— Разве можно спокойно жить, когда все пространство судьбы ограничено домом, двором, деревней, районом или даже эпохой? — усмехнувшись, сказал доктор Шубов. — Человек приходит в мир для того, чтобы успеть прожить жизнь всего человечества. Непосильная задача? Ничуть не бывало. Культура человечества существует не ради книг или театров, не ради музеев или выставочных залов. Культура существует только для того, чтобы наполнить душу человека светом эпох, потому что ведь и тьма эпох, сгущаясь все плотнее, сопровождает каждый шаг его жизни. Может быть, ты никогда не подумаешь об авторе прекрасной книги как о человеке из крови и нервов, из боли и тоски, но если ты почувствуешь своим сердцем то же, что чувствовал и он, ты воздашь должное его искусству: поднимешься над обыденностью, увидишь дальше и поймешь больше… Любой талант — это умение ограничивать желанное ради необходимого.

— Это все сказка.

— А жизнь и есть сказка, Иосиф. Людям не позволяют жить полнокровной жизнью, и потому они не примечают этой сказки. Посуди: тысячелетия дикого насилия, постоянной нищеты и невежества. Из-за чего? Из-за того, что иные из двуногих хотят бездельничать, стало быть, сосать чужие соки… Как-то я отправился в XXX век, все было настолько интересным, и я так подружился с тамошними существами, что один из них пожелал сопровождать меня обратно. Он выдержал лишь несколько дней. «Какой-то мошенник надел на голову корзину и, объявив себя посланником бога, заставил работать на себя и свою „команду“ остальных людей, заменил корзину золотом и стал передавать золотую шапку-горшок по наследству, именуя это короной и утверждая, что повиновение коронованным предписали небесные силы. Какая пошлость, какое невежество!» Впрочем, еще большее невежество наш потомок находил в том, что всякие шайки успешно дурачат людей, используя уже не корзины на голове, а микрофоны и телеэкраны, присваивают себе пышные титулы, при помощи лжи, лести, насилия и подкупов захватывают богатства и власть, принадлежащие народу, и при этом славят самих себя как самых мудрых и самых справедливых. «Насилие и нищета царят у вас, — говорил человек из будущего. — Именно поэтому люди и не могут организовать справедливую жизнь».

— Доктор, — с мольбою в голосе сказал Иосиф, — не могли бы вы помочь мне побывать в том будущем?

— Пока тебе рано отправляться в столь рискованные путешествия: у тебя и знаний маловато, и духовный мир твой слишком груб и неотесан, слишком примитивен и однозначен… Если бы несколько человек совершили хронофонный контакт с каким-либо отрезком будущего, каждый из них увидел бы одно и то же совершенно иначе. Дело в том, что оно каждый раз выстраивается, опираясь на фактический духовный потенциал человека.

— Стало быть, мы не видим общего будущего, мы видим как бы свое собственное будущее? — предположил Иосиф.

— Не совсем так, — сказал доктор. — Но близко к истине. Действительно, наше фактическое будущее мы могли бы предугадать и «прощупать», если бы все были совершенны… Впрочем, и в том будущем, которое ты можешь увидеть самостоятельно, многие черты достоверны, поскольку твой духовный потенциал связан с духовным потенциалом человечества, а он несет в себе частицы совершенства.

Иосиф стал упрашивать доктора помочь хоть одним глазком взглянуть на далекое будущее.

— Вы же сами сказали, ничто так не обогащает личность, как погружения в хронофонное пространство, то есть блуждания по векам и странам. Только тот по-настоящему понимает современность, кто понимает прошлое и видит грядущее.

— Справедливо. И есть много приемов, позволяющих человеку дозировать погружения в океан времени. Ты этим искусством пока не владеешь, можешь соскочить с орбиты и тогда навредишь себе. Как в прошлом есть мрачные, трудно доступные для непосвященных хронофонные уровни, так и в будущем…

И все же Иосиф упросил испытать его на выдержку и твердость духа.

— Смотри же, не пожалей после, — доктор усадил Иосифа в кресло, велел закрыть глаза, достал свою таинственную книгу и принялся ее читать.

Сначала речь доктора журчала монотонным ручьем, более усыпляя, нежели возбуждая интерес, затем появилось какое-то необычное слово (позднее Иосиф никак не мог припомнить его); повторяясь в связи с другими словами, оно заставляло светиться всеми гранями одну большую мысль. Мысль эта приблизительно была такой: «Самое ценное — то, что человек находит внутри себя, — это отпечаток всей бесконечности земной жизни, след предков, пройдя по которому только и возможно постичь действительную, подлинную жизнь».

Мысль ускользала, порождая тревогу, тревога росла, Иосиф ощущал себя будто в гигантском черном тоннеле; где-то далеко впереди что-то светилось… И вдруг Иосиф почувствовал, что его больше нет, что он лишился вовсе всякого веса — подобно блуждающей пылинке, попал в световой луч, и давление света понесло куда-то, где был выход из тоннеля…

В этот как раз момент Иосиф обязан был (так требовал доктор Шубов) вывести себя из состояния духовной аннигиляции, но сил не хватало, даже слабый поток света увлекал его — все быстрее и быстрее. Так продолжалось до тех пор, пока не последовал удар и внезапная остановка.

Иосиф догадался, что умирает, и, может быть, только эта догадка спасла его, потому что он застонал…

Очнулся он на гулком железном трапе. Вокруг стояли какие-то неуклюжие люди в одинаковых синих комбинезонах, из которых торчали провода и шланги.

— Тебе повезло, парень, — сказал один из них, и голос его так же гулко прозвучал, как и его шаги, закололо даже в ушах. — Тебе повезло, потому что взрывом повредило именно ту часть платформы, где работала бригада ремонтников: они тотчас заделали пробоину, предотвратив пожар и утечку дыхательной смеси.

— Где я? — спросил Иосиф.

Чьи-то руки подняли его с железных мостков и усадили на складной полотняный стул. Иосиф увидел, что у каждого из людей в синих комбинезонах из правого кармана на бедре торчит именно такой стул.

— Где я?

— На станции СР-ЗО77/11, — отвечал тот же гулкий голос.

Появились врачи — тоже в комбинезонах. Один катил на тележке аппаратуру. Как узнал после Иосиф, на тележке была смонтирована хирургическая и реанимационная палатка.

Операции, однако, не потребовалось, все ограничилось противошоковым уколом.

— Вы из новоприбывших? — спросил врач.

Иосиф кивнул молча.

— Я вижу, вы не взяты на учет. В течение часа зайдите, пожалуйста, в шестнадцатый отсек, комната номер восемь, там регистрируют, выдают стандартные средства жизнеобеспечения и распределяют по трудовым бригадам — после медицинского освидетельствования…

Доктора удалились вместе с тележкой. Люди разошлись. Остался только один человек — юноша лет семнадцати-восемнадцати, судя по чертам нежного лица.

— Вам что-нибудь нужно?

— Вы сидите на моей кровати, — сказал юноша в комбинезоне. — Если я подарю ее вам, на чем же я буду спать?

— Но это стул.

— Сейчас — да. Но эта штука раскладывается еще и для ночного отдыха.

— Как, разве вам негде жить?

— Есть проблемы, — уклончиво сказал юноша, складывая стул-кровать и пряча его в карман на бедре. — Вы, кажется, совершенно еще не представляете нынешней жизни.

— А что это за станция?.. Неужели мы в космосе, а не на земле?

Юноша слабо улыбнулся.

— Мы не просто в космосе, мы в дальнем космосе, то есть вышли из околоземного пространства. Там, как известно, настоящее столпотворение. Продолжается война роботов, уничтожающая все живое. Мы в войне не участвуем, мы передвигаемся за Землей, по той же орбите. Вчера взорвалась дружественная нам станция, в нее врезалось неизвестное космическое тело. Приборы не зарегистрировали его приближения, вероятно, оно пришло вовсе со стороны, из другой галактики. Все люди погибли.

— Сколько их было?

— Примерно столько же, сколько у нас: около десяти тысяч…

Неожиданный разговор приоткрыл ужасное.

Оказывается, лет десять назад на Земле вспыхнул ожесточенный конфликт: в смертельную схватку вступили не государства против государств, а небольшая группа «богоизбранных» — против всех остальных жителей планеты. Вначале мирные люди не сообразили даже, что происходит: то в одной, то в другой стране стало стремительно вымирать население. Эпидемия перекинулась на весь мир, но зловещие козни были раскрыты, хотя банда «богоизбранных» тщательно контролировала все газеты и журналы, все радио— и телестудии, безжалостно убивая всех, кто хотел сказать правду.

В ходе войны трудовые люди Земли поняли, что их разделял не столько социализм и капитализм, сколько преступная пропаганда, препятствовавшая деловому сотрудничеству, выдававшая сугубые интересы боссов за интересы народов, ссорившая народы, разжигавшая национализм и подозрительность, высокомерие и зазнайство, топтавшая классические накопления культуры, — без них понимание подлинного мира невозможно.

Война обнажила глобальный заговор. Честные люди повсюду терпели поражения, потому что у «богоизбранных» внезапно объявились неведомые прежде виды оружия.

— Откуда они взялись? — удивился Иосиф.

— Вы, верно, с луны свалились, — сказал юноша. — Сегодня каждый знает это.

— Я жил в отдаленном районе, где не было даже людей.

Юноша пожал плечами.

— До того как разразилась эта последняя, надеюсь, война, нас дурили всякими экстрасенсами, летающими тарелками, якобы явившимися из космоса, и прочей белибердой… Вселенской эксплуатации рук была предпослана вселенская эксплуатация духа: к нашим мозгам присосался кровавый клещ, впуская в них свой яд и свою заразу… Это были вовсе не космические НЛО, это было тайное оружие боссов, которое они испытывали, прикрываясь инопланетянами. Все экипажи они готовили в условиях полного отрыва от земной человеческой жизни. Этим ребятам вдолбили, что они «сыновья неба», их великая миссия — очистить Землю от неразумных нынешних существ, приготовить для прилета «братьев». Вот почему командам потерпевших аварию НЛО запрещали вступать в контакт с людьми. Это было чудовищное преступление. Несчастных земных детей пытались видоизменить даже чисто внешне — с помощью все той же тайной генной инженерии. Однако боссы просчитались: зло и ложь противны самим основам разумной жизни. Как ни старались «избранные», в команде нашелся честный человек, который рискнул разведать, что же это за люди, которых он уничтожает тысячами при помощи «лучей смерти». Таким образом, заговор был раскрыт, боссам, задумавшим втихаря основать новую мировую рабовладельческую империю, был нанесен сокрушительный удар. Но война подорвала природу: в атмосфере появились примеси, губительные для человека и многих животных и растений, стали невозможны ни промышленность, ни сельское хозяйство. Люди умирали миллионами, их никто уже не хоронил. Эта вот станция монтировалась в глубокой тайне и предназначалась для боссов. Но их космический «поезд», направлявшийся сюда, был взорван, а команда, уже ожидавшая здесь, взята в плен и перебита. Здесь создан музей — это по пути в шестнадцатый отсек, возле фабрики по производству микробных белков, единственной пищи, которой мы и наши потомки обречены питаться не менее двухсот лет. Пойдем, я покажу…

Иосиф пошел вслед за юношей, не отдавая себе отчета в том, что делает. Он был смят и раздавлен. Прав оказался доктор Шубов: эта человеческая история уже не просветляла, а только оскопляла дух: в ней не было ни единого просвета надежды.

«А мы живем, дышим воздухом, купаемся в море, жуем чудесный хлеб и — не задумываемся о том, какое будущее всем нам готовят за кулисами событий… Надо поскорее вернуться, предупредить людей, выступить против всех, кто держит в подполье свои подлые замыслы, кто считает себя избранником бога и готовится к захвату всего мира…»

Юноша привел в музей. Собственно, это был пустой шестигранный зал, где было решено выставить различные документы и материалы, свидетельствующие о трагическом бегстве землян со своей погибающей планеты. Но таких материалов еще не было, только за стеклом, освещенным прожектором, стояло лопоухое существо, бывший директор орбитальной станции. Выпученные его глаза смотрели прямо на посетителя.

— Этот тип погружен в среду, охлажденную почти до абсолютного нуля.

Иосиф кивнул: замороженный негодяй не представлял для него никакого интереса.

— Я очень голоден.

— Никто тут не поможет. Запасы воды и пищи строго лимитированы. Баню проводят технической, то есть синтезированной водой один раз в полгода… Впрочем, попробуй из этого тюбика, он выдается каждому прибывшему на станцию как неприкосновенный запас.

— Запас не буду, — сказал Иосиф, повертев в руках тюбик, весом и размером напоминавший зубную пасту.

Какая разница! Мне он не понадобится, — юноша отвинтил колпачок.

Вспомнилось о том, как первые космонавты брали на орбиту варенье из смородины, шоколадное желе с орехами…

Хотелось есть, и Иосиф выдавил в рот немного зеленой слизи, напоминавшей живую гусеницу. Едва слизь коснулась языка, стало так противно, что вытошнило.

— Не буду, — сказал он, задыхаясь от конвульсий и кашляя, стыдясь, что испачкал железный трап.

— Глупо, очень глупо. Всех поначалу рвет, еще посильнее, чем вас. Сказано: это же отходы микробной жизни. Вроде как их испражнения… А что сделаешь? Хлеба с маслом никто уже не предложит. К новому году обещают по сухарю…

Юноша достал из кармана кусок красной бумаги и, присев на корточки, накрыл вытошненное Иосифом.

— Самому убирать нельзя. Здесь есть служба, которая берет анализы. Они ищут еще какой-то необходимый микробный штамм.

Взгляд юноши внезапно затуманился, лицо сморщилось.

— Боже мой, — горько сказал он. — Самое главное в нашей жизни — не подохнуть от отчаяния. Догадывались ли люди прежде, какие муки их ожидают?

— Да, — согласился Иосиф, — я тоже не представляю, как перенести весь этот ад.

— И все же, — с надрывом воскликнул юноша, — это самая большая подлость теперь — уступить после стольких потерь, после стольких мук! Честь и смысл настоящего мужчины не в том, чтобы ублажать себя развлечениями, держать подле себя красивую жену и иметь достаток — это все смешное недомыслие прошлого, — но в том, чтобы шаг за шагом вернуться к правде и справедливости, — ради возвращения на Землю, которую мы когда-то проклинали!.. Терпеть, терпеть — за несчастных глупцов, избравших путь соглашательств и уступок!

— Вы правы, — сказал Иосиф, — только кому нужна мудрость на крышке гроба?

Юноша взглянул пристально. В глазах его были слезы.

— Новым поколениям будет, возможно, легче: они забудут о свободе и воле, которыми пользовался каждый из нас, мечтая о более полной свободе и более совершенной воле: мы дышали воздухом, грелись в лучах солнца, пили живую воду, рожденную в самих недрах земли…

Иосиф не мог больше слушать, — эта была, действительно, катастрофа всех катастроф — отказаться от Земли, пусть даже на три-четыре поколения. «Разве вчерашний человек мог отказаться от своих жалких выгод хотя бы на день или на месяц? А ведь от этого зависело все…»

Решение созрело тотчас: возвращаться назад и бить в набат, не страшась никаких лишений. Что значила даже смерть в сравнении с мучениями и страшной смертью миллиардов людей!

Иосиф протянул руку юноше и крепко пожал ее.

— Какая удача, что я встретил именно вас. Считайте, что вы возродили меня к новой жизни.

— Если бы я был поэтом, — сказал юноша, — я бы запечатлел для потомков страшные картины: отчаявшись найти спасение на Земле, люди пытались найти спасение в космосе. Они каялись, но уже было поздно… Погибая, они боролись за право выжить — как их осудить? Возле ракетодрома, куда я прилетел с отцом на вертолете, ползали сотни тысяч людей, спасти их было уже нельзя — они умирали, теряя зрение и задыхаясь… Персонал работал героически: одна за одной взлетали ракеты, предназначенные для доставки на орбиту материалов и продовольствия, и одна за одной взрывались на высоте двухсот километров. Я думаю, ракеты уничтожал космический робот, запущенный бандой «избранных», но, возможно, причины были в другом… Люди шли навстречу неминуемой смерти — разве возможно забыть об этом?..

Едва Иосиф распрощался с юношей, к нему подошел работник космической станции.

— Следуй за мной, если хочешь поскорее убраться из этого ада. Люди никогда не унаследуют своей истории, потому что не история волнует их, а собственные низменные страсти…

Человек быстро шагал вдоль металлической стены. Иосиф почти бежал вслед за ним, гулко стучали железные мостки.

Человек подошел к какой-то двери и открыл ее своим ключом, пропуская Иосифа.

Иосиф вошел, не понимая еще толком, зачем ему нужен этот человек и что, собственно, он предлагает.

Дверь затворилась сама собою, щелкнул автоматический замок.

Иосиф осмотрелся. Повсюду, до высоченного потолка, шли трубы, тянулись связки проводов, что-то постукивало, то ли переключатели трансформатора, то ли какие-то другие автоматические приборы. По матовой внешней ячеистой стене ползли испарения.

— Где мы находимся?

— В одном из ремонтных блоков, — мигание ярких ламп искажало черты лица работника станции, но Иосифу показалось, что он где-то видел его прежде. — Здесь есть камеры, ведущие в открытый космос. Хочешь посмотреть?

— Конечно. Кто откажется от такой возможности?.. Вы сказали, что человечество ничему не может научиться. Что вы имели в виду?

— Об этом поговорим после, когда я принесу скафандры, — мужчина поднялся по гулкой железной лестнице и исчез.

Тревога нарастала. В первый раз Иосиф подумал о том, что может и не вернуться на Землю. Доктор Шубов рассказывал, что неподготовленные люди, попадая в драматические периоды истории, теряют голову, допускают неисправимые ошибки и лишаются возможности возвратиться. Они так и умирают в чужом времени.

«Нет-нет, уж я-то во всяком случае не потеряю голову, — подумал Иосиф. — Я хорошо знаю, что необратимого будущего не бывает. Оно всякий раз выстраивается на основе тех тенденций, которые преобладают. Сейчас преобладают эгоизм, усталость и нищета и, как следствие, безоружность перед демагогией… Надо вмешаться, предупредить об опасности…»

Работник станции был уже внизу, Иосиф не заметил, когда он спустился.

— Если хочешь взглянуть за борт, надевай поскорее этот скафандр. Он работает автоматически, так что его может носить и малый ребенок. Снабжен радиотелефоном…

Надели скафандры. Человек подвел Иосифа к шахте, вызвал лифт, и они поехали.

— Ну, вот, несколько камер разделяли нас от космоса. Эта площадка — последняя. За прозрачной дверью — космос.

— Какая темнота! — вырвалось у Иосифа.

— Присоединись к шлангу жизнеобеспечения, иначе не откроется дверь… В этой камере почти уже не ощущается гравитации. Чувствуешь легкость своих движений?

«Почему я доверился этому человеку, кто он?»

— Ты хотел спросить, кто я такой, — послышался в наушниках ледяной голос. Человек усмехнулся. — Я представляю здесь тех, кто потерял на время и власть, и влияние, был убит или погиб при пожарах и взрывах. Я представляю здесь касту избранных.

— Как, — изумился Иосиф, — здесь, на этой станции, есть люди из банды, ввергшей землян в космическую катастрофу?

Человек похлопал его по алюминиевому плечу.

— Это не они ввергли землян в катастрофу, сами земляне вызвали катастрофу, отказавшись принять верховное правительство мудрейших. Они отказались ежегодно сокращать человечество на сто миллионов и потому потеряли пять миллиардов. Они наказаны и впредь будут более благоразумны.

— Чудовищно, — возмутился Иосиф, осознав, что стал жертвой доверчивости. — Вы защищаете бандитов?

— Я их не защищаю, я их представляю… Наша власть не разрушена — нет, она будет восстановлена. Мы размножимся, укрепимся и вновь выступим единым фронтом. Жалкое скопище непосвященных, если даже выживет, передаст со временем всю власть в наши руки, оно не сможет управлять собою. Мы постараемся, чтобы стадо вновь передралось и перессорилось. Мы скупим всех, играя, как и прежде, на самых низменных страстях. Мы вновь предложим демократию и вновь установим свою диктатуру…

— Гнусный мошенник! — вскричал Иосиф, испытывая такое негодование, которого не испытывал никогда прежде. — Тебе мало всего того, что уже случилось, ты вновь замышляешь кровавые козни! Не бывать этому!

Человек захохотал.

— Уж не хочешь ли ты разоблачить меня? — нагло сказал он. — Так вот, знай, меня не разоблачит никто. Я сам здесь главный разоблачитель. И гублю всякого, кто становится на моем пути… Ты прибыл на эту станцию со шпионскими целями, я легко докажу это…

Между тем дверь камеры раздвинулась, отворившаяся бездна сжала сердце Иосифа, потянула к себе. Она всасывала, завораживала, отшибала волю. Нет, тьма за бортом станции не была сплошной, где-то угадывались огни, но оторопелый взгляд не мог определить, далеко они или близко.

— Ну, выходи! — грубо скомандовал человек из шайки, погубившей большинство землян. — И не говори, что тебе страшно. Ты должен умереть, я заманил тебя сюда, чтобы скрыть все улики. Надеюсь, теперь ты узнал, кто я?

Иосиф похолодел (да, теперь он узнал «князя тьмы»), но в следующую секунду самообладание вернулось к нему, — он изо всех сил толкнул негодяя в бездну. Раскинув руки, тот скрылся в черном пространстве. Но шланг удержал, и он вновь очутился на площадке, схватил Иосифа и попытался выбросить его наружу.

Некоторое время они боролись на площадке, нанося друг другу удары, но бандит был опытней: стоило Иосифу оступиться, как он закрыл прозрачную дверь — створки сдавили круглый шланг, по которому в скафандр Иосифа поступал воздух.

— Щенок, — орал бандит. Иосиф ясно видел его за толстой стеклянной дверью. Грим съехал с его потного лица, выявив знакомые отталкивающие черты. — Пока вы раздумываете, как с нами бороться, мы уничтожаем наиболее решительных из вас. Там, где речь идет о власти над миром, не может быть колебаний!

С этими словами он выхватил из-за пояса нож, перевел на нем рычажок, и нож внезапно превратился в раскаленное лезвие. Нет, это было жало плазмы, и этим жалом он тотчас перерезал шланг.

Иосиф сразу почувствовал, что лишился кислорода. Он задержал дыхание и подтянулся почти до самой двери, рассчитывая, что бандит откроет ее.

Тот, действительно, вновь распахнул дверь камеры. Но в грудь Иосифу ударила мощная газовая струя из пистолета, он полетел в бездну, теряя сознание, и огромная станция, светя иллюминаторами, медленно проплыла над ним…