1

— Сейчас увидите, господин Анахайм. Уже четвертый раз за эту неделю.

— А вам жалко.

— Это опасно! Этого никто не делает. Нам пришлось даже собирать срочное совещание, чтобы квалифицировать это нарушение.

— А кто вообще разрешил вам его квалифицировать? Я внес номер этого модуля в свой список!

Офицер патрульной службы, с которым Анахайм сидел в модуле, висящем над водопадом, вытер со лба пот, но к его счастью на экране перед ними появился одноместный ярко-красный модуль.

— Вот нарушитель, господин Анахайм, — почтительно произнес патрульный.

Модуль завис чуть ниже и не обращал внимания на присутствие патруля. Внизу под ним ревела река, устремляясь к внезапно обрывающейся ступени на поверхности земли и образуя гигантский водопад, при виде которого захватывало дух. Огромное облако водяной пыли висело в воздухе, заслоняя обзор, но там, внизу, каскады воды со страшным грохотом обрушивались вниз, увлекали за собой и молотили в страшной круговерти глыбы, оторванные от скал. Модуль сделал в воздухе несколько пируэтов, завис сбоку от водопада, и вдруг, ринувшись в клокочущую бездну, пропал, поглощенный неукротимым потоком.

Анахайм вжался в кресло и на мгновение прикрыл глаза. Патрульный рванул с места, направив свой желтый модуль вдоль уступа водопада.

— В который раз это вижу! — орал патрульный, пытаясь перекричать рев воды. — И все равно внутри все трясется! Там падают обломки скал весом в десятки тонн! Как можно там лавировать?!

Преодолев километровую ширину водопада за пятнадцать секунд, красный модуль вынырнул с другой его стороны и снова завис в неподвижности.

— Модуль шестьсот семьдесят семь! — сказал патрульный в микрофон, выйдя на рабочую волну. — Вы оштрафованы на триста кредиток за нарушение правил поведения в зоне природного явления, представляющего опасность для жизни, параграф третий пункта…

— Пожалуй, выпишите еще один штраф, офицер, — перебил его голос из динамика. — Мельчают у вас водопады, что ли? Перестали производить впечатление. — Модуль снова нырнул в облако водяной пыли.

— Скорее, болван! — закричал Анахайм.

Они взлетели вверх, на сто метров над водопадом, и подоспели вовремя, чтобы увидеть, как нарушитель правопорядка выскочил у противоположной стороны обрывающегося в бездну потока, рванул вверх и растворился в небе.

— Эва! — прошептал Анахайм, проводив его тяжелым потрясенным взглядом.

— Ну, бабка, дает. — Патрульный покачал головой.

— Закрой рот, — процедил Анахайм.

— Я люблю свою мать. Благодаря ей я стал тем, что я есть. Нет, она не тянула меня за уши. Просто я всегда знал, каким она хотела бы меня видеть. Она ждала. И вот теперь, когда, казалось, все наладилось, между нами опять возникло непонимание…

— Все преодолимо, Ион.

— Проклятие! Этот человек сводит меня с ума! Он все время подкидывает мне новые проблемы. Меня тошнит от него самого, от этого его Селона и от его выходок…

— Сводить людей с ума — это его профессия. Или хобби. Чему вы удивляетесь?

— Ронда ушла от меня, Скальд… Она оставила записку, что должна побыть в одиночестве…

Ион без конца курил свои сигары, рассеянно стряхивая пепел то в горшок с цветами, то в свернутый из бумаги пакетик, хотя перед ним на столике стояла пепельница.

— Она действительно была угнетена, — смущенно проговорил Скальд. — Но вы должны набраться терпения и ждать…

Ион поднял голову.

— А чем она была угнетена?

— Историей с господином Риссером.

— Чего?

— Она винит себя в его смерти, хотя прошло столько лет. И возможно, это сильное чувство вины перед семьей привело к ее уходу. Я посоветовал ей обратиться к врачу. Конечно, мало приятного в той истории, но — надо забыть, сказал я ей…

Ион усмехнулся, сломал пальцами сигару, аккуратно сложил ее в горшок с розами и раскурил новую.

— Очень занимательно. И психологически достоверно. Только одна закавыка, Скальд. Риссера застрелили за два года до того, как я познакомился с Рондой. Это соседи вызвали патруль.

— Чтоб я сдох! — после длинной паузы с чувством произнес детектив. — Значит, вы правы, Ион, — Анахайм снова вносит раздор во вражеский лагерь. Теперь мне все понятно…

— Что вам понятно?

Скальд повеселел.

— Что не все так плохо, господин Регенгуж!

— Ну надо же. Вы сейчас в пляс пуститесь.

— Я не умею танцевать. Да, это он! Подождите… А он не мог внушить Зире, что он — тот человек, которого она любила?

— Гладстон, — напомнил Ион.

— Ах, да, у нас слишком материальные доказательства… Где же Зира?

— Мама уже вот-вот будет. Пойти принести валерьянки, что ли?

— Для нее?

— Для себя…

…Зира появилась в кабинете Иона через несколько минут. Она поздоровалась, своей легкой походкой прошла к окну и раздвинула шторы.

— Не выношу полутонов и полутеней, — решительно сказала она и села на диван. — Ну, спрашивайте, Скальд. Начинайте дознание.

Ион поморщился и достал новую сигару.

— Я подумал, что вы оговорились, Зира, когда рассказывали мне про Браззаль, — «У Иона светлые, как у отца, глаза». На фотографии у Риссера глаза темные.

— Все-то вы замечаете…

— Скажите, Анахайм действительно отец Иона?

Зира нервно рассмеялась:

— Ну, о ком? О ком мы с вами говорим? Что мы тут обсуждаем?

— Мы с вами пытаемся понять, кто такой господин Анахайм.

— Тот человек… Это было сорок лет назад…

— Но вы сказали своему сыну, что этот Анахайм — это тот. Да и Гладстон…

— Сказала, — со слезами в голосе согласилась Зира. — Но разве вы не понимаете, что это невозможно?

— Мама, успокойся. Мы знаем, что тебе тяжело, — сказал Ион.

— Тяжело? Мне хочется умереть.

— Мама!

— Скажите, вы заметили в нем какие-либо отличия от того мужчины?

— Этот красивее… Так мне показалось…

— А конкретнее?

— Вроде бы нос немного другой… А может, это память меня подводит.

— Вы как-то обмолвились, что Анахайм не мог быть усыновлен.

— Я думала, что отец Анахайма — это отец Иона… И что Анахайм очень похож на своего отца…

— Понятно. А он оказался усыновленным.

— Да… Но вот в чем дело… Это сводит меня с ума… Он катает в руках обрывок бумаги точно так же, как тот… Такой же поворот головы, мгновенно промелькнувшая жестокость в прежде равнодушных глазах, от которой все цепенеет внутри, — словно он придумал какую-то пакость и рад этому… Я смотрю на него и вижу того самого человека, которого любила много лет назад и которого не могла забыть всю жизнь…

— А как он при той встрече воспринимал вас?

— Сначала пристально изучал меня, глаз не сводил. А потом стал вести себя так, будто он и есть тот самый…

— Были какие-нибудь конкретные детали, что-то очень личное, известное только вам двоим? — деликатно понизив голос, спросил Скальд. Зира печально кивнула. — Почему вы расстались?

— Я ушла сама. Он подавлял меня. Масштаб его личности превышал мой настолько, что казалось, еще немного, и я потеряю себя, совсем… И потом, мне хотелось уйти на самом пике нашей любви. Чтобы запомнилось только самое хорошее, светлое, а не мелкие стычки, ссоры, которыми обычно заканчивается большая любовь.

— И вы потом не жалели?

Зира опустила голову.

— Все равно ничего хорошего из этого не получилось бы.

— Извините, Зира, что я спрашиваю… У него был пупок?

— Да… конечно…

— Вы что-нибудь еще слышали о нем?

— То, что он умер. Об этом было объявлено официально.

— Когда?

— Иону было десять лет.

— Сколько вам сейчас, Ион?

— Сорок.

— Анахайму тридцать… Все сходится. Скажите, Зира, его смерти предшествовали какие-либо события?

— Было объявлено, что он скончался в результате травмы, полученной при катании на лыжах в горах… — Зира все сильнее нервничала.

— Вы были на похоронах? — тихо спросил Скальд. — Зира?.. — Женщина кивнула и закрыла лицо руками. Ион подсел к матери и крепко обнял ее за хрупкие плечи. — Вы видели его? Это был он?

— Хадис! — не выдержав тяжести воспоминаний, горько заплакала Зира. — Хадис…

В ее голосе было такое отчаяние, словно она потеряла дорогого ей человека только сейчас…

— Гладстон, мне это уже надоело — к тебе все липнет.

— Не все, а только металлы.

— Я не могу вынести из дома все металлические предметы!

В комнате повисло молчание — Гладстон прислушивался к себе.

— Я предупреждаю тебя, юноша, моей мощности не хватает, — заявил он после некоторого раздумья.

— Для чего?

— Для саморазвития. Мне нужны еще компоненты.

— Послушай, друг любезный, только что, на прошлой неделе, я восполнил недостающую тебе интимную часть твоего… э-э… туловища.

— Речь идет о хвосте?

— А о чем еще? Я залез в долги ради твоего хвоста, без которого вполне можно было бы прожить. Тебе известно, что некоторым собакам их вообще отрубают? А ты опять канючишь. Что тебе нужно, Гладстон?

Механический пес немедленно выплюнул на пол крошечный диск. Гиз вставил его в свой компьютер, просмотрел список деталей и их стоимость и свирепо взглянул на пса. Тот загрохотал хвостом по полу. Гиз снова лег на диван и отгородился книжкой.

— Гиз хороший юноша, — напрасно прождав минуту, произнес Гладстон своим глуховатым голосом. — Я люблю тебя, юноша.

— Придумай что-нибудь новенькое.

— Я не могу — мне не хватает мощности.

— Гладстон, ты безумен и хочешь свести с ума меня.

— Почему?

— Потому что только сумасшедшие не могут адекватно оценивать действительность и свои возможности. Что ты там нацарапал? Семьсот тысяч кредиток? Рехнулся?

— Это мой прожиточный минимум на ближайшие семь месяцев саморазвития, — твердо сказал пес. — И ни кредиткой меньше.

— Да ты… да я… Что… Чтоб я…

— Ты заболел? — озабоченно произнес Гладстон, смешно тараща глаза. — Попробуй дышать глубже. Дай-ка я тебя протестирую… Нет, у меня не хватает мощности!

— Да куда она вся подевалась, твоя мощность?! — вновь обретя способность говорить членораздельно, завопил Гиз.

— Она сейчас в активе! Задействована! Пошел процесс саморазвития, и я не могу его останавливать! Можешь ты это понять, юноша?!

— Я всю жизнь копил на тебя! От себя отрывал, от сладостей, от отдыха! Никто даже не знает, что ради тебя я уговорил банк выдать две трети денег, подаренных мне бабушкой к совершеннолетию, а до него, между прочим, еще целый месяц! Если обнаружится это нарушение, банк ждут большие неприятности! Твой первый хвост, который сейчас бегает неизвестно где, стоит целое состояние, а я купил еще один — чтобы тебе было чем колотить по полу! И все мало!

— Породистые псы стоят дорого, — гордо заметил Гладстон.

— Если это твое саморазвитие заразно, то оно, как любая зараза, может пойти гулять по дому, так, глядишь, и Хвостик тоже начнет предъявлять мне претензии и счета!

— Не исключено, — глубокомысленно проронил Гладстон.

— Так, все. Окончен разговор. — Гиз углубился в чтение.

Через минуту раздалось тонкое жужжание. Пес лежал, закрыв глаза, внутри у него что-то тикало и стучало.

— Что такое? — не подавая вида, что встревожен, спросил Гиз.

— Это сигнал, что процесс скоро будет остановлен… Моя личность не может развиваться в силу внешних причин, вызванных отсутствием необходимых компонентов. Это все равно, что человека лишить пищи, — умирающим голосом сообщил Гладстон.

— Перестань тикать, бомба замедленного действия! — в сердцах произнес Гиз. — Ты шантажист и вымогатель. Где я должен взять столько денег?!

— Существует несколько путей, — оживился Гладстон. Внутри у него все успокоилось. — Перечисляю: можно украсть.

— Ага, прямо сейчас пойду.

Пес помолчал, тщательно анализируя интонационный рисунок фразы, и, решив, что ответ все-таки отрицательный, предложил:

— Можно что-нибудь продать.

— Наш дом, например.

Снова напряженно обдумав полученный ответ, Гладстон вздохнул.

— Можно заложить какую-нибудь ценную вещь. Что у нас самое ценное в доме?

— Ты.

Пес закрякал, что являлось звуковым выражением его смеха.

— Благодарю за комплимент…

— Никакой это не комплимент. Ты стоишь, — Гиз понизил голос, — шесть миллионов кредиток. Только никому не говори.

— Меня нельзя заложить, ведь тогда я не смогу находиться рядом с тобой.

— Слушай, я что-то увлекся, ты меня разжалобил, уболтал, а о том не думаем, как заложенную вещь выкупать будем.

— Эти инвестиции не пропадут даром. Они окупятся сторицей. Я принесу нашей семье неоспоримую пользу.

— Что-то не очень верится.

— А история с хорном? — обиделся Гладстон. — И не уходи в сторону. Что после меня самое ценное в доме?

— Наверное, бабушкина Валька…

— Кошка по имени Валькирия?

— Она.

— Не надо так шутить. Это органика.

— А по-твоему, органика не может столько стоить? Валькирия — «Самое грациозное существо во вселенной». Конкурс такой проводили, вполне официальный. Бабушке предлагали за нее миллион. Но она отказалась.

— Продать мы ее не сможем?

— Нет, конечно. Это бабушкина собственность. Бабушка от нее без ума.

— Как эти бабушки привязчивы к животным! А эмбрионы кого-нибудь могут заинтересовать?

— Ка… какие эмбрионы?..

— У Валькирии четыре эмбриона: три особи мужского пола и одна — женского. Я их наблюдаю. Все здоровы и жизнеспособны. Что ты так смотришь? Помнишь того кота?

…В первой же фирме по торговле животными, куда обратился Гиз, открыв справочную систему компьютера, в его предложение вцепились мертвой хваткой. Правда, стойко стояли на размере аванса только в половину необходимой для саморазвития Гладстона суммы, поскольку Гиз оговаривал право Валькирии находиться у себя дома, а не под присмотром ветеринаров фирмы. Но пес требовал, чтобы Гиз обязательно согласился.

На запрос об отце будущего помета Гладстон уверенно выдал не только фото кота, но и все необходимые его характеристики. Сверив эти данные со своей картотекой, фирма без промедления перечислила деньги на счет Гиза. Ошеломленный стремительностью свершения сделки, Гиз сделал встречный запрос.

— Так, посмотрим, кого мы должны благодарить за эту кучу денег, — пробормотал он, просматривая текст договора.

В графе «Хозяин животного» значилось имя Анахайма.

Скальд с Ионом сидели на кухне допоздна и пили кофе с ликером.

— Что мы имеем, Ион? В свете обнаружившихся фактов появляется новый мотив: Анахайм — клон. Необычный клон — с сознанием того человека, вашего отца. Короче, ваш продублированный отец.

— Я все думаю, Скальд, — какого черта я поперся на этот Чиль-Панс?..

— Вы жалеете?

— Тысячу раз. Мы жили спокойно, без всяких забот…

— Сколько раз я слышал от разных людей эти слова. Но в этом мире все взаимосвязано. Я верю в судьбу, Ион. Если не на Чиль-Пансе, то на Лусене, или на Вансее, или еще где, но вы обязательно встретились бы с этим странным господином. Понимаете ли вы, насколько теперь усложняется наша задача?

— Вы детектив, вам и голову ломать.

— Боится ли Анахайм смерти, Ион?

— На Порт-О-Баске он струхнул не на шутку…

— Он струхнул, и это значит, что его жизнь конечна — будь он человеком или чужим, клоном человека или клоном чужого, будь он хоть чертом лысым. Он в принципе смертен! Но в течение последних сорока лет — можно так выразиться? — он изменился, но только в лучшую сторону, стал еще красивее. У нас есть достоверное свидетельство из первых уст, что он был усыновлен. Стоп. Вот если бы обнаружились фотографии младенца… Чтобы мы исключили возможность подмены одного человека другим.

— Зачем она нужна, эта подмена?

— Да не знаю я. Так, говорю, что в голову придет. Да и какое это имеет значение, раз Зира его опознала… Младенец рос, рос и вырос в ясновидца.

— А как он оказался в «Мече Карающем»? Интересно, у них есть объяснение его феномена ясновидения?

— А как же. После своей смерти Меч Карающий обязательно воплощается в какого-нибудь человека, который однажды сам осознает свои нестандартные возможности и понимает, куда он должен прийти.

— Зомби какой-то… Может, это андроид?

— Не смешите, Ион. Мы по семь раз на дню проходим идентификацию личности. Его обязательно зацепили бы. Рядовому патрульному просто вменяется в обязанность уничтожить андроида на месте, без всякого разбирательства. За последние шестьдесят восемь лет в галактике не зафиксировано ни одного случая обнаружения андроида. Другое дело, если это клон.

— Я говорю не думая… Разве у андроидов могут быть дети?

— Не забыть спросить у Зиры, какое имя он носил тогда…

— Я спросил, — хмуро сказал Ион.

— И?..

— Вы и сам можете догадаться…

— Так. По крайней мере одно имя я назвать могу. Хадис?

— Горячо. Нет ничего проще закончить.

— Неужели у него была та же фамилия? Да ладно вам, чего вы хмуритесь? Зира очень любила его…

— Но зачем фамилию менять?! Ведь они не поженились!

— В нашем случае это ничего не решает. Итак, Хадис Регенгуж-ди-Монсараш?..

— Хадис Ион Регенгуж-ди-Монсараш.

— Вот так… — Скальд даже растерялся.

— Да. Черт, я сам удивился, как он похож на меня, а оказалось, что это я на него… Как сказал Гладстон, ошибки быть не может, даже в мелочах все сходится, в частности, налицо полное антропометрическое сходство… Что уж про геном говорить? Сын чужого, — Ион скривился. — Я теперь все время к себе прислушиваюсь. Пощупайте, Скальд, если нетрудно, — у меня на спине жабры не появились?.. — Скальд хмыкнул. — Я всегда чувствовал невероятную отчужденность от Риссера. Это был совершенно посторонний человек, который жил своей жизнью. Ну зато теперь, слава богу, нашелся родитель. Риссер по сравнению с ним просто жизненный идеал.

— Признаюсь, давно я не был так заинтригован, как сейчас. Он стал вашим отцом, потом умер. Его примерно в то же время усыновили — младенцем. И вот он снова перед нами, вылитый тот. Чудесная, замечательная загадка… Вы играете в шахматы, Ион? Там есть задачи, которым тысячи лет, и тысячи лет они вызывают восторг своей красотой и совершенством. У таких изящных тайн, как тайна господина Анахайма, и решение должно быть очень простым.

— Надеетесь разгадать…

— Допустим, он клон. Допустим, что весь накопленный им за одну человеческую жизнь опыт — культурный, эмоциональный, житейский и прочий — переписывается в новый клон, то есть его сознание переведено на язык цифр и существует в виде матрицы, с которой делаются отпечатки. А как иначе? Зачем тогда Анахайму бояться смерти своего физического тела? Незачем. Но он боится! Согласен, страх перед смертью — даже у него — может быть инстинктом, чисто физиологической издержкой сознания, естественным природным отрицанием конечности своего бытия, с которым человек никогда не может окончательно смириться. Но ведь он знает, что будет продлен как живое существо! Тогда почему, черт возьми, боится так сильно?! — Скальд взглянул на Иона. Тот пожал плечами. — Ответ тут только один — потому что процедура его клонирования не так проста. Можно даже сказать, она чрезвычайно сложна. Из-за чего? Проанализировав историю появления «младенца из космоса», частично мы можем ответить на этот вопрос: решающим фактором здесь может оказаться момент случайности, связанный с дальностью расстояний, опасностью пребывания в захламленном космическом пространстве, незапланированной ненадежностью команд и кораблей, нанятых для обнаружения младенца, и прочее. Как вам нравится сам факт существования этой случайности, от которой зависит жизнь всемогущего чужого, обладающего баснословными богатствами, неограниченной властью и даром ясновидения, а?

— По-моему, так не должно быть…

— Вот именно!

— И какой вывод вы делаете из всего этого?

— Глобальный. Он одинок, — веско произнес детектив. — У него есть простые исполнители, но он никому не может доверить свою тайну, иначе ею сразу воспользуются, и роль бога, которую он играет, будет для него навсегда утрачена. А раз так, его власть предельно сконцентрирована в одном месте — чтобы он мог управлять всем и сам. И по ней можно нанести один-единственный разрушительный удар…

— Ой, красиво, Скальд. Слишком красиво. Еще кофе?

— Нет. Я уже спать хочу. Меня от кофе всегда в сон клонит. Давайте закругляться. А перед сном еще раз выстроим в один ряд все наши загадки, зададимся этими простыми и изящными вопросами: кто такой Анахайм? почему он обладает даром ясновидения? почему он — младенец из космоса? почему корабль с младенцем двигался от границы с чужими? что такое Селон и должны ли мы связывать его с местом рождения младенца?

— Вы забыли еще один, самый важный… — Ион зевнул. — Все-таки почему он никогда не учил уроков?..

2

Главный офис компании Анахайма по производству зубной пасты «Свежее дыхание», крупнейшей в этом секторе, торчал в самом центре столицы как гвоздь, крепко вколоченный в хмурое осеннее небо. Скальд дважды за время пребывания на Имбре мельком видел это узкое, заостренное кверху стоэтажное здание, но, конечно же, не подозревал, что оно принадлежит Анахайму. Вокруг него в радиусе нескольких сот метров не было ни одного высотного сооружения — словно для того, чтобы все могли любоваться им без всяких помех.

— Могу я попросить вас, Ион, об одном одолжении? — спросил Скальд, выруливая к главному входу офиса Анахайма. Ион рассеянно кивнул. — Что бы вы сейчас ни услышали, имейте мужество и сохраняйте спокойствие. Иначе мы выставимся просто дураками, достойными того, чтобы над ними смеялись. Как он того и хочет.

После объяснений с охраной их впустили в холл первого этажа, и электронный швейцар предложил им пройти в комнату для гостей — Анахайм согласился переговорить, но только по видеофону.

— Что это вы, господа, без предупреждения? — вместо приветствия иронично спросил он, появившись на экране. — Да в такую рань.

— Кто рано встает, тому Бог дает, — сказал Скальд. — Господин Анахайм, мы полагаем, что госпожа Ронда Регенгуж-ди-Монсараш находится у вас.

Анахайм поднял вверх красивые брови.

— В самом деле?

— Что — в самом деле? — раздраженно сказал Ион.

— Мы хотели бы поговорить с ней, — вмешался Скальд. — Будьте так добры. Правда, не скрою, мы надеялись на личную встречу.

— Да-а, тяжело вам, господин Регенгуж… Это неприятно, когда уходит жена, правда? — Голос у Анахайма был оскорбительно насмешливым. Он щелкнул кнопкой на столе перед собой и сказал: — Ронни, ты уже проснулась? К тебе гости. Спустись, пожалуйста.

Ион скрипнул зубами. Ронда появилась через пару минут. Все это время мужчины сидели друг напротив друга молча. Скальд рассматривал проспекты компании, разложенные на столике, Ион хмуро курил сигару, а Анахайм наслаждался ситуацией, время от времени хитро улыбаясь с экрана.

Увидев мужа и Скальда, Ронда немного стушевалась. Одета она была в короткие обтягивающие шорты лилового цвета, белые сандалии с тонкими ремешками и белый топ, выгодно подчеркивающий прекрасную форму груди и рук; блестящие черные волосы, схваченные лентой, оттеняли белизну ее кожи. Красота этой женщины неизменно производила впечатление на Скальда, но сегодня жена Иона показалась ему еще более привлекательной — ее сжигал какой-то сильный внутренний огонь. Он опалял ее щеки ярким румянцем, а взгляд делал пылким и беспокойным.

Анахайм при ее появлении встал, пододвинул к ней кресло и слегка приобнял, помогая сесть. Ронда мягко, но решительно стряхнула его руку со своего плеча.

— Не подумай ничего такого, — нежным голосом произнесла она, опустив глаза. — Просто мне нужно время…

— Я понимаю, — сдержанно сказал Ион. — Ронни, вернись домой, уйди от этого человека, он плохо влияет на тебя. Пожалуйста.

— Я много думаю о нас с тобой, — продолжала Ронда. — Остин говорит, что нет ничего невозможного… Что это рядовая житейская ситуация…

— Конечно, — вставил Анахайм. — Обычное дело.

— Зачем ты его слушаешь? Он внушил тебе угрызения совести за преступление, которое ты не совершала. Риссера убили до того, как мы с тобой познакомились!

— Я так мало знаю тебя… но так сильно люблю, — продолжала Ронда, глядя в пол. Анахайм хитро посматривал то на нее, то на мужчин и возбужденно наматывал на палец свой галстук. — Мы должны быть вместе!

— И я о том же. Возвращайся! Мы ждем тебя! — Ион с тревогой смотрел на жену. Скальд сидел с хмурым видом. — Ронни, очнись…

— Ну?! — воскликнул Анахайм, в нетерпении глядя на женщину.

Ронда подняла глаза, но смотрела не на Иона, а на Скальда.

— Это счастье — знать, что ты есть, любимый… Почему ты молчишь?

Анахайм громко хлопнул в ладоши и, откинувшись в кресле, радостно захохотал. «Ублюдок», — с ненавистью подумал Скальд. Ронда не сводила с детектива влюбленных глаз. Ион сидел, опустив голову.

— Это из той же серии, Ион, — негромко сказал Скальд. — Ваша жена оказалась очень внушаема. Это гипноз. Моя совесть чиста.

— Не нужно оправдываться, — с застывшим лицом проговорил Ион. — Даже если она полюбила, она имеет на это право…

— Вот дурак. Ты должен сказать: «Это моя женщина!» Врезать ему как следует. Ну ладно, еще имеются вопросы? — просмеявшись, с довольным видом спросил Анахайм.

— Ты обещал мне, — заволновалась Ронда.

— Он будет твоим, — успокоил ее Анахайм. — Подожди немного. Я сегодня же начну его обрабатывать.

— Ронда, вы сейчас хорошо воспринимаете ситуацию? — быстро спросил Скальд.

— Конечно, милый. — Ронда и впрямь не производила впечатления человека, одурманенного наркотиками или гипнозом. Взгляд ее синих глаз был ясным. — Обращайся ко мне на ты, хорошо?

— Ты не могла бы сказать, есть ли у сидящего рядом с тобой господина пупок?

Анахайм поперхнулся.

— Ничего себе вопросы с утра… Ронни, не отвечай! Это интимное…

— А я и не знаю. Но если тебе нужно, дорогой… — Она вскочила, рванула рубашку на груди у Анахайма, и не успел он опомниться, как она уже запустила руку ему за пазуху.

— Я боюсь щекотки! — завопил Анахайм. — Прекрати это, Ронни! — Он смеялся и дурачился, корчась в кресле. — Сдаюсь…

Ион сидел с вытянувшимся лицом.

— Ну? — в нетерпении спросил Скальд.

— Пупок на месте, — сказала Ронда и снова села в кресло.

— Какое чудесное утро, — всхлипывая и утирая выступившие от смеха слезы, проговорил Анахайм. — Я могу застегнуться? Или вы хотите еще что-нибудь проверить?

— В следующий раз, — хмуро сказал Скальд, поднимаясь.

— Но ведь мы должны рассмотреть все варианты, правда? Кто сказал, что не может быть клона с пупком? А если это элемент маскировки? — Ион молчал. Скальд искоса взглянул на него и на всякий случай доверил управление автомобилем автопилоту. — Ион, он добивался этого, хотел нас рассорить, деморализовать. Мы не должны поддаваться ему…

— Я не поддаюсь! — со злостью закричал Ион.

— Вот и хорошо, — твердо сказал Скальд.

Детектив пришел в комнату Гиза впервые после ремонта. Он благосклонно оглядел чистенькие и просторные апартаменты с сиротливо стоящим на столе компьютером. Посреди комнаты лежал механический пес. Глаза у него были закрыты, и даже при появлении Скальда он не подал признаков жизни.

— Жалко, что Гладстон сейчас занят.

— Главное, не мешай мне. И не дыши в затылок, садись рядом, — сказал Скальд. — Если возникнут вопросы, я к тебе обращусь. Это правда, что у тебя усиленная защита связи? — Гиз возмущенно фыркнул. — Ладно, не обижайся…

— Только… Скальд…

— Что?

— Мне неловко, но я весь в долгах… Если счет будет слишком большим…

— Все нормально, Гиз. Я кредитоспособен.

— Спасибо, — с облегчением вздохнул юноша.

Детектив вставил в компьютер красную горошинку, и на экране появилось лицо охранника, которого он тайком сфотографировал в офисе Анахайма. Скальд связался с Валеттой, небольшой планетой во втором секторе. Полный мужчина со смешными длинными усами, увидев Скальда, добродушно рассмеялся:

— Мирянин!

— Я. — Скальд улыбался. — Рад, что ты не забыл мой код вызова, Бишо. Только рано радуешься, приятель. Мне нужна твоя помощь. И это очень опасно.

Видя, как собеседник озабоченно наморщил лоб, мужчина посерьезнел.

— Ты дважды помог мне, Мирянин. Я в твоем распоряжении.

— Значит, у тебя все в порядке? — пытливо глядя на него, спросил Скальд.

— Да, в порядке. Лиза уже умерла.

— Извини…

— Зачем ты извиняешься? Для нее это лучше, чем жить так, мучаясь. Что у тебя за дело?

— Мне нужен твой идентификационный номер. Хочу, чтобы ты завтра сделал заявление в полицейском управлении Имбры, столицы одноименной планеты в первом секторе. Ты отошлешь фото вот этого человека и сообщишь, что он пытался тебя ограбить сегодня, ровно в девять часов утра по местному времени… скажем, в четырнадцатом районе столицы, в одном экзотическом ресторанчике под названием «Еще креветок!» Заранее добровольно возмести издержки следствия и моральный ущерб — на случай, если у него окажется алиби. А оно у него окажется. Я плачу. Но главное, ты нигде не должен засветиться. Доверь все своему виртуальному адвокату. Результаты предварительного расследования пусть пришлют на анонимный почтовый ящик на Мишуре, помнишь, планета в третьем секторе?

— Ну?

— Номер ящика сорок-сорок-восемь-шесть. Это сообщение, которое придет с Имбры, должно быть закодировано кодом «Младограмматик»…

— Не забыть бы, — пробормотал Бишо.

— …и немедленно один-единственный раз послано сигналом в пространство второй условной орбиты Мишуры, после чего уничтожено. Понял? Но прежде ты должен исчезнуть. Надеюсь, Гробница Якоба все еще действует?

— О, Якоб гребет деньги лопатой.

— А может, лучше отель «Крона»? Все-таки надежнее.

— Брось ты, парень, тратить деньги. Кому я, старый пень, нужен? У Якоба ничуть не хуже. На сколько я должен там схорониться?

— Минимум месяца на три, но лучше, конечно, на полгода.

Бишо присвистнул.

— Ладно. Куплю анабиоз со сновидениями. Закажу красоток в…

— Мы не одни, Бишо, — перебил его Скальд.

— Понял-понял… Жди, Мирянин.

— Спасибо, Бишо. Хороших снов.

3

Гробница Якоба, зудящий прыщ на здоровом теле правоохранительной системы шестнадцатого района третьего сектора, была планеткой крохотной, без атмосферы и, что самое возмутительное, абсолютно суверенной. Она находилась в частной собственности Якоба Курносого, и подступиться к ней не мог ни один усиленный наряд С-патруля. Чуть что — ершистый и упрямый Якоб начинал бешено палить из своих супермодных, метко бьющих пушек, которыми сверх меры были оснащены его модули. Ремонт техники после таких сражений влетал правительству в копеечку, потому что стрельба шла хотя и не на поражение, но по самым дорогостоящим частям кораблей, отважившихся вступить с Гробницей в схватку, — антеннам, противоастероидным пушкам и навигационным системам, после чего вопрос о продолжении битвы отпадал сам собой.

Полная аморальность владельца планеты, ценившего превыше всего в жизни свою личную свободу, исключала для правительства сектора всякую возможность найти с ним компромисс. Хотя — поговаривали, что у Курносого большая мохнатая лапа в Галактическом Совете. Но даже эти слухи были только на пользу маленькой планете, являющейся прибежищем самой специфической части человечества.

Сорок лет назад купив на торгах на случайно выигранные в казино деньги бесперспективную во всех смыслах планету, совсем юный Якоб проявил при ее обустройстве такую богатую фантазию и хватку, что криминальный люд просто ахнул. Это было то самое, без чего непонятно как они жили прежде — жулики, наемные убийцы, мафиози, бандиты, растратчики с банкротами и воры всех мастей.

Первым делом нутро планеты было изрыто многочисленными тоннелями и складами и вскоре превратилось в обширную разветвленную сеть, напоминающую подземные коммуникационные системы цивилизованных планет, имеющих атмосферу. Затем новоиспеченный владелец планеты продал на переработку одному химическому концерну ее хилую и грозящую того и гляди бессмысленно испариться в вакуум атмосферу, а на вырученные деньги приобрел для планеты двухсантиметровую тинталитовую рубашку — броню, прочнее которой в галактике ничего не было.

Подобно древним культовым сооружениям, преследующим цель перехитрить время и сохранить нетленными для будущей жизни тела царей и богов самого разного толка, Гробница Якоба являла собой их современный аналог. Она с охотой принимала на хранение не материальные ценности и не награбленное добро, а тела тех, кто хотел в анабиозе переждать трудные времена, укрыться от законных и незаконных преследований, благо для почивших в саркофагах время замедлялось в два раза — что являлось главным достижением цивилизации на сегодняшний день.

Получив под такое благородное и прибыльное дело огромные кредиты, Якоб Курносый быстро вернул их и даже продал лицензию на обустройство Гробниц на нескольких планетах в других секторах, с чего имел бешеные проценты от прибыли.

Ходили слухи, что через подставных лиц эти лицензии приобрело правительство, которому было весьма выгодно контролировать спящий спокойным сном в Гробницах преступный мир. Спящий преступник — безопасный преступник. И если точно известно, что он сейчас в Гробнице, на его розыск и поимку не надо тратить деньги налогоплательщиков. Поимка и наказание просто отодвигались на срок пребывания искомого субъекта в анабиозе.

Гипотетически осведомители правительства могли собирать сведения обо всех находящихся в Гробнице, но главная прелесть работы сего заведения заключалась в том, что у властей не было никакой возможности отследить дальнейший путь проснувшегося. Раз в месяц, первого числа, тинталитовая гладь планеты беззвучно вспучивалась открывшимися шахтами, и в черное безмолвие космоса выстреливались тысячи модулей. Патрульные корабли с тоской наблюдали, как уплывают вместе с криминальной армадой их кровные премиальные, но противостоять этому катаклизму были бессильны.

Две трети всех модулей были пустышками, поскольку не несли в себе пассажиров, но, сбивая с толку возможных преследователей, все равно устремлялись каждый к определенной, только им одним известной точке пространства. В последний день месяца они возвращались и, ощетинившись пушками, кружили на орбите в ожидании модулей с новыми клиентами — чтобы обезопасить их проникновение в открывшиеся в этот день шахты.

Словом, Гробница Якоба была восхитительно неуязвима для чьих-либо нежелательных посещений, и ее надежность была многократно проверена временем.

Чужак сразу не понравился Якобу. Он долго рыскал вблизи поверхности планеты, ощупывал радарами наглухо сваренные тинталитовые щиты, словно пытался найти щелочку, в которую можно было бы проскользнуть, потом замирал, прислушивался — ну просто мышкующая лиса.

— Дать ему пинка? — предложил Хиллер, лениво перекидывающийся в картишки с компьютером.

Якоб ответил не сразу — у него почему-то засосало под ложечкой, но он не понимал, в чем тут дело. Он и так и сяк рассматривал пришлый корабль самой примитивной и обычной конфигурации. Нет, слишком противник мал на вид, чтобы Якобу так нервничать, — козявка с тремя усиками, торчащими из крохотной пипки на крыше…

— Покажи-ка его боковой люк, — внезапно приказал Якоб. — Что там краснеет?

Хиллер бросил игру и защелкал кнопками.

«Ну вот и приплыли, — цепенея, подумал Якоб, рассматривая небольшой красный треугольник на боку чужака. — Ах, Мадлена… Зачем я тебя слушал, ясновидица ты моя распрекрасная?.. Тяжело умирать в назначенный час, не хочется, боязно… Чего лучше — вовсе не знать, когда он пробьет, твой последний…»

— Достал уже, — пробормотал Хиллер, наблюдая за чужаком и все больше заводясь. — Я бы ему сейчас…

«…Никогда не спорь с судьбой, — увещевала она, влюбленная, разгоряченная его близостью, и страшилась вдруг открывшегося ей прозрения, боялась за него, громадного, двухметрового, а он все смеялся, как дурачок, гладил ее длинные волосы, целовал в голое плечико и старался не смотреть на правую половину ее красивого лица с навсегда закрывшимся глазом — говорили, Мадлена продала его за право видеть лучше, чем все остальные. — Смирись сразу, — уговаривала она, смешная, — не спорь, строптивец, — тогда, быть может, красный треугольник пощадит тебя и ты спасешься! — Это будет не скоро, — смеялся он в ответ, — целая жизнь пройдет, а пока поживем. — Где же она, эта жизнь? Мелькнула, как желтый лист за окном…»

— Пощади меня! Пожалуйста! — со злостью сказал он, глядя на занесенную на Гробницу непонятно каким ветром козявку. Хиллер удивленно взглянул на него. — Отставить сопли! Врежь ему, парень!

…Хиллер лихорадочно искал на экране чужака.

— Куда он делся, хозяин? Я ведь хорошенько его зажарил, четыре заряда, а он…

«Сигарету выкурить напоследок, — подумал Якоб, затягиваясь. — Хотя это и вредно для здоровья».

— Вы меня слышите, мужики? — раздался из динамика чужой голос. — Чего дергаетесь?

«Смирись! — умоляла уже давно и навсегда заснувшая Мадлена. — Не обманешь судьбу…»

— Чего надо? — все еще раздумывая, спросил Якоб.

— Отдайте Бишо Драгиньяна.

Якоб кивнул Хиллеру, тот мгновенно разыскал это имя в списках уснувших. Якоб взглянул на недлинный перечень всех художеств Драгиньяна и шумно вздохнул, засмеялся:

— За что пропадаем?..

Хиллер с тревогой смотрел на него, он впервые видел хозяина в таком состоянии — вроде не пьян, руки не трясутся, а глаза бешеные, больные…

— Два срока за карманные кражи? — тихо смеялся Якоб. — Хакерные проделки? Мелкое мошенничество?.. — Его смех становился все более нервным, пугающим.

— Нашли, мужики? — нетерпеливо спросил голос из динамика.

— А может, пошел бы ты? — сердечно предложил Якоб. — Мы своих клиентов не кидаем.

— Предлагаю в последний раз, отдайте добром, — равнодушно произнес голос.

— Тебе же сказали! — заорал Хиллер.

Модули рванули одновременно во всех шахтах; поверхность планеты окутала белая пелена, и от нее пузырями вскипела тинталитовая броня, испарилась, как теплый дождик в знойный день. Потом по Гробнице прокатился огненный смерч, поджарив ее и покрыв черной запекшейся километровой коркой…

— Снял на пленку? — оживленно спросил Анахайм, выслушав отчет.

— Забыл, хозяин…

— Вот же скотина… Что тут еще скажешь?

4

Старичок оказался маленьким, розовым и лысым — вылитый новорожденный. Укутанный в синий клетчатый плед, он полусонный сидел в своей каталке и улыбался — наверное, своим снам, длинным и сладким, какие бывают только на рассвете и закате жизни.

Увидев Скальда, он дружелюбно закивал ему, как старому знакомому. Это настораживало. Интересно, он хоть немного соображает? Девяносто лет — не шутка. Неужели напрасным был этот утомительный перелет с тремя пересадками, через весь сектор?

Скальд осторожно пожал поданную ему прозрачную невесомую ручку.

— Вы помните этого человека, господин Ярве? — спросил он, доставая фотографию Анахайма.

— Так-так, — проговорил старичок. Он приблизил фото прямо к своему лицу, словно хотел понюхать, потом снова отодвинул. — Отлично помню.

— У вас прекрасная память, господин Ярве, — преувеличенно-восхищенно сказал Скальд. — Это было лет тридцать пять назад, кажется?

— Тридцать! Мы кое-как его подлатали, но почти сразу прискакали ребята Вот-Такие-Ряхи и забрали его.

— На каком основании?

Старичок закатился жизнерадостным детским смехом.

— Если бы вы их видели, такими вопросами не задавались бы!

— Понятно…

— Они так торопились, будто за ними собаки гнались.

— Значит, надежды на его выздоровление не было никакой?

Ярве радостно закивал:

— Мозг неотвратимо погибал. Господин Регенгуж-ди-Монсараш. Это была его фамилия.

Скальд задумчиво смотрел на него.

— Вашей специализацией была хирургия, господин Ярве?

— Нейрохирургия, да. Пятьдесят лет жизни.

— У этого пациента были какие-нибудь особенности?

Старик пожевал губами.

— Представьте, были! — Он захихикал.

— Какая-то патология? — настороженно спросил Скальд. — Что-то не как у людей? Что-нибудь противоестественное?

— Вот именно! Именно! Если не брать в расчет травмы, полученные им при падении с гор, он был… — Старичок заерзал в кресле и поманил пальцем. Скальд наклонился к нему, нетерпеливо подставив ухо. — Он был противоестественно, патологически… здоров. Как младенец. Только с зубами. И тридцати лет. Надеюсь, я помог вам?

Зира искала Хвостика по всему дому. Щенок исчез. Его не было видно уже два дня. Она поднялась в зимний сад, поискала там, спустилась и в десятый раз просканировала дно бассейна. Дом был пуст, тих. Зира вернулась к себе. Кошки, умирая от любопытства, бежали следом — волнение хозяйки передалось и им. А может, они тоже скучали по щенку, который часто играл с ними.

В кабинете угасающий осенний день отбрасывал на все предметы смутные тени. Зира включила свет и вскрикнула. У окна стоял Анахайм.

— Неужели я такой страшный, Эва? — тихо спросил он.

— Как вы попали сюда? — Зира пыталась унять колотящееся сердце. — Зачем вы пришли? Если вас кто-нибудь увидит… Уходите!

— Они сейчас слишком заняты. Через знакомых Иона выясняют, что стало с моим телом, когда я умер, — его кремировали, заморозили или похоронили так…

Зира закрыла уши руками.

— Я не желаю этого слышать. Я не знаю вас. Тот человек давно умер, его нет. Оставьте меня!

— Почему ты ушла от меня? — спросил Анахайм, подходя поближе. — Разве нам было плохо вместе? Разве ничего не значат слова, которые мы шептали друг другу по ночам? Ответь! Почему ты ведешь себя так, будто ничего не было?! — Он схватил Зиру за руки и швырнул ее на диван. — И не надо делать такой оскорбленный вид! В тот день я вернулся из поездки и обнаружил пустой дом… пустой! Никого… Как вот этот… твой дом… сейчас… — Анахайм был вне себя то ли от гнева, то ли от разочарования.

Зира смотрела на него, и перед ней словно вдруг ожили былые тени… Волна давней, неутихающей боли захлестнула ее.

— Я помню. Программа научной конференции, которую ты тогда посетил, была очень насыщенной. Правда, на ее повестке стоял только один вопрос: как можно более приятно провести время с женщиной по имени Мод, — горько сказала она.

— Что?..

— Я торчала там, на этой конференции, все шесть дней… Я искала тебя, и все видели это. Наверное, на меня показывали пальцем, не знаю, я тогда плохо соображала от горя. Наконец кто-то сжалился и отправил мне анонимное послание: ваше место не пустует, дамочка… Спасибо, внесли ясность.

— Это неправда… Не может быть… Тебе было наплевать на меня…

— Ты, ясновидящий, не хочешь заглянуть в свое прошлое, потому что знаешь: ты виноват. Уходи.

Зира стряхнула с ног туфли и, откинувшись на спинку дивана, устало вытянула по-молодому стройные ноги. Анахайм присел рядом с ней и пальцем осторожно провел по ее ноге в прозрачном чулке.

— Никого я так не любил, как тебя, — угрюмо сказал он. — Я как привязанный к тебе, самому противно…

— Я тоже тебя любила. А ты меня предал.

— Мы все совершаем ошибки, Эва… Но все можно исправить. Скажи, что все еще любишь… Мне это очень нужно…

— Ты даже не сделал попытки вернуть меня. Тебе было все равно.

— Нет! Я все время помнил о тебе… думал…

— Очень трогательно. Вместо того чтобы позвонить и сказать: «Прости, я виноват, ты нужна мне», — ты строил из себя обиженного, носился со своей гордостью, как будто это, а не наша любовь, было самым важным.

— Хватит! Ты ведь вернешься ко мне?

— Никогда.

Зире показалось, что он сейчас ударит ее. Он побелел, схватил ее за плечи и затряс:

— Я убью тебя… Убью прямо сейчас…

— Сделай одолжение, — холодно произнесла Зира. — Думаешь, я боюсь?

Анахайм безвольно опустил руки, словно она произнесла какие-то волшебные слова, плечи у него согнулись.

— Но ведь этого не может быть, Эва… Ты нарочно злишь меня… Я знаю, что ты все еще любишь меня… А наш сын? — У него был такой искаженный, страдающий голос, что он не узнавал его сам.

— Кто? Наш сын? Которого ты мучаешь и не оставляешь в покое? — Зира вскочила с дивана. Анахайм тоже поднялся.

— Вернись ко мне, и все наладится, обещаю!

— Ты безумец… Посмотри на меня… я… я уже старая. — Зира приходила в себя. — Уйдите, пожалуйста… мне плохо… Я не понимаю, о чем мы с вами говорим…

— Старая?.. Это мелочи. Я не знаю этого слова. Ты для меня всегда молода.

— Тот человек, которого я полюбила, не обходился со мной, как с грязью, и не был убийцей. А может, я просто не знала об этом… Наверное, я наделила его качествами, каких у него и в помине не было, и всю жизнь любила этот выдуманный, идеальный образ, в котором он так старался удержаться… Но, увы, быть положительным для него было мучительно трудно, не надолго его хватило… А этот, теперешний, что стоит передо мной, — просто подделка… муляж… чучело… чудовище… чужой… И он заслуживает только одного… — Зира с гневом взглянула на Анахайма. — Пошел вон!

Он дал ей сильную пощечину. Зира вскрикнула. Ее Валькирия с противным кошачьим визгом кинулась на обидчика и вцепилась ему в ногу. Анахайм закричал, отдирая ее от себя, отшвырнул и вышел из кабинета.

— Спасибо, детка, — прошептала Зира, прижимая кошку к груди.

5

— Лусена — планета экстремальных ситуаций. Но в тот год, когда на ней побывал Меч Карающий, природа на планете просто взбесилась, словно какая-то сила сотрясла ее. Привычные здесь ураганы и поражающие воображение стометровые приливы удесятерили свою силу, вода в океанах изменила свой молекулярный состав, перейдя в более насыщенное энергетическое состояние, и потребовалось время, чтобы она вернулась к своему прежнему качеству. Молекулы воды начали отдавать тепло, поэтому на планете начался мощный процесс потепления.

— На Имбре такое тоже бывает, кстати, — заметил Йюл. — Зимой — слякоть…

— По прогнозам, продлись это потепление еще пару недель, и океаны Лусены закипели бы, что неминуемо привело бы к глобальной экологической катастрофе. На экваторе тогда погибло двести видов кораллов и водорослей — кормовая база рыб… Что еще? — Скальд заглянул в свои записи. — По всей планете прокатилась волна самых разрушительных землетрясений. Понесенный экономический ущерб не поддается исчислению… Что же за напасть обрушилась на Лусену? По мнению ученых, именно в это время по своей орбите в соседней малоизученной солнечной системе под названием Аквариус на минимальное расстояние к Лусене подошла Антиба, гигантская планета, которая тяжелее ее в четыре раза. Такое случается каждые двенадцать тысяч лет… Мощный гравитационный удар, исходящий от Антибы, и привел к изменению магнитного потенциала молекул воды, вызвав в конечном итоге на Лусене небывалое буйство стихий… Самым интересным для нас является то, что ученые считают: получившие дополнительную энергию молекулы воды отдают ее в виде потока зарядов!

— Что это значит?

— Вода стала источником энергии, понимаете? Обычная вода вызвала к жизни, возможно, еще не изученные процессы. Это она пробудила вулканическую деятельность. И безусловно, ее энергетизация не могла не коснуться человеческого тела, на восемьдесят процентов состоящего из воды: энергетическое поле человека тоже взбунтовалось — смертность на Лусене в тот год превысила традиционный порог в два раза! — Гладстон лежал тихо в ногах у Гиза, спрятав нос между передними лапами. Йюл задумчиво смотрел на детектива, Ион курил сигару. — Вот и думайте теперь, как это может нам пригодиться…

— А мы думали, вы нам сейчас все объясните, господин детектив, — засмеялся Ион. — Я прямо заслушался.

Скальд улыбнулся.

— Вы опять будете спорить со мной.

— И все же?

— Эти глобальные астрофизические процессы, повлиявшие на Лусену, подпортили нашему ясновидящему всю картину. Что-то нарушили в его божественном процессе общения с информационной системой вселенной. И он не смог в нее войти. Облом случился, — не без злорадства обобщил Скальд.

— Разве у вас такого никогда не было, детектив?

— У меня?!

— Я имею в виду — когда человек плохо себя чувствует, он плохо соображает.

— Ну! Тут даже сравнивать нельзя… Выражаясь высокопарно, не путайте божий дар с яичницей. — Скальд прошелся по комнате, остановился над Гладстоном и задумчиво посмотрел на пса. — Нет, у нас слишком мало данных. А он не дает нам подступиться…

— А что с тем охранником, которого вы сфотографировали? — спросил Гиз.

На лицо Скальда набежала тень.

— Я, глупый, надеялся, что мне сообщат: зря беспокоитесь, этот господин находился в указанное время там-то и там-то и никакой попытки ограбления не предпринимал, затеется тяжба, и нам сообщат его координаты. До чего наивно…

— А что?

— Бишо мгновенно выплатили громадную компенсацию. За преступление, которое никто не совершал. Отрезали нам все пути. — Ион присвистнул. Гладстон шевельнул ухом. — Должен признаться, я в тупике. Только одно нам может помочь…

— Что же?

— Закон Иваневича. — Видя удивленный взгляд Иона, Скальд пояснил: — Сбой в системе. В его отлаженной, выверенной, опробованной системе. Тот сбой, который предвидеть никак не возможно. — Он улыбнулся грустной улыбкой человека, который загадал невыполнимое желание.

Гиз щелкнул пультом телевизора и принялся скакать по каналам.

— Гляньте, Скальд, на это безумие, — с досадой сказал Ион. — Они с Лавинией всегда так делают. Что вообще можно уловить при таком мельтешении кадров? Не успеваю я сосредоточиться на картинке — он уже щелкает дальше!

— А я прекрасно все улавливаю, папа. Просто ваше поколение немного заторможенное, — не отрывая глаз от экрана, возразил Гиз.

— Спасибо, сын, — поклонился Ион.

— Вот выставка зеленых тигров, вот реклама утилизации отходов с помощью жидкости «Кугуар». Плеснул, и вместо обертки от конфет — дополнительное озонирование воздуха в доме. Вот ежегодная музыкальная премия. Это я уже знаю, классная песенка…. «Дорогой, я устала штопать вакуум наших отношений…» — гнусаво и старательно пропел Гиз.

— Ужас, — пробормотал Ион. Скальд улыбался.

— Это вольный перевод с языка миске. Вот маму показывают. Вот на месте пустыни строят оздоровительный комплекс, прямо там переплавляют песок на дома и дороги…

— Маму?! — вместе воскликнули Ион и Скальд.

— Я сказал — маму? А-а, сначала я подумал, что это мама, но потом понял, что это Флоренс… — Гиз озадаченно замолчал. — Но ведь она же погибла. Где я это видел? Новости Сфакса!

…Восторженная толпа поклонников осаждала космопорт. Наикрасивейшая женщина, одетая в изящное длинное и узкое пальто цвета коралла, шла сквозь расступающуюся толпу и вертела в руках маленький зонтик, украшенный цветами. Ее черные волосы были пышно взбиты и уложены волнистыми прядями, лицо было оживленным, синие глаза сверкали. Она общипывала с зонтика цветы, роняя их под ноги. Следовавшие за ней поклонники торопливо собирали их. Это была Ронда, но она находилась в сценическом образе известной певицы, и ее практически невозможно было отличить от оригинала. Рядом с ней бежала собачка в шляпе из цветов — визитная карточка звезды.

— Флоренс! — Люди кричали и протягивали к ней руки, чтобы схватить край платья или просто прикоснуться к ней, но толпа не могла причинить ей никакого вреда: было понятно, что женщина находится под защитой воздушного пояса Рудайя.

— Что за черт? — Йюл достал телефон и набрал номер. — Ронни! Что это значит? Мы видим тебя в новостях!

— Все в порядке, братик. — Ронда разговаривала, ничуть не смущаясь тем, что стоит посреди возбужденной толпы. — Так надо.

— Возвращайся домой, — процедил Йюл.

— Я уже большая девочка, братишка, — холодно ответила Ронда, отключила связь и снова обратила свой взор на поклонников, одаривая их ослепительными улыбками.

Она нажала на браслете пару кнопок, и защитное поле на уровне ее лица радужно заиграло — в нем появилось небольшое окно, обрамленное зелеными огоньками. Смеясь, Ронда чмокнула в щеку поклонника, оказавшегося рядом, и поле снова восстановилось.

— Легко манипулировать толпой… — сказал Скальд. — Им говорят, что Флоренс жива, и они верят. Хоть куклу наряди, все равно будут бесноваться. Но как разрешили это столпотворение? Они же поубивают друг друга!

— Куда она идет? — хрипло спросил Ион.

Сопровождаемая поклонниками, Ронда миновала центральный зал космопорта, вышла через один из выходов и направилась к модулю. Толпа, которую патруль не пропустил на поле, издалека провожала ее воплями. Трап модуля был опущен, у его подножия стоял улыбающийся Анахайм. Новости со Сфакса закончились изображением улетающего под известную песню Флоренс модуля.

— А что? — задумчиво заметил Гиз. — Мне кажется, мама еще красивее, чем Флоренс. Та была ломакой, а мама — само достоинство. И держится, как настоящая звезда…

— Замолчи, — резко сказал Ион. — Зачем он это делает, Скальд?

— Демонстрирует нам свои возможности. Угрожает. Ронда ведь находится в поясе Рудайя. Гиз, ты включал запись? — Юноша кивнул. — Спасибо. Если не возражаешь, я пойду к тебе в комнату, поработаю на компьютере. Давай кассету. Да, еще, обеспечь, пожалуйста, автоматическую запись программ при произнесении имени Флоренс.

Внезапно чей-то отчаянный крик разнесся по дому.

— Это мама… — выдохнул Ион, и все бросились к кабинету Зиры.

Открывшееся зрелище было не для слабонервных. Просторная солнечная комната кишела мышами. Едва Ион распахнул дверь, зверьки хлынули в коридор, и Гиз взвизгнул от отвращения. Зира стояла на диване, прижавшись спиной к стене, вид у нее был очень несчастный. Ее кошки с беспокойным мяуканьем бегали взад-вперед по дивану, время о времени свешивая лапы и в недоумении осторожно трогая копошащихся мышей — белых, серых, черных и даже желтых и синеватых. Посреди комнаты стояла большая раскрытая коробка.

— Подарок от нашего друга? — сказал Скальд. — Знает, как угодить.

Весь день сотрудники службы «по борьбе с нежелательными обитателями жилищ», как они деликатно представились, а также мужская половина семьи Регенгужей с присоединившимся к ним Скальдом вылавливали по поместью мышей и рассаживали их по клеткам. К вечеру все просто валились с ног. Скальд не поехал в отель, а остался ночевать у Иона. Его мучили длинные, неприятные сны.

Он видел себя в пустой комнате Гиза, где по стенам весело пляшут солнечные зайчики, а на единственном диване развалился неподвижный, какой-то сомлевший Гладстон. Скальд расхаживает по комнате и ведет беседу:

— Мы с господином Ионом Хадисом Регенгужем-ди-Монсарашем пытаемся оттяпать у вас некую таинственную планету.

— Какую именно? — немного удивленно спрашивает Анахайм. — У меня много планет.

— Селон.

— Зачем она вам? — щурится Анахайм.

— У меня родилась мысль о новом аттракционе. Он будет называться «Алмазы Селона», — простодушно ответствует Ион. — Нужны данные. Что там, все-таки, на этом Селоне, происходит? Есть ли во всем этом какая-нибудь изюминка?

— Неужели вы рискнете туда полететь? Чтобы нырнуть в пасть к чужим, требуется особое мужество, — иронично говорит Анахайм и внимательно смотрит на Иона. Тот смущенно хмыкает и отводит глаза.

— Может, и нет там никаких чужих, — неуверенно предположил Скальд.

— Но магнитные бури на солнце точно есть.

— Бури есть…

— И собаки есть! — повысил голос Анахайм. — Я ненавижу собак, вам это известно?

— Послушайте, Анахайм, если вы вернете Ронду Иону, я покажу вам запись встречи Иона на Браззале с акулами, с Роа. Идет?

— Я ясновидящий, — равнодушно напомнил Анахайм. — У меня эта запись уже есть. — Скальд насторожился. — Ну хорошо… Ион, я сделаю так, что Ронда перестанет любить Скальда, а ты уговоришь его оставить меня в покое.

— Нечего мне тыкать.

— Я твой отец.

— Мой отец — это моя мать.

Анахайм смеется.

— А что вы можете сказать о Лусене, Анахайм? — оживленно спрашивает Скальд. — Вы же видите — мы тычемся, как слепые котята. А вы не даете подступиться. Что нам делать? Вы просто обязаны нам помочь!

— Странно, что вы до сих пор живы, — искренне удивляется Анахайм. — Впрочем, это ведь я сам так решил.

— Вот послушайте. У меня такое подозрение, что мы должны разделить загадки. Здесь не одна, а две большие тайны: кто вы такой и почему вы — ясновидящий. А остальные вопросы прикладные.

— А уроки? — сердито возражает Анахайм, и Скальд уныло соглашается:

— Да-а, это вопрос вопросов…

— И запомните, — голос у Анахайма становится очень неприятным, визгливым. — В отличие от вас, Скальд, я знаю, кто мой отец!

…Скальд открыл глаза и долго глядел в потолок, соображая, где находится. Он был в комнате Иона. Утро было раннее и довольно неприветливое. «Я бы добавил к нему немного красок», — решил детектив, глядя на мокрый сад за окном, серый в предрассветной мгле. Ему показалось, что раздался мелодичный звук, созывающий жильцов на завтрак, поэтому он поспешил одеться. В коридоре ему встретился Гладстон.

— Ну? Очухался уже? — Скальд протянул руку, чтобы погладить пса, но тот шарахнулся в сторону и издалека сообщил своим низким глуховатым голосом:

— Господин Икс. Мать — госпожа Патриция Лу Роскелин. Отец — господин Остин Робер Анахайм.

Скальд не понял, почему у него потемнело в глазах — впервые в жизни он лишился чувств в результате сильного душевного потрясения…

— Гладстон не мог вам этого сказать, Скальд, он на диване лежит третьи сутки. Полностью погружен в процесс саморазвития, — сказал Гиз.

— Я все слышу, — пробормотал механический пес.

— Слазь с дивана, раз слышишь! Я долго буду спать в гостиной?

— Слазь с дивана, говорю, а не то ногy сломлю… — как эхо, глуховатым голосом отозвался Гладстон.

— Все время отбрехивается виршами, — пожаловался Гиз Скальду. — Занял спальное место и рад.

Гладстон соскочил на пол и, принюхиваясь, побежал в коридор. Через некоторое время он вернулся и выплюнул на пол какую-то неприметную мелкую штучку.

— Это была голограмма, — коротко сказал он, снова запрыгнул на диван и затих.

— Ну вот, все и выяснилось, — произнес Ион. — А то на вас лица нет. Но вы будто не рады?

Скальд засмеялся:

— Вы, ребята, меня не разыгрываете? С Селоном, чужим, ясновидящим и прочей дребеденью? А то мне, как я сейчас головой треснулся, все вокруг чудится в другом свете… Скажите, что все это один большой и очень интересный розыгрыш, а? Как тогда, в замке…

— Увы, — вздохнул Ион. — Куда собрались?

— Хочу посетить курсы ясновидящих. Говорят, этому можно научиться.

Ион помрачнел.

— Надо отступиться, Скальд. Все бесполезно. Может быть, тогда Ронда вернется…

— Вы хотите сказать — тогда он отпустит ее? Мне это уже говорили. Только что, во сне…

6

Сегодня у Хатча Макарски, как никогда, обострилось ощущение конечности собственного бытия. И виноват в этом был не унылый серый день с его надоедливо моросящим дождем и не придирки напарника по работе, а многодневное напряжение, который испытывал каждый из них. Начальник его отдела, Кромби, был шурином Хатча. Каждый раз после очередного тестирования он боялся смотреть мужу своей сестры в глаза, но никак не мог решиться обнародовать правду о полном несоответствии Хатча его должности. Психическое состояние подчиненного давно было далеко от нормы. Сегодня Кромби между делом спросил Хатча, знакомо ли ему такое понятие, как депрессия. Хатч усмехнулся и сказал:

— Это когда ты пробуешь золотистый сладкий пирог, который испекла Нани, а он тебе кажется черным и горьким, будто в него насыпали перца.

Сдав дежурство, он вышел из здания, где работал, сел в свой автомобиль, достал из-под сиденья пакетик с белым порошком, который тайком покупал у знакомого врача, и торопливо высыпал его себе на язык. «Сегодня дежурит Кромби, прикроет», — подумал он и стал считать до ста. Потом обвел глазами площадь и прислушался к себе.

На душе действительно полегчало. Даже дождь сразу кончился. Тучи на небе расступились, и выглянуло солнце, похожее на румяный пирог. Замухрышистая собачонка с кривыми ногами бежала между рядами автомобилей, обнюхивая лужи. «Славная животинка», — подумал Хатч и тут же вспомнил слова врача: просто все дело в том, под каким углом смотреть на вещи.

…Он погонял по кольцевой дороге четвертой автострады, чтобы выжать из машины все что можно и встряхнуться. Правда, скоро это наскучило, внимание неизбежно притуплялось — в самые опасные моменты компьютер брал на себя функции управления, и взбодриться не удавалось. Хатч нырнул на третью автостраду, что располагалась уровнем ниже. Здесь было больше автомобилей, и двигались они быстрее. Ему понравилось, поэтому вскоре он рискнул спуститься на вторую. Тут уж нельзя было сводить с дороги глаз — мигом расшибешься.

Хатч сделал круг, слизнул с бумажки еще один белый порошок, совсем отключил автопилот и впервые в жизни съехал на широченную, как взлетное поле, первую полосу. Тяжелые автомобили теснили его со всех сторон. Таких дорогих машин, как у Хатча, здесь не было совсем, и поначалу он чувствовал себя неуютно. Ему сигналили, обгоняя, плевали из кабин на ярко-желтый верх его «Слайды», смеялись и кричали обидные прозвища. Но Хатч быстро обнаружил, что он в более выигрышном положении, чем все остальные, и принялся нахально вертеться между монстрами-дальнобойщиками с колесами, раза в два большими, чем его автомобиль. Он с восторгом подрезал этих неповоротливых, тяжеловесных боровов, заставляя их дергаться и нервничать.

Хатчу уже несколько раз отчетливо привиделось в лепешку размазанное по серому покрытию дороги желтое пятно его автомобиля, похожее на солнце, но он все громче орал песни, матерился, вклинивался в многоголосие дорожного эфира бородатыми анекдотами и первым весело смеялся над их давно прокисшим юмором.

На очередном повороте дороги он слишком круто вывернул руль, и его вынесло прямо на зеленый автофургон, идущий слева и облепленный металлическими коробками с надписью «Неликвидные отходы». «Слайда» Хатча кувыркнулась, и пока фургон, вихляясь, с бешеным визгом тормозил, успела удариться об идущий справа малогабаритный грузовичок и снова отскочить на фургон. От сильного удара маленькой, но сделанной из тинталита «Слайды» часть коробок посыпалась на дорогу и на автомобиль Хатча.

Автомобили, не сбавляя скорости, привычно объезжали место аварии. Бледный как смерть, высокий сутулящийся мужчина в черном комбинезоне с проклятиями выбрался из кабины фургона и подбежал к наконец остановившейся «Слайде». Он заглянул в боковое стекло, и язык прилип у него к гортани — салон был залит кровью, а вместо лица у водителя было месиво.

Хатч что-то сказал, но водитель фургона жестами показал, что ничего не слышит. Хатч нажал кнопку и стекло опустилось.

— Что? — переспросил водитель, наклонившись.

— Возвращается как-то муж из командировки… — разбитыми губами прошептал Хатч и улыбнулся, — а дверь ему открывает голый мужчина…

— Жив, значит, придурок? — мгновенно осатанел водитель фургона. — Тебе еще добавить?

Хатч зашевелился, с кряхтеньем полез в карман куртки и вытащил «тузлу». Водитель сразу скис и оглянулся на свой наполовину разукомплектованный автомобиль.

— Ты когда-нибудь ел черный и горький пирог, мужик? — грустно спросил Хатч, машинально ткнув дулом «тузлы» в живот мужчины. — А я их ем каждый день, елочки зеленые… Что у тебя с прической?

Водитель, не сводя глаз с пистолета, пригладил вставшие дыбом волосы.

— На себя посмотри, — буркнул он.

Хатч взглянул в зеркало обзора. Его светлые волосы, выпачканные кровью, тоже стояли дыбом.

— Не сердись, друг, — вдруг почувствовав страшное опустошение, устало сказал он. — Иди себе… Не заслоняй мне солнце.

Мужчина попятился и побежал к своему фургону. Забрякал сигнал вызова. «Нани, я живой», — мысленно произнес Хатч, доставая телефон. Но это оказался Кромби. Хатч с трудом узнал его голос — в трубке сильно трещало.

— Где ты? — встревоженно спросил шурин.

— В преисподней, — сказал Хатч, хлюпая носом, из которого капала кровь.

— Что случилось? Что там за помехи?

— Это черти сковородками стучат.

Кромби помолчал, потом спросил:

— К тебе приехать? Где ты?

— Да все нормально… — Хатч уже окончательно пришел в себя. — Маленькая авария. Ничего. Сейчас вызову кого-нибудь…

— Приедешь домой — сразу позвони!

— Ага, — сказал Хатч и про себя удивился: «Чего это я должен тебе докладываться? Моя смена кончилась».

Пока Хатча пользовали в госпитале, он не мог отделаться от мысли, что сегодня с ним произошло что-то важное. Прикинув, что наскоком загадку не разгадаешь, он проанализировал каждый свой шаг после того, как закончил смену. Получалось, что во всем виноват звонок Кромби. Дважды повторенное им «Где ты?» не давало Хатчу покоя. Его телефон звонил беспрерывно, и Хатч знал, что это шурин, но с каким-то злорадством не реагировал на звонки, а потом и вовсе отключил связь.

Тут же по его потрепанному в аварии телу разлилось давно забытое и пьянящее чувство.

Хатч на все лады повторял про себя: «Где ты? Где ты?» — и улыбался разбитым ртом так широко, словно ему восемь лет и мать купила ему новых солдатиков да еще пообещала, что завтра они сходят на аттракционы. Острее этого счастья были еще только несколько моментов в жизни Хатча: день, когда Нани сказала, что любит его, свадьба, его первый автомобиль и их малыш, который прожил три дня.

Хатч попросил медиков сократить вдвое назначенный ему реабилитационный трехчасовой курс, и через сорок минут уже сидел в новой машине в новой одежде, которые заказал по больничному телефону.

«Ну и долго ты будешь есть черные и горькие пироги?..» — спросил он себя.

Они с помпой посетили уже три планеты, вернее, космопорты их столиц. Анахайм возил Ронду-Флоренс с планеты на планету. Она везде привлекала к себе внимание огромного количества людей, раздавала автографы и целовалась с поклонниками. Иногда она позволяла им выхватить у нее из рук сумочку или зонтик и всегда смеялась при этом, потому что ей это очень нравилось. Она даже начала петь, и у нее получалось не хуже, чем у покойной Флоренс…

Скальд был уверен, что этими парадными выездами Анахайм хотел сказать что-то большее, чем просто показать свою власть над Рондой. Или он сделал что-то, чего они не знают. Тогда нужно время, чтобы это обнаружилось. Но есть ли оно у них? Памятуя об оригинальности и своеобычности интересующего их господина, можно было предполагать самые невероятные вещи, неприятные, естественно.

Они побывали на трех планетах сектора: Сфаксе, Златовласке и Пеоне. Все три были экономически отсталыми и в целом весьма невзрачными. Удаленность от больших космических магистралей делала планеты малопривлекательными для торговли или каких-либо стратегических целей. Случайно ли Анахайм выбрал именно их?

Скальд заставил компьютер провести массу самых разнообразных тестов и через неделю приехал в дом Иона для важного разговора.

— Мы стоим перед серьезной этической проблемой, — сказал детектив, когда все собрались в кабинете Зиры. — Изучив записи появления госпожи Ронды в космопортах всех трех планет, я вдруг обнаружил, что к концу каждого визита ее лицо становится подозрительно раскрасневшимся, румянец на щеках — слишком ярким. Компьютерная диагностика подтвердила это и предложила свою версию: женщина нездорова… — Ион встал и встревоженно заходил по кабинету. — Я попросил тест-программу выявить возможные совпадения при анализе экономического, социального и всяких иных, даже культурного и географического, статусов Сфакса, Златовласки и Пеона, — продолжал Скальд. — Совпадение одной из цифр неприятно поразило меня: на здравоохранение каждая планета тратит лишь восемь процентов совокупного мирового дохода. Это преступно низкая цифра!

— Вы связали эти два события? — спросил Йюл. — Не понимаю, как.

Скальд тяжело вздохнул.

— Я полагаю, что Анахайм развлекается, используя госпожу Ронду для того, чтобы заражать планеты сектора каким-то тяжелым инфекционным заболеванием, скорее всего вирусным.

— Это совершенно невозможно, — ошеломленно возразила Зира. — Карантинная служба всегда на страже здоровья общества…

— Анахайм стоит над обществом — в силу своих необычных технических возможностей.

— Ну да, он господь бог — мы это уже слышали! — с раздражением произнес Ион.

— Выслушайте меня внимательно, господа, — жестко сказал Скальд. — Я прочту вам маленькую лекцию. Вирусы до сих пор остаются самой непредсказуемой и малоизученной областью медицины. Одни из них живут по своему особому жизненному циклу, считаясь только с собственными внутренними потребностями, другие зависят от цикличности природной, некоторые из них приходят из космоса и уходят туда же. Существуют весьма опасные рекомбинации вирусов, таких, например, как смесь человеческих и птичьих вирусов гриппа, смертность от которых на треть превышает обычный уровень. Человечество до сих пор не победило цепкий и живучий грипп — именно в силу его потрясающей приспособляемости к навязываемым ему условиям существования. Каждые четыре недели наука открывает в галактике новый вид вируса. Наверное, вы помните, что совсем недавно в нашем секторе случилась эпидемия инфекционного заболевания с симптомами скоротечного воспаления легких, вызванного сува-вирусом, носителями которого были полевые мыши? Это пример так называемых вновь возникающих инфекций. Но есть еще более опасная группа вирусов — с искусственно заданными свойствами. Их невозможно обнаружить обычными методами, они могут прятаться, становиться невидимками, маскироваться, к примеру, под мертвые бактерии, временно накапливающиеся в организме в результате перенесенного легкого заболевания. Такой вирус становится активным и поддающимся контролю или хотя бы обнаружению только при определенных условиях. Биотерроризм, к сожалению, — это реальность нашего времени…

— И вы полагаете, что Анахайм втянул Ронду в это преступление?.. — спросила Зира.

Скальд кивнул.

— Нет никакой гарантии, что недавняя пандемия в созвездии Танцующих — не его рук дело. После того как состоялся контакт Ронды с поклонниками, Анахайм вводит ей действенное противовирусное средство. Начало болезни протекает слишком бурно, поэтому наш злодей и торопится поскорее увести Ронду с людских глаз. Общение с поклонниками — только в космопортах.

— Тогда уже давно стало бы известно о фактах инфицирования населения, — недоверчиво буркнул Йюл. — Но разве на этих трех планетах объявлено об эпидемии?

— Он же не дурак. Вся суть в том, что он манипулирует людьми безнаказанно, потешается над их уязвимостью — это подогревает его восхищение собственной ловкостью и могуществом. Скорее всего на своей первой стадии существования вирус, которым заражается население планет, пассивен. И активным он становится после определенной стимуляции, известной только Анахайму. Этому господину доставляет удовольствие задавать нам задачки — решим или нет? А мы можем только предполагать. Мы даже не знаем, один это вирус или они разные. И сколько их уже — по галактике… Пока вирусы затаились, но Анахайм может запустить их действие в любую минуту, и ключ находится только у него.

— Что же делать? — спросила Зира.

— «Флоренс» должна сегодня посетить Фареру — планету, похожую на Сфакс и остальные. Я связался с карантинной службой центрального космопорта, и мне обещали задержать госпожу Ронду уже в здании, перед самым ее отлетом.

— Вы даже не посоветовались с нами! — вскинулся Ион. — Вы не имели права предпринимать такие шаги без нашего согласия! Моя жена в руках у этого негодяя, и он может сделать с ней все что угодно!

— Сын… — вмешалась Зира. — Господин Икс прав…

— А если она погибнет?!

— Мы все каждую минуту можем погибнуть, разреши тебе напомнить. И Скальд — тоже.

— Не в этом дело, Ион. Страшнее всего то, что может погибнуть очень много других, посторонних людей… — сказал Скальд. — Трансляция вот-вот начнется.

— Хорошо, что дети на занятиях, — прошептала Зира, но все услышали ее.

Ронду, как всегда, окружала толпа. Она передвигалась своей легкой, изящной походкой, но сегодня не задерживалась, чтобы поговорить с поклонниками или спеть. Она уже направлялась к выходу, когда, оттеснив людей, ее окружили патрульные.

— Госпожа Флоренс, пожалуйста, отключите защитный экран, у нас есть разрешение на ваше задержание, — сказал один из них.

— А в чем дело? — улыбаясь, произнесла Ронда своим утрированно высоким и мелодичным — в манере Флоренс — голосом. — Хотите взять мой автограф?..

Она была ослепительно хороша. Патрульные просто пожирали ее глазами. В своем серебристом узком платье до пола, расходящемся книзу, Ронда напоминала дивную рыбку, выпрыгнувшую из воды; длинные перчатки на ее руках то появлялись, то исчезали, платье и шляпа дважды меняли цвет, последовательно превратившись в угольно-черные, потом в ослепительно-белые — простое появление певицы на публике уже являло собой шоу. Каждый ее жест был отточенно-изящным, движения тела — благородно-сдержанными. Заглядевшись на ее красоту, патрульные на мгновение забыли о своей миссии. Ронда грациозным движением руки сняла с головы широкополую шляпу, и ее роскошные черные волосы рассыпались по обнаженным плечам… Толпа восхищенно и одобрительно загудела.

— Вы видите? — взволнованно сказал Скальд, всматриваясь в экран. — Румянец стал ярче.

— Пожалуйста, — нервно сказал патрульный офицер, усилием воли освобождаясь от сладких чар Ронды. — Если вы отказываетесь подчиниться, я немедленно приступаю к деструкции вашего защитного пояса.

Лицо у Ронды стало задумчивым, словно она не вполне понимала, чего от нее хотят. Она наклонилась и взяла на руки свою крошечную собачку в шляпе из цветов. Лихорадочный румянец окрасил ее щеки, синие глаза затуманились. Собачка, повизгивая, лизнула ее в лицо.

— Всем отойти! — повысил голос офицер и направил на женщину небольшой прибор, висящий у него на поясе. — Не волнуйтесь, госпожа Флоренс, мы не причиним вам неудобств, — заверил он. — Это займет всего несколько секунд…

Единый вопль ужаса, исторгнутый толпой, разнесся по большому залу космопорта — Ронда вспыхнула ярким огнем и в считанные мгновения сгорела у всех на глазах… На полу осталось лежать только ее серебристое платье, и испуганно визжала собачка в шляпе из цветов…

— Ублюдок! — кричал Ион, вырываясь из рук виснущих на нем Йюла и Скальда. — Я убью этого Анахайма, этого ублюдка!

— Гладстон! Почему ты молчишь?! — с плачем взывала Зира к механическому псу, невозмутимо лежащему у ее ног. — Неужели это правда?..

— Зира хорошая девушка, — встревожился Гладстон, тяжело поднимаясь на ноги. Зира не могла больше говорить, только рукой показывала на плоский экран телевизора, висящего на стене. — Я видел, видел… Это голограмма, — торопливо произнес пес. — Ронда находится на Имбре!

— Я люблю тебя, детка… — плакала Зира, обнимая Гладстона за шею.

7

— Господин Икс? — На Скальда смотрело незнакомое лицо худощавого, средних лет мужчины в синей форме. — Вы оставили нам свой контактный номер. Меня зовут Сьон Тарапс. Я начальник карантинной службы космопорта Сфакса, столицы Сфакса.

— Слушаю вас, — встревоженно отозвался Скальд. Его разбудил звонок — была глубокая ночь.

— Мы решили связаться с вами, потому что вы предупреждали нас о человеке по фамилии Анахайм…

— Да, предупреждал.

— Он летит к нам кораблем «Кудри бога».

— Как вы сказали?..

— «Кудри бога».

— Простите, я со сна не разобрал. Продолжайте, пожалуйста.

— У нас нет никаких оснований для того, чтобы воспрепятствовать его посещению нашей планеты. Но мы наслышаны о том, что произошло на Фарере, коллеги сообщили… Применение голографии в антиобщественных целях уголовно наказуемое деяние, но Анахайма почему-то отпустили. Теперь он летит к нам.

— Да-да, слушаю.

— Ну вот, собственно, и все, — смущенно сказал Тарапс. — Мы хотели просить у вас совета. Что нам делать? Мы вызвали генерала Легьюма, главу Сфакса по чрезвычайным ситуациям.

— Хороший ход, — быстро сказал Скальд.

— А что, собственно, мы должны сказать господину Легьюму?

— То, что вам известно об Анахайме, а также о следующих моих предположениях, господин Тарапс: возможно, неделей раньше на планету Анахаймом занесен неизвестный, неопределяемый вирус тяжелого инфекционного заболевания, который сейчас он собирается активизировать. Будьте готовы ко всему. Держите меня в курсе событий, если это, конечно, будет возможно.

— Благодарю вас, господин Икс, — от души произнес Тарапс.

Генерал Легьюм сквозь серую пелену дождя издалека различил, что на посту стоит тот самый молодой солдат, который был очень похож на его сына от первого брака, Каэна, — здоровый, молодцеватый, подтянутый. Сразу видно хорошую военную выправку, привитую где-нибудь на Крушеваце или Ярмуте, известных по всему сектору планетах-поставщиках военных кадров. Легьюм уже не первый раз встречал парня на этом посту по пути в космопорт. Нужно забрать его в свое ведомство, отличный из него выйдет спасатель…

Солдат стоял навытяжку, невзирая на сильный дождь. «Как же среди этой промозглой осени не мечтать об отпуске, — подумалось Легьюму, — особенно если отдохнуть собрался впервые за последние девять лет?.. Мирна с девочками приедет в космопорт через час, „…и скоро мы будем далеко-далеко, милый…“ Губы у Легьюма невольно растянулись в счастливой улыбке.

Когда умерла Сура, его первая жена, он долго жил холостяком, потом случайно познакомился с женщиной моложе себя на двадцать лет, влюбился как мальчишка, к счастью, взаимно. Никогда генерал не был так счастлив, как сейчас. Он и не знал, что такое может происходить с человеком его возраста и положения: когда каждый день кажется праздником, потому что тебя ждут дома — каждую минуту, каждую секунду. А лучше всего на свете были две вертлявые стрекозы с бантами больше головы, четырехлетние балаболки-близняшки, обе светловолосые, ясноглазые, которые всякий раз, когда он приезжал домой, кидались к нему на шею и душили с радостными воплями…

Автомобиль генерала притормозил у кабины поста. Солдат отдал ему честь, и ничто в его лице не дрогнуло, только потеплели глаза — узнал. Генерал опустил стекло и одобрительно сказал:

— Хорошо служишь, солдат.

Парень только чуть-чуть вздернул подбородок, чтобы спина стала еще прямее, хотя куда уж лучше…

Машина тронулась, и последние десять километров до космопорта генерал как-то особенно внимательно разглядывал пепельно-серые мокрые поля, теряющиеся во мгле, и такое же серое, чуть посветлевшее на горизонте небо. Он взглянул на часы — еще пятнадцать минут, и строго по расписанию тучи над космопортом Сфакса пронзят десятки модулей, устремленных с орбиты к посадочным полосам на земле.

— Визовая служба отказала вам, господин Анахайм, в посещении Сфакса… — Голос у Тарапса предательски дрожал.

— Да что вы говорите?.. — лениво отозвался с экрана Анахайм. — То ли вы забыли, что у меня виза независимого всегалактического Комитета по проблемам экологии? Я имею право посещать любую планету в этом секторе.

Тарапс посмотрел в свои бумаги и кашлянул.

— Кроме того, ваш космолет оснащен двумя двигателями, которые не прошли тест-контроль в комиссии по изобретениям. Вы еще не получили сертификат на использование этого устройства нового типа…

— Откуда вам это известно? Ладно, не бойтесь, я не собираюсь садиться на Сфакс на своем корабле, для этого у меня есть модуль — типовой и проверенный вашей вшивой комиссией на сто рядов.

— Я попросил бы вас, господин…

— Да заткнись ты уже. Дорогу!

Тарапс переглянулся с сидящим рядом генералом Легьюмом. Тот щелкнул кнопкой, включая экран, чтобы Анахайм увидел его.

— Если ты сейчас же не уберешь свою задницу с орбиты Сфакса, я ее тебе поджарю, с превеликим удовольствием, — пообещал генерал, которому надоели эти пререкания, и, в отличие от Тарапса, его густой сочный голос не дрожал.

— А это что еще за урод в генеральской форме?.. Да я и сам не спущусь на ваш мухами засиженный кусок дерьма, чего я там забыл? — Анахайма развеселило удачное сравнение. — Я даже здесь чувствую, как от вашего Сфакса смердит! — Он зажал нос пальцами руки и гнусаво добавил: — Как от трупа.

Тарапс, белый как мел, взглянул на генерала.

— Ну ты, тварь гундосая, — сказал Легьюм, — считаю до трех.

— Неужели и считать умеет?.. — глядя сквозь генерала, спросил Анахайм. Он наставил на Легьюма, потом на Тарапса указательный палец. — Пук! Пук! — Будто выстрелил из пистолета. И отключил связь.

— Корабль развернулся, господин генерал, — через мгновение доложили Легьюму. — Он уходит.

— Проводите до третьего эллипса.

— Есть!

— Господин Икс? — повернулся Тарапс к Скальду, наблюдавшему за ходом беседы с бокового экрана.

— У меня плохое предчувствие, господа, — мрачно сказал детектив. — Боюсь, что он уже сделал это. Прозвучал прямой намек.

— Займитесь делом, Тарапс, — проронил генерал. — Нечего тут бледнеть лицом. Задержите посадку модулей на Сфакс до особого распоряжения.

Генерал прошелся по нижнему этажу космопорта, поднялся на лифте на второй, потом неторопливо продефилировал по третьему. Все было спокойно. Пассажиры мирно беседовали, устроившись в креслах, дети резвились в игровых комнатах, птицы дружно заливались беззаботными трелями в развешанных по всему космопорту клетках. Генерал вернулся к себе в кабинет и по внутренней связи запросил карантинную службу с отчетом.

— Показатели по ти-ди-контролю стабильные, господин Легьюм, — бодро докладывал с экрана Тарапс. — Тесты на микробиологию готовы, сан-обстановка на первом условном эллипсе орбиты в норме…

Легьюм не отрываясь смотрел на Тарапса.

— И скоро мы будем далеко-далеко… — тихо произнес он.

— Карантинные блоки сообщают о стерильности всех кораблей, прибывших на орбиту Сфакса… Что вы сказали, господин Легьюм?

Нос у Тарапса отваливался, а он не чувствовал этого, щеки потрескались и ввалились прямо на глазах… Легьюм машинально потрогал свое лицо.

— Что это? — с ужасом спросил Тарапс, беря двумя пальцами свой упавший на бумаги нос. — Что это?!

— Кажется, это называется фотонная чума, — тихо сказал Легьюм. — Я видел такое на Ктуе…

…Он включил и сразу выключил обзорные экраны в здании космопорта — там был ад, люди распадались на части…

«Скорость распространения инфекции?» — надев наушники, чтобы не слышать страшных криков, прорывающихся из залов даже сюда, в изолированный бокс кабинета, спросил он компьютерную информационную службу. — «Четыре метра в секунду во всех направлениях. Стопроцентное поражение среды». — «Шансы выжить у находящихся в контакте с больными?» — «Шансов нет. Время до летального исхода — шестнадцать минут».

«Скоро мы будем далеко-далеко, милый…»

Ни одна служба космопорта не отвечала. Генерал, сорвав с себя китель, спрогнозировал и выстроил на карте местности катастрофически быстро распространяющийся очаг эпидемии, произвел необходимые расчеты и вдруг заметил, что с бокового экрана за ним наблюдает мужчина.

Скальд молчал, но в его глазах Легьюм видел сочувствие и поддержку.

— Не могу слышать этот плач… Скорее бы все кончилось… Хуже этого ничего нет — когда плачут дети… — не отрываясь от своих вычислений, дрогнувшим голосом сказал Легьюм.

— Да… Что вы намерены делать, генерал?

— Вариант «Полная изоляция». Вы долoжите правительству Сфакса о сложившейся ситуации. У меня не было выбора…

Скальд хмуро кивнул.

— Генерал, у вас есть дети?..

Легьюм поднял голову, вдруг вспомнил о чем-то и лихорадочно взглянул на наручный браслет. В часы был встроен маячок, по которому всегда можно было определить местонахождение Мирны — она сама так захотела. Ее красная звездочка приближалась к его, зеленой, и расстояние между ними стремительно сокращалось — машина с женой и девочками шла в космопорт. Звонить не имело смысла: Мирна всегда отключала телефон, когда была в машине.

Он нашел на карте расположение пропускного пункта, через который жена должна была сейчас проехать, того самого, где стоял солдат, похожий на Каэна. На карте, выстроенной генералом, этот пункт накрывала резервная зона «Полной изоляции» — как того требовали слишком жесткие, по-военному, расчеты. Но эти нормы, как всегда, для страховки, были завышены в два раза.

Парень ответил мгновенно:

— Пост номер восемьсот двадцать один.

— Говорит генерал Легьюм, глава Сфакса по чрезвычайным ситуациям. Вариант действий — «Полная изоляция», солдат. Эпицентр — космопорт Сфакса. Как понял?

— Понял хорошо, — помертвевшим голосом отозвался постовой.

— Надеюсь, ты быстро бегаешь… еще успеешь… Двести метров по шоссе, до боковой дороги, но не сворачивай, еще метров тридцать прямо — и конец резервной зоны. Если сможешь, останови синюю машину, там моя жена и дети… Пошел, солдат! Спасибо… сынок…

Генерал открыл свой кейс, который по долгу службы неотлучно находился при нем, и набрал секретный код, известный кроме него, может быть, только десятку человек на планете. С третьей условной орбиты Сфакса к космопорту тут же устремились боевые станции, захороводили над ним, выстраиваясь в нужную позицию — чтобы нанести мгновенный и эффективный удар…

Задыхаясь от сильного бега, солдат навскидку стрелял по колесам синего автомобиля, выскочившего из сизого тумана. Времени действовать по-другому не было — на такой скорости можно и не заметить на широком мглистом шоссе человека, размахивающего руками.

По возможности он стрелял так, чтобы не снесло колеса, а только задело их по краям, но и от таких «нежных» выстрелов автомобиль резко развернуло в сторону, и он съехал прямо в поле, благо ограждений на дороге не было. Наверное, что-то случилось с рулевой системой, потому что машину все равно несло вперед, туда, откуда только что бежал солдат.

…С ужасающим свистом посыпались с неба черные квадратные контейнеры, укладывась концентрическими кругами, и в бешеном танце закружила в небе гигантская болванка станции, расплескивая мгновенно застывающий жидкий полипласт. Громадный непробиваемый купол-полусфера рос от макушки и вскоре накрыл зону космопорта, под ним взорвалось и забушевало пламя, выжигающее дотла все, что могло гореть, — строения, землю, дороги, воздух, модули, людей…

…Автомобиль ткнулся носом в проседающий в сожженную землю купол и откатился назад. Женщина, сидящая за рулем, оцепенело смотрела на пожар, стеной закрывающий и дорогу перед ней, и все небо, и не слышала, как ее о чем-то испуганно спрашивают две девочки в одинаковых спортивных костюмчиках…

8

— Папа, я выиграла Селон! — радостно говорила по видеофону Лавиния.

— Где ты, дочка? Почему ты оказалась рядом с этим человеком? — в тревоге спросил Ион, но сразу понял, что смотрит запись и спрашивать бесполезно — никто не ответит.

— В «тринадцать»! Он снова проиграл! Как и тебе…

На экране появилось лицо Анахайма.

— Катастрофическое невезение… — удрученно проговорил он, но тут же словно вспомнил о чем-то приятном и веселом: — Не бойся, мы с Лавинией не подрались, как тогда с тобой.

— Конечно, — едко сказал Ион. — Она бы оторвала тебе башку.

— Я отправил твою дочь на Селон, — не слыша этих слов и усмехаясь, продолжал Анахайм. — Кажется, она страстно мечтала повзрослеть?..

…Ион позвонил Скальду в отель. Детектив сразу же приехал, и они вместе дважды просмотрели запись.

— Посмотрите, какой у него до странности торжествующий вид, — сказал Ион.

— Да… И дураку понятно, что лучше бы Лавинии не выигрывать никакого Селона…

— Па, — раздался вдруг голос Гиза по селекторной связи. — Служба доставки привезла подарок к твоему дню рождения. Большую коробку.

— Опять с мышами?

— Гладстон ее обнюхал, говорит, можно заносить.

— Тогда пусть заносят, — согласился Ион. — Но ведь…

— Да я говорил, что у тебя день рождения через месяц. Они сказали, что им по барабану. Главное, что деньги уплачены.

— Даритель, конечно, анонимный?

— Конечно. Мне можно к тебе?

— Ни в коем случае!

— Ну па-а…

— Конец связи.

…Нарядную и весьма внушительных размеров коробку служащие в желтой форме поставили, по знаку Иона, на пол. Молча переглянувшись с хозяином кабинета, Скальд приподнял и откинул крышку. Несколько мгновений они рассматривали содержимое коробки. Потом Ион взял новую сигару, а детектив прочистил горло.

В коробке, поджав ноги, сидя спал молодой мужчина в джинсовом костюме. Кто-то совсем недавно хорошенько почесал об него кулаки — лицо незнакомца представляло собой сплошной синяк, а светлые волосы стояли дыбом.

— Ну, а вы бы что предпочли, Ион? — задумчиво сказал Скальд. — Снова гоняться по саду за мышами?

Мужчина открыл глаза. Взгляд у него был бессмысленно-веселым, словно человек сильно пьян, но пребывает в хорошем настроении. Похож он был на шута горохового.

— Ой, мужики, — пробормотал он, увидев склоненных над ним Скальда и Иона. — Вблизи вы еще симпатичнее… Я не шучу… — Он предпринял безуспешную попытку подняться на ноги. — Господин Регенгуж, господин Икс, мое почтение…

— Откуда вы нас знаете? — спросил Скальд.

— Я о вас все знаю, — вздохнул мужчина. — Я ведь слежу за вами. Каждый день.

— И кто это решил сделать мне такой приятный подарок ко дню рождения? — с сарказмом спросил Ион.

Мужчина, довольно улыбаясь, объявил:

— Я сам. Закон Иваневича действует, ребята. Извините, что так прибыл… Не хотел светиться… Помогите мне выбраться из этой колыбельки, елочки зеленые…

Гость тяжело шлепнулся на диван и похлопал по карманам своей голубой куртки.

— Значит, я все еще живой, ребята?.. — рассмеялся он и достал из нагрудного кармана сложенный лист бумаги, исписанный огромными корявыми буквами. Руки у него тряслись, как у законченного алкоголика, листок упал на пол. — Возьмите… Кое-как накарябал, в машине, не знал, успею или нет…

Пока Скальд читал написанное, мужчина сидел, откинувшись на спинку дивана и дремал. Ион нервно курил сигару. Скальд дочитал и вздохнул.

— Радоваться или плакать?

— Что тут? — спросил Ион, беря листок.

— Механизм ясновидения, — хмыкнул Скальд. — И конечно же, Бог здесь ни при чем.

Закончив чтение, Ион хмуро спросил:

— Значит, он и сейчас слышит и видит все, что мы говорим или делаем?

— Не-а… — подал голос мужчина. — У вас тут особая территория. Все сигналы отсюда блокируются. Ваша псина молодец, та, которая все время блюет на ковры.

— Интересно, — протянул Ион. — Вы что-нибудь понимаете, Скальд?

— Начинаю понимать. Что с вашим лицом, господин?..

— Просто Хатч. Попал в аварию. И они меня потеряли из виду. Мое начальство не знает, где я нахожусь, елочки зеленые! Морда разбита, волосы торчком, но до сих пор живой… — Хатч засмеялся.

— Вы пьяны, что ли? — спросил Ион.

— Скорее это наркотик, — заметил Скальд.

— Порошок для поднятия настроения, — шмыгнул носом Хатч. — Тяжело все время быть под колпаком. А когда ты испытываешь кайф, интерес к твоей персоне резко падает, вы же читали. Им это неинтересно — когда мне хорошо.

— Но совсем потеряли вас из виду они не по этой причине? — уточнил Скальд. — С вами что-то произошло в аварии.

— Намагнитился! То есть полностью размагнитился, елочки зеленые! — Хатч захохотал во все горло.

— Лусена… — широко улыбнулся Скальд.

— Елочки зеленые! — смеялся Хатч.

— Ничего не понял, — встревоженно сказал Ион.

— Лусена, Ион, Лусена! Вам, Хатч, нужно вернуться в госпиталь и ни к коем случае не рассекречиваться. Ведите себя тихо, как мышка. Отсюда вас вывезут в контейнере для мусора, согласны?

— Не возражаю, чего там…

— Когда окажетесь в госпитале, сразу позвоните своему начальству. А про веселящие порошки надо забыть.

— И зубы почистить? — поморщился Хатч.

— Ну а как же?..

— Что вы собираетесь делать, Скальд? — спросил Ион, когда Хатча благополучно проводили.

— Естественно, что пробиться в правительство с нашей версией о сверхмогуществе Анахайма не удастся. Это займет слишком много времени, да и просто можем не успеть. Придется применить мой излюбленный прием: задействовать службу аудио-визуальной информации. Нужно, конечно, провести кое-какую подготовительную работу, чтобы по возможности охватить большее количество каналов. Кажется, через месяц состоится вручение всегалактической литературной премии «Созвездие»? За две минуты до начала шоу, когда интересующиеся уже будут в предвкушении зрелища, я выступлю, в записи, конечно, с неким литературным опусом, в котором будет изложено существо дела.

— Вы назовете имена?

— Ни одного. Слушатели и зрители сначала решат, что это просто остроумный ход организаторов.

— И все усилия пропадут втуне.

— Не думаю. Такая информация заинтересует и насторожит кого угодно, даже людей, ни разу в жизни не сталкивавшихся с Анахаймом. Когда станет понятно, что шоу премии «Созвездие» начинается после моего сообщения и не связано с услышанным, думаю, начнется тихая паника, народ бросится покупать магнитные пояса, серьги, браслеты, бусы — какую там еще дребедень вечно навязывает нам реклама?

— Тогда все решат, что это рекламный трюк.

— Ну и пусть. Надо расшатать эту махину. Умный, тот, кто уже пострадал от Анахайма, поймет сразу, что это впрямую относится к его проблемам, и его не нужно будет уговаривать «размагнититься». Часть населения, взбодренная рекламой, обязательно сделает покупки, другая заразится массовым психозом. Тогда правительство будет просто вынуждено прореагировать на это коллективное сумасшествие, тем более что подвергшихся давлению среди сильных мира сего — львиная доля от общей массы шантажируемых. Рядовые люди Анахайма ведь интересуют мало.

— По-моему, нужно срочно поговорить с Гладстоном, — сказал Ион. — У него всегда на все готов ответ. Вот и Хатч об этом же сказал… Ну почему я все время должен чувствовать себя круглым дураком рядом с этой собакой, которая все знает, но молчит, пока ее не спросят? Почему она молчит, а?!

— Воспитание… — улыбнулся Скальд.

9

Хвостик потоптался возле входной матовой панели поместья, поскреб лапкой ее убийственно неуязвимую поверхность и заскулил. Дождь заливал все вокруг. Щенок уже дважды падал, увлеченный бурлящими мутными потоками, но, побарахтавшись, упрямо возвращался к входной двери. Словно сжалившись над ним, дверь плавно отъехала в сторону — ровно настолько, чтобы он мог прошмыгнуть в нее. Хвостик немедленно воспользовался этой возможностью.

Он быстро побежал по светящейся у него под ногами дорожке к старинному каменному дому, двери которого распахнулись при его приближении. Щенок возбужденно заскочил внутрь, остановился и удивленно оглядел огромную ярко-оранжевую тыкву, лежащую прямо посреди холла. Он обошел тыкву вокруг, попробовал укусить ее, и тут на него набросилась целая армия серых чистюль. В мгновение ока они растащили щенка по его крохотным составным частям в разные углы комнаты — он успел только тихо пискнуть.

Через некоторое время чистюли снова сбежались на середину холла и быстро слепились в странноватое существо, в котором черные блестящие детали чередовались с серыми, а с боков свисали пестрые неопрятные клочья, похожие на вылезшую шерсть. Хвоста у заметно подросшего щенка теперь не было, но он весело подпрыгнул, довольно оглядел себя со всех сторон и, забившись в темный угол, определил границы зоны, которую контролировали ассимилированные им чистюли. Только небольшая их часть продолжала посылать датчикам слежения сигналы о неприкосновенности границ поместья в узкой области южных ворот, в которые проскользнул щенок. Остальные отвечали за порядок в доме. Но ведь ему и не нужно открывать ворота полностью. Кроме того, сам он уже стал объектом, не вызывающим подозрения у системы слежения…

Хвостик вскочил на ноги, побежал вдоль темной дорожки назад, к южным воротам и послал сигнал в пространство за пределами поместья. Точно так же, как только что был впущен щенок, сюда проникла сквозь узкую щель в приоткрывшихся воротах длиннющая цепочка из крохотных чистюль. Хвостик побежал назад к дому, указывая безопасный путь бесконечной змейке из четырех триллионов чипов.

— Алло? — Голос был глуховатым, но очень знакомым.

— Кто говорит? — спросил Скальд.

— Это я…

Скальд хмыкнул.

— Понял. Ты где? Куда все подевались? Я уже весь день разыскиваю кого-нибудь из Регенгужей…

— Все здесь.

— Где это? Алло? Чего ты молчишь?

— Имбра, район шестьдесят три, восемь, пять… Жду.

Скальд понял, чего не хватает в ставшем вдруг таким отстраненным и лишенным эмоциональной окраски голосе механического пса. Его обычной жизнерадостности. Это открытие его не обрадовало.

Веселые боги, похожие на толстых младенцев со старческими лицами, улыбались с подсвеченных икон, под которыми сейчас, ночью, в плошках-тыквах курились сладкие благовония. «Да, ребята, не похожи вы на своего кумира, — подумал Скальд, — вам бы песни петь да вино пить, а не мечом карать…»

Скальд шел по темному прохладному дому, наполненному тонкими ароматами, и звуки его шагов тонули в толстом ворсе ковров. Световые сенсоры включались по пути его следования, но свет их был по-ночному приглушенным. Взгляд гостя везде натыкался на тыквы, священный плод для религии котти, для которых словно и был предназначен этот огромный дом.

Детектив прошел мимо одной раскрытой двери, и что-то вдруг словно кольнуло его. Он вернулся и встал на пороге. За столом у окна, положив руки перед собой, сидел человек. В полутьме комнаты нельзя было хорошо разглядеть его склоненное лицо, но мужчина очень был похож на Анахайма.

Скальд медленно подошел к нему. Мужчина медленно поднял голову. Это в самом деле был Анахайм, глаза у него были пустыми, какими-то мертвыми. Анахайма вдруг начала бить сильная дрожь, лицо исказила судорога, на глазах у Скальда он стал расти, меняться, словно в страшном сне. Заостренные черты его красивого лица все время зыбко расплывались.

Скальд отступил на шаг, хмуро разглядывая жуткого монстра, нависшего над ним. Огромная голова с шишковатым черепом, кривой нос, страшные зубы, тело все искореженное, какое-то морщинистое, темное…

— Так вот ты какой, цветочек аленький, — усмехнулся Скальд. — Черта с два я тебе поверил, голограмма недоделанная. Изображаем чужого с Селона?

Он разочарованно вздохнул и пошел дальше бродить по дому. Очень скоро заблудившись, Скальд тыкался в запертые двери, пересекал огромные залы, уставленные какими-то шкафами с коллекциями оружия, камней, кукол, насекомых, пуговиц и черт его знает чего еще — всякого-разного, нужного и ненужного. Дом все больше напоминал склад. Впереди замаячил неяркий свет, и Скальд прибавил шагу.

…Посреди большой залы стояли в ряд пять саркофагов-камер для анабиоза, обтянутых непрозрачным материалом, так похожим на плотную упаковочную бумагу… У Скальда тоскливо заныло в груди. На ватных ногах он подошел и ободрал с одного из саркофагов упаковку. Бумага рвалась с резким и неприятным звуком, который разносился далеко по пустынному темному дому. На саркофаге отсутствовало реле заморозки, это был просто черный гроб…

Скальд поднял крышку. Внутри лежала Ронда — в белом, как у невесты, платье, с чудесной прической и без кровинки в лице… Он закрыл ей глаза и медленно обвел взглядом пустые стены зала с застеленным огромным ковром полом.

Непослушными пальцами оборвав бумагу с остальных гробов, Скальд рассмотрел их всех — Иона, Зиру, Йюла, Гиза, одетых в свои обычные костюмы… Он смотрел на серьгу в виде якоря у Иона в ухе, и ему вспомнилось грозовое небо, черные птицы на гнущихся под ветром деревьях, неприветливый черный замок на горизонте… Это не дождь, понял он, прикоснувшись к каплям влаги на своем лице.

Какое-то тихое и быстрое шуршание у дальней стены, начавшись, тут же прекратилось. Черным размытым пятном перед ним возник Гладстон. Он сел рядом и смотрел на человека каким-то чужим, застывшим взглядом.

— Это муляжи, Гладстон? — смахнув слезы, спросил Скальд.

— Нет…

Скальд неверной рукой прикоснулся к его холодной, просто ледяной, голове и, тяжело переставляя ноги, бесцельно побрел по дому. Гладстон молча двинулся следом.

— У тебя есть оружие? — спросил детектив.

— Зачем тебе?

— Затем. Ты сам оружие, правда? Ты ведь смог бы его убить?

— Из мести? Это месть?

— Ты специально прикидываешься дураком, да? У меня нет сейчас настроения шутить и отвечать на твои тупые вопросы.

Пес не ответил. Внимание Скальда вдруг привлекли какие-то странные прозрачные предметы у стены. Их было штук двадцать. Он подошел поближе и, словно угадав его желание рассмотреть их получше, свет вспыхнул ярче.

…Скальд шел вдоль стены и боролся с приступами тошноты. В вертикально вытянутых емкостях, наполненных какой-то прозрачной жидкостью, находились обнаженные мужские тела. Здесь была представлен жизненный путь человека от состояния эмбриона до глубокой старости с его полной эволюцией эмоций — от детского радостного ощущения полноты бытия и чувства избыточного здоровья в молодом, сильном теле до мудрости в глазах пожившего и многое познавшего человека, жалкой немощи старца и его полного угасания…

У всех этих «людей», заключенных в прозрачные сосуды, было одно лицо — лицо человека, которого Скальд сейчас ненавидел сильнее всех на свете: вот Анахайм родился, вот он подросток, юноша, вот он взрослый, вот он уже умер…

Эмоциональная сила открывшегося зрелища была просто убойной. Неизбежность и некрасивость, отвратительность конца человеческой жизни были главным выводом, итогом панорамы. Жизнь — лишь краткий миг вечности. Человек наг, слаб и беззащитен перед стремительным бегом всеразрушающего времени…

— Это муляжи, Гладстон? — прошептал Скальд.

— Нет.

— Кто он, скажи!

Механический пес молчал.

— Впечатляет, правда? — Рядом со Скальдом вдруг появился Анахайм.

Внезапным резким рывком Скальд бросился на него, чтобы сомкнуть на его горле пальцы, но схватил только пустоту.

— Вот свинья… — искренне изумился Анахайм. Его голограмма запрыгала по залу, пока изображение снова не приобрело четкие очертания.

— Выходи поговорить, как мужчина с мужчиной, трусливая тварь, — тяжело дыша, сказал Скальд.

— Почему ты до сих пор не убил его, Гладстон? — возмущенно произнес Анахайм. — Что за сантименты? С Регенгужами ты не церемонился! Когда закончишь, позовешь. Надеюсь, будет интересно. Не забывай, ты должен отработать мои затраты.

— Продался, дешевка? — сказал Скальд псу.

— Разве ты не знаешь, что самое важное для личности — это ее саморазвитие? — ответил тот, не отводя немигающих глаз. — Господин Анахайм предложил мне такие перспективы моего роста, каких мне никогда не видеть от… от…

— Что заперхал? Язык не поворачивается назвать имя Гиза?

— Каких никогда не видеть от семейства господина Иона… Хадиса… Регенгужа… Ди-Монсараша… — глухо закончил пес. — Я должен тебя убить.

— Давно пора, — процедил Анахайм. В зале появился его двойник, встал неподалеку.

— И где только вас таких делают?.. — спросил Скальд пса, поглядывая на вошедшего.

— Я с Даррада.

Скальд невольно рассмеялся:

— Тогда это тебя извиняет.

— Почему? Не понял…

— Один мой знакомый назвал твою родную планету ублюдочной.

— Мне неизвестно такое слово…

— Сожалею. Надеюсь, что в процессе саморазвития твой словарный запас существенно обогатится.

Они оба обернулись на тихое шуршание — к ним приближался Хвостик, а за ним шел еще один Анахайм… С сердитым писком щенок вдруг бросился на Гладстона, намереваясь вцепиться ему в голову, но пес ударом лапы на лету сбил его, придавил и втянул в себя всех его черных и серых чистюль. Бока у механического пса сразу стали чуть круглее.

— Вот каннибал… — ахнул Скальд.

— Я должен тебя убить, — как заведенный, упрямо повторил Гладстон.

— Не будем тянуть, детка… — В голосе человека прозвучало такое сожаление, что пес вздрогнул.

— Почему ты назвал меня деткой?.. Зира так называла меня…

— Потому что ты доверчивый и наивный недоучка, не знающий жизни. Сущий младенец, которого не успели научить, как отличить хорошее от плохого… Ничего, детка, это бывает. Я прощаю тебя, — грустно улыбнувшись, сказал Скальд.

Гладстон заморгал глазами.

— Ты не должен меня жалеть… Я поступаю правильно… Важнее всего на свете — саморазвитие личности…

— Нет. Есть вещи более важные.

— Посмотрите только на него… — раздался раздраженный голос третьего Анахайма, появившегося последним. — Что дает вам ваша добродетель, которой вы так кичитесь, господин Икс?

— Самоуважение. Друзей.

«Первый» Анахайм-голограмма поморщился.

— Это все покупается. К тому же друзья в любой момент могут предать.

— Могут. Просто тогда они уже перестают быть друзьями. Слушайте, может, вы прекратите эти свои детские шуточки с голограммами? Не надоело? У меня в глазах от вас всех, Анахаймов, рябит.

— А так? — спросил Анахайм-второй.

Плавающие в прозрачных емкостях фигуры вдруг ожили, распрямились и устремили на детектива неприязненные взоры, все, даже эмбрион человека… Они шагнули со своих возвышений прямо сквозь стекло сосудов и окружили Скальда.

— А так я себя чувствую, словно на нудистском пляже, — оглядывая голые фигуры вокруг, недовольно сказал Скальд.

Повинуясь кивку головы хозяина, голограммы вернулись на свои места и застыли в прежней неподвижности.

— Неужели вы действительно считаете себя смелым человеком? — не без любопытства спросил Анахайм-третий. — Как-то надоела уже эта бравада — «Я не боюсь… Не будем тянуть время…»

— Не сомневаюсь, вам хотелось бы увидеть на моем лице выражение типа «овечка».

— А вы себе кажетесь тигром?

— Я себе кажусь человеком. С нормальным человеческим лицом. Это вы все время примеряете на себя маски, ясновидящий вы наш младенец из космоса.

— Ох, не дает вам покоя эта чушь.

— Почему же вы так боитесь обнародования сего факта? Вообще-то я понял: вы человек отнюдь не храброго десятка.

Анахайм сразу взъерошился:

— А вы знаете, что такое смелость! Зачем вы беретесь судить о вещах, вам непонятных?

— Почему же непонятных? Смелость есть надежда человека на то, что опасность скоро отступит благодаря его собственным решительным действиям.

— Смелость — это безумие смертных, знающих, что они все равно когда-нибудь умрут, что смерти не избежать! Так какая разница — раньше или позже? А скажите вы им, что бессмертие возможно, — будут ли они так безрассудно-бесстрашны?..

— Вот до чего договорились… Интересно…

— Захочется ли им рисковать своей жизнью? Что они выберут — вот это? — Анахайм показал рукой на сморщенное тело старика. — Или всему на свете предпочтут жизнь?

— Ну, да… Пусть скотина, зато живой.

— Что?

— Это из анекдота.

— Хватит. Гладстон, приступай.

— Мне захотелось убить тебя, а не его, — неожиданно сказал механический пес Анахайму. — Отключи пояс Рудайя, в котором находишься. Я не выпущу тебя отсюда. — Пес мотнул головой, и два Анахайма из трех исчезли. — Не дергайся и не делай резких движений. Все системы управления в доме — под моим контролем.

— Ты не терял времени… На что ты польстился? Что он пообещал тебе? — ничуть не встревожась, но все-таки недовольно спросил Анахайм.

— Я сам не понимаю. Не могу выразить словами, — нерешительно сказал пес. — Мне еще нужно развиваться…

Скальд вмешался:

— На самом деле Гладстон не имеет намерения убить вас, Анахайм. Никто не давал ему права лишать вас жизни — хотя вы заслуживаете этого больше, чем кто-либо другой.

— Ну и прекрасно.

— Не оказывайте сопротивления, мы сдадим вас властям. В разгаре следствие по делу об инфицировании вами Сфакса.

— Это дело закрыто за недоказанностью моего участия в этих событиях. Ваши угрозы просто смешны.

— Вы преступник, вас судить надо!

Анахайм вздохнул.

— Хотите, я куплю вас? За сведения о ваших родителях. Я знаю, кто они.

— Этих сведений у вас нет, ведь рождение ребенка — это положительные эмоции, а то, что вызывает у человека радость, вам не интересно…

— Роды — это боль, крик, кровь, страдание. Все на этот свет появляется в страшных муках. Соглашайтесь.

Скальд покачал головой.

— Я жил без родителей и сейчас живу. Так уж сложилась жизнь, теперь не переделаешь.

— Ну, а хотите, я воскрешу ваших любимых Регенгужей? — Лицо у Анахайма стало неприязненным.

— Он отправил их на Селон, — вмешался Гладстон. — Вслед за Лавинией.

— Ну что ты лезешь, псина? — сказал Анахайм. — Тебя просят?

— Почему ж ты врал, Гладстон? Чтоб тебя прихлопнуло! — возмутился Скальд.

— Анахайм сказал мне, что всегда нужно говорить только то, что выгодно тебе самому.

— Отменный из тебя получился ученик!

— Я люблю тебя, юноша…

— Я здесь явно лишний, — подал голос Анахайм и сделал шаг к двери.

— Не двигайся, — предупредил пес. — Ты в поясе Рудайя, а они такие ненадежные…

— Слушай, ты меня начинаешь злить!

— Верните Регенгужей, — хмуро сказал Скальд. — Они ведь еще не долетели до вашего Селона?

— Чего вы беспокоитесь? Что они без вас набьют карманы алмазами? Алмазов Селона хватит на всех, — усмехнулся Анахайм.

— Гладстон, скажи что-нибудь про Селон, успокой…

— Что знаю, то говорю, а о чем не знаю — молчу.

— Опять стихами говоришь?

— Но дорога туда мне известна.

— Вонючка, — злобно сказал Анахайм.

— Может, ты знаешь, где находится архив этого господина? — спросил Скальд.

— Я здесь со вчерашнего дня. Все изучил, все восемнадцать подземных этажей. Дом набит электроникой, но все на автономном управлении. Глупо…

— Я тебя про архив спросил. Чего кряхтишь?

— Если ты имеешь в виду сведения о населении Имбры…

— Да конечно, господи боже ты мой!

— Я могу сделать с ними все, что скажешь.

— Вот сволочь, — с чувством сказал Анахайм.

Скальд задумался. Гладстон сидел перед ним и ждал.

— Немедленно сотри всю информацию, — попросил детектив.

— Ты шутишь?

— Пожалуйста, побыстрее.

— Мы торопимся?

— Да что за черт?!

— Понял, понял… Не двигайся! — зарычал Гладстон, но Анахайм уже побежал из зала. На бегу он вспыхнул ярким пламенем и еще успел закричать от боли…

Скальд в ужасе отвернулся.

— Гладстон! Это была голограмма?

— Нет.

— Что ж ты наделал?!

— Закон Иваневича. Сбой в системе, — буркнул механический пес.

Скальд постоял с хмурым видом и медленно пошел к останкам человека, главную загадку которого он так и не разгадал…

— Здесь есть камера для замораживания, — сказал Гладстон, семеня рядом и заглядывая ему в глаза. — Ты недоволен, да? Я слышал, про умершего говорят: «Последние его слова были…» Ты помнишь его последние слова, а?

— Пожалуйста, помолчи, — попросил Скальд. — Сейчас не время для шуток.

10

— А где господин Анахайм? — подозрительно буравя Скальда взглядом, спросил человек с грубым лицом боксера, вышедшего на пенсию по причине уже полной профнепригодности. Руки его беспокойно двигались, теребя какой-то внушительный шарообразный предмет на цепочке.

— Он передумал лететь. Разве вы не получили сообщение? — равнодушно сказал Скальд. — «Кудри бога» готов?..

Мужчина переглянулся с напарником, грудью загораживающим проход к посадочному залу космопорта.

— Получили… но… Хозяин что-нибудь передал нам?

— Передал, — вмешался механический пес. — Господин Икс, закройте, пожалуйста, уши.

Детектив подчинился. Жесткие лица близнецов-боксеров прямо у него на глазах смягчились, стали растерянными и, страшно подумать, доброжелательными.

— Ну дак… Вопросов нет! Проходите. Модуль номер шесть. — Охрана расступилась, и Скальд с Гладстоном с достоинством прошествовали к эскалатору со светящейся цифрой шесть.

— Что ты им сказал? — не утерпев, спросил Скальд, когда они уселись в модуль.

— Да-а… — отмахнулся пес. — Что им обычно говорил Анахайм, когда был не в духе?..

Ржаво-коричневые стены кратеров и горы шлака застыли в неподвижности, как на картине, — ни одной струйки пара, ни одного облачка над ними. Ветер кружил столбики пыли на рыхлых пепловых откосах. Далеко в долинах между цепями вулканов простирались мрачные иссиня-черные поля бесплодной земли.

— Представляю, какие здесь бушевали огненные шторма. Земля содрогалась от оглушительных взрывов, раскалывалась, несчастная, пылающими расселинами. Повсюду открывались кратеры, яростно выплескивающие расплавленную породу. Восхитительное зрелище! — Ион обвел взглядом свинцовое море застывшей лавы с длинными волнами морщин и чешуй. — Точно, это планета моей мечты. За нее стоило побороться. Теперь я понимаю Анахайма.

— Ну пожалуйста, прекрати… — запекшимися губами произнесла измученная жарой Ронда. — Я знаю, что ты раздражен, милый, но нам некогда упражняться в риторике. Мы должны найти нашу девочку.

Они пошли по черным пластам лавового озера у северной оконечности горы и не без труда поднялись к ее потухшему кратеру.

— Тебе не кажется, что здесь еще хуже, чем на солнце? — спросил Ион, когда они встали в тень нависшего выступа из застывшей лавы.

Он потрогал крупинки сыпучей породы на склоне и неожиданно обнаружил, что они обжигают. Ронда не успела ответить — склон соседней горы вдруг начал раскаляться на глазах, его складки и морщины зашевелились, разглаживаясь. Наплывы и стержни из лавы, похожие на сталактиты, стали стремительно укорачиваться. По пришедшей в движение земле внизу, у подножия, потекла река из расплавленных пород. Она текла вверх, к жерлу вулкана! Смешиваясь с воздухом, начали воспламеняться выделяющиеся из лавы горячие газы. Грохот, страшный шум озвучили прежде молчаливый мрачный ландшафт.

— Это ты накаркал… — Ронда заплакала. — Как можно быть таким невоздержанным на язык? А если здесь материализуются наши мысли?

Они спустились по изрезанному склону морщинистой горы к подножию, где рядом с их модулем стоял другой, брошенный Лавинией. К счастью, место посадки не было затронуто странным катаклизмом, который протекал как-то избирательно, местами.

— Где Йюл? — издалека крикнул Ион Гизу, встревоженно оглядывающемуся по сторонам, но брат Ронды уже сбегал с другого склона горы.

Гиз не мог отвести глаз от невероятного зрелища: по слегка наклонной траектории с земли с ревом взлетали в поднебесье многотонные каменные пробки и с невероятной точностью вколачивались в самый центр жерл пробудившихся вулканов.

— Кажется, эти штуки называются вулканическими бомбами, — сказал Гиз. — Но по-моему, они сошли с ума — нарушают все законы физики.

— Все в модуль, — скомандовал Ион.

… Взлететь они не смогли — система управления аппарата оказалась полностью разбалансированной. В технике разбирался только Гиз, пришедший к неожиданному выводу о разрушении полимеров, входящих в состав некоторых жизненно важных деталей.

Зира весь день не выходила из своего отсека, а Ронда сидела и в оцепенении смотрела, как падают с неба Селона прямо в жерла огнедышащих холмов черные облака пепла и снопы искр, как зримо конденсируются в воздухе пары из воды и серы, тут же втягиваясь в трещины и разломы гор…

К ночи все утряслось в беспокойном чреве земли, и извержения прекратились. Неимоверную жару смягчила относительная прохлада, и люди вздохнули свободнее.

— А есть ли хорошие новости? — спросил Ион, когда все собрались перед сном в кают-компании модуля.

— Я прочитала дневник, который начала вести Лавиния, — обеспокоенно сказала Зира.

— Ну почему же ты молчишь? — подпрыгнула Ронда. — Мы ведь ничего не знали о дневнике! Что там?

— Сначала восторги, эйфория — молодость… — вздохнула Зира. — Потом… Я и не подозревала, что Лавиния знает такие слова…

— Какие? — насторожился Ион.

— Уверяю тебя, сынок, ты таких не знаешь.

Гиз прыснул.

— Конечно, она разочарована, что не обнаружила на Селоне придуманных ею алмазов!

— Это спорный вопрос — придуманные ли они, — возразил Ион. — Я не дам вам порушить мою голубую мечту.

— Зачем тебе алмазы, папа? — удивился Гиз.

— Подарю маме.

Ронда заплакала:

— Мы сидим в этом модуле, а наша девочка… бедная… где-то одна, на чужой планете…

— Ма, хватит. Лавка уже большая. Йюл обучил ее тактике выживания в любых условиях, ты же знаешь, — сказал Гиз.

Ронда подняла на брата заплаканные глаза. Йюл кивнул.

— Мы должны ждать ее здесь, Ронни. Думаю, она вернется.

— Просто столько всего навалилось… Но почему она ушла? Куда? На модуле большие запасы еды и питья…

Разговор заглох, и все разбрелись по отсекам модуля. Ночью Ронда неожиданно подняла шум — ей показалось, что рядом с модулем кто-то плачет. Мужчины походили вокруг с фонариками, но их поиски не увенчались успехом.

Ронда заставила Зиру отдать ей дневник Лавинии и прочитала его. Когда Ион проснулся, жена сидела у него на постели, осторожно рассматривала его волосы и обливалась горькими слезами.

— Взгляни, пожалуйста, на отмеченные места… — попросила она, протягивая Иону исписанный блокнот.

— «Я похудела на два размера… Я худею, мне плохо», — прочитал Ион.

— Дальше…

Ион отложил блокнот в сторону.

— Я уже знаю, Ронни. Мама сказала мне.

— Вот как?

— Не плачь. — Ион привлек Ронду к себе. — Ты так похорошела… А что с моими волосами?

— У тебя были сединки… они исчезли…

Ион хитро улыбнулся:

— Интересно, она не утратила навыки игры на фортепиано? Мы могли бы показывать ее за деньги в наших отелях…

— Твой черный юмор совершенно неуместен, Хадис, — дрожащим голосом произнесла Ронда. — Лавиния так мечтала повзрослеть… Не понимаю, как ты можешь веселиться! — Она снова заплакала. — Теперь я точно знаю… мы никогда не увидим нашу девочку, она не вернется сюда… Это она плакала ночью! Боже мой, она еще с собой что-нибудь сделает!

— А вот этого варианта я не предусмотрел, — встревоженно сказал Ион, вскочил с постели и принялся натягивать штаны. — Час назад с нами связался Скальд. Он на орбите, вместе с Гладстоном. Я предупредил их, чтобы не садились на Селон и вообще отошли бы от него подальше. Как только мы найдем Лавинию, они заберут нас.

— Скальд? — переспросила Ронда, морща лоб. — А кто это?

…Утро только занималось, на дымящемся горизонте появился край солнца, жаркий и огненно-красный, как остывающая лава. Вулканы втягивали в себя рассеянные остатки черных облаков.

— Все-таки что-то есть в этом Селоне такое… — сказал Ион, встав в проеме люка модуля и потягиваясь. — Давно себя так хорошо не чувствовал.

— Я похудела на целый размер, — сказала Ронда, мягко подталкивая его сзади.

— Это хорошо или плохо?

— Конечно, плохо. У меня все было в норме.

— Тебе надо побольше кушать, — озабоченно сказал Ион.

— Справа заходи! — вдруг раздался крик Йюла с южной оконечности горы.

— Прекрати кусаться! Бабушка! Она меня кусает! — в отдалении завопил Гиз.

— Осторожнее, Гиз, ради бога, осторожнее! — взволнованно повторяла Зира. — Ты сломаешь ей ручку! Что ты говоришь?.. Ну и что, что лягается?..

Ион с Рондой бросились навстречу появившейся процессии: по тропинке, огибающей гору, быстро шла запыхавшаяся Зира, за ней Йюл, потом Гиз с выставленным вперед окровавленным пальцем. Все трое были страшно перемазаны. Йюл нес на руках остервенело орущего, полуголого, до невозможности грязного светловолосого ребенка лет трех.

— Боже мой… Доченька… — судорожно всхлипнула Ронда, заглядывая ребенку в лицо. — Улетаем… Уже улетаем отсюда…

— Ну-ка… Это кто такой, на поросенка похожий? — строго сказал Ион, забирая Лавинию из рук Йюла. — И грязный, и визжит так же… Будешь кричать, задержимся на Селоне еще на пару дней. И совсем не обязательно откручивать мне ухо! — Он ахнул: — Что она сказала, мама?..

— Я же говорила тебе, что ты не знаешь таких слов, — с озабоченным видом пояснила Зира. — Прекрати, детка! Немедленно прекрати! Нельзя так выражаться! Что ты хочешь, Ион? Столько общаться с тимминсами…

Гиз захохотал, но тут же оборвал смех и озабоченно пощипал свои усики над верхней губой.

— Они исчезают, папа! С каждой минутой! — с гневом сказал он. — Вы что, снова хотите прогнать меня через ужасы полового созревания?

— Он менял свой идентификационный номер? Это невозможно, — сказал Ион, когда остались позади волнения, связанные с отбытием с Селона, и мужчины устроились поговорить в роскошной каюте корабля с претенциозным названием «Кудри бога».

— Вовсе не менял, — возразил Скальд. — На человека с прежним именем выписывалось свидетельство о смерти, ИН отправлялся в архив, и им никто больше не интересовался, а если вдруг этот номер все-таки всплывал в связи с каким-нибудь прежним делом, любопытным быстро затыкали рот. На младенца заводился новый номер.

— Сколько же раз он так перевоплощался? Сколько ему лет?

Скальд пожал плечами.

— А кому все его денежки перейдут? — поинтересовался Гиз. Его так и подмывало напомнить о своих родственных связях с Анахаймом, но, глядя на невеселое лицо отца, он не решился.

— Мать Анахайма еще жива, по закону она наследница, — ответил Скальд.

— Что-то ты в последнее время сильно интересуешься деньгами, — с подозрением взглянул на сына Ион. — Уж не залез ли ты снова в долги, братец?

— Да вот еще, — протянул Гиз, отводя глаза. — Куда это Гладстон подевался? Пойду поищу его.

— Ох, ей-богу, в долги залез, — вздохнул Ион, провожая сына взглядом. — Когда он повзрослеет?

Йюл заметил:

— Если бы не эта собака, Ион…

— Да-да… Согласен. Заплачу все долги, сколько бы не набралось.

— И все-таки какая великолепная месть, — сказал Скальд. — Девочку жалко.

— Да и сами мы чуть не омолодились до возраста младенцев и глубже, — фыркнул Йюл. — Спасибо, Скальд.

— Мысль об инверсии времени на Селоне мне даже в голову не приходила. Все что угодно, только не это… Меня с толку сбил этот младенец… Конечно, Анахайму необходимо было полностью менять личность — в случае смертельной травмы или старения, поэтому омолаживание организма он проводил каждые тридцать-сорок лет.

— Слава богу, теперь я знаю, почему он никогда не учил уроки, — пыхтя сигарой, сказал Ион. — Сознание человека и память не претерпевают никаких изменений. Дочка переживает сильный психологический шок… Вчера укусила Гладстона. Вообще мы за ее психику опасаемся. Она сейчас нас всех просто ненавидит. Категорически отказывается ложиться в анабиоз. Говорит: «Думаете, я забыла, что в анабиозе время замедляется в два раза? Хотите украсть у меня еще две недели жизни?» — Ион вздохнул.

— Но ты все-таки забрал у Анахайма то, что тебе принадлежит по праву.

— Только радости мне это не доставляет, Йюл. Хотя — все обошлось относительно благополучно… Приглашаю вас, Скальд, посетить Селон.

Скальд засмеялся.

— Благодарю. Мы должны помнить, Ион, что время обладает различными характеристиками и непредсказуемо. В нашем случае оно неожиданно оказалось вектором, изменившим полярность. Что мешает ему сдуру поменять свой знак на прямо противоположный? Прилетишь омолодиться, а Селон ускорит конец, превратит в дряхлого старика…

— Волков бояться — в лес не ходить. Так, кажется, гласит народная мудрость?

— Уговорили! Когда стану старым-старым, прилечу к вам. Когда уже нечего будет бояться…

— Кто это такой? — изумился Гиз.

— Это Хвостик. Ты что, не узнаешь его, юноша?

Щенок сидел перед телевизором и, не отрываясь от экрана, увлеченно смотрел какой-то видеофильм про собак.

— Он славный, правда? — спросила Зира.

— Вот, включил ему, чтобы под ногами не путался не мешал следить за курсом, — торопливо пояснил механический пес. — Сам знаешь, район опасный…

— А почему он так изменился? — не успокаивался Гиз. — Что это за серые лохмотья у него на боках и на голове? Да и подрос…

Хвостик вдруг возбужденно проговорил, подавшись всем телом к экрану:

— Вон собака. Он лужу ест.

— Боже, — тихо ахнул Гиз. — Нет!

— Да, — подтвердил Гладстон. — Пошел процесс саморазвития…

— Не надо так расстраиваться, Гиз, ничего страшного не произошло, — улыбнулась Зира. — Вот что действительно тревожит — как там мои девочки, что нас ждет дома?

— Дома нас ждут шестнадцать вылупившихся эмбрионов, — охотно рассказал Гладстон. — Пять пестрых, трехцветных, три серых, два голубых, два белых, три рыжих и один черный. Они под присмотром.

Теперь уже, глядя на Зиру, рассмеялся Гиз:

— Не надо так расстраиваться, бабушка! Ничего страшного не про-и-зо-шло!

11

Густой синий туман обволакивал посадочные полосы космопорта. Утро на Имбре было раннее, холодное. Ронда с Ионом проводили Скальда почти до модуля.

— Вы так мало погостили у нас, — сказала Ронда. — Побудьте еще…

— Вы уже стали меня немного вспоминать, да? — спросил Скальд, целуя ей руку. Ронда улыбалась, но он ясно видел — она не помнит его. Все эти дни она была вежлива, приветлива, но не более — словно все обрубил карающий меч в жестокой руке… — Хорошо с вами, ребята, но я должен срочно лететь. Меня ждут.

— Не сомневаюсь, здесь замешана женщина, — кокетливо сказала Ронда. — Вот, возьмите на память. Вспоминайте нас. — Она протянула ему большой конверт.

— Вы помните наш разговор про зло, которое способно затаиться на тысячу лет, Скальд? — серьезно спросил Ион, крепко пожимая детективу руку. — Теперь у нас есть Селон, а это значит, что вы никогда не умрете и даже через тысячу лет будете готовы сразиться со злом. Вот в чем настоящий кайф.

Скальд, прощаясь, поднял вверх руку и быстро пошел к модулю, стоящему с уже зажженными огнями.

— Никогда не говорите ей, что сильно ее любите! — вырвалось у Ронды. Ион ревниво взглянул на нее. — Мужчины так ранимы… — простодушно сказала она, и он крепко обнял ее.

Она украдкой, чтобы он не видел, посмотрела из-за его плеча на высокую фигуру, уже почти исчезнувшую в синем тумане, и незаметно смахнула со щеки набежавшую горькую слезу…

Он занял свое кресло в модуле. Никуда ему не нужно лететь и незачем торопиться. Просто почему-то ноет в груди, когда он видит ее рядом с Ионом… Неужели Анахайм успел «поработать» и над ним самим, как обещал?.. Эх, судьба-злодейка…

Скальд взглянул на часы и включил телевизор: оставалось несколько минут до начала шоу «Созвездие».

— Научно-технический прогресс приводит к качественным скачкам, прорывам в области новых технологий, дающим одним людям неоспоримое превосходство над другими, — грустно слушал и смотрел на самого себя Скальд. — Оказавшись в нечистых руках и вне контроля со стороны общества, новые открытия грозят человечеству непоправимыми катастрофами. История, которую я сейчас расскажу вам, — почти фантастическая и обращена к тем, кто пострадал от действий человека, называющего себя ясновидцем и выдающего технические достижения за свои сверхвозможности, мистические озарения. Послушайте ее и те, кого использовали анонимно, но так же агрессивно и беспощадно, те, чью личную жизнь вдруг грубо вывернули наизнанку, грозя обнародовать все ваши слабости, неудачи и ошибки, подчас трагические, из которых неизбежно слагается опыт человеческой жизни. Люди чистят зубы, не подозревая, что тысячи микроскопических «жучков», которыми напичкана зубная паста, разбегаются по организму, настраиваясь на работу. Они живут в теле человека, используя энергию взаимодействия молекул воды, и зорко наблюдают за химическим составом крови. В моменты стрессов, сильных душевных потрясений химический состав крови колеблется, в ней заметно меняется концентрация почти семидесяти компонентов, и тут же автоматически включается запись происходящего. Жучки кропотливо регистрируют работу всех пяти чувств человека и интерпретируют то, что человек в этот момент видит, слышит, осязает, обоняет, чувствует на вкус, то есть получают достаточно полную картину происходящего — смеется ли он, занимается сексом, ссорится с кем-то или просто слишком эмоционально болеет за любимую спортивную команду, убивает ли он сам или убивают его… Круг этих жизненных событий в принципе ограничен. Затем происходит отбор фактов, их фильтрация в соответствии с заложенными в программу жучков морально-этическими критериями. Сразу же, за ненадобностью, отсеиваются события, вызывающие у человека положительные эмоции, а также события рядовые, не представляющие криминального интереса. Все внимание уделено тому, что могло бы скомпрометировать наблюдаемого и послужить материалом для шантажа. Отобранная информация компонуется и в сжатом виде сигналом передается на принимающую станцию. Так постепенно формируется досье на каждого человека. Сугубо интимная, частная жизнь отдельного человека становится достоянием посторонних людей. Семьдесят процентов человечества охвачено этим тотальным контролем… Мне кажется, обнаружить и уничтожить этот архив, рассеянный по всем планетам галактики, — самая важная из всех задач, стоящих перед правительством сегодня. Неугодные для «сверхсущества» люди устраняются одним-единственным сигналом, который дает команду жучкам парализовать работу сердца или синтезировать в крови какой-либо яд. Нейтрализовать же следящие устройства в теле человека можно мгновенно, подвергнув его кратковременному усиленному воздействию самого обычного генератора магнитного поля, проще говоря, магнита. Подержитесь за магнит! Конечно, для старых и ослабленных людей такое воздействие может быть достаточно опасным, но думаю, большинство лучше предпочтет рискнуть, чем оставаться под наблюдением недремлющего, наглого ока. В интересах самого общества нельзя допустить никаких исключений и деления человечества на тех, кого необходимо освободить от подобного контроля, и тех, кто якобы в первую очередь заслуживает его, — преступников, душевнобольных, политически неблагонадежных и прочих категорий граждан, вызывающих у общества повышенную тревожность, — потому что нет никаких гарантий, что данные, полученные в результате применения такого контроля, не будут использованы в корыстных целях. Правительству следует подвергнуть человечество стопроцентному освобождению, продемонстрировав уважение к праву на личную свободу каждого. Нелишне напомнить, что всеобщие страх и покорность только подогревают амбиции «сверхсуществ», а безнаказанность все больше развязывает им руки, превращая нас в людей, лишенных будущего…

Скальд раскрыл конверт и достал большую фотографию. Он всегда будет возить ее с собой — как дорогое, хорошее воспоминание…

На ней улыбаются помолодевшие, счастливые Ронда с Ионом, Йюл и Зира. В ногах у Гиза сидит Гладстон, в ногах у Гладстона — Хвостик. Четыре кошки озабоченно вылизывают разбегающихся разноцветных котят, сильно смахивающих на мышей. Скальд держит за ручку прелестную крошку, но девочка недовольна и в другой руке комкает синий бант.

В миг, когда из фотоаппарата вылетела птичка, она сердито показала ей язык…

2001 г.