Лишь глубокой ночью, после долгих мучительных часов раздумий, Александра заснула, но сон ее был неглубок и прерывист. А когда она открыла глаза, то увидела, что в открытый иллюминатор просачивается бледный серый свет. Все мышцы девушки окаменели от холода, и когда она попыталась подняться с жесткого пола, на котором лежала, то скривилась от боли.

Она не имела ни малейшего представления, когда вернется ее мучитель, но отлично понимала, что если ей и удастся сбежать, так только сейчас. Ее взгляд заметался по каюте в поисках выхода. Стуча зубами от холода, Александра подошла к иллюминатору и отодвинула в стороны трепещущие на ветру занавески. Перед ней расстилалась свинцово серая морская даль. Далеко впереди на воде подпрыгивали бочонки, выстроившиеся в неровный ряд. Чтоб им пусто было!..

Оглядевшись, Александра обнаружила, что шлюп стоит на якоре совсем недалеко от голых обрывов меловых утесов и что ярдах в пятидесяти от шлюпа начинается неширокий песчаный пляж.

Сердце девушки отчаянно заколотилось: она может это сделать, она знала, что может. Александра была отличной пловчихой, потому что плавание входило в ту систему упражнений, которой она строго придерживалась после несчастного случая, укрепляя сломанную ногу.

Охваченная надеждой, Александра повернулась и осмотрела каюту. Слава Богу, что сама она такая маленькая и худая, потому что иначе ей ни за что было бы не протиснуться в иллюминатор. Итак, нужно найти какую-нибудь одежду. Взгляд девушки остановился на небольшом комоде, стоявшем почти у двери, и она тут же бросилась к нему. Александра едва сдержала радостный крик, обнаружив в ящиках нужные ей вещи. Быстро схватила белую льняную рубашку, натянула ее на себя и подвернула рукава, свисавшие чуть ли не до колен. За рубашкой последовала пара коричневых домотканых штанов, тоже слишком больших для девушки. Порывшись в ящиках, Александра отыскала кусок веревки, изрядно запутавшейся. Быстро распутав ее, девушка подвязала штаны, заставив их держаться как следует вокруг ее тонкой талии. Последней вещью стала непритязательная мальчишеская бескозырка, которую Александра надела на голову, спрятав под нее растрепанные локоны.

Задумчиво посмотрев на ботинки, лежащие в нижнем ящике, Александра решила, что нет смысла их надевать — они были слишком большими. Придется ей остаться босой.

Руки Александры дрожали, когда она придвигала к иллюминатору кресло, чтобы взобраться на него. Выглянув в иллюминатор, она на мгновение заколебалась при виде гневно бурлящих внизу волн. Свинцовые глубины напомнили ей о глазах ее преследователя… но Александра знала, что у нее нет другого выхода. Она должна прыгнуть.

Но тут девушка услышала, как что-то бьется о борт шлюпа. Повернув голову, она увидела веревку, свисающую с палубы, и привязанную к ней бадью, которая плескалась в воде. Александра высунулась наружу как можно дальше, пытаясь дотянуться до веревки.

Корма шлюпа приподнялась на волне, и бадья на мгновение приблизилась к девушке, та почти достала веревку. Напряженно вытянувшись, с риском упасть и повиснуть над водой, она ждала следующей подходящей волны.

И дождалась! Пальцы Александры сжались на туго натянутой веревке, и девушка возблагодарила судьбу за то, что на веревке через равные промежутки были завязаны узлы — для того, чтобы легче было поднимать на палубу полную бадью.

Глубоко вздохнув, Александра протиснулась сквозь узкий иллюминатор и, оттолкнувшись, вырвалась на свободу. Однако ей пришлось еще испытать головокружительное мгновение, когда она висела, держась за веревку руками, но не могла найти опору для ног. Наконец она зацепилась босыми пальцами за веревку и начала медленно, с трудом подтягиваться от узла к узлу, стремясь к медным поручням палубы.

Ее силы были уже почти на исходе, и к тому же она сорвала два ногтя, когда ее пальцы ухватились за холодный металл. Александра перевалилась через выступающий край палубы.

Солнце еще не поднялось над горизонтом. На палубе никого не было, и Александра горячо поблагодарила за это и индийских богов, и английских святых.

Она ненадолго замерла, пригнувшись к доскам палубы, собираясь с силами, чтобы потом броситься к сходням, ведущим на узкий пирс; а за ним — суша…

На другом конце шлюпа послышались приглушенные голоса. Александра сразу узнала резкий, командный тон своего преследователя. Ее сердце затрепетало, она выпрямилась и неуверенным шагом направилась к неровным доскам сходней, что были перекинуты над неширокой полосой воды между шлюпом и причалом. Лодыжка Александры начала болеть, но девушка почти не заметила этого.

Пока что ей везло. Голоса звучали на прежнем расстоянии, не приближаясь. Когда Александра ступила на хрупкий деревянный мостик, ведущий на причал, ее больная нога внезапно подвернулась, и девушка чуть не упала; сходни громко, протестующе скрипнули.

Чуть слышно выругавшись, Александра направилась вперед, решительно отказываясь смотреть на бурлящую внизу воду. И вот наконец у нее под ногами крепкий, надежный пирс.

— Почти свободна, — сказала она себе. И сосредоточилась на дальнем конце пирса и на груде бочонков, сваленных неподалеку. Когда она, прихрамывая, зашагала вперед, из-за бочонков вдруг выскользнула маленькая фигурка, и Александра узнала щербатую улыбку беспризорника Пенни.

Мальчишка весело вскинул руку, приветствуя Александру, и из пересохшего горла девушки вырвался странный полубезумный смешок. Она попыталась заговорить, но Пенни тут же предостерегающе прижал палец к губам и показал на лошадей, пасущихся неподалеку, на склоне холма. Молча кивнув, Александра направилась следом за мальчиком к мирно спящей деревушке Сифорд, расположенной в зеленой долине у подножия холмов.

Они уже прошли половину пути до ближайшего коттеджа, когда услышали, как позади, на шлюпе, раздались гневные крики. Побег девушки был обнаружен!

В отчаянии Александра огляделась по сторонам, ища, где бы спрятаться, но вокруг расстилалась голая пустошь. Вперед, вперед — кричало все в ней. И она прибавила шагу, хотя боль в ноге сделала ее совсем неуклюжей. И когда Пенни протянул ей свою тощую, крепкую руку, Александра с радостью оперлась на нее.

Сердитые голоса разносились в сером предрассветном воздухе, донесся громкий топот ног по палубе шлюпа. Потом чьи-то башмаки прогрохотали по сходням, и Александре показалось, что этот грохот оглушил ее. Сердце бешено колотилось, и девушка старалась не обращать внимания ни на что, кроме коттеджа впереди.

Она слышала за спиной громкие проклятия, потом раздалось лошадиное ржание. А потом лошадиные копыта глухо застучали по белой меловой земле, и стук этот приближался с каждой секундой.

Но и коттедж был совсем близко! Александра уже почти могла рассмотреть тычинки цветков плюща, оплетавшего угол дома…

Но даже когда крупный гнедой затанцевал рядом с ней, Александра не замедлила безрассудного бега.

— Ну я тебе покажу, как от меня убегать, черт тебя побери!

Голос мужчины хлестнул ее, словно кнут, но она не остановилась, лишь ее бледное лицо искривила гримаса боли. А потом сильные руки подхватили ее за талию, оторвав от Пенни, и грубо бросили поперек спины неоседланной лошади. Александра упала лицом вниз, едва не задохнувшись. Сквозь застилавшую глаза боль она увидела, как крепкое колено резко прижалось к боку лошади. Приподняв голову, девушка взглянула в точеное лицо, искаженное злобой. Серые глаза пылали огнем ярости.

— Я тебя заставлю пожалеть об этом! — прошипел ее преследователь сквозь стиснутые зубы. — Нет, милая, на этот раз ты не сбежишь, пока я с тобой не разберусь!

Александра ничего не сказала на это, потому что задыхалась, была измучена и слаба, ее голова отчаянно кружилась. Неожиданно, когда лошадь развернулась, девушка увидела изумленного кучера и своего маленького друга.

— Прихвати этого побродяжку с собой, Джефферс! А если он наберется наглости и попытается сбежать, выпори его хорошенько! — Александре показалось, что голос ее преследователя звучит неестественно громко, вызывая звон у нее в ушах.

Пенни в ответ лишь фыркнул:

— Да не пугай ты меня! Я и не таких, как ты, видал, господинишка поганый! Что мне тебя бояться!

Внезапно все закружилось у Александры перед глазами. «Боже, Боже, — молила она, — только бы с парнишкой ничего не случилось!»

— Подлец! Сын шлюхи! Чтоб тебя пожрал адский огонь! — продолжал выкрикивать Пенни.

Слыша отчаянную браваду мальчишки, она почувствовала, как внутри у нее что-то щелкнуло и сломалось, лишая ее остатков сил. Словно издалека, до нее донесся хриплый смех. Потом грубоватый голос кучера Джефферса:

— Так что все-таки делать с этим паршивцем, ваша светлость?

Герцог Хоуксворт беспечно рассмеялся, он с удовольствием смотрел на беглянку-жену, лежавшую на спине лошади в унизительной позе, на ее стройные ягодицы и грязные босые ноги, болтающиеся в воздухе.

— Он поедет с нами, Джефферс! Я намерен научить это чучело хорошим манерам, черт побери!

И снова в ушах Александры загремел его смех, и она закрыла глаза, пытаясь справиться с приступом головокружения. Гнедой тронулся с места, потом пустился в галоп. А еще через мгновение грохот копыт вдруг умолк — Александра погрузилась во тьму.

Солнце поднималось все выше и выше, его сверкающие лучи отражались от белых склонов меловых холмов, убегающих к морю. Всадники мчались на восток по пастушеским и охотничьим тропам, не заезжая в какие-либо поселения. Их сопровождала лишь пара крикливых галок, перелетавших с одной вершины холма на другую.

Хоуксворт отлично знал эту дорогу. Но сегодня он получал особое, яростное наслаждение при виде волшебных ландшафтов, раскинувшихся перед ними. Скоро они минуют высокие утесы Бичи-Хед, а потом повернут на север, к Хоуксвишу.

Хоук чувствовал, как в нем бурлят первобытные силы. Он радовался, глядя с утесов вниз, на огромные океанские волны. Давным-давно он не скакал вот так, без седла, подставляя лицо ветру. Глаза Хоука мерцали серебром, когда он смотрел на свою жену, брошенную поперек лошадиной спины, — точно так же увозили женщин древние саксонские воины, безжалостно опустошавшие эту часть Суссекса.

«Неужели она сдалась так быстро?» — недоумевал Хоук. Он присмотрелся к ней. Глаза женщины все еще были закрыты, как и несколько минут назад. Он попытался усадить ее прямо, но она безвольно ссутулилась и упала ему на грудь. Потом вдруг открыла глаза и начала отбиваться.

Хоук мгновенно отпустил ее, и она чуть не свалилась с лошади, но удержалась. Она напряженно выпрямилась, стараясь не касаться его спиной, сжала бока лошади одетыми в домотканые штаны ногами и крепко вцепилась в гнедую гриву коня.

Гордая, как всегда, думал Хоук, и все такая же лихая наездница — может быть, даже лучше, чем ему запомнилось. Она сидела на лошади свободно, отзываясь на каждое движение животного… И такой же отличной любовницей она была в их первую ночь.

Воспоминания заставили крупные, крепкие пальцы Хоука непроизвольно сжаться на талии женщины, распластаться по ее плоскому животу… Она окаменела, напряглась, и Хоук почувствовал, как она резко дернулась, стремясь избавиться от его прикосновения. Он придвинул ее к себе, сжал ногами, крепче стиснул пальцами ее живот, а потом, передвинув руку, коснулся большим пальцем нижней части ее крепкой груди, так соблазнительно очерченной тканью рубашки. Он услышал, как она, потрясенная, задохнулась, и увидел, как ее сосок приподнял белую ткань. Глаза герцога сузились при мысли о том, какую находчивость проявила его жена, пытаясь сбежать от него в его же собственной старой одежде. Совершенно бесстыдна, но в то же время мужской костюм был ей явно к лицу, решил Хоук, наблюдая, как ветер отчаянно треплет ее волосы.

Он вдруг понял, что сейчас она находится в таком положении, что просто не сможет сопротивляться ему. И тут же его палец крепче прижался к ее груди, поднялся выше и принялся сквозь ткань рубахи дразнить сосок.

— Отстаньте от меня, надменный осел! — прошипела женщина, нарушая гордое молчание и гневно отшвыривая его руку.

— Как пожелаешь, — пробормотал он, отпуская ее так быстро, что она потеряла равновесие и резко пошатнулась. И упала бы, если бы не развернулась и не ухватилась рукой за его плечо.

Но это длилось лишь мгновение; она тут же убрала руку и выпрямилась. А минутой позже Хоук снова сжал ее талию и придвинул женщину к себе. Когда же она попыталась вырваться, то в результате оказалась лишь еще ближе к нему.

— Ну, хочешь еще, любимая? Тебе стоит только попросить. — С резким смехом герцог выдернул ее рубашку из штанов и просунул руку под нее, чтобы ощутить шелковистую кожу живота.

— Вы подлый, свиноголовый… — Гордая красавица гневно передернула плечами в тщетной попытке избежать его прикосновений, но она ничего не могла сделать, не рискуя при этом свалиться на землю. А Хоук безжалостно захватил огромной ладонью обе ее груди и терзал их, пока не почувствовал, как женщина содрогнулась.

Его пронзило желание. Он безрассудно бросил поводья, предоставив Аладдина самому себе, и обхватил женщину обеими руками, лаская ее груди. Она задохнулась и замолотила его по пальцам.

Они оба резко покачнулись, едва удержавшись на спине лошади. Тело Хоука горело огнем, он чувствовал безумное желание бросить женщину на мягкий торф у подножия холма и овладеть ею здесь, сейчас, под порывами соленого морского ветра…

Он настойчиво просунул руку под веревку, на которой держались ее штаны, отыскивая потаенные завитки.

— Отпустите меня, грязная свинья! — закричала она, беспомощно извиваясь в его руках.

В ответ он лишь зарычал, нащупав ее горячую женскую суть, и зарылся лицом в изгиб ее шеи, водя влажным языком по бархатной коже. Когда же он услышал ее прерывистый вздох, то впился в нее острым поцелуем, прикусив зубами шею. Хоуку отчаянно хотелось оставить на женщине свою метку, увидеть красную полосу укуса! Он хотел проникнуть в ее глубину, наполнить ее своим семенем и торжествовать, услышав, как она, задыхаясь, кричит от наслаждения…

Александра коротко всхлипнула. Хоук резко убрал руки.

— Извини, дорогая, но тебе придется подождать остального, — насмешливо прошептал он ей в ухо.

— Я ненавижу вас! — выкрикнула она и негромко добавила отнюдь не дамское ругательство.

— Да ты не бойся! Когда наша конная прогулка закончится, я тебе обещаю другую скачку, и уж тогда я отдамся тебе до конца… буду весь к твоим услугам! — закончил он.

— Вы можете оказать мне только одну услугу — отпустить меня, горластый болван! — прошипела она.

Хоук откинул голову и расхохотался. Он не видел ее лица, но улыбался ей в спину, прямую, как шомпол.

«Да, черт побери, — думал Хоук, — это будет наслаждение, которое укротит и взнуздает мою жену… и не важно, если на это понадобятся недели мучений». Герцог цинично улыбнулся. Ему почему-то стало казаться, что укрощение будет совсем не такой сложной задачей, как он предполагал прежде.