Сорока-то, а! Сидела на колу сорока, а он подкрался с рассверленным из винтовки дробовиком тяжеленным, через стайку выцелил, в щель так же стрелил и обмер! Сорока соскользнула и улетела низом, молча, а огненный пыж описал дугу и упал под кол, на котором сидела сорока, в сеновал.

Долгие томительные секунды – в пот бросило Петьку!

Сухая жаркая осень. Сухое, порохом, сено. Сейчас ахнет, пыхнет, поднимется, вспучится крыша сеновала! Что будет?

Нельзя стрелять ни сороку, ни ворону – беда будет, говорил отец!

Богородицу зашептал, половину прошептал – не пыхнуло, вторую половину не стал читать, успокоился, теперь не сгорит.

Не сгорело. Но сорок и ворон больше не стрелял Панфилыч, до старости!

Вот отчего вспомнилось – через дровяник стрелил, в щелку.

С детства ведь осталось, ты смотри! Многое с детства осталось.

Сахар вот любит. По куску отец выдавал и по прянику, мусолили дети. Сахар раньше вкуснее был, слаще. Сколь его переел, а такого сладкого больше не было. Скоромный считался у матери. В пост не давала.

Эх-ха, ха! Глупость человеческая, от бедности постились, боговеры!