Он мчался по Обелиску с колотящимся сердцем, все его мысли — только об одном.

Он должен найти Гарретта.

Коул скатился по груде обломков, сильно оцарапав руки. Ему было все равно. Прыгая через три ступеньки за раз по лестнице в галерею, он перескочил через изуродованный труп Манипулятора и чуть не поскользнулся на гладком мраморе. Восстановив равновесие, он побежал дальше, молясь, чтобы его стремительное бегство из башни не прервала возникшая откуда-то охрана.

Даже Стасисеум не замедлил продвижения Коула, хотя весь пол был усыпан битым стеклом, и он заметил, что две витрины разбиты. Яростный зеленошкурый гуманоид и огромное, чуждого вида яйцо бесследно исчезли. Пробегая по залу, он услышал звук падающих капель крови жреца в центральной витрине. Бросив торопливый взгляд на фигуру в мантии, юноша убедился, что жрец мертв.

Библиотека промелькнула перед его глазами одним размытым пятном, и вот он уже несется по коридору вдоль зала Большого Совета. Приближаясь к огромным двойным дверям, Коул услышал голоса. Левая створка затрещала и со скрипом приоткрылась, зажатая распростертым телом стражника. Коул беззвучно возблагодарил удачу и помчался к лестнице, ведущей на первый этаж, не обратив внимания на труп, втиснутый в угол лестничного пролета.

В вестибюле у входа был только Полумаг, который впился зубами в сливу. Он в изумлении поднял взгляд, отирая сок с подбородка рукавом.

— Ну? — спросил он. — Что происходит?

— Салазар мертв, — ответил Коул, случайно толкнув чародея так, что тот выронил сливу. Она шлепнулась на пол, превратившись в красное месиво.

— Он что?Куда ты идешь? А как же я?

— Я должен кое-что сделать, — крикнул Коул. — Пусть весь город узнает. Салазар мертв.

Он опустил взгляд на мешочек, висящий на поясе. Тик-так, тик-так.С каждым тиканьем хронометра его окатывала волна страха. Стиснув зубы, он побежал дальше.

Дневной свет уже угасал, когда юноша добрался до скрытого входа в храм Матери. Он раздвинул извивающиеся стебли плюща, заметив с нарастающим смятением, что к ним давно никто не прикасался. Он собирался уже проскользнуть в узкую щель, когда услышал топот шагающих в ногу людей. Казалось, они двигаются в его сторону. Поколебавшись, Даварус прокрался вдоль разрушенных стен храма и выглянул на Торговый путь.

Огромная колонна сумнианских наемников маршировала в направлении Крюка. Во главе шел самый толстый человек из всех, кого доводилось встречать Коулу. Его лодыжки были толщиной с бедро обычного мужчины, и с каждым шагом его четыре подбородка подпрыгивали. Позади этого поистине выдающегося человека весело хохотали солдаты, бросая алчные взгляды на север, где за стенами квартала знати возвышались особняки богачей. Некоторые делали непристойные жесты, другие пялились, осклабившись по-волчьи.

Коул нырнул назад, к храму. Похоже, целый батальон сумнианских наемников прорвался в восточные ворота, не встретив ни малейшего сопротивления. «Возможно, защитники услышали о смерти Салазара и сложили оружие», — подумал он. Ему следовало хоть чуточку погордиться этим, но он не мог: в его ушах, словно жужжание назойливого насекомого, непрестанно звучало: тик-так, тик-так,а грудь давила странная тяжесть.

Глубоко вздохнув, Коул протиснулся в пролом в задней части храма и крался по короткому проходу, пока не достиг ступенек, ведущих вверх, — так же, как тогда, почти шесть недель назад. Он был избит, истекал кровью и опоздал на вызов Гарретта по собственной дурости. Даже в этих обстоятельствах, думал Коул, медленно поднимаясь по лестнице в убежище, он отдал бы все, чтобы вернуться в то, такое невинное, время.

Увидев, что дверь сорвана с петель, он наконец все понял.

Тела сложили в нефе, а затем подожгли.

Спотыкаясь, Коул подошел к почерневшим остаткам погребального костра и стоял там, оцепенев. Перед глазами все расплывалось, но он переводил взгляд с темных пятен на полу на красные кляксы на стенах.

Наклонившись, он поднял изодранный клочок синей ткани, по краю которого угадывалось золотое шитье. Это — от камзола, в котором Гарретт был на собрании Осколков. В ту ночь, когда он с яростью вылетел отсюда, швырнув кулон, который подарил ему приемный отец, в костер, горевший на этом месте.

Присев на корточки, он с отчаянием принялся перебирать пепел и обугленные кости, не находя того, что искал, и распаляясь все больше.

Кулона не было.

Разрыдавшись, он рухнул на грязный пол и уперся спиной в колонну.

Он рыдал и рыдал, не в силах остановиться. Наконец, когда невыносимо заболело в груди, опухли глаза и слез больше не осталось, он затих.

«Прости меня, Гарретт. Прости за то, что сорвался. Прости за то, что был слишком высокомерен и не слушал, когда ты старался наставить меня на путь истинный».

Развязав мешочек на поясе, Коул достал хронометр наставника. Глядя на часы, он вспоминал все хорошее, что у них было.

Утерев слезы с покрытого копотью лица, Коул, пошатываясь, поднялся на ноги. Подойдя к алтарю, он осторожно положил часы посередине пьедестала. «Богиня, может, и умерла, но, возможно, Создатель присмотрит за их душами».

И тогда он вознес молитву за Гарретта, и Викарда, и за всех остальных, даже за близнецов Урич, которых никогда особо не любил. Они были его братьями, каждый из них.

По крайней мере, у него еще есть Саша. Эта новость ее опустошит, и сердце Коула при мысли о ее страданиях заболело сильнее, чем от собственных переживаний.

С трудом проглотив ком в горле, он попытался успокоиться. Гарретт всю жизнь стремился освободить Сонливию от тирана, и теперь наконец его мечта осуществилась. Коул и Саша, сплотившись, позаботятся о том, чтобы Серый город стал путеводной звездой надежды на земле, осаждаемой мраком. Именно этого хотел бы Гарретт.

Сказав последние слова прощания своим друзьям, коллегам и наставнику, Даварус Коул покинул храм Матери.

Он никогда не вернется.

Легкий вечерний ветерок показался дыханием богини после зловония горелой плоти в разрушенном храме. Судя по веселью, которому предавалась горстка гуляк на площади, весть о смерти Салазара уже разошлась по городу. Виселицы спустили на землю, а пленников, очевидно, освободили, хотя Коул сомневался в том, что кто-то из них смог присоединиться к вялому празднованию.

Большинство жителей Сонливии, несмотря на смерть правителя-тирана, были все еще подавлены. Погибло множество людей. Еще будут пролиты реки слез, и тех, кто уцелел, ждут долгие месяцы страданий.

Коул и сам чувствовал себя больным от горя. Он собирался отправиться на запад, чтобы попытаться отыскать Сашу, когда его внимание привлекла небольшая процессия. Рядом с чудовищно толстым сумнианцем, которого он приметил раньше, двигался худой горбоносый человек в мантии городского магистрата. За ними следовали темнокожие наемники — человек двенадцать. Между солдатами и странной парой во главе шествия шла одна из бледных служительниц Белой Госпожи, и рядом с ней, ссутулившись, шагал человек, который в яркой мантии магистрата, висевшей мешком на костлявой фигуре, смахивал на шута. Коул очень хорошо его знал.

— Реми! — крикнул он. Лекарь вздрогнул, словно от удивления. Коул бросился к нему, но дюжина копий, нацеленных в лицо, заставила его остановиться.

Процессия неожиданно замерла. Старый лекарь обеспокоенно смотрел на него прищуренными глазками.

— И кто это? — с иронией спросил магистрат, возглавлявший процессию. Коул бросил на него взгляд. Его лицо было знакомо.

— Главный магистрат Тимерус, это… это не кто иной, как Даварус Коул, — сказал Реми, в голосе которого звучала легкая тревога.

Главный магистрат Тимерус?Коул в замешательстве огляделся. Что делают наемники Телассы с главой Салазаровского Совета? И почему Реми одет как магистрат?

Заговорил жирный сумнианец, что стоял рядом с Тимерусом:

— Тот парень, что убил тирана, да? Мои солдаты должны поблагодарить тебя за щедрый приз, который ожидает нас этой ночью! — Он неожиданно засмеялся, и его массивные челюсти заколыхались. — Каждый мужчина знает: когда присягаешь на верность мне, вступаешь в брак с самой Удачей. Кости брошены — и, как всегда, удача улыбается генералу Золте.

— Разумеется, генерал, — согласился главный магистрат Тимерус. Приложив длинный палец к подбородку, он смотрел на Коула, как ящерица — на таракана. — Ты безупречно сыграл свою роль, молодой человек.

— Мою роль? — повторил Коул. Он растерялся.

Тимерус поднял бровь.

— Я приложил все усилия, чтобы Обелиск остался беззащитным. Именно я приказал ополчению на восточных воротах сложить оружие, когда Верховный Манипулятор, к сожалению, погиб.

— Ты сдал город наемникам? Но ты — самый могущественный магистрат Большого Совета!

Тимерус поцокал языком.

— Ты ведь не думаешь, что можно было добиться успеха без влиятельной поддержки в Сонливии, верно? Тот слабоумный получеловек, вероятно, считает себя очень умным, но и он тоже был всего лишь пешкой. А что касается власти… Меня весьма стесняло, что мои честолюбивые замыслы подавлялись бывшим лордом-магом города. Нельзя же дожидаться, пока бессмертный умрет от старости. Требовался более активный подход. Белая Госпожа была весьма восприимчива к моим условиям.

— Она будет чтить соглашение, — произнесла бледная женщина бесстрастным голосом. — Ты будешь править Сонливией как ее наместник. Пока тыпомнишь свое место.

— Разумеется, — ответил Тимерус, учтиво кланяясь. — Я живу, чтобы служить нашей госпоже.

У Коула закружилась голова. Все это было понятно, кроме…

— Гарретт и остальные… Они мертвы. Убиты. — Он внезапно обратил мрачный взор на Реми. — А как ты спасся? Ты же был в храме. Ты выправил мой нос. Я помню.

Тимерус улыбнулся, но в его блестящих глазах не было ни намека на теплоту.

— Ах. Он не знает, не так ли?

Реми тревожно засуетился, посмотрел налево, затем — направо и в конце концов поскреб свою седую щетину.

— Осколки, ну… Мы топтались на месте. Я устал жить как нищий. Устал выслушивать грандиозные планы Гарретта, в то время как ничего никогда не менялось, кроме размеров его состояния — оно-то исправно росло. Я закинул удочку. Кто-то клюнул, и это оказалась не вполне та рыба, которую я ожидал.

— Реми пытается сказать, что он продал вашу маленькую банду мятежников, — вставил Тимерус. — К счастью для всех заинтересованных лиц, он выбрал именно меня, чтобы сделать донос. Будь это кто-то другой, события могли бы развиваться совершенно иначе.

— Я вовсе не ожидал, — начал Реми, но Тимерус прервал его, подняв руку:

— Для того чтобы соблюсти приличия и представить Реми как заслуживающего доверия перебежчика, было необходимо, чтобы все, связанные с бунтовщиками, умерли. Я поручил Верховному Манипулятору выполнить приказ. Судя по скрипу твоих зубов, это откровение вызвало недовольство. Что ж, молодой человек, кем-то пришлось пожертвовать.

Кем-то пришлось пожертвовать.Пальцы Коула потянулись к эфесу Проклятия Мага.

— В любом случае Гарретт умирал, — сказал Реми. — У него были симптомы пневмокониоза на ранней стадии.

— Если не можешь взять город силой, сокруши его экономику. Отравление городских купцов началось в прошлом году. — Тимерус умолк на минуту и осмотрел свои ногти. — Пневмокониоз — самое могущественное творение, которое невозможно обнаружить, к тому же невероятно разнообразное. Он может убить за несколько минут, как блестяще показало происшествие в зале Большого Совета, или за год, в зависимости от уровня концентрации. Что ж, кончина маршала Халендорфа была спланирована безупречно.

— Кстати, — сказал Реми. — Полагаю, яд попал в Уорренз. Последнее время поумирали многие городские беспризорники.

Тимерус пожал плечами.

— Пока все происходит в ограниченном пространстве, не вижу повода для беспокойства. На самом деле, это, вероятно, к лучшему. Как я понимаю, Белая Госпожа не склонна терпеть всякие отбросы. В ближайшем будущем мы начнем более тщательную операцию по зачистке города.

Коул услышал достаточно. Обнажив Проклятие Мага, он пошел на Реми.

— Ты — вероломный ублюдок! — крикнул он. — Ты убил их всех! Людей, которых знал многие годы! Мою семью! — Он поднял светящийся клинок и внезапно обнаружил, что стоит лицом к лицу с бледной женщиной. Она возвышалась над ним угрожающе близко, преградив ему путь.

Реми покачал головой.

— Не будь идиотом, парень. Ты же вовсе не хочешь этого делать.

Коул плюнул ему в лицо.

Озабоченное лицо лекаря исказилось злобой.

— Семья? — презрительно усмехнулся он. — Саша была единственной, кто когда-либо говорил о тебе хорошо. Даже Гарретт считал тебя безнадежным.

— Он любил меня! — крикнул в ответ Коул.

— Ты просто идиот, которого ввели в заблуждение. Думаешь, Гарретт стал богатым, проявляя сентиментальность? Он был торгашом.Он взял тебя из-за Проклятия Мага. Вся эта болтовня о твоем отце и о тебе как о большой надежде — все это чушь собачья. Ты был вложением капитала. И ничем больше.

— Ты — лживый ублюдок, — начал Коул, и его голос сорвался.

Реми неожиданно рассмеялся жидким, гнусавым смехом, в котором тем не менее явственно ощущалось презрение.

— Единственный ублюдок здесь — это ты. Если у Гарретта когда-либо и был сын, то это Саша. А как я слышал, у нее между ног столько членов побывало, что тебе и не снилось.

После этих слов наступила тишина, но через минуту начал посмеиваться генерал Золта, его резкое уханье завело остальных. Неожиданно Коулу показалось, что все вокруг смеются над ним. Реми зашелся таким неудержимым хохотом, что с подбородка потекли слюни. Даже Тимеруса это, похоже, позабавило.

Коула затрясло. Он затравленно озирался на все эти лица, насмехающиеся над ним, показывающие ему истинную его суть. Он повернулся и побежал, а гогот, несущийся вдогонку, пронзал его, как кинжал.