Читатель, вероятно, догадался, что дочь Кирилы Петровича, и есть та самая Маша, героиня нашей повести.

    В эпоху, нами описываемую, ей было 17 лет, красота была в полном расцвете. Отец любил ея до безумия, но обходился с ею по-хамски, то угождая любым прихотям, то пугая суровым лицем своим. Потому не имела она подруг и выросла в уединении. Жены и дочери партнеров по бизнесу редко езжали к Кириле Петровичу, коего обыкновенно матерные разговоры и скотские увеселения требовали товарищества мужчин, а не присутствия здесь дам. Редко наша красавица являлась посреди заблеванных гостей, валяющихся у Кирилы Петровича. Огромная библиотека, составленная большей частию из неправильно заполненных рукою отца кроссвордов, была отдана в ея распоряжение. Отец, никогда не читавший ничего, не мог руководствовать дщерь в выборе книг, и девочка, естественным образом, перерыв сочинения всякого рода, остановилась на иллюстрированной Кама-сутре. Таким образом, совершила она свое воспитание, начатое некогда под руководством m-lle Мими, которой Кирила Петрович оказывал большую доверенность и которую принужден был наконец выслать тихонько куда подальше. Оставшийся после нее кучерявый мальчик, шалун лет девяти, напоминающий полуденные черты m-lle Мими, воспитывался при нем, и признан был его сыном, несмотря на то, что множество босых ребятишек, как две капли воды похожих на Кирила Петровича узким лбом и скошенным подбородком бегали взад-вперед под окнами его бизнес-усадьбы и считались беспризорниками.

    Кирила Петрович выписал из-под Киева для своего маленького Саши учителя украинского языка, считавшегося теперь престижным среди высших слоев общества, и которым никто из законодателей сей новой моды толком не владел.

Учитель понравился Кириле Петровичу приятной наружностию и простым обращением. Он представил Кириле Петровичу свои желто-голубые аттестаты и письмо от одного из родственников Троекурова, у которого четыре года жил гувернером-охранником. Кирила Петрович все это пересмотрел и недоволен был одною молодостью педагога не потому что сей любезный недостаток несовместим с терпением, столь нужным в несчастном звании учителя, но у него были иные сомнения, которые он тотчас решился разъяснить.

    Для сего велел он позвать к себе Машу (Кирила Петрович по-украински не говорил, и она служила ему переводчиком).

— Подойди сюда, Маша; скажи ты этому педофилу, что так и быть, принимаю его, только с тем условием, чтоб он у меня баб не трахал, не то я ему сукину сыну … оторву! Переведи это ему, Маша.

Маша покраснела и, обратясь к учителю, сказала ему по-украински, что отец ее надеется на его скромность и порядочное поведение. Учитель ей поклонился и отвечал, что он надеется заслужить уважение, даже если откажут ему в благосклонности.

Маша слово в слово перевела его ответ.

— Ладно, — сказал Кирила Петрович, — благосклонность, уважение! Дело его ходить за Сашей и учить грамматике да географии Украины, переведи это ему.

    Марья Кириловна смягчила в своем переводе крылатые выражения отца, и Кирила Петрович отпустил педагога во флигель, где назначена была ему комната.

    Маша, воспитанная в аристократических предрассудках, не обратила особого внимания на преподавателя, ибо учитель был для нее типа слуги или наемного работника, а следовательно, потенциальным самцом мужчины не являлся. Она не заметила ни впечатления, произведенного ею на пана Диброва, ни его смущения, ни трепета его восставшей плоти, ни отклеившегося уса. Несколько дней потом она встречала его довольно часто, не удостаивая большей внимательности. Неожиданным образом получила она о нем чисто новое понятие.

    Надеемся, читатель догадался, что у Кирилы Петровича был бультерьер. Кирила Петрович по целым часам возился с ним, стравливая с кошками, собаками и подвыпившими прохожими. Возмужав, пес был посажен на цепь в ожидании настоящей травли. Лучшею шуткой у Кирилы Петровича почиталась следующая.

    Прогладавшагося бультеръера запрут, бывало, в пустой комнате, привязав его поводок за кольцо ввинченное в стену. Поводок был длиною почти во все помещение, так что один только против положный угол мог быть безопасным от нападения кобеля. Приводили, обыкновенно, новичка к дверям этой комнаты, нечаянно вталкивали, двери запирались, и несчастную жертву оставляли наедине с сухопутным крокодилом. Бедный гость, оборванной полою и до крови раскушенный, скоро отыскивал безопасный угол, но принужден был иногда целых три часа стоять, прижавшись к стене и видеть, как белокурая бестия в двух шагах от него верещала, нехорошо улыбалась и мотала лысым хвостом.

    Всю эту картину при помощи скрытой камеры наблюдали по монитору Троекуров с остальными и потешались. Таковы были благородные увеселения нового русского барина!

    Несколько дней спустя после приезда учителя Троекуров вспомнил о нем и вознамерился угостить его в собачьей комнате.

Вызвав Диброва к себе, он повел его с собою склизкими коридорами в сопровождении охраны. Вдруг боковая дверь отворилась, охранники втолкнули в нее учителя и заперли на ключ.

    Опомнившись, Дибров увидел похожее на белого поросенка животное, которое с визгом бросилось в безопасный угол. Дибров перекрестился, достал из-за холявы нож и одним ударом заколол кабанчика, коим ему в темноте это животное представилось. Все сбежались, двери отворились. Кирила Петрович вошел, изумленный развязкою. Он потребовал объяснений: кто предупредил? откуда заточка? Он послал за Машей, та прибежала и перевела вопросы отца.

— Якщо це собака, тоді я хто? Думав, свинюка: хотів сала трошки попоїсти. А зброя завжди зі мною, бо я не пастух, а козак!*

Маша смотрела на него с изумлением и перевела слова его Кириле Петровичу. Кирила Петрович долго молчал, а потом сказал своей охране:

— Учитесь, салаги!

С той минуты он Диброва полюбил и не думал уж его пробовать.

    Случай сей произвел на Марью Кириловну большое впечатление. Воображение ее было поражено: она видела мертвого бультеръера и Диброва, спокойно стоящего над ним и спокойно с нею разговаривающего. Она увидела, что храбрость и гордое самолюбие не исключительно принадлежат только богатым, и с тех пор стала оказывать молодому учителю уважение, которое час от часу становилось внимательнее.

    Между ими основались некоторые половые сношения. Маша имела прекрасный голос и большие музыкальные способности; Дибров вызвался давать ей уроки.

После того читателю уже не трудно догадаться, что Маша в него влюбилась, сама еще в том себе не признаваясь.

______________________________________________________________________________

* - Я всегда ношу при себе пистолеты, потому что не намерен терпеть обиду, за которую по моему званью не могу требовать удовлетворения (укр.)