От доброхотливых соседей Владимир получил полную картину происшедшей трагедии. Рука его тянулась то и дело к табельному оружию — дубинке, но мысль о баллистической экспертизе сдерживала пылкие порывы юноши.

    Между тем здоровье Андрея Гавриловича час от часу становилось худше. Владимир предвидел его скорое разрушение и не отходил от старика, впадшего в совершенное детство. Они весь день проводили в играх; таких, как морской бой, пятнашки, Что? Где? Когда? Бег (дистанция 100 м), плавание вольным стилем, подъем переворотом на перекладине, мини-футбол.

    Квартира, между этим, уже вовсю принадлежала Троекурову. Шабашкин явился с поздравлениями и просьбою, когда назначить выселение и евроремонт. Кирила Петрович смутился. От природы он был не жлоб, желание мести завлекло его слишком далеко, тень совести его роптала. Он знал, в каком состоянии находится его противник, и победа не радовала его по-человечески. Он тяжело посмотрел на Шабашкина, ища к чему б придраться, но тот не провоцировал, и тогда Троекуров сказал сухо и официально:

— Пошел на @уй, не до тебя.

Шабашкин понимающе удалился, а Кирила Петрович, оставшись наедине стал расхаживать взад и вперед, насвистывая «Как упоительны в России вечера», что всегда означало в нем необыкновенное волнение мысли.

Наконец он вызвал машину, сам сел за руль и выехал со двора. Вскоре завидел он микрорайон Андрея Гавриловича и противуположные чувства наполнили душу его.      Удовлетворенное мщение и любовь к недвижимости заглушали до некоторой степени чувства более благородные, но последние от быстрой езды восторжествовали. Он решился помириться со старым своим товарищем, уничтожить вещественные доказательства своего плебейства, возвратив Дубровскому его достояние. Облегчив душу сим благим намерением, Кирила Петрович нажал на газ, и въехал прямо под дверь подъезда Андрея Гавриловича, добив-таки последнего во дворе кота.

В это время больной сидел на кухне у окна и кушал гранулированный чай. Он узнал Кирилу Петровича и ужасное смятение изобразилось на живописном лице его: бордовый румянец заступил место обыкновенной сизости, глаза засверкали, в открывшемся рту блестнул зуб.

— БЕЗ СОБАКИ!.. — прохрипел он страшным голосом. Сын его, сидевший ту же за чисткой табельного оружия — дубинки, поднял голову и поражен был его состоянием. Больной указывал пальцем во двор с видом ужаса и гнева. Он торопливо подбирал полы своего кителя, собираясь встать с табуреток, приподнялся… и вдруг упал. Сын бросился к нему, старик лежал без чувств и без дыхания, паралич его ударил.

— Скорая! Скорая! — кричал в телефон Владимир.

— Кирила Петрович Троекуров! — сказал вошедший телохранитель. Владимир бросил на него, ставший с той минуты постоянным, ужасный взгляд: 

— Скажи Кириле Петровичу … чтоб он … пока я! ...

Телохранитель радостно побежал исполнять приказание.

Тем временем, в доме никого не было, все жильцы высыпали во двор смотреть на Кирилу Петровича. Егоровна вышла на крыльцо, внезапно глухота ея пропала, она услышала ответ охранника, доносящего от имени молодого Дубровского, и онемела.

    Кирила Петрович выслушал все, не выходя из машины. Лицо его стало мрачнее ночи, он с презрением улыбнулся, грозно взглянул на жильцов и начал медленно ездить вокруг дома.

    Кирила Петрович взглянул в окошко, где за минуту перед сим сидел Андрей Гаврилович, но где уж его не было. Егоровна тупо стояла на крыльце, жильцы шумно толковали о происшествии.

    Вдруг Владимир явился между людьми и отрывисто сказал: 

- Кончай базар! Батя умер!