На следующий день после возвращения в Архангельск явился я в отдел кадров, возглавляемый в то время полковником Д. М. Прокопенко, от которого в этот же день получил предложение занять должность заместителя начальника следственного отдела УВД, на что я немедленно согласился, так как был готов к следственной работе. Меня отпустили на несколько дней, тем более что я официально ещё находился в послеучебном отпуске. Но когда я снова появился в отделе кадров, то получил новое, совершенно неожиданное для себя предложение стать начальником отдела службы, или, как его стали называть, отдела охраны общественного порядка (ОООП) областного УВД. И тут я совершил (как я понял довольно скоро) роковую ошибку — дал согласие. Захотелось быть самостоятельным начальником, а не каким-нибудь замом у кого-то.

Практической работы этого отдела я совершенно не знал и довольно смутно представлял, чем они там занимаются. Возглавлял отдел в прямом смысле слова легендарный полковник Валентин Иванович Чижов, которого я знал ещё по Октябрьскому райотделу милиции, где он в то время занимал должность заместителя начальника по службе. А легендарным он был потому, что его знали все жители и все собаки (в хорошем смысле) Архангельска. Чижов в полковничьей папахе за рулём мотоцикла разъезжал по всему городу и самолично наводил порядок, если видел, что его кто-то нарушает. Мальчишки-хулиганы боялись его как огня, а взрослые очень уважали и между собой называли его Чижом.

Моё появление, а тем более предложение отдела кадров Чижову уйти на пенсию были для него такой же неожиданностью, как и для меня предложение занять его место.

Имея довольно солидный возраст, Чижов обоснованно считал себя незаменимым не только в силу своего опыта, но и потому, что замены ему практически не было. Опытные работники службы охраны общественного порядка не соглашались занять его место, зная, что это за бездонная чёрная дыра. К тому же курировал эту службу заместитель начальника УВД Михаил Михайлович Коверзнев, всем известный в УВД истерик и, как я думаю, энергетический вампир в прямом смысле слова, так как ему было только тогда хорошо, когда другим — плохо. Почти все подчинённые ему лица, независимо от звания и должности, выходили из его кабинета обессиленные, с трясущимися губами и руками. Зато Коверзнев от «разговоров» с подчинёнными только набирался сил. Не случайно, выйдя на пенсию и потеряв возможность заряжать себя энергией других, Коверзнев недолго наслаждался пенсионными «радостями».

Я лично видел, как Чижов, доведённый совершенно необоснованными придирками Коверзнева до предела, с кулаками набросился на него, и их пришлось буквально растаскивать. А руководитель отдела медицинских вытрезвителей области Геннадий Александрович Мамонтов был доведён Коверзневым до того, что только при его виде у Мамонтова начинали так трястись руки, что карандаш просто выскакивал из его пальцев.

Вообще-то подозреваю, что Коверзнев, дав согласие на моё назначение вместо Чижова, преследовал только одну цель — заменить Чижова как активно сопротивлявшегося его, мягко говоря, «вампирским» наклонностям на более поддающегося. Но он просчитался.

Так или иначе, но Чижову, имеющему большой стаж руководства отделом, пришлось смириться с уходом на пенсию, поскольку он давно достиг пенсионного возраста, а это было веским и законным основанием для увольнения без его согласия.

Месяца два я болтался без дела, ждал назначения на должность, но времени не терял, изучал переписку отдела, просмотрел всю спецбиблиотечку, в которой было много любопытного. Состояла она из различных книг, методических материалов с грифами «Секретно» и «Для служебного пользования», хранилась у секретаря отдела и пополнялась новинками. И если новинки изредка кто-то смотрел, то книги двух-трёхлетней давности, не говоря о более ранних изданиях, вообще никто не трогал, а зря. В библиотечке хранилось много раритетов 40-х и 50-х годов, не имеющих никакого значения для современности, но крайне любопытных с точки зрения истории службы охраны общественного порядка. Нередко потрясали своим содержанием различные резолюции, оставленные моими предшественниками тех лет на документах. Однажды в книге по вопросам гражданской обороны был обнаружен пригласительный билет за 1944 год, которым некто приглашался на торжественное собрание, посвящённое 27-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, которое начнётся в 22 часа, то есть ночью. Конечно, это свидетельствовало о той напряжённости и длительности рабочего времени милиционеров военных лет.

Естественно, что всё это время я старался по возможности быть рядом с Чижовым, наблюдая за его работой, стилем руководства, за его отношениями с подчинёнными и начальниками разного уровня. Нужное и рациональное брал себе на заметку.

За это время я познакомился со всей службой, посетил все подразделения, подчинеённые напрямую отделу ООП. И в этот же период я понял, что роль отдела в структуре областного УВД заключалась в выполнении (помимо своих прямых многочисленных функций) всей работы, которой не хотели заниматься другие службы, деятельность которых в общем-то заключалась в реализации одной милицейской функции: следственный отдел занимался следствием, уголовный розыск — розыском, вневедомственная охрана — охраной, и не более. А отдел ООП отвечал за огромное количество направлений деятельности органов внутренних дел, причём все эти направления не были, как правило, смежными, а были совершенно самостоятельными, независимыми друг от друга. Приведу неполный их перечень:

— организация патрульно-постовой службы милиции на улицах и в иных общественных местах с целью охраны общественного порядка и предупреждения правонарушений;

— организация конвоирования и охраны задержанных и арестованных, в том числе и прежде всего для нужд судов и при перевозках арестованных;

— организация работы КПЗ — камер предварительного заключения, переименованных позднее в изоляторы временного содержания (ИВС);

— руководство службой участковых инспекторов милиции; эта служба когда-то была подчинена отделу, потом (до моего прихода) выведена из подчинения отдела, передана в уголовный розыск, а через несколько лет возвращена в отдел;

— организация и осуществление дознания как вида расследования уголовных дел, которое (дознание), помимо всего прочего, было возложено на участковых инспекторов;

— организация борьбы с пьянством и алкоголизмом в области и непосредственная организация и руководство службой медицинских вытрезвителей в области; эта функция была передана отделу, когда я уже был его начальником;

— организация работы милиции по борьбе с бродяжничеством и руководство спецприёмниками области для содержания лиц, задержанных за бродяжничество; надо отметить, что эта функция — борьба с бродяжничеством — по сути, сама по себе, без указаний сверху, отмерла в годы перестройки, когда под давлением защитников прав и свобод и международных обязательств в СССР отменили уголовные статьи, предусматривавшие ответственность за бродяжничество и тунеядство;

— профилактика правонарушений несовершеннолетних и руководство инспекциями по делам несовершеннолетних; эта служба также была подчинена отделу после моего назначения его начальником;

— организация работы органов внутренних дел по разрешительной системе в области и непосредственное её осуществление по некоторым категориям объектов разрешительной системы, начиная со складов-хранилищ со взрывчатыми материалами до источников ионизирующей радиации (и это без специальных знаний у личного состава милиции и без специальных средств защиты от радиации);

— руководство спецкомендатурами области для содержания и обеспечения режима в отношении лиц, условно-досрочно освобождённых из мест лишения свободы с обязательной работой на предприятиях народного хозяйства; эту службу в отдел передали уже при мне в рамках возрождения профилактики; при этом был упразднён так называемый 5-й отдел, который в своё время создавался для руководства спецкомендатурами;

— организация работы органов внутренних дел по административной практике;

— организация связей с общественностью, организация работы добровольных народных дружин (ДНД), а позже и общественных пунктов охраны правопорядка (ОПОП) в области;

— организация и непосредственное руководство службой охраны общественного порядка гражданской обороны области;

— разработка комплексных планов по обеспечению проведения массовых мероприятий (демонстраций, митингов, значимых выставок, фестивалей и т. п.), а также в периоды визитов в область и город особо важных персон и прочих знаменитостей, вызывающих большой интерес людей (артисты, разные деятели вроде И. Папанина, Ю. Сенкевича, Я. Френкеля и др.);

— организация работы милиции по борьбе со всеми формами браконьерства в области;

— организация охраны лесов от пожаров, для чего в милиции содержались специальные работники милиции за счёт Управления лесного хозяйства;

— разработка планов координации и взаимодействия сил и средств органов внутренних дел при чрезвычайных происшествиях в Архангельске, например при крупных пожарах; в Архангельске не было городского отдела или управления внутренних дел, и его роль по общегородским вопросам охраны общественного порядка много лет выполнял отдел ООП;

— разработка планов пресечения и предупреждения массовых беспорядков, которые, слава богу, миновали Архангельск (не считая закрытых территорий, например, СИЗО-1), но всё чаще случались в иных районах СССР, и к ним надо было быть готовыми, для чего ОООП разрабатывал планы и проводил соответствующие практические учения на местности с привлечением всех сил и средств органов внутренних дел;

— организация работы ведомственной милиции по охране особо важных объектов (партийных и советских органов, банков, складов с предметами и веществами, запрещёнными к свободному обороту, и др.), содержащихся за счёт соответствующих ведомств.

Помимо перечисленных официальных видов деятельности существовали и другие, которые в большинстве своём нигде не были прописаны, но их надо было осуществлять, и, естественно, это приходилось делать отделу ООП. Например, решать проблемы с бродячими цыганами, которые по несколько раз в год целыми таборами вдруг, неожиданно, обычно по утрам, обнаруживались на окраинах то одного, то другого города или райцентра области по уже установленным ими шатрам и дымящимся кострам. Ну а там, где цыгане, там вспышка преступлений, там конфликты с местным населением; ведь основными средствами к существованию цыган были мошенничество, кражи и спекуляция. Вот и занимался отдел ООП выдворением цыган целыми таборами за пределы области, а для этого, как минимум, нужны были железнодорожные вагоны, которые, конечно же, цыганами не оплачивались. Все эти мероприятия сопровождались их наглостью и хитростью, нередко переходящими в коварство. От цыган в любой момент можно и нужно было ждать любой провокации. Например, при вынужденных силовых действиях по их вытеснению из общественного места цыганки неожиданно начинали швырять (в прямом смысле слова) своих младенцев в руки милиционеров, и те, естественно, вынуждены были ловить этих детей. В результате руки у милиционеров заняты, а цыгане усиливали своё сопротивление. И таких примеров немало.

Доставалось от цыган и другим службам. Сколько, например, хлопот цыгане причиняли следователям, когда становились фигурантами уголовных дел! Один из следователей, рано ушедший из жизни, Э. Сабуров, рассказывал мне, как он раскрыл преступление по поджогу столовой в одном из районов области. На месте происшествия не было обнаружено никаких следов продуктов, которых (по документам) в столовой на момент поджога должно было быть огромное количество, словно их преднамеренно накапливали. Директором столовой являлся оседлый цыган, который стал основным подозреваемым и который категорически отрицал свою причастность к пожару. При обыске в доме подозреваемого Сабуров нашёл клочок бумаги с непонятным текстом, выполненным русскими буквами. Он долго не придавал ему значения, но когда следствие зашло в тупик, то вспомнил об этой бумажке. Эксперты предположили, что текст выполнен на одном из цыганских языков буквами русского алфавита. Долго искали человека, знающего соответствующий цыганский язык, и он наконец нашёлся и расшифровал запись, которая гласила: «Работу сжёг, скоро буду». Предположение, что это черновой вариант телеграммного текста, очень быстро подтвердилось. Работница телеграфа на допросе сообщила, что, действительно, подозреваемый пытался отправить телеграмму с непонятным текстом, в чём ему было отказано. Добытые доказательства вынудили подозреваемого признать свою вину и показать, где находится похищенное (ящики с тушёнкой, сгущённым молоком и др.). Оно оказалось в выгребной яме, куда побросали всё, заметая следы, подельники подозреваемого.

Кроме перечисленного, были и отдельные поручения, исходящие в основном от Коверзнева и отнимающие значительные силы и средства службы ООП в ущерб выполнению её непосредственных задач. Например, содействие съёмочной группе фильма «Два долгих гудка в тумане», который частично снимался в Архангельской области, и охрана её имущества. Или сопровождение двух московских корреспондентов во время сбора ими материала для статьи о перламутре — по некоторым речкам области, в руслах которых перламутр когда-то добывался. И таких отвлечений сил и средств было достаточно много.

Описывать свою повседневную работу в качестве руководителя отдела ООП областного УВД, как мне кажется, неблагодарный и совершенно неинтересный труд. Достаточно сказать, что это работа без выходных и праздников и без отгулов за них. Более того, праздничные дни обусловливали более интенсивную работу и повышенную ответственность.

Естественно, для меня, совершенно не имеющего поначалу практического опыта работы в сфере охраны общественного порядка, первые год-два, а особенно первые месяцы, были временем испытаний. В любой момент я мог сломаться и уйти в другую службу, тем более что ни у одного из заместителей начальника УВД в начальный период своей работы на этом поприще я не имел никакой поддержки. Наоборот, создавалось впечатление, что они мне мстили за моё легкомысленное согласие занять эту должность. Особо свирепствовал мой непосредственный куратор — М. М. Коверзнев, являвшийся в этот период заместителем начальника областного УВД по наружным службам, который, сам не будучи специалистом в сфере охраны общественного порядка — поскольку пришёл на свою должность со следственной работы, — не находил и во мне знатока этой службы. Положение усугублялось тем, что Коверзнев и Б. И. Карпов — другой заместитель начальника УВД, курирующий оперативные службы, — не терпели друг друга и не упускали ни одной возможности очернить службы, не подчинённые им, а это прежде всего аукалось руководителям этих служб, в том числе и мне. Правда, мою участь облегчало то, что поддерживал и защищал меня начальник УВД В. Н. Вдовин, который понимал, что и он виноват в моём назначении. Но, конечно же, основным моим спасителем был коллектив отдела, с которым я быстро сработался. И хотя подчинённые считали меня очень строгим начальником в отличие от Чижова, тем не менее, именно благодаря коллективу я за год-два стал по праву занимать своё место, так как — скажу без ложной скромности — стал специалистом в вопросах теории и практики службы. Поняли это и заместители Вдовина, и теперь это их нередко раздражало, поскольку они не могли смириться, что кто-то по какому-то вопросу знает и умеет больше, чем они.

Когда я пришёл в отдел ООП, там, конечно, был костяк личного состава, сложившийся ещё при В. И. Чижове. Состоял он из Олега Александровича Бурова, двух Тарасовых — Виктора Павловича (молодой лейтенант) и Всеволода Миновича (уже в годах, в единственном числе отвечающий за разрешительную систему в области), молодых сотрудников Валерия Владимировича Войтко и Александра Ивановича Обрядина, Светланы Ивановны Финонченко (раньше всех вышеперечисленных пришла в отдел и через много лет из него уволилась на пенсию, последней из тех, с кем я работал), Владлена Владимировича Стукова (заместитель Чижова, ставший также и моим заместителем, хоть и ненадолго).

Позже, в разное время, в отдел пришли другие работники, которые более или менее продолжительное время проработали в отделе: Александр Сергеевич Малаховский, Тагир Шангулович Гильмутдинов, Елена Александровна Романова, Вера Ефимовна Тымчук, Анатолий Иванович Мезенцев, Владимир Иванович Лобанов (ставший через несколько лет начальником УВД), Владимир Иванович Бабушкин, Сергей Иванович Малинин, Григорий Ипатов, Владимир Иванович Герасимов, Алексей Иванович Вурдов и другие. Все они были моей опорой и тянули воз своих обязанностей.

Было множество и других людей, которые, недолго проработав, предпочли правдами, а кто и неправдами уйти в другие службы.

Личностные особенности каждого работника требовали индивидуального подхода. Одних не нужно было контролировать, так как у меня была уверенность, что всё будет сделано как надо. Других требовалось проверять постоянно. Но считаю, что отдел в сравнении с аналогичными службами других регионов работал неплохо, а по некоторым направлениям даже значительно опережал их. И это подтверждалось многочисленными просьбами УВД-МВД других регионов страны прислать образцы тех или иных документов, разработанных нами. А в последние годы моего руководства отдел был постоянно на слуху в главке министерства в хорошем смысле, чему способствовали частые визиты в отдел министерских работников и те материалы, которые они увозили к себе в министерство. Дело дошло до того, что меня стали вызывать в главк, когда решался организационно-штатный вопрос службы охраны общественного порядка в связи с очередной её реорганизацией в части, касающейся нашего УВД. А такие вызовы, как правило, осуществлялись только в отношении служб охраны общественного порядка республиканских Министерств внутренних дел и УВД крупных областей и краёв.

В аспекте помощи мне со стороны личного состава отдела особо хочется отметить Олега Фёдоровича Бурова, опытного и инициативного работника отдела. В первые месяцы своей работы в отделе именно у него я набирался опыта по вопросам службы. Но, к сожалению, его, как мне казалось, некая меркантильность и некоторые черты характера обусловливали моё насторожённое к нему отношение. Тем не менее, в 1985 году я предложил Бурову стать моим заместителем, а, освобождая свою должность в связи с депутатством в облсобрании, я рекомендовал именно его вместо себя.

Вскоре после моего ухода в депутаты и после очередного реформирования службы, когда она вновь была разделена на отдельные подразделения, Буров стал начальником отдела ООП, но ненадолго, так как встретил, как говорили, свою школьную любовь, бросил всё и уехал с ней жить в Одессу. Там он заново начал свою милицейскую карьеру и дослужился до начальника штаба городского УВД.

Вообще-то надо признать, что не со всеми заместителями мне везло, как, видимо, и им со мной. Обычно их назначали волевым порядком, вопреки моим возражениям. Таковыми, прежде всего, оказывались некоторые бывшие начальники райотделов милиции, часть которых, привыкших быть первыми лицами в своих подразделениях, не могла психологически перестроить себя, да и огромный объём практической работы, особенно бумажной, просто убивал их.

Особенностью моей работы — в отличие от работы руководителей многих других отделов и служб УВД — было непосредственное подчинение моему отделу различных спецучреждений милиции, а именно: изолятора временного содержания (ИВС), приёмника-распределителя для бродяг, спецприёмника для административно арестованных, а впоследствии и детского приёмника-распределителя, конвойного взвода, подразделения по охране спецобъектов (банков и партийно-советских органов), некоторых складов, музея «Малые Корелы» и других. Их охраняла ведомственная милиция, также непосредственно подчинённая отделу ООП. В Архангельске не было городского отдела или управления внутренних дел, и поэтому я являлся вышестоящим начальником личного состава перечисленных подразделений и в таком качестве нёс ответственность за их функционирование. Всё это обязывало меня в целях контроля чуть ли не каждый день бывать в каком-нибудь из них и проверять его работу. Посещал я и объекты разрешительной системы, контролируемые непосредственно отделом. Почти ежедневно навещал (по своему графику) какой-либо районный или городской отдел милиции, включая Северодвинск, Новодвинск и Приморский район, где вникал и проверял работу по своей линии. Всё это позволяло быть в курсе всех событий в моей службе на местах, знать личный состав в лицо и вовремя реагировать на всякие изменения.

Весьма обременительным было для меня проведение с личным составом отдела обязательных еженедельных политзанятий. За неимением ничего лучшего идеологический аппарат ЦК КПСС считал политзанятия — этот архаизм, жалкую пародию на кружковую работу с революционно настроенными рабочими в начале века — панацеей в воспитании идеологической и нравственной устойчивости личного состава в войсках и в системе правоохранительных органов. Подобно страусу, прячущему голову в песок при опасности, партийные вожди делали вид, что не знают об убеждениях и настроениях людей, об их отношении к партийной пропаганде, ни одному слову которой народ не верил, об отношении людей к партийной номенклатуре, которая кормилась и одевалась в спецмагазинах, недоступных для обычных, рядовых людей, не говоря о всех остальных благах, которые номенклатуре доставались вне всяких очередей. На двух-трёх занятиях, которые я провёл, чтобы избежать муссирования избитых пропагандистских штампов, ставил перед участниками занятий какой-нибудь парадоксальный вопрос вроде: «Можно ли говорить в современных условиях развитого социализма о коммунистическом воспитании человека?» Такие вопросы, как правило, вызывали у некоторых участников желание высказаться по этому поводу, что, в свою очередь, вызывало споры, дискуссию. Одним словом, вроде и занятие проведено, и в то же время такой подход позволял не ломать себя и не заниматься лживой, ничего не значащей болтовнёй. Этот метод изобрёл не я, а перенял его у одного из преподавателей Академии МВД, которому, видимо, также претило заниматься пустыми разговорами.

Не знаю, как проводили политзанятия другие руководители, но я перепоручил это дело одному из своих замов, так как просто не мог себя заставить убедительно говорить то, чего требовала программа этих занятий. Поэтому я всегда удивлялся, как удавалось вести такие занятия, например, начальнику отдела вневедомственной охраны, которого руководство УВД, подводя итоги учебного года в системе политзанятий, почти ежегодно поощряло премией. Но факт, что именно этот руководитель был первым в системе органов внутренних дел области, кто в годы перестройки добровольно вышел из рядов КПСС.

Кстати, я тоже добровольно вышел из рядов компартии, но не КПСС, а КПРФ, и не после Указа Ельцина о запрете компартии, а много лет спустя после него. И вышел я из рядов КПРФ, подав заявление 11 февраля 2003 года, после того как в партии произошёл настоящий раскол, спровоцированный Г. А. Зюгановым. Он, избавляясь от несогласных с ним членов партии, исключил их из рядов КПРФ, в том числе, к примеру, Ю. А. Гуськова, бывшего первого секретаря Архангельского обкома КПСС. Я просто не захотел дальше участвовать в этой партийной возне.

Отделом ООП, а, вернее, вышеперечисленными направлениями работы в области, претерпев всякие реорганизации службы и изменения названий моей должности, я руководил пятнадцать лет. А это уже был рекорд. Ни до меня, ни после меня ни один человек не занимался столько лет этой работой в области. За эти годы моя должность называлась по-разному. Начинал я начальником отдела охраны общественного порядка УВД Архангельской области. Потом в УВД все наружные службы (мой отдел, отдел ГАИ, отдел вневедомственной охраны, паспортный отдел) объединили в единую, названную службой общественного порядка области, и моя должность стала именоваться «начальник отдела ООП — заместитель начальника службы общественного порядка УВД Архангельской области». А начальником этой службы стал непосредственный мой начальник, который одновременно являлся и именовался заместителем начальника областного УВД.

Потом создали профилактическую службу, объединив с моим отделом отдел по руководству спецкомендатурами, инспекцию по делам несовершеннолетних, службу участковых инспекторов, службу медицинских вытрезвителей, и я стал начальником Управления профилактики УВД области. Года через три — уже после моего ухода на депутатскую работу — это Управление расформировали, и отдел ООП снова стал таковым, но уже без службы спецкомендатур. Потом его поделили на две самостоятельные части, отделив прежде всего службу участковых с дознанием. Но это уже было без меня.

Чтобы можно было представить разнообразие и многообразие направлений работы отдела ООП, остановлюсь вкратце на некоторых из них.

Основным направлением работы отдела, конечно, являлось обеспечение общественного порядка и предупреждение правонарушений в общественных местах и, главным образом, на улицах городов и других населённых пунктов области. Основными движущими силами для решения этих задач являлись патрульно-постовые наряды и участковые инспектора милиции. Но участковых — за несколько лет до моего назначения на должность — отобрали у службы ООП и подчинили уголовному розыску.

Штатная патрульно-постовая служба (ППС) имелась только в четырёх городах области и предназначалась прежде всего для предупреждения и борьбы с уличной преступностью. Но отсутствие этой службы во всех других городах и районах области не освобождало отдел ООП от ответственности за состояние уличной преступности и в этих местах. Требования начальников сверху по этому поводу сводилось к одному: привлекать к борьбе с уличной преступностью работников других милицейских служб, хотя все понимали глупость этих требований, так как все службы имели свои специфические задачи, и они свои служебные усилия направляли на их решение. А то, что работники этих служб при этом, как и все люди, и ходили, и ездили по улицам, то это повлиять на состояние уличной преступности никак не могло. Только в дурном сне могло присниться, что, например, работник уголовного розыска перестал выполнять свои задачи, а вместо этого встал на пост вместо милиционера или начал патрулировать улицу.

А поскольку состояние предупреждения и борьбы с уличной преступностью оценивалось чисто по-советски, формально, то есть по статистическим показателям: количеству преступлений, совершённых на улицах и в приравненных к ним общественных местах, а также по динамике и уровню этого вида преступности, поскольку зачастую основные усилия должностных лиц (особенно там, где не было штатной ППС) сводились к манипулированию цифрами по количеству уличных преступлений и к спорам по отнесению того или иного преступления к уличному или не уличному.

Конечно, находились работники и в центре, и на местах, которые искали новые формы организации работы патрульно-постовых нарядов. Например, из министерства поступала команда перекрасить патрульные автомашины в общегражданские цвета, чтобы их появление для нарушителей было неожиданным. Или поступала команда перекрасить весь служебный транспорт в «милицейские» цвета: видите ли, «эффект присутствия» — это лучшее профилактическое средство. Было и указание из МВД об организации работы нарядов только в пешем порядке. Так, видите ли, «ближе к народу». Но тут взвыли дежурные части милиции. Некого стало оперативно («на колёсах») посылать на преступления, да и просто на семейные скандалы, которые нередко перерастали в мордобои и поножовщину. Пешему наряду быстро не добраться было до места скандала, разыгравшегося за несколько километров. Другое дело — автопатруль: доставлял за несколько минут, да и увезти скандалиста было на чём.

Заскоки в начальствующих головах были и покруче. Так, в начале ноября 1983 года вдруг из МВД поступил приказ с решением коллегии министерства, которая довольно смело отказалась от старых, казалось, незыблемых принципов организации ППС по так называемым единым дислокациям нарядов. Вместо этого коллегия категорически потребовала организовать работу нарядов на основе «принципиальных схем». Но что это такое, никто не удосужился разъяснить или хотя бы прислать образчик этой «принципиальной схемы». Пришлось звонить в министерство и коллегам из соседних УВД, но никто ничего сказать не смог. Самостоятельные попытки разработать эту «принципиальную схему» привели к прежней единой дислокации, но с новым названием. На этом реформирование работы патрульно-постовых нарядов милиции сверху и закончилось.

Конечно, отдел ООП также думал над совершенствованием и повышением эффективности работы этих нарядов. Оперативная обстановка в стране повсеместно, в том числе и у нас в области, в конце 80-х годов стала резко ухудшаться, всё чаще стали регистрироваться экстремистские проявления и необычные по своей жестокости и массовости преступления. Меня, как руководителя областной службы ООП, путало то, что милиционерам ППС негде и не у кого было учиться вести боевые действия против вооружённых преступников, против террористов, против захватчиков заложников и т. п. Отсутствие системной практической отработки методов и тактики борьбы с серьёзными преступниками потенциально грозило их безнаказанностью и потерей личного состава милиции. Поэтому, когда мой заместитель О. Ф. Буров предложил создать что-то наподобие взвода оперативного реагирования, свободного от несения повседневной службы на постах и в патрулях, то я поддержал его, и мы стали пробивать эту идею в руководстве. Для этого разработали проект штатного расписания такого подразделения за счёт имеющейся штатной численности ППС, разработали его вещевое и боевое довольствие и даже определились с кандидатурой командира подразделения (взвода) — Алексея Ивановича Бурдова, одного из ценнейших моих сотрудников.

К этому времени по стране уже пошла подобная практика, так как оперативная обстановка требовала этого. Уже было у кого перенимать какие-то элементы опыта и делиться своими. Кстати, именно взводы оперативного реагирования послужили прообразом будущих ОМОНов — отрядов милиции особого назначения. И впервые слово «ОМОН» я услышал из уст Бурова и почему-то уверен, что именно он является автором этого названия. Но, быть может, я и ошибаюсь.

Так или иначе, на уговоры руководства УВД ушло несколько месяцев, но согласие было получено, о чём впоследствии мы ни разу не пожалели, так как работа взвода в экстремальных условиях подтвердила его необходимость.

К сожалению, Бурдов через несколько месяцев, уже при новом начальнике УВД Панарине, задурил, стал слишком независимым, пытался сам определять необходимость использования взвода. Этому способствовало то, что Панарин вывел взвод из подчинения отделу ООП, подчинил его непосредственно себе и преобразовал в роту. Дело дошло до того, что Вурдов организовал пикет силами роты с требованием «Долой Морозова!». Морозов — один из моих заместителей, который курировал роту и в отношении которого уже решался вопрос о его переводе на другую службу. А на заседании коллегии УВД в конце ноября 1990 года, срочно проведённого из-за этого пикетирования, Вурдов в своём выступлении уже потребовал снять заместителей начальника УВД Е. Пермякова и В. Д. Смирнова, а также О. Ф. Бурова с их должностей и уволить Н. Н. Морозова за то, что они якобы не поддерживают работу и нужность роты.

Конечно, руководство УВД с такими его требованиями не могло согласиться. Кончилось всё тем, что перечисленные лица за доведение ситуации до такого положения были привлечены к ответственности, а Вурдов был просто уволен из органов внутренних дел, о чём я очень сожалел. Понимая, какая это потеря для милиции (Вурдов был настоящим милиционером, от Бога), я добился его восстановления на службе и забрал к себе в отдел ООП. Но Вурдов уже не мог смириться со своим положением и через пару месяцев уволился по собственному желанию.

После увольнения из милиции Вурдов создал охранное предприятие «Барс», куда увёл многих своих бывших подчинённых, но с ролью руководителя не справился; пытался создать новое предприятие, стал вмешиваться — видимо, на платной основе — в различные конфликты хозяйствующих субъектов. За это однажды и пострадал: отсидел сутки в ИВС по делу некоего П. П. Ласкина, который обвинялся в том, что собственноручно кухонным ножом отрезал причинную часть тела у случайного дружка. После этого случая Вурдов исчез. А каким был образцовым милиционером!

Помню, как в Кирове, где Вурдов оказался в составе группы, которую мне пришлось возглавить для выдворения за пределы Архангельской области большой группы (около 100 человек) цыган, он за полчаса доставил в местный отдел милиции восемь нарушителей общественного порядка, парализовав тем самым работу дежурной части. Он просто не мог пройти мимо, когда слышал мат в общественном месте, обнаруживал валяющегося пьяного или видел иное нарушение общественного порядка.

Насколько мне известно, после моего ухода из УВД патрульно-постовую службу в области, и в частности в Архангельске, много раз пытались реорганизовать: то расформировывали батальон ППС (который создавали при мне), а его роты раздавали по райотделам, то снова его восстанавливали и т. д. А в 2008 году в одной из рекламных газетёнок за ноябрь под названием «ПRопаганда», уже будучи пенсионером, я вдруг прочитал статью «Архангельск будет спать спокойно» о том, что в Архангельске создан батальон ППС. Но, простите меня, батальон ППС в Архангельске в 80-е годы прошлого века создавал я вместе с сотрудниками отдела ООП, лично я ездил в МВД выбивать для этого штаты, и батальон успешно нёс службу. И вдруг через двадцать-тридцать лет в Архангельске создаётся батальон ППС??! А куда же делся тот батальон? Или нашлись «умники», которые его в своё время ликвидировали за ненадобностью?! Не удивлюсь, если так и было.

Считаю, что одной из самых удачных разработок отдела ООП в моё время был план с условным названием «Квартал», который был сделан по моей инициативе. Задачей этого плана являлось повышение роли патрульно-постовых нарядов в раскрытии преступлений по горячим следам и, соответственно, задержание преступника. Суть этого плана, в отличие от предыдущих подобных планов, сводилась к тому, что при поступлении сообщения о совершении преступления в конкретном месте дежурный направлял все имеющиеся вблизи места преступления наряды по конкретным кварталам, расположенным кольцом вокруг места происшествия. Для этого по плану «Квартал» весь город был поделён на кварталы с присвоением им условных номеров. Каждый наряд милиции, пеший или на колёсах, имел схему города с этими кварталами, и дежурному нужно было только назвать номер наряда и номер квартала. Это означало, что наряд должен был немедленно прибыть в свой квартал и осуществить поиск преступника. При нулевом результате кольцо кварталов вокруг места происшествия расширялось, и наряды получали новые номера кварталов. И так до тех пор, пока преступника не задерживали или терялся смысл его задержания по горячим следам. Кстати, ещё пару лет назад можно было слышать по телевизору в местных новостях о задействовании плана «Квартал», когда говорили о преступлениях. И это почти двадцать пять лет спустя после его разработки!

Депутатская работа (1990–1993 годы) на освобождённой основе предоставила мне, полковнику милиции, уникальную возможность наблюдать и оценивать состояние борьбы с преступностью, работу милиции, и прежде всего патрульно-постовой службы, как бы со стороны и быть при этом более объективным. Мне сразу же стали очевидны основные проблемы в милицейской работе по охране общественного порядка. Такое видение позволило мне в октябре 1992 года в рамках подготовки соответствующего вопроса о преступности для сессии облсовета депутатов опубликовать в газете «Правда Севера» статью под названием «Если решите, что нет денег, то и вовсе не начинайте разговор», которая просто разозлила руководство УВД, и прежде всего его начальника И. А. Охрименко, из-за оценки его действий по отношению к патрульно-постовой службе и, по сути, моего обвинения руководства УВД в забвении профилактики правонарушений. Кажется, именно эта статья окончательно настроила Охрименко против меня, хотя, публикуя её, я заботился прежде всего о деле. Тем не менее, после разработки плана мероприятий по усилению борьбы с преступностью в области и укреплению материальной базы органов внутренних дел области и утверждения этого плана депутатами Охрименко наградил меня месячным окладом, так как план, как никогда, был насыщен реальным материальным содержанием и обеспечением мероприятий, но при этом затаил на меня обиду, о чём много раз напоминал мне Б. Г. Борисов, начальник штаба УВД.

Среди мер, содержащихся в этом плане, было немало мероприятий, относящихся к увеличению роли общественности, прежде всего в форме добровольных народных дружин, родительских патрулей и других подобных формирований. Но для меня это скорее была дань многолетней традиции, но не расчёт на реальное участие населения в охране общественного порядка. К сожалению, долгий опыт показывал, что такое участие сводилось в основном к бумажному копошению.

За последние два-три года с удивлением читал в газетах и слышал по телевидению о возрождении в стране института добровольных народных дружин (ДНД) для усиления охраны общественного порядка на улицах и прочих общественных местах. Читал с удивлением ещё и потому, что думал, что в стране после событий 90-х годов покончено с очковтирательством в этой части, что теперь нет условий, при которых люди вынуждены время от времени изображать видимость этих дружин и подобных формирований.

Согласно скудной действующей нормативной базе по этой линии, ещё в бытность СССР, дружинами должны были заниматься советские органы и общественность, а милиция — оказывать им методическую помощь и, по возможности, организовывать совместную работу с ними милицейских патрульно-постовых нарядов. На деле же, если кто и занимался дружинами, то только милиция, всё остальное было профанацией. Конечно, как и в любой системе, были факты, выходящие из обычного ряда, к которым я отношу буквально единичные регионы, где ДНД существовали без особого давления со стороны милиции. Например, довольно регулярно выходили дружинники на патрулирование улиц в Северодвинске. Там на общественных пунктах охраны правопорядка (ОПОП) постоянно велась учётная документация по линии дружин. Хотя — и это надо признать — результаты работы этих ДНД, как правило, были нулевыми, потому что большая часть «добровольцев», выйдя на улицы после инструктажа, куда-то исчезала. Как я уже говорил, в системе органов внутренних дел области взаимодействие с ДНД, а, по сути, организацию и контроль за их деятельностью осуществлял отдел ООП, а мне, как его руководителю, приходилось заниматься проблемами ДНД с 1978 по 1992 год. Труд этот был весьма обременительным, так как отнимал много времени и сил, поэтому в отделе для такой работы был выделен специальный сотрудник.

Одно время мы надеялись на реальное привлечение дружинников к участию в обеспечении общественного порядка — хотя бы в форме контроля родительскими патрулями поведения несовершеннолетних и молодёжи на улицах, — причём с материальным стимулированием, проще говоря, за плату. Идея по этому поводу дошла до рассмотрения во властных структурах, но на этом всё и закончилось: как всегда, не оказалось денег.

Я искренне надеялся на то, что удастся найти приемлемую и для милиции, и для общественности форму её участия в обеспечении порядка на улицах. И с этой целью, с трудом выбив командировку, съездил в Калининград, где, по сведениям, почерпнутым из министерского обзора, отлично работают общественные пункты охраны порядка и дружинники. Но, увы, всё оказалось блефом, а калининградские коллеги, разводя руками, ссылались на ошибку министерства.

В поисках способов привлечения общественности к охране правопорядка (а в этом назрела объективная необходимость, обусловленная малочисленностью милицейских нарядов в городах области и их полным отсутствием в сельских районах) и с целью изучения зарубежного опыта удалось даже побывать в польском городе-побратиме Архангельска — Слупске. Об этой поездке договорённость достигалась на уровне обкомов партий — КПСС и ПОРП. Случилось это в 1986 году.

Делегация состояла из трёх человек: Виктора Павловича Насонкина (журналист газеты «Правда Севера» и мой приятель), Владимира Васильевича Коканова (директор одной из школ Архангельска, активист ДНД) и меня (руководитель этой делегации).

Польша нас поразила специальной для дружинников красивой форменной одеждой, летней и зимней, с ремнями, обувью, аксельбантами, знаками различия и прочими аксессуарами. Приятно мы были удивлены гостеприимством, встречами с активом ДНД, поездками по достопримечательностям, подарками (кукла в форме полицейского, большое настенное блюдо с гербом Польши и др.). Но, как ни приглядывались, на улицах Слупска ни днём, ни вечером мы так и не увидели ни одного дружинника. Случайность, наверное.

Так бы мы и уехали из Польши довольные, нагруженные впечатлениями, полным комплектом форменной одежды польского дружинника в качестве образца, если бы не одна ложка дёгтя. Были мы в Слупске около недели, но под конец нашего пребывания исчез закреплённый за нами начальник местного агентства «Lot» (польская авиакомпания) — кстати, отличный мужик, — и, как мы поняли, с нами некому стало заниматься. Даже никто не позаботился об обратных билетах для нас, а в кассе их банально не было. Хорошо, что нам удалось уговорить одну из проводниц поезда (бригада была московская) взять нас в вагон за наличные деньги. Благо свободных мест в вагоне было предостаточно, и, видимо, она на нас какие-то билеты оформила. Таможенники и пограничники проходили мимо нашего купе, даже не заглядывая в него. Так спокойно мы пересекли границу и доехали до Москвы.

Как бывший специалист по вопросам деятельности ДНД, заявляю: хватит обманывать себя и переоценивать возможности ДНД. Никакой силой — может быть, только деньгами — не заставить людей добровольно выходить на улицы, чтобы охранять покой граждан. Надо признать, что главное в этом — желание самих людей участвовать в наведении порядка вместе с милицией-полицией. Конечно, можно, используя административные и прочие рычаги, заставить кого-нибудь патрулировать город под видом дружинников один или два раза, но не больше, особенно в наше время всеобщего меркантилизма, а главное — беспредельной уголовщины.

Другое дело, когда сам народ выходит на улицы под влиянием каких-то чрезвычайных событий, когда видит, что власть бездействует, а милиция-полиция не в состоянии справиться с обстановкой. Так, например, было во время осенних погромов в 2010 году в Лондоне, когда полиция и власть были явно бессильны перед буйствующим эмигрантским люмпен-пролетариатом, и население, создав отряды самообороны, охраняло общественный порядок. Но кончаются чрезвычайные события — и общественность покидает улицы. Вот к такой форме участия в добровольной охране правопорядка обычными людьми и нужно быть готовыми власти и полиции, и не просто быть готовыми, а быть готовыми к руководству такой формой самодеятельности и к её обеспечению, в том числе и материальному.

Ради справедливости не могу не сказать об особой категории людей, конечно, малочисленной, но реальной, — о добровольных помощниках милиции. Практически в каждом территориальном органе внутренних дел (особенно в городах) известны один-два человека — а ими могут быть и молодые, и в солидном возрасте люди, — которые без всякого принуждения (по зову души) практически ежедневно приходят в милицию с готовностью выполнять любую порученную им работу: помогать в дежурной части, патрулировать вместе с милицейским нарядом, быть понятым, засвидетельствовать какое-либо обстоятельство и т. д. и т. п. У этой категории лиц существует, видимо, психологическая потребность находиться в милицейской, а точнее, властной, среде и быть причастными к такой работе. К сожалению, многие из них так и не становятся штатными работниками милиции — как правило, по медицинским показаниям, — но в результате своего постоянного присутствия и своей искренней помощи они становятся необходимыми, и когда их нет в отделе по какой-то причине — это уже проблема.

Был у меня такой помощник ещё в бытность моей работы следователем — молодой парень по имени Андрей. Ему только-только исполнилось восемнадцать лет, но он всё своё свободное от учёбы в техникуме время проводил у нас в следственном отделении и всегда был готов выполнить любое задание. Появился он в отделении в качестве свидетеля по одному из уголовных дел, которое расследовал Женя Ахраменко (о нём я уже рассказывал). К сожалению, через год Андрея призвали в армию, и мы, лишившись такого исполнительного помощника, нередко вспоминали его добром.

Важнейшим направлением работы отдела ООП была служба участковых инспекторов — одна из самых многочисленных в милиции. В сущности, участковый инспектор — это представитель всех без исключения служб милиции среди местного населения. И это предназначение совершенно правильное, если бы ему не мешали два обстоятельства.

Первое — это чрезмерно большая обслуживаемая территория и огромное количество населения — особенно в сельской местности (где оно, как правило, разрознено по многочисленным мелким населённым пунктам), — приходящееся на одного участкового. А это неизбежно влечёт оторванность участкового от конкретной работы с конкретными людьми, что, в свою очередь, нивелирует сам смысл этой службы. Конечно, я не имею в виду столичные города, где нередко на одного участкового приходится всего три-четыре тысячи человек, а обслуживаемая территория сводится порой к одному многоквартирному дому.

Второе — это возложение на участковых инспекторов обязанностей дознавателей, то есть полного расследования уголовных дел несложной категории в соответствии с уголовно-процессуальными нормами. Сведущие люди знают, что надлежащая работа по расследованию уголовного дела просто исключает возможность качественного исполнения иных своих обязанностей участковыми инспекторами. А это опять-таки сводит на нет суть и смысл этой милицейской службы. Рано или поздно, но государству придётся решить вопрос: или создание отдельной полновесной службы дознания, или служба участковых инспекторов милиции (теперь уже полиции) будет по-прежнему значиться только на бумаге.

Надо заметить, что исторически служба участковых инспекторов входила в структуру наружной службы, которая в разные периоды называлась по-разному: то административной, то просто наружной, то службой охраны общественного порядка. Но где-то в 70-х годах прошлого (XX) века, но до моего прихода в отдел ООП, когда модно было говорить об индивидуальной профилактике, министерство ничего лучшего не придумало, как переподчинить службу участковых инспекторов милиции уголовному розыску, как и профилактику в целом. Но, конечно, уголовному розыску с его задачами по раскрытию преступлений было не до профилактики, которая, по сути, была ликвидирована как самостоятельная служба в 1983 году, вскоре после того, как Н. А. Щёлоков был снят с поста министра. А тем более уголовному розыску было не до многочисленных обязанностей участковых, не связанных непосредственно с розыском и раскрытием преступлений. Поэтому решение МВД о переподчинении службы участковых уголовному розыску оказалось для неё трагичным в прямом смысле этого слова. Эта служба просто деградировала, несколько преуспев только в раскрытии преступлений. На самом деле это переподчинение было скрытой формой увеличения штатной численности уголовного розыска. Конечно, служба уголовного розыска нуждалась в этом, но, понятно, не за счёт же других милицейских служб, и тем более не за счёт участковых, её увеличивать! Кстати, одновременно была загублена и индивидуальная профилактика преступлений.

Со временем наконец-то это дошло и до министерских умов, и уже в июле 1986 года из министерства пришёл приказ о новом переподчинении участковых инспекторов милиции: от уголовного розыска — в службу охраны общественного порядка. С одной стороны, это было абсолютно правильное решение, а с другой — ничем организационно не подкреплённое. В результате нагрузка на отдел ООП и на меня, как руководителя отдела, возросла в несколько раз. Тем не менее, за работу с участковыми пришлось браться, поставив себе первую задачу — изучение на местах (не в райотделах, а на участках) состояния дел. И, прямо скажу, от увиденного и услышанного нас взяла оторопь. Например, обнаружилось, что в служебных помещениях участковых, особенно в сельской глубинке, можно было обнаружить служебные документы-раритеты 40–60-х годов, давно утратившие силу, но которыми, видимо, по-прежнему руководствовались участковые. В эти помещения годами, а порой никогда, не ступала нога местных милицейских начальников. Здесь десятилетиями накапливались изъятые у населения по разным поводам вещи. Среди них мы находили и старинную пищаль, и современные ружья, и бандитские кастеты послевоенных лет, и газовые баллончики. И всё это вперемешку с топорами, ножами, лодочными моторами, автомобильными номерами, сетями и прочим хламом. В связи с этим помню, как под стеклом на столе у дежурного Красноборского отдела милиции я увидел Инструкцию по работе дежурных частей, утверждённую Л. П. Берией, — и это в 80-е годы!

Легко было написать в приказе о передаче участковых из уголовного розыска в службу охраны общественного порядка. Но на практике эта передача совершалась с боем и со скандалами. Было так, что все участковые по утрам собирались в уголовном розыске и получали конкретные задания по раскрытию преступлений. Никакие другие обязанности участковых не интересовали работников уголовного розыска. Мы стали добиваться, чтобы не участковые приходили на инструктажи в уголовный розыск, а чтобы оперативники приходили инструктировать и информировать участковых только о нераскрытых преступлениях на их территориях и только при наличии «глухарей» имели право привлекать участковых к раскрытию преступлений целевым порядком по так называемым горячим следам. В остальных случаях участковые должны были и могли участвовать в раскрытии преступлений только наряду с выполнением своих прямых обязанностей.

Такая постановка вопроса вызывала возмущение у оперативников, привыкших считать участковых своей рабсилой, и нам не сразу удалось добиться смены ориентиров. Но ежедневная и настойчивая работа — особенно в тех отделах милиции, руководители которых имели заместителей, курирующих только вопросы службы охраны общественного порядка, — давала свои плоды: участковые стали разворачиваться в сторону своих прямых обязанностей, и это не могло не дать хотя и незначительных, но всё-таки положительных результатов в профилактике правонарушений, особенно индивидуальной.

Занявшись индивидуальной профилактикой, отдел ООП сразу же уловил, что участковые, работая с населением, часто делают это вслепую. Узнать о конкретном человеке больше, чем, судим он или нет, не представлялось возможным. Никакой другой официальной информации получить не удавалось. Поэтому у меня, как руководителя отдела, которому подчинили службу участковых, сразу же возникла мысль о создании единой областной базы данных о всех лицах, попавших в поле зрения милиции по каким-либо негативным основаниям, в том числе и в связи с совершением преступлений, даже если причастность этих лиц к ним и не была доказана.

Для начала отдел ООП переманил к себе А. Н. Волкова — работника отдела вневедомственной охраны, специалиста по ЭВМ — и разработал информационно-поисковую систему (ИПС) «Адм-стат-Личность». Но мне потребовалось огромное количество сил и времени, чтобы убедить начальника УВД Н. В. Панарина в необходимости по-настоящему заняться профилактикой и начать эту работу с внедрения в практику системы, разработанной отделом ООП ИПС на базе ЭВМ, имеющихся в распоряжении информационного центра УВД. Первая её часть («Адмстат») предусматривала областной единый учёт всех привлечённых к ответственности лиц, совершивших административные правонарушения. А вторая часть («Личность») предусматривала учёт лиц, попавших в поле зрения милиции с точки зрения оперативного интереса. Не место в моих «Записках…» приводить подробности, обуславливающие жизненную необходимость такого учёта для органов внутренних дел, а поэтому укажу только один аргумент. Очень часто на примете оказывался человек, который реально был причастен к совершению преступления, но, например, не хватало доказательств для его привлечения к ответственности. И этого же человека засёк соседний орган внутренних дел, но из-за отсутствия единой информационной базы факт его причастности к другому, ранее совершённому преступлению, оставался просто неизвестным. А ведь любой искушённый следователь или оперативник знает, что оценка всех существующих обстоятельств, недостаточных для раскрытия отдельных преступлений (совершённых одним лицом), когда эти обстоятельства оцениваются без связи друг с другом, нередко давала иной результат, а именно возможность раскрыть несколько преступлений, если следователь (или оперативник), занимающийся одним из них, располагал информацией обо всех этих обстоятельствах. Такую возможность давала ИПС «Адмстат-Личность». Благодаря полученной информации работники могли оценить ставшие им известными обстоятельства в их взаимосвязи; зачастую они дополняли друг друга и способствовали более полной отработке версий, возникающих в ходе расследования.

В отделе ООП в целом указанная работа была возложена на С. И. Финонченко, которая блестяще справлялась с этой своей обязанностью.

Конечно, ИПС «Адмстат-Личность» явилась хотя и небольшой, но дополнительной нагрузкой на работников, которым поручили курировать новую работу в райотделах, заполнять учётные карточки, и поэтому они, не видя уже назавтра результатов — а их и не могло быть на стадии накопления информации — и не понимая значения этой системы, начали роптать, сопротивляться и всячески компрометировать её. Этот ропот достиг ушей заместителя начальника УВД И. А. Охрименко, который не преминул воспользоваться возможностью «наехать» на службу охраны общественного порядка под лозунгом «им там делать нечего, вот и придумывают никому не нужное» и добиться от Панарина закрытия этой системы. А когда через несколько лет уже министерство начало работу по созданию Федеральной ИПС, похожей на придуманную нами, то про «Адмстат-Личность», конечно, никто и не вспомнил, да и главных её героев уже в милиции не было.

Уже в качестве адвоката мне приходилось заниматься уголовными делами, и я видел, что вопреки целевому предназначению участковых инспекторов милиции (полиции) на них полностью свалили функцию дознания, то есть расследование значительной категории уголовных дел. А это означает одно — службы участковых как таковой нет, а есть служба расследования уголовных дел в форме дознания за счёт участковых.

Много хлопот мне как руководителю причиняла работа службы по конвоированию задержанных и арестованных лиц и их охрана при нахождении в КПЗ (камеры предварительного заключения), переименованных уже при мне в ИВС (изоляторы временного содержания). Исполнение этой функции осложнялось двумя факторами. Первый — практическое отсутствие штатной специальной милиции для этого, за исключением взвода в Архангельске и нескольких милиционеров в городских отделах милиции Северодвинска и Котласа.

Второй фактор заключался во «взрывоопасности» этого направления работы и проявлялся прежде всего в чрезвычайных происшествиях, связанных с побегами задержанных и арестованных из-под охраны; происходило это обычно в результате ротозейства конвоиров, а побеги из ИВС — из-за гнилого состояния деревянных изб, в которых оборудовались изоляторы в сельской местности. Конечно, были и исключения разного рода. Так, в Онеге нашёлся милиционер, который просто отпускал задержанных в ночное время домой под честное слово. В Мезени караул ночью всегда дрых мёртвым сном и однажды утром обнаружил полное задымление ИВС от прожжённой спичками дыры в деревянном потолке, через которую был совершён групповой побег. А дыру, как выяснилось при расследовании, жгли всю ночь, с вечера до утра. В Ленском ИВС побег был совершён через дыру в стене, которую пробил задержанный одним ударом кулака. Здание было на сто процентов сгнившим, но, несмотря на многочисленные обращения к местной власти по поводу денег на ремонт ИВС, так ни копейки выделено и не было.

Не все догадываются, что задержание или арест подозреваемых и их содержание в ИВС не всегда обусловлены желанием оградить общество от возможных новых преступлений. Более серьёзная, не афишируемая задача, преследуемая органами расследования при изоляции подозреваемого, — это раскрытие преступления, в том числе посредством лишения человека социальных связей, хоть и на короткий промежуток времени, и посредством целой системы режимных требований, что, конечно, вызывало у человека стресс. Новички задержанные, как правило, режима и изоляции не выдерживали и в надежде на свободу кололись. Преступников-рецидивистов, уже прошедших эти испытания, конечно, режимом и изоляцией не испугаешь. Наоборот, казалось, это побуждало их к более изощрённому уходу от ответственности, а в поисках возможностей связаться со своими они придумывали всякие ухищрения.

Многие из этих способов описаны в детективах, да и в спецлитературе для сотрудников милиции. Но были и такие, которые ранее в нашей практике не встречались. Например, письмо, написанное на носовом платке, которым задержанный во время свидания с женой стал вытирать ей слёзы и оставил его в её руках, но выдал себя, когда непонятливая жена пыталась вернуть ему этот платок.

Следует отметить, что подобные письма-записки нередко помогали следствию в раскрытии преступлений, так как в них задержанные частенько предписывали своим, что и как говорить, что и как делать. И оперативники, и следователи знали об этом и даже иногда преднамеренно создавали условия для такой переписки, чтобы, перехватив маляву, получить нужную информацию.

И чего только не находили проверяющие из моего отдела при контрольных проверках камер ИВС! Всем известно, что в камерах разрешается иметь строго определённый перечень предметов, продуктов, одежды. Но из-за ротозейства охраны или по другим причинам в камерах нередко обнаруживались и применялись запрещённые предметы. Я уж не говорю о картах, игральных «костях», ножах и тому подобном, что легко изготовлялось самими задержанными из разрешённых предметов — бумаги, хлебного мякиша, алюминиевой посуды и прочего. Они ухитрялись проносить в камеры даже такие вещи, как бронзовая кочерга (обнаружена в ИВС Коношского отдела милиции) — довольно грозное оружие при нападении, небольшая печь для варки чая (обнаружена в камере ИВС Котласской городской милиции), ножи и кастеты не ручного изготовления, бутылки со спиртным, наркотики, золотые вещи и многое другое, и наверняка не без участия самих охранников. В отделе ООП был даже создан коллекционный стенд с запрещёнными предметами, изъятыми в камерах ИВС, который использовался в учебных (для милиционеров) целях.

Надо сказать, что именно это направление работы милиции принесло мне больше всего неприятностей в личном плане. Именно побеги из-под конвоев и из ИВС в Онежском отделе милиции сорвали мой перевод на службу в МВД, когда этот вопрос практически был решён во всех необходимых инстанциях.

Не меньше неприятностей доставляла и служба медицинских вытрезвителей из-за своей специфики. С одной стороны, неадекватность поведения «клиентов», среди которых было немало женщин. С другой стороны, эта неадекватность делала возможными различные злоупотребления со стороны милиционеров.

В моё время медвытрезвители были во всех без исключения городах и райцентрах области. Но работа в них в силу своеобразия клиентуры считалась в милицейской среде самой непрестижной.

Довольно много лет этой службой в целом по области командовало одно из самостоятельных подразделений, которое так и называлось — отдел по руководству медицинскими вытрезвителями УВД области. Последним начальником такого подразделения был Геннадий Александрович Мамонтов, пришедший сюда с должности начальника Няндомского РОВД, очень мудрый и опытный человек. Но нервы и непосредственная подчинённость М. М. Коверзневу, известному на всю область своей вздорностью, сделали своё чёрное дело, и Мамонтову вскоре пришлось уйти на пенсию, хотя он мог бы поработать ещё не один год.

Через несколько лет после моего прихода в отдел очередным «мудрым» решением министерства самостоятельность отделов по руководству медвытрезвителями ликвидировали и структурно подчинили отделам ООП. Эту службу я знал неплохо, но, получив её в своё непосредственное подчинение, понял, какая это помойная яма и какой неблагодарный и, главное, бесперспективный в ней труд работников в наших реальных условиях.

По долгу службы я, конечно, руководствовался существующей нормативной базой по этому вопросу, обеспечивал преемственность практики органов внутренних дел в этом направлении, но никогда не соглашался с тем, что этими вопросами должна заниматься только милиция. А на практике, по сути, было именно так.

Пьянство и алкоголизм — это исторически сложившаяся социально-психологическая и медицинская проблема, на разрешение которой требовались и требуются не гроши — в том числе на содержание медвытрезвителей и их малочисленных штатных работников, — а миллионы и миллиарды рублей, которых у государства для этого никогда не находилось, потому как надо было кормить «дружественные» государства-дармоеды и содержать зарубежные левые партии, которые часто создавались с одной целью: иметь бездонную кормушку в виде финансирования их Советским Союзом.

А все «сухие» законы, запреты и ограничения по времени и по местам торговли спиртным и тому подобные меры при существовавших и существующих технологиях и социальных коммуникациях для борьбы с пьянством и алкоголизмом имеют нулевое значение, зато дают уйму возможностей «бизнесменам» для обогащения за счёт нелегального производства и торговли алкоголем и его суррогатами, то есть для преступного бизнеса.

Даже горбачёвский драконовский указ об усилении борьбы с пьянством и алкоголизмом дал положительный результат всего на год-два. В этот период снизилось количество выпитого спиртного населением страны, уменьшилось число погибших от алкогольных суррогатов и т. п. Но потом всё возобновилось, причём в боле катастрофических масштабах. И если до указа в пересчёте на каждого жителя страны приходилось (в среднем) по 17–19 литров чистого спирта в год, то уже в 1992 году этот показатель вырос до 25 литров, что в пересчёте на водку означало 125 бутылок на человека в год. Страшная цифра…

Ещё более усугубил положение очередной «пьяный» указ. Имеется в виду Указ Ельцина «О восстановлении государственной монополии на производство, хранение, оптовую и розничную торговлю алкогольной продукции», который дал право производить «пойло» даже целлюлозникам и нефтехимикам, и даже тем, кто занимался переработкой сточных канализационных вод. А громко провозглашённая государственная монополия на торговлю спиртным означала для «комков» необходимость в приобретении лицензии на торговлю. Вот и вся очередная борьба с пьянством и алкоголизмом.

А суть проблемы заключалась и заключается в коренном переустройстве образа жизни общества. Но это сверхгигантская задача, и её при нынешнем экономическом укладе общества не решить.

Общество надо строить так, чтобы человеку было интересно жить, в широком смысле этого слова. Интерес этот должен не столько воспитываться и развиваться с детства, сколько автоматически формироваться под влиянием среды, в которой человек живёт. Решение проблемы нельзя сводить к бесплатным кружкам, студиям и тому подобному по интересам, потому что это не панацея, а только маленькая и не решающая часть борьбы с пьянством и алкоголизмом. Если есть всеобщий интерес в жизни и к жизни, значит, есть стремление к чему-то, значит, людям будет не до пьянства. Не будет пьянства — не будет и алкоголизма. И никакой борьбы не потребуется. Но это из области фантастики при нынешних условиях, и милиция здесь ни при чём.

Проблема слишком запущенна, и кажется, что она уже находится на генетическом уровне народа.

Хорошо, что нынешняя власть даёт знать обществу, что она понимает суть происходящего в отношении пьянства и алкоголизма, она согласна, что это не милицейская проблема. Но мне совершенно непонятна повсеместная ликвидация медвытрезвителей вместо их передачи в органы здравоохранения. Не решается вопрос о восстановлении лечебно-трудовых профилакториев для алкоголиков или о замене их чем-то подобным. То, что происходит сейчас на самом деле, наталкивает на мысль, что всё сведётся к одному — ограничению торговли спиртным по времени и местам. Это, конечно, не приведёт к деалкоголизации населения, а только усилит его криминализацию, по понятным причинам. О социальном аспекте алкоголизации я просто молчу.

Кстати, вспоминаю, что мы, работники милиции, нередко становились мишенью для различных провокаций со стороны лиц, желающих изобличить «борцов» с пьянством и алкоголизмом в этом же грехе. Забавный случай произошёл и со мной на Архангельской телестудии 24 июля 1989 года, когда я туда явился и выступил по «ящику» с гневной проповедью о вреде пьянства и алкоголизма. Это было время апогея борьбы с пьянством по горбачёвскому указу, и, выполняя решения партии и правительства, все работники милиции должны были активно пропагандировать эти решения, доказывая и убеждая народ прекратить злоупотреблять спиртным.

Главный редактор телевидения Светлана Буш и ещё пара телевизионщиков у себя в кабинете пили чай, когда увидели моё выступление. Дождавшись, когда я закончу его, зазвали меня к себе в кабинет на чай и стали усиленно предлагать коньячок. Разгар рабочего времени, я в форме полковника милиции, то есть при исполнении, — и распитие спиртного (даже в такой тёплой компании)?! Естественно, я категорически отказался. И только через полчаса уговоров они признались, что заключили между собой пари, что я не устою перед их просьбами и выпью коньяка, чем дискредитирую себя и те идеи, которые мной провозглашались по телевизору, и что ещё никто до меня в подобных случаях не выдерживал их упрашиваний и сдавался.

А как сама власть боролась с пьянством и алкоголизмом, видно хотя бы из одного примера: 17 августа 1983 года В. И. Витязев (заместитель начальника УВД) передал мне письмо 140 жителей Онеги в ЦК КПСС по поводу сплошного пьянства и тунеядства в городе. Люди сообщали, что им задерживают зарплату, и требовали, чтобы сократили продажу спиртного, чтобы пьяниц расстреливали и т. д. и т. п. Центральный Комитет КПСС переправил это письмо в министерство, оно — в УВД, а здесь вручили мне. Отдел ООП, оказывается, должен решить проблему пьянства в Онеге: выдать зарплату, закрыть магазин, расстрелять пьяниц и т. д.

Интересно, а знали ли эти 140 человек, что если бы не торговля спиртным и если бы не пьяницы, его покупающие, то письмо-податели не только зарплату, но и пенсию бы не получали. Других-то денег у государства не было, и если бы не водка… То есть существовал такой порочный круг: больше пьют — больше денег у государства.

Должен заметить, что сразу же после обнародования горбачёвского указа вокруг вопроса о пьянстве и алкоголизме закрутилась такая бумажная метель, что не оставалось времени не только на борьбу с ними, но и на всё остальное, так как отовсюду требовали справки, доклады и отчёты об этом. Только с мая по июль 1985 года мой отдел выдал около ста всевозможных бумаг по этому поводу, хотя на самом деле борьбы-то и не было. Ну некогда было этим заниматься! Успевали только писать соответствующие отчёты, справки и тому подобные документы.

Другим очень важным направлением работы отдела ООП являлось осуществление разрешительной системы (PC).

Далеко не каждый знает, что это такое. На самом деле это один из самых серьёзных и ответственных участков работы органов внутренних дел в некоторых областях человеческой деятельности, которые потенциально представляют собой угрозу для населения в силу общественной опасности при неконтролируемом функционировании (типографии, множительные участки и др.) или в силу физических или химических свойств некоторых предметов и их воздействия на окружающую среду (оружие, взрывчатые материалы, сильнодействующие и ядовитые вещества, радиоактивные вещества как источник ионизирующего излучения и многое другое).

Перечень объектов разрешительной системы был огромный, и, слава богу, что не во всех районах и городах присутствовал их полный набор. Понятно, что не в каждом городе области имелись типография или склады взрывматериалов, но почти в каждом населённом пункте, более-менее крупном, были участки множительной техники, копиров и т. п. В советское время каждый множительный аппарат был на учёте и контроле в милиции. Государство очень боялось использования этой техники для тиражирования антисоветских материалов, фальшивомонетничества, изготовления порноматериалов и другого.

Конечно, сегодня, когда эта техника исчисляется сотнями тысяч единиц и уже широко используется даже в домашних условиях, милицейский надзор за ней был отменён, поскольку имеющимися силами за её неуклонно растущим количеством и применением не уследить. Другое дело — недавно появившиеся ЗБ-принтеры, которые способны даже дома — при наличии специальных программ — тиражировать объёмные предметы, в том числе, например, оружие, пригодное для поражения цели. Безусловно, в этих случаях нужен не только контроль правоохранительных структур, но и запрет на использование таких ЗО-прин-теров вне специальных лабораторий.

Следует заметить, что если для осуществления контроля, например, в отношении огнестрельного оружия, особых знаний работникам милиции не требовалось, то в отношении взрывчатых материалов и средств взрывания, источников ионизирующего излучения, ядовитых и сильнодействующих веществ, типографий и многого другого без специальных знаний было просто не обойтись. Но откуда у работников милиции, в большинстве имеющих только юридическое образование, найдутся специальные знания? На весь Союз, может быть, единицы работников милиции понимали названия, а тем более химические формулы, например, ядов. А ведь надо было ещё знать их правила хранения, транспортировки и использования. К этому добавить, что в 80–90-е годы (а тем более до этого) только в считаных территориальных органах внутренних дел были штатные работники по разрешительной системе. Например, в Архангельской области в моё время было всего восемь штатных работников, в том числе два — в отделе ООП. В остальных регионах эти функции возлагались на какого-нибудь работника в дополнение к его основным обязанностям. Работникам главка никогда не приходила в голову мысль о необходимости спецподготовки — хотя бы курсовой — штатных сотрудников PC. Такое отношение государства к вопросам разрешительной системы не могло не привести к тому, что чуть ли не в каждом доме имелось незарегистрированное огнестрельное оружие, чуть ли не в каждом втором — взрывчатка (чтобы глушить рыбу), а источники ионизирующих излучений стали находить на свалках, в бетонных стенах домов и т. д. Всё это безотлагательно требовало создания специальных штатных подразделений и специального обучения их личного состава.

Помощи от министерства не было никакой, так как в структуре Главного управления ООП был всего-навсего малочисленный отдел разрешительной системы, возглавляемый неким С. А. Победимским, который (отдел), кроме рассылки на места обзоров по различным чрезвычайным происшествиям в стране, связанным с объектами и предметами PC, и дальнейшего запутывания отраслевой нормативно-правовой базы, ничего не делал и ни на что не годился.

Мне, как руководителю отдела ООП, поневоле пришлось изучать всю имеющуюся нормативную базу по разрешительной системе, а попытка разобраться в ней привела к тому, что в один прекрасный день я решил на бумаге упорядочить сведения из различных источников по разрешительной системе, заполнив пробелы в них (источниках) примерами их разрешения на практике, и попутно разработал для наглядности различные схемы, таблицы, образцы процессуальных документов и т. п. Эта работа на самом деле заняла несколько месяцев. В результате получилась настоящая книга в 532 печатные страницы, которую правдами и неправдами удалось отпечатать за счёт УВД тиражом 50 экземпляров. Книга называлась «Разрешительная система, осуществляемая органами внутренних дел (практическое пособие)» и вышла в 1983 году под грифом «Секретно». Естественно, один её экземпляр я отправил в главк министерства, где буквально (как мне рассказывали мои знакомые из отдела PC главка) все оторопели, но главный начальник PC Победимский, который за всю свою многолетнюю работу в этой системе ухитрился написать одну брошюру по PC страниц в тридцать-сорок, где, кроме общих фраз, ничего не было, только и смог сказать: «Вот нашёлся умник, а мы тут как будто дураки сидим». Вот и вся реакция министерства на мою работу. Однако за последующие лет пять этот отдел главка направил на места кучу новых инструкций, и почему-то все они чуть ли ни слово в слово повторяли фрагменты моей книги, а из различных областных УВД и республиканских МВД меня долго терзали звонками с просьбой прислать им книгу.

В 1987 году Академия МВД СССР тиражом 500 экземпляров издала в качестве учебного пособия для своих слушателей книжку под названием «Осуществление разрешительной системы» с грифом «Для служебного пользования», написанную мной, но якобы в соавторстве с одним из преподавателей академии. И за моё «соавторство» мне даже заплатили 400 рублей. А в 1988 году по просьбе главка я написал практическое пособие по разрешительной системе (189 печатных страниц) для участковых инспекторов милиции, которое было издано уже тиражом 1000 экземпляров и по разнарядке главка разослано во все УВД-МВД страны (тогда ещё СССР). За эту работу я не получил ни копейки. Таковы были порядки и благодарности.

Уже будучи на пенсии, как-то встретил соседа (не буду его называть, но он к тому времени стал начальником отделения PC областного УВД), и в разговоре он упомянул о давнем звонке из министерства с желанием пригласить Э. Л. Склярова в МВД на торжество по случаю какого-то юбилея разрешительной системы страны за его, так сказать, вклад в PC, на что сосед Москве ответил, что это, видимо, какая-то ошибка и что никакого «вклада» Склярова в PC не было. Не знаю, чем закончился их телефонный разговор, но о приглашении в положенное время, к большому сожалению, меня не уведомили, и торжество обошлось без меня. Мне осталось только посоветовать соседу, чтобы он заглянул в спецбиблиотеку в канцелярии своего отдела ООП.

Жаль, что есть такие работники в милиции, которые за годы своей службы ни разу даже не удосужились посмотреть, а что же есть в служебной библиотеке по работе, которой им доверили заниматься.

Особое место в работе отдела занимали вопросы разработки планов на случай чрезвычайных происшествий (ЧП) и организация и проведение различных учений на местности для отработки навыков в действиях при различных ЧП, за исключением учений по гражданской обороне (ГО), которые организовывали и проводили областной штаб ГО и иногда Штаб ГО страны, а мы принимали в них участие как одна из областных служб ГО — служба охраны общественного порядка гражданской обороны (СООП ГО). По должности я был начальником её штаба, а заместитель начальника УВД, курировавший наружные службы, в том числе и нашу, по должности являлся её начальником в целом.

В отделе вопросами гражданской обороны занимались два человека — Анатолий Шадрин и Владимир Лобанов, который стал работать в отделе сразу же после окончания института. Где-то в самом начале моей службы в качестве начальника отдела ООП я зашёл в отдел кадров областного УВД, где мне указали на молодого парня, предложив его в мой отдел на одну из вакантных должностей. Этим парнем и оказался В. П. Лобанов — специалист, кажется, в области информатики, только что окончивший вуз, и я не раздумывая принял предложение, назначив его на должность инспектора гражданской обороны. Проработал Лобанов в отделе немало лет, работником оказался хорошим и был любителем попутешествовать. На этой почве в отпускное время мы с ним на байдарке-двойке в составе группы таких же «туристов», как и мы, раза два бывали в речных походах.

Служебное продвижение В. П. Лобанова сложилось удачно. Рекомендуя его на должность заместителя начальника Исакогорского райотдела по линии нашей службы, я ему сказал: «Если выдержишь на этой должности, то хорошая карьера тебе обеспечена». Так оно и случилось. Со временем Лобанов окончил Академию МВД СССР и уже после моего увольнения со службы стал начальником областного УВД. Вспоминал ли он мои слова о его карьере, я не знаю.

Первое учение по гражданской обороне в масштабе всей страны, выпавшее на мою долю, было учение, состоявшееся в июле 1981 года. И тут я должен заметить, что в состав областной СООП входили все отделы и управления УВД, за исключением управления пожарной охраны, на основе которого существовала самостоятельная областная противопожарная служба ГО. Начальником областной службы ООП ГО в то время был заместитель начальника областного УВД Коверзнев, о котором я уже упоминал.

Это обстоятельство (учения по ГО) было единственным, когда Коверзнев и я (как начштаба этой службы) могли командовать всеми отраслевыми подразделениями УВД, в том числе уголовным розыском, следствием, хозотделом и так далее, давать им оценку по ГО и прочее.

Сигнал о начале этого учения пошёл только на начальника службы, то есть на Коверзнева, по служебному и домашнему телефонам, но он каким-то образом умудрился его прозевать. Когда пошли вводные задачи, а личный состав ещё не был собран по подразделениям и не был готов к участию в учениях, в УВД началась настоящая паника. Коверзнев в истерике — ведь ему в первую очередь отвечать — на всех орёт, всем мешает, раз пять в течение нескольких часов собирал у себя в кабинете отраслевых руководителей, ставил им невыполнимые задачи.

Всё это время в отделе ООП инспекторы по ГО, не обращая внимания на суматоху и прочее, взяли на себя решение всех вводных по службе. А поскольку опыт — во всяком случае, у одного из работников отдела, А. Шадрина, — приобретённый ранее на учениях областного масштаба, у нас уже был, то в центре даже не заметили того, что случилось в нашей службе, так как к моменту прибытия к нам посредников руководителя учений все успели успокоиться, занять свои места и изобразить нужное участие и усердие в учениях.

На подведении итогов проведённого мероприятия Герой Советского Союза, заместитель министра обороны СССР, он же начальник ГО страны, — генерал армии А. Т. Алтунин, а также непосредственный руководитель учения генерал-майор И. Ф. Митрофанов, в целом не очень хорошо оценив гражданскую оборону области, положительно отозвались о нашей службе, поскольку судили по своевременности и правильности решения вводных задач. Это, в свою очередь, позволило Коверзневу на подведении итогов учения в УВД очень хорошо оценить работу подразделений, и сделал он это с одной целью — себя похвалить как начальника службы, что, конечно, все заметили.

Другая обстановка складывалась с привлечением всех служб УВД и райотделов при проведении практических учений на местности, например по локализации и нейтрализации массовых беспорядков в городских условиях. Тут на отдел ООП приходилась вся организация такого учения — от разработки его плана до практической отработки тех или иных приёмов и элементов группировки сил и средств на местности.

Не знаю, проводились ли подобные учения до того, как я возглавил отдел ООП, но документов и разработок по этому поводу не нашлось. Поэтому за основу этой работы мной бралось всё то, что я почерпнул в академии, а отрабатывать приходилось буквально все нюансы, так как личный состав не только действиями, но и многими предметами снаряжения, средствами защиты и вооружения просто не владел, так как никогда в жизни их не использовал. Достаточно сказать, что на подобных учениях, которые проводились за городом, в большом выработанном песчаном карьере, личный состав УВД, а тем более райотделов города, впервые понюхал «черёмуху» (слезоточивый газ), впервые работал в изолирующих, а не только фильтрующих противогазах. Конечно, не обходилось без курьёзов: то макет стены дома, сделанный из строительного картона, свалится; то пожарные при 9–10-градусном морозе обольют всех из брандспойтов водой, и люди покрывались ледяной коркой; то какой-нибудь умник, как, например, И. А. Охрименко (будучи ещё начальником Соломбальского РОВД), опоздав на учения, на своей «Волге» в самый разгар событий выедет на середину места этого учения и окажется в тумане слезоточивого газа, и его приходилось чуть ли не матом прогонять за пределы места указанных учений.

Кстати, всё происходящее там, особенно при имитации массовых беспорядков, для начальника УВД и его замов было также в новинку, так как их этому никто не обучал, а спецлитературы по этому поводу просто не было. Поэтому приходилось с ними проводить отдельные занятия, объясняя, что значит, например, разделить толпу «звёздочкой», как локализируется активная часть толпы и т. д. и т. п.

Особым достижением отдела ООП являются разработки планов действия при различных ЧП, которые, конечно, по своему характеру резко отличались друг от друга. Одно дело — действия личного состава при групповом побеге, например из КПЗ (ИВС). Другое дело — захват самолёта террористом. И на каждое ЧП был свой план. Но беда заключалась в том, что по каждому такому плану в группировке сил и средств один и тот же сотрудник состоял в различных её элементах. Например, по плану «Набат» конкретный сотрудник входил в группу оцепления, а по плану «Метель» он же состоял в группе захвата и т. д. А таких планов около двух десятков, и ни один из сотрудников при объявлении ввода в действие того или иного плана не знал, да просто не помнил, в какой элемент группировки он должен на сей раз входить, какую экипировку и какое оружие или какое средство защиты ему брать. Казалось, проблема очевидна. Но её решение не приходило в голову ни руководству УВД, ни работникам министерства.

После одного-двух учений сам собой назрел вопрос о разработке единой группировки сил и средств на все виды ЧП, с включением в неё всех элементов, какие только могли понадобиться при том или ином чрезвычайном происшествии. Но поскольку при одном ЧП задействовался один перечень этих элементов, при другом виде ЧП — другой перечень, то нами была разработана специальная схема, по которой руководитель, дающий указание о задействовании того или иного плана в зависимости от вида ЧП, знал, какой перечень элементов боевой группировки должен быть применён. И самым главным в этой затее было то, что весь личный состав заранее был расписан по элементам этой единой группировки. Один и тот же сотрудник, независимо от вида ЧП и вида плана, всегда входил в один и тот же элемент. Это позволяло каждому сотруднику всегда знать, в какой элемент группировки он входит, кто его непосредственный руководитель в операции, какие средства и способы связи он должен использовать, какие спецсредства, оружие и средства защиты ему положены и где их получить в случае ЧП. Не задействованные в конкретной операции элементы группировки автоматически включались в состав резерва.

Конечно же, никто в УВД, как всегда, спасибо нам за эту разработку не сказал, но я помню, как при очередной министерской инспекторской проверке нашего УВД руководитель бригады проверяющих был просто ошарашен такими документами. Он меня вызвал, долго выяснял, что и как, а потом заявил, что по этому вопросу сделает специальный доклад руководству МВД и будет добиваться моего перевода в министерство или хотя бы прикомандирования к МВД для участия в разработке подобного плана для министерства.

Надо отметить, что работа отдела ООП УВД как штаба областной службы охраны общественного порядка гражданской обороны и разработка планов на случай различных ЧП и их отработка на практике — это совершенно разные, хотя в чём-то и перекликающиеся, самостоятельные направления работы отдела ООП.

Также надо заметить, что к концу 90-х годов всё чаще приходилось уже в реальных чрезвычайных условиях действовать по этим планам, всё чаще возникали причины и обстоятельства для этого. В основном это был человеческий фактор: безответственность, безудержное желание нажиться, незаконно обогатиться нередко толкали руководителей различного ранга просто на безрассудные поступки. Чего стоил, например, факт продажи 12 июля 1982 года директором Новодвинского стадиона 6000 билетов на чехословацкое «Автородео» при наличии на стадионе всего 3200 мест. Толпа, которой просто негде было разместиться, смела на своём пути милицию, металлическое ограждение и забила до отказа не только трибуны, но и всё поле стадиона. И только желание всё-таки увидеть родео-шоу заставило эту массу людей освободить дорожку вокруг поля. Несмотря на мой первоначальный запрет проведения шоу в таких условиях, оно таки было проведено. Народ — а это уже была неуправляемая толпа — просто не понял бы этого запрета. И, слава богу, ни одна машина при этом не опрокинулась и не врезалась в людей! А ведь в случае чего им абсолютно некуда было бы деться. Спасибо мастерству чехов и их отказу продемонстрировать наиболее рискованные трюки, о чём зрители даже не догадались.

В свете сказанного хотелось бы упомянуть ещё одну проблему, от решения которой во многом зависит совершенствование служебной (кабинетной) работы. В авторском праве есть такое понятие, как «служебное произведение», но оно, к сожалению, к таковым относит только произведения науки, литературы и искусства, созданные в пределах установленных для работника (автора) трудовых обязанностей. Что касается других видов труда (я имею в виду прежде всего непроизводственную сферу), то для них не существует служебных произведений, и это, как я считаю, один из тормозов служебного совершенствования. Поскольку далеко не всегда начальники замечают новаторство своих подчинённых, постольку у работников отсутствует и стимул сделать что-либо лучше, чем это предписано инструкцией. Но если бы служебное новаторство регулировалось законом да закон предусматривал бы право работника на поощрение за это или хотя бы на преимущественное право быть замеченным и право на документ, закрепляющий его авторство на служебное произведение, то, не сомневаюсь, это явилось бы мощным фактором, стимулирующим труд работников непроизводственной сферы.

Отсутствие такого права зачастую ставит в равные условия работника-новатора и работника-ретрограда, например, в вопросах продвижения по службе, что, безусловно, ей вредит, так как не стимулирует к введению новшеств.

Серьёзным направлением работы в последние годы моего начальствования было руководство спецкомендатурами области. Эта служба в лице 5-го отдела УВД была подчинена отделу ООП в рамках возрождения индивидуальной профилактики в системе органов внутренних дел. Но, с одной стороны, в ту пору это направление получило тенденцию к сворачиванию: всё меньше становилось спецконтингента и соответственно меньше становилось комендатур; а с другой стороны, работники отдела, которые перешли к нам из 5-го отдела, были опытными, особого контроля не требовали, поэтому у меня работа спецкомендатур не вызывала особой озабоченности.

Что касается других направлений работы отдела ООП, о которых я ещё не упоминал, то в какой-то части я буду затрагивать и их, рассказывая дальше о своей работе в милиции.

В связи с этим должен заметить, что к концу 80-х годов у нашего отдела прибавилось забот по различным пикетам, митингам, забастовкам и тому подобным случаям, о возможности которых в СССР мы ранее даже не подозревали. Признаю, что по общественному характеру этих явлений — с точки зрения обеспечения общественного порядка — ими должен был заниматься отдел ООП, но ведь ему для этого не прибавили ни одной штатной единицы, а сил, средств и времени подобные события стали отнимать всё больше. Вот, к примеру, пикетирование (с установкой палатки напротив Главпочтамта), устроенное двумя бывшими работниками милиции Медженяном и Евсеевым, которых, как они сами считали, незаконно уволили за их «принципиальную» позицию в борьбе с преступностью. Не берусь судить о правомерности причин этого пикетирования, но моей службе хлопот они доставили массу.

Из-за появления подобных событий, совершенно новых для Советской страны, где раньше такое было просто немыслимо, и из-за управленческой слабости руководства МВД на службу ООП стали валить немало из того, что нужно было делать милиции в новых условиях, но что организационно совершенно ничем не обеспечивалось.

С точки зрения науки управления в любой системе рано или поздно появляются функции, не предусмотренные либо не выявленные ранее, возникающие невесть откуда, но которые, тем не менее, нужно реализовывать. И это объективно. Но резервного звена в системе для этого нет. Вот и приходится руководству искать звено в действующей системе, на которое можно возложить эти функции и их сбои. Причём все знают и понимают, что легче всего поручить «ничью» функцию работающему звену, чем создавать новое и решать все его организационные проблемы — финансовые, штатные и материальные. При этом на начальном этапе редко кого волнует вопрос о качестве реализации этой функции. Милиция как система в этом смысле не исключение.

И всё бы ничего, если бы зачастую отраслевые руководители не пользовались своей приближённостью к вышестоящему руководству для того, чтобы спихнуть не только новые, но даже и свои функции, свои прямые обязанности, проблемы своей службы на другую службу.

Например, в системе служебной подготовки существовал и существует такой её вид, как строевая подготовка личного состава, во многом устаревшая, но в основе своей нужная. Это касается и армии, и милиции, и иных военизированных ведомств. В войсках на уровне сводных подразделений эту функцию осуществляют заместители командиров по строевой части (если таковая должность имеется), во всех остальных случаях этим занимаются начальник штабов. Их роль сводится к построению личного состава и отдаче общих команд в процессе смотра и прохождения строем, в том числе торжественным маршем. Но за подготовку к смотру, за строевую выучку, за соблюдение правил ношения форменной одежды, её качество и полноту отвечали непосредственные командиры подразделений и органов.

В системе органов внутренних дел действовало правило, что за строевую подготовку личного состава отвечает непосредственный начальник подразделения, то есть в райотделе — его начальник, в УВД — начальник УВД. Методическое же руководство строевой подготовкой, как и всеми другими видами подготовки личного состава, функционально должны осуществлять штатное отделение боевой и служебной подготовки кадрового подразделения УВД области, а на местах (в райотделах) — сотрудники, отвечающие за эту линию.

Теперь представьте, что каждый год — как минимум один раз в год — должен проводиться строевой смотр всего личного состава по подразделениям (в том числе отдельно для УВД), а также сводный — по гарнизонам, то есть единый строевой смотр всех органов и подразделений внутренних дел, дислоцирующихся в пределах города, иного населённого пункта. В городе Архангельске непосредственно смотр должен проводить начальник областного УВД. А командовать строем и делать доклад начальнику о готовности личного состава к смотру должен его заместитель, курирующий вопросы подготовки (в том числе и строевой) личного состава. Но, как правило, они либо не хотели этим заниматься, либо не умели этого делать. Видимо, поэтому командовать строевым смотром почему-то поручали начальникам отдела ООП. Этим занимался В. И. Чижов, этим пришлось заниматься и мне — и во времена В. Н. Вдовина, и во времена Н. В. Панарина. Поручая мне командовать строем, Вдовин всегда шёл по тротуару рядом с колонной. Панарин становился во главе строя и приказывал мне командовать. И я командовал. Колонна идёт во главе с Панариным, я подаю команды и регулирую шаг строя, и он (Панарин) вместе со всеми выполняет мои команды. Это, конечно, нонсенс, но так продолжалось долго, до майских праздников 1988 года, когда личный состав органов и подразделений Архангельска по вине своих непосредственных начальников явился на смотр не в полном составе и в безобразном виде: с грубейшими нарушениями правил ношения форменной одежды. Строевой смотр был сорван, и я ожидал, что наконец-то начальник УВД примет меры воздействия к соответствующим начальникам подразделений, а также к хозяйственному отделу, отвечающему за форменную одежду, её качество и полноту, и к отделению боевой и служебной подготовки УВД. Не тут-то было!

26 мая 1988 года читаю приказ по УВД и узнаю из него, что я безответственно отнёсся к подготовке строевого смотра всего личного состава УВД. Речи о наложении взыскания не было, но сама констатация, что я, а не кто-то другой, виновен в срыве строевого смотра, меня просто взбесила. Действительно, строевой смотр был провален. Но отдел ООП и его руководитель тут при чём? Во-первых, личный состав УВД никогда не был в подчинении отдела ООП. Во-вторых, личный состав УВД состоит из штатной численности всех служб и подразделений УВД, а их не менее трёх десятков.

Кроме того, в УВД есть отдел кадров, а в его составе, как я уже упоминал, есть отделение боевой и служебной подготовки личного состава, которое специально создано и существует для организации всех видов обучения (в т. ч. строевого) личного состава. Кроме того, в УВД есть хозяйственный отдел, который, помимо всего прочего, обязан заниматься и материальным обеспечением, в том числе и форменным обмундированием личного состава, и, соответственно, контролем за состоянием этого обеспечения и за соблюдением правил ношения форменной одежды.

И одной из двух главных задач проведения строевого смотра, помимо строевой выучки, является проверка качества, полноты и соблюдения правил ношения форменной одежды. Наконец, в УВД есть штаб, предназначение которого — решать общеуправленческие задачи. Проведение строевого смотра всего личного состава УВД — это общеуправленческая задача и обязанность.

Но начальники отдела кадров, штаба и ХОЗО по своей работе ежедневно виделись с начальником УВД, так как размещались — в отличие от отдела ООП — в одном с ним здании, чем не преминули воспользоваться, чтобы свою вину за провал строевого смотра свалить на отдел ООП.

Пришлось идти к начальнику УВД Панарину и требовать отмены этого приказа в части, касающейся отдела ООП и меня лично. К этому времени я уже ничего не боялся, карьерные потери мне не грозили, и терять мне было нечего, поэтому разговаривал со своими начальниками прямо, без всякой почтительности, конечно не переходя уставные правила. Панарин, видимо, опасался, что я буду жаловаться в МВД, и стал меня уговаривать не обращать внимания на этот приказ, что он отменит его в части, касающейся меня, что он очередным приказом наградит меня знаком (каким, я так и не понял, да мне это уже было и неинтересно). Конечно, Панарин, как всегда, обманул: никакого приказа не последовало. А мои текущие дела притупили остроту этой несправедливости, да и возвращаться к подобным вопросам было не в моём характере.

Другим примером взваливания на отдел ООП навязанной в целом милиции функции является участие органов внутренних дел в борьбе с браконьерством во всех его проявлениях. Почему и кто требовал от министерства показателей по борьбе с браконьерством, неизвестно, но никто не сомневался, что это совершенно не свойственная милиции работа, что для этого есть специальные государственные органы вроде Госрыбнадзора, охотинспекции и т. п. И тем не менее министерство в лице главка требовало от своих отраслевых служб на местах, от местных органов внутренних дел результатов по этому направлению, хотя знало, что на местах нет не только специально обученных для этой работы сотрудников, но нет вообще ни одного штатного работника по этой линии. Поэтому всё участие милиции на местах сводилось к тому, что среди сотрудников всегда находился любитель-рыбак или охотник, который с радостью соглашался день-другой поучаствовать в совместных рейдах с рыбоохраной и охотинспекцией по выявлению и пресечению фактов браконьерства. Для реальной борьбы с браконьерством этого, конечно, было недостаточно, да и часто всё заканчивалось тем, что неплохо показано — хотя и в утрированном виде — в отечественных фильмах про особенности национальной охоты и рыбалки.

Поскольку лично для меня вред от браконьерства и необходимость борьбы с ним — не пустой звук, постольку я старался обеспечить обязательное участие сил своей службы в этом деле, привлекая прежде всего сотрудников, отвечающих за разрешительную систему, так как в их ведении находился непосредственный контроль за огнестрельным оружием и взрывчаткой, которые чаще всего и использовали браконьеры.

В этих же целях отдел ООП периодически — во взаимодействии с рыбоохраной и охотинспекцией — организовывал и своим личным составом непосредственно участвовал в проведении различных рейдов, операций по борьбе с браконьерством. Для этого активно использовался арендованный УВД вертолёт, на котором мы облетали наиболее криминогенные в смысле браконьерства места. А таковыми, как правило, являлись реки области и побережье Белого моря.

Одним из самых результативных маршрутов было направление из Архангельска до Долгощелья, а от него вдоль морского побережья до Койды, потом через Мезенскую губу до деревни Неси и обратно. По этому маршруту выявлялась масса фактов браконьерства. Сети собирали десятками и сотнями, нередко с рыбой. Сети (хозяева которых не были известны) приходилось уничтожать на месте, так как никакой вертолёт не мог бы поднять эту тяжесть. Улов же забирали весь и по акту сдавали в торговлю, в том числе и в буфет УВД. А браконьеры, наученные опытом, ещё до появления вертолёта, только услышав его тарахтение, немедленно прятались в специально приготовленных ими местах. Поэтому многим удавалось избегать задержаний, но, несомненно, они лишались добычи и орудий лова.

Надо сказать, что браконьерством баловалось немало начальников разных ведомств. Не исключением здесь были милицейские и партийные работники. После одного из рейдов, проводимых в сезон отлёта птиц, работник отдела ООП, отвечающий за разрешительную систему, доложил мне об одной встрече с группой браконьеров. С вертолёта сотрудники увидели несколько охотников, расположившихся у костра. Рядом белели две тушки больших птиц. Заподозрив неладное, группа приземлилась. Белыми птицами оказались лебеди, которые, как всем известно, находятся под охраной государства и занесены в Красную книгу области как исчезающий вид фауны. Но каково же было изумление моего сотрудника, когда среди охотников он увидел начальника УВД Н. В. Панарина и руководителя одной из областных служб милиции, являющегося охотником-любителем. Панарин хорошо знал этого работника отдела ООП, так как не раз общался с ним по поводу оружия, поэтому заявил, что сам лично разберётся с лебедями и примет меры. И приказал моему сотруднику молчать об этом событии.

А другой случай начальственного браконьерства едва не отразился лично на мне. Это произошло в Пинежском районе, недалеко от Сии, когда я с группой работников УВД (и не только из моего отдела) на двух автомашинах комплексно проверял работу участковых инспекторов милиции на местах. Мы следовали из Карпогор и на лесной дороге увидели несколько автомашин, вокруг которых суетились люди с ружьями и карабинами, причём незачехлёнными и, судя по всему, заряженными, а это уже было административным правонарушением, так как нахождение на дороге с заряженным и расчехлённым оружием уже считалось браконьерством. Я принял решение проверить всех, кто с оружием, и составить административные протоколы. И тут пришлось изумляться мне: среди браконьеров оказался один из руководящих работников Пинежского райкома партии, а в его машине лежал уже разделанный лось, отстреленный без лицензии. Несмотря на просьбы и скрытые угрозы, мы составили все необходимые по закону протоколы и акты и изъяли тушу лося.

Оружие мы передали участковому инспектору в Сии, а тушу пытались здесь же сдать в столовую, но она оказалась закрытой, а её директор (которого мы нашли дома) заявил, что ему негде её хранить, да и мясо в охотничий сезон вряд ли якобы удастся быстро реализовать. И это при ситуации, когда в Архангельске любое мясо было в дефиците! Ничего лучше мы с сотрудниками не придумали, как предложить директору принять тушу в установленном порядке, а мясо продать нам как обычным покупателям. Он, конечно, согласился, и на каждого из восьми человек моей группы от разделанного лося пришлось по хорошей порции. Слава богу, что, несмотря на усталость и позднее время, я потребовал от директора (как и при изъятии лося у браконьеров) тщательно оформить документы: накладные, акты, чеки и т. п. А браконьеры, видимо, на это никак не рассчитывали, потому что ими незамедлительно была направлена по инстанциям жалоба о присвоении лося Скляровым.

Совмещение рейдов по борьбе с браконьерством с мероприятиями по другим направлениям работы отдела ООП практиковалось нами широко, и прежде всего для проверки объектов разрешительной системы, находящихся в отдалённых местах, например в посёлке Койда, где располагался весьма успешный колхоз «Освобождение», возглавляемый в то время председателем Михаилом Игнатьевичем Широким. Он был интересным собеседником, от которого можно было услышать множество рассказов о забавных случаях и различные небылицы.

В один из прилётов — а было это в июле 1987 года, — когда мы решили пообедать, Михаил Игнатьевич зазвал нас к себе в контору, где мы увидели стол, уже уставленный массой блюд из сёмги и лосося, от двойной ухи до кулебяк с той же рыбой. Оказалось, ждали с вертолётным визитом В. М. Третьякова (председателя облисполкома), а он с полдороги вынужден был вернуться: что-то там, в Архангельске, случилось. Одним словом, прилёт моей команды оказался очень кстати, и всё заготовленное для Третьякова хозяевам выбрасывать не пришлось.

Кстати, во время этого же прибытия в поисках браконьеров мы приземлились у одинокой часовенки, находящейся на берегу, километрах в 5–10 от Койды. Никого не нашли, но, зайдя в часовню, увидели горящие свечи, тут же, за стеклянной перегородкой, кучи денег монетами и мелкими купюрами и множество недорогих, в том числе и очень старых, икон. Несомненно, кто-то буквально за несколько минут до нашего прилёта был здесь. Но сколько мы ни искали людей, так и не нашли, хотя и спрятаться им вроде было негде: вокруг на много километров — ни деревца, ни кустика, только мох, травка да валуны. Может быть, под каким-нибудь «хитрым» валуном и прятался человек?

Завершая рассказ о направлениях работы отдела ООП, не могу умолчать и о таком участке нашей деятельности, как формирование показателей работы службы в целом по области. Речь идёт о статистике, о сотнях показателей. Представьте себе количество направлений деятельности отдела — а они почти все подвергались статистической обработке — и количество статистических показателей по каждому направлению, количество таблиц по формам, утверждённым министерством по каждому направлению работы службы, количество территориальных органов внутренних дел, которые обязаны были предоставлять эти таблицы. Всё это надо перемножить, и получится то количество показателей, которые отдел ООП должен был переработать, чтобы свести в единые, общие, с нарастающим итогом сводные таблицы по направлениям, ежеквартально или ежегодно отсылаемые в главк. При этом надо учесть, что в большинстве сельских райотделов не было ни одного работника, отвечающего по своей должности за направления деятельности службы охраны общественного порядка, а поэтому там некому было накапливать информацию и считать показатели. В результате не менее четырёх раз в год начальник такого райотдела (да и не только такого), а чаще один из его замов, «от лампочки», «с потолка» заполнял соответствующие формы таблиц и отсылал их в отдел ООП, где С. И. Финонченко — одна из наиболее опытных и добросовестных работников, — отвечающая за отчётность, после очередных безуспешных попыток всё свести в общие таблицы нередко вынуждена была откладывать их в сторону и, в свою очередь, формировать сводную отчётность по усреднённым показателям с небольшим плюсом. Единственное, что отличало эти сводные отчёты от отчётов райотделов, — в них не было таких, глупостей, как, например, количество лиц, привлечённых за мелкое хулиганство за девять месяцев, оказывалось меньше числа тех же лиц, но привлечённых за первый квартал этого же года. В отчётах с мест (из райотделов) такое бывало.

Исключение из сказанного составляли показатели, которые отражались в так называемых формах 1 и 2, заполняемых конкретными работниками по каждому зарегистрированному преступлению и на каждое лицо, совершившее преступление. Статистические карточки этих форм содержали всю информацию о преступлении: статью Уголовного кодекса, условия совершения преступления, данные о личности преступника, данные о раскрытии преступления и многое другое. Именно по показателям, отражённым в этих карточках, помимо всего прочего, оценивалась роль каждой службы в раскрытии преступлений, а поэтому каждая служба старалась отметить в них свою роль, и нередко получалось, что в раскрытии какого-нибудь заурядного преступления, например хулиганства, если судить по карточке на данное преступление, участвовали все без исключения службы конкретного отдела внутренних дел плюс службы областного УВД. Хотя фактически раскрытие такого преступления заключалось в простом задержании постовым милиционером какого-либо хулигана на улице.

Для службы ООП в этих карточках, кроме показателей, касающихся всех служб без исключения, были и свои специфические показатели. Например, количество преступлений, совершённых в общественных местах (отдельно — на улицах), количество преступлений, раскрытых патрульно-постовыми нарядами, и так далее.

Количество правонарушений, в том числе преступлений, совершённых в общественных местах, в том числе на улицах, по сути, было главным показателем для нашей службы, и поэтому квалификация места, где было совершено преступление, вызывало всегда бурные дискуссии. Ведь, согласитесь, лестничная клетка многоквартирного дома, являющаяся общественным местом, это совсем не такое же общественное место, как, например, городской парк культуры. Понятно, что патрульно-постовые наряды не могли и не должны предупреждать какое-то хулиганство дяди Васи на лестничной клетке, но должны предотвращать такое же преступление, совершённое в парке культуры. Отсюда и внимание к тому, как отмечаются в карточках общественные места. Наш отдел, естественно, старался не допустить отнесения к таким общественным местам, к примеру, общих кухонь коммунальных квартир, а службы и руководители внутренних дел равнодушно, а то и отрицательно настроенных к службе ООП, наоборот, относили к общественным местам всё подряд, в том числе и упомянутые кухни.

То же самое творилось и с уличной преступностью. К примеру, школьный двор — это просто общественное место или это улица как отдельный вид общественного места? Вроде всё понятно, двор — не улица. Но находились «мудрецы», которые заявляли: «А в ограде школьного двора имеются дыры, и люди используют двор для прохода через него, а значит, это уже улица». Простым людям всё это может показаться бредом, но советская и, наверное, нынешняя российская «палочная» система оценки работы милиции (полиции) фактически заставляла и заставляет заниматься этой дурью на самом серьёзном уровне. Не будешь этого делать — моментально окажешься на последних строчках рейтинговых таблиц. А отсюда соответствующая оценка и твоей службе, и отделу ООП в целом, и тебе как его руководителю. Вот за этот участок работы отвечала С. И. Финонченко, и именно её ежедневной «мелкой» работе с учётными карточками и таблицами и, как следствие, неплохим показателям личный состав службы охраны общественного порядка был обязан и благодарен за это.

И последнее. Рассказывая о своей работе в милиции, хотел бы упомянуть о контактах с работниками областного управления Комитета государственной безопасности СССР, с которыми по характеру работы в качестве начальника отдела ООП областного УВД мне довольно часто приходилось общаться. В их областном управлении была служба общественной безопасности, руководители которой нередко звонили, приезжали ко мне, а чаще приглашали к себе, когда надо было обсудить совместные или параллельные мероприятия по поводу каких-либо событий. Как правило, это были знаменательные даты для страны и празднования по этим поводам или визиты в область особо важных персон (VIP). В то время под этими VIP-ами подразумевали не современных богатеев или «лиц с первых рядов» (то бишь элементарных уголовников), а руководителей и различных деятелей союзного значения.

Нередко комитетчики приглашали меня для проведения занятий с их работниками по милицейским темам. В годы моего депутатства они занимались мной уже как лицом, которое находится в оппозиции к власти (имеется в виду ельцинский режим). Опекали в этот период они меня довольно плотно, что подтверждалось обязательным пощёлкиванием переключателей в телефонных трубках в служебном кабинете и у меня дома. Зная технические возможности комитетчиков, я удивлялся такой демонстративной прослушке. И нередко у меня возникала мысль, что такое откровенное перещёлкивание делалось с одной целью — предупредить о прослушивании. Кстати, об этом же говорили и мои коллеги-депутаты, с которыми я был солидарен в отношении происходящего.

С приходом бывшего председателя КГБ СССР В. В. Федорчука в декабре 1982 года на пост министра внутренних дел СССР во всех областных и краевых УВД и в республиканских МВД комитетчики стали создавать спецотделы, то есть то же самое, что было на всех более-менее крупных предприятиях страны, где функционировали так называемые первые спецотделы. Естественно, эти спецотделы стали создавать свою агентуру в службах и по графикам «отрабатывать» их руководителей. Такую отработку прошёл и я, что совсем нетрудно было обнаружить по назойливым «топтунам», которые несколько дней подряд ходили за мной с утра до ночи, особо-то и не маскируясь.

Был случай, когда я уже был депутатом, но ещё продолжал служить в милиции. В один из дней, когда я около 8 часов прибыл в гостиницу «Юбилейная» за москвичами, приехавшими в очередной раз проверять работу моей службы, и уселся в фойе в их ожидании, вдруг увидел выходящего из лифта своего работника в гражданской одежде, который, не заметив меня, покинул гостиницу. Минут через десять-пятнадцать из того же лифта вышел хорошо знакомый мне комитетчик. Он увидел меня и на какую-то долю секунды впал в замешательство, видимо, от неожиданности. Быстро справившись с этим своим проколом, он поздоровался со мной и удалился из гостиницы. Уверен, что минут за десять-пятнадцать до этого у него был разговор обо мне и об отделе ООП с моим сотрудником.

Не могу не рассказать ещё о паре случаев проявления интереса ко мне со стороны комитетчиков. Так, однажды Л. Н. Попов, одно время возглавлявший отдел общественной безопасности областного управления КГБ, пригласил меня к себе для обсуждения какого-то вопроса. Через несколько минут после начала разговора ему кто-то позвонил по телефону, и Попов, извинившись, вышел из кабинета. А на приставном столе, за которым я сидел, прямо передо мной осталось лежать дело, на обложке которого красовалась надпись «Агентурное дело» и далее текст с кличкой агента. Вот вы, неискушённые читатели моих «Записок…», можете себе представить, чтобы начальник отдела областного КГБ не убрал агентурное дело перед приходом постороннего человека — я имею в виду себя — и, более того, оставил это дело на столе прямо передо мной и вышел из кабинета? Конечно, это было сделано преднамеренно. Другое дело — с какой целью? Ответ напрашивался сам собой: либо рассчитывали на то, что я не удержусь и загляну в дело — тем самым стану носителем их секретов, что можно было использовать для шантажа, вербовки и тому подобного, — или же мне преднамеренно давали возможность узнать что-то «секретное» о самом себе из информации этого агента. Но для чего? Ни секунды не сомневаюсь, что все пятнадцать минут моего кабинетного одиночества за мной велись наблюдение и кино- или видеосъёмка.

Другой случай, очень типичный и откровенный, — попытка создания на меня «компры», обычно используемой для вербовки. В какой-то день ко мне в кабинет вошёл инспектор по разрешительной системе, отвечающий за контроль за находящимся у населения огнестрельным оружием, вместе с каким-то стариком, который когда-то, в 50-е годы, будучи командиром отряда НКВД, выбивавшего из литовских лесов так называемых «лесных братьев», был награждён за какие-то подвиги именным пистолетом, о чём свидетельствовала прикреплённая к нему жёлтая металлическая пластинка. Этот пистолет старик решил «втайне», как он сам сказал, отдать лично мне, так как он очень больной и старый человек и уже не может хранить это оружие у себя. Пистолет был как игрушка, неизвестной мне марки, с полной обоймой патронов. Иметь такую «игрушку» — мечта любого нормального мужика (а я себя к ним отношу). Искушение оставить пистолет у себя было велико, пистолет просто умолял об этом! Естественно, для вида надо было оформить нужные бумаги. Но удержаться от соблазна удалось. Я дал команду оформить приём оружия и тут же отправил его в КГБ, предварительно позвонив Попову. И только спустя определённое время я пришёл к выводу, что история с пистолетом — очередная проделка комитетчиков, которые проверяли таким образом меня на благонадёжность, а может быть — и это скорее всего, — нуждались в «компре» на меня.

Так или иначе, но мы с коллегами — руководителями отраслевых служб — иногда в доверительных беседах муссировали вопрос о проделках комитетчиков. Особо-то никто и не скрывал о своих встречах с ними, как и то, что при обсуждении кандидатур на тот или иной более-менее значимый пост выяснялось мнение комитета (КГБ) и, наверное, в таких случаях приоритет отдавался «своим» людям.