Против двери Никодимовой кельи под утро появился монашек-послушник. Выйдя из бокового коридора, он дошел только до той комнаты, где спал Никодим, остановился и хотел заглянуть в комнату сквозь замочную скважину, что ему не удалось, так как скважина была закрыта вставленным изнутри ключом; вздохнул, повернулся раз-другой кругом и сел тут же у двери на низкую скамеечку. Но его, видимо, что-то беспокоило, и ему плохо" сиделось на месте. Не просидев и минуты, он опять встал и, пройдя несколько раз по коридору нелепой подпрыгивающей походкой, изобличавшей в обладателе ее человека нервного и раздерганного, снова припал к двери Никодимовой кельи уже ухом и, вероятно, услышав за дверью шаги по направлению к ней, мячиком отскочил в сторону и скромненько прижался к притолоке другой двери, по левой стороне коридора. Никодим толкнул дверь и, очутившись на пороге, увидел перед собою довольно странное существо. Послушник этот был высокого роста, с очень крупной головою, но узкоплечий и худосочный; слабые руки беспомощно повисали вдоль его туловища и белели неестественной белизной; лицо послушника было даже еще безусо, подбородок значительно выдавался вперед, глаза без бровей и маленький вздернутый носик робко выглядывали исподлобья; жидкие, светлые волосики, насквозь пропитанные лампадным маслом, слипшимися прядями выбивались из-под клобучка, прикрывая плоские приплюснутые уши, а рот, постоянно полуоткрытый, придавал всему глупому и неприятному лицу с кожею, слегка сморщенной преждевременной старостью, вид недоумения. Затасканная ряска, облекавшая послушника, была порвана в нескольких местах, но тщательно заштопана, а ноги были обуты в невероятно большие сапоги с острыми, длинными носками, надломленными и загнувшимися кверху... Послушник смотрел на Никодима, а Никодим внимательно разглядывал послушника. Никодим, наконец, спросил его: - Вы - рясофорный? - Да, рясофорный,- ответил послушник заискивающе,- под началом у отца Дамиана. - Ах! - обрадовался Никодим, услышав имя старца.- Так, может быть, отец Дамиан вас за мною прислал? - Нет,- переминаясь с ноги на ногу, сказал послушник,- я так... - Войдите ко мне, пожалуйста,- пригласил его Никодим, отступая в келью. - Да, нет, благодарствуйте,- стал отнекиваться послушник,- зачем же... - Я хочу поговорить с вами,- заявил ему Никодим. Послушник вошел, но дверь за собою не притворил и опять скромно прислонился к притолоке. Никодим молчал, не находя, как приступить к разговору. Первым заговорил послушник, но с большим трудом и, видимо, стесняясь говорить о том, о чем хотел спросить. - Я вчера случайно ваш разговор слышал... с отцом Дамианом,- начал он. - Как же вы могли его слышать?

- А Я тут налево в коридорчике сидел... я за отцом Дамианом присматриваю... отец архимандрит приказали... стар отец-то Дамиан очень. Никодиму это не понравилось. - Разумеется,- сказал он тоном, не допускающим возражений,- вы никому не будете говорить о том, что слышали. - Разумеется,- подтвердил послушник. - Действительно, отец Дамиан уже стар и многого не в состоянии понять,продолжал Никодим,- например, думать, что, скрывая по долгу духовного лица известное-ему о моей матери, он поступает хорошо,- не следует. Он должен был открыть мне все, чтобы дать мне необходимые нити. Никодим чувствовал, что говорит ужаснейший вздор и даже не то, о чем думает, и не так, как хочет. Но самый вид этого противного послушника толкал на невольную ложь. Понял ли послушник отношение Никодима к нему (кажется, понял!), но он сказал: - Вы вот, вероятно, думаете - извините за откровенность,- зачем отцу Дамиану понадобился подобный ученик? - Почему же вы так решили? - горячо возразил Никодим.- Я кажется, не давал повода полагать, что так думаю? - Вы меня не совсем поняли,- поправился послушник,- отец Дамиан хотя и строгой жизни человек, однако, предпочтение-то красивенькому отдает. А я-то куда же гожусь? Весьма невзрачен. Он нерешительно ухмыльнулся. - Ах, что вы! - горячее прежнего воскликнул Никодим. - Такие 1 мысли меня совсем не занимали. Ведь мы же собирались с вами побеседовать - а разве это беседа выходит?.. Никодим поглядел послушнику прямо в глаза, но в них ничего не увидел: они были будто стеклянные. - Видите ли... - начал тот тихо и еще нерешительнее прежнего,- после того... как отец Дамиан отошел... вы пошли в комнату... и там что-то говорили... - Я говорил? Вы ошибаетесь,- удивился Никодим, совершенно не помнивший, чтобь! он говорил ночью с кем-либо, кроме отца Дамиана, и видел еще кого-нибудь. - Правда, говорили. - Может быть, во сне говорил? Я часто говорю во сне. - Нет! Это не могло быть во сне. Я слышал два голоса. - Вам, вероятно, почудилось. Ни во сне, ни наяву я не умею разговаривать в два голоса... - Я не мог ошибиться,- возразил послушник хотя опять тихо, но твердо.Говорят, что в этой келье живет бес,- добавил он. Никодима эти слова будто ударили: он вдруг вспомнил вчерашний шорох за печкой и свое предположение, что там шуршит не иначе, как бес. - Живет бес! - повторил он за послушником. - И меня это крайне интересует,- продолжал послушник,- я потому к вам и обратился, что полагал... - Полагали, что я с бесом разговаривал и видел его? - Да. - Вы ошиблись: беса я не видел и с ним не разговаривал, но почему-то безотчетно думал о нем, когда вошел в келью. И, кроме того, слышал за печкой дважды шорох. - Ну вот видите, шорох! Значит, это правда,- заторжествовал послушник,Нет, вы скажите мне,- он приблизился к Никодиму и зашептал ему на ухо,правда, что вы говорили с бесом? - Зачем вам это? - Так... я вам потом объясню... - Вам не придется объяснять: я беса не видел. Послушник отодвинулся к той же притолоке и, приняв вид безразличный, сказал уже по-иному, бахвально и нагло: - Весело у нас в монастыре. Особенно, когда исповедуются. - Почему же весело? - спросил Никодим с гадливостью. - Я ведь все слышу. Слух у меня отменно развит. В одном конце церкви исповедуются, а я с другого слышу. Ну, конечно, когда мужчины исповедуются, так это не очень интересно: мужчина ведь известен со всех сторон, он как на ладони - всякому виден. А женщины - дело другое; особенно, когда из города дамы приезжают. Вкусно! И даже языком прищелкнул. Никодим сурово молчал. Послушник еще попереминался с ноги на ногу и, уже увлекаясь своей новой ролью лихого и бывалого человека, причмокнул и заявил: - Пикантно! Вы тут пожили бы - я вас многому научу. Я знаю откуда хорошо подслушивать. Такие вещи приходится слышать, что просто диву даешься; знаете ли, есть крылатое слово: век живи - век учись; я, как попал в монастырь, особенно глубоко стал эту пословицу чувствовать. - Послушайте,- задал ему Никодим вопрос,- откуда вы такой, что у вас вот эти слова: пикантно, дамы?.. - Я из дворянской семьи. Наш род древний и хороший,- не без гордости ответил послушник. - По вашей наружности судить трудно, и я думал как раз наоборот,- горестно и тоскливо заметил Никодим сквозь зубы, но собеседник его не обиделся. - Знаете что,- заявил Никодим через минуту, чтобы выйти из глупого и нудного положения, в которое он попал, пригласив к себе этого наглеца,пойдем на улицу: я хочу подышать свежим воздухом; у меня болит голова. Они вышли задним крыльцом на монастырский двор, к кузнице "и бочарне и прошли к голубятне. Никодим шел впереди, послушник в расстоянии одного шага от Никодима, внимательно рассматривая спину своего спутника. Никодим это рассматривание отлично чувствовал, и на душе у него становилась все гадливее и гадливее, но он не находил в себе силы отогнать или даже просто отшвырнуть от себя этого человека... Никодим, наконец, не выдержал и, круто повернувшись, столкнулся со своим спутником. Тот охнув, спросил по-старому робко, нерешительно: - Я вам надоел? - Да! Надоели,- закричал на него Никодим,- оставьте меня одного - я хочу ходить без вас! Послушник поклонился и покорно отошел в сторону... Как раз один из монастырских служек перед тем взобрался на голубятню по лесенке и с диким криком, на глазах Никодима, махнул по голубям тряпкой, привязанной к палке; ворковавшие до того голуби с шумом снялись и, взмывая к небу, красивой стаей залетали. Никодим остановился, чтобы поглядеть на них и опять почувствовал, что кто-то за его спиной снова рассматривает его. "Опять этот проклятый",- подумал он и обернулся, чтобы отогнать назойливого послушника. Послушник действительно стоял еще здесь, но в сторонке и не глядя на Никодима; приподнятое лицо его было безразлично, а полураскрытый рот придавал ему все то же недоумевающее выражение. За спиной же Никодима оказался русокудрый молодец, в синей поддевке, подпоясанной пестрым кушаком, в плисовых шароварах и пахучих смазных сапогах,- словом, человек вида совсем не монастырского. В правой руке он держал письмо и, кланяясь, протягивал его Никодиму, а левой придерживал у пояса фуражку-московку. Конверт был надписан женской рукой, и почерк Никодиму нетрудно было узнать. В записке было немного слов: "Наконец-то я узнала, где вы находитесь. Приезжайте. У меня сегодня праздник. Посылаю за вами автомобиль. Ирина". Случаю поскорее уехать из монастыря Никодим был рад. Прочитав записку, он сказал: "Здравствуй, Ларион. Как живешь?". И, не дождавшись ответа, добавил: "Поедем. Надень фуражку". Быстро сбежали они под горку, к пароходной пристани и пробрались сквозь густую толпу богомольцев на пароход, готовившийся к отходу в город. Когда через час с чем-нибудь пути они вышли в городе и молодец махнул фуражкой, из-за гущи народа, к ним навстречу, рявкнув в изогнутую медную трубу, подкатил черный автомобиль. - Медный змий,- услышал рядом с собою Никодим знакомый голос и, оглянувшись, увидел, что на сиденье к шоферу забирается знакомый послушник. Шофер протягивал ему руку, чтобы помочь сесть. - А вы зачем здесь? - удивился Никодим. Послушник поставил на землю занесенную уже было ногу и, обернувшись к Никодиму, вытянул руки по швам, опустив глаза. Никодим продолжал глядеть на него вопросительно. Послушник помялся с видом уже знакомым Никодиму и сказал: - Да я так... я думал, что вы ничего не скажете... мне, право, очень нужно... Никодим до крайности смутился от этой сцены и, чтобы замять ее перед Ларионом и шофером, сказал неотвязчивому послушнику: - Конечно, если вам нужно... Я рад... и о каком это медном змие вы говорили? - А вот об этом,- радуясь тому, что положение разрешилось столь благоприятно для него, ответил послушник и, указывая на медный автомобильный гудок, погладил его ласково рукой. Гудок был сделан в виде змеи с широко раскрытой пастью.