В Париж приехала Мей Уэст. Лежала на «операционном столе» в моем ателье, ее заботливо измерили и осмотрели. Актриса послала мне все интимные подробности своего силуэта и для обеспечения полной гарантии точности свою обнаженную гипсовую статую в позе Венеры Милосской. Она готовила новый фильм, который с самого начала все время переделывался. Сначала Джо Сверлинг написал сценарий в форме драмы и назвал его «Фривольная прогулка», но Мей решила по-другому; весь его изменила и назвала «Сапфировый Сел». От отвращения Джо Сверлинг повесил сценарий на дерево – пусть служит мишенью для детей.

Мей Уэст, 1937

Мей провела десять дней в постели и все переписала, потом послала мне телеграмму, чтобы я начала делать платья. Редингот из сиреневого полотна с закругленной нижней передней частью следовало носить с кружевными чулками и розово-сиреневым витым поясом. К нему полагалась фиолетовая шляпа с приподнятыми на одной стороне полями, украшенная красным пером. Таков был самый простой туалет – дневной; затем послеполуденное платье: зеленое полотно с прозрачным гипюром, еще одно из полотна в полевых цветочках, отвороты из голубого атласа; ну и много других. К примеру, вечернее платье из черного тюля с розами из розовой тафты и зелеными листьями, которое надо было надевать со шляпой, украшенной огромными страусиными перьями.

Мей Уэст говорила, что ездит в Париж на примерки. Я планировала сенсационный вечер у Максима, где она появится в самом своем обольстительном виде, ознаменовав тем сиреневый период, но, к великому разочарованию молодых швей, которые ею восхищались, Мей не явилась. Остались гипсовая статуя и силуэт «песочные часы». Так мода рождается из маленьких фактов, тенденций, даже результата политических событий, но никогда при попытках изготовлять плиссе, оборки, безделушки, т. е. одежду, которую легко скопировать. Подобные методы оказываются иной раз плодотворными в коммерческом плане, но не имеют никакого художественного интереса.

Мир растягивали во все стороны, как воздушный шар. Нельзя забывать, что к нашей лодыжке приковано стальное ядро, и в этом состоит жесткая сторона предприятия. Приходится разгадывать тенденции истории и идти впереди них.

Силуэт «песочные часы» покорил многих моих манекенщиц, но не у всех есть грудь. В те времена грудь была табу, особенно в Америке, там женщины бинтовали ее, чтобы скрыть. Одна манекенщица решила показаться несколько более вызывающей и, тайком договорившись с портнихой, которая примеряла ей очень узкое синее платье, решила помочь природе. Начиная с этого момента она подкладывала за корсаж чулки или носовой платок, но результат оказался не совсем удачный. Тогда она решила, что грудь должна сильнее выделяться и иметь красивую форму. Тем же вечером она вышла, считая себя весьма соблазнительной и уверенная, что ею восхищаются. Но никакой реакции не последовало.

В конце концов она спросила у мужа:

– Что ты думаешь о моем сегодняшнем силуэте?

– Он более интересен, чем обычно, – ответил тот язвительно. – Ты напоминаешь римскую волчицу.

Должно быть, что-то соскользнуло, и манекенщица с ужасом увидела, что у нее четыре груди… Потом, когда она попробовала продать платье клиентке, уверяя, что та похожа на Венеру Милосскую, муж заметил: «Скорее на Диану Эфесскую, богиню с тысячью грудей».

Так началась мода на фальшивую грудь. Самая последняя модель под названием «очень секретная» надувалась через соломинку, и казалось, будто пьешь мятный ликер-крем.

Русские манекенщицы Людмила Федосеева (справа) и Лидия Ротванд (ур. Зеленская) (слева) в моделях от Скиапарелли, коллекция осень 1937 г.

От этой моды пошел и флакон для духов в форме женской фигуры. Этот такой флакон «духов Скиапарелли» стал своего рода визитной карточкой моего Дома моды. Модель для него изготовила Леонор Фини, и прошло еще более года, пока окончательный состав духов определился.

Мне осталось только найти название и выбрать цвет, чтобы провести презентацию. Надо, чтобы название начиналось на букву «S», – из-за моего суеверия. Найти название для духов довольно трудная задача, и кажется, что все слова уже использованы… А цвет сам попался мне на глаза – блестящий, невероятный, нескромный, пленительный, полный жизни, подобный свету, объединенный цвет всех птиц и рыб в мире, цвет Китая и Перу, совсем не западный, шокирующий, чистый, интенсивный… И я назвала свои духи «Shocking», то есть «Шокирующие». И презентация их будет шокирующей! Аксессуары и белье тоже будут шокирующими! Это вызвало среди моих друзей и сотрудников легкую панику, все подумали, что я сошла с ума и никто этого не купит! Ведь этот цвет не что иное, как «розовый для негров». «Ну и что же? Негры бывают иногда необыкновенно элегантными!» – возражала я. Успех был огромным, немедленным. Без малейшей рекламы духи были тут же приняты, а цвет «шокинг» стал с этого времени классическим.

Даже Дали покрасил в розовый цвет «шокинг» огромного, набитого соломой медведя и расположил у него в животе выдвижные ящики. Этого медведя художнику подарил эксцентричный англичанин Эдуард Джеймс, похожий на Дэвида Копперфилда. Беттина взяла его у Дали взаймы для бутика и надела на зверя атласное пальто светло-лилового цвета, щедро убранное бижутерией. Однажды, когда бутик был полон покупателей, вошел Эдуард и при виде своего медведя разразился рыданиями и воскликнул: «Подумать только! Мой дед убил этого могучего белого медведя в Арктике… В детстве я все время видел его в нашем салоне. И вот теперь он стоит здесь, выкрашенный, в оперном наряде, с фальшивыми драгоценностями – и вынужден играть роль шута в главном Доме моды Парижа!..» Покупатели теснились на лестницах, ошеломленные при виде этого херувима, который обнимал здоровенного розового медведя и плакал безутешными слезами… Впоследствии молодой человек вбил себе в голову, что сам станет украшением витрины, задрапировался в разноцветные ткани и неподвижно, как Будда, сидел за стеклом. Люди толпились, чтобы посмотреть на невиданное представление, и это так всех забавляло, что понадобился не один час, чтобы уговорить их разойтись. Благодаря духам «Шокинг» Скиап начала новое дело, а когда наступили тяжелые времена, духи помогли ей остаться на плаву. Флаконами с распылителем мы заполонили золотую клетку, и, поднимаясь по лестнице, люди останавливались подушиться. Бебе Берар обожал, чтобы ему опрыскивали духами бороду до тех пор, пока духи не потекут по его разорванной рубашке на маленькую собачку, которую он держал в руках. Мари-Луиз Буске, остроумная хозяйка одного из последних парижских салонов, приподнимала платье и опрыскивала свою нижнюю юбку.

Ко мне часто приходил Дали. Мы вместе создали пальто с множеством карманов по одной из его знаменитых картин. Черная шляпа в форме башмака с фетровым каблуком, торчавшая как маленькая колонна, – еще одно наше совместное произведение. Моя знакомая мадам Реджиналд Феллоуз (для друзей Дейзи) всегда одевалась безупречно и, когда появился последний крик моды, тут же его освоила. Не пропустила она и другую мою шляпу, похожую на баранью отбивную, с белым тюлем на конце «косточки». Именно «баранья отбивная» больше чем что-нибудь другое упрочила репутацию Скиап как эксцентричного модельера. Дейзи носила ее не моргнув глазом, и некоторые хроникеры никак не могли об этом забыть. Время от времени, испытывая желание пустить стрелу в сторону Скиап, снова упоминали об «отбивной»: вот, мол, доказательство так называемой сложности, которую она вносит в свои туалеты. Все остальное, что внесло вклад в становление ее Дома моды, при этом забывалось.

Знаменитая шляпка Скиапарелли в виде дамской туфельки, созданная по дизайну Сальвадора Дали, 1937

Жан Кокто сделал для меня рисунки голов. Некоторые я воспроизвела на спине вечерних манто, а одну, с длинными желтыми волосами, доходящими до талии, на костюме из серого полотна. Мы часто с ним виделись. Он уже попробовал себя в кино, в сюрреалистическом фильме «Смерть поэта» с оператором Манном Реем. Фильм имел успех у поклонников авангарда, но публика его не оценила: это что-то совсем не похожее на тогдашние произведения Кокто. Казавшийся воплощением духовности, в разговоре он поражал собеседников меткими и точными аргументами. Однако в последнее время он сильно изменился. Его произведения продолжают быть выдающимися, но он уже учитывал мнение рядовых людей.

Я вовсе не собираюсь выступать с критикой, просто хочу подчеркнуть, что Кокто быстро понял: чтобы преуспеть, приходится допустить существование посредственности. Несмотря на застежки-молнии, «королева-пуговица» продолжала царить у нас. Использовались самые невероятные предметы: животные, перья, карикатуры, весы для писем, цепочки, замки, прищепки, леденцы… Какие-то были деревянными, другие – из пластмассы, но ни один не похож на пуговицу. В то же время наши оригинальные украшения, эмалевые колье в виде плюща, продавались с рекордной скоростью, как и первые браслеты и серьги из плексигласа. Нарисовали их люди удивительного таланта; один из них – Жан Клеман, гениальный в своем деле, настоящий французский ремесленник, он работал с таким пылом, что это уже походило на фанатизм. Он появился у нас в последний момент, когда мы уже потеряли всякую надежду найти что-нибудь еще, чем скреплять одежду. Торжествующая улыбка освещала его лицо, когда Жан опустошал свои карманы, помещая все содержимое мне на колени и с тревогой ожидая моей похвалы. Когда ему нечего было делать, он изобретал всяческие странные механические штучки, например значки, мы их носили на отворотах, и они светились ночью. Поэт Луи Арагон и его жена Эльза Триоле нарисовали бусы, напоминавшие таблетки аспирина. Теперь мне делает пуговицы двоюродный правнук Виктора Гюго.

Костюм Скиапарелли по дизайну Жана Кокто, 1937

Мы много работали, но так же много и развлекались. Коллекции следовали одна за другой, каждая была посвящена определенной теме.

Марлен Дитрих в вечернем платье от Скиапарелли, ок. 1930

В «языческой» коллекции женщины выглядели так, будто сошли с полотен Боттичелли, в венках, с лепестками изысканных цветов, вышитых на классических платьях, длинных и обволакивающих. Была коллекция «астрологических» платьев с гороскопами, звездами, луной и солнцем, повсюду проникавшими своими дрожащими лучами. Самая бурная и смелая коллекция посвящалась цирку Барнума, когда Бейли, Грок и Фрателлини в бешеной сарабанде запускались по заслуживающим уважения салонам, импозантным лестницам, через окна и наружу… Оттиски клоунов, слонов, лошадей появились на одежде с надписью «Осторожно – окрашено!». Вместо сумок – шары, вместо перчаток – гетры, вместо шляп – рожки с мороженым, дрессированные собаки, ученые обезьяны… Все эти знамения времени принимались с энтузиазмом. Никто и не думал ворчать, как-нибудь вроде: «И кто это станет носить?!» Удивительно, что Скиап не потеряла ни одной из своих богатых и благонравных клиенток с консервативным вкусом, но завоевала новых; среди которых, конечно, были все звезды. Марлен Дитрих, примеряя шляпки, сидела в своей знаменитой позе со скрещенными ногами и вечной сигаретой, как в фильме и как никто, кроме нее, не умел… Клодетт Кольбер проказливо подмигивала. Норма Ширер, имя говорит само за себя. Мерль Оберон, надушенная как царица Савская. Лорен Богарт с аристократическим лицом и бруклинской лексикой произносила длинное и глубокое «Бонжу-у-у-ур!», звучавшее как высокая нота… Гэри Купер, застенчивый, с глазами цвета морской волны, следовал за своей последней победой. Мишель Морган только что вышла из закутка консьержки, своей матери. Аннабела с видом мальчика-подростка играла взрослую женщину в фильме Рене Клера. Симоне Симон разрывалась надвое перед примерщицей платья, которое не хотела носить, вопреки желанию Сашá Гитри. Констанс Беннет, преображенная в лисицу – столько лисиц крутилось вокруг нее. Приходили еще Глория Свенсон и Сесиль Сорель.

Джоан Фонтен и Норма Ширер в фильме «Женщины»

В противоположность Мей Уэст, Сесиль Сорель дала нашему персоналу представление о своей жизни. Она не просто вошла, а совершила выход, похожая одновременно на Атоса, Портоса, д’Артаньяна, Селимену, Нику Самофракийскую и Безумную из Шайо[99]Персонаж пьесы Ж. Жироду «Безумная из Шайо», вышедшая из ума графиня Аурелия.
, создав из самой себя целый кортеж. Ей предстояло появиться на конкурсе элегантных автомобилей, и она заказала длинный красный плащ. Мы сделали ей такой, что он волочился по полу, но Сесиль сочла его недостаточно длинным – нужно было длиннее и длиннее… Мы подумали, что она будет представлять «Роллс-Ройс» или «Изотта-Фраскини». Наконец плащ удовлетворил ее желаниям, испробовать его она решила на Вандомской площади, мы все бросились к окнам посмотреть. Сесиль царственно проникла в малюсенький открытый «ситроен», встала сзади, приняла позу как можно более в духе «Комеди Франсез» и жестом дала понять шоферу, чтобы ехал. Отважная маленькая машинка принялась крутиться вокруг площади, в то время как Сесиль Сорель оставалась стоять, а плащ развевался у нее за спиной, как огромное знамя. После нескольких кругов она вылезла из автомобиля, закинув за руку шлейф. Если бы присуждался приз, она бы его получила!

Тем временем невидимая маркиза, с которой я заключала арендный договор, решила, что я превратила свою квартиру в слишком уж комфортабельное и красивое жилье, чтобы позволить мне в нем жить, и потребовала расторжения договора. Это было тем более огорчительно, что в тот период у меня было столько дел, что я практически не могла искать что-нибудь другое. Однако новый кров неожиданно быстро нашелся – особняк на улице Бери, выходивший во двор. Он мне понравился с первого взгляда, и я сразу почувствовала – это мое. Да и номер его, пожалуй, принесет удачу – 22, две двойки, в сумме дают 4, мое любимое число.

Глория Свенсон, 1930-е годы

Свернув с одной из самых фешенебельных улиц Парижа, попадаешь во двор и обнаруживаешь старенький дом, но не совсем уж развалюху. В самом центре Парижа, города гаражей, баров, граммофонов и ночных кабаре, почти в полной тишине прячется провинциальный сад с темной зеленью. Сюда прилетают купаться и отдыхать все птицы квартала, голуби и голубки, затерянные в пыли и шуме. Совсем рядом бельгийское посольство, и дом соединен с ним тайным ходом. Когда-то в этом доме жила принцесса Матильда, племянница Наполеона, кузина Наполеона III; намного позже я не без удивления узнала, что она моя родственница, очень-очень дальняя. Дом был не слишком дорогой, но все-таки экстравагантный. Я купила его сразу, заключив в кои-то веки сделку, сочетавшую любовь и выгоду. Это место встречи Бальзака, Золя, Пруста и Флобера, большого друга принцессы Матильды.

Виконтесса Бенуа д'Ази в образе Венеры. Работа графа Этьена Бомона, 1935

В недавнее время он принадлежал семье банкиров и приютил их родственницу, тетушку Малле. Парализованная старушка жила в комнате, которую я выбрала для себя, к ней примыкала большая терраса, выходившая в сад. Крутая железная лестница вела вниз, я заставила ее переставить из-за кошек. Старый друг прежней владелицы часто наносил ей визиты и пел для нее под аккомпанемент гитары. Лиз Деарм, написавшая восхитительную статью о моем доме, окрестила его «домом внезапной любви». Все, что я туда поместила, расставила с любовью, в своих путешествиях и загородных прогулках находила множество сокровищ. Однако передвигаться по улицам Парижа, рассматривая витрины антикваров, стало слишком уж опасно для моего счета в банке, и я купила автомобиль. Из экономии!

Эльза Скиапарелли в пиджаке цвета «шокинг», 1937. Фото Джона Филлипса

Вообще-то, я никогда не покупала ни одного предмета из-за его денежной стоимости или по причине древности. Вот дом и поет вам с чувством самозабвения, охватывает вас своими руками, обнимает, и любой, кто приходит в гости, не хочет отсюда уходить. Жан Франк и Жансен были так добры, что оказали Скиап помощь, хотя иногда их приводила в недоумение нетрадиционная обстановка дома. Она много раз опрокидывала их принципы, усвоенные вместе с профессией декораторов. Так, у Жана Франка вызвало недовольство известие, что гобелены Буше в китайском стиле собираются повесить в библиотеке: он ненавидел гобелены, как и я, но эти-то были совсем другими, и я настояла, чтобы установили книжные полки, сделанные в китайском стиле. Внезапно Жан Франк вдохновился настолько, что нарисовал пространство между гобеленами, чтобы создать впечатление, что они соединяются: посреди симфонии красок персонажи улыбались, пели, танцевали, играли на воображаемых инструментах, снабженных маленькими колокольчиками. Это помещение принесло Скиап больше удовольствия, чем все другие, где я жила. Иногда она назначала себе свидание, чтобы провести вечер в одиночестве и ничего не делать, отдыхала среди друзей, с улыбкой взиравших на меня с фотографий на пианино, в окружении любимых картин, расположенных где угодно – на полу, на стульях, – прислоненных к старинным китайским бронзам, и много-много книг.

В доме Эльзы Скиапарелли

В одном углу дивана никто не имел права сидеть, кроме меня. Этот диван мне приснился, и я заказала его таким, каким увидела во сне. Он имел форму пианино и был обтянут красным, на нем могли вытянуться два человека лицом к лицу, а посередине помещался поднос.

Ванная комната была огромная и комфортабельная, как будуар; спальня – маленькая и очень простая. Но изюминкой дома стал бар внизу, рядом с кухней, где обычно принимали пищу, со стойкой, обитой цинком, деревянным столом и афишами 1900 года. В баре я принимала невероятное число светских знаменитостей. Когда кого-нибудь приглашали на обед, почти всегда спрашивали: «Надеюсь, это будет в баре?»

Определенно есть что-то психологически заманчивое в том, чтобы иметь хорошую посуду, тонкое столовое белье и хорошую еду… в погребе. Мы принимаем пищу повсюду: в доме, библиотеке, салоне, ванной комнате, саду… Лишь торжественные обеды проходят в столовой. Немногие могут удержаться от восторженного восклицания, когда открывается дверь и появляются золотые тарелки и салфетки. На самом деле тарелки сделаны из позолоченного серебра Викторианской эпохи, а посуда куплена во время прогулок по деревням Англии, в антикварных магазинах, которые Скиап обожает. Стаканы разного размера и цвета, а салфетки, розовые и желтые, вышивали золотом бедуинские женщины. Цветов никогда не бывает; и роскошь заключена в неожиданном цвете и расположении предметов. Не обязательно тратить миллионы, чтобы сделать стол ослепительным.

При входе в дом под стеклянной крышей стоят на часах два деревянных персонажа – г-н и г-жа Сатана. Я встретила их в Эдинбурге во время турне по Шотландии. Злые, загадочные, они выделялись среди остального в старом, темном магазинчике. Скиап купила сначала г-жу Сатану и увезла в свою резиденцию в Лондоне. Два года спустя, снова приезжая в Эдинбург, она заметила перед тем же магазином г-на Сатану, дрожащего от холода посреди того, что шотландцы называют туманом, а мы – дождем. Бедный старик, рожденный в Венеции, имел такой грустный вид, так промерз на улице, что я, охваченная жалостью, приобрела его за полцены, уплаченной за жену, и провела таким образом самих шотландцев.

Господин и госпожа Сатана у дома Эльзы Скиапарелли

Теперь они выглядят счастливыми здесь, на улице Бери, и приветствуют гостей загадочной улыбкой и пронзительными взглядами: она – вздернув бюст, с поднятой рукой, как бы о чем-то предупреждая; он же, с бородкой клинышком и рожками, тоже поднял руку. Обе фигуры изогнуты в форме буквы «S», а вместо ног у них копытца. Как в фонтан Треви в Риме бросают монету, в руку г-ну Сатане нужно что-нибудь вложить, если хотите сюда вернуться. Большинство так и поступают.