Потом явился Тициано.

— Чего пришел-то? — спросил я довольно холодно.

— Скучал. По вам обоим. — При этом он улыбнулся и тебе. — И по нашим прогулкам, по морю, по прохожим. Благодаря тебе и Марио я к этому уже привык. Вот я и подумал зайти и точно застал вас. Как жизнь?

— Так.

— Объясни толком. В чем дело? Обиделся на меня?

— Да нет.

— Что же тогда?

— Боюсь, у меня не получится.

— Нелады с Сильваной?

— Нет, все в порядке. А вот мои отношения с Марио…

— Ха-ха! — Тициано расхохотался. Он взглянул на меня, на тебя, спавшего в коляске, потом снова на меня. — Между вами уже отношения?

— А что тебя смущает?

— Это напоминает мне письма к психологу из модного журнальчика.

— Я имел в виду отношения с тем, другим Марио.

Произнеся эти слова, я понял всю нелепость сказанного.

— Извини, что ты сказал?

— Ну, то есть…

— Есть и другой Марио? В каком это смысле?

— Речь идет о четырнадцатилетнем Марио, которому я пишу.

Тициано фыркнул:

— Снова-здорово.

— Я хотел… Я пытаюсь рассказать ему о главных вещах в жизни. О том, что узнал сам.

— Это мы уже поняли.

— Суть в том, что я ничего не знаю! Я не могу сказать моему сыну ничего стоящего. Он разочаруется во мне.

— Успокойся. Этому комочку всего три недели от роду. Ты его уже разочаровал?

— По-моему, ты меня не слышишь. Я говорю о другом, четырнадцатилетнем Марио.

— Леонардо, — Тициано положил мне руку на плечо и пристально на меня посмотрел.

— Ну.

— Лео. Посмотри мне в глаза: ты себя хорошо чувствуешь? — Я?

— Да, ты. Мне кажется, ты несешь какой-то бред сумасшедшего.

— Можешь считать это навязчивой идеей, но, поверь, она не выходит у меня из головы.

— Я-то думал, что в первые дни жизни твоего сына главное заботиться о нем. Об этом вот Марио. — Он отчетливо произнес последнюю фразу по слогам.

— Я постоянно о нем забочусь. Провожу с ним каждую свободную минуту.

— Хорошо. Так радуйся ему, радуйся вашим "отношениям", живи настоящим. Тетешкайте его, как говорится. Оставь в покое свои видения. Жизнь — сложная штука, и не нужно добавлять к ней того, чего нет.

— Но четырнадцатилетний Марио есть. Он будет. И о чем я ему расскажу?

— Решишь, когда настанет время. За эти четырнадцать лет произойдет куча всего. Вот об этом и расскажешь.

— Надеюсь. Но пока, вот сегодня, я воспринимаю это как поражение.

— Почему?

— Я вынужден признать, что до сих пор в моей жизни не было ничего существенного. Ты оказался прав.

— О чем ты ему написал?

— Ну, так. Историю о любви. Глупости.

— Какие глупости?

— Как я хотел жить с одной, а потом узнал, что у нее есть сестра.

— И что?

— Сестра-близнец. Она была лучше.

— Да, неслабо.

— Чушь. Правда, тогда мне было очень плохо.

— Ну, значит, оно и к лучшему. Важно то, что ты сам испытал, ведь так?

— Наверное. Зато в других вопросах я выгляжу слабовато.

— Это в каких?

— В вопросе о деньгах.

— Что ты можешь сказать про деньги?

— А не хочу говорить. Я хочу рассказать ему нечто важное.

— Посмотрим, что у тебя стряслось с деньгами?

— Я хотел рассказать, как я увидел настоящие деньги. Потому что деньги — это только цифра. Но однажды у меня в руках оказалась тысяча банкнот, одна к одной.

— И всего-то?

— Вот видишь, и ты туда же.

— Нет, я хотел сказать: на этом все и кончилось?