Можно, конечно, его и не знать. Не только профессиональным философским языком говорят о человеке и мире. Вполне годятся язык кино, язык художественной литературы, даже живописи — ведь с их помощью мы тоже многое понимаем. Но вот что определяет саму эту способность по нимания? Почему 100 лет назад для людей казалось очевидным одно, а сейчас они верят совсем в другое? Ведь не потому же, что раньше все поголовно были глупее, или наоборот — поглупели все сейчас.

Размышление над этими вопросами требует навыков абстрактного мышления, умения видеть за разнообразными «случайными» событиями формирующие их силы. Философский язык и работает на этом уровне абстрагирования. И анализируя его развитие, можно выделить фундаментальные философские абстракции — смысловые структуры, «порождающие» способы понимания окружающего мира.

Европейскую культуру можно свести к трем фундаментальным философским абстракциям, задающим ту или иную картину мира. В основе каждой абстракции лежит определенное представление о сознании.

Первая философская абстракция (Платона) — это абстракция рациональной структуры вещи, или абстракция «выполнение понятого». С ее помощью обосновывается постижимость бытия.

Платон известен нам тем, что говорил о существовании мира идей. Но необходимо помнить, что мир идей — это не сверхчувственная реальность. С помощью представления о мире идей Платон обосновывал возможность как познания вообще, так и философского познания в частности.

Метафизикой предполагается, что человек, помимо способности воспринимать окружающий мир, может также взаимодействовать с другой реальностью, не сводимой к эмпирической. Это измерение возможно воспринять только духовно, как бы перескакивая через эмпирические обстоятельства. И именно здесь мы имеем дело с сущностью человека. «Это переход в другое измерение, поверх собственной культуры, собственной ситуации, и т. д., или, как говорили древние, — «отрыв от колеса рождения» («Лекции по античной философии»). Восприятие этого измерения в философии называется трансцендированием.

Тут возникает парадокс: трансценденция — это выход за собственные пределы. Но человек выйти «из себя» не может, он погружен в эмпирический мир, и другого мира на чувственном уровне для него не существует. То есть действие трансцендирования налицо, но собственно трансцендентного нет.

Но есть какие-то структуры, входя в которые, наши психические состояния получают другой режим жизни: они не рассеиваются и не распадаются — как распадаются, исчезают обычные эмпирические переживания. Вот эти упорядочивающие структуры, позволяющие сохранить наши мысли и чувства и понять их смысл, Платон называет идеями.

Это нечто абсолютное (неизменное) в мире хаоса и распада. «Жизнь» идеи можно сравнить с некой тканью, на которой расположены точки эмпирического бытия и которая позволяет «собрать» их в смысловую цельность.

Чем философское размышление отличается от любого другого?

В философском размышлении происходит как бы вынесение за скобки всех предметных картинок и переход на новый (другой) уровень осознания реальности — уровень рефлексии.

Мы не можем осознать трансцендентное. Но мы можем осознать действие трансцендирования: описать то, что с нами, в нашем сознании, в этот момент происходит. «Это рефлексивное дублирование или сосредоточение в своем сознании и тем самым засекание трансцендирования на себе и есть сущность (идея)».

Трансцендирование происходит спонтанно, но осознается только путем повторения — через его механический рефлексивный дубль. Это сознание и есть тот материал, из которого строятся наши истинные понятия о вещах внешнего мира. И понятие сущности (идеи) — а это основа философского языка и теоретического знания — появляется применительно к рефлексивному уровню (уровню сознания).

С течением времени представление о мире идей подверглось естественному процессу мифологизации. Платоновская абстракция сущности выродилась в представление о сверхчувственной реальности, некоем «мире идей», стоящем над эмпирической действительностью. Что и превратило ее из средства познания мира, силы, помогающей войти в поток мысли, или сферу сознания, в мифологизированный тормоз мышления.

Вторая философская абстракция (Декарта) возникает в XVII веке. Она снимает мифологические напластования с первой и делает возможным появление новых ходов в философии. Это абстракция «разрешимости», или абстракция операционального сознания. Она лежит в основе картезианской парадигмы — классического идеала рациональности.

Итак, как мы можем получить истинное знание о мире? Философией Нового времени предполагается следующее: мы можем познавать мир в той мере, в какой способны стихийному воздействию мира на психику человека противопоставить такие операции сознания, которые можно контролировать и воспроизводить и на основе которых можно сопоставлять «идеи» с опытным знанием. Проще говоря, вычленяются (или конструируются) те операции сознания, с помощью которых мы приходим к таким выводам о действительности, к которым придет любой человек, выполнивший те же операции в тех же заданных условиях. Возникает классический идеал рациональности.

В философии заново осмысляются отношения субъекта (познающего) и объекта (познаваемого).

Каковы же особенности классической трактовки сознания и взаимоотношения объективного и субъективного?

Во-первых, к объективному приравнивается все, что доступно внешнему наблюдению, то есть объективное тождественно пространственному, как тождественно пространственному и все материальное. Мир — совокупность физических тел, а физическое тело— это то, что расположено в пространстве.

Отсюда вытекает основной принцип опытной науки, то, что воспринимается органами чувств, есть только материальные тела и их действия. Если материя отлична от сознания, а сознание имеет внутреннее, психическое, измерение (то есть непространственно), значит, материальные процессы — это то, и только то, что полностью выражает себя своим пространственным расположением, поддающимся внешнему наблюдению.

Во-вторых, внешнее наблюдение, способное раскрывать сущность предмета, задается декартовским правилом «ко-гито» («Cogito ergo sum» — «Мыслю, следовательно существую»): сознание обладает свойством непосредственной

достоверности, самоочевидности. Мы не можем быть уверены ни в чем — все, нами воспринимаемое, может быть иллюзией. Но сама мысль: «Я это воспринимаю», — не зависит от органов чувств. Она трансцендентальна. (Не путать с трансцендентным — тем, что находится за границами чувственного опыта. Трансцендентальное (термин Канта) — это те структуры сознания, которые делают возможным чувственный опыт. Например, мы способны воспринимать вещи только как находящиеся в пространстве и времени. Значит, пространство и время — трансцендентальные формы чувственности. Мы обладаем ими до всякого опыта, a priori; как раз они и делают опыт возможным.)

Речь в данном случае не идет о содержании сознания. Имеется в виду только факт осознавания.

Причем, чтобы мы что-то могли высказать рационально, доказательно, приходится предполагать, что в акте познания все люди тождественны друг другу, и если кто-то один что-то понял, то понять это могут и все остальные. Индивидуальные особенности людей нас не интересуют, нам интересно абстрактное познающее существо, абсолютно тождественное любому другому познающему существу. Поэтому центральной фигурой в классической философии и становится это самое существо, или, выражаясь философским языком, трансцендентальный субъект. Человек, сведенный к трансцендентальному субъекту, становится константой, наделенной универсальными способностями познания.

Но возникает проблема: как объединить в один мир два ряда явлений — ряд физический и ряд сознания? Как решить гносеологический парадокс: «именно в той мере, в какой вещи лишены «внутреннего» (души), и мы их понимаем физически — условия понимания вещей идеализированы»?

Ведь таких метафизических монстров, как, абсолютное пространство и время, абсолютный интеллект, в реальности не существует — это теоретические допущения, введенные для удобства. Получается, для того, чтобы познать реальный мир, мы вынуждены отказаться от его целостности и сложности и удовольствоваться изучением упрощенной модели. «Тем самым мы точную картину физических явлений в мире покупаем ценой нашего непонимания сознательных явлений… Как живые реальные существа, мы продолжаем понимать и весьма свободно ориентироваться и жить в сфере сознательных явлений, но мы не можем построить относительно их теорию.

Иными словами, мы не можем их зафиксировать объективно, что делает человека и жизнь — и это самое главное следствие — чуждыми объективно изображенному физическому универсуму, выбрасывает их из него» («Классический и неклассический идеал рациональности»).

Третья абстракция (Маркса) соответствует уже неклассическому видению мира. Это абстракция практики или предметной стороны деятельности. Рефлексивная конструкция самосознания, с присущими ей правилами объективности и рациональности, больше не способна адекватно объяснить бытие человека в мире. В автономном трансцендентальном субъекте человек перестал узнавать себя. Никакое сознание (в том числе привилегированного интеллектуала) не есть «чистый» ум, независимый от окружающего мира.

Маркс обнаружил измерения сознания, которые не контролируются человеком и не осознаются им. То, что сам человек думает о своей сознательной жизни, — иллюзия. Некоторые измерения («слои») сознания «реально живут и движутся в терминах систем отсчета других, надстроенных над ними слоев». Например, какие-то свои чувства по отношению к другому человеку мы можем называть «любовью» — в соответствии с принятой в нашей культуре маркировкой.

Маркируя что-то, происходящее в нашем сознании, как «любовь», мы пытаемся втиснуть свои чувства в заданную социумом форму. И иногда при этом калечим себе жизнь, подменяя (подминая) осознание действительного содержания своих чувств культурным стереотипом.

Абстракция практики различает в сознательном бытии два типа отношений: во-первых, отношения, складывающиеся независимо от сознания (те же самые культурные стереотипы); во-вторых, отношения, которые складываются на основании первых и являются их идеологическим выражением — «превращенные формы» сознания.

Превращенные формы — это «наглядность ненаглядного», «картинки», иллюстрирующие то, что по сути безобразно. Они появляются вместо того, «чего я не знаю», и позволяют в ситуации незнания вполне комфортно существовать. Для того чтобы не разориться, предпринимателю нет нужды знать все тонкости экономической системы. Он скорее разорится, если будет пытаться скрупулезно их выявлять. Ему достаточно «видимости». А вот исследователю сознания без «расколдовывания» превращенных форм не обойтись.

* * *

Нужен новый метод изучения сознания. Метод классической рефлексии (самоанализа) не годится. Слишком многое из того, что еще необходимо понять, она полагает само собой разумеющимся. Слишком жестко она разделяет сущность (внутреннее, истинное содержание предмета) и явление (внешние, иллюзорные формы его существования), сосредотачиваясь именно на выявлении вечных и неизменных сущностей. К чему тогда сводится мысль? К своему логическому содержанию. То, что мысль почему-то рождается, и сам факт ее существования как будто вовсе не важны. Но изучать мышление, игнорируя его событийный, живой характер, все равно что пытаться понять человека, препарируя его труп.

Для того чтобы хоть как-то приблизиться к пониманию сознания, необходимо посмотреть на него другим взглядом, переключить внимание с содержания сознания на его существование — совершить феноменологический сдвиг.

Мысль не рождается из старой мысли, новое знание потому и новое, что — другое. Задним числом мы можем плести объяснительную логическую цепочку хоть от времен царя Гороха. Казалось бы, воспользуйся найденным логическим алгоритмом и гроздями снимай новые мысли. Только почему-то не выходит. Наша недюжинная эрудиция гоняет нас по кругу готовых объяснений и формул, пока мы не выдохнемся. После этого возможны два варианта развития событий: объявить о своем разочаровании, допустим в философии, или попытаться увидеть мир своими глазами. В нашем случае, чтобы судить о сознании — необходимо вглядеться в сознание, в то, как оно функционирует в реальности, а не в различных теориях.

Мы не можем воспользоваться теорией, но можем использовать методы наблюдения. Один из таких методов предложил немецкий философ Гуссерль. Он и считал, что наблюдение сознания должно начинаться с процедуры феноменологической редукции: сосредоточения на том, что происходит в сознании, без апелляций к внешнему миру.

Внешнее Знание аннулируется, «выносится за скобки», оно нас не интересует, мы наблюдаем только то, что происходит в нашем сознании. А это значит: описываем, а не объясняем. Потому что, объясняя, мы волей-неволей используем чужие теоретические конструкции, жестко задающие перспективу взгляда. «Ибо объяснительные представления о происходящем во внешнем мире могут быть и магической «теорией» <…> то есть в какой-то другой культуре то же состояние имело бы над собой другой надстроенный слой и существовало бы и двигалось внутри и в терминах этого слоя (в смысле способа самоотчета его субъекта, носителя)» («Классический и неклассический идеал рациональности»).

Первое, с чем мы сталкиваемся при наблюдении, — структура события сознания иная, чем структура события внешнего мира. Ее невозможно описать с помощью терминов «сущность» и «явление». Классически действительным существованием обладает только сущность, а явление — нечто эфемерное, не обладающее собственным бытием.

В событии сознания явление онтологично, ни в какой другой сущности для своего существования не нуждается. Оно становится феноменом. То есть структуры сознания заданы феноменально. Что же это такое?

Феномен — некое целостное образование сознания, далее не разлагаемое и не нуждающееся в объяснении через что-то другое. Например, мы видим, как Солнце движется по небу. Этот факт — феномен нашего сознания. Именно он лежит в основе многих мифов, легенд и сказок о взаимосвязях жизни. И совершенно излишней будет попытка объяснить эти представления с помощью астрономического или любого другого научного знания. Феномен самодостаточен, в нем «содержится то, что «произошло в действительности» в смысле испытания мира, в отличие от последующего нароста, поддающегося анализу… Именно проявление целого как целого феноменально — феномен есть, так сказать, его иероглифический знак» («Классический и неклассический идеал рациональности»).

Итак, нам известны, по крайней мере, начальные этапы работы с сознанием:

1) «вынесение за скобки» внешнего мира и полная сосредоточенность на феноменах сознания;

2) совершение феноменологического сдвига внимания (смещение «точки сборки»);

3) наблюдение и описание, а не объяснение.