Лет пять будет после Панфилыча называться тайга ухаловской, потом начнут называть ельменевой.

Может, Андрюшка Пороховцев в напарники пойдет, или Зотова позвать, или из Зуйков кого. Добрые все ребята, работяги, честняги. Уж они бы жили по-товарищески, артельно, не ловчили бы на каждом шагу, не обманывали.

Что говорить, сколько хороших мужиков в Шунгулешской тайге! Есть настоящие товарищи!

А и старики есть хорошие. Вон, Князя ругают оба, что Панфилыч, что Поляков! А что Князь? Он же уступил, злобы нет в человеке, жадности, он и уступил – нате, жрите!

Таурсин рассказывал. Лежал он в зимовье, ногу сломал, а тут Князь мимо со своей сворой идет, в город выходил, пьянствовать среди сезона. Князь ведь как, захотел выпить – сезон не сезон, – встал на лыжи и пошел за семьдесят верст в Нижнеталдинск или еще куда, погулял да вернулся, а сдаст все равно больше всех!

Вот и шел он мимо таурсинского зимовья. Глянул – видит, дело плохо. Таурсин сделал себе лубки и думал, что порядок, а там загнивать стало, в лубках-то, перетянул чего-то или по какой еще причине. Князь и остался у Таурсина, лечил его, вылечил. Таурсин сам рассказывал, а этот врать не будет.

Панфилыч и Таурсина не любит: алкоголик, дескать. Никакой не алкоголик, другой напьется и – никому ни слова, как хомяк, а Таурсин – он же гуляет, а не пьет, по гостям ходит, смеется, шумит, все и видят: опять Таурсин выпивши. В столовой Панфилыч ему говорит: здорово, мол, Таурсин! А тот его и спрашивает: ты чо же, мол, Петр, аж два слова сказал мне, а ведь тебе от меня никакой выгоды нету, или боисся, что я тебя насквозь знаю? Дескать, слова не скажешь и пальцем не пошевелишь ты, Ухалов, без выгоды, дак я тебя за это презираю и «здравствуй» не скажу! Такой намек дал – на всю столовую прогудело.

Сидел потом Панфилыч – как по горло в ледяной воде. Михаил тогда с ним был, пиво привозили в столовую на станции.

А Таурсин – в своей компании, поглядывает, усмехается.

Умные слова сказал: дескать, я, говорит, Панфилыча не боюсь, хоть он может мне зло состроить, а боится его пусть один человек, Миша Ельменев! Вот так. В том смысле сказал, чтобы Миша таким же не стал, как старший напарник.

Но пока про Ельменева Михаила никто не сказал, что он товарищество нарушил, или сплетни разводил, людей ссорил между собой, или другое какое зло посеял. Не будет этого никогда. На автобазе, в армии, на лесоповале – везде Мишино плечо надежное, не подводил; как люди к нему, так и он к людям!