Три дня стараниями Яноша превратились в пять. Янош оттягивал отъезд всеми силами, ссылаясь на необходимость сперва долечиться и прийти в себя. Вот Вацлав на границе не долечился, и чем все это кончилось? Этот аргумент, который Милан, да и сам Янош, считали шатким, произвел неожиданно сильное впечатление на Вацлава. Тот уже и сам думал, что будь он в лучшей форме, единичную стрелу он бы как-нибудь отклонил. Вацлав любил вспоминать в кругу друзей, как однажды на тренировке он направил стрелу в небо и попал в случайно пролетавшего мимо дикого гуся. А тут ведь не тренировка, где он был надежно укрыт за щитом. Здесь жизнь. И если бы Милан тогда не толкнул его в снег, Яромир, вместо исцеления, получил бы известие о смерти брата. Подобное же известие еще бы и приблизило его к могиле.

А Милан… Он взял его с собой, считая, что тот будет скорее помехой. С его-то мировоззрением заменит ему, Вацлаву, и вериги, и власяницу. Единственную пользу от своего секретаря он видел в том, что тот, по крайней мере, доставит известие о нем Яромиру в случае чего. Да и веселее вдвоем. На деле же вышло, что о лучшем спутнике он не мог бы и мечтать. А чем он, Вацлав, отплатил молодому человеку? Стрелой в грудь?

Так что Вацлав мало того, что согласился остаться еще на пару дней, но и заявил, что не тронется в путь, пока не проведет маго-медицинское обследование обоих молодых людей.

Янош не терял времени даром и решил извлечь из пребывания в Ямполе максимум пользы. Дни напролет он носился по магазинам, скупая колбасы, копчености, сыры и прочие полезные в дороге вещи, среди которых оказался и ящик коньяка. В качестве тягловой силы Янош брал с собой Стаса. А то ишь какой вымахал! В дороге, небось, не станет отказываться от лишнего бутерброда. Так пусть хоть принесет малую толику посильной пользы и большую толику продуктов.

Стас не возражал помочь, хотя и пытался убедить Яноша в том, что с карточкой паломника какой никакой ночлег у них будет, да и еда тоже. Янош же невозмутимо отвечал, что не знает, как в Трехречье принято кормить паломников. И вообще, мало ли что в дороге может случиться? Вот он, Янош, прикупил на границе провианта, и нисколько об этом не пожалел.

И Янош начинал хозяйственно прицениваться к окороку. Стас покорно подхватывал очередной груз и шел следом за молодым человеком, вспоминая горячий чай и колбасу на привалах.

Отъезд был назначен на утро. Янош накануне договорился о санях — за эти дни погода несколько наладилась — слегка похолодало и выпал свежий снег, и купил карточку паломника. Стоила она всего десятку, но Янош потолковал с портье, и тот за пятерку сделал в карточке пометку, что она выдана на четверых. Этому Стас откровенно удивился. Он знал, что хотя Венцеслав мотом и не был, может быть просто потому, что никогда не имел к тому возможности, но и скупостью не отличался. Стас бы еще понял, если бы Янош положил разницу в карман. Но нет. Янош аккуратно вписал в расходы пятнадцать рек. От удивления Стас даже заговорил об этом за ужином, правда, тут же пожалел об этом. Янош вспыхнул, Милан бросил на Стаса укоризненный взгляд, а Вацлав перестал ковырять вилкой салат и объяснил:

— Как выяснилось, Янош лучше всех нас разбирается в финансовых вопросах. Вот он и взялся вести хозяйство нашей компании. А мы с Миланом не всегда бываем практичны. Единственное, что мы хорошо умеем, это давать чаевые в нужном размере.

Стас заметил благодарный взгляд Яноша, обращенный на своего шефа, и подумал, что молодому человеку, видимо, хочется сменить специальность. Не всю же жизнь ему кулаками махать, в самом-то деле. А возможности дослужиться до верхних чинов, он, вероятно, не видит. Ясное дело, каждый солдат мечтает стать генералом, но статистика показывает, что число солдат превышает потребность в генералах в тысячи раз. Так что для честолюбивого молодого человека без достаточных связей такое путешествие давало возможность отличиться перед вторым лицом в стране. Венцеслав мог и перед Яромиром словечко замолвить. Хотя это и не обязательно. Рекомендация Венцеслава стоила ничуть не ниже, а с учетом его положения наследного принца, порой котировалась выше. Все знали, что Яромир слаб здоровьем и долго не протянет. И до своих лет он дожил исключительно благодаря брату. Да, и нашел же он в кого стрелять!

После завтрака компания погрузилась в сани и покатила к сердцу Трехречья. Янош позаботился, чтобы сани были должным образом утеплены, сидения и пол были устланы длинношерстными коврами. Также было утеплено и сидение возницы. Стас не первый день мотался по Трехречью и знал, сколько могут стоить подобные удобства. Он не выдержал и наклонился к Яношу.

— У вас оригинальная манера экономить, Янош.

Стас и Янош сидели рядом на переднем сидении, спиной по ходу движения, и могли тихо разговаривать друг с другом, не прерывая высокоинтеллектуальную беседу Вацлава и Милана о различных видах ковров.

Янош улыбнулся.

— Нельзя экономить на собственном начальстве, Стас. Такая экономия обходится дороже перерасхода по всем статьям.

Янош помнил слово, которое взял с него Вацлав, и старался соответствовать роли. Насколько он, Янош, мог судить, Вацлав занимал довольно высокое положение у себя на родине.

Стас бросил взгляд на заднее сидение и встретился с льдистыми глазами Венцеслава. Стас вспомнил, что обещал князю не расспрашивать его служащих и слегка смутился. Вацлав перевел взгляд на Яноша, и Стас увидел, как потеплели его глаза. А ведь прав Янош, ох, как прав! Надо понимать, на чем экономить. Пятиминутный разговор — и — на хорошем счету. Он, Стас, никогда так не умел. Да и не старался.

Стас посмотрел на Яноша, желая убедиться в собственной правоте. Тот с улыбкой прислушивался к разговору о коврах. И тут вдруг Стас понял, что мальчишка не подлаживается к начальству, а просто искренне его любит. Такими глазами смотрят на старших братьев, а не на старших по званию.

Карточка паломников дала им временное гражданство Трехречья, поэтому в пути они пользовались всеми предусмотренными для паломников бытовыми удобствами. На почтовых станциях им меняли лошадей и предлагали горячий чай с недельными бутербродами, в деревнях их за умеренную плату размещал деревенский староста, который по совместительству командовал трактиром для паломником и почтой. Воистину, в Трехречье не признавали безделья.

Янош приспособился брать на станциях кипяток, заваривал чай и кормил компанию припасами из вещмешка. Правда, на обед он ежедневно заказывал горячие блюда и следил, чтобы его спутники все съедали. Стас в присмотре не нуждался и с неодобрением наблюдал, как Вацлав и Милан капризничали наперебой. Насколько он мог судить и Вацлав, и Милан делали это исключительно, чтоб форму не терять. Никакой другой причины он, Стас, не видел. Разве что просто разговор поддержать. Хотя эти двое отличались умеренным аппетитом. Может, им и в самом деле не хотелось доедать бесконечные борщи и тыквенные каши.

Таким вот образом, компания доехала до Каменца к вечеру третьего дня. Каменец лежал на так называемом Золотом Кольце Трехречья. Что означало это название Стас, исполнявший в Трехречье роль гида, как человек, немало походивший по стране, не мог. Зато он мог сообщить своим спутникам, что в Каменце им придется расстаться с удобными санями. Дальше паломникам полагалось идти пешком.

Если верить карте, до резиденции Души Трехречья было километров семьдесят. На санях бы они доехали туда за день, а так опять предстояло два дня тащиться по заснеженной дороге. Дневной переход в тридцать пять километров нелегок и при более благоприятных погодных условиях.

Посередине пути располагался странноприимный дом. Судя по нему, трехреченцы считали паломничество неотделимым от аскетизма. Единственное, чем мог похвастаться дом, так это теплом и сухостью. По зимним временам это было не мало, но путники все же предпочли бы более просторные номера. А так маленькие комнатки, в каждой по две кровати и вешалке для верхней одежды. Душ и туалет в коридоре один на этаж. Для постояльцев предназначался второй этаж трехэтажного дома, на первом этаже была столовая и комнаты персонала. Путешественники приняли душ и спустились поужинать.

Мда, местный ужин заставлял с сожалением вспоминать тыквенные каши, подаваемые на обед в деревнях. Здесь тоже была каша, только самая обычная пшенная, и вареные овощи. Вацлав со вздохом попросил Яноша захватить ему порцию и сел на деревянный табурет у ближайшего стола. Янош скептически оглядел меню и попросил повариху приготовить им побольше винегрета. Повариха — полная женщина средних лет с выглядывающими из-под колпака светлыми кудряшками, отнеслась к молодому человеку с материнской нежностью и быстро нарезала ему большую миску овощей. Ласково приговаривая, она посолила овощи, залила ароматным подсолнечным маслом и даже не стала противиться желанию Яноша забрать миску в комнату.

Янош прихватил миску и попросил повариху вскипятить чайник воды. Они, дескать, мечтают попить кипяточку с дороги. Стас смотрел на все эти маневры Яноша с видимым неодобрением, чего это он вдруг выпендривается, а Вацлав с улыбкой. Правда, тот же Стас посмотрел на Яноша совсем другими глазами, когда в номере Вацлава тот дал ему тарелку с винегретом и солидным куском буженины.

Засиживаться не стали. Как только Янош напоил всех чаем, он тут же встал и сказал, что Вацлаву и Милану надо спать. Стас послушно ушел с молодым человеком в другую комнату.

Утром Милан поднял всех ни свет, ни тьма и вытащил на воздух еще до завтрака.

— Не нравится мне это место. Не знаю почему, но не нравится, — объяснил он.

Вацлаву тоже не понравилось в гостинице для паломников. Он чувствовал, что там что-то не так, причем не физически, а магически. Но как это смог почувствовать Милан? Его ведь никто не учил магическим наукам.

Часа через два они наткнулись на солидную кучу валежника и остановились на привал. Вскоре в котелке уже грелась вода, а Милан поджаривал на сковороде бутерброды.

Стас задумчиво уставился в костер и заговорил.

— Ночевка здесь устроена как раз посередине пути. Так что к резиденции мы придем вечером. Где-то перед ужином. Здесь принято представляться воспреемнику сразу по прибытии.

— Это Володимиру? На которого я так похож?

— Да…

— Ну, тогда нам не резон приходить вечером. Лучше заночуем километрах в пяти — десяти от резиденции и представимся утром. Сейчас зима, темнеет рано, а мне бы хотелось иметь побольше времени в своем распоряжении. Да и сил тоже. После дневного перехода все мы будем никакими.

— Да, пожалуй, — неуверенно согласился Стас. — Слушайте, Вацлав, а у вас нет ощущения, что все сердце Трехречья буквально пропитано волшбой?

Вацлав пожал плечами.

— Я этого и ожидал. Собственно, я ожидал, что такой волшбой будет пропитано все Трехречье. Но общий магический фон здесь, скажем так, умеренный. Примерно, как на границе. А здесь, в сердце страны фонит будь здоров. Где-то на порядок выше.

Милан механически раздавал всем еду, жевал сам, смотрел на блеск костра в тусклом свете облачного утра и как-то отстранено слушал мага. Ему вдруг вспомнилось — Трехречье — страна волхвов, здесь живут одни волхвы, учат волшбе прямо с колыбели, а всех неспособных приносят в жертву силам трех рек. На деле же оказалось, что магией занимается горстка посвященных, в точности как дома, в Верхней Волыни. Только там этих посвященных зовут магами, а здесь — священниками. Смешно право, особенно если вспомнить, как Горислав предавал магии анафеме, на основании того, что она не предусмотрена божеским откровением. Хотя… религия — штука хитрая. И здесь, наверное, Горислав прав. Истинной религии нигде не осталось. Только Верхняя Волынь впала в одну ересь, а Трехречье — в другую. В Верхней Волыни церковь проповедовала жить по совести, буде таковая найдется, а ежели таковая, паче чаяния, не сыщется, то смотреть на совестливого соседа и, по возможности, подражать ему. В общем, жить так, чтобы не причинять лишних неудобств ближним, более того, помогать им по мере возможности. А здесь тоже ересь, только здесь возвели во главу угла Душу Трехречья. Остальная жизнь должна подчиняться рациональности и советам, исходящим от этой Души. А религия… Что ж, кто может с уверенностью сказать, кто прав, кто нет? Если принять за истину основную догму религии — что она дана Богом избранному им пророку, как откровение, тысячи лет назад, то его участи, в смысле Бога, не позавидуешь. Попробовать объяснить устройство вселенной человеку, который не кончил даже начальную школу. Может этим и объясняется наличие нескольких пророков? Бог видел, что его не поняли, и пробовал довести до людей правду жизни для какой-то только ему понятной цели? Трудно разговаривать с человеком, который тебя не понимает. Еще труднее пересказать то, что не понял и не записал, по неграмотности. А при десятом пересказе теряется всякий смысл, даже ежели таковой изначально и имел место быть. Интересно, почему, когда люди стали чуть-чуть разбираться в жизни, откровения прекратились? Причина может быть только одна. Бог и не хотел быть понятым — боялся утратить божественность. Вместо этого, при его попустительстве был введен термин «промысел божий», чтобы объяснить нелепость и состыковать нестыкуемое по определению.

Вот и Трехречье. Кем бы ни была эта Душа, она явно темнила. Она не хотела быть понятой. Нет, отнюдь! Отсюда и эти сказки о всенародной волшбе — ну ни дать, ни взять накормление пяти тысяч тремя хлебами! А что касается магического фона в этом Золотом Кольце, то он, Милан, готов прозакладывать килограмм колбасы против вареной улитки, что фон не столько силовой, сколько информационный. Шпионский.

Кстати о фоне, Милан оторвал взгляд от костра.

— Вацлав, а какой средний фон в Верхней Волыни?

Милан даже не заметил, что перебил того же Вацлава на полуслове.

— Чуть ниже, чем не границе, процентов на тридцать — сорок.

— Так это не опасно?

— Опасно? Нет. Это всего лишь фон. Остаточное явление от вмешательства других измерений. Это отход, загрязнение, но сейчас это не оказывает заметного влияния на людей. В сущности, после последней войны, фон настолько же обычен, насколько обычен дым костра. Думаю, он даже необходим нам. А опасна концентрация напряжений, мой мальчик. То, что ты почувствовал в этой гостинице для паломников.

— Но если фон, это остаточное явление, отходы магопроизводства, то откуда он здесь, в Сердце Трехречья? Здесь нет многомерных упряжек, да и заводов я не вижу. — Милан замолчал, потом взглянул на своего начальника. — Вы не находите, что все Сердце нашпиговано аппаратурой магического слежения и прослушивания?

Вацлав пожал плечами.

— Нахожу. Хотя, мой мальчик, чтобы так фонило только от этой аппаратуры, она должна устилать землю сплошным ковром.

— Ну, это вы загнули, Вацлав, — возразил Стас. — Столько аппаратуры установить невозможно.

— Невозможно? — Вацлав поднял светлую бровь. — Все возможно, было бы желание. А это Трехречье, страна волхвов, а, Милан?

— Но если не аппаратура, то что? — Милан продолжал гнуть свою линию.

— В том, что здесь полно следящих устройств, я почему-то не сомневаюсь. Но существует еще и передающая аппаратура. Для связи, если там консультация нужна, или еще для чего.

— Это и правда даст больший фон, — согласился Стас.

— Тем не менее, в резиденции должны происходить забавные вещи, — задумчиво продолжил Вацлав. — Кстати, Милан, о чем ты думал, когда спросил меня о фоне?

Милан улыбнулся.

— О взаимосвязи магии и религии.

— Ты решил, что эта Душа играет роль местного бога?

— По крайней мере, его первого заместителя.

— Стас, ты ничего не рассказал нам о резиденции.

Стас принялся подкладывать сучья в костер.

— В сущности, это город, господа. Небольшой город, в котором чуть не половина домов — гостиницы для паломников.

— Так много паломников? — удивился Вацлав.

— Чему вы удивляетесь?

— Хотя бы тому, что мы ни одного не встретили. Да и странноприимный дом был почти пуст. Кого мы там видели, кроме служащих?

— А кого мы хотели увидеть?

— Я допускаю, господа, что зимой паломников меньше, — вставил Милан. — Вышли мы рано, по гостинице не особенно разгуливали. Давайте посидим, подождем попутчиков.

— Зачем? — удивился Стас.

— Вы сказали город, и добрая половина домов — гостиницы.

— Ну, насчет половины я может, и загнул. Дело в том, что в резиденции нет жилых домов в обычном смысле этого слова. У нас дома мы это называем меблированными комнатами, здесь — гостиницами. В резиденции живут служащие высшего ранга из канцелярии Души Трехречья и обслуживающий персонал всех сортов.

— Тем не менее, мне почему-то кажется, что паломников селят отдельно. Ты был весной. Много было паломников?

— Очень. Но, в основном, они приходили посмотреть, как вскрываются истоки рек ото льда. К Душе паломников не так уж и много. Да и зачем? Если волю Души гораздо проще узнать у местного священника. В самом деле, Вацлав, для того и существуют иерархические структуры, вы это лучше меня знаете. А поклониться Душе можно и у истоков. Так гораздо спокойнее. Кстати, город так и называется, Истоки.

Вацлав усмехнулся.

— Потому и удивляюсь, что хорошо представляю себе иерархические структуры. Ты ведь сказал, что каждый вновь прибывший должен представиться лично воспреемнику?

— Только те, кто хочет попасть непосредственно к Душе.

— И пропускают всех беспрепятственно?

— Насколько я слышал, так.

— Тогда непонятно, почему так мало желающих.

— Но, Вацлав, что, у нас в Верхней Волыни каждый ломится на прием к королю?

— Скажешь тоже! То — король, а то — Душа. Это же живая легенда! Ходят же люди в зоопарк, а там далеко не такие редкости!

— Ну, у вас и сравнения, — восхитился Стас. — Но вы правы, Душа страны интереснее вульгарного шестимерного волка, которого и не разглядишь-то толком!

— Интереснее, да, но и опаснее, — возразил Милан. — Подумаешь — волк, пусть даже шестимерный. Что он может — убить и съесть. Умирать все равно придется рано или поздно. Кончено, никто не торопится, но все там будем. А властитель, причем не ограниченный законом, потому как он сам — закон, может все. Поэтому, он опасен по-настоящему. Вацлав, может, вы передумаете и не пойдете к Душе? Сходите к истокам, принесите меня в жертву наиболее приглянувшемуся, ну чем плохо?

Вацлав улыбнулся.

— Ты правильно сказал, мой мальчик, властитель, который сам закон для себя и для подданных, опасней целого зоопарка голодных зверей. Но не для нас. Мы не его подданные, над нами он не властен. Он может нас убить и только.

Милан встал.

— Пойдемте, господа, а то мы и к утру не придем.

Все быстро собрались и пошли дальше по заснеженной тропинке. Стас подошел к Милану.

— Вы это серьезно говорили насчет принести в жертву?

Милан покосился на рослого, русоволосого мага.

— Вацлав в таких случаях говорит, что в каждой шутке есть доля шутки, Стас.