Вы, возможно, уже слышали предыдущую версию этой истории (сказал Фабиан). Одну минутку. Так как мы назовем ее? Как вам нравится название «Реальная История Про Мальчика, Который Ничего Не Сказал»? Вы готовы слушать? Тогда я начинаю.

Однажды — тогда мальчику было без малого девять лет, чуть меньше, чем сейчас малышке Сол, которая в данный момент сладко спит, он проснулся посреди ночи. Кондиционер сломался, и в доме было ужасно душно. Мальчик плохо себя чувствовал: у него болело горло, а служанка Анита унесла кувшин с водой, который обычно стоял возле его кровати. Ему хотелось пить, и он решил сходить на кухню и напиться там. В следующие выходные родители пообещали мальчику взять его с собой в горы, и он никак не мог дождаться, когда же наконец наступит этот день.

Зевая, он прошлепал босыми ногами по коридору мимо родительской спальни. До его слуха донеслось легкое похрапывание матери. Мальчик улыбнулся, подумав о том, как это отец терпит ее храп каждую ночь.

Он вошел в кухню, мысленно представляя себе стоящий там кувшин с соком наранхильи или маракуйи. Но вдруг заметил, что кто-то оставил включенным свет в узкой и длинной буфетной комнате. Мальчику было страшно, его спина покрылась потом, но он подумал, что все равно должен погасить свет, и поэтому решительно шагнул к двери. Однако в следующее мгновение свет в буфетной погас сам собой.

Кроме мальчика, в кухне больше никого не было. Снаружи сочился желтоватый свет, и на крытый пробкой пол падали длинные тени. Первое, что пришло ему в голову: наверно, в дом забрался грабитель, который, услышав его шаги, поспешил выключить свет. Мальчик вспомнил слова отца, которые тот часто повторял ему: «Если услышишь что-нибудь ночью, Фаби, сразу же беги ко мне. Мы достанем ружье и проучим незваных гостей. Им тогда придется несладко!» Но мальчику не хотелось выставлять себя трусом и глупышом. Он знал, что иногда электрические лампочки перегорают сами по себе, и, по-видимому, именно это только что и случилось в буфетной.

Когда он подкрался к двери, где-то на улице раздался громкий хлопок, и на какой-то миг кухню залил яркий свет. Мальчик замер на месте. Казалось, сердце вот-вот выскочит у него из груди. Он не сразу понял, что на улице просто кто-то запустил петарду. Немного придя в себя, он велел себе не трусить и держаться как взрослый. Потом открыл дверь буфетной и заглянул внутрь.

Через три секунды он закрыл дверь и молча вышел из кухни. Затем зашагал по коридору, где снова услышал приглушенный храп матери. Мальчик снова вернулся в свою комнату, лег в постель, натянул на себя покрывало и только после этого вспомнил, что забыл напиться.

Он лежал в постели и думал о том, что минуту назад увидел в буфетной. Он пытался убедить себя, что после ослепительной вспышки петарды легко мог ошибиться в том, что заметил в углу. Однако, несмотря на то что глаза, которые он заметил, были наполовину прищурены от страха и удивления, он все равно понял, что принадлежат они горничной Аните. Да и кто еще это мог быть? Он узнал рукав ее блузки, узнал кружева, обрамлявшие руку, что вцепилась в спину мужчине, зарывшемуся лицом в ее грудь.

А сама спина? Кто это был? Что за мужчина? Чьи это были брюки, спущенные до щиколоток? Теоретически это мог быть кто угодно — все голые мужские задницы одинаковы. Эта вполне могла принадлежать любому из дружков Аниты, который тайком прокрался в дом и дождался наступления ночи. С другой стороны, мальчик знал только одного человека во всем мире, который носил такой идиотский шейный платок безвкусной красно-белой расцветки.

Все опасения мальчика, что он может заболеть, подтвердились. На следующее утро он почувствовал, что у него поднялась температура. Горло ужасно саднило, было трудно глотать. Мать велела ему остаться дома и поцеловала в лоб. Поцелуй показался ему таким приятным и освежающим, что он ощущал прикосновения ее губ и после того, как она ушла. Он лежал на влажных от пота простынях, лелея в душе надежду, что прохладный след материнской ласки останется навсегда.

Нет, спасибо, мне не нужен этот чертов горячий камень.

Мальчик не ходил в школу целую неделю. Мать кормила его супом, поила соками. Он настоял на том, чтобы только она приносила ему еду, отказавшись принимать пищу из рук Аниты. Как-то раз горничная осмелилась заглянуть в комнату мальчика, но тот плюнул в нее, как только она поставила на столик тарелку с супом. Больше она к нему не приходила. Мальчик ожидал, что отец зайдет к нему, но, судя по всему, Аните не хватило духа рассказать ему, что она видела мальчика в буфетной.

Мальчик никак не мог решить, как следует поступить. Сначала он вознамерился сохранить все втайне, надеясь, что этот секрет в один прекрасный день может сослужить ему хорошую службу. К выходным он почувствовал себя лучше, и постепенно увиденная им картина стала стираться в памяти, хотя он отлично понял, что там происходило. Он сказал матери, что поправился, чувствует себя хорошо и готов ехать вместе с ней и отцом в горы, как они раньше и планировали.

— Давай спросим папочку, — предложила мать.

В комнату мальчика вошел отец. На шее у него был все тот же красно-белый платок. Мальчику показалось, будто тем самым отец хотел его поддразнить. Его лоб моментально покрылся испариной, словно у него снова подскочила температура.

— Не думаю, что он поправился настолько, чтобы ехать с нами. Как ты сам считаешь? — спросил отец, щупая лоб сына. — Поедешь с нами в другой раз, Фаби. Тебе лучше побыть в выходные вместе с дядей Суаресом. А мы в воскресенье заедем к нему и заберем тебя домой.

Родители уехали, а мальчик принялся яростно ворочаться в постели, комкая под собой простыни. Нет, его разозлил не случай с Анитой. Скорее его взбесил отказ отца взять его с собой в горы да еще тот факт, что на выходные придется расстаться с матерью. Мальчик решил, что в воскресенье, когда мать вернется, он расскажет ей все, что увидел той ночью в буфетной. Пусть отец остается со своей потаскухой-горничной, а они с матерью уедут и станут жить в каком-нибудь другом месте. Мать, конечно, сильно расстроится, но все-таки лучше, если она узнает правду.

Отец и мать оставили мальчика в доме его дяди, а сами уехали в горы. Но обратно так и не вернулись.

Они больше никогда не вернулись.

Машина набрала скорость и исчезла вдали.

И все.

Теперь некому было рассказывать об увиденном. К чему хранить в памяти то, что никому не интересно? Разве не превратится такое знание в обычную историю, в которую хочешь — верь, а хочешь — нет? Какова же тогда цена истины?

Позднее, в пустой церкви, сверкающей похищенным у инков золотом, во время похорон того, кто погиб, и заупокойной службы по той, что исчезла, девятилетний мальчик смотрел вверх на статую плачущей Богоматери, окруженную клубами ладана, изо всех сил пытаясь сдержать слезы. Неожиданно он понял: если бы ему удалось выговориться, поведать матери мучившую его тайну, то родители не уехали бы в горы, и с ними ничего не произошло бы.

Не промолчи он тогда, мать — а в таком случае и отец остались бы живы.

На этом заканчивается «Реальная История Про Мальчика, Который Ничего Не Сказал».

— Как вы поняли, — произнес Фабиан, указав дымящейся головешкой на костер, — существует разница между реальной и вымышленной болью. Ваша тоже может быть искренней, неподдельной. Но если я что и умею, так это с первого взгляда определить, кто набивает себе цену. — Он указал на Салли: — Так, значит, говорите, ваш муж поколачивал вас. Подумаешь! Я, например, лишил жизни собственную мать. Что из этого вы бы предпочли для себя?

И, не дожидаясь ответа на свой вопрос, Фабиан в полной тишине встал и зашагал к гостевым домикам.

Я надеялся, что мы еще немного побудем у костра, но Салли отправилась спать почти вслед за Фабианом. Она чмокнула меня в лоб и невнятно проговорила что-то типа того, что мы все еще дети и нам еще многому предстоит научиться. После этого она встала, и моя голова, лишившись опоры, опустилась на песок.

— Спокойной ночи, — попрощалась она, — мальчишечка.

Рей тоже ушел. Я остался один лежать на берегу, раскинув в стороны руки, вспоминая о поцелуе Салли Лайтфут. Мне казалось, будто я ощущаю изгибы земной поверхности, будто гравитация и земная ось — вещи вполне осязаемые и измеримые, и на какой-то короткий миг почти убедил себя в этом. Я и без того выпил за вечер много спиртного, однако вопреки желанию осушил еще банку пива, чтобы оправдать свое пребывание на пляже без Фабиана.

Подойдя к нашему домику, я подумал, что, прежде чем войти, лучше постучать в дверь. Впрочем, можно обойтись и без этого, ведь жилище предназначалось для нас двоих. Однако не успел я взяться за дверную ручку, как из комнаты донесся голос Фабиана:

— Даже не думай, что тебе удастся переночевать здесь. Проваливай отсюда и спи со своей изуродованной сучкой, если вы с ней такие большие друзья.

Мне не оставалось ничего другого, как вернуться на берег и лечь спать возле костра. Что ж, если замерзну ночью, то ничего страшного, подброшу еще дров. Да и вообще я был слишком пьян, чтобы задумываться о возможных неудобствах. Однако по пути к берегу я заметил, что дверь домика, который занимала Салли, открыта, а в комнате горит свеча.

Я опустился на поролоновый матрас рядом с ней, стараясь производить как можно меньше шума. Она бесшумно накрыла меня своим одеялом, и я нырнул ей под бок, ощущая запахи шерстяной ткани, пота и соли.