Телефон, а не будильник. Значит — труп.

Впрочем, Смирнов не удивился. Еще ночью, сжавшись комочком под тонким одеялом, чувствуя всей кожей холодное дыхание первых заморозков, он знал, что утром произойдет что-то страшное и гадкое. Ледяной воздух далекого глухого леса не давал ему согреться; запахи прелой листвы и тины, шорох поникшей травы, хруст веток мешали уснуть. Крик внезапно застигнутой птицы врывался в его дремы, тревожил, звал на помощь. Смирнов не хотел идти, он стонал, ворочался, подтягивал колени к животу, но что-то неизбежное уже шумело, грохотало, накатывалось…

Он поежился, пнул носком ботинка склеившиеся желтые листья. Девушку нашли рыбаки. «Как всей да, — вяло подумал Смирнов. — Если бы не рыбаки, наши реки были бы полны рассыпавшимися скелетами, неопознанными трупами, объеденными голодными зубастыми рыбами. В отделениях висели бы бесконечные списки пропавших без вести, люди приносили бы к рекам погребальные венки, а рыбы вырастали бы огромными и жирными, они выпрыгивали бы из воды…» Мысль была настолько омерзительна, что Смирнов решил ее не додумывать.

А труп его встревожил. Располосованное белое тело с узкими провалами темной плоти не нравилось Смирнову. Золотистые волосы смешались с листьями, испачканные в грязи и тине руки словно пытались врасти в землю. Тело хотело остаться в этой желтоватой от глины почве, прорасти корнями-пальцами, уйти в темноту кротовьих нор. Оно не хотело в морг.

— Поверить не могу, есть документы! — раздался над ухом довольный голос опера. Следователь прокуратуры Анатолий Смирнов вздрогнул, поморгал и сделал вдумчивое лицо. — На ней была маленькая жилетка с карманом, а в ней — пропуск в институт. Фамилия, имя. Малова Елена. Не помню такой среди потеряшек.

— Да, — согласился со всем сразу Смирнов, — Надо съездить, поговорить.

— Не раньше чем завтра, — развел руками опер, — Ты ж знаешь…

— Да, — хотя он не знал. — Ладно, давай сюда. Я сам поеду.

Направляясь к теплой, старательно пыхтевшей мотором машине, Смирнов обернулся. Река темной блестящей лентой уходила от невысокого берега с мертвой, зверски зарезанной Еленой вправо и влево. Вправо — к жилым кварталам города Москвы. Влево — к далекому глухому лесу.

— Значит, вы пошли в казино. Дальше? Рассказывайте, рассказывайте.

Девушка всхлипнула.

Рассказывать было особо нечего. Сэкономив правдами и неправдами долларов по сто, они с Леной Маловой ходили по субботам в казино. Да, в одно и то же, «Гранд Рояль». Потому что их там уже знали и пускали. Играли совсем чуть-чуть, в основном строили глазки и пытались познакомиться. Нет, вы не подумайте, просто где же еще иногородняя девушка может…

— Я не думаю, — сказал Смирнов и обманул. Он думал. Помимо всего прочего, он думал, что почему-то никто не идет знакомиться на стадион. Или в туристическую секцию. Хотя тоже неизвестно, кого там можно встретить.

Но все золотоволосые иногородние девушки считают, что самое лучшее место для знакомства с мужчиной — это казино. А потом их находят рыбаки.

— Вы хорошо его запомнили?

— Так. — Подружка пожала плечами. — Высокий, массивный, плечи широкие. Очень коротко стриженный, почти бритый. Одет шикарно…

— А лицо? — не выдержал Смирнов после трех минут описания костюма, рубашки, туфель и бумажника.

— Ну, — девушка замялась, — опухший он какой-то был. Один глаз вообще заплывший. Зато второй — злой такой и пронзительный, как у ме… ээ… Злой, в общем.

— Зачем же ваша подруга поехала куда-то ночью с таким красавцем? — спросил Смирнов, стараясь смотреть зло и пронзительно. — Куда, кстати, не знаете?

— Знаю! Не точно, конечно, но Леночка, — всхлип, — сказала, что проведет воскресенье в загородном доме. Еще посмеялась, что она в вечернем платье, придется раскулачить его на одежку…

— Ладно, успокойтесь. Малову не вернешь, а вот вам надо бы сделать выводы, — нудно и бессмысленно бормотал Смирнов, глядя на рыдавшую в голос девушку, — Если это все, то я, пожалуй, пойду. Телефон у вас есть, если что…

— Подождите. Еще у него была трость. Хотя вроде не хромал, — всхлип.

Зябко, сыро, тревожно. Не надо было ему ездить к этой девушке. Пусть бы опера… Желтые листья кружили у ног, как хитрые псы, заглядывали в глаза, пытаясь прочитать его мысли. И отвлекали. Как не старался Смирнов сосредоточиться, вместо логических цепочек в голове вертелись обрывки детского стишка. «Ростом высокий» — это хотя бы из описания предполагаемого убийцы. «Об одном оке» — уже бред. Ростом высокий, об одном оке. Бред.

И ведь было же чувство, что он откуда-то знал того мужчину. Неприятный тип, с таким лучше не встречаться. Бандит, наверняка. Где-то слышал он такой словесный портрет. Стишок мешал, не отвязывался. Ростом высокий, об одном оке. Плечи в пол-аршина, на голове ватина. Бабушкиным голосом. Стоп!

Смирнов остановился, замерли и листья, подняв кверху любопытные морды.

— Пошли вон! Ничего не скажу! — погрозил им следователь прокуратуры, — Но это же и есть описание убийцы! Что там дальше?

Листья не знали или не хотели говорить. А Смирнов не помнил. И, если честно, совсем не хотел вспоминать. Настолько не хотел, что у него противно сосало под ложечкой от одной мысли, что он может этого убийцу найти.

Поэтому он достал трубку и набрал бабушкин номер.

Отвратительное зрелище. Особенно гадко кровь смотрелась на стенах, как будто кто-то размахивал шлангом или душем… кровавым душем. На полу лужа, диван почернел от огромного сочного пятна. Бабушка лежала у окна, лицом вниз, на седых растрепанных волосах запеклась темная пена. Тошнотворно пахло бойней. Смирнов подошел, присел и нежно погладил свою бабулечку-роднулечку по худой спине, удивляясь где-то на задворках сознания аляповатой черно-белой кофте.

Потом в квартире появились люди. Их было много, они здоровались, фотографировали, раскрашивали столешницы и дверные ручки кисточками, добывая отпечатки. Смирнов устал и ушел в кабинет, сел в любимое кресло. Мысли путались, а перед глазами стояла забрызганная кровью стена.

— Толик, ты здесь? — В кабинет вошла сухонькая старушка в темном, волосы собраны в пучок, на носу очки в металлической оправе — Сиди, сиди. Может, чаю тебе заварить?

«Кто-то из бабушкиных подружек», — Смирнов отрицательно повертел головой. Очень знакомая, сто раз ее встречал, это точно, но не вспомнить ни имени, ни откуда она. Хотя и так понятно, что соседка: узнала и пришла. Стоявший в горле сухой ком вдруг погорячел и раздулся кверху, в глаза, выдавив жгучие слезинки.

— Судьба такая, Толечка, — вздохнула старушка — Надо справляться. Сколько власти он себе забрал, смотри-ка. А все с Леночки началось. Ты помнишь Леночку?

— Ммм, — выдавил Смирнов. Прямо сейчас он помнил только одну Леночку — Елену Малову, но вряд ли речь шла о ней.

— Надо вспомнить, — нравоучительно сказала гостья. — Надо! Ты и так слишком надолго все забыл. В секретере — в стенке секретер, знаешь? — возьмешь самодельный конверт из зеленого картона, там все. И держись, внучок. Удачи тебе.

— Спасибо… — недоумевающее пробормотал Смирнов. Теперь ему хотелось получше рассмотреть так хорошо проинформированную старушку, может, имя-фамилию вежливо узнать. Но пожилая женщина отошла к окну и с интересом рассматривала что-то во дворе.

— Голуби, — вдруг сказала она, — осень.

— Толь! — кто-то внезапно ударил следователя по плечу. Смирнов вздрогнул, повернулся. — Ты спишь, что ли? Не заболел?

Недоуменно нахмурившись, Смирнов быстро посмотрел обратно, на окно. Никого.

— Слушай, ээ, Костин, а здесь была бабулька такая? — спросил как можно небрежнее, заодно зевнув и прикрыв ладонью рот.

Но опер на небрежность не купился, хотя и второй раз про «заболел» спрашивать не стал.

— Не было бабулек. Слушай, а как ты вообще здесь оказался?

— Ну, — Смирнов скорбно покачал головой, — убитая — моя бабушка.

— Бабушка?

Интонация у опера была очень неправильной, поэтому Смирнов встал и вышел в комнату с кровью.

В белом меловом контуре лежала смутно знакомая женщина лет сорока, темные короткие волосы, пунцовая помада, пятна крови на лице и кофте.

Перерезанного горла было почти не видно. Следователь напряг мозговые извилины и внезапно выловил из них хоть какое-то настоящее воспоминание.

— Это Люба, дальняя родственница из Саратова. Или Саранска, путаю их. Она живет… жила здесь примерно с полгода, после того, как бабушка…

Ага. Умерла, а сегодня пригласила в гости на чашку чая. Но этого никому знать не надо.

— Сегодня я заехал взять некоторые вещи и обнаружил ее убитой…

— А квартира кому досталась? — виновато поинтересовался опер, изо всех сил притворяясь, что не думает ничего плохого.

— Моим родителям, — возмущенно осадил его Смирнов. — Бабушка оформила дарственную еще при жизни. Так что — никаких инсинуаций!

— Что за вещи? — продолжал выспрашивать бестактный Костин.

— Фотографии, — уверенно ответил следователь. — Так я возьму?

Опер махнул рукой, но все же поперся за Смирновым и понаблюдал, как тот открыл секретер в одной из секций массивного книжного шкафа и достал склеенный из картона зеленый конверт. Он был сделан в форме плоской коробки, а закрывался просто на клапан. Смирнов открыл конверт и не глядя вытащил старую черно-белую фотографию. Костин грустно вздохнул.

— Дело ты будешь вести?

— Не думаю. — Смирнов не хотел. У него и так было много забот. — У меня уже есть сегодня один труп, пусть кому-нибудь другому дадут.

Только на лестнице он наконец-то смог посмотреть на фотографию, которую так и нес прижатой к шершавому боку конверта.

Маленький Толя Смирнов на фоне типичной дачной веранды, застекленной небольшими прямоугольниками в рамах из деревянных реек. За спиной росли кусты, над головой наверняка пели птицы, а рядом стояла девочка, удивительно похожая на маленькую Лену Малову.

У них действительно была дача где-то под Клином, но что с ней случилось, Смирнов не помнил. Просто однажды летом они туда больше не поехали. Родители ничего не объясняли, и Толя решил, что дачу продали. Ничего особенного: через несколько лет появилась другая, гораздо ближе к Москве, которую сто лет спустя перестроили в коттедж. Про первую, клинскую, все забыли.

Но именно там была сделана старая фотография, и именно туда приезжала на лето соседская блондиночка Лена. Не из Москвы — она точно жила не в Москве. Смирнов распахнул портфель, судорожно зашуршал бумагами. Тверь. Из Твери она приезжала. И Малова — из Твери.

Забытые, вычеркнутые события вставали из глубин памяти мутными призраками. Была там какая-то история, связанная с Леночкой. Заплаканные родители, дородная тетенька в милицейской форме, ее настойчивые вопросы. Пропала девочка, кажется. Потерялась в лесу. А его, Толика, почему допрашивали?

И опять беспричинная тревога нахлынула на него ледяной волной предчувствия и страха. Под Клином такие густые, дремучие леса. Там рано темнеет, там уже первые заморозки, стылая вода в речках, золотые русалки. Там случилось что-то, непонятно связанное с гибелью студентки Елены Маловой. Смирнов вздохнул. Надо было ехать, поднимать архивы, пока рабочий день не закончился.

После часа скитаний по пыльным коридорам Смирнов получил вожделенную кремовую папку с веревочками и стул в так называемой «комнате для работы».

То, что пропавшую девочку звали Леной Маловой, он уже знал. Как и то, что ее не нашли.

Про совпадение имени и фамилии он старался не думать, вчитывался в пожелтевшие страницы, искал. Постепенно факты из протоколов складывались в единую картину, и становилось понятно, какую роль в этом деле сыграл маленький Смирнов.

В конце дачного сезона Лена и Толя пошли погулять в лес. То ли кто-то надоумил, то ли сами решили собрать ягод-грибов, но к вечеру дети домой не вернулись. На следующий день недалеко от поселка нашли Толика — грязного, перепуганного, в слезах. На вопросы он не отвечал, молчал или плакал. Лену так и не нашли.

Кроме этих печальных, но простых сведений, в деле было и кое-что оригинальное. Во-первых — и этот факт как раз стал причиной бесконечных вопросов тетеньки в форме — из коллекции Лениного дедушки пропал нож. Действительно необычный: длинный, но очень узкий, как заточка, с изящной, инкрустированной стеклянными кабошонами рукояткой. В деле был рисунок, и Смирнов вертел его то так, то этак, пытаясь что-то вспомнить. Ничего не получалось. Но интерес следователя был понятен: ведь ни ножа, ни девочки не нашли.

Второй странностью было заключение детского психиатра: Толя пережил сильнейшее потрясение. Заблудиться в лесу, потерять там подружку, бродить всю ночь, плача и зовя на помощь, или задремать под кустом, дрожа от страха и холода, — всего этого, по мнению специалиста, было недостаточно. Шок, который испытал мальчик, равнялся шоку от падения, например, кометы прямо ему на голову. Смирнов добросовестно порылся в памяти и пожал плечами: никакого шока он не помнил. Он вообще не помнил себя в этой истории.

Поэтому, перед тем как вернуть дело архивариусу, следователь аккуратно переписал адрес своей бывшей дачи на бумажку, неведомо как затесавшуюся в дело. Оборванную наискосок страницу детской книжки.

На платформе было пустынно, только ветер гонял по сырому цементу желтые листья. Смирнов проводил взглядом электричку и огляделся.

Вечерело. Серый холодный туман подымался рваными клочьями из низин, полз по мокрым склонам холмов. Смирнов помнил эти холмы, и тропинки, и старые черные ели справа от дороги. Это была странная память — память тела, бегавших здесь детских ног, срывавших лопухи и шишки рук. Его тело, давно выросшее и изменившееся, узнавало это место… и боялось его. До дрожи в коленках.

Следователь вздохнул, разглядывая чьи-то когтистые лапы, поверх которых был записан адрес. «Сказочное чудовище… славянская мифология». Он и так знал, где находился поселок, но шестое чувство подсказывало, что идти надо было не туда. Разгадка, с которой ему так не хотелось встречаться, была в другом месте.

Там, где страшнее всего.

За черными елями.

Не задумываясь, насколько нелепа эта вечерняя экскурсия горожанина по проселочной дороге и через лес, Смирнов побрел вперед, меся коричневую грязь кожаными туфлями.

— Ростом высокий, об одном оке,

В плечах пол-аршина, на голове щетина,

На клюку опирается, сам страшно ухмыляется… — машинально бормотал Смирнов, продираясь сквозь ельник. — Ростом высокий, об одном оке… Да кто же, черт побери?

Внезапно лес кончился. Перед следователем лежала заповедная поляна с травой выше колена, обрамленная черными высоченными елями. Посреди поляны стояло изогнутое, как арка, дерево с опущенными до земли ветвями.

— Ростом высокий… — Смирнов положил ладонь на сердце и прижал, чтобы не вырвалось на волю. Раньше времени, — Так кто же? КТО???

— Кто-о? — застонал ветер.

— Кто-о? — эхом откликнулись ели.

— Кто-о? — зарыдали мокрые травы, склоняясь до земли.

— Высокий… око… — вспоминал Смирнов. Внезапно словно молния мелькнула перед глазами: маленькая девочка шепчет ему на ухо. «Там живет чудовище, и его зовут… Вер!»

— Вер!..

— Вер!.. — замерев, повторили деревья и травы.

«Его зовут Верлиока!»

— Верлиока! — выпрямившись и отбросив портфель, закричал Смирнов.

— Вот он я!

И веря, и не веря, Смирнов смотрел на появившегося монстра. Громадный циклоп с лысым черепом и длинными, до земли, руками стоял всего в нескольких метрах от него, щерил кровавую пасть и буравил следователя острыми глазами.

— Хорошо, что ты пришел, — лающим голосом проговорил он — Значит, вспомнил меня?

Да, вспомнил. До липкого ледяного пота на ладонях, в подмышках, до сосущего червяка в животе. До окаменевших, неподвижных ног.

Маленькая девочка с золотыми кудрями шепчет на ухо: «Там живет чудовище, и зовут его Верлиока. Но ты не бойся, у моего дедушки есть волшебный нож, который убивает чудовищ. Надо вонзить его прямо в сердце. Пойдем?»

Он вспомнил.

Они стоят на поляне, взявшись за руки, а Верлиока идет им навстречу. Эта пасть, эти зубы, ухмылка. Лена шагает вперед и замахивается ножом, но чудовище просто опускает на нее руку. Нож отлетает в сторону, а трава внезапно становится красной… Толя бежит, бежит прочь.

Он вспомнил.

— Теперь твоя очередь, маленький трус!

Одним толчком Верлиока повалил Смирнова на спину и тотчас же прыгнул сверху. «Да у него не руки!» — когтистая лапа располосовала щеку. Челюсти монстра вытянулись вперед, уши заострились и встали торчком. Чудовище плотоядно щелкнуло острыми зубами у самого лица следователя. Извернувшись, он выкатился из-под омерзительной туши и вскочил на ноги.

— Что же ты за дрянь?!

— Я — Верлиока! — захохотал оборотень, прыгая вперед.

Смирнов снова оказался на земле. Ноги путались в траве, левую руку монстр впечатал в грязь обеими лапами. Сопротивляться не было сил.

— Волшебный нож, — прошептал совсем рядом детский голосок — Волшебный нож.

Правая рука Смирнова нащупала под травой что-то холодное, металлическое. Сжав пальцы, следователь почувствовал неровности кабошонов, отчаянно дернул кверху. В руке у него был нож!

— Надо вонзить его прямо в сердце! — сказала девочка.

— С тебя должок! — смрадно выдохнул Верлиока, вывалив из пасти черный язык.

— Получи! — одним ударом Смирнов всадил сверкающее длинное лезвие в самую середину волосатой звериной груди.

На платформе было пустынно. Смирнов огляделся. Как его сюда занесло? И вышел почему-то здесь, на полустанке. Покопался в карманах, но на билете — только номер зоны и цена. Что за глупость? Определенно, ему пора отдохнуть. Следователь скатал билет в шарик и щелчком отправил в пожухлую траву за платформой, следом — непонятную бумажку, обрывок цветной страницы из детской книжки. Угрюмо ссутулившись, побрел было к переходу на другую сторону станции, когда вдруг заметил на скамейке маленькую девочку.

— Привет! — от неожиданности поздоровался он, — Ты почему одна?

— Сейчас мама придет, — Она была белокурой и голубоглазой, как одна его знакомая из далекого детства. Ленка Малова. Тоже тихая, но бесстрашная. Смирнов невольно усмехнулся. Сам-то он всегда считался трусом, а вон как дело повернулось — подался в следователи. А Ленка — наоборот, выучилась на дизайнера, теперь сидит в удобном кресле и теплом офисе…

— Ты осторожней, пока одна, — наказал он девочке, — Ну, пока! Тебя как зовут-то?

— Леночка, — прошептала она, глядя в спину уходившему Смирнову.