— Поплаваем? — примирительным тоном спросил я после завтрака.

Этим способом мы разрешали проблемы и раньше. Любые споры из-за девушки или столкновения мнений по поводу различных событий, какими бы серьезными те ни были, быстро забывались в синем бассейне на крыше Спортивного клуба. За исключением дома Суареса, это было одно из немногих мест, где мы, забыв о скучных деталях, могли вновь стать самими собой, где, не задумываясь о последствиях, имели возможность веселиться от души, как то и положено в нашем возрасте. Но, кажется, после пасхального парада примирение стало намного труднее — причем не только потому, что из-за сломанной руки Фабиан теперь не мог плавать.

— Нет, — сказал он.

Он сидел за барной стойкой, протирая лицо и руки бумажной салфеткой, смоченной в спирте. Эта процедура уже вошла у него в привычку, хотя последствия ее длительного применения повергли бы Евлалию в ужас. Теперь Фабиан не просто очищал поры, он отшелушивал целые лоскуты кожи. Крылья его носа заметно покраснели; кожа на левой руке, как будто в ужасе от вторжения чужеродных элементов, казалось, вот-вот полностью облезет. Это придавало облику моего друга некую изможденность, делая похожим на пьяного боксера или больного малярией.

— Пошли! Как насчет того, чтобы немного поплавать в море? Ты так толком и не купался после того, как сбросил гипс.

Сам того не желая, я придал своему голосу этакую жизнерадостную родительскую интонацию. Хотя и понимал, произнося эти слова, что буду за это наказан. Как я и предполагал, Фабиан смерил меня уничтожающим взглядом. Снисходительно поднятые брови, прищуренные зеленые глаза — он всегда смотрел на меня так в те минуты, когда я расхваливал нечто такое, что для него самого было давно пройденным этапом. Я сделал вид, будто ничего не понял, и вновь спросил:

— А почему бы и нет? Что ты собираешься делать?

— Ты хоть понимаешь, что сегодня воскресенье? — сказал Фабиан. — Если завтра мы не вернемся, кое-кто начнет психовать. Или ты забыл?

Я уже успел потерять счет времени. Но на этот раз хотел остаться подольше именно я.

— Тем более! Больше причин развлечься напоследок. Пойдем плавать, а поговорим потом. Если мы уедем сегодня вечером или завтра утром, то успеем вернуться завтра к концу занятий, и нам влетит только за то, что мы пропустили всего один учебный день.

— Так не получится. И вообще я не хочу плавать. У меня болит рука. Вряд ли кость успела встать на место до того, как я уехал.

— В таком случае протирать ее спиртом бессмысленно. Посмотри, с тебя слезает кожа!

— Хватит обо мне беспокоиться. Все нормально. Я сожалею о том, что произошло вчера вечером. Но теперь ты по крайней мере знаешь правду.

Дрожащей рукой он поднес ко рту стакан с водой. Я обратил внимание, что к темным волоскам, пока он ее протирал, прилипли волокна салфетки.

— Теперь ты знаешь, почему я не нахожу себе места.

— Да. Теперь я понимаю, — задумчиво произнес я, садясь рядом с ним. — Почему ты раньше мне ничего не рассказал? Я имею в виду о том, что произошло.

— Честно говоря, потому что я раньше никогда особенно над этим не задумывался. Когда перестаешь думать о том, что произошло, оказывается, что и думать-то не о чем. Мы не знаем ничего, кроме того, что машина сорвалась с дороги. Что еще? Если бы не… Если бы не что? На кого злиться? Кого винить? Правительство — за то, что не построило безопасные дороги? Природу — за то, что создает оползни и обвалы? Автомобильную фирму — за то, что у колес плохое сцепление с дорожным покрытием?

Фабиан подошел к холодильнику за барной стойкой и извлек оттуда бутылку пива.

— Нет… Единственный человек, которого я могу винить, — это я сам. Но мне ведь не с кем поделиться. У меня нет ни брата, ни сестры, которым бы я мог довериться. А Суарес сам готов трахать все, что движется, так что не думаю, что он бы возмутился, узнав, что мой отец изменял его сестре с горничной. Да он, наверное, ничего другого и не ожидал бы.

Фабиан налил пиво в высокий стакан, втянул в себя пену и вытер рот. На его лице возникла улыбка.

— К тому же как-то не очень хочется вспоминать, что последний раз, когда я видел отца, он застрял по самое не балуйся в другой женщине, в то время как мать спала в соседней комнате. Понимаешь, о чем я?

Я кивнул.

— А потом начали случаться странные вещи. Мое воображение стало заполнять пробелы тем, что я не мог знать или просто не помнил. Я начал рассуждать: почему они ехали так неосторожно? Неужели они откуда-то бежали? Или куда-то торопились? Может, в больницу? Однажды Суарес взял меня с собой на корриду. Он сказал, что очень опасно, если с человеком что-нибудь случится в горах, потому что ближайшая больница — не близко.

Он закурил и принялся задумчиво крутить в руках сигарету.

— То есть я имею в виду, мы не знаем, что произошло там, наверху. И никогда не узнаем. В принципе там могло случиться все что угодно. И я буду не я, если поверю во что-то совершенно очевидное. Вот я и стал придумывать различные версии. Знаешь, это помогало. В какой-то момент я понял, что стараюсь не думать про ту, увиденную ночью сцену. Не прими я близко к сердцу тот факт, что отец трахал Аниту, ничего бы не случилось. Что было бы, скажи я матери, что он изменяет ей с горничной? Это с одной стороны. С другой стороны — а если он вовсе не спал с ней? Что, если мать и отец были счастливой семейной парой? А вдруг он умирал, а она торопилась, чтобы спасти его? А раз ее тело так и не нашли — в данном случае это очень важно, — что, если она все еще жива? В принципе это нетрудно представить. Варианты развития событий роятся в моей голове и скоро полностью заполонят мое сознание. Я представляю ту корриду даже более отчетливо, чем то, что на самом деле там произошло. Так же, как и клинику для больных амнезией.

Фабиан выдохнул тонкую струйку дыма и впервые за день посмотрел мне в глаза.

— Я представляю все до последних мелочей.

— Тебе, наверное, стало легче после того, как ты наконец-то рассказал правду, — предположил я. — Вспомни, что говорила Салли: чтобы стать сильнее, надо пожертвовать частью себя.

— Ну да. Конечно. Старая добрая Салли. Вот что я тебе скажу: если наша поездка пошла на пользу — а мне кажется, она пошла — и заставила меня вернуться в реальный мир (возможно, так оно и есть), то это не имеет никакого отношения к твоей любительнице китов. Усек?

— Ладно-ладно.

— Если кого и следует за это поблагодарить, так только Сол. Она вновь научила меня веселиться и радоваться жизни. Когда я играю с ней в эти дурацкие детские игры, прошлое отступает на второй план.

— Но ты не можешь-играть в них вечно! — возразил я.

— Ты прав. Не могу. Ты только посмотри на эту руку, — согласился он и снова вытащил бутылочку спирта. — Я избавился от мертвой кожи снаружи и теперь займусь тем, что внутри. Возможно, будет больно, но это по крайней мере реально. Это в натуре реально. Поэтому сегодня я пойду в ту пещеру с факелами и найду тоннель, который ведет сквозь толщу скалы к куполу. Хватит неопределенности, хватит догадок.

— Ну а почему бы прежде, чем идти туда, тебе не сходить посмотреть, как будут отрезать последний кусок от туши кита?

— Дался тебе этот кит! Что ты в нем нашел такого особенного? Нет. Я останусь здесь и обкурюсь до потери пульса. Потом мы с Сол отправимся в пещеру. А ты иди.

— Ты уверен?

— Абсолютно. Ступай. Развлекайся. Делай то, что тебе нравится. Удачи, — сказал он, уставившись в пивной бокал. Сквозь сигаретный дым до меня донеслись его последние слова: — Если ты сейчас не уйдешь, я тебя ударю.

Я молча встал и вышел из бара.

На этот раз Салли разрешила ей помочь. Скажу честно, я не испытал особой радости, вырывая из кита последнюю кость. Мы оба работали быстро, чтобы успеть до прилива, ведь тушу уже отнесло южнее и теперь ни за что не прибьет обратно к берегу в заливе Педраскада. Салли Лайтфут уже предвкушала окончание наших трудов, и это придавало ей сил. Я же периодически оглядывался то на бар, то на скалы северного мыса в надежде заметить фигуру Фабиана с его «маленькой сестренкой».

Похожие на огромный серый носок, останки кита лежали на песке, выставленные на поживу грифам. Салли взяла свое ведро с костями и потащила конец хвоста.

— Этот кусок — самый трудный, — объяснила она. — Огромное количество мелких косточек и хрящиков. Думаю, я пока оставлю его в покое, а варить, чтобы отстали все ткани, буду потом. Ну, молодец! — потрепала она меня по голове мокрыми руками. — Спасибо, что помог. Тебе не кажется, что это дело следует отметить?

Закинув последние куски кита в свой грузовик, она встретила меня в баре. Рей был занят ремонтом остатков мебели.

— Где тут у вас девушка может принять ванну? — спросила у него Салли.

— Есть только душ, вон там, — ответствовал Рей сквозь зажатую во рту кучу гвоздей.

— Я не собираюсь стоять под жалкой струйкой отстойной ржавой воды! — отказалась Салли. — Я только что закончила работу и хочу принять нормальную ванну.

— Если нужна чистая свежая вода, могу порекомендовать водопад, — предложил Рей. — Слышишь? Это журчит подземный ручей. С другой стороны дороги он течет уже на поверхности. Иди вдоль него по плантации через дорогу мимо вон тех чахлых деревьев. Там увидишь водопад. Негусто, конечно, но он хотя бы с чистой водой.

Столь сказочные указания были слишком заманчивыми, чтобы не составить ей компанию.

Мы вышли к домикам и повернули к шоссе. Мимо с грохотом промчался шумный автобус, из окон которого доносились звуки сальсы, и я подумал, что это вполне мог быть от самый автобус, который доставил нас сюда три дня и миллион лет назад.

Наш путь лежал через заброшенное поле по ту сторону дороги. В зарослях кактусов трещали сверчки. Я, как ни старался, не мог разглядеть нигде поблизости никакого водопада.

— Наверное, ручей здесь все еще течет под землей, — предположила Салли и уверенно двинулась дальше.

Она оказалась права. Скоро мы вышли к ручью, впадавшему в бетонную трубу, и пошли вдоль узкой тропинки дальше и дальше от пляжа. Растительность по мере приближения к воде становилась все более зеленой и пышной. Нити зеленых водорослей, подобно русалочьим волосам, медленно извивались вдоль ручья. Рядом цвел розовый водяной гиацинт.

— Пожалуйста, не принимай выходки Фабиана близко к сердцу, — сказал я, с трудом переводя дыхание. Я еле успевал за ней, очень хотел пить и уже успел пожалеть, что не захватил с собой воды. — Честное слово, он не хотел тебя обидеть вчера вечером. Просто злится на самого себя, а ты попалась под горячую руку.

— Не беспокойся. Чтобы меня обидеть, мало накричать на меня, — ответила Салли, не оборачиваясь. — У меня и в мыслях не было таить на него обиду.

Ее слова удивили меня, потому что мне не приходило в голову, что она действительно может затаить на него обиду.

Наконец мы пришли к водопаду. Он был совсем крошечный: слабая струйка воды, падающая на скалистые камни, зато водоем, в который он впадал, оказался довольно глубок и широк, и в нем можно было свободно поплавать. Я боязливо сунул ногу в воду и впервые за последние несколько дней ощутил приятный холодок. Темную толщу воды рассекали серебристые рыбки, хаотично сновавшие туда-сюда, периодически натыкаясь на заросшие серо-зеленым мхом камни. Салли выскользнула из шортов, стянула футболку и, дрожа от удовольствия, вошла в воду. Я заметил, как по ее веснушчатой спине пробежали мурашки. Это привлекло мое внимание к остальным частям ее тела. Мой взгляд притягивала покрасневшая кожа под перекрученной бретелькой лифчика. Затем я начал любоваться тонкой, очерченной поверхностью воды талией. Бедрами, почти скрытыми от меня под водой. Салли оттолкнулась и поплыла брассом. Нырнув под воду, она с остервенением стала тереть волосы, а потом опять с радостным криком вынырнула на поверхность.

— А ты чего ждешь? — крикнула она мне и, перевернувшись на спину, отплыла подальше, к противоположному краю заводи.

Я медленно расстегнул рубашку, снял кроссовки и вошел в воду. Длинные водоросли тут же обвились вокруг моей правой ноги. Еще один шаг — и моя левая нога утонула в сером иле. Я осторожно передвигал ноги, размахивая руками, чтобы не потерять равновесие. Чем дальше я заходил, тем сильнее ощущал холод через намокшие шорты. Повсюду, приятно щекоча мне ноги, сновали рыбки. Я зашел по пояс и невольно вздрогнул.

— Да не бойся! Рыбы тебя не укусят. Прыгай!

Я послушно нырнул и поплыл. Еще пара секунд — и я вынырнул с ней рядом. Я заранее набрал в рот воды, думая обрызгать Салли, как только вынырну, но стоило мне оказаться с ней рядом, как она обвила ногами мою талию и, притянув к себе, медленно повела за собой к небольшому углублению на противоположной стороне заводи. Я неуклюже балансировал, стараясь удержать равновесие. В этой части водоема рыб было особенно много, и они возбужденно сновали вокруг нас, как будто в неистовом ожидании корма, словно Салли Лайтфут имела власть над водными созданиями.

— Мальчик мой! — негромко произнесла она, глядя на меня своими слегка раскосыми глазами.

Она крепче сжала меня ногами и притянула к себе так, что треугольнички ее глаз оказались прямо напротив моих. В трении частей наших тел рождался новый, горячий мир. Сам того не замечая, я выгнул спину, придвигаясь ближе к ней, и она приоткрыла рот. Убедившись в том, что теперь она завладела мной, Салли ослабила хватку, и теперь ее ноги лениво скользили по поверхности моих.

— Мальчик мой, — повторила она. — Знаешь, что индейцы называют водопад спермой гор?

Я при всем желании не смог ничего ответить, потому что она накрыла мои губы своими. Ее язык по вкусу напоминал яблоко. Одна рука скользнула в воду, стягивая с меня шорты. Другой она гладила меня по лицу, очерчивая мои губы обрубком безымянного пальца. Пальцы Салли скользили по моей шее, ее взгляд не отрывался от моих глаз.

— Ну что, покормим рыбку? — спросила она, удерживая меня правой рукой и не сводя с меня глаз.

Стараясь не смотреть ей в глаза, я так и кончил посреди тонкой паутины водорослей. Действительно, подплывшая рыба сгребла все, до последней капли. Последние крохи, должно быть, остались на мне, потому что какая-то рыбешка вынырнула и в благодарность поцеловала меня. Я продолжал смотреть в воду, избегая взгляда Салли.

— Ну, как тебе первобытный супчик? — спросила она.

— Ты никогда не жалела о том, что отрезала себе палец? — поинтересовался я на обратном пути, не зная, что еще ей сказать.

— Мы есть то, что с нами происходит. А это лучшее, что произошло со мной. Даже если бы я и жалела о том, что сделала, уже ничего не изменишь. — Она задумчиво остановилась. — Человек — коллаж, ни больше ни меньше. Коллаж событий, которые с ним произошли. Я только что добавила еще один кусочек к твоему. И теперь у тебя есть история, которую ты можешь рассказать своему маленькому глупенькому другу.

Она улыбнулась, запечатлела на моей щеке короткий холодный поцелуй и снова отвернулась.

— Кстати, я уеду сразу, как только мы вернемся, и ты никогда больше меня не увидишь.