Между тем, жизнь в бизнес-усадьбе шла своим чередом. Секс и музыкальные уроки занимали Марью Кириловну. Особенно музыкальные уроки. Она начинала понимать собственное сердце и признавалась в том, что оно не было равнодушно к достоинству молодого учителя, которое тот стремился везде пустить в ход. Она с большей и большей доверчивостью отдавалась сей увлекательной привычке. Она скучала без Диброва, в его присутствии поминутно занималась с ним.

    Может быть, она не была пока влюблена, но еще немного и пламя страсти должно было вспыхнуть в ее сердце.

    Однажды, придя в залу, где ожидал ее учитель, Марья Кириловна заметила смущение на его рябом лице. Она открыла фортепиано, нагнулась над клавишами, и даже пропела несколько нот, но Дибров под предлогом паховой травмы извинился, прервал урок, и, закрывая ноты, подал ей украдкой записку. Марья Кириловна, не успев одуматься, приняла ее и раскаялась в ту же минуту, но Диброва не было уже в зале.

    На обертке от презерватива Марья Кириловна по складам прочла следующее: «Чекаю на вас о сьомій у садочку. Це не потебеньки!»*

Чувство ее было сильно возбуждено. Она хотела и опасалась услышать признание. Ей приятно было бы услышать устное подтверждение того, о чем она догадывалась, но не знала, какой выбрать ответ: веселую шутку, отказ или безмолвный секс.

Между тем, часы пробили без пятнадцати семь, Марья Кириловна спустилась и вышла в сад. Там ее уже ждал в кустах Дибров. Марья Кириловна нагнулась и пропела несколько нот.

— Благодарю вас, — русским голосом тихо и печально сказал Дибров, — но я не то, что вы предполагаете…

От неожиданности Маша взяла «ля».

— Бляха-муха, — замахнулся на нее Владимир, — я Дубровский! Обстоятельства требуют… я должен вас оставить… Антон Пафнутьич Спицын наградил меня дурной болезнью. Не кричите, ради Бога! Это лечится. Да, я тот несчастный, которого ваш отец выгнал из родительского дома, но я простил. Вы спасли его. Ведь раньше я мечтал, как буду пытать его, прикованного к батарее, утюгом, паяльником, электрическим разрядником, как затем расчленю его тело… ну, да ладно. Обещаетесь ли вы меня не отвергнуть?

Внезапно раздались гудки милицейской сирены. Дубровский напрягся.

— Обещаетесь ли?! — нервно закричал он.

— Обещаюся! — неудовлетворенно закричала Маша, взволнованная окончившимся свиданием с Дубровским.

    Прибывшая тем временем опергруппа делала обыск в комнате Дубровского. Антон Пафнутьич Спицын с трагическим лицом давал показания, в которых он обвинял учителя Диброва в непредумышленном скотоложестве. По описанию Антона Пафнутьича, Саши и Марьи Кириловны был составлен фоторобот половых органов преступника, который неожиданно вывел на след Дубровского. Описания свидетелей совпадали.

    Троекуров сначала смеялся над довольно схематичным рисунком, выполненным неумелой рукой милиционера, но когда для сравнения составили аналогичный портрет с самого Кирилы Петровича, и сравнение было не в его пользу, Троекуров задумался, затем порвал бумагу и приказал охране найти учителя, живого или мертвого, но Дубровского уже и след простыл.

_______________________________________________________________________________

* - Жду вас к 19:00 в оранжерее. У меня к вам серьезный разговор (укр.)