У Никодима понемногу сглаживалось впечатление от прибытия в Яффу, от пути в Иерусалим, от посещения Гроба Господня и других святых мест. Многое из увиденного начинало забываться, некоторые частности в воспоминаниях принимали уже иной вид, чем получили его впервые. Никодим ехал на муле к Мертвому морю. Дорога подходила к концу, но становилась все угрюмее и неприветливее: громоздились камни, раскаленные солнцем, не видно было птиц, людей, животных и очень скудно произрастали растения. Сопровождавший Никодима слуга-сириец подремывал, свесив с мула свои длинные ноги - настолько длинные, что, когда в дремоте он опускал их невольно, они цеплялись за камни. Тогда он, ворча, поддергивал их. Сириец этот явился к Никодиму с предложением своих услуг еще в Яффе. Он немного говорил по-русски и очень хорошо по-английски, но в лице его и в облике сирийского было весьма мало - скорее он напоминал англичанина, и Никодим даже подумал, не отпрыск ли крестоносцев этот сириец. Однако сам сириец, спрошенный Никодимом о том, отговорился полным незнанием, и действительно, по выражению его лица в ту минуту можно было думать, что крестоносцы - для него звук пустой. Он мало разговаривал и чаще всего мурлыкал песенку, но за Никодимом присматривал очень внимательно и оказался добросовестным слугой. К Мертвому морю Никодим ехал не только по собственному желанию: в Яффе ему подали письмо от Якова Савельича, который извещал его, что он сейчас живет в Иерусалиме, но оттуда предполагает ехать к Мертвому морю и, если Никодим свободен, пусть приедет туда же, чтобы непременно повидаться с ним. Дорога в письме была указана. Сириец уверил Никодима, что он также знает дорогу. Но теперь, задремав, он, по-видимому, сбился с настоящей^ направления и, когда Никодим, наскучив некончающейся ездой, окликнул его - сириец, вздрогнув от неожиданности, протер глаза, осмотрелся кругом и сказал с досадой: - Мы не туда попали, напрасно я понадеялся на мулов. - Что же будем делать? - спросил Никодим. - Мы можем ехать наугад в сторону, хотя это очень трудно,- пояснил сириец,- лучше нам ехать той же дорогой - наверное, куда-нибудь приедем и спросим там. Я не местный житель. Я знаю только одну дорогу. Никодим согласился. Они тронулись дальше и к вечеру заметили у дороги одинокое строение обыкновенного в тех местах типа, белое с плоскою кровлей. У порога жилища находились двое: очень старый еврей, с седой бородою до пояса, одетый в черное и молодой человек тоже еврейского типа, но в клетчатом европейском костюме коричневого цвета. Старый еврей сидел на пороге, закрыв глаза, и нараспев произносил молитву, а молодой с веселым и приветливым видом покуривал папироску и посматривал по сторонам. За домом, запирая проход между двумя скалами, возвышались тяжелые железные ворота, утыканные поверху зазубренными железными остриями. Ни одного растения не было видно около дома - голый камень и песок повсюду. Сириец, 'ехавший впереди, слез с мула и, ведя его в поводу, направился к молодому еврею. - Даст ли господин путникам совет и ночлег? - спросил его сириец. Еврей ответил утвердительным кивком головы и сказал: - Прошу пожаловать к нам. - Затем, обратившись к старому еврею, добавил: Ты бы, Янкель, прекратил на время свое пение: не всякому оно понравится. К нам приехал просвещенный господин. Старый еврей открыл свои глаза,, посмотрел на Никодима одно мгновение, снова закрыл их и продолжал петь. - Войдите, господа! - сказал молодой еврей, отворяя дверь в жилище. Никодим передал повод своего мула сирийцу и вошел в дом. Посередине первой комнаты стоял большой некрашеный стол, на нем находились/два высоких глиняных сосуда с узкими горлами, лежал нарезанный белый хлеб, а кругом стола стояли скамейки. В углу . возвышалась конторка американского типа с промокательной бумагой, густо закапанной чернилами; на ней были поставлены письменные принадлежности. ' - Вы из России? - спросил еврей, пытливо глядя. на Никодима и уже по-русски. - Да! - ответил Никодим радостно.- А вы тоже из России? - Нет, я из Берлина. Я раньше жил в России и был русским подданным. Теперь уже нет. Но родители мои и сейчас живут в Белостоке. - Что же вы здесь делаете? - Я состою на службе. - У кого же? - Нет, это не лицо. Это акционерная компания. - Как же называется ваша компания? - Она не имеет названия. Это аноним в полном

смысле слова. Но мы обслуживаем главным образом государственную власть почти всего мира. То есть'те правительства, разумеется, которые располагают деньгами. - Почему же вы здесь? - Здесь находится одно из наших учреждений. - Какое? - Я не могу сказать. Не имею, собственно, права. Но я вижу, что вы человек порядочный и можете дать мне слово никому не рассказывать об этом в течение двух лет. - Хорошо. Я дам вам это слово. - Слушайте. Я бедный еврей Лейзер Шмеркович Вексельман из города Белостока, но я делаю важное дело, потому что я еврей. Только еврею компания могла доверить такое 'дело. Он остановился на минуту, опять пытливо глядя на Никодима. - В чем же дело?? - удивленно спросил Никодим. - Есть разные женщины,- почти шепотом заговорил снова еврей,- но только еврей может знать, что такое женщина. И вот мне поручили... Он, очевидно, с трудом находил соответствующие важности его положения слова. Глаза еврея бегали по сторонам. - Да,- продолжал он,- здесь за воротами находятся на полном моем попечении (не думайте, что тот старый Яикель мне начальник; он должен только за определенную сумму справлять за меня все необходимые обряды; мне самому некогда тем заниматься; у меня по горло работы),- так вот несколько женщин, которых нельзя было посадить в тюрьму, но и нельзя было оставить на свободе. Они мужеубийцы... Еврей запнулся, будто сожалея, что он рассказал Никодиму так скоро все. Никодим на его слова ответил, желая помочь ему выйти из неудобного положения. - Мне же это неинтересно - пусть акционерная компания. Мы ищем только отдыха и ночлега. - Ах, нет, вовсе нет! - засуетился еврей.- Вы меня не понимаете, это очень важно: ведь здесь находится также и ваша жена. - Действительно не могу понять,- сказал Никодим, широко раскрывая глаза,я не женат, а, кроме того, если здесь мужеубийцы, то почему я жив? - Ах да!- сказал еврей, почесывая подбородок.- Я забыл вам сказать: ваша жена особенная. Она тоже мужеубийца, как остальные, но по-другому. - Все же, я решительно ничего не понимаю,- возразил Никодим,- но если моя жена особенная, как вы говорите, то нельзя ли, во внимание к этой особенности, позволить мне взглянуть на нее хотя раз? Где же она, в другой комнате, что ли? - Нет, она вместе со всеми остальными за воротами. Там долина, и они живут. - Какая же'долина? - Хорошая долина. Все, что осталось от Содомской. Растения, фрукты, плодородная земля 4- нельзя и сравнить с тем, что у нас. Я думаю, женщины там хорошо устроились - вы знаете, как умеют устраиваться женщины. - Да, я знаю,- ответил Никодим,- но, голубчик, нельзя ли мне попасть туда к ним? Еврей заколебался. - Ну, прошу вас,- повторил Никодим. - Господин Ипатьев,- сказал еврей, называя Никодима по фамилии, хотя до того в его присутствии Никодим еще не называл себя,- вы поняли меня, вероятно? Мне очень хотелось передать вам все, что я знаю, ведь так трудно знать и не иметь права кому-либо рассказать об этом. Я рассказал, но не сочтите, что я болтлив. Янкель не должен знать ничего; слугу

56

вашего я вижу первый раз, но кто он? Как же я могу? - Вы боитесь, что я расскажу. Но ведь вы же просили меня никому не Говорить? И я дал слово. Пожалуйста, успокойтесь. - Я уже успокоился. Но душа моя будет больна, если я вас пущу туда. Еще третьего дня один из нас, местный житель, из любопытства, а может, и по другому чему, прошел к ним (я не заметил как) и больше не возвращался. Ай-ай, что с ним? - Что же с ним могло случиться? - Ах, вы не знаете этих женщин. Они так ненавидят мужчин. Только дурного и жди от них. Они его замучили до смерти, наверное, а потом съедят. - Полно вам! Разве эти женщины - людоедки? - О, вы не знаете их! - Но все же пустите меня к ним,- просительно повторил Никодим...- Не беспокойтесь, я вернусь к утру. Скажите, есть у вас бритва? Я оставил свою в Иерусалиме. - Я вас понял! - воскликнул еврей, радуясь, что он действительно постиг намерение Никодима,- но, ведь если вы пробудете дольше, чем до утра, борода отрастет. Но не подумали вы и о другом - где же мы достанем платье? - Да, не подумал,- сказал Никодим, разочаровываясь в своем плане. - Не горюйте,- с самодовольной улыбкой ответил еврей,- у меня есть платья, я кое-что припас: этим женщинам присылают их много, а я припрятал, будто знал, что вы приедете сюда. О, недаром бедного Лейзера всегда считали проницательным человеком. Еще папаша, когда я жил в Белостоке, говорил мне каждый день: "Ты, Лейзер, будешь у меня самый умный и полезный ребенок". Садитесь, господин Ипатьев, я вас побрею. Я люблю помянуть старое - когда-то в Белостоке, там папаша имеет две собственных парикмахерских, мне часто приходилось бривать. Через короткое время Никодим преобразился совершенно. Вексельман его начисто выбрил, подзавил ему пряди волос, перерядил в женскую одежду, выбрал очень шедшую к Никодиму шляпу - повертел его, повертел и, удовлетворенный результатами своей работы, сказал: "Готово!" - Теперь пойдемте,- попросил он, вывел Никодима другою дверью через вторую комнату наружу, провел узким каменным коридорчиком к калитке, проделанной в скале рядом с воротами, и остановился около нее. - Я... я боюсь за вас,- сказал'он, глядя Никодиму в лицо, причем нижняя губа у него задрожала,- вы не вернетесь. - Вернусь,- уверенно ответил Никодим. - Всю ночь я не буду спать и буду стеречь у калитки. Когда вам придется вернуться, вы стукните два раза - я открою сейчас же. Но пусть женщины этого не видят. Если встретите там нашего слугу - молчите, чтобы он не выдал вас. Берегите себя. Я открываю. Он щелкнул, замком калитки с таким видом, ,будто показывал замысловатый фокус. Калитка отошла небольшою щелью. Никодим ухватил калитку за край, потянул к себе и прошел туда, в сумрак; дальше нужно было идти ходом, прорубленным в сплошном камне, ход заворачивал влево. Калитка за Никодимом защелкнулась. Первые шаги Никодим шагнул неуверенно, весьма колеблясь, но потом оправился и смело пошел вперед. Коридор кончился. У самого выхода росли большими кустами розы. Они были в полном цвету. Над ними колыхались пальмы, и тут же легкою струйкою падала из утеса холодная вода, убегая по каменному желобку вдоль дорожки. Никодим набрал воды в горсти и напился ею, она весьма освежила его. Солнца Никодим за скалами не видел - оно, вероятно, было уже недалеко от горизонта. Но в воздухе не чувствовалось приближения холода. А за кустами, у дорожки, невдалеке, склоняясь над куртинами и срывая цветы, стояла женщина в белом и пела песенку. Еще дальше Никодим увидел другую, в голубом. Долина же, расширяясь, постепенно уходила к смутно различимым граням.