! — сказал он сам себе, — Еще утром имел я кусок хлеба. Завтра я должен буду оставить дом, где родился и где умер мой отец, виновнику его смерти и моей нищеты. И глаза его неподвижно остановились на портрете Михаила Горбачева. Живописец представил его облокоченного на перила, в белом костюме с алой розою в волосах… «И портрет этот достанется врагу моего семейства, — подумал Владимир, — он заброшен будет в кладовку вместе с обувью или повешен в уборной, предметом насмешек и замечаний его бультеръера, а в единственной комнате, где умер отец, поселится он сам вместе с собакой. Нет! Нет! Пускай же и ему не достанется печальная квартира, из которой он выгоняет меня!» Владимир стиснул зубы, страшные мысли рождались в уме его.

    Владимир замечтался и позабыл все на свете, не заметив, как прошло время. Стенные часы пробили одиннадцать. Владимир взял спички и вышел из комнаты. В кухне крутые спали на полу. На столе стояли бутылки, ими опорожненныя, и сильный дух шотландского самогона слышался по квартире. Владимир с отвращением прошел мимо них к плите, открыл газ и прошел к выходу. Отворивши дверь, он наткнулся на человека, прижавшегося в угол лестничной площадки; топор блестел у него, и, обратясь к нему с карманным китайским фонариком, Владимир узнал сантехника Архипа:

— Сантехник Архип?!

— Ах, Владимир, Андреевич, это вы, — отвечал сантехник пошепту, — Господь, помилуй и спаси! Хорошо, что вы с китайским карманным фонариком!

Владимир глядел на него с изумлением.

— Что ты хочешь? — спросил он Архипа.

— Я хотел… я пришел… было проверить, в порядке ли водоканализационная система, — тихо отвечал застенчивый сантехник.

— А топор зачем?

— Да как же без топора нонече и ходить? Нынешние представители администрации такие озорники — того и гляди.

— Ты пьяный! Ложи топор, иди домой.

— Я пьян? Батюшка Владимир Андреевич, Бог свидетель, ни единой капли во рту не было… да и пойдет ли вино на ум, слыхано ли дело — эк храпят, окаянные; всех бы разом — и концы в воду!

— Выводи людей! — после одобрительной паузы сказал Дубровский Архипу. Кроме рейдеров в доме не спал никто и жильцы, держа в руках планы эвакуации, высыпали на улицу.

— Братва! — обратился Владимир к жилтоварищам, — у кого с собой волына?

Егоровна достала из-под подола завернутый в тряпочку винчестер, утеху девичьего одиночества, и протянула его Дубровскому.

— Пригнись, дочка! — сказал Дубровский и через голову старухи навскид пальнул в окно своей кухни. Квартира на пятом этаже озарилась яркой вспышкой и раздался взрыв. В том месте, где минуту назад была жилая ячейка общества, зиял аккуратно вырезанный черный провал.

— Ахти! — жалобно закричала вернувшимся голосом оглохшая Егоровна.

— Ну, пацаны, — сказал Владимир, — иду, куда Бог поведет. Успехов!

— Вован, батяня, — отвечали люди, — гадами будем, но не оставим тебя, потому что мы — команда!