Шли быстро. Милан задавал темп. Но делали частые и длительные перерывы. Милан озабоченно говорил, что ему, де, надоело ночевать на снегу, и он хочет до ночи попасть в город. Вацлав подумал, что Милан вспомнил их общего друга Горислава. В результате, как и следовало ожидать, к ранним декабрьским сумеркам он совершенно выдохлись, но это не удивительно. Гораздо удивительнее было то, что их так никто и не обогнал.

Землю окутала тьма и Милан, наконец, пошел более ровным шагом.

— Стас, вы не умеете ориентироваться на местном снегу? Далеко до Истоков-то?

— Километров десять.

— Как вы определились?

— Не видно никаких признаков жилья. Истоки не самый большой город, но гостиницы там многоэтажные, да и конторы тоже. А уж за целый день километров двадцать пять мы должны были пройти. Вышли-то еще затемно.

Вацлав тихо хмыкнул.

Часа через два путники и, правда, увидели городские огни. Милан решительно сбросил с плеч вязанку хвороста и объявил, что не в состоянии больше сделать ни шагу. Вацлав принялся разводить костер, Стас и Янош тоже сбросили с плеч вязанки хвороста и начали ставить палатку. Милан занялся ужином.

— У вас оригинальная манера путешествовать, Милан, — заметил Стас. — Я что-то не замечал у вас ее раньше. Где вы такой обзавелись?

— У меня был хороший учитель, — улыбнулся Милан, переворачивая вилкой колбасу на сковородке.

— Хотел бы я с ним познакомиться.

— Могу оказать вам эту услугу, когда вернемся в Верхнюю Волынь. Думаю, он будет в восторге. Я представлю вас как близкого знакомого, даже друга князя Венцеслава. Тогда он будет с вами чрезвычайно любезен, расскажет вам много нового и попросит познакомить с князем.

— А почему он не попросил об этом вас?

— Стесняется. Вероятно, думает, что я очень молод и не в меру ретив, и запрошу нечто совершенно невообразимое за эту услугу. Вы же будете несколько постарше. В общем, не из молодых, да ранних.

— А из старых, да поздних, — не выдержал Янош. — Простите, Стас.

— Ничего, я не возражаю.

— Вероятно, ты просто не вошел в возраст, — засмеялся Вацлав. — Из молодых да ранних уже вышел, а до старых и поздних еще не дошел. Хотел бы я знать, какие лучше.

— Думается мне, что хороша, как и всегда, золотая середина. Приедем в Медвенку, выступлю за основание партии умеренных. Вступите, Вацлав?

— Только если ты введешь как непременное условие членства в партии неукоснительное соблюдение температурно-градусной кривой.

— Договорились.

Милан снял со сковородки жареную колбасу и положил жариться сложные бутерброды с ветчиной и сыром.

— Надоел сухой паек, видеть уже его не могу, — с чувством произнес молодой человек, раздавая тарелки.

— Выпей коньяка, — посоветовал Вацлав. — Холодно.

— Да, холодно, — вздохнул Милан и полез за коньяком.

— Кажется, Милан, вы брали уроки путешествий не у того учителя, — усмехнулся Станислав. — Кстати, Вацлав, а почему вы не хотите познакомиться с этим любопытным господином?

— Некоторые вещи хороши исключительно в пересказе. Если хочешь в этом убедиться, попроси Яноша пересказать роман о бедной, но честной девушке, а потом попробуй его почитать. Причем это ты сможешь сделать не далее, чем на границе.

— Напрасно вы так, Вацлав, — улыбнулся Милан. — Если бы вам довелось попутешествовать с ним, у вас бы остались впечатления на всю жизнь.

— Мне хватит того, что я путешествую с тобой.

— Копия никогда не сравнится с оригиналом.

— Да, но некоторые ученики превосходят собственных учителей.

— Стараюсь, как могу, заменить вам вериги и власяницу. Кстати, Стас, а вы почему одеты не по форме?

Стас засмеялся.

— Это вышло из моды лет так сто назад, Милан. Сейчас модно давать обеты. Один мой знакомый, вы знаете его, Вацлав, это Родован, так он поклялся не пропускать ни одного приключения. Трудно сказать, куда завела его клятва, но ко времени моего ухода, он еще не вернулся.

Милан бросил быстрый взгляд на Вацлава.

— Как я понял, отсюда многие не возвращаются. Правда, я пока не понял почему. Что именно здесь, в Трехречье, настолько привлекает верхневолынских ученых, что они остаются, позабыв про семьи и родину? Я пока ничего настолько привлекательного не заметил. Наоборот. Стас, а какой обет дали вы?

Стас в свою очередь глянул на Вацлава.

— К тому времени, когда я собрался в Трехречье, пропало несколько экспедиций подряд, и князь Венцеслава запретил новые экспедиции, пока не будет выяснено, куда подевались старые. Тогда двое-трое проскочили с обетами разузнать о своих предшественниках. Ну и я в том числе.

Милан хмыкнул.

— Прямо таки поиски Святого Грааля в изложении М. Твена.

Стас хохотнул.

— А какой обет дали вы, Милан?

— Я при начальнике.

— А ваш начальник?

— У него спросите.

Стас перевел взгляд на Вацлава. Тот пожал плечами.

— Мой обет еще не выполнен, Стас, а он такого рода, что мне не хотелось бы распространяться о нем раньше срока.

Вацлав заметил опасливый взгляд Стаса и засмеялся.

— Это просто может сильно затруднить его исполнение. А ты уже выполнил свой обет? Узнал что-нибудь о наших предшественниках?

Стас прожевал колбасу и обратил пристальное внимание на закипающую в кипятке воду.

— Не совсем, Вацлав. У меня появились кое-какие догадки, но я не успел их проверить.

Милан раздал горячие бутерброды и всыпал в котелок заварку.

— На ночь укутайте лица шарфами. Холодает на глазах. Хорошо еще, что вы купили палатку, Вацлав.

— Может быть, лучше было бы дойти до гостиницы? — неуверенно спросил Янош.

— Поздно уже, — возразил Вацлав. — Ничего, завтра встанем пораньше и к завтраку будем в городе.

— Вы хотели сказать к обеду, — уточнил Стас.

— Да, конечно. Давайте ложиться, что ли. Я подежурю первым.

Милан и Янош быстро организовали три постели.

— Дежурный перебьется, — приговаривал Милан. — Меньше будет соблазна заснуть. Впрочем, какой тут соблазн — ночевать на снегу!

Милану досталось последнее дежурство. За ночь ощутимо похолодало, и Милан суетился за троих, таская к костру хворост, чтобы хоть немного согреться и приготовить утром горячий завтрак. Наконец, он решил, что уже достаточно рассвело, и поставил греться воду. Через полчаса он уже будил своих спутников. Все ж таки даже на походе приятно проснуться, когда прямо в постель подают горячий завтрак. Вот только прямо из теплой постели вылезать на мороз, об этом же подумать страшно! В конце концов, если уж Вацлаву взбрело в голову путешествовать зимой, то мог бы пойти куда-нибудь в более теплые края. И нашли же эти волхвы, где обосноваться!

Город действительно оказался совсем рядом. Через час путники подошли к большому камню, на котором полуметровыми золотыми буквами переливалось слово Истоки.

— Первое название, которое я вижу в Трехречье, — отметил Милан.

— И единственное, насколько я знаю, — отозвался Стас.

В пятидесяти метрах за камнем начинался обычный городской квартал. Тропинка плавно перешла в дорогу, и путешественники перешли на тротуар.

Что ж, город и город. Широкая улица, тротуары, вот у какого-то магазина разгружается упряжка, вот куда-то спешат деловитые люди. Еще бы им не спешить на таком-то морозе! Ветерок донес сладкий запах горячей сдобы. Янош с упоением вдохнул и повернулся к Стасу.

— Я что-то не понимаю, Стас. Где истоки, где резиденция?

— В центре. Все в центре. Идемте, вы все увидите. Там есть что-то вроде монастыря.

Вероятно, летом в Истоках было очень красиво. Город буквально утопал в зелени. И сейчас заснеженные деревья создавали какую-то сказочную атмосферу.

Сквозь ветки деревьев показались высокие белокаменные монастырские стены. Утоптанная дорожка вела к тяжелым литым узорчатым воротам. Путники вошли через боковую дверцу и остановились при входе под высокой аркой. Действительно, самый настоящий монастырь. Вот храм, вон, вероятно, жилища братьев, с другой стороны еще какие-то жилища. А может быть трапезная?

— М-да, табличек не хватает, — проговорил Вацлав.

— Пойдемте, Вацлав, нам в храм, — поторопил Стас.

— Подожди, — Вацлав внимательно оглядывал строения.

Милан то оглядывался по сторонам, то смотрел на начальника. Ему здесь не нравилось. От зданий веяло какой-то недоброй волшбой. Может, ему просто так казалось, а может, он и правда научился распознавать магическую энергию. Но если маги ощущают ее так, то какой дурак стремится продлить неприятные минуты? Или так они ощущают только энергию, скажем, противоположно направленную? Или наоборот так же… Тем не менее, Милан, дай ему волю, ушел бы отсюда и даже осматриваться особо не стал. И что Вацлав медлит?

Милан снова посмотрел на Вацлава. За время путешествия по Трехречью худощавый маг еще более осунулся. Сейчас он напоминал не то волхва, не то пилигрима с картинки в книжке.

— Ну что ж, в храм, так в храм, — вздохнул Вацлав.

— Не забудьте снять шапки, — сказал Стас и заранее снял свою. Милан посмотрел на него. Русые вьющиеся волосы, голубые глаза, курчавая бородка, здоровяк — здоровее Яноша будет. Если Вацлав напоминал сказочного волхва, то Стас больше походил на кузнеца из той же сказки.

Путники подошли к храму и вошли внутрь. В храме было чисто и пусто. Где-то невидимые от входа певчие пели службу, откуда-то раздавался голос, читающий псалом Давида.

— Господи! услышь молитву мою, внемли молению моему по истине Твоей; услышь меня по правде Твоей.

Не входи в суд с рабом Твоим, потому что не оправдается перед Тобой ни один из живущих.

Враг преследует душу мою, втоптал в землю жизнь мою, принудил меня жить во тьме, как давно умерших.

И уныл во мне дух мой, онемело во мне сердце мое.

Вспоминаю дни древние, размышляю о всех делах Твоих, рассуждаю о делах рук Твоих.

Простираю к Тебе руки мои; душа моя к Тебе, как жаждущая земля.

Скоро услышь меня, Господи; дух мой изнемогает; не скрывай лица Твоего от меня, чтобы я не уподобился нисходящим в могилу.

Даруй мне рано услышать милость Твою, ибо я на Тебя уповаю. Укажи мне путь, по которому мне идти, ибо к Тебе возношу я душу мою.

Избавь меня, Господи, от врагов моих; к Тебе прибегаю.

Научи меня использовать волю Твою, потому что Ты — Бог мой; Дух Твой благий да ведет меня в землю правды.

Ради имени Твоего, господи, оживи меня; ради правды Твоей выведи из напасти душу мою.

И по милости Твоей истреби врагов моих, и погуби всех угнетающих душу мою, ибо я — Твой раб.

— Сто сорок второй псалом, — отметил Стас. — Говорят, его читают, когда у воспреемника хреновое настроение.

— Ты в церкви, Стас, — сказал Вацлав.

— Простите.

— Прикрой дверь, Милан, дует, — приказал маг.

Дверь со стуком закрылась. Казалось, этот звук пробудил храм к жизни. Откуда-то сбоку выглянул инок, скрылся на минуту и появился снова.

— Что вы хотите в сей неурочный час, братья?

— Мы — паломники, — спокойно ответил Вацлав. — Мы у себя в Верхней Волыни прослышали о чудесах Трехречья и приехали посмотреть своими глазами. Как говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

— Кое-что лучше не видеть и не слышать, — тихо проворчал Милан, но инок его услышал, и ответил ему, а не Вацлаву.

— Вы правы, брат. Недаром говорят, темные глаза прячут мудрость.

Вацлав снова перехватил инициативу.

— Как вы понимаете, в нашей далекой стране мы не могли узнать оптимальное время прибытия. Поэтому, брат, не могли бы вы нам сказать, как можно познакомиться с душой Трехречья?

— Познакомиться? — монах был шокирован таким вопросом. — Нельзя так говорить о Душе Трехречья.

— А как говорить? — удивился Вацлав. — Познать?

Монах поперхнулся.

— Познать Душу нельзя. Ему можно поклониться, если будет на то воля Господа и Воспреемника.

В глубине храма послышалась торжественная музыка и из алтаря вышли трое. Первый был разительно похож на чернокнижника или волхва со старинной гравюры — длинная мантия, длинные седые волосы, острые черты лица, пронзительный взгляд черных глаз. Лицо избороздили, казалось, вековые морщины. Но двигался он с грацией и силой не старости, а зрелости. За волхвом шли два инока в надвинутых на глаза капюшонах.

Старец приблизился:

— Что случилось, брат Алексий?

— Паломники, отец Володимир. Хотят увидеть Душу Трехречья. Они из Верхней Волыни.

Володимир неторопливо оглядел пришельцев. Взгляд его задержался на Стасе, он кивнул, узнавая.

— Опять ты? Что ж, не обессудь, я предупреждал.

Один из иноков шагнул вперед к Стасу, сзади распахнулась дверь, и луч света упал на лицо Володимира. У Милана перехватило дыхание. Воспреемник был похож на волхва в той же степени, как и его шеф. Если бы он не знал, что Вацлав стоит рядом и у него нет привычки носить длинные балахоны… Хотя нет. Глаза. Даже гневный взгляд Вацлава был на порядок легче, и как бы это лучше сказать, мягче, чем холодный, изучающий взгляд Володимира. Может быть это потому, что в глазах воспреемника отражалась вековая скука?

Из открывшейся двери вошли еще двое монахов, и подошли к Стасу. Тот покорно повернулся к двери и лишь сказал:

— Прощайте, Вацлав, Милан, Янош. Простите, если сможете.

Вацлав положил руку на плечо Стасу.

— Этот человек со мной, — холодно и веско проговорил он. Милану показалось, что маг пародирует интонацию Володимира. А может это обычная манера князя Венцеслава? Так здесь, право же, не Медвенка.

Володимир перевел взгляд на Вацлава, и в его глазах промелькнуло что-то человеческое.

— Вот как? Надо полагать, мой дальний родственник?

— Все люди братья, — равнодушно отозвался Вацлав.

— Этот вопрос меня волнует меньше всего, — усмехнулся Володимир.

Милан поежился от этой усмешки.

— Хорошо, — неожиданно согласился воспреемник. — Я принимаю ваше ручательство.

Володимир кивнул, и иноки тихо исчезли.

— Зачем ты сюда пришел?

Вацлав пожал плечами.

— Когда я уходил из дома, я надеялся, что смогу здесь найти средство, чтобы вылечить больного брата. А когда я пришел в Трехречье, я понял, что ищу то, чего нет. Сюда я пришел, чтобы взглянуть на тебя и на твою душу.

Черные глаза впились в серо-голубые глаза Вацлава.

— Что с твоим братом?

— Немочь. Он болен всем и ничем. Я не могу ему помочь.

— Когда-то такую болезнь называли малокровием, — заметил Володимир. — Лечили отдыхом, витаминами, препаратами железа и стероидными гормонами.

— Этими средствами я поддерживаю его жизнь.

Володимир пожал плечами.

— В любом случае, я не врач.

— Ты — маг. Волхв, — согласился Вацлав.

— Значит, ты хочешь сохранить ему жизнь магически?

— Я хочу познакомиться с Душой Трехречья.

Володимир наклонил голову.

— Хорошо. Вас отведут к нему. Потом приведут ко мне. Я хочу поговорить с тобой.

Вацлав пристально смотрел в бездонные черные глаза волхва.

— Володимир, могу я тебя попросить?

— Проси.

— Отведи нас к Душе сам.

Володимир вскинул голову и отвел глаза. Милан вздохнул. Янош тоже перевел дух. Вацлав ждал.

— Зачем тебе это? — наконец спросил воспреемник.

— Сам не знаю, — спокойно отозвался маг. — Знаю только, точнее, чувствую, что так будет правильно. Душа же живет отдельно от тебя?

— Да, у него свои покои. Его беспокоят не так часто. Да и зачем создавать Душе лишние тревоги?

Вацлав опустил глаза.

— Тебе виднее.

Володимир прошел к выходу из храма. Два инока последовали за ним, за иноками вышли верхневолынцы. У выхода их встретила группа иноков, четверо из них присоединились к процессии. Они шли к дому, который Милан вначале принял за трапезную. Дом был плотно окружен деревьями и стоял несколько на отшибе, все основные тропинки монастыря проходили в стороне от него. Монахи вообще народ не шумный, а здесь вообще не было слышно ничего, кроме скрипа снега под ногами.

В нескольких шагах от дома воспреемник вдруг остановился и повернулся к Вацлаву.

— Кем бы ты ни был, я не хочу тебе зла. У тебя светлые глаза. И ты так похож на меня… Не смотри слишком пристально в глаза Души Трехречья.

Вацлав кивнул.

— Что это значит, Вацлав? — прошептал Милан.

— Не знаю. Молчи. Сейчас все увидим.

Они вошли в дом вслед за воспреемником. Тот прошел через анфиладу комнат. Верхневолынцы едва успевали оглядываться по сторонам. Внезапно Вацлав резко остановился. Навстречу ему шел, с трудом переставляя ноги и сутулясь самым невероятным образом, человек лет сорока с пустыми темными глазами. Спутники Вацлава остановились рядом со своим предводителем, глядя на странного человека. Володимир тоже остановился и нетерпеливо оглянулся на Вацлава.

Вацлав смотрел на согбенного человека, потом посмотрел в пронзительно черные глаза Володимира.

— Темные глаза прячут мудрость, не так ли? — спросил Вацлав.

— Не худо бы и светлым кое-что прятать. Например, эмоции, — отрезал волхв. — Идем.

Милан непроизвольно вцепился в руку мага. Он встретился взглядом с черными глазами встречного, и ему показалось, что он смотрит в бездонный провал.

Следующая комната оказалась своего рода перекрестком. По крайней мере, из нее вели четыре двери в четыре стороны. Володимир свернул в правую. Милан непроизвольно отметил, что окна этой комнаты должны выходить на крепостную стену. Так оно и было. Правда за этой комнатой оказалась еще одна. Она и была их конечной целью. В комнате у окна в тяжелом кресле сидел мальчик лет семи. На коленях у него лежала открытая старинная книга, сам он смотрел в окно.

Мальчик повернулся к ним, Милан на мгновенье встретился с его глазами — серо-голубыми глазами, пожалуй, чуть желтее, чем у Вацлава, и еще сильнее сжал пальцы мага. Тот высвободил руку и растер пальцы другой рукой.

— Простите, — смущенно пробормотал Милан.

— Не извиняйся, мой мальчик, — ласково возразил Вацлав.

Володимир встал за креслом мальчика.

— Я выполнил твою просьбу.

Милан снова, притягиваемый каким-то ужасом, уставился в глаза Души Трехречья. Стас говорил, что они вобрали в себя мудрость столетий. Может быть и так. Но Милан видел лишь боль. Боль столетий. Взгляд ребенка выражал больше боли, чем было доступно человеку.

На этот раз маг сам взял Милана за руку и ободряюще сжал.

— Да, — согласился Вацлав. — Теперь мы можем поговорить.

— Ты ни о чем меня не спросил, путник, — произнес мальчик детским голосом с недетскими интонациями.

— Мне кажется, я уже получил ответ.

— Но ты отправлялся в путь не для этого. Ты хотел избавить от страданий брата. Разве ты не знаешь, что от страданий может избавить только смерть?

— Безусловно, — согласился Вацлав. — Но она избавляет и от радостей.

— Всегда приходится чем-то жертвовать.

— Но всегда ли мы получаем то, что хотим?

Теперь Вацлав смотрел на воспреемника и, казалось, обращался к нему.

Мальчик вздохнул.

— Как давно это было… Подойди ближе, — неожиданно добавил он.

Вацлав не шелохнулся.

— Сожалею, Володимир, но нам пора. Володимир, — Милану показалось, что он обращается к двум разным Володимирам, — поговорим позже. Нас проводят?

Воспреемник кивнул, от стены отделился инок и пошел к двери.

Выйдя на улицу, Милан перевел дух.

— Простите, что я так сжал вашу руку, Вацлав, и спасибо, что вы не отняли ее. Это было жутко.

— Не извиняйся и не благодари, — Вацлав отключил переводящую горошинку и заговорил на родном языке. — Наоборот, прими мою благодарность. Ты снова спас мне жизнь.

— Как? — удивился Милан.

— Потом поговорим. Пойдем к резиденции воспреемника. Наш провожатый уже заждался.

Милан пошел вперед.

— И все же Вацлав?..

— Темные глаза прячут мудрость, — печально отозвался маг.

— Да, но не мои!

— Я и не говорил, что твои.

Их привели в просторные покои в противоположном конце монастыря. Иноки подали на стол еду и питье, через несколько минут вошел Володимир.

— Пообедаете со мной, господа? Уверяю вас, я не питаюсь телами невинных жертв.

— Сочтем за честь, — отозвался Вацлав.

Володимир принялся за еду. Милан вдруг понял, что зверски проголодался и взялся за ложку. Его спутники тоже не заставили себя упрашивать.

Володимир поднял бокал вина.

— Итак, ты тоже не одобряешь меня, — проговорил он, глядя на Вацлава, и отпил из бокала.

— Я? Как я могу одобрять или не одобрять тебя? Для этого я пришел в неподходящее время.

— Пустое, — отмахнулся воспреемник.

— Отнюдь. Ведь ты бываешь сам собой только во время очередной инициации.

— Ты слишком похож на меня, — вздохнул Володимир.

— Да, слишком. Когда состоялась инициация, глаза у мальчишки были голубые.

— Как у тебя.

— Они уже начали темнеть.

— Прошло три года.

— А ты? Ты тоже родился с голубыми глазами?

— Нет. Глаза у меня были карие. Они потемнели со временем.

— Темные глаза прячут мудрость. Порой даже мудрость веков. Я прав?

— Прав.

— Раздвоение личности, как путь к бессмертию. А твое второе я хочет отдохнуть.

— Я тоже хочу. И боюсь, что рано или поздно, это все же случится. Как ты думаешь, волхв?

— Зови меня Вацлав. Так проще.

— Ты думаешь, я умру, Вацлав?

Вацлав задумчиво разглядывал вино на свет. Судя по всему, оно ему чем-то не понравилось, и он поставил стакан на стол.

— Сделки такого рода обычно подписывают кровью. Правда, обычно, чужой.

Володимир вздохнул.

— Боюсь, что ты прав.

Вацлав вдруг встал и подошел к воспреемнику.

— Ну и как оно, жить семьсот лет?

— Почти восемьсот. Я устал, Вацлав. Но… Я буду тянуть это сколько смогу. Я боюсь умереть.

Вацлав придвинул стул и сел.

— Тебе не понять. Ты молод. А я… Во время войны я уже был достаточно стар. Мне было под шестьдесят. Не старость, конечно, но и не молодость.

— Тебе было под шестьдесят в начале войны, — проговорил Вацлав. — И ты был одним из тех, кто разрушил старый мир. Кажется, в те годы говорили, нажал на красную кнопку. Так?

— Да. А потом, когда весь мир сошел с ума, и чужие измерения проникли в наше, часть спецов установила границы — о, совершенно произвольно, они почти не совпадали со старыми, а я нашел способ продлить жизнь и обрести душевное здоровье. Вот только который я настоящий?

— Еще поймешь. Какие твои годы? Думается мне, что настоящий Володимир еще не сложился. — Несмотря на ядовитые слова, голос Вацлава звучал скорее печально, чем насмешливо.

Володимир понимающе принял и насмешку и сочувствие.

— Почему ты так решил?

— Не возьмусь утверждать наверное, я не врач, но мне кажется, что у той твоей личности, с которой я сейчас веду беседу, началось раздвоение. Прошлый раз ты отделил от себя боль, этот раз отсечешь страх, если сможешь. Что у тебя останется? Скука и целесообразность?

— Разве это так плохо?

— Это рационально. А жизнь не рациональна по природе. Всегда есть место неожиданности и случаю. А если убрать из жизни эмоции можно, то скуку нельзя. Сколько не загружай себя работой, сколько не строй стен между душой и телом.

— Ты ошибаешься, Вацлав. Всегда останется страх. Страх смерти. Церковники говорят о рае и аде. В твои годы я не верил в эти сказки. А сейчас… Я не то, что верю, я боюсь, что это правда. И после смерти меня ждет не чистилище — ад.

— Вы забываете о промысле божьем, — робко вставил Милан.

— Как о нем забудешь, если с амвона каждый день твердят, что только благодаря ему я и живу. Вам не понять меня. Вы молоды. Какие у вас могут быть грехи? Так, смех один. А сколько грехов можно накопить за восемь столетий? Мне и красную кнопку никогда не искупить…

Володимир позвал слуг и приказал внести свечи.

— Сейчас рано темнеет. Останетесь на ночь?

— Мы лучше пойдем, — улыбнулся Вацлав. — Я должен вернуться как можно скорее. Спасибо за приют.

— Володимир, — несмело проговорил Милан. — Вацлав очень похож на вас, вы назвали его родственником…

— Хочешь спросить, нет ли у меня родственников за границей? — неожиданно усмехнулся воспреемник. — Отвечу сразу — не знаю. Когда-то давно у меня был племянник. Его звали Мечислав. Что с ним сталось во время войны — не знаю.

— Прощайте, Володимир, — твердо проговорил Вацлав, поклонился и направился к выходу. Верхневолынцы торопливо устремились за ним.

Вацлав быстро вышел из резиденции воспреемника и остановился, поджидая своих спутников.

— Все на месте? Идем.

Милан увидел, что Вацлав очень печален. В его глазах отражалась боль. Словно душа Трехречья оставила отпечаток на душе мага.

— Вацлав, вы уверены, что с вами все в порядке?

— Да, мой мальчик, благодаря тебе. Я слишком похож на Володимира, его душа, вернее будет сказать, его второе я, захотело слиться со мной. Здесь говорят, темные глаза прячут мудрость. А светлые не умеют ее прятать. Они открыты для эмоций, для жизни.

Милан поежился. У него-то глаза карие.

Вацлав заметил реакцию своего секретаря и улыбнулся.

— Мой мальчик, не сравнивай свои глаза с глазами воспреемника. У тебя живые глаза, в них отражаются твои эмоции, твой характер, твоя душа. А воспреемник хранит свою душу отдельно. Но я говорил не об этом. Помнишь того человека, с которым мы буквально столкнулись в резиденции Души? Вспомни его глаза.

У Милана перед глазами немедленно возник согбенный человек не старше сорока с глазами столетнего старца.

— У него черные глаза. Пустые и усталые.

Вацлав кивнул.

— Ты увидел. А ты понял, кто это был?

Милан подумал.

— Тогда я не задумался над этим, а сейчас мне кажется, что это бывшая оболочка души.

Вацлав кивнул.

— Володимир выбирает себе светлоглазых мальчишек. Не знаю, каким колдовством он переселяет в них часть своей души. Ту часть, которая мечется в поисках выхода и страдает, которая чувствует и хочет что-то изменить. Что может мальчишка, пусть даже память его хранит мудрость столетий? Ничего. Эта безнадежность убивает его еще скорее. Причем, заметь, Милан, душу, а не тело. Тело же каким-то образом оказывается связанным с телом воспреемника. Это магия измерений, Милан.

— Но я не видел никаких бликов.

— Я тоже. И я не знаю, какое измерение тут задействовано. Вот, собственно, и все. Поэтому Володимир не сильно постарел. Он сказал, что ему не было шестидесяти, когда все началось. С тех пор он жил за свой счет считанные дни между воплощениями своего второго я. А тело ребенка стареет и лишается сил вдвое быстрее, если не больше, чем вдвое. Ему приходится работать за двоих, да и еще постоянные метания больной души Володимира.

— Но причем здесь вы?

— Если помнишь, воспреемник предупреждал меня, чтобы я не смотрел слишком пристально в глаза Души Трехречья. Думаю, здесь не последнюю роль играет цвет глаз. Серые и голубые глаза душа отождествляет с надеждой, черные — с мудростью. Я похож на Володимира, думаю, душа и сама могла бы сменить тело в этом случае. Его взгляд притягивал меня, Милан, гипнотизировал. Если бы ты не сжал тогда мою руку…

Милан поежился.

— А Володимир? Если бы его второе я вселилось в вас, а вы — не мальчик, у вас сложившийся характер и сильная воля. Вы бы не стали покорно сидеть в резиденции и листать старые книги.

— Может, и не стал бы. Но знаешь, Милан, что стоит воспреемнику задержать меня в стране на неопределенный срок? Да ничего.

— Вы могли бы устроить государственный переворот.

— Я — Вацлав, или я — Володимир? Вацлав мог бы, но за Вацлавом не пойдет Трехречье. За Володимиром Трехречье пойдет, да оно и сейчас идет, но Володимир и так имеет все, что хочет. К тому же, то я, которое отделяет воспреемник, пассивно. Так что, я у тебя в долгу, Милан. Ты спас мне жизнь. Уже дважды.

— К чему этот счет, Вацлав? Вы тоже спасали меня не единожды.

Вацлав мягко улыбнулся.

— Пока что я только втравливал тебя в более или менее крупные неприятности. И, боюсь, я буду еще долго продолжать в этом духе.