью Сэма на нашу стоянку приехал совсем другой человек.

– Где же Сэм? – спросил его кто-то из кебменов.

– Заболел, – горестно произнес незнакомец. – Вчера вечером его во дворе так скрутило, что он едва до постели дошел. Теперь вот лежит. Потому я на его кебе сегодня и выехал.

На следующее утро вместо Сэма снова приехал все тот же кебмен.

– Как себя чувствует Сэм? – осведомился у него Губернатор.

– Нет больше Сэма, – опустил голову новый кебмен. – Весь день вчера метался в бреду. Он прямо не умолкал о хозяине и о восемнадцати шиллингах долга. А в четыре утра вдруг грустно так говорит:

«Я ни разу не отдохнул в воскресенье». С такими словами Бедняга Сэм и угас.

Новый кебмен молчал. И остальные кебмены – тоже.

– Вот что я вам всем скажу, – наконец послышался голос Мистера Губернатора. – Каждого кебмена может постигнуть такая же грустная участь.

 

Глава XL

Горчица

Однажды мы с Джерри и еще несколько кебменов обслуживали какой-то веселый праздник, который происходил в парке. Некоторое время спустя перед нами остановился потрепанный кеб. На гнедую кобылу, которая везла его, было больно смотреть. Шерсть неухожена, все ребра торчат наружу от истощения, ноги совсем подгибаются.

Когда эта лошадь остановилась передо мной, я ел сено. Клок отнесло ветром в ее сторону. Гнедая немедленно наклонилась и жадно схватила сено зубами. Быстро его прожевав, она стала озираться по сторонам. Глаза ее были полны уныния. Ни разу до этого я еще не видал столь грустной лошади. И в то же время во взгляде несчастной кобылы мне почудилось что-то очень знакомое. И вдруг я услышал:

– Это ты, Черный Красавчик?

Сердце у меня екнуло.

– Горчица! – заржал я.

Впрочем, от прежней моей подруги только голос, кажется, и остался. Ее изящно изогнутой шеи, прекрасной блестящей шерсти словно и не бывало. А бока так тяжело вздымались, что я сразу понял: с дыханием у нее совсем плохо.

Наши кебмены отошли в сторону. Я незаметно приблизился на несколько шагов к милой подруге, и она смогла подробно мне все рассказать о себе.

В поместье у графа Горчицу держали до конца года. За это время здоровье ее немного окрепло, и она была продана какому-то джентльмену. Горчице жилось у него нормально. Все шло хорошо до тех пор, пока ее как-то раз не заставили слишком долго скакать галопом. С этого дня Горчицу вновь стала мучить одышка. Ей вновь предоставили полный отдых. Хороший уход и лекарства вернули ей форму. Потом подругу мою опять продали.

– Но это, Красавчик, было только началом краха всей моей жизни, – продолжала свой невеселый рассказ Горчица. – У каждого нового хозяина история повторялась вновь. Болезнь лишала меня работоспособности, и, подлечив, меня продавали. Так я опускалась все ниже и ниже. В результате моим хозяином стал человек, который сдает в аренду лошадей вместе с кебами. Ты, Красавчик, я вижу, и в кебе неплохо устроился. Могу только порадоваться, что ты так хорошо выглядишь. К сожалению, мои отношения с хозяином кеба сложились совсем по-другому. Видел бы ты, как он разозлился, когда понял, что я больна! Сначала он заявил, что продавец лошадей его просто ограбил. Потом хозяин кебов еще чуть-чуть поразмыслил и пришел к выводу, что из меня еще можно извлечь кое-какую выгоду. Он запряг меня в самый плохой из всех своих кебов. Теперь он всем говорит: «Я еще наживусь на этой развалине до того, как она околеет». Разные кебмены нанимают меня. Если я устаю, они меня сильно бьют. До моих болезней арендаторам кебов конечно же нет никакого дела. «Мы внесли твоему хозяину деньги, – повторяют они. – Вот и будешь теперь работать так, как нам надо».

– Помню, как ты, Горчица, умела раньше за себя постоять! – невольно вырвалось у меня.

– Ax, как давно это было, Черный Красавчик! – заржала моя подруга. – Не забывай: тогда нас с тобой окружали благородные люди. Те же, которые нанимают кебы в аренду, как правило, бесчувственны, грубы и жестоки. Человек, подобный моему кебмену, может просто забить кнутом лошадь до смерти. Терпеть и во всем подчиняться ему – вот единственное, что еще осталось мне в этой жизни. Милый мой Черный Красавчик, я мечтаю лишь побыстрей умереть. Я видела несколько раз, как выглядят мертвые лошади. Они лежат неподвижно, не дышат и совсем не чувствуют боли. Только бы удалось умереть за работой или в конюшне. Будет ужасно, если хозяин меня отправит на живодерню. Там, как я слышала, постаревших лошадей убивают, чтобы использовать мясо и шкуру. Надеюсь, – содрогнулась всем телом Горчица, – хоть это мне не грозит.

Увы, я был не в силах утешить дорогую мою подругу. Лишь ласково ткнулся носом ей в бок. Тут как раз подошел ее кебмен. Он дернул Горчицу за вожжи, и они куда-то поехали. Я был ошеломлен. Кто мог бы подумать, что такой замечательной лошади выпадет столь тяжкий жребий!

Прошло несколько дней, когда мимо нашей стоянки кебов проехала повозка, на которой я увидел мертвую лошадь. Голова ее свесилась вниз, глаза ввалились. Лошадь была гнедой, а на лбу ее я отчетливо разглядел белую звездочку. До сих пор не могу вспомнить об этом без слез! Быть может, конечно, я тогда ошибся. Но мне все-таки кажется, что на повозке лежала Горчица. И, знаете, скажу вам честно: я даже надеюсь на это.

Потому что такая жизнь, как досталась ей под конец, кроме горестей и унижений, ничего не сулила. Неплохо бы людям решить когда-нибудь этот вопрос по-доброму. Не лучше ли сразу лишить лошадь жизни, если ее невозможно вылечить? Но владельцы предпочитают извлечь из нас выгоду. Поэтому и продают за гроши загубленных лошадей, обрекая их на унижения и издевательства. Ах, Горчица! Я никогда тебя не забуду!

 

Глава XLI

Мясник

Я видел, как бедствуют многие лошади в Лондоне. Происходило это в основном из-за людской черствости или недомыслия. Интересно, наступит когда-нибудь время, когда все до единого хозяева лошадей наконец поймут: если с нами как следует обращаться и думать о нашем здоровье, мы будем долго и хорошо работать.

Богатый жизненный опыт натолкнул меня и на другое немаловажное наблюдение. Теперь я уверен, что богатство хозяев еще не залог счастья для их лошадей. Взять, к примеру, меня самого. У небогатого Джерри я чувствовал себя гораздо счастливее, чем у графини У… Конечно, в ее конюшне кормили лучше и упряжь моя была отделана серебром. Зато Джерри любил лошадей и очень берег нас с Капитаном. По-моему, это существенней красивой уздечки.

Вы просто не представляете, сколько я повидал в Лондоне лошадей, владельцы которых были начисто лишены доброты. Особенно в таких случаях я жалел пони.

Однажды мне повстречался серый пони с густой гривой и привлекательной внешностью. Он был очень похож на чудного моего Меррилегса. Сперва я вообще подумал, что это он, и хотел его поприветствовать. Но в последний момент мне вспомнилось, что пастор Бломфилд обещал сквайру Гордону ни под каким видом не продавать Меррилегса. Думаю, мистер Бломфилд сдержал свое слово. Ведь он же викарий все-таки!

Так что, скорее всего, лондонский пони был просто очень похож на моего друга по Бертуик-парку. Вполне допускаю, что коню этому довелось в свое время служить у таких же прекрасных и благородных хозяев, как нам с Меррилегсом. Однако с нынешними владельцами серому пони явно не повезло. Этот маленький труженик очень ходко и хорошо вез повозку с тяжелым грузом. Кучер-мальчишка, видимо, хотел ехать еще быстрее. Не переставая дергать поводья, он больно хлестал пони кнутом. Неужели глупому мальчику не приходило в голову, что его конь и так старается изо всех сил!

Трудно было и большинству лошадей мясников. Я долгое время не понимал, почему мясные продукты надо возить со столь бешеной скоростью? Потом на моих глазах произошел такой случай. Мы с Джерри ждали своего пассажира неподалеку от мясной лавки. Вдруг перед ней на всем скаку остановилась повозка. Конь, запряженный в нее, был ужасно измучен. Он свесил устало голову. Бока его тяжело ходили. Я сразу понял, что его несколько миль гнали вовсю. Зато мальчик-кучер как ни в чем не бывало выпрыгнул из повозки и, подхватив корзину, направился в лавку.

Не успел он, однако, войти, как на улице показался хозяин лавки.

– Я же тебе запретил носиться на такой скорости! – крикнул он сердито мальчишке. – Ты уже загубил нашу прежнюю лошадь. Видно, теперь ты хочешь, чтобы и эта пала! Если бы ты не был моим сыном, сию же минуту уволил бы тебя! Удивительно, как тебя еще не забрали в полицию за издевательство над животными! Доводить до подобного вида лошадь! Это же стыд-то какой! Учти: если тебя когда-нибудь все-таки отведут в полицейский участок, не надейся на мою помощь. Потому что когда вразумить невозможно, то наказание от полицейского как раз и приносит надлежащую пользу.

Выслушав понуро отца, мальчик начал очень решительно защищаться.

– Ты вот меня ругаешь, – обиженно произнес он, – а я совершенно не виноват. Сперва все вы приказываете, а как начнешь исполнять, опять плохо. Сам ты хоть раз мне сказал, что надо ехать помедленней? Наоборот, я от тебя только и слышу: «Пошевеливайся. По сторонам не зевай!» Заказчики тоже все на свой лад торопят. Из одного дома идет приказание, чтобы не позже чем через четверть часа доставить к обеду баранину. В другом доме кухарка сегодня забыла говядину заказать к обеду и чуть не на коленях молит: «Пожалуйста, поезжай обратно и доставь мне быстрее мясо. Иначе мне от хозяйки влетит!» В третьем месте экономка вдруг заявляет, что у них неожиданно появились с визитом гости. Снова изволь гнать коня за добавочными отбивными. Еще одна наша заказчица вообще никогда не знает заранее, что ей взбредет есть на обед. Значит, я снова должен нестись в нашу лавку и обеспечивать ее нужным мясом. Чего же тут удивляться, что ни один конь не выдерживает. Если так дальше пойдет, я и сам скоро весь надорвусь от натуги!

Некоторое время хозяин смущенно молчал.

– Вообще-то я тоже хотел бы в заказах побольше неспешности и порядка, – наконец проговорил он. – Это сохранило бы мне много нервов. Но разве такие мечты сбываются! Почти всем заказчикам нет никакого дела до мясника и его коня. Так что, сынок, отведи-ка нашего Билла в денник и позаботься о нем как следует. Предупреждаю: ездить на нем сегодня больше нельзя. А если еще какие заказы последуют, понесешь мясо в корзине на своих двоих.

Мясник удалился в лавку, а его сын повел Билла в конюшню.

Но совсем не все люди, у которых лошади возят тележки, ведут себя таким образом. Я встречал многих мальчишек-посыльных, которые замечательно обращались со своими осликами или пони. Например, один мальчик из лавки зеленщика. Он привозил в тележке с пони на нашу улицу разные овощи и картофель. Пони у мальчика был весьма пожилой и внешне не очень красивый. Зато как любил его мальчик! Пони, конечно, отвечал ему теми же чувствами. Свою тележку старичок пони возил не только легко и весело, но и с таким гордым видом, будто ему доверили службу в карете самой королевы Британии. Наш Джерри всегда называл мальчика зеленщика Принцем Чарли. Когда же кто-нибудь удивлялся такому прозвищу, хозяин мой говорил:

– А он и есть принц, потому что впоследствии ему обязательно быть королем всех лондонских кучеров.

По-моему, Джерри был прав. Не помню ни единого случая, чтобы мальчику зеленщика пришлось брать в руки кнут или дергать вожжи. Пони и так замечательно понимал все желания своего любимого кучера. Стоило тому только сесть в тележку, как умный конь без единого принуждения трогался с места. Потому-то, глядя с любовью на мальчика, и говорил наш Джерри:

– Этот юноша прямо призван, чтобы работать с лошадью.

Среди торговцев с тележками был еще один человек, которому мы с хозяином очень симпатизировали. Я имею в виду старого угольщика. Выглядел он довольно угрюмо. Повозка его была припорошена густой черной пылью. Зато с какой любовью глядел на угольщика его старый конь! Конь этот был потрясающе умным созданием. Ему было известно, где у хозяина покупают уголь. Он сам останавливался перед каждым из нужных домов и, по словам угольщика, за много лет ничего ни разу не перепутал. Кроме того, на стоянках конь поворачивал голову так, чтобы обязательно хоть одним ухом слышать хозяина.

Мои хозяева покупали уголь только у торговца с умным конем. Однажды, когда тот, продав товар, выехал со двора, Джерри тихонько шепнул жене:

– Знаешь, Полли, у меня просто сердце радуется от таких прекрасных отношений между лошадью и хозяином. Вот ведь и человек совсем не богатый, а коню его живется почти как в раю.

 

Глава XLII

Выборы

Однажды, когда мы с Джерри вернулись после работы в конюшню, Полли сказала:

– Тебя хотел повидать мистер Б… Он у меня все выпытывал, за кого ты на выборах свой голос отдашь. Если, говорит, за его партию, тогда он хочет нанять твой кеб.

– Когда он в следующий раз явится, Полли, – сердито отвечал мой хозяин, – скажешь ему, что у меня весь день выборов занят заказами. Мне совсем неохота, чтобы весь кеб обклеили дурацкими предвыборными плакатами. А потом изволь еще ездить по разным пивным, чтобы привезти на голосование пьяных джентльменов. Нет, Полли! Не хочу я так унижаться. И кони мои подобного издевательства не заслужили.

– А голосовать-то ты за кого будешь? – осведомилась жена хозяина. – За этого джентльмена или за каких-то его противников? Он мне сегодня сказал, что вы с ним одинаковых политических убеждений.

– Да в общем-то одинаковых, – задумчиво произнес Джерри. – Только вот мистер Б… совсем из другого круга. Пусть он хоть десять лет мне твердит, что заботится только о моем счастье. Все равно я ему не поверю. Он никогда в моей шкуре не был и интересов моих не поймет. Потому и на выборах я отдам собственный голос против. Не позволю ему сочинять для меня законы!

Утром перед самыми выборами Джерри меня запрягал во дворе. Вдруг с улицы, громко плача, вбежала Долли. Ее новое платье было заляпано грязью.

– Что с тобой, дочка? – кинулся ей навстречу хозяин.

– Гадкие мальчики! – сквозь слезы проговорила она. – Они обзывали меня оборванкой и кидались землей!

Тут во дворе появился Гарри.

– Она правду говорит, папа! – на бегу кричал он. – Они дразнили ее «оборванкой из синих» и кидались комьями глины. Но ничего! – грозно сжал кулаки мальчик. – Я им врезал! Эти «оранжевые» надолго меня запомнят!

Джерри склонился над девочкой и ласково поцеловал ее в щеку.

– Беги-ка домой, – велел он. – Мама тебя вымоет и переоденет. А потом побудь лучше дома. Не стоит сегодня со двора выходить.

Долли ушла в дом, а Джерри, внимательно глядя на сына, проговорил:

– Молодец, что не дал в обиду сестру. Всегда поступай так. А вот от распрей между разными партиями советую держаться подальше. Подлецов даже в самой хорошей партии наберется достаточно. Так чего же хорошим людям друг друга так ненавидеть только из-за того, что выборы? Даже дети и женщины из различных партий готовы сегодня между собой драться и враждовать. А попробуй спроси их, в чем дело. Никто толком и не поймет, из-за чего вражду проявляет. Ты вот, например, знаешь, почему «синие» лучше «оранжевых»?

– По-моему, папа, синий цвет – это свобода, – не очень уверенно отозвался Гарри.

– Свобода? – переспросил отец. – Свобода, сынок, от цветов не зависит. А цвета обозначают всего только различные партии. Конечно, если ты за какую-нибудь из них, тебе в день выборов позволят бесплатно напиться и, может быть, даже проехать за счет партии в кебе до самого избирательного участка. Ну и еще ты можешь, конечно, до хрипоты орать разные лозунги, которых даже не понимаешь, или ругательства всякие людям из другой партии. Вот такая свобода. Другой ни один государственный деятель тебе не предложит.

– Ты, наверное, шутишь, папа, – не понял Гарри.

– Нет, не шучу, – отвечал мой хозяин. – И мне стыдно, что взрослые люди себя так ведут. По правилам, каждый должен спокойно отдать свой голос, как велит совесть. И другому это позволить, хоть он и не тех убеждений. А такие выборы, как ты видишь, просто сплошной позор.

 

Глава XLIII

Суматошный день

На протяжении всего дня выборов у нас с Джерри было полно пассажиров. Один спешил в банк, другие ехали повеселиться компанией за город. Попался нам даже джентльмен, которого непременно надо было доставить в полицейский участок.

Весь центр города заполнили толпы людей. Не обращая на них внимания, сновали взад и вперед кебы, обклеенные от крыши до самых колес плакатами разных партий. Эти кебы на моих глазах сбили несколько человек. Среди пострадавших была даже женщина. Лошадям тоже порядком досталось от выборов. Заторы, толпы, непредвиденные препятствия по пути всегда ужасно нервируют. Добавьте к этому надсадные вопли подвыпивших джентльменов, которые, высунувшись из окон кебов, наперебой выкрикивали лозунги своих партий, и, думаю, вы со мной согласитесь, что Лондон в тот день выглядел пренеприятнейшим образом. Я слышал, что с тех пор выборы стали гораздо лучше. Но мне все равно не хотелось бы вновь оказаться в Лондоне в такой день.

Когда нам удалось подъехать к стоянке, Джерри быстро привязал к моей морде мешок с овсом.

– В такие горячие дни, Джек, об удобствах обеда мечтать не приходится, – принялся объяснять он мне. – Так что уж постарайся успеть со своей едой до ближайшего пассажира. И я тоже, пожалуй, займусь тем же самым.

С этими словами он развернул пирог с мясом, который испекла Полли, и начал быстро жевать. Но справиться до конца с обедом ни хозяин, ни я в тот день не сумели. К нам вдруг подошла молодая женщина. Не надо было слишком долго ее разглядывать, чтобы понять, насколько она бедна. На руках эта женщина держала довольно крупного мальчика.

– Не будете так добры, сэр, объяснить мне дорогу к больнице Святого Фомы? – обратилась она к моему хозяину. – Мы с сыночком специально для этого приехали из деревни. Доктор нам дал направление для больницы. Мальчику-то уже четыре, а у него все внутренности болят и ходить он не может. Но наш сельский врач говорит, что в больнице ему вполне могут помочь. Вот мы и приехали. Кто же мог знать, что у вас тут сегодня такое творится. Уж вы, пожалуйста, сэр, объясните, как нам дойти до больницы Святого Фомы!

– Дорогу сказать вам могу, – ответил Джерри. – Только пешком вы не доберетесь. Идти туда целых три мили, а сынок на ваших руках тяжелый.

– Далековато, – согласилась с хозяином женщина. – Но нам же ведь надо. И силы у меня еще есть.

– Думаю, рисковать вам все же не стоит, – не сдавался хозяин. – Эта толпа сейчас потеряла остатки разума. Она задавит кого хочешь. И дождь, по-моему, собирается. Залезайте-ка лучше с сыночком в кеб. Мы с Джеком вас мигом доставим к Святому Фоме.

– Нет, нет, сэр! – запричитала испуганно женщина. – Кеб для нас роскошь излишняя. У нас денег таких не имеется. Лучше вы просто мне расскажите, как нам туда пройти.

– Слушайте-ка меня внимательно, – нахмурился Джерри. – Я сам отец двоих детей. Уж мне-то известно о чувствах к ребенку. Никогда бы себе не простил, если бы женщина с больным сыном пошла пешком сквозь такую толпу только из-за нехватки денег на кеб. Так что садитесь быстрей и поехали куда надо.

– Да благословит вас Бог, сэр! – со слезами в голосе воскликнула женщина.

– Ладно уж вам, – смутился хозяин. – Сейчас дверцу открою.

Он пошел к двери кеба, но его опередили два джентльмена с оранжевыми ленточками в петлицах. Оттолкнув женщину, они преспокойно уселись в кеб.

– Занято! – крикнул им Джерри. – Вы что, не видите? Я собираюсь везти эту леди!

– Леди! – с презрением поглядел на бедную женщину один из непрошеных пассажиров. – Подождет твоя леди. Срочно вези нас к избирательному участку. Мы все равно никуда не уйдем.

– Это уж как джентльменам будет угодно, – с улыбкой ответил мой хозяин. – Если хотите, можете отдохнуть. Мы с леди не очень торопимся.

Джерри подошел к женщине, которая стояла рядом со мной.

– Не волнуйтесь, пожалуйста, – ласково произнес он. – Скоро им надоест.

Так и вышло на самом деле. Минут через пять два избирателя с руганью выскочили из кеба. Пообещав подать в суд на Джерри, они отправились на поиски другого экипажа, а мы поехали к больнице Святого Фомы.

Джерри хорошо знал лондонские переулки. По ним мы и ехали, стараясь держаться подальше от запруженных толпами улиц и площадей. Довольно скоро хозяин остановил меня у самой больницы. Он помог женщине выйти и позвонил в большой колокол перед дверью. Как раз в это время начался дождь.

– Похоже, Джек, мы с тобой сделали за сегодняшний день хоть немного добра для малых сих, – погладив меня по шее, проговорил он.

Мы уже собирались трогаться, когда из двери больницы вышла какая-то настоящая леди.

– Кеб! – закричала она.

– О, мэм! Как я рад вас видеть! – повернувшись в сторону пассажирки, воскликнул Джерри.

– Джереми Баркер! – не менее радостно отвечала леди. – Именно тебя мне и нужно! Сегодня просто немыслимо отыскать кеб.

– Рад вам служить, мэм! – распахнул перед ней дверцу хозяин. – Куда едем?

– На Паддингтонский вокзал, – объяснила та. – Если успеем приехать к поезду загодя, непременно расскажешь о Полли и детях.

На вокзал мы попали быстро. Устроившись под навесом, Джерри и леди довольно долго беседовали. Из их разговора я выяснил, что Полли раньше работала в доме у этой леди. Видимо, леди любила Полли. Иначе зачем бы ей так подробно расспрашивать.

– Не трудно тебе зимой с кебом работать? – с беспокойством осведомилась она у Джерри. – Помню, Полли из-за этого просто места себе не находила.

– Конечно, в холодные дни трудновато приходится, мэм, – не стал кривить душой мой хозяин. – Как раз в ту зиму, когда Полли особенно за меня беспокоилась, я заболел, стал кашлять и только к весне поправился. Конечно, Полли теперь все время очень волнуется. В особенности когда я допоздна вожу пассажиров. Но вообще-то дела неплохо идут. Да и нельзя мне без лошадей. Я с детства привык за ними ухаживать. По-моему, это самое лучшее, что я делать умею.

– Ну хорошо, если так, Баркер, – покачала головой в ответ леди. – По-моему, все-таки ты на этой работе слишком рискуешь здоровьем. Но что же поделаешь, если тебе она нравится. Только учти: хороший кучер, вроде тебя, может всегда найти выгодное и спокойное место. Так что, если решишь когда-нибудь отказаться от кеба, сразу же мне сообщи.

Поезд уже подошел к платформе. Добрая леди протянула хозяину деньги:

– Тут за проезд и еще по пять шиллингов на каждого из детей, – объяснила она. – Уверена, твоя Полли найдет, на что их потратить. Передавай ей большой привет от меня.

– Спасибо, мэм, и всего вам доброго! – отвечал Джерри.

Когда леди прошла на платформу, хозяин сказал мне:

– Ну, теперь домой, Джек. Работать сегодня уже невозможно.

Такое решение вполне отвечало моим собственным замыслам. Я давно уже лелеял мечту о конюшне.

 

Глава XLIV

Старик Капитан и его преемник

Мы с Капитаном успели подружиться. Это был благородный интеллигентный конь с огромным жизненным опытом. Увы, так случилось, что друг мой попал в беду. Сам я в то время был в конюшне на отдыхе. Джерри потом при мне много рассказывал о происшествии.

Джерри и Капитан везли пассажиров к вокзалу у Лондонского моста. На полпути им попалась навстречу пустая повозка из пивоварни, которую везли две очень сильные лошади. Возница изо всех сил их нахлестывал огромным кнутом. Видимо, лошадей это разозлило, и они понесли. К счастью для моего хозяина, удар пришелся по боку нашего кеба. Оба колеса отвалились. Кеб опрокинулся. Джерри считал, что пассажиров и его самого спасло только чудо. А вот Капитан пострадал. Он свалился, и его сильно ранило обломками дышла.

Джерри едва удалось поднять его на ноги. Они кое-как доковыляли до дома. Когда Капитана привели в денник, я сначала его не узнал. Все его тело было в ранах, белая шерсть пропиталась кровью.

Позже выяснилось, что возница в повозке был пьян. Пришлось пивовару платить Джерри деньги за нанесенный ущерб. На эти средства кеб отдали в ремонт. А вот бедному Капитану уже никакие деньги помочь не могли. Джерри и ветеринар старались по мере сил, но раненый конь поправлялся плохо.

Когда мы впервые после аварии снова приехали с Джерри на нашу стоянку, Мистер Губернатор первым делом осведомился о самочувствии Капитана.

– Врач говорит, ему до конца уже не прийти в себя, – грустно отвечал Джерри. – Во всяком случае, для моей работы он уже не подходит. Теперь Капитану путь только в ломовики. А меня одна мысль о такой его участи убивает. Уж я-то в Лондоне ломовых лошадей повидал достаточно. Обращаются с ними просто ужасно. Большинство ломовых возчиков горькие пьяницы, и чувств у них к лошадям не больше, чем у того умника, который мне изуродовал Капитана. Ну почему всегда получается, что из-за пьяниц страдают ни в чем не повинные существа! Налетят на тебя, а потом взамен деньги дают. Разве можно на деньги такого друга вернуть, каким мне давно уже стал Капитан? И нервов моих вместе с чувствами никакими суммами не оплатить. Потому-то я и считаю, что нет ничего хуже пьянства.

– Ты бы, Джерри, полегче, – начал вдруг ежиться Губернатор. – А то прямо жмешь на больную мозоль. У меня тоже ведь нет такой стойкости против спиртного, как у тебя.

– Чего же ты этого не прекратишь? – внимательно поглядел на него мой хозяин. – По-моему, ты гораздо сильнее того, чтобы попасть в рабство к выпивке.

– Уж не знаю, как и сказать тебе, Джерри, – еще больше смутился наш Губернатор. – Однажды я целых два дня ничего спиртного в рот не брал. Но потом снова начал употреблять. Потому что без выпивки мне как бы чего-то внутри не хватает.

– Мне тоже сперва пришлось тяжело, – сказал Губернатору мой хозяин. – Вообще-то я выпивкой не злоупотреблял слишком много. Но все равно наступил такой день, когда меня просто неодолимо к стакану потянуло. Тут я и понял: либо надо кончать с питием, либо совсем себя потеряю. Бог мне, конечно, помог с собой справиться. Но и самому поработать пришлось. Я сдерживался прямо изо всех сил, потому что привычка к выпивке сильно укоренилась в моем характере. Полли тоже мне очень помогала. То еду повкусней приготовит, то кофе горячий в морозные дни на стоянку пришлет. И Библию я постоянно читал. Это мне помогло даже больше всего остального. А когда уж совсем приходилось невмоготу, я начинал твердить про себя: «Держись, Джерри! А то разобьешь сердце Полли!» Постепенно привычка меня отпустила. И теперь уж десять лет совершенно пить не хочу.

– Пожалуй, мне надо тоже попробовать, – с завистью поглядел Мистер Губернатор на Джерри. – Ужасное дело, когда самому себе уже не принадлежишь.

– Конечно, – кивнул головой хозяин. – Поэтому и пора взяться за ум. И тебе самому хорошо станет, и другим из наших пример. Потому что хороший поступок всегда заразителен.

Тут к нам с Джерри сел пассажир, и беседа с Мистером Губернатором завершилась. Но, по-моему, он все-таки принял решение.

Прошло еще какое-то время, и Капитан вроде бы стал поправляться. Но улучшение наступило на очень короткий срок. Этот конь был уже очень стар. Только прекрасное обращение Джерри помогло ему сохранить форму до такого преклонного возраста. Несчастный случай и раны, видимо, надломили последние силы моего старшего друга. Еще раз внимательно осмотрев его, ветеринар повторил свой диагноз:

– Ему уже не поправиться до конца, Джерри. Могу, конечно, его подлечить, чтобы ты выручил при продаже несколько фунтов.

– Несколько фунтов? За Капитана? – возмутился хозяин. – Продать старого друга за несколько фунтов на невыносимую жизнь? Никогда я не сделаю этого! Раз уж здоровья ему не видать, пусть пуля разом лишит его всяких мучений!

Еще несколько дней Капитан жил в своем деннике. Потом Гарри меня как-то утром отвел к кузнецу поменять подковы. Когда мы вернулись, Капитана уже нигде не было.

Почти неделю Джерри ходил как потерянный. Но без второй лошади работа в кебе идти не могла. Пришлось искать Капитану преемника. Как раз в это время приятель хозяина, который был главным конюхом у одного знатного графа, сказал, что у них сейчас есть породистый конь за совсем низкую цену.

Конь, по словам старшего конюха, был молодой. Продавали его потому, что он вдруг понес, вывалил графа из экипажа, а сам так поранился, что из-за шрамов перестал подходить для графских конюшен.

– С горячим конем я справлюсь, – уверенно произнес Джерри. – Если он только не злобный и рот у него не испорчен.

– Никакой он не злобный! – с жаром ответил конюх. – Просто человеческого обхождения требует. Тогда как ведь все вышло. Погода была плохая. Проездка была недостаточной. Да к тому его же еще и подстригли. Кучер запряг его с мартингалом и ремешок затянул до предела. Поэтому конь и повел себя прямо как бешеный.

– Да-а, – задумался Джерри. – Пожалуй, я завтра приду поглядеть к вам в конюшню.

Из графской конюшни хозяин вернулся с чистокровным гнедым конем по имени Хотспер. Величественной осанкой, высоким ростом и умной мордой он очень напоминал покойного Капитана. Это сразу расположило меня к нему, однако с расспросами я счел лучше повременить.

Первую ночь Хотспер провел беспокойно. Вместо того чтобы спать, он до утра копошился в деннике, чем сильно нарушал мой отдых. Потом Джерри запряг Хотспера в кеб. Проработав подряд пять часов, новый конь сделался гораздо уровновешеннее. С тех пор он все ночи посвящал сну.

Джерри старался вести себя с Хотспером как можно ласковей. Он часто его оглаживал и заводил с ним беседы. Джерри считал, что, избавившись от мартингала, этот конь станет покладистым и совсем хорошим. Кроме того, мой хозяин несколько раз при мне признавался Полли, что с Хотспером ему по-настоящему повезло.

– Купить за такую безделицу молодого коня подобных кровей – настоящее чудо! – говорил он.

Сам Хотспер относился к подобному повороту судьбы с куда меньшим восторгом. Он очень тяжело пережил потерю общественного положения. Больше всего поначалу его раздражала стоянка. Хотспер никак не желал понять, почему пассажиры иногда не подходят так долго.

Правда, прожив у нас первую неделю, Хотспер мне вдруг признался, что отсутствие мартингала и удобный трензель несколько сглаживают моральную травму. А еще немного спустя он доверительно прошептал мне на ухо:

– Уж лучше работа в кебе с удобной упряжью, чем издевательства над здоровьем у какого-то графа.

 

Глава XLV

Новый год Джерри

Рождество и Новый год очень хорошие праздники для всех, кроме кебменов и их лошадей. Денег, конечно, нам в эти дни достается немало. Но именно потому, что все люди куда-то едут, на новогодний отдых работникам кебов рассчитывать не приходится. Самое тяжелое заключается в том, что людей подолгу приходится ждать, пока они наносят визиты, развлекаются на балах или еще как-нибудь веселятся. А ведь погода стоит в это время холодная. Даже когда нет ни дождя, ни снега, ледяной ветер дует вовсю. Попробуйте постоять на таком морозе три-четыре часа подряд в ожидании пассажиров!

Новогодние праздники, о которых я вам сейчас расскажу, для нас с Джерри выдались напряженные. Теперь я работал в кебе по вечерам, потому что хозяин боялся, как бы неопытный еще Хотспер не замерз с непривычки. Я ведь уже давно приспособился к кебу и не так сильно переживал, когда приходилось подолгу стоять.

Однако праздничная работа даже у меня отнимала последние силы. На стоянках меня пронизывал холод. Джерри тоже так мерз, что стал кашлять. Домой мы возвращались не раньше полуночи, и Полли, которая всегда поджидала у дверей своего дорогого мужа, очень тревожилась за его здоровье.

Наконец настала самая неудачная ночь. Два джентльмена, которых мы отвезли в гости, попросили заехать за ними ровно в одиннадцать.

– Вообще-то мы можем чуть-чуть задержаться, – начали объяснять они. – Карточная игра ведь затягивает. Но ты все равно подъезжай в одиннадцать. В крайнем случае подождешь.

Ровно в одиннадцать мы вернулись и стали ждать. Прошел целый час. Из дома так никто и не показался. Как назло, свистел холодный, пронзительный ветер. Казалось, он дует со всех сторон, и укрыться от холода нет никакой возможности. Дождь, который весь вечер едва накрапывал, вдруг припустился вовсю. Джерри слез с козел, укрыл меня поплотнее попоной, а сам, запахнув плащ, принялся прыгать на месте. Но он не согрелся. Только стал кашлять сильнее. В конце концов Джерри залез внутрь кеба.

Когда часы пробили половину первого, мой хозяин не выдержал, позвонил в дверь дома и осведомился у слуги, имеет ли смысл нам еще тут стоять.

– Конечно, конечно, – заверил слуга. – Игра уже скоро закончится.

Джерри снова в изнеможении сел на подножку кеба.

– Потерпи еще, Джек, немного, – хрипло проговорил он мне. – Отвезем их – и сразу домой.

Первая сотня метров пути давалась мне трудно, я даже боялся споткнуться.

Но нам пришлось еще долго ждать. Они вышли только в пятнадцать минут второго. По-моему, им следовало хоть извиниться. Но они даже и не подумали этого сделать. Просто спокойно забрались в кеб и назвали адрес, по которому мы были должны их везти.

Ноги мои совершенно окоченели. Первая сотня метров пути давалась мне трудно. Я даже боялся споткнуться. Но потом я разогнал кровь, и ноги мои согрелись. Когда мы доехали, Джерри справедливо потребовал дополнительной платы за ожидание. Как возмутились эти два джентльмена! Но сделать они, конечно же, ничего не смогли. В данном случае закон был целиком на стороне моего хозяина. Пришлось заядлым картежникам выкладывать денежки.

Мы добрались домой только в третьем часу ночи. Полли выбежала во двор нас встречать. Видно было, что она вне себя от волнения. Джерри хотел ее успокоить, но, едва раскрыл рот, как тут же закашлялся.

– Совсем простудился! – в отчаянии всплеснула Полли руками. – Чем мне помочь?

– Разогрей отруби Джеку, – просипел в ответ мой хозяин. – А потом мне свари жидкой каши.

Я понимал, что хозяин чувствует себя совсем плохо. Но все-таки он не ушел домой, пока не устроил меня на свежей подстилке в деннике. Лишь после того как Полли мне принесла теплые отруби, хозяин запер конюшню и согласился пойти домой.

На другое утро мы с Хотспером проснулись поздно. Потом к нам вместо хозяина пришел Гарри. Он открыл денники, поменял нам подстилки и, задав корм, удалился. Так он всегда делал по воскресеньям, когда не надо работать. Но сегодня-то было не воскресенье, и мы с Хотспером поняли, что хозяин наш заболел.

Мы страшно забеспокоились. Гарри был тоже встревожен. Обычно, ухаживая за нами, он что-нибудь нам говорил или насвистывал песенки. А сейчас он молчал, и мы чувствовали, что ему очень грустно.

Так прошло два дня. Утром, днем и вечером Гарри и Долли приходили в конюшню за нами ухаживать, и мы с Хотспером просто терялись в догадках, что происходит в доме. Наконец наступило третье утро; не успел Гарри войти в конюшню, как раздался вежливый стук в дверь, и мы увидели Мистера Губернатора.

– Здравствуй, мой мальчик, – очень ласково посмотрел он на Гарри. – Не хочу там мешаться в доме. Скажи мне, пожалуйста, как твой отец?

– Ему совсем плохо, – мрачным голосом отозвался мальчик. – Уж хуже, по-моему, некуда. Доктор сказал, это сильный бронхит, и как раз за сегодняшний день должно проясниться, куда болезнь повернет.

– Неудача какая! – покачал головой Губернатор. – У меня на этой неделе уже двое знакомых померли от бронхита. На Новый год кебмены просто сгорают. Ну, слава Богу, твой папа пока хоть жив.

– Доктор сказал, у папы против бронхита побольше шансов из-за того, что он ничего не пьет, – принялся объяснять Гарри. – У него вчера очень сильный жар был. Если бы у него при этом в крови было спиртное, он мог бы просто сгореть не хуже какой-нибудь бумаги. Ну а теперь нашему доктору кажется, что папа все-таки выздоровеет. Вам тоже так кажется, да, мистер Грант?

– Если дела устроятся по тому правилу, что прекрасному человеку опасности не страшны, тогда твой отец обязательно будет жить дальше, – задумчиво проговорил Губернатор. – Я сейчас, пожалуй, пойду, а завтра снова наведаюсь разузнать, как дела. Ты уж меня тут подожди в это же время, чтобы мне Полли не отвлекать.

На следующее утро Мистер Губернатор явился опять.

– Здравствуйте, мистер Грант, – с улыбкой приветствовал его Гарри. – Папе сегодня лучше. Мама и доктор считают, что теперь-то он должен выздороветь.

– Ох, слава Богу! – с облегчением проговорил Губернатор, и лицо его тоже озарила улыбка. – Теперь, главное, держите его в тепле до конца и ни о чем плохом не давайте думать. А пока он болеет, у меня тут по поводу ваших коней кое-какие мысли возникли. Насчет Джека я думаю, что ему только на пользу еще пару недель отдохнуть от работы. Проезжать ты его и сам можешь по вашей улице. С Хотспером дело обстоит сложнее. Он конь молодой. Если его как следует не загрузить, он скоро начнет от безделья беситься, и ты с ним, мой мальчик, просто не справишься. А хуже всего, когда после такого простоя горячий конь на работу выходит. Тут обязательно жди ужасной аварии.

– Да он уже и сейчас сам не свой, – пожаловался Губернатору Гарри. – Я и овса ему стал давать меньше, а он все равно прямо в каком-то неистовстве.

– Это-то я и имею в виду, – многозначительно произнес Губернатор. – Передай матушке. Если у нее не будет каких-нибудь возражений, я стану брать Хотспера на работу в свой кеб. Из денег, которые он принесет, половина будет моя, а половина ваша. Этого хватит хотя бы коням на прокорм на тот срок, пока папа твой из кормильцев выбыл. Я, конечно, предвижу, как Джерри начнет возражать. Не любит он получать от других денежной помощи. Но что же тут делать, если болезнь такая свалилась. К тому же с моей стороны это вроде и не совсем помощь. Ведь я вашим конем буду пользоваться.

Видимо, чуть позже Мистер Губернатор повидался с Полли. Потому что начиная со следующего дня он стал регулярно брать Хотспера на работу. По вечерам, возвращая его, Губернатор отдавал Гарри деньги. Тот принимался благодарить, но Губернатор не слушал.

– Даже и речи ни о какой признательности не веди, – перебил он один раз мальчика. – Мне от вашего Хотспера выгоды куда больше, чем я денег вам приношу. Пока он в моем кебе работает, мои личные лошади набираются сил.

Джерри день ото дня становилось все лучше. Доктор сказал, что опасность уже миновала, однако хозяину больше ни под каким видом нельзя оставаться кебменом. Иначе новый бронхит приведет его к смерти.

Как-то вечером Мистер Губернатор вернулся в нашу конюшню с очень мокрым и грязным Хотспером.

– Ну, мой мальчик, – сказал он Гарри. – Придется тебе сегодня как следует над этим конем поработать. Все улицы стали сплошным болотом из-за дождя.

– Сейчас он у меня будет чистым, – тоном заправского конюха отозвался мальчик. – Папа меня хорошо научил с лошадьми обращаться.

Мистер Губернатор ушел. Не успел Гарри дочистить Хотспера, как в конюшню, запыхавшись, вбежала сестра.

– Ты только послушай! – выпалила она. – Мама получила письмо! Она прочитала, обрадовалась и тут же пошла рассказывать папе. Я конверт видела. Письмо пришло из Ферстоу. Кто у нас там живет, Гарри?

– Неужели не помнишь! – отвечал мальчик. – Это же адрес бывшей маминой хозяйки. Ее зовут миссис Фоулер. Она нам еще недавно по пять шиллингов с папой прислала.

– Ах, это та самая! – воскликнула девочка. – Что же она написала там маме?

– Думаю, там какой-то хороший ответ на мамин вопрос, – очень по-взрослому проговорил брат. – Матушка ведь ей сама написала на прошлой неделе, что папа больше не может быть кебменом. Слушай, Долли, сбегай-ка к маме, узнай! – не сдержался мальчик. – Я прямо сгораю от любопытства узнать, что там ответила миссис Фоулер!

Долли тут же исчезла за дверью. А Гарри снова взялся за Хотспера. Он его чистил такими уверенными движениями, будто бы уже лет двадцать работал конюхом. Следя за ним, я в который раз убеждался, что опыт, конечно, дело хорошее, но талант все же важнее. Скоро в конюшне вновь появилась Долли.

– Как хорошо! Как хорошо! – едва войдя, закричала она. – Мама говорит, миссис Фоулер нас всех пригласила жить у нее в отдельном коттедже. Там все у нас будет. И сад, и яблони, и курятник, и много другого еще замечательного. Весной от миссис Фоулер уходит ее старый кучер, и она попросила папу работать вместо него. Ты тоже, Гарри, можешь наняться к ней в дом слугой. И еще там есть совсем близко хорошая школа. Мама от счастья прямо смеется и плачет. И папа рад.

– Еще бы! – весело проговорил Гарри. – Как раз то, что сейчас нам всем нужно. Только слугой мне не нравится. Лучше попробую себя в конюхах или в садовниках.

Несколько дней после этого Баркеры только и говорили о переезде на новое место. Было решено отправиться к миссис Фоулер сразу, как только хозяин встанет с постели. Нас с Хотспером на новое место не брали, и я терялся в догадках, кто теперь станет моим хозяином.

Не могу похвастаться, что скорые перемены меня слишком радовали. Конечно, у Джерри мне жилось хорошо. Однако два года работы в кебе не прошли даром. Я был не в лучшей форме, и на приличное место рассчитывать не приходилось.

Хотсперу повезло: его приобрел Мистер Губернатор. Несколько кебменов с нашей стоянки хотели купить и меня. Но Джерри не соглашался. Он сказал, что продаст меня только в хорошие руки, и просил Мистера Губернатора найти мне по-настоящему порядочного хозяина.

Вскоре Губернатор пришел за мной. Джерри еще из дома не выходил. Зато Полли и двое детей долго со мною прощались.

– Милый Джек! Милый Джек! – крепко прижалась щекой к моей морде Полли. – Как же мне жалко, что мы не можем взять тебя с собой!

Она заплакала и поцеловала меня. Долли тоже стояла в слезах. А Гарри гладил меня и не мог ничего сказать. Потом они повернулись и быстро ушли в дом. А мы с Мистером Губернатором поехали на новое место.

 

Глава XLVI

Возница Джейкс и благородная леди

С моим новым хозяином Джерри Баркер был неплохо знаком. Человек этот пек хлеб и торговал пшеницей. К лошадям он действительно хорошо относился. Если бы у него еще находилось время следить за своими возницами, мою повозку так не перегружали бы и мне бы на новом месте жилось вполне сносно. Но, к сожалению, у этого человека был управляющий, который совсем не жалел лошадей. Он заставлял возчиков до такой степени нагружать повозки, что мы, лошади, едва не падали от напряжения.

Кроме того, мой возница по имени Джейкс запрягал меня с мартингалом. Это отразилось столь отрицательно на моем здоровье, что через четыре месяца службы на новом месте я стал себя чувствовать из рук вон плохо. Однажды мою повозку нагрузили больше обычного. Дорога же, как назло, круто шла в гору. Сперва я, хоть и с трудом, но все-таки шел. Потом внезапно почувствовал, что не могу больше сделать ни шага. Однако, едва я остановился, Джейкс начал меня изо всех сил бить кнутом.

– Пошевеливайся, лентяй! – кричал он. – Я тебя сейчас приучу работать как следует!

Удары посыпались чаще. Я попытался идти дальше. Но вскоре был вынужден снова перевести дух. И опять на меня обрушился кнут Джейкса. Мне было не только больно. Все мое существо захлестывала обида. Я старался по мере сил, а возчик думал, что я ленюсь! В жизни еще никто не подозревал меня в этом!

Когда я остановился в третий раз и уже слышал, как кнут засвистел над моей головой, к Джейксу вдруг подбежала какая-то леди благородного вида.

– Умоляю! Не бейте больше коня! – остановила она возницу.

Джейкс от удивления опустил кнут и уставился на мою защитницу.

– Посмотрите внимательно, – не дав опомниться Джейксу, снова заговорила леди. – Ваш конь старается насколько возможно. Просто подъем крутой. Ему никак не одолеть его одним махом.

– Если этот конь на лучшее не способен, мне это совсем не нравится, – буркнул в ответ Джейкс.

– Не могу согласиться с вами! – с жаром возразила ему леди. – Я вижу, что конь этот очень хороший. Просто повозка у вас перегружена.

– В общем-то верно, мэм, – смутился возница. – Но тут вины моей нет. Это все наш управляющий. Ему вечно хочется, чтобы грузы перевозили скорее, и никакие мои возражения никогда на него не действуют. Тут хочешь не хочешь, а изволь доставить товар куда надо. Ну, шевелись! – снова крикнул Джейкс на меня и взялся за кнут.

– Не надо! Не надо! – взмолилась леди. – Лучше позвольте мне вам помочь по-другому. Сейчас этот конь пойдет, и никакого кнута не понадобится.

– Попробуйте, конечно, пожалуйста, – недоверчиво усмехнулся возница. – Но мне лично не кажется, что у вас с ним без кнута выйдет.

– Ошибаетесь, – не согласилась леди. – Ему просто не удается по вашей вине как следует применить силы. Посмотрите, как у него шея выгнута мартингалом! Если его избавить от этого, сил у него прибавится. Прошу вас, попробуйте!

– Хорошо, мэм! – улыбнулся Джейкс. – Чего только не сделаешь, когда просит леди. Как прикажете с мартингалом, немного подраспустить или совсем снять?

– Совсем! – решительно отвечала леди. – Дайте ему свободу.

Ремешок расстегнули. Я тут же опустил голову вниз и повертел ею в разные стороны, чтобы размять шею. Мне стало намного легче.

– Бедняжка! – ласково поглаживала меня леди. – Ты давно об этом мечтал. А теперь, – повернулась она к вознице, – трогайте его тихонько вперед. Думаю, больше он останавливаться не станет.

– Пошли, Черненький! – взялся за вожжи Джейкс.

Я опустил голову, перенес всю тяжесть себе на плечи и потянул груз в гору. Я долго двигался не останавливаясь и лишь на самой вершине горы немного замедлил шаг. Все это время добрая леди шла по обочине вровень с нами. Когда я остановился, чтобы приготовиться к спуску, она вновь принялась меня гладить. Я и не помнил, когда со мной в последний раз обходились так ласково, и был очень тронут.

– Видите, если с ним правильно обращаться, он работает с удовольствием, – очень серьезно сказала вознице умная леди. – Сразу видно: характер у вашего Черненького превосходный. Кроме того, этот конь наверняка знавал лучшие времена. Надеюсь, вы больше не будете мучить его мартингалом?

– Тут дело такое, мэм, – смущенно ответил Джейкс. – Я-то лично с вами вполне согласен по поводу большей отдачи лошади без мартингала. Но, если я буду все время свободно его запрягать, другие возчики станут смеяться. Мартингал ведь не просто так. Это сейчас самая мода для лошадей.

– Если мода противоречит разуму, ей никак нельзя следовать, – убежденно проговорила леди. – Вы разве не знаете? Даже в высшем обществе перестали запрягать лошадей с мартингалом. У меня этим приспособлением уже лет пятнадцать не пользуются. Поэтому лошади наши долго живут и прекрасно работают. Кроме того, никто не давал людям права мучить животных. Надеюсь, теперь вы сами поймете, что мартингал лошадям совершенно не нужен. Не буду вас больше задерживать. Всего доброго.

С этими словами моя защитница свернула на боковую тропинку и вскоре скрылась за поворотом. Больше нас жизнь с ней не сталкивала.

– Вот самая настоящая леди! – торжественно объявил мой возница. – Уж я в таких вещах разбираюсь. Как она со мной вежливо говорила! Будто я сам какой-нибудь джентльмен. Конечно же я ее просьбу исполню. Тем более что ее слова моему душевному ощущению соответствуют. Теперь, Черненький, обещаю: на подъемах будешь ходить безо всякого мартингала. А в других случаях я на тебе не буду его затягивать.

Джейкс свое слово сдержал, работать мне стало намного легче. Если бы еще управляющий понял, что нельзя настолько перегружать лошадей! Но он, к сожалению, не изменился. Вскоре силы мои совсем истощились, и вместо меня поставили другого коня.

Теперь я возил хозяина или легкие грузы. Но тут меня подкарауливала новая неприятность. Прежде я часто слышал от других лошадей, как вредно действуют на глаза и на психику темные денники. Теперь мне пришлось испытать это на собственном опыте. Окошко в конюшне было чересчур маленьким, и мой денник был погружен в почти полную темноту. Это, во-первых, навевало тоску. Кроме того, оказавшись на улице, я в первое время отвратительно видел. Пока глаза не привыкали к свету, я шел почти что на ощупь. Это было опасно. До сих пор не могу понять, как я умудрялся обойтись без аварий. Проживи я еще чуть-чуть в этом деннике, думаю, зрение мое окончательно бы испортилось. Но, так как я больше не мог таскать тяжелых во зов, меня продали.

 

Глава XLVII

Тяжелые времена

Купил меня Николас Скиннер. Тот самый Скиннер, который довел до смерти бедного кебмена Сэма. У людей есть пословица: «Увидишь – поверишь». По-моему, она не совсем верна. Потому что поверить по-настоящему можно только после того, как почувствуешь на собственном опыте. К примеру, я видел множество раз измученных лошадей из конюшни Скиннера. Однако пока не попал к нему сам, даже представить себе не мог, сколь ужасен этот хозяин.

Я всегда старался не помнить зла. Тем не менее Скиннера, наверное, не забуду до самой кончины. Он и поныне является мне в самых кошмарных снах. Глаза у него были черные и совершенно непроницаемые. Нос – крючком. Голос звучал резко и неприятно, будто бы кто-то скреб острым ножом по камню. А зубов во рту Скиннера было, казалось, гораздо больше, чем нужно хорошему человеку.

Николас Скиннер держал самые плохие кебы, а работали на него самые бедные кебмены. Хозяин старался выжать из этих несчастных людей все соки, а те, в свою очередь, были вынуждены жестоко эксплуатировать лошадей. В общем, происходило все именно так, как рассказывал Мистеру Губернатору покойный Сэм.

Выходных своим лошадям Скиннер никогда не устраивал. Лето же, как назло, выдалось жаркое, и возить на воскресные увеселения компании джентльменов было особенно трудно. Как правило, кеб на весь выходной день нанимало пять человек. Четверо ехало в кебе, а пятый пристраивался на козлах с кэбменом. Я тащил их миль десять – пятнадцать куда-нибудь за город. Там они устраивали пикник. А нам с кебменом приходилось ждать, чтобы вечером отвезти их обратно в город.

Вполне допускаю, что подобные пассажиры проводили воскресные дни с большой пользой для своего здоровья. Про себя такого сказать не могу. Этим людям даже не приходило в голову вылезти на крутом подъеме из кеба. Я их тащил по жаре, выбиваясь из сил, и к концу дня меня одолевала такая усталость, что я даже почти не мог есть.

С кебменом мне на этот раз тоже не повезло. Своею жестокостью он мог посоперничать с самим Скиннером. Кнут у этого кебмена был снабжен чем-то острым. И так как орудовал он им вовсю, нередко на коже моей выступала кровь. Удары во время поездок сыпались на меня постоянно. По спине, голове, по бокам, животу! Мне было не только больно, но и обидно. Однако, помня рассказ моей бедной Горчицы, я сдерживался. Сопротивление не принесло бы мне ничего, кроме новых побоев. И я из последних сил старался работать как можно лучше. Жизнь моя стала совсем беспросветной и утратила всякий смысл. Прожив еще какое-то время у Скиннера, я вдруг почувствовал полное равнодушие ко всему. Теперь у меня была лишь одна мечта: поскорей умереть за работой.

Однажды мое желание едва не осуществилось. Возле вокзала к моему кебу подошло семейство из четырех человек: шумный мужчина, его жена и двое детей – мальчик и девочка. Багажа у них было просто немыслимое количество. Рессоры кеба просели почти до самой земли, а носильщик все еще клал на крышу новые ящики и чемоданы.

– Папа! Папа! – вдруг закричала девочка. – Посмотри на коня! Он устал и не сможет так далеко нас везти вместе со всеми вещами! Видишь, какой у него вид замученный!

– Нет, мисс, – заискивающе улыбнулся кебмен. – Этот конь только с виду такой. А по правде, сильнее его не сыскать.

– Значит, у него хватит силы нас довезти? – строго взглянул отец семейства на кебмена.

– Без всяких сомнений, сэр, – отвечал тот.

– Папа, найми второй кеб, – не поверила умная девочка. – Иначе мы с этим конем поступим как очень жестокие люди, и после нам будет стыдно.

– Нашла о чем беспокоиться, Грейс! – отмахнулся отец. – Ты только задерживаешь нас своим хныканьем. Не хватает еще бизнесменам вроде меня тратить время на всяких коней в кебах. Раз кебмен сказал, значит, ему виднее. Полезай-ка скорее внутрь!

Девочка со вздохом повиновалась. Кебмен ударил, и я с трудом потащил нагруженный доверху кеб. Тяжело было страшно. В довершение я с утра ничего не ел, и уже полвоскресенья трудился без передышки. Тем не менее я вполне сносно шел, пока не начались крутые подъемы. Тут ноги мне отказали, и я тяжело рухнул на бок.

Произошло это так неожиданно, что я растерялся. Состояние было ужасное. Я не мог ни пошевелиться, ни даже открыть глаза и понял, что умираю. Вокруг меня суетились люди. Сквозь шум в ушах я смутно слышал их топот и голоса. Особенно потрясли меня слова девочки.

– Бедный конь! – сказала она. – Это мы виноваты в том, что он умер!

Кто-то нагнулся и снял с меня упряжь. А еще кто-то уверенно произнес:

– Конец ему. Он уже никогда не встанет.

Потом я услышал, как полицейский отдает приказание. Я хотел посмотреть, какой он, но глаза мои так и не открылись. Моих сил хватало только на то, чтобы жадно дышать.

Вдруг мою голову окатили холодной водой и, напоив меня каким-то лекарством, укутали сверху теплой попоной. Я впал в забытье. Не знаю уж, сколько прошло времени, но жизнь постепенно стала ко мне возвращаться. Какой-то мужчина ласковым голосом уговаривал меня встать. С третьей попытки это мне удалось. Мужчина отвел меня в незнакомый денник с прекрасной подстилкой. Там мне дали теплой кашицы из отрубей. Простояв в этой конюшне до вечера, я почувствовал себя до такой степени сносно, что смог вместе кебменом добраться до Скиннера.

Наутро жестокий хозяин пришел ко мне вместе с ветеринаром.

– Конь не болен, – принялся объяснять после тщательного осмотра ветеринар. – Просто перенапрягся. Если он отдохнет с полгода, то снова сможет работать. Но сейчас у него совершенно сил не осталось.

– Тогда пускай отправляется собакам на корм, – проскрипел Скиннер. – У меня личных лугов для коней нет. А потом, кто его знает, поправится он или нет? У меня на всех лошадей совсем другой взгляд. Заставляй их работать, пока они могут, а потом – на бойню или куда получится.

– Если бы у него дыхание было испорчено, тогда, вероятно, имело бы смысл лишать его жизни, – отозвался задумчиво ветеринар. – Но с ним же ведь все в порядке. Через десять дней откроется конная ярмарка. Если вы за это время его подкормите, он наверняка будет стоить куда дороже, чем вам на бойне дадут.

Скиннер на эту уловку поддался и приказал конюху как можно лучше меня кормить. На мое счастье, конюх исполнил приказ с редкостной для работников этой конюшни добросовестностью.

Десять дней полного отдыха укрепили мой организм куда больше, чем кто-нибудь мог подумать. К открытию ярмарки я убедился, что жизнь все-таки куда привлекательнее, чем бойня. «К какому хозяину ни попаду, – размышлял я, – он будет наверняка лучше Скиннера». И, гордо изогнув шею, я пошел вместе с конюхом продаваться на новое место.

 

Глава XLVIII

Фермер Тарагуд и его внук Уилли

На ярмарке я, конечно, попал не в лучшее общество. Меня окружали несчастные, совершенно заезженные кобылы и кони. Среди них попадались даже такие, которых было бы милосерднее с помощью меткой пули избавить навеки от дальнейших мучений. Большинство покупателей и продавцов выглядели не лучше. Это были по большей части очень бедные люди. Лучшие годы их жизни остались далеко позади. Продавцы хотели извлечь хоть какую-то выгоду из своих лошадей, которые уже не годились для непосильной работы. А покупатели старались как можно дешевле приобрести какого-нибудь постаревшего пони или исхудалую клячу, которая еще в силах таскать повозку с углем и дровами.

Некоторых из покупателей тяжелая жизнь настолько ожесточила, что один их вид вызывал у нормальной лошади содрогание. Другие, невзирая на бедность, были полны доброты. На подобных людей я был бы совсем не прочь потратить последние силы. В особенности понравился мне старичок, у которого даже ноги от прожитых лет стали немного нетвердыми. Старичок вроде бы тоже сперва ко мне проявил симпатию. Но, к сожалению, ему нужна была лошадь для очень тяжелых грузов. Я для этого не годился.

Следующим ко мне подошел пожилой фермер. И одежда его, и манеры сразу выдавали настоящего джентльмена. За руку он держал хорошо одетого мальчика. Внимательно поглядев на меня, фермер горестно покачал головой.

– Посмотри, Уилли, – обратился он к мальчику. – Этот конь наверняка знавал лучшие времена.

– Бедный! – воскликнул с сочувствием мальчик. – Как ты думаешь, дедушка, он возил когда-нибудь красивые экипажи?

– Не сомневаюсь, – подойдя еще ближе ко мне, отвечал внуку фермер. – Посмотри на его ноздри, уши, шею и плечи. Это очень породистый конь.

Фермер похлопал меня по шее. Я тут же уткнулся носом ему в плечо.

– Какой хороший и ласковый! – стал меня гладить мальчик. – Может быть, мы его купим? Вдруг он у нас поживет, а потом так же омолодится, как Божья Коровка?

– Я не волшебник, – ответил дед. – Из старой лошади молодую не сделаешь. Божья Коровка ведь только казалась старой. В действительности ее заездили, а у нас она пожила и окрепла.

– Но этот конь тоже, по-моему, не такой старый, – упорствовал мальчик. – Смотри, какая грива у него замечательная! И хвост. И глаза, несмотря на всю худобу, не запали.

– Что за мальчишка! – расхохотался фермер. – Так же помешан на лошадях, как я!

– А ты все-таки посмотри ему в рот, – продолжал уговаривать внук. – И узнай, сколько за него продавцу платить. Уверен, на наших лугах он снова помолодеет.

Конюх, который привел меня на продажу, до сих пор лишь прислушивался. Услыхав же, что мальчик настаивает на покупке, он решил поддержать его.

– Ваш молодой джентльмен превосходно все понимает, – почтительно произнес он. – Этого вот коня, – повернул голову в мою сторону конюх, – действительно в кебе неэкономно расходовали. А он еще не стар.

Я сам слышал, как ветеринар говорил хозяину, что дыхание совсем не испорчено. Несколько месяцев разумного отдыха, и конь будет в порядке. Последние десять дней я сам за ним полностью вел уход. Могу вам заметить, существо это редкостной благодарности и к людям относится с большой лаской. Уверен, он стои́т тех пяти фунтов, которые за него заплатить надо. Дайте ему только шанс себя проявить, сэр, и к следующей весне запросите за него с покупателей все двадцать фунтов.

– Дедушка! – немедленно крикнул внук. – Ты же сам удивлялся, что удалось продать жеребенка на пять фунтов дороже. Значит, если мы за коня эти пять фунтов заплатим, ты даже убытка не понесешь.

– Ну и ну, – усмехнулся фермер, и я сразу понял, что слова внука ему понравились.

Он тщательно ощупал мне ноги, которые очень опухли. Потом заглянул мне в рот.

– Коню лет тринадцать, – уверенно произнес он. – Покажите-ка мне его на рыси.

Получив команду от конюха, я выгнул как можно красивее свою истощенную шею, приподнял хвост и постарался пройти со всем изяществом, которое было только возможно в тогдашнем моем положении.

– Меньше пяти фунтов вы не возьмете? – полюбопытствовал фермер.

– Не могу, сэр, – развел конюх руками. – Хозяин приказывал на меньшее не соглашаться.

– Большой риск. Очень большой риск, – вытаскивая из кармана бумажник, пробормотал фермер. – У вас еще есть какие-нибудь дела на ярмарке? – отсчитывая соверены, осведомился он у конюха.

– Никаких, сэр, – почтительно склонил голову тот. – Если желаете, могу отвести коня к вам в гостиницу.

– Прекрасно, – отвечал фермер-джентльмен. – Идите за нами.

Они с внуком шли впереди, а мы – следом. До самой гостиницы мальчик только и говорил обо мне. Дед с гордостью на него поглядывал и улыбался. В гостиничной конюшне меня как следует покормили. Когда же я отдохнул, мы отправились на новое место.

Моего избавителя звали мистером Тарагудом. Ферма у него была очень хорошая. В особенности мне, конечно, понравился большой луг, на краю которого стоял просторный сарай. Там меня и оставили. Мистер Тарагуд приказал конюхам давать мне на завтрак и ужин сено с овсом. А все дни напролет я мог пастись в свое удовольствие.

– Ответственность за коня теперь на тебе, Уилли, – сказал мистер Тарагуд внуку. – Следи за ним хорошенько.

Мальчик был очень горд. К своим обязанностям он отнесся со всей серьезностью. Он навещал меня каждый день. Иногда, разыскав меня среди других лошадей, которые паслись на лугу, Уилли давал мне морковку или еще что-нибудь вкусное. Когда же я ел в своем деннике, Уилли стоял со мной рядом и говорил мне что-нибудь ласковое.

Я быстро к нему привязался. Уилли назвал меня Старым Дружком. Я и впрямь ходил за ним всюду, куда только мне позволяли. Иногда на лугу вместе с внуком появлялся и дедушка. Он приходил осмотреть мои ноги. Кажется, он оставался доволен.

– Он очень быстро приходит в норму, – однажды сказал мистер Тарагуд внуку. – Думаю, если так дальше пойдет, к весне его ноги совсем окрепнут.

Хорошая еда, отдых и умеренная нагрузка быстро вернули мне силы. В наследство от матушки мне досталось здоровье. Сыграло свою положительную роль и то, что в молодости меня никогда не перегружали. Словом, я выкарабкался.

До исхода зимы ноги мои окрепли до такой степени, что я стал себя чувствовать почти так же, как в молодости. И вот однажды погожим мартовским днем мистер Тарагуд решился запрячь меня в фаэтон.

Я был по-настоящему счастлив. Фермер и Уилли проехали на мне несколько миль. Работалось мне легко. А главное, что оба мои пассажира были в восторге.

– Он действительно помолодел, Уилли! – засмеялся от радости дед. – Теперь следует увеличить ему понемногу нагрузки. К середине лета он станет хорошим конем. Не хуже Божьей Коровки. Рот у него сохранил чуткость. А шаг просто великолепный.

– Значит, правильно мы купили его тогда, дедушка! – с гордостью произнес мальчик.

– Конечно, – отвечал фермер. – Я очень рад этому. А больше всех тебе, конечно, благодарен Старый Дружок. Теперь самое главное нам с тобой подыскать ему хорошее место.

 

Глава XLIX

Мой нынешний дом

Однажды утром в середине лета конюх вычистил меня с особенной тщательностью и запряг в сияющий чистотой экипаж. Уилли и мистер Тарагуд с торжественным видом уселись в него, и мы куда-то поехали.

– Если он им понравится, – услышал я голос фермера, – это будет счастьем для всех. Во всяком случае, попробовать стоит.

Я увидел невысокий уютный дом с широкой лужайкой, мы остановились прямо у входа.

Через две мили я увидел невысокий уютный дом с широкой лужайкой. Мы остановились прямо у входа. Мистер Тарагуд позвонил.

– Могу я видеть мисс Бломфилд или мисс Эллен? – осведомился он у слуги.

Слуга ответил, что обе мисс дома. Мистер Тарагуд скрылся внутри. Вскоре мы с Уилли его вновь увидели. Он вышел из дома вместе с тремя леди. Первая леди была высокой и бледной. Она зябко куталась в белую шаль. Под руку ее поддерживала другая леди с темными глазами и веселым лицом. Третья леди держалась очень величественно. Ее-то и звали мисс Бломфилд.

Все подошли ко мне и под руководством мистера Тарагуда стали меня разглядывать.

Молодая леди с веселым лицом, которую звали мисс Эллен, немедленно заявила, что я ей нравлюсь, и морда у меня симпатичная. Бледная леди в шали столь бурного восторга не выказала.

– Он ведь однажды падал, – с ужасом посмотрела она на мои колени. – Значит, и во второй раз с ним это может случиться. А если в экипаже как раз окажусь я? Мое сердце просто не выдержит.

– Видите ли, – терпеливо начал ей объяснять мой фермер. – Шрамы еще ничего не значат. Многие лошади падали не по своей воле, а из-за оплошности кучеров. Уверен, со Старым Дружком именно так и вышло. Но не буду вас уговаривать. По-моему, лучше всего вам сперва взять его на испытательный срок. Если ваш кучер будет хоть чем-нибудь недоволен, я заберу Старого Дружка обратно.

– Мистер Тарагуд всегда нам давал замечательные советы по поводу лошадей, – вмешалась в беседу величественная леди. – Поступим так, как он говорит, и на этот раз. Правда, Лавиния? – внимательно посмотрела она на сестру, которая еще плотнее укуталась в шаль.

Так был решен этот вопрос. Мы с мистером Тарагудом и Уилли вернулись на ферму, а утром за мной от мисс Бломфилд явился конюх. Это был весьма привлекательный молодой человек с черными густыми усами и умным лицом.

Взглянув на меня, он сперва остался доволен. Все шло хорошо, пока молодой человек не заметил моих коленей.

– О-о, сэр, – разочарованно посмотрел он на мистера Тарагуда. – Я и не знал, что у коня такой серьезный изъян.

– Ты его сперва в деле опробуй, а потом говори об изъянах, – принялся защищать меня фермер. – Тем более, я пока уступаю его только на испытательный срок. Надеюсь, ты будешь с ним хорошо обращаться. А если не подойдет, возврати мне его обратно. Этот конь наш с внуком любимец.

Выслушав фермера, молодой конюх задумался.

– Может быть, вы и правы, сэр, – наконец сказал он. – Внешность ведь не всегда настоящие качества выдает. Ну, мы, пожалуй, с конем поедем.

Когда мы доехали, конюх отвел меня в удобный денник и, покормив, оставил до утра одного. А на другой день меня ждал сюрприз. Начав меня чистить, молодой человек стал очень внимательно ко мне приглядываться.

– Странно, – бормотал он. – Звезда у тебя на лбу точь-в-точь как у Черного Красавчика. И шрам на теле такой же, как у него остался после кровопусканий от того воспаления легких. И белый чулок на ноге такой же! – еще сильней удивился он.

Слова конюха меня взволновали. Он наверняка меня знал, я же никак не мог его вспомнить. Тут молодой человек, уставившись на мою спину, крикнул:

– Но как же это необычайно! У тебя тут белый кружок! Помню, как Джон говорил, что это серебряная монетка Красавчика! Черный Красавчик! Ведь это ты! Неужели не узнаешь меня? – принялся меня гладить конюх. – Я бывший помощник Джона! Я Джо! Помнишь? Я тебя чуть на тот свет по глупости не отправил!

Мальчика Джо я, конечно, помнил. Но разве мог я предположить, что он превратится в такого статного молодого мужчину! Конечно же, встреча с ним повергла меня в бурную радость. Я заржал, а потом уткнулся носом в его плечо.

Джо меня гладил, говорил мне ласковые слова, а потом стал прыгать от радости. Потому что, несмотря на большие усы, в нем еще совсем не было взрослой сдержанности.

– Уж мы покажем тебя хозяйкам во всем блеске, – чуть успокоившись, заверил меня Джо Грин. – Попался бы мне негодяй, который колени твои до такого довел! – грозно сверкнул он глазами. – Боюсь, тебе много плохого досталось без Бертуик-парка. Зато теперь я тебя в обиду не дам. Жаль только, тут нет Джона Менли. Вот кто увидел бы тебя с большой радостью!

Ко второй половине дня Джо подал меня с фаэтоном на низком ходу к дверям дома. Первой поехала меня испытать мисс Эллен. Джо отправился вместе с нами. Молодая леди очень неплохо правила. Кроме того, она сразу отдала должное моему шагу. А Джо по дороге рассказал ей обо мне все, что ему было известно.

Когда мы вернулись, другие две леди стали расспрашивать Эллен о моих деловых качествах. Та меня похвалила, а потом в точности передала рассказ Джо. Так они все узнали, что я любимый конь миссис Гордон, по имени Черный Красавчик.

– Сегодня же напишу миссис Гордон, что ее конь у нас, – сказала мисс Эллен. – Это ее обрадует.

В течение следующей недели я каждый день куда-нибудь возил мисс Эллен или мисс Бломфилд. И только спустя семь дней мисс Лавиния наконец поверила, что я не представляю опасности для ее здоровья. Когда же она сама наконец со мной проехалась в маленьком экипаже и тоже похвалила мой ход, сестры окончательно решили меня оставить. С тех пор ко мне снова вернулось любимое имя Черный Красавчик.

Теперь уже год я живу среди этих прекрасных людей. Кучер Джо со мной возится словно с малым ребенком. И служба, как в лучшие годы, мне доставляет одно удовольствие. Не знаю уж, сколько лет жизни еще мне отпущено, но пока я совершенно не чувствую старости. Наоборот, сил у меня будто все прибывает. На днях даже мистер Тарагуд это заметил.

– Если так дальше пойдет, – обратился он к Джо, – Черный Красавчик может до двадцати лет в хорошей форме дожить.

Уилли при первой возможности меня навещает, и мы с ним любим друг друга по-прежнему. Главное, что хозяйки пообещали мистеру Тарагуду не продавать меня никогда. Теперь за будущее мне тревожиться нечего, и я позволю себе на этом закончить рассказ о своих приключениях. Хочу только еще добавить, что иногда во сне вижу Бертуик-парк и старые яблони, под которыми мы когда-то гуляли с друзьями. Я радуюсь этим снам, потому что мне кажется, будто друзья моей молодости опять рядом.

Ссылки

[1] Кабриоле́т – легкая двухколесная повозка.

[2] Рединго́т – длинный сюртук для верховой езды.

[3] Сквайр – почетный титул в Англии

[4] Фаэто́н – конная коляска с откидным верхом.

[5] Пи́нта – единица измерения жидкостей, примерно 0,56 литра.

[6] Стипл-че́йз – скачки с препятствиями.

[7] Двуко́лка – двухколесная повозка.

[8] Ке́нтер – медленный галоп.

[9] Ви́ка, райгра́с – кормовые растения.

[10] Ви́ка, райгра́с – кормовые растения.

Содержание