Несмотря на то что во Флоренции произошел рецидив тирании, несмотря на возращение варварства, Макиавелли чувствовал, что может спокойно размышлять о судьбах Италии, потому что она избежала худшего исхода. Хотя варвары и одерживали победы, они не смогли занести меч над ее главными городами. Как Макиавелли отмечает в «Искусстве войны», хотя была разграблена Тортона, но оставались нетронутыми Милан, Капуя, Неаполь, Бреша, Венеция и – наконец и что более всего символично – Равенна и Рим (624).

Макиавелли следовало лучше усвоить, что не стоит испытывать Фортуну такими самоуверенными сантиментами, поскольку в мае 1527 года случилось немыслимое. В предыдущий год Франциск I предательски вошел в Лигу [20] , чтобы восстановить власть над частью Италии, которую был вынужден отдать после сокрушительного поражения от руки империи в 1525 году. Отвечая этому вызову, Карл V приказал армии вернуться в Италию весной 1527 года. Однако войскам не платили, поэтому они плохо подчинялись и, вместо того чтобы идти в атаку, направились прямиком в Рим. Войдя в незащищенный город 6 мая, они в течение четырех дней разграбили его настолько кощунственно, что ужаснулся весь христианский мир.

После падения Рима Клименту VII пришлось спасаться бегством. С потерей папства непопулярное правление Медичи во Флоренции немедленно рухнуло. Шестнадцатого мая городской совет собрался, чтобы объявить восстановление республики, и на следующее утро князья Медичи покинули город, отправившись в ссылку.

Для Макиавелли, с его стойкими республиканскими симпатиями, восстановление свободного правления во Флоренции должно было стать моментом триумфа. Но ввиду его связи с семьей Медичи, оплачивавшей труд политика предыдущие шесть лет, Макиавелли казался молодому республиканскому правлению стареющим и незначительным деятелем дискредитировавшей себя тирании. Хотя Макиавелли, по-видимому, питал надежды восстановить свое положение при втором канцлерстве, не было никаких сомнений, что ему не будет работы в правительстве, оппозиционном Медичи.

Ирония этих событий подорвала дух Макиавелли, вскоре он заболел и больше уже не мог выздороветь. История о том, что накануне смерти он потребовал к себе священника для исповеди, много раз цитировалась биографами Макиавелли, но это, несомненно, ханжеское изобретение более позднего периода. Макиавелли всегда с пренебрежением относился к религиозным обрядам, и нет свидетельств, что его отношение по этому поводу изменилось перед смертью. Он умер 21 июня 1527 года в окружении семьи и друзей и на следующий день был похоронен в церкви Санта-Кроче.

От самого дня смерти Макиавелли, более других являвшегося теоретиком политики, существовал постоянный искус преследовать его и в могиле, обобщить его опыт и вынести вердикт его философии. Перед этим соблазном – обратить в руины построенное Макиавелли здание политики – просто невозможно было устоять, и процесс этот продолжается по сей день. Некоторые из первых критиков Макиавелли, такие как Фрэнсис Бэкон, смогли признать, что «мы очень благодарны Макиавелли и другим, кто описывал, что люди делали, а не то, что им следовало делать». Но большинство читателей Макиавелли были настолько шокированы его точкой зрения, что просто объявили его исчадьем ада или даже самим дьяволом. Наоборот, современные комментаторы подошли к наиболее жестким доктринам Макиавелли как уже искушенные личности. Но некоторые из них, особенно Лео Штраус и его ученики, не раскаиваясь, продолжали защищать традиционную точку зрения о том, что (как это формулирует Штраус) Макиавелли можно характеризовать только как «учителя зла».

Задача историка, однако, служить ангелом-летописцем, и никак не судией. Единственное, к чему я стремился на предыдущих страницах, – это всего лишь вызвать прошлое в событиях, коль скоро оно происходило перед настоящим, и не пытаться применить к прошлому стандарты настоящего, потому что когда-нибудь и они могут быть отвергнуты, а сейчас используются для того, чтобы прошлое воспеть или обвинить. Надпись на могиле Макиавелли гласит: «Ни одна эпитафия не способна передать истинное величие его имени».