Алмазы Селона

Скидневская Ирина

На таинственной планете Селон обнаружено самое большое месторождение алмазов во Вселенной. Любой желающий может принять участие в конкурсе и стать обладателем весьма значительного состояния, если при этом сумеет выжить. Детектив Скальд, предпринимая отчаянные попытки защитить юную участницу, обнаруживает, что за декорациями этой смертоносной игры скрывается нечто совсем другое, нежели жестокость и алчность ее устроителей.

 

Глава первая

Отель «Отдохни!»

1

На ярко-синей подушке в кубике с хрустальными гранями, среди плавающих в воздухе цветных рыбок спала Ева. Продуманность ее позы сразу отбила у Скальда охоту любоваться столь совершенным по дизайну телом, хотя рыбки, привлекая внимание, и прикасались осторожно к нежной щеке, изгибу талии, ступне и темным волосам, живописно рассыпанным по стыдливо прижатым к груди коленям.

Почувствовав чужое присутствие, дива повела загорелым плечиком, тепло и бархатисто сиявшим в полумраке, — прозрачный куб плавно раздвинулся, расширив свое чудно организованное пространство. Подушка тоже странным образом увеличилась. Скальд заинтересованно уставился на нее, даже обошел куб со всех сторон, размышляя о механизме совершенной трансформации. Прелестница лениво переменила позу, отодвинувшись в глубину необычной спальни.

Скальд легонько постучал по стеклу. Глаза у девчонки оказались голубыми и без намека на сонливость. Скальд доверительно объяснил ей свою главную тоску:

— Скучно. Надоело.

Для доходчивости показал на пальцах, жестикулируя, будто глухонемой, снова повторил. Она поняла. Равнодушно прикрыв глаза, погрузилась в ненастоящий сон. Интрига не завязывалась. Больше ничего не произошло.

— Самое интересное — подушка, — резюмировал разочарованный Скальд. — Подушка, подушка… Как это они, черт возьми?

Он двинулся по ярко освещенному коридору, наугад выбрал новую дверь, но тут же выскочил и подпер дверь плечом. С диким ревом что-то в нее тяжело ударило. Дверь подалась, в щель протиснулась огромная тигриная лапа. Скальд рычал не хуже тигра и, обливаясь потом, прикидывал, успеет ли добежать до следующей комнаты.

— А если отпустить? — раздался сзади чей-то раскатистый баритон.

Скальд скосил глаза. Высокий плотный мужчина лет сорока в просторной фольклорной куртке энергично щелкал зажигалкой прямо у него за спиной.

— Обрежьте у сигары кончик, — тяжело дыша, сказал Скальд. — И отойдите! Вы мне пиджак сожжете! Или встреча с пироманьяком входит в программу?

Мужчина засмеялся. Его серые, слегка осоловелые глаза превратились в узкие щелки.

— Давно так стоите? Живот надорвете. Ну-ка. — Он приложил наконец разожженную сигару к тигриной лапе. Раздался рев, и лапа исчезла. — Вот и все.

Скальд осторожно потянул дверь — она была прочно заперта. Совершенно обессилевший, он прислонился к косяку. Незнакомец заглянул ему в глаза. Подстриженные, как у одного известного актера, в кружок светлые волосы придавали его обаятельному гладко выбритому лицу забавный вид.

— Откуда бредете?

— Смотрел, как с галереи сбрасывают шары на головы прохожим.

От добродушного смеха у мужчины в ухе запрыгала серьга-якорь со звездочками алмазов на остриях лап.

— Сами пробовали?

— Н-нет. Один шар упал на голову мужчине, превратился в медузу и облепил бедняге голову, он не мог ее отодрать.

— Ну, не женщине же. И потом, им за это платят.

— Вам это кажется смешным?

— Мне смешна ваша реакция. — Мужчина протянул Скальду руку. — Ион. Вы давно на Имбре?

— Скальд. Два дня. Вы не знаете, как они увеличили подушку?

— Да бросьте вы, — пробормотал Ион, борясь с зевотой. — И охота вам?

— Только что я посетил аквапарк на сотом этаже. Смотрел, как акулы пытаются съесть человека в полипластовом скафандре. Они его мусолили все по очереди, а человек кричал. Самая крупная акула едва его не заглотила, пришлось спасать.

— Человека?

— Акулу, она подавилась. Это тоже смешно? Две дамы упали в обморок.

— Вам не угодишь, — усмехнулся Ион. — А дамы получили то, что хотели. По-моему, аттракцион неплох. По крайней мере остроумнее, чем тигр, который хотел вас сожрать.

— Ну, как бы он меня сожрал? Я боялся, что облепит, как того мужчину. Тигр-то был ненастоящий. Так, пощекотать нервы.

— Отнюдь.

— Что?! А вы откуда знаете?

Ион показал на табличку над дверью.

— Вас что, не ознакомили с правилами? Этот треугольник означает настоящую, а не поддельную опасность. А я подумал — вот так храбрец.

— Мне что-то говорили… но, честное слово, я так устал после перелета…

Ион понимающе кивнул.

— Будьте внимательнее.

— Все, как везде, с небольшими вариациями, — пожаловался Скальд. — В одном отеле на голову бросают шары, в другом — тухлые тыквы. В одном русалки утаскивают вас в подводное царство, в другом под вами проваливается пол и вы оказываетесь в яме со змеями или пауками. Один раз орал до посинения, весь покрылся волдырями. Потом выяснилось, что отказала связь.

— Да, противно чувствовать себя обманутым. Почему вы не уедете?

Скальд махнул рукой:

— Везде одно и то же. «Сеть самых лучших в секторе отелей „Отдохни“ ждет вас!»

В самом просторном холле этажа наблюдалось скопление бурно веселящегося народа. Скальд хотел улизнуть, но Ион крепко взял его под локоть.

— Ну уж нет, господин хороший. Вы жаждете развлечений и тут же бежите их. Это противно человеческой психике. Вперед. И нечего смотреть на меня так жалобно.

Они протиснулись к возвышению, где ведущий торжественно объявлял итоги одного «многолетнего конкурса», проведенного в освоенном галактическом пространстве. На такие дорогостоящие проекты руководство развлекательного комплекса, с целью привлечения клиентов, никогда не жалело денег.

— Итак, господа, перед вами самое грациозное, самое прекрасное и совершенное существо во Вселенной! Вы — а не мы! — решали, кто это. Результаты опроса потрясающи!

Скальда немного взбодрили многоцветная голографическая феерия на сцене и шквал аплодисментов. Он тоже принялся аплодировать. Ведущий попросил полной тишины, и появилась ОНА.

Во взгляде ее изумительных зеленых глаз светилось чувство превосходства. Как всякая красавица, знающая себе цену, она благосклонно внимала восхищенным перешептываниям. Весь ее вид говорил о независимом и гордом характере.

— Вот это красавица, не чета той, — с довольным видом прошептал Скальд, вспомнив девушку в кубике. — Совершенство во плоти! А хвост — просто произведение искусства. — Он нырнул в толпу, пробираясь к выходу из холла. Ион где-то отстал. — Кошка — подушка, подушка — кошка…

Лифтер проворно открыл перед ним двери лифта. Скальд строго взглянул на него:

— Нет, вы знаете, все-таки кошка покруче подушки. Без всякого сомнения.

2

Он остановился у двери сорок четвертого номера на сорок четвертом этаже — давняя страсть к одинаковым цифрам — и прислушался. Потом осторожно снял туфлю, ввалился в номер и в полной темноте принялся бешено хлопать туфлей по полу. Когда сработали световые сенсоры, оказалось, что на нежно-зеленом ковре, которым был устлан номер, никого нет. Скальд встал на четвереньки и заглянул под диван.

— Это потому что дверь открывается слишком медленно! — с вызовом крикнул он в пустоту. — А то бы я вас! Опять сожрали мыло?! — Ответом ему была тишина. Недовольно бурча, Скальд ослабил узел галстука и прилег на диван.

Он не любил большие номера, всегда выбирал статичные, без возможности трансформации комнат, уютные и обязательно солнечные апартаменты. Единственное, что он любил менять в номере каждый день, — это портьеры.

Запищал автосекретарь — не терпелось доложиться о поступивших звонках.

— Валяй, — согласился Скальд.

— Просьба о прямом аудиоконтакте, детектив.

— Что такое?

Раздался женский голос:

— Позвони.

— А-а… Следующий звонок.

— Судя по характеру сообщения, просят сочувствия, или сострадания, что является одним и тем же по сути, но с небольшой разницей в оттенках…

— Само сообщение.

— «Пожалуйста, позвони…»

— Ты что, издеваешься? Дальше.

— Оскорбление. Повторение слов использовано для усиления воздействия.

— Без тебя разберемся.

— «Ты свинья. Я прождала тебя весь день, до вечера. Повторяю по слогам: „Ты — сви — нья!“

Скальд засмеялся и дважды хрюкнул.

— Что еще? Оскорбления исключить.

— Просьба о помощи! Требуется немедленное вмешательство для предотвращения несчастного случая!

— Ну-ка. Интересно.

— «Я… я погорячилась… в общем, если не позвонишь, я умру… Умру! Покончу с собой… поросенок…»

— Доведение до самоубийства карается по закону, — проскрежетал секретарь своим ставшим еще более холодным голосом.

Скальд полежал, тупо уставившись в стену.

— А кто это? Ну да. Откуда ты можешь знать? Ты ведь не Господь Бог…

— Сравнение механизма с высшим существом неэтично, — сварливо заметил секретарь. — Это свидетельствует о невысокой культуре и…

Скальд отключил его и вызвал менеджера-распорядителя, улыбчивого молодого человека в строгом черном костюме.

— Грех жаловаться на спектр развлечений в вашем отеле, господин распорядитель, но я не могу жить в таких условиях, — глядя поверх его головы, заявил детектив. — Больше не могу. Я терпел, потому что привык искать логику в событиях, какую-то линию, позитивный смысл. Но ничего этого я не вижу. Вернее то, что я вижу, меня не устраивает.

— И что же вы видите? — Менеджера всерьез заинтересовало малопонятное сообщение Скальда.

— Насмешку. Мое обычное утро: я захожу в ванную, а по зеркалу разбегаются в разные стороны чистюли. Как тараканы. Вы понимаете?

— Конечно, — улыбаясь, отозвался менеджер, видимо, не лишенный воображения. — Я вас очень хорошо понимаю, господин Икс. Очень.

— Пусть они занимаются уборкой в мое отсутствие.

— Я прослежу, господин Икс. Они будут исчезать за секунду до вашего появления.

— Они едят мыло.

— Не может быть, — недоверчиво улыбнулся менеджер.

— Может.

— Видимо, сбой в программе. Мы все отрегулируем.

— Ночью шуршат, как мыши.

— Ночью?!

— Вчера я подписывал чек и уронил ручку на пол. Тут же из-под кресла пулей вылетел чистюля. Мы с ним боролись… за ручку…

— И? — с интересом спросил менеджер. — Извините, — поправился он, встретив возмущенный взгляд Скальда.

— Он откусил половину ручки! Как голодный крокодил! Я не успел схватить его, как он уже спрятался. Ну что за свинство!

— Вам нужно было сразу вызвать меня. Это безобразие, вы совершенно правы.

— Как только я сажусь в кресло, оно без спросу начинает массаж.

— Как вы сказали? — изумился менеджер.

— Идите и попробуйте! Сядьте.

Молодой человек опасливо опустился в пододвинутое ему кресло. Скальд внимательно следил за его реакцией. Менеджер сидел немного напряженно, но, в общем, спокойно.

— Позвольте. — Не успел детектив сесть в кресло, как с воплем подскочил, будто его укололи иголкой. — Вы видели?!

— Не видел! — так же возбужденно выкрикнул менеджер. — А что там?!

Скальд ошарашенно выругался.

— Какие-то две цапки цапнули меня… сами понимаете, за что!

Менеджер с ошалелым видом ощупал сиденье и не обнаружил ничего криминального.

— Автосекретарь этот… комментирует, — кривясь, продолжал Скальд.

— Мы разберемся, уверяю вас, господин Икс…

— Немедленно. Прямо сейчас.

— Мы все исправим…

Менеджер дунул в свисток. Изо всех углов и щелей, как черные тараканы, полезли чистюли — крошечные, средние и даже крупные, размером с хороший кулак, блестящие шустрые механизмы, призванные поддерживать чистоту в отеле и кидающиеся на каждую пылинку. Скальд сел на диван и торопливо поджал ноги.

— И секретаря! — потребовал он. — А кресло?

— Я пришлю служащих, — пообещал менеджер.

Держа под мышкой говорливый аппарат, он попятился к двери, на ходу кланяясь Скальду и заверяя его в совершеннейшем своем почтении; чистюли шуршали у него под ногами, терлись друг о друга блестящими, как уголь, черными боками.

Очутившись за дверью, менеджер перевел дух и лукаво подмигнул армии проштрафившихся механизмов.

— Отличная работа, ребята. Будет что вспомнить. В первый раз такое слышу: какие-то две цапки, — он согнулся пополам, — цапнули его…

Всхлипывания распорядителя встревожили чистюль, они зашевелились, забегали по его ботинкам, слизывая невидимую пыль. Справившись с приступом смеха, распорядитель утер слезы и скомандовал:

— Под ногами не путаться, держать строй.

Он высвистел короткую трель и в превосходном настроении зашагал по коридору. Чистюли поползли за ним, на ходу выстраиваясь в длинную вихляющуюся цепочку с большими механизмами в начале и маленькими в конце. Наконец они приноровились к шагам человека и вытянулись в узкую сверкающую ленту.

Оставшись один, Скальд вздохнул с облегчением.

Радовался он недолго, потому что включился видеофон. Незнакомый мужчина, не молодой, но и не старый, сутулый, с серыми добрыми глазами, плакал и умолял о помощи, твердя через слово, что речь идет о жизни и смерти.

— Она уже улетела, господин Икс… Я больше никогда не увижу ее. — Мужчина скорбно смотрел на Скальда.

— Подождите, господин Грим, вы сказали, ей двенадцать лет. Каким образом маленькая девочка могла отправиться в путешествие без родителей — в такое путешествие?

— Мы разведены, а поскольку инициатором развода был я, исключительное право распоряжаться судьбой Анабеллы получила моя бывшая жена. Здесь такие порядки, господин Икс. Двести лет назад на Имбре губернатором была женщина, тогда они и провернули этот законопроект — эти мужененавистницы, облеченные властью.

— Вы обращались в полицию?

— А как же! В трех районах сектора. Как только я сообщал, что не имею прав на дочь, а жена в ответ на официальный запрос извещала полицию, что сама отпустила ее и дала ей право на полгода — на полгода! — мужчина застонал, — распоряжаться своей жизнью, они тут же теряли ко мне интерес. Бедная моя девочка… Хватит двух дней, чтобы ее не стало… Вы не представляете, что там за правила. Как может ребенок справиться с такой опасной ситуацией?! Да еще в период полового созревания, когда гормоны буквально корежат организм и дети становятся невменяемыми?

— Неужели в этом секторе дети могут распоряжаться собственной жизнью?

— Все благодаря комитету по защите свободы личности! «Каждый вправе поступать, как хочет, если его действия не противоречат морали. Каждый человек вправе распоряжаться своей жизнью по своему усмотрению» и прочая чушь! Человек! Но не ребенок!

— Подождите, но тогда, может быть, вы излишне драматизируете ситуацию, господин Грим? Если ваша жена сочла, что Анабеллу можно отпустить… Вообще она, — Скальд подбирал слова, — она производит впечатление нормальной женщины? Нет, ну, если отвлечься от личных обид?

— Производит, — скрипнул зубами мужчина. — Еще какое.

— Понятно. Вам известен точный адрес, по которому отправилась ваша дочь?

Грим заерзал на месте. Взгляд у него стал жалобным, как у голодной собаки.

— Я боюсь, вы мне откажете, господин детектив… Я небогатый человек… Это очень далеко…

— Где?

— В восьмом секторе…

— Как вы узнали?

— Подкупил охрану в доме Мюлли — это моя бывшая — и основательно пошарил в комнатах Анабеллы. А что я должен был делать? Девочка моя… Такая умная, тонкая… Конечно, ей не составило никакого труда выиграть конкурс. Но как она могла попасться на эту удочку? На эти дешевые россказни? Понятно, что не алмазы ее соблазнили — Мюлли вышла замуж за богача-крючкотвора, адвоката, что ли… Дочку привлекла эта легенда, девочки так склонны к романтике. Вот послушайте: «Его высокий шлем, усыпанный алмазами, сверкал, как солнце; полы черного плаща развевались, накрывая тучи; конь, одетый в броню, летел над землей неслышно, как тень…» Скулы сводит, когда читаешь это. А ведь это выдержка из рекламного проспекта конкурса!

— Стоп. Думаете, я хоть что-то понял? И перестаньте, пожалуйста, всхлипывать, меня это отвлекает.

— Извините. Все по порядку. Около ста лет назад был открыт Селон, небольшая планета, похожая на Имбру. Только в восьмом секторе. Там была приличная атмосфера, сносные климатические условия, и планету начали с энтузиазмом осваивать, тем более что были обнаружены алмазные копи, богатейшие залежи. Селон, его ядро, практически состоит из алмазов. С научной точки зрения, наверное, есть какие-то объяснения этому, мне они не интересны, — Грим все больше заводился, — да и черт с ней, с этой планетой, сгори она совсем! Так вот, оказалось, что Селон — это планета несчастий, средоточие бед людских. Ни одно начатое дело не было там закончено. Разбивались корабли, гибли поселенцы, на колонизаторов обрушились все напасти, какие только можно себе представить. Даже климат мгновенно ухудшился — едва только люди прикоснулись к этим проклятым, словно заговоренным, алмазам! — Грим закрыл лицо руками.

— У нас мало времени, — негромко напомнил Скальд.

— Селон оказался настолько твердым орешком, просто алмазным, простите за каламбур, что правительство сектора запретило освоение планеты и ограничило доступ на нее.

— То есть пребывание там невозможно?

— Возможно, если вы не будете протягивать руки к алмазам. А именно это собираются сделать Анабелла и еще несколько умников или умниц, выигравших конкурс.

— Выходит, она там будет не одна?

— Не одна, но — среди конкурентов, среди людей, явно свихнувшихся, нездоровых!

— Стремление заработать деньги — естественное желание, в котором нельзя упрекать людей. Именно потребность индивидуального человека жить лучше движет прогресс, не забывайте, — возразил Скальд.

— Да? Если у человека желание набить карманы заглушает голос разума и инстинкт самосохранения, он опасен — и для себя, и для общества. Я знаю только одно: они все там погибнут, господин Икс, — с взглядом, застывшим от горя, сказал Грим. — И моя девочка вместе с ними.

— Итак, скажите мне внятно: почему они все погибнут? — начиная нервничать, спросил Скальд.

— Потому что черный всадник охраняет свои богатства и ни за что не выпустит их из рук, — впадая в какой-то транс, медленно и горестно проговорил Грим. — Потому что его высокий шлем, усыпанный алмазами, сверкает, как солнце, полы черного плаща развеваются, накрывая тучи, а конь, одетый в броню, летит над землей неслышно, как тень…

3

Скальд достал свой кейс с компьютером, сделал запрос по Сети и получил отказ на доступ к сведениям, касающимся Селона. Данная планета находилась в частной собственности, и вся информация о ней принадлежала владельцу.

Детектив сделал обходной маневр и попросил компьютер сообщить любую официальную информацию, связанную со словом «Селон». Это был проверенный трюк. Сочетание слов «официальная информация» усыпляюще действовало на самый изощренный компьютерный ум, потому что не содержало никакого видимого подвоха. Сеть выдала то, что знала: в отеле «Отдохни!» на Имбре сейчас находится господин Регенгуж-ди-Монсараш, личный представитель владельца планеты Селон.

— Номер, в котором остановился господин Регенгуж-ди-Монсараш? — осведомился Скальд.

— Информация платная, — ответил компьютер.

Скальд перевел на счет отеля приличную сумму, которая тут же была возвращена обратно. Недолго думая, Скальд приписал к ней ноль и снова перечислил деньги.

Отель отказывался принимать их. Хмыкнув, Скальд добавил еще ноль — сумма получилась не просто приличной, а просто неприличной, но даже она не стоила информации о драгоценной персоне господина Регенгужа-ди-Монсараша и была отвергнута.

Скальд походил по номеру, размышляя, не сошли ли все в этом отеле — и он сам в том числе — с ума, потом махнул рукой и приписал четвертый ноль, увеличив, таким образом, первоначальную сумму в тысячу раз. Это сработало, мгновение спустя пришел ответ: господин Регенгуж-ди-Монсараш остановился в четырнадцатом номере на семьдесят девятом этаже.

Скальд попросил соединить его с искомым господином по очень важному и срочному делу. Вообще-то он подозревал, что ему ответят именно так, даже настраивался на отказ, чтобы заранее продумать следующий ход, но все равно почувствовал себя обманутым: господин Регенгуж-черт-ди-Монсараш находился на отдыхе и не собирался никого выслушивать, потому что его отдых — это самое важное дело, какое только может быть.

«Лучше бы ты сейчас отдыхал в яме с пауками», — подумал Скальд. Он взял кейс и покинул номер.

У номера четырнадцать на семьдесят девятом этаже стояла охрана. Два молодца оглядели Скальда с холодным безразличием.

— Мне назначена встреча, — спокойно сказал он. — Господин Регенгуж-ди-Монсараш был очень любезен…

Один из охранников переговорил по телефону. Потом взглянул на детектива и доброжелательно сказал:

— Пошел вон.

Скальд смущенно улыбнулся и развел в стороны руки — извините… Охрана расслабилась. Скальд отступил и, размахнувшись, ударил неласкового охранника кейсом в лицо. Не ожидавший нападения охранник потерял сознание и осел на пол.

— А что делать? — философски заметил детектив, ловко уворачиваясь от ударов другого секьюрити. — Любезностью на любезность.

Воспитанный в детском приюте, Скальд не чурался запрещенных приемов, и второй охранник тоже вскоре оказался на полу. В конце коридора появилась охрана отеля, отследившая эпизод по телесети — ее датчики были натыканы повсюду. Ребята на ходу засучивали рукава. Скальд мог не опасаться, что будет использовано оружие, за его применение к безоружному полагалось пожизненное заключение без права на амнистию. Но покалечить можно и голыми руками. И действия охраны будут признаны оправданными — он выступил в инциденте как агрессор.

Дверь в номер господина Регенгужа-ди-Монсараша распахнулась вовремя. Скальд не сопротивлялся, когда его схватили за шиворот и втащили внутрь, а потом в три секунды обшарили от макушки до пят. Он успел только заметить, что апартаменты были обставлены с совершенно отвратительной роскошью — чего еще можно было ожидать от господина с таким именем? В коридоре кто-то объяснялся с охраной отеля. За двустворчатой дверью, ведущей в другую комнату, громко разговаривали; наконец она плавно раздвинулась и Скальда втолкнули внутрь.

В комнате несколько мужчин и женщин сгрудились у монитора — прокручивалась запись только что случившегося. Одна из дам, вульгарно накрашенная юная особа, все время визгливо смеялась. Скальду бросился в глаза знакомый мужской затылок с волосами, остриженными в кружок, — с круглыми от удивления глазами, с дымящейся сигарой в зубах к взъерошенному Скальду повернулся Ион.

— Где этот господин, имя которого не вышепчешь с первого раза? — грубовато спросил Скальд, еще не решивший, стоит ли расслабляться.

Размалеванная девица, ростом ровно до пупа Скальду, одобрительно засмеялась — налетчик ей явно понравился. Пожилая дама в розовых кружевах недовольно поморщилась.

— Так это вы меня искали, господин Икс? А я подумал, здесь замешана ревность, — добродушно усмехнулся Ион. Красивая женщина, жеманно заглянув в глаза, прижалась к нему бедром. Он ущипнул ее за щеку и скомандовал: — Все на выход. — Номер тут же опустел. — Садитесь, Скальд. Что случилось? Почему такие сложности? Я ведь оставил вам свой номер телефона.

Скальд пошарил в карманах. Там действительно обнаружилась визитка с именем Иона Регенгужа-ди-Монсараша, написанным от руки. Скальд вспомнил только что оплаченный чек. Ион зорко наблюдал за ним.

— Неприятности?

— Да, но не у меня. Вообще-то мне показалось, что здесь был только номер телефона, без имени. Надеюсь, вы меня извините, Ион, — смущенно произнес Скальд. — Я чувствую себя неловко. Иногда не знаешь, в какие двери ломишься.

— Здорово вы их! — засмеялся Ион. — Придется сменить охрану. Эти два шкафа оказались бесполезной мебелью.

Скальд поднял вверх руки.

— Боже упаси. Я и так их побил.

— Ну хорошо, — тут же согласился Ион.

Похоже было, что этот человек всегда пребывает в превосходном настроении. Такой тип людей нравился Скальду, с ними всегда можно было договориться. Поэтому он сразу перешел к делу. Но одно только упоминание о планете Селон ввергло Иона в тоску и раздражение.

— И думать забудьте. Вы не знаете, о чем просите. Три года назад я в последний раз побывал на Селоне. Облысел, представляете? За что?! — Ион патетически возвел глаза к потолку. — Да ни за что! Без всякой видимой причины. Потом пришлось долго восстанавливать волосяной покров. А один бонза-испектор, ва-а-жная шишка, потерял глаз. Потом он предьявил нам такой счет, что мы долго смеялись. — Ион говорил, и смешно ему не было. — Лег спать нормальный, а проснулся без глаза, старый крохобор.

— Черный всадник выколол копьем?

Ион откинулся на спинку кресла.

— Вот из-за чего весь сыр-бор. Так и знал, что мне испортят вечер. Я уже понял, господин Икс, — вам скучно. Мне тоже. Но Селон не то место, где можно развлечься. Лучше пойдемте в аквапарк, там вас, как куклу, обрядят в полипластовый скафандр стоимостью в шесть тысяч кредиток — впечатляет, правда? — и я брошу вас акулам. А потом вместе посмеемся. Если, конечно, у вас от переизбытка впечатлений не случится сердечный приступ.

— Я пекусь не о себе, не о своих удовольствиях. Я не знаю, есть ли среди людей, выигравших конкурс, другие дети, но одна маленькая девочка, получившая из-за несовершенства законодательства этого сектора и легкомысленности матери излишнюю самостоятельность, уже улетела на вашу таинственную планету и может пострадать. Ее отец в страшной тревоге. Он просил меня о помощи.

— Ой, похоже, вы гуманист, господин Икс.

— А вы?

Губы Иона тронула неприятная усмешка.

— Все эти… как их… люди, прошедшие через конкурс, вполне самостоятельны. Никто их за нос не тянул на Селон. Они хотели там оказаться, и практически они уже осуществили это желание. И ваша бойкая девчонка тоже. Такая же корыстная, как и все.

— Я тоже хочу оказаться там, — спокойно сказал Скальд.

— Зачем? — Взгляд у Иона стал просто злым, но он взял себя в руки. — Хотите, я расскажу вам, в чем тут дело? Каждый год по воле владельца планеты, чьи интересы я представляю и чье имя не подлежит огласке, на Селон отправляется несколько человек, одержимых идеей вмиг разбогатеть. Их селят в пустынной местности, в замке, построенном хозяином планеты уже после того, как было запрещено освоение Селона. Замок шикарный, ничего не скажешь. Предполагалось организовать туристический бизнес. Туры для тех, кто любит риск.

— Почему именно замок, а не просто дом?

— Потому что замок как-то больше сочетается с образом всадника, одетого в доспехи. Этот всадник якобы убивает всех, кто возьмет в руки хотя бы один его алмаз.

— Так он существует или нет?

— Это все сказки. Несколько маньяков — иначе их не назовешь — собираются вместе, чтобы раздобыть алмазы. Заметьте, их не останавливает возможность летального исхода, что уже говорит о некоторой невменяемости.

— Значит, вы тоже так считаете? Я уже выслушал сегодня такую мысль, от отца девочки.

— Да любой нормальный человек так подумает. Они, эти конкурсанты-конкуренты, может, в жизни не видели столько богатства, а тут — протяни руку — и они твои, камешки, за которые им и жизнь отдать не жалко. — Ион беззвучно выругался. — Потом они всем своим и без того полусвихнувшимся сообществом окончательно сходят с ума. Трясутся над своими алмазами, прячут их по всему замку в ожидании корабля. Он должен прилететь через неделю. В результате они там друг друга, как бы это сказать помягче, убивают, и остается только Тревол.

— Кто?

— Так называют человека, который выживает в этой кутерьме. Он психологически более сильный, уверенный а главное, более хитрый.

— Значит, черного всадника не существует?

— Видите, и вас зацепил этот глупый антураж, сочиненный организаторами конкурса. Хотите мое мнение? Это пошло еще с тех времен, когда правительство, испугавшись глобальности несчастий, случившихся при начале колонизации Селона, запретило кому бы то ни было даже близко появляться там. Как вы думаете, что больше отпугнет людей? Если вы объясните им, что Селон находится в малоизученной зоне галактики, возможно, контролируемой враждебной человечеству цивилизацией — а это не исключено — или если вы сочините страшную сказку о черном всаднике на черном коне, который по ночам стучит в черный-черный замок, где стоит черный-черный гроб для всех покусившихся на его богатства? Как там выглядят эти чужаки, еще неизвестно, а раз неизвестно, значит, не страшно. А черный всадник — это родное, с детства знакомое, давящее на психику. И на какое-то время отпугнуть народ удалось. Сейчас страсти по алмазам, увы, разгорелись снова.

На лице Иона вырисовывалось отвращение. Скальд, как загипнотизированный, смотрел на мерцающую серьгу в его ухе.

— Так что не надо вмешиваться, — довольно категорично заключил Ион. Он принес из бара бутылку и разлил вино по бокалам. — Ну их. Пусть там сами с ума сходят в своем сумасшедшем замке. А мы с вами отправимся в аквапарк. Ну… За знакомство.

— А что говорит правительство?

— Что это их личное дело.

— И не проводится никакого расследования? — не поверил Скальд.

— Ввиду особенностей, связанных с расположением Селона, — это задворки освоенного пространства, а также ввиду других факторов риска, как-то: неблагоприятный угол наклона оси планеты, ацикличность магнито-лиассовых бурь… что там еще?.. нестабильность петли Цади и прочее, и прочее, — эта шайка самоубийц подписывает все необходимые документы и оказывается свободной от пут цивилизации.

— Но это полный бред. Впервые о таком слышу!

— Мы свободные люди, — равнодушно сказал Ион.

— Зачем вообще проводится конкурс?

— Что посеяли, то и жнем. Селон — слишком необычное место, необычное и недоступное. Существует некий феномен и связанные с ним легенды, которые будоражат воображение. Чтобы как-то отрегулировать поток страждущих попасть на планету, делается видимость того, что людям идут навстречу.

— Но ведь планета — частная собственность?

— Будто бы вы ни разу не вторгались на территорию чужой частной собственности, господин Икс. Кого этим остановишь? Достали они меня с этим конкурсом. Как мухи на мед, все липнут, никак не уймутся, — раздраженно пожаловался Ион. — На моей памяти он проводится уже шестой год подряд. Но про ребенка слышу впервые.

— И что же случается на планете Селон уже шестой год подряд?

Иону явно не хотелось отвечать, но он ответил:

— А кто знает? Они все возвращаются в гробах.

— Кроме Тревола?

— Да.

— А он…

— Это вне обсуждения.

— Почему?

— Это главное условие конкурса. Тот, кто оказывается Треволом, получает новое имя и новую жизнь. И его имя — старое ли, новое ли — не оглашается. Как и подробности.

— А кто занимается похоронами? Не вы?

— Что у нас, людей мало?

— Близких извещают?

— Нет, конечно.

— Я хочу, чтобы вы помогли мне оказаться там, — твердо произнес Скальд.

Ион в раздумье повертел в руках бокал, рассматривая золотистое вино на свет.

— Вам что, так много заплатили?

— Мне не платят за это дело.

— Скальд, вы мне симпатичны. Поэтому я говорю «нет».

— Я готов позабавить вас и выбить пару зубов акуле, которой понравится мой полипластовый скафандр.

— Храбрец… Вообще вы производите впечатление человека, склонного к суициду, — и к акулам вас влечет, и на Селон. Неужели жить так плохо?

— Сначала — акулы, а потом сразу — на Селон, — упрямо повторил Скальд.

— Не снимая скафандра.

— А что?

— Да нет, не бойтесь, там обычная атмосфера. Ну что мне с вами делать, Скальд?

— Когда вылет?

— Хоть когда. Учтите…

— Согласен. Я не буду привлекать никого к ответственности — в случае моей смерти. Шучу.

— И помните…

— Да не нужны мне эти алмазы!

— Все так говорят.

— Я не все.

— Уже понял. — Впервые за все время разговора в голосе Иона прозвучало одобрение. — Что ж, тогда вперед. Вы должны продержаться там только неделю, а потом мы вас заберем.

Голос у девицы был визгливо-вызывающим, но речь связной, чего Скальд вообще-то не ожидал. Она караулила детектива за поворотом коридора, как преступник жертву.

— Что он вам наговорил? — выпалила она. — С ним нельзя иметь никаких дел!

— О чем вы? — спокойно сказал Скальд.

— Я подслушивала. Как — это вам необязательно знать. Просто я уже знаю, что он разрешил вам полететь на Селон. Не делайте этого! Вы не вернетесь. Вот увидите, когда вы пойдете улаживать у юриста все формальности, он предложит, чтобы своим завещанием вы оставили все деньги ему. Это он так пошутит. Ему всегда мало тех денег, которые у него есть. Наверняка он уже навел о вас справки.

— Что-то я никак не уловлю мысль. Как вас зовут? — внимательно вглядываясь в ее раскрашенное, как у клоуна, по последней моде лицо, спросил Скальд.

— Алла. Он хитрый и жестокий! — Она сморщилась, словно собралась заплакать, и голос у нее стал не таким пронзительным. — Знаете, кому отдают алмазы, которые находят в прибывающих с Селона гробах? Ему. Всадник считает, что своей смертью они выкупили эти алмазы, и теперь камни «чистые»… Ион не гнушается брать их. Вы видели алмазы у него в ухе? Это оттуда. Ну почему он такой жадный?! И трусливый?! Непорядочный? Почему именно он? Почему все, что я так ненавижу, у него в избытке? — жалобно спрашивала девушка, словно Скальд мог разрешить ее мучительные вопросы.

— Подождите, вы знаете, в чем смысл этого конкурса? Зачем они все это проделывают? И есть ли шанс у участника выбраться оттуда живым? — торопливо спросил Скальд, оглядываясь на пустой коридор.

— Ничего не знаю… Ненавижу его, вот и все.

— Иона?

Она кивнула и ожесточенно добавила:

— Если бы можно было, убила!

— Да что вы такое говорите? — удивился Скальд. — Почему вы хотите его убить?

— Я люблю его! — Девушка зарыдала, закрыв лицо руками.

— Это веская причина…

— Не сообщайте ему, пожалуйста, что разговаривали со мной. Моя мать тоже… так ослеплена им…

Она размазала косметику по лицу, и оно сразу стало похожим на страшную и странную маску — как у злого ребенка, задумавшего недоброе. Скальд хотел еще расспросить ее, но она бросилась от него по коридору.

Ион нагнал Скальда уже у лифта.

— Что это с вами? Если бы я знал вас чуть меньше, подумал бы, что вы боитесь. На вас лица нет.

— Самое подходящее лицо для человека, который собирается подписать завещание, — буркнул Скальд.

— А если не секрет, в чью пользу оно будет составлено, господин Икс?

— Конечно, в вашу, господин Регенгуж-ди-Монсараш.

Они рассмеялись, пряча настороженные взгляды.

Уладив все формальности, связанные с отбытием на Селон, Скальд вместе с Ионом поднялись на стартовую площадку отеля, откуда модуль вознес их к пересадочной станции на орбите Имбры. Там путешественника поджидал челночный корабль. Ион распорядился, чтобы корабль с участниками конкурса, уже улетевший двое суток назад, подождал детектива в районе Большого Перекрестка — главного транспортного узла сектора.

— Я смогу познакомиться с участниками в полете? — спросил Скальд.

— По условиям конкурса они путешествуют на Селон в состоянии анабиоза. Чтобы не передрались по дороге. Вам советую сделать то же самое, ибо путь туда будет длиться три месяца: восемьдесят гиперскачков со входами и выходами из них плюс возможные пробки на шести основных магистралях.

— Нет уж! Лучше анабиоз. Лучше сладкая смерть.

— Заснете и проснетесь уже на Селоне.

— Вы летите, Ион?

— Еще чего.

— Инструкции? Напутственное слово?

— Не ссорьтесь с черным всадником. И не бейте его сильно — как мою охрану…

— А то вам придется его уволить? — Скальд прищурился. — Ладно, посмотрим на его поведение.

Ион смотрел ему вслед. Детектив шагал по широкому отсеку станции, больше напоминающему танцзал, — восьмиугольному, с зеркальными стенами. Он шел, слегка откинув назад голову с красивыми белокурыми волосами. Симпатичный и молодой. Пижонистый, в светлом костюме, отглаженном, как для свадьбы. Длинноногий, как цапля, и упрямый, как… как осел. Чего в нем больше — хитрости, ума или бесстрашия? А вдруг?.. Если все эти качества соединяются в человеке вместе, это уже не человек. Это находка.

— Тогда это находка, да, — сказал вслух Ион. — Счастливого пути, господин Икс.

4

Какое-то неудобство заставило Скальда перевернуться на спину. Воздух, пахнувший в лицо, был холодным и промозглым, пробирающим до костей. Из черных туч, несущихся по небу, сыпались редкие капли. «Это небо Селона», — вспомнил Скальд и поспешил выбраться из камеры для анабиоза, напоминающей саркофаг.

Холмистая равнина была погружена в сумрак, предшествующий сильной грозе или ночи. Низкие деревья с мелкими сиреневыми плодами гнулись под порывами ветра, черные птицы беспокойно кружили в тучах. Врастая острыми шпилями в небо, на горизонте высился черный замок. Семь высоких саркофагов вносили в открывшуюся картину диссонанс и выглядели нелепой шуткой. Их словно забыли на этой извилистой дороге среди холмов — как новую мебель, упакованную в оберточную бумагу.

Детектив надорвал на своем саркофаге обертку — камера была сделана в виде черного гроба — глухо выругался. Индикаторы реле времени на саркофагах почему-то показывали разное время. Помня рассказ Иона о непредсказуемости Селона, Скальд встревожился — запасы кислорода в камере были строго дозированы. Он немедленно нажал на одной из камер кнопку выхода из анабиоза.

Крышка саркофага плавно откинулась, выпустив клуб белесого пара. Задрав кверху подбородок, утыканный волосатыми родинками, на мягком матрасике посапывала древняя старушка с зонтиком в руках. Ее зеленое шифоновое платье было сшито неизвестно по какой старинной моде. Из-под коричневой шляпки, украшенной розочками, торчали седые букли.

Скальд сам не знал, кого он ожидал обнаружить, но вид этой бабки почему-то сразу выбил его из колеи. Он видел таких особей только в кино. Чтобы вернуться к реальности, он снова взглянул на замок и тут же получил зонтиком по голове: увидев склонившегося над собой незнакомого мужчину, очнувшаяся старушка закатила истерику.

— Вон! — испуганно завизжала она, тыча в Скальда зонтиком. — Не смей прикасаться ко мне, развратник! Блудливый кобель! Уйди, убийца!

Скальд сначала оторопел, потом начал смеяться.

— Успокойтесь, сударыня, — сказал он, примирительно поднимая руки, чтобы продемонстрировать разволновавшейся бабке свои честные намерения. — Вы на Селоне, вспомнили?

Он сделал шаг назад, но женщину это не успокоило. Слово «сударыня» разъярило ее еще больше. Она уже не кричала, а просто шипела и булькала, морщинистое лицо ее сильно покраснело. Длинные юбки платья мешали ей подняться, она билась в них, как рыба в сетях.

В другом саркофаге обнаружился светловолосый молодой человек, одетый в костюм — Скальд не сразу вспомнил это слово — пажа. Его короткие шарообразные бриджи, алую блузу с пышными рукавами, камзол из парчи и берет с пером словно только что извлекли из старинного сундука. Увидев Скальда, юноша распахнул синие глаза, обрамленные длинными ресницами, и вежливо представился:

— Тревол.

Скальд хмыкнул, назвался и перешел к следующему саркофагу. В нем лежала прекрасная темноволосая дама, одетая с королевской роскошью и осыпанная неимоверным количеством драгоценностей. Даже Скальду было ясно, что все они искусственные.

— Как вас зовут, королева? — улыбаясь, спросил он.

— Тревол, — мелодичным голосом ответила дама и легко села в саркофаге, утопая в складках пышного платья цвета молока.

— Очень хорошо, — кивнул Скальд и открыл следующую камеру.

Девочка спала тихо и мирно и в своем голубом наряде до пят была похожа на маленькую принцессу. Детектив осторожно прикоснулся к ее коротко стриженным светлым волосам; у девочки сразу дрогнули ресницы, сморщился носик.

— Мы уже на месте? — Она глубоко вздохнула, не открывая глаз.

— На месте, Анабелла. Пора вставать.

Он помог ей выбраться. Она несколько раз пристально взглянула на него, но когда он хотел заговорить с ней, отвернулась.

Настала очередь молодого высокого мужчины в костюме лесничего. Этот вскочил сам, энергично потряхивая копной темных кудрявых волос, отшвырнул лук со стрелами, зажатый в руке, и с кислым высокомерием оглядел компанию.

— Тревол. — Голос у него оказался приятным, хотя и с хрипотцой.

— Не сомневаюсь, — проронил Скальд, переходя к последнему саркофагу.

— Да оставьте вы его в покое, пусть себе спит! — раздраженно сказал лесничий, разминая ноги в грубых сапогах. Он отряхнул свои короткие, чуть ниже колен штаны и нахлобучил до бровей охотничью шапочку с пером.

— А вдруг это тоже Тревол? — без всякой иронии сказал Скальд.

Старушка дребезжащим голосом возразила:

— Тревол — это я.

— Тебе о душе пора подумать, старая клюшка, а не алмазы разыскивать, — вскользь заметил лесничий, озираясь по сторонам.

Старушка замахнулась на него зонтиком.

Из последнего саркофага поднялся седой статный мужчина с усами и бородой, как лопата. Он был похож на языческого короля из забытых сказок. Все настороженно уставились на него.

Король молча обшарил компанию своими пронзительными темными глазами, закутался в мантию и, тяжело припадая на резную трость, пошел к замку. Исподтишка посматривая друг на друга, за ним потянулись королева, лесничий, паж, потом старушка с зонтиком — каждый сам по себе.

Скальд крепко взял Анабеллу за руку. Девочка не сопротивлялась, но что-то неуловимо изменилось в ее побледневшем лице.

Мгла вокруг сгущалась. За холмами, заросшими вереском, засверкали зарницы, и глаз нельзя было отвести от этой завораживающей живописи взбунтовавшейся природы. Как предвестники грядущих несчастий, людей сопровождали черные птицы. С тревожными криками воронье перелетало с дерева на дерево, а когда Скальд со спутниками добрались до замка, расселось на башнях.

Большой холл, уставленный скульптурами бородатых воинов, вел в уютную гостиную с портретами и пейзажами на стенах. В огромной полированной столешнице черного дерева отражались огни хрустальной люстры. Замок был каким-то слишком уж новеньким, ухоженным, но тщательно стилизованным под старинный.

Словно лишившись сил или уверенности, все тихо расселись вокруг стола на стульях с высокими резными спинками. За стенами замка гроза раскола небо и обрушила на землю настоящий потоп. Здесь, внутри, было тепло и сухо. Трещали дрова в камине, на его чугунной решетке шипели искры. Воцарившееся молчание затягивалось.

— Это корни каштана, — втянув в себя воздух, вдруг сказала старушка. — Уж я-то ни с чем не спутаю этот запах. Моя бабка всегда топила корнями каштана. Говорила, это полезно для здоровья. Не удивлюсь, если здесь бродят коты. Кошечки… Кы-ы-саньки… — позвала она. — Не бывает замков без котов.

— Без привидений, — густым баритоном поправил король.

Дама в белом платье зябко ежилась, паж о чем-то размышлял. Анабелла сидела на краешке стула, спина у нее была прямой и напряженной.

— Глупо так сидеть, — пробурчал лесничий. — Ни до чего не досидимся. Надо действовать. Меня зовут Йюл.

— Анабелла, — тихо сказала девочка.

— Ронда, — отозвалась дама.

— Гиз, — представился паж.

Все посмотрели на Скальда.

— Скальд, — сказал он.

— Это что-то мифологическое? — Ронда приподняла тонкие брови. — Но все равно очень красиво.

— Тревол, — назвалась упрямая старушка.

Король промолчал. Разговор снова заглох.

— Какое сейчас время суток? — спросила Анабелла короля.

— Думаю, день. До вечера еще далеко.

— Откуда знаете? — быстро спросила старушка.

— Из источников, внушающих доверие.

— Интересно, этот день считается или нет?

Король кивнул. Это известие взволновало присутствующих, все зашевелились, лесничий, назвавшийся Йюлом, вскочил на ноги.

— Так, действуем по плану. Чего сидите, как на именинах?

— Мы делаем что хотим, — срывающимся голосом сказал красивый юноша-паж. — Не мельтешите и не мешайте нам сосредоточиться. Лично мне просто не терпится увидеть этого всадника.

— Пусть первым и идет на копи, — живо предложила старушка.

— Ты от природы такая сообразительная? — огрызнулся Йюл. — Кто знает, станет ли ему от этого хуже? А вдруг — лучше? Все сделаем, как положено. Я не позволю никому жульничать. Где кости? По правилам здесь должны быть кости.

— Чьи кости? — спросила Анабелла у Скальда.

— Есть такая игра, — пояснил тот. — Не волнуйтесь.

Йюл быстро обшарил ящики большого резного буфета и нашел запечатанный пластиковый пакетик с набором игральных костей.

— Я не хочу участвовать, — вдруг довольно твердо сказала Анабелла и высоко подняла голову. — Я передумала. Я прилетела сюда, чтобы опровергнуть эту глупую легенду о черном всаднике, а не для того, чтобы… Я хотела написать об этом книгу, но теперь хочу домой.

— Нельзя, — строго сказал король. — Игра началась.

— Пожалуйста!

— Нет.

— Вы не можете принуждать эту девочку к участию в игре, — вмешался Скальд. — Я никому не позволю ее обидеть.

— Расскажете это всаднику, — негромко, но веско произнес король.

В наступившей тишине было слышно, как трещат догорающие поленья и барабанит в окна угасающий дождь. Гроза шла на убыль.

— И когда ожидается его прибытие? — спросил Скальд.

Король с досадой поморщился.

— Все ко мне обращаются, будто я поверенный в его делах. Я такой же участник, как и вы. Я ничего не знаю о всаднике!

— Что ж вы так шутите… неосторожно?.. — слабым голосом заметил Йюл. — Все садитесь поближе. — Он раздал каждому по кубику, имитирующему кости. — У кого выпадет одно очко, первым идет за алмазами. Не будем терять время.

— Вы ошиблись. Я здесь по приглашению личного представителя хозяина, а не для участия в игре. — Скальд отодвинул свой кубик.

— Это допускается? — спросил Гиз, и все посмотрели на короля.

— Я не знаю! Я только знаю, что участников шестеро!

— Ну… Тогда, пожалуй, можно, — кивнул Йюл. — Следите, Скальд, чтобы никто не мухлевал.

— Я не понимаю этих ваших слов, — недовольно поморщилась Ронда.

— Милая, — насмешливо протянул Йюл, — у тебя еще нет алмазов. Все твои драгоценности — фальшивые. Умоляю, не веди себя, как королева.

Ронда обиженно надула губы и поправила на груди колье.

— Жаль. Оно такое тяжелое, что я подумала… И уши совсем опухли.

— Сними эти гири. Чего ты мучаешься? Так, возьмите в руки кости. Кидаем все по кругу. Первым бросил король.

— Шесть.

У сидящего рядом с ним Йюла выпало пять.

— Дайте я! — попросила Ронда, — я слишком волнуюсь. Ну вот, три. Теперь вы, Анабелла.

Девочка долго трясла кубик в руке. Он остановился рядом со Скальдом. Четыре.

— Вы заметили? — зловещим голосом произнес король. — Шесть, пять, три, четыре, сейчас Гиз выбросит два.

— Глупости, — возразила Ронда. — Случайность.

У Гиза выпало два.

— Давай, бабка, не дрейфь, — негромко сказал Йюл. Даже его проняла странная закономерность в выпадении чисел.

Старушка глубоко вздохнула и трясущейся рукой бросила кости. Кубик долго катился и постоял на ребре, прежде чем показать на своей верхней грани одну белую точку. Счастливица-старушка нервно захихикала и посмотрела в окно.

— Гроза кончилась, — сказала она. — И не смейте за мной подглядывать! Я нахожусь под защитой правил, утвержденных Учредительным комитетом!

Она передвигалась слишком быстро для женщины такого преклонного возраста, катилась с холма, как колобок. Внизу виднелись полипластовые строения копей и подъезды к руднику. Полуразрушенные кабины фуникулеров, некогда оставленные на канатной дороге над карьером, со скрипом раскачивались на ветру.

Погода наладилась, небо посветлело, капли дождя заискрились на дороге и на траве. Старушка добежала до раскрытых ворот, в которые одновременно могли въехать пять грузовиков. Там, схватившись за сердце, она постояла в некотором замешательстве.

В этом забытом богом и людьми уголке царила тишина, лишь было слышно, как где-то отдаленно каркают птицы да скрежещут канаты воздушки. С дальнего холма за ней наблюдали король без имени, девчонка, хам лесничий, бойкий юнец, вертихвостка в костюме королевы и посторонний, назвавшийся гостем хозяина. Чтобы они не заметили, что она робеет, старушка гордо задрала голову и, перешагивая через столетний хлам, решительно направилась к ближайшей бетонной коробке.

Вышла она через час, с перемазанным лицом, приятно взволнованная, как влюбленная девушка перед венчанием. Она где-то потеряла свою коричневую шляпку и обеими руками волокла по дороге большой пластиковый мешок, наполненный чем-то тяжелым. Пот струился у нее по лицу, под мышкой торчал зонтик.

Они ждали ее, усевшись на гранитные валуны, отваленные при разработке карьера. Йюл первым заметил ее и удивленно присвистнул.

— Уйдите все! — взвинченно закричала бабка. — Убийцы!

Размахивая зонтиком, она истерично кричала, что у нее больное сердце, и требовала, чтобы они ушли. В конце концов все направились к замку, постоянно оглядываясь на ее согбенную фигуру, волочащуюся по дороге.

— Черт побери, — растерянно говорил Йюл, запуская пальцы в свою кудрявую шевелюру, — неужели у нее столько алмазов? Просто не верится.

— Алмазов Селона хватит на всех. — Король отдувался и вытирал кружевным платком вспотевшее лицо.

— Это из достоверных источников?

— Абсолютно.

— Интересно, она может брать там алмазы несколько раз или это разрешено сделать только однажды? — поинтересовалась Ронда.

Король пожал плечами.

— Как вы думаете, королева, не будет нарушением правил, если я сброшу эту чертову мантию?

— А зачем сбрасывать? Она вам так идет, — кокетливо ответила Ронда. Король наклонился к ней, бормоча какие-то любезности.

Скальд с Анабеллой шли последними.

— Я хочу предупредить вас, Анабелла, — тихо и быстро говорил Скальд. — Ни при каких обстоятельствах не прикасайтесь к этим камням. Ваш отец просил меня вызволить вас отсюда, и я постараюсь это сделать, но вы должны меня слушаться. Вы поняли?

Вид у девочки стал виноватым. Она беспокойно теребила подол своего пышного голубого платья.

— Я заставила вас прилететь сюда, Скальд, простите… Папа тоже всегда просил меня слушаться, но я все равно влипла в историю.

— Не плачьте, пожалуйста. Как все получилось?

— Я узнала о конкурсе случайно. Мы шли с подругой по улице, к нам подошла незнакомая женщина и рассказала об условиях. У нее был такой доброжелательный вид… Подруга стала отговаривать меня, вернее, она сказала, что мне не стоит и пытаться.

— Вас это задело.

— Да.

— Мне бы это тоже не понравилось.

— Правда? Значит, я не такая уж непроходимая дура?

Детектив улыбнулся.

— Надежда еще есть. В чем состоял конкурс?

— Нужно было описать всадника, его появление, облик, мысли…

— Его мысли? Мысли призрака?

— Ну да. А вы считаете, у призрака не может быть никаких мыслей?

— Не знаю. Я еще никогда не был знаком с призраками. И вы написали столь выдающийся опус, что победили.

— Да, увы, — вздохнула Анабелла. — А потом… Успех вдохновляет. Но и ослепляет. Вы меня понимаете? Просто какое-то затмение нашло. А уж когда мама отпустила меня, я вообще возгордилась. Тщеславие — это порок. Папа всегда так говорил.

— А о чем думал ваш всадник, простите? Тот, мысли которого вы выдумали?

Девочка оглянулась на старушку с мешком, изнемогающую под тяжестью обретенных богатств.

— О том, как противны люди, поклоняющиеся золотому тельцу, озабоченные только тем, как обогатиться, — горячо сказала она. — Они не знают, что такое настоящие чувства — любовь, дружба, верность! Они мне, то есть ему омерзительны, понимаете? Настолько омерзительны, что…

Она испуганно взглянула на Скальда.

— …что их не жалко и убить?

— Теперь я так не думаю! — заплакала девочка.

— Но в своем сочинении вы написали об этом, да?

Она кивнула, глотая слезы.

— Он должен знать, что я не такая! Я скажу ему это, я смогу убедить!

— Анабелла…

— Я не верила до последней минуты. Но когда я увидела все это — замок, холмы, этих людей в костюмах, словно из сказки, я поняла, физически почувствовала: он есть. Его просто не может не быть! Он необходим этому месту! Он придет, когда наступит ночь, и заберет меня! — Она плакала, и Ронда с королем уже несколько раз оборачивались. — Я уже столько раз видела во сне, что он увозит меня на своем страшном коне…

— Успокойтесь.

— Я ненавижу это слово! Ненавижу это детское платье, в котором выгляжу, как уродина! Я уже не маленькая!

— Взрослые тоже иногда нуждаются в утешении, — твердо сказал Скальд и взял девочку за руку.

Кое-как доковыляв до замка, бабка с оханьем взобралась на второй этаж и заперлась в одной из спален. Она никому не позволила помочь ей дотащить мешок. Йюл прогуливался рядом с ее комнатой, время от времени припадая к замочной скважине ухом и глазом, но старуха всякий раз чувствовала его приближение и ругалась страшными словами. Звать ее к ужину послали Ронду.

— Просто щеки горят, — пожаловалась та, спустившись. — Такого наслушалась… И как только она может так выражаться?

— Что она там делает? Алмазы прячет? — жадно поинтересовался Гиз.

— Поет какую-то старинную песню про пиратов, про мертвецов… Ужас! — Ронда передернула плечами.

— Если она спятит, нам придется туго, — заметил король. — Зонтиком она владеет мастерски.

Когда бабка спустилась к ужину, все ждали ее, словно какую-то знаменитость. Сама она нервничала, пугаясь раскатов начавшейся грозы, и выглядела странновато: раздалась вширь и передвигалась по гостиной как-то неуверенно.

— Что это с вами? — приглядываясь, спросил король.

Бабка стрельнула глазами по сторонам.

— Что вы все на меня уставились? Что смотрите? — выпалила она своим дребезжащим голосом, от волнения сильно моргая. — Смотрите в свои тарелки!

Все принялись за еду. Бросая на старушку заинтересованные взгляды, Гиз протянул:

— Да она…

— Молчи, убийца! — взвизгнула та.

— Она свои алмазы на себе носит, целый мешок, — заключил паж. — Обмоталась, как кукла. Смотрите, карманы пришила!

Анабелла сидела, опустив голову, словно ей было стыдно. Ронда сморщила свой хорошенький носик и застыла с вилкой в руке — какой-то вопрос крутился у нее на языке. Йюл окинул присутствующих хищным взглядом и принялся жадно есть. Король задумчиво поднес к губам бокал с вином, наблюдая за бабкой: она раскрыла рот и находилась в состоянии, действительно близком к помешательству. За окном загрохотал гром.

— Успокойтесь, — сказал ей Скальд. — Здесь собрались интеллигентные люди. Никто не собирается вас грабить. Возьмите сыр или вот — жаркое.

— На десерт яблочный пирог и пудинг, бабуля, — добавила Ронда. — У них классная кухня. Полные холодильники еды. Только разморозить или подогреть.

Решив поухаживать за старушкой, Скальд приподнялся и положил ей на блюдо порцию хорошо прожаренного мяса, пропитанного ароматами трав, с гарниром из тушеной фасоли.

— Приятного аппетита, дорогая, э-э, Тревол, — вежливо сказал он.

Старуха подозрительно принюхалась и вонзила в Скальда испепеляющий взгляд.

— Вы хотите сказать, что это настоящее мясо? — Она взяла тарелку в руку. У Скальда даже появилось нехорошее подозрение относительно ее намерений. — Мясо из говядины?!

— Говядина из мяса, — невозмутимо ответил Йюл, отправляя в рот большущий ароматный кусок, истекающий прозрачным соком.

Глаза у старушки просто вылезли из орбит. Она завизжала так, что на мгновение перекрыла раскаты грома:

— Убийцы! А моя диета?! Меня хотят отравить! Я требую нормальной пищи! Где мое молекулярное молоко?! Дайте мне котлетку из синтезированных аминокислот с фруктами!

— Чтоб ты провалилась, старая карга! — закричал Йюл, от неожиданности подпрыгнувший на стуле. Он дико закашлялся, подавившись куском. — Напугала… до смерти…

Старуха вдруг уставилась куда-то за спину Скальда, на окно, схватилась за сердце, потом за горло.

— Всадник. Не отдам, — прохрипела она. Лицо у нее посинело, пальцы скрючились.

Все с шумом вскочили на ноги. Король быстро отдернул портьеру, наполовину закрывавшую окно — в него билась гроза, от раскатов грома сотрясался весь замок. Тучи в сумасшедшем танце плясали на небе, и лил дождь.

— Не отдам, — с отчаянной решимостью прошептала старушка. Она затряслась, повалилась лицом на стол и затихла.

Словно выдохнувшись, гроза вмиг кончилась. Наступила ужасающая тишина.

— Вы слышите? — пролепетала вдруг Ронда.

Со стороны дороги, ведущей к замку, доносился затихающий стук копыт. Ронда обвела всех растерянными глазами и закричала.

5

Всю ночь Анабелла с Рондой дежурили у постели старушки. К утру она тихо отошла в мир иной. Мужчины отнесли в саркофаг ее закоченевшее тело, завернутое в простыню. Настроив камеру на быстрое и глубокое замораживание, все повернулись лицом к замку, чтобы не видеть черный гроб и остальные шесть саркофагов, и для приличия немного постояли. На деревьях вдоль дороги так же, как вчера, молчаливо мокли птицы, зеленые холмы были пустынны и унылы.

— Зонтик вы в гроб положили, я видел. А алмазы? — спросил Скальд. — Извините, что я спрашиваю.

Все выглядели хмурыми и уставшими. Видно, не один Скальд сегодня ночью не сомкнул глаз.

— Ее заворачивали Ронда и Анабелла, спросите у них, — буркнул Гиз.

— Кажется, вы помогали им.

— А вам что до этого? — Красивое лицо Гиза дрогнуло, но он быстро погасил вспышку раздражения. — Да, я помог им перевернуть усопшую.

— Вы взяли хотя бы один алмаз? — голосом, лишенным какой-либо эмоциональной окраски, спросил Скальд.

Гиз хотел снова возмутиться, но у него не хватило сил на новую вспышку гнева.

— Я подумал — я второй на очереди, так какая разница, где я их возьму? Взял три штуки, для эксперимента.

— Покажите! — возбужденно попросил Йюл.

Гиз покатал на ладони три больших прозрачных камня — два бесцветных и один желтый. Йюл хотел их потрогать, но Скальд предостерегающе схватил его за руку.

— Черт, — растерянно пробормотал Йюл.

Гиз усмехнулся и спрятал камни.

— Глупости, — сказал вдруг король. — У старушки было больное сердце. Неудивительно, что загнулась. Пойдемте, пожалуй.

Мужчины оглянулись на саркофаг, так быстро ставший для бабки усыпальницей, и пошли к замку. Птицы снялись с веток и полетели следом.

— Помните, что говорили нам устроители конкурса? — сказал Гиз. — Что наша победа — это щедрый подарок судьбы, большая вкусная конфета к празднику.

— Я так не думал, честно сказать. На удачу надеялся, — отозвался Йюл. — Я вообще людям не верю, тем более этим. Все время перед глазами лицо той мерзкой бабы, которая была у них главной. Тощая, костлявая, того и гляди уколешься, с черными глазами, и ехидная…

— Зачем тогда поехали? — спросил Скальд.

— Тревол.

— Да, — согласился король. — Тревол останется жив и беспрепятственно уедет отсюда с кучей алмазов. Я тоже об этом все время думаю.

— Вам официально объявили об этом?

— Официально говорилось о большой удаче, которая на нас свалилась. О Треволе речи не шло. Просто все о нем знают и так. Это фигура, которую постоянно обсуждают в кулуарах. Там ведь есть старожилы конкурса, просто им не везет так, как повезло нам.

— Одно мы теперь знаем наверняка: бабка не была Треволом, она была госпожой неизвестной, — констатировал Йюл.

— Вот об этом я и хотел с вами поговорить, — хмуро сказал Гиз. — Нас всех греет мысль о существовании Тревола, но теперь у меня почему-то появилось другое ощущение. Не могу отделаться от мысли, что Тревол выбран заранее. — Все остановились. — Допустим, хозяин замка — маньяк. Тогда его психологический портрет предельно ясен. Ему нравится запугивать и убивать людей.

— Что вы на это скажете? — с интересом спросил Скальд короля.

— Понятия не имею, что я должен сказать, — сердито ответил тот.

— Чего проще убивать, когда за преступлением не следует наказание? — продолжал Гиз. — Одна смерть уже произошла. Мы просто подопытные кролики, которые его забавляют. Вы видите, как он нас обрядил? Я слышал, такие костюмированные представления возбуждают маньяков.

— Молодой человек, — повысил голос король, — не забывайтесь. У вас все-таки слишком… э-э… богатое воображение.

— Хорошо, — вмешался Скальд, — а зачем хозяину Тревол?

— А он так забавляется. Ему, видите ли, нравится быть слегка великодушным, только слегка. Поэтому одного он оставляет в живых. — Не замечая лужи, Гиз стоял прямо в ней в своих остроносых карикатурных туфлях.

— А знает ли Тревол, что он Тревол? — спросил Скальд.

— Знает.

— Интересно. Тогда в чем тут интрига? Не понимаю.

— Хозяину может не понравиться его поведение, ну, вдруг его избранник будет проявлять излишнюю щепетильность по отношению к другим или не впишется в сценарий, и тогда правила игры изменятся — сам Тревол может погибнуть, а другой, более ловкий, займет его место. Это заставляет его играть, крутиться, импровизировать, ведь он клоун, который должен развлекать. Этот Тревол сам ходит по лезвию ножа.

— Больно сложно, — возразил Йюл. — Тогда это вообще игра без правил.

— Хозяин — больной, — напомнил Гиз.

— Тише вы, — сказал король.

Все уставились на него. Король смутился.

— Мы должны выяснить, кто из нас Тревол, — продолжал Гиз.

— Зачем? — спросил Скальд.

— Затем, что он знает, что здесь происходит. Он знает каждый следующий шаг хозяина. И он нам об этом расскажет!

— Каким образом? — волнуясь, спросил король.

— Самым проверенным. В старину применяли один простой способ, очень эффективный, он называется пытка.

Скальд усмехнулся:

— Вы такой молодой и уже такой кровожадный.

— А как вы собирается определить, кто Тревол? — с любопытством спросил король.

— Очень просто. Выберем самую невероятную фигуру. Это и будет Тревол. Кто из нас самый-самый? Колоритный? Интересный?

— Я попросил бы вас! — сердито воскликнул король.

— Вы не Тревол, — спокойно возразил Гиз, — потому что я точно знаю, кто он. — Парень обвел всех торжествующим взглядом. — Вы и сами могли бы догадаться. Это девчонка.

Теперь возмутился Скальд:

— Вы собираетесь пытать ребенка?

— Видите? — обратился Гиз к королю и Йюлу. — Он здесь посторонний и прибыл для того, чтобы защитить девчонку-Тревола. Подстраховать.

— Идите вы к черту, — сказал Скальд, направляясь к замку. — Спятишь тут с вами совсем.

Йюл неприязненно сказал ему в спину:

— Если сегодня ночью с Гизом что-нибудь произойдет…

— Не горячитесь, — одернул Йюла король. — Предлагаю всем закрыться в своих комнатах и поспать. Подождем до ночи… — Он осекся. — Извините, Гиз.

До вечера обитатели замка уединились в своих комнатах. Скальд велел Анабелле запереться и никому, кроме него, не открывать. Глаза у девочки были припухшими, как будто она много плакала. Оказалось, Гиз вызывающе грубо пообещал девочке, что старушка будет являться ей во сне. Скальд просил не обращать внимания на эти глупости, а о том, что парень считает ее Треволом, не упомянул вообще.

Остаток дня детектив провел, обследуя замок и окрестности. Все три башни замка соединялись галереями с высокими окнами, украшенными позолоченной резьбой. Между ними висели длинные зеркала в бронзовых рамах. Скальд прошел каждую галерею до конца и обнаружил, что проходы заколочены крест-накрест досками — гостям словно давали понять, что для семерых места достаточно и в одной башне.

В отличие от классического варианта, замок не был окружен ни рвом, ни валом и стоял открытый всем ветрам. Благодаря окнам галереи его внутренний двор насквозь просматривался. Видимо, у хозяев не было необходимости превращать в настоящую крепость жилище, предназначенное для приятного времяпровождения туристов.

Вечер наступил как-то слишком быстро. Ветреная погода, беспокойство кружащих над замком птиц усиливали всеобщую нервозность. Ронда, накрывающая на стол, не выпускала изо рта сигарету. Йюл шевелил кочергой дрова в камине. Скальд сел рядом с Анабеллой, король устроился в углу и изучал какую-то картину, снятую со стены. Время шло, а Гиз до сих пор не появился.

— Посмотрите, Скальд, — вдруг позвал король.

В руках он держал небольшой пейзаж, изображающий замок. С фотографической точностью на нем были выписаны архитектурные детали замка, присутствовала даже заколоченная дверь галереи, ведущей во вторую башню.

— Это не все. — Король наклонил картину, чтобы на нее упал отсвет камина. Солнечный день на пейзаже померк, сменившись лунной ночью. — Видите?

Теперь стекло в галерее оказалось разбитым, из него торчал какой-то жезл. А на дороге, ведущей к замку, виднелась темная фигурка удаляющегося всадника.

Йюл тоже подошел и взглянул на картину. Ронда застыла посреди гостиной с вазой, полной фруктов, Анабелла замерла в кресле. Встревоженный вид мужчин был красноречивее всего.

— Где Гиз? — нахмурился Скальд и резко выпрямился. — Нужно сходить за ним.

— Я не останусь здесь! — взвизгнула Ронда. — Мы с вами!

Гиз обнаружили лежащим на спине рядом с разбитым окном в галерее. Грудь его насквозь пронзило тяжелое копье, торчащее из окна.

6

Утром рано Анабелла тихонько постучалась в комнату Скальда.

— Бабушка всю ночь пела у меня за стенкой. Про какой-то сундук мертвеца… Я слышала, как она ходит по коридору. — Анабелла задыхалась. В последние два дня она на глазах превращалась в запуганное существо с обреченным взглядом. — У нее разорвался карман, и алмазы просыпались на пол, она долго искала два алмаза, прямо у моей двери… Потом пробормотала, что, наверное, они упали на пол гостиной. Мне было так страшно… Я не слышала, как она ушла… Я не хочу… не хочу!

— Я никому не позволю вас обидеть, — твердо сказал Скальд. — Только вы должны слушаться меня, хорошо?

Они еще издали заметили, что ветер ободрал и разметал по холмам обертку с саркофага Гиза — словно подготовив ему последнее пристанище. Это произвело гнетущее впечатление на всех, особенно на Ронду, хотя она и бодрилась изо всех сил. Скальд открыл камеру, король с Йюлом положили в нее тело Гиза.

— Подождите, — сказал Скальд и отогнул простыню, скрывающую лицо юноши. — Как красив… и молод…

Йюл демонстративно отвернулся.

— Знаете, о чем он сейчас думает? — сказал король Скальду. — Что наши шансы стать Треволом увеличиваются. Он и думать забыл про свои угрозы в ваш адрес.

— А хоть бы и так, — грубо ответил Йюл.

Анабелла протянула королю бархатный берет с пером, он положил его покойнику на грудь. Пока король возился с реле заморозки, Скальд нажал кнопку и открыл саркофаг старушки.

— По-моему, этого нельзя делать… — удивленно возразил король, но было уже поздно.

От резкой смены температуры завернутое в простыню тело старушки мгновенно начало вспучиваться, на простыне выступила кровь. Скальд едва успел захлопнуть крышку, как внутри саркофага раздался сильный хлопок.

— Вы… вы! — только и смог потрясенно сказать король, развернулся и пошел к замку.

Решив поспать, все разбрелись по комнатам. Когда в замке установилась полная тишина, Скальд на цыпочках вышел из своей спальни и принялся ползать по ковру в коридоре.

Довольно крупный алмаз закатился под шкаф с охотничьими принадлежностями. Второй нашелся в гостиной, рядом с креслом, стоявшим прямо под лестницей. Скальд задумчиво рассматривал камни, не прикасаясь к ним. Ползающим по ковру его и застала Ронда, спустившаяся вниз. Она даже не спросила, чем это он здесь занимается, и села в кресло.

— Йюл с королем тоже не спят. Шуршат в своих комнатах.

Она сняла все свои украшения, но красота ее от этого не поблекла. Несмотря на бледность лица, растрепанные волосы и горечь во взгляде, она по-прежнему оставалась чрезвычайно привлекательной. Правда, сигарета не очень вязалась с ее королевским нарядом — уже несколько помявшимся за два дня белым платьем. Ронда курила беспрерывно, нервно ломая изящными пальцами до половины выкуренную сигарету и разжигая новую.

— Они режут стекло, — вдруг сказала она. — Вы знаете, я уже почти не боюсь. Чему быть, того не миновать. Я ведь знала об этом, когда согласилась.

Скальд с упреком посмотрел на нее.

— Что вас погнало сюда? Разве стоит это барахло вашей жизни?

— А вы когда-нибудь любили? — печально спросила Ронда. — Любили ли вы человека, отравившего вам все дни и все ночи? Вы знаете о каждом его недостатке, он унижает вас, обходится с вами, как с последней дрянью, а вы продолжаете испытывать к нему непреодолимое влечение, которому не можете противостоять. Вы проклинаете его, называете последними словами. И это истинная правда! Он тысячу раз заслужил все ваши проклятия, но это нечто, что сидит в вас, — она ткнула пальцем себе в грудь, — заставляет ваше истекающее кровью сердце трепетать при мысли о том, что он прикоснется к вам одним своим мизинцем, посмотрит или просто подумает о вас — неважно, что именно… Его противное, странное имя стучит у вас в мозгу, и вы все время помните, каждую минуту: Хадис, Хадис, Хадис! — Она плакала тихо, стыдясь, но не в силах сдержаться. — Он поманит, и вы побежите за ним на край света, пусть даже снова вас ждут унижения, позор, собственное презрение к своей слабости… Кто выдумал эту смертную муку?! Будь проклят тот, кто впервые произнес «люблю»…

— И вы хотите купить его любовь.

— Да, хочу! Очень хочу. — Она вытерла слезы. — Так хочется быть любимой… Я перепробовала все — все эти женские уловки и хитрости. Ах, если бы я меньше любила его, у меня было бы больше шансов его завоевать. А так… Он плевать хотел на других мужчин, которые вьются вокруг меня. Я не могу вызвать у него ревность, как ни стараюсь. Ему не интересны ни моя красота, ни мой ум, ни мое обаяние, ни это многомесячное одиночество, на которое я обрекла себя. Жизнь с ним — ад, но и без него — тоже, и я плачу при мысли, что никогда больше его не увижу. Зато я точно знаю, что для него важнее всего на свете — вот это «барахло», за которым я приехала сюда. За него он меня полюбит! И если мне сегодня ночью повезет, я — Тревол, я выиграю. А если я не Тревол, то не стоит и сожалеть… ни о чем…

Она улыбнулась сквозь слезы.

— Да что же это? — с тихим возмущением сказал Скальд.

— Не надо, прошу вас. И жалеть меня не надо — я не люблю. Сегодня я наконец стану свободной. Я счастлива. Я жду избавления. Пусть оно придет.

— Все-таки я советую вам, Ронда, не трогать алмазов…

— Да? — с просветлевшим взором сказала женщина. — Вы милый, Скальд. Я благодарна вам. Только уже поздно. — Она затянулась, отшвырнула сигарету и поднялась из кресла. — Пойду. Приму ванну, надену чистое. — Она грустно улыбнулась и, проходя мимо Скальда, легко прикоснулась к его светлым волосам. — Все мои драгоценности были настоящими. Только глупцы вроде нас могли не заметить этого. Они режут стекло…

Ронда накрывала на стол и все время прикладывалась к бутылке. На ней было длинное синее платье, и вся она сверкала от обилия бриллиантов. Она уже разбила два бокала, уронила на стол серебряное блюдо с запеченной уткой и все время игриво похохатывала, разговаривая сама с собой. Мужчины старались не смотреть на нее и сидели в разных углах гостиной. Анабелла тихо беседовала со Скальдом.

— Шикарный вечер, не правда ли? — вдруг громко произнесла Ронда, повернувшись к Йюлу. — Держу пари, такая красивая официантка еще никогда не прислуживала такому невзрачному и прыщастому господину, как вы. Как вас там? Многоуважаемый Тревол! И что? С такими достоинствами, и до сих пор нищ? — Йюл с хмурым видом сидел в кресле. — А вот ваш дружок времени даром не теряет.

— Чего? — насторожился Йюл. — О чем речь?

— Напилась, так держи язык за зубами, — пробормотал король, подарив Ронде свирепый взгляд.

— Король уже набрал себе алмазов и спрятал в своей комнате! — с азартом вскричала Ронда, пьяно подбоченясь. — Где? Правильно, под матрацем. Молодец! Настоящий мужчина, презирающий опасность, настоящий король! — Йюл уставился на короля, угрюмо сидевшего в другом углу гостиной. — Сегодня перед всадником встанет трудная задача: кого выбрать из нас двоих!

— В нарушение правил? Шестой номер? — сказал Йюл, сжимая кулаки. — Где ты взял алмазы, сволочь?

— Пошел ты к черту, — злобно отозвался король. — Я что, должен перед тобой отчитываться?

— Кости показали тебе шестой номер! А мне пятый! — Йюл подскочил и вцепился конкуренту в горло. — Я покажу тебе, шут гороховый… Прятать мои алмазы…

Он тряс короля, как грушу, и у того сразу посинело лицо.

Скальд пытался разнять их. Ронда дико хохотала и швыряла на пол бокалы, Анабелла плакала. Стоял неимоверный шум. Наконец Йюл разжал пальцы, и Скальд отшвырнул его в другой конец гостиной. Изрядно помятый, с разорванным кружевным воротником, король сжался в кресле, готовясь отразить новое нападение, но Йюл неожиданно бросился вверх по лестнице. Король ахнул и, обнаружив невиданную прыть, ринулся за ним.

— Прекратите! — крикнул Скальд, хватая короля за полы мантии, но тот, как разъяренный бык, с ревом пронесся мимо, опрокинув стул и самого детектива.

Ронда хлопала в ладоши и умирала со смеху.

— Вот так представление! Браво! Еще! Там два сундука! Полных алмазов!

Безобразная драка продолжилась в спальне короля. Чтобы утихомирить дерущихся, Скальду все-таки пришлось поработать кулаками. Наконец все трое обнаружили себя сидящими без сил на полу. Король держался за сердце, Йюл — за синяк под глазом. Скальд ощупывал свой растерзанный белый пиджак. В разбитое окно в комнату врывался холодный ночной ветер. И вдруг установившуюся тишину разорвал испуганный крик Анабеллы из гостиной.

Девочка стояла под лестницей, белая как мел. Ронда, скорчившись, лежала на полу. Скальд спустился вниз и осторожно перевернул ее на спину. У нее была свернута шея…

Анабелла показала на высокое, от пола до потолка, окно напротив лестницы.

— Он был здесь, в окне… На своем коне, закованный в блестящие латы… Красивый… и… и ужасный… Она увидела его и вся просияла… Протянула к нему руки, а он поманил ее, вот так, пальцем… Она смеялась! От радости! — Девочка сотрясалась в рыданиях. Скальд обнял ее за плечи. — Все говорила: Харвей, или Хадли… И шагнула с лестницы…

— Хадис, — тихо сказал Скальд.

Йюл спустился к ним. Показался король. Он тоже плакал.

— Они исчезли, два сундука алмазов… И под матрацем тоже нет! Воры… Все воры… ничтожные воришки… халявщики… Да знаете ли вы?! Не знаете! И никогда! Где мои алмазы? Отдайте! — Он выставил вперед кулаки и, волоча по ступенькам красную мантию, отороченную горностаем, спустился вниз. — За что?! — с чувством произнес он, вперив в Скальда налившиеся кровью глаза. — За что вы меня мучаете? Кто вы?

— Разрешите, я помогу вам. — Детектив осторожно взял его под руку и усадил в кресло.

— Они украли у меня алмазы, — снова пожаловался притихший король, пытаясь встать.

— Все будет хорошо, — заверил Скальд, мягко усаживая его обратно. Король не сводил с него тревожного взгляда. — Сейчас мы поужинаем. Только отнесем эту женщину в ее спальню.

Мутными глазами король посмотрел на Ронду.

— Я люблю анчоусы. Свежепосоленные. Ей плохо?

— Очень плохо, — кивнул Скальд. — Помогите мне, Йюл.

7

К утру кратковременное помешательство отпустило короля. Он сдавленным голосом извинился перед Анабеллой и Скальдом, а между ним и Йюлом установилась тихая вражда.

Скальд не мог оставить девочку одну в замке, поэтому им пришлось всем вместе нести к саркофагу тело Ронды, завернутое в простыню. День задался ясный. На небе веселенькой голубой расцветки не было ни тучки. Даже воронье, презрев свой мрачный ритуал, не сопровождало людей с их печальным грузом.

Анабелла уже не плакала, словно все ее слезы иссякли. Вид у нее был очень несчастный, большие голубые глаза смотрели на Скальда с невысказанной мольбой. Йюл недоброжелательно поглядывал на нее. Скальд ни на минуту не выпускал свою подопечную из поля зрения.

Третий саркофаг ждал свою обитательницу: обертки на нем уже не было, и даже крышка была поднята. Увидев это, Анабелла побледнела и медленно осела на землю.

После короткого молчаливого прощания с Рондой Йюл один ушел в замок.

— Как вы думаете, Скальд, есть на свете справедливость? — спросил король, провожая его взглядом. — Почему всяким прохвостам все в жизни удается гораздо легче, чем порядочным людям? Знаете, а ведь я понял, Скальд. Это Тревол всех убивает. Хозяин нанял его именно для этого. Еще, наверное, на пленку снимает все свои зверства.

— Не надо при ребенке, — недовольно сказал детектив, поодерживая Анабеллу под руку. Девочку лихорадило.

— Извините.

— Нет, пожалуйста, продолжайте, король, — тихо проговорила Анабелла, — я не маленькая. Если бы так считали, меня бы не допустили сюда. Никто не виноват в моей глупости.

— Я и говорю: надо вычислить Тревола и нейтрализовать! — оживился король. — Наша ловкость, находчивость, смелость понравятся таинственному хозяину замка, и он пощадит нас всех! Может, еще и наградит.

— Скажите, вы действительно вчера видели алмазы в сундуках? Может, вам почудилось? — спросил Скальд.

Король остановился как вкопанный.

— Знаете, кто я по профессии? — возмутился он. — Ювелир! Я эти камешки в сундуках все перещупал, на глаз определил, сколько в каждом карат. Покажи мне их сейчас — я узнаю. Чудо, а не камни! Никогда таких не видел. И самые редкие, желтые. А огранка… — Король цокал языком и взволнованно трепал свою окладистую бороду. — Я бы даже сказал, по технике обработки в нашем секторе — да что там в секторе! — я вообще такой огранки не видел! Если бы мог допустить, сказал бы, что это промышленная — промышленная! — обработка. Не шутка!

— Что это значит?

Король поднял с дороги камень размером с крупный орех и зажал его между указательным и большим пальцем.

— Берете камень, вставляете в гнездо и пропускаете между абразивными дисками. — Он пальцем ткнул в камень, уронил на землю, снова поднял. — Поворачиваете, снова вставляете и повторяете операцию. Как скульптор, просто отсекаете ненужное количество… э-э… алмазного вещества. Это даже не варварство, это особый шик. Получаете изысканный, — он закатил глаза, — чудный желтый камешек. Он блестит, как солнце, нет, как пять солнц, когда на него падает свет, особенно лунный, самый таинственный, самый выигрышный для драгоценностей. Такой алмаз одинаков со всех сторон. О нет, он не предназначен для ношения, его назначение — ласкать взор, восхищать, доставлять своим совершенством эстетическое наслаждение! Он идеален по форме, совсем как этот. — Король потер грязный камешек, подобранный на дороге, о рукав мантии. — Вот так же, почти как этот… мой желтый цыпленочек… Боже мой, — вдруг тихо ахнул он, уставясь на камень.

— Что? — насторожился Скальд.

— Нет-нет, н-ничего, — заикаясь, произнес король. — Идите без меня. Я пойду тише, мне что-то нехорошо…

— Вас подождать? — предложила Анабелла, встревоженно глядя на его отвисшую челюсть.

Король яростно замотал головой. Зубы у него клацали. Он молча махнул рукой — дескать, ничего, сам, сам…

Скальд с девочкой пошли одни, оглядываясь. Очень скоро король уже не таясь встал на колени и принялся с безумным видом обшаривать руками дорогу.

— Очень вас прошу, Анабелла — в который раз — не прикасайтесь к камням, — убеждающим голосом произнес Скальд. — Может быть, хоть так будут сбиты правила игры.

Он проводил девочку в спальню, убедился, что она заперла дверь, и только тогда вернулся в гостиную. В замке было тихо. Скальд налил себе из кофейника холодного кофе, оставшегося от завтрака, и расположился в кресле. Неожиданно заметив в другом кресле Йюла, он невольно вздрогнул. Йюл усмехнулся:

— Испугались?

— А чего вы подкрадываетесь? — буркнул Скальд.

— Ну что? Полкоманды уже укокошили. А среди оставшихся есть Тревол, есть. Это я! То есть я так думаю. Надеюсь. А вы, конечно, рассчитываете, что это ваша девчонка?

Скальд поднялся.

— Знаете, господин Йюл, общение с вами отрицательно сказывается на моем пищеварении. Мы все здесь в равном положении. Мы втянуты в странную игру, правил которой не знаем. Так что идите и изливайте свою злобу на кого-нибудь другого.

— Подождите! — Йюл вскочил и подошел к Скальду. — Чего вы такой обидчивый? Мне нужно посоветоваться с вами. Дело в том, что сегодня ночью этот мальчишка, Гиз, ходил по коридору… Он все время бормотал, искал алмазы… Потом постучал в мою дверь, тихо так: тук-тук… Потом и вовсе толкнул дверь…

— Вам было страшно.

— Да я чуть с ума не сошел, всю ночь не спал. — Йюл схватил детектива за рукав. — Мы похоронили его, Скальд, или я ошибаюсь? Я все время говорю себе, что я знал, на что иду, но ведь не хочется умирать, не хочется!

— Идите к себе, запритесь и поспите.

— Сегодня не моя очередь, правда? Сегодня очередь девчонки? — Йюл скулил, как побитая собака. Глаза у него стали испуганными и злыми.

— Идите спать! — брезгливо сказал Скальд, выдергивая свою руку.

— Она сегодня умрет! — ожесточаясь, крикнул Йюл вслед. — Не надейтесь на то, что она Тревол! Тревол — это я! Я, будьте вы все…

Вечером Скальд сам разогрел к ужину еду и поставил приборы на стол. Анабелла безучастно сидела в кресле.

— Возьмите альбом с открытками, посмотрите, — предложил Скальд.

Девочка забилась в самый угол дивана и принялась листать тяжелый альбом в старинном бархатном переплете. Появившийся король рассеянно поздоровался с Анабеллой, церемонно поклонился Скальду и плюхнулся за стол.

— Опять анчоусы? Я ведь просил артишоки. Или нет, анчоусы. Всегда путаю. — Он понюхал блюдо. — Пахнет ничего. Морем.

— Вчера вы просили рыбу, — сказал Скальд. — Это рыба.

Неожиданно во входную дверь громко постучали. Анабелла вскрикнула от неожиданности. Дверь распахнулась. В заляпанных грязью сапогах в гостиную вошел Йюл.

— Пошутил, — хохотнул он и завалился в кресло. — Был на копях. Все брехня. Нет там никаких алмазов. Весь день искал.

— Где же тогда старушка взяла их?

— Видать, все до крошки подобрала, старая ведьма. Выскребла все сусеки. Дайте выпить!

— Сами возьмите, — сухо сказал Скальд и подошел к плачущей Анабелле. — Ну? Не надо.

Девочка заплакала еще сильнее и откинула кружевной воротник своего голубого платья. На шее у нее висело большое алмазное ожерелье, похожее на то, какое было на Ронде.

— Зачем вы его взяли?! — воскликнул Скальд. — Я же просил вас!

— Я не брала его! Я легла спать одетая, а когда проснулась, вдруг увидела, что оно на мне! Я не хочу умирать, господин Икс, помогите мне…

— Вы выходили куда-нибудь?

— Нет. Вы проводили меня до комнаты, и больше я не открывала дверь…

— О-хо-хо! И снимать уже незачем, поздно, — с гнусной улыбкой сказал Йюл, потягивая вино.

— Он намекает, что всадник вот-вот появится? — рассеянно спросил король. — Разве можно такое говорить ребенку? Это душевная черствость.

— Он хочет, чтобы его поучили хорошим манерам, — процедил сквозь зубы Скальд.

— Я пошел, — вздохнул Йюл, поднимаясь. — Господи, до чего вы мне все обрыдли.

Он тяжело затопал по лестнице. Через минуту сверху донесся дикий хохот. Йюл смеялся громоподобно, неестественно весело, словно ему щекотали пятки. Скальд с королем переглянулись и бросились на второй этаж.

— Анабелла, поднимайтесь! — крикнул Скальд сверху. — Не отставайте!

Йюл в своей грязной одежде и сапогах лежал на кровати, раскинув руки, и хохотал. Вся кровать была засыпана слоем алмазов. Можно было даже сказать, что полкомнаты было завалено сверкающими камнями самых разных оттенков — голубыми, желтыми и даже розовыми. Скальд никогда не видел такого количества драгоценностей сразу и в таком странном применении.

— Эта планета исполняет желания! — икая, сообщил Йюл. — Последние желания! Я весь день искал эти алмазы, а они ждали меня здесь! — У него была истерика.

— Зачем же вы топчете их ногами? — с завистью сказал король.

Йюлу почудился какой-то шум за окном. Он быстро вскочил, отдернул штору и всмотрелся в темноту.

— Выключите свет!

Не успел Скальд возразить, как король уже погасил светильник. Ночь была необыкновенно ясной. Скальд с королем тоже прилипли к окну. Холмы, озаренные желтоватым лунным сиянием, на горизонте были в лохмотьях тумана. Кто-то невидимый, бряцая металлом, мерным шагом объезжал замок. По мощенным камнем дорожкам звонко цокали копыта.

Издав глухой вопль, король бросился к двери, провернул в замке ключ и проворно засунул его себе за пазуху. Проделал он это в мгновение ока. Скальд разъяренно повалил его на пол.

— Там Анабелла, отдайте ключ, сумасшедший!

— Не открывайте! Не дам! Он убьет нас! — отчаянным страшным шепотом сипел король, выворачиваясь из рук Скальда, как змея. Он ударил детектива в солнечное сплетение и забился под кровать.

Йюл горстями выбрасывал алмазы из окна.

— Помогите мне, Йюл! — Согнутый от страшной боли, Скальд тем не менее с разбегу попытался выбить дверь. — Мы должны остановить эту чертову куклу! Трусливые придурки, вы совсем ополоумели…

— Отойди от двери! — орал Йюл, не прерывая занятия. — Он убьет девчонку, и тогда один из нас точно Тревол! Шансы увеличиваются!

Трясущимися руками он сгреб покрывало на кровати за концы, с трудом доволок его до окна и вышвырнул.

Под окном раздался стук копыт. Как грозное воплощение судьбы, проскакал мимо на черном коне всадник в костюме рыцаря. Его латы сияли в лунном свете, лицо было скрыто забралом сверкающего шлема, за спиной развевался полупрозрачный плащ. Одной рукой в железной рукавице всадник управлял конем, тоже закованном в броню, в другой у него было зажато длинное копье.

Впереди на седле с покорностью, резанувшей Скальда по сердцу, сидела Анабелла. Он взобрался на подоконник, чтобы спрыгнуть, но Йюл сдернул его в комнату. Упав, детектив сильно ударился головой и потерял сознание.

8

— Тупица… Глупый старикашка…

— Самонадеянный болван! Почему ты мне не веришь?! Ронда ходила ночью по коридору, Господи, спаси. У меня началось жуткое сердцебиение! — Король говорил так жалобно, будто собирался заплакать. — Ужас сковал мое тело, я не мог даже пошевелиться…

— Какие страсти… Последним из саркофага вылез, последним все и узнаешь.

— Последним и уеду отсюда! А тебя увезут вперед ногами! Я здесь уже во второй раз, я уже был Треволом.

— Наглая брехня! Просто не знаешь, что сказать.

— Может, зря мы его выхаживаем? — после паузы вполголоса сказал король. — Вдруг он Тревол? Чего зря стараться?

— Ага… А если хозяин послал его присматривать за нами? Забыл, что говорил пацан? Очень может быть, Тревол еще не выбран. Впрочем, нет, чего тут думать? Тревол — это я.

— Почему я ничего не вижу, господа Треволы? — вмешался в перепалку Скальд.

— Повязка на лбу, вот почему, — сварливо ответил король.

В глаза Скальду ударил свет люстры. Он лежал в гостиной на диване, Йюл с королем сидели рядом в креслах. За окнами было сумрачно.

— Что сейчас?

— Вечер, — ответил Йюл. — Ты провалялся целую ночь и весь день. Сильно головой треснулся.

— Мы что, на ты?

— Да какая разница.

— Попрошу!

Страдальчески морщась, Скальд ощупал свою перебинтованную голову. Чувствовал он себя отвратительно, король с Йюлом выглядели не лучше. Нездоровый блеск в их глазах, трясущиеся руки, напряженные позы — все выдавало неподдельный страх. Непонятно было только, зачем они сидят рядом со Скальдом. Скорее всего, из первобытного чувства стадности, заставляющего живые существа объединяться перед лицом опасности.

— Опять все алмазы пропали. Ни одного под окном нет. Чертова планета. Уж никто меня не убедит, что всадник ползал всю ночь и подбирал свои алмазы, — пробурчал Йюл.

— Растворяются в воздухе, — пробормотал король. — Просто возмутительно. Нас об этом не предупреждали. Всему есть предел!

— То есть на руках у вас сейчас ни одного алмаза? — машинально уточнил Скальд. — Ни у вас, ни у Йюла?

— Увы. Или к счастью.

— Зачем вам эта штука? — спросил Скальд, увидев на шее короля бинокль.

— Нашел в шкафу. Мы осматривали окрестности… Со смотровой площадки башни, с самой крыши…

В горле у Скальда сильно запершило.

— Вы смотрели на саркофаги? Дайте.

Король с сочувствием сказал:

— Не надо. Идите прямо туда. Если только…

— Нет, я не боюсь.

Птицы следовали за ним, перелетая с дерева на дерево и, как всегда, соблюдая дистанцию. По холмам клубился белесый туман. Казалось, саркофаги висят над землей. Саркофаг Анабеллы был черен, как размытая дождями дорога. Скальд добрел до него и откинул крышку, потом обвел глазами молчаливые холмы, замок, хмурое небо.

— Я убью тебя, — почернев лицом, пообещал он.

Пошел дождь. Девочка лежала как живая. Скальд прикоснулся к холодной как лед руке и все смотрел, как крупные капли падают на бледное, осунувшееся личико…

Хмурый день склонился к закату. В гостиной жарко полыхал камин, стол ломился от яств, и судя по всему, произошло братание на фронтах: Йюл с королем были уже изрядно пьяны и задушевно беседовали. Скальд безучастно уселся в кресло у камина и протянул к огню ноги в промокших туфлях. Король с Йюлом вели себя по отношению к нему деликатно, не пытались втянуть в застолье.

За невеселыми думами Скальд не заметил, как Йюл исчез из гостиной. Король заснул за столом, устроив живописную гривастую голову между бараньей лопаткой с каштановым пюре и мидиями в сметане.

Подумав, детектив отправился на поиски Йюла. Его комната оказалась открытой, шкаф пустым, постель растрепанной. Под подушкой лежала горсть желтых алмазов.

— Значит, исчезают? — задумчиво проговорил Скальд.

Он заглянул во все спальни на этаже, поднялся по винтовой лестнице на смотровую площадку, обнесенную по краю зубчатым бортиком. Стая воронья шумно взлетела при его появлении.

Сумерки быстро сгущались. Скальд настроил окуляры на предельную четкость, рассмотрел унылый пейзаж и вдруг заметил Йюла. Озираясь по сторонам, тот торопливо обдирал обертку с саркофага короля. Его собственный, пятый, саркофаг стоял нетронутым.

— Он подыгрывает всаднику, — раздался за спиной детектива возбужденный голос короля. — Надеется, что тот пощадит его. Нет никакого Тревола, Скальд. Поэтому я даже не обижаюсь на Йюла. Теперь понятно, что это была просто хитрость, чтобы заманить нас сюда. Никого не останется. И вас тоже. А жаль — хорошая подобралась компания. У меня всегда так: только подружишься…

Всем своим видом он приглашал Скальда посмеяться вместе с ним.

— Что же мешает? — спросил детектив, пристально наблюдая за его неестественной веселостью.

— Жадность проклятая. Какая-то внутренняя ущербность. Хочешь пригласить новых друзей в гости, сразу в голову лезут самые гнусные мысли: вдруг позавидуют? сглазят? объедят? осмеют? ославят? оклевещут? украдут? уведут жену — красавицу?

— Тяжело, — посочувствовал Скальд.

— Невыносимо! Так и коротаешь вечера в одиночестве.

— И вы ни разу не пригласили никого в гости?

— Не решился.

— Понимаю.

Король вдруг наклонился к самому лицу Скальда, обдав запахом какого-то пряного вина.

— Почему вы так себя ведете, а? Будто вы совсем не боитесь. Зачем вы храбритесь? Ведь не на публике! Не перед кем притворяться, изображать смелость. Кому это нужно? Здесь? Ведь мы все скоро сдохнем!

— Я правда не боюсь, — отстраняясь, сказал Скальд. — Я взбешен, но не испуган.

— Да? А как это вы? Сила воли? И что же может вас испугать?

— А вам зачем?

Король пьяно заулыбался и, скрючив пальцы, вскинул руки, как вставший на дыбы медведь — лапы.

— У-у! — заревел он, нависая над Скальдом. — А я всадник! Я черный всадник на черном коне! — Лицо у него стало страшным, пугающе жестоким, а глаза совсем трезвыми и пронзительными…

— Смотрите! — воскликнул детектив, отстраняя его в сторону.

Йюл зачем-то влез на саркофаг и стоял, то ли оглядывая окрестности, то ли прислушиваясь. Его силуэт почти слился с вечерней тьмой. Из тьмы и возникла вдруг фигура всадника. Йюл продолжал стоять как приклеенный. Уже стал различим гулкий топот несущегося вскачь коня и росла по мере приближения огромная черная фигура в сверкающем шлеме.

— Я бы на его месте спрятался в саркофаг! — возбужденно сказал Скальд.

Король задыхался от ужаса.

— Спрячься! В саркофаг! — закричал Скальд. — Скорее!

Решившись, Йюл спрыгнул с саркофага и бросился бежать. Но было уже поздно. Черная тень, закрывшая полдороги, на ходу коснулась его своим копьем. Йюл вспыхнул ярким пламенем, превратившись в живой факел, и со страшными криками покатился по земле.

Король плакал. Скальд стоял молча, сжав кулаки.

9

— Помогите, Скальд… Я боюсь…

Скальд сел на кровати, с трудом соображая, где находится. Ночью он лег спать одетым. Схватившийся за сердце король отказался идти к месту трагедии. Тогда детектив взял большой фонарь и один отправился к саркофагам. Беднягу Йюла, вернее, то, что осталось от него, он завернул в простыню и отнес в камеру для анабиоза. Он почти не помнил, как вернулся в замок. По дороге его рвало, да и до сих пор преследовал тошнотворный запах горелого.

— Помогите…

Голос Анабеллы то приближался, то удалялся. Скальд вскочил на ноги.

Рассвет еще не наступил. Коридор был темен и пуст. Постояв в раздумье, детектив снова лег и, размышляя, пролежал до самого утра, пока не взошло солнце.

Король не спустился к завтраку. Кровать его оказалась смятой, но не разобранной. Скальд безуспешно обошел всю доступную часть замка. Тоскливое предчувствие погнало его к саркофагам на дороге меж сверкающих изумрудной зеленью холмов.

Одна рука короля выставилась из камеры наружу. Скальд с трудом вытащил из уже окоченевших пальцев клочок бумаги.

«Не могу больше, Скальд! Нет сил ждать смерти! Лучше я ЕГО перехитрю!!!»

Лицо у короля было синим и перекошенным судорогой. Какой-то яд… Скальд закрыл ему глаза и поставил камеру на замораживание.

Внезапно он почувствовал чей-то пристальный взгляд — из-за зубцов башен виднелось лицо в полнеба, скрытое железным забралом. Можно было бы сосчитать даже количество алмазов в высоком сверкающем шлеме. Темные глаза призрака насмешливо смотрели на человека, стоящего у шести заполненных мертвецами гробов. Саркофаг Скальда был все еще обернут прочным материалом, напоминающим бумагу.

Скоро фантом потускнел и рассеялся в лучах солнца.

День прошел в давящей тишине, невольно навевающей мысль о внезапно напавшей глухоте. Скальд тщательно осмотрел все спальни. Под подушкой покойной старушки лежал медальон на длинной золотой цепочке. Скальд поковырял его крышку вилкой. Открыть его не представлялось возможным, и новым объектом приложения сил была избрана заколоченная дверь в галерее. Эта затея оказалась и вовсе провальной — требовались специальные инструменты.

Внезапно Скальду показалось, что в его комнате что-то глухо стукнуло. Он тут же поднялся к себе, заглянул в ванную, посидел на кровати, прислушиваясь к тишине, и решил спуститься вниз.

Весь коридор, как ковром, был выстелен сверкающими камнями. Занесенная нога Скальда застыла в воздухе. Он закрыл дверь и почти сразу, решив бросить вызов судьбе и взять несколько алмазов, открыл дверь. Мозаичный пол коридора был чист…

На копях Скальда постигло то же разочарование, что и Йюла, — в заброшенных строениях не нашлось даже самого завалящего камешка.

В надвигающихся сумерках окрестности замка приобрели необычайно насыщенный синеватый цвет. Спускаясь с холма, за которым стояли саркофаги, Скальд замедлил шаг. Вид собственной камеры для анабиоза, лишенной оболочки, заставил его сердце предательски екнуть в груди…

На камере короля было отключено реле, которое Скальд самолично установил сегодня утром на деление «глубокое замораживание». Он открыл камеру. Тела не было. Скальд проверил остальные саркофаги — все они были пусты. Камера старушки была запачкана бурыми пятнами.

Внезапно на деревьях хрипло загорланило воронье. С дальнего холма съезжал черный всадник, окруженный свитой на черных конях. С мертвенно-бледными, застывшими лицами, проскакали совсем рядом с детективом и исчезли за горизонтом старушка в зеленом платье, Гиз, Ронда, Анабелла, Йюл и король…

Уже совсем стемнело, когда Скальд вернулся в замок.

— Господин Икс, господин Икс, — сидя в кресле и глядя в яркое пламя камина, греющее ему бок, вдруг принялся потихоньку бормотать детектив и вдруг пролепетал умоляющим детским голосом: — Господин Икс, помогите мне… я не хочу умирать… Черт меня подери совсем! Надо же быть таким тупицей!

В кармане его костюма неожиданно что-то щелкнуло — раскрылся медальон с фотографией старушки, только на ней она была моложе и веселее. Подпись под фотографией гласила: «Ингрид». Поднесенный для проверки к огню медальон снова открылся — в нем действовал обыкновенный тепловой сенсор.

Скальд встал, налил себе из графина воды, залпом выпил и треснул кулаком по зеркальной поверхности.

— Я люблю тебя, Ингрид!

Во входную дверь кто-то громко постучал. Скальд выглянул в окно. Снаружи ночной ветер со свистом гнал по небу тучи. Стараясь ступать бесшумно, детектив проворно взбежал на лестницу. В дверь глухо ударили чем-то тяжелым, и в гостиную въехал черный всадник на черном коне. В правой руке он держал тяжелое копье.

Несколько мгновений они не сводили друг с друга глаз — оба выжидали. Всадник поднял ручищу в железной перчатке и согнутым пальцем поманил детектива. Тот в свою очередь немедленно продемонстрировал ему известную фигуру из трех пальцев.

Грозный пришелец занес на обидчика копье — Скальд метнулся в свою спальню и там забаррикадировался. Под грохот безжалостно выламываемой двери он спустился с подоконника на выступ под окном и двинулся по его скользкой и узкой ленте. На сильном ветру это было довольно рискованным занятием.

Сзади все еще продолжали доноситься глухие удары — погоня явно отставала. Добравшись до комнаты короля, Скальд влез на подоконник, спрыгнул и попал прямо в объятия высокой черной фигуры в металлических латах.

Он хрипел, пытаясь отодрать со своего горла страшные руки. Наконец всадник швырнул его на пол и, наступив на живот, придавил ногой в тяжелом сапоге.

— Ничего себе, призрак, — прохрипел Скальд. — Чуть глаза не повылазили. Ногу-то уберите. Полтонны весом…

— Ты сейчас умрешь! — Звуки были вибрирующими, искаженными имитатором голоса.

— Не сомневаюсь, что вам это доставит удовольствие, господин Регенгуж-ди-Монсараш.

Всадник откинул с лица забрало. Это в самом деле был Ион. Лоб его собрался в глубокие морщины, взгляд был неприятным.

— Как вы меня узнали?

Скальд сел, схватившись за живот.

— По запаху вашей сигары. У меня нюх, как у собаки. Чую за версту.

— Шутите, — с сомнением сказал Регенгуж и включил светильник на прикроватной тумбочке.

— Вы наконец научились разжигать и курить сигары, господин серийный убийца? Почему не убиваете? Чего ждете?

— А вам не терпится? Или уверены в своем чудесном спасении?

— О, это же Селон, планета чудес. Чего тут только не случается. Вдруг и мне повезет. Кстати, это не по правилам. Я надеялся, что я Тревол. А вы за горло хватаете.

— Стало быть, вы и на алмазы рассчитывали?

— А почему нет? Не все же они вам должны доставаться. Вам не жарко в доспехах? И меня раздражает этот ваш дурной голос. Я себя чувствую как-то неуютно.

— Прямо капризная барышня! — Регенгуж выплюнул изо рта пластинку имитатора голоса. — Вы мне понравились, Скальд, поэтому если будете рассказывать внятно, как вы меня раскусили, умрете безболезненно.

Скальд благоговейно поднял вверх руки.

— Ради этого я готов на все. Даже на беседу с вами, мерзкий детоубийца.

— Вы меня разочаровываете. Неужели будете читать мне мораль? Ну-ка, рассказывайте, как вы узнали.

— Совпадали суточные циклы Селона и Имбры. Один в один. Проскакать через три сектора и попасть на планету с аналогичным циклом нереально.

— Ну, это пустяк, — протянул Регенгуж, продолжая стоять посреди комнаты. — На уровне догадок.

Все еще держась за живот, Скальд сел в кресло.

— То, что убийства были спланированы заранее, сомнения не вызывало. Я незаметно взял кубик Анабеллы — на нем всегда выпадало число четыре.

— Упустил. Вернее, вы так быстро схватили кубик, что я не успел забрать, — скривился Регенгуж. — У вас отменно развиты хватательные инстинкты.

— Значит, порядок жертв был заранее продуман. И все зависело, как говорится, от вкусов и пристрастий.

— Да уж.

— Видимо, вам не впервой убивать…

— Не впервой, не впервой.

— Оставались только традиционные вопросы «кто?» и «зачем?»

— Так-так? — заинтересованно сказал Регенгуж.

— Вопрос «зачем?» вызывал у меня больший интерес, как вы понимаете. Потому что кто все задумал, в общих чертах было понятно. Кто имел доступ к планете Селон, тот и куролесил. Сразу скажу: фантазией вы не блистали, неуважаемый господин Регенгуж-ди-Монсараш. И, честно говоря, несколько утомляли все эти попытки убедить меня в том, что в замке каким-то мистическим образом происходят ужасные вещи. Я имею в виду игру с появляющимися и исчезающимися алмазами, бесконечные разговоры о Треволе, которые щекотали участникам нервы — кто Тревол? зачем Тревол? есть ли Тревол или нет ли Тревола? Потом этот дурацкий ход с ободранными обертками на саркофагах, призванный сломить моральный дух грядущей жертвы… И конечно, зловещая фигура всадника. Под конец это стало уже просто невыносимо.

— Да? — кислым голосом отозвался Регенгуж. — А я думал…

— Избито. Откровенно слабо.

— Меня осенило — вы специально меня злите. Вы проиграли и хотите взять реванш таким недостойным образом. Что ж, тем хуже для вас. Теперь не надейтесь на легкую смерть. Можете продолжать.

Скальд оглянулся на раскрытое окно с первыми проблесками зари.

— Значит, мы на Имбре? И никуда не улетали? А существует ли Селон?

— Естественно.

— А замок откуда?

— Новый развлекательный комплекс.

— Вот вам и «зачем». Хорошенькие развлечения… Как же, помню — туры для тех, кто любит риск. Сказал ли я уже, насколько вы мне антипатичны… как вас там? — Скальд по-прежнему смотрел в окно. Как и его собеседник, он тоже чего-то ждал. Это был странный разговор.

Регенгуж вздохнул и, тяжело ступая, пошел к двери.

— Где они? — спокойно поинтересовался детектив.

— Кто?

— Все ОНИ, господин восклицательный знак.

— Так вы… поняли?!

— Имена настоящие? — спросил Скальд, не обращая внимания на взволнованное состояние, в которое впал собеседник. — Да хватит вам, в самом деле, Ион. Итак, где?

Он остановился у перил и посмотрел вниз. Они сидели в гостиной, в креслах. Камин ярко горел, отбрасывая алые блики и красиво отражаясь в хрустальной посуде, которую расставляла на столе Ронда. Скальд спустился вниз и подошел к старушке в зеленом шифоновом платье.

— Ингрид, — восхищенно произнес он, целуя ей руку, — сцена с мясом из говядины была просто великолепна! Я был уверен, что снова получу по башке, только уже не зонтиком, а тарелкой.

— Вас спасло только появление всадника! — засмеялась женщина. — Я так вошла в роль… Но потом решила, что хватит, достаточно. Кстати, меня зовут Зира.

— Боже, давно не слышал этого имени. Это такая редкость. Вашей героине было лет сто, а вы выглядите просто превосходно.

— Где же наш страшный черный всадник? — лукаво улыбнулась Ронда, подставляя Скальду щеку.

— Этот чертов мистификатор снимает свои доспехи. — Скальд поцеловал ее и, притворно хмурясь, повернулся к девочке в голубом платье. — Ну, проказница, заставила меня поволноваться! — Она подбежала и уткнулась Скальду в грудь, он крепко обнял ее.

— Простите нас, господин Икс. Мы в самом деле были несколько жестоки с вами… Это все Гиз!

— Да, я требовал ужесточить условия. Задача должна была быть максимально сложной, — сказал красивый юноша, поднимаясь из кресла навстречу детективу. — Надеюсь, вы не сильно обижаетесь на нас, господин Икс?

Скальд протянул ему руку, и тот крепко пожал ее.

— Просто Скальд.

— Договорились.

— Как тебя зовут? — спросил Скальд девочку.

— Лавиния.

— Где она только откопала это странное имя — Анабелла? — буркнул Гиз. — Язык сломать можно.

— Ребята-а, — с облегчением протянул Скальд, обводя всех глазами, — я так рад, что кончился этот кошмар, просто камень с души. — Он повернулся к Йюлу. — Господин лесничий?

— Я же говорил, что это тот человек, который нам нужен. — Йюл подошел и хлопнул Скальда по плечу. Они обменялись рукопожатием.

— Да, ничего не скажешь, он хорош! Жалко, вы не слышали, как он сейчас разыгрывал меня, — раздался голос с лестницы. Сверху спускался Ион, уже освободившийся от громоздкого одеяния и снова надевший свою фольклорную куртку.

— Как не слышали? — сказал Гиз. — Мы подслушивали, папа.

— Подслушивать нехорошо! — Ион улыбался.

— Как своевременно ваше замечание, господин Регенгуж, особенно если учесть, что мы все занимаемся этим уже целую неделю, контролируя каждый шаг несчастного господина детектива. — Ронда тихонько засмеялась, ласково обнимая прильнувшую к ней Лавинию. — Присаживайтесь, Скальд, вы, наверное, устали.

— Не то слово. Меня уже просто ноги не держат.

— Он почти не спал всю неделю, — заметила Зира. — Голова, наверное, все еще болит. Так ударился… Говорила я тебе, Йюл: полегче, полегче!

— Знакомьтесь, Скальд, — сказала Ион, — моя мама, Зира. Жена Ронда. Дети — Гиз и Лавиния. И Йюл, брат жены. Прошу всех за стол. Ну, детектив, вы сильно на нас сердитесь?

— Я сам виноват. Если бы лучше думал, не пришлось бы переживать «смерть» «Анабеллы». Признаюсь, чуть не рехнулся. Это было самым тягостным моментом. Ингрид, Гиз, Ронда, Анабелла, Йюл… ИГРАЙ. А восклицательным знаком был король. В вашей «предсмертной записке», Ион, — сплошные восклицания. А я подумал, это безумие, страх.

— Папа, скажи речь, — потребовала Лавиния.

Ион поднялся.

— Предлагаю выпить за столь удачное разрешение всех бед. Я действительно рад, господин Икс, вашему присутствию в моем отеле и в моем замке. Очень рад знакомству с таким неординарным человеком, как вы. И надеюсь, что оно перерастет в дружбу. Моя семья в восхищении от вас, это всеобщее мнение. За счастливую развязку?

Все сдвинули бокалы.

— Ронда, детка, у нас еще имеется мясо из говядины? — спросила Зира.

— Получите только молекулярное молоко и котлетки… из чего там? — в тон ей ответила Ронда. На ее оживленном лице заиграли прелестные ямочки. — Было очень смешно!

Она подала аппетитно дымящееся жаркое.

— Скажите, Скальд, наш сценарий действительно был так плох? — спросил Ион, когда с жарким было покончено.

— Что вы! Запутывали вы меня мастерски. Были, были моменты, когда я просто впадал в отчаяние. Вы меня здесь, на своем мифическом Селоне, здорово встряхнули. Могу я познакомиться с автором идеи?

— Одна юная особа требует большей степени самостоятельности, — отпивая из крохотной чашечки кофе, пояснил Ион. — В доказательство своей интеллектуальной зрелости она решила представить на наш суд свой оригинальный тест, благо мы испытывали большую нужду в подобного рода представлении. Как вы думаете, господин Скальд, она справилась с заданием?

— Справилась, — живо ответил Скальд, — но никуда ее не отпускайте. Хватит этих волнений.

Все, кроме покрасневшей Лавинии, засмеялись.

— Папа! Я уже большая!

— Лав, ты слышала непредвзятое мнение? — сказал Ион. — Это только в твоих мечтах дети на Имбре могут получить полную свободу действий.

— Слава богу, — вздохнул Скальд.

— Мы ждем вашего рассказа, — обратилась к нему Ронда. — Как все-таки вы нас раскусили? Мы тут спорили по ходу действия, пытались предугадать ваш очередной шаг, но это удавалось не всегда.

— Я бы сказал, по степени эмоционального накала ваш случай — один из самых впечатляющих в моей практике, — улыбнулся Скальд. — Некоторые эпизоды были просто потрясающими. Взять хотя бы замороженную в саркофаге старушку, которая лопается после того, как я…

— Мы помним, — перебила Зира. — Хотя это была не я, а муляж, мне как-то не по себе. Пожалуйста, воздержитесь от подробностей, господин Икс.

— Фактов, говорящих о том, что существовала некая продуманность преступлений, осуществленных здесь, в замке, было предостаточно. Если позволите, я повторюсь: самый первый факт — это кубик, игральная кость Анабеллы. Я взял его, на нем всегда выпадало четыре.

— Мы все должны были незаметно спрятать свои кубики, а Лавиния дала маху, — сказал Ион.

— Я не могла хватать кубик на глазах у господина Скальда! — вспылила девочка.

— Она как раз в этот момент поправляла брошку. Конечно, это было важнее, — съязвил Гиз.

Лавиния показала ему язык.

— Потом последовало одно странное совпадение. Король вряд ли случайно взялся рассматривать именно ту картину, на которой я увидел разбитое окно. Он явно хотел привлечь мое внимание к убийству Гиза. Таким образом, он сразу попал под подозрение.

— Я говорил им, что вы не можете этого не заметить, — пробурчал Ион.

— Затем выяснилось со слов короля, что сам он, оказывается, ювелир.

— На дорогах Селона валяются алмазы! Это была чистой воды импровизация. Я ею горжусь.

— И совершенно напрасно. Ювелир сразу бы заметил, что на Ронде настоящие украшения, а не фальшивые. И при той болтливости и открытости, которую король всегда демонстрировал, он вряд ли стал умалчивать об этом факте. Конечно, Ронде могли подменить искусственные бриллианты настоящими, чтобы дать понять, что подошла ее очередь, но она почему-то заметила, что они настоящие именно в тот день, когда настала ее очередь — по жребию! — погибнуть. И это тоже было странно. Таким образом, я убедился в том, что злой умысел существовал в виде определенного плана. Честно говоря, Ион немного заморочил мне голову своими разговорами про Селон, нагнал туману. И отвлек меня от более пристального наблюдения за участниками конкурса. В первую ночь я, конечно, не спал, как вы, наверное, заметили. Не только потому, что не спали остальные из-за болезни старушки. — Скальд удрученно вздохнул. — Боялся, что останусь без глаза. Или облысею.

Он не ожидал такого взрыва веселья. И тоже засмеялся, смущенно прикрывая ладонью глаза.

— Ситуация была абсурднейшая! Правда, когда пошли смерти, я и думать забыл про Селон с его странностями, идущими от чуждой человечеству цивилизации. Очень хотелось уберечь девочку. При первой смерти, когда погибла старушка, присутствовали Ронда и Анабелла. Они неотрывно находились у кровати занемогшей. Как детектив я время от времени имею дело с насильственной смертью, господа, поэтому привык рассматривать абсолютно все варианты, подозревать всех и вся. Да, я приехал сюда, чтобы спасти Анабеллу, но она тоже входила в круг подозреваемых. Итак, старушка умерла на женских руках. Могли ли Ронда с Анабеллой убить ее?

— Подождите, — вмешался Гиз. — Значит, вы сразу укрепились в мысли, что есть сообщник всадника, который убивает или помогает убивать?

— Совершенно верно. Необходимо было вычислить его и выяснить правила игры.

Гиз торжествующе взглянул на Йюла.

— Кое-кто противился моему верному предположению. Не будем говорить, кто.

— Гиз, ты невыносим со своим хвастовством, — заметила Ронда.

— В детях надо поощрять стремление к самоутверждению, мама. Извините, Скальд. Пожалуйста, продолжайте.

— И Ронда, и Анабелла могли устранить старушку. В принципе они могли ее убить вместе. По крайней мере будем считать, что они знали, что произошло с ней. Конечно, она могла умереть просто от сердечной недостаточности, тем более что не раз упоминала о своем больном сердце.

Но следующим погиб Гиз. Убить его мог кто угодно. Предпочтительно, это должен был быть мужчина. Женщине или девочке не под силу нанести такой мощный удар. Впрочем, женщины могли объединиться. Гиза могли опоить, отнести в галерею и там убить копьем, а потом, разбив окно, инсценировать нападение на юношу снаружи.

Затем умерла Ронда. Гипотетически Анабелла могла столкнуть Ронду с лестницы — сил хватило бы. Но это был большой риск. Вдруг Ронда выжила бы? Заметьте, уже при двух смертях присутствовала Анабелла, а убийство Гиза они могли совершить вместе с Рондой, если бы «очень постарались».

Видите ли, моя задача осложнялась тем, что я не знал подробностей, которыми располагали участники конкурса. Каждый что-то недоговаривал. И когда случились первые две смерти, я начал допускать, что с каждым выигравшим конкурс была проведена предварительная беседа, в которой каждому, в случае содействия всаднику, обещались помилование и награда! То есть каждый втайне мог быть уверен, что он — Тревол. И каждый действительно был уверен в этом! Ведь знакомясь со мной, все по очереди назвались Треволом. Поэтому очень скоро у меня возникла идея о возможном коллективном соучастии в преступлениях. Изощренный ум убийцы мог устроить так, что участники, следуя его инструкциям, убивали друг друга по очереди, в одиночку или вместе, а всадник только посмеивался, наблюдая такую нравственную деградацию. Когда я понял, что это возможно, я возненавидел его. Ведь это было еще хуже, чем просто убийства, которыми он наслаждался.

— Черт возьми, Скальд! — воскликнул Ион. — Я и не подозревал, что вы так проницательны. Мне казалось, план Лавинии просто невозможно раскрыть на такой ранней стадии и в таких подробностях!

— Благодарю. Потом всадник увез Анабеллу, предполагаемого убийцу Ронды. И не замедлил ее убить. Все вписывалось в схему. Девочка была умна не по годам, это было очевидно. Она говорила о собственных терзаниях, но я все равно не мог исключить ее из числа подозреваемых.

Погиб Йюл, покончил с собой король. На очереди был я. И один очень большой вопрос вдруг встал передо мной — а для чего здесь был Я? Почему меня все-таки допустили на планету Селон и разрешили принять участие в конкурсе? Я отсутствовал при смерти старушки, Гиза, Ронды, похищении и смерти Анабеллы, а смерть Йюла видел издали. Король также погиб в мое отсутствие.

Сделаю небольшое отступление. Обнаружилось немало самых сомнительных мест, к которым можно было применить слово «нет». То есть существовали вполне возможные варианты произошедших событий, только со знаком «минус». Их можно даже перечислить. Старушка не видела в окне всадника. Король специально, а не случайно показал мне картину, на которой было разбито окно в галерее. Гиз не говорил Анабелле о том, что ей как гипотетическому Треволу, убившему старушку, та будет являться во сне как укор. Далее. Анабелла не слышала, как по коридору прогуливается ночью усопшая и замороженная старушка; Йюл не слышал, как по коридору ходит умерший Гиз; король не слышал, как ходит по коридору Ронда. Но все трое сказали об этом МНЕ или, как король, — так, чтобы я услышал. Если допустить, что ничего этого не происходило, зачем лгали участники драмы? И почему они лгали именно мне? Мне вдруг пришло в голову, что это очень тенденциозный сценарий. Что всадник неравнодушен именно ко мне.

— Простите, Скальд, — подал голос Йюл, который до этого только слушал. — Какого метода вы придерживаетесь в своих расследованиях?

— Все факты, которые вызывают у меня подозрение, я пропускаю через свое подсознание. Просто говорю себе: запомни это. И больше уже не думаю. И где-то там, во мне, происходит невидимая, подозреваю, сложная, работа, результат которой иногда бывает непредсказуем. Знаете, есть слова и фразы, которые вертятся в голове, и, неизвестно почему, ты вдруг начинаешь увязывать их с не имеющими к ним отношения фактами. Это тоже работа подсознания. Я давно научился доверять ему.

— Интуиция — только одно из слагаемых успеха, — заметил Гиз. — Добавьте к ней ум, способность к логическим операциям, умение мыслить нестандартно. И эрудицию, конечно.

— Широту души, — задумчиво произнесла Зира.

— Наблюдательность и превосходную память, — подсказала Ронда.

— Так вот. Меня пытались убедить в некоей фатальности событий — мол, от судьбы не уйдешь. Зачем? Чтобы вызвать в моей душе страх, бессилие перед происходящим?

— Вы не производили впечатление человека, который боится, хотя мы подвергли вас даже такому испытанию, как «захоронение обгоревшего трупа». Я до сих пор чувствую себя неловко, — тихо сказал Ион.

— Что ж, тест так тест. Меня нужно было запутать, запугать. Я стал вспоминать все, что случилось со мной до того, как я вляпался в эту историю. И моя память начала подбрасывать мне те странные эпизоды, обрывки фраз, которые я приказал ей «отметить», положить на самую дальнюю полочку, но так, чтобы при нужде можно было их извлечь.

— И что же вы извлекли? — заинтересованно спросил Йюл.

— «Будто бы вы ни разу не вторгались на территорию чужой частной собственности, господин Икс». Это вы сказали мне, Ион, когда так подробно и красочно живописали мне Селон. В свете всего произошедшего это гипотетически могло означать, что раньше вы интересовались мной и знали обо мне больше, чем положено.

— Да, проболтался, — согласился Ион. — Я действительно наводил о вас справки.

— Потом опять меня посетило сомнение, что на визитке, которую вы дали мне при знакомстве, было имя Регенгужа-ди-Монсараша.

— Новую визитку подсунули вам, когда обыскивали.

— Ну вот, видите? После смерти Йюла я все утро пролежал на кровати, размышлял… И в голове была така-а-я каша… «Вас, как куклу, обрядят в полипластовый скафандр…», «Обрядилась, как кукла… Смотрите, карманы пришила…» Меня замучили эти слова. Я не понимал, зачем они, к чему. Я стал поочередно вспоминать людей, которые могли повлиять на мою жизнь в последнюю неделю. Сначала я встретил вас, Ион. Потом появился человек по имени Грим. Потом я разыскивал очень влиятельного и самодовольного господина Регенгужа-ди-Монсараша. Последним лицом, представившимся мне, была девушка, безнадежно влюбленная в господина Регенгужа. Я вертел этими людьми, их образами так и сяк, просто нутром чувствуя, что разгадка близка. Только к вечеру мое подсознание вдруг выдало мне: «Господин Икс, помогите мне, я не хочу умирать…» Откуда, черт возьми, Анабелла могла знать, что я господин Икс?! Ведь все называли меня Скальдом — я сам так отрекомендовался!

— Вот… болтушка! — воскликнул Гиз.

— Тут же имена встретившихся мне в отеле людей снова выстроились в моей голове в один ряд: Ион, Грим — это имя — вообще указание на маскировку — Регенгуж-ди-Монсараш, Алла… ИГРА. А следом и порядок жертв: старушка, Гиз, Ронда, Анабелла, Йюл и король с его восклицательными знаками в записке.

— Ну, а вдруг это было простое совпадение имен? — сказал Йюл. — Мало ли случается странностей?

— Когда повторяются две странности подряд, это уже тенденция. Ох, Ион… Несколько раз мне вдруг чудилось в ваших движениях что-то неуловимо знакомое. Хоть как разрисуйте себя, в манере передвигаться останется что-то родное, даже если вы будете усиленно маскировать ее. Еще вы все время как-то беспокойно шарили глазами по сторонам, руки у вас находились в движении, будто вы привыкли постоянно что-то ими делать. Меня это озадачивало.

— Синдром курильщика, — подала голос Зира. — Отлученный от сигары, он просто сходил с ума. Я запрещала ему курить — вдруг вы почувствовали бы и узнали запах табака? Еще не хватало погореть на такой ерунде.

— Кстати, я курила сигареты без никотина, — вмешалась Ронда, выразительно глядя на мужа. — Я вообще-то не курю, — объяснила она Скальду. — Просто это было нужно для дела. Образ страдающей женщины как-то полнее, если она курит, вам не кажется? Вспомните наши фильмы. Если на экране женщина без сигареты, это скучно, это значит, что у нее все в порядке, она никому не интересная серость, а если закурила, то всем сразу понятно, что перед вами неординарная личность, она испытывает серьезные нравственные мучения, стоит перед каким-то важным выбором, а следовательно, вызывает большее сочувствие и уважение. — Ронда говорила с иронией. — А у Иона другое. Он не может курить сигареты, привык к сигарам, поэтому страдал.

— Надеюсь, мои страдания вызывали у вас уважение, госпожа Регенгуж-ди-Монсараш? — с пафосом произнес Ион.

— Нет, отучить его от курения может только гипноз, — вздохнула Зира. — Ронда, детка, ты должна настоять, чтобы твой муж обратился к психотерапевту.

— Бабушка, мы это слышали уже сто раз, — сердито сказал Гиз. — Сама-то ты бросила курить только вчера.

— Не вчера! А два месяца назад. Что… что у тебя за манера все передергивать, Гиз?!

— Может быть, все-таки вспомните про господина Скальда? Я уже даже забыл, о чем шла речь, — пряча улыбку, вмешался Ион.

— О том, как начальные буквы ваших имен сложились в слово ИГРА. Я вспомнил всех тех людей, которых увидел в вашем номере. И тут — эх! — сильно усомнился в своих умственных способностях. Женщиной в розовых кружевах вполне могла быть Ингрид. Аллой — Анабелла. Матерью Аллы, той, что не сводила с Иона влюбленных глаз, — Ронда. Еще там находились двое молодых мужчин, это, конечно, были Гиз с Йюлом. Ну а Ион вообще многолик, как какой-нибудь языческий бог. Он же Регенгуж-ди-Монсараш, он же господин Грим, он же король.

— Он же автосекретарь, — засмеялся Гиз.

Скальд улыбнулся.

— Вот кто доводил меня до белого каления своими комментариями!

— Он же коварный и недоступный Хадис, — томно произнесла Ронда, потянувшись к мужу своим гибким телом.

— Да что вы? А я тогда так возненавидел этого вашего мучителя…

— Хадис — это второе имя папы, — объяснила Лавиния. — Когда они ссорятся, мама называет его Хадис, потому что он терпеть не может этого.

— Вот и давай детям имена любимых литературных героев, — вздохнула Зира.

— Зато ваше выдуманное имя, Зира, отныне будет звучать для меня самой сладкой музыкой, ибо оно означало конец кошмара, — сказал Скальд. — Оно было последней точкой, завершающим аккордом и сказало мне, что ваше динамичное костюмированное действо должно быть понято мною буквально — как самый настоящий маскарад, розыгрыш. Только в самом конце я понял смысл фраз про кукол. Чтоб я сдох! Мне даже в голову не приходило, что это куклы, — потому что не было никакой необходимости сомневаться в подлинности трупов! И еще я должен сказать, вы все просто превосходные актеры. Я восхищен.

— Нет, это мы восхищены, господин Икс, — торжественно произнесла Зира, поднимаясь. — И еще раз — благодарим вас за великодушие. Если бы со мной вздумали разыграть такую шутку, кому-то сильно не поздоровилось бы…

Все встали вслед за ней и зааплодировали Скальду. Зазвенели бокалы.

— Я смущен… Благодарю. Но может быть, теперь вы объясните мне, ради чего все это? Зачем вы подвергали ревизии мои умственные способности, пугали меня? Зачем я вам сдался?

— Вы мне очень сдались, Скальд, очень. Вы даже не представляете, как нужны мне, — сказал Ион. — Я искал такого человека, как вы, и рад, что не зря потратил время.

— Вы уже тестировали кого-нибудь?

— Здесь, в замке, вы второй. Первый господин детектив не справился с возложенной задачей — поддавшись жажде обогащения, позорно набил карманы алмазами.

Все засмеялись.

— Ну… Вы сам призывали с пониманием относиться к человеческим слабостям, разве нет?

— В вас меня больше интересовала сила, Скальд. И вы не обманули моих надежд, сдали экзамен.

— Кстати, а что с алмазами на полу в коридоре? Как вы могли так быстро разложить и убрать их? Это была голограмма?

— Нет. А вдруг вы сразу наклонились бы и взяли алмазы? Мы не могли так рисковать, — возразила Лавиния.

Гиз достал из кармана свистульку и свистнул. В мгновение ока пол в гостиной почернел от сотен больших, средних и совсем крохотных чистюль — каждый тащил посильный ему блестящий камешек. Скальд машинально поджал ноги. Несколько секунд — и чистюли исчезли, оставив на полу сверкающий ковер.

— Так-так, — сказал Скальд. — Господин распорядитель? — Гиз улыбался. — Щеки были покруглее, волосы на пробор, а глаза другого цвета. Чудеса маскировки? — Юноша радостно закивал. — Лицедеи… Значит, это тоже был тест?

— Нам хотелось увидеть вашу реакцию, — ответил юноша.

— И как?

— В норме. Вы не лишены чувства юмора, терпеливы, снисходительны.

Скальд повернулся к Иону:

— Но скажите, мастер грима мистер Грим, та девчонка в кубике с хрустальными гранями — это ведь точно были не вы?

Все снова засмеялись.

— Вы мне льстите, Скальд, — раскуривая новую сигару, сказал Ион. — Вот если бы я скинул килограммов сорок, тогда, пожалуй… Стоило бы попробовать!

— Что-то больно мягкий. Как тряпочка. — Скальд ощупывал белый скафандр для участия в акульем аттракционе. Ион наблюдал за ним. — А издалека казался таким твердым…

— Надежность двести процентов, уверяю. Думаете, я выбросил бы шесть тысяч на ветер?

— А кто вас знает? У вас алмазы на дорогах валяются, — сварливо сказал Скальд.

— Нет, ну если вы передумали… Это ведь была не моя идея — побаловаться с акулами, чтобы подтвердить свое личное мужество?

— Моя, моя…

— Тогда прошу. — Ион жестом подозвал служителей.

Скальда мгновенно облекли в скафандр и, поддерживая под руки с обеих сторон, подвели к краю пятнадцатиметровой вышки. Он глянул вниз и почувствовал некоторую слабость во всем теле. Где-то далеко, в ослепительной ультрамариновой глубине бассейна, беспокойно метались серые тени. Амфитеатр аквапарка был, к счастью, пуст — в представлениях был перерыв.

— Сколько вам отвести времени на развлечение? — крикнул Ион. Скальд стоял на краю и не решался обернуться, чтобы не потерять равновесие. — Акул не кормили два дня, они сейчас чрезвычайно активны ! Вам понравится! Что вы сказали?

«Хорошо, что ты не слышишь, что я сказал», — подумал Скальд, закрыл глаза и с воплем прыгнул вниз. Он все еще продолжал кричать, когда вдруг почувствовал, что раскачивается, болтаясь в воздухе. Он открыл глаза. Акулы кругами плавали под ним, висящим над самой водой на длинном тросе, прикрепленном на спине. И когда успели прицепить?..

— Тащите! — крикнул Ион.

Скальда в мгновение ока выдернули наверх, на площадку для ныряния. Пока его, бледного от пережитого, со слегка вытаращенными глазами, раздевали, Ион хохотал как ненормальный. Он обнял детектива за плечи и повел к лифту.

Скальд отошел не сразу, этажей через двадцать.

— Ничего, — вытирая слезы, сказал Ион. — Все самое худшее позади. Или что? Не нужно было прицеплять к тросу?

— Господи боже мой, какие пасти… Спасибо, что спасли…

— Я не для того нашел вас, Скальд, чтобы вы умерли от разрыва сердца. ТОТ скафандр действительно попрочнее, чем ваш. Кроме того, признаюсь, ныряльщик в скафандре голографический. Ну кто бы согласился на этот ужас? Да нам и комиссия по надзору не разрешила бы. Просто мы поспорили с Рондой, что вы ни за что не пройдете весь путь до конца.

— Да ну вас, прикольщиков! — в сердцах закричал Скальд, но, увидев, как Ион корчится от смеха, тоже начал смеяться.

 

Глава вторая

Я не боюсь

1

Они сидели в номере Скальда, куда отправились из аквапарка. Солнце Имбры безмятежно сияло в распахнутых окнах, сверкало на гранях бокалов с гранатовым соком. Согласно моде в кувшин с соком ставили две срезанные цветущие ветви дерева, из плодов которого подавался напиток. Детектив жевал упавшие в бокал белые лепестки, не понимая вкуса, и потому настороженно — ему казалось, что лепестки искусственного происхождения и плавают в бокале с соком исключительно с эстетическими целями.

— Скажите, Скальд, вы можете с первого взгляда или по прошествии очень короткого времени, например нескольких минут, определить, что с вами разговаривает сумасшедший? — не замечая этих затруднений детектива, спросил Ион.

— Не всегда. Вот у психиатров разработана целая методика определения душевного нездоровья человека.

— Нет, это не подходит. Мне важна ваша обывательская — в нормальном смысле этого слова — точка зрения. Как вы думаете, может ли человек внезапно сойти с ума и не заметить этого? Или бывают у него минуты просветления, когда его собственное сумасшествие становится для него очевидным?

— Говорят, иногда люди понимают, что больны. И тогда они сами обращаются к врачу. Но эти случаи, как правило, очень редки.

— В вашей практике были случаи, когда вы имели дело с душевнобольным и очень долго не замечали этого?

— Вы не сумасшедший, Ион, — тихо сказал Скальд. — Давайте перейдем к делу, которое сводит вас с ума.

— Один из моих отелей, «У тетушки», находится в четвертом секторе, на Чиль-Пансе, — начал Ион, раскуривая сигару.

— Далеко.

— Это самый первый отель семьи, основанный нашим предком — собственно, он и заложил основы дела, которое нас кормит. Вообще, Скальд, должен признаться, я без восторга занимаюсь этим бизнесом, не по душе он мне. И, видимо, судьба за это меня наказывает. Месяц назад я прилетел туда с группой дизайнеров, полных энтузиазма и новых идей. У меня была хорошая команда… Раньше все руки не доходили до этого малоприбыльного отеля. Маленький, тесный, заброшенный, в общем, нелюбимый ребенок. Ну я и подумал, что надо бы им заняться, обновить интерьер. То, что мы обнаружили, превзошло самые смелые прогнозы. Видели бы вы эти драпировки, Скальд… А тяжелые портьеры из малинового бархата с золотыми кистями, латунные карнизы, потертая обивка на скрипучих стульях, стальные шары на литых спинках кроватей?! Похоже, там ничего не меняли от рождения отеля.

— Он такой старый?

— Двести шесть лет, если быть точным. Но представьте, оказалось, что никого, кроме меня и дизайнеров, не раздражает его чудное убранство. Постояльцы чувствовали себя здесь очень комфортно. Они просто визжали от восторга, когда прислуга, помогая умываться, лила им на руки воду из серебряных кувшинов. Над серебряными тазами. А в «мыльню» — это старинное словечко — очередь была расписана на месяц вперед. Знаете, почему?

— Нет.

— Там стоят большие чугунные котлы. Вода в них подогревается тут же, на открытом огне. Сжигаются березовые дрова, синтезированные, естественно. Всем желающим прислуга трет спины мочалками, накрученными на длинные палки. Вы эту картину себе представляете? В каждом номере, заметьте, есть современная ванная комната.

— Ну конечно, в котлах мыться веселее, — задумчиво произнес Скальд. — А как они туда забираются?

— По лесенке. В общем место специфическое. С соответствующим контингентом.

— Да?

— Игроки. Отель специализирован сугубо на карточных играх. А карточные игроки, скажу я вам, — это особая порода людей. — Ион выразительно покрутил пальцем у виска. — Неудивительно, что им нравится жить «у тетушки». Некоторые не покидают отель годами, сидят там безвылазно, некоторые даже заключают и расторгают брак, не отходя от карточного стола. Нравы там весьма демократичные, никакого этикета или особых правил приличия не соблюдается. Нет, конечно, никто вас за грудки хватать не будет, но знакомства завязываются моментально, и через пару минут вы уже на ты. К этому привыкаешь не сразу.

— Сам вы в карты не играете, как я понял?

— Золотое правило бизнеса. Хозяин казино не должен играть. Иначе от бизнеса скоро останется пшик. Так вот, погожим сентябрьским вечером, когда солнце уже собиралось на покой, я сидел в одном из залов. Там в аквариуме выставлена напоказ главная достопримечательность отеля — сама тетушка, гигантская зеленая черепаха. Там я и увидел этого типа. Вернее, он сам вдруг обратил ко мне свой остекленевший взор. Только что мурлыкал с тетушкой, и уже, без разрешения, брякнулся рядом.

Я сидел в уголке, чтобы понаблюдать за игроками. Назавтра был назначен вылет, мы решили оставить в отеле все как есть, и, честно сказать, я был рад поскорее оттуда убраться. Наверное, шестое чувство гнало. — Ион помрачнел. — Он сел без спросу и говорит:

— Стареем мы с Эпиналь.

Я бы не обратил внимания на эти слова, если бы накануне не листал старые отчеты отеля, меня интересовала динамика прибыли. Извините, что я так нудно и длинно рассказываю, но вдруг это имеет значение? Эпиналь — это имя черепахи, упоминается в самых первых счетах. «Корм для Эпиналь», «Свежая трава для Эпиналь», а потом пошло просто: «Рыба для черепахи», «Рачки для черепахи»… Этому типу на вид лет тридцать, а говорит так, будто знаком с тетушкой давным-давно. Меня смутило само построение фразы. Сразу подумал, не болен ли он?

— Может, это имя традиционно на слуху в отеле?

— Вы посмотрели бы на публику! Взгляд блуждает, руки трясутся. Двойной простой марьяж, инвит, вскрышка, распасовка! — Ион свирепо поморщился. — Только котлы с подогревом и могут отвлечь их от баккары или виста. Какая там черепаха…

— Значит, он вам не понравился.

— Да как вам сказать? Мне и не хотелось его рассматривать, ему меня, видимо, тоже. У него был такой взгляд, будто он ни на чем не может сосредоточиться, рассеянный, усталый какой-то. Или равнодушный, не знаю. В общем, не успел я прийти в себя, как он вдруг воззрился на скатерть, будто перед ним на столе оказалась дохлая кошка, и говорит:

— Никогда не обращал внимания, только сегодня… Это судьба. Вы верите в судьбу?

А там на зеленой скатерти по краю вышито старинной вязью: «Селия Оливия Нануки». Видимо, имя ткачихи-мастерицы. Схватил мел, замазал в первом слове две последние буквы, а от второго и третьего оставил только начальные. И рукой быстро прикрыл, чтобы я не увидел. Но я уже прочитал.

— Селон.

— Да. Потом глаза на меня поднял… Это был уже совсем другой человек. Преобразился совершенно, взгляд стал пронзительно-острым, очень неприятным, и руки затряслись, как у игрока. Засмеялся, как вампир какой-нибудь из фильма. В такую игру я, говорит, еще не играл, но все в жизни нужно попробовать. Я верю в свою счастливую судьбу, но и проигрывать умею, не сомневайтесь. Отчего же, говорю, мне сомневаться в вашем мужестве, вполне допускаю. Смеется, а в глазах страх, вижу ведь, что боится. Вы, говорит, какую игру предпочитаете больше всего? Никакую, отвечаю, и играть не собираюсь. Он просто позеленел, но в руки себя взял. Говорит так просительно, даже жалобно, видно, сильно ему загорелось воплотить свою идею в жизнь: пожалуйста, сыграем, мол, никак нельзя удержаться!

— Он что, таким вот слогом и изъяснялся?

— Ну конечно! Я за ним наблюдаю, глаз не могу оторвать, а от его слов прямо цепенею, понимаете? Как под гипнозом. Что вам, говорит, стоит? Ничего не теряете! Я поставлю самое ценное, что у меня есть, а вы — вы можете ничего не ставить. Э нет, не по правилам, говорю. Ну что ж, отвечает, если проиграете, я вам плюну в лицо, и все дела. И сам довольнехонький, что так удачно придумал, хохочет. Я как-то сразу интерес к нему потерял, встал, а он вцепился мне в рукав, чуть на колени не падает: пошутил, извините, поставьте, что хотите, ну хоть пуговицу от рубашки.

Я сел за стол, он взял колоду в пятьдесят две карты, тасует в жутком возбуждении, руки пляшут. Выбирайте, говорит, игру. А я одну только и знаю — «Тринадцать». Он, как услышал, даже подпрыгнул.

— Да, — говорит, — никакого особого искусства здесь не требуется, но основана эта игра на счастье, на случайности, а счастье-то я и хочу испытать, время пришло.

— А не боитесь, — спрашиваю, — тринадцать — число ведь несчастливое?

Усмехнулся. Вытянул он младшую карту, что ж, говорю, банкуйте.

— Уже повезло, — бормочет.

Интересуюсь, какой капитал в банке.

— О, капитал — мечта, я ставлю на банк мечту, — отвечает.

Берет со стола бумажную салфетку и на обратной стороне пишет несколько слов: «Дарю подателю сего документа планету под названием Селон». И никакой подписи. Подпишу, мол, если проиграю.

— Что сами ставите?

— Эпиналь, — говорю, — подойдет, раз вы ее так любите?

Смеется.

— Сколько раз, спрашиваю, будем банковать?

— Один раз, — отвечает.

Один! Представляете? Мне в какой-то момент его даже жалко стало, вдруг, думаю, не повезет ему? Представить трудно, как он с этим справится, человек-то не в себе.

Начали играть. Там простые правила. Банкомет открывает первую карту и при этом произносит: «Двойка!» Вторую — «Тройка!» И так до тринадцатой. Если банкомет отгадал хотя бы одну карту, то выиграл, а нет — платит проигрыш. Чистое везение или невезение. Так вот, мой не очень приятный знакомец до пятой карты добрался, до девятой, до двенадцатой — ни одну не угадал. Открывает тринадцатую, нужен туз, а там дама.

Как стенка белый, спокойно берет свою салфетку, ставит на ней какую-то закорючку и подает мне. Я себя чувствую так, будто человека обокрал, не глядя кладу салфетку перед собой на стол. Сидим, друг на друга смотрим. — Ион вздохнул. — Я не ухожу, потому что знаю, точно знаю: будет продолжение. И все прикидываю, стоит ли мне сразу вызвать врача или подождать еще? А тут он и говорит:

— Вы какой стороны морали придерживаетесь — добра или зла? Я лично чередую хорошие поступки с плохими. Сильно мне ваша серьга не нравится, в жизни не видел такой гадости. — И плюнул мне в лицо!

Скальд усмехнулся:

— Вот это сюжет…

— Пока прибежала охрана, мы уже ползала смели, все зеркала разбили. Его скрутили, тащат по залу, а он молчит, голова свесилась на грудь. Мне показалось, он был в глубоком обмороке, но не от моих побоев, а от сильного потрясения. Да этим и должно было закончиться — он будто что-то очень важное проиграл. Не придумаешь даже, что именно.

— Ну и…?

— Сбежалась толпа, все волнуются. Охрана вызвала полицию, препроводили моего субчика в участок, меня успокоили, мол, получит по заслугам ваш обидчик, господин Регенгуж, все, как положено. Мой адвокат тут же составил необходимые документы. — Ион нервно хохотнул. — Охи-ахи над моим разбитым лицом — он мне тоже навешал, будь здоров. Врач наложил мне два шва на затылок. Я, весь в синяках, разрисованный йодом, как туземец во время священного ритуала, пошел к себе в номер, принял снотворное, которое дал мне врач, и проспал как убитый до обеда следующего дня. Проснулся от стука в дверь. Открываю — мой личный секретарь, Буф. Увидел меня, оторопел:

— Что с вашим лицом?

— Как что? — говорю. — Подрался вчера с тем сумасшедшим в игровом зале.

Он так странно на меня смотрит, удивляется:

— Когда это вы успели, мы же с вами вчера прекрасно провели время и расстались далеко за полночь…

— Секретарь проверенный человек? — спросил Скальд.

— Восемь лет работает у меня. Ни одного взыскания. Два невыхода на работу по болезни.

— Что было дальше?

— Трагикомедия. Я вызвал своего адвоката, тот сделал круглые глаза: «В первый раз слышу… Как вы себя чувствуете, уважаемый?» Начальник полиции продемонстрировал мне все протоколы вчерашнего дня, там, естественно, не было ни слова о моем случае, полицейские за моей спиной хихикали.

— И администрация отеля… тоже?

— Конечно.

— Из ваших подчиненных кто-нибудь видел вас во время драки или игры?

— Дизайнеры. Они сидели через два пустых столика и отлично слышали каждое наше слово. Все отрицают. Смотрят с сочувствием, как на больного.

— Зеркала?

— Все в зале было, как до драки: на стенах зеркала, тетушка по-прежнему ловит рачков, все режутся в карты.

— Дарственная на Селон, полагаю, исчезла?

— Естественно. Да я и не вспомнил про нее, пока не началось на следующий день. Думаете, я воспринял его ставку всерьез?

Скальд задумался.

— Что было дальше? Ваши действия?

— Не было больше никаких действий. Я улетел на Имбру. Это было похоже на бегство.

— Даже не знаю, как бы я себя повел в такой ситуации. Вы кого-нибудь уволили?

— Ни единого человека.

— Кому рассказали об этой истории?

— Только семье. Маме, Ронде, Йюлу, Гизу и Лавинии. Знаете, Скальд, я очень удивлялся, прислушиваясь к себе после этой истории — я не понимал, почему не испытываю гнева. Было только возмущение, да и то поначалу. А потом понял. Я не мог ненавидеть или презирать этих людей за то, что они смалодушничали и предали меня, — я решил, что у них есть на это какая-то очень важная причина. И в своей семье я нашел точно такое же понимание этой ситуации — все в случившемся было слишком гадким: и сам этот тип, и его ненормальность, и вовлечение в его странную игру такого количества людей. В общем мы предположили, руководствуясь все тем же шестым чувством, что последует продолжение.

Скальд насторожился.

— И оно последовало?

— Пока нет. Но мы намерены предвосхитить его и дать этому делу ход. Поэтому я нашел вас.

— Сколько всего человек отреклось от вас в связи с этими событиями?

— Ну… Где-то около шестидесяти.

— Ничего себе! Это очень плохо. Ах как плохо… Да, похоже, Ион, вы действительно вляпались в скверную историю. Итак, вы хотите, чтобы я помог вам доказать самому себе, что вы не сошли с ума?

— Очень бы, знаете, хотелось. Что не сошел.

— Личность странного господина с бумажной салфеткой установлена?

— Прямо в зале составляли протокол, и прозвучало имя Анахайм. То ли он сам назвался, то ли кто-то сказал. — Ион потер лоб. — Нет, уже не вспомню.

— То, что это не городской сумасшедший, понятно. Кому он был бы нужен? А вот имеет ли планета Селон свой конкретный космический адрес?

— В сводном общегалактическом атласе ее нет. Я осведомлялся во всех мыслимых каталогах, справочных пособиях и даже в банке данных всегалактического С-патруля — нет нигде.

— У вас есть там связи?

— Есть.

— Ион, чувствую, они нам пригодятся.

— Что ж. Я не люблю, когда мне плюют в лицо.

— Значит, Селон — это мечта, — задумчиво произнес Скальд. — Что там может быть такого, вы не думали?

— Понятия не имею. Версию Лавинии вы слышали — у Селона алмазное ядро. В принципе в этом нет ничего невероятного. Я справлялся у физиков. Метан из атмосферы планеты может проникать в глубинные пласты и там под действием высоких температур и давления кристаллизуется в алмазы. И тогда их там — как грязи. Ну вот, дальше алмазного ядра фантазии не идут. А неплохо было бы: отколол кусочек — и живи в свое удовольствие.

Они взглянули друг на друга и впервые за время разговора рассмеялись.

— Кстати, я вернул на ваш счет деньги за информацию о господине Регенгуже. Скажите, вам действительно не жаль было расстаться с такой суммой?

— Еще как жалко! Но я ведь рассчитывал поживиться алмазами, — улыбнулся детектив.

— Заодно возвращаю и полтора месяца жизни, которые вы якобы потратили на гиперпереход до Селона.

— А вот за это большое спасибо! Теперь о главном. Вы предприняли какие-нибудь меры собственной безопасности?

— Мы решили, что если кто-то захочет нас устранить, то достанет в любом случае.

— Да, возможно. Если этот человек каким-то образом, вероятнее всего через шантаж, заставил замолчать сразу шестьдесят человек, самых разных и в принципе незнакомых, значит, он имеет сверхвозможности. Надеюсь, вы понимаете, Ион, что если вы решитесь вступить в конфликт с ним, может произойти все что угодно, в том числе и самое плохое? Как семья отнесется к этому?

— Семья не привыкла пасовать.

Скальд допил гранатовый сок и с отвращением выплюнул белые лепестки, прилипшие к языку.

— Тогда разработаем стратегию ответного удара. Первым делом, Ион, вы разом уволите всех людей, причастных к этой истории и отрекшихся от вас. Объяснение будет стандартным: сокращение чрезмерно раздутых штатов. И ни слова о настоящей причине, о том, что вы теперь просто не можете доверять им. Во-вторых, одновременно, в один и тот же час всегалактического времени вы дадите во все возможные средства массовой информации объявление следующего содержания. «Господин Ион Хадис Регенгуж-ди-Монсараш предлагает господину Анахайму немедленно вернуть карточный долг, планету Селон… которую господин Регенгуж имел счастье выиграть. В противном случае пусть каждый знает, что имя господина Анахайма навечно… э-э… запятнано, ибо нет для мужчины бесчестнее долга… чем долг карточный…» По-моему, неплохо сказано. Высоким слогом, и стиль выдержан. Как вы думаете, понравится господину Анахайму такое послание?

— Понравится, — согласился Ион. — Кому ж нравится, когда его оскорбляют?

2

Модуль Скальда плавно завис над матовым куполом, под которым смутно прорисовывался силуэт окруженного садом дома. На куполе запульсировал желтый треугольник, панели его мгновенно раздвинулись — гостя приглашали на посадочную площадку поместья.

Его уже ждали — рядом с площадкой, улыбаясь, стояли Ронда с Лавинией. Они радостно поприветствовали выбравшегося из модуля Скальда. Обе были одеты в мягкие брючные костюмы, Лавиния — в голубой, Ронда — в золотисто-оливковый. Светловолосая и голубоглазая Лавиния была похожа на отца, красота матери была более яркой и вызывающей — у Ронды была нежная белая кожа, блестящие черные волосы и синие глаза.

— Судя по обилию цветов, тон здесь задает женщина, — с удовольствием вдыхая чарующие ароматы, доносящиеся с многочисленных клумб, заметил Скальд, когда они пошли к дому — он выделялся своими необычными и поражающими воображение геометрическими формами.

— Кто-то помешан на компьютерах, кто-то на модулях, а кто-то на цветах, — засмеялась Ронда.

— Прекрасный выбор, — одобрил гость.

— Мы редко кого приглашаем в свой дом, Скальд, да практически никого. Все деловые встречи проводим в офисах.

— Для меня сделано исключение? Благодарю.

— Мама дизайнер, и наш дом — это ее творчество, — с гордостью сообщила Лавиния.

— Наши отели достаточно просторны и даже импозантны, но слишком утомляет эта повседневная реальность, в которой мы постоянно вращаемся, — сказала Ронда. — Всегда хочется перемен, какой-то интриги, поэтому наше жилище часто перестраивается.

Внутри дом семьи Иона оставлял ощущение продуманного уюта и благородной простоты. Здесь пространства помещений ненавязчиво и естественно перетекали одно в другое, а ощущение комфорта и покоя достигалось округленной пластикой стен и мебели сдержанной цветовой гаммы. Вкрапления подлинных антикварных вещей в ансамбль мебели были деликатными, набор насущных предметов сводился к минимуму — как раз то, что любил Скальд.

— Подождите, — сказал он. — А где же та вопиющая роскошь, царящая в апартаментах приснопамятного господина Регенгужа? В том самом кабинете, куда я так бесцеремонно вторгся? Это было нечто, похожее на древний дворец, — жуткий красный мрамор, золотые статуи, громоздкая резная мебель из сандалового дерева…

— О, это один из наших главных офисов, — засмеялась Ронда.

— Есть извращенцы, которым нравятся такие интерьеры, — донесся до них голос Иона, выглядывающего из комнаты в конце просторного холла. — И мы вынуждены принимать их в привычной для них обстановке.

Не успел он крепко пожать Скальду руку, как из бокового коридорчика с воплями выскочили несколько пушистых кошек. За ними следом вылетело какое-то черное механическое существо, напоминающее скелет большой собаки. Производя неимоверный шум, они помчались дальше по дому, Лавиния взвизгнула от неожиданности и побежала следом за ними.

— Кто это? — озабоченно спросил Ион Ронду.

— Спроси у Гиза, — уклончиво ответила та.

— Мама знает?

Ронда вздохнула.

— А как ты думаешь? Ее нет дома.

Ион молча бросился вслед за Лавинией.

— Зира обожает кошек, — сказала Ронда Скальду. — Да мы все их любим. Но у меня аллергия на шерсть. Пойдемте на кухню, в доме все пути ведут туда.

Дом действительно простирался в разные стороны от своего сердца — большой овальной кухни, не имеющей стен. Она была благородных, но холодных оттенков — жемчужно-серых и матовых. Световой потолок со специальными подсветками и зеркальными эффектами создавал здесь удивительную атмосферу. Ронда устроила Скальда за диванчике, а сама принялась хлопотать, собирая на стол.

— Когда у меня будет свой дом, Ронда, я попрошу вас продумать его интерьер. У вас хороший вкус, — сказал Скальд.

— С большим удовольствием, — согласилась Ронда. — Вы не женаты?

— Не довелось.

В кухню вбежал Ион. Лицо у него было раскрасневшимся.

— Где Гиз? — выпалил он.

С другой стороны кухни появился озабоченный Гиз.

— Папа, ты не видел Гладстона?.. Везде его ищу!

— Гладстон — это механическое чудовище, которое ест кошек? — тяжело дыша, спросил Ион.

Гиз ахнул.

— А бабушка знает?!

— Кошек мы с Лавинией отбили, — сердито продолжал Ион. — Теперь он гоняет по дому Лавинию.

Издалека донесся крик. Гиз с Ионом бросились из кухни, а Скальд с Рондой прыснули.

— У вас всегда так… оживленно?.. — спросил Скальд.

— Просто у Гиза технические способности. Он один у нас такой в семье. Все остальные — ярко выраженные гуманитарии.

— Чем занимается Ион? Руководство отелями?

— Он это не очень любит, всегда норовит увильнуть, переложить на Зиру или меня, а мы сами — друг на друга. Вы не представляете, как это скучно… У Иона другое увлечение, или призвание, как хотите, — он придумывает и разрабатывает аттракционы для наших отелей.

— Ага, — с довольным видом произнес Скальд. — Вот, значит, кто нас забавляет. А кто автор непревзойденного акульего аттракциона?

Ронда почему-то смутилась.

— Жизнь, — сказала она и быстро заговорила о другом: — Я занимаюсь дизайном отелей — интерьеры, костюмы, имидж-идеи. Очень люблю. Лавиния мечтает стать специалистом по экстремальным ситуациям.

— Ого!

— Да. Очень мечтает повзрослеть, буквально считает дни, ждет не дождется, когда ей исполнится шестнадцать; тогда частично будут сняты возрастные ограничения и ей разрешат прыгать с парашютом, присутствовать при спасательных операциях и прочих ужасах. Я очень беспокоюсь за нее, хотя в семье мои страхи не приветствуются. Знаете, — Ронда понизила голос, — мне иногда даже снится: моя девочка сидит и вышивает крестиком. Хорошо, что она меня сейчас не слышит, это привело бы ее в ярость. Она вся в бабушку.

— Чем занимается Йюл? — спросил Скальд.

— Основное время у него отнимают проблемы нашего бизнеса, связанные с охраной. Он классный специалист. Вообще за что бы Йюл ни брался, он всегда на высоте. Он большой умница.

— Мне показалось, что о брате вы говорите с большей теплотой, чем о муже. — Скальд лукаво взглянул на Ронду.

— Вы знаете, — тихо сказала она, выставляя на стол большое блюдо с креветками, — я так люблю Иона, так боюсь его потерять, что привыкла все время скрывать свои чувства. Говорят, только таким способом можно удержать мужчину… Вы не дадите мне дельный совет на этот счет?

Скальд вздохнул.

— Увы. Я сам иногда попадаю впросак. Когда сильно влюбляюсь. К счастью, это бывает редко.

— Неужели это возможно? Разве у мужчин есть с этим проблемы — как удержать женщину?..

— Мы только с виду такие толстокожие.

Ронда в замешательстве посмотрела на красивого обаятельного мужчину, сидящего перед ней, и горячо произнесла:

— Никогда не показывайте женщине, что сильно ее любите!

— Не буду, — согласился Скальд.

На кухне, степенно выступая, появился Гладстон. Следом шли Ион с Гизом и Лавиния. Собачий скелет уселся посреди кухни и принялся изучать людей своими блестящими черными глазками. Совсем как настоящая собака, он поводил влажным носом, втягивая аппетитные запахи.

— Он просто немного не доделанный, папа, — извиняющимся тоном сказал Гиз.

— Я вижу, что недоделанный, — проронил Ион.

— Мама, он хотел укусить меня за пятку, — пожаловалась Лавиния.

— Не укусить, а понюхать, — возразил Гиз. Сестра сердито показала ему язык. — Обязательно нужно орать… Я просто не дочитал до конца инструкцию. — Он вытащил из кармана толстый журнал.

— Зира, видимо, опаздывает, — сказала Ронда. — Садитесь за стол, а то вы все голодные.

— Я снова хочу поставить тебе на вид, сын, — недовольно сказал Ион, усаживаясь. — Твои подработки мешают учебе.

— У меня же должны быть карманные деньги, — вполслуха слушая отца и весь погруженный в чтение инструкции, ответил Гиз.

— Карманные деньги? Впервые слышу. С восьми лет ты копишь на свою собственную планету, и у меня такое впечатление, что те деньги, что ты заработал за последние полгода, могут восполнить недостающую сумму, разве не так? А отметки по-прежнему оставляют желать лучшего.

— Так и есть, папа, — рассеянно ответил Гиз. — Можно сказать, я уже купил эту свою планету…

Он достал свисток, свистнул, нажал на небольшом пульте, извлеченном из кармана, какие-то кнопки. Через некоторое время по кухне растеклось черное море — рядами и колоннами вползли совсем крохотные, как насекомые, чистюли.

— Это к тебе, сынок, — тронула сына за локоть Ронда.

Гиз оторвал голову от инструкции и взглянул на чистюль.

— Это к Гладстону.

Пес осторожно подобрался к чистюлям, принюхался и довольно замахал прямой палкой хвоста. Копошащаяся мелкота замерла. Пес развалился на полу и вдруг принялся кататься по чистюлям. Они прилипали к его бокам, голове, лапам, прыгали ему на голову, цеплялись за хвост, и через несколько мгновений перед людьми стоял с чрезвычайно довольным видом добродушный лохматый пес. Он тряхнул своей густой блестящей шерстью и звонко залаял. Все ахнули.

Лавиния радостно вскрикнула, вскочила и, схватив пса за передние лапы, закружилась с ним по кухне. Гладстон все время подпрыгивал и лизал ее в лицо жестковатым, очень горячим языком…

— Основное наше правило — в отели не допускаются лица душевнобольные, впавшие в зависимость от запрещенных препаратов или алкоголя. Для этого мы тщательно тестируем всех потенциальных клиентов. — Йюл с аппетитом уминал бифштекс и объяснял Скальду тонкости охранной системы отелей.

— Я потратил полдня, чтобы ответить на ваши многочисленные тесты, — заметил Скальд. — Это было похоже на допрос в полицейском участке.

— Да, это создает некоторое неудобство, зато потом клиент будет уверен, что никто не ударит его по голове.

— Хорошее настроение клиентов складывается из мелочей. Все имеет значение. С персоналом проводится большая и тщательная работа, — вступила в разговор Ронда. — Отгадайте с двух раз, кто главное лицо в отеле?

— М-м… менеджер?

— Нет.

— Горничная?

— Лифтер. Скажите, какое выражение лиц преобладает у лифтеров, которых вы видели у нас?

— Очень приветливые… Всегда улыбаются, предупредительны. Но это говорит только о том, что они вышколены.

— А вот и нет. Их приветливость — это отражение вашего душевного здоровья.

— Да что вы говорите? — искренне удивился Скальд.

— Сеть наших заведений «Отдохни» выделяется в отельном бизнесе как раз присутствием на этажах лифтеров. Лифтеру мы платим много больше, чем менеджеру-распорядителю всего этажа. Он не только всегда придет на помощь посетителям, но и вовремя заметит, если кто-то не в себе, плохо себя чувствует или раздражен. Нанимая человека на работу, мы анализируем тип его лица. Есть лица, которые не нравятся никому, есть нейтральные, есть те, которые нравятся избирательно. И есть определенный тип лица, который очаровывает всех, за редким исключением. Здесь имеют значение его метрические характеристики, структурные особенности, то есть строение черепа, длина и форма бровей, носа, глаз и всего остального. Людей с такими лицами мы и отбираем в первую очередь. Но главное, что нас интересует, — обладает ли будущий лифтер актерскими способностями, умеет ли он перевоплощаться. А во-вторых, он должен быть хорошим психологом. Таким людям мы отдаем предпочтение, мы их холим, проводим с ним постоянные занятия, чтобы поддерживать их в форме.

— И это все ради заботы о клиенте…

— Конечно. Хороший лифтер, издалека наблюдая за приближающимся посетителем, с одного взгляда определит его сиюминутное душевное состояние, степень агрессивности и сделает все, чтобы погасить раздражение или, наоборот, усилить хорошее настроение. Причем для одних людей он «надевает» на лицо выражение типа «овечка»… Не смейтесь, Скальд, есть люди, которым иногда просто необходимо почувствовать себя волком в овечьем стаде — у них моментально повышается настроение, что нейтрализует растущее раздражение. Других приведет в чувство холодность и некоторая надменность. Лифтеры обязаны моментально распознать психологический тип посетителя и хорошо сделать свою работу. Кроме того, они приносят неоспоримую пользу службе охраны. Они могут почувствовать то, что не увидишь в глазок телекамеры.

— Но все же и на старуху бывает проруха, — вздохнул Ион. — Помните тот неприятный случай в позапрошлом году на Мимансе? Хорошо, что все хлопоты по нему взяла на себя Шиен, я ей так благодарен. Кое-как замяли… Лифтер был очень опытным, со стажем чуть ли не в десять лет. Он уверял, что у посетителя было превосходное настроение. А посетитель зашел в лифт и укусил незнакомую женщину. Ма, ты помнишь?

Зира помрачнела. Скальд округлил глаза.

— Уку… укусил?

— Да не укусил! — сказала Лавиния. — А вырвал зубами пол-уха. Ситуация была просто экстремальная! Она наступила ему на ногу, и он сразу съехал с катушек.

— Дочка, по-моему, у тебя сегодня были еще какие-то дела, — сказал Ион.

Зира возразила:

— Нет, пусть она слушает.

— Но не вмешивается!

— Но не вмешивается, — согласилась Зира и посмотрела на девочку. Лавиния опустила глаза.

— А почему, интересно, агрессивные наклонности этого типа не обнаружились при тестировании? — спросил Скальд.

— Мы думали над этим. Если он сам специалист в области психологии, то, возможно, он просто знал необходимые ответы, — сказал Йюл. — Поэтому мы стараемся все время обновлять тесты и придавать вопросам самый безобидный вид.

— Я помню, — улыбнулся Скальд. — «Если вы видите перед собой на блюде два яблока, какое вы возьмете: крупное или мелкое? Красное или зеленое? Срежете ли кожуру? Каким ножом — охотничьим или столовым? Разрежете ли яблоко или будете кусать так?..»

Все развеселились.

— Наверное, эти вопросы вставили после того случая с откушенным ухом. «Острые ли у вас зубы?» — передразнил Гиз. — «Не хотите ли их немного подпилить?»

— Когда Лавиния была маленькой, — с улыбкой сказала Ронда, — мы готовили ее к тому, что у нее вот-вот должны выпасть молочные зубы, и говорили, что вырастут новые. «Железные?» — с надеждой спрашивала она. Она тогда увлекалась монстрами и все не верила, что зубы будут обыкновенные, костяные… Злилась на нас.

— Очень смешно, — сердито прокомментировала девочка.

— Обратите внимание на эту фотографию, Скальд. — Зира поднялась и достала с полки большое семейное фото в рамочке.

— Ну началось! — с гневом сказала Лавиния.

С фотографии Скальду улыбались совсем молодые Ронда с Ионом, Йюл и Зира. Прижавшись к матери, стоял шестилетний Гиз. Ион держал на руках премилую крошку в воздушном платьице — у нее был очень оживленный вид, одной ручкой она трогала пышный синий бант у себя на голове.

— Славная девочка, правда? У Лавинии почти не было волос, а очень хотелось надеть бантик, — поделилась Зира, — и я капнула ей на макушку капельку клея. Видите, какая она здесь довольная.

— Потом две недели ходила с бантом. Не могли отклеить, — сказал Ион.

— Положительные эмоции важнее, — отмахнулась Зира.

— Это что, вечер воспоминаний? — Лавиния чуть не плакала. — Знала бы, ни за что не села с вами ужинать! Кому нужны эти противные сюсюканья про младенцев?!

— Подождите, Скальд, — пообещал Гиз, трепля Гладстона за загривок. — Еще немного, и вы войдете к маме и бабушке в полное доверие. Тогда они расскажут вам, как рожали. Это любимая женская тема. Ну ничего, нервы у вас крепкие.

— Гиз! — воскликнула Ронда.

Зира засмеялась:

— Что ты хочешь, детка? Мальчик патологически правдив.

— И все-таки, как охраняется ваш дом? — спросил Скальд, когда после ужина мужчины отправились на прогулку по саду, где всюду — в траве, на дорожках, в прохладном ручье — копошились крохотные чистюли, поддерживающие порядок.

Сад был полон цветущих растений, птиц, в нем было много уютных уголков, тенистых беседок, каменных горок, засаженных цветами.

— Как обычно. Несколько степеней защиты, — ответил Йюл. — Звуковая, визуальная, тепловая, механическая… Естественно, с полным набором самых современных средств. Почему вы спрашиваете?

— Это тоже ваш родственник? — Скальд кивнул в сторону.

— Какого черта? — удивился Йюл.

На краю небольшого бассейна с плавающим фонтаном сидел незнакомый мужчина в синем джинсовом костюме и кормил рыбок. Он не обернулся на звук приближающихся шагов, словно плохо слышал или плохо себя чувствовал, и это настораживало еще больше.

Ион прибавил шагу — он узнал незваного гостя еще издалека. Когда Ион подошел, они несколько мгновений молча смотрели друг другу в глаза. Потом мужчина отвернулся и снова стал крошить в воду хлеб. Он бросил большой кусок и своей тонкой тростью подтолкнул кусок к рыбкам, которые жадно набросились на еду.

— Кормилец ты наш, — раздраженно сказал Йюл, — как ты сюда попал?

Мужчина с усилием, будто шея у него была деревянная, повернул голову, и Скальд наконец увидел его лицо — в нем не было ничего необычного, если не считать холодного безразличия в красивых серых глазах. На вид незнакомцу было лет тридцать, его коротко подстриженные темные волосы слегка вились, изящно очерченные полные губы привычно-брезгливо кривились. Застывшее холеное лицо напоминало расхожий киношный типаж героя-любовника — и от природы красив, и косметологи потрудились…

— Меня озарило, — протянул Йюл. — Сдается мне, Ион, что не так давно ты подпортил именно это лицо…

Мужчина равнодушно обвел их глазами. Он лениво поигрывал своей тростью. «Ему безумно скучно, — вдруг понял Скальд, — так скучно, что он с трудом заставляет себя удерживать внимание на людях, стоящих перед ним, и ему не хочется ни говорить с ними, ни двигаться. Начни они сейчас кувыркаться перед ним по дорожке, и то не удивится».

Незнакомец разлепил губы и приятным баритоном, неожиданно показавшимся Скальду знакомым, произнес:

— Никогда люди не могут ценить хорошее к себе отношение. Неблагодарность — худший из людских пороков.

— Кажется, вы чередуете хорошие и плохие поступки? Напомните мне, господин Анахайм, последний после нашей драки ваш хороший поступок, который должен был вызвать у меня слезы благодарности, — сказал Ион.

— Я оставил вас в живых.

— Вот как? А почему, кстати?

— Из расположения к Эпиналь. — В голосе гостя прозвучали издевательские нотки.

— Понимаю. Вы помогли ей появиться на свет.

Анахайм слегка нахмурился, но даже и это сделал через силу, через скуку. Трость в его руках совершила несколько резких оборотов и снова застыла. Хотя Ион говорил с иронией, Скальд почувствовал его тревогу. Йюл отступил на шаг назад и едва заметно напрягся — так делают бойцы, ожидающие нападения.

— Кто разрешил вам появиться у меня в доме? — спросил Ион, борясь с раздражением. — Кто звал вас сюда?

— Вы. Вы пригласили меня расплатиться. Не хочу, чтобы меня считали недееспособным. Я в состоянии платить свои долги.

Анахайм достал из кармана бумагу и подал Иону. Ион развернул и просмотрел ее — это была дарственная на Селон.

— Но этой планеты не существует!

— Уже существует. Я объясню. Видите ли, господин Регенгуж-ди-Монсараш… кстати, какое древнее у вас имя… очень достойный аристократический род, появившийся здесь, если не ошибаюсь, во времена четвертой волны колонизации… или даже третьей… Так вот, планета Селон находится там, куда наши корабли залетают очень редко. Вы понимаете? Не исключен контроль за ней со стороны чужих… Вообще у нас было подозрение, что на Селоне находятся огромные залежи алмазов. К сожалению, это не подтвердилось. Надеюсь, теперь вам понятна некоторая моя… э-э… страстность, которую я так неосторожно продемонстрировал вам? Алмазы — это ведь не фунт изюму, понимать надо. Ну, — Анахайм чуть переменил позу. — Владейте. Ничего не поделаешь. Раз проиграл, значит, проиграл. Тетушке передавайте привет. Я пришлю ей свежих рачков с Огастина.

Ион переглянулся со Скальдом и Йюлом.

— А вы не передумаете? — сказал Йюл. — Вы какой-то непоследовательный: одной рукой даете, другой отнимаете. Сейчас дарите планету, а потом с досады откусите Иону ухо.

В глазах Анахайма мелькнул слабый интерес.

— Какой вы злопамятный, господин Йюл… Не думал, что вспомните.

— Такое не забывается. Мы потеряли часть наших постоянных клиентов, а утраченное доверие вернуть очень трудно.

Словно из-под земли, черным лохматым облаком перед Анахаймом вдруг возник Гладстон. Он запрыгнул на низкий парапет фонтана и уставился на гостя. Анахайм усмехнулся.

— Дорогие у вас игрушки… Ну, между нами говоря, мы можем это себе позволить, правда? — доверительно обратился он к Иону. Тот промолчал. Анахайм взглянул на Скальда. — Я вижу, и господин Икс затесался к вам в компанию.

— Насколько мне помнится, мы незнакомы, — холодно ответил детектив.

— Это вам только так кажется. — Голос у Анахайма стал еще неприятнее. — Будьте осторожны в выборе друзей, любезный. Ну что ж, мне пора. Не забудьте оповестить всю галактику, что мы в расчете, господин Регенгуж. Ди-Монсараш.

Он протянул к своей трости руку, чтобы взять ее, но Гладстон молча вцепился зубами в средний палец на правой руке Анахайма — нападение было по-змеиному быстрым. По руке побежала кровь. Анахайм приставил конец трости, которую схватил другой рукой, к груди собаки, и сильный разряд окутал ее синим пламенем, но пострадал только сам Анахайм — он громко вскрикнул от боли.

— Фу! — опомнившись, закричал Ион на Гладстона. — Пошел!

Пес тут же выпустил палец и спрыгнул на землю. Анахайм бросил на мужчин тяжелый взгляд и, тряся пораненной рукой, зашагал к выходу из сада. Гладстон побежал за ним, обнюхивая дорожку.

— А нечего уши откусывать… незнакомым женщинам… — с тихим злорадством сказал ему вслед Йюл. — Терпеть не могу таких типов. Странно, но когда Ион рассказал о своем карточном приключении, я почему-то сразу вспомнил этого субъекта.

— Мне неловко вмешиваться, но не могли бы вы все зайти ко мне, — вдруг раздался из скрытого динамика голос Зиры. — Я всё видела по телесети.

— Сейчас придем, мама, — сказал Ион. — Есть новости?

— Есть…

Мужчины переглянулись и поспешили в дом. На дороге им встретился Гладстон. Он лежал на боку, с закрытыми глазами. Лапы у него слабо подрагивали.

— Черт, — сказал Ион. — А я уже привык к этой псине. Он никак заболел?

Механический пес открыл глаза, с трудом встал, и вдруг его вырвало на дорожку чем-то черным, похожим на кусочки природной смолы.

— Меня самого тошнит от этого господина Анахайма, — хмуро заметил Йюл. — Ну, теперь запомнишь? — сказал он, обращаясь к собаке. — У него кровь ядовитая! Давай рысью к хозяину!

Повеселевший и явно оправившийся Гладстон встряхнулся и затрусил по дорожке.

В кабинете Зиры картин на стенах, ваз и цветов было по максимуму, но это не раздражало Скальда. Нарядные и легкие портьеры ему тоже угодили. Они были нежно-кремовыми — такие обычно мягко приглушают дневной свет. Рабочий стол Зиры, за которым она сейчас сидела, не выглядел чужеродным телом в этой просторной светлой комнате, хотя на нем стоял компьютер и грудами лежали книги и бумаги.

Хозяйка кабинета кивком пригласила всех сесть и обратилась к Скальду, словно он был самым важным лицом в этой компании:

— Нам нужно посоветоваться с вами, господин Икс. Вы составили свое мнение об этом… Анахайме?..

— Конечно. Он человек с большими странностями, большими возможностями… Опасен. Если говорить конкретно, я насчитал три слишком явных совпадения в ваших семейных фантазиях о Селоне и сообщении Анахайма о планете: Селон находится там, куда корабли залетают очень редко; не исключен контроль за планетой со стороны чужих; ну, и животрепещущая алмазная тема. Спасибо, хоть не сказал, что его люди подозревали о наличии у Селона алмазного ядра. Но намек был слишком прозрачным.

— Что-то я все равно не понял, — сказал Йюл.

— Он узнал… — нахмурилась Зира. — Но как?

Скальд пожал плечами:

— А как он проник сюда, за ваши запоры?

— Сегодня разберусь, — пообещал Йюл. — Кому-то не поздоровится.

— Не забирайте слишком круто, помните о необычных возможностях господина Анахайма, — заметил Скальд.

— Ты хотела нам что-то сообщить, мама, — сказал Ион.

— Сказать как есть или сначала вас подготовить?

— Руби с плеча…

— С Чиль-Панса пришло сообщение: они начали умирать, по очереди… Сначала погибли во время дежурства оба полицейских, составлявших протокол, главный менеджер отеля, три человека из персонала, а вчера здесь, на Имбре, — твой врач и дизайнер, сегодня снова дизайнер. Девять человек. Смерть каждого была скоропостижной, внезапной. Убийствам даже не придана видимость несчастного случая.

Они посидели в тишине.

— Это я виноват, — подавленно произнес Ион. — Я, со своими дурацкими амбициями…

— Они предали тебя, — заметил Йюл.

— Надо было оставить все как есть. Я самодовольный, тупой эгоист!

— Хорошо! — закричала Зира. — Тогда каждый может спокойно плевать тебе в лицо! Утрись и сейчас, и оставим все как есть — чтобы больше не было новых жертв!

Снова воцарилось молчание.

— Нужно убедиться, но я думаю, что и так понятно: Селон, которым расплатился Анахайм, — фикция, — заговорил Скальд. — Скорее всего это какой-нибудь безжизненный астероид в восьмом секторе, который без особого труда перевели в собственность нашего злопамятного господина. А тайна продолжает оставаться тайной — где-то есть другой Селон, который по праву принадлежит господину Регенгужу.

— Мама, у тебя можно курить? — спросил Ион.

Зира кивнула.

— Вы должны определиться, господа, — сказал Скальд, — и решить, так ли вам необходим этот поединок, чреватый жертвами.

— Чихали мы на его угрозы, — резко заметил Ион.

— Нет, а как вы это себе представляете? — вмешался Йюл. — Как вы заставите его отдать вам то-не-знаю-что?

— Нам поможет господин Икс, — сказал Зира.

— Тогда прежде всего нужно обеспечить надежную защиту женщин и детей, — сказал детектив.

— Лично я не собираюсь сидеть взаперти, — немедленно возразила Зира. — Я не женщина. Я Зира Эвора Регенгуж-ди-Монсараш.

— Подождите-подождите. — Скальд потер ладонями лицо. — Если мы с вами все время будем спорить, ничего не получится. Итак, кто в авангарде, а кто в тылу?

На пороге комнаты появился Гиз в сопровождении Гладстона.

— Вы на весь дом кричите. Вам нужны сведения об Анахайме? По полученным данным вполне можно провести полную идентификацию личности.

— По полученным откуда? — удивился Ион.

Гиз взглянул на Гладстона. Пес гавкнул, раскрыл пасть и выплюнул на подставленную юношей руку маленький диск.

— Мы времени зря не теряем, папа, — сказал Гиз, подавая диск отцу.

— Теперь дело за вашими знакомствами в С-патруле, Ион, — сказал Скальд. — Ай да псина… Дай пять! — Он присел на корточки протянул Гладстону руку, тот с достоинством подал ему тяжелую лапу.

— Я даже еще не знаю всех его возможностей, — не удержавшись, похвастался Гиз. — Гипер-класс-компьютер… Четыре триллиона чипов!

Ион воззрился на сына.

— Это на карманные деньги, папа, — торопливо сказал Гиз.

3

— Господин Ион Хадис Регенгуж-ди-Монсараш подвергает сомнению честность господина Анахайма, подозревая, что последний расплатился за свой карточный долг не настоящей планетой Селон, а другой, не представляющей никакой ценности, — в отличие от Селона подлинного, — раздался с большого экрана телевизора голос диктора.

— Передают в новостях каждый час. Кто автор? — спросила Зира.

— Я, — ответил Ион.

Вся семья, вместе со Скальдом, собралась у Зиры. Гладстон лежал посередине комнаты и вылизывал по очереди всех четырех кошек хозяйки. Сонные кошки лениво кусали пса за нос, за уши, но этот орешек был им явно не по зубам. Временами какая-нибудь одна из них, жалобно мяукнув, пыталась вырваться из железных объятий, но безуспешно. Гладстон последовательно и методично выполнял свою работу.

— Сегодня решением правительства Имбры запрещено производство и использование уже имеющихся в употреблении воздушных поясов Рудайя. Как известно, это особое защитное поле применяется в основном для охраны политических деятелей, звезд шоу-бизнеса, известных деятелей. Считалось, что в нем человек становится неуязвим для окружающих. За последнюю неделю на Имбре произошло четыре случая самовозгорания людей, находящихся под защитой пояса Рудайя. Только что, в считанные секунды, погибла известная певица Флоренс… Правительство планеты скорбит вместе с вами…

— Какой ужас, — прошептала Ронда, глядя на ослепительной красоты лицо женщины, по обычаю заметно затененное в знак траура.

— Комментарий ученых краток: произошел сбой в системе, известный как закон Иваневича, — продолжал диктор. — Физические законы перестают действовать без всяких видимых причин.

— Так не бывает! — буркнул Скальд. — На все есть причина…

— Выделено шесть косвенных признаков, предшествующих ситуации, когда происходит сбой, — слишком мало, чтобы предвидеть ее. Вообще проблема самовозгорания людей изучена довольно детально, но способов его предотвращения пока не найдено. Внезапно потерявший свои физические поля биологический объект переходит в запрещенное состояние, что вызывает процесс самораспада, не распространяющийся на одежду жертв…

— Вижу, вся семейка в сборе, — на экране вдруг появилось надменное лицо Анахайма. Йюл вскочил на ноги. — Сядьте, господин Йюл. Не буду тратить попусту слова. — Изображение внезапно исказилось помехами. — Пусть… смелый… семьи… тот, кто не, — помехи стали очень сильными, — придет… поговорить. Имбра, район шестьдесят три, восемь, пять. Жду. — Снова пошли новости.

— Совсем обнаглел, — возмутился Йюл. — Фантом прямо какой-то.

— Ну вот, за что боролись, на то и напоролись, — сказал Скальд. — Давайте решать, кто из нас пойдет. Полагаю, самая подходящая кандидатура — моя.

— Он ясно сказал, кого ждет, — вмешался Гиз. — Самого смелого из семьи.

— Но девочка не справится. У нее слишком мало опыта, — возразила Зира.

Лавиния подпрыгнула на месте.

— Это дискриминация!

Ион строго взглянул на нее.

— Мы не собираемся обсуждать этот вопрос, дочка. Когда тебе стукнет шестнадцать…

— До шестнадцати еще сто лет ждать! Я не доживу! — рыдающим голосом возразила девочка.

— Лавиния, ты действуешь всем на нервы, — осуждающе покачал головой Йюл. — Ты что, не понимаешь, что это не детские забавы?

— Ждите меня здесь, — сказала Зира. Скальд вопросительно взглянул на Иона, но женщина предупреждающе повысила голос: — Господин Икс!..

Напрасно Зира пробовала обнаружить жилище Анахайма по каким-то исключительным внешним признакам — необычной или роскошной архитектуре. Оно было типовым в ряду подобных поместий Имбры.

Модуль покружил над матовым куполом, а когда раскрылись его панели, Зира по-молодому лихо спикировала точно в центр площадки и легко выскочила из модуля на землю. Под ногами у нее засветилась дорожка, она пошла по ней к каменному дому в форме древней котти-пагоды. Снаружи он был выкрашен охрой и производил впечатление построенного из натуральных материалов; местами стены казались потемневшими от старости. Но Зире не понравилась эта слишком тщательная стилизация, она во всем ценила чувство меры.

Интерьер дома напоминал о прохладных сказочных дворцах. Тыква, чей плод считался в религии котти священным, был представлен здесь в разных видах — из тыкв-курительниц под иконами с ликами древних веселых и толстощеких божков доносился запах благовоний, а ярко-оранжевая гигантская тыква красовалась посреди огромного холла, намеренно перегораживая дорогу и символизируя величие и самодостаточность природного начала, превосходящего все достижения цивилизации.

Пульсирующая дорожка обогнула тыкву и привела Зиру в довольно уютную комнату, напоминающую кабинет, где на полу был расстелен пушистый ковер с орнаментом из кипарисов. Здесь ее ждал Анахайм. Он сидел за рабочим столом. Когда Зира вошла, он с холодной задумчивостью оглядел ее и кивком предложил сесть. Одет он был в прежний джинсовый костюм, выглядел очень молодым, очень здоровым, и Зира, чувствуя его изучающий взгляд, покраснела.

— Ну? — спросила она, чтобы прервать неприятную затянувшуюся паузу.

— Значит, вы, госпожа Регенгуж, самая смелая? — спросил Анахайм немного насмешливо. — Что ж, давайте поговорим. Как-то, почти незаметно для меня, у нас с вашей семьей завязалась интересная игра. Я даже не ожидал, что ваш сынок окажется таким упрямым. Но, честно сказать, мне интересны люди, от которых не знаешь чего ждать. Предсказуемость хороша только изредка — когда делаешь дело и сам прогнозируешь результат. А когда ты развлекаешься — интересен сам процесс, волнение, которое тебя охватывает. Результат игры воспринимается как дар судьбы, и это не сравнимо ни с чем.

— Вы уже проиграли свою игру. Отдайте то, что принадлежит Иону, и оставьте нас в покое, — сказал Зира ровным голосом. — На вашей совести уже девять жизней ни в чем не повинных людей…

— Тринадцать, — спокойно поправил ее Анахайм. Зира побледнела. — Нет-нет, не беспокойтесь, что вы. С вашими близкими все в порядке. Мы ведь играли с Ионом в игру «Тринадцать»… Ну и я подумал, что было бы неплохо… для симметрии…

— Они были виноваты только в том, что стали свидетелями вашей слабости… но это так жестоко… это не имеет названия, — взволнованно произнесла Зира.

— Ну хорошо, хорошо, если вы настаиваете, больше никто не погибнет, — рассеянно сказал Анахайм. — Я согласен — это слишком скучно.

Зира смотрела на него и не могла найти слов. Анахайм взглянул на нее. Его равнодушное лицо немного оживилось. Он встал из-за стола и присел на краешек.

— Но все равно делать-то что-то нужно, — сказал он. — Я предложил вам отступные — вы упорно отказываетесь от них. И никакой это не безжизненный астероид — вполне приличная планетка, даже с атмосферой. Это Скальд мутит воду. Зачем вы его слушаете? Если приложить руки, климат там станет вполне сносным. Оборудуете планету под какой-нибудь развлекательный комплекс, там, кстати, есть горячие озера с редким видом мраморных рыб. Когда в полдень вода почти достигает точки кипения, рыбы краснеют, раздуваются и, чтобы выжить, начинают стаями высоко подпрыгивать над водой, пытаясь охладить поверхность своего тела. И выживают только самые выносливые. Вот так и нас самих иногда поджаривают — и тогда мы начинаем суетиться и подпрыгивать… Туристы валом повалят… Да что я вас уговариваю?

— Я сама удивляюсь, зачем вы нас уговариваете, — сказала Зира. — И голос ваш звучит как-то очень неубедительно.

Маска безразличия на лице Анахайма снова чуть дрогнула, и он неожиданно рассмеялся, потер пальцем переносицу.

— Вы проницательны, госпожа Регенгуж. Я неубедителен, потому что не хочу, чтобы вы соглашались на мои уговоры.

— Что?

— Мне нравится эта игра, в которую нас втянул случай. Я предлагаю вам продолжить ее.

— Нет, — категорически отказалась Зира.

Анахайм расстроился.

— Ну почему?!

— У вас руки в крови…

— Вы боитесь меня? — прищурился Анахайм.

— Наверное да. Я боюсь вашего психического нездоровья.

— Как странно слышать из ваших уст слова «Я боюсь…». И это говорит самый смелый из семьи? — Анахайм пристально смотрел на Зиру, и она снова почувствовала, как у нее начинают гореть щеки.

— Оставьте нашу семью в покое, господин Анахайм… — еле слышно проговорила женщина и, повернувшись, пошла к двери.

— Ты постарела, Эва, — негромко сказал он ей вслед.

Зира замерла. Сердце у нее заколотилось. Анахайм подошел к ней, взял за руку и развернул к себе. Он стоял совсем близко, и она отчетливо различала исходящий от него запах свежести, здоровья, молодости, знакомых до боли мужских духов… Он прикоснулся к ее лицу, осторожно разглаживая морщины. Она слабо отстранилась. Он усмехнулся, но в его глазах промелькнуло что-то слишком человеческое — слишком неестественное для такого равнодушного, пресыщенного лица.

— Ты была необыкновенной. Такой страстной, смелой… И в то же время очень ранимой. Если бы можно было все вернуть — море, горячий песок, твои губы и твои рассказы. — Он вздохнул. — Нет, ничто нельзя повторить дважды, иначе не о чем было бы вспоминать.

— Вы не смеете так со мной разговаривать, — задыхаясь, сказала Зира. — Эти воспоминания принадлежат не вам, а вашему отцу…

— Твои сказки были невероятно хороши. Из-за них я простил тебя, когда ты ушла. Ах, как мне хотелось в них верить — Роа, Браззаль… Ничего подобного я больше никогда не слышал. Я любил тебя, а ты любила меня. — Он говорил грустно. Зира плакала, ей хотелось ударить его по лицу, но не было сил.

— Ты вылитый отец, и не только внешне… Он тоже был горазд на всякие гадости…

— Теперь я наконец понял, почему я так любил тебя, — что бы ни случилось, чем бы ни грозила тебе судьба, ты всегда упрямо повторяла: «Я не боюсь!» — Анахайм удивленно покачал головой. — Поэтому я пощадил твоего сына. Почему же сейчас ты боишься? Ты состарилась, Эва?

Зира вытерла слезы и хотела что-то сказать, но Анахайм мягко прикрыл ей рот ладонью.

— Подожди. Вы все будете играть по моим правилам. Для начала, чтобы взбодрились твои мужчины, я заберу у тебя твою гордость, твою крошку Лавинию. Пусть суетятся, подпрыгивают, будто их поджаривают. А тебе по старой дружбе достанется самое простое — ты должна будешь ответить на вопрос, — Анахайм сделал эффектную паузу, — кто я. Тебе это будет сделать легче всех, не так ли?

— Я и так знаю, кто ты, — ты дьявол…

Анахайм довольно усмехнулся.

— Помнишь, ты говорила, что никто не целовал тебя так, как я?

Он резко привлек Зиру к себе и поцеловал в губы долгим поцелуем, от которого захватывает дух, потом разжал объятия. Она плакала, а он стоял рядом и улыбался, с интересом наблюдая за ней.

Зира закрыла лицо руками и побежала к двери, слыша за своей спиной его короткий довольный смешок…

Из модуля Зира сразу позвонила домой.

— Где Лавиния? — с тревогой спросила она.

— Мы все ждем тебя, мама, не расходимся, — встревоженный ее тоном, ответил Ион. — А что…

— Все хорошо, сынок. Я скоро буду. — Зира торопливо отключила связь.

Дома она оказалась уже через три минуты. Ион с Рондой и Скальдом сидели на диване, Йюл расхаживал по комнате, лохматя свою кудрявую темную шевелюру, а Гиз, пристроившись в уголке, читал про себя инструкцию. Гладстон, обняв лапами спящих кошек и спрятав нос, лежал на полу смирно, будто тоже спал. Лавиния, сидя перед визором в кресле, смотрела новости.

Зира без сил опустилась на диванчик.

— Дай мне попить, Йюл, будь так добр… Спасибо. Он очень опасен. Безумец. Совершенный безумец… Угрожает украсть Лавинию.

Мужчины переглянулись. Лавиния сидела в кресле неподвижно, будто не слышала, о чем говорят.

— Что же делать? — встревоженно произнесла Ронда.

— Защищать девочку изо всех сил, — сказал Скальд. — Йюл, нужно продумать все возможные пути его нападения. Думаю, дома Лавинию слишком опасно держать — Анахайм шутя проник сюда.

— Он пришел пешком, постучал в дверь. У него было приглашение, подписанное твоей рукой, Ион. Даже идентификатор не распознал подделку и впустил его. Ты не помнишь, на Чиль-Пансе ты не приглашал его к себе в дом? — сердито спросил Йюл.

— Как же, отлично помню, — ответил Ион. — Как только он плюнул мне в лицо, я сразу подписал и вручил ему приглашение на ужин.

— Доченька, на завтра занятия отменяются, — сказала Ронда.

— Хорошо, мама, — отозвалась девочка, вся поглощенная просмотром новостей.

Гладстон вдруг поднял голову, встал и подошел, принюхиваясь, к Лавинии.

— Фу! — почему-то испуганно воскликнула она и вскочила.

С грозным рычанием пес прыгнул на девочку. Ронда в ужасе вскрикнула. Но Гладстон пролетел сквозь Лавинию, словно через пустое место, и, опрокинув кресло, всей своей тяжестью обрушился на напольную глиняную вазу с цветами. С хрустом давя лапами мокрые осколки и сломанные цветы, он развернулся, выпустил из глаз два красных луча-рассеивателя, и девочка-голограмма исчезла…

— Она выходила за книгой! — взволнованно сказал Гиз, а Ронда зажала обеими руками рот, чтобы не закричать…

4

Ожидая, пока сидящий перед ним полноватый темноволосый мужчина по имени Буф Баар закончит диктовать компьютеру текст, Скальд прикинул, сколько времени тот тратит ежедневно на то, чтобы поддерживать свою холеную, фигурно выстриженную бородку в таком идеальном состоянии, и неожиданно пришел к выводу, что господин Баар не женат. Кроме того, он одевается у очень дорогого портного и любит комфорт. Но сегодня почему-то нервничает — со слишком характерным нажимом проговаривает окончания фраз и энергично жестикулирует, обмахиваясь папкой с бумагами, хотя кондиционер в кабинете работает безупречно. Итак, не женат и нервничает…

Наконец Баар поднял на Скальда глаза.

— Чему обязан? — Голос у него был сочным, очень приятным.

— Простите, вы женаты? — спросил Скальд, удивляясь собственной бестактности.

— Нет, — удивленно ответил Баар и тут же настороженно поинтересовался: — Чего вы хотите?

Скальд рассыпался в любезностях, объясняя путь своего появления в этом кабинете, а когда наконец прозвучало имя господина Иона Регенгужа-ди-Монсараша, Скальду показалось, что его собеседнику захотелось с головой утонуть в своем обширном кожаном кресле.

— Совсем недавно вы работали секретарем у господина Регенгужа, господин Баар. И на Чиль-Пансе произошла одна странная история.

— Я ничего не знаю об этом, — севшим голосом произнес Баар.

— Я хороший друг господина Регенгужа и готов предложить вам неплохую сумму за какие-либо подробности. Да что я говорю — неплохую. Очень хорошую сумму. Я готов купить у вас ваше рекламное агентство по цене, превышающей его рыночную стоимость в пять… шесть… — Скальд следил за выражением лица собеседника, — семь… восемь… десять… пятнадцать… двадцать. — Страх в глазах Баара постепенно вытеснялся алчностью. — В сорок пять раз. В пятьдесят. — Скальд остановился.

— Это невозможно, — страдающим голосом пробормотал Баар.

Скальд достал кредитную карточку.

— Одно движение моей руки, и вы очень богатый человек, — сказал он. — И больше не нужно суетиться каждый день, ломая голову над новыми рекламными роликами, не нужно более высокими, чем у конкурентов, гонорарами переманивать на свою сторону всех этих пресытившихся и избалованных поп-звезд, диск-жокеев, новомодных экстрасенсов и тупорылых спортсменов, которые не в состоянии вызубрить даже пять слов.

— Значит, вы понимаете меня? — оживился Баар. — Специфику этой работы?..

— Конечно. Они всегда опаздывают, срывают съемки, курят вам в лицо, стряхивают пепел вам на брюки, а когда разговаривают, фамильярно хлопают вас по плечу.

— Но с животными в рекламе работать еще хуже, — с отвращением сказал Баар.

— Этого больше не будет, — твердо пообещал Скальд.

Баар, всё еще колеблясь, включил четыре монитора в углах кабинета, должных помочь засвидетельствовать законность сделки, и заполнил типовой договор купли-продажи своего агентства. Когда покупатель перевел на его счет деньги и с формальностями было покончено, Баар откинулся на спинку кресла. Его бледное лицо постепенно розовело.

— Я должен уступить вам место? — нерешительно спросил он, приподнимаясь.

— Сидите. Скажите, господин Баар, вам угрожали впрямую? Если да, то каким образом и в чем заключалась суть угрозы?

— У каждого человека есть тщательно оберегаемые тайны, господин Икс, — взвешивая каждое слово, приглушенным голосом начал Баар. — И никто не хочет, чтобы о них узнали другие. Я раньше много думал над этим и пришел к выводу, что каждый все-таки имеет право на свои собственные секреты. Даже самым близким людям не всегда рассказываешь их. Они остаются в твоей памяти, в душе — или ранами, или грязными полосами, или ноющими, зудящими укусами… Одни из них ожесточают, другие тебя чему-то учат — если ты совестлив… А этот человек меня просто вывернул наизнанку… Он начал, как говорится, с моих младых ногтей и не упустил ни одного моего проступка или промаха. Все самое постыдное, даже грязное, пусть редкое, но все же случившееся в моей жизни стало ему каким-то образом известно. Все, все вспомнил, ничего не забыл — и украденные у матери две кредитки, и первый, неудачный, сексуальный опыт, и непорядочность по отношению к любимой женщине, которую я когда-то предал… Нет, он не уличал меня в некоторой моей нечистоплотности в отношениях с партнерами по бизнесу — кого этим сейчас проймешь? — он бил по больному, извлекал на божий свет то, чего я в самом деле стеснялся и хотел бы вымарать из своей жизни навсегда… Напомнил даже то, что я уже давно забыл. Он не угрожал, но дал понять, что пойди я против его воли, жизнь моя кончится, и я даже не предавался фантазиям на этот счет, не прогнозировал, потому что понял сразу и окончательно: она кончится во всех смыслах — как-то особенно позорно, постыдно, кончится физически, кончится морально, и не сразу, а что этот кошмар еще растянется… Он улыбался мне, а я, — Баар судорожно дернул шеей, — я сидел и чувствовал себя голым. Ничтожеством, нашкодившим мальчишкой, уличенным взрослыми. Да я бы и не то сделал, лишь бы никогда больше не слышать и не видеть его! Лишь бы никому больше не стала известна эта изнанка моей жизни. Знаете, когда умер мой отец, я был еще ребенком. Я очень любил его. Но первым делом — гнусно, конечно, но так и было! — с облегчением подумал, что вместе с отцом ушли некоторые мои маленькие тайны, известные только ему. Это был груз с плеч. А тут… Не презирайте меня, господин Икс…

— А другие? Вам что-нибудь известно об этом?

Баар отрицательно покачал головой.

— Я не обсуждал этого с ними. Это было легко — когда наступило завтра, все вокруг вели себя точно так же, как я… Конечно, господин Регенгуж не заслужил… Он всегда был очень порядочным… Но это сильнее…

Скальд поднялся и, кивнув на прощание, пошел к двери. Когда двери перед гостем плавно раздвинулись, Баар просяще произнес:

— Пожалуйста, никогда не упоминайте мое имя рядом с именем господина, — он судорожно вздохнул, — Анахайма…

Скальд тут же вернулся, так как забыл спросить, каким образом с ним связался Анахайм. Двери бесшумно распахнулись, и Скальд застыл на пороге: Баар сидел в кресле, сильно запрокинув назад голову. Глаза у него были широко раскрыты и неподвижны. Он был мертв.

Скальд осторожно оглянулся на озабоченно снующих по коридору людей и отступил назад, чтобы двери закрылись.

Брилли Эхт поджидала незнакомца возле своего двухместного автомобиля, остановившегося у самого пляжа. Теплое море, согретое огромным солнцем Имбры, лениво плескало на берег, чайки носились над белыми барашками волн, с резкими криками выхватывая из воды серебристых рыб.

Ветер шевелил длинные светлые волосы Брилли, она с удовольствием подставляла ему свое красивое, ухоженное лицо и наблюдала, как вишневый модуль человека, назначившего ей встречу в этом уединенном месте, фланирует в небе, завершая облет побережья. Наконец модуль сел у самой кромки воды, и Брилли наметанным глазом оценила простоту и элегантность летнего костюма, в который был одет светловолосый молодой мужчина, идущий ей навстречу по раскаленному песку. Вчера он связался с ней по ее личному номеру, что немного озадачивало, и с ходу предложил деньги — много денег. Она насторожилась, узнав, что речь идет о какой-то информации, которая интересует незнакомца, но сумма была слишком большой, и Брилли не смогла устоять. Кажется, мужчина назвался Скальдом…

— Прекрасно выглядите! — крикнул он издалека.

Она и сама это знала. Длинные молодые ноги, прелестные зеленые глаза, затененные широкополой соломенной шляпой, ослепительная улыбка — это была та убойная сила, что разила наповал всех мужчин в радиусе полукилометра. Брилли снисходительно улыбнулась.

Он подошел и галантно поцеловал ей руку. Вблизи он нравился ей еще больше.

Они побрели вдоль берега, бросая в воду камешки и рассматривая выброшенную волнами всякую морскую мелочь — раковины, рачков, остатки синих и красных водорослей.

— Знаете, Брилли, — говорил Скальд, — меня всегда поражало умение древних очень кратко выразить самую суть вечных и простых истин. Они точно знали, в чем смысл жизни, что им нравится, а что нет. Хуже всего на свете, говорили они, есть только три вещи: отплыть и остановиться в море, потому что стих ветер и повис парус, лечь спать — и не заснуть, ждать — и не дождаться…

— Еще они говорили, что смысл жизни — в освобождении от страданий, — улыбаясь, сказала Брилли. — А полное освобождение от страданий дает только смерть. Следовательно…

— …смысл жизни — в смерти? Я с этим не согласен.

— Так чего вы ждете от меня? — Она больше не улыбалась.

Они остановились. Скальд оглянулся. Вокруг был только пустынный пляж. Его вишневый модуль и ее желтый автомобиль были вдалеке едва различимы.

— Господин Ион Регенгуж-ди-Монсараш попал в неприятную историю, свидетелем и участником которой были и вы, Брилли…

На ее лице отразился ужас. Она повернулась и торопливо пошла назад, к автомобилю. Он шел за ней и быстро говорил ей в спину:

— У вас не было специального образования и вам еще не исполнилось семнадцати лет, но господин Регенгуж взял вас к себе на работу — редкий случай в мире всеобщего протекционизма. У вас совсем не было опыта, но был талант — госпожа Ронда Регенгуж взлелеяла его. Она опекала вас, сделала вас тем, что вы есть сейчас, помогла вам состояться как художнику, и целых пять лет вы находились в компании на самом привилегированном положении, а когда вы предали своих благодетелей, они простили вас — отпустили без всякого судебного разбирательства, после которого вы вряд ли устроились бы в такой фешенебельный дом моделей, как «Вази»!

Брилли остановилась и закрыла лицо руками.

— Я боюсь, разве вы не видите? Я страдаю… Клотильда уже умерла, она была тогда рядом со мной…

— Смысл жизни — в освобождении от страданий! — жестко сказал Скальд. — Так и будете всю жизнь бояться и страдать? Здесь никого нет, только море может услышать нас. Господин Регенгуж вошел в ваше положение и готов заплатить за любую, даже самую общую информацию об этом случае.

Всхлипывая, девушка опустилась на песок. Сквозь ее широкую прозрачную юбку изумрудно просвечивали песок и разноцветные камешки. Скальд сел рядом и пальцем написал на песке единицу.

— Припишите столько нолей, сколько сочтете нужным… Смелее. — Она подняла руку и, роняя слезы, стерла цифру. — Чем вас запугали? — мягко спросил Скальд.

Брилли молчала. Скальд написал на песке: «Они знают что-то из вашего прошлого?» Она кивнула и заплакала еще сильнее. — «У вас была личная беседа?» — «По видеофону». — «Он разговаривал с вами сам?» — «Кто — он?»

— Анахайм, конечно, — сказал Скальд.

Она отрицательно покачала головой, и вдруг лицо ее помертвело, глаза закатились, шляпа из белой соломки упала на песок, и девушка откинулась на спину. Скальд резко схватил ее за руку, склонился над ней, потом медленно закрыл ей глаза…

— Смысл жизни — смерть, — тихо и горестно произнес он, оглядывая пустой пляж и безмятежное голубое море. — Но я с этим не согласен!

Он поднялся и тяжело зашагал к модулю.

5

Гиз читал новый раздел инструкции по эксплуатации Гладстона под названием «Саморегулирующиеся системы» и только начал набирать на пульте управления первые комбинации кнопок, как вдруг механический пес пришел в состояние странного и сильного возбуждения и принялся рыскать по дому, тщательно обнюхивая каждый его уголок. Он лизал обивку кресел, диванов, нюхал складки ковров, без раздумья разбил в бабушкиной комнате два цветочных горшка, раскидал лапами землю и загнал под потолок всех кошек, существенно прибавив работы чистюлям.

Сначала юноша бегал за псом по дому, но никаким уговорам Гладстон не поддавался. В результате такой бурной деятельности пса стало рвать какой-то черной массой, после чего он улегся посреди холла на первом этаже и долго лежал без движения, закрыв глаза и не реагируя на приказы хозяина. Гиз в ужасе помчался выискивать в инструкции причину болезни Гладстона, вызванную, безусловно, таким нездоровым поведением.

…Он прочел два новых абзаца, рассказывающих о принципах действия саморегулирующихся систем. За дверью внезапно раздался истошный кошачий ор, и в большую комнату Гиза, больше напоминающую мастерскую по ремонту компьютеров, ворвался Гладстон. В зубах он держал дымчато-серую красавицу Валькирию, любимую кошку Зиры. Несчастное животное, ухваченное за загривок железными челюстями, кричало так, что Гиз оцепенел.

Зато Гладстон, не тратя попусту времени, швырнул Валькирию на пол, деловито придавил ее лапой, уколол в голову иглой, выпущенной из другой лапы, и в мгновение ока острым когтем располосовал уснувшей кошке пушистый живот. Длинным языком он пошарился в ее внутренностях, потом поднял лапу и склеил рану. Пес осторожно перевернул неподвижную кошку на бок и вылизал капли крови, упавшие на ковер.

— Напрасно я не верил, когда папа говорил, что ты ешь кошек, — дрожащим голосом произнес Гиз. Гладстон поднял голову и добродушно гавкнул. Валькирия пришла в себя и слабо шевельнула головой. Пес лизнул ее в мордочку. — Но теперь я сам убедился…

Гладстон радостно завилял хвостом, застучал им по полу — стук был тяжеловатым, словно били молотком. Он подбежал к хозяину, так и не успевшему выпустить из рук толстый том инструкции, сел перед ним и, не раскрывая рта, глуховатым неуверенным голосом произнес:

— Я люб-лю те-бя, маль-чик, — И тут же поправился: — Юно-ша.

— Час от часу не легче, — уставясь на пса, как на привидение, пробормотал Гиз.

Когда Скальд, постучав, вошел в комнату, Гиз сидел в кресле и с загадочным видом улыбался.

— Пойдем, — пригласил Скальд. — Через пять минут собираемся у Зиры. Нужно посоветоваться. Кстати, к Йюлу в спортзал меня не пустили. Какой-то старик с лысой зеленой головой загородил мне грудью дорогу и сказал, что у Йюла сегодня особенный день. Ты не знаешь, в чем тут дело?

Гиз погрустнел.

— Знаю… Значит, он принял решение… — Гиз зябко повел плечами, встряхнулся и предложил: — Найдите Гладстона. Мы с ним играем в прятки.

Скальд наугад ткнул пальцем в потолок, где прямо над ним висела черная люстра. Лицо у Гиза вытянулось.

— Вы меня разочаровываете, Скальд… Ну, откуда вы все знаете?! Гладстон, ты обнаружен! Слышишь, двоечник?

Скальд вовремя отскочил в сторону — с потолка обрушился ливень чистюль. Оказавшись на полу, внушительная шевелящаяся гора очень быстро превратилась в добродушного пса, который подпрыгивал и норовил лизнуть Скальда в лицо.

— Тебе бы окраску сменить, — уворачиваясь, посоветовал ему Скальд. — Легче будет люстрой прикидываться.

— Нет проблем, — вдруг глуховатым голосом ответил пес и тут же из черного превратился в коричневого…

Верхняя половина наголо остриженной головы Йюла была выкрашена в зеленый цвет, грубое полотняное рубище серого цвета, в которое он был облачен, длинное, до самых пяток, больше напоминало женское платье, перехваченное на талии широким зеленым поясом. Сосредоточенно глядя прямо перед собой и не произнося ни слова, Йюл низко поклонился находящимся в комнате Зиры. Все встали и так же молча поклонились ему. Скальд проделал это с некоторым опозданием. Йюл со смиренным видом уселся на пороге и, устремив глаза в пол, замер.

Скальд взглянул на Иона, тот кивнул, давая понять, что можно говорить.

— Я хочу окончательно убедиться, господа, что вы не передумали, — сказал Скальд. — Похищение ребенка — тяжкое преступление. Не ошибаетесь ли вы все, отказываясь ставить в известность патруль? — Он взглянул на Ронду. Глаза у нее были покрасневшими. — Ронда, вы мать… Главное слово за вами.

— Разве в этой семье дети принадлежат матери? — горько произнесла женщина. — Когда меня кто спрашивал? — Скальд в некотором замешательстве посмотрел на Иона. Тот опустил глаза. — Мой удел — терпеть, любить и ждать. Ничего, господин Икс, я вытерплю. Это решение общее, и если семья считает, что нужно поступить именно так, я подчинюсь…

— Если ты будешь уверена в том, что все кончится плохо, то все кончится плохо, мама, — с укором сказал Гиз.

— Нет, я уверена, что все кончится хорошо, — стараясь говорить спокойно, ответила Ронда. Слезы побежали у нее по лицу.

— Детка, полиция только все испортит, — с сочувствием сказала ей Зира. — Ты же помнишь, что случилось с Риссером?.. — Ронда вытерла слезы и кивнула. — Каждый из нас сделает все, что сможет. Даже такой отпетый негодяй, как Анахайм, не сможет упрекнуть нас в трусости и бездействии. Я выяснила подробности гибели людей, предавших Иона. Вскрытие показало, что у каждого из них произошел мгновенный паралич сердца, господин Икс. Одних смерть застала, когда они были в компании друзей, другие встретили ее в уединении…

— Интересно, могли они, находясь наедине с собой, произносить имя господина Анахайма? — задумчиво произнес Скальд.

— Только если они были страстно влюблены в него, — буркнул Ион.

— Я читала протоколы, — сообщила Зира. — Начальник полиции точно ничего не говорил перед смертью — он брился. Двое других обедали. Один проводил совещание. Еще двое умерли в общественном транспорте.

— Бедные, — грустно произнесла Ронда.

— Баар и Брилли погибли, когда услышали имя Анахайма. Оно их поразило, как гром с неба, — сказал Скальд. — Тут два варианта. Первый. Это могло быть достигнуто через предварительный гипноз: на имя Анахайма организм срабатывал остановкой сердца. Но это довольно рискованно для нашего всемогущего господина. Люди по-разному реагируют на гипноз. Одни легко внушаемы, другие в этом плане практически неуязвимы — их вообще невозможно загипнотизировать. Кроме того, проходит время, человек может принимать какие-то медицинские препараты, посещать психотерапевта, и неизвестно, останется ли в таком случае прежняя установка в его подсознании неизменной. Одним словом, гипноз — это очень ненадежный способ для господина Анахайма контролировать человечество. Второй вариант — и он более вероятен — было произведено вживление капсулы с электронным устройством, реагирующим на внешнюю команду, в данном случае на слово «Анахайм». Яд, содержащийся в капсуле, вызвал мгновенную остановку сердца. В случае с другими погибшими была дана иная команда, извне. Если абстрагироваться от моральной стороны дела, гораздо интереснее другое — каким образом Анахайм был ознакомлен с самыми сокровенными тайнами Буфа Баара и Брилли Эхт? Эта загадка почище многих… Вообще существует много способов проникнуть в прошлое человека, в его личные тайны: свидетельства друзей, знакомых, документы, фиксирующие факты его биографии, личная переписка и, наконец, его собственные рассказы. У Анахайма не было времени, чтобы произвести какой-то предварительный опрос родных, знакомых или приятелей наших лжесвидетелей, потому что уже в течение ночи, последовавшей за дракой в отеле «У тетушки», все шестьдесят человек подверглись стремительному, ошеломившему и морально сломавшему их шантажу. Невероятно… Чтобы собрать компрометирующие сведения хотя бы на одного человека, потребуются месяцы кропотливой работы, да и не каждый согласится рассказать о близком человеке нелицеприятные факты — даже если он ими располагает.

— И все-таки, какое-то объяснение этому у вас есть? — нетерпеливо спросил Ион.

— Одно-единственное: все люди, предавшие Иона, подверглись мощному гипнозу, в результате которого сами рассказали Анахайму и его людям свои тайны. И он ими блестяще воспользовался.

— Вы только что сказали, что не все люди поддаются гипнозу, — заметила Ронда.

Скальд развел руками.

— Вот. Это самое уязвимое место. Что удалось выяснить, Ион?

— Анахайму тридцать лет. До отвращения здоров. Что еще? — Ион взглянул на лист бумаги в руках. — Несметно богат. Налоги платит исправно. Патриот Порт-О-Баска. Правда, что это за планета, я еще не выяснял.

— Представляю себе эту помойку, — с презрением сказала Ронда.

— Ронда хорошая девочка, — вдруг раздался рядом чей-то глуховатый голос.

Женщина сильно вздрогнула. Гладстон виновато завилял хвостом и примиряюще гавкнул.

— Ой… Гиз… Как бы нам с тобой договориться, чтобы ты предупреждал, что собаки умеют разговаривать?.. — выдохнула Ронда.

— Это даже забавно, — улыбнулась Зира.

— Гладстон должен вас всех перекусать, — вдруг сообщил Гиз. — Ему нужно вас запомнить, поэтому он слегка укусит каждого и данные занесет в свою память. Вы будете значиться там как «свои».

— И сколько у него уже «своих»? — спросила Ронда.

— Пока двое. Гладстон тогда все-таки укусил Лавинию, за пятку… Я уговорил ее не жаловаться тебе — чтобы ты не волновалась, — виноватым голосом сказал Гиз. — Ты не сердишься, мама? Зато это нам теперь поможет.

— А кто второй? — спросил Ион.

— Валькирия.

— Что-что? Я не ослышалась? — встрепенулась Зира. — Моя Валькирия? Самое грациозное существо во Вселенной?..

— Бабушка, признайся, что итоги конкурса были сфабрикованы, а? Специально для твоей Вальки? — напористо произнес Гиз.

— Не заговаривай мне зубы, дружок! Конкурсом занималась Ронда.

— Зира хорошая девочка. Девушка, — поправился Гладстон и, виляя хвостом, подошел к Зире.

— Давно не слышала такого сомнительного комплимента, — засмеялась та. — Ладно уж, знакомься. — Она протянула псу руку. — Рви зубами еще теплую плоть…

Каждый из членов семьи, а также Скальд были осторожно укушены Гладстоном за палец.

— Вы не могли бы прямо сейчас связаться с вашим знакомым из С-патруля, Ион? Я хотел бы задать ему еще пару вопросов, если не возражаете.

Ион набрал номер, произнес в трубку несколько слов. Ему что-то ответили, и он нажал отбой.

— Трой умер час назад от остановки сердца, — сказал он.

— Но это невозможно, — прошептала Ронда. — Совершенно посторонний человек…

— Любителю подсматривать в замочные скважины господину Анахайму очень не нравится, когда кто-то проникает в его собственные тайны, — резко сказал Скальд.

— Это уже не похоже на игру. Это просто бойня, — пробормотал Гиз.

— Где будем его искать и как действовать? — спросил Ион.

Все молчали, ожидая, что скажет Скальд. Тот взволнованно ходил по комнате.

— Анахайм очень скоро объявится сам, чтобы раздать задания и покрасоваться перед нами. Наверное, он уже обдумал свои пакости. Мое личное мнение: никого из нас он убивать пока не собирается. Будет играть с нами, как кошка с мышкой.

Йюл встал и поклонился. Остальные, в свою очередь, тоже поднялись и поклонились ему. Опустив глаза, с отрешенным видом, Йюл вышел из комнаты, и вскоре они увидели через окно, как он идет по дорожке к центральному выходу из поместья. Он шел босиком, в своем странном одеянии, с матерчатой котомкой через плечо…

Тяжелее всего наблюдать, как он уходит, было Ронде. Она крепилась изо всех сил, но не выдержала и бросилась вслед за братом. Догнав, она крепко обняла его и горько заплакала. Он успокаивающе прижал ее к себе, поцеловал в щеку и так же молча и сосредоточенно двинулся в путь…

6

— Так, скажи-ка, тебя еще долго будет тошнить? Сегодня это продолжается весь день. — Гиз ходил следом за Гладстоном по комнатам и выговаривал ему.

— Я скоро уйду.

— Куда это ты уйдешь? Хочешь, чтобы я тебя на цепь посадил? Что это за звуки, а? Что ты крякаешь?

— Это я смеюсь. У тебя есть цепь, которая сможет меня удержать? — Гладстон почесал ухо так яростно, что половина чистюль, составляющих ухо, слетела на ковер. Пес наклонил голову, и они снова прыгнули на него, быстро восстановив прежний облик уха. — Я не могу не уйти. Я должен найти Лавинию.

— Я тебя не отпускаю.

— Ты не мой хозяин. Ты мой друг, — гордо ответил пес. — Друзья не могут приказывать — только просить помочь, просить об одолжении или предлагать помощь. Твоя сестра в беде.

— Йюл пошел искать ее.

— Йюл не справится.

— Много ты понимаешь!

— Это комплимент? По-другому — лестная похвала? — неуверенно спросил Гладстон.

— Это значит, что ты вообще ничего не понимаешь! В Йюле.

— Может быть. Но я все равно уйду. Я оставлю тебе ухо или хвост.

— Чего? На память, что ли?

— Он будет защищать твой дом и тебя самого, если ты будешь носить его с собой.

Гладстон тряхнул хвостом, тот осыпался на ковер. Горка чистюль закопошилась, захороводила, растеклась кольцом у его ног и вдруг, мгновенно сжавшись, превратилась в крохотного коричневого мохнатенького щенка. Щенок повалялся на спинке, тихо пискнул и, принюхиваясь, подбежал к улыбающемуся Гизу. Гиз взял его на руки и поцеловал в носик. Гладстон оглянулся на свой огрызок вместо хвоста и вздохнул.

— Разговаривать он не умеет, — предупредил он. — Мощности маловато. Но если что, запищит. — Щенок запищал. — Что? — строго спросил Гладстон и к чему-то прислушался. — Это кошки! К ним не лезь! Ты маленький. А они большие.

Гиз не выдержал и захохотал, потом наклонился и поставил щенка на пол.

— Ну, Хвостик, покажи, что умеешь.

Щенок оживленно забегал, обнюхивая мебель, ковер, цветы в горшках, стоящих на полу.

— Здесь все чисто, — сказал ему Гладстон. — Посмотри в шкафах.

— Кстати, зачем ты располосовал Валькирию?

— Генеральная уборка. Кажется, это так называется.

Гиз заволновался:

— Слушай, а этот «друг человека» ничего не сделает с кошками? — Он показал на щенка. — А то разрежет живот, а сшить не сможет. Знаешь, что потом будет от бабушки?

— Представляю… Не беспокойся, все будет нормально. Мне пора.

Гиз проводил пса до дверей.

— Тебя охрана не пропустит, — грустно сказал Гиз.

— Не скучай, — ответил Гладстон и, лизнув Гиза в щеку, исчез за дверью.

Оставшись один, Гиз побродил по пустому дому, наблюдая за Хвостиком, потом решил прибраться наконец в своей комнате. Окинув взглядом несколько столов, заваленных деталями и электронными устройствами, коробки и встроенные шкафы, доверху забитые накопленным за многие годы добром, доступ к которому остальным членам семьи и чистюлям был категорически запрещен, Гиз понял, что поставил перед собой трудную задачу. Примерно прикинув, сколько времени потребуется на полную систематизацию и инвентаризацию того, что в семье называлось «железяками Гиза», он лег на диван и предался философским размышлениям на тему, так ли дороги его сердцу все эти многочисленные предметы, чтобы посвятить им целый год жизни.

Из задумчивости его вывело сообщение по внутренней связи: прибыл модуль господина Регенгужа. Гиз знал, что отец сразу зайдет к нему обсудить последние новости. Гизу тоже было что сказать ему. Но вместо отца в комнату вошел высокий незнакомый мужчина. Одет он был в темно-синие брюки и пиджак, тоном светлее. Взгляд у него был весьма неприязненным.

— Где эта сволочная собака? — спросил он, доставая из-за пазухи короткоствольный пистолет и направляя его в грудь Гизу. — Ну? Что замер?

— Она отдыхает… — Гиз показал глазами на большую коробку рядом с собой.

— Переверни!

Гиз наклонился и с трудом перевернул коробку, из которой высыпалась шевелящаяся масса из чистюль.

— Выходи, если не хочешь, чтобы я тебя поджарил! — приказал мужчина.

Когда Гиз выскочил из комнаты, мужчина достал из кармана небольшой шарик, сдавил пальцами, швырнул его в комнату и побежал по коридору к выходу. Гиз бросился за ним. Через восемь секунд раздался сильный взрыв, весь дом затрясся, завыла сирена и включилась противопожарная система.

Мужчина побежал к модулю. Гиз прилип к окну, наблюдая за ним. Мужчина на ходу переговорил с кем-то по телефону, кивнул и сел в аппарат. Взлететь он не успел — модуль тоже взорвался…

Гиз, обомлев, смотрел, как облако огня и дыма поднимается к куполу поместья, как слетаются к нему красные модули аварийно-спасательной службы…

…Комната теперь представляла собой дыру в доме, выжженную взрывом и по колено залитую пеной.

— Ну вот, — вздохнул Гиз, встав на пороге. — А говорили, что я никогда не приведу свои железки в порядок. Сказал, приберусь — и прибрался…

7

— Все-таки я хочу кое-что понять, Зира, о вашей семье. Поэтому я пригласил вас к себе.

— Что ж, мне у вас вполне нравится, — улыбнулась Зира. — Довольно уютный номер, и чистюль не видно. Я слышала, вы боитесь тараканов, господин Икс?

Скальд засмеялся:

— Я не люблю тараканов.

— Ничего, ничего, не стесняйтесь. Я, например, до смерти боюсь мышей.

— А не побоялись господина Анахайма.

— О! Мыши страшнее…

— Какой будете пить сок? Гранатовый?

— Можно и гранатовый.

— С лепестками или?..

— Или.

— Как у нас с вами много общего, Зира!

— Благодарю.

Они засмеялись.

— Итак, — заговорила Зира когда сок был налит в бокалы. — О чем пойдет речь?

— О девочке. О позиции семьи. Об отношении к тому, что происходит. Мне нужно понять. Потому что я не понимаю.

— Вам кажется странным, что мы не бьемся головой о стену, не рвем на себе одежды, зная, что Лавиния находится в руках этого подонка… Если человек не умеет владеть своими чувствами, он всегда проиграет — вы же слышали, что сказал Гиз. Никогда еще истерия не помогала делу. Кроме того, переживания делают нас сильнее… И потом, мы ведь намерены действовать, а не стенать от горя. Да, мы боимся ее потерять, потому что любим и ценим, потому что это родная душа… Но для нас важнее другое. Если наша девочка все-таки погибнет, первым делом мы хотели бы знать, как она встретила свою смерть, а потом мы будем мстить…

— Мне кажется, Ронда чувствует себя просто ужасно…

— Да. Потому что у каждого есть предел возможностей. Но мы не разрешаем ей раскисать — и только поэтому она еще держится на ногах, работает и хотя бы на какие-то мгновения забывает о случившемся. Но если вы все равно не можете понять, я расскажу вам одну историю. Слушаете?

Ион не отозвался на ее звонок, но Зира упрямо сжала губы и повторила вызов. Снова молчание. Он считает, что прав. Легкий укол совести, который она почувствовала, позабавил ее. Если поддаваться эмоциям, никогда ничего не осуществишь. «Я лечу, Ион», — сказала она, глядя на экран, где желтые всполохи шторма разрезали на куски бугрящееся фиолетовое покрывало океана. Она представила себе свой маленький модуль, отважно преодолевающий разбушевавшееся пространство, и крошечный росток радости внутри нее, наливаясь силой, начал стремительно расти. Как давно она не была на Браззале!

«Я лечу, Ион», — окончательно отринув все сомнения, передала она по срочной связи. Сын тут же появился на экране, озабоченный, деловой и, как всегда, неотразимый. Светлые, как у отца, глаза, неширокие, но крепкие плечи, мягкий подбородок… Зира скучала по нему, всегда, постоянно.

— Куда ты летишь, мама? — настороженно спросил он, даже не поздоровавшись, что уже становилось традицией в их отношениях.

Зира не обиделась. До примирения осталось совсем немного.

— На Браззаль, — беззаботно сказала она, щуря глаза, чтобы приглушить лучистость взгляда.

Ион и так нервничает. И только она знает, что все получится. — Лавиния там?

— Как будто ты не знаешь…

— У тебя все в порядке? — дружелюбно спросила Зира. Ион угрюмо молчал. — Ладно. Чем она занимается?

— Чем… Читает!

— Читает?

Иона раздражал лукавый взгляд матери.

— Я вижу, тебя это забавляет? Я хочу, чтобы ты прекратила эти игры. Лавиния не подходит для осуществления твоих… твоих идей…

— Она то что надо.

— Я сделал ошибку, разрешив тебе вмешаться в жизнь Лавинии!

— Ты груб.

— Извини…

— Все будет хорошо, дорогой, — мягко сказала Зира.

— Я не могу согласиться, — возбужденно заговорил Ион, катая в пальцах карандаш. — Это слишком серьезное испытание для нее… Стоит ли…

— Стоит, — перебила Зира. — Моя внучка похожа на меня, как две капли воды.

Ион несколько мгновений молча смотрел в смуглое лицо матери, испещренное сеточкой морщин. Этой хрупкой женщине шестьдесят, но когда с ней разговариваешь, все время чувствуешь себя старше ее. Я тоже не такой, мама…

Словно прочитав его мысли, она улыбнулась. Она никогда не учила его быть смелым. Она просто терпеливо ждала, когда это произойдет, верила, что однажды он станет настолько похожим на нее, что совершит то, чего сейчас ожидала от Лавинии. Не дождавшись этого ни от него, ни от его сына, она переключилась на внучку, сразу разглядев, по ее словам, в новорожденном младенце огонь, дарованный природой и бушующий в ее собственных жилах. Теперь, отдав Лавинию во власть непонятного, Ион испытывал перед дочерью вину, а перед матерью робость.

— Для чего это нужно, мама? — выдавил он из себя. — Ведь у нас все есть!

Зира поморщилась:

— Зачем ты упрощаешь?

Вот такой она была всегда. Словно деньги не играют никакой роли. Почему он не может относиться к жизни с такой же легкостью?

— Не завидуй, дорогой. Жизнь — это преодоление. Ты тоже можешь измениться.

— Я не могу… Не могу просидеть четыре месяца в одиночестве на затерянном в океане острове!

— Жаль.

— Она маленькая, тихая девочка, такая домашняя… робкая…

— Робкая? А кто обрезал свои длинные, до пят, волосы? Кто нарушил этот запрет, обязательный для всех женщин семьи? Даже я не смогла бы, — восхищенно заметила Зира. — Она сказала, что они ей мешали.

— Ты затеяла это просто из-за того, что у нее никогда не было подруг. Из-за того, что она сторонится своих сверстников и однажды сказала, что боится их…

— А ты не боялся? Этих крикливых, наглых, беспардонных сопляков? Это повлияло на твою жизнь! Вспомни себя, каким ты был. Тебе семь лет. У тебя тихий голос, неуверенные движения, слабые кулачки. Ты предпочел бы целыми днями сидеть дома и читать книги, но мать говорит, что тебе необходим свежий воздух и общение. И они бьют тебя — потому что ты слишком хорошо воспитан и несмел, чтобы противостоять их натиску, их плевкам и обидным кличкам, которыми они награждают тебя каждый день.

— А ты никогда не защищала меня…

Зира хмыкнула.

— Я хотела помочь тебе. Но ты отказался поехать на Браззаль.

— Я ненавижу Браззаль!

— Я понимаю.

— Ты можешь назвать меня неудачником?

— Нет.

— У меня плохая семья?

— У тебя прекрасная семья.

— Я приумножил наше состояние?

— Конечно.

— Но ты все равно не уважаешь меня, будто я не вполне то, что тебе нужно!

— Я люблю тебя, сынок.

— Но это не одно и то же!

— Не одно…

Они помолчали. Странно, но после этого разговора Ион почувствовал, что мать стала ближе и понятнее. Она никогда не скрывала своих чувств. Наверное, поэтому он все-таки состоялся — как личность, как отец. Он всегда хотел ей нравиться.

— Я не знаю, что сказать, мама, — наконец проговорил он. — Если бы не мое доверие к тебе… и если бы не традиции семьи…

— Спасибо, Ион. Все будет хорошо, — сказала Зира и отключила связь.

Океан внизу еще больше почернел и колыхал своими темными боками. Модуль скользил между туч, под ударами ветра тоже слегка покачиваясь. До Браззаля оставалось несколько минут. Зира задремала, предавшись воспоминаниям.

— Этот остров принадлежит нам?

— Нет, он принадлежит Роа.

— Кто это?

— Ты узнаешь.

— Скажи сейчас!

— Что за строптивая девчонка… Тебе семь лет или два?

Воды вокруг крошечного острова, окруженного зарослями тростника, были густого сине-фиолетового оттенка, а на мелководье — цвета сочной зелени. Перед заходом солнца океан палево мерцал золотом, серебром, нежными розовыми и оранжевыми красками кораллов, тех самых, из которых были сложены рифы. Знойный ветер, прилетавший издалека, качал верхушки кокосовых пальм и кофейных деревьев, под которыми теснились низкорослые хижины туземцев. Прошло столько лет, но и сейчас она отчетливо видела, как женщины в белых юбках и кофтах ныряют на пятнадцатиметровую глубину и срезают с подводных скал раковины — жемчужницы. Они выныривают, цепляются за лодки, радостно улыбаются, приходя в себя после погружения, и в их мокрых угольно-черных волосах красиво смотрятся яркие украшения…

— Помни, это его остров, и акулы боятся хозяина. Если ты не позовешь Роа, акулы сожрут тебя, как только ты попробуешь всплыть. Роа будет для тебя спасением.

Самые ловкие и смелые ездили на акулах верхом или цеплялись за их хвосты; тот, кто выживал в этой смертельной забаве, числился в героях. По вечерам в вырытых в земле ямах запекали завернутую в широкие листья рыбу; гиены, гонимые голодом и привлеченные запахами, рыскали вокруг, оглашая остров жутким воем. Туземцы выносили из хижин плетеные из тростника стулья, усаживались в круг или плясали у огня под звуки бубнов и трещоток из акульих зубов.

— Если ты сразу не откроешь свою клетку, как только увидишь его, ты никогда ее не откроешь. Ты должна подчинить его себе и не подавать вида, что боишься, и тогда он будет следовать твоим приказам, как послушный ребенок. Но и он не должен бояться тебя, иначе страх сделает его агрессивным, и Роа унесет тебя туда, откуда ты уже не вернешься.

…Прибрежные воды кишели рыбой. Целыми днями она смотрела, как среди водорослей скользят длинные верткие тени, а на дне копошатся тысячи причудливых тварей — морские ежи, улитки, крабы, креветки…

— Тебе нельзя погружаться глубоко — чтобы вода не расплющила твое тело. Но Роа не должен этого знать. Будь хитрее его. У него кожа, как броня, и жесткие шершавые бока, а у тебя — сила, которой он подчинится.

— Когда это будет?

— Когда ты сама решишь, что время пришло.

…Она надела длинное платье, белое, как раскаленный песок, распустила до земли свои тяжелые темные волосы, воткнула в них ярко-красный цветок и взяла в руки маску, через которую могла дышать прямо в воду. Туземцы молчаливой толпой проводили ее до мостика, который тянулся к площадке далеко в океане. Бабушка смотрела издалека, как она легко бежит по мосту к железной клетке, а толпа, упав на колени, от страха не смеет произнести ни звука, и на ее морщинистом лице играла улыбка. Это уже была победа — даже если внучка не вернется…

Блики солнца нестерпимо сверкали на зелено-голубой воде, теплой, как парное молоко. Вода была прозрачной только у рифов, а дальше в океан быстро темнела. Зира вошла в железную клетку, покрытую белым налетом соли, и закрыла дверь на крючок. Туземцы не смели поднять от земли голов. Зира стояла к ним спиной и смотрела на ровную гладь океана, на птиц, с криками кружащих на безоблачном горизонте. Потом она натянула на лицо маску и нажала кнопку. Заскрипев, клетка медленно поползла в воду. Женщины на берегу приглушенно запричитали. Белая женщина, возвышающаяся над ними, гордо следила за тем, как девочка исчезает в волнах — даже не дрогнув и не обернувшись…

…Акулы уже поджидали ее. Серые тени, увенчанные черными плавниками, заскользили вокруг клетки, погрузившейся на двадцать метров в океан. Плавными зигзагами вверх и вниз они прочерчивали темно-зеленую воду и в нетерпении касались клетки тупыми оскаленными мордами. Зира спокойно наблюдала за ними, только скрутила в жгут свои длинные волосы. Потом привязанным на веревке куском железа начала стучать по клетке. Акулья стая увеличила круги, отдалившись от недоступной приманки, и вдруг пропала, растворившись в холодном сумраке.

Зира перестала стучать и поправила маску, чтобы сквозь прозрачный щиток лучше видеть в темно-зеленой мгле. «Роа, я здесь», — мысленно сказала она. Ей было очень холодно. Легкое колебание воды коснулось клетки. Зира напрягла зрение, стараясь не пропустить миг его появления, но несколько минут прошли впустую. «Роа», — нетерпеливо повторила она и почувствовала затылком его взгляд. Держась руками за железные прутья, она слегка оттолкнулась ногами от дна клетки и, крутанувшись, как в танце, обернулась, чтобы взглянуть судьбе в лицо.

Ей хотелось закричать во весь голос, заплакать, зарыдать. Сорвать маску, чтобы сразу умереть. Вместо этого она взялась руками за крючок, откинула его и распахнула дверь. Он обогнул клетку и приблизил свою двухметровую голову к девочке в белом платье. Два огромных черных глаза, безжалостных и немигающих, уставились на нее. Зира улыбнулась. Кронозавр раскрыл свою чудовищно огромную пасть, вооруженную острыми зубами крокодила, только каждый из них был не меньше двадцати сантиметров. «Не бойся меня», — сказала Зира. Он отпрянул, и она смогла хорошо разглядеть его массивное вытянутое туловище длиной около пятнадцати метров, покрытое синевато-серой кожей, вертикально стоящий на спине плавник и короткий хвост. Роа лениво двигал ластами, как у кита, скалясь, слегка поворачивал громадную голову на короткой мощной шее и чего-то ждал.

Ей нужно было сделать один шаг, чтобы выйти из клетки, но она медлила. Зверь покачал своим огромным телом и уже начал разворачиваться, намереваясь уйти в холодные глубины, из которых явился, но Зира мысленно приказала ему остаться. Он понял ее! «Подойди», — спокойно сказала она ему, и Роа приблизился. Она выскользнула наружу. Подплыв, обхватила руками его страшную шею. Роа терпеливо ждал, когда она усядется на нее. «Вперед», — сказала она, и он подчинился…

Шторм затих. В предутренней мгле мигали огни вокруг посадочной площадки, под натиском ветра клонились к земле омытые дождем пальмы. На острове давно уже никто не жил. Его вычистили, обустроили для кратковременного отдыха, соорудив небольшой жилой комплекс, но никто из членов семьи не находил привлекательной идею провести на Браззале хотя бы день.

Когда приборная доска погасла, Зира, прихватив свой легкий чемоданчик, ступила на дорожку из гравия, ведущую через пальмовую аллею к жилью. В доме было темно.

— Лавиния! — весело позвала она, переступая через порог. — Подъем!

Она обошла все двенадцать комнат, по пути везде зажигая свет. Груды книг, мягких игрушек, кукол… Девочки не было. Зира вышла из дома.

— Лав! — начиная волноваться, кричала она, обходя обжитую часть острова.

Небо чуть посветлело, но серая мгла еще не отступила. В потрепанных ливнем пышных зарослях вдоль дорожек щебетали розовые голуби и черно-белые бульбули с острыми хохолками. Под ноги ей выскочил маленький пятнистый мангуст, обнюхал землю и исчез в кустах. У Зиры сохло во рту. Под пристальным вниманием стайки из нескольких макак она сорвала плод гуайявы, чтобы его кисловатой мякотью на ходу утолить жажду.

Пройдя по дорожке между шелестящими стенами сахарного тростника, она оказалась на пустынном пляже. Океан плескал на берег тяжелыми черными волнами. Резкий ветер гнал по небу темные барашки облаков, закрывавших звезды. У ветхого мостика не было перил, доски были скользкими от перекатывающихся по ним волн. Зира сбросила туфли и босиком осторожно добрела до того места, где мост кончался. Железная клетка была опущена в океан…

Если ты не откроешь клетку сразу, ты никогда ее не откроешь…

Сколько времени она там? Несколько часов… или несколько дней?.. Неужели сегодня, ночью, в шторм?!..

Лавиния не могла вернуться в клетке — ее можно было поднять только с поверхности. Зира смотрела в глубину до рези в глазах и прислушивалась. Потом включила подъемник. Пока клетка поднималась, она думала о том, что прошло больше шестидесяти лет с того самого дня и что за это время Роа мог умереть. И тогда он не пришел на помощь маленькой девочке, не защитил ее от акул, и она напрасно звала его, стучала железом о железо… «Это нечестно, Роа, — заплетающимся языком сказала Зира темной воде, — ты всегда был спасением для нашей семьи…»

Клетка была пустой. Глядя на открытую дверь, Зира жадно хватала ртом воздух. «Нужно надеть белое, чтобы он узнал тебя… Нужно надеть перчатки, а под платье — гидрокостюм, иначе ты обдерешься в кровь о его жесткую, как наждак, шею, и соленая вода разъест твою кожу…Ты должна подчинить его себе…Он не должен бояться… Нельзя погружаться глубоко…Когда у тебя начнет кружиться голова, возвращайся…Ты должна быть хитрее его…У него броня — у тебя сила… В шторм — нельзя! Это погибель — в шторм…»

Как в бреду, Зира повторяла все новые и новые предостережения девочке, которая хотела излечиться от страха; наставления, которые давно нужно было сделать. Но она все тянула, наивно полагая, что Лавиния должна сначала в полном одиночестве впитать в себя воздух этих мест, почувствовать, угадать великий смысл обряда, пробудить в своей крови это безумство бесстрашия, недоступное другим… Очевидность собственной вины встала перед Зирой во всей ее ясности — это она сама не успела, не смогла уберечь Лавинию…

— Роа! — закричала Зира, сквозь слезы глядя на черный океан. — Зачем ты это сделал?! Верни ее!

Воды забурлили и вспенились. Огромный серый зверь, властелин глубин, вынырнул рядом с мостиком, и с его шеи спрыгнула на скользкие доски худенькая девочка с остриженными до плеч светлыми волосами. Она сорвала с лица маску и махнула рукой — Роа ушел в пучину.

Увидев скорбную фигуру Зиры, Лавиния радостно пискнула и бросилась к ней. Зира без слов крепко прижала ее к себе и принялась целовать в мокрую макушку.

— Мне холодно, бабушка, — пролепетала девочка посиневшими губами. У нее зуб на зуб не попадал.

Зира быстро сняла с нее перчатки и белый гидрокостюм и закутала в свою теплую куртку. Обнявшись, они медленно пошли по мосту на берег.

— Почему в шторм?

— Это интересно.

— Почему ночью?

— При солнце — просто…

— Он узнал тебя?

— Сразу. Когда я снова увижу их, — Лавиния говорила о детях, — я скажу им то же, что сказала ему: «Я не боюсь…»

— Когда это случилось? — В глазах детектива было восхищение.

— Пять лет назад. Лавинии тогда было семь. — Зира улыбнулась, невольно заражаясь его восторгом, и тут же погрустнела. — Теперь вы понимаете, Скальд, что за эту девочку не нужно бояться? Не нужно бояться, что она будет бояться…

 

Глава третья

Нон — Порт-О-Баск

1

Патрульный модуль плавно кружил над восьмым районом Центрального сектора Имбры. Работа патруля в этом районе всегда была непыльной, напротив, доставляла дежурным массу удовольствий — природа была изумительной красоты, прозрачный, как свежевымытое стекло, воздух казался на вкус просто сладким, а преступления общими усилиями были сведены к нулю. В окраинных секторах ребятам, конечно, приходилось попотеть, а здесь — здесь был просто курорт, рай, поэтому за счастье подежурить в Центральном районе полицейским обычно приходилось побороться.

— В точке номер пятьсот сорок три — человек, подпадающий под пункт пять, — сообщил бдительный компьютер, не имеющий, в отличие от людей, привычки расслабляться.

— Угроза общественной морали? Максимальное сближение, — приказал Гринсвиль, старший патрульный, и модуль камнем упал перед странным человеком на длинную пустынную дорогу, обсаженную гигантскими секвойями.

Патрульные спрыгнули на землю. Человек в сером балахоне и с лысой зеленой головой стоял неподвижно, а когда офицеры приблизились, поклонился им так доброжелательно и кротко, что те сразу заподозрили неладное.

— Можем мы поинтересоваться, куда вы направляетесь, господин? — спросил Флин, второй патрульный, невысокий крепыш с цепким пронзительным взглядом; у него и хватка была бульдожья, Гринсвиль не раз убеждался в этом.

Человек снова отвесил поклон и спокойно взглянул на патрульных. Он не нервничал, как сообщил Гринсвилю в наушники специальный прибор, оценивающий по шкале индекс агрессивности каждого потенциального преступника.

— Вы разрешите произвести идентификацию вашей личности? — спросил Флин, осторожно устраивая правую руку на кобуре.

Лысый поклонился и протянул ему палец. Флин быстро приложил мизинец к идентификатору, взглянул на результат и показал прибор Гринсвилю. Оба переглянулись и отдали лысому честь.

— Вам что-нибудь нужно, господин Рикани? — спросил Гринсвиль и получил в ответ низкий поклон. — Вы хорошо себя чувствуете? — Снова поклон. — Эта дорога ведет в космопорт, вам это известно? — Поклон. — Ну что ж, — с кислой гримасой произнес Гринсвиль, — не смеем вас больше задерживать, господин Рикани. Всего доброго…

Лысый поклонился в последний раз и снова зашагал по дороге — босиком, с драной котомкой на плече.

— Черт, у меня даже голова закружилась от его поклонов, — сказал Гринсвиль. — Скажи, Флин, если бы у тебя был такой счет в банке, как у него, у тебя появилось бы желание остричься наголо, выкрасить свою голову в зеленый цвет и отправиться босиком неизвестно куда?

— А то! — с чувством произнес Флин и вздохнул.

Космопорт Имбры бурлил, как горная река на перекатах, но звукопоглощающие материалы его интерьера сводили сильный гул, витающий над озабоченно снующими толпами, к легкому шороху, похожему на листопад. Йюла сюда подвезла одна молодежная компания, празднующая чей-то день рождения и для продолжения банкета отправляющаяся на известный курорт в соседнем секторе. По дороге ребята быстро переняли у нового знакомца привычку постоянно вставать и кланяться и вовсю дурачились, тоже поднимаясь в автомобиле в полный рост и кланяясь друг другу после каждой реплики, чем в конце концов привлекли внимание патруля, остановившего их и сделавшего замечание. Йюла в этой компании приняли как родного и никак не хотели расставаться с ним, но, к сожалению, ему нужно было совсем в другую сторону.

Первым делом он прошел в туалетную комнату, чтобы вымыть сбитые в дороге босые ноги, а потом внимательно изучил расписание. Из объяснений компьютера-диспетчера следовало, что на Порт-О-Баск нет ни одного прямого рейса. Планета находится довольно далеко от Имбры, на самой границе со вторым сектором, и добраться до нее можно через промежуточные станции на планетах, что в двух часах лета от Порт-О-Баска, — только там выдаются визы на его посещение.

Йюл остановился посередине центрального зала космопорта. Над прозрачным куполом то и дело яркими стрелками вспыхивали трассы модулей, покидающих Имбру и увозящих пассажиров к кораблям на орбите. Йюл летал редко и сейчас смотрел во все глаза на пеструю, многоголосую, озабоченную толпу вокруг, чувствовал, как ему передаются и завораживают ее деловой ритм, ее нетерпение и бешеный пульс, но сейчас ему как никогда нужны были спокойствие и хладнокровие, поэтому он заставил себя, не сходя с места, уединиться в шумной толпе, сконцентрироваться на собственных переживаниях и намерениях. Кто-то тронул его за локоть.

Йюл обернулся. Перед ним стоял сухощавый мужчина лет пятидесяти в строгом черном костюме. Незнакомец как бы ненароком показал Йюлу мизинец правой руки, выкрашенный в зеленый цвет, поклонился и, тут же получив в ответ низкий поклон, пошел к ближайшей информационной стойке космопорта. Йюл немедленно проследовал за ним.

— Пожалуй, мне нужно во что бы то ни стало посетить Орбост, — задумчиво нажимая кнопки, произнес мужчина. Он скосил глаза, но Йюл никак не прореагировал на его слова, поэтому мужчина продолжил: — Или нет, я передумал. Агара? Нитерой? Раншария? — Он называл самые крупные транспортные узлы сектора. Йюл стоял неподвижно. — Так. Хальс… Луксор… Бияне… Нон, — Йюл поклонился. Нон был одной из планет, входящих в содружество Порт-О-Баска. — Да-да… Нон — самое подходящее место для осуществления моего проекта… — забормотал мужчина. — Нон и Порт-О-Баск… — Йюл снова энергично поклонился. — Отлично-отлично…

Он купил Йюлу билет на корабль до Нона и проводил до дверей посадочной площадки. Прощаясь, Йюл опустился перед мужчиной на колени, чтобы вытереть рукавом невидимую пыль на его ботинках — это было единственное, чем он мог отблагодарить его. Они раскланялись и расстались навсегда — двое людей, объединенных общей целью и общей моралью, непонятной другим.

…Модуль прибыл на орбиту через несколько минут. Он вошел в нужную ячейку в брюхе корабля, и вскоре немногочисленных пассажиров пригласили занять свои места в салоне. Всех проверили сканирующими устройствами на предмет наличия оружия или запрещенных препаратов. Йюл только уселся в кресло, а к нему уже подошел человек в штатском. Он неприязненно оглядел Йюла и представился:

— Служба безопасности корабля. С какой целью вы собираетесь посетить Нон?

Йюл молчал.

— Вы не имеете права задавать нам вопросы, — вдруг вмешался сидящий рядом с Йюлом толстяк. — Вы не визовая и не патрульная служба.

Мужчина обернулся и сделал жест рукой. К нему подошел офицер в форме С-патруля.

— Ну вот вам и патрульный, — сквозь зубы произнес мужчина.

— Патруль может только произвести идентификацию личности, — окрысился толстяк. — С согласия пассажира. Мы свободные люди.

— А я вообще не вами интересуюсь, — еле сдерживаясь, пояснил мужчина.

— А за грубость ответите, — парировал свободолюбивый сосед Йюла.

Йюл молча протянул офицеру палец правой руки. Проведя идентификацию, тот взглянул на представителя службы безопасности корабля и отрицательно покачал головой. Когда они ушли, толстяк довольно хохотнул и весь час до Нона проспал, натянув на глаза шляпу.

Йюл тоже дремал. Полет не представлял собой что-то особенное и практически ничем не отличался от передвижений на модуле. Очнулся Йюл от того, что кто-то громко произнес у него над ухом:

— Господин Рикани, это ваша сумка?

Два офицера в форме С-патруля держали в руках котомку Йюла, которая на протяжении всего полета лежала на полу у него под ногами. Йюл не успел ответить, потому что снова вмешался толстяк:

— Кто вам разрешил прикасаться к моим вещам? — закричал он. — Я протестую! Я требую понятых и адвоката!

Он вскочил на ноги и, бешено размахивая кулаками перед носом патрульных, поднял такой шум, что через пару секунд офицеры оказались совершенно деморализованы. Тот из них, кто держал котомку Йюла, нервно, словно ядовитую змею, бросил ее толстяку под ноги и отступил назад. Но толстяк набрал в грудь воздуха и снова так заверещал, что женщины в салоне принялись испуганно ойкать.

— Я не позволю с собой так обращаться! — схватив офицера за грудки, кричал он. — Вы видели? Видели? — взывал он к пассажирам. — Они подложили мне наркотики! Заберите сумку! Где мой адвокат?!

В проходе появился уже знакомый ему и Йюлу представитель службы безопасности. Он подобрал котомку Йюла и хмуро приказал офицерам и толстяку следовать за ним. Йюл поднялся было, но толстяк мягко толкнул его обратно в кресло и незаметно показал свою правую руку с наполовину выкрашенным в зеленый цвет мизинцем.

2

Йюл прибыл в космопорт Драктона, крупного административного центра Нона, который находился в глубокой ложбине среди немыслимой высоты гор, поздним вечером. Сверкающие красными габаритными огнями модули гроздьями проваливались с орбиты планеты в эту дыру, погруженную в холодные ветреные сумерки, и так же густо и часто взмывали вверх, обратно к невидимым с земли кораблям, но уже — с зелеными огнями. Ослепительные красно-зеленые трассы причудливо и смело расчерчивали небо, и эта космическая живопись показалась Йюлу просто восхитительной.

Он походил по холодному неуютному космопорту, похожему на грязный муравейник, где среди пассажиров наблюдалось смешение самых разных социальных групп: рядом с хорошо одетыми людьми толпились темные неопрятные личности, а в воздухе висела странная взвесь из ароматов дешевых кислых сигар и дорогих парфюмов.

— Чачак? Ошава? — обратился к Йюлу парень в грубом кожаном пиджаке.

Его черные волосы были заплетены в длинную косу и украшены яркими бусами, зеленые джинсы заправлены в белые сапоги, которые, похоже, владелец ни разу не удосужился вымыть. В темных глазах незнакомца таилось глубокое неудовлетворение жизнью.

Йюл молчал, рассматривая парня.

— Хай-Коу? — настойчиво продолжал тот, то ли предлагая что-то, то ли спрашивая, и беспокойно вертел на указательном пальце связкой ключей. Йюл подумал и поклонился. — Пошли!

С неба сыпался колючий снег. Необогреваемые дорожки вокруг космопорта были покрыты ледяной коркой, и голые ноги Йюла сразу одеревенели от холода. Парень провел его на стоянку автомобилей, распахнул дверцы ветхой желтой машины.

— Садись!

Йюл стоял неподвижно, опустив глаза.

— Денег нет? — озарило парня. Он задумался, потом махнул рукой. — Поможешь мне с одним делом. Не бойся, ничего противозаконного. Погрузить-выгрузить… Тут, по дороге на Хай-Коу. Меня зовут Гепард. Точно тебе говорю, немой, — это мое имя. Не смотри так.

…Автомобиль прыгал по колдобинам, как лягушка. Парень лихо рулил, но всю дорогу молчал, хмуро поглядывая в зеркало обзора на Йюла. При въезде в тоннель в горной гряде их остановил патруль. Йюлу посветили фонариком в лицо, спросили у водителя, есть ли в машине груз, и отпустили, убедившись, что взять с них нечего.

Они выехали из тоннеля и сразу очутились словно в центре страшного урагана. Настоящим хозяином Драктона, большого города, раскинувшегося на обширной голой равнине, был ветер. Он нес с собой снег, перемешанный с песком, и автомобиль с трудом продвигался к мигающим впереди огням.

Через полчаса они подъехали к трехэтажному каменному строению, выполненному в форме подковы. При виде вышедших из машины Гепарда и Йюла громко залаяли здоровенные гладкошерстные псы, бросаясь грудью на высокую железную решетку ворот. В доме зажглось окно, и вскоре Гепард уже переговаривался с кем-то по внутренней связи.

— Помощника привез, — донеслось до стоявшего в стороне Йюла. Ветер рвал на Йюле его длинное одеяние. Он сильно напрягал слух, хотя стоял совсем рядом с Гепардом. — Только недолго, я тороплюсь…

Ворота распахнулись, перегораживая маленький пустой двор пополам и оттесняя собак в угол. Свирепые животные просто сходили с ума при виде оказавшихся вне их досягаемости людей. Гепарда с его спутником провели в темное холодное помещение без окон, похожее на склад.

— Сюда. Наклоняйтесь пониже, здесь низкий потолок, — донеслось до Йюла.

Больше он ничего не услышал, потому что получил сзади страшный удар по голове.

Когда Йюл очнулся, то обнаружил себя сидящим на стуле посреди склада. Он весь, словно батон колбасы, был крепко-накрепко перевязан капролатовой веревкой. Рядом с Йюлом находились трое мужчин. Один из них лил Йюлу из ведра воду на голову, другой, высокий, плечистый, раздраженно выговаривал Гепарду:

— Если ты нас подвел, Геп, пеняй на себя. Кого ты приволок? На какой помойке ты его подобрал?

— Он прилетел рейсом с Имбры, Карел. Первым классом.

— А на башке у него что? Почему он босой? Что он о себе рассказывал?

— Он молчит… Может, у него языка нет?..

— Что?! Я уже вызвал Лориша. Он через пять сек будет здесь!

— Ну и что? — огрызнулся Гепард. — Хватит лаяться! Покажи мой товар!

— Проваливай во двор и жди там в своем драндулете. Получишь товар, когда будет результат.

— Я два года отдаю тебе каждую заработанную мной кредитку! — разозлился Гепард. — Заметь, я их не рисую. Но ты все время заставляешь меня платить еще и еще. А сейчас втянул меня в эту историю. Мне нужно скорее, понимаешь ты или нет? В любой момент может прийти двенадцатичасовая виза. Покажи товар!

— Еще одно слово, — злобно выдохнул Карел, — и ты вылетишь отсюда, как пробка из бутылки. Навсегда. Убирайся.

Гепард что-то пробурчал и вышел. Увидев, что Йюл пришел в себя, высокий наклонился, всматриваясь в его лицо.

— Лысая башка, дай пирожка? — с усмешкой сказал он и наотмашь ударил Йюла по щеке. — Будешь вести себя хорошо — недолго будешь мучиться. Усек, извращенец?

— Карел, Лориш уже здесь, — сообщил второй.

— Ну не дай бог ты пустой, — недобро сказал Карел Йюлу и двинулся навстречу вошедшему в склад мужчине в форме С-патрульного. — Рад тебя видеть, дружище…

— В доме есть кто-нибудь еще? — перебил его патрульный. — С ума сошел? Вызываешь меня в такое ненадежное место!

— Самое что ни на есть надежное, Лориш, — заверил Карел. — Ни одной живой души в округе — все на празднике.

— У меня мало времени. Что это? — брезгливо спросил патрульный, увидев Йюла.

— Все нормально, Лориш. В прошлый раз нам попался глист в обмороке, похожий на туберкулезника. А оказалось, что у него денежек побольше, чем у нас с тобой…

Все еще не избавившись от сомнений, Лориш жестом приказал уложить пленника лицом вниз на ледяной пол, и Йюл почувствовал, что его мизинец придавили к теплой твердой поверхности, что обычно делалось при проведении идентификации личности. Через несколько секунд Карел радостно закудахтал над его распростертым телом.

— Ну, туберкулезник, ну, зеленая башка! — восхищенно кричал он. — Ну ты даешь!

Йюла перевернули на спину. Карел радостно потирал руки, второй мужчина ухмылялся, даже мрачный патрульный заметно повеселел — так их всех обрадовал счет в банке, которым располагал попавшийся им в руки господин Рикани.

— Посади его на стул, Пол. Да привяжи покрепче. Надо помассировать ему правую руку, затекла, наверное. Давай развяжи руку и прибавь света, — командовал Карел. — Лориш, откуда компьютер?

— С Агары, — ответил патрульный. — Получил сегодня, четыре часа назад. Его владелец прилетел на Нон по делам бизнеса.

— А он не успел еще заявить о пропаже? — встревожился Карел. — Черт бы их побрал с этой обязательной регистрацией записных книжек!

— Ребята его держат, пока не получат команду от меня. Потом слегка проломят башку, чтобы память потерял, и вывезут куда-нибудь в многолюдное место. Да все как обычно. Он потом и ответит за денежки господина Рикани. Чего спрашиваешь?

— Все-таки тревожно. Один раз живем, — ответил Карел. — Ну что, господин Рикани? — обратился он к Йюлу. — Будем выписывать чек или как?.. Молчит… Пол, посмотри, рука у него шевелится?

Руку Йюла освободили ровно настолько, чтобы под нее можно было подсунуть плоский компактный компьютер, называемый записной книжкой, на экране которого Йюл должен был заполнить чек и поставить подписи, выполненные в четырех графических вариантах: факсимильную, печатными буквами, прописью и полстраницы художественного текста традиционного содержания с кучей ошибок, известных только хозяину счета и владельцам банка, где вкладчик хранил свои деньги. Представление подписей для сличения с образцом происходило поэтапно: запрос на вторую подпись приходил только после официально подтвержденного согласия банка с подлинностью первой.

Пол поднес и поставил совсем рядом с Йюлом столик, на котором были разложены острые ножи, бритвы, пара зубил и другие инструменты весьма понятного назначения.

— Ну что? — снова продолжил Карел свой односторонний диалог с Йюлом. — Начнем? Или ты хочешь, чтобы мы сначала опробовали на тебе эти штуки? — Он кивнул на столик.

Йюл выглядел испуганным. Пол больно ткнул его в спину, и он кивнул.

— Молодцом, — похвалил Карел.

Шею пленника вдруг начала сводить странная судорога. Он с усилием поворачивал голову вправо, кое-как возвращал ее в прежнее положение, то есть глядел прямо на Лориша, стоящего перед ним, голова снова, будто помимо его воли, отворачивалась, и все начиналось сначала, при этом Йюл не отводил взгляда от патрульного.

— Эй-эй! — встревоженно крикнул Карел. — Что с тобой? — Йюл замер. Патрульный не мигая наблюдал за ним. — Пол!

Подручный Карела подошел и пристроил компьютер на коленях у Йюла так, чтобы тот мог писать на экране, и вставил ему в руку специальное перо. Во дворе вдруг бешено залаяли собаки.

— Иди проверь, что там, — приказал Карел, и Пол вышел. — Написал? — спросил Карел, присаживаясь на корточки перед Йюлом и разворачивая к себе компьютер.

Йюл запрокинул назад голову и резким движением ударил лбом по его носу. Карел как подкошенный повалился на пол. Лориш стоял неподвижно и не отрываясь смотрел на Йюла. Тот даже при большом желании не смог бы подняться вместе со стулом на ноги, потому что стул был накрепко привинчен к полу. Йюл посмотрел Лоришу в глаза, потом перевел взгляд на острое лезвие, лежащее на столике рядом. Патрульный скованной походкой подошел к столику, взял бритву, задумчиво постоял с занесенным над Йюлом лезвием и осторожно вложил его в руку Йюлу. И так же заторможенно продолжал наблюдать за ним.

…Когда Пол снова вошел в склад, перед ним вдруг возник Йюл, уже освободившийся от своих пут. Лориш стоял истуканом. Увидев вошедшего, Йюл отступил на шаг назад и поклонился. Пол бросился на него, но Йюл отскочил в сторону, уворачиваясь от его кулаков, и снова поклонился. Лориш пришел в себя, словно очнулся от сна, и принялся медленно расстегивать кобуру на поясе, в которой находился БК…

…Гепарду очень скоро наскучило мерзнуть в машине, он злился на весь божий свет, поэтому, вытерпев десять минут, вылез из машины и, чертыхаясь, двинулся к складу. В дверях он неожиданно столкнулся с немым, который сразу отступил на шаг и поклонился. Гепард остолбенел. Вид у немого был очень смиренным, он еще раз весьма доброжелательно поклонился человеку, так коварно заманившему его в ловушку. Гепард осторожно толкнул дверь склада, заглянул внутрь и присвистнул.

— Понимаю… Ты не любишь, когда с тобой грубо разговаривают, — пробормотал он и примиряюще поднял вверх руки. — Немой поклонился. — Но меня ты ведь не станешь убивать, правда?.. Мир?.. — Немой снова отвесил ему низкий поклон. — Сматываться нужно, лысый! Быстро!

Посреди двора стоял патрульный модуль.

— Подожди меня здесь! — сказал Гепард, заскочил в дом и вскоре выбежал с большой, но, судя по всему, нетяжелой коробкой в руках.

По команде Гепарда они перенесли в модуль тяжелое тело Лориша, потом сами с трудом втиснулись в одноместную машину и взмыли в ночное небо.

Мгновенно Драктон остался где-то позади. Йюл разглядывал однообразные ландшафты Нона, фиксируемые бортовым компьютером, — сплошные каньоны среди зазубрин высоких, десяти-двенадцатикилометровых гор. Через несколько минут модуль нырнул между темными гранитными стенами в неохватное ущелье и, скользнув над ревущей рекой, спикировал на скальный уступ. В кабине модуля стало совсем жарко, но снаружи бушевал ледяной ветер. Гепард критически взглянул на босые ноги Йюла.

— Ноги ведь обморозишь, дурья башка… Нельзя нам брать его обувь, понял? Это улика. — Йюл молчал. Гепард сердито смотрел на него. — Молчит, молчит… Не знаешь, то ли одобряет, то ли убить собирается. Чего замер? Мои ноги отрежут или твои?

Не дождавшись от Йюла никакой реакции, Гепард выругался и принялся стягивать с мертвого тела патрульного высокие кожаные сапоги.

— Надевай! — сказал он, сняв наконец обувь, и сунул ее в руки немому.

Йюл приподнялся, как сумел, поклонился и снова сел.

— Сапоги надевай, говорю! — нетерпеливо повторил Гепард. — Хватит кланяться. Некогда!

Немой снова отвесил ему поклон. Гепард на мгновение потерял дар речи.

— Чего? Уж не просишь ли ты, чтоб я тебя обул?.. — Поклон. — Слушай, — раздраженно начал было Гепард, потом плюнул и быстро натянул Йюлу на ноги сапоги. Тот поблагодарил новым поклоном. — И откуда вы только такие беретесь, придурки? — пробормотал Гепард. Лицо у Йюла оставалось бесстрастным. — Посиди здесь, я скоро.

Он вернулся с узлом, извлеченным из трещины в скале, и переоделся. Через пять минут рядом с Йюлом сидел совсем другой человек: коротко стриженный блондин с зелеными глазами в новом джинсовом костюме и теплой куртке. Свой маскарадный костюм Гепард выкинул в черные, бурлящие внизу воды.

Модуль помчался обратно к Драктону, миновал его и устремился на север.

— Нам в Ошаву, — объяснил Гепард. Дорогу он знал отлично, словно постоянно летал по этому маршруту. — Не знаю, немой, что ты за тип, но надеюсь, что не навредишь мне. И моему отцу. А о том, что видел, молчи, будто… Ну да. Ты и так немой. Прощаешь меня? Ну, за все… это?

Йюл привстал и поклонился. Гепард кивнул и замолчал до самой Ошавы, небольшого городишки на серо-зеленой равнине среди сплошных гор.

Некоторое время модуль висел в стратосфере, изучая обстановку. Патрульных машин в этом районе бортовой компьютер не обнаружил, поэтому аппарат снизился на пустынном плато неподалеку от городка. Они выгрузили коробку, Гепард повозился с блоком управления, и вскоре модуль, поставленный на автопилот, с мертвым телом на борту исчез в небе.

…Не меньше часа они брели по заснеженной горной дороге, протянувшейся вдоль южной стены каньона и ведущей к городу. Здесь почти не ощущался ветер, и воздух был заметно теплее, чем наверху, — вставало солнце. Уже посветлело, и заклубился пар от тающих прямо на лету крупных снежинок.

Коробку они несли вдвоем, ухватившись по бокам за веревки, которыми она была перевязана. Гепард искоса поглядывал на Йюла. Тот шел, устремив вперед неподвижный взор, словно монах из какого-нибудь затерявшегося среди гор монастыря, встречающий новый день не слышной другим, сосредоточенной молитвой.

3

Наконец они спустились в город и сели на обшарпанный маршрутный автобус. Сошли они в каком-то бедном квартале и быстрым шагом добрались до высокого круглого здания, напоминающего крытый древний амфитеатр. Он и выглядел как развалины, и только слабые признаки — тепло, какие-то резкие запахи, похожие на те, что издают животные, неясные приглушенные звуки, доносящиеся из выбитых окон, — говорили о том, что развалины обитаемы.

Гепард, в обнимку с коробкой, юркнул в какую-то боковую дверцу, предоставив Йюла самому себе, и тот не задумываясь шагнул за ним. В ноги ему тут же со всего маху ударилось какое-то невысокое животное. Йюл инстинктивно ухватил его за голову, чтобы не упасть, и животное испуганно и пронзительно закричало. Этот крик был специфическим — так обычно орут только ослы…

— Ах, Лиланд! Ах, упрямец! — раздалось вдруг из темноты коридора, и навстречу Йюлу выбежал двухметрового роста человек с шоколадным цветом кожи, одетый в короткие, до колен, штаны и теплый свитер. На вид мужчине было лет пятьдесят. Его короткие курчавые волосы серебрились сединой, но крепкая фигура оставляла впечатление силы и основательности. — Где ты-ы? Лила-анд? — пропел мужчина густым басом и увидел Йюла.

Йюл, глаза которого уже привыкли к полутьме, оттолкнул от себя осла и низко поклонился темнокожему.

— Вы к господину Леону, господин? — вежливо, но немного настороженно спросил тот. — Йюл снова поклонился. — Пойдемте, — Мужчина ухватил за гриву и без всякого видимого усилия поволок по коридору возмущенно орущего осла, на ходу объясняя Йюлу: — Не хочет сидеть в клетке. Он у нас всего год. Никак не может забыть вольные денечки. Эх, Лиланд, старина, мы и сами в клетке. Думаешь, нам легче?

— С кем это ты разговариваешь, Джиб? — Из одной двери выглянул немолодой седой мужчина в сером спортивном костюме. Увидев рядом с Джибом странного лысого человека, он смущенно улыбнулся.

— Это к вам, хозяин, — уважительно сказал темнокожий.

В ответ на поклон Йюла мужчина жестом пригласил его войти в комнату. Мебели там почти не было — только кровать, заправленная красным покрывалом, стол у окна с двумя стульями и обшарпанные деревянные полки вдоль стены, утсавленные склянками, баночками и картонными коробками.

— Слушаю вас, — выжидающе глядя на Йюла, сказал мужчина, которого темнокожий назвал господином Леоном.

Йюл поклонился и замер, устремив глаза в пол. Мужчина внимательно смотрел на него. У него было румяное обветренное лицо, волнистые седые волосы и белые пушистые усы. Он был довольно грузен, но передвигался по комнате с долей грации, обычно присущей бывшим танцорам, до старости сохраняющим легкость движений и моложавость лиц.

— Вы, наверное, к Гепу? — произнес мужчина, и Йюл снова поклонился. — Прошу вас, садитесь.

Но Йюл опустился не на стул, а на матрас у стены, лежащий прямо на полу, и, прислонившись к стене, вытянул ноги. Глаза у него закрывались сами собой, тело ломило от страшной усталости. Леон тронул его за плечо и подал глиняную миску, полную отварной фасоли. Йюл сидя поклонился и медленно и сосредоточенно принялся есть, аккуратно беря каждую фасолину двумя пальцами и отправляя ее в рот.

Леон некоторое время исподтишка наблюдал за ним, сидя за столом и просматривая какие-то бумаги, а когда снова взглянул на гостя, тот уже крепко спал, поставив миску себе на ноги.

— Себастьян заболел. Ты не посмотришь его? — донеслось до Йюла. Он приоткрыл глаза. В комнате находились темнокожий, Леон и Геп. — Какой номер пропал… Вчера звонил Патри, подтвердил наш ангажемент, это просто счастье, сынок! — Леон говорил возбужденно и торопливо. У Гепа был чрезвычайно утомленный и недовольный вид, он слушал отца несколько рассеянно. — Что делать с Себастьяном, ума не приложу. Если бы он поднялся, Джиб мог бы видоизменить номер, у нас еще есть месяц.

— Вряд ли он поднимется, отец, — резко сказал Геп. — Нечего тешить себя несбыточными надеждами. Я осмотрел его, он умирает от тоски по Басе. Надо было лучше следить за ее питанием. Когда самка гибнет, жираф не может оправиться несколько лет. Тем более он не сможет выплясывать на арене под музыку. Самое лучшее для нас — усыпить его.

— Никогда! — твердо сказал Леон.

— А на что мы будем его содержать?! Я сказал ему, что если он не встанет к вечеру, я его усыплю.

— И он понял тебя? — горько спросил Леон.

— Понял! Они все меня понимают.

— Себастьяну всего семь лет — я надеюсь, что он сможет преодолеть депрессию…

— Посмотрим.

Из-под полуприкрытых век Йюл наблюдал за беспокойно расхаживающим по комнате Леоном и его темнокожим работником, который молча сидел на стуле, сложив на коленях свои большие мозолистые руки. Плечи у него были согнутыми, словно он хотел сделать свое огромное тело как можно более незаметным. Геп стоя что-то ел прямо из маленькой кастрюльки.

— Почему у тебя забинтована рука? — спросил он с набитым ртом. — Это Ванда? — Леон неопределенно покачал головой. — Давно надо было заменить пуму пантерой. Она пластичнее в дрессировке, более колоритна и не так спесива. Почему ты всегда упрямишься, отец? Ты ждешь, когда Ванда перегрызет тебе горло, потому что сходит с ума от диких болей в позвоночнике? Она отработанный материал.

— Знаешь, я тоже чувствую себя отработанным материалом, когда ты так говоришь.

— Ой, не начинай. Что-то Берта все время крутится у клетки Летиции… — Йюлу показалось, что при этих словах сына Леон вздрогнул. Джиб еще больше ссутулился. — Надеюсь, вы не включали у Летиции свет?

— Ну ты же не разрешил, сынок…

— Так. Все, поел, — сообщил Геп, утираясь полотенцем. — Пойдем посмотрим на наших дармоедов.

— А твой друг? Кто он такой? — нерешительно спросил Леон.

— Случайный знакомый. Немой. Ничего парень, только странноватый. Ты бы поговорил с ним, отец.

— С немым?.. — удивился Леон.

— Надо все-таки выяснить, что ему нужно. Я в некотором роде обязан ему. И мне все время кажется, что он чего-то от меня ждет. Черт их всех разберет с этими сектами, с их странными обычаями… Ладно, я пойду посмотрю медведей. Встретимся через десять минут у Себастьяна.

Он вышел, а Леон с темнокожим переглянулись.

— Что будем делать, Джиб? — спросил Леон. — Как мы объясним ему, что Берта, — Леон помрачнел, — съела жеребенка?.. Даже язык не поворачивается говорить такое…

В комнату ворвался золотистый ретривер, с ходу бросился к матрацу, на котором лежал Йюл, и принялся облизывать ему лицо. Йюл тихонько засмеялся, уворачиваясь от собаки.

— Берта! — воскликнул Леон. — Забери ее, Джиб! Извините, господин…

Джиб позвал собаку, и она послушно легла у его ног, колотя хвостом по полу. Йюл встал и поклонился — сначала Леону, потом Джибу. Они в ответ тоже отвесили неуклюжие поклоны.

— Берта не причинит вам вреда, она добрейшее существо, — обратился к Йюлу Леон. — Я подобрал ее три года назад, больную, мы ее выходили, а теперь она нянька всем нашим болящим зверям да и нам самим. Чуть стоит кому-то прихворнуть — Берта уже здесь, вылизывает раны, болячки, греет своим телом, сторожит каждый вздох и стон… У нее есть душа, и получше, чем у некоторых людей, уверяю вас, господин. — Джиб при этих словах хозяина энергично закивал. — Ума только не приложу, как такое могло случиться, — Леон снова горестно вздохнул. — Когда Геп узнает… Господи, помоги нам. — Йюл внимательно смотрел на отца Гепа. Тот махнул рукой. — Что ж, сказав А, говорят и Б! Летиция, наш карликовый пони, ожеребилась пять дней назад. Это была полная неожиданность. Геп купил ее в начале этого года за совершенно невообразимые деньги. Мы даже и не подозревали, что она ждет прибавления. А тут встаем утром… а там жеребята, трое! Геп хороший ветеринар, он хорошо разбирается во всех тонкостях ухода за лошадьми. Его мать-покойница была заядлая наездница, она и погибла-то под копытами — на представлении лошадь понесла. Ну, в общем Геп весь в нее. Он запретил нам включать свет — чтобы поберечь глазки новорожденных, сказал, они могут ослепнуть. Нас, естественно, туда не допустил, поставил положенные прививки, сам уехал на два дня по делам. Вчера ночью Летиция принялась ржать, сильно беспокоиться… Мы заподозрили, что с жеребятами что-то не так. Джиб возьми да и пусти к ней в загон Берту. Мы всегда так поступали — и когда Ванда окотилась, и когда у вомбата появились детеныши… Нашу умницу все принимают за свою… Так и с Летицией вышло. Только Берта забежала туда, успокоилась лошадка. Утром Джиб полез в загон — а там только двое жеребят. — Темнокожий великан покивал головой, но снова ничего не сказал. Вид у него был удрученный. — Куда он мог деться?! — продолжал Леон. — Мы там все обшарили, везде посмотрели! Геп так трясется над этими жеребятами, говорит, они стоят кучу денег. Да даже не в этом дело… Представляете, какой этот будет цирковой номер — четверка карликовых пони, запряженная в коляску, которой управляет мышь в ливрее! Ах, что это будет за чудо! — От избытка чувств глаза Леона подернулись слезой. Джиб тоже заерзал на своем стуле. Берта подняла голову и внимательно посмотрела на него, он погладил ее по голове. — Нет, я не верю, что Берта могла его съесть! Все выяснится, — решительно закончил свою длинную речь Леон. Он помолчал и боязливо добавил: — Но мы страшимся гнева Гепа…

— Вдруг господин Геп ошибся? — несмело произнес Джиб. — Может быть, их родилось не трое, а двое?

Леон рассердился.

— Ошибся! Он умеет считать до трех! Ладно… Важнее все-таки другое — самое главное наше дело сдвинулось с мертвой точки, — повернулся Леон к Йюлу. — Мы получили ангажемент на выступление с очень известной цирковой труппой. Предстоят отличные гастроли. Конечно, мы с Джибом уже старики, но ни у кого нет таких номеров с животными, как у нас. А уж Геп — просто классный дрессировщик, от бога, — горделиво произнес Леон. — Они долго думали, искали, решали, но наконец поняли, что без старого Леона им не обойтись. Теперь мы ждем визу на Порт-О-Баск. — Йюл вскочил со стула и низко поклонился. — Что, вам тоже нужно туда? — Снова поклон. — Но это непросто — виза и билет недешевы… Ой, что это я? Мы все обсудим с сыном, господин. Мы умеем быть благодарными. Сын говорил, что он вам очень обязан. — Йюл смотрел в пол. — А пока пойдемте. Геп, наверное, уже ждет нас.

Они вышли из комнаты — впереди Леон, за ним Йюл, а позади Джиб с собакой. Внезапно Берта заскулила и бросилась вперед. Она юркнула в боковой коридор. Мужчины поспешили за ней.

— Ну, вот и все, моя девочка. Больше не будет больно, никогда не будет больно, — донесся до них голос Гепа и почти сразу — встревоженный лай Берты. — Спи…

Cраженный этими словами, Леон остановился.

— Он усыпил Ванду…

— Отец, — снова услышали они голос Гепа. — Иди сюда. Простись.

…Пума лежала на боку и тяжело дышала. Ее желтые глаза уже подернулись пеленой, но она узнала Леона, когда он вошел в клетку, даже сделала слабую попытку приподнять голову. Берта возбужденно принюхивалась и дважды лизнула дикую кошку в нос. Леон встал на колени, взял голову Ванды в ладони и, роняя слезы на ее пушистую дымчатую грудь, прошептал:

— Мы с тобой отработанный материал, старушка… отработанный материал…

Геп поднял глаза к потолку и вздохнул, потом выскочил из клетки и быстрым шагом пошел по коридору, чтобы не слышать этих слов. За спиной у него вдруг пронзительно заскулила Берта.

— Хозяин, господин Геп пошел к Летиции, — упавшим голосом сообщил Джиб.

— Да-да… Пойдемте… Незачем оттягивать объяснение. — Леон поднялся с колен. Джиб накрыл тело пумы цветной простыней, и они вышли из клетки.

…Небольшой зарешеченный загон, наполовину перегороженный фанерными щитами, освещался тусклыми лампами, так что приходилось сильно напрягать зрение, чтобы рассмотреть что-нибудь внутри. Леон с Джибом с вытянувшимися лицами остановились у решетки. Геп находился за перегородкой — они отчетливо различали его движения, шуршание и какое-то тихое постукивание. Вопреки ожиданиям они не услышали гневных восклицаний и проклятий. Мало того, Геп тихонько… напевал.

Неожиданно дверца фанерного загона распахнулась, и оттуда выбежало какое-то совсем небольшое, размером с большую кошку животное. Йюл присел на корточки, чтобы получше его рассмотреть. Это была миниатюрная копия лошади, больше похожая на игрушку, чем на живое существо… Леон торопливо полез в карман за сахаром и негромко позвал:

— Летти…

Игрушечная лошадка, топоча малюсенькими копытами, резво подбежала к решетке и тщательно подобрала с ладони предложенные ей сахарные крошки. Она была иссиня-черной, с антрацитовой всклокоченной гривкой и блестящими карими глазами, маленькими, как пуговицы. Щиколотки ног у нее были тоже мохнатенькими, а круп — гладким. Выглядела она очень упитанной и здоровой.

— Я уже давал ей сахар, отец, только что, — послышался голос Гепа. — Немой, хочешь взглянуть на это чудо? — Геп высунулся из-за двери. — Идите все сюда, только не стучите сапогами.

Внутри загона было совсем темно. Когда глаза их привыкли к темноте, оказалось, что у дальней стены этой маленькой каморки толкутся, перебирая тонкими, как карандаши, ножками, два крохотных, с человеческую ладонь, черных жеребенка. Геп, стоя на коленях, слушал через фонендоскоп третьего, который лежал, распластавшись на боку на толстой мягкой подстилке. Выглядел жеребенок заморенным, и ножки у него были неправдоподобно истонченными. Леон с Джибом медленно переглянулись.

— Этот слишком слаб, но, надеюсь, поправится. Конечно, самый последний всегда слабее остальных, — объяснил Геп. — Ну ничего, главное сейчас — не тревожить его, я ввел ему глюкозу. А эти хороши, — гордо произнес он, указав глазами на крохотулек-жеребят. — Летиция просто мать-героиня. Никогда не слышал, чтобы приплод у карликового пони был таким большим. — Летти! — негромко позвал он, и лошадка снаружи застучала по полу копытами, заглянула в вольер. — Пора кормить малышей!

Он выпроводил всех из каморки, а сам остался присматривать за удивительным семейством. Леон с Джибом в полнейшей растерянности отправились проверять других своих питомцев. Они не разговаривали. Йюл шел за ними.

— Значит, нам с тобой не по глазам было, Джиб, — наконец изрек Леон. — Старость не радость.

Его темнокожий служитель скептически покачал головой. Задумавшись, они не заметили, как прошли вольер с жирафом, потом, спохватившись, бросились туда — что-то там было не так.

…Из-за верхнего края решетки выглядывала голова на длинной и стройной, как мачта старинного парусника, шее. Огромные прекрасные глаза, осененные ресницами кинодивы, были полны невыразимой печали. Увидев людей, жираф покачал кремово-желтой пятнистой шеей, склонился к решетке и осторожно обнюхал Леона. Мощные передние ноги животного разъезжались — от слабости его мотало из стороны в сторону.

— Себастьян, дружок, — только и смог сказать Леон, поглаживая его изумительную бархатистую шкуру, пеструю, как мозаика.

Джиб протянул жирафу кусок сахара — тот бережно слизнул его своим невероятно длинным ярко-голубым языком…

4

Геп осматривал медведицу и одновременно разговаривал с Йюлом, который стоял снаружи вольера, перед решеткой, и с интересом наблюдал за ним.

— Ты принадлежишь к какой-то секте. У вас свои законы. Ты куда-то навострил лыжи, при этом дав свой особый обет. Не нравятся мне твои желтоватые белки, Лера. Надо добавить тебе в меню рыбы и водорослей. Повернись. Так вот, я уверен, что разговаривать ты можешь, просто вы себе усложняете задачу, так? — Йюл поклонился. — А что это за рана? Опять Чарли кусается? Ох, получит твой супруг по своему отвислому заду. Обстригаетесь, красите голову зеленкой, надеваете этот мешок вместо нормальной одежды — чтобы, наверное, укрепить свой дух, выказать пренебрежение к общепринятым нормам поведения, продемонстрировать силу воли. — Йюл поклонился. — А то, что босиком ходите — так это укрощаете плоть, точно? Видишь, угадал. Только как ты, парень, без языка найдешь то, что тебе нужно? Никак. Не вертись, Лера, подумаешь, немножко жжет… Потерпи. В следующий раз дашь отпор этому обалдую, когда он начнет отбирать у тебя мясо. Нельзя быть такой беззубой в наше время. Кстати, открой рот. Ты парень хоть куда, замочил троих и не притомился. Ты принимаешь чужую помощь, но сам никогда ничего не просишь. Как же ты собираешься ужиться на Порт-О-Баске? Визу мы тебе сделаем и билет купим, но, знаешь, друг, слишком ты фигура колоритная и несведущая в тамошней жизни, чтобы прожить на этой чудной планете больше пяти минут, — если тебе повезет попасть туда в четвертую фазу луны, — Геп вздохнул. — Хорошо еще, если ты будешь с нами, но ведь ты наверняка по своим делам отправишься? — Йюл склонил голову. — То-то и оно… Может, передумаешь? Нет?

Геп смотрел за спину собеседника. Йюл резко обернулся. В дверях медвежьей секции стояли трое мужчин в форме С-патруля.

— Господин Сагриш, вы арестованы и будете немедленно подвергнуты допросу, — сказал один из них. — Господин Рикани, вы арестованы временно и проследуете за нами.

В тесной комнате Леона, мгновенно заполнившейся людьми, сразу стало жарко. Хозяин жилища растерянно смотрел на патрульных, Джиб приткнулся в угол. Допрос вел тщедушный темноволосый следователь, одетый в форменную синюю одежду: прямые брюки, с острыми, как лезвия, стрелками, и строгий френч, усыпанный золотыми пуговицами. Он сидел за столом, на который поставил свой кейс с компьютером. Один патрульный стоял у двери, двое других, с оружием наготове, — по бокам от Гепа и Йюла, посаженных на стулья посреди комнаты. Еще двое патрульных, как сообщили при аресте Гепу, отправились «на поиски улик».

Прежде всего следователь провел идентификацию личности обоих арестованных.

— Я не понимаю, почему допрос проводит военный следователь, — возмущенно сказал Геп. — Я гражданское лицо.

— Вы что, не слушаете новости? — рассеянно спросил следователь, раскрывая кейс и включая компьютер. — Вы подданный Титуана, господин Сагриш. А ваша планета уже восемнадцать часов находится в состоянии войны с Ноном.

При этих словах и Леон, и Джиб сильно переменились в лице.

— Следует ли понимать вас так, что вы являете собой военный трибунал? — У Гепа сразу пересохло во рту.

Следователь кивнул — нисколько не рисуясь и с видом человека, озабоченного только как можно более быстрым отправлением правосудия.

— Сколько баллов подразумевает процедура допроса? — хрипло спросил Геп. — Семьдесят?

— Военное время, господин Сагриш! — напомнил следователь. — Тридцать пять. У вас есть желание вызвать виртуального адвоката?

— Но нет денег, — огрызнулся Геп.

— Тогда приступим. Предлагаю вам учитывать, что любое ваше слово или фраза могут быть оценены по желанию следователя.

— Я не такой тупой, как вы думаете.

— Минус один балл, — спокойно сказал военный.

Леон шумно и предупреждающе вздохнул, его доброе круглое лицо сморщилось, как печеное яблоко.

— Если будете мешать, господин Леон Сагриш, вас выведут, — предупредил следователь. — Господин Геп Сагриш, как вы оказались в доме Карела Грушицки?

— Заехал по делу.

— Плюс один балл. По какому делу?

— Карел приобрел для меня коллекцию марок, только что выпущенных на Алсме-Пи. Я ее забрал.

— Плюс один балл. Вы коллекционируете марки?

— С изображениями животных.

— У вас большая коллекция?

— Четыреста тысяч единиц.

— Плюс пять баллов. Представите доказательства?

— Голографический каталог своей коллекции я всегда вожу с собой. Готов продемонстрировать.

— А марки, купленные у Грушицки?

— Они в моей комнате, в большой коробке из-под корма для животных.

— Плюс три балла. Законы Нона запрещают утаивать от подозреваемого известные следствию подробности, поэтому я обязан сообщить их вам, господин Сагриш…

Следователь развернул кейс, и на противоположной стене замелькали кадры захватывающего боевика, в котором человек с лысой зеленой головой практически мгновенно убил сначала одного, а потом остальных двух угрожавших ему мужчин…

— Следствие по вашему делу уже проведено, господин Рикани. Ваши действия в отношении преступников признаны правомерными. Я буду обращаться к вам по ходу следствия только для того, чтобы прояснить ситуацию с господином Сагришем.

Йюл встал и поклонился. С-патрульные вскинули оружие, а следователь поморщился:

— Предупреждаю — никаких резких движений и поклонов. Сядьте.

— Он только так может выразить свое согласие, — пояснил Геп.

— Минус три балла! — повысил голос следователь.

Он щелкнул кнопкой, и присутствующие увидели заглядывающего в склад Гепа.

— «Понимаю… тебе не нравится, когда с тобой грубо разговаривают… Но меня ты ведь не станешь убивать, правда? Мир?»

Следователь остановил запись.

— Почему вы так спросили, господин Сагриш? Эти слова могут означать только одно: вы чувствовали свою вину перед господином Рикани. Это так? Вы причастны к тому, что случилось с ним сразу по прибытии на нашу миролюбивую планету? — Впервые голос следователя прозвучал так жестко.

— Нет, я не причастен… Я не знал, что там происходит, в том помещении… Когда я увидел трупы, я подумал, что этот незнакомый мне лысый человек болен, психически нездоров, понимаете?..

Следователь взглянул на Йюла.

— Вы согласны с этим, господин Рикани?

Геп замер. Йюл встал и поклонился.

— Хорошо… Один балл, — все же с большим подозрением глядя на Гепа, произнес следователь и снова нажал на кнопку.

— «Сматываться нужно, лысый! Быстро!»

— Минус десять баллов.

Демонстрация записи продолжалась. Геп вместе с Йюлом вошли в склад и, подхватив под мышки убитого Лориша, вынесли его наружу. Вскоре прозвучал высокий, характерный для взлетающих модулей звук. Стало понятно, что съемку производила камера, встроенная в записную книжку безвестного бизнесмена с Агары, похищенная Лоришем и оставшаяся на складе.

— Вы признаёте, господин Сагриш, что вместе с господином Рикани скрыли факт преступления и уклонились от привлечения к его расследованию органов правопорядка Нона, а также незаконно использовали патрульный модуль?

— Признаю…

— Минус двадцать баллов! Мотивы этого?

— Желание избавить от неприятностей и без того пострадавшего гостя планеты господина Рикани…

— Плюс пять баллов…

— И естественное человеческое желание избежать возможной судебной ошибки при решении моего дела — за преступление, которое я не совершал…

Следователь подумал.

— Плюс три балла. Господин Рикани, на вас обувь покойного офицера Лориша Фау. Чем вы объясните этот факт?

Йюл молчал, разглядывая носки сапог, выглядывающих из-под его одеяния.

— Прошу вас отвечать на вопросы. В идентификационной карте не указано, что вы не можете говорить.

— Вы не провели медицинское обследование, — раздался голос Леона. — Возможно, господин Рикани лишился голоса вследствие пережитого жестокого с ним обращения …

Худощавое лицо следователя порозовело.

— Приношу свои извинения господину Рикани. — Йюл встал и поклонился. — Сядьте.

В комнату вошли двое патрульных с большой коробкой в руках.

— Мы не обнаружили ничего запрещенного или противозаконного, господин следователь, — отрапортовал один из них.

— Откройте коробку, — приказал военный.

Он принялся методично вынимать и складывать на столе кляссеры с марками, внимательно разглядывая каждую из них. Зачем он проделывал это с такой тщательностью, было непонятно даже патрульным, что ясно вырисовывалось на их поскучневших лицах. Следователь занимался этой работой не меньше часа и ни на кого не обращал внимания.

— Фауна Алсме-Пи чрезвычайно богата и необычна, — закончив, в раздумье произнес он. Геп настороженно смотрел на него. — Внимание. Господин Геп Рон Сагриш, силы правосудия Нона признают вас виновным в непривлечении службы патруля к раскрытию преступления, а также в похищении, использовании в собственных целях и в последующем уничтожении патрульной машины. Предварительный итог допроса: вы получили тридцать четыре отрицательных балла и девятнадцать положительных. Общий результат: пятнадцать отрицательных баллов. По законам Нона вы обязаны возместить стоимость испорченного имущества, то есть, — следователь заглянул в компьютер, — шестьдесят четыре тысячи галактических кредиток пополам с господином Рикани, это будет тридцать две тысячи. Один балл приравнен к ста кредиткам. Итого плюс полторы тысячи к тридцати двум, получается — тридцать три с половиной тысячи кредиток. Кроме того, восемь тысяч кредиток за следственные мероприятия, всего — сорок одна с половиной тысяча.

Геп истерично хохотнул:

— Да все наше имущество вместе с животными едва ли стоит больше двух тысяч!

— В таком случае — пожалуйте на принудительные работы, пока не выплатите долг, — невозмутимо отозвался следователь.

— До конца жизни…

— А вам, господин Рикани, — не обращая внимания на реплику Гепа, продолжал следователь, — вменяется в обязанность уплатить тридцать две тысячи галактических кредиток за уничтоженный патрульный модуль плюс шесть кредиток за присвоенную форменную обувь. Плюс шесть тысяч за проведенные следственные мероприятия. Итого тридцать восемь тысяч шесть кредиток. — Йюл встал и поклонился. — Можете проделать это незамедлительно. Вот номер счета в Федеральном банке Драктона. — Он развернул к Йюлу свой компьютер. — Так, посмотрим… — сказал он через некоторое время. — Семьдесят девять тысяч пятьсот шесть кредиток. — В комнате наступила такая тишина, что стало слышно, как мурлычет в ближайшем вольере львица. — Надо ли понимать, что вы внесли за господина Сагриша его долг? — Йюл встал и поклонился. — Законы Нона не запрещают этого, — холодно произнес следователь и презрительно взглянул на Гепа. — Но не совершаете ли вы ошибку, господин Рикани?.. — Йюл молчал. Следователь вздохнул и закрыл свой кейс.

— Я могу задать вопрос? — угрюмо сказал Геп. Следователь кивнул. — Как вы так быстро нашли нас?

— Идентификация вашей личности была проведена сразу, но под ваши параметры подпадало сто восемь человек в этом секторе Нона, поиски могли затянуться. Очень удачно, что вся одежда патрульных снабжена специальными маячками. Это нововведение. Мы нашли вас по сапогам, которые надеты на господине Рикани. Вы удовлетворены? И все-таки… я не объявляю допрос и следствие по делу господина Сагриша законченным, поскольку намерен лично провести осмотр здания и животных на предмет выявления улик. Надеюсь, господин Сагриш, вы составите мне компанию и познакомите с предметом своих неустанных забот.

— Сколько баллов стоит отказ провести для вас эту экскурсию? — дерзко спросил Геп.

Следователь пожевал тонкими губами.

— Думаю, не меньше пяти. У вас есть пятьсот кредиток? Или вы привыкли, чтобы за вас платили другие?

Вспыхнув, Геп первым вышел из комнаты. Военный усмехнулся и вместе с патрульными двинулся за ним.

Геп оказался весьма немногословным экскурсоводом. Он ничего не рассказывал сам, только отвечал на вопросы. Следователь, косясь на вездесущую жизнерадостную Берту, которая не отходила от них ни на шаг, рассматривал клетки так же пристально, как перед этим — каждую марку, извлеченную из коробки. Вопросы он задавал неожиданные. Например, он спросил, сколько раз в день обливают водой белого медведя и почему у него шкура не белая, а желтоватая, каким мясом кормят тигров — парным или замороженным — и во что обходится содержание трех пятнистых крыс с Ниджама. Леон, Джиб и Йюл наблюдали за ним издалека.

Летиция со своим семейством привела следователя в полный восторг. Он сразу повеселел, любуясь чудными малышами, и даже повозился с ними, встав в фанерном загоне на колени. Геп сам дал ему фонарик с рассеянным красноватым лучом — чтобы глаза жеребят не пострадали.

После этого следователь осмотрел клетку с жирафом, поболтал с попугаями и в превосходном настроении вернулся в комнату Леона. Гепа под конвоем ввели за ним. Открыв свой кейс, военный довольно долго щелкал кнопками, потом снова достал коробку с кляссерами и порылся в ней.

Из-за тревоги за сына на Леоне просто не было лица. Его мучили дурные предчувствия. Когда дверь внезапно распахнулась и в комнату вошли мужчина и женщина в зеленой форме, традиционно используемой на Ноне в ветеринарии, несчастный отец совсем пал духом. Взглянув на него, Геп криво усмехнулся.

— Приветствую вас, господа, — поднимаясь навстречу вошедшим, деловито произнес следователь. — Вижу, вы уже во всеоружии. Пожалуйста, ставьте сюда, на стол…

— Мы провели предварительный анализ, господин следователь, — сказала женщина — полноватая, с копной рыжих волос и добродушным лицом, усеянным веснушками. С помощью мужчины она осторожно поставила на стол внушительных размеров пластиковый ящик. — Здесь был применен ни-ту-май, довольно сильное снотворное. Но это так чревато, жестоко. — Женщина покачала головой. — Мы уже нейтрализовали его действие.

— Необходимы понятые. Желающие есть? — обратился следователь к присутствующим. Двое патрульных шагнули вперед. — Отлично. Смотрите внимательно.

Женщина надела прозрачные перчатки и извлекла из ящика крошечного черного жеребенка. Его худенькое тельце дрожало, как лист на ветру. Женщина ласково, одним пальцем погладила ему спинку. Малыш перебирал на месте ножками и дико косил глазами, пугаясь столпившихся вокруг него невероятно огромных существ.

Столешницу по краю огородили книгами о животных, взятыми с полки, и поставили на стол еще одного перепуганного жеребенка. Третий, самый слабый и маленький, лежал на боку — он не мог стоять. Женщина ловкими движениями начала что-то делать с его вздрагивающим телом, и, приглядевшись, Йюл понял, что она разматывает почти невидимые, похожие на паутину, нити, стягивающие жеребенку его тонкие ножки и мордочку…

Закончив, ветеринар осторожно поставила освобожденного малыша на ноги. Он вскинул голову, звонким голоском, похожим на тихое журчание воды, заржал, и, взбрыкнув передними ножками, легко и уверенно поскакал по столу. Все увидели, что жеребенок другой, не такой приземистый, как малышки-пони, — с благородными линиями красиво вылепленного тела, с гордым поворотом крошечной головы и неправдоподобно тонкими изящными ногами…

Женщина взяла его под брюшко и небольшим прибором, напоминающим карандаш, стала быстро водить по шкуре, удаляя черную краску с его боков, головы, крупа. Скоро жеребенок превратился в василькового цвета конька с яркой синей гривой…

— Лон-зани, гордость и символ Алсме-Пи! — торжественно провозгласила женщина-ветеринар. — По нашим предположениям, данной особи четыре года. — И, не удержавшись, она всплеснула руками от восторга.

Следователь продемонстрировал понятым марку, найденную им в коллекции Гепа — на ней был изображен миниатюрный голубой конь, стоящий на ладони человека.

— Лон-зани значит «Смотри на меня во все глаза», — сказал следователь. — Забава королей Алсме-Пи…

Геп, про которого практически забыли, протиснулся к столу, наклонился и подставил коньку вытянутый указательный палец.

— Алле! — тихонько сказал он, и лон-зани легко перепрыгнул через его палец. — Алле! — снова сказал Геп, с любовью глядя на конька. Тот снова прыгнул. — Алле! Алле…

Все сгрудились вокруг стола, глядя на дрессированное чудо.

— Вынужден прервать столь занимательное представление, — выждав минуту, произнес следователь. — Господин Геп Рон Сагриш, вы обвиняетесь в контрабанде чрезвычайно редкого и дорогого живого существа, называемого на языке алсме «лон-зани» и являющегося национальным достоянием планеты, а также в жестоком обращении с данным животным, могущим повлечь его гибель. По соглашению, существующему между Ноном и дружественной нам Алсме-Пи, — следователь не смотрел на Гепа, ветеринары тоже потупились, — подобное преступление карается смертной казнью. По законам военного времени приговор будет приведен в исполнение немедленно. Но напоминаю, законы Нона гуманны, и, несмотря на чрезвычайное положение, вы получите просто смертельную инъекцию…

— Большое спасибо, — сказал Геп.

Леон согнулся на своем стуле и глухо зарыдал, закрыв лицо руками. Джиб растерянно склонился к нему.

Геп улыбался уголками губ и, с грустью прощаясь с мечтой, восхищенно смотрел на скачущего по поверхности стола веселого голубого конька размером не больше женской ладони…

— Но вы не можете так поступить с подданным своей планеты! — вдруг поднял голову Леон. — Мне кажется, что закон в этом случае менее строг…

— Господин Сагриш — подданный Нона? — изумился следователь. Вряд ли любая другая новость могла сильнее удивить его, патрульных да и самого Гепа. — Немедленно объяснитесь.

— Я выразился фигурально, господин следователь. Мой сын без пяти минут гражданин Нона. Месяц назад мы покинули Титуан. Возможно, вы представляете себе, каково перевозить животных с планеты на планету. Этого и врагу не пожелаешь. Больше семидесяти дней мы оформляли справки, добывали разрешения у ветслужб, прошли массу тестов и контролей, а когда наконец очутились в космопорте, оказалось, что температурный режим боксов для транспортировки животных не соответствует санитарным нормам. Хорошо себя там чувствовал только Чунка, наш белый медведь. Я потребовал у ответственных служб космопорта исправить положение дел, но на меня тут же натравили патруль. Вы, конечно, знаете, господин следователь, что к власти на Титуане недавно пришла партия «Вперед-вперед!», проповедующая откровенно милитаристские взгляды, — грубые солдафоны, напрочь лишенные представления о чести… В результате у нас чуть было не отобрали визы, меня самого ударили по лицу, а моего помощника назвали черномазой дрянью…

— Это подтверждено документально?

— Конечно! Я немедленно подал жалобу в полицейское управление Эбеля. Но мы сразу отбыли на Нон, потому что хотели как можно скорее покинуть планету, где так грубо попирают человеческое достоинство и не гарантируют своим подданным самые элементарные права! — Голос Леона преисполнился такого пафоса, что Геп сразу вспомнил выступления отца в цирке, перед публикой, которую Леон мастерски умел обольщать, когда был в ударе. Не было случая, чтобы эта его патетика при объявлении номеров оставила кого-нибудь равнодушной. Геп взглянул на следователя — тот посуровел лицом, а в глазах его промелькнуло выражение, похожее на сочувствие.

— Что было дальше, господин Леон?

— Три дня назад мы подали прошение правительству Нона о предоставлении нам политического убежища.

— Почему вы ждали так долго? Целый месяц?

Умные люди подсказали наконец Леону, как ускорить процесс получения визы на Порт-О-Баск. Выход был простым — сменить подданство. Когда Леон заикнулся об этом, Геп только пожал плечами. Его давно перестала интересовать родина, планета социальных контрастов и мелких локальных драчек за власть, у которой все было в прошлом, а впереди — возможность поправить дела только путем запугивания одиноких или впавших в зависимость планет своим действительно мощным, но стремительно устаревающим военным потенциалом. Титуан был скучен, грязен и до отвращения нищ. Но то, что отец подал прошение об изменении подданства, сын Леона слышал впервые. Впрочем, это было и неудивительно — Геп никогда не испытывал желания ходить по кабинетам, все его документы находились у Леона, который действовал по доверенности.

— Итак, почему вы не подали прошение сразу? — настойчиво повторил следователь, начиная буравить Леона взглядом.

— Мы ждали результатов полицейского расследования по моей жалобе, господин следователь. Нормальные люди расстаются со своей родиной только тогда, когда их вынуждают сделать это. — Голос у Леона снова зазвенел. Геп потупил взор. — Три дня назад я получил наконец ответ с Титуана. — Это было чистое и счастливое совпадение. Леон зашел в посольство своей планеты за какой-то очередной справкой, там ему заодно вручили и ответ из полицейского управления Эбеля, а в коридоре он повстречал бывшего соотечественника, который дал совет просить подданства Нона. — Взгляните, господин следователь… — Леон дрожащей рукой достал из внутреннего кармана пиджака крошечный диск письма. Следователь вставил его в компьютер. — Они пишут, что у меня был дерзкий взгляд! Как будто это их извиняет! Скажите, могли ли мы — я, мой сын и господин Джиб Янна — более сомневаться в необходимости как можно скорее обрести новую родину?! — Леон скорбно склонил седую голову.

Следователь внимательно ознакомился с письмом и сделал по компьютеру несколько запросов.

— Ваша просьба о получении подданства Нона была удовлетворена шестнадцать минут назад, господа, — удивленно хмыкнул он. — Леон вскочил и бросился обниматься с сыном и Джибом, которые тоже не преминули изобразить бурную радость. — Чтобы получить новые удостоверения, вам необходимо посетить посольство Нона в Драктоне. Что ж, я рад, что первым сообщаю вам эту новость… Это в корне меняет ситуацию. Наша планета заботится о своих соотечественниках, господа! — торжественно произнес следователь. — Думаю, господин Сагриш, вам необходимо подать апелляцию в высшие судебные органы Нона, и, вполне вероятно, смертную казнь вам заменят пожизненным заключением.

Леон без сил опустился на стул.

— И это все, что можно сделать для моего сына?.. — растерянно спросил он.

Йюл выступил вперед и низко поклонился военному. Тот задумчиво посмотрел на него, потом подсел к компьютеру и защелкал кнопками.

— Желаете внести за господина Сагриша ВОСЕМЬСОТ ТЫСЯЧ кредиток, господин Рикани? — с большим сомнением сказал следователь, обнаружив нужную информацию.

Йюл с достоинством поклонился…

— Он пришел сюда почти раздетый, голодный, с этой странной прической. Я кормил его вчерашней фасолью. Он ел с такой благодарностью, если не благоговением, с таким одухотворенным видом, словно я дал ему амброзию, пищу богов… А сегодня он заплатил за тебя восемьсот сорок одну тысячу пятьсот кредиток. Разве такое возможно? Это нормально? — Леон с тревогой смотрел на сына.

— Ты хочешь спросить, здоров ли он? — Геп, лежа на кровати, глядел в потолок. — Душевно он здоровее нас с тобой.

— Но как мы расплатимся с ним?!

— Мы купим ему билет на Порт-О-Баск. Оформим визу.

— Разве он сам не в состоянии это сделать?

Геп устало потер лицо ладонями.

— Отец… Законы его… его братства, — нашел он нужное слово, — запрещают просить или использовать собственные средства для своих целей. Он только может — и должен — принимать чужую помощь, предложенную от чистого сердца. Это момент доверия к людям, вера в поддерживающую силу добра. Они, зеленоголовые, так думают, понимаешь?

— Мы в большом долгу перед этим человеком, сын. Наши гастроли теперь отменяются, — Леон вздохнул, — но я напишу письмо Фрайталю с просьбой помочь господину Рикани.

— Как, Фрайталь еще жив?

— Когда человек живет в ладу с самим собой, у него счастливая старость.

— Только не на Порт-О-Баске… — пробормотал Геп.

5

Ютика смотрела на себя в зеркало, которое ей только что подарил Остин. Он сказал, что это зеркало волшебное — оно сделает ее еще более красивой. Она надменно спросила:

— Ещё красивее?..

Ему понравилось, он засмеялся своим чудесным смехом. Она надеялась, что он поцелует ее, но он лишь сказал, что сегодня вечером приглашает ее на прием. Сердце у нее сладко заныло, но она не подала вида, что волнуется.

Оба вели себя так, словно не было вчерашнего упоительного дня, когда они летали в горы смотреть на цветные водопады, и не было вечера и бесконечной ночи, после которой у нее припухшие губы и этот горячий блеск в огромных карих глазах. Она была без ума от него, но Гелль, ее служанка, женщина с опытом, пережившая бесчисленное множество любовных историй и даже теперь, на закате своих дней, не упускавшая возможности пофлиртовать, сказала, что сегодня она должна быть холодна с ним, если не хочет потерять.

Она не хочет. Поэтому когда Остин ушел, Ютика встала перед огромным зеркалом, где в нескольких плоскостях кружились виртуальные изображения ее прелестной фигурки — так она могла видеть себя со всех сторон одновременно, во всевозможных ракурсах, исключающих искажения. Как обезьянка, она придавала своему личику самые разные выражения — от презрительного недоумения, когда все существо женщины выражает негодование и обиду, до снисходительной улыбки краешками губ, когда она поощряет ухаживания.

Потом дело дошло до нарядов. Нужно было выбрать самый подходящий — чтобы он был дорогим, но это не бросалось в глаза, чтобы он был красивым, но не слишком, чтобы в свои двадцать лет она не выглядела в нем на девятнадцать или двадцать один, чтобы он очаровывал, но не подавал напрасных надежд, чтобы она себе в нем нравилась, и очень, но самое главное — чтобы Остин был сражен наповал…

Задача казалась неразрешимой, через час Ютика просто отчаялась, поняв, что путь к сердцу самого дорогого для нее человека заказан по причине несовершенства ее гардероба из шестидесяти платьев. Когда это стало очевидным, девушка смахнула слезы и призвала на помощь Гелль. Та немедленно выпроводила ее из комнаты, заперла дверь и, завалившись в кресло, с наслаждением выкурила сигарету. Без всяких угрызений совести подремав с полчаса, Гелль не глядя взяла из гардероба первую попавшуюся тряпку и вызвала хозяйку. Ютика примерила платье и бросилась спасительнице на шею…

В обязанности Витациса входил контроль за веселящимися гостями. Осуществлял он его с ненавязчивой тщательностью, неизменно вызывавшей у начальства одобрение. Он умудрялся вести светскую беседу, фланировать от одной группы гостей к другой, говорить дамам комплименты, смеяться, острить и все время удерживать в своем поле внимания огромное количество самого разного люда, порой довольно экзотического, ведь приемы босса славились своей экстравагантностью. Здесь никому не приходилось скучать — у хозяина всегда был наготове какой-нибудь фокус или выходка, которую в течение всего званого обеда гости ждали с нетерпением.

Сегодняшний прием не должен был стать исключением. Но судя по появлению в зале лиц с весьма подозрительной внешностью, в вызывающе безвкусных одеждах, хозяин снова решил устроить так называемое хождение в народ, когда высший свет Порт-О-Баска был безжалостно забыт, а главный упор делался на заигрывание со всяким отребьем из тимминсов, коренных жителей планеты. Понятно, почему, — третья фаза луны близилась к своему завершению.

Значит, сегодня Витацису придется держать ухо востро. Сначала аборигены будут накачиваться спиртным, пока оно не польется у них из ушей, потом перебьют небьющуюся посуду, затеют увлекательное массовое представление типа «стенка на стенку», и утром охране придется развозить всю эту шваль по их трущобам. Впрочем, чем больше шума, тем приятнее будет хозяину, который порой и сам участвовал в подобных заварушках.

Поэтому, увидев, как в зал входит Ютика, новая девушка хозяина, Витацис очень удивился. Девчонка была что надо — нежное лицо, большие глаза, ослепительно-белая кожа, а формы… Выпускница экономического колледжа, и папа не бедный, и все у нее было бы впереди, но теперь она связалась с хозяином Витациса, а это все равно что прыгать с испорченным парашютом…

Ютика вошла и с удивлением огляделась. Здесь не было ни одного знакомого лица. Ее никто не встретил, поэтому, скрывая растерянность, она сама прошла к столику. Витацис моментально оказался рядом и заговорил с ней, она была этому очень рада.

Чем больше охранник разговаривал с этой на редкость обаятельной и остроумной девушкой, тем больше ему, прожженному цинику, становилось ее жаль. Она, как кошка, была влюблена в хозяина, поэтому вряд ли была способна соображать и мыслить трезво. Стало быть, развязка наступит очень скоро…

…Хозяин появился в зале, но Ютика продолжала невозмутимо смотреть на сцену, где, упиваясь успехом, бешено вихляли бедрами танцоры в чисто символических одеяниях — программа вечера вполне соответствовала вкусам гостей. Она не обернулась даже тогда, когда хозяин подошел к соседнему столику. И тогда, когда он направился было в глубь зала. Молодец девчонка, отметил Витацис. Правда, она уже немного пьяна, но разве Витацис знает ее норму?

Передумав, хозяин развернулся и подошел к Ютике. Он довольно холодно приветствовал ее и приложился губами к руке, глядя на девушку, как ученый на препарируемое им живое существо. В дверях неожиданно возникло маленькое столпотворение, поэтому Витацис отвлекся, поспешив на выручку электронному швейцару.

— Как тебе нравится у меня? — спросил Остин, забрав у нее из рук ее бокал с коктейлем и отпивая.

— Никак.

— Совсем?

— Даже хуже.

Она не злилась, она была просто в бешенстве — глаза у нее стали чернее черного. Но внешне это больше никак не проявлялось. Когда она научилась так владеть собой?

— А эти ребята? — Остин кивнул на сцену.

— Я слишком хорошо воспитана, чтобы сказать все, что я о них думаю. Но очень хочется.

Он захохотал.

— Я тоже не всегда люблю условности!

— Я заметила, — сказала она, чуть улыбнувшись. Она начинала узнавать в этом человеке своего возлюбленного.

— Тебе было хорошо… вчера?..

Она сразу попалась — как рыбка в сети. Расслабилась. Глаза у нее посветлели. Он пристально смотрел на ее нежную шею, которую вчера столько раз целовал, и девушка краснела под его взглядом. Когда маска безразличия сползла с ее лица и она снова потеряла голову от того, что он так близко, Остину сразу стало скучно. Он знал каждое слово, которое она сейчас произнесет. Он встал. Она тоже поднялась и подошла вплотную, глядя на него сияющими глазами. Какая скука… Он холодно отступил от нее на шаг.

— Я не мог отказать себе в удовольствии подарить тебе зеркало, Юти, и не пожалел. Потому что немало позабавился, наблюдая за твоими ужимками и прыжками. — Он закривлялся, повторяя ее мимику перед зеркалом… — Гелль же была просто великолепна, так и передай ей. Она завалилась спать в кресло, потом взяла первую попавшуюся тряпку и подсунула тебе, выдав за результат напряженного получасового выбора. Кстати, у меня в это время были друзья, им тоже понравилось. — Он с интересом наблюдал за ней.

— Жалко, что я не разделась перед твоим зеркалом догола, — улыбнулась Ютика. — Но я же не знала.

— Тебе нехорошо? — с преувеличенным участием поинтересовался он. — Ты так побледнела… — Она держалась лучше, чем он мог ожидать. — Знаешь, милая, — сказал он с искренним сожалением, — беда любой женщины в том, что она уверена в собственной исключительности, если мужчина провел с ней ночь. Она сразу уподобляется сове, которая на свету не видит того, что делается у нее под носом. А меня интересуют женщины, умеющие удивлять, способные как можно дольше удерживать мое внимание. Любовь — это прежде всего игра, в которой не всегда знаешь, кто победит. Увы, ты предсказуема. И это платье на тебе, извини, просто кошмарно традиционно.

— Понимаю. Тебе больше понравилось бы, если бы я дала тебе пощечину, ты — мне, и мы бы вцепились друг другу в волосы на глазах у твоих дорогих гостей. Это и должен был быть гвоздь вечера, любимый? Может, рискнем?

Он развеселился.

— А это мысль! Но нет, момент уже упущен… С чего мы вдруг начнем хлестать друг друга по щекам?

— А если попробовать? На нас уже смотрят.

— Нет. Категорически нет. Ты уходишь?

— Зачем? Веселье в самом разгаре. Мне все больше нравится у тебя. Я, пожалуй, еще выпью. — Она снова села за столик.

Он задумчиво посмотрел на нее, наклонился и поцеловал в щеку. В душе у него что-то слабо шевельнулось — может быть, нежность? Или восхищение?

— Иди развлекайся, — улыбнулась она. Глаза у нее были карими и сухими.

Анахайм пошел вдоль столиков. Она посмотрела ему вслед. Красив, проклятый, так красив, что перехватывает дыхание… Женщины, способные удивлять… Что ж, Остин, ты сам напросился.

— Вы очаровательны, Ютика, — говорил Витацис, ловко ведя девушку в медленном танце. — И вам не место в этом зале. Почему вы не уедете домой?

— Мне здесь нравится.

— У вас слишком горькая улыбка, чтобы я в это поверил, — тихо сказал охранник. — Пожалуйста, уходите отсюда. Я могу отвезти вас.

— И вас за это не выгонит с работы… ваш хозяин?..

Она думала только о нем, а ведь они болтали минут двадцать на самые разные темы, и ему казалось, она уже забыла все, что хозяин наговорил ей. Витацис злился на самого себя — какого черта он прицепился к ней? Он совсем спятил. Скольких он перевидал, этих девушек, уезжавших отсюда совершенно уничтоженными, с разбитым сердцем и такой вот растерянной, отчаянной улыбкой? Но в Ютике было что-то такое, что волновало его. Витацис не влюбился, нет. Он испытывал к этой одинокой девочке, умудрившейся налететь на его хозяина, что-то братское… жалость, сочувствие… Но разве он может прямо сказать ей: не вспоминай, как он был нежен с тобой вчера и какие слова говорил, беги отсюда, беги без оглядки, как из ада, и молись, чтобы он больше никогда не вспомнил о твоем существовании?.. Сколько тогда Витацис проживет? Пять минут? Или, если повезет, десять…

Охранник поежился. Мысль о смерти отрезвила его, как ледяной душ.

— Зачем вы посадили на господина Анахайма «жучка»? — холодно спросил он.

Она покачнулась, но он поддержал ее, обнимая за талию.

— Не понимаю…

— Если вы не уедете, я вынужден буду поставить его в известность о том, что вы это сделали.

Она немного отстранилась, чтобы взглянуть ему в лицо, и он увидел в ее глазах такое страдание, что ему стало не по себе. Зачем так-то?.. Плюнь и разотри! И ради Бога, уезжай!

— Я не могу простить его. За что он так со мной? — И ни слезинки. Закаменела сердцем и закусила удила. — Он подарил мне зеркало, а потом развлекался, наблюдая за мной на расстоянии. Сказал, что при этом присутствовали его друзья. Пожалуйста, не трогайте меня. Я буду просто сидеть и думать, что мне теперь делать и как мне справиться с этим.

Ты справишься, девочка, уезжай! Если бы она могла читать его мысли…

— Вы думаете, я боюсь его потерять? Я вырву эту любовь из своего сердца, с корнем. Но сейчас я хочу остаться.

Витацис усадил ее за столик и отошел. Издалека он снова взглянул на нее. Гладкие черные волосы, снизу заплетенные в косу, длинной волной прикрывают белоснежные плечи. Чудо-платье из маленьких изумрудных звездочек так изящно, что Ютика в нем просто ослепительна. И так держится, что даже эти вонючие пьяные тимминсы не смеют заговаривать с ней — только облизываются издали.

Ладно, решил охранник, пусть «жучок» останется на его совести — вдруг пронесет… Больше он ничем не может помочь ей, но и наблюдать за тем, что может произойти дальше, ему не хочется — слишком он хорошо знаком с богатой фантазией хозяина.

Витацис подошел к столу с экзотическими блюдами. Весело смеясь и толкаясь локтями с одним чрезвычайно говорливым и нетрезвым тимминсом, они принялись, дурачась, пробовать все блюда подряд, пока не добрались до салата с милли, кислым зеленым плодом, к семечкам которого организм охранника был неравнодушен. Через две минуты, в туалете, у Витациса открылась жуткая рвота, и охрана отвезла его домой.

Проходя через весь зал к выходу, он больше ни разу не взглянул на черноволосую девушку в удивительно красивом платье, пребывающую в одиночестве.

Анахайм снова переоделся — что-то этот новый костюм кажется ему слишком жарким. Или он так возбужден? Да нет, с сожалением тут же понял он, никакого, даже самого легкого, волнения он не испытывает.

— Как наша юная леди? — спросил он Кито, своего ближайшего помощника.

— Все время твердит: «Я не хочу никого убивать».

Руки Анахайма, поправляющие воротник рубашки, застыли в воздухе.

— Вы что, пугали ее? Она тронулась?

— Что вы, хозяин! Мы обращаемся с ней, как с королевой, — как вы приказали. Но она заладила свое, чуть не плачет…

— Переодели? — Кито кивнул. — Сопротивлялась?

— Да нет, — как-то неуверенно ответил помощник.

Анахайм развернулся к нему от зеркала.

— В чем дело, Кито?

— Не знаю, хозяин. Она странная…

Анахайм хищно улыбнулся.

— А я говорил вам! Надеюсь, будет весело. Посмотрим, какие вы смелые… — обращаясь к кому-то невидимому, процедил он.

В зале слегка приглушили по углам свет, высветили площадку перед сценой, и гости возбужденно завопили, правильно определив, что сейчас начнется самое главное. Хозяин приема под радостные и восторженные крики прошествовал к креслу в центре зала, перед сценой. Когда он уселся и вокруг встала охрана, дали знак начинать.

Тут же на сцену под какую-то веселенькую детскую песенку выкатили огромную подарочную коробку, обвязанную разноцветными лентами. Подскочившие танцоры подняли крышку, и коробка развалилась, как карточный домик. Внутри стояла девочка в коротком пышном платьице цвета молока, из-под которого выглядывали кружевные панталончики. На ее коротких светлых волосах, на макушке, был завязан большой синий бант, а сама она словно находилась в каком-то полусне.

— Друзья мои, познакомьтесь: это Лавиния! — громко сказал Анахайм. — Девочка, мечтающая повзрослеть!

Гости зааплодировали и сразу притихли, разглядывая явно не по возрасту одетую девочку и пытаясь угадать, в чем будет заключаться фокус. Не отводя от зала глаз, Лавиния осторожно сняла синие туфельки и белые носочки и откинула их в сторону, оставшись босой.

— Что-то она слишком заторможенная, — сказал Анахайм Кито, который сидел слева от него. Ну-ка, — Он щелкнул пальцами, подзывая молодого смазливого официанта.

Тот почтительно выслушал хозяина, выскочил на сцену и, скользя на гладком паркете, подлетел к девочке. Он только дотронулся до краешка ее платья — и упал, как подкошенный. Никто почти не уловил короткого резкого выпада правой руки Лавинии, коснувшейся кончика носа служителя.

В зале стало тихо. Девочка по-прежнему будто грезила, только из глаз ее покатились крупные слезы. Анахайм всем телом подался вперед, восхищенно разглядывая ее. Лавиния протянула вперед руку с ладонью, обращенной к сидящим в зале людям, и обвела рукой пространство впереди себя — так обычно делают слепые. Зрелище было не очень приятным.

Неподвижное тело официанта тут же унесли, а в зале появились несколько человек в одинаковых свободных брюках и блузах жемчужно-серого цвета. Впереди шел встревоженный темноволосый мужчина лет шестидесяти, сухощавый и подтянутый.

— Проблемы, Остин? — негромко спросил он, склоняясь над Анахаймом и одновременно поглядывая на девочку на сцене.

— А это ты мне скажи, Шит, — весело ответил Анахайм. У него было превосходное настроение, он от души развлекался.

По приказу мужчины один из его людей приблизился к девочке, прикоснулся к ее руке и тоже был мгновенно убит. Тимминсы, сгрудившиеся вокруг сцены, испуганно отхлынули назад. В пьяной толчее кое-кто из них оказался на полу, под ногами толпы.

Лавиния плакала молча, лицо ее было похоже на маску. Труп унесли. Шит отдал короткий приказ, и к девочке подошли двое его бойцов. Они остановились на расстоянии вытянутой руки и не двигались, но, почувствовав приближение опасности, Лавиния напала первой.

Шит смотрел на нее, и лицо его все больше мрачнело. Когда она высоко подпрыгнула вверх, разведя в стороны ноги, он уже знал, чем все закончится: его ребята, которых он только зря послал на верную смерть, с обеих сторон ухватят ее за пятки. Ее тело выгнется назад, а когда они, увлеченные за ней силой инерции ее тела, начнут валиться вперед, она прогнется еще сильнее, сложившись пополам, и убьет их своими маленькими жесткими кулачками — точными ударами в область сердца. И не успеть ничего исправить…

…Она мягко и ловко перекатилась по полу, встала на четвереньки и огляделась заплаканными сонными глазами. Из носа у нее бежала кровь. Шит издал короткий резкий возглас, и последние двое его бойцов, уже вставшие в боевую стойку, сразу расслабились и отступили назад.

— Что, Шит, слабо? — засмеялся Анахайм.

Старый воин с таким невыразимым гневом посмотрел на него, что улыбка тут же сползла с лица Анахайма.

— Что случилось? — сменив тон, спросил он.

— Работа у тебя становится все более опасной, Остин, — сказал Шит. — Я думаю, клан разрешит мне уйти — как бы ты ни был нам нужен.

— Что?!

— Я не хочу находиться рядом с тобой, когда зеленоголовые придут по твою душу — и по мою тоже!

— Я просто развлекаюсь, Шит…

— А я работаю! Что ты делаешь, Остин? — Шит не глядя показал за свою спину, на Лавинию, которая уже снова стояла на ногах. — Дразнишь гусей, о которых ничего не знаешь?

— Да что за черт? — растерянно проговорил Анахайм. — Говори же ты яснее!

— Девочка обучена древнему боевому искусству. Она вошла в состояние транса, из которого ее сейчас очень трудно вывести, это установка на режим боя до собственной смерти. Ее сил хватит на двенадцать-тринадцать человек, а когда она истощит их все, она умрет на месте, и тогда я не завидую тебе, Остин. За ней придет зеленоголовый. Это смертник, давший обет отомстить. Если очень постараешься, ты убьешь его. За ним появятся двое зеленоголовых. Возможно, ты убьешь и их, но — потеряв много, уверяю тебя, очень много своих людей, потом придут трое, за ними четверо, пятеро… Короче, они уже не отвяжутся от тебя, пока не разрушат твою жизнь.

— Ты боишься? — в тревоге спросил Анахайм, пытаясь понять, правду ли говорит Шит.

— Я боец, но я не самоубийца. Мы никогда не связываемся с зеленоголовыми, это я усвоил еще с молоком матери.

— И что же мне теперь делать? Я не могу вернуть ее туда, откуда взял! Это будет расценено как трусость… как поражение…

— Сейчас усыпите ее капсулой со снотворным и немедленно проведите реанимационные мероприятия, чтобы вывести из транса. Подлечите хорошенько, а потом отпустите, здесь, на Порт-О-Баске. Но не в четвертую фазу луны, иначе зеленоголовые тебя не поймут, — нужно дать ей шанс выжить. Поторопись.

— Что это за зеленоголовые? — встревоженно спросил Анахайм.

— Передай охране: приласкать босого человека с бритой зеленой головой… — медленно и четко объяснил Шит. — И если ты увидишь его здесь, Остин, понимай так, что это начало твоего конца.

Анахайм только поднялся в свой кабинет и с мрачным видом уселся в кресло, как на мониторе появилось лицо Кито.

— Хозяин, для вас есть сообщение.

— Подожди… Как там наши аборигены? — Анахайму хотелось отвлечься от тяжелых мыслей.

— Блюют на столы.

Лицо Анахайма расплылось в широкой улыбке.

— Потом покажете мне запись. Дерутся?

— Два раза начинали, но мы пресекли. Думали, вы присоединитесь.

— Расхотелось. Что там у тебя?

— Одна ваша знакомая интересовалась вашими родителями.

— Неужели госпожа Регенгуж?..

— Совершенно верно, хозяин. Она посетила вашу мать.

— Как это — посетила? Вы что, разрешили им встретиться?

Лицо у Кито вытянулось.

— Вы не предупреждали, хозяин…

— Ладно, ладно, не предупреждал, — исподлобья взглянув на него, сказал Анахайм. — И что? Были проблески в сознании?

— Да нет, обычный бред… извините… Перескакивает с одного на другое… повторяет по нескольку раз. Они говорили в основном про кошек. Но госпожа Регенгуж один раз спросила про вашего отца и про вас…

— А что мать? — настороженно спросил Анахайм.

— Она даже не отреагировала, думала о чем-то другом.

— Брошки… были?..

— И брошка. Все, как обычно. Тоже совала гостье в руку, говорила, что алмазная, предлагала взять на память.

— Так и брошек не напасешься. Вы проверили?

— Буквально накануне все проверяли — ничего не нашли.

— Хорошо.

— Но была одна странность — когда госпожа Регенгуж ушла, ваша мать принялась петь.

— Петь?

— Петь.

— Скажи, — рассеянно и думая явно о другом, сказал Анахайм, — Эва ведь красивая?

Кито остолбенел. Каждый день службы у хозяина был для него тяжким испытанием, и сколько помощник Анахайма помнил, он всегда боялся таких вот невероятных вопросов, готовился к ним — но все равно попадал впросак. Вот и сейчас он чуть не брякнул: «Да ей лет сто!» Но Бог отвел, и секретарь сообразил судорожно кивнуть.

— Извините, хозяин, к вам рвется Яр, говорит, срочно, — прислушавшись к чьему-то монотонному гудению в наушниках, торопливо сообщил он.

— Давай его!

— Хозяин, вы предупреждали о человеке с лысой зеленой головой… — удивленно, словно сильно сомневаясь в достоверности полученного указания, заговорил начальник охраны здания, появившийся на экране. Анахайм смотрел, как у Яра дергается щека от нервного тика, полученного в результате недавнего ранения, и ему казалось, что у него самого сейчас начнется тик. — Мы засекли его в коридоре…

— Да говори же ты скорее, с-скотина! — закричал Анахайм. Он рванул воротник рубашки так, что ткань затрещала.

Охранник сильно заморгал глазами.

— Мы устранили его!

— Родил наконец… Где Шит?!

Тело зеленоголового лежало в комнате отдыха охраны на бильярдном столе и было накрыто простыней. Прибавив шагу, Анахайм опередил Шита, первым подошел к столу и, глубоко вдохнув, нервно сдернул покров.

Перед ним лежала женщина. Анахайм узнал ее, и ему по-настоящему стало плохо — голову дикой болью сдавил спазм. Женщина была босой, с наголо выбритой головой, выкрашенной чем-то масляно-зеленым. Глаза, в которых застыло глубокое горе, были широко раскрыты, красивые губы упрямо сжаты — словно перед смертью женщина сильно стиснула зубы. Прямо посередине лба у нее краснела маленькая дырочка. Это была Ютика.

— Врача, — выдавил из себя Анахайм.

— Не надо, ей уже не поможешь, — возразил Шит и склонился, чтобы рассмотреть щиколотку правой ноги женщины.

— Мне врача…

Личный врач Анахайма вырос как из-под земли, поставил укол и начал делать хозяину массаж головы.

— Что-то странное, Остин, — сказал Шит, выпрямляясь. — Татуировки нет, и раскраска неправильная… Не понимаю…

— Что стоите, будто обгадились? — сказал Анахайм охране. — Где запись?!

— Ребята прокручивают пленки, ищут все о ней…

— Быстрее!

После заварухи вокруг Лавинии Ютика спокойно поднялась из-за своего столика, где сидела в одиночестве, и прошла в дамскую комнату. Она заперлась, открыла шкафчик со всевозможными женскими принадлежностями. Достав средство для удаления волос, густо намазала кремом корни своих роскошных черных волос и уже через минуту стояла перед зеркалом абсолютно лысая. Форма черепа у нее была совершенной, и даже теперь эта тоненькая девушка с огромными черными глазами, полными гнева, была необыкновенно хороша.

— Ты смотришь сейчас на меня, да, Остин? Ты ведь любишь глядеть в чужие зеркала… Не сомневаюсь, у тебя везде установлены камеры, даже в женском туалете. Я не просто рада этому, я мечтаю, чтобы ты сейчас видел меня. А также о другом, — говорила Ютика, разрисовывая себе голову зеленой губной помадой. — О том, что когда тебе сообщат о человеке с зеленой головой, тебя скрючит от страха за свою шкуру, ведь ты трус, — потому что только самый трусливый и ничтожный человек может самоутверждаться за счет женщины, которая его любит. И пока твои верные псы еще не разорвали меня на части, говорю тебе: ты дерьмо.

— Пошли отсюда! — заорал Анахайм на охрану.

Всех, кроме Шита, как ветром сдуло.

— Я презираю тебя. Я не смогу тебя убить, но испугать до смерти — это в моих силах. Мне очень хотелось бы пройти весь этот длинный коридор, ведущий к залу, и появиться перед тобой, чтобы увидеть, как ты содрогнешься от ужаса. Наверное, не успеть, ну ничего. До скорой встречи, любимый, — на том свете, теперь уже моем… Ты помнишь? Я — начало твоего конца. Жду. — Она улыбнулась, сдерживая подступившие слезы, с ненавистью плюнула в зеркало, открыла дверь и вышла в коридор.

— Дура, — отшатнувшись от экрана, прохрипел Анахайм. — Что это, Шит?

— Ты же слышал… Ты плохо обошелся с девчонкой — она отомстила. Что тут еще думать? Татуировки нет, раскраска неправильная. Я уже говорил… — Шит выглядел расстроенным.

Анахайм подошел к телу Ютики.

— Что за день сегодня? Со всеми бабами тако-ой облом… Ну, Ютика… ну, удивила… ничего не скажешь…

— Ты сам их, таких, ищешь. С другими тебе скучно. Вот и повеселился…

— Почему, говоришь, раскраска неправильная? — разглядывая девушку и все еще сомневаясь в том, что гроза прошла стороной, спросил Анахайм.

— Настоящие зеленоголовые будто надевают половинку арбуза с прорезями для глаз, нижняя линия проходит под глазами. А у нее — как будто шапочка, лоб чистый. Какая красивая, — Шит смотрел на Ютику с невысказанным сожалением.

— Поняла? — спросил Анахайм неподвижное тело, словно Ютика могла его слышать, и лицо у него исказилось от злости. — Неправильно намалевалась! Никакой эстетики!

6

— Если сейчас за поворотом стоит патруль, пойду я, а если никого нет — ты.

— Нашел дурака… Сейчас уже конец третьей фазы, какой тут может быть патруль в такое время? Сделаем все наоборот!

— Как хочешь. Только не забудь, что сказал хозяин — обращаться с ней, как с одуванчиком.

Фидж, напарник Чичеваца, говорил так уверенно, потому что верил в свою счастливую звезду и точно знал, что сам он не вылезет из машины, когда девчонку, лежащую в багажнике, они доставят в Маккай, самый что ни на есть средний район города и по уровню жизни, и по уровню преступности. Это место хозяину предложили выбрать его аналитики, занимающиеся ситуацией с девчонкой. Почему на роль ее провожатых они предложили Фиджа и Чичеваца, для обоих оставалось загадкой, — то ли миссия эта была слишком ответственной, то ли ими дорожили меньше, чем другими боевиками. Ни одна из этих приходящих в голову идей не вдохновляла.

— Как ты думаешь, она уже очухалась? — спросил Чичевац, глядя в затылок Фиджу, ведущему автомобиль.

— Сейчас узнаем…

За поворотом топтался полицейский, в нетерпении поглядывающий на свои наручные часы. Чичевац выругался, а Фидж, не выказывая эмоций, продолжал сосредоточенно смотреть на дорогу. Купола небольших поместий Маккая почти везде уже закрылись, улицы в надвигающихся зеленоватых сумерках выглядели пустынными. Как всегда, ближе к ночи, температура воздуха неуклонно — как и настроение Чичеваца — снижалась. Совсем скоро по длинной обледеневшей автостраде Милагро, столицы Порт-О-Баска, будет уже опасно передвигаться.

— Давай на следующем перекрестке, — хмуро скомандовал Чичевац.

— Что, у всех на виду? Вдруг там патруль?

«Да какая, к черту, разница», — где и у кого на глазах рисковать своей шкурой», — мысленно добавил он и взглянул в зеркало обзора на напарника.

Тот понимающе кивнул. Он тоже боялся скованной наручниками девчонки с бантиком на макушке.

Чичевац почти не почувствовал веса легкого тела, которое вынес и положил на холодную дорогу. Глаза у пленницы были закрыты, и это немного беспокоило его, потому что инструкции на этот счет они с Фиджем получили самые четкие: девчонку нельзя оставлять в бессознательном состоянии. Сначала он расстегнул наручники на ее тонких, как спички, ногах, потом — на скрещенных на груди руках. И не успел еще приподняться с колена, как она будто железными пальцами ухватила его за запястье и процедила, уставившись на него светлыми глазищами:

— Снимай пиджак…

Автомобиль медленно тронулся с места. Чичевац запаниковал, глядя то на девчонку, то на отъезжающую машину. Он дернул свою сразу ставшую деревянной руку — она сжала еще сильнее и прошипела:

— Мне нечего терять — я все равно могу замерзнуть.

Он как-то сразу понял, что она имела в виду, и нервно затряс другой рукой, высвобождая ее из рукава. Девчонка отпустила его руку и вскочила на ноги.

Запахнувшись в пиджак, который был четырежды велик ей, она громко засвистела вслед бегущему за автомобилем Чичевацу. Когда тот наконец тяжело плюхнулся на сиденье, Фидж выжал из машины все, что смог.

— Эта тварь украла у меня пистолет… — растерянно ощупывая расстегнутую кобуру на поясе, пробормотал Чичевац.

— Легко отделались, — с облегчением заметил напарник и пошутил: — Возвращаться не будем?

На Милагро неотвратимо надвигался холод. Уже заиндевели купола поместий, заблестело покрывшееся тонким слоем льда шоссе и колом встал пиджак на Лавинии, а дорога по-прежнему была пустынной. Неестественно-зеленые сумерки густели на глазах, и девочке казалось, что она плывет в океане. Ландшафт был совершенно однообразен — ряды одинаковых куполов, сомкнувших свои ряды вдоль бесконечной дороги. Да если она и плывет, то на месте, среди бездарных декораций нелепого и опасного спектакля под названием «Одна на Порт-О-Баске в предверии четвертой фазы луны»…Согреться не помогал даже быстрый бег, на который она перешла. Ее туфли отчаянно жали, голые коленки посинели от холода, но она бежала, стараясь припомнить все, что знала про эту чудную планету.

Свет фар позади вдруг высветил ее длинную тень, и кто-то разухабисто ударил по тормозам. Лавиния отскочила в сторону. Бронированный автомобильчик, почти квадратный по форме, напоминал крепыша, пышущего здоровьем и избытком сил. Поравнявшись с девочкой, он остановился и с грохотом распахнул единственную дверцу.

До Лавинии донеслись радостное гоготанье, улюлюканье и многоголосый ядреный мат. Девочка немедленно нырнула в вонючее — словно в нем раздавили плод каффу — чрево броневичка. На мгновение внутри все стихло, и тут же на скользкую дорогу неведомой силой вышибло из автомобиля тимминса в живописных этнических лохмотьях. Второй вылез на четвереньках, держась за глаз и отчаянно воя, третий выскочил как ошпаренный.

Броневик круто взял с места, и через секунду его уже не было видно в густом зеленом тумане.

— Мы уже закрываемся, Косталац, — донесся в динамик автомобиля немного удивленный мужской голос.

— Открывай, я тебе сказал!

— Почему у тебя опущены щитки на стеклах? — Голос становился все более встревоженным. — С каких это пор ты ездишь вслепую?

— Арнем, считаю до трех. Один.

— Хватит! Не горячись… Мы что, чужие? Просто немного странно…

— Два!

Ворота перед броневичком распахнулись, машина миновала короткий тоннель и остановилась посреди довольно просторного двора перед трехэтажным зданием, из которого доносилась музыка и веселые пьяные голоса.

— Арнем, мне нужна записная книжка, быстрее, — продолжал разговор голос из броневичка.

— Где же я тебе ее возьму? Почему не выходишь?

— Свою дай! На время.

— А мои трусы тебе не требуются?

— Я тебе все зубы выбью, гад… Еще острить будет…

— Да ты спятил, Коста? Перебрал, что ли?

— Если сейчас не принесешь компьютер, стреляю по окнам.

— Слушай, это просто беспредел…

В ответ донеслась такая злобная и витиеватая брань, что тут же на ступени, ведущие к дому, пулей выскочил Арнем, хозяин заведения. В одной руке у него была пластинка компьютера, на запястье другой болталась на ремешке увесистая дубина. Он подошел к автомобилю и постучал в боковое стекло, задернутое тинталитовым щитком.

— Отдашь компьютер и вытащишь меня, — голос Косты прозвучал глухо и, как показалось Арнему, подавленно. — Не вздумай дурить…

Арнем обернулся и взглянул на свое заведение. Ему почему-то захотелось подозвать ребят из охраны, но тут дверца приоткрылась. Арнем вложил записную книжку в высунувшуюся руку Косты и согнулся, пытаясь заглянуть в салон. Дверца широко распахнулась, и Арнем встретился глазами с какой-то девчонкой с синим бантом на голове, которая держала Косту на прицеле огромной «тузлы», оружия, запрещенного на Порт-О-Баске…

Не теряя времени, пигалица тюкнула Косту в затылок рукояткой пистолета, и тот повалился вперед, на руки потерявшему дар речи Арнему. Девчонка дернула головой, мол, забирай и проваливай, и Арнем поспешил выволочь тяжеленное обмякшее тело наружу. Дверца с грохотом захлопнулась.

Возможности компьютера, попавшего в руки Лавинии, оказались частично ограниченными из-за задолженности по абонентской плате. Но связь по Порт-О-Баску никто не отключил, и это радовало. На всякий случай Лавиния послала короткое межпланетное сообщение, состоящее только из одного предложения, — вдруг проскочит? — «Я жива, мама…» И лихорадочно принялась изучать справочные каталоги в поисках полезной информации. Так, технические характеристики и возможности автомобиля, в котором она сейчас сидела взаперти, ее приятно удивили. Потом она связалась с первым адресом из длинного списка частных детективов.

— Господин Дабуцци?

— Ну, — вяло ответил ей толстомордый и неопрятный корнер, полукровка, что сразу было видно по его далеко не идеальному овалу лица и рыжему цвету волос. А самое главное — в отличие от голубоглазых аборигенов, у корнеров были угольно-черные глаза, в которых при всем желании невозможно было разглядеть зрачки. Если тимминсов неохотно брали на работу из-за пристрастия к спиртному, то корнерам чаще всего отказывали именно из-за этого отталкивающего, завораживающего взгляда, поэтому обычно они носили цветные контактные линзы и, кроме того, красили волосы. Рыжеволосые и черноглазые — более странное цветовое сочетание трудно было придумать. — Чего надо? — Дабуцци методично опустошал тарелку, руками вылавливая длинные макаронины и обливая грудь соусом.

— Меня зовут До, — назвалась Лавиния первым пришедшим ей на ум именем и помолчала: она начала понимать, что ей вряд ли здесь помогут. — Мне требуется ваша срочная помощь…

— Через сорок пять минут начинается четвертая фаза. Обещают сильную бурю, — лениво сказал Дабуцци.

— Я заперта в автомобиле. Меня окружают люди, которые хотят убить. Вы нуждаетесь в деньгах? Мне нужно, чтобы вы вызволили меня отсюда.

Челюсть у Дабуцци отвисла, животный взгляд черных глаз стал осмысленным.

— Так ты та девка, которая избила… — с угрозой заговорил он, приподнимаясь.

Лавиния отключила связь. Автомобиль ходил ходуном — по нему стреляли, но звуки были совсем тихими, приглушенными — броневичок был прекрасно загерметизирован. Она завела его, сделала по двору стремительный круг, пару раз во что-то врезалась, остановилась и прислушалась. На время хлопки прекратились.

…Второй детектив тоже оказался корнером. Уже через несколько секунд разговора с ним Лавиния вдруг почувствовала, что у нее перед глазами все плывет.

— Открой дверь, дорогая. Ты среди друзей, — говорил ей спокойный ласковый голос.

Она снова отключила связь и, придя в себя, внимательно просмотрела каталог детективов, пока не нашла то, что ей нужно. Детектив Андровиц был потомственным колонистом, свое агентство основал еще десять лет назад и имел синюю звездочку на лицензии, говорящую о том, что означенный господин берется за самые рискованные дела. Как гласил рекламный листок, несмотря на свои сорок лет, детектив был в отличной физической форме, не употреблял напитки, препараты и вещества, вредящие здоровью. Расценки на его услуги были чрезвычайно высоки.

Когда она связалась с ним, он озабоченно сказал:

— Мы должны говорить и действовать очень быстро, госпожа Лавиния.

— Откуда вы знаете мое имя?

— Новости в Милагро распространяются мгновенно, город-то небольшой. Вся проблема в том, что до конца третьей фазы осталось тридцать пять минут.

Весь его вид вызывал доверие. Лавиния немного отстранилась, чтобы он увидел связанного и все еще не пришедшего в себя тимминса на заднем сиденье.

— Вы проверили? — оживился Андровиц. — У него не линзы?

— Все нормально.

— Вы должны немедленно сообщить Арнему, что с вами находится другой тимминс, — надо остановить их, потому что они наверняка попробуют поджарить вас из «салаттина». Помнится, у Арнема была пара таких излучателей.

— Мне кажется, они не пожалеют и тимминса — слишком я их разозлила.

— Вы не знаете здешних порядков. На Порт-О-Баске с тимминсами давно уже обходятся нежно.

Они взглянули друг другу в глаза.

— Значит, население планеты сокращается?

Андровиц кивнул. От этой проницательной девчонки ничто не укроется…

В бок броневичка что-то тяжело ударило. Лавиния едва успела подхватить выскользнувший из рук компьютер. Она щелкнула тумблером внешней связи и крикнула:

— Со мной тимминс, дураки!

Андровиц с экрана подавал знаки, чтобы она выключила звук.

— Мы не обговорили финансовую сторону дела…

— Слушаю вас.

— Я прошу, — он испытующе смотрел на девочку, — сто пятьдесят тысяч за то, чтобы вызволить вас от Арнема и укрыть в надежном месте до окончания четвертой фазы. Арнему и Косталацу нужно предложить тридцать тысяч.

— Не мало?

— За то, чтобы открыли ворота?!

— За то, чтобы отпустили меня. Можно добавить пятьдесят, к примеру.

— Облезут! Они и этому обрадуются.

— Что ж, меня вполне устраивают ваши условия. А сколько вы возьмете за то, чтобы увезти меня с Порт-О-Баска?

— Нет, это сложно. Я не могу рассекречиваться. Сейчас я действую инкогнито. Мой канал защищен от прослушивания, иначе я не рискнул бы вести с вами переговоры. Если я приму решение вывезти вас, обратная дорога сюда мне будет заказана — местные ребята мигом башку оторвут…

— И все-таки?

— У меня здесь бизнес, клиентура, связи, родня… Я смог бы бросить это все, ну, к примеру, за полтора миллиона… Если бы решился…

— Но вы не решитесь.

— Наверное, нет… Точно — нет, — с сожалением заключил детектив. — Немедленно начинайте переговоры, госпожа Лавиния, а то ребята в Милагро слишком нервные и нетерпеливые, чтобы ждать так долго. Ни за что не открывайте щитки. Пусть они выпустят автомобиль, отдавая команды «взад-вперед-вправо-влево». Когда окажетесь на шоссе, газуйте, ориентируясь по приборам, строго на восток. Или на запад. В Милагро все шоссе имеют это направление.

— Я помню. Здесь только одна длинная дорога вдоль пустыни.

— Точно… Я подберу вас минут через десять.

— А вдруг они так быстро не согласятся отпустить меня?

— За деньги?.. — Андровиц улыбнулся. — Сначала предложите двадцать тысяч. Но только долго не торгуйтесь. Самая последняя сумма — тридцать, и точка. Иначе процесс затянется. Делайте вид, что это ваши последние сбережения. Кстати, перечислите им деньги только тогда, когда откроют ворота и выпустят вас. — Детектив помялся. — Мне одну треть сейчас, одну треть за воротами и еще одну — потом.

Лавиния засомневалась.

— А почему — за воротами? — Андровиц молчал. — А если я передумаю платить? Как вы можете мне доверять? Или я говорю какую-то глупость?

— Я думал, вы взрослая девушка, — нехорошо усмехнувшись, сказал детектив.

— Поняла… Далеко я не убегу, да? — Она вздохнула.

Витацис приехал в самую крупную резиденцию хозяина на Порт-О-Баске, развлекательный центр Модена, с инспекцией тамошней охранной службы. Это было проявлением доверия и автоматически означало повышение, которое охранник, несомненно, заслужил за те восемнадцать лет, что верой и правдой служил своему беспокойному и требовательному хозяину. Четвертая фаза луны только что началась; на город опустился холодный зеленый туман, пошел снег, тоже отливающий зеленым и густо залепивший купол центра.

…Он медленно обошел комплекс, приглядываясь к веселящейся толпе, состоящей из богатых и беспечных представителей элиты, специально дожидавшихся четвертой фазы луны на Порт-О-Баске и заплативших бешеные деньги за то, чтобы пощекотать себе нервы на самой опасной и манящей планете сектора. Женщины и мужчины в вечерних сногсшибательных туалетах, потрясающие деликатесы со всей галактики, сервис, поражающий своим качеством, — все было, как обычно в такие дни, но не было самого главного, и это вдруг начало вызывать у Витациса сильную тревогу: Анахайм не приехал, хотя он обожал такие приемы и никогда не пропускал их.

Витацис задавал Дихраму, начальнику службы охраны резиденции, все положенные вопросы, кивал и через десять минут понял, что внутреннее беспокойство мешает ему сосредоточиться, и что больше всего его самого сейчас заботит количество тимминсов, находящихся в здании.

Как заверил Дихрам, их было только положенное количество в числе охранников — голубоглазых, костляво-высоких, с непослушными прядями черных волос, упрямо выбивающихся из смазанных воском причесок. Но все тимминсы были почему-то новенькими. Витацис не увидел ни одного знакомого лица из числа служивших у хозяина, и это тоже усиливало его тревогу. Преодолев просто нестерпимое желание дернуть за волосы ближайшего из охранников, чтобы убедиться, что они жесткие, как проволока, Витацис уже развернулся, намереваясь пройти в отведенные ему апартаменты, как вдруг краем глаза увидел, что тимминс, прикрывая рукой правый глаз, наклонился, словно что-то уронил.

Сердце у Витациса ухнуло вниз. Он шагнул к парню, резко дернул его за локоть и взглянул в лицо. Один глаз у того был голубым, а второй, из которого только что выпала цветная линза, — угольно-черным…

— Клянусь Богом, господин Витацис, — залепетал Дихрам, — я не знал, что это не тимминс… Хозяин прислал их вчера, сорок два человека… сказал, все нормально…

Витацис быстро пошел в кабинет начальника охраны, тот бросился за ним.

— Всех сюда, по очереди, — выдохнул Витацис, падая в кресло. — Негласно… и без паники… Я лично осмотрю… Каждого вернуть после проверки на его пост…

…Все сорок два охранника оказались корнерами.

— Какой прогноз погоды? — бесцветным голосом спросил Витацис.

— Буря…

— Сколько человек в здании?

— Тысяча тридцать один. — Сидя напротив него за длинным столом, Дихрам плакал, закрыв лицо руками. — У меня же семья… дети…

Витацис вызвал Анахайма.

— За что, хозяин? Меня — за что?! — спросил он, глядя в его смеющиеся глаза.

— За «жучка» Ютики, — безмятежно улыбаясь, ответил Анахайм. Экран погас.

Витацис достал «тузлу», приставил к своему виску и спустил курок…

Автомобильчик стоял там, где ему и было положено стоять, — на дороге на задворках Милагро.

— Надо было шлепнуть ее еще у Арнема, — сказал Косталац Андровицу, сидящему рядом. Вел модуль тимминс, помощник детектива. — К чему такие сложности?

— Если сам Анахайм решил не связываться с ней, значит, на то были причины, — с досадой ответил Андровиц. — Пришлось через своих осведомителей выяснять, в чем тут дело.

— И что теперь?

Косталац всегда соображал туговато, но сейчас это особенно раздражало. Андровиц до смерти устал кормить своего младшего брата, вызволять его из всяких переделок, но хуже не было вот этих объяснений, когда приходилось продираться через дебри неразвитого сознания.

— Решил, что не стоит жадничать. Мы хорошо поживились.

— Так я и думал, что ты откажешься потрясти ее, — зло сощурив глаза, сказал Косталац. — У нее столько денег! А ты отказался от тех пятидесяти тысяч, что она предлагала нам с Арнемом, да еще и не получил свою треть! Целых сто тысяч! И кто ты после этого? — В горле у Косталаца клокотало.

— Заткнись! — рявкнул Андровиц. До каких же пор он будет нянчиться с этим упрямым и жадным недоумком, которого мать прижила от тимминса?! — Я вел себя так, чтобы она мне поверила! Могли вообще ничего не получить! А сейчас мы закопаем ее в землю, чтобы скрыть все следы, понял? Иначе нам не поздоровится! Ты не слышал, что я сказал? Анахайм отпустил ее, потому что побоялся! Ты смелее Анахайма?

Косталац заорал, что он видел этого Анахайма в гробу, что он круче, что он их всех — гадов, уродов — зароет… Андровиц заставил себя не слушать эту отвратительную визгливую похвальбу. Ему очень бы хотелось, чтобы вместо Ямника, сидящего сейчас вместе с девчонкой в автомобиле, оказался этот истеричный никчемный болван с громовым голосом и трусливой душонкой. Судьба, к сожалению, распорядилась иначе.

Дела у детектива шли из рук вон плохо. Порт-О-Баск с его давно свернутым производством совсем захирел, и пустыня быстро сожрала опустевшие города. Милагро еще держался благодаря туристическому бизнесу, принадлежащему Анахайму, но все понимали, что и этому близок конец. Поэтому то, что они неожиданно срубили у девчонки столько деньжонок, было очень кстати. Бросить бы все и уехать отсюда… Но нет, хозяин не разрешит… Андровиц тоскливо вздохнул.

Модуль, выпустив гидравлические клешни-захваты, завис над броневичком, подхватил его и вскоре подлетел к заброшенному заводу по производству сельскохозяйственных механизмов. Гигантский пресс не однажды уже сослужил Андровицу хорошую службу. Вот и сейчас он заглотил в свою бездонную пасть крошечный бронированный автомобильчик, расколол его, как орех, сдавил в лепешку и выплюнул на кучу металлолома…

7

Молодой тимминс в грязных отрепьях поднял высоко вверх извлеченную из-под отбросов на гигантской свалке за городом пустую бутылку, чтобы разглядеть находку. В рифленом горлышке бутылки сразу загудел набирающий силу ветер. За эту посудину дадут никак не меньше трех саулей, ведь в ее зеленоватом стекле присутствует примесь купа — редкого минерала, давно признанного целебным.

Что-то вдруг звякнуло. Тимминс удивленно оглянулся назад, в сторону, откуда дул ветер. Вокруг высились горы отходов, но с каждым днем люди все реже выбрасывали что-нибудь полезное, тщательно сортируя мусор, поэтому для тимминсов наступали тяжелые времена. Теперь уже не хватало не то что на еду — на выпивку… Тимминс поправил свои очки, позволяющие видеть и ночью, наклонился и пошарил руками по груде объедков и пластиковых пакетов.

— Ёлац, — растерянно позвал он дружка, копошившегося рядом. — Ветер принес куп. — Он показал свою грязную ладонь, на которой лежали зеленые, неровные, с острыми краями камешки.

— Сматываемся! — ахнул Ёлац, но было уже поздно — на гребне холма из отходов показались огромные тени, и вскоре тимминсов окружили хорны.

…Они настороженно смотрели на людей. Вожак ходил взад-вперед и яростно бил себя по бокам длинным, похожим на плеть, хвостом. Остальные скалились, замерев на месте.

— Вот… занимаемся делом… Очень нужным делом, — изо всех сил стараясь держаться уверенно, говорил Ёлац. Он приподнял, показывая хорнам свой пакет со звякающими пустыми бутылками. — Расступитесь и дайте нам дорогу!

Сильный ветер сносил слова человека в сторону, но хорны и так догадывались, о чем он говорит. Только сегодня они почему-то были настроены весьма агрессивно и уступать дорогу явно не собирались. Понимая, что медлить больше нельзя, Ёлац пошел вперед, глядя вожаку прямо в глаза.

Злобно озираясь, предводитель хорнов, крупный самец ростом с доброго коня, слегка пригнулся к земле, словно перед прыжком, и даже в таком положении он был выше человека — дикая песчаная кошка, проклятие Порт-О-Баска…

Стая тоже заволновалась. Своим обликом хорны напоминали огромных львиц, под короткошерстными песочно-желтыми шкурами которых перекатывались мощные, чудовищной силы мускулы.

Остановившись в полушаге от страшной разинутой пасти, Ёлац набрал в грудь воздуха, открыл рот и громко издал длинный протяжный звук, идущий из самых глубин его испитого нутра:

— Мя-я-у-у!..

Хорн прижал уши к голове, прислушиваясь. Ёлац снова повторил древнее приветствие, и вожак немного расслабился. Тимминс тоже. Он оглянулся на спутника, тот восхищенно кивнул — не каждый абориген может воспроизвести речь хорнов… Ёлац поставил пакет с бутылками под ноги и разодрал на своей груди вонючие лохмотья.

— Слышишь? — в отчаянном пьяном запале выкрикнул он, выпячивая вперед волосатую грудь.

Он мог бы этого и не делать — хорны издалека по звуку сердца отличали тимминсов от колонистов и корнеров, но Ёлацу хотелось покрасоваться перед товарищем. Вожак пригнул голову и отошел в сторону. Тимминс, подхватив свой пакет и спотыкаясь, прошествовал мимо, следом бросился его дружок.

Огромная стая, какой тимминсы в жизни не видели, двинулась за ними к поселению, состоящему из многочисленных жалких лачуг. Люди шли молча, слыша за своей спиной тяжелое дыхание и все более сердитое мяуканье — буря бесновалась вокруг, заражая своим безумием страшных духов пустыни, прилетевших на ее крыльях…

— У тебя точно столько денег?

— Даже больше.

— Ты мне заплатишь?

Ямник спрашивал ее об этом каждые пять минут. Она терпеливо кивала — конечно, заплатит. И сейчас повторила:

— Мы нужны друг другу. Это же и так понятно. Ты хочешь уехать отсюда, а я — выжить. И тоже уехать. Ты поможешь мне, а я тебе.

Он остановился, отогнул шарф, которым было замотана ее голова — чтобы не слепил песок — и заглянул в глаза. То, что они у девчонки тоже были голубыми, немного успокоило его.

— Я в жизни никого не обманула, — сказала Лавиния.

А еще сказал, что ему семнадцать. Врет, наверное. В семнадцать соображают лучше. Или он тугодум. Или вообще на голову слабый. Хотя сумел же сообразить сказать ей, что Косталац брат Андровица… Собственная судьба больше ни на секунду не вызывала у Лавинии сомнений. Поэтому они выскочили из броневичка, пока не подоспел господин детектив, и благодаря умению тимминса быстро закопались в дюну с наветренной стороны.

Отсидевшись там с час, пошли навстречу ветру. Это был план Ямника. К тимминсам сейчас идти нельзя — кто-нибудь может донести Косталацу. Только в пустыне можно укрыться и переждать. Свой плащ парень отдал Лавинии. Замерзнуть он не боялся, тимминсы умели выживать в песках даже при длительных минусовых температурах. К тому же ветер хотя и становился пронзительнее, был гораздо теплее — как всегда перед появлением хорнов.

Мгновенно растаявший тонкий налет снега быстро уплотнил зыбкий верхний слой песков, и идти стало легче. Дюны пели высокими пронзительными голосами, и сквозь это пение путники вдруг расслышали далекое многоголосое завывание…

— Садись, — прошептал Ямник, хватая девочку за руку.

Они сели на песок, соприкасаясь спинами. Тысячи чудовищных размеров кошек промчались мимо. Трое из них, сбившись с ритма бега, подошли совсем близко, но, уловив знакомый громкий стук сердца тимминса, скользнули дальше, вслед за ветром, который нетерпеливо гнал стаю на Милагро.

— Тимминсы всегда жили в дружбе со своими братьями — песчаными кошками. Хорны охотились и приносили людям добычу — люди лечили их, делились с ними водой, которую добывали из глубоких расщелин в подземных пещерах. Тимминсы давние, надежные и сильные друзья…

Фрайталь говорил медленно, чтобы новый вожак хорнов, молодой, напористый, агрессивный самец, проникся значительностью его речений. Старик никогда зря не ронял слов, но то ли силы в нем уже не те, то ли ветер слишком разъярил стаю, только вожак хорнов, полуприкрыв голубые глаза, смотрел на вожака людей как на пустое место — словно и не желал ничего понимать. Да, хуже всего было то, что он не вступал в обычный диалог. Он молчал!

Фрайталь слегка повысил голос и расцветил свою речь красочными оборотами и сравнениями, сделал ее более энергичной, усложнил фразы, хотя столетний возраст и нездоровье вождя не располагали к лингвистическим изощрениям. Чтобы перебороть нежелание вожака разговаривать, старик напомнил ему, что изначально хорны произошли от людей, даже глаза у них такие же голубые. Именно поэтому они должны помогать людям, почитать их, уважать…

Вожак вытянул вперед усатую морду и улыбнулся.

— Это люди произошли от хорнов. Просто шерсть на их боках вытерлась, хвосты отпали, а сами они поднялись на задние лапы, чтобы осматривать пустыню, как жалкие суслики, — иронично сказал он.

Фрайталь похолодел. Никогда еще кошки не осмеливались так разговаривать с тимминсами, тем более — сравнивать их с сусликами, самыми слабыми и робкими существами пустыни.

— Разве хорны лечили тимминсов громким биением своих сердец?! — сердито спросил старик. — Разве человек приходил к хорну и просил: вылечи меня? — Вожак опустил глаза. Стая за его спиной настороженно слушала. — Ты еще очень молод, хорн, — добавив к голосу презрения, произнес Фрайталь. — Ты многого не знаешь. Но в стае есть зрелые и опытные самцы, те, кто еще помнит старые времена. Мне сто лет, и я тоже их помню…

— Какой толк от старичья? Времена меняются! — встряхнувшись, дерзко ответил вожак.

— Но не обычаи! — возразил Фрайталь, пытаясь склонить на свою сторону слушавшую их перепалку стаю. К сожалению, в ней, наверное, и в самом деле почти не осталось никого из тех, кто помнил о дружбе с людьми. А раз не помнят, значит, не верят…

— Почему тогда люди больше не живут в пустыне? Почему они ушли из песков и строят свои жилища из вонючих камней? Я и сам могу ответить. Потому что они боятся — бури, ветра, песков, снега, холода. И хорнов!

— Боятся? — горько сказал старик, вкладывая в произнесенное слово по возможности большее недоумение и сожаление по поводу такой нелепой трактовки происходящего, и сокрушенно покачал головой. — Как мы можем бояться вас, когда в нас живет память о каждом больном хорне, которого выходили наши предки?

— Сейчас мы лечимся сами…

— От бури, которая сводит вас с ума?.. Сами? — с расстановкой, не обращая внимания на скорбные ноты в голосе хорна, спросил Фрайталь. — Зачем же вы всякий раз, едва начинается ветер и солнце уходит слишком далеко от Порт-О-Баска, зачем тогда вы прибегаете к тимминсам и жадно слушаете, как стучат их сердца? Разве этим вы не ищете у людей защиты? Разве не жметесь к порогу их домов в ожидании ласки и спасения от безумия?..

Вожак мгновенно взъерошился, вздыбил шерсть, прыгнув навстречу старику, который стоял перед толпой тимминсов, и в гневе закричал. Стая вскочила на ноги и тоже замяукала — злобно, обиженно…

— Ничего, иногда полезно услышать правду, — снисходительно сказал человек.

— Правду ты не узнаешь никогда! — прорычал вожак. — Мы приходим, чтобы показать людям, кто хозяин на нашей земле!

— Безумцы… Нельзя поддаваться буре, слушать вой ветра, — назидательно сказал Фрайталь. — За что вы убиваете колонистов?

За то, что они отняли тимминсов у хорнов! За то, что они пришли и загадили эту землю, увели песчаный народ в свои города, заставили работать на своих заводах, споили… Никто теперь не говорит хорнам: «Подойди, я почешу тебе между ушей, поглажу спину, выну занозы из лап, вырежу гнойники и смочу раны соком колючек, а главное — прижму тебя к своему сердцу, чтобы успокоить, спасти от бури…» И неважно, что хозяин ростом так мал, что смотрит на тебя снизу вверх… Кто поймет страдания хорнов, потерявших своих хозяев? И если самый главный из тимминсов так презрительно отзывается о них, ищущих у людей защиты, как вожак может перебороть свою гордость и высказать их общую боль? И к чему? Чтобы над ней снова посмеялись? Остается одно — месть… Да, когда тебя не любят, выход один — защищаться…

— Вы слабые, вы спились. Зачем вам жить? — отрезал хорн. Это было похоже на приговор.

Фрайталь с новым воодушевлением предался воспоминаниям и говорил еще долго, но его страстные речи были напрасны. В ответ на все уговоры кошки только морщились, вдыхая жуткий зловонный запах, исходящий от нетрезвых, до смерти напуганных появлением стаи людей, и продолжали сидеть на месте. Никак не убедить злых духов пустыни в том, что тимминсы по-прежнему сильны…

Наконец вожаку наскучило слушать старика, он снова начал громко и неприятно мяукать, и стая подхватила этот зловещий крик.

— Ты говоришь, мы боимся вас? — Фрайталь повысил голос, насколько смог. — Да самый маленький из тимминсов, умирая, посмеется тебе в лицо!

Удивившись такой постановке вопроса, вожак замолчал, и стая вслед за ним затихла.

— Принесите младенца! — приказал Фрайталь. — Пусть вождь хорнов устыдится своих обвинений.

Когда принесли завернутого в лохмотья ребенка, Фрайталь дрожащими руками распеленал его и протянул вожаку. Тот подошел и с интересом принюхался. Детеныш человека спал. Ему было месяца четыре, он был черноволосым и таким слабым на вид, что хорн разочарованно фыркнул.

Стая ждала, что он скажет, и он открыл было пасть, но старик перебил его:

— Разбуди тимминса!

Вожак скривился, нехотя лизнул детеныша в щеку. Тот сразу проснулся и увидел склонившегося над ним хорна. Глазки у него были мутновато-голубыми, безмятежными — как небо над пустыней в первую фазу луны…

Вожак оскалился, чтобы напугать детеныша, но тот вдруг засмеялся и схватил песчаную кошку за усы. Хорн закричал утробным пугающим голосом — младенец совсем развеселился, с размаху хлопая ручкой по страшной оскаленной морде.

— Ну что, по-прежнему считаешь, что мы боимся вас? — усмехнулся Фрайталь. Пот заливал его морщинистое лицо, а ноги отказывались держать. — Пока у тимминсов рождаются такие дети, они хозяева Порт-О-Баска! Убирайтесь!

Вожак жалко мяукнул и кивком головы дал стае знак уходить…

…Тимминсы смотрели, как кошки устремились к Милагро, а Фрайталь думал о том, что это была их последняя победа. Новое сражение им не выиграть…

— Заберите! — резко сказал он, отдавая ребенка. Он не мог без душевной боли видеть его бессмысленный взгляд. Все чаще у тимминсов рождались дебилы…

Веселящиеся в нетерпении поглядывали на большой темно-зеленый купол над главным залом Модены, вмещавшим полторы тысячи человек. Иногда, для пущего эффекта и поддержания соответствующего настроения, музыка в зале стихала, включали прямую трансляцию бури, которая все усиливалась, и в толпе раздавались выкрики: «Смотрите! Вот они!» — кому-то чудились на экране, среди желтых смерчей, обрушившихся на Милагро, грозные тени.

Когда Анахайму донесли, что хорны рядом с Моденой, он почувствовал такое сильное волнение, какое давно уже не испытывал.

— Сколько их? — жадно поинтересовался он.

— Примерно четыре тысячи…

Анахайм знал, что он в безопасности, что он далеко от Модены и в окружении верных тимминсов, и все равно его прошиб пот. Вот оно, верное средство от скуки… Нет, он обожает эту планету!

— Включите все экраны! Вы записываете, ничего не пропустите? — в беспокойстве спрашивал он у операторов.

…Музыка стихла, едва зазвучав, темно-зеленый купол начал светлеть, делаясь прозрачным, и вскоре веселящиеся увидели, что он весь облеплен громадными, песочного цвета, кошками… Хорны смотрели вниз, на людей, и прислушивались. Туристы, постепенно осмелев, принялись показывать пальцами на необычных тварей, многие снимали их на пленку.

Кошки недолго стояли в неподвижности, скоро им стало ясно, что внизу бьются только сердца колонистов. Ни одного тимминса в здании не было. Стало быть, эти люди не дружат с хозяевами Порт-О-Баска, и они просто добыча, слишком легкая для хорнов, слишком доступная, чтобы радоваться такой победе. Напротив, это даже вызвало их гнев — и без того растревоженных и озлобленных завываниями ветра.

Они действовали молча и слаженно: припали грудью к прозрачному куполу, закрыли глаза и легко просочились сквозь непробиваемую полипластовую твердь, не навредив ни ей, ни себе. Когда они плавно, будто на крыльях, растопырив в стороны свои мощные лапы, хвосты и оскалив пасти, опустились на толпу, Анахайм почти убрал звук, боясь оглохнуть…

8

— Ужасная трагедия в Милагро… Развлекательный центр Модена подвергся ничем не спровоцированному нападению со стороны хорнов… Больше тысячи человек погибли, растерзанные дикими кошками… По решению правительства сектора Порт-О-Баск закрыт для посещения до полного выяснения обстоятельств дела…

Это сообщение передавали каждые полчаса по всем информационным каналам Нона. Геп с Йюлом вторые сутки сидели в космопорте Драктона, пытаясь добиться для Йюла разрешения улететь на Порт-О-Баск. Взятка, которую с ходу предложил Геп, была с сожалением отвергнута начальником смены — на Порт-О-Баск отменили абсолютно все рейсы.

— Останешься у нас, — сказал Геп Йюлу, вернувшись с неудачных переговоров в комнату ожидания.

Йюл упрямо мотнул головой.

— Парень, ты там сдохнешь, — задумчиво глядя на него, убежденно сказал Геп. — Ну за каким чертом тебе понадобилось соваться в этот ад кромешный? До окончания четвертой фазы луны еще целых две недели. Ты слышал? Кошки на Порт-О-Баске взбесились. Наша Ванда была в десять раз меньше хорна, и то хамила, как последняя сволочь, — если была не в настроении. Отец постоянно ходил весь перебинтованный. Ее можно было хоть в клетке держать, а эти вообще преград не знают. Их пули не берут! В четвертую фазу луны ни один корабль не смеет пролететь рядом с Порт-О-Баском, потому что эти твари могут внезапно появиться и на орбите, и упаси бог, если на корабле не будет ни одного тимминса. Такие случаи известны. — Гепа передернуло. — Будь моя воля, я бы эту планету взорвал, и вся недолга…

Йюл молчал, опустив глаза. Геп хмуро наблюдал за ним, потом сказал:

— Послушай, друг, если хочешь чего-то добиться, нужны большие деньги. Их у меня нет. Давай с тобой определимся: позволяет тебе мораль твоего братства выделить мне на руки прямо сейчас такое количество денежных знаков, чтобы при виде них начальник смены забегал бы по космопорту в поисках корабля на Порт-О-Баск, как бешеный таракан?

Глаза у Йюла стали такими печальными, что Геп только вздохнул. Йюл полез в карман своего длинного серого балахона, вынул письмо, адресованное Фрайталю, которое Леон вручил ему при прощании, и с поклоном протянул Гепу.

— Ну-ну, — скептически произнес Геп, однако письмо взял.

Начальник смены тщательно помусолил все шесть кредиток, полученные от Гепа, чтобы проверить, не фальшивые ли они, и обратил к просителю подобревшее лицо.

— Мне нужен тимминс, — сказал Геп. — Желательно цивильный, трезвый, и чтобы от него не воняло.

— Имеющий отношение к косморейсам, — уточнил начальник смены.

— Естественно.

— Гижиц. Частный извоз. Модуль серии «осина», шестой модификации.

— Почему — «осина»? Что это за название такое?

— Не все равно, что ли? — равнодушно спросил начальник.

— Все равно, — согласился Геп. — Только давайте порезвей. Чтобы прямо сейчас эту его осину увидеть.

— Он не полетит на Порт-О-Баск, честно предупреждаю. Фрайталь запретил возвращаться на планету. Все в ожидании больших событий.

— Посмотрим, — протянул Геп.

…Через десять минут он уже вернулся к Йюлу и без особого удовлетворения доложил:

— Улажено. Имя Фрайталя по-прежнему оказывает на тимминсов магическое воздействие. Старик все еще вождь аборигенов. А ты — запомни — его лучший друг. Полетишь бесплатно. Пилот твоего модуля — Гижиц, тимминс. Модуль возьмет на борт один грузовой корабль, пересекающий по касательной третий условный эллипс орбиты Порт-О-Баска, — другим путем грузовик не может пройти в этом районе, там слишком мало проложенных трасс. Пилот подрядился доставить срочный груз, а сам застрял здесь, на Ноне, платит бешеную неустойку, поэтому рад без памяти, что ему подвернулся тимминс. Так что полетите к обоюдному согласию. Грузовик скинет вас в точке, максимально приближенной к Порт-О-Баску, а там сами дотелепаетесь. Я предупредил Гижица насчет тебя, он тебя доставит прямо к Фрайталю. Знаешь, я никому об этом не рассказывал… Когда-то давно, когда мне было три года, моя мать поехала с гастролями в Милагро, взяла меня с собой, веселая, говорят, была женщина. И я там потерялся, в песках. Я прожил с кошками целый год, забыл свою речь, зато научился мяукать… Иногда мне снится: вокруг кошки размером с лошадь… и я мяучу, как они. — Геп поежился. — Как только хвост у меня не вырос? Отец все бросил, прилетел на Порт-О-Баск и весь год, каждый день, ходил в пустыню, искал меня. Он жил с тимминсами, помогал им, лечил, стал их другом. Поэтому Фрайталь однажды пошел с ним в пески, призвал кошек и устроил им допрос с пристрастием. Когда эти твари все-таки привели меня, отец потерял сознание — я шел на четвереньках и мяукал. Наверное, из-за того случая я и стал так хорошо чувствовать животных. Я понимаю их — даже когда они молчат и просто смотрят на меня. Не скажу, что я ненавижу кошек, но всякий раз, когда вижу даже маленького котенка, испытываю напряжение… Видал храбреца? Правда, это быстро проходит и перестает бросать в пот. От вида котенка. — Геп хохотнул. — Теперь ты знаешь — Фрайталь наш друг. Он тебе обязательно поможет. Да не кланяйся ты, черт немой! Дай я тебя обниму…

— Как ты ориентируешься в пустыне? — поражалась Лавиния.

— Как ты — в своем доме.

Ямник вылез из пещерки, в которой они спасались от бури, встал на бархан, запрокинул голову, закрыл глаза и шумно втянул ноздрями воздух. Лавиния не мешала ему, наблюдала молча.

— Буря вот-вот кончится, и можно будет идти, — сказал он.

— Где Милагро?

Он кивнул влево.

— Но мы пришли оттуда! — Лавиния показала рукой в противоположную сторону.

Ямник засмеялся.

— Мы шли не по прямой.

— Разве?..

— Конечно.

— Скажи, когда ты уедешь отсюда, чем ты займешься? Ну… что ты будешь делать?

— Ты не будешь смеяться? — Лавиния помотала головой и на четвереньках выбралась из укрытия. — Научусь читать.

После некоторой паузы девочка кивнула.

— У тебя получится. Это просто.

— Ты думаешь? — с надеждой спросил Ямник. — Среди тимминсов это не поощряется…

— Зачем тебе оглядываться на тимминсов?

— Это мой народ.

— Безграмотный народ.

— Подожди, — вдруг насторожился он. — Сюда бежит хорн. Дай руку!

Хорн передвигался по пустыне как-то тяжело и странно, будто был ранен. Он то и дело заваливался в песок, часто останавливался и тряс лапами. Да и ростом явно не вышел, не тянул на полноценную песчаную кошку. Но даже детеныш хорна смертельно опасен для человека. Поэтому Ямник быстро вспоминал все слова из кошачьего языка, какие знал.

Напрасно тимминс надеялся, что хорн пройдет мимо — он шел прямо на них. Приблизившись, хорн сел на гребне дюны и поочередно затряс передними лапами.

— Мя-я-уу! — не дожидаясь, пока он решит напасть на них, сказал Ямник и крепко сжал руку Лавинии.

— Гав! — отозвался хорн глуховатым голосом, и Лавиния, услышав его, радостно запрыгала на месте.

Тяжело раскачиваясь в стороны, хорн сбежал с дюны навстречу девочке.

— Как ты нашел меня? Дорогой мой, любимый песик! — кричала Лавиния, обнимая Гладстона за шею.

— А это уже технические тонкости, — отмахнулся тот и радостно залаял.

С утра Анахайм плавал в бассейне, и перед его мысленным взором все время проходили ужасные сцены, разыгравшиеся на днях в Модене. Поэтому сейчас он особенно остро чувствовал, какое это счастье — жить, двигаться, дышать, а не лежать разорванным на части в луже крови. Он шумно вдохнул воздух, нырнул в голубую прозрачную воду, пронизанную искусственными солнечными лучами, и вынырнул только тогда, когда в голове сильно зашумело, а перед глазами замелькали черные круги. Анахайм довольно засмеялся. Игра со смертью — самое сильное из всех ощущений…

Он лег в воде на спину, чтобы отдышаться, и тут неожиданно почувствовал на себе чей-то взгляд. Он медленно повернул голову. На бортике бассейна сидел хорн.

Глотнув воздуха, Анахайм камнем ушел под воду и вынырнул у другого края бассейна. Хорн был уже тут как тут и смотрел на него немигающим злобным взглядом.

Если бы Анахайм мог видеть себя сейчас со стороны, наверное, он не узнал бы в этом побледневшем, перепуганном мужчине обычно такого самоуверенного, обеспеченного, властного, привыкшего приказывать и повелевать человека. Впрочем, сейчас он думал только об одном — о том, как сильно ему хочется жить, поэтому он снова и снова нырял в эту противную теплую воду, пронизанную солнцем, глотал ее и, захлебываясь, выныривал, чтобы снова встретиться взглядом с сидящей на краю бассейна дикой кошкой.

Когда силы совсем оставили его и он, не глядя по сторонам и уже ничего не соображая от смертельной усталости, перевалился через край бассейна, каждую секунду ожидая последнего своего вздоха, вдруг обнаружилось, что хорн исчез. Кое-как Анахайм выполз из бассейна, на дрожащих ногах добрел до шезлонга и рухнул в него.

На все его вызовы по внутренней связи никто не отзывался. Отдышавшись и приведя мысли в более или менее рабочее состояние, Анахайм оделся и прошелся по своей резиденции. Через полчаса картина случившегося была хотя и неясной, но достаточно полной: он был совершенно один в своем роскошном доме, напрочь лишенном какой-либо связи не только с внешним миром, но и с внутренним — ни один селектор не работал, экраны потухли, пропало все оружие, обычно имевшееся в его распоряжении, опустели ангары с автомобилями и модулями. Он был один в доме, по которому бродил хорн.

Анахайму стало так страшно, что он закричал. Тут же испугавшись, что этим он может привлечь внимание дикой кошки, он замолчал, разыскал в одной из комнат охраны бинокль и бросился к лестнице, по которой можно было подняться на прозрачный купол, — чтобы обозреть окрестности.

…По центральной — и единственной — дороге Милагро брели толпы. Колонисты — мужчины, женщины, дети — шли вперемежку с грязными оборванцами, шатающимися, пьяными тимминсами. К каждому из аборигенов были прикованы наручниками с обеих сторон по колонисту, причем оба, как величайшую драгоценность поддерживали и оберегали тимминса, чутко сторожа каждый его шаг и вздох. Некоторые из тимминсов, одуревшие от алкоголя до такой степени, что не понимали происходящего, вдруг начинали голосить песни. Их мягко увещевали, испуганно уговаривали помолчать…

Напрасно Анахайм лихорадочно водил по толпе биноклем, пытаясь найти хотя бы одного свободного аборигена — таковых здесь не было. А он отдал бы сейчас любые деньги за счастье идти в обнимку с пьяным тимминсом по этой дороге, теряющейся в густой зеленоватой мгле, туда, где на горизонте, на границе с пустыней, высились смутные силуэты слетевшихся в Милагро модулей…

Заканчивалась посадка бегущих с Порт-О-Баска людей в четырнадцатый транспортный корабль. Он вместил в себя восемь тысяч беженцев, был переполнен до последней степени, и экипаж, требуя отменить посадку еще одной партии людей, переругался с представителями правительства сектора, проводящими срочную, внеплановую, эвакуацию, которую самостоятельно начал Фрайталь.

Объявив об экологической катастрофе, вождь в одночасье отдал тимминсам приказ покинуть родину и рассеяться по планетам сектора. Поскольку вопрос о возможной потере контроля над ситуацией на Порт-О-Баске неоднократно и безуспешно дебатировался в правительстве, юридически к решению Фрайталя придраться было невозможно. Ответственность за исход событий теперь лежала на чинушах из Галактического Совета, и только от разумности и слаженности их действий зависело количество возможных жертв, которые могли появиться в результате паники и других, неучтенных, факторов. Все население Милагро бросилось покупать право покинуть планету в паре с тимминсом — говорили, что это самый безопасный способ.

Тринадцать кораблей, под завязку загруженных женщинами и детьми, уже вышли из зоны шестого условного эллипса орбиты Порт-О-Баска — теперь они были вне опасности, потому что на большем удалении от планеты хорны прежде ни разу не появлялись на модулях и кораблях.

Прибытие нового транспортного каравана ожидалось только через несколько часов. С орбиты готов был стартовать последний корабль, но беженцы, прорвав патрульное оцепление, окружили челночный модуль, который должен был доставить к кораблю еще одну партию беженцев. Тимминсы препятствовали его взлету — по требованию правительства сектора в нем должен был улететь Фрайталь, и среди аборигенов, еще остающихся в Милагро, началась паника. Несмотря на все уговоры патруля, старик, поддерживаемый под руки с двух сторон помощниками, вышел на пощадку высокого трапа перед огромным диском модуля.

Буря остервенело хлестала песчаными вихрями по опустевшему городу. Возбужденные крики людей, толпящихся далеко внизу, под ногами у вождя, сливались с воем ветра, норовящего повалить его на колени и швырнуть вниз. Ухватившись за поручни, Фрайталь хотел крикнуть, что он останется здесь, пока последний человек не покинет Порт-О-Баск, но его внимание вдруг привлекла широкая темная полоса по краю песчаного урагана, стремительно летящего на Милагро.

— Хорны! — раздались испуганные крики…

Они окружили многотысячную толпу и мгновенно все поняли: колонисты увозят тимминсов с собой, они оставляют диких кошек совершенно без защиты, даже без видимости защиты перед бурей, без последней робкой надежды на успокоение… Глотки хорнов исторгли яростный многоголосый вопль, и призыв вожака отомстить швырнул тысячи смертоносных тел на людскую толпу.

Они без жалости убивали колонистов, не трогая тимминсов, но вид разыгравшейся бойни лишал аборигенов Порт-О-Баска последних остатков разума.

Фрайталь плакал, стоя над погибающей толпой, и видел, как тимминсы в ужасе протягивают к нему руки с болтающимися на наручниках отгрызенными руками колонистов. Люди внизу тоже плакали и кричали, умоляя помочь…

В яростном мяуканье хорнов старик не слышал ни торжества, ни радости — только скорбь, и он вдруг понял истинную причину их поведения. Спасительное решение сверкнуло в его голове, как яркая вспышка молнии, и старик закричал во всю силу своих слабых, больных легких:

— Тим-ми-и-и!

Вожак сразу услышал его — будто только и ждал этого. Он рыкнул на стаю, приказывая остановиться, и, как на крыльях, взметнулся наверх, к Фрайталю.

— Тимми, иди сюда, малыш! — Вождь протягивал к хорну руки. — Иди, я поглажу тебе спинку…

Хорн упал на живот и, роняя с окровавленной морды слезы, окрашенные в розовый цвет, с обиженным мяуканьем подполз к старику.

— Вот так, вот так, — похлопывая его по спине, приговаривал Фрайталь. — Я уйду с тобой в пески, обещаю. Не бойся бури, буря — ерунда. И ветер, что так страшно воет, — ерунда. Непогода пройдет, как проходит все плохое. Солнышко скоро вернется к Порт-О-Баску, снова засияет на небе. — Хорн прижимался к нему и жалобно подвывал, изливая давние невысказанные обиды и страхи. — Со мной уйдут и другие, те, кто захочет, и мы снова заживем, как прежде…

Стая внизу возбужденно замяукала, а по людской толпе быстро пронеслась взбудоражившая всех новость: вождь уходит в пустыню.

— Тимми…тимми, — зашелестело тут и там.

Тимминсы гладили кошек по спинам, хлопали по бокам и удивленно переглядывались, опьяненные вдруг обретенной властью, а грозные хорны, только что сеявшие смерть и ужас, вновь обретя своих хозяев, жалобно мяукали. И их собственная покорность была для них тоже радостной.

Обхватив подставленную вожаком шею, Фрайталь шел медленно, но идти ему было легко, ведь возврат к прежней жизни сулил оздоровление нации, ее возрождение. За вождем потянулись многие — около трех тысяч тимминсов, окруженных ластящимися к ним кошками.

И никому уже не казалась страшной буря…

9

— Быстрее! — закричал офицер С-патрульной службы Нова-Горицы, ближайшей к Порт-О-Баску планеты, на завозившегося тимминса, который безуспешно пытался выудить из своих невообразимо грязных штанов ключ от наручников — ими к нему был прикован Анахайм.

Патруль сортировал колонистов, туристов и тимминсов, только что прибывших на транспортном корабле «Дайкон». Предпочтение отдавалось туристам — у всех были паспорта. Их без всяких ограничений ссаживали с корабля и обеспечивали им возвращение на родную планету. Колонистам и корнерам был отведен карантинный отсек станции, а аборигенов, как прокаженных, загоняли обратно на «Дайкон». Этих вычисляли по внешнему виду и цвету глаз — удостоверившись в отсутствии контактных линз.

…Ключ никак не находился, сзади напирала многотысячная толпа, в узком душном коридоре пересадочной станции Нова-Горицы не было никаких условий для содержания людей, поэтому власти старались провести сортировку беженцев ускоренными темпами, чтобы как можно скорее отправить «Дайкон».

— Вдруг в ботинок провалился? — торопливо предположил Анахайм.

Тимминс задрал ногу, собираясь разуться.

— Спятил, что ли? — разозлился офицер. — Может, ты надумаешь еще и ноги здесь вымыть?

— Офицер, разрежьте так! Я заплачу, — нервно попросил Анахайм. — Правда, только после того, как вы проведете идентификацию моей личности. Потому что с собой у меня ничего нет, сами понимаете… Но я готов.

Он сильно ударил локтем под дых настырно отталкивающего его от пропускной стойки колониста, подпираемого сзади толпой. Колонист извернулся и ударил Анахайма в затылок чем-то зажатым в руке. Анахайм выругался. Не имея возможности повернуться, он растопыренными пальцами правой руки ткнул куда-то себе за спину на уровне лица. Сзади раздался вопль.

— О чем вы думали, когда пристегивались тинталитовыми наручниками? — озлобленным, смертельно уставшим голосом произнес офицер. — Быстрее! Нашел? — сказал он стоящему столбом тимминсу.

— Нет, господин офицер…

Анахайм замахнулся на него.

— Налево! — приказал офицер. — Оба!

— Вы не имеете права, я протестую! — закричал Анахайм. — Я не должен к тимминсам!

Запищал таймер, напоминающий патрульному, что за прошедшее время он обязан был пропустить через стойку уже пятерых беженцев. Задержка грозила офицеру серьезными неприятностями.

— Не имею права? — побледнев от злости, сказал он и, вложив в удар всю силу своего раздражения, кулаком саданул Анахайма в челюсть. — Тащи его! — приказал он тимминсу.

Тот, как сумел, подхватил потерявшего сознание спутника, протиснулся через турникет и поволокся налево, обратно, в огромный отсек корабля.

За два месяца «Дайкон» проделал невообразимо длинный путь от первого сектора до границ четвертого.

Никто не хотел возиться с беженцами. Каждая станция находила очень веские уважительные причины, по которым никоим образом не могла обеспечить проведение карантинных мероприятий и адаптацию людей, покинувших родную планету. Везде, в каждом перевалочном пункте от них, как от чумных, откупались топливом, продуктами, вещами, и корабль отправлялся все дальше и дальше, пока волевым решением Галактического Совета их не приняла Бамбала.

Неорганизованность, царящая на этой пересадочной станции, объяснялась ее периферийностью и отсутствием более или менее приличного контроля со стороны центра, усугублялась бестолковостью властей местных и беззастенчивым разворовыванием ими же бюджетных средств. Бамбала отнюдь не горела желанием обласкать лишившихся родины странников. Поэтому корабль с прибывшими решили на пятнадцать дней просто оставить на орбите, рассудив, что если в течение этого времени не обнаружатся какие-либо признаки массовой эпидемии, карантин с легким сердцем можно будет снять и рассовать тимминсов по окрестным планетам.

Дни, проведенные Анахаймом на «Дайконе», по остроте ощущений не уступали самым изысканным и излюбленным из обычных его развлечений, если не превосходили их. В закрытом отсеке корабля, в котором находились больше тысячи тимминсов, почти не работала вентиляция, а места общего пользования быстро вышли из строя. Люди вповалку спали на матрацах, брошенных прямо на пол.

Отрезанные от мира из соображений профилактики, тимминсы умудрялись в течение всего долгого полета, а потом и карантина, доставать спиртное и, чувствуя себя в этих нечеловеческих условиях как дома, с восторгом предавались пьянству.

Цвик, тимминс, к которому Анахайм по-прежнему оставался прикованным, был бесспорным лидером в этом виде спорта. Он таскался от одной компании к другой и, отличаясь буйным нравом и чрезмерной обидчивостью, везде затевал драки. Поэтому его напарник по наручникам волей-неволей был вынужден принимать участие в потасовках — уже на второй день окосевшим от пьянства тимминсам оба они казались сиамскими близнецами, Анахайма везде называли Цвиком, и ему доставалось на равных с соседом. Кроме того, он традиционно выполнял роль транспортного средства, когда, взгромоздив на спину свою вторую, бесчувственную, половину, пробирался ночью к их законному матрацу, — чувство собственности у тимминсов было развито на удивление сильно, и упаси бог было кому-нибудь пристроиться на чужом месте.

Раздача еды происходила не менее экстремально. Тележки с судками и запаянными пластиковыми пакетами подавались через герметичные рукава, у которых роились толпы. Всегда побеждали сильнейшие, к коим не относились Анахайм с его вечно пьяным Цвиком, поэтому ели они редко и жадно. Постоянно побитый, оголодавший, одуревший от зловония и заедавших его насекомых, Анахайм с тоской ожидал приближения ночи, когда по его душу поочередно приходили страшные призраки…

Это началось во вторую ночь полета. Угомонившийся после пьяной драки Цвик наконец заснул в луже своей блевотины. Анахайм, насколько позволили наручники, отодвинулся от него и вдруг в приглушенном на ночь мутном свете ламп различил очертания бродящего между тимминсами хорна. Кошка передвигалась ловко и бесшумно. Она обнюхивала спящих, переворачивала лапой, прислушиваясь к стуку их сердец, и искала, искала…

Следующей ночью появился зеленоголовый. Этот, походив, замирал посреди огромного зала, где раздавались рулады храпа, вздохи, сонное бормотание, потом уверенно направлялся к чьему-либо матрацу и вглядывался в лицо спящего…

Анахайм боялся рассматривать и зеленоголового, и хорна — ему казалось, что его взгляд обязательно привлечет их внимание. Он прижимался к Цвику, как к самому родному существу, пытаясь укрыться за ним и отчаянно надеясь, что громкий стук сердца тимминса заглушит его собственный. Несколько раз он был близок к тому, чтобы истерично закричать от страха — нервы у него были истощены до предела.

…На исходе второй недели карантина двери отсека распахнулись и появившаяся комиссия из членов правительства сектора с возмущением обнаружила, что не была проведена даже самая простая санобработка беженцев, отчего карантин необходимо срочно возобновить. Анахайм взвыл, как дикий зверь, и, подхватив на спину Цвика, ринулся к комиссии.

Выслушав его путаные объяснения, перемежающиеся всхлипываниями, ругательствами и заверениями в собственной финансовой состоятельности, удивленные члены комиссии разрешили патрулю отвести странную пару в помещение охраны корабля, чтобы, подобрав ключи к замку наручников, освободить полусумасшедшего господина, действительно мало похожего на тимминса.

— Друг! Цвик! — пьяно рыгнув и широко распахнув объятия, с чувством воскликнул Цвик, когда столь желанное для Анахайма освобождение состоялось. — Мне тебя будет не хватать… Дай я тебя поцелую!

Тимминсы еще долго смеялись, вспоминая эту историю. Фрайталь помог другу Леона отомстить за нанесенную его семье обиду, а тимминсы сыграли свою роль с непринужденной легкостью — она и не требовала от них большого напряжения…

 

Глава четвертая

Младенец из космоса

1

— Ты мой хвост! Слышишь? Ты хвост!

— Ты его гипнотизируешь, Гладстон?

— Возвращайся на свое место, хвост! Послушай, мне не хотелось бы применять силу, хвост, но я буду вынужден…

Гиз с Лавинией покатывались со смеху, слушая возмущенные речи механического пса. В комнату заглянула Зира.

— Кто и кому тут угрожает насилием?

— Хвостик отказывается возвращаться к Гладстону, — пояснил Гиз.

— Детка, — сказала Зира псу, с расстроенным видом сидевшему рядом с Хвостиком, — это даже щенку понятно: лучше быть головой у мухи, чем хвостом у слона.

— Я не слон. А где кошки?

— А тебе зачем? — сварливо отозвалась Зира.

— Они… живы?..

— Что?!

— Мы будем сегодня пить чай или нет? — торопливо вклинился в диалог Гиз.

— Кошки живы?! — закричал Гладстон. — Я в некотором роде отвечаю за действия этого сепаратиста! — Он сердито взглянул на сепаратиста, и тот возмущенно запищал.

Где-то в холле раздался громкий звук разбиваемого стекла. Зира ахнула и бросилась туда.

— Кошки — живы, — прислушавшись, с облегчением констатировал Гладстон, потом подошел и положил Гизу на колени свою тяжелую голову.

— Она произвела на меня странное впечатление, я бы даже сказала, гнетущее. — Зира вертела в руках яркую брошку с большим прозрачным камнем. — Сначала она была немного скованной, а когда я спросила о ее сыне и муже, ее прорвало. Но, к сожалению, совсем не в том направлении. Она готова была говорить о чем угодно, но только не о них. У меня голова разболелась от ее бессвязной вдохновенной трескотни. Я сказала: «У вас очень, очень странный сын, госпожа Анахайм. Жив ли его отец? Можете ли вы что-нибудь рассказать мне о них обоих? Мне очень нужны эти сведения». Со значением так произнесла, понимаете? Доверительно наклонившись к ней.

— И она тут же забыла о вашем вопросе и перевела разговор на другую тему.

— Да. Как ненормальная.

— На самом деле она хотела скрыть от кого-то, что ваши слова ее взволновали. — Скальд откинулся на спинку кресла. — Итак, она начала нести ахинею.

— Очень было похоже на старческое слабоумие. Мне стало так невмоготу, что я быстро распрощалась с ней. На память она подарила мне эту брошку. Взгляните.

Скальд повертел украшение в руках.

— Довольно крупный камень…

— По-моему, искусственный алмаз, — заметила Зира. — Она сообщила, что каждому гостю дарит такую брошку.

— А вдруг это алмаз с Селона? — лукаво взглянул на женщину Скальд и неожиданно спросил: — Вы не знаете, кем она была по профессии?

— Физиком высокотехнологичных процессов. Так она сказала.

— Чему вы улыбаетесь?

— Она с трудом выговорила это — наверное, долго учила. — Скальд хмыкнул и полез в свой компьютер. — Как вы думаете, Скальд, теперь он оставит нас в покое?

— Вряд ли. Шарлотта Дик Анахайм?..

— Да…

— Четыре национальные премии имени Кламата-Файя по физике. Присуждаются за исключительные заслуги перед обществом. — Скальд засмеялся. — Божий одуванчик с секретом.

Забавное семейство… Не расстраивайтесь, Зира, интуиция иногда подводит.

Мать Иона сокрушенно покачала головой.

— Она выглядела такой несчастной, хотя очень бодрилась. Ей под восемьдесят. Муж умер еще десять лет назад. Знаете, можно подумать, что это старость так угнетает, но нет, тут было другое — временами что-то очень скорбное в глазах. Может быть, даже страх. Когда она передавала мне брошку, у нее дрожали руки. Вообще-то я ее понимаю.

— А кто у вас дома специалист по высокотехнологичным процессам, госпожа Регенгуж? — спросил Скальд, рассматривая брошку.

— Это казалось похожим на чудо. Нам пришло письменное предложение усыновить ребенка, новорожденного мальчика. У нас никогда не было детей, из-за моего заболевания, нам обоим было уже под пятьдесят, и вдруг это предложение. Мы страшно разволновались. Тито сказал, что это большая ответственность, но я настояла. Отказаться было просто невозможно. Инструкции, конечно, были странными, но мы не пожалели денег и все выполнили как надо. Ребенок оказался очень красивым, просто изумительно красивым. Пожелавшие остаться неизвестными родители мальчика выделили нам огромную сумму на его воспитание. Мы сразу знали об этом, но нас это как-то не интересовало, мы с мужем были очень обеспеченными людьми. Когда Остину исполнилось шесть месяцев, нас вдруг вызвали в органы финансовой полиции. Оказалось, что другой семье, которая тоже носит фамилию Анахайм, по чьей-то халатности вручили уведомление о перечислении денег — на содержание сына. Сына, которого у них не было! Они пришли в банк, чтобы получить деньги, и тут выяснилось, что произошло недоразумение. Ошибочный счет аннулировали, но наши однофамильцы, будучи людьми весьма скромного достатка, с досады кусали локти и наняли адвоката! История усыновления нашего Остина вдруг стала предметом судебного разбирательства, хотя и закрытого. Мы не могли понять, почему выдвижение этими людьми претензий вообще возможно, пока не узнали, в чем дело: в то же время, что и мы с Тито, они получили точно такое же предложение усыновить мальчика. Они представили суду текст присланного им письма и форму усыновления, минимально, кстати сказать, упрощенную для облегчения процедуры. Они утверждали, что мальчик должен был достаться им, и пытались отсудить у нас сына… В самый разгар войны адвокатов, которая, к счастью, не стала достоянием газетчиков, объявились третьи Анахаймы, а затем и четвертые — с теми же требованиями. Мне казалось, что я схожу с ума. Мой муж тут же слег, но я решила биться до последнего. Я потратила много сил, денег и нервов… Мне пришлось тысячу раз объяснять условия усыновления — они были достаточно просты, хотя и не понятны никому из нас. В конце концов претензии, которые предъявили нам наши противники, все три семьи Анахаймов, не смог удовлетворить ни один суд. Мы выиграли. Все это было очень… очень странным… но я так хотела иметь ребенка… Полная загруженность работой, любимый муж, человек тоже очень увлеченный своим делом, хороший дом, уважение коллег, награды, почести — это приятно, имеет определенный смысл, но без детей — это все как… как дерево без листьев… Мы должны были забрать его — и забрали — в определенной точке третьего района восьмого сектора, у звезды номер 11. Мы наняли частный корабль, и вскоре ребенок был у нас. Вторая семья должна была получить ребенка в том же районе, у звезды под названием Лиловый Круг. Третья — там же, но у звезды Жасмин, четвертая — у звезды Вантарио… У всех практически все было одинаковым — корабль, который нужно остановить специальным кодовым сигналом, мальчик по имени Остин Робер. Единственное, что отличало выставленные условия друг от друга — время. Мы должны были забрать его раньше, а четвертая семья — позже всех. Что мы все могли думать об этом? Сколько тогда должно было быть мальчиков? Для чего и кем это было придумано? Когда я впервые сказала Тито, что испытываю страх, он не удивился. Он всегда недолюбливал Остина… а я чувствовала свою вину перед мужем за то, что не послушалась его, когда пришло предложение на усыновление… и потом, вся эта неприятная история с Анахаймами… Сына мы интересовали мало. Когда я начинала читать ему сказки, он слушал очень отстраненно, без всякого любопытства. Уроков никогда не учил, но оценки получал только отличные — он был очень честолюбив… Мы никак не могли подобрать к нему ключик, никак… Замкнутый, серьезный, иногда очень пакостливый, даже жестокий… Мне временами казалось, что он терпит нас с трудом, хотя мы ничего не жалели для него… Он ждал — терпеливо, методично… Чего? По-моему — своего повзросления. Правда, был период, когда между нами возникло кратковременное потепление. Остин едва не погиб в результате несчастного случая, но я подоспела вовремя. Он два месяца называл меня мамой… а так — Шарлоттой, всегда. А мамой — только когда иронизировал… Обидно, хотя я и в самом деле не родная его мать… Но он ведь не знал об этом… Или знал? Для чего я это рассказываю? Жизнь прожита, но я чувствую себя обманутой — будто меня использовали и выбросили, как ненужную тряпку… Кому высказать эту обиду? Сыну? Разве он виноват, что вырос таким? Наверное, мы должны винить самих себя… Но за что? Спасибо, что выслушали меня…

Грустный женский голос замолчал. Все посмотрели на Скальда.

— А я думал, завис парус, — сказал он. — Ан нет. Как это господин Анахайм допустил утечку такой важной информации? Это расшифровалось просто, Гиз?

Гиз загадочно улыбался. За него ответил механический пес:

— Я дал маху… Все силы бросил на алмаз. Это оказалось неизвестное мне вещество, обладающее избирательными свойствами жидкостей и твердых тел, интересное и перспективное. А Гиз поработал с оправой брошки, сделанной из обычного террапориума. — Гиз довольно засмеялся, а Гладстон закончил убитым голосом: — Так, ничего особенного… самый древний и забытый способ передачи информации… При сверхнизкой температуре террапориум изменяет свои свойства и становится восприимчив к запоминанию информации. Она считывается с микроскопических шероховатостей и бороздок, выдавленных на металле…

— Естественно, все внимание было приковано к камню, а оказалось, что самое важное заключается в неприметной оправе, — заключил Гиз.

— Но этого не может быть! — вдруг воскликнула Зира, погруженная в свои мысли. — Он никак не мог быть усыновлен!

— О чем вы, Зира? — внимательно глядя на нее, спросил Скальд.

— Мне нужно подумать, — смутилась женщина. — Может быть, попозже я сформулирую свои ощущения …

— Я буду ждать, — серьезно сказал Скальд. — Как вам это нравится, Ион?

— Младенец из космоса?

— Именно.

— Мы должны пожалеть сиротку. — Ион перехватил возмущенный взгляд Ронды. — Извините, Скальд… Я забыл…

— Ничего, — задумчиво ответил детектив, думая о другом.

— Самое забавное, что речь снова идет о восьмом секторе, — заметил Йюл, теребя отросший короткий ежик на своей зеленой голове.

— Почему, интересно, корабль с ребенком шел именно оттуда? — спросил Гиз.

— Глупенький! — засмеялась Лавиния. — Потому что Анахайм — чужой. Его заслала к нам враждебная человечеству цивилизация.

В комнате повисло молчание. Все переглянулись.

— Лавиния хорошая девочка, — встревоженным тоном сообщил Гладстон, почувствовав возникшее и непонятное ему напряжение.

Скальд сел за стол и открыл свой компьютер.

— Что ж, прежде чем узнать, что такое Селон, и найти его, мы теперь должны спросить у господина Анахайма… Лавиния, что мы должны спросить у этого господина?..

— «Кто вы, господин Анахайм?» — не задумываясь сказала девочка.

— И почему он в детстве не учил уроков, — добавил Гиз.

2

Скальд с Ионом и Йюлом прогуливались по большому саду в поместье Регенгужей. Сменив короткое лето, на Имбру пришла осень, наполнив сад резким запахом прелых листьев. Сквозь серую пушистую плесень на корнях деревьев проклюнулись шелковистые коричневые шляпки грибов.

— Откуда взялся этот младенец? Кто его настоящие родители, почему они, имея достаточные средства для его воспитания, отказались его растить? — говорил Скальд.

— А может, это внебрачный ребенок и его родители — или кто-то один из них — слишком известные люди и не хотели бы афишировать свои отношения? — вяло предположил Ион, поддевая ногой сметенные ветром в кучу желтые листья.

— Но зачем посылать корабль из восьмого сектора? Это слишком. Какой-то перебор. Даже в третьем и четвертом еще полно укромных уголков, — сказал Йюл. — Можно было и оттуда, если хотели замаскироваться.

Внезапный и короткий теплый дождь загнал троицу под старый каштан. Влажная земля под ним была усыпана высыпавшимися из лопнувших скорлупок плодами.

— Место, где подобрали младенца, доложу я вам, просто замечательное. Во-первых, до невозможности захламлено астероидами, во-вторых, здесь так велико скопление звезд, а лоции настолько приблизительно трассируют этот малоизученный район, что передвижение и пребывание в нем чревато почти мгновенной гибелью. Правда, — Скальд чихнул, — это еще не говорит о том, что никто другой не мог изучить этот район досконально и чувствовать себя там, как рыба в воде.

— И нам это что-то дает? — поинтересовался Йюл.

— Слишком рискованное место для прогулок с младенцем. Следовательно, можем с чистым сердцем считать, что третий район восьмого сектора не случайно, а совершенно сознательно выбран теми, кто подкинул ребенка, — заключил Скальд. — Вы согласны, Ион? Как-то вы кисло выглядите…

— Сегодня утром мне звонил Анахайм, — хмуро проронил Ион.

— Отъелся уже? — с сарказмом сказал Йюл. — Если он попробует тебя шантажировать, Ион, вспомни, почему он отпустил Лавинию — он испугался. Фрайталь выяснил это через тимминсов, служивших у Анахайма. Он не хочет, чтобы его жизнь была разрушена. Сейчас почистит перышки, поправит пошатнувшееся здоровье, и вскоре надо ожидать новых пакостей. Но мы к ним готовы.

— Ваш оптимизм внушает уважение, Йюл, — вздохнул Скальд. — А я далек от таких радужных прогнозов. Нашему господину с салфеткой в любой момент может наскучить и эта игра, и возня вокруг столь дорогого его сердцу Селона, да и мало ли… встанет не с той ноги — он человек вспыльчивый — и тогда…

— Вы так убеждены в его значительности…

— Я провел эти два месяца, что отсутствовали Йюл с Лавинией, с большой пользой для нашего расследования. Кроме того, вчера мы получили новые, еще более поразительные сведения. Я теперь по-другому смотрю на господина Анахайма, совсем по-другому.

— Как же?

— Как на большую и очень интересную загадку. Так чего он хотел от вас, Ион?

— Не скажу!

— Понимаю. Благодарю за помощь расследованию. Одно могу посоветовать — будьте осторожны.

— Что происходит? — с досадой спросил зятя Йюл. — Ты так взвинчен…

— Извините, Скальд, — сказал Ион.

Они дошли до фонтана, у которого два месяца назад впервые увидели Анахайма. По темной воде плавали красные листья.

— А рыбки где? — спросил Скальд.

— Дома, в аквариуме, — ответил Ион. — Так сколько там было младенцев?

— Думаю, все-таки один. Хотя это просто мои умозаключения.

— Подождите, я не понял, — сказал Йюл. — А почему этот район восьмого сектора выбран не случайно?

Скальд с Ионом переглянулись и расхохотались.

— Ты как Гладстон, тот тоже выдает каждый день, — сказал Ион шурину.

— По-моему, это один из самых важных вопросов, на которые мы в принципе должны ответить, — серьезно ответил Скальд. — Итак, у нас есть четыре семьи с одинаковой фамилией Анахайм. Неизвестным лицом, или группой лиц, этим семьям было предложено усыновить мальчика по имени Остин, которого предлагалось забрать из определенной точки третьего района восьмого сектора. — Скальд подобрал камешек, носком ботинка очистил от листьев дорожку. — Вот наша галактика. — Камешком он начертил восемь вложенных друг в друга окружностей. — Первый сектор — это самый центр, черный круг, дальше второй, третий, и так далее. Восьмой сектор — это край галактики, куда корабли еще залетают, но редко. А вот девятый — это уже другая область, которую мы видим, но в которую соваться не решаемся. Девятый сектор — это другая вселенная, это все, враждебное нам, не изученное, не доступное и пока не нужное человечеству, потому что оно не в силах откусить от этого пирога хотя бы кусочек. Вы, конечно, помните, господа, что район — это одна шестьдесят четвертая часть сектора. Представим его себе упрощенно, чтобы не путаться, в виде чистого листа. Вот эта жирная вертикальная прямая — граница между девятым и всеми остальными секторами, то есть граница освоенного человеком пространства, а вот и наши звездочки, расположение которых я точно выверил по галактической лоции. Звезда номер одиннадцать — ей даже не успели дать имя — звезда Лиловый Круг, звезда Жасмин и звезда Вантарио. Они находятся на одной прямой, поэтому соединяем их. Еще у нас есть четыре семьи и один младенец.

— Вы уверены, что один?

— Не уверен. Но будем так считать, потому что второй, третий и четвертый младенцы так и не появились на сцене. Значит, он был один. И находился на корабле, который встречающие должны были остановить специальным кодовым сигналом. Вопрос к вам, господа: откуда двигался этот корабль? Из какой точки района? Йюл?

— Вы меня спрашиваете? Я вообще ничего не понимаю.

— Да из любой точки, — подумав, буркнул Ион. — Много вариантов.

— Не так уж и много, если за точку отсчета брать прямую, на которой лежат звезды… Как сказано, а? Поэзия… Вариант первый. Корабль с младенцем, идущий из неизвестной нам точки Х, движется под углом к «звездной прямой». Тогда он оказывается перед выбором, какую из точек выбрать, — 11, ЛК, Ж или В. И у меня нет никакого, даже самого завалящего ответа, почему он выбрал именно точку 11. — Скальд пририсовал прямоугольник корабля и стрелки, ведущие к звездам.

— Возвращались они в первый сектор, — задумчиво глядя на рисунок, сказал Ион. — Выходит, не было никакого смысла выбирать корабль, который находился дальше всех от пункта назначения. Но выбрали именно его. Почему?

— Потому что он самый первый пришел на это место, — напомнил Йюл.

— Это не ответ, — покачал головой Ион. — Зачем надо было назначать встречу в таком дальнем районе, на самой границе не то что с восьмым — с девятым сектором? — Мы также должны допустить, что корабль мог идти не из какой-то одной, а из разных точек района. — Рядом с первым Скальд нарисовал новый вариант. — Вот так. Добавим хаотичности. И теперь все намного усложняется в этой странной системе. Как вы думаете, Ион, какая самая главная цель была у людей, предложивших усыновление?

— Быстрая и безопасная передача ребенка опекунам.

Скальд лукаво взглянул на него.

— А какая семья для них была предпочтительна?

— Конечно, не та, которая побогаче. Они и так богаты, дали за ребенком большие деньги, — размышлял Ион. — Та семья предпочтительнее, которая быстрее этого ребенка найдет. Естественно, их устроило бы, если бы все сразу получилось.

— Вы зрите прямо в корень, Ион. Мне лично представляется верным только такое предположение: корабль с младенцем, начиная движение из точки Х, находящейся где-то на границе с чужими, движется по прямой, соединяющей все четыре звезды. Кстати, на этой же прямой лежит главный транспортный узел третьего района, что сводит к минимуму для корабля с младенцем риск затеряться в просторах третьего района. Взгляните. Если посланцы семьи Анахаймов, найдя ребенка — а так и случилось, — возвращались обратно в первый сектор, неглупо было бы предположить, что вектор движения таинственного корабля сразу был направлен к центру галактики. Он шел по заранее выбранному и просчитанному маршруту, без экипажа, на автопилоте, и остановить его можно было только специальным сигналом. Изучив карту района, я совершенно убедился: здесь он не мог вольготно маневрировать. Слишком опасно. А другие корабли нужны были для страховки. Опасный район, множество ловушек и преград… Во-первых, встречающий корабль мог погибнуть, во-вторых, корабль с младенцем мог, к примеру, опоздать и разминуться со встречающим; что ж, тогда дальше по курсу его ждал бы второй, потом третий и четвертый — при самом неблагоприятном исходе для младенца. В нашем случае уже первая попытка оказалась удачной.

— С чем нас всех можно поздравить, — усмехнулся Ион.

— Значит, теперь мы точно знаем, откуда он появился, этот младенец из космоса. Но по-прежнему не знаем, почему. И кто он такой.

— В сущности, все мы такие же младенцы и не сильно отличаемся от него, — задумчиво проговорил Ион. — Потому что по большому счету не знаем ответа на самый интригующий вопрос этой жизни: кто мы? откуда пришли? почему живем и почему умираем? что с нами происходит после смерти? И это все чрезвычайно роднит нас с таинственным господином Анахаймом, вам не кажется?

Скальд с улыбкой заметил:

— Интересно, что сказал бы господин с салфеткой, услышь он, как вы набиваетесь к нему в родственники?

3

Кто-то тихо и жалобно пищал. Неяркое осеннее солнце глядело в окно — такое же заспанное, как она сама. Писк продолжался. Ронда соскочила с постели, накинула халат и отправилась на поиски.

Хвостик сидел на самой верхней полке встроенного в стену шкафа в холле.

— Как ты сюда забрался? — улыбнулась Ронда и протянула щенку руки.

Он заволновался, запищал еще сильнее и, решившись, прыгнул. Она на лету подхватила его. Оказавшись в безопасности, он тут же заявил о своих правах на свободу передвижения и, как мышка, скользнул в приоткрытую дверь кабинета Иона. Ронда направилась за ним, чтобы поздороваться с мужем, но, услышав голоса, остановилась в дверях — Ион разговаривал с кем-то по внешней связи.

— Природа смелости до сих пор не изучена, вам это известно? — негромким вкрадчивым голосом спрашивал человек, лицо которого Ронда не могла разглядеть — экран заслоняла спина мужа. — Есть мнение, что это действие специального гормона. Если его достаточно в организме, человек слывет храбрецом, а если не хватает — увы…

— К чему этот разговор?

Ронда сразу почувствовала, что муж нервничает. Она незаметно отступила за дверь.

— Это мысли вслух. Разве мы не можем обменяться мнениями? Мне было бы интересно познакомиться с вашей точкой зрения. Тем более, как мне известно, ваша семья особенно неравнодушна к этой теме…

— Вы не член семьи, чтобы обсуждать наши внутренние проблемы.

— У вас проблемы? У вас самого? — Голос незнакомца прозвучал насмешливо, и у Ронды тоскливо сжалось сердце. — С Браззалем?..

— С Браззалем или нет… это…

Ронда видела — неприятно пораженный осведомленностью собеседника, ее муж не знает что отвечать. Человек на экране мастерски втянул его в странный и заставлявший оправдываться диалог, из которого Ион никак не мог выйти достойно.

— …это наши дела…

— Конечно, конечно. Я отнюдь не собираюсь делать каких-либо поспешных выводов.

Он знал всё о Браззале, этот гнусный тип с противным тихим голосом, он открыто намекал на то, о чем в семье предпочитали не говорить. «Я ненавижу Браззаль, — хотелось крикнуть Ронде. — Я ненавижу эти разговоры, эти намеки, эти никому не нужные тесты на смелость! Оставь нас в покое, гад. Не слушай его, любимый, ты же видишь — он тебя провоцирует! Но разве он имеет какое-то право так разговаривать с тобой? Он уже едва не отнял у нас дочь…» Слезы навернулись у Ронды на глаза.

Хвостик потерся о ее ногу. Она взяла его и, потянувшись, посадила на полку с цветами. Щенок громко запищал. Ронда на цыпочках побежала в свою комнату. За ее спиной упал на пол и разбился горшок с розами, послышался встревоженный голос Иона, вышедшего из кабинета.

За утренним чаем Ронда была весела, как никогда. Она не замечала ни отстраненного вида мужа, ни его озабоченности, ни ответов невпопад.

— Ты на работу? Вернешься как обычно, в семь? — улыбаясь и протягивая ему шляпу, спросила она у порога. Он кивнул. — Тебе очень идет этот галстук. И шляпа. И этот плащ. — Она любовалась им и хотела, чтобы он это заметил. — К чему это я? Ты само совершенство — вот к чему… Говорила ли я тебе, что ты просто до неприличия красив? От Зиры и Риссера ты взял все самое лучшее.

Он внимательно взглянул на нее — она кокетливо подставила ему щеку.

— Я несовершенен: скоро зима, а у меня всегда мерзнут руки и ноги, ты же знаешь, — улыбнулся Ион.

Он нежно привлек ее к себе, поцеловал и вышел.

Она смахнула слезы и прошептала, глядя ему вслед:

— Пусть приходит зима, ничего. Мы выкрасим стены в теплые цвета, разожжем камин… Я брошу на нашу постель огненные покрывала и подушки, надену золотистое белье… Пол закрою пушистыми коврами, на стены повешу натюрморты с алой ягодой, пахнущей летом, а в кухне будет пунцовая выпечка и горячий крепкий чай — чтобы ты всегда возвращался в дом, где так тепло, где я всегда жду тебя, дорогой…

Она прошла в комнату матери Иона. Зира сидела на диванчике и расчесывала кошек. Встав на пороге, Ронда сказала, задыхаясь от слез:

— Наконец сбылась твоя мечта — Ион полетел на Браззаль… Сегодня он докажет тебе, что он настоящий мужчина… Надеюсь, ты счастлива? Ты ведь этого хотела всю свою жизнь? Не смей… вмешиваться!.. — крикнула она, видя, как побледневшая Зира хочет ей что-то сказать. Кошки, возлежащие на диване, лениво наблюдали за ней, щуря свои зеленые глаза. — Мы будем ждать его здесь. Сидеть и ждать, когда он вернется.

Она вышла и прикрыла дверь.

Деревянный мостик, ведущий в океан, совсем сгнил. Из-за этого белая от морской соли клетка казалась необычным, забытым на воде предметом. Ион долго не мог отвести взор от этого ослепительного пятна на безмятежной зеленовато-голубой глади океана, потом спустил на воду легкую надувную лодку, обнаруженную им в подсобке дома.

Он едва не опрокинулся в воду, когда ступил на шаткое суденышко. Стараясь сидеть неподвижно, чтобы сохранять равновесие, он принялся грести тонким веслом и вскоре очутился у цели. Открыв дверцу, Ион шагнул на затопленную по колено площадку, сразу заняв все тесное пространство клетки.

Наверное, нужно подумать о чем-нибудь приятном, решил он, любуясь голубизной неба. Например, о том, что белые акулы едят и морских черепах, без труда разгрызая их панцирь… Или что, черт возьми, жесткая акулья шкура, похожая на грубую наждачную бумагу, состоит из зубов, крепко сидящих в коже, настоящих зубов, покрытых эмалью, с нервами и кровеносными сосудами внутри… Интересно, знают ли об этом сами акулы? Ему стало немного смешно. Почему-то вспомнилось описание церемонии заклинания грозных хищников, когда туземец, обладающий мистической силой, усмиряет акулу, целуя ее. И акула сразу становится недвижимой, впадает в ступор — наверное, потрясенная таким деликатным обращением…

— Роа, ты жив? — спросил Ион, взглянув себе под ноги, в темно-зеленую воду, и нажал кнопку.

Клетка качнулась, старчески закряхтела-заскрипела и, дернувшись, медленно поехала вниз. Надувная лодка закружилась на месте и, влекомая движением воды, устремилась в океан. Ион проводил ее взглядом.

…Акулы никогда не спят, никогда не останавливаются в своем движении. Неутолимый голод гонит их, заставляя набрасываться на любую добычу, будь то другие акулы, мелкая или крупная рыба, собака или лошадь, человек или консервная банка. Вот и сейчас они были начеку, и, почуяв поживу, двигались вокруг клетки неровными зигзагами, время от времени задевая ее боками, пробуя прутья своими страшными изогнутыми пастями, где в пять рядов торчали острые зубы — по тысяче в каждом…

Этим кинжально-острым зубам пока была недоступна добыча, огороженная железными прутьями. Но она была живой, она дышала, двигалась, чего-то ждала, а главное — и это сводило акул с ума — она была белой. Белый — их любимый цвет.

— Мы видим его.

— Боже мой… Он в клетке?

— Только что вышел. Наверное, больше не мог ждать. Вокруг него песчаные акулы, с темными серо-коричневыми спинами, с круглыми пятнами на боках, всего восемнадцать особей…

— Говорите, Скальд… я слушаю…

— Он пытается подняться на поверхность, но они все время хватают его то за ноги, то за руки… тянут вниз… Он отбивается как может…

— У него нет оружия? Господи, зачем я спрашиваю… Конечно, он не взял его…

— Вы уверены, Зира, что мы не должны вмешиваться? Джайс говорит, что мы можем выдернуть его из воды в две секунды — модуль прекрасно оборудован для этих целей, и с нами шестеро спасателей.

— Это будет еще хуже, понимаете?

— Хуже, чем погибнуть?

— Да!

— Для кого?! Для вас?

— Для него, Скальд. Он никогда не простит мне этого позора. Если он выживет, он не должен знать, что вы были там, прошу вас… Это очень личное…

— Кажется, я понимаю. Внимание. Появилась очень крупная акула. Девять метров, темно-коричневые полосы. Тигровая! Цитирую идентификатор: «Прожорливая и жестокая. Без труда может проглотить взрослого человека, даже если объем его талии равен ста сантиметрам, или перекусить его пополам…» Что нам делать, Зира? Почему вы молчите?!

— Я не знаю… Не знаю, что делать…

Акула появилась внезапно. Ее движения были медленными, какими-то сонными, но вот она неожиданно сделала бросок вперед, схватила трехметровую песчаную акулу поперек туловища и, вращая своими мощными челюстями, в мгновение ока разорвала ее на несколько кусков. Остальные акулы, не решаясь приблизиться, кружили вокруг, наблюдая за кровавым пиршеством издалека. Ион успел за это время подняться на несколько метров к поверхности океана.

Покончив с обедом, тигровая акула лениво направилась к белой фигуре, привлекающей всеобщее внимание, и, словно забавляясь, слегка прикусила одну из ее движущихся конечностей.

Сам себе Ион напоминал увеличенную копию примитивной детской игрушки — из тех, что могут только кое-как двигать почти не гнущимися руками и ногами. Чувствуя себя в полипластовом скафандре для акульего аттракциона неуклюжим медведем, он закричал и принялся бить акулу по голове рукой. Поскольку была не голодна, та удивленно выпустила его ногу и медленно двинулась вслед за ним, не замечая, что акулы вокруг исчезли.

…Роа налетел как смерч. Сильным ударом в бок перевернув тигровую акулу на спину, он скользнул вдоль ее светлого брюха, мгновенно вспоров его острыми, как бритва, зубами. Внутренности акулы вывалились наружу, и кровь окрасила воду. От легких и стремительных движений его огромного серого тела вокруг пошли завихрения и волны, опрокинувшие Иона. Роа подождал, пока он снова примет в воде вертикальное положение, и подплыл, чтобы увидеть его лицо. Зверь не ошибся в своих предположениях: человек улыбался…

— Спасательная служба? Я уж и не надеялся, — сказал он. — Опаздываешь.

Ион вошел в гостиную. Гиз увлеченно читал толстую книгу, Гладстон неподвижно лежал на полу, и при появлении Иона только слегка приподнял голову. Зира на диване расчесывала кошек. Лавиния сидела, устроившись с ногами в своем любимом кресле.

— Что-то сегодня здесь слишком тихо, — заметил Ион, прибавляя света. — Здравствуй, мама. Дети, привет. А где Ронда?

— На кухне. Па, давай скорее, мы голодные, — сказал Гиз, на мгновение оторвавшись от книги.

— Что это ты делаешь, дочка? — удивился Ион, рассмотрев, чем занимается Лавиния.

— Вышиваю крестиком, — невозмутимо ответила девочка. Ион присвистнул. — Эти штуки называются пяльцами.

— А зачем ты… вышиваешь?..

— Чтобы сделать приятное маме. И нечего здесь свистеть. Думаешь, вышивать легче, чем прыгать с парашютом?

Переглянувшись с улыбающейся Зирой, Ион отправился на кухню.

…Ронда хлопотала, готовя ужин.

— Подожди немного, сейчас все будет готово, — весело пообещала она, сражаясь с уткой, шкворчащей на сковороде. — Какие новости?

— Никаких. Все, как обычно, — пожал плечами Ион. — А у вас?

— Бездельничали. Незапланированный выходной. Весь день смотрели наши домашние фильмы. Представляешь, Лавинию сегодня они не раздражали.

— Да? А что с ней такое? — немного встревожился Ион. — Вышивает крестиком…

Ронда засмеялась:

— По-моему, вырабатывает силу воли. Сегодня видели столько смешного. Например, как Лавиния с суровым видом допрашивала мамину кошку: «Ты почему на меня улыбаешься?» И как Гизу было пять лет, он сидел, щелкал свои любимые семечки, а ты в шутку спросил: «Сын, ты жениться еще не собираешься?»

— А он подумал, сплюнул и сказал: «Денег нет…»

Ронда снова залилась веселым смехом.

— Утку опрокинешь, — улыбаясь, сказал Ион. Он подошел и обнял жену. — Ты сегодня очень красивая. — Он погладил ее волосы. — Ты знала, да? Ничего, Ронни, все уже позади.

Она прильнула к его груди и заплакала…

4

Ему скучно. Он развлекается. Когда в приступе безумия или просто желая пощекотать себе нервы он проиграл в карты свой таинственный Селон, то безжалостно устранил людей, причастных к этой истории. Почему-то ему стала интересна семья Регенгужей — он словно споткнулся о них, решил позабавиться… К чему же все это приведет?..

Два месяца подряд детектив каждый день приходил в отдельный кабинет частной библиотеки в центре Имбры, одноименной столицы планеты, и изучал все материалы прессы, в которых хотя бы раз было упомянуто имя Анахайма. Сразу бросалось в глаза, что этот господин не стремится попасть на страницы светской хроники, и потому его личная жизнь абсолютно скрыта от любопытных глаз. Сеть изредка сообщала о его появлении на приемах, но тон этих сообщений был весьма сдержанным, даже официальным — так пишут о всесильных лидерах враждебных империй. Как в той шутке: вроде и гость, и убить охота…

Анахайм владел просто колоссальными богатствами, и первое, что приходило в голову, был вопрос: мог ли он заработать их за свою бурную, но еще достаточно короткую жизнь? Возможно, настоящие родители оставили ему гораздо большее состояние, чем было задекларировано официально. Поэтому все документы о наследовании, к примеру, или документы на предъявителя были подготовлены заранее — на фамилию Анахайм…

Неожиданно по отдельным признакам Скальд заподозрил, что Анахайм абсолютно не интересуется своим бизнесом. Или у него очень хорошая команда, или размер доходов таков, что сколько ни воруй, все равно останется много. Интересно, может ли такой злопамятный и жесткий человек позволить, чтобы его обкрадывали?.. Это как-то не вязалось с его натурой.

Имя Анахайма ни разу не встретилось ни в одной криминальной хронике, хотя он, безусловно, был замешан в убийстве людей. Этот человек обладал способностью узнавать чужие, даже самые интимные, секреты и шантажировал ими других. За одну только ночь он сумел прижать к ногтю шестьдесят свидетелей неприятного для него события. Если допустить, что его возможности не ограничиваются этим числом, то становилось совершенно ясно: вряд ли кто решится воровать деньги у такого могущественного человека. И почему бы тогда не предположить, что Анахайм обложил данью весь божий свет? Что все платят ему — лишь бы этот великий шантажист оставил в покое их самих, их маленькие и большие тайны? Отсюда эти богатства, и только так он мог избежать наказания за свои преступления… Но как же, интересно, это все удается господину Анахайму?

Он — младенец из космоса. Прибыл с границы восьмого и девятого секторов. То, что он появился оттуда, давало основание подозревать, что он чужой. «Старая песня — чужие среди нас, — подумал Скальд. — Мы живем себе и живем, варимся в своих проблемах и думать не хотим о каких-то там чужих. Пока тебе не плюнут в лицо. Анахайм — чужой… Возможно ли это? А почему нет? Разве кто-нибудь знает, как выглядят чужие? Нет, нельзя исключать эту версию, надо просто искать убедительные доказательства в ее пользу. И если их не обнаружится, возрадуемся, что галактике ничто не угрожает извне, что ее терзают доморощенные злодеи…»

Скальд вздохнул и придвинул к себе большую пачку новых распечатанных материалов, выданных сегодня справочной службой библиотеки. Он удивленно полистал ее и убедился, что нигде нет даже простого упоминания об Анахайме. Речь шла о какой-то религиозной организации.

По внутренней связи Скальд вызвал сотрудника библиотеки, обслуживающего лично его.

Каждое утро, поднявшись на свой восемнадцатый этаж, он здоровался с ним, всякий раз поражаясь тому, какое у служителя бледное и застывшее лицо. Как у человека, который нездоров.

— Слушаю вас, господин Икс, — ровным голосом отозвался тот, но его высокий лоб покрылся морщинками.

Он смотрел так пристально и тревожно, что Скальду показалось — служителю меньше всего хотелось сейчас разговаривать. Детектив молча потряс в руке пачкой листов, раздумывая, стоит ли продолжать.

— Слушаю вас, — как испорченный механизм, повторил библиотекарь звенящим голосом.

Серые глаза его уже не умоляли, а просто кричали.

— Я… м-мм… хотел поблагодарить вас за то, что вы так внимательны… — произнес Скальд, впившись в лицо собеседника. Тот слегка наклонил голову, отвечая на любезность. — Вы мой добрый гений.

— Ну что вы. Всегда буду рад помочь вам, господин Икс. — Он произнес это так, что было совершенно ясно: необходимо закругляться.

Скальд отключил связь, задумчиво посмотрел на первую страницу и начал читать.

…В материалах подробно описывались представления, которые время от времени устраивала древняя культовая организация с претенциозным названием «Меч Карающий», созданная еще четыреста лет назад. Принадлежала она религии котти, и главным ее козырем было… ясновидение.

Скальд вспомнил одно такое шоу, случайно увиденное по телесети. Все в нем было помпезным, многозначительным, сделанным в расчете на устрашение. Религия котти повторяла, в сущности, основные постулаты любой религии, но в своих целях была откровенно агрессивной.

Люди погрязли в грехах, замарали своими скверными поступками любовь к Богу, принизили ее, отучились разделять праведное и неправедное. Они больше не хотят стремиться к совершенству, а это самый низкий из всех грехов. Но Меч Карающий знает все, читает каждую сокровенную мысль, видит каждый проступок и наказывает — чтобы вернуть человека к Богу, поставить его на путь очищения. Он и есть сам Бог, убедитесь в этом…

Вспомнилось невероятно тягостное чувство, с которым Скальд наблюдал, как при огромном стечении народа изобличили невиновную женщину. То есть, конечно, это она убила того подонка, но ведь он это заслужил… Хотя свидетелей преступления не было, этот Меч Карающий — кукла, обряженная в длинный сверкающий балахон, с маской вместо лица — рассказал, как все произошло, как будто сам там был, и женщину на глазах у всех арестовали по обвинению в убийстве. У потрясенной толпы это не вызвало радости, многие плакали. И это повторялось из представления в представление.

Наверное, пожертвования лились рекой, ибо безжалостный «бог» в человеческой ипостаси неизменно внушал всем присутствующим ужас и неуверенность в себе, и каждый хотел бы отвести грозу от себя.

Меч Карающий вояжировал по планетам, выбирая места весьма колоритные: то шикарный столичный отель, то заброшенный горняцкий поселок, то плавающий по морю город. И везде собирал огромные толпы жаждущих поглазеть на чудо.

Перевернув последнюю страницу, Скальд без особого удивления рассмотрел фотографию ясновидца, все-таки явившего миру свое надменное холеное лицо, — видимо, из понятного человеческого тщеславия, ведь даже у воплощенного бога бывают свои слабости…

— Так вот откуда вам известны все тайны людские, — задумчиво проговорил Скальд. — Вы, оказывается, ясновидящий, господин Анахайм.

Запищал сигнал вызова. Скальд включил видеофон. «Помянешь волка к ночи, а он уже тут как тут», — раздраженно подумал детектив, глядя на экран.

— Вижу, что рады. Не хотите встретиться? — насмешливо спросил Анахайм.

— Каким будет это свидание?

— Не таким, как вы мечтаете. Вы не в моем вкусе.

— Вы — тоже, пошляк!

— Сразу вспылил… Смешно. Через три дня с нетерпением жду вас на Синк-Леарно.

— Где?!

— Вы знаете — где, — холодно ответил Анахайм и отключил связь.

5

Гуси летели стройным клином. Их крики разносились далеко над песчаной равниной шириной в несколько километров, за которой плескалось холодное море. Сейчас в предрассветной мгле не виден был их редкий и элегантный окрас, но Скальд и так помнил эти длинные черные шеи и головы, белые пятна на туловище, белые щеки…

…Каждую осень, когда над Бритой, серой громадой приюта для мальчиков-сирот на Синк-Леарно, пролетали стаи гусей, все игры, развлечения, обиды бывали забыты — все смотрели на перелетных птиц, рожденных в еще более суровом краю, чем этот, и торопящихся обмануть зиму, стремительно настигающую их. Гуси летели в теплые края — в недостижимый сказочный мир из книг и кинофильмов.

— Кое-кто из них погибнет в пути, — строгим голосом говорил Мур, наставник среднего звена. — Так что не смотрите так жалобно. Им еще лететь и лететь. Думаете, там, наверху, тепло? Там сильные ветры, да и наледь утяжеляет их крылья. Если лето было холодным, птенцы рождаются слабыми и не успевают хорошенько выучиться летать. Тогда, считай, полстаи упадет в море — кто раньше, кто позже. Не шутка — пролететь три тысячи километров…

Мальчики слушали молча, задрав головы к небу, и все равно отчаянно завидовали свободе, которой обладали небесные странники, вступившие в поединок с природой и полагающиеся только на силу своих широких крыльев.

— Почему они кричат? — спрашивал Питер.

— Сообщают о себе.

— Нам?

— Наверное.

— Они зовут нас с собой… Ты заберешь меня отсюда?

— Обязательно, — твердо отвечал Скальд.

Он точно знал, что когда через шесть месяцев выйдет из приюта, закончит курсы, получит лицензию и найдет работу, то сразу оформит права опекунства над Питером — законы на Синк-Леарно не препятствовали этому.

Питер был младше его на восемь лет. Скальду казалось, что такого подвижного и живого личика не было больше ни у кого. Худенький, будто после тяжелой болезни, ясноглазый и доверчивый, Питер учился лучше всех в своей группе. Зная о его дружбе со Скальдом, другие остерегались пробовать на Питере силу своих кулаков. Его комната находилась этажом ниже, прямо под комнатой Скальда, и они всегда перестукивались своим особым кодом — делясь новостями, прощаясь на ночь и здороваясь утром.

Персонал приюта составляли мужчины — учителя и медики — и женщины из обслуживающего персонала — повара, прачки, уборщицы, дежурные на этажах. Отношение к детям-сиротам было ровным и строгим. Больше тысячи воспитанников размещались в пятнадцатиэтажном полипластовом здании. Большой муравейник — вот что всегда напоминал этот дом, в котором дети были строго распределены по возрастным группам и перемешивались только в другом крыле, в гостевых и учебных помещениях. Жилая комната была узкой и стандартно обставленной, но зато предназначалась только одному воспитаннику. Система наблюдения, установленная в каждой комнате, отключалась по строгому графику на несколько часов в сутки из-за заботы о психологическом комфорте детей — тотальный контроль мог привести к нервным срывам.

…Сегодня Брита превратилась в оранжерею. Кому-то пришло в голову усилить оптикой и обратить на пользу нестерпимое сияние льдов замерзающего на долгую зиму моря, чтобы выращивать собственные тропические плоды и цветы — редкость на Синк-Леарно. Полипластовые стены, легко обретающие прозрачность, теперь пропускали свет, который жадно улавливали орхидеи и бананы с мандаринами.

Получив разрешение на экскурсию, Скальд отказался от сопровождения и поднялся на последний этаж, чтобы сквозь прозрачную крышу увидеть косяк птиц с длинными черными шеями.

— Да, мы с вами выбрали неудачное место для встреч, — раздался у него за спиной голос. — Жарко, влажно, душно… Гадость, одним словом.

— Зато красиво, — возразил Скальд. — Зачем звали?

Анахайм, одетый в безупречно сшитый темно-синий костюм и бежевую рубашку без галстука, сел в кресло напротив своего собеседника и, закинув ногу на ногу, некоторое время с интересом изучал его.

— Хотел спросить, каковы, собственно, результаты ваших изысканий, касающихся моей скромной персоны? — проронил он.

— Для этого необязательно было лететь в другой сектор.

— Мне хотелось встретиться с вами в когда-то привычной для вас обстановке.

— Зачем?

— Уже нервничаете. Совесть нечиста?

— Кто вы, господин Анахайм? — в упор взглянув на него, спросил Скальд. — И почему вы в детстве не учили уроков?

Анахайм расхохотался, показав безупречной белизны зубы.

— Ответ на этот вопрос я поручил найти госпоже Зире Эворе Регенгуж-ди-Монсараш. Что это вы онемели?

— Почему именно… Зире?..

Анахайм многозначительно молчал.

— Похоже, вы и сам не знаете, кто вы, — буркнул Скальд.

— Когда что-то не получается, лучше всего так и отвечать.

— У меня всегда все получается.

— О, это ответ мужчины. Но самоуверенность должна иметь какие-то основания.

— Что вы хотите этим сказать?

— Было дело, которое вы не раскрыли.

— Какое это?.. — помолчав, спросил Скальд.

— О пропаже тюльпанов с выставки господина Готтинса, с Куалла. Там еще были два трупа, Скальд.

— Если вы будете так называть меня, я буду обращаться к вам «Анахайм».

— Не возражаю, это ведь моя фамилия.

— Я раскрыл то дело…

— Вы же умный человек. Вы так хотите, чтобы я уличил вас во лжи? — Анахайм усмехнулся. Скальд опустил глаза. — Это было шесть лет назад, но не значит, что вы забыли про это дело. Просто вы подсознательно вытесняете ту неудачу из памяти. И это верный, в общем-то, прием. Люди всегда так поступают, избавляясь от ненужного груза неприятных воспоминаний. Зачем тащить их с собой в будущее? Но признайтесь немедленно, что и у вас бывают промахи. Вы не всесильны. Чтобы убедиться в этом, спросите Тину.

— Кто такая Тина? Постойте… О чем мы спорим? — рассеянно сказал Скальд. — Мы говорим о Тине?

— Это зигзаги разговора, — терпеливо пояснил Анахайм. — Вы сказали, что я сам не знаю, кто я. Я завелся, вы тоже. Спрашивайте дальше.

— Почему вы изображаете из себя бога?

Анахайм развеселился.

— Начитались желтой прессы? Ох-хо-хо… Наверное, это должно быть приятно, когда о тебе такого высокого мнения, но… Я не бог. Хотя можно сказать, я его представитель. Так, что ли? Наместник. Ведь что такое по своей сути Бог? Этот тот, кто знает об этом мире больше всех. Тот, кто владеет информацией.

— И пользуется ею в своих целях.

— Да, представьте себе. А что в этом плохого? Если мне дана Богом сила ясновидения, почему я не могу извлечь из этого максимум удовольствий? Ведь жизнь так коротка, — склонив голову набок и зорко наблюдая за Скальдом, который встал и вплотную подошел к прозрачной стене, говорил Анахайм. — Хотите, я сделаю вас членом Галактического Совета? И вы наконец найдете свою женщину с голубым лицом, в поисках которой мечетесь по галактике.

Скальд медленно обернулся. Анахайм наслаждался произведенным эффектом.

— Это нетрудно было узнать, — выдавил из себя Скальд.

— От Иштвана Дронта, например. Но хотите? Или нет?

— Я принимаю помощь только от друзей…

— Так можно и до старости искать. А что мешает нам стать друзьями?

— Я не чередую хорошие поступки с плохими.

— Да? А зачем вы убили того мальчика? Кажется, его звали Питер? — Скальд глубоко и судорожно вздохнул. — Что, нервничаете, господин Само Совершенство? Поэтому вам и не хотелось лететь сюда, в то место, где много лет назад произошла драма. В тот день вы чувствовали себя плохо. Вас тошнило, вам снились кошмары, болела голова. Природа тоже взбунтовалась: начался ураган, и когда дети возвращались с прогулки, с неба свалился гусь…

…Он с криком упал прямо под ноги Питеру и сразу затих, распластав на камнях переломанные обледеневшие крылья. Мальчик страшно закричал и все прикладывал к ране на груди птицы, из которой уже перестала хлестать кровь, свой носовой платок. Его почти силой повели в приют, а он все плакал и оглядывался…

Скальда не было там, хотя обычно он гулял вместе с Питером. Когда ему рассказали о случившемся, он почувствовал сильное раздражение против судьбы, подкидывающей такие неприятные сюрпризы. У него кружилась голова, и он не увиделся с Питером, но вечером немного полегчало, и когда отключили систему наблюдения, простучал в пол:

— Как дела, малыш?

Питер ответил не сразу, только после вторичного стука.

— Плохо.

— Я понимаю тебя, сочувствую…

— Он просто хотел улететь в теплые края…

Скальд тяжело вздохнул и ответил:

— Что делать, малыш? Это жизнь.

— Это плохая жизнь.

Больше мальчик не отозвался. Перед самым рассветом Скальд проснулся от нового кошмара, которые сегодня следовали один за другим. Его мучила какая-то тревога, жажда, тоска…

— Питер! — простучал он в пол. — Проснись, пожалуйста…

Не дождавшись ответа, Скальд кое-как оделся, тихо отворил дверь и служебным лифтом, который иногда забывали отключить на ночь, спустился на этаж ниже. Темный коридор был пуст. Изнывая от сильной головной боли, Скальд тихонько постучал в дверь Питера. Когда тот опять не отозвался, он поскребся, как собака. Дверь вдруг тихо подалась.

…Голова Питера была замотана простыней, тело уже остывало… Скальд в оцепенении сидел на краешке кровати до тех пор, пока в коридоре не послышались чьи-то тихие шаги и негромкое довольное пение. Он переждал, пока все стихнет, встал, как автомат, и тут же столкнулся в дверях с какой-то женщиной. Она тихонько и испуганно взвизгнула от неожиданности и, вглядевшись в лицо юноши, изумленным шепотом спросила:

— Что ты здесь делаешь?

Это была прачка, Фаина, которая развозила на тележке и развешивала на дверях комнат воспитанников пакеты с чистым постельным бельем. Это проделывалось раз в неделю и всегда — перед рассветом. Скальд одеревеневшими губами произнес:

— Питер мертв…

Она заскочила в комнату, заметалась, а он потерянно стоял на пороге.

— Кто? — быстро спросила женщина.

Скальд пожал плечами, прижался к косяку и заплакал, выдавливая из себя слезы, от которых давно отвык. Но облегчение не приходило.

— Бедный мальчик, — Фаина была сильно напугана. — Ты иди к себе… Я никому не скажу. Она взяла Скальда за руку. — Да у тебя жар…

Поддерживая, она помогла ему войти в лифт и довела до комнаты. Через тридцать секунд включилась система наблюдения.

— Что с вами? Голова разболелась? — участливо спросил Анахайм. — Вот и тогда вы были несколько невменяемы. Головная боль, помутнение сознания… очень характерные симптомы для многих душевных болезней…

— Я не убивал его. И вы это знаете. Я многое бы отдал за то, чтобы узнать, кто это сделал…

— Да? А что именно? — оживился Анахайм. — Я готов.

Скальд хмуро посмотрел на него.

— Мне надоела ваша многозначительность.

— Обижаете. Да и… что вы можете дать человеку, у которого все есть?..

— Вы пригласили меня сюда, чтобы похвастаться тем, как вы могущественны, но так и не убедили меня в этом. Все ваши познания о том случае почерпнуты из газет, из материалов патруля, из сплетен и домыслов… Подождите, — внезапно сказал Скальд, прикрывая рукой глаза. — Я понял, кто это сделал…

В памяти Скальда всплыло добродушное лицо женщины с бесформенной фигурой и голубыми глазами, в которых временами появлялось странное блаженное выражение. Она не отличалась говорливостью, а когда встречала Скальда в коридорах, загадочно улыбалась. Сейчас он вдруг отчетливо увидел то, на что тогда не обратил внимания, — или это память его сейчас так обострилась? Она вошла в комнату и даже не взглянула на тело Питера… Она знала, что он мертв, потому что сама сделала это…

— Но почему?! За что?! Это Фаина?

Анахайм добродушно фыркнул.

— Ладно, скажу вам. Интересно, принесет ли вам радость такое знание? — Скальд почувствовал в этих словах неприятно поразивший его скрытый смысл. — Убийство Питера не могло быть несчастным случаем, следовательно, у этого преступления был мотив. Мотив, который вы никак не могли узнать, хотя голову сломали. На самом деле все было очень просто. Эта женщина очень ревновала вас к вашему другу, Скальд. Поэтому однажды она взяла и задушила своего соперника.

— Соперника? Я не понимаю…

— Она сбежала из сумасшедшего дома, чтобы найти сына, которого у нее отобрали много лет назад. Она иногда прибиралась в комнатах, поэтому в тот день подсыпала в ваше какао снотворное. Вы знаете, что душевные болезни передаются по наследству?

Значит, она испугалась за него, когда увидела его выходящим из комнаты Питера. А он не мог понять ее странного поведения. «Бедный мальчик» — это не о Питере…

— Оставьте ваши намеки, Анахайм. Я найду ее, если она еще жива, даже в сумасшедшем доме, и экспертиза покажет, моя ли это мать. — Скальд сел за столик и налил себе воды. — Как вы узнали?

Анахайм открыл рот и тут же закрыл, потом засмеялся:

— Чуть не проболтался. Фаина давно мертва, плохо кончила. Не трудитесь, Скальд. Она не ваша мать.

Скальд потер виски и надавил на глазницы, слегка массируя глаза, которые нестерпимо болели.

— Кто вы, Анахайм? — снова спросил он.

— И почему я никогда не учил уроки?.. Потому что я ясновидящий, понятно вам? Я все знаю.

— Все?

— Абсолютно. Я смотрю на вас и вижу, что у вас, например, нет аппендикса.

— К чему вам мой аппендикс?

— Это к слову. Также я знаю, что вы безуспешно, всю жизнь, ищете своих родителей. Я мог бы вам помочь… Но, надеюсь, вы понимаете, что я не могу просто так взять и сообщить имя вашего отца, к примеру. Какая же в этом будет интрига и польза для меня? И, кроме того, вы ни за что мне не поверите. Можно сделать все гораздо более интересным. Поэтому я передам вам ощущения трех разных людей, имеющих к вам отношение, скажу больше — один из них ваш отец.

— Это невозможно, — прошептал Скальд.

— А вы уже выбирайте. Дайте свою руку. Я начинаю.

…Мы едем вместе с ней в лифте.

— Ты посмотри, посмотри только, — шепчет жена. — Этой дубленке, наверное, уже лет десять. А шапка? А эти ужасные красные варежки?

Я слушаю и думаю только об одном — завтра утром она войдет в темную прихожую, снимет свои варежки и, привстав на цыпочки, обнимет меня, и я не знаю, как мне дожить до завтра, как вытерпеть эту муку не видеть ее.

Сосед с четвертого этажа уехал в отпуск и оставил мне ключи, чтобы я присматривал за его квартирой — поливал два чахлых цветка и вызвал слесарей, если что. Я вставал в семь часов, когда жена еще спала, собирался в темноте и делал вид, что иду на работу. А сам спускался вниз, на четвертый, ждал ее час-полтора, потом, как вор, тихонько открывал дверь на ее слабый стук. Она входила так же тихо, трепеща от страха, что кто-нибудь из соседей ее увидит.

…Первые несколько секунд мы стоим неподвижно, прислушиваясь к тишине, в которой только гулко стучат наши сердца. Потом она робко улыбается и говорит:

— Я видела тебя сегодня во сне, проснулась среди ночи, а потом долго не могла заснуть… Как поживает девочка? Почему ты смеешься?

Я улыбаюсь, потому что мне хорошо, потому что мне нравится, как она спрашивает про мою дочь, потому что у нее такие нежные губы и ласковый взгляд — как будто она смотрит на ребенка.

— Я купил тебе перчатки, — говорю я.

Это вышло случайно, я и не думал ничего покупать ей, мне это даже в голову никогда не приходило. Просто увидел на прилавке подходящую пару и купил.

Она смущается и краснеет, примеряя подарок, потом перед зеркалом вытирает салфеткой губную помаду, а я стою рядом и наблюдаю.

— Я уже старая, — вздохнув, говорит она.

Мне смешно, я возражаю:

— Ты очень красивая. — И это правда. Я целую ее и тут же пугаюсь: — Я тебя обдеру своей щетиной… — Отращивая бороду, я не бреюсь несколько дней.

— Мое лицо, хочу — царапаю! — отвечает она, и я снова смеюсь.

Каждый вечер, в шесть часов, она появляется из-за угла, волоча тяжелую сумку, набитую продуктами. Ее маленький четырехлетний сын, всегда приплясывая от избытка энергии, бежит рядом и каждые пять секунд басом говорит ей: «Мама дорогая!» — рассказывая что-то свое, детсадовское. Она рассеянно кивает, потом, спохватившись, слушает внимательнее, с улыбкой поглядывая на него.

Поравнявшись с металлическим гаражом, она ставит сумку на снег, снимает варежку с правой руки и смотрит на часы. На самом деле — она сказала мне — она украдкой взглядывает на мои окна, и я вижу издалека, как начинает светиться ее лицо… Что я чувствую? Наверное, гордость… или нет, счастье… Она подходит к нашему подъезду и исчезает — до завтрашнего утра.

Сосед приехал слишком быстро, так мне показалось. Первое время я пытался вызванивать одного своего холостого знакомого — не будет ли он пускать нас к себе на пару часов в неделю? Знакомый корчил из себя важную фигуру, намекал, что в наше время уединиться — не проблема для людей с деньгами.

— Давай не будем с тобой больше, — отводя глаза, сказал я, неожиданно столкнувшись с ней в лифте. И на всякий случай спросил: — Ты не обижаешься?

— Нет, — прошептала она. Взгляд у нее стал больной.

…Я смотрю с балкона, как она идет, еле переставляя ноги. Сегодня нести тяжелую сумку ей явно не под силу. Мальчик бежит рядом, делая вокруг большие круги. Вот она подошла к гаражу, остановилась и, опустив голову, переменила руку, не сняв варежку… Я не верю своим глазам, я раздражен.

Через несколько дней, выходя утром на работу, я нашел на коврике у своей двери перчатки. Я воровато оглянулся, поднял их и выбросил в мусоропровод. Они были с биркой — она ни разу не надела их.

…Мы снова вместе едем в лифте.

— Ты посмотри, посмотри на эти кошмарные варежки, — шепчет жена, и я вижу: она действительно плохо одета, она старше меня на восемь лет, у нее двое детей и пьющий муж, отчего в глазах у нее эта постоянная тревога.

Я уже не принадлежу ей, но сейчас я стою рядом, и глаза у нее начинают светиться, она прячет их, отворачивается, чтобы я не видел ее счастливого лица, — она чувствует, что это злит меня…

Прошло уже пять лет. Она переехала давно, почти сразу после той смешной лав стори. Что стало с ней, где она, я не знаю. Моя жизнь течет без перемен. С женой мы живем хорошо, она по-прежнему такая же бойкая и любит покомандовать — она совсем не похожа на нее. Дочка отличница и учится музыке. У меня все тот же хороший бизнес, новая машина, и семья не чувствует себя ущемленной. И никто больше не говорит мне… трусливому… жадному… и уже толстому: «Ты такой интересный…» И наверное, никто уже не скажет так, как она, — задыхаясь от счастья: «Я люблю тебя…»

Когда приходит зима и ложится первый снег, а вечер наступает еще не так быстро, мне становится невмоготу. Я выхожу на балкон, курю, смотрю со своего седьмого этажа вниз и жду шести часов. Мне все кажется — сейчас она появится из-за угла со своей тяжелой сумкой, и ее сын снова будет приплясывать рядом и говорить басом: «Мама дорогая…» Потом она подойдет к гаражу, поставит сумку на снег и взглянет на часы…

Никогда я ее не забуду.

…Главврач устроил мне разнос на планерке с младшим медперсоналом. Четыре года с ним работаю и еще ни разу не видел таким взъерошенным. Будто его муха цеце укусила. Глаза сверкают, грудь колесом… «Если каждый будет брать отпуск за свой счет по три раза в месяц, в нашей больнице скоро некому будет работать!» Все боялись даже смотреть на меня, словно я прокаженный. Я избрал самую верную тактику — молчал и ждал, когда он изольет свое непонятное раздражение. Когда все закончилось, Юрик, санитар из второго блока, незаметно хлопнул меня по плечу — держись, брат. Девчонки тоже состроили сочувственные мины. Все знают, что я работаю за десятерых и никогда не отказываю, если нужно кого заменить. И этот укушенный тоже знает. Так какого черта?

Не успел я дойти до своего отделения, он уже снова вызывает:

— Дежурного санитара первого блока к главному врачу!

Я только перехватил бутерброд, глотнул на ходу кофе и к нему.

— У нас новый больной, Сергей Павлович. Нужно, чтобы вы помогли мне при осмотре.

Мы пошли в смотровую, он впереди, я — как всегда, сзади. Больные здоровались со мной.

— Как дела, Борис Михайлович? — спросил я у седого поджарого мужчины, с сосредоточенным видом мельтешившего в коридоре.

— Еще пару дней, и проблема трения будет решена, — сообщил он. На его лице отразилась напряженная умственная работа. — Скоро можно будет запатентовать мой вечный двигатель. — Он достал из кармана и показал мне пластмассовую расческу.

Я понимающе кивнул:

— Желаю успеха. — Мы раскланялись.

— Запри дверь, — сказал главврач, когда мы зашли в смотровую.

— А больной?

Он отодвинул занавеску. На кушетке спала женщина лет двадцати пяти, стройная, миловидная блондинка в открытом летнем платье. Я присел рядом с ней и посчитал пульс. Он был бешеным.

— Головные боли? — спросил я.

— С правой стороны. Кровотечение из носа уже два дня подряд.

— Изменение вкусовых ощущений?

— Есть немного… Вчера потеряла сознание, потому что внезапно упала, задев угол в квартире… сильно ударилась…

Нарушение координации…

— Кто привел? — озабоченно спросил я, натягивая перчатки.

— Муж. Она не беременна, — торопливо сказал главный. — Я проверял…

— Да что с тобой такое? — резко спросил я. — Что ты как в воду опущенный? А этот разнос? Выпендрился.

Чувствую, у него против меня какое-то раздражение. И не бывает оно на пустом месте. В чем же дело?

— Не обращай внимания, — скривился он. — Извини. Надо же изображать из себя строгого начальника…

Ну да. Я внимательно посмотрел ему в глаза.

— Тебя полечить, Влад? — Он шмыгнул носом. Здоровый мужик, метр восемьдесят пять, кулаки пудовые, а нервы расшатались. — Так что?..

— Обойдусь пока, — выдавил он и кивнул на женщину: — Ее зовут Вик.

— Надо поговорить с мужем.

— От него мало проку. Ничего сказать не может, растерян.

— Почему тогда привел?

— Он сказал, у нее маниакально-депрессивное состояние, уже неделю. Ее будто подменили.

— Сама что-нибудь рассказывала?

— Ничего. Я ждал тебя. Я не в настроении сейчас заниматься гипнозом. Кстати… как твоя поездка? Все… нормально?..

Я кивнул.

— Я не вижу на теле никаких следов от инъекций… Мелких язв также нет… и швов. — Я легонько похлопал ее по щеке. — Проснитесь, Вик.

Глаза у нее были зелеными, веки припухшими. Не надо бы ей так тереть их.

— Меня зовут Сергей Павлович. Присядьте сюда.

Она села посреди комнаты на стул, я уселся напротив.

— Смотрите внимательно. Какого цвета этот предмет? — Я покатал между пальцами желтый пластмассовый шарик.

— Желтый…

— Так… Теперь мне в глаза… Ну, вот, шарик стал зеленым, как ваше платье, как ваши красивые глаза. Да? Какого он цвета?

— Желтого, — прошептала она.

Влад потупился. Вот, значит, в чем дело. Сам он не смог ее загипнотизировать. Да, хорошо ее обработали — чтобы помалкивала…

— Отлично, — с довольным видом сказал я, чтобы тревога оставила ее хотя бы на время. — Сейчас посмотрите сюда. — Я пододвинул к ней столик с большим вращающимся кристаллом, опустил жалюзи и включил подсветку. — Смотрите прямо в центр. Вам очень легко… Вы чувствуете, как по телу разливается тепло… Свет, исходящий из этого прозрачного камня, — целебный… Он несет успокоение… — Она замерла и зачарованно смотрела. — Вам хорошо и спокойно здесь… Расскажите, что вы чувствуете в последние несколько дней… Вы с кем-то встречались? Кто вас обидел?

Она отшатнулась, будто ее ударили, лицо у нее покраснело, на глаза навернулись слезы.

— У меня все хорошо! Не трогайте меня! Я хочу домой! — Голос у нее был таким надломленным, что проняло даже нашего главного врача, обычно не обращавшего на пациентов никакого внимания. Он побледнел и принялся жестикулировать мне из-за ее спины.

Я прищурился и, не глядя на нее, будто совсем не замечал, негромко заговорил:

— В лесу… р-родилась елочка… В лесу она р-росла… Зимой и летом стр-ройная… зеленая была… — Звук «р» у меня был протяжным и картавым. Завораживающим.

Этот безотказный прием подействовал и на нее. Она затихла, а Влад глубоко вздохнул.

— Кто ты? — спросила она трогательным, обиженным голосом.

— Я твой муж, твой любимый, меня зовут Сергей, помнишь? — Она кивнула. — Я никому не дам тебя в обиду. На прошлой неделе мы ездили за город, и там в лесу нам повстречались двое пьяных парней. Они цеплялись к нам, хамили. — Она нахмурилась. — Помнишь, как я их отметелил? — Она доверчиво улыбнулась. Уже лучше. — Что случилось, дорогая? Я пришел с работы еще час назад, тебя нет, я беспокоюсь. Скажи, любимая, у тебя все в порядке? — Взгляд у нее заметался, она все еще не решила, стоит ли мне, ее мужу, доверять. — Звонила твоя мама, мы с ней так хорошо поболтали, она передавала тебе привет…

Она придвинулась ко мне поближе, я ласково приобнял ее. Пока она рассказывала, Влад тихо стоял сзади. Один раз я обернулся — на нем лица не было.

— Я схожу с ума? — плакала она. — Скажи, я схожу с ума? Они выглядят так пугающе, у них зеленоватая кожа… Я боюсь их, я не хочу, чтобы они появлялись! — Она отчаянно мотала головой и лепетала, как маленькая девочка, так же умоляюще и с твердой верой, что ее просьба будет обязательно исполнена всемогущими взрослыми. — Мне кажется, их интерес ко мне какой-то нездоровый, ну, знаешь, как иногда мы смотрим на людей, обиженных природой, ущербных…

Никто не смог бы выразить точнее…

— Ты красивая, — решительно сказал я. — У тебя все нормально, все на месте. Выбрось из головы всю эту муть. Я разберусь с ними. — Мне хотелось добавить еще пару слов, но я сдержался.

Она подняла заплаканное лицо.

— Я не сказала тебе самого главного. Они больше двух метров ростом.

Ну, тоже мне новость. Понятно, что не карлики…

— Я никогда раньше не представляла себе, что это такое, когда смотришь на людей снизу вверх, задрав голову… Ты мне веришь?

Я вздохнул. Конечно, я ей верил. В ее рассказе не было ничего невероятного. Я осторожно взял ее за руку, но она все равно вздрогнула.

— Ничего не бойся. Пойдем. — Ее затрясло. — Где, ты сказала, они встречают тебя? На пустыре за домом? Уже темнеет, как раз самое время. — Ее колотило все сильнее.

— Не пойду! — истерично закричала она, вырывая руку.

Я дал ей сильную пощечину, чтобы пришла в себя, потом прижал к груди и поцеловал в голову, успокаивающе поглаживая ее мягкие блестящие волосы.

— Я помогу тебе, глупенькая, — твердым голосом, так, чтобы она сразу поняла, что это правда, сказал я. — Кто еще тебе поможет, если не я?

Мне просто не терпелось с ними встретиться.

— Что вы делаете в грязной зоне, уроды? — спросил я.

В их глазах мелькнул ужас. Первый выстрелил почти мгновенно, но я опередил его, ведь я был настороже, а они нет. Второй заскулил, завертелся на месте, будто земля у него под ногами горела. Я не пожалел его, хотя он просил и умолял. Это было легко, потому что я все время помнил, что они делали с Вик.

Когда от них остались на земле лишь две маслянистые лужи, я подозвал ее.

— Видишь? Больше они тебя не тронут. Никогда. Плюнь на их поганые останки.

Она с яростью плюнула, я обнял ее.

— Пойдем, я отвезу тебя домой.

Мы приехали в мою больницу. Была уже ночь, но главный ждал на крыльце.

— Мы не встречались с вами раньше? — нерешительно спросила она у него, прижимаясь ко мне.

— Мягкая поддерживающая терапия, Влад. По четвертой схеме.

— Без атроффиксов?

— Думаю, да.

— А вдруг у нее начнется возврат? Не лучше ли стереть эти воспоминания вообще?

Я пристально взглянул на него.

— Она тебе понравилась, старик?

— Да ну тебя!

— Мне нужна твоя помощь, Влад. Одному мне там не справиться.

— Когда? — хрипло спросил он.

— Чем скорее, тем лучше.

— Случай со скотиной в фермерском хозяйстве?

— Нет. К сожалению, больше они там не появились, только зря потерял время. Будто кто-то спугнул их… Помнишь, мы летали в горы? Так вот, такая же база, только гораздо мощнее, на Кавказе. Там штук семьдесят модулей, не меньше. План я продумал до тонкостей. Пойдет Слава и, наверное, Глеб, если свободен.

— Так когда?

— Ты уверен, что справишься? Нам нельзя ошибаться. — Однажды Влад уже подвел меня, мы с ним чуть не погибли.

— Я в порядке.

— Ну и отлично. Что там за новая вакцина?

— Менингит бушует. Министерство потребовало стопроцентной вакцинации.

— Не затемпературю?

— Да нет. Я вчера сделал себе. Давай подставляй задницу.

Он набрал шприц и поставил мне довольно болезненный укол.

— Ого!

— Потерпи. Приляг на кушетку, сейчас голова немного будет кружиться, но через пять минут все пройдет.

В кабинете стало душновато.

— Открой окно, — сказал я. — Что-то мне жарко…

Он распахнул створки. Летняя ночь… только что прошедший теплый дождь… И этот сладкий запах отцветающей сирени кружит голову…

— Почему ты молчишь? — спросил я. Влад стоял у окна и не оборачивался. — Пора собираться.

— Ты же только что был в отпуске за свой счет… — глухо заметил он.

— А у меня бабушка заболела! — весело сказал я и тут почувствовал, что мышцы рук и ног у меня совершенно одеревенели. Я попробовал поднять руку и не смог. В голове шумело, перед глазами все плыло.

— Никуда мы больше не пойдем, Сергей. Конец. Я больше не могу, — с отвращением выговорил он. — Это все мне надоело хуже горькой редьки.

— Тебя никто не просил, ты вызвался сам, не помнишь? — прошепелявил я.

— Помню. Комсомольцы-добровольцы… Я не рассчитал свои силы! — Он развел руками. — Извините! Мне надоело рисковать своей шкурой. Семьдесят модулей… Ты хоть понимаешь, что это значит?! Тогда было четыре, и то мы чуть не погибли! Они разведали сюда дорожку и не свернут с нее, ни за что. Задавят нас, как котят, и по новой… Это ты будто ищешь смерти, а я хочу жить! Дышать вот этим воздухом! Смотреть, как цветет сирень! И не думать о том, что завтра меня могут убить собратья-инопланетяне! Здесь не хуже, чем у нас на Иккини. Я хочу жить здесь. Я нашел свой дом. Все. Я выхожу из игры.

— Ты не сделаешь этого, — одними губами проговорил я. — Мы с тобой работаем в этой психушке, потому что пережившие контакт чаще всего обращаются именно сюда, а не в газеты… предпочитают не выставлять на публику свои страдания… Их похищают, проводят над ними эксперименты, медицинские манипуляции, насилуют… Кто защитит их? Нас и так осталось мало…

— Вот именно! Пусть выпутываются сами!

— Ты можешь сообщить в центр… что больше не хочешь…

— Сообщить, что я трус? Нет уж. — Он тяжело дышал, и лицо у него стало совсем красным. Он придвинул стул к кушетке, сел рядом со мной и вдруг заплакал. — Я трус, я знаю… Я не могу защитить даже собственную жену, Серега! Вик моя жена… Вдруг они не случайно набрели на нее? Вдруг они нас выследили?

— Почему ты сразу не сказал мне?

— А зачем? — Он всхлипнул. — Устал… Надоело это геройство… Санитары галактики… Инопланетный ОМОН… Никогда эту психушку не вычистишь… И Глеба, и Славки уже нет…

— Это ты их сдал?

— Нет! Нет… Вчера узнал… случайно… клянусь…

— Нейтрализуй этот укол, прошу тебя… Я буду работать один…

Он помотал головой.

— Извини, друг. Ты опять втянешь меня во что-нибудь. Всегда надо уметь вовремя остановиться. Не обязательно жать на газ до упора. — Я хотел спросить: «А что ты будешь делать, когда они снова доберутся до Вик?» Но язык у меня уже не ворочался. — Знаешь, у нас такая тяжелая работа… Каждый день видеть психов — не подарок, немудрено самому свихнуться. За последний месяц у тебя было сорок смен. Вот и перетрудился человек, подвинулся на почве спасения человечества… Сочувствовать будут все, даже бухгалтерия. Поскольку помешательство буйное, я устрою тебя во второй блок, к Юрику. Прости, Серый. А Вик я введу атроффиксы. И наша жизнь быстро наладится…

— Вы цивилизация зародышевого состояния. Уровень ваших научных знаний чрезвычайно низок. И когда вы гордитесь открываемыми вами законами, вы смешны, потому что всякий раз они перечеркивают открытое ранее. Вы скажете, это поступательное движение. Нет, это блуждание во тьме. Для того чтобы осознать, осмыслить действительность, нужна научная стратегия иного рода — невозможная без всепланетной корпоративности. И до этого еще далеко. Вы в грязной зоне. Вы живете на раздираемой противоречиями планете, будущее которой туманно, на планете, у которой все еще нет единого правительства и единой стратегии выживания. Но четко просматривается тенденция к самоуничтожению. Поэтому вас грабят все, кому не лень… И мы не можем открыто применять к ним санкции, потому что Земля не принята в цивилизованное галактическое сообщество. Вы опасаетесь соседей по лестничной площадке и при этом не боитесь рассылать по космосу приглашения: посмотрите, как хороша наша планета! Фотографии, земные звуки, приветствия на десятках языков, даже на языке китов, записи величайшей музыки… Да вы просто кричите на всю вселенную: придите и возьмите все что хотите, потому что мы беспомощны перед угрозой вашего вторжения! Вы верите, что космос добр. Он ужасен, ибо он чужд вам. Вы надеетесь, что кто-то, в той холодной черной глубине, разделит с вами ваши мысли, чувства, заботы. Кто-то, но не все! Вы наивны, но это вызывает у меня не жалость и не смех, только страх. За вас, за ваших детей, за ваше зыбкое будущее. Ваши шаги в космосе — это даже не первый, перевернутый, взгляд младенца. Это только его робкий, неосознанный порыв открыть глаза. Наведите сначала порядок в своем доме! Выживет ли Земля к тому времени, когда ей можно будет покинуть грязную зону, — вопрос… Зачем вы бьете меня по голове? Ведь я не делаю вам ничего плохого… Я просто говорю то, что думаю… Понимаю, вам страшно… Мне тоже — за вас. Поэтому я с вами.

…Дочь вождя племени тогов повадилась ходить ко мне и отвлекать от работы.

В тот день солнце стоит уже высоко, когда внезапно появляются собаки, целая свора злющих рыжих псов — их с трудом удерживают на поводках двое здоровенных тогов. Потом из знойного марева на горизонте выплывают на плечах четверых слуг носилки, плотно задернутые дорогим полотном, расшитым желто-красными узорами.

Я перестаю работать и некоторое время наблюдаю, как, скорее всего повинуясь приказам того невидимого, что приехал на их сильных плечах, слуги медленно, робкими перебежками, приближаются ко мне. Постоят, изнывая, на жаре, сделают несколько осторожных шажков и опять замирают. Собаки уже охрипли от бешеного лая, но вот носилки наконец оказались в двадцати метрах от меня. Ближе тоги подходить не решаются, и, видя, что моим незваным гостям от меня ничего не нужно, я снова принимаюсь набивать камнями свою плетеную корзину. Когда она наполняется доверху, за веревки, привязанные к ручкам, я оттаскиваю ее к подножию Короны, самой большой горы в здешних местах, и там освобождаю.

Тоги с опаской наблюдают за мной, готовые в любой момент обратиться в бегство. Долго они так стоят под палящим солнцем, их обнаженные торсы, на которые наброшены яркие накидки, блестят от пота, соломенные шляпы просто дымятся. Собаки устали лаять и, забившись в тень от носилок, лежат на горячей земле, свесив розовые языки.

Через час носилки удаляются, оставив меня одного посреди этой каменистой пустыни, где выжить могут лишь кактусы.

На следующий день все повторилось, только собак было меньше. Носилки появляются на моем плато с завидным постоянством, и через семь дней плотные занавеси впервые раздвинулись. Издалека я разглядел два блестящих уголька, тысячу черных косичек и карминные губы, краска для которых добывается из серой тли, живущей на мясистом кошенильном кактусе.

Носилки опустились на землю, и дочь вождя сама появилась передо мной. Ее черная грива из косичек покрыта белым прозрачным куском ткани; золотистое, стройное, как тростинка, тело обернуто в сине-зеленое платье, такое тонкое, что дивная девичья фигурка кажется обнаженной. Многочисленные золотые браслеты и пластинки на руках и ногах под колебаниями ветерка вызванивают нежную мелодию. Ноги у нее обуты в сандалии из мягкой выделанной кожи, а руки прижаты к груди — как всегда, когда тоги удивляются.

— Ты нашел съедобные камни? — еле слышно спрашивает она. Искусно подведенные темные глаза ее широко распахнуты.

Я с довольным видом похлопал себя по животу:

— Наелся уже!

Она с ужасом смотрит на мой тощий голый живот, слуги за ее спиной испуганно лопочут — в селениях считают, что я ищу съедобные камни, потому что больше не могу есть ничего другого. Меня называют Тот, Который Не Ест.

— Лови! — Я кидаю ей небольшой камень. — Откуси кусочек!

Она приседает и с любопытством глядит на камень, ковыряет его своим тонким длинным пальчиком. Тоги тоже склоняются к камню и переговариваются, но мне уже некогда слушать, я снова волоку свою корзину к горе. Когда я возвращаюсь, она стоит одна, слуги маячат шагах в десяти.

— Ты пошутил, — решительно говорит она мне. — Этот камень нельзя есть!

Я продолжаю бить киркой по камням и улыбаюсь себе в усы, она это замечает и настороженно продолжает меня допрашивать:

— А где твои зеленые уши?

— На месте, — не глядя, отвечаю я.

— Бабушка говорит, они у тебя такие длинные, что с трудом помещаются под шляпой…

— Это точно, прямо до земли, — соглашаюсь я и, чтобы подшутить, делаю к ней шаг и резко срываю свою широкополую соломенную шляпу.

Она в страхе визжит и закрывает глаза руками. Тоги громко гомонят, однако с места не трогаются. Дочь вождя смотрит на меня сквозь раздвинутые пальцы и не обнаруживает на моей голове никаких зеленых ушей. Я смеюсь, она тоже начинает несмело хихикать.

— Ну все, — говорю я. — Давай домой, а то у меня дело стоит.

Настал день, когда она пришла одна — под палящим солнцем поднялась по дороге в горах на мое плато. Чтобы передохнуть, присела на корточки — здесь больше некуда сесть, вокруг только пустыня из камня — и наблюдает, как я долблю твердую, как железо, землю.

— Почему ты не умираешь?

— А зачем мне умирать? Я еще не старый.

— Ты же ничего не ешь!

— Ем. — Я достаю из кармана пару белых таблеток и глотаю у нее на глазах.

— Ты… наелся?.. — округлив глаза, спрашивает она. Я киваю. — А сколько тебе лет?

— Тридцать.

Она смотрит на свои руки, пересчитывает пальцы и шевелит губами.

— А мне пятнадцать.

— О, тебе уже замуж пора. Что-то ты засиделась в девках, так, кажется, здесь говорят? Жениха нашли?

Она злится. Ее розовато-смуглое лицо краснеет, красивые брови сдвигаются у переносицы. Она и правда уже не ребенок, а прекрасная женщина, невеста на выданье.

— Я выйду только за того, кого полюблю!

— Хорошее дело, — соглашаюсь я. — Отправляйся домой, а? Ты мне мешаешь работать.

Она встает на ноги и вдруг дрожащим голосом заявляет:

— Я хочу быть с тобой… всегда…

Я остолбенело смотрю на нее, и в груди у меня начинает тревожно-сладостно ныть…

— Ты не можешь здесь оставаться. Пожалуйста, уходи.

Она не на шутку разволновалась.

— Ты сам сказал, что нужно быть с тем, кого любишь…

— Слушай, перестань. Ты дочь вождя, а я нищий.

— У меня есть золото, много, в слитках и украшениях… Зачем ты копаешь эти длинные ямы? Ты ищешь золото? Оно у меня есть!

— Мне не нужно золото.

Она просияла:

— Ты любишь меня не за мое богатство…

Тьфу ты!

— Тебе не нужен такой муж, — продолжаю я ее увещевать. — Я не выращиваю виноград и фиговые деревья и не пасу в долине верблюдов. Я копаю камни, видишь?

— Я буду помогать тебе, светловолосый человек, — шепчет она, глядя на меня затуманившимся взором.

Начинается ветер, он кидает песок прямо нам в лицо, но мы не сводим друг с друга глаз. Она так красива, эта дочь вождя, стоит рядом, но так далека от меня… Я качаю головой.

— Люди говорят, что ты бездельник…

— Так и есть.

— Что ты сумасшедший…

— Это точно.

— Что ты не бреешь бороду, потому что подманиваешь злых духов…

— Правду говорят люди, — соглашаюсь я.

— Ты мне подходишь!

Позвякивая браслетами и покачивая бедрами, она приблизилась, грациозная, волнующая, прикоснулась к моей обожженной солнцем руке и потянулась к губам…

— Иди домой! — оттолкнув ее, резко сказал я.

Глаза у нее наполнились слезами и гневом.

— У тебя зеленые уши! — закричала она, топая ногами. — До земли!

Я смотрю, как она убегает по длинной дороге.

— Не приходи больше! — кричу я ей вслед. — Никогда!

Она еще что-то кричит, но из-за ветра я уже не слышу.

— Нечего здесь делать, — шепчу я и никак не могу найти кирку, хотя она лежит прямо у моих ног.

На следующее утро я, как всегда, принимаюсь за работу, и, стиснув зубы, таскаю свою корзину. Веревка все время выскальзывает, кирка норовит оттяпать ногу, а камни просыпаются на землю.

Ее нет, я сам прогнал ее, и теперь у меня все валится из рук. Я подхожу к краю плато и долго смотрю на причудливый серпантин дороги. Далеко внизу виднеются крыши строений, над ними курится легкий дымок. Крошечные волы и верблюды ходят по кругу, крутят жернова…

За моей спиной раздается легкий шорох — не случайно мне все утро казалось, что кто-то следит за мной, — и прохладные ладони закрывают мне глаза. Я целую ее пальчики, тонкие, нежные… Она смеется и прижимается к моей груди.

— Я принесла тебе лепешек, — говорит она. — Нельзя все время есть камни.

Мы говорим целый час и не можем наговориться. Она обижается, что я не целую ее в губы. Я отшучиваюсь, потом замечаю, что ей пора идти. Она жалобно смотрит на меня:

— Ты обманываешь? Я хочу остаться с тобой…

Легче таскать камни, чем расставаться с ней, но я говорю:

— Увидимся завтра.

Она уходит, и я снова смотрю ей вслед.

Ночью из селения пришли с десяток тогов и избили меня так, что я не мог заснуть до утра.

— Ты оставишь ее в покое, — сказали они.

Они вбили около углубления в скале, где я ночевал, своего злобного идола — деревянную фигуру, выкрашенную в красный цвет. Демон корчится и скалится, и его белые глаза таращатся на меня с татуированного лица.

— Что, брат? Видать, тебе тоже несладко, — говорю я ему. — Вон как тебя корежит…

Злой идол слушает молча, но когда я ползу к своему жилищу, в слабом сиянии луны он пугает меня страшными гримасами и свесившимся до шеи языком. Он следит за мной и все больше злится, и в горячечном бреду мне кажется, что он замахивается на меня копьем, подпрыгивает, трясет гору, в расщелине которой я живу.

— Хватит, — говорю я, — уймись…

Утро никак не наступает, вокруг темно, я с трудом выбираюсь наружу. Заслоняя солнце, над самой вершиной Короны плывет густое черное облако пепла…

Я из последних сил поднимаю свою кирку и разбиваю злого разбойника в щепки. Земля тут же перестает содрогаться, но самое страшное уже случилось: мои ямы засыпаны… Я плачу, размазывая по лицу черный пепел, кашляю кровью, давлюсь ею…

Она стоит на коленях рядом со мной и обмывает мои раны из наполненной водой сушеной тыквы. Как горько мое пробуждение…

— Они верно сказали, — с трудом говорю я, — я не имею на тебя никаких прав.

— Имеешь, — возражает она, утирая слезы. — Ведь ты меня любишь. — Она прикладывает к моим ранам прохладную мякоть кактуса.

— Я копаю эти ямы пять лет… а сегодня их засыпало пеплом, потому что они притащили сюда своего идола… наказали меня…

— Мне очень жаль… Я понимаю…

— Ни черта ты не понимаешь! Теперь у меня не осталось даже надежды…Уходи.

— Я знаю, что нужно делать, — твердо говорит она. — Нужно просить у богов дождя — он смоет пепел, ведь земля здесь наклонена…

— Да-да, попроси! — злобно закричал я. — Раз в году ваши боги обязательно посылают вам дождь, тот, что высыхает, не долетев до земли! Убирайся!

Она вскакивает на ноги. Юбка ее разодрана на бинты, лицо черно от пепла, но она все равно красивее всех на свете. А я — я кажусь себе деревянным идолом с копьем…

— Я всегда буду любить тебя, белый человек, — тихо говорит она. Горе ее так сильно, что она не может плакать.

— Уходи! Найди себе мужа получше!

…Она бредет, спотыкаясь, словно слепая, а у меня нет сил, чтобы встать и посмотреть ей вслед.

Она, наверное, уже несколько часов стоит привязанная к этому раскрашенному столбу посреди площади — больше человеку не вытерпеть на таком солнцепеке. Вокруг толпа, но все молчат. Восседающий на деревянном инкрустированном троне вождь одет в парадные одежды и мрачен.

Солнце вот-вот сядет, и ночь упадет внезапно, как всегда в горах, но пока еще жаркие лучи нещадно кусают ее нежную кожу под простым полотном. Губы у нее запеклись, прикрытые белой косынкой волосы не заплетены в косички. На ней нет ни одного украшения — их отобрали в наказание. Она смотрит прямо перед собой и улыбается своим мыслям.

— Попробуй прикоснись ко мне, и я выцарапаю тебе глаза, — вдруг очнувшись, говорит она высокому красивому юноше в дорогой одежде, который окружен целой свитой и стоит рядом, — не иначе, жених…

Юноша хмурится и что-то тихо говорит ей, так, чтобы никто не слышал. Она с ненавистью смотрит на него.

— Тот, с зелеными ушами, лучше, — презрительно говорит ее отец-вождь.

— Да, — отвечает она, и взгляд ее сразу смягчается. — Это правда.

— Он заставит тебя есть камни вместо лепешек и персиков!

— Я буду есть камни… только пусть он любит меня…

Толпа гомонит. Никто не понимает.

— Он самый лучший, самый красивый, — не замечая ничего вокруг, говорит она в пространство, горам, что высятся сразу за селением. — Он сильный. Никто не может так, как он, копать ямы… Это тяжело… на жаре… Он копает их пять лет…

— В бороде у него водятся ящерицы и змеи! — говорит вождь.

— У него такая хорошая улыбка… И глаза ласковые, смешливые… Я люблю его синие глаза… его светлые волосы… и сильные руки…

— Замолчи, — грозным голосом, в котором звучит страдание, говорит вождь, — иначе я прокляну тебя.

— Мне все равно. Он позовет — и я побегу к нему… босиком… Только пусть он позовет меня!

Никто не верит, но всем страшно. Вождь тоже не верит — солнце раскалило каменистые дороги так, что на них можно готовить еду.

— Снимите с нее сандалии! Развяжите ее! — У вождя черное от гнева лицо. — Иди!

Солнце уже почти село, воздух синий, как озеро в горах.

Она делает шаг, другой и плачет от нестерпимой боли. Все расступаются перед ней и молчат, пряча глаза. Она встает на цыпочки и бежит по дороге. Вождь горестно смотрит ей вслед.

На развилке она останавливается, я выступаю из темноты, и мы бросаемся друг к другу. Я подхватываю ее на руки и несу бережно, как самую драгоценную свою ношу. Она плачет и исступленно целует меня…

Мы лежим на теплой земле, обнявшись.

— Ты моя звездочка… моя милая… цветочек, распустившийся весной в горах…

— Еще, — требует она.

— Ты мое солнце, без которого мне не выжить…

— Солнце кусается…

— Но без солнца — не выжить.

— Я рожу тебе сына. Он будет помогать нам копать ямы.

— Ты даже не спрашиваешь, зачем я это делаю…

— Ты не можешь делать что-нибудь плохое. Значит, тебе нужно.

Лучший ответ, который мужчина может услышать от женщины!

— Ты плачешь? — спрашивает она.

Я вскакиваю на ноги. С черного ночного неба падают тяжелые редкие капли.

— Я просила… я просила их подарить нам дождь, — взволнованно твердит она. — Они услышали… О боги, как мне благодарить вас?!

Дождь все усиливается и переходит в страшный ливень, невозможный в здешних местах, — наверное, такое случается раз в тысячу лет! Целые реки текут по моему плато, бурлят и ревут, как рассерженные медведи, и она смеется, глядя, как я пляшу под дождем…

Мы поднимаемся на Корону несколько часов. Она едет на моей спине, потому что не может идти.

— Тебе тяжело, — время от времени жалостливо говорит она.

— Да ты просто пушинка, — возражаю я, отдуваясь. — Ты обязательно должна это увидеть.

Мы достигаем скалистой площадки на склоне Короны, отдыхаем, потом я беру ее на руки и подхожу к краю.

Она долго смотрит вниз и взволнованно говорит:

— Это так красиво… Это сделал ты?

— Да.

На ресницах у нее дрожит слеза.

— Я люблю тебя!

Вокруг простираются синие дали, окаймленные горами, курятся вулканы, сверкают горные озера, бегут дороги. А на моем плато раскинулась в полете прекрасная белая птица — я рисовал ее пять лет, обнажая нижний, белый, слой пампы.

— Ей нужно второе крыло, — говорит она. — Мы нарисуем его вместе.

— Да. Без крыла не полетишь…

— Будто живая, — восхищается она, и я целую ее.

— Тебе нравится?

— Очень. Смотри!

На мою огромную птицу с неба вдруг падает серебристый диск…

— О боги, как мне благодарить вас?! — потрясенно шепчу я.

Я быстро иду к тропинке, по которой мы только что поднялись.

— Ты не будешь бояться? — спрашиваю я. Она кивает. Я усаживаю ее на теплый камень. — Жди меня здесь, сколько бы ни пришлось ждать!

— Всю жизнь, — успокаивает она.

Я бегу что есть сил к своей птице. Она на месте, как и серебристый диск с белой птицей на боку. Я подбегаю к нему, и навстречу мне выходит мужчина. Мы обмениваемся крепким рукопожатием, он хлопает меня по плечу.

— Сигнал был таким коротким и слабым, офицер, — говорит он. — Если бы не ваша птица… Долго же мы вас искали… Где произошла авария?

Я киваю на соседнюю горную цепь.

— Вдребезги. Еле очухался. Ничего, уже все в прошлом.

— А кто это вас? — помявшись, спрашивает он про мое разбитое лицо.

— Это за дело. Я украл у них солнце.

Понимая, что я шучу, он вежливо смеется.

— Вперед?

— Только заберем мое солнце, — отвечаю я.

Модуль делает над плато круг и подлетает к Короне.

Я бегу по тропинке вверх. Я тороплюсь, как никогда в жизни. Вон она сидит на теплом камне, моя звездочка, моя милая, цветочек, распустившийся весной в горах…

— У тебя зеленые уши! — с радостным удивлением кричит она и болтает в воздухе забинтованными ногами.

На мне зеленые наушники.

— Да! — кричу я, протягивая к ней руки. — До самой земли…

Анахайм смотрел, как Скальд приходит в себя.

— Ну, вам понравилось? Почему молчите?

— А о чем я должен говорить? — Скальд чувствовал себя так, будто пробежал несколько километров.

— Например, о том, что нормальные родители не отдают своих детей в приют.

— Вы, кажется, тоже сирота?

— Что там Шарлотта про меня наболтала? Младенец из космоса… Вы что, всерьез поверили в эту чепуху? В отличие от вас я знаю, кто мой отец.

— Намекаете на что-то мистическое? — заинтересованно спросил Скальд.

— Да что вы. Все достаточно обыденно и неинтересно.

— А как вы относитесь к тому, что открылось мне сейчас?..

— Никак. Это ваши проблемы. Это ведь вы ищете своих родителей, а не я.

Скальд зорко следил за своим собеседником, пытаясь прочесть на его лице нечто большее, чем просто равнодушие.

— Знаете, что я думаю? — вдруг сказал он. — Вы не знаете того, что я увидел.

— Я? Ясновидящий?

— Ага.

— Почему вы так решили?

— Мне понятен ваш психологический тип. Вы не преминули бы обсудить со мной все три истории, пытаясь оказать на меня давление. Но вы молчите. Стало быть, вы не знаете, о чем идет речь. Вы не всесильны. Ваше «ясновидение», как вы его называете, то, что позволяет вам проникать в людские тайны, не имеет отношения к тому, что вы сейчас проделали со мной.

Взгляд у Анахайма стал неприятным, лицо преобразилось — как у хорошего актера — мгновенно и без внешне прилагаемых усилий. Только что он мило улыбался, прищурив серые глаза, и вот уже перед Скальдом сидит жесткий и эгоистичный человек, привыкший внушать страх.

— Вы передали мне ощущения других людей и, полагаю, взамен этого сейчас что-то потребуете от меня, — продолжал Скальд.

— Выходите из игры. Вы в ней лишний, — отрезал Анахайм.

Скальд усмехнулся:

— Почему это? Вы ознакомились с моим досье?

— Мы стоим друг друга. И надеюсь, что мы друг друга поймем.

— Отдайте Селон, и наши дороги разойдутся.

Анахайм тихо засмеялся.

— Вообще я удивляюсь, господин Икс, как вы до сих пор умудрились остаться в живых. Я действительно прочитал несколько раскрытых вами дел. Поражен, без всякого преувеличения. Вы, наверное, иногда не отдаете себе отчет в том, как близки к смерти. Взять хотя бы расследование в компании «Сталь и кораллы». Как вы вообще могли туда сунуться? На дурачка вы не похожи…

— Сказать честно? Мне понравилось название — сталь да еще и кораллы. Звучит так интригующе, романтично…

Лицо у Анахайма дрогнуло.

— Смелые люди вызывают у меня интерес, — сказал он. — Но не советую бросать мне вызов.

— А это уж позвольте решать мне. Конечно, поскольку вы аморальны, вы всегда можете устранить меня. Или моих друзей. Но это будет означать, что вы страшно струсили, Анахайм. И то, что мы слишком близко подошли к разгадке вашей тайны.

— Вам это не удастся.

— Я разгадаю вас, — спокойно сказал Скальд. — Мне кажется, я уже понимаю, каким образом вы передали мне эти три истории.

— Неужели? — В голосе Анахайма впервые прозвучали настороженные нотки.

— А чего вы ожидали? Тем более что этот способ уже давно известен. Я слышал о нем, но сам столкнулся впервые — только что, благодаря вам. Им пользуются и колдуны — не все, правда, а только избранные, в изолированных от цивилизации племенах, — и спецслужбы, когда хотят провести этническую идентификацию попавшего им в руки чужого агента. Чтобы установить личность человека, активизируют его генную память. Тогда современное, глубоко законспирированное сознание вытесняется сознанием — или сознаниями — его предшественников. Шпион начинает говорить на родном языке. Чего проще тогда вычислить его планету? О, какие коллизии тут могут развернуться… Но это большой риск — люди с неустойчивой психической организацией в результате таких манипуляций могут вообще лишиться памяти. Слава Богу, со мной этого не произошло…

Лицо у Анахайма стало злым.

— Как печально, Скальд, что вы идете на поводу своих заблуждений.

— Черт возьми! Так вы хотите оспорить?

— Я передал вам ощущения этих людей простым, чисто символическим, прикосновением руки.

— Символическим? От которого на моей руке остался след? — Скальд показал крошечную точку на своей правой ладони. — Это след от инъекции, которую вы мне поставили, пожав руку. Вы ввели мне какой-то препарат, стимулирующий мою генную память.

— Вы не могли бы прикоснуться ко мне снова? — процедил Анахайм.

На губах Скальда заиграла улыбка.

— Надеюсь, вы не введете мне яд? — простодушно заметил он и привстал, протягивая Анахайму руку.

Тот протянул свою, но рука Скальда схватила пустоту. Анахайм сидел напротив, но не имел своей телесной оболочки…

— Я же не дурак, чтобы тащиться сюда из другого сектора, — с усмешкой сказал он.

Скальд покачал головой.

— Вы были здесь, Анахайм. Вы и сейчас здесь, где-нибудь в этом здании. Когда я вошел в транс, вы встали и ушли, решив продолжить разговор со мной голографическим способом, на безопасном расстоянии, — мало ли, как поведет себя человек в измененном состоянии сознания… Вдруг мне захочется дать волю эмоциям и откусить вам ухо?

— Значит, вы убеждены, что я не знаю об увиденном вами? — Голос у Анахайма стал внезапно усталым и равнодушным — словно разговор ему надоел.

— Убежден.

— Забавным был тот тип, который хотел только брать от женщины, ничего не давая взамен, а потом страдал, удивлялся, что больше никто его не любит. Это я про варежки.

— Я понял…

— Ну, — фыркнул Анахайм, — пошелестит своими бумажками и утешится в конце концов. Для таких деньги — лучшее лекарство.

— От любви?

— Ото всего.

— Вы рассуждаете как поэт, — с иронией сказал Скальд.

— А вам я кажусь монстром? Просто я давно уже понял, господин Икс, что есть, есть вещи, которые нельзя купить.

— Вы произносите это с какой-то радостью. Или мне показалось?

— Не показалось. Если бы я мог купить все, что ни пожелал, моя жизнь потеряла бы всякий смысл.

Скальд кивнул:

— Вполне вписывается в ваш жадный до развлечений стиль жизни.

— Видите, мы с вами уже приходим к взаимопониманию. Вторая история практически не интересна — человеческая природа надоедливо однообразна. Героями восхищаются, но не все рвутся стать ими. Многие, ох, многие хотят отжить свою жизнь без всяких там хлопот и риска, не так ли? Это я про ту добровольческую армию, благородный десант на чужую планету, подвергающуюся подлым атакам нехороших зеленых человечков.

— Вы не могли бы воздержаться от подобных комментариев, Анахайм?

— Понимаю. Хотим объять своей любовью весь мир… А история номер три… Мило. Но перспективы туманны. Что с ними будет потом, когда дочь вождя окажется в чужой обстановке? Представьте: они прилетают к нему домой, а там у него семья, куча детей. Почему вы так уверены в порядочности этого человека? Любовь не вечна, вы могли оказаться обузой, Скальд, и тогда ваши папа с мамой сплавили вас в приют. А?

Скальд схватил со столика прозрачный кувшин с напитком и запустил в голограмму. Пролетев сквозь нее, небьющийся кувшин упал на пол. Анахайм засмеялся и беззлобно предупредил:

— Не стойте у меня на пути! — Его изображение растаяло в воздухе.

Скальд задумчиво смотрел на кувшин, сверкающий в лучах ламп. Потом встал, поднял и поставил его перед собой на столик. Лоб его покрылся капельками пота, он напряженно размышлял. Что-то очень важное неуловимо ускользало — как сон, который сразу забывается, если, открыв глаза, не расскажешь его кому-нибудь… Скальд вдруг увидел свое лицо, такое расслабленное, немного даже не похожее, чужое — как зыбкое отражение в этом кувшине… Шевелящиеся губы…

Он вскочил, оглядывая высокие прозрачные стены купола с вертикальными полосами цветущих лиан, сквозь которые проглядывало неяркое осеннее солнце.

— Я сам рассказал вам это, Анахайм! Я видел это и рассказывал! — закричал он. И тихо, с досадой, добавил: — Вот болтун…

6

— Время еще раз подтвердило выводы ученых о том, что окончательно победить некоторые инфекции практически невозможно, они способны затаиться в ожидании удобного случая — на сто, триста, тысячу лет — и возвращаются из глубокой древности, чтобы коварно нанести удар, — говорил диктор. — Специальной комиссией Галактического совета закончено изучение причин таинственной пандемии на шести аграрных планетах созвездия Танцующих, в пятьсот двадцатом районе первого сектора…

— Господи, это совсем рядом с нами, — ужаснулась Ронда.

— Согласно заключению комиссии, разносчиком инфекционного заболевания с симптомами скоротечного воспаления легких, унесшего жизни четырнадцати миллионов человек, стала обычная полевая мышь. — На экране мелькали соответствующие кадры. — В районе возникла экологическая ситуация, особенно благоприятная для размножения мышей, которые приютили у себя сува-вирус — давно существующий в природе и до последнего времени прячущийся в ограниченной зоне. Район закрыт для посещений — литера А.

— Ронда, детка, давай выключим эти дурные вести, — предложила Зира. — Нам есть что обсудить.

— Вы виделись с ним, Скальд? — спросил Ион.

— Замечательная была встреча. Он хотел произвести на меня впечатление. И можно сказать, это ему удалось. — Скальд вкратце пересказал случившееся с ним. — Думаю, Анахайм теперь все время будет сбивать нас с верного пути, подбрасывая ложные идеи, варианты… И при этом с интересом наблюдать за нами: сможем ли мы отличить одно от другого. Не сомневаюсь, здесь появится и гипноз в самых разных видах, и применение голограмм и самый откровенный блеф. Ну, и ясновидение, конечно… Представляете, было всего два дела, которые я не смог раскрыть. Ночью разбуди — я расскажу мельчайшие подробности обоих, а тут он говорит мне, что я не раскрыл дело господина Готтинса с Куала. Два трупа, выставка тюльпанов и Тина… И я ему верю, смущаюсь! Черт возьми…

— А что? — спросил Йюл.

— Не было никакого господина Готтинса в моей жизни. И планеты такой нет — Куал.

— А Тина? — спросила Ронда. Все посмотрели на нее, и она смутилась.

— И Тины тоже не было. Вот жук этот Анахайм… Я было поверил, но почему-то насторожился, сконцентрировался… Даже в глаза ему старался не смотреть.

— Может, все представления Меча Карающего — тоже блеф? — спросил Гиз. — Что, если жертвы обрабатываются заранее? Методом гипноза?

— Нет, к сожалению. Я изучал дела — все выглядит очень достоверным. Сценарий прошений из толпы строится следующим образом: на помост перед огромным возвышением, на котором сидит Меч, выходят местные жители и в микрофон зачитывают свои просьбы. А он рассматривает не все, а только те, которые ему почему-то показались интересными. Подающие прошение Мечу Карающему из толпы отнюдь не производят впечатления купленных организацией котти — плачущий отец убитой девушки… сестра, разыскивающая брата… Конечно, об этом можно судить приблизительно, визуально, так сказать. Общего у них то, что все преступления были совершены давно и людьми, вызывающими в той ситуации сочувствие: мать, защищающая своего ребенка, неосторожное обращение с оружием и прочее. Зная, что представляет из себя господин Анахайм, не будем этому удивляться… Примечательно, что подлиность названных Мечом Карающим преступников не подвергается силами правопорядка сомнению. Не было никаких громких процессов по опровержению обвинения, а ведь часть обвиняемых — очень состоятельные люди. Конечно, можно это списать на то, что все им запуганы, но все настолько логично, выверено, выстроено — не придерешься. В считанные минуты он обрисует все произошедшее так ярко, что зрителям начинает казаться, будто они сами там присутствовали… Мало того, Анахайм называет точное место, где сейчас находится преступник, — здесь, в толпе, на другой улице, на другой планете, или его уже нет в живых… Это просто невероятно… Все можно спланировать, подстроить, организовать — и выступления в том числе. Но самое главное, черт возьми, как он это узнает?! Мне он тоже, на моем личном примере, дал понять, что всесилен. И разве я виделся когда-нибудь прежде с Анахаймом наедине? Рассказывал ему что-нибудь? Да я и сам не знал, кто убил моего друга… Откуда тогда он знает про Питера? Про обстановку в приюте? Про прачку? И ведь он действительно прав — это могла быть она… Голова идет кругом… У нас слишком мало данных… Нужны новые источники, иначе все мои методы ни к черту…

— Помните, Буф говорил вам, что Анахайм привел ему даже те эпизоды, которые он сам уже забыл? — сказал Ион. — Может быть, он стимулировал его генную память и Буф сам рассказал ему обо всех своих промахах, так же, как вы — про эти три истории?

— Я не успел узнать у Баара, но выяснил у Брилли: ее обработали на расстоянии. Руку, как мне, ей не жали. И разговаривал не сам Анахайм, а кто-то из его помощников. Да это и понятно. В одиночку перерыть грязное белье шестидесяти человек, за одну ночь… Это, по-моему, за гранью возможностей даже наместника бога господина Анахайма.

— А если им всем просто внушили, как вам, даже на расстоянии, совершенно абстрактный, дикий, природный, идущий еще из первобытного состояния человека страх? — предположила Зира.

— Баар слишком детально описал мне все свои грешки. Если бы не это, можно было бы отнестись к этой версии серьезно. Нет, все-таки завис парус…

— А были случаи, когда этот Меч Карающий допускал промахи?

— То, что такие случаи есть, греет мне душу. Но их слишком мало. Или информация о них просто не становится достоянием гласности. Был, например, эпизод, когда Мечу поднесли фотографию пропавшего человека, он взял ее в руки и — ничего не смог сказать. Толпа ждала, затаив дыхание, а наш ясновидец вдруг со злостью закричал: «Ты сама знаешь, где он! Ты замешана в этом!» Девушка начала плакать и кричать, что разыскивает брата шесть лет и надеется его найти, но Меч впал в страшное раздражение, и конец представления был скомкан. Самое интересное, что все четыре из обнаруженных мною «проколов» Меча Карающего случились на одной планете, на Лусене. Это довольно большая планета в седьмом секторе. Вы наверняка ее помните, она упоминается во всех справочниках. Высокая вода во время прилива там составляет около ста метров.

— Классно! — восхитилась Лавиния, сидевшая во время всего разговора очень тихо в своем кресле. Она заканчивала вышивать маковый цветок, торопилась и очень нервничала.

— Интересно, с чем связаны эти промахи Меча? — сказал Йюл.

— Ничего не нашел, никаких зацепок. Потому что не знаю, что нужно искать. Еще одна особенность — он видит только прошлое, а между тем остальные ясновидцы могут предвидеть будущее. Что это за странные изъяны дара? Словом, не верю я в эту его способность к ясновидению, хотя в жизни мне доводилось видеть вещи еще более поразительные.

— В словах Анахайма о сверхмогуществе есть смысл, как бы мы ни относились к этому человеку, — возразила Ронда. — Лично мне чудится в этом какая-то мистика. Мы не можем отрицать очевидное.

— Можем, — упрямо сказал Скальд. — Главное — я не признаю элемент чуда. Почему этот удивительный дар находится в руках такого отвратительного, жестокого существа? Дар, который мог бы принести пользу, послужить человечеству? Кто так решил и зачем? Убейте меня, это не может быть промыслом Божьим. Ясновидение — это удел избранных. Разве относится Анахайм к их числу?

— Он так считает, — едко заметил Йюл.

— Уж я бы нашел этим удивительным способностям применение, не сомневайтесь, — горячо произнес Скальд, словно кто-то собирался ему возражать. — Дайте их мне, и я проникну своим взором в самые отдаленные уголки вселенной, успокою тех, кто ждет, когда вернутся пропавшие без вести дорогие им люди, и тех, кто уже отчаялся ждать. Я накажу виновных и успокою страдающих — родителей, потерявших своих детей… родных всех безвинно погибших от чьей-то жестокой руки и не отомщенных, униженных… Я найду пропавшие экспедиции и предотвращу будущие несчастья…

— Зло нельзя искоренить навсегда, — вздохнула Зира. — Как все эти коварные инфекции… Оно может только затаиться в ожидании удобного случая.

— Пусть я не уничтожу его окончательно, но все-таки верю — оно испугается, подлое, прижмет хвост. Пусть затаится на тысячу лет! Даст нам всем передышку…

— Оно вернется снова…

— Но за тысячу лет можно подготовиться к встрече с ним.

— Вы и так делаете это, Скальд. И в этом смысле вы — образчик, идеал, — произнесла Ронда, не глядя на детектива. — Как-то спокойнее жить, зная, что вы есть…

7

— Когда я получила от тебя сообщение, что ты жива, я испытала такое же сильное, ошеломляющее чувство счастья, как в тот день, когда ты родилась… Ты боялась там, на Порт-О-Баске, доченька?

— Да, мама. Но только одного — что я больше никогда вас не увижу — тебя, папу, бабушку… и Гиза… и Йюла… наш дом… Я очень скучала. Почему так бывает? Когда я здесь, мне хочется вырваться отсюда, а когда я оказалась далеко от вас, так щемило сердце…

— Ответ прост, — улыбнулась Ронда. — Ты взрослеешь.

— Разве это связано? По-моему, все должно быть наоборот.

— Круг твоих ценностей становится более определенным. И чем дальше ты будешь уходить от детства, тем более привлекательным оно будет казаться тебе — издалека. Ты очень смелая девочка, независимая, но мы все — и ты тоже — нуждаемся в защите, поддержке, в чьем-то крепком плече, в добром слове, в утешении…

— Когда мы встретились с Йюлом у Фрайталя, он сказал мне: «Я ничем не помог тебе. Давай хотя бы посажу тебя на корабль…»

— А что сказала ты?

— Я сказала ему: «Ты мой учитель. Ты научил меня искусству защищаться, и этим ты спас меня…» Но я чувствовала, что этого недостаточно, что я должна сказать что-то большее. А теперь я знаю. Ты помогла мне понять это, мамочка: я не боялась умереть, не боялась этих чужих людей, потому что все время знала — Йюл придет и отомстит за меня.

— Так и было, милая. Он разделил с нами эту боль и сделал для тебя больше, чем мы все. Я ему очень благодарна…

— Я скажу ему об этом прямо сейчас.

— Да.

— Пойду найду его!

— Да, дочка.

Лавиния вскочила с дивана. Рукоделие скользнуло с ее колен на пол.

— И еще, доченька, — сказала Ронда. — Сделай мне приятное, убери эти свои иголки с нитками в корзинку и задвинь подальше под диван.

Лавиния раскрыла рот.

— Ты правда этого хочешь, мамочка? — Ронда с улыбкой кивнула. — Ур-ра-а!

Проводив девочку взглядом, Ронда взяла в руки телефон и набрала номер.

— Скальд? Нам нужно встретиться. Да… прямо сейчас… Это важно, для меня… Спасибо. В аквапарке. Нет, не там, где акулы! Пятый квадрат. Хорошо. — Она судорожно сжала в руках крошечную трубку телефона.

Пятый квадрат традиционно был безлюден. Ронда специально выбрала его, чтобы ее разговору со Скальдом никто не помешал.

Детектив ждал ее, лежа раздетым в шезлонге. Огромный бассейн аквапарка — с водяными горками, бурлящими потоками, имитирующими горные речки, с тихими заводями, песчаными и пустынными берегами — раскинулся на нескольких квадратных километрах. Осень была не властна над этим рукотворным летом, и тысячи посетителей могли оценить это в полной мере, наслаждаясь свежим морским ветром и мягким солнцем аквапарка отеля «Отдохни».

Ронда издалека быстрым взглядом окинула загорелое стройное тело Скальда и завернула в кабинку для переодевания. Когда она появилась перед детективом в белоснежном открытом купальнике, он восхищенно улыбнулся:

— Богиня, рожденная морем… Пеной морской. Так правильнее. По определению древних.

— Вы это говорите каждой красивой женщине? — сказала Ронда, устраиваясь на соседнем шезлонге.

— У меня богатый словарный запас, будьте спокойны, — улыбнулся Скальд. — Этот комплимент я сказал впервые.

— Значит, каждая красивая женщина получает от вас комплимент?

— Красота не показатель. Бывает так: женщина очень красива, у нее идеальные пропорции, прекрасные волосы, дивные глаза — как говорится, больше нечего желать. Но природа забыла вдохнуть в это чудо самую малость, какую-то искру — может быть, глазам не хватает немного доброты, а улыбке — беззащитности… Или к смеху нужно добавить что-то волнующее, манящее… И сразу понимаешь: что-то не то… — Скальд встрепенулся. — Но на вас, госпожа Регенгуж, природа не отдохнула. Помимо красоты, у вас есть самое главное, то, что делает любую женщину — красивую и не очень — желанной.

— Что же? — быстро спросила Ронда.

— Обаяние. Пойдемте купаться!

…Скальд оказался отличным пловцом, Ронда ничуть ему не уступала. Они плавали наперегонки, но плыли всегда бок о бок, и дыхание у Ронды оставалось по-прежнему ровным.

— Сдаюсь, — наконец решительно объявил Скальд. — Силы покидают меня…

— Позор, — резюмировала Ронда, выбираясь вслед за ним на бортик бассейна.

— Конечно, — сварливо отозвался Скальд, — если бы у меня был такой шикарный бассейн и я плавал бы в нем каждый день, как некоторые…

Женщина не ответила, но ее лицо вдруг стало печальным. Они снова уселись в шезлонги в полутень, образуемую яркими тентами.

— Вы когда-нибудь совершали ошибки, Скальд?

— К сожалению…

— А у ваших ошибок бывали трагические последствия? — Ронда смотрела прямо перед собой.

— Об этом не хочется ни вспоминать, ни говорить…

— Не хочется. Но это не дает спокойно жить. Давно пора забыть, но не можешь.

— А вы с кем-нибудь говорили об этом?.. — осторожно спросил Скальд.

— И так все знают… И муж, и Зира… Только никто не может мне помочь… Я хочу рассказать вам.

— Я слушаю.

— У Иона был отец, Риссер. Вы видели его фотографию в комнате Зиры. — Скальд вспомнил лицо дружелюбно улыбающегося светловолосого мужчины с карими глазами. — Более суетливого и никчемного человека я не встречала в своей жизни. Я не понимала Зиру, не понимала, как можно выносить этого глупого, недалекого болтунишку. Простите, Скальд, просто если бы вы его видели… Он лез в каждую дырку, вмешивался во все, что происходило вокруг, ему до всего было дело! Мы шагу не могли ступить без его комментариев. Господи, как он отравлял нам всем жизнь… И еще он страшно любил шутить. Шутки были одна дебильнее другой. То начинает с утра кричать петухом — в три, потом в четыре часа… потом в пять… будит нас таким оригинальным способом… То встанешь утром, а в шкафах нет одежды — абсолютно ничего! Ни одного носка, ни платья, ни брюк, и отключены все средства связи в доме… А Риссер уехал на рыбалку! Ты опаздываешь на деловую встречу, нервничаешь, плачешь и с ужасом понимаешь, что в свое оправдание можешь предложить партнерам только этот бред: Риссер пошутил… При этом он требовал, чтобы мы восхищались его изобретательностью, призывал весело посмеяться вместе с ним….

— Его не пробовали лечить?

— Что вы! Зира об этом и слышать не хотела. Она очень великодушный человек и относилась к его выходкам как к детским проказам.

— А Ион?

— Ненавидел всеми фибрами своей души.

— Это же надо было так достать…

— Однажды вечером Риссер переоделся в костюм гангстера, взял в руки большущий пистолет, игрушечный, конечно, отключил в поместье систему охраны и полез на купол.

— Зачем?

— Очередной приступ вдохновения. Поджидал жену с работы — хотел порадовать, поднять ей настроение… Гизу было два годика… я очень боялась, что он испугается, увидев это чучело… Я пошла к соседям и вызвала патруль, сказала, что к нам проник грабитель. Они страшно удивились, примчались… Риссера окружили и потребовали, чтобы он бросил оружие, сдался. А он смеялся, размахивал своей дурацкой пушкой и кричал, что живым не сдастся, целился в них…

— Они его застрелили, — сказал Скальд.

Ронда плакала.

— Теперь он снится мне каждую ночь… Всю последнюю неделю я схожу с ума…

— Это была трагическая случайность, Ронда.

— Я должна была предупредить патруль, что это наше семейное дело… Но я стояла и с какой-то злой радостью наблюдала, как разворачиваются события… Я хотела, чтобы его наказали, понимаете?

— Надо забыть.

— Но я не могу!

— Сможете, — твердо сказал Скальд. — Сходите к врачу.

— Вы думаете, это подействует?

— Конечно. Вытрите слезы, тут не о чем плакать. Ваше раскаяние уже искупило эту вину. В том, что произошло, больше виноват господин Риссер. Это обязательно должно было закончиться чем-нибудь неприятным, — Он протянул ей стаканчик с соком. — Выпейте. И забудьте.

— Другая моя беда еще тяжелее… Скальд, — выговорила Ронда, борясь с нежеланием говорить и не имея сил сопротивляться.

— Как, еще одна беда?..

— Мне плохо, Скальд… Зачем так бывает? Ты слушаешь чужого, практически незнакомого тебе человека и в один прекрасный день вдруг обнаруживаешь, что он стал тебе дороже всех на свете, что ради него ты готова пожертвовать всем… — Скальд с растущей тревогой смотрел на Ронду. Лицо у нее раскраснелось, в глазах стояли слезы. — Я больше не могу молчать, Скальд… Я должна вам это сказать… Я люблю вас… люблю…

Стаканчик выпал у Скальда из рук. Они оба смотрели, как песок впитывает разлившийся сок, и боялись поднять друг на друга глаза.

— Теперь вы знаете… И что мне с этим делать? — Ронда горько усмехнулась. — Сходить к врачу? Не молчите.

— Я… я не хочу вас обидеть, Ронда… Я очень уважаю вашу семью…

— Ты любишь другую? — прошептала женщина.

— Да, наверное…

— Наверное?.. Значит, для меня еще не все потеряно?

— Я так не сказал… Вернее, я не так сказал…

— Что ты мямлишь? — с досадой произнесла Ронда и поднялась. — Кажется, Ион пригласил тебя к ужину? Увидимся вечером…

Роскошные красавицы Зиры вели себя как-то беспокойно — вырывались из рук, не давали себя расчесывать, мяукали. И кругами ходили вокруг шкафа.

— Ты видишь, Гладстон? — вопрошала Зира. — Эта погода нервирует не только меня.

Механический пес невозмутимо помогал Зире расчесывать всех четырех кошек, придавливая их поочередно лапой к дивану, на котором производилась ежедневная процедура.

— Да что там такое, валерьянкой намазано? — раздраженно сказала Зира и решительно направилась к шкафу.

Она открыла дверцу, и наружу вывалился здоровенный черный гладкошерстный кот: одно ухо отсутствует, второе в какой-то уличной драке разорвано пополам, огромные зеленые глаза сверкают лихорадочным огнем. Выгнув спину, кот нервно и хищно потянулся сильным жилистым телом, несущим на себе многочисленные свидетельства кошачьих баталий, и, глядя на онемевшую Зиру, издал горловой звук, напоминающий скрип старой ольхи на ветру. Появление кота было встречено кошками бурным изъявлением восторга — они бесстыдно забегали вокруг, издавая призывное мяуканье.

Зира устремила на пришельца дрожащий палец и трагическим голосом воскликнула:

— Немедленно удалить семенники!

— Поздно, — кратко ответствовал Гладстон. — Он здесь уже с утра.

— Ну знаешь! А еще друг человека! Мог бы предупредить об этих… оргиях…

— Даже кошки имеют право на счастье.

— Это что — счастье?!

— Конечно. Это — кошачье счастье.

— Он похож на преступника, Гладстон, — жалобно сказала Зира. — Посмотри, какая у него бандитская рожа… Ну кто от него может родиться?!

На ужин собрались все. Чтобы избавить от лишних хлопот Ронду, ужинали не в гостиной, а в кухне. Хозяйка была молчалива и подавала блюда, ни на кого не глядя. Ион несколько раз обращался к ней — она рассеянно отвечала. Скальд немного опоздал. Его усадили напротив Ронды, и разговор вновь пошел о том, что в последние два месяца волновало всех больше всего.

— Допустим, он в самом деле чужой, которого внедрили в человеческую цивилизацию. Сразу возникает вопрос: зачем? Чтобы осуществлять контроль за человечеством? Религиозная организация котти как раз и выполняет эту функцию: люди погрязли в грехах… накажем… Меч Карающий… Но почему тогда это только один человек? Логичнее было бы заполонить всю человеческую вселенную сверхсуществами. Но Анахайм один…

— Скальд, а кто сказал, что он один? — возразил Ион.

— Вот. И этого мы не знаем — один ли он или их несколько… А сам он нам не доложит об этом.

Лавиния прыснула:

— А если сказать волшебное слово?

— Детка, ты ешь уже третье мороженое, — заметила Зира.

— Он ведет себя так, будто его сверхзадача — как можно более приятно прожить свою жизнь, похожую на бесконечную цепь развлечений. Чужой, залетевший сюда развлекаться?

Гиз вдохновенно проговорил:

— Есть идея. Его заслали к нам, создали ему стартовые условия, чтобы он получал все эти удовольствия и экстраполировал, транслировал их на свою цивилизацию. А они там, миллиарды чужаков, улавливают его эмоции и тащатся. Им и не нужен многочисленный десант, потому что их технократические возможности за гранью нашего разумения.

— Забавно. И вдруг этот резидент однажды проиграл в карты самое дорогое, что у него есть, — планету Селон?

— Отрицательные эмоции всегда входили в набор сильнодействующих психотропных средств. Зачем иначе создана целая индустрия триллеров? Они ему — и, стало быть, себе самим — разрешают пощекотать нервы! Они там все вздрогнули от ужаса, получили клевую встряску…

— Почему тогда он так опасается, что Селон будет у него отобран? А то, что Анахайм нервничает, очевидно. Иначе он не предлагал бы Иону отступные в виде лже-Селона. Мне кажется, чужой не стал бы себя так вести. Анахайм скорее выглядит как пресытившийся удовольствиями человек, которому все очень легко далось в жизни. Он ищет новых ощущений, потому и возится с нами, затеяв эту игру. Чужой при такой угрозе своему благополучию — а что для него еще может означать Селон? — чужой просто поубивал бы нас всех. Впрочем, возможно, у нас все еще впереди…

— Слушайте, это круто, — с удвоенным воодушевлением произнес Гиз. — Если он чужой, значит, и выглядит как-то по-особенному. Вдруг у него жабры на спине? Четыре глаза? Желе вместо туловища? Что если его пощупать… незаметно?..

— Тебе и поручим его щупать, — сказал Йюл. — Немедленно отправляйся.

— Зачем — мне? Можно послать Гладстона. Или просто его спросить… Он всегда все знает. Кстати, где он?

— Охраняет моих девочек, — сказала Зира.

— От кого?

— От чужого! — Заметив, что у всех вытянулись лица, Зира смущенно добавила: — Какой-то котяра пробрался в дом… Мы с Гладстоном его наладили отсюда, но теперь держим оборону — вдруг снова?.. Чего смеетесь?! Да ну вас…

Когда смех утих, Скальд неожиданно встал и произнес тост:

— Я хочу поднять этот бокал, Ион, за вашу семью. За ваших прекрасных детей, замечательную маму и настоящего, верного друга — господина Йюла. Конечно, и за вас самого, такого энергичного, надежного, а главное — за обаятельную хозяйку, поддерживающую здесь уют и спокойствие… За счастье, которое царит в этом доме!

Все вздрогнули, потому что Ронда швырнула на пол свой хрупкий бокал.

— На счастье! — звенящим голосом крикнула она и неестественно весело рассмеялась…

Ночь была уже поздняя, но в спальню кто-то тихонько постучал. Зира встала и отперла дверь. На пороге стоял Ион в сопровождении механического пса.

— Что случилось, сынок? — встревожилась Зира. — На тебе просто лица нет.

Ион хмуро взглянул на нее.

— Сядь, мама. Гладстон, повтори, пожалуйста.

Пес, не раскрывая рта, отчетливо произнес:

— Господин Ион Хадис Регенгуж-ди-Монсараш. Согласно генетическому анализу, мать — госпожа Зира Эвора Регенгуж-ди-Монсараш. Отец, — Зира побледнела, — господин Остин Робер Анахайм.

— Мама, — мрачно сказал Ион, — почему я узнаю об этом… от собаки?

 

Глава пятая

Селон

1

— Сейчас увидите, господин Анахайм. Уже четвертый раз за эту неделю.

— А вам жалко.

— Это опасно! Этого никто не делает. Нам пришлось даже собирать срочное совещание, чтобы квалифицировать это нарушение.

— А кто вообще разрешил вам его квалифицировать? Я внес номер этого модуля в свой список!

Офицер патрульной службы, с которым Анахайм сидел в модуле, висящем над водопадом, вытер со лба пот, но к его счастью на экране перед ними появился одноместный ярко-красный модуль.

— Вот нарушитель, господин Анахайм, — почтительно произнес патрульный.

Модуль завис чуть ниже и не обращал внимания на присутствие патруля. Внизу под ним ревела река, устремляясь к внезапно обрывающейся ступени на поверхности земли и образуя гигантский водопад, при виде которого захватывало дух. Огромное облако водяной пыли висело в воздухе, заслоняя обзор, но там, внизу, каскады воды со страшным грохотом обрушивались вниз, увлекали за собой и молотили в страшной круговерти глыбы, оторванные от скал. Модуль сделал в воздухе несколько пируэтов, завис сбоку от водопада, и вдруг, ринувшись в клокочущую бездну, пропал, поглощенный неукротимым потоком.

Анахайм вжался в кресло и на мгновение прикрыл глаза. Патрульный рванул с места, направив свой желтый модуль вдоль уступа водопада.

— В который раз это вижу! — орал патрульный, пытаясь перекричать рев воды. — И все равно внутри все трясется! Там падают обломки скал весом в десятки тонн! Как можно там лавировать?!

Преодолев километровую ширину водопада за пятнадцать секунд, красный модуль вынырнул с другой его стороны и снова завис в неподвижности.

— Модуль шестьсот семьдесят семь! — сказал патрульный в микрофон, выйдя на рабочую волну. — Вы оштрафованы на триста кредиток за нарушение правил поведения в зоне природного явления, представляющего опасность для жизни, параграф третий пункта…

— Пожалуй, выпишите еще один штраф, офицер, — перебил его голос из динамика. — Мельчают у вас водопады, что ли? Перестали производить впечатление. — Модуль снова нырнул в облако водяной пыли.

— Скорее, болван! — закричал Анахайм.

Они взлетели вверх, на сто метров над водопадом, и подоспели вовремя, чтобы увидеть, как нарушитель правопорядка выскочил у противоположной стороны обрывающегося в бездну потока, рванул вверх и растворился в небе.

— Эва! — прошептал Анахайм, проводив его тяжелым потрясенным взглядом.

— Ну, бабка, дает. — Патрульный покачал головой.

— Закрой рот, — процедил Анахайм.

— Я люблю свою мать. Благодаря ей я стал тем, что я есть. Нет, она не тянула меня за уши. Просто я всегда знал, каким она хотела бы меня видеть. Она ждала. И вот теперь, когда, казалось, все наладилось, между нами опять возникло непонимание…

— Все преодолимо, Ион.

— Проклятие! Этот человек сводит меня с ума! Он все время подкидывает мне новые проблемы. Меня тошнит от него самого, от этого его Селона и от его выходок…

— Сводить людей с ума — это его профессия. Или хобби. Чему вы удивляетесь?

— Ронда ушла от меня, Скальд… Она оставила записку, что должна побыть в одиночестве…

Ион без конца курил свои сигары, рассеянно стряхивая пепел то в горшок с цветами, то в свернутый из бумаги пакетик, хотя перед ним на столике стояла пепельница.

— Она действительно была угнетена, — смущенно проговорил Скальд. — Но вы должны набраться терпения и ждать…

Ион поднял голову.

— А чем она была угнетена?

— Историей с господином Риссером.

— Чего?

— Она винит себя в его смерти, хотя прошло столько лет. И возможно, это сильное чувство вины перед семьей привело к ее уходу. Я посоветовал ей обратиться к врачу. Конечно, мало приятного в той истории, но — надо забыть, сказал я ей…

Ион усмехнулся, сломал пальцами сигару, аккуратно сложил ее в горшок с розами и раскурил новую.

— Очень занимательно. И психологически достоверно. Только одна закавыка, Скальд. Риссера застрелили за два года до того, как я познакомился с Рондой. Это соседи вызвали патруль.

— Чтоб я сдох! — после длинной паузы с чувством произнес детектив. — Значит, вы правы, Ион, — Анахайм снова вносит раздор во вражеский лагерь. Теперь мне все понятно…

— Что вам понятно?

Скальд повеселел.

— Что не все так плохо, господин Регенгуж!

— Ну надо же. Вы сейчас в пляс пуститесь.

— Я не умею танцевать. Да, это он! Подождите… А он не мог внушить Зире, что он — тот человек, которого она любила?

— Гладстон, — напомнил Ион.

— Ах, да, у нас слишком материальные доказательства… Где же Зира?

— Мама уже вот-вот будет. Пойти принести валерьянки, что ли?

— Для нее?

— Для себя…

…Зира появилась в кабинете Иона через несколько минут. Она поздоровалась, своей легкой походкой прошла к окну и раздвинула шторы.

— Не выношу полутонов и полутеней, — решительно сказала она и села на диван. — Ну, спрашивайте, Скальд. Начинайте дознание.

Ион поморщился и достал новую сигару.

— Я подумал, что вы оговорились, Зира, когда рассказывали мне про Браззаль, — «У Иона светлые, как у отца, глаза». На фотографии у Риссера глаза темные.

— Все-то вы замечаете…

— Скажите, Анахайм действительно отец Иона?

Зира нервно рассмеялась:

— Ну, о ком? О ком мы с вами говорим? Что мы тут обсуждаем?

— Мы с вами пытаемся понять, кто такой господин Анахайм.

— Тот человек… Это было сорок лет назад…

— Но вы сказали своему сыну, что этот Анахайм — это тот. Да и Гладстон…

— Сказала, — со слезами в голосе согласилась Зира. — Но разве вы не понимаете, что это невозможно?

— Мама, успокойся. Мы знаем, что тебе тяжело, — сказал Ион.

— Тяжело? Мне хочется умереть.

— Мама!

— Скажите, вы заметили в нем какие-либо отличия от того мужчины?

— Этот красивее… Так мне показалось…

— А конкретнее?

— Вроде бы нос немного другой… А может, это память меня подводит.

— Вы как-то обмолвились, что Анахайм не мог быть усыновлен.

— Я думала, что отец Анахайма — это отец Иона… И что Анахайм очень похож на своего отца…

— Понятно. А он оказался усыновленным.

— Да… Но вот в чем дело… Это сводит меня с ума… Он катает в руках обрывок бумаги точно так же, как тот… Такой же поворот головы, мгновенно промелькнувшая жестокость в прежде равнодушных глазах, от которой все цепенеет внутри, — словно он придумал какую-то пакость и рад этому… Я смотрю на него и вижу того самого человека, которого любила много лет назад и которого не могла забыть всю жизнь…

— А как он при той встрече воспринимал вас?

— Сначала пристально изучал меня, глаз не сводил. А потом стал вести себя так, будто он и есть тот самый…

— Были какие-нибудь конкретные детали, что-то очень личное, известное только вам двоим? — деликатно понизив голос, спросил Скальд. Зира печально кивнула. — Почему вы расстались?

— Я ушла сама. Он подавлял меня. Масштаб его личности превышал мой настолько, что казалось, еще немного, и я потеряю себя, совсем… И потом, мне хотелось уйти на самом пике нашей любви. Чтобы запомнилось только самое хорошее, светлое, а не мелкие стычки, ссоры, которыми обычно заканчивается большая любовь.

— И вы потом не жалели?

Зира опустила голову.

— Все равно ничего хорошего из этого не получилось бы.

— Извините, Зира, что я спрашиваю… У него был пупок?

— Да… конечно…

— Вы что-нибудь еще слышали о нем?

— То, что он умер. Об этом было объявлено официально.

— Когда?

— Иону было десять лет.

— Сколько вам сейчас, Ион?

— Сорок.

— Анахайму тридцать… Все сходится. Скажите, Зира, его смерти предшествовали какие-либо события?

— Было объявлено, что он скончался в результате травмы, полученной при катании на лыжах в горах… — Зира все сильнее нервничала.

— Вы были на похоронах? — тихо спросил Скальд. — Зира?.. — Женщина кивнула и закрыла лицо руками. Ион подсел к матери и крепко обнял ее за хрупкие плечи. — Вы видели его? Это был он?

— Хадис! — не выдержав тяжести воспоминаний, горько заплакала Зира. — Хадис…

В ее голосе было такое отчаяние, словно она потеряла дорогого ей человека только сейчас…

— Гладстон, мне это уже надоело — к тебе все липнет.

— Не все, а только металлы.

— Я не могу вынести из дома все металлические предметы!

В комнате повисло молчание — Гладстон прислушивался к себе.

— Я предупреждаю тебя, юноша, моей мощности не хватает, — заявил он после некоторого раздумья.

— Для чего?

— Для саморазвития. Мне нужны еще компоненты.

— Послушай, друг любезный, только что, на прошлой неделе, я восполнил недостающую тебе интимную часть твоего… э-э… туловища.

— Речь идет о хвосте?

— А о чем еще? Я залез в долги ради твоего хвоста, без которого вполне можно было бы прожить. Тебе известно, что некоторым собакам их вообще отрубают? А ты опять канючишь. Что тебе нужно, Гладстон?

Механический пес немедленно выплюнул на пол крошечный диск. Гиз вставил его в свой компьютер, просмотрел список деталей и их стоимость и свирепо взглянул на пса. Тот загрохотал хвостом по полу. Гиз снова лег на диван и отгородился книжкой.

— Гиз хороший юноша, — напрасно прождав минуту, произнес Гладстон своим глуховатым голосом. — Я люблю тебя, юноша.

— Придумай что-нибудь новенькое.

— Я не могу — мне не хватает мощности.

— Гладстон, ты безумен и хочешь свести с ума меня.

— Почему?

— Потому что только сумасшедшие не могут адекватно оценивать действительность и свои возможности. Что ты там нацарапал? Семьсот тысяч кредиток? Рехнулся?

— Это мой прожиточный минимум на ближайшие семь месяцев саморазвития, — твердо сказал пес. — И ни кредиткой меньше.

— Да ты… да я… Что… Чтоб я…

— Ты заболел? — озабоченно произнес Гладстон, смешно тараща глаза. — Попробуй дышать глубже. Дай-ка я тебя протестирую… Нет, у меня не хватает мощности!

— Да куда она вся подевалась, твоя мощность?! — вновь обретя способность говорить членораздельно, завопил Гиз.

— Она сейчас в активе! Задействована! Пошел процесс саморазвития, и я не могу его останавливать! Можешь ты это понять, юноша?!

— Я всю жизнь копил на тебя! От себя отрывал, от сладостей, от отдыха! Никто даже не знает, что ради тебя я уговорил банк выдать две трети денег, подаренных мне бабушкой к совершеннолетию, а до него, между прочим, еще целый месяц! Если обнаружится это нарушение, банк ждут большие неприятности! Твой первый хвост, который сейчас бегает неизвестно где, стоит целое состояние, а я купил еще один — чтобы тебе было чем колотить по полу! И все мало!

— Породистые псы стоят дорого, — гордо заметил Гладстон.

— Если это твое саморазвитие заразно, то оно, как любая зараза, может пойти гулять по дому, так, глядишь, и Хвостик тоже начнет предъявлять мне претензии и счета!

— Не исключено, — глубокомысленно проронил Гладстон.

— Так, все. Окончен разговор. — Гиз углубился в чтение.

Через минуту раздалось тонкое жужжание. Пес лежал, закрыв глаза, внутри у него что-то тикало и стучало.

— Что такое? — не подавая вида, что встревожен, спросил Гиз.

— Это сигнал, что процесс скоро будет остановлен… Моя личность не может развиваться в силу внешних причин, вызванных отсутствием необходимых компонентов. Это все равно, что человека лишить пищи, — умирающим голосом сообщил Гладстон.

— Перестань тикать, бомба замедленного действия! — в сердцах произнес Гиз. — Ты шантажист и вымогатель. Где я должен взять столько денег?!

— Существует несколько путей, — оживился Гладстон. Внутри у него все успокоилось. — Перечисляю: можно украсть.

— Ага, прямо сейчас пойду.

Пес помолчал, тщательно анализируя интонационный рисунок фразы, и, решив, что ответ все-таки отрицательный, предложил:

— Можно что-нибудь продать.

— Наш дом, например.

Снова напряженно обдумав полученный ответ, Гладстон вздохнул.

— Можно заложить какую-нибудь ценную вещь. Что у нас самое ценное в доме?

— Ты.

Пес закрякал, что являлось звуковым выражением его смеха.

— Благодарю за комплимент…

— Никакой это не комплимент. Ты стоишь, — Гиз понизил голос, — шесть миллионов кредиток. Только никому не говори.

— Меня нельзя заложить, ведь тогда я не смогу находиться рядом с тобой.

— Слушай, я что-то увлекся, ты меня разжалобил, уболтал, а о том не думаем, как заложенную вещь выкупать будем.

— Эти инвестиции не пропадут даром. Они окупятся сторицей. Я принесу нашей семье неоспоримую пользу.

— Что-то не очень верится.

— А история с хорном? — обиделся Гладстон. — И не уходи в сторону. Что после меня самое ценное в доме?

— Наверное, бабушкина Валька…

— Кошка по имени Валькирия?

— Она.

— Не надо так шутить. Это органика.

— А по-твоему, органика не может столько стоить? Валькирия — «Самое грациозное существо во вселенной». Конкурс такой проводили, вполне официальный. Бабушке предлагали за нее миллион. Но она отказалась.

— Продать мы ее не сможем?

— Нет, конечно. Это бабушкина собственность. Бабушка от нее без ума.

— Как эти бабушки привязчивы к животным! А эмбрионы кого-нибудь могут заинтересовать?

— Ка… какие эмбрионы?..

— У Валькирии четыре эмбриона: три особи мужского пола и одна — женского. Я их наблюдаю. Все здоровы и жизнеспособны. Что ты так смотришь? Помнишь того кота?

…В первой же фирме по торговле животными, куда обратился Гиз, открыв справочную систему компьютера, в его предложение вцепились мертвой хваткой. Правда, стойко стояли на размере аванса только в половину необходимой для саморазвития Гладстона суммы, поскольку Гиз оговаривал право Валькирии находиться у себя дома, а не под присмотром ветеринаров фирмы. Но пес требовал, чтобы Гиз обязательно согласился.

На запрос об отце будущего помета Гладстон уверенно выдал не только фото кота, но и все необходимые его характеристики. Сверив эти данные со своей картотекой, фирма без промедления перечислила деньги на счет Гиза. Ошеломленный стремительностью свершения сделки, Гиз сделал встречный запрос.

— Так, посмотрим, кого мы должны благодарить за эту кучу денег, — пробормотал он, просматривая текст договора.

В графе «Хозяин животного» значилось имя Анахайма.

Скальд с Ионом сидели на кухне допоздна и пили кофе с ликером.

— Что мы имеем, Ион? В свете обнаружившихся фактов появляется новый мотив: Анахайм — клон. Необычный клон — с сознанием того человека, вашего отца. Короче, ваш продублированный отец.

— Я все думаю, Скальд, — какого черта я поперся на этот Чиль-Панс?..

— Вы жалеете?

— Тысячу раз. Мы жили спокойно, без всяких забот…

— Сколько раз я слышал от разных людей эти слова. Но в этом мире все взаимосвязано. Я верю в судьбу, Ион. Если не на Чиль-Пансе, то на Лусене, или на Вансее, или еще где, но вы обязательно встретились бы с этим странным господином. Понимаете ли вы, насколько теперь усложняется наша задача?

— Вы детектив, вам и голову ломать.

— Боится ли Анахайм смерти, Ион?

— На Порт-О-Баске он струхнул не на шутку…

— Он струхнул, и это значит, что его жизнь конечна — будь он человеком или чужим, клоном человека или клоном чужого, будь он хоть чертом лысым. Он в принципе смертен! Но в течение последних сорока лет — можно так выразиться? — он изменился, но только в лучшую сторону, стал еще красивее. У нас есть достоверное свидетельство из первых уст, что он был усыновлен. Стоп. Вот если бы обнаружились фотографии младенца… Чтобы мы исключили возможность подмены одного человека другим.

— Зачем она нужна, эта подмена?

— Да не знаю я. Так, говорю, что в голову придет. Да и какое это имеет значение, раз Зира его опознала… Младенец рос, рос и вырос в ясновидца.

— А как он оказался в «Мече Карающем»? Интересно, у них есть объяснение его феномена ясновидения?

— А как же. После своей смерти Меч Карающий обязательно воплощается в какого-нибудь человека, который однажды сам осознает свои нестандартные возможности и понимает, куда он должен прийти.

— Зомби какой-то… Может, это андроид?

— Не смешите, Ион. Мы по семь раз на дню проходим идентификацию личности. Его обязательно зацепили бы. Рядовому патрульному просто вменяется в обязанность уничтожить андроида на месте, без всякого разбирательства. За последние шестьдесят восемь лет в галактике не зафиксировано ни одного случая обнаружения андроида. Другое дело, если это клон.

— Я говорю не думая… Разве у андроидов могут быть дети?

— Не забыть спросить у Зиры, какое имя он носил тогда…

— Я спросил, — хмуро сказал Ион.

— И?..

— Вы и сам можете догадаться…

— Так. По крайней мере одно имя я назвать могу. Хадис?

— Горячо. Нет ничего проще закончить.

— Неужели у него была та же фамилия? Да ладно вам, чего вы хмуритесь? Зира очень любила его…

— Но зачем фамилию менять?! Ведь они не поженились!

— В нашем случае это ничего не решает. Итак, Хадис Регенгуж-ди-Монсараш?..

— Хадис Ион Регенгуж-ди-Монсараш.

— Вот так… — Скальд даже растерялся.

— Да. Черт, я сам удивился, как он похож на меня, а оказалось, что это я на него… Как сказал Гладстон, ошибки быть не может, даже в мелочах все сходится, в частности, налицо полное антропометрическое сходство… Что уж про геном говорить? Сын чужого, — Ион скривился. — Я теперь все время к себе прислушиваюсь. Пощупайте, Скальд, если нетрудно, — у меня на спине жабры не появились?.. — Скальд хмыкнул. — Я всегда чувствовал невероятную отчужденность от Риссера. Это был совершенно посторонний человек, который жил своей жизнью. Ну зато теперь, слава богу, нашелся родитель. Риссер по сравнению с ним просто жизненный идеал.

— Признаюсь, давно я не был так заинтригован, как сейчас. Он стал вашим отцом, потом умер. Его примерно в то же время усыновили — младенцем. И вот он снова перед нами, вылитый тот. Чудесная, замечательная загадка… Вы играете в шахматы, Ион? Там есть задачи, которым тысячи лет, и тысячи лет они вызывают восторг своей красотой и совершенством. У таких изящных тайн, как тайна господина Анахайма, и решение должно быть очень простым.

— Надеетесь разгадать…

— Допустим, он клон. Допустим, что весь накопленный им за одну человеческую жизнь опыт — культурный, эмоциональный, житейский и прочий — переписывается в новый клон, то есть его сознание переведено на язык цифр и существует в виде матрицы, с которой делаются отпечатки. А как иначе? Зачем тогда Анахайму бояться смерти своего физического тела? Незачем. Но он боится! Согласен, страх перед смертью — даже у него — может быть инстинктом, чисто физиологической издержкой сознания, естественным природным отрицанием конечности своего бытия, с которым человек никогда не может окончательно смириться. Но ведь он знает, что будет продлен как живое существо! Тогда почему, черт возьми, боится так сильно?! — Скальд взглянул на Иона. Тот пожал плечами. — Ответ тут только один — потому что процедура его клонирования не так проста. Можно даже сказать, она чрезвычайно сложна. Из-за чего? Проанализировав историю появления «младенца из космоса», частично мы можем ответить на этот вопрос: решающим фактором здесь может оказаться момент случайности, связанный с дальностью расстояний, опасностью пребывания в захламленном космическом пространстве, незапланированной ненадежностью команд и кораблей, нанятых для обнаружения младенца, и прочее. Как вам нравится сам факт существования этой случайности, от которой зависит жизнь всемогущего чужого, обладающего баснословными богатствами, неограниченной властью и даром ясновидения, а?

— По-моему, так не должно быть…

— Вот именно!

— И какой вывод вы делаете из всего этого?

— Глобальный. Он одинок, — веско произнес детектив. — У него есть простые исполнители, но он никому не может доверить свою тайну, иначе ею сразу воспользуются, и роль бога, которую он играет, будет для него навсегда утрачена. А раз так, его власть предельно сконцентрирована в одном месте — чтобы он мог управлять всем и сам. И по ней можно нанести один-единственный разрушительный удар…

— Ой, красиво, Скальд. Слишком красиво. Еще кофе?

— Нет. Я уже спать хочу. Меня от кофе всегда в сон клонит. Давайте закругляться. А перед сном еще раз выстроим в один ряд все наши загадки, зададимся этими простыми и изящными вопросами: кто такой Анахайм? почему он обладает даром ясновидения? почему он — младенец из космоса? почему корабль с младенцем двигался от границы с чужими? что такое Селон и должны ли мы связывать его с местом рождения младенца?

— Вы забыли еще один, самый важный… — Ион зевнул. — Все-таки почему он никогда не учил уроков?..

2

Главный офис компании Анахайма по производству зубной пасты «Свежее дыхание», крупнейшей в этом секторе, торчал в самом центре столицы как гвоздь, крепко вколоченный в хмурое осеннее небо. Скальд дважды за время пребывания на Имбре мельком видел это узкое, заостренное кверху стоэтажное здание, но, конечно же, не подозревал, что оно принадлежит Анахайму. Вокруг него в радиусе нескольких сот метров не было ни одного высотного сооружения — словно для того, чтобы все могли любоваться им без всяких помех.

— Могу я попросить вас, Ион, об одном одолжении? — спросил Скальд, выруливая к главному входу офиса Анахайма. Ион рассеянно кивнул. — Что бы вы сейчас ни услышали, имейте мужество и сохраняйте спокойствие. Иначе мы выставимся просто дураками, достойными того, чтобы над ними смеялись. Как он того и хочет.

После объяснений с охраной их впустили в холл первого этажа, и электронный швейцар предложил им пройти в комнату для гостей — Анахайм согласился переговорить, но только по видеофону.

— Что это вы, господа, без предупреждения? — вместо приветствия иронично спросил он, появившись на экране. — Да в такую рань.

— Кто рано встает, тому Бог дает, — сказал Скальд. — Господин Анахайм, мы полагаем, что госпожа Ронда Регенгуж-ди-Монсараш находится у вас.

Анахайм поднял вверх красивые брови.

— В самом деле?

— Что — в самом деле? — раздраженно сказал Ион.

— Мы хотели бы поговорить с ней, — вмешался Скальд. — Будьте так добры. Правда, не скрою, мы надеялись на личную встречу.

— Да-а, тяжело вам, господин Регенгуж… Это неприятно, когда уходит жена, правда? — Голос у Анахайма был оскорбительно насмешливым. Он щелкнул кнопкой на столе перед собой и сказал: — Ронни, ты уже проснулась? К тебе гости. Спустись, пожалуйста.

Ион скрипнул зубами. Ронда появилась через пару минут. Все это время мужчины сидели друг напротив друга молча. Скальд рассматривал проспекты компании, разложенные на столике, Ион хмуро курил сигару, а Анахайм наслаждался ситуацией, время от времени хитро улыбаясь с экрана.

Увидев мужа и Скальда, Ронда немного стушевалась. Одета она была в короткие обтягивающие шорты лилового цвета, белые сандалии с тонкими ремешками и белый топ, выгодно подчеркивающий прекрасную форму груди и рук; блестящие черные волосы, схваченные лентой, оттеняли белизну ее кожи. Красота этой женщины неизменно производила впечатление на Скальда, но сегодня жена Иона показалась ему еще более привлекательной — ее сжигал какой-то сильный внутренний огонь. Он опалял ее щеки ярким румянцем, а взгляд делал пылким и беспокойным.

Анахайм при ее появлении встал, пододвинул к ней кресло и слегка приобнял, помогая сесть. Ронда мягко, но решительно стряхнула его руку со своего плеча.

— Не подумай ничего такого, — нежным голосом произнесла она, опустив глаза. — Просто мне нужно время…

— Я понимаю, — сдержанно сказал Ион. — Ронни, вернись домой, уйди от этого человека, он плохо влияет на тебя. Пожалуйста.

— Я много думаю о нас с тобой, — продолжала Ронда. — Остин говорит, что нет ничего невозможного… Что это рядовая житейская ситуация…

— Конечно, — вставил Анахайм. — Обычное дело.

— Зачем ты его слушаешь? Он внушил тебе угрызения совести за преступление, которое ты не совершала. Риссера убили до того, как мы с тобой познакомились!

— Я так мало знаю тебя… но так сильно люблю, — продолжала Ронда, глядя в пол. Анахайм хитро посматривал то на нее, то на мужчин и возбужденно наматывал на палец свой галстук. — Мы должны быть вместе!

— И я о том же. Возвращайся! Мы ждем тебя! — Ион с тревогой смотрел на жену. Скальд сидел с хмурым видом. — Ронни, очнись…

— Ну?! — воскликнул Анахайм, в нетерпении глядя на женщину.

Ронда подняла глаза, но смотрела не на Иона, а на Скальда.

— Это счастье — знать, что ты есть, любимый… Почему ты молчишь?

Анахайм громко хлопнул в ладоши и, откинувшись в кресле, радостно захохотал. «Ублюдок», — с ненавистью подумал Скальд. Ронда не сводила с детектива влюбленных глаз. Ион сидел, опустив голову.

— Это из той же серии, Ион, — негромко сказал Скальд. — Ваша жена оказалась очень внушаема. Это гипноз. Моя совесть чиста.

— Не нужно оправдываться, — с застывшим лицом проговорил Ион. — Даже если она полюбила, она имеет на это право…

— Вот дурак. Ты должен сказать: «Это моя женщина!» Врезать ему как следует. Ну ладно, еще имеются вопросы? — просмеявшись, с довольным видом спросил Анахайм.

— Ты обещал мне, — заволновалась Ронда.

— Он будет твоим, — успокоил ее Анахайм. — Подожди немного. Я сегодня же начну его обрабатывать.

— Ронда, вы сейчас хорошо воспринимаете ситуацию? — быстро спросил Скальд.

— Конечно, милый. — Ронда и впрямь не производила впечатления человека, одурманенного наркотиками или гипнозом. Взгляд ее синих глаз был ясным. — Обращайся ко мне на ты, хорошо?

— Ты не могла бы сказать, есть ли у сидящего рядом с тобой господина пупок?

Анахайм поперхнулся.

— Ничего себе вопросы с утра… Ронни, не отвечай! Это интимное…

— А я и не знаю. Но если тебе нужно, дорогой… — Она вскочила, рванула рубашку на груди у Анахайма, и не успел он опомниться, как она уже запустила руку ему за пазуху.

— Я боюсь щекотки! — завопил Анахайм. — Прекрати это, Ронни! — Он смеялся и дурачился, корчась в кресле. — Сдаюсь…

Ион сидел с вытянувшимся лицом.

— Ну? — в нетерпении спросил Скальд.

— Пупок на месте, — сказала Ронда и снова села в кресло.

— Какое чудесное утро, — всхлипывая и утирая выступившие от смеха слезы, проговорил Анахайм. — Я могу застегнуться? Или вы хотите еще что-нибудь проверить?

— В следующий раз, — хмуро сказал Скальд, поднимаясь.

— Но ведь мы должны рассмотреть все варианты, правда? Кто сказал, что не может быть клона с пупком? А если это элемент маскировки? — Ион молчал. Скальд искоса взглянул на него и на всякий случай доверил управление автомобилем автопилоту. — Ион, он добивался этого, хотел нас рассорить, деморализовать. Мы не должны поддаваться ему…

— Я не поддаюсь! — со злостью закричал Ион.

— Вот и хорошо, — твердо сказал Скальд.

Детектив пришел в комнату Гиза впервые после ремонта. Он благосклонно оглядел чистенькие и просторные апартаменты с сиротливо стоящим на столе компьютером. Посреди комнаты лежал механический пес. Глаза у него были закрыты, и даже при появлении Скальда он не подал признаков жизни.

— Жалко, что Гладстон сейчас занят.

— Главное, не мешай мне. И не дыши в затылок, садись рядом, — сказал Скальд. — Если возникнут вопросы, я к тебе обращусь. Это правда, что у тебя усиленная защита связи? — Гиз возмущенно фыркнул. — Ладно, не обижайся…

— Только… Скальд…

— Что?

— Мне неловко, но я весь в долгах… Если счет будет слишком большим…

— Все нормально, Гиз. Я кредитоспособен.

— Спасибо, — с облегчением вздохнул юноша.

Детектив вставил в компьютер красную горошинку, и на экране появилось лицо охранника, которого он тайком сфотографировал в офисе Анахайма. Скальд связался с Валеттой, небольшой планетой во втором секторе. Полный мужчина со смешными длинными усами, увидев Скальда, добродушно рассмеялся:

— Мирянин!

— Я. — Скальд улыбался. — Рад, что ты не забыл мой код вызова, Бишо. Только рано радуешься, приятель. Мне нужна твоя помощь. И это очень опасно.

Видя, как собеседник озабоченно наморщил лоб, мужчина посерьезнел.

— Ты дважды помог мне, Мирянин. Я в твоем распоряжении.

— Значит, у тебя все в порядке? — пытливо глядя на него, спросил Скальд.

— Да, в порядке. Лиза уже умерла.

— Извини…

— Зачем ты извиняешься? Для нее это лучше, чем жить так, мучаясь. Что у тебя за дело?

— Мне нужен твой идентификационный номер. Хочу, чтобы ты завтра сделал заявление в полицейском управлении Имбры, столицы одноименной планеты в первом секторе. Ты отошлешь фото вот этого человека и сообщишь, что он пытался тебя ограбить сегодня, ровно в девять часов утра по местному времени… скажем, в четырнадцатом районе столицы, в одном экзотическом ресторанчике под названием «Еще креветок!» Заранее добровольно возмести издержки следствия и моральный ущерб — на случай, если у него окажется алиби. А оно у него окажется. Я плачу. Но главное, ты нигде не должен засветиться. Доверь все своему виртуальному адвокату. Результаты предварительного расследования пусть пришлют на анонимный почтовый ящик на Мишуре, помнишь, планета в третьем секторе?

— Ну?

— Номер ящика сорок-сорок-восемь-шесть. Это сообщение, которое придет с Имбры, должно быть закодировано кодом «Младограмматик»…

— Не забыть бы, — пробормотал Бишо.

— …и немедленно один-единственный раз послано сигналом в пространство второй условной орбиты Мишуры, после чего уничтожено. Понял? Но прежде ты должен исчезнуть. Надеюсь, Гробница Якоба все еще действует?

— О, Якоб гребет деньги лопатой.

— А может, лучше отель «Крона»? Все-таки надежнее.

— Брось ты, парень, тратить деньги. Кому я, старый пень, нужен? У Якоба ничуть не хуже. На сколько я должен там схорониться?

— Минимум месяца на три, но лучше, конечно, на полгода.

Бишо присвистнул.

— Ладно. Куплю анабиоз со сновидениями. Закажу красоток в…

— Мы не одни, Бишо, — перебил его Скальд.

— Понял-понял… Жди, Мирянин.

— Спасибо, Бишо. Хороших снов.

3

Гробница Якоба, зудящий прыщ на здоровом теле правоохранительной системы шестнадцатого района третьего сектора, была планеткой крохотной, без атмосферы и, что самое возмутительное, абсолютно суверенной. Она находилась в частной собственности Якоба Курносого, и подступиться к ней не мог ни один усиленный наряд С-патруля. Чуть что — ершистый и упрямый Якоб начинал бешено палить из своих супермодных, метко бьющих пушек, которыми сверх меры были оснащены его модули. Ремонт техники после таких сражений влетал правительству в копеечку, потому что стрельба шла хотя и не на поражение, но по самым дорогостоящим частям кораблей, отважившихся вступить с Гробницей в схватку, — антеннам, противоастероидным пушкам и навигационным системам, после чего вопрос о продолжении битвы отпадал сам собой.

Полная аморальность владельца планеты, ценившего превыше всего в жизни свою личную свободу, исключала для правительства сектора всякую возможность найти с ним компромисс. Хотя — поговаривали, что у Курносого большая мохнатая лапа в Галактическом Совете. Но даже эти слухи были только на пользу маленькой планете, являющейся прибежищем самой специфической части человечества.

Сорок лет назад купив на торгах на случайно выигранные в казино деньги бесперспективную во всех смыслах планету, совсем юный Якоб проявил при ее обустройстве такую богатую фантазию и хватку, что криминальный люд просто ахнул. Это было то самое, без чего непонятно как они жили прежде — жулики, наемные убийцы, мафиози, бандиты, растратчики с банкротами и воры всех мастей.

Первым делом нутро планеты было изрыто многочисленными тоннелями и складами и вскоре превратилось в обширную разветвленную сеть, напоминающую подземные коммуникационные системы цивилизованных планет, имеющих атмосферу. Затем новоиспеченный владелец планеты продал на переработку одному химическому концерну ее хилую и грозящую того и гляди бессмысленно испариться в вакуум атмосферу, а на вырученные деньги приобрел для планеты двухсантиметровую тинталитовую рубашку — броню, прочнее которой в галактике ничего не было.

Подобно древним культовым сооружениям, преследующим цель перехитрить время и сохранить нетленными для будущей жизни тела царей и богов самого разного толка, Гробница Якоба являла собой их современный аналог. Она с охотой принимала на хранение не материальные ценности и не награбленное добро, а тела тех, кто хотел в анабиозе переждать трудные времена, укрыться от законных и незаконных преследований, благо для почивших в саркофагах время замедлялось в два раза — что являлось главным достижением цивилизации на сегодняшний день.

Получив под такое благородное и прибыльное дело огромные кредиты, Якоб Курносый быстро вернул их и даже продал лицензию на обустройство Гробниц на нескольких планетах в других секторах, с чего имел бешеные проценты от прибыли.

Ходили слухи, что через подставных лиц эти лицензии приобрело правительство, которому было весьма выгодно контролировать спящий спокойным сном в Гробницах преступный мир. Спящий преступник — безопасный преступник. И если точно известно, что он сейчас в Гробнице, на его розыск и поимку не надо тратить деньги налогоплательщиков. Поимка и наказание просто отодвигались на срок пребывания искомого субъекта в анабиозе.

Гипотетически осведомители правительства могли собирать сведения обо всех находящихся в Гробнице, но главная прелесть работы сего заведения заключалась в том, что у властей не было никакой возможности отследить дальнейший путь проснувшегося. Раз в месяц, первого числа, тинталитовая гладь планеты беззвучно вспучивалась открывшимися шахтами, и в черное безмолвие космоса выстреливались тысячи модулей. Патрульные корабли с тоской наблюдали, как уплывают вместе с криминальной армадой их кровные премиальные, но противостоять этому катаклизму были бессильны.

Две трети всех модулей были пустышками, поскольку не несли в себе пассажиров, но, сбивая с толку возможных преследователей, все равно устремлялись каждый к определенной, только им одним известной точке пространства. В последний день месяца они возвращались и, ощетинившись пушками, кружили на орбите в ожидании модулей с новыми клиентами — чтобы обезопасить их проникновение в открывшиеся в этот день шахты.

Словом, Гробница Якоба была восхитительно неуязвима для чьих-либо нежелательных посещений, и ее надежность была многократно проверена временем.

Чужак сразу не понравился Якобу. Он долго рыскал вблизи поверхности планеты, ощупывал радарами наглухо сваренные тинталитовые щиты, словно пытался найти щелочку, в которую можно было бы проскользнуть, потом замирал, прислушивался — ну просто мышкующая лиса.

— Дать ему пинка? — предложил Хиллер, лениво перекидывающийся в картишки с компьютером.

Якоб ответил не сразу — у него почему-то засосало под ложечкой, но он не понимал, в чем тут дело. Он и так и сяк рассматривал пришлый корабль самой примитивной и обычной конфигурации. Нет, слишком противник мал на вид, чтобы Якобу так нервничать, — козявка с тремя усиками, торчащими из крохотной пипки на крыше…

— Покажи-ка его боковой люк, — внезапно приказал Якоб. — Что там краснеет?

Хиллер бросил игру и защелкал кнопками.

«Ну вот и приплыли, — цепенея, подумал Якоб, рассматривая небольшой красный треугольник на боку чужака. — Ах, Мадлена… Зачем я тебя слушал, ясновидица ты моя распрекрасная?.. Тяжело умирать в назначенный час, не хочется, боязно… Чего лучше — вовсе не знать, когда он пробьет, твой последний…»

— Достал уже, — пробормотал Хиллер, наблюдая за чужаком и все больше заводясь. — Я бы ему сейчас…

«…Никогда не спорь с судьбой, — увещевала она, влюбленная, разгоряченная его близостью, и страшилась вдруг открывшегося ей прозрения, боялась за него, громадного, двухметрового, а он все смеялся, как дурачок, гладил ее длинные волосы, целовал в голое плечико и старался не смотреть на правую половину ее красивого лица с навсегда закрывшимся глазом — говорили, Мадлена продала его за право видеть лучше, чем все остальные. — Смирись сразу, — уговаривала она, смешная, — не спорь, строптивец, — тогда, быть может, красный треугольник пощадит тебя и ты спасешься! — Это будет не скоро, — смеялся он в ответ, — целая жизнь пройдет, а пока поживем. — Где же она, эта жизнь? Мелькнула, как желтый лист за окном…»

— Пощади меня! Пожалуйста! — со злостью сказал он, глядя на занесенную на Гробницу непонятно каким ветром козявку. Хиллер удивленно взглянул на него. — Отставить сопли! Врежь ему, парень!

…Хиллер лихорадочно искал на экране чужака.

— Куда он делся, хозяин? Я ведь хорошенько его зажарил, четыре заряда, а он…

«Сигарету выкурить напоследок, — подумал Якоб, затягиваясь. — Хотя это и вредно для здоровья».

— Вы меня слышите, мужики? — раздался из динамика чужой голос. — Чего дергаетесь?

«Смирись! — умоляла уже давно и навсегда заснувшая Мадлена. — Не обманешь судьбу…»

— Чего надо? — все еще раздумывая, спросил Якоб.

— Отдайте Бишо Драгиньяна.

Якоб кивнул Хиллеру, тот мгновенно разыскал это имя в списках уснувших. Якоб взглянул на недлинный перечень всех художеств Драгиньяна и шумно вздохнул, засмеялся:

— За что пропадаем?..

Хиллер с тревогой смотрел на него, он впервые видел хозяина в таком состоянии — вроде не пьян, руки не трясутся, а глаза бешеные, больные…

— Два срока за карманные кражи? — тихо смеялся Якоб. — Хакерные проделки? Мелкое мошенничество?.. — Его смех становился все более нервным, пугающим.

— Нашли, мужики? — нетерпеливо спросил голос из динамика.

— А может, пошел бы ты? — сердечно предложил Якоб. — Мы своих клиентов не кидаем.

— Предлагаю в последний раз, отдайте добром, — равнодушно произнес голос.

— Тебе же сказали! — заорал Хиллер.

Модули рванули одновременно во всех шахтах; поверхность планеты окутала белая пелена, и от нее пузырями вскипела тинталитовая броня, испарилась, как теплый дождик в знойный день. Потом по Гробнице прокатился огненный смерч, поджарив ее и покрыв черной запекшейся километровой коркой…

— Снял на пленку? — оживленно спросил Анахайм, выслушав отчет.

— Забыл, хозяин…

— Вот же скотина… Что тут еще скажешь?

4

Старичок оказался маленьким, розовым и лысым — вылитый новорожденный. Укутанный в синий клетчатый плед, он полусонный сидел в своей каталке и улыбался — наверное, своим снам, длинным и сладким, какие бывают только на рассвете и закате жизни.

Увидев Скальда, он дружелюбно закивал ему, как старому знакомому. Это настораживало. Интересно, он хоть немного соображает? Девяносто лет — не шутка. Неужели напрасным был этот утомительный перелет с тремя пересадками, через весь сектор?

Скальд осторожно пожал поданную ему прозрачную невесомую ручку.

— Вы помните этого человека, господин Ярве? — спросил он, доставая фотографию Анахайма.

— Так-так, — проговорил старичок. Он приблизил фото прямо к своему лицу, словно хотел понюхать, потом снова отодвинул. — Отлично помню.

— У вас прекрасная память, господин Ярве, — преувеличенно-восхищенно сказал Скальд. — Это было лет тридцать пять назад, кажется?

— Тридцать! Мы кое-как его подлатали, но почти сразу прискакали ребята Вот-Такие-Ряхи и забрали его.

— На каком основании?

Старичок закатился жизнерадостным детским смехом.

— Если бы вы их видели, такими вопросами не задавались бы!

— Понятно…

— Они так торопились, будто за ними собаки гнались.

— Значит, надежды на его выздоровление не было никакой?

Ярве радостно закивал:

— Мозг неотвратимо погибал. Господин Регенгуж-ди-Монсараш. Это была его фамилия.

Скальд задумчиво смотрел на него.

— Вашей специализацией была хирургия, господин Ярве?

— Нейрохирургия, да. Пятьдесят лет жизни.

— У этого пациента были какие-нибудь особенности?

Старик пожевал губами.

— Представьте, были! — Он захихикал.

— Какая-то патология? — настороженно спросил Скальд. — Что-то не как у людей? Что-нибудь противоестественное?

— Вот именно! Именно! Если не брать в расчет травмы, полученные им при падении с гор, он был… — Старичок заерзал в кресле и поманил пальцем. Скальд наклонился к нему, нетерпеливо подставив ухо. — Он был противоестественно, патологически… здоров. Как младенец. Только с зубами. И тридцати лет. Надеюсь, я помог вам?

Зира искала Хвостика по всему дому. Щенок исчез. Его не было видно уже два дня. Она поднялась в зимний сад, поискала там, спустилась и в десятый раз просканировала дно бассейна. Дом был пуст, тих. Зира вернулась к себе. Кошки, умирая от любопытства, бежали следом — волнение хозяйки передалось и им. А может, они тоже скучали по щенку, который часто играл с ними.

В кабинете угасающий осенний день отбрасывал на все предметы смутные тени. Зира включила свет и вскрикнула. У окна стоял Анахайм.

— Неужели я такой страшный, Эва? — тихо спросил он.

— Как вы попали сюда? — Зира пыталась унять колотящееся сердце. — Зачем вы пришли? Если вас кто-нибудь увидит… Уходите!

— Они сейчас слишком заняты. Через знакомых Иона выясняют, что стало с моим телом, когда я умер, — его кремировали, заморозили или похоронили так…

Зира закрыла уши руками.

— Я не желаю этого слышать. Я не знаю вас. Тот человек давно умер, его нет. Оставьте меня!

— Почему ты ушла от меня? — спросил Анахайм, подходя поближе. — Разве нам было плохо вместе? Разве ничего не значат слова, которые мы шептали друг другу по ночам? Ответь! Почему ты ведешь себя так, будто ничего не было?! — Он схватил Зиру за руки и швырнул ее на диван. — И не надо делать такой оскорбленный вид! В тот день я вернулся из поездки и обнаружил пустой дом… пустой! Никого… Как вот этот… твой дом… сейчас… — Анахайм был вне себя то ли от гнева, то ли от разочарования.

Зира смотрела на него, и перед ней словно вдруг ожили былые тени… Волна давней, неутихающей боли захлестнула ее.

— Я помню. Программа научной конференции, которую ты тогда посетил, была очень насыщенной. Правда, на ее повестке стоял только один вопрос: как можно более приятно провести время с женщиной по имени Мод, — горько сказала она.

— Что?..

— Я торчала там, на этой конференции, все шесть дней… Я искала тебя, и все видели это. Наверное, на меня показывали пальцем, не знаю, я тогда плохо соображала от горя. Наконец кто-то сжалился и отправил мне анонимное послание: ваше место не пустует, дамочка… Спасибо, внесли ясность.

— Это неправда… Не может быть… Тебе было наплевать на меня…

— Ты, ясновидящий, не хочешь заглянуть в свое прошлое, потому что знаешь: ты виноват. Уходи.

Зира стряхнула с ног туфли и, откинувшись на спинку дивана, устало вытянула по-молодому стройные ноги. Анахайм присел рядом с ней и пальцем осторожно провел по ее ноге в прозрачном чулке.

— Никого я так не любил, как тебя, — угрюмо сказал он. — Я как привязанный к тебе, самому противно…

— Я тоже тебя любила. А ты меня предал.

— Мы все совершаем ошибки, Эва… Но все можно исправить. Скажи, что все еще любишь… Мне это очень нужно…

— Ты даже не сделал попытки вернуть меня. Тебе было все равно.

— Нет! Я все время помнил о тебе… думал…

— Очень трогательно. Вместо того чтобы позвонить и сказать: «Прости, я виноват, ты нужна мне», — ты строил из себя обиженного, носился со своей гордостью, как будто это, а не наша любовь, было самым важным.

— Хватит! Ты ведь вернешься ко мне?

— Никогда.

Зире показалось, что он сейчас ударит ее. Он побелел, схватил ее за плечи и затряс:

— Я убью тебя… Убью прямо сейчас…

— Сделай одолжение, — холодно произнесла Зира. — Думаешь, я боюсь?

Анахайм безвольно опустил руки, словно она произнесла какие-то волшебные слова, плечи у него согнулись.

— Но ведь этого не может быть, Эва… Ты нарочно злишь меня… Я знаю, что ты все еще любишь меня… А наш сын? — У него был такой искаженный, страдающий голос, что он не узнавал его сам.

— Кто? Наш сын? Которого ты мучаешь и не оставляешь в покое? — Зира вскочила с дивана. Анахайм тоже поднялся.

— Вернись ко мне, и все наладится, обещаю!

— Ты безумец… Посмотри на меня… я… я уже старая. — Зира приходила в себя. — Уйдите, пожалуйста… мне плохо… Я не понимаю, о чем мы с вами говорим…

— Старая?.. Это мелочи. Я не знаю этого слова. Ты для меня всегда молода.

— Тот человек, которого я полюбила, не обходился со мной, как с грязью, и не был убийцей. А может, я просто не знала об этом… Наверное, я наделила его качествами, каких у него и в помине не было, и всю жизнь любила этот выдуманный, идеальный образ, в котором он так старался удержаться… Но, увы, быть положительным для него было мучительно трудно, не надолго его хватило… А этот, теперешний, что стоит передо мной, — просто подделка… муляж… чучело… чудовище… чужой… И он заслуживает только одного… — Зира с гневом взглянула на Анахайма. — Пошел вон!

Он дал ей сильную пощечину. Зира вскрикнула. Ее Валькирия с противным кошачьим визгом кинулась на обидчика и вцепилась ему в ногу. Анахайм закричал, отдирая ее от себя, отшвырнул и вышел из кабинета.

— Спасибо, детка, — прошептала Зира, прижимая кошку к груди.

5

— Лусена — планета экстремальных ситуаций. Но в тот год, когда на ней побывал Меч Карающий, природа на планете просто взбесилась, словно какая-то сила сотрясла ее. Привычные здесь ураганы и поражающие воображение стометровые приливы удесятерили свою силу, вода в океанах изменила свой молекулярный состав, перейдя в более насыщенное энергетическое состояние, и потребовалось время, чтобы она вернулась к своему прежнему качеству. Молекулы воды начали отдавать тепло, поэтому на планете начался мощный процесс потепления.

— На Имбре такое тоже бывает, кстати, — заметил Йюл. — Зимой — слякоть…

— По прогнозам, продлись это потепление еще пару недель, и океаны Лусены закипели бы, что неминуемо привело бы к глобальной экологической катастрофе. На экваторе тогда погибло двести видов кораллов и водорослей — кормовая база рыб… Что еще? — Скальд заглянул в свои записи. — По всей планете прокатилась волна самых разрушительных землетрясений. Понесенный экономический ущерб не поддается исчислению… Что же за напасть обрушилась на Лусену? По мнению ученых, именно в это время по своей орбите в соседней малоизученной солнечной системе под названием Аквариус на минимальное расстояние к Лусене подошла Антиба, гигантская планета, которая тяжелее ее в четыре раза. Такое случается каждые двенадцать тысяч лет… Мощный гравитационный удар, исходящий от Антибы, и привел к изменению магнитного потенциала молекул воды, вызвав в конечном итоге на Лусене небывалое буйство стихий… Самым интересным для нас является то, что ученые считают: получившие дополнительную энергию молекулы воды отдают ее в виде потока зарядов!

— Что это значит?

— Вода стала источником энергии, понимаете? Обычная вода вызвала к жизни, возможно, еще не изученные процессы. Это она пробудила вулканическую деятельность. И безусловно, ее энергетизация не могла не коснуться человеческого тела, на восемьдесят процентов состоящего из воды: энергетическое поле человека тоже взбунтовалось — смертность на Лусене в тот год превысила традиционный порог в два раза! — Гладстон лежал тихо в ногах у Гиза, спрятав нос между передними лапами. Йюл задумчиво смотрел на детектива, Ион курил сигару. — Вот и думайте теперь, как это может нам пригодиться…

— А мы думали, вы нам сейчас все объясните, господин детектив, — засмеялся Ион. — Я прямо заслушался.

Скальд улыбнулся.

— Вы опять будете спорить со мной.

— И все же?

— Эти глобальные астрофизические процессы, повлиявшие на Лусену, подпортили нашему ясновидящему всю картину. Что-то нарушили в его божественном процессе общения с информационной системой вселенной. И он не смог в нее войти. Облом случился, — не без злорадства обобщил Скальд.

— Разве у вас такого никогда не было, детектив?

— У меня?!

— Я имею в виду — когда человек плохо себя чувствует, он плохо соображает.

— Ну! Тут даже сравнивать нельзя… Выражаясь высокопарно, не путайте божий дар с яичницей. — Скальд прошелся по комнате, остановился над Гладстоном и задумчиво посмотрел на пса. — Нет, у нас слишком мало данных. А он не дает нам подступиться…

— А что с тем охранником, которого вы сфотографировали? — спросил Гиз.

На лицо Скальда набежала тень.

— Я, глупый, надеялся, что мне сообщат: зря беспокоитесь, этот господин находился в указанное время там-то и там-то и никакой попытки ограбления не предпринимал, затеется тяжба, и нам сообщат его координаты. До чего наивно…

— А что?

— Бишо мгновенно выплатили громадную компенсацию. За преступление, которое никто не совершал. Отрезали нам все пути. — Ион присвистнул. Гладстон шевельнул ухом. — Должен признаться, я в тупике. Только одно нам может помочь…

— Что же?

— Закон Иваневича. — Видя удивленный взгляд Иона, Скальд пояснил: — Сбой в системе. В его отлаженной, выверенной, опробованной системе. Тот сбой, который предвидеть никак не возможно. — Он улыбнулся грустной улыбкой человека, который загадал невыполнимое желание.

Гиз щелкнул пультом телевизора и принялся скакать по каналам.

— Гляньте, Скальд, на это безумие, — с досадой сказал Ион. — Они с Лавинией всегда так делают. Что вообще можно уловить при таком мельтешении кадров? Не успеваю я сосредоточиться на картинке — он уже щелкает дальше!

— А я прекрасно все улавливаю, папа. Просто ваше поколение немного заторможенное, — не отрывая глаз от экрана, возразил Гиз.

— Спасибо, сын, — поклонился Ион.

— Вот выставка зеленых тигров, вот реклама утилизации отходов с помощью жидкости «Кугуар». Плеснул, и вместо обертки от конфет — дополнительное озонирование воздуха в доме. Вот ежегодная музыкальная премия. Это я уже знаю, классная песенка…. «Дорогой, я устала штопать вакуум наших отношений…» — гнусаво и старательно пропел Гиз.

— Ужас, — пробормотал Ион. Скальд улыбался.

— Это вольный перевод с языка миске. Вот маму показывают. Вот на месте пустыни строят оздоровительный комплекс, прямо там переплавляют песок на дома и дороги…

— Маму?! — вместе воскликнули Ион и Скальд.

— Я сказал — маму? А-а, сначала я подумал, что это мама, но потом понял, что это Флоренс… — Гиз озадаченно замолчал. — Но ведь она же погибла. Где я это видел? Новости Сфакса!

…Восторженная толпа поклонников осаждала космопорт. Наикрасивейшая женщина, одетая в изящное длинное и узкое пальто цвета коралла, шла сквозь расступающуюся толпу и вертела в руках маленький зонтик, украшенный цветами. Ее черные волосы были пышно взбиты и уложены волнистыми прядями, лицо было оживленным, синие глаза сверкали. Она общипывала с зонтика цветы, роняя их под ноги. Следовавшие за ней поклонники торопливо собирали их. Это была Ронда, но она находилась в сценическом образе известной певицы, и ее практически невозможно было отличить от оригинала. Рядом с ней бежала собачка в шляпе из цветов — визитная карточка звезды.

— Флоренс! — Люди кричали и протягивали к ней руки, чтобы схватить край платья или просто прикоснуться к ней, но толпа не могла причинить ей никакого вреда: было понятно, что женщина находится под защитой воздушного пояса Рудайя.

— Что за черт? — Йюл достал телефон и набрал номер. — Ронни! Что это значит? Мы видим тебя в новостях!

— Все в порядке, братик. — Ронда разговаривала, ничуть не смущаясь тем, что стоит посреди возбужденной толпы. — Так надо.

— Возвращайся домой, — процедил Йюл.

— Я уже большая девочка, братишка, — холодно ответила Ронда, отключила связь и снова обратила свой взор на поклонников, одаривая их ослепительными улыбками.

Она нажала на браслете пару кнопок, и защитное поле на уровне ее лица радужно заиграло — в нем появилось небольшое окно, обрамленное зелеными огоньками. Смеясь, Ронда чмокнула в щеку поклонника, оказавшегося рядом, и поле снова восстановилось.

— Легко манипулировать толпой… — сказал Скальд. — Им говорят, что Флоренс жива, и они верят. Хоть куклу наряди, все равно будут бесноваться. Но как разрешили это столпотворение? Они же поубивают друг друга!

— Куда она идет? — хрипло спросил Ион.

Сопровождаемая поклонниками, Ронда миновала центральный зал космопорта, вышла через один из выходов и направилась к модулю. Толпа, которую патруль не пропустил на поле, издалека провожала ее воплями. Трап модуля был опущен, у его подножия стоял улыбающийся Анахайм. Новости со Сфакса закончились изображением улетающего под известную песню Флоренс модуля.

— А что? — задумчиво заметил Гиз. — Мне кажется, мама еще красивее, чем Флоренс. Та была ломакой, а мама — само достоинство. И держится, как настоящая звезда…

— Замолчи, — резко сказал Ион. — Зачем он это делает, Скальд?

— Демонстрирует нам свои возможности. Угрожает. Ронда ведь находится в поясе Рудайя. Гиз, ты включал запись? — Юноша кивнул. — Спасибо. Если не возражаешь, я пойду к тебе в комнату, поработаю на компьютере. Давай кассету. Да, еще, обеспечь, пожалуйста, автоматическую запись программ при произнесении имени Флоренс.

Внезапно чей-то отчаянный крик разнесся по дому.

— Это мама… — выдохнул Ион, и все бросились к кабинету Зиры.

Открывшееся зрелище было не для слабонервных. Просторная солнечная комната кишела мышами. Едва Ион распахнул дверь, зверьки хлынули в коридор, и Гиз взвизгнул от отвращения. Зира стояла на диване, прижавшись спиной к стене, вид у нее был очень несчастный. Ее кошки с беспокойным мяуканьем бегали взад-вперед по дивану, время о времени свешивая лапы и в недоумении осторожно трогая копошащихся мышей — белых, серых, черных и даже желтых и синеватых. Посреди комнаты стояла большая раскрытая коробка.

— Подарок от нашего друга? — сказал Скальд. — Знает, как угодить.

Весь день сотрудники службы «по борьбе с нежелательными обитателями жилищ», как они деликатно представились, а также мужская половина семьи Регенгужей с присоединившимся к ним Скальдом вылавливали по поместью мышей и рассаживали их по клеткам. К вечеру все просто валились с ног. Скальд не поехал в отель, а остался ночевать у Иона. Его мучили длинные, неприятные сны.

Он видел себя в пустой комнате Гиза, где по стенам весело пляшут солнечные зайчики, а на единственном диване развалился неподвижный, какой-то сомлевший Гладстон. Скальд расхаживает по комнате и ведет беседу:

— Мы с господином Ионом Хадисом Регенгужем-ди-Монсарашем пытаемся оттяпать у вас некую таинственную планету.

— Какую именно? — немного удивленно спрашивает Анахайм. — У меня много планет.

— Селон.

— Зачем она вам? — щурится Анахайм.

— У меня родилась мысль о новом аттракционе. Он будет называться «Алмазы Селона», — простодушно ответствует Ион. — Нужны данные. Что там, все-таки, на этом Селоне, происходит? Есть ли во всем этом какая-нибудь изюминка?

— Неужели вы рискнете туда полететь? Чтобы нырнуть в пасть к чужим, требуется особое мужество, — иронично говорит Анахайм и внимательно смотрит на Иона. Тот смущенно хмыкает и отводит глаза.

— Может, и нет там никаких чужих, — неуверенно предположил Скальд.

— Но магнитные бури на солнце точно есть.

— Бури есть…

— И собаки есть! — повысил голос Анахайм. — Я ненавижу собак, вам это известно?

— Послушайте, Анахайм, если вы вернете Ронду Иону, я покажу вам запись встречи Иона на Браззале с акулами, с Роа. Идет?

— Я ясновидящий, — равнодушно напомнил Анахайм. — У меня эта запись уже есть. — Скальд насторожился. — Ну хорошо… Ион, я сделаю так, что Ронда перестанет любить Скальда, а ты уговоришь его оставить меня в покое.

— Нечего мне тыкать.

— Я твой отец.

— Мой отец — это моя мать.

Анахайм смеется.

— А что вы можете сказать о Лусене, Анахайм? — оживленно спрашивает Скальд. — Вы же видите — мы тычемся, как слепые котята. А вы не даете подступиться. Что нам делать? Вы просто обязаны нам помочь!

— Странно, что вы до сих пор живы, — искренне удивляется Анахайм. — Впрочем, это ведь я сам так решил.

— Вот послушайте. У меня такое подозрение, что мы должны разделить загадки. Здесь не одна, а две большие тайны: кто вы такой и почему вы — ясновидящий. А остальные вопросы прикладные.

— А уроки? — сердито возражает Анахайм, и Скальд уныло соглашается:

— Да-а, это вопрос вопросов…

— И запомните, — голос у Анахайма становится очень неприятным, визгливым. — В отличие от вас, Скальд, я знаю, кто мой отец!

…Скальд открыл глаза и долго глядел в потолок, соображая, где находится. Он был в комнате Иона. Утро было раннее и довольно неприветливое. «Я бы добавил к нему немного красок», — решил детектив, глядя на мокрый сад за окном, серый в предрассветной мгле. Ему показалось, что раздался мелодичный звук, созывающий жильцов на завтрак, поэтому он поспешил одеться. В коридоре ему встретился Гладстон.

— Ну? Очухался уже? — Скальд протянул руку, чтобы погладить пса, но тот шарахнулся в сторону и издалека сообщил своим низким глуховатым голосом:

— Господин Икс. Мать — госпожа Патриция Лу Роскелин. Отец — господин Остин Робер Анахайм.

Скальд не понял, почему у него потемнело в глазах — впервые в жизни он лишился чувств в результате сильного душевного потрясения…

— Гладстон не мог вам этого сказать, Скальд, он на диване лежит третьи сутки. Полностью погружен в процесс саморазвития, — сказал Гиз.

— Я все слышу, — пробормотал механический пес.

— Слазь с дивана, раз слышишь! Я долго буду спать в гостиной?

— Слазь с дивана, говорю, а не то ногy сломлю… — как эхо, глуховатым голосом отозвался Гладстон.

— Все время отбрехивается виршами, — пожаловался Гиз Скальду. — Занял спальное место и рад.

Гладстон соскочил на пол и, принюхиваясь, побежал в коридор. Через некоторое время он вернулся и выплюнул на пол какую-то неприметную мелкую штучку.

— Это была голограмма, — коротко сказал он, снова запрыгнул на диван и затих.

— Ну вот, все и выяснилось, — произнес Ион. — А то на вас лица нет. Но вы будто не рады?

Скальд засмеялся:

— Вы, ребята, меня не разыгрываете? С Селоном, чужим, ясновидящим и прочей дребеденью? А то мне, как я сейчас головой треснулся, все вокруг чудится в другом свете… Скажите, что все это один большой и очень интересный розыгрыш, а? Как тогда, в замке…

— Увы, — вздохнул Ион. — Куда собрались?

— Хочу посетить курсы ясновидящих. Говорят, этому можно научиться.

Ион помрачнел.

— Надо отступиться, Скальд. Все бесполезно. Может быть, тогда Ронда вернется…

— Вы хотите сказать — тогда он отпустит ее? Мне это уже говорили. Только что, во сне…

6

Сегодня у Хатча Макарски, как никогда, обострилось ощущение конечности собственного бытия. И виноват в этом был не унылый серый день с его надоедливо моросящим дождем и не придирки напарника по работе, а многодневное напряжение, который испытывал каждый из них. Начальник его отдела, Кромби, был шурином Хатча. Каждый раз после очередного тестирования он боялся смотреть мужу своей сестры в глаза, но никак не мог решиться обнародовать правду о полном несоответствии Хатча его должности. Психическое состояние подчиненного давно было далеко от нормы. Сегодня Кромби между делом спросил Хатча, знакомо ли ему такое понятие, как депрессия. Хатч усмехнулся и сказал:

— Это когда ты пробуешь золотистый сладкий пирог, который испекла Нани, а он тебе кажется черным и горьким, будто в него насыпали перца.

Сдав дежурство, он вышел из здания, где работал, сел в свой автомобиль, достал из-под сиденья пакетик с белым порошком, который тайком покупал у знакомого врача, и торопливо высыпал его себе на язык. «Сегодня дежурит Кромби, прикроет», — подумал он и стал считать до ста. Потом обвел глазами площадь и прислушался к себе.

На душе действительно полегчало. Даже дождь сразу кончился. Тучи на небе расступились, и выглянуло солнце, похожее на румяный пирог. Замухрышистая собачонка с кривыми ногами бежала между рядами автомобилей, обнюхивая лужи. «Славная животинка», — подумал Хатч и тут же вспомнил слова врача: просто все дело в том, под каким углом смотреть на вещи.

…Он погонял по кольцевой дороге четвертой автострады, чтобы выжать из машины все что можно и встряхнуться. Правда, скоро это наскучило, внимание неизбежно притуплялось — в самые опасные моменты компьютер брал на себя функции управления, и взбодриться не удавалось. Хатч нырнул на третью автостраду, что располагалась уровнем ниже. Здесь было больше автомобилей, и двигались они быстрее. Ему понравилось, поэтому вскоре он рискнул спуститься на вторую. Тут уж нельзя было сводить с дороги глаз — мигом расшибешься.

Хатч сделал круг, слизнул с бумажки еще один белый порошок, совсем отключил автопилот и впервые в жизни съехал на широченную, как взлетное поле, первую полосу. Тяжелые автомобили теснили его со всех сторон. Таких дорогих машин, как у Хатча, здесь не было совсем, и поначалу он чувствовал себя неуютно. Ему сигналили, обгоняя, плевали из кабин на ярко-желтый верх его «Слайды», смеялись и кричали обидные прозвища. Но Хатч быстро обнаружил, что он в более выигрышном положении, чем все остальные, и принялся нахально вертеться между монстрами-дальнобойщиками с колесами, раза в два большими, чем его автомобиль. Он с восторгом подрезал этих неповоротливых, тяжеловесных боровов, заставляя их дергаться и нервничать.

Хатчу уже несколько раз отчетливо привиделось в лепешку размазанное по серому покрытию дороги желтое пятно его автомобиля, похожее на солнце, но он все громче орал песни, матерился, вклинивался в многоголосие дорожного эфира бородатыми анекдотами и первым весело смеялся над их давно прокисшим юмором.

На очередном повороте дороги он слишком круто вывернул руль, и его вынесло прямо на зеленый автофургон, идущий слева и облепленный металлическими коробками с надписью «Неликвидные отходы». «Слайда» Хатча кувыркнулась, и пока фургон, вихляясь, с бешеным визгом тормозил, успела удариться об идущий справа малогабаритный грузовичок и снова отскочить на фургон. От сильного удара маленькой, но сделанной из тинталита «Слайды» часть коробок посыпалась на дорогу и на автомобиль Хатча.

Автомобили, не сбавляя скорости, привычно объезжали место аварии. Бледный как смерть, высокий сутулящийся мужчина в черном комбинезоне с проклятиями выбрался из кабины фургона и подбежал к наконец остановившейся «Слайде». Он заглянул в боковое стекло, и язык прилип у него к гортани — салон был залит кровью, а вместо лица у водителя было месиво.

Хатч что-то сказал, но водитель фургона жестами показал, что ничего не слышит. Хатч нажал кнопку и стекло опустилось.

— Что? — переспросил водитель, наклонившись.

— Возвращается как-то муж из командировки… — разбитыми губами прошептал Хатч и улыбнулся, — а дверь ему открывает голый мужчина…

— Жив, значит, придурок? — мгновенно осатанел водитель фургона. — Тебе еще добавить?

Хатч зашевелился, с кряхтеньем полез в карман куртки и вытащил «тузлу». Водитель сразу скис и оглянулся на свой наполовину разукомплектованный автомобиль.

— Ты когда-нибудь ел черный и горький пирог, мужик? — грустно спросил Хатч, машинально ткнув дулом «тузлы» в живот мужчины. — А я их ем каждый день, елочки зеленые… Что у тебя с прической?

Водитель, не сводя глаз с пистолета, пригладил вставшие дыбом волосы.

— На себя посмотри, — буркнул он.

Хатч взглянул в зеркало обзора. Его светлые волосы, выпачканные кровью, тоже стояли дыбом.

— Не сердись, друг, — вдруг почувствовав страшное опустошение, устало сказал он. — Иди себе… Не заслоняй мне солнце.

Мужчина попятился и побежал к своему фургону. Забрякал сигнал вызова. «Нани, я живой», — мысленно произнес Хатч, доставая телефон. Но это оказался Кромби. Хатч с трудом узнал его голос — в трубке сильно трещало.

— Где ты? — встревоженно спросил шурин.

— В преисподней, — сказал Хатч, хлюпая носом, из которого капала кровь.

— Что случилось? Что там за помехи?

— Это черти сковородками стучат.

Кромби помолчал, потом спросил:

— К тебе приехать? Где ты?

— Да все нормально… — Хатч уже окончательно пришел в себя. — Маленькая авария. Ничего. Сейчас вызову кого-нибудь…

— Приедешь домой — сразу позвони!

— Ага, — сказал Хатч и про себя удивился: «Чего это я должен тебе докладываться? Моя смена кончилась».

Пока Хатча пользовали в госпитале, он не мог отделаться от мысли, что сегодня с ним произошло что-то важное. Прикинув, что наскоком загадку не разгадаешь, он проанализировал каждый свой шаг после того, как закончил смену. Получалось, что во всем виноват звонок Кромби. Дважды повторенное им «Где ты?» не давало Хатчу покоя. Его телефон звонил беспрерывно, и Хатч знал, что это шурин, но с каким-то злорадством не реагировал на звонки, а потом и вовсе отключил связь.

Тут же по его потрепанному в аварии телу разлилось давно забытое и пьянящее чувство.

Хатч на все лады повторял про себя: «Где ты? Где ты?» — и улыбался разбитым ртом так широко, словно ему восемь лет и мать купила ему новых солдатиков да еще пообещала, что завтра они сходят на аттракционы. Острее этого счастья были еще только несколько моментов в жизни Хатча: день, когда Нани сказала, что любит его, свадьба, его первый автомобиль и их малыш, который прожил три дня.

Хатч попросил медиков сократить вдвое назначенный ему реабилитационный трехчасовой курс, и через сорок минут уже сидел в новой машине в новой одежде, которые заказал по больничному телефону.

«Ну и долго ты будешь есть черные и горькие пироги?..» — спросил он себя.

Они с помпой посетили уже три планеты, вернее, космопорты их столиц. Анахайм возил Ронду-Флоренс с планеты на планету. Она везде привлекала к себе внимание огромного количества людей, раздавала автографы и целовалась с поклонниками. Иногда она позволяла им выхватить у нее из рук сумочку или зонтик и всегда смеялась при этом, потому что ей это очень нравилось. Она даже начала петь, и у нее получалось не хуже, чем у покойной Флоренс…

Скальд был уверен, что этими парадными выездами Анахайм хотел сказать что-то большее, чем просто показать свою власть над Рондой. Или он сделал что-то, чего они не знают. Тогда нужно время, чтобы это обнаружилось. Но есть ли оно у них? Памятуя об оригинальности и своеобычности интересующего их господина, можно было предполагать самые невероятные вещи, неприятные, естественно.

Они побывали на трех планетах сектора: Сфаксе, Златовласке и Пеоне. Все три были экономически отсталыми и в целом весьма невзрачными. Удаленность от больших космических магистралей делала планеты малопривлекательными для торговли или каких-либо стратегических целей. Случайно ли Анахайм выбрал именно их?

Скальд заставил компьютер провести массу самых разнообразных тестов и через неделю приехал в дом Иона для важного разговора.

— Мы стоим перед серьезной этической проблемой, — сказал детектив, когда все собрались в кабинете Зиры. — Изучив записи появления госпожи Ронды в космопортах всех трех планет, я вдруг обнаружил, что к концу каждого визита ее лицо становится подозрительно раскрасневшимся, румянец на щеках — слишком ярким. Компьютерная диагностика подтвердила это и предложила свою версию: женщина нездорова… — Ион встал и встревоженно заходил по кабинету. — Я попросил тест-программу выявить возможные совпадения при анализе экономического, социального и всяких иных, даже культурного и географического, статусов Сфакса, Златовласки и Пеона, — продолжал Скальд. — Совпадение одной из цифр неприятно поразило меня: на здравоохранение каждая планета тратит лишь восемь процентов совокупного мирового дохода. Это преступно низкая цифра!

— Вы связали эти два события? — спросил Йюл. — Не понимаю, как.

Скальд тяжело вздохнул.

— Я полагаю, что Анахайм развлекается, используя госпожу Ронду для того, чтобы заражать планеты сектора каким-то тяжелым инфекционным заболеванием, скорее всего вирусным.

— Это совершенно невозможно, — ошеломленно возразила Зира. — Карантинная служба всегда на страже здоровья общества…

— Анахайм стоит над обществом — в силу своих необычных технических возможностей.

— Ну да, он господь бог — мы это уже слышали! — с раздражением произнес Ион.

— Выслушайте меня внимательно, господа, — жестко сказал Скальд. — Я прочту вам маленькую лекцию. Вирусы до сих пор остаются самой непредсказуемой и малоизученной областью медицины. Одни из них живут по своему особому жизненному циклу, считаясь только с собственными внутренними потребностями, другие зависят от цикличности природной, некоторые из них приходят из космоса и уходят туда же. Существуют весьма опасные рекомбинации вирусов, таких, например, как смесь человеческих и птичьих вирусов гриппа, смертность от которых на треть превышает обычный уровень. Человечество до сих пор не победило цепкий и живучий грипп — именно в силу его потрясающей приспособляемости к навязываемым ему условиям существования. Каждые четыре недели наука открывает в галактике новый вид вируса. Наверное, вы помните, что совсем недавно в нашем секторе случилась эпидемия инфекционного заболевания с симптомами скоротечного воспаления легких, вызванного сува-вирусом, носителями которого были полевые мыши? Это пример так называемых вновь возникающих инфекций. Но есть еще более опасная группа вирусов — с искусственно заданными свойствами. Их невозможно обнаружить обычными методами, они могут прятаться, становиться невидимками, маскироваться, к примеру, под мертвые бактерии, временно накапливающиеся в организме в результате перенесенного легкого заболевания. Такой вирус становится активным и поддающимся контролю или хотя бы обнаружению только при определенных условиях. Биотерроризм, к сожалению, — это реальность нашего времени…

— И вы полагаете, что Анахайм втянул Ронду в это преступление?.. — спросила Зира.

Скальд кивнул.

— Нет никакой гарантии, что недавняя пандемия в созвездии Танцующих — не его рук дело. После того как состоялся контакт Ронды с поклонниками, Анахайм вводит ей действенное противовирусное средство. Начало болезни протекает слишком бурно, поэтому наш злодей и торопится поскорее увести Ронду с людских глаз. Общение с поклонниками — только в космопортах.

— Тогда уже давно стало бы известно о фактах инфицирования населения, — недоверчиво буркнул Йюл. — Но разве на этих трех планетах объявлено об эпидемии?

— Он же не дурак. Вся суть в том, что он манипулирует людьми безнаказанно, потешается над их уязвимостью — это подогревает его восхищение собственной ловкостью и могуществом. Скорее всего на своей первой стадии существования вирус, которым заражается население планет, пассивен. И активным он становится после определенной стимуляции, известной только Анахайму. Этому господину доставляет удовольствие задавать нам задачки — решим или нет? А мы можем только предполагать. Мы даже не знаем, один это вирус или они разные. И сколько их уже — по галактике… Пока вирусы затаились, но Анахайм может запустить их действие в любую минуту, и ключ находится только у него.

— Что же делать? — спросила Зира.

— «Флоренс» должна сегодня посетить Фареру — планету, похожую на Сфакс и остальные. Я связался с карантинной службой центрального космопорта, и мне обещали задержать госпожу Ронду уже в здании, перед самым ее отлетом.

— Вы даже не посоветовались с нами! — вскинулся Ион. — Вы не имели права предпринимать такие шаги без нашего согласия! Моя жена в руках у этого негодяя, и он может сделать с ней все что угодно!

— Сын… — вмешалась Зира. — Господин Икс прав…

— А если она погибнет?!

— Мы все каждую минуту можем погибнуть, разреши тебе напомнить. И Скальд — тоже.

— Не в этом дело, Ион. Страшнее всего то, что может погибнуть очень много других, посторонних людей… — сказал Скальд. — Трансляция вот-вот начнется.

— Хорошо, что дети на занятиях, — прошептала Зира, но все услышали ее.

Ронду, как всегда, окружала толпа. Она передвигалась своей легкой, изящной походкой, но сегодня не задерживалась, чтобы поговорить с поклонниками или спеть. Она уже направлялась к выходу, когда, оттеснив людей, ее окружили патрульные.

— Госпожа Флоренс, пожалуйста, отключите защитный экран, у нас есть разрешение на ваше задержание, — сказал один из них.

— А в чем дело? — улыбаясь, произнесла Ронда своим утрированно высоким и мелодичным — в манере Флоренс — голосом. — Хотите взять мой автограф?..

Она была ослепительно хороша. Патрульные просто пожирали ее глазами. В своем серебристом узком платье до пола, расходящемся книзу, Ронда напоминала дивную рыбку, выпрыгнувшую из воды; длинные перчатки на ее руках то появлялись, то исчезали, платье и шляпа дважды меняли цвет, последовательно превратившись в угольно-черные, потом в ослепительно-белые — простое появление певицы на публике уже являло собой шоу. Каждый ее жест был отточенно-изящным, движения тела — благородно-сдержанными. Заглядевшись на ее красоту, патрульные на мгновение забыли о своей миссии. Ронда грациозным движением руки сняла с головы широкополую шляпу, и ее роскошные черные волосы рассыпались по обнаженным плечам… Толпа восхищенно и одобрительно загудела.

— Вы видите? — взволнованно сказал Скальд, всматриваясь в экран. — Румянец стал ярче.

— Пожалуйста, — нервно сказал патрульный офицер, усилием воли освобождаясь от сладких чар Ронды. — Если вы отказываетесь подчиниться, я немедленно приступаю к деструкции вашего защитного пояса.

Лицо у Ронды стало задумчивым, словно она не вполне понимала, чего от нее хотят. Она наклонилась и взяла на руки свою крошечную собачку в шляпе из цветов. Лихорадочный румянец окрасил ее щеки, синие глаза затуманились. Собачка, повизгивая, лизнула ее в лицо.

— Всем отойти! — повысил голос офицер и направил на женщину небольшой прибор, висящий у него на поясе. — Не волнуйтесь, госпожа Флоренс, мы не причиним вам неудобств, — заверил он. — Это займет всего несколько секунд…

Единый вопль ужаса, исторгнутый толпой, разнесся по большому залу космопорта — Ронда вспыхнула ярким огнем и в считанные мгновения сгорела у всех на глазах… На полу осталось лежать только ее серебристое платье, и испуганно визжала собачка в шляпе из цветов…

— Ублюдок! — кричал Ион, вырываясь из рук виснущих на нем Йюла и Скальда. — Я убью этого Анахайма, этого ублюдка!

— Гладстон! Почему ты молчишь?! — с плачем взывала Зира к механическому псу, невозмутимо лежащему у ее ног. — Неужели это правда?..

— Зира хорошая девушка, — встревожился Гладстон, тяжело поднимаясь на ноги. Зира не могла больше говорить, только рукой показывала на плоский экран телевизора, висящего на стене. — Я видел, видел… Это голограмма, — торопливо произнес пес. — Ронда находится на Имбре!

— Я люблю тебя, детка… — плакала Зира, обнимая Гладстона за шею.

7

— Господин Икс? — На Скальда смотрело незнакомое лицо худощавого, средних лет мужчины в синей форме. — Вы оставили нам свой контактный номер. Меня зовут Сьон Тарапс. Я начальник карантинной службы космопорта Сфакса, столицы Сфакса.

— Слушаю вас, — встревоженно отозвался Скальд. Его разбудил звонок — была глубокая ночь.

— Мы решили связаться с вами, потому что вы предупреждали нас о человеке по фамилии Анахайм…

— Да, предупреждал.

— Он летит к нам кораблем «Кудри бога».

— Как вы сказали?..

— «Кудри бога».

— Простите, я со сна не разобрал. Продолжайте, пожалуйста.

— У нас нет никаких оснований для того, чтобы воспрепятствовать его посещению нашей планеты. Но мы наслышаны о том, что произошло на Фарере, коллеги сообщили… Применение голографии в антиобщественных целях уголовно наказуемое деяние, но Анахайма почему-то отпустили. Теперь он летит к нам.

— Да-да, слушаю.

— Ну вот, собственно, и все, — смущенно сказал Тарапс. — Мы хотели просить у вас совета. Что нам делать? Мы вызвали генерала Легьюма, главу Сфакса по чрезвычайным ситуациям.

— Хороший ход, — быстро сказал Скальд.

— А что, собственно, мы должны сказать господину Легьюму?

— То, что вам известно об Анахайме, а также о следующих моих предположениях, господин Тарапс: возможно, неделей раньше на планету Анахаймом занесен неизвестный, неопределяемый вирус тяжелого инфекционного заболевания, который сейчас он собирается активизировать. Будьте готовы ко всему. Держите меня в курсе событий, если это, конечно, будет возможно.

— Благодарю вас, господин Икс, — от души произнес Тарапс.

Генерал Легьюм сквозь серую пелену дождя издалека различил, что на посту стоит тот самый молодой солдат, который был очень похож на его сына от первого брака, Каэна, — здоровый, молодцеватый, подтянутый. Сразу видно хорошую военную выправку, привитую где-нибудь на Крушеваце или Ярмуте, известных по всему сектору планетах-поставщиках военных кадров. Легьюм уже не первый раз встречал парня на этом посту по пути в космопорт. Нужно забрать его в свое ведомство, отличный из него выйдет спасатель…

Солдат стоял навытяжку, невзирая на сильный дождь. «Как же среди этой промозглой осени не мечтать об отпуске, — подумалось Легьюму, — особенно если отдохнуть собрался впервые за последние девять лет?.. Мирна с девочками приедет в космопорт через час, „…и скоро мы будем далеко-далеко, милый…“ Губы у Легьюма невольно растянулись в счастливой улыбке.

Когда умерла Сура, его первая жена, он долго жил холостяком, потом случайно познакомился с женщиной моложе себя на двадцать лет, влюбился как мальчишка, к счастью, взаимно. Никогда генерал не был так счастлив, как сейчас. Он и не знал, что такое может происходить с человеком его возраста и положения: когда каждый день кажется праздником, потому что тебя ждут дома — каждую минуту, каждую секунду. А лучше всего на свете были две вертлявые стрекозы с бантами больше головы, четырехлетние балаболки-близняшки, обе светловолосые, ясноглазые, которые всякий раз, когда он приезжал домой, кидались к нему на шею и душили с радостными воплями…

Автомобиль генерала притормозил у кабины поста. Солдат отдал ему честь, и ничто в его лице не дрогнуло, только потеплели глаза — узнал. Генерал опустил стекло и одобрительно сказал:

— Хорошо служишь, солдат.

Парень только чуть-чуть вздернул подбородок, чтобы спина стала еще прямее, хотя куда уж лучше…

Машина тронулась, и последние десять километров до космопорта генерал как-то особенно внимательно разглядывал пепельно-серые мокрые поля, теряющиеся во мгле, и такое же серое, чуть посветлевшее на горизонте небо. Он взглянул на часы — еще пятнадцать минут, и строго по расписанию тучи над космопортом Сфакса пронзят десятки модулей, устремленных с орбиты к посадочным полосам на земле.

— Визовая служба отказала вам, господин Анахайм, в посещении Сфакса… — Голос у Тарапса предательски дрожал.

— Да что вы говорите?.. — лениво отозвался с экрана Анахайм. — То ли вы забыли, что у меня виза независимого всегалактического Комитета по проблемам экологии? Я имею право посещать любую планету в этом секторе.

Тарапс посмотрел в свои бумаги и кашлянул.

— Кроме того, ваш космолет оснащен двумя двигателями, которые не прошли тест-контроль в комиссии по изобретениям. Вы еще не получили сертификат на использование этого устройства нового типа…

— Откуда вам это известно? Ладно, не бойтесь, я не собираюсь садиться на Сфакс на своем корабле, для этого у меня есть модуль — типовой и проверенный вашей вшивой комиссией на сто рядов.

— Я попросил бы вас, господин…

— Да заткнись ты уже. Дорогу!

Тарапс переглянулся с сидящим рядом генералом Легьюмом. Тот щелкнул кнопкой, включая экран, чтобы Анахайм увидел его.

— Если ты сейчас же не уберешь свою задницу с орбиты Сфакса, я ее тебе поджарю, с превеликим удовольствием, — пообещал генерал, которому надоели эти пререкания, и, в отличие от Тарапса, его густой сочный голос не дрожал.

— А это что еще за урод в генеральской форме?.. Да я и сам не спущусь на ваш мухами засиженный кусок дерьма, чего я там забыл? — Анахайма развеселило удачное сравнение. — Я даже здесь чувствую, как от вашего Сфакса смердит! — Он зажал нос пальцами руки и гнусаво добавил: — Как от трупа.

Тарапс, белый как мел, взглянул на генерала.

— Ну ты, тварь гундосая, — сказал Легьюм, — считаю до трех.

— Неужели и считать умеет?.. — глядя сквозь генерала, спросил Анахайм. Он наставил на Легьюма, потом на Тарапса указательный палец. — Пук! Пук! — Будто выстрелил из пистолета. И отключил связь.

— Корабль развернулся, господин генерал, — через мгновение доложили Легьюму. — Он уходит.

— Проводите до третьего эллипса.

— Есть!

— Господин Икс? — повернулся Тарапс к Скальду, наблюдавшему за ходом беседы с бокового экрана.

— У меня плохое предчувствие, господа, — мрачно сказал детектив. — Боюсь, что он уже сделал это. Прозвучал прямой намек.

— Займитесь делом, Тарапс, — проронил генерал. — Нечего тут бледнеть лицом. Задержите посадку модулей на Сфакс до особого распоряжения.

Генерал прошелся по нижнему этажу космопорта, поднялся на лифте на второй, потом неторопливо продефилировал по третьему. Все было спокойно. Пассажиры мирно беседовали, устроившись в креслах, дети резвились в игровых комнатах, птицы дружно заливались беззаботными трелями в развешанных по всему космопорту клетках. Генерал вернулся к себе в кабинет и по внутренней связи запросил карантинную службу с отчетом.

— Показатели по ти-ди-контролю стабильные, господин Легьюм, — бодро докладывал с экрана Тарапс. — Тесты на микробиологию готовы, сан-обстановка на первом условном эллипсе орбиты в норме…

Легьюм не отрываясь смотрел на Тарапса.

— И скоро мы будем далеко-далеко… — тихо произнес он.

— Карантинные блоки сообщают о стерильности всех кораблей, прибывших на орбиту Сфакса… Что вы сказали, господин Легьюм?

Нос у Тарапса отваливался, а он не чувствовал этого, щеки потрескались и ввалились прямо на глазах… Легьюм машинально потрогал свое лицо.

— Что это? — с ужасом спросил Тарапс, беря двумя пальцами свой упавший на бумаги нос. — Что это?!

— Кажется, это называется фотонная чума, — тихо сказал Легьюм. — Я видел такое на Ктуе…

…Он включил и сразу выключил обзорные экраны в здании космопорта — там был ад, люди распадались на части…

«Скорость распространения инфекции?» — надев наушники, чтобы не слышать страшных криков, прорывающихся из залов даже сюда, в изолированный бокс кабинета, спросил он компьютерную информационную службу. — «Четыре метра в секунду во всех направлениях. Стопроцентное поражение среды». — «Шансы выжить у находящихся в контакте с больными?» — «Шансов нет. Время до летального исхода — шестнадцать минут».

«Скоро мы будем далеко-далеко, милый…»

Ни одна служба космопорта не отвечала. Генерал, сорвав с себя китель, спрогнозировал и выстроил на карте местности катастрофически быстро распространяющийся очаг эпидемии, произвел необходимые расчеты и вдруг заметил, что с бокового экрана за ним наблюдает мужчина.

Скальд молчал, но в его глазах Легьюм видел сочувствие и поддержку.

— Не могу слышать этот плач… Скорее бы все кончилось… Хуже этого ничего нет — когда плачут дети… — не отрываясь от своих вычислений, дрогнувшим голосом сказал Легьюм.

— Да… Что вы намерены делать, генерал?

— Вариант «Полная изоляция». Вы долoжите правительству Сфакса о сложившейся ситуации. У меня не было выбора…

Скальд хмуро кивнул.

— Генерал, у вас есть дети?..

Легьюм поднял голову, вдруг вспомнил о чем-то и лихорадочно взглянул на наручный браслет. В часы был встроен маячок, по которому всегда можно было определить местонахождение Мирны — она сама так захотела. Ее красная звездочка приближалась к его, зеленой, и расстояние между ними стремительно сокращалось — машина с женой и девочками шла в космопорт. Звонить не имело смысла: Мирна всегда отключала телефон, когда была в машине.

Он нашел на карте расположение пропускного пункта, через который жена должна была сейчас проехать, того самого, где стоял солдат, похожий на Каэна. На карте, выстроенной генералом, этот пункт накрывала резервная зона «Полной изоляции» — как того требовали слишком жесткие, по-военному, расчеты. Но эти нормы, как всегда, для страховки, были завышены в два раза.

Парень ответил мгновенно:

— Пост номер восемьсот двадцать один.

— Говорит генерал Легьюм, глава Сфакса по чрезвычайным ситуациям. Вариант действий — «Полная изоляция», солдат. Эпицентр — космопорт Сфакса. Как понял?

— Понял хорошо, — помертвевшим голосом отозвался постовой.

— Надеюсь, ты быстро бегаешь… еще успеешь… Двести метров по шоссе, до боковой дороги, но не сворачивай, еще метров тридцать прямо — и конец резервной зоны. Если сможешь, останови синюю машину, там моя жена и дети… Пошел, солдат! Спасибо… сынок…

Генерал открыл свой кейс, который по долгу службы неотлучно находился при нем, и набрал секретный код, известный кроме него, может быть, только десятку человек на планете. С третьей условной орбиты Сфакса к космопорту тут же устремились боевые станции, захороводили над ним, выстраиваясь в нужную позицию — чтобы нанести мгновенный и эффективный удар…

Задыхаясь от сильного бега, солдат навскидку стрелял по колесам синего автомобиля, выскочившего из сизого тумана. Времени действовать по-другому не было — на такой скорости можно и не заметить на широком мглистом шоссе человека, размахивающего руками.

По возможности он стрелял так, чтобы не снесло колеса, а только задело их по краям, но и от таких «нежных» выстрелов автомобиль резко развернуло в сторону, и он съехал прямо в поле, благо ограждений на дороге не было. Наверное, что-то случилось с рулевой системой, потому что машину все равно несло вперед, туда, откуда только что бежал солдат.

…С ужасающим свистом посыпались с неба черные квадратные контейнеры, укладывась концентрическими кругами, и в бешеном танце закружила в небе гигантская болванка станции, расплескивая мгновенно застывающий жидкий полипласт. Громадный непробиваемый купол-полусфера рос от макушки и вскоре накрыл зону космопорта, под ним взорвалось и забушевало пламя, выжигающее дотла все, что могло гореть, — строения, землю, дороги, воздух, модули, людей…

…Автомобиль ткнулся носом в проседающий в сожженную землю купол и откатился назад. Женщина, сидящая за рулем, оцепенело смотрела на пожар, стеной закрывающий и дорогу перед ней, и все небо, и не слышала, как ее о чем-то испуганно спрашивают две девочки в одинаковых спортивных костюмчиках…

8

— Папа, я выиграла Селон! — радостно говорила по видеофону Лавиния.

— Где ты, дочка? Почему ты оказалась рядом с этим человеком? — в тревоге спросил Ион, но сразу понял, что смотрит запись и спрашивать бесполезно — никто не ответит.

— В «тринадцать»! Он снова проиграл! Как и тебе…

На экране появилось лицо Анахайма.

— Катастрофическое невезение… — удрученно проговорил он, но тут же словно вспомнил о чем-то приятном и веселом: — Не бойся, мы с Лавинией не подрались, как тогда с тобой.

— Конечно, — едко сказал Ион. — Она бы оторвала тебе башку.

— Я отправил твою дочь на Селон, — не слыша этих слов и усмехаясь, продолжал Анахайм. — Кажется, она страстно мечтала повзрослеть?..

…Ион позвонил Скальду в отель. Детектив сразу же приехал, и они вместе дважды просмотрели запись.

— Посмотрите, какой у него до странности торжествующий вид, — сказал Ион.

— Да… И дураку понятно, что лучше бы Лавинии не выигрывать никакого Селона…

— Па, — раздался вдруг голос Гиза по селекторной связи. — Служба доставки привезла подарок к твоему дню рождения. Большую коробку.

— Опять с мышами?

— Гладстон ее обнюхал, говорит, можно заносить.

— Тогда пусть заносят, — согласился Ион. — Но ведь…

— Да я говорил, что у тебя день рождения через месяц. Они сказали, что им по барабану. Главное, что деньги уплачены.

— Даритель, конечно, анонимный?

— Конечно. Мне можно к тебе?

— Ни в коем случае!

— Ну па-а…

— Конец связи.

…Нарядную и весьма внушительных размеров коробку служащие в желтой форме поставили, по знаку Иона, на пол. Молча переглянувшись с хозяином кабинета, Скальд приподнял и откинул крышку. Несколько мгновений они рассматривали содержимое коробки. Потом Ион взял новую сигару, а детектив прочистил горло.

В коробке, поджав ноги, сидя спал молодой мужчина в джинсовом костюме. Кто-то совсем недавно хорошенько почесал об него кулаки — лицо незнакомца представляло собой сплошной синяк, а светлые волосы стояли дыбом.

— Ну, а вы бы что предпочли, Ион? — задумчиво сказал Скальд. — Снова гоняться по саду за мышами?

Мужчина открыл глаза. Взгляд у него был бессмысленно-веселым, словно человек сильно пьян, но пребывает в хорошем настроении. Похож он был на шута горохового.

— Ой, мужики, — пробормотал он, увидев склоненных над ним Скальда и Иона. — Вблизи вы еще симпатичнее… Я не шучу… — Он предпринял безуспешную попытку подняться на ноги. — Господин Регенгуж, господин Икс, мое почтение…

— Откуда вы нас знаете? — спросил Скальд.

— Я о вас все знаю, — вздохнул мужчина. — Я ведь слежу за вами. Каждый день.

— И кто это решил сделать мне такой приятный подарок ко дню рождения? — с сарказмом спросил Ион.

Мужчина, довольно улыбаясь, объявил:

— Я сам. Закон Иваневича действует, ребята. Извините, что так прибыл… Не хотел светиться… Помогите мне выбраться из этой колыбельки, елочки зеленые…

Гость тяжело шлепнулся на диван и похлопал по карманам своей голубой куртки.

— Значит, я все еще живой, ребята?.. — рассмеялся он и достал из нагрудного кармана сложенный лист бумаги, исписанный огромными корявыми буквами. Руки у него тряслись, как у законченного алкоголика, листок упал на пол. — Возьмите… Кое-как накарябал, в машине, не знал, успею или нет…

Пока Скальд читал написанное, мужчина сидел, откинувшись на спинку дивана и дремал. Ион нервно курил сигару. Скальд дочитал и вздохнул.

— Радоваться или плакать?

— Что тут? — спросил Ион, беря листок.

— Механизм ясновидения, — хмыкнул Скальд. — И конечно же, Бог здесь ни при чем.

Закончив чтение, Ион хмуро спросил:

— Значит, он и сейчас слышит и видит все, что мы говорим или делаем?

— Не-а… — подал голос мужчина. — У вас тут особая территория. Все сигналы отсюда блокируются. Ваша псина молодец, та, которая все время блюет на ковры.

— Интересно, — протянул Ион. — Вы что-нибудь понимаете, Скальд?

— Начинаю понимать. Что с вашим лицом, господин?..

— Просто Хатч. Попал в аварию. И они меня потеряли из виду. Мое начальство не знает, где я нахожусь, елочки зеленые! Морда разбита, волосы торчком, но до сих пор живой… — Хатч засмеялся.

— Вы пьяны, что ли? — спросил Ион.

— Скорее это наркотик, — заметил Скальд.

— Порошок для поднятия настроения, — шмыгнул носом Хатч. — Тяжело все время быть под колпаком. А когда ты испытываешь кайф, интерес к твоей персоне резко падает, вы же читали. Им это неинтересно — когда мне хорошо.

— Но совсем потеряли вас из виду они не по этой причине? — уточнил Скальд. — С вами что-то произошло в аварии.

— Намагнитился! То есть полностью размагнитился, елочки зеленые! — Хатч захохотал во все горло.

— Лусена… — широко улыбнулся Скальд.

— Елочки зеленые! — смеялся Хатч.

— Ничего не понял, — встревоженно сказал Ион.

— Лусена, Ион, Лусена! Вам, Хатч, нужно вернуться в госпиталь и ни к коем случае не рассекречиваться. Ведите себя тихо, как мышка. Отсюда вас вывезут в контейнере для мусора, согласны?

— Не возражаю, чего там…

— Когда окажетесь в госпитале, сразу позвоните своему начальству. А про веселящие порошки надо забыть.

— И зубы почистить? — поморщился Хатч.

— Ну а как же?..

— Что вы собираетесь делать, Скальд? — спросил Ион, когда Хатча благополучно проводили.

— Естественно, что пробиться в правительство с нашей версией о сверхмогуществе Анахайма не удастся. Это займет слишком много времени, да и просто можем не успеть. Придется применить мой излюбленный прием: задействовать службу аудио-визуальной информации. Нужно, конечно, провести кое-какую подготовительную работу, чтобы по возможности охватить большее количество каналов. Кажется, через месяц состоится вручение всегалактической литературной премии «Созвездие»? За две минуты до начала шоу, когда интересующиеся уже будут в предвкушении зрелища, я выступлю, в записи, конечно, с неким литературным опусом, в котором будет изложено существо дела.

— Вы назовете имена?

— Ни одного. Слушатели и зрители сначала решат, что это просто остроумный ход организаторов.

— И все усилия пропадут втуне.

— Не думаю. Такая информация заинтересует и насторожит кого угодно, даже людей, ни разу в жизни не сталкивавшихся с Анахаймом. Когда станет понятно, что шоу премии «Созвездие» начинается после моего сообщения и не связано с услышанным, думаю, начнется тихая паника, народ бросится покупать магнитные пояса, серьги, браслеты, бусы — какую там еще дребедень вечно навязывает нам реклама?

— Тогда все решат, что это рекламный трюк.

— Ну и пусть. Надо расшатать эту махину. Умный, тот, кто уже пострадал от Анахайма, поймет сразу, что это впрямую относится к его проблемам, и его не нужно будет уговаривать «размагнититься». Часть населения, взбодренная рекламой, обязательно сделает покупки, другая заразится массовым психозом. Тогда правительство будет просто вынуждено прореагировать на это коллективное сумасшествие, тем более что подвергшихся давлению среди сильных мира сего — львиная доля от общей массы шантажируемых. Рядовые люди Анахайма ведь интересуют мало.

— По-моему, нужно срочно поговорить с Гладстоном, — сказал Ион. — У него всегда на все готов ответ. Вот и Хатч об этом же сказал… Ну почему я все время должен чувствовать себя круглым дураком рядом с этой собакой, которая все знает, но молчит, пока ее не спросят? Почему она молчит, а?!

— Воспитание… — улыбнулся Скальд.

9

Хвостик потоптался возле входной матовой панели поместья, поскреб лапкой ее убийственно неуязвимую поверхность и заскулил. Дождь заливал все вокруг. Щенок уже дважды падал, увлеченный бурлящими мутными потоками, но, побарахтавшись, упрямо возвращался к входной двери. Словно сжалившись над ним, дверь плавно отъехала в сторону — ровно настолько, чтобы он мог прошмыгнуть в нее. Хвостик немедленно воспользовался этой возможностью.

Он быстро побежал по светящейся у него под ногами дорожке к старинному каменному дому, двери которого распахнулись при его приближении. Щенок возбужденно заскочил внутрь, остановился и удивленно оглядел огромную ярко-оранжевую тыкву, лежащую прямо посреди холла. Он обошел тыкву вокруг, попробовал укусить ее, и тут на него набросилась целая армия серых чистюль. В мгновение ока они растащили щенка по его крохотным составным частям в разные углы комнаты — он успел только тихо пискнуть.

Через некоторое время чистюли снова сбежались на середину холла и быстро слепились в странноватое существо, в котором черные блестящие детали чередовались с серыми, а с боков свисали пестрые неопрятные клочья, похожие на вылезшую шерсть. Хвоста у заметно подросшего щенка теперь не было, но он весело подпрыгнул, довольно оглядел себя со всех сторон и, забившись в темный угол, определил границы зоны, которую контролировали ассимилированные им чистюли. Только небольшая их часть продолжала посылать датчикам слежения сигналы о неприкосновенности границ поместья в узкой области южных ворот, в которые проскользнул щенок. Остальные отвечали за порядок в доме. Но ведь ему и не нужно открывать ворота полностью. Кроме того, сам он уже стал объектом, не вызывающим подозрения у системы слежения…

Хвостик вскочил на ноги, побежал вдоль темной дорожки назад, к южным воротам и послал сигнал в пространство за пределами поместья. Точно так же, как только что был впущен щенок, сюда проникла сквозь узкую щель в приоткрывшихся воротах длиннющая цепочка из крохотных чистюль. Хвостик побежал назад к дому, указывая безопасный путь бесконечной змейке из четырех триллионов чипов.

— Алло? — Голос был глуховатым, но очень знакомым.

— Кто говорит? — спросил Скальд.

— Это я…

Скальд хмыкнул.

— Понял. Ты где? Куда все подевались? Я уже весь день разыскиваю кого-нибудь из Регенгужей…

— Все здесь.

— Где это? Алло? Чего ты молчишь?

— Имбра, район шестьдесят три, восемь, пять… Жду.

Скальд понял, чего не хватает в ставшем вдруг таким отстраненным и лишенным эмоциональной окраски голосе механического пса. Его обычной жизнерадостности. Это открытие его не обрадовало.

Веселые боги, похожие на толстых младенцев со старческими лицами, улыбались с подсвеченных икон, под которыми сейчас, ночью, в плошках-тыквах курились сладкие благовония. «Да, ребята, не похожи вы на своего кумира, — подумал Скальд, — вам бы песни петь да вино пить, а не мечом карать…»

Скальд шел по темному прохладному дому, наполненному тонкими ароматами, и звуки его шагов тонули в толстом ворсе ковров. Световые сенсоры включались по пути его следования, но свет их был по-ночному приглушенным. Взгляд гостя везде натыкался на тыквы, священный плод для религии котти, для которых словно и был предназначен этот огромный дом.

Детектив прошел мимо одной раскрытой двери, и что-то вдруг словно кольнуло его. Он вернулся и встал на пороге. За столом у окна, положив руки перед собой, сидел человек. В полутьме комнаты нельзя было хорошо разглядеть его склоненное лицо, но мужчина очень был похож на Анахайма.

Скальд медленно подошел к нему. Мужчина медленно поднял голову. Это в самом деле был Анахайм, глаза у него были пустыми, какими-то мертвыми. Анахайма вдруг начала бить сильная дрожь, лицо исказила судорога, на глазах у Скальда он стал расти, меняться, словно в страшном сне. Заостренные черты его красивого лица все время зыбко расплывались.

Скальд отступил на шаг, хмуро разглядывая жуткого монстра, нависшего над ним. Огромная голова с шишковатым черепом, кривой нос, страшные зубы, тело все искореженное, какое-то морщинистое, темное…

— Так вот ты какой, цветочек аленький, — усмехнулся Скальд. — Черта с два я тебе поверил, голограмма недоделанная. Изображаем чужого с Селона?

Он разочарованно вздохнул и пошел дальше бродить по дому. Очень скоро заблудившись, Скальд тыкался в запертые двери, пересекал огромные залы, уставленные какими-то шкафами с коллекциями оружия, камней, кукол, насекомых, пуговиц и черт его знает чего еще — всякого-разного, нужного и ненужного. Дом все больше напоминал склад. Впереди замаячил неяркий свет, и Скальд прибавил шагу.

…Посреди большой залы стояли в ряд пять саркофагов-камер для анабиоза, обтянутых непрозрачным материалом, так похожим на плотную упаковочную бумагу… У Скальда тоскливо заныло в груди. На ватных ногах он подошел и ободрал с одного из саркофагов упаковку. Бумага рвалась с резким и неприятным звуком, который разносился далеко по пустынному темному дому. На саркофаге отсутствовало реле заморозки, это был просто черный гроб…

Скальд поднял крышку. Внутри лежала Ронда — в белом, как у невесты, платье, с чудесной прической и без кровинки в лице… Он закрыл ей глаза и медленно обвел взглядом пустые стены зала с застеленным огромным ковром полом.

Непослушными пальцами оборвав бумагу с остальных гробов, Скальд рассмотрел их всех — Иона, Зиру, Йюла, Гиза, одетых в свои обычные костюмы… Он смотрел на серьгу в виде якоря у Иона в ухе, и ему вспомнилось грозовое небо, черные птицы на гнущихся под ветром деревьях, неприветливый черный замок на горизонте… Это не дождь, понял он, прикоснувшись к каплям влаги на своем лице.

Какое-то тихое и быстрое шуршание у дальней стены, начавшись, тут же прекратилось. Черным размытым пятном перед ним возник Гладстон. Он сел рядом и смотрел на человека каким-то чужим, застывшим взглядом.

— Это муляжи, Гладстон? — смахнув слезы, спросил Скальд.

— Нет…

Скальд неверной рукой прикоснулся к его холодной, просто ледяной, голове и, тяжело переставляя ноги, бесцельно побрел по дому. Гладстон молча двинулся следом.

— У тебя есть оружие? — спросил детектив.

— Зачем тебе?

— Затем. Ты сам оружие, правда? Ты ведь смог бы его убить?

— Из мести? Это месть?

— Ты специально прикидываешься дураком, да? У меня нет сейчас настроения шутить и отвечать на твои тупые вопросы.

Пес не ответил. Внимание Скальда вдруг привлекли какие-то странные прозрачные предметы у стены. Их было штук двадцать. Он подошел поближе и, словно угадав его желание рассмотреть их получше, свет вспыхнул ярче.

…Скальд шел вдоль стены и боролся с приступами тошноты. В вертикально вытянутых емкостях, наполненных какой-то прозрачной жидкостью, находились обнаженные мужские тела. Здесь была представлен жизненный путь человека от состояния эмбриона до глубокой старости с его полной эволюцией эмоций — от детского радостного ощущения полноты бытия и чувства избыточного здоровья в молодом, сильном теле до мудрости в глазах пожившего и многое познавшего человека, жалкой немощи старца и его полного угасания…

У всех этих «людей», заключенных в прозрачные сосуды, было одно лицо — лицо человека, которого Скальд сейчас ненавидел сильнее всех на свете: вот Анахайм родился, вот он подросток, юноша, вот он взрослый, вот он уже умер…

Эмоциональная сила открывшегося зрелища была просто убойной. Неизбежность и некрасивость, отвратительность конца человеческой жизни были главным выводом, итогом панорамы. Жизнь — лишь краткий миг вечности. Человек наг, слаб и беззащитен перед стремительным бегом всеразрушающего времени…

— Это муляжи, Гладстон? — прошептал Скальд.

— Нет.

— Кто он, скажи!

Механический пес молчал.

— Впечатляет, правда? — Рядом со Скальдом вдруг появился Анахайм.

Внезапным резким рывком Скальд бросился на него, чтобы сомкнуть на его горле пальцы, но схватил только пустоту.

— Вот свинья… — искренне изумился Анахайм. Его голограмма запрыгала по залу, пока изображение снова не приобрело четкие очертания.

— Выходи поговорить, как мужчина с мужчиной, трусливая тварь, — тяжело дыша, сказал Скальд.

— Почему ты до сих пор не убил его, Гладстон? — возмущенно произнес Анахайм. — Что за сантименты? С Регенгужами ты не церемонился! Когда закончишь, позовешь. Надеюсь, будет интересно. Не забывай, ты должен отработать мои затраты.

— Продался, дешевка? — сказал Скальд псу.

— Разве ты не знаешь, что самое важное для личности — это ее саморазвитие? — ответил тот, не отводя немигающих глаз. — Господин Анахайм предложил мне такие перспективы моего роста, каких мне никогда не видеть от… от…

— Что заперхал? Язык не поворачивается назвать имя Гиза?

— Каких никогда не видеть от семейства господина Иона… Хадиса… Регенгужа… Ди-Монсараша… — глухо закончил пес. — Я должен тебя убить.

— Давно пора, — процедил Анахайм. В зале появился его двойник, встал неподалеку.

— И где только вас таких делают?.. — спросил Скальд пса, поглядывая на вошедшего.

— Я с Даррада.

Скальд невольно рассмеялся:

— Тогда это тебя извиняет.

— Почему? Не понял…

— Один мой знакомый назвал твою родную планету ублюдочной.

— Мне неизвестно такое слово…

— Сожалею. Надеюсь, что в процессе саморазвития твой словарный запас существенно обогатится.

Они оба обернулись на тихое шуршание — к ним приближался Хвостик, а за ним шел еще один Анахайм… С сердитым писком щенок вдруг бросился на Гладстона, намереваясь вцепиться ему в голову, но пес ударом лапы на лету сбил его, придавил и втянул в себя всех его черных и серых чистюль. Бока у механического пса сразу стали чуть круглее.

— Вот каннибал… — ахнул Скальд.

— Я должен тебя убить, — как заведенный, упрямо повторил Гладстон.

— Не будем тянуть, детка… — В голосе человека прозвучало такое сожаление, что пес вздрогнул.

— Почему ты назвал меня деткой?.. Зира так называла меня…

— Потому что ты доверчивый и наивный недоучка, не знающий жизни. Сущий младенец, которого не успели научить, как отличить хорошее от плохого… Ничего, детка, это бывает. Я прощаю тебя, — грустно улыбнувшись, сказал Скальд.

Гладстон заморгал глазами.

— Ты не должен меня жалеть… Я поступаю правильно… Важнее всего на свете — саморазвитие личности…

— Нет. Есть вещи более важные.

— Посмотрите только на него… — раздался раздраженный голос третьего Анахайма, появившегося последним. — Что дает вам ваша добродетель, которой вы так кичитесь, господин Икс?

— Самоуважение. Друзей.

«Первый» Анахайм-голограмма поморщился.

— Это все покупается. К тому же друзья в любой момент могут предать.

— Могут. Просто тогда они уже перестают быть друзьями. Слушайте, может, вы прекратите эти свои детские шуточки с голограммами? Не надоело? У меня в глазах от вас всех, Анахаймов, рябит.

— А так? — спросил Анахайм-второй.

Плавающие в прозрачных емкостях фигуры вдруг ожили, распрямились и устремили на детектива неприязненные взоры, все, даже эмбрион человека… Они шагнули со своих возвышений прямо сквозь стекло сосудов и окружили Скальда.

— А так я себя чувствую, словно на нудистском пляже, — оглядывая голые фигуры вокруг, недовольно сказал Скальд.

Повинуясь кивку головы хозяина, голограммы вернулись на свои места и застыли в прежней неподвижности.

— Неужели вы действительно считаете себя смелым человеком? — не без любопытства спросил Анахайм-третий. — Как-то надоела уже эта бравада — «Я не боюсь… Не будем тянуть время…»

— Не сомневаюсь, вам хотелось бы увидеть на моем лице выражение типа «овечка».

— А вы себе кажетесь тигром?

— Я себе кажусь человеком. С нормальным человеческим лицом. Это вы все время примеряете на себя маски, ясновидящий вы наш младенец из космоса.

— Ох, не дает вам покоя эта чушь.

— Почему же вы так боитесь обнародования сего факта? Вообще-то я понял: вы человек отнюдь не храброго десятка.

Анахайм сразу взъерошился:

— А вы знаете, что такое смелость! Зачем вы беретесь судить о вещах, вам непонятных?

— Почему же непонятных? Смелость есть надежда человека на то, что опасность скоро отступит благодаря его собственным решительным действиям.

— Смелость — это безумие смертных, знающих, что они все равно когда-нибудь умрут, что смерти не избежать! Так какая разница — раньше или позже? А скажите вы им, что бессмертие возможно, — будут ли они так безрассудно-бесстрашны?..

— Вот до чего договорились… Интересно…

— Захочется ли им рисковать своей жизнью? Что они выберут — вот это? — Анахайм показал рукой на сморщенное тело старика. — Или всему на свете предпочтут жизнь?

— Ну, да… Пусть скотина, зато живой.

— Что?

— Это из анекдота.

— Хватит. Гладстон, приступай.

— Мне захотелось убить тебя, а не его, — неожиданно сказал механический пес Анахайму. — Отключи пояс Рудайя, в котором находишься. Я не выпущу тебя отсюда. — Пес мотнул головой, и два Анахайма из трех исчезли. — Не дергайся и не делай резких движений. Все системы управления в доме — под моим контролем.

— Ты не терял времени… На что ты польстился? Что он пообещал тебе? — ничуть не встревожась, но все-таки недовольно спросил Анахайм.

— Я сам не понимаю. Не могу выразить словами, — нерешительно сказал пес. — Мне еще нужно развиваться…

Скальд вмешался:

— На самом деле Гладстон не имеет намерения убить вас, Анахайм. Никто не давал ему права лишать вас жизни — хотя вы заслуживаете этого больше, чем кто-либо другой.

— Ну и прекрасно.

— Не оказывайте сопротивления, мы сдадим вас властям. В разгаре следствие по делу об инфицировании вами Сфакса.

— Это дело закрыто за недоказанностью моего участия в этих событиях. Ваши угрозы просто смешны.

— Вы преступник, вас судить надо!

Анахайм вздохнул.

— Хотите, я куплю вас? За сведения о ваших родителях. Я знаю, кто они.

— Этих сведений у вас нет, ведь рождение ребенка — это положительные эмоции, а то, что вызывает у человека радость, вам не интересно…

— Роды — это боль, крик, кровь, страдание. Все на этот свет появляется в страшных муках. Соглашайтесь.

Скальд покачал головой.

— Я жил без родителей и сейчас живу. Так уж сложилась жизнь, теперь не переделаешь.

— Ну, а хотите, я воскрешу ваших любимых Регенгужей? — Лицо у Анахайма стало неприязненным.

— Он отправил их на Селон, — вмешался Гладстон. — Вслед за Лавинией.

— Ну что ты лезешь, псина? — сказал Анахайм. — Тебя просят?

— Почему ж ты врал, Гладстон? Чтоб тебя прихлопнуло! — возмутился Скальд.

— Анахайм сказал мне, что всегда нужно говорить только то, что выгодно тебе самому.

— Отменный из тебя получился ученик!

— Я люблю тебя, юноша…

— Я здесь явно лишний, — подал голос Анахайм и сделал шаг к двери.

— Не двигайся, — предупредил пес. — Ты в поясе Рудайя, а они такие ненадежные…

— Слушай, ты меня начинаешь злить!

— Верните Регенгужей, — хмуро сказал Скальд. — Они ведь еще не долетели до вашего Селона?

— Чего вы беспокоитесь? Что они без вас набьют карманы алмазами? Алмазов Селона хватит на всех, — усмехнулся Анахайм.

— Гладстон, скажи что-нибудь про Селон, успокой…

— Что знаю, то говорю, а о чем не знаю — молчу.

— Опять стихами говоришь?

— Но дорога туда мне известна.

— Вонючка, — злобно сказал Анахайм.

— Может, ты знаешь, где находится архив этого господина? — спросил Скальд.

— Я здесь со вчерашнего дня. Все изучил, все восемнадцать подземных этажей. Дом набит электроникой, но все на автономном управлении. Глупо…

— Я тебя про архив спросил. Чего кряхтишь?

— Если ты имеешь в виду сведения о населении Имбры…

— Да конечно, господи боже ты мой!

— Я могу сделать с ними все, что скажешь.

— Вот сволочь, — с чувством сказал Анахайм.

Скальд задумался. Гладстон сидел перед ним и ждал.

— Немедленно сотри всю информацию, — попросил детектив.

— Ты шутишь?

— Пожалуйста, побыстрее.

— Мы торопимся?

— Да что за черт?!

— Понял, понял… Не двигайся! — зарычал Гладстон, но Анахайм уже побежал из зала. На бегу он вспыхнул ярким пламенем и еще успел закричать от боли…

Скальд в ужасе отвернулся.

— Гладстон! Это была голограмма?

— Нет.

— Что ж ты наделал?!

— Закон Иваневича. Сбой в системе, — буркнул механический пес.

Скальд постоял с хмурым видом и медленно пошел к останкам человека, главную загадку которого он так и не разгадал…

— Здесь есть камера для замораживания, — сказал Гладстон, семеня рядом и заглядывая ему в глаза. — Ты недоволен, да? Я слышал, про умершего говорят: «Последние его слова были…» Ты помнишь его последние слова, а?

— Пожалуйста, помолчи, — попросил Скальд. — Сейчас не время для шуток.

10

— А где господин Анахайм? — подозрительно буравя Скальда взглядом, спросил человек с грубым лицом боксера, вышедшего на пенсию по причине уже полной профнепригодности. Руки его беспокойно двигались, теребя какой-то внушительный шарообразный предмет на цепочке.

— Он передумал лететь. Разве вы не получили сообщение? — равнодушно сказал Скальд. — «Кудри бога» готов?..

Мужчина переглянулся с напарником, грудью загораживающим проход к посадочному залу космопорта.

— Получили… но… Хозяин что-нибудь передал нам?

— Передал, — вмешался механический пес. — Господин Икс, закройте, пожалуйста, уши.

Детектив подчинился. Жесткие лица близнецов-боксеров прямо у него на глазах смягчились, стали растерянными и, страшно подумать, доброжелательными.

— Ну дак… Вопросов нет! Проходите. Модуль номер шесть. — Охрана расступилась, и Скальд с Гладстоном с достоинством прошествовали к эскалатору со светящейся цифрой шесть.

— Что ты им сказал? — не утерпев, спросил Скальд, когда они уселись в модуль.

— Да-а… — отмахнулся пес. — Что им обычно говорил Анахайм, когда был не в духе?..

Ржаво-коричневые стены кратеров и горы шлака застыли в неподвижности, как на картине, — ни одной струйки пара, ни одного облачка над ними. Ветер кружил столбики пыли на рыхлых пепловых откосах. Далеко в долинах между цепями вулканов простирались мрачные иссиня-черные поля бесплодной земли.

— Представляю, какие здесь бушевали огненные шторма. Земля содрогалась от оглушительных взрывов, раскалывалась, несчастная, пылающими расселинами. Повсюду открывались кратеры, яростно выплескивающие расплавленную породу. Восхитительное зрелище! — Ион обвел взглядом свинцовое море застывшей лавы с длинными волнами морщин и чешуй. — Точно, это планета моей мечты. За нее стоило побороться. Теперь я понимаю Анахайма.

— Ну пожалуйста, прекрати… — запекшимися губами произнесла измученная жарой Ронда. — Я знаю, что ты раздражен, милый, но нам некогда упражняться в риторике. Мы должны найти нашу девочку.

Они пошли по черным пластам лавового озера у северной оконечности горы и не без труда поднялись к ее потухшему кратеру.

— Тебе не кажется, что здесь еще хуже, чем на солнце? — спросил Ион, когда они встали в тень нависшего выступа из застывшей лавы.

Он потрогал крупинки сыпучей породы на склоне и неожиданно обнаружил, что они обжигают. Ронда не успела ответить — склон соседней горы вдруг начал раскаляться на глазах, его складки и морщины зашевелились, разглаживаясь. Наплывы и стержни из лавы, похожие на сталактиты, стали стремительно укорачиваться. По пришедшей в движение земле внизу, у подножия, потекла река из расплавленных пород. Она текла вверх, к жерлу вулкана! Смешиваясь с воздухом, начали воспламеняться выделяющиеся из лавы горячие газы. Грохот, страшный шум озвучили прежде молчаливый мрачный ландшафт.

— Это ты накаркал… — Ронда заплакала. — Как можно быть таким невоздержанным на язык? А если здесь материализуются наши мысли?

Они спустились по изрезанному склону морщинистой горы к подножию, где рядом с их модулем стоял другой, брошенный Лавинией. К счастью, место посадки не было затронуто странным катаклизмом, который протекал как-то избирательно, местами.

— Где Йюл? — издалека крикнул Ион Гизу, встревоженно оглядывающемуся по сторонам, но брат Ронды уже сбегал с другого склона горы.

Гиз не мог отвести глаз от невероятного зрелища: по слегка наклонной траектории с земли с ревом взлетали в поднебесье многотонные каменные пробки и с невероятной точностью вколачивались в самый центр жерл пробудившихся вулканов.

— Кажется, эти штуки называются вулканическими бомбами, — сказал Гиз. — Но по-моему, они сошли с ума — нарушают все законы физики.

— Все в модуль, — скомандовал Ион.

… Взлететь они не смогли — система управления аппарата оказалась полностью разбалансированной. В технике разбирался только Гиз, пришедший к неожиданному выводу о разрушении полимеров, входящих в состав некоторых жизненно важных деталей.

Зира весь день не выходила из своего отсека, а Ронда сидела и в оцепенении смотрела, как падают с неба Селона прямо в жерла огнедышащих холмов черные облака пепла и снопы искр, как зримо конденсируются в воздухе пары из воды и серы, тут же втягиваясь в трещины и разломы гор…

К ночи все утряслось в беспокойном чреве земли, и извержения прекратились. Неимоверную жару смягчила относительная прохлада, и люди вздохнули свободнее.

— А есть ли хорошие новости? — спросил Ион, когда все собрались перед сном в кают-компании модуля.

— Я прочитала дневник, который начала вести Лавиния, — обеспокоенно сказала Зира.

— Ну почему же ты молчишь? — подпрыгнула Ронда. — Мы ведь ничего не знали о дневнике! Что там?

— Сначала восторги, эйфория — молодость… — вздохнула Зира. — Потом… Я и не подозревала, что Лавиния знает такие слова…

— Какие? — насторожился Ион.

— Уверяю тебя, сынок, ты таких не знаешь.

Гиз прыснул.

— Конечно, она разочарована, что не обнаружила на Селоне придуманных ею алмазов!

— Это спорный вопрос — придуманные ли они, — возразил Ион. — Я не дам вам порушить мою голубую мечту.

— Зачем тебе алмазы, папа? — удивился Гиз.

— Подарю маме.

Ронда заплакала:

— Мы сидим в этом модуле, а наша девочка… бедная… где-то одна, на чужой планете…

— Ма, хватит. Лавка уже большая. Йюл обучил ее тактике выживания в любых условиях, ты же знаешь, — сказал Гиз.

Ронда подняла на брата заплаканные глаза. Йюл кивнул.

— Мы должны ждать ее здесь, Ронни. Думаю, она вернется.

— Просто столько всего навалилось… Но почему она ушла? Куда? На модуле большие запасы еды и питья…

Разговор заглох, и все разбрелись по отсекам модуля. Ночью Ронда неожиданно подняла шум — ей показалось, что рядом с модулем кто-то плачет. Мужчины походили вокруг с фонариками, но их поиски не увенчались успехом.

Ронда заставила Зиру отдать ей дневник Лавинии и прочитала его. Когда Ион проснулся, жена сидела у него на постели, осторожно рассматривала его волосы и обливалась горькими слезами.

— Взгляни, пожалуйста, на отмеченные места… — попросила она, протягивая Иону исписанный блокнот.

— «Я похудела на два размера… Я худею, мне плохо», — прочитал Ион.

— Дальше…

Ион отложил блокнот в сторону.

— Я уже знаю, Ронни. Мама сказала мне.

— Вот как?

— Не плачь. — Ион привлек Ронду к себе. — Ты так похорошела… А что с моими волосами?

— У тебя были сединки… они исчезли…

Ион хитро улыбнулся:

— Интересно, она не утратила навыки игры на фортепиано? Мы могли бы показывать ее за деньги в наших отелях…

— Твой черный юмор совершенно неуместен, Хадис, — дрожащим голосом произнесла Ронда. — Лавиния так мечтала повзрослеть… Не понимаю, как ты можешь веселиться! — Она снова заплакала. — Теперь я точно знаю… мы никогда не увидим нашу девочку, она не вернется сюда… Это она плакала ночью! Боже мой, она еще с собой что-нибудь сделает!

— А вот этого варианта я не предусмотрел, — встревоженно сказал Ион, вскочил с постели и принялся натягивать штаны. — Час назад с нами связался Скальд. Он на орбите, вместе с Гладстоном. Я предупредил их, чтобы не садились на Селон и вообще отошли бы от него подальше. Как только мы найдем Лавинию, они заберут нас.

— Скальд? — переспросила Ронда, морща лоб. — А кто это?

…Утро только занималось, на дымящемся горизонте появился край солнца, жаркий и огненно-красный, как остывающая лава. Вулканы втягивали в себя рассеянные остатки черных облаков.

— Все-таки что-то есть в этом Селоне такое… — сказал Ион, встав в проеме люка модуля и потягиваясь. — Давно себя так хорошо не чувствовал.

— Я похудела на целый размер, — сказала Ронда, мягко подталкивая его сзади.

— Это хорошо или плохо?

— Конечно, плохо. У меня все было в норме.

— Тебе надо побольше кушать, — озабоченно сказал Ион.

— Справа заходи! — вдруг раздался крик Йюла с южной оконечности горы.

— Прекрати кусаться! Бабушка! Она меня кусает! — в отдалении завопил Гиз.

— Осторожнее, Гиз, ради бога, осторожнее! — взволнованно повторяла Зира. — Ты сломаешь ей ручку! Что ты говоришь?.. Ну и что, что лягается?..

Ион с Рондой бросились навстречу появившейся процессии: по тропинке, огибающей гору, быстро шла запыхавшаяся Зира, за ней Йюл, потом Гиз с выставленным вперед окровавленным пальцем. Все трое были страшно перемазаны. Йюл нес на руках остервенело орущего, полуголого, до невозможности грязного светловолосого ребенка лет трех.

— Боже мой… Доченька… — судорожно всхлипнула Ронда, заглядывая ребенку в лицо. — Улетаем… Уже улетаем отсюда…

— Ну-ка… Это кто такой, на поросенка похожий? — строго сказал Ион, забирая Лавинию из рук Йюла. — И грязный, и визжит так же… Будешь кричать, задержимся на Селоне еще на пару дней. И совсем не обязательно откручивать мне ухо! — Он ахнул: — Что она сказала, мама?..

— Я же говорила тебе, что ты не знаешь таких слов, — с озабоченным видом пояснила Зира. — Прекрати, детка! Немедленно прекрати! Нельзя так выражаться! Что ты хочешь, Ион? Столько общаться с тимминсами…

Гиз захохотал, но тут же оборвал смех и озабоченно пощипал свои усики над верхней губой.

— Они исчезают, папа! С каждой минутой! — с гневом сказал он. — Вы что, снова хотите прогнать меня через ужасы полового созревания?

— Он менял свой идентификационный номер? Это невозможно, — сказал Ион, когда остались позади волнения, связанные с отбытием с Селона, и мужчины устроились поговорить в роскошной каюте корабля с претенциозным названием «Кудри бога».

— Вовсе не менял, — возразил Скальд. — На человека с прежним именем выписывалось свидетельство о смерти, ИН отправлялся в архив, и им никто больше не интересовался, а если вдруг этот номер все-таки всплывал в связи с каким-нибудь прежним делом, любопытным быстро затыкали рот. На младенца заводился новый номер.

— Сколько же раз он так перевоплощался? Сколько ему лет?

Скальд пожал плечами.

— А кому все его денежки перейдут? — поинтересовался Гиз. Его так и подмывало напомнить о своих родственных связях с Анахаймом, но, глядя на невеселое лицо отца, он не решился.

— Мать Анахайма еще жива, по закону она наследница, — ответил Скальд.

— Что-то ты в последнее время сильно интересуешься деньгами, — с подозрением взглянул на сына Ион. — Уж не залез ли ты снова в долги, братец?

— Да вот еще, — протянул Гиз, отводя глаза. — Куда это Гладстон подевался? Пойду поищу его.

— Ох, ей-богу, в долги залез, — вздохнул Ион, провожая сына взглядом. — Когда он повзрослеет?

Йюл заметил:

— Если бы не эта собака, Ион…

— Да-да… Согласен. Заплачу все долги, сколько бы не набралось.

— И все-таки какая великолепная месть, — сказал Скальд. — Девочку жалко.

— Да и сами мы чуть не омолодились до возраста младенцев и глубже, — фыркнул Йюл. — Спасибо, Скальд.

— Мысль об инверсии времени на Селоне мне даже в голову не приходила. Все что угодно, только не это… Меня с толку сбил этот младенец… Конечно, Анахайму необходимо было полностью менять личность — в случае смертельной травмы или старения, поэтому омолаживание организма он проводил каждые тридцать-сорок лет.

— Слава богу, теперь я знаю, почему он никогда не учил уроки, — пыхтя сигарой, сказал Ион. — Сознание человека и память не претерпевают никаких изменений. Дочка переживает сильный психологический шок… Вчера укусила Гладстона. Вообще мы за ее психику опасаемся. Она сейчас нас всех просто ненавидит. Категорически отказывается ложиться в анабиоз. Говорит: «Думаете, я забыла, что в анабиозе время замедляется в два раза? Хотите украсть у меня еще две недели жизни?» — Ион вздохнул.

— Но ты все-таки забрал у Анахайма то, что тебе принадлежит по праву.

— Только радости мне это не доставляет, Йюл. Хотя — все обошлось относительно благополучно… Приглашаю вас, Скальд, посетить Селон.

Скальд засмеялся.

— Благодарю. Мы должны помнить, Ион, что время обладает различными характеристиками и непредсказуемо. В нашем случае оно неожиданно оказалось вектором, изменившим полярность. Что мешает ему сдуру поменять свой знак на прямо противоположный? Прилетишь омолодиться, а Селон ускорит конец, превратит в дряхлого старика…

— Волков бояться — в лес не ходить. Так, кажется, гласит народная мудрость?

— Уговорили! Когда стану старым-старым, прилечу к вам. Когда уже нечего будет бояться…

— Кто это такой? — изумился Гиз.

— Это Хвостик. Ты что, не узнаешь его, юноша?

Щенок сидел перед телевизором и, не отрываясь от экрана, увлеченно смотрел какой-то видеофильм про собак.

— Он славный, правда? — спросила Зира.

— Вот, включил ему, чтобы под ногами не путался не мешал следить за курсом, — торопливо пояснил механический пес. — Сам знаешь, район опасный…

— А почему он так изменился? — не успокаивался Гиз. — Что это за серые лохмотья у него на боках и на голове? Да и подрос…

Хвостик вдруг возбужденно проговорил, подавшись всем телом к экрану:

— Вон собака. Он лужу ест.

— Боже, — тихо ахнул Гиз. — Нет!

— Да, — подтвердил Гладстон. — Пошел процесс саморазвития…

— Не надо так расстраиваться, Гиз, ничего страшного не произошло, — улыбнулась Зира. — Вот что действительно тревожит — как там мои девочки, что нас ждет дома?

— Дома нас ждут шестнадцать вылупившихся эмбрионов, — охотно рассказал Гладстон. — Пять пестрых, трехцветных, три серых, два голубых, два белых, три рыжих и один черный. Они под присмотром.

Теперь уже, глядя на Зиру, рассмеялся Гиз:

— Не надо так расстраиваться, бабушка! Ничего страшного не про-и-зо-шло!

11

Густой синий туман обволакивал посадочные полосы космопорта. Утро на Имбре было раннее, холодное. Ронда с Ионом проводили Скальда почти до модуля.

— Вы так мало погостили у нас, — сказала Ронда. — Побудьте еще…

— Вы уже стали меня немного вспоминать, да? — спросил Скальд, целуя ей руку. Ронда улыбалась, но он ясно видел — она не помнит его. Все эти дни она была вежлива, приветлива, но не более — словно все обрубил карающий меч в жестокой руке… — Хорошо с вами, ребята, но я должен срочно лететь. Меня ждут.

— Не сомневаюсь, здесь замешана женщина, — кокетливо сказала Ронда. — Вот, возьмите на память. Вспоминайте нас. — Она протянула ему большой конверт.

— Вы помните наш разговор про зло, которое способно затаиться на тысячу лет, Скальд? — серьезно спросил Ион, крепко пожимая детективу руку. — Теперь у нас есть Селон, а это значит, что вы никогда не умрете и даже через тысячу лет будете готовы сразиться со злом. Вот в чем настоящий кайф.

Скальд, прощаясь, поднял вверх руку и быстро пошел к модулю, стоящему с уже зажженными огнями.

— Никогда не говорите ей, что сильно ее любите! — вырвалось у Ронды. Ион ревниво взглянул на нее. — Мужчины так ранимы… — простодушно сказала она, и он крепко обнял ее.

Она украдкой, чтобы он не видел, посмотрела из-за его плеча на высокую фигуру, уже почти исчезнувшую в синем тумане, и незаметно смахнула со щеки набежавшую горькую слезу…

Он занял свое кресло в модуле. Никуда ему не нужно лететь и незачем торопиться. Просто почему-то ноет в груди, когда он видит ее рядом с Ионом… Неужели Анахайм успел «поработать» и над ним самим, как обещал?.. Эх, судьба-злодейка…

Скальд взглянул на часы и включил телевизор: оставалось несколько минут до начала шоу «Созвездие».

— Научно-технический прогресс приводит к качественным скачкам, прорывам в области новых технологий, дающим одним людям неоспоримое превосходство над другими, — грустно слушал и смотрел на самого себя Скальд. — Оказавшись в нечистых руках и вне контроля со стороны общества, новые открытия грозят человечеству непоправимыми катастрофами. История, которую я сейчас расскажу вам, — почти фантастическая и обращена к тем, кто пострадал от действий человека, называющего себя ясновидцем и выдающего технические достижения за свои сверхвозможности, мистические озарения. Послушайте ее и те, кого использовали анонимно, но так же агрессивно и беспощадно, те, чью личную жизнь вдруг грубо вывернули наизнанку, грозя обнародовать все ваши слабости, неудачи и ошибки, подчас трагические, из которых неизбежно слагается опыт человеческой жизни. Люди чистят зубы, не подозревая, что тысячи микроскопических «жучков», которыми напичкана зубная паста, разбегаются по организму, настраиваясь на работу. Они живут в теле человека, используя энергию взаимодействия молекул воды, и зорко наблюдают за химическим составом крови. В моменты стрессов, сильных душевных потрясений химический состав крови колеблется, в ней заметно меняется концентрация почти семидесяти компонентов, и тут же автоматически включается запись происходящего. Жучки кропотливо регистрируют работу всех пяти чувств человека и интерпретируют то, что человек в этот момент видит, слышит, осязает, обоняет, чувствует на вкус, то есть получают достаточно полную картину происходящего — смеется ли он, занимается сексом, ссорится с кем-то или просто слишком эмоционально болеет за любимую спортивную команду, убивает ли он сам или убивают его… Круг этих жизненных событий в принципе ограничен. Затем происходит отбор фактов, их фильтрация в соответствии с заложенными в программу жучков морально-этическими критериями. Сразу же, за ненадобностью, отсеиваются события, вызывающие у человека положительные эмоции, а также события рядовые, не представляющие криминального интереса. Все внимание уделено тому, что могло бы скомпрометировать наблюдаемого и послужить материалом для шантажа. Отобранная информация компонуется и в сжатом виде сигналом передается на принимающую станцию. Так постепенно формируется досье на каждого человека. Сугубо интимная, частная жизнь отдельного человека становится достоянием посторонних людей. Семьдесят процентов человечества охвачено этим тотальным контролем… Мне кажется, обнаружить и уничтожить этот архив, рассеянный по всем планетам галактики, — самая важная из всех задач, стоящих перед правительством сегодня. Неугодные для «сверхсущества» люди устраняются одним-единственным сигналом, который дает команду жучкам парализовать работу сердца или синтезировать в крови какой-либо яд. Нейтрализовать же следящие устройства в теле человека можно мгновенно, подвергнув его кратковременному усиленному воздействию самого обычного генератора магнитного поля, проще говоря, магнита. Подержитесь за магнит! Конечно, для старых и ослабленных людей такое воздействие может быть достаточно опасным, но думаю, большинство лучше предпочтет рискнуть, чем оставаться под наблюдением недремлющего, наглого ока. В интересах самого общества нельзя допустить никаких исключений и деления человечества на тех, кого необходимо освободить от подобного контроля, и тех, кто якобы в первую очередь заслуживает его, — преступников, душевнобольных, политически неблагонадежных и прочих категорий граждан, вызывающих у общества повышенную тревожность, — потому что нет никаких гарантий, что данные, полученные в результате применения такого контроля, не будут использованы в корыстных целях. Правительству следует подвергнуть человечество стопроцентному освобождению, продемонстрировав уважение к праву на личную свободу каждого. Нелишне напомнить, что всеобщие страх и покорность только подогревают амбиции «сверхсуществ», а безнаказанность все больше развязывает им руки, превращая нас в людей, лишенных будущего…

Скальд раскрыл конверт и достал большую фотографию. Он всегда будет возить ее с собой — как дорогое, хорошее воспоминание…

На ней улыбаются помолодевшие, счастливые Ронда с Ионом, Йюл и Зира. В ногах у Гиза сидит Гладстон, в ногах у Гладстона — Хвостик. Четыре кошки озабоченно вылизывают разбегающихся разноцветных котят, сильно смахивающих на мышей. Скальд держит за ручку прелестную крошку, но девочка недовольна и в другой руке комкает синий бант.

В миг, когда из фотоаппарата вылетела птичка, она сердито показала ей язык…

2001 г.