К. Маркс и Ф. Энгельс о проблеме генезиса феодализма
Большинство буржуазных историков эпохи Просвещения, в частности Ш. Монтескье и Г. Мабли, склонялись к германистической теории, но придавали ей иное, антифеодальное звучание: они считали, что германцы принесли с собой из «лесов Германии» не феодальное угнетение, а, напротив, присущий им свободный «демократический строй». Обе теории, во-первых, рассматривали процесс феодализации только в плане преемственного развития правовых и политических институтов, и притом только на территории Галлии; во-вторых, односторонне выводили возникновение феодального строя из национальных и этнических традиций — германских или римских.
В начале XIX в. германистическая теория пользовалась преобладающим влиянием. Историки-романтики, как реакционные, так и либеральные, особенно в Германии и Англии, главный источник феодализма видели в германском «народном духе», который полностью разрушил в ходе завоеваний все римские порядки. Феодальный строй, по их мнению, вырос исключительно из развития древнегерманских институтов: отчасти из свободной общины (марка), отчасти из господства сильной родовой знати, как считал, например, К. Ф. Эйхгорн. «Романистическая» теория в первой половине XIX в. не пользовалась влиянием. Зато возникла и быстро приобрела популярность теория генезиса феодализма в процессе германо-романского синтеза. В немецкой медиевистике ее пропагандировал К. Ф. Савиньи, утверждавший, что германское завоевание не уничтожило в Западной Европе полностью «римский народ» и соответствующий ему «народный дух», а следовательно, и римское право, которые нашли убежище в сохранившихся и после завоевания городах, тогда как сельские области стали средоточием германского «народного духа». Феодализм сложился, по мнению К. Ф. Савиньи, во взаимодействии этих разных правовых традиций. Сторонником теории германо-романского синтеза был и Л. Ранке.
Наиболее глубокое для того времени истолкование теории германо-романского синтеза дали французские буржуазно-либеральные историки О. Тьерри и Ф. Гизо. Признавая факт германского завоевания и его плодотворность, они указывали также на воздействие в процессе феодализации романских традиций — римского права, муниципального строя, христианской церкви, монархического принципа. С германским завоеванием они связывали и возникновение двух основных «классов» будущего феодального общества — дворян (потомков завоевателей-германцев) и «третьего сословия» — крестьян и горожан (потомков галло-римлян). Борьба между этими классами и представляет, по их мнению, главную движущую силу всей средневековой истории, а продолжением этой борьбы является первая французская буржуазная революция 1789 г.
Эта буржуазная теория классовой борьбы объясняла происхождение классов завоеванием, выдвигала на первый план в истории феодального общества борьбу не крестьян с феодалами, а дворянства и горожан. Однако при всех своих недостатках она придавала концепции германо-романского синтеза большую глубину, динамизм и прогрессивную окраску по сравнению с другими ее вариантами. На близких к этим историкам позициях стояли прогрессивные русские медиевисты того времени Т. Н. Грановский, П. Н. Кудрявцев, С. В. Ешевский.
К. Маркс и Ф. Энгельс, подходя к решению проблемы генезиса феодализма с материалистических позиций, рассматривали этот процесс как переход от рабовладельческой социально-экономической формации к феодальной. Поэтому в центре проблемы для них всегда оставались экономические и социальные изменения, происходившие в этот период, а не развитие римских или германских прав и учреждений.
Генезис феодальной формации К. Маркс и Ф. Энгельс, а позднее и В. И. Ленин понимали прежде всего как процесс складывания новых феодальных производственных отношений и соответствующих им антагонистических классов — феодальных земельных собственников и зависимых от них крестьян. Главной предпосылкой смены рабовладельческой формации феодальной они считали противоречия между развитием производительных сил и производственных отношений, развившиеся как в позднеримском, так и в древнегерманском обществах. Согласно концепции Ф. Энгельса, смена эта произошла в результате глубокого, хотя и длительного социального переворота. Начало его Ф. Энгельс связывал с германскими вторжениями, которые, как он считал, разрушили основы рабовладельческого строя в Западной Европе и временно укрепили там строй свободной общины. Продолжение же этих глубоких социальных перемен он видел в последующем аграрном перевороте VII—IX вв. — в перемещении собственности на землю из рук свободных общинников в руки крупных землевладельцев, в результате которого окончательно сложились и победили феодальный способ производства, вотчинный строй и крестьянская зависимость. Не придавая решающего самостоятельного значения германо-романской проблеме как таковой, Ф. Энгельс прослеживал зарождение элементов будущего феодального уклада и в позд-неримском, и в древнегерманском обществе и их последующее взаимовлияние во франкском государстве. Процесс генезиса феодализма в этом государстве он трактовал в плане синтеза, понимая этот синтез как взаимодействие не столько правовых и политических — романских и германских — институтов, сколько экономических и социальных отношений, развивающихся и в позднеримском, и в варварских обществах в направлении феодализма.
В связи с углублением понятия «феодализм» во второй половине XIXв. германистическая, романистическая и синтезная теории стали все более насыщаться экономическим и социальным содержанием. Германистическая теория, по-прежнему господствовавшая в Германии и Англии, получила более глубокое обоснование сначала в буржуазной общинной теории, созданной Г. Л. Маурером и широко распространившейся в Западной Европе в 50-е и 70-е годы, а позднее в классической вотчинной теории. Сторонники общинной (марковой) теории — сам Г. Маурер, Г. Вайц, П. Рот, О. Гирке, А. Мейцен, Е. Нас-се — в Германии, Дж. Кембл, У. Стеббс, Г. Мейн — в Англии выделив свободной общине исконную старогерманскую форму поземельной собственности, предшествовавшую частной, а также основу старогерманского самоуправления. Эти историки убедительно доказали своими исследованиями, что решающую роль в процессе генезиса феодализма у всех германских народов сыграл переход от аграрного строя свободной общины с преобладанием свободного крестьянства, не знавшего еще классового антагонизма, к господству крупной феодальной вотчины, преобладанию зависимого крестьянства и крепостной общины.
Хотя все эти историки в теории были эволюционистами, на практике они вынуждены были признать наличие глубокого аграрного и социального переворота при переходе к феодализму всех западноевропейских народов.
Эти взгляды в основном разделяли и сторонники классической вотчинной теории в Германии и Англии, также стоявшие на германистических позициях и признававшие исконность общинного строя древних германцев. От сторонников общинной теории эти ученые отличались главным образом тем, что основной акцент в процессе генезиса феодализма они делали не на разложении общины, а на возникновении вотчины.
Более глубокую социально-экономическую трактовку получила во второй половине XIX в. и концепция синтезного происхождения феодализма, преобладавшая во французской и русской медиевистике. Ее сторонники (Е. Глассон, П. Виолле — во Франции, М. М. Ковалевский, П. Г. Виноградов, Д. М. Петрушевский, И. И. Кареев, В. К. Пискорский — в России), основываясь на новых выводах общинной и классической вотчинной теории, признавали значительную роль германских завоеваний, указывая, что последние принесли с собой в Западную Европу свободную общину и возрождение свободного крестьянства. Последнее исчезло лишь в ходе аграрного переворота VII—IX вв. в результате феодализации и развития вотчинного строя. Подчеркивая также глубокий социальный переворот, которым сопровождался этот процесс, сторонники рассматриваемой концепции в то же время отмечали наличие зародышей будущего феодального строя в аграрных и социальных отношениях позднеримской империи III— V вв. (прежде всего в колонате), а также частичное сохранение последних на завоеванных германцами территориях и их взаимодействие в процессе феодализации с разлагающимися общинными отношениями.
При этом русские медиевисты уже в последней трети XIX в. развивали более дифференцированную концепцию генезиса феодализма применительно к разным народам и областям Западной Европы. М. М. Ковалевский и П. Г. Виноградов показали в своих работах, что синтезный путь развития феодализма был характерен лишь для стран континентальной Западной Европы, в частности для Франкского государства и Италии, тогда как в Англии процесс феодализации проходил без существенных влияний позднеримского аграрного строя, на основе спонтанного разложения свободной англосаксонской общины.
Позднее Д. М. Петрушевский отметил, что и синтетический путь развития феодализма имел существенные различия в Северной Галлии, в Вестготском королевстве и в Италии.
Среди буржуазных ученых, стоявших на позициях синтезной концепции генезиса феодализма во Франции, был Ж. Флакк, который, однако, не связывал этот процесс с аграрным переворотом, потерей крестьянами собственности на землю и развитием вотчинного строя. Эти явления, по его мнению, лишь сопутствовали процессу феодализации или были производными от «личностных связей» и не имели существенного значения.
В середине 70-х годов французский историк Фюстель де Куланж возродил почти забытую к этому времени «романистическую» концепцию генезиса феодализма во Франции. Он пытался противопоставить ее общинной теории, в которой видел аргумент в пользу ненавистных ему социалистических идей концепции социального переворота при переходе от античности к средневековью, так как был противником всяких революций, а также теориям германизма немецких историков, которых (во многом справедливо) обвинял в национализме и шовинизме.
Однако концепция, созданная Фюстелем де Куланжем, была не менее предвзята и в классовом, и в национальном отношении. Полностью отвергая общинную теорию, Фюстель де Куланж разошелся и с классической вотчинной теорией. Он утверждал, что вотчина, а не община была исконной формой земельной собственности у всех народов. Отрицая факт германского завоевания и разрушение основ римского аграрного строя при переходе от античности к средневековью, он считал единственным источником феодального аграрного и социального строя (не говоря уже о политике и праве) позднеримские институты и прежде всего римскую рабовладельческую виллу, из которой путем медленной эволюции выросла мало чем отличавшаяся от нее средневековая феодальная вотчина. Общественный строй германцев, по мнению Фюстеля де Куланжа, никак не повлиял на процесс феодализации не только потому, что не было завоевания, но и потому, что этот строй ничем не отличался от позднеримского, ибо базировался на частной земельной собственности, патронатных связях, отношениях зависимости разного рода. Следовательно, согласно названной концепции, складывание феодальных отношений не сопровождалось ни аграрным, ни социальным переворотом. Близкую к этой теорию применительно к Англии выдвинул в начале 80-х годов английский буржуазный медиевист Ф. Сибом. Вопреки фактам он настаивал на существовании в Англии сильной романской традиции, в частности в аграрных отношениях; утверждал, что у англосаксов еще на континенте, а затем в Англии искони господствовал вотчинный (манориальный) строй, сходный с позднеримским, и крепостная (а не свободная!) община. Как и Фюстель де Куланж, Сибом подчеркивал мирный, эволюционный характер феодализации Англии, проходивший путем постепенного и малозаметного превращения исконных римских вилл и англосаксонских майоров в средневековые вотчины.
В 90-е годы аналогичную концепцию генезиса феодализма, но на германской основе развивали немецкие медиевисты так называемой «страсбургской школы» — главным образом В. Виттих и Ф. Гутман, утверждавшие исконное господство у германцев вотчинной собственности на землю и эксплуатации зависимых людей. При этом они считали, что первоначально у них существовали мелкие вотчины, владельцы которых (а не свободные крестьяне, как считалось раньше) составляли древнегерманскую общину.
Соответственно эти ученые также отрицали какой-либо аграрный и социальный переворот при переходе от варварского к феодальному обществу. Процесс генезиса феодализма трактовался ими как перестройка вотчинной системы — переход от господства мелкой к господству крупной вотчины.
Все рассмотренные теории об «исконности» вотчинного строя у германцев и в «романистическом» и в «германистическом» варианте были направлены не только против общинной теории и классической вотчинной теории, но в первую очередь против марксистской трактовки проблемы.
Еще отчетливее антимарксистская тенденция проявилась у медиевистов «критического» направления (см. выше), которые вообще сняли вопрос об экономических и социальных сдвигах, лежавших в основе процесса феодализации. Определяющую роль в нем они отводили политике государства, которое отчуждало постепенно верховную власть в пользу своих военных слуг, должностных лиц, церковных учреждений. С помощью таких политических средств лица, располагавшие властью, получали возможность постепенно захватывать землю подвластных им людей или расширять за их счет уже находившиеся в их руках ранее земельные владения. Г. фон Белов, например, считал вотчинную эксплуатацию крестьянства следствием Лишь политических, в частности, судебных прав сеньора; Г. Зелигер этими же правами объяснял личную зависимость крестьян эпохи средневековья. Русский ученый Д. М. Петрушевский рассматривал феодализм как порождение государства, создавшего для своих потребностей эту систему «соподчиненных тяглых сословий».
Историки «критического» направления не только полностью отрывали процесс складывания феодализма как «системы управления» от экономической эволюции общества, но стремились свести на нет и самую эту эволюцию. В частности, они отвергали и марковую теорию и классическую вотчинную теорию происхождения феодализма. Это особенно наглядно проявилось в работах А. Допша. Во многом повторяя Фюстеля де Куланжа, он отрицал существование общинного строя у древних германцев (и других народов) как нормальной формы отношений на определенной стадии развития общества; признавал исконность частной собственности на землю и вотчины как у кельтов и римлян, так и у германцев. А. Допш утверждал, что поглощение мелких свободных крестьян и их земельной собственности вотчинной происходило постоянно и не было связано с каким-либо определенным историческим периодом, в частности с периодом раннего средневековья, так же как и процесс освобождения крестьян из-под власти вотчины. Тем самым он решительно отрицал какой-либо глубокий социальный переворот в результате германских вторжений, а также аграрный переворот VII— IX вв. В противовес теориям «скачка» («цезуры») при переходе от античности к средневековью А. Допш пытался обосновать теорию непрерывного развития («континуитета») римских и германских традиций (почти одинаковых в его представлении) в этот период. При этом германо-романская проблема в его концепции утратила свое былое значение.
Теория «континуитета» с начала XX в. стала оказывать все возрастающее воздействие на буржуазную медиевистику. Не избежал некоторого ее влияния даже такой противник «критического направления, как А. Пиренн. В 20-е годы он выдвинул новую концепцию генезиса феодализма в Западной Европе, согласно которой германские вторжения V—VI вв. не нарушили континуитета римских порядков и институтов, так как якобы не затронули оживленных торговых связей в Средиземноморье, а следовательно, и внутри континента. Однако Пиреннвсе же вынужден был признать разрыв этого континуитета в ходе арабских завоеваний VIII в., которые, как он считал, привели к господству натурального хозяйства, а следовательно, вотчинного строя и феодализма. В отличие от А. Допша А. Пиренн связывал генезис феодализма с экономическими изменениями в обществе, в частности с уровнем торговли, хотя первоисточником этих изменений также считал политический фактор — завоевание.
Более глубоко расходилась с допшианской трактовкой генезиса феодализма в Западной Европе концепция М. Блока, выдвинутая им в конце 30-х — начале 40-х годов. Он включал в проблему генезиса феодализма как его органический элемент экономические процессы, и в первую очередь эволюцию общины и вотчины. В противоположность А. Допшу М. Блок считал общину первичным социальным явлением по сравнению с вотчиной, присущим на определенной стадии развития всем народам Европы — кельтам, римлянам, позднее галло-римлянам и германцам. Вотчину же (сеньорию) он рассматривал как вторичное образование, возникавшее у всех этих народов позднее в результате выделения в общине более состоятельных и влиятельных людей. Эти люди — вожди, старейшины, жрецы — постепенно присваивали себе право распоряжаться общинной землей, подчиняли себе рядовых общинников, обязывали их нести в свою пользу те или иные повинности.
М. Блок считал, что в странах, входивших до германских завоеваний в состав Римской империи (в частности, во Франкском государстве), феодальные вотчины (сеньории) вырастали на двойной основе: в значительной мере из галло-римских крупных землевладельческих комплексов (вилл, латифундий), но отчасти также за счет расслоения внутри свободных еще крестьянских общин или их подчинения власти крупных землевладельцев не только римского, но и германского происхождения.
В странах же, которые не знали римского господства или были слабо романизованы, определяющим был путь формирования вотчин в результате разложения общины или подчинения ее более крупным собственникам из числа ее членов. В силу более длительного сохранения свободной общины и ее сопротивления процессу феодализации большую роль в этом процессе в таких областях играло открытое и скрытое насилие со стороны складывавшегося класса крупных землевладельцев и государства. В романизованных же областях он протекал более стихийно и спонтанно.
Заслугой М. Блока является то, что он вновь поставил в центре процесса феодализации переход от общинного строя к вотчинному и подчеркнул заметную роль насилия в подчинении свободных крестьян и свободной общины сеньориальному гнету. Однако в целом он стоял на позициях теории «континуитета» (римского и германского в одних странах, чисто германского — в других) и не считал раннесредневе-ковую вотчину качественно новым образованием. Он видел в ней прямое продолжение римских и даже кельтских аграрных отношений, подчеркивал ее сходство с организацией крупного землевладения Галлии в кельтский и позднеримский период.
Отмечая важную роль развития вотчинного строя в генезисе феодализма, М. Блок все же считал главной предпосылкой последнего фактор политический (упадок центральной власти, господство насилия, набеги норманнов, венгров, арабов). Главное же орудие подчинения свободного крестьянства вотчине он видел в установлении не поземельной, а личной зависимости, которая предопределила последующую утерю крестьянами их собственности на землю.
С конца 40-х годов XX в. в буржуазной медиевистике выделяются два наиболее крупных и влиятельных направления. Одно продолжает развивать идеи «критического» направления, в частности А. Допша. Второе ведет свою родословную от М. Блока, уточняя и кое в чем видоизменяя его концепцию.
Среди последователей «критического» направления, особенно в Англии и США (Ф. Стентон, Р. Кульборн, К. В. Холлистер, Р. С. Хойт и др.) преобладают взгляды, согласно которым главным источником процесса феодализации в Западной Европе были потребности государства в новой организации военных сил и соответствующая этим потребностям политика. Некоторые авторы считают главным импульсом процесса феодализации изменения в военной технике VIII— IX вв., выдвинувшие на первый план тяжело вооруженного конного воина, содержание которого требовало больших средств. Это обусловило необходимость наделения его землей и рабочими руками, что и привело в конечном итоге к созданию вассально-ленной системы.
Одну из влиятельных групп последователей «критического» направления составляют современные продолжатели А. Допша. К их числу принадлежит ряд наиболее известных западногерманских медиевистов: Ф. Лютге, О. Бруннер, Г. Миттайс, К. Босл, Г. Данненбауэр, Т. Майер. Хотя они избегают ссылаться на Допша, но в той или иной мере разделяют его основные положения: отрыв генезиса феодализма от эволюции общины и складывания вотчины, отрицание первичности общинного строя по отношению к вотчинному, утверждение исконности вотчины у германцев, а следовательно, отрицание тезиса о том, что вотчинный строй как качественно новое явление складывался в раннее средневековье. Применительно к Зарейнской Германии, отчасти и для северовосточных частей Франкского государства эти ученые (их можно назвать «неогерманистами») отстаивают концепцию германского континуитета; они утверждают, что в этих областях раннесредневековая вотчина была прямым продолжением вотчин, якобы существовавших с древнейших времен у германской знати, и мало чем от них отличалась.
Корректируя Допша, историки этой группы вынуждены признать существование в раннее средневековье свободной общины-марки. Однако в ней они видят не продукт долгой эволюции общинной, коллективной земельной собственности, а вторичное образование VIII— IX вв. — объединение свободных крестьян-собственников, единственной задачей которого было регулирование пользования альмендой. Т. Майер (и его школа) вообще считает не только свободную общину, но и свободное крестьянство раннего средневековья новообразованием, не имеющим никаких корней в древнегерманском и варварских обществах. Согласно его теории «королевской свободы», эти социальные явления были искусственным созданием королевской власти, которая пыталась использовать свободных крестьян как противовес знати. С усилением последней и упадком королевской власти в IX—X вв. свободное крестьянство исчезло, впало в зависимость. Эта теория утверждает надклассовый характер раннефеодального государства, неустранимость из жизни общества социального неравенства, относительность понятия «свободы» в средневековом обществе.
Ведущая свое происхождение от М. Блока школа «Анналов» во Франции (Ш. Перенн, Р. Бутрюш, Ж. Дюби и др.), а также близкие к ней ученые в других странах (М. Постан и его ученики — в Англии, Доллингер — в Австрии, ряд ученых — в Италии, Бельгии, Голландии) в отличие от современных допшианцев признают важную роль процесса сеньориализации в возникновении феодализма, а также существование и значительную роль общины с древнейших времен до ее подчинения вотчине. Подчеркивая вторичный характер последней по сравнению с общиной, они вместе с тем разделяют и нередко усугубляют слабые стороны концепции М. Блока. Ж. Дюби, например, отмечая политические истоки процесса феодализации вообще и сеньориализации в частности, не признает определяющей роли в нем перемещения земельной собственности из рук крестьян в руки сеньоров. Оп видит в этих перемещениях вторичное явление — следствие установления «личностных связей», которые выдвигает на первый план в этом процессе.
Сторонники «классической вотчинной теории» представляют в современной буржуазной медиевистике исключение. К их числу относится западногерманский ученый А. Бергенгрюэн, который с немалыми основаниями отрицает наличие вотчинного строя у франков до их переселения в Галлию и считает, что до конца VII в. у них преобладала общинная форма землевладения и землепользования. Менее основательны его попытки полностью игнорировать преемственность крупного землевладения в Галлии V—VI вв., где галло-римское население преобладало и после франкских завоеваний. В этой связи вызывает сомнение его вывод о том, что до конца VII в. в Галлии вовсе не было светских вотчин.
При всех различиях в трактовке проблемы генезиса феодализма в современной буржуазной медиевистике для нее характерны некоторые общие тенденции, в которых отчетливо проявляется ее антимарксистская направленность. В ней безусловно преобладают теории «континуитета», отрицающие решающую роль германских вторжений и их социальных последствий в переходе от античности к средневековью и в процессе генезиса феодализма и связывающие происхождение феодальных отношений с постепенным развитием древнегерманских или римских хозяйственных систем и правовых принципов или со столь же постепенным синтезом тех и других. Споры между «германистами» и «романистами» теперь утратили былое значение перед лицом общего стремления доказать, что при переходе от античности к средневековью не было никакого революционного скачка, «цезуры».
Столь же общей является тенденция подчеркивать политические первоосновы и решающую роль государства в процессе феодализации, в том числе в складывании вотчинного строя и крестьянской зависимости. Наконец, почти все школы и направления объединяет навязчивая тенденция к отрыву личных связей «защиты и покровительства», в том числе и крестьянско-сеньориальных, от лежащих в их основе отношений собственности. Большинство современных буржуазных медиевистов видят именно в этих личных связях, а не в утрате свободными общинниками своих прав на землю, главное средство их превращения в зависимых держателей, сидящих на чужой земле.
Проблема генезиса феодализма в Европе всегда привлекала внимание советских медиевистов. В итоге большой исследовательской работы ученых нескольких поколении в борьбе с буржуазной историографией сложилась та общая концепция по этому вопросу, которая изложена в данном учебнике. При выработке этой концепции советские историки опирались на общие методологические принципы, выдвинутые в постановке проблемы генезиса феодализма еще основоположниками марксизма. В частности, советские медиевисты исходили из концепции генезиса феодализма, данной Ф. Энгельсом, развивая и уточняя ее основные положения с помощью нового, неизвестного во времена Ф. Энгельса, конкретного материала.
Большой вклад в создание современной марксистско-ленинской концепции генезиса феодализма внесли советские медиевисты старшего поколения. А. Д. Удальцов (1883—1959) еще в 30-е годы в противовес А. Допшу убедительно доказал господство у древних германцев эпохи Цезаря и Тацита первобытнообщинного строя; в своей монографии «Из аграрной истории каролингской Фландрии» (1935) он подверг критике буржуазную теорию вотчинного происхождения общины на материале истории этой области, доказал, что даже в IX в. свободная община-марка сохраняла там еще большое значение. Н. П. Грацианский (1886—1945) еще в 1919 г., а затем в 20-е годы убедительно критиковал А. Допша за произвольное толкование им важнейших источников раннего средневековья, за его теорию «вотчинного капитализма» и апологию вотчины как социального института, благотворного для закрепощаемых ею крестьян. В своей монографии «Бургундская деревня в X—XII столетиях» (1935) Н. П. Грацианский показал особенности генезиса феодализма в Бургундии, хотя преуменьшил без достаточных оснований роль бургундской общины-марки в этом процессе. Позднее, однако, в статьях конца 30—40-х годов он установил факт сохранения общины, хотя и на разной стадии ее разложения, не только у франков, но и у вестготов и бургундов как до, так и непосредственно после их расселения и Галлии.
Большое значение для теоретического решения проблемы генезиса феодализма в Западной Европе имели работы А. И. Неусыхина (1898—1969). В книге «Возникновение зависимого крестьянства как класса раннефеодального общества в Западной Европе VI— VIII вв.» (1956) он проследил на обширном материале источников, в частности «варварских правд», процесс превращения свободных общинников в зависимых крестьян у разных германских народов в период раннего средневековья. Выявив общее и особенное в ходе этого процесса у разных народов, он вместе с тем убедительно показал, что исходным моментом у всех была свободная община. Экономическую основу феодализации общества А. И. Неусыхин справедливо видит в последующем разложении общины, большой семьи, в появлении индивидуальной земельной собственности отдельных общинников. Затем происходила утеря большинством их этой собственности в пользу растущего класса крупных землевладельцев. Следствием именно этих сдвигов в отношениях собственности было превращение значительной части мелких свободных собственников — членов свободных общин — в держателей крупных землевладельцев. В другой своей работе «Судьбы свободного крестьянства в Германии в VIII— XII вв.» (1969) А. И. Неусыхин главным образом на материале картуляриев выяснил особенности процесса феодализации в Германии: его замедленность, длительное сохранение там в период становления вотчины свободной общины-марки, а также подверг убедительной критике теорию «королевской свободы» Т. Майера.
Важное теоретическое значение имеет для рассматриваемой проблемы работа С. Д. Сказкина (1890—1973) «Очерки по истории западноевропейского крестьянства в средние века» (1968). В острой полемике с буржуазной медиевистикой С. Д. Сказкин отстоял тезис о господстве общинного строя у германских народов до их столкновения с Римской империей и о живучести общины-марки как последней формы общинной организации во многих странах Западной Европы в период генезиса феодализма и даже при развитом феодализме. Главным фактором феодализации С. Д. Сказкин также считает утрату свободными общинниками их собственности на землю, видя в политике государства, насилиях феодалов и установлении личных связей лишь вспомогательные средства, ускорявшие этот процесс. Заслугой С. Д. Сказкина является также и то, что он четко разграничил два пути генезиса феодализма в Европе: путь синтезный, при котором феодализм складывался в процессе взаимодействия разлагающихся рабовладельческих позднеримских отношений и первобытнообщинных германских, и путь непосредственного перехода от первобытнообщинной формации к феодальной, характерный для тех народов, которые развивались без существенного воздействия позднеримских традиций. Эта концепция послужила отправным моментом углубленного типологического рассмотрения процесса генезиса феодализма в Западной Европе, которое характерно для современного этапа развития советской медиевистики. Ею накоплен ныне обильный фактический материал по истории этого процесса у разных народов и стран Западной Европы, а также в Византии.
С начала 60-х годов советские ученые продолжали попытки выделить разные типы генезиса феодализма в Западной Европе и Византии, опираясь на сравнительно-исторический анализ этого материала, а отчасти и зарубежных исследований по истории отдельных стран и народов. Вопрос этот пока нельзя считать окончательно решенным. Однако уже сейчас несомненно, что процесс феодализации у разных народов и в разных странах имел значительное своеобразие. Поэтому однозначное его истолкование в духе «германистической» или «романистической» теорий ныне невозможно. Большинство советских медиевистов сходятся на том, что в Галлии, Испании, Италии, а также в Византии феодализм развивался синтезным путем. В частности, несомненно, что в процессе формирования вотчинного строя в этих областях наряду с разложением свободной общины и исчезновением свободного крестьянства определенную роль играла эволюция крупного землевладения (светского и церковного), сохранившегося с римских времен, а в формировании зависимого крестьянства — рабы и другие категории несвободного населения римского происхождения.
Однако вопрос о том, каково было соотношение этих различных тенденций и степень их воздействия на процесс в целом в отдельных странах этой зоны, нельзя еще считать полностью решенным.
Советские ученые сходятся и в том, что у германских народов к востоку от Рейна, в Британии и Скандинавских странах переход к феодализму совершался путем внутреннего разложения первобытнообщинного строя без какого-либо заметного влияния римских социально-политических традиций. Эти два пути развития не оставляют места для чисто «романистической» концепции генезиса феодализма, которая не находит научного подтверждения ни в одной из европейских стран, включая и Византию.
Вместе с тем исследования советских медиевистов убеждают в том, что при всех своеобразиях процесса генезиса феодализма у отдельных народов и в разных странах в основе его повсюду лежат сходные предпосылки и закономерности. В первую очередь, повсеместно главное содержание этого процесса составляет не эволюция права и учреждений, государства, как считают многие буржуазные ученые, а изменения в отношениях собственности и определяемое ими формирование новых общественных классов, прежде всего класса непосредственных производителей феодального общества. Суть этих изменений состоит в том, что в ходе генезиса феодализма строй свободной общины типа марки сменяется повсеместным господством феодальной вотчины. Это относится не только к народам, у которых феодализм складывался бессинтезным путем, но отчасти и к областям синтезного развития, где в результате германских вторжений пусть временно или частично также укрепилась свободная община и вырос слой свободного крестьянства. В каких бы конкретных формах ни совершались эти изменения — в виде установления личных связей или в форме иммунитетных пожалований,— основу их составляло перемещение собственности из рук свободных крестьян-общинников в руки складывающегося класса феодалов. Возможность такой трактовки проблемы определяется тем, что в противоположность основной части современных буржуазных историков советские медиевисты отвергают теорию исконности частной собственности и вотчины, а также социального неравенства у германцев и твердо стоят на позициях признания первичности у них (как и у других народов) коллективной общинной собственности на землю.
Отвергая теории как римского, так и германского «континуитета», советские ученые трактуют переход к феодализму в целом и при синтезном и при бессинтезном развитии как глубокую социальную революцию, в ходе которой сложились новые, отличные от всех ранее существовавших феодальные производственные отношения.
Таким образом, общая концепция генезиса феодализма в Западной Европе (и Византии), сложившаяся на протяжении последних 40 лет в советской медиевистике, резко расходится в решении наиболее важных узловых проблем с концепциями, преобладающими в современной буржуазной историографии.
