Король для Снежной королевы

Жила-была на свете девушка по имени Снежана. Не подумайте, что обитала она где-нибудь в ледяном дворце на краю света. Даже плохонького замка со стайкой привидений ей по наследству не досталось. Она ютилась в самой обыкновенной общежитской комнатке на третьем этаже старого-престарого здания, где периодически не работал душ, а в подвале прятались от диких студентов застенчивые крысы.

И не было в её жизни любви. Совсем.

Никаких школьных романов, никаких подростковых игр в Ромео и Джульетту – с клятвами, позаимствованными из чужих книг и фильмов, рыданиями-переживаниями и поцелуями у подъезда, пока мама не видит. Снежана с трудом представляла себе, как можно всерьёз изводить себя, в тоске мечтая, к примеру, о вертлявом черноглазом троечнике за соседней партой. А он, между прочим, считался первым парнем в классе, все девчонки втайне по нему сохли.

С влюблённостями в актёров или певцов тоже дело не заладилось. Симпатичные мальчики, мелькающие на экране старенького телевизора, оставляли её равнодушной. Точно так же – с удовольствием, но без замирания сердца, отстранённо – она рассматривала бы живописный вид из окна или изысканную мебель ручной работы. Да, это красиво… но при чём тут любовь?!

Снежана немножко грустила оттого, что никем не увлечена, особенно в старших классах, когда все подруги без умолку болтали о своих романах и обсуждали очередных кумиров, а она отмалчивалась. Да и проведённые в одиночестве долгие вечера были невесёлыми. Она сидела в своей маленькой комнатке – узкой, как школьный пенал, и всегда сумрачной, потому что за окнами грозно шелестел листьями старый ясень, отпугивая солнечные лучи, – и прилежно делала уроки, а на скамеечках во дворе шушукались счастливые парочки. Наверное, обещали, что будут вместе всегда-всегда. Снежана только усмехалась сочувственно. За несколько лет тайных наблюдений она усвоила печальную закономерность: все эти пары рано или поздно расставались и через неделю-другую, в крайнем случае – через несколько месяцев объявлялись на лавочках в новом составе, уже с другими «половинками». Нетрудно понять, чего стоили их нежные слова и заверения в вечной любви! Впрочем, мальчики и девочки каждый раз обманывались так искренне, с таким упоением начинали всё заново, что Снежана им даже завидовала. И по сравнению с восторженными, наивными, вечно в кого-то влюблёнными ровесниками чувствовала себя старой циничной женщиной.

Когда погода портилась и в чернильной мгле за окном по улицам крошечного северного городка, заглядывая в каждую подворотню, по-хозяйски разгуливала метель, парочки исчезали со двора, и становилось немножко легче. Зависть уходила, оставалось лишь одиночество. Сквозь переплетение чёрных ветвей, украшенных бисеринками снега, Снежана смотрела на холодный и тёмный мир и вспоминала сказку Андерсена про Снежную королеву. Она в детстве плакала, когда читала её. И не потому, что переживала за самоотверженную Герду, которая отправилась выручать из ледяных чертогов в далекой Лапландии своего разлюбезного Кая, похищенного властительницей зимы, или до слёз радовалась воссоединению разлучённых сердец. Нет, она мучительно жалела покинутую Каем Снежную королеву – ведь ей, возможно, всего-то и хотелось, чтобы кто-то скрасил такие вот бесконечно одинокие вечера в ледяном дворце…

Снежана заворожённо глядела в зыбкий мрак за окном, вздыхала и думала: я такая же, как она. И представляла себе, как хозяйка вьюги летит сейчас над миром на чёрном облаке, окутанная роем снежинок, – неприкаянная, свободная, наделённая горькой мудростью после долгих терзаний, – и смотрит с некоторым недоумением, как люди копошатся далеко внизу, строят какие-то планы, лелеют несбыточные мечты. Может быть, она даже счастлива по-своему и считает, что лучше быть одной, чем обольщаться суетными человеческими надеждами на любовь. Есть вещи поважнее. Независимость. Власть. От этих слов остаётся приятный терпкий привкус на губах. Если ты сама себе госпожа, надо радоваться своей судьбе, а не горевать оттого, что никто не ждёт тебя дома, собирая из льдинок слово «вечность».

В том, что мысли Снежаны не занимал всецело какой-нибудь милый юноша, были, конечно, и свои преимущества. Пока сентиментальные одноклассницы на уроках рисовали сердечки, пронзённые стрелами, и окружали незамысловатыми вензелями имена своих звёздных любимчиков, Снежана использовала тетради по назначению, заполняя их всевозможными формулами и графиками, а поэтому без труда, равно как и без блата, поступила в престижный столичный вуз. Родители спокойно отпустили её – такую благоразумную девочку – в огромный чужой город, и вот она обосновалась в общежитии, настороженно присматриваясь к новой жизни.

Город также приглядывался к ней и нашёл, что она хороша. Многие молодые и не очень молодые люди пытались знакомиться со Снежаной на улицах и в метро, но всё напрасно. Ни один ей с первого взгляда не понравился, а дарить кому-то из них второй взгляд совершенно не хотелось, не говоря уж о поцелуях и прочих интимностях: при всей своей циничности Снежана была крайне старомодна и заводить роман исключительно из холодного любопытства не желала. В институте она также не испытала ни одной сумасшедшей страстишки и постепенно распугала своей неприступностью почти всех поклонников. Отвергнутые юноши, правда, мучались недолго и – рано или поздно – находили утешение с менее придирчивыми особами. Но это даже к лучшему. Снежана хотя бы не страдала от мысли, что разбила чьё-то сердце.

Время шло, она с отличием окончила первый курс, и второй тоже… И к девятнадцати годам поняла окончательно и бесповоротно, что любить не может! Вот не может – и всё. Это открытие повергло её в ужас.

Надо сказать, что погода только способствовала развитию депрессии. С самого начала семестра в город пришла осенняя стужа, и даже нечастые солнечные дни были холодны. Снежана зябко куталась в тёплые одёжки, пытаясь согреться в нетопленой общаге, и дышала в ладони на занятиях: по аудиториям вовсю гуляли сквозняки. Может быть, поэтому и душа у неё мёрзла больше обычного, и одни и те же мысли звенели в голове, точно кубики льда в стакане. Почему она не такая, как все? Почему ни с кем не встречается, ни с кем не кокетничает, ни в кого не влюблена?

Эти навязчивые горькие раздумья мучили, изводили Снежану, однако в конце концов привели ее к неожиданному умозаключению.

Сидела она однажды возле окошка в своей комнате и, вместо того чтобы готовиться к тесту по экономике, печально наблюдала за тем, как дворник размеренно перегоняет метлой с места на место первые золотые листья. Она устала заполнять пустоту в своей жизни с помощью усердной учёбы. Даже смутные мечты о блестящей карьере в столице более не вдохновляли Снежану на трудовые подвиги. Сквозь тёмную толщу времени она глядела в будущее и с пугающей отчётливостью представляла себе, какой станет её идеально распланированная жизнь, когда эти мечты исполнятся.

Диплом с отличием, стажировка за границей, престижная работа в крупной международной компании, строгие деловые костюмы, каблуки-шпильки, машина в кредит, абонемент в фитнес-центре. Повышение по службе, ещё одно повышение, командировки (в самолёте – только бизнес-класс). Полная света квартира в элитном доме. Исписанные мелким почерком страницы в ежедневнике – сплошные встречи и переговоры. Короткий отдых, втиснутый в этот жёсткий график, – минус несколько нулей на кредитной карте за панорамный вид из окон отеля на бирюзовое море или заснеженные вершины гор… И снова работа, работа, много работы, чтобы не отвлекаться на посторонние размышления, полностью очистить свой разум, как советует личный гуру на занятиях йогой.

Не вспоминать, как ничем не примечательная секретарша – существо без высшего образования и стильного автомобиля на парковке – вдруг расцветает, поговорив с кем-то по телефону, и смотрится в зеркало, и поправляет причёску в предвкушении назначенного свидания.

Не прокручивать перед внутренним взором снова и снова кадры с очередной встречи выпускников. Располневшая после родов и вполне довольная собой одноклассница сочувственно спрашивает: «А ты-то чё не замужем? Пора бы уже».

Не думать о том, что да, пора бы.

От этого ощущения неполноценности, ущербности не помогут ни расслабляющие спа-процедуры, ни массаж, ни арома-терапия. Даже медитация тут бессильна. Остаётся только нагрузить себя работой, не оставив ни одной свободной минутки для сожалений. По вечерам можно брать корпоративные бумаги домой и сидеть с ноутбуком в обнимку до самой ночи, всё равно больше не с кем.

Наверное, Снежная королева так же отвлекалась от своего вечного одиночества, заполняя дни и ночи ничего не значащими делами, путешествуя по всему свету и убаюкивая боль тщеславными мыслями о своей безграничной власти над миром. Но в конце концов и она не выдержала, попыталась найти себе пару, приручить хорошенького и капризного мальчика, неблагодарного Кая. Может быть, надеялась, что между ними когда-нибудь возникнет в силу привычки хрупкая взаимная привязанность, похожая на корочку льда, соединяющую два сердца, и этот самый Кай навсегда останется с ней в огромном дворце.

«Совсем как обычная наивная девчонка», – подумала Снежана с улыбкой.

И вдруг она поняла, в чём заключалась её собственная ошибка. Снежные королевы не должны, как все, выбирать себе в спутники красивых, но ничем более не примечательных простолюдинов.

Нет. Они должны искать королей.

А династические браки заключаются по расчёту, вовсе не по любви!

Значит, нужно отбросить всю эту сентиментальщину, все эти предрассудки, что не стоит выходить замуж без взаимной страсти. Больше не думать о каких-то чувствах. И хладнокровно присматривать себе обеспеченного, перспективного жениха, а затем, поставив жирный плюсик в графе «замужество», спокойно заниматься карьерой и прочими важными делами. У королевы всегда очень насыщенное расписание: переговоры, интриги, благотворительные балы…

После того как Снежана пришла к такому выводу, она совершенно успокоилась, даже повеселела и стала перебирать в уме наиболее подходящие варианты. К счастью, два с лишним года назад она крайне удачно выбрала себе институт, хоть и руководствовалась тогда не соображениями о замужестве – её больше занимали мысли о собственном престиже. Заведение было понтовое, и публика подобралась соответствующая – в какую сторону ни погляди, везде мелькали сыновья известных политиков и состоятельных бизнесменов. Правда, при более пристальном рассмотрении чаще всего выяснялось, что они не обладают ни царственным обликом, ни королевской харизмой, и Снежана постепенно вычеркивала многочисленных кандидатов из своего списка, пока не остался всего один. Звали его Кирилл Тамилин.

Снежана думала поначалу, что его фамилия пишется через букву «о», но потом в журнале у старосты подглядела, что нет. Она уже давно присматривалась к нему – правда, исключительно из общечеловеческого интереса. На фоне прочих однокурсников он выглядел необычно. Не из-за внешности, нет, – Кирилл не был красавчиком. Его не пригласили бы сняться в рекламном ролике нового мужского парфюма: слишком худой и поджарый для своего высокого роста, непослушные соломенные волосы, резковатые черты, хмурое выражение лица. Он вообще был каким-то не по возрасту взрослым. Пока жизнерадостные балбесы-однокурсники тусили по клубам, он работал в отцовской фирме. У него был чёткий проект своего дела, о котором он не особо распространялся. За льдистыми стеклами стильных очков ясные серые глаза смотрели пристально и серьёзно. Такой взгляд бывает у людей, не склонных размениваться на пустяки. Людей, облечённых властью, сознающих свою ответственность за тот кусочек мира, который они вертят в руках.

Поначалу вечная сумрачность Кирилла немного пугала Снежану. С весёлыми и беззаботными гражданами общаться всё-таки приятнее. Но теперь она решила, что это несовершеннолетние принцы должны быть смазливыми лапочками и непрестанно улыбаться, тем самым вызывая умиление и всеобщую любовь народа, а королям некоторая суровость даже идёт. Идеальный правитель, как хороший матрас, должен быть в меру жёстким.

Влюбиться в такого человека сложно, но Снежана ведь и не собиралась влюбляться. Она собиралась жить с ним долго и счастливо.

Судя по целеустремленности Кирилла, он многого добьётся. У него будет свой бизнес. У него будут деньги. У него будет всё.

А у Снежаны будет он.

Словом, взвесив все факты, Снежана решила, что Кирилл Тамилин очень даже ей подходит. Оставалась какая-то мелочь – заманить его в ледяной дворец тщательно просчитанных отношений и скрепить королевский союз печатью в паспорте.

Остановив свой выбор на Кирилле, она всё больше думала о нём, всё больше наблюдала за ним, и в её сознании он постепенно вырастал, превращался в героя почти мифологического. В нём таилась какая-то сила, холодная властность. Он легко принимал на себя командование в любой ситуации, и его неизменно слушали и слушались. Прочие однокурсники из списка Снежаны по сравнению с ним действительно выглядели принцами-малолетками. За этих маменькиных и папенькиных сынков всё решили родители: «поступили» их в институт, обеспечили им светлое будущее. А они сами не хотели ничего, кроме вечного детства и нескончаемых развлечений. Ни к чему не стремились. Ну, если не считать нового айфона или навороченного авто. Этим мальчикам с приятной наружностью и лёгким характером ничего не нужно было делать, только наслаждаться жизнью – ездить на охоту, позировать придворным художникам и махать народу ручкой из окошка кареты. Они бездумно тратили родительские деньги и надеялись получить трон по наследству.

Кирилл казался совсем другим. Он был из тех королей, что завоёвывают престол самостоятельно.

К нему невольно хотелось обращаться на «вы», что Снежана в шутку и делала.

– Господин Тамилин, будьте так любезны! Не позволите ли заглянуть к вам в конспект?

Господин Тамилин позволял. И посматривал на неё с некоторым интересом, что также говорило в его пользу.

К счастью, у Кирилла Тамилина в данный момент не было дамы сердца, однако, наблюдая за ним со стороны, Снежана вычислила по крайней мере трёх претенденток на эту роль. Самое смешное – кажется, они также выбрали Кирилла по некоему расчёту, а не от внезапно вспыхнувшей любви. Вероятно, женское чутьё подсказывало им, что серьёзные отношения могут быть только с серьёзным человеком. Конечно, какой-нибудь солнечный голубоглазый мальчик с гитарой и неисчерпаемым запасом анекдотов намного привлекательнее этого буки, но ведь надо и о будущем думать, не только о приятном мимолётном флирте. А будущее не построишь на таком непрочном фундаменте, как гитара и анекдоты.

Что ж, соперниц Снежана, в общем-то, не боялась. Тем более что красотой ничуть им не уступала. Она всегда тщательно следила за собой, а сейчас просто превзошла себя и была чудо как хороша. Другие девушки с её курса обладали лишь одним преимуществом – это были небедные столичные барышни. Они принадлежали к тому же кругу, что и Кирилл: могли каждый день менять наряды, оставлять щедрые чаевые в модном суши-баре, разъезжать на собственной машинке. Но иллюзию внешнего благополучия при желании создать не так уж трудно.

Снежана всегда знала: у неё должно быть всё самое лучшее – самый дивный парфюм, самый шелковистый блеск для губ, самая распрекрасная пудреница. Кто догадается, что ради таких покупок ей приходится по вечерам писать курсовые за других девчонок. И ещё нужны самые высокие каблуки, самая стильная одежда, пусть это всего одно платье, и самый изящный мобильный телефон (цвет «мистический пурпурный», в миниатюрном корпусе – фотокамера, GPS-навигатор, все дела). Пусть от метро до общежития придётся ходить пешком, а на ужин вкушать только листик салата, восполняя дыру в бюджете, но потратиться стоит. Эти вещи – своего рода доспехи. Они отражают неоновый столичный свет. Ослепляют окружающих. И вуаля – ты на вид не бесприданница неизвестно откуда, а успешная бизнес-леди. Достойная спутница для всякого короля. Когда ещё он разберётся, что под этой сияющей бронёй скрывается чёрная воющая пустота! Может быть, никогда, всё-таки внешность – самая замечательная маска.

Охота обещала быть интересной, но недолгой. Снежана не сомневалась, что покажется господину Тамилину идеальной королевой. Нужно лишь приложить немного усилий, чтобы Кирилл заметил её и оценил по достоинству…

Но всё оказалось не так уж просто.

Два месяца спустя она, как всегда по вечерам, сидела у окошка, наблюдая за героическими попытками дворника сладить с ледяной коркой на асфальте. Мир изрядно поблек и растратил свои краски – осталось лишь немного золота. Последние осенние листья, подхваченные ветром, летели вверх, а не падали вниз. Казалось, они мчатся в далёкое небесное царство. Или, может быть, навстречу Снежной королеве, что приближалась с каждым часом.

Температура на градуснике опускалась всё ниже. Вокруг луж образовывалось хрупкое крошево, нечто среднее между слякотью и льдом. Дни ощутимо становились короче, и возле сердца затаилось неприятное ощущение, что время утекает сквозь пальцы. Восемь недель осады, в сущности, ни к чему не привели. Нельзя сказать, что Снежана потерпела поражение. В результате хитроумно спланированного стечения обстоятельств она теперь сидела на лекциях рядом с Кириллом. Сначала обменивалась с ним приветствиями и дежурными улыбками, потом коротенькими репликами, а дальше настала пора более продолжительных бесед. Приручение состоялось успешно, и вот уже который день они постоянно были вместе – по крайней мере в стенах института: ходили обедать, обсуждали преподавателей и новые фильмы, хотя нельзя сказать, что много болтали – Кирилл был не особенно словоохотливым субъектом и пустых разговоров не вёл, да и Снежана тоже не умела лепетать всякую жизнерадостную чушь без умолку. Тем не менее, ни одна девушка не проводила с ним столько часов подряд. Они с Кириллом почти были парой, но это «почти» Снежане никак не удавалось преодолеть.

Какая-то важная часть его жизни оставалась скрытой от неё. Например, Снежана ни разу не была у Кирилла дома, хоть и знала, что у него своя квартира в центре и живёт он отдельно от родителей, уже давно. Он не знакомил её ни со школьными приятелями, ни с семьёй. Они редко встречались наедине, то есть ничего похожего на свидания пока не было. Значит, она всё ещё оставалась для Кирилла просто знакомой – хотя, безусловно, привлекательной. Интерес с его стороны определённо наблюдался. Снежана не сомневалась, что в любой момент может затащить Кирилла в постель, но в роли временного любовника Тамилин её не устраивал.

Иногда ей казалось, что у него всё-таки кто-то есть, пусть никто из однокурсников об этом и не знает. Или кто-то был – девушка, которую он помнит до сих пор… Снежана принималась сочинять романтические истории про своего короля, но потом одёргивала себя – ни к чему все эти бесплодные фантазии. Такой человек не станет тосковать-изнывать от несчастной любви и скрывать счастливую. Вероятнее всего, проблема не в том, что где-то на белом свете живёт небезразличная ему особа. Нужно просто-напросто действовать решительнее, окончательно привязать Тамилина к себе. Вот только на деле она понятия не имела, как себя вести, чтобы стать для Кирилла одной-единственной, обеспечить себе постоянное место в его жизни, если он сам не проявляет инициативы.

Сказывалось отсутствие опыта в общении с противоположным полом. «Надо было в детстве ходить на свидания с мальчиками, – раздражённо думала Снежана. – Так, для практики». Гораздо легче общаться с человеком, на которого не возлагаешь никаких надежд. А сейчас она слишком опасалась поступить как-то неправильно, всё усложнить чрезмерной холодностью или, наоборот, чересчур вульгарным кокетством. Начнёшь капризничать и провоцировать ревность – он, чего доброго, найдёт себе более доброжелательную барышню. Станешь усиленно заигрывать – и это только отпугнёт его: наверняка Тамилин заподозрит, что она руководствуется корыстными мотивами, или сочтёт её слишком доступной. В общем, не стоит пользоваться типичными уловками прожжённых соблазнительниц. А что же тогда?!

Снежана втайне бесилась, понимала, что зашла в тупик, – и всё-таки продолжала свою осадную операцию, не предпринимая решительного штурма, но и не отступая. Она обладала не меньшей целеустремленностью, чем Кирилл, и не собиралась сдаваться. «Снизить планку я всегда успею», – говорила она себе. Её стратегия состояла в том, чтобы ненавязчиво, но постоянно быть рядом с Кириллом в делах и развлечениях. И, естественно, показывать себя при этом в наиболее выгодном свете. Пусть видит, какой бриллиант сияет совсем рядом.

На завтрашний вечер намечался поход в клуб. Кирилл редко выбирался на подобные мероприятия, а в этот раз решил присоединиться к большой институтской компании. Снежана понимала, что тоже должна пойти. Нельзя оставлять его на растерзание соперницам в те редкие моменты, когда он расслабляется и отдыхает. Решение далось ей нелегко: предстоящая вечеринка грозила очередным финансовым кризисом в отдельно взятом кошельке. Но, в конце концов, это ведь было своего рода вложение средств, и Снежана твёрдо сказала себе, что подумает о хлебе насущном, когда придётся идти в булочную и шарить по карманам стильного пальто в поисках мелочи. А пока нужно бросить всю наличность на борьбу с потенциальными королевишнами.

Ночью в окно светила полнеющая, женственно округлая луна, но утром небо подёрнулось рябью облаков, а к середине дня налетел северо-западный ветер, дующий из страны мертвых, и тучи потянулись над городом, точно серые ладьи из иного мира. Их становилось всё больше и больше, пока они не заполнили собой всё пространство до горизонта.

Город насквозь пропитала зябкая и сырая мгла. Что ж, такое время – сумерки года, ворота зимы… В полутёмной комнате Снежана полдня советовалась с зеркалом, выбирая наряд. «Я ведь красивая, правда? – говорила она, не ожидая возражений. – Бледная немного… Но это даже хорошо. Нарумяненных девушек много, а я – таинственная, томная красавица. Этакая ледяная дева. Эльфийская принцесса. И скоро эта принцесса станет королевой».

Она готова была зло рассмеяться, когда слышала, как щебетуньи-однокурсницы жалуются друг другу: ах, он любит меня только за смазливую внешность и совершенно не ценит мой богатый внутренний мир! Вот уж чего она точно не хотела, так это попыток потенциального кавалера заглянуть в её богатый внутренний мир, где шипели змеи и завывал холодный ветер. Несчастный кавалер испугается и сбежит.

Нет, уж лучше пусть любит за красоту – наивные кукольные глаза и эльфийские локоны. И думает, что его избранница – нежная и утончённая натура, а цинизм и меркантильность ей чужды. Что вы, что вы, она даже слов таких не знает!

Снежана состроила рожицу своему отражению. Она чувствовала себя ожесточённой старухой, запакованной в аппетитное молодое тело.

Хорошо, что Кирилл никогда не увидит, как выглядит её душа…

Мир за окном становился всё темнее и темнее, приближался вечер. Делая макияж, Снежана тихо напевала какую-то попсовую песенку про любовь, точно нехитрое заклинание. Собираясь на бал, королева всегда немножко колдует – вот и она постепенно облачалась в незримые волшебные доспехи: надевала уверенность в себе вместе с платьем, наносила капельку кокетства вместе с блеском для губ, впитывала очарование вместе с тонким ароматом духов.

Порой Снежана отчаянно жалела, что не умеет колдовать по-настоящему. Приворожить бы Кирилла – и всё. Как было бы просто! Но ничего, пусть приходится действовать более сложными методами, всё равно этот человек будет принадлежать ей.

Она захлопнула дверь общежитской комнатки и закрыла её на ключ с таким радостным чувством, как будто никогда не вернётся сюда и с предстоящего бала отправится прямиком во дворец своего суженого. Она была готова. Настроилась бороться дальше и выиграть очередной раунд. Каблучки звонко и победно цокали по ступеням лестницы, затем по серому асфальту. Подмёрзшие лужи, кое-где разбитые дворницким ломом, хрустели под ногами осколками небесного свода.

Когда Снежана вышла из подземки после недолгого путешествия по столичным недрам, город уже полностью окутали морозные синие сумерки. На рукава пальто оседал мелкий снежок. Вероятно, где-то в тучах расчёсывало волосы огромное существо, не знакомое с шампунем от перхоти. На проспекте мерцали и текли огоньки, недовольно урчали машины, медленно проплывая отражением в витринах. Люди со всех сторон спешили к метро, но стоило свернуть в тёмный проулок – вокруг не осталось ни души, только смутный городской гул ещё звучал позади.

Наверное, можно было попросить Кирилла подвезти её, тем более что он спрашивал, пойдёт ли она в клуб, – случай был вполне подходящий. Но тогда он приехал бы на своей внушительной тяжеловесной машине, напоминающей чёрную крепость на колёсах, к пятиэтажному кирпичному общежитию, увидел белые пластиковые двери, заплёванную урну у входа, полуободранные листочки объявлений на водосточной трубе, помойку за неказистым заборчиком напротив… и, возможно, что-то изменилось бы в его взгляде. Ну уж нет! Снежана была гордячкой похуже надменных принцесс из сказок и не хотела выглядеть в его глазах этакой девчонкой-провинциалочкой, охотницей за столичными мальчиками.

Что ж, за эту гордость пришлось расплачиваться. Снежана то и дело оскальзывалась на потёках льда: местные дворники явно не утруждали себя и даже не пытались расколоть и счистить остекленевшие лужи. Пытаясь сохранить равновесие и нехорошими словами проклиная высокие каблуки, она всё время глядела себе под ноги, поэтому марш-бросок через тёмные дворы, напрямик, запомнила смутно: мелькнул чёрный зев какой-то подворотни, осталась позади щербатая кирпичная стена, из которой росли два карликовых деревца… С небес летели такие крупные снежинки, что в апельсиновом свете одиноких фонарей по слегка припорошенному асфальту неслись их тени. Как будто по воздуху мчалась, беспокойно кружась, процессия мелких, чем-то озабоченных духов.

Снежана думала, что увидит очередь возле входа, но площадка перед клубом была пустынной. Все, кто желал войти, уже толпились внутри. Она опоздала, в общем-то, умышленно, потому что не хотела появляться раньше Кирилла, и теперь, оставив в гардеробе пальто, цепким взглядом искала его в переполненном тёмном зале. На ярко освещённой сцене бесился неистовый бас-гитарист, не отставал и барабанщик вместе с прочими аккомпаниаторами, а у микрофона, не обращая на них внимания, высокая девушка в тёмно-синем платье, тоненькая, как стальная тростинка, терпеливо выводила замысловатую тягучую мелодию – нота за нотой. Голос был сильный, завораживающий, он без труда не только перекрывал всю эту какофонию, но и подчинял её себе.

В первых рядах люди вскидывали руки, тянули к сцене. В белом свете софитов ослепительный ореол сиял вокруг музыкантов. Снежана долго не могла отвести от них взгляда, словно загипнотизированная, но потом всё-таки очнулась, посмотрела по сторонам, нашла в толпе Кирилла.

Он танцевал с однокурсницей, милой пустышкой в пёстром платьице Emilio Pucci.

Это зрелище повергло Снежану в шоковое состояние.

Никакой ревности, нет. Она и не думала, что Кирилл будет с нетерпением ждать её появления и одиноко метаться из угла в угол, не находя себе места. Ну, подумаешь, пригласил на танец другую. Подумаешь, та положила руки ему на плечи. Вид у Кирилла при этом был немного скучающий. В общем, ничего страшного, просто…

Точно так же он танцевал бы и с ней.

Снежана неожиданно поняла, почему Тамилин до сих пор не пал жертвою её чар, да и с другими поклонницами связывать себя не спешил. Как он мог по-настоящему влюбиться в одну из них, если не видел между ними разницы?! Все девушки, что увивались вокруг него, были красивыми, ухоженными… и, в сущности, одинаковыми. У каждой гладкая кожа, маникюр-педикюр, креативная стрижка, приятный свежий аромат модных духов. Чуть-чуть отличаются черты лица и цвет волос, но это такие мелочи! Их можно и подправить с помощью пластического хирурга и стилиста-парикмахера.

А что за этой идеальной оболочкой – неясно. Не видно. Скорее всего, ничего там нет. Или что-то тёмное и неприятное скрывается, как у Снежаны. Можно сколько угодно полировать свою броню, представляться другим неуязвимой и ослепительной, но в конце концов найдётся умный человек, который спросит: а есть ли что-то под этими доспехами, кроме гордыни, болезненного самолюбия и расчётливости?

Что если Кирилл – как раз такой человек? Что если ему нужно нечто большее, чем красивая спутница, с которой не стыдно выйти в свет? Возможно, он тоже ищет себе королеву. Но кругом одни самозванки, да ещё неуловимо похожие друг на друга!

Снежана проявляет немножко большую заинтересованность, чем прочие девушки, – что ж, почему бы королю не завести интрижку с ней, если она не против, но при чём тут серьёзные отношения и, тем более, предложение руки и сердца? Никогда не станет одной-единственной та, что кажется одной из многих.

Из оцепенения Снежану вывели оглушительные аплодисменты, восхищённый свист и крики. Солистка прощалась с залом:

– С вами была группа «Медуза»… и я, государыня Хольда.

И напрасно к ней взывали из тёмных уголков, громогласно требуя исполнить «Сказку о мёртвой луне». Хольда исчезла – только мелькнул напоследок подол искристого синего платья, все музыканты скрылись следом за ней, а на сцене появились какие-то рабочие, принялись двигать ударную установку, переставлять микрофоны, что-то с чем-то соединять.

Какой-то парень рядом вздохнул:

– Я бы на колени перед ней упал…

Снежана поняла, что следующий коллектив появится минут через десять, не раньше, да и то, чего доброго, ещё столько же времени будет настраивать инструменты. Поэтому можно временно отступить в сторону бара, пока Кирилл её не заметил, и подумать, как вести себя дальше. От бодрого настроения не осталось и следа.

Сидя на высоком табурете у барной стойки, – словно на насест взобралась – она подсчитывала свои финансовые возможности. Максимум, что она могла себе позволить – это безалкогольный коктейль «Готика». Ну и ладно.

Она только-только втянула через пластиковую трубочку первый глоток «готического» напитка, весьма напоминающего томатный сок, когда обнаружила, что соседний табурет уже не пустует. На неё смотрела та девушка со сцены. Государыня Хольда. Пожалуй, с некоторым любопытством смотрела. На тёмном платье мерцали искорки серебряного шитья, а рукава у плеч скрепляли фибулы в виде лунниц – двух полумесяцев, перевёрнутых рогами вниз.

Талию перехватывал пояс с необычной пряжкой – это была миниатюрная ветвь, с которой свисали крошечные серебряные колокольчики в форме яблок.

– Отчего грустит девица-красавица? – спросила Хольда насмешливо. Тонкие продолговатые пальцы ласкали бокал с вином.

– Оттого, что не может приручить добра молодца, – в тон ей ответила Снежана. В конце концов, надо с юмором относиться к ситуации – и к себе самой. Это, право же, нелепо, что она до сих пор не сумела окрутить Кирилла и робеет перед ним.

– Во-от как, – Хольда в раздумье щёлкнула несколько раз по своему бокалу, вслушиваясь в мелодичный звон. – Значит, тебе нужна помощь?..

Получилось так, что для этого странного разговора сложились самые благоприятные обстоятельства. Обычно возле бара бывает людно, особенно в перерывах между выступлениями музыкантов, но сейчас никто не подходил, не изучал коктейльную карту, не взывал к бармену – тот, кстати, тоже переместился подальше, на другой конец стойки. Вокруг образовалось свободное пространство. «Как будто мы в магическом круге», – подумала Снежана. Идеальные обстоятельства для откровенного разговора с незнакомым человеком.

И она рассказала всё о Кирилле.

Хольда слушала – то ли с сочувствием, то ли с лёгкой иронией, и наконец потребовала:

– Покажи мне его.

Снежана всмотрелась в толпу.

– Вот он. Ближе к сцене.

Барышня-однокурсница в разноцветном платьишке по-прежнему вилась вокруг него, как яркая тропическая птичка.

– Хорош, хорош, – промурлыкала Хольда одобрительно. – Интересный мальчик. Что ж, дело сложное, но я бы взялась тебе помочь.

– Каким образом? – машинально осведомилась Снежана.

Хольда решительно отодвинула всё ещё полный бокал:

– Для начала – пойдём-ка со мной, – она соскользнула с табурета и устремилась прочь, даже не оборачиваясь, чтобы посмотреть, идёт ли Снежана за ней. Пришлось оставить на стойке недопитый готический коктейль. Они шли через переполненный зал, сквозь духоту и жару, и народ расступался перед Хольдой, а за Снежаной толпа смыкалась снова. Им вдогонку летел восторженный шёпот, и Снежана понимала, что этот шёпот предназначен не ей.

Возле прохода за кулисы Хольда, не останавливаясь, бросила охраннику: «Это со мной», – и повела её в недра клуба по узкому проходу мимо каких-то картонных щитов, свернула в сумрачный коридорчик, снова свернула – и вот они оказались в тускло освещённой комнатке-гримёрке, маленькой, но с высоким потолком. Она была полна цветов, букеты хаотично валялись на столике и двух свободных стульях – много алых роз в целлофановых коконах, пышные белые хризантемы и прочие красоты зимних оранжерей. Все они отражались в зеркале на стене, и оттого казалась, что в тесном пространстве их ещё больше.

Навстречу Хольде выплыл из угла черноволосый худой юноша в куртке цвета увядшего папоротника.

– Это наш гитарист Блазень, – Хольда кивнула ему, и он изобразил на бледном лице некое подобие улыбки. – А это барабанщик Игоша – ответственный за шумовые эффекты.

Высокий узколицый парень в рыжей шапочке шутовски поклонился.

– Вон там – братья Кромешники. – На разломанном диванчике возле дальней стены робко примостились парнишки-близнецы, они кивнули вразнобой и уставились на Снежану одинаковыми светлыми глазищами. – Ну и все остальные где-то бродят… – Хольда небрежно указала куда-то во тьму коридора. Снежану она представить не удосужилась. Уронила себя в единственное свободное кресло, оглядела комнату и поморщилась:

– Просто усыпальница какая-то! Блазень, сделай со всем этим что-нибудь! – она махнула рукой в сторону цветочного изобилия. – Заодно освободишь девушке место.

Блазень стал поспешно сгребать цветы в охапку. Снежана в смущении мялась у дверей и недоумевала, зачем она вообще пришла. Но вот Хольда указала ей на очищенный от букетов стул, и она покорно села. Пришлось расположиться спиной к близнецам, и Снежане почему-то казалось, что они продолжают смотреть на неё немигающими глазами. Ощущение было неприятное, как от ледяного сквозняка. Хотелось обернуться.

Хольда тоже некоторое время разглядывала её в упор, потом сказала с довольным видом:

– Что ж… Для начала хочу, чтобы ты пообещала слушаться меня. Беспрекословно. Как сейчас, когда пошла за мной, – Снежана немножко смутилась, осознав, что так и было. Хольда, не обращая внимания на её реакцию, продолжала: – Пока этого достаточно, а дальше – посмотрим… – На мгновение она отвлеклась, заметив, что черноволосый гитарист всё ещё шуршит целлофановыми обёртками, пытаясь удержать огромный сноп букетов разной величины и расцветки, и несколько раздраженно приказала: – Блазень, да оставь в покое эти цветы! Положи их и сходи к администратору, возьми для них какие-нибудь вазы. Не стану же я брать всё это с собой!

Снежана подивилась, какая власть у Хольды над этим человечком. Блазень молча стерпел её повелительный тон – так хозяйка могла бы говорить с провинившимся рабом. Он только посмотрел с тоской, но ничего не ответил, послушно пристроил свою ношу на столе и скрылся за дверью. Видимо, Хольда устроила эту демонстрацию специально для Снежаны, потому что сочла нужным пояснить:

– Он тоже будет выполнять все твои капризы. Это очень просто, скоро ты поймёшь.

Молодой человек со странным псевдонимом Игоша злорадно хмыкнул. Хольда обернулась, окатила его неодобрительным взглядом, и он как-то сник. По правде сказать, этот парень также вызывал у Снежаны неуютное чувство – непонятно почему. Но все музыканты, видимо, беспрекословно подчинялись своей солистке, так что не о чем было волноваться.

На несколько мгновений в гримёрке наступила тишина. Хольда задумчиво прикоснулась к губам кончиками пальцев, точно призывая всех не нарушать молчания, но размышляла недолго – улыбнулась вдруг и решительно заявила:

– Пожалуй, мы сделаем вот что. Иди к своей компании. Предложи народу принять участие в небольшом приключении. Скажи, что ты знакома со мной и я собираюсь организовать маленькую забавную авантюру – отправиться гулять по ночному заснеженному лесу… ну, скажем, в Ботаническом саду. И пригласи всех. Не только Кирилла. Всех. Сможешь сделать это непринуждённо?

Снежана пожала плечами. Конечно, она сможет.

Хольда обращалась к ней на «ты», и логично было бы отвечать тем же, но язык не поворачивался: её невольно хотелось называть на «вы», как и Тамилина. Поэтому Снежана старалась обходиться без лишних слов, чтобы не попасть в неловкое положение.

– Передай, чтобы ждали нас у входа минут через двадцать, – добавила Хольда. – Меня и моих людей.

– Может быть, Кирилл как раз не согласится?.. – попробовала уточнить Снежана, гадая про себя, зачем всё это затевается, но самопровозглашённая наставница уверенно и чуть нетерпеливо перебила:

– Согласится. Иди! – и Снежана покорно отправилась проверять, так ли это.

К её удивлению, затея удалась. Институтская компания по-прежнему кучковалась возле сцены и явно скучала. Все с энтузиазмом восприняли идею свалить из клуба и отправиться посреди ночи неведомо куда в поисках новых увеселений. Имя Хольды, кажется, сыграло тут не последнюю роль. «Ты с ней знакома?!» – изумился кто-то – так, словно Хольда была небожительницей и лицезреть её с близкого расстояния дозволялось только избранным. Снежана ещё раз убедилась, что знакомство со знаменитостями почему-то всегда прибавляет человеку значительности. Может быть, потому, что неяркую личность лучше видно в чужом сиянии.

Не очень-то приятно считать себя неяркой личностью, но Снежана отмахнулась от этой мысли.

Однокурсники устремились в гардероб, и она тоже. Покидая зал, оглянулась напоследок. На танцполе уже начались массовые пляски, нечто вроде примитивного хоровода или игры в «паровозик». Живая гусеница из танцующих парней и девчонок мчалась мимо грохочущих динамиков, а на сцене пронзительно голосила девица солидной комплекции, перекрикивая всех остальных музыкантов, кроме флейтиста. Этого гражданина сложно было заглушить, по той простой причине, что время от времени микрофон у него отчаянно свистел. Впрочем, никто не обращал внимания на явную неблагозвучность песни. Снежане на мгновение стало жаль, что она не может так беззаботно веселиться. Но только на мгновение – возможно, в этот вечер решалась её судьба, тут некогда думать о всяких глупостях!

Хольду пришлось подождать, зато появилась она как королева. Чернильно-синее переливчатое платье было цветом точь-в-точь как полночное небо над Москвой, а сама она светилась холодной лунной красотой – недоброй, но завораживающей. Блазень, вечный слуга, нёс за ней отороченный мехом плащ.

– Готовы? – бодро спросила Хольда. – Тогда в путь! По машинам!

Народ загалдел, нестройно подтверждая, что все готовы. Юноши смотрели на неё восхищённо, но с некоторой оторопью, что ли. Так же они глядели бы на прекрасную статую, внезапно оживлённую каким-то непонятным, пугающим волшебством. Одна из девушек взволнованно щебетала: «Ой, я вашу группу давно слушаю…» Хольда милостиво улыбалась.

Среди воодушевлённых возгласов послышался голос Кирилла:

– Я сегодня не за рулём. Захватит меня кто-нибудь?

«Ну вот, и нечего было переживать, что не попросила его подвезти», – мелькнула у Снежаны первая мысль, а за ней вдогонку примчалась вторая, тревожная: «Вдруг он из-за этого никуда не поедет!»

Но Хольда решила проблему одним щелчком пальцев, пока Кирилл не успел передумать:

– Блазень, у тебя ведь место в машине свободно? Прокатишь нашего друга?

Блазень закивал и что-то пробормотал в знак согласия.

– Вот и славно, – легко подытожила Хольда. – Значит, нет причин отказываться от небольшого развлечения.

И Кирилл не отказался.

После духоты в клубе морозный воздух щипал лицо. На исчерченном позёмкой асфальте видны были птичьи следы: ворона проскакала, наверное. Снежана выскочила на улицу в лихо распахнутом пальто и теперь наспех застёгивала пуговицы.

– Ты ведь тоже без машины? Значит, поедем на моей колеснице, – сказала Хольда, накидывая капюшон. Плащ, отливающий тёмным блеском, окутывал её густыми складками, как ночное облако. Что ж, она ведь артистка – неудивительно, что одевается так необычно.

Снежана предпочла бы отправиться в путь вместе с Кириллом и всю дорогу сидеть с ним рядом, совсем близко, но раз уж обещала во всём слушаться новоявленную наставницу – пришлось подчиниться.

Оказалось, что машина у Хольды столь же совершенна, как и она сама. Это был глянцевый чёрный джип, и его бока, не залепленные городской грязью, сияли так, будто он был чудесным образом перенесён сюда по воздуху. А все прочие автомобили на стоянке были равномерно запорошены снежной крошкой, не скрывающей, впрочем, причудливых грязевых потёков.

Загорелись фары, заурчали моторы. Одна за другой машины медленно выруливали по тёмным дворам на проспект. Хольда ехала первой, во главе этой колонны, указывая всем дорогу. Снежана молча глядела, как навстречу, прямо в лобовое стекло летят снежинки. Монотонное движение дворников завораживало её.

Мелькали пустые улицы, рыжие фонари.

– Расскажи мне о нём, – наконец промолвила Хольда. – Почему ты хочешь добиться его? Ты влюблена?

Снежана ответила бы, но сама не знала. Ей всегда казалось, что она из тех людей, что наполняют своё сердце не любовью, а шумом и шорохом ноябрьского ветра. Но она так долго думала о Кирилле, так тщательно пересчитывала его достоинства, что теперь не могла сказать толком, как относится к нему. Она пыталась привязать его к себе и невольно привязалась сама. Это, конечно, была не влюблённость. Ещё чего! Она, в конце концов, не наивная сентиментальная дурочка.

Раздражённая собственной бестолковостью, неумением точно выразить свои чувства, Снежана пожала плечами:

– А это имеет значение?

– Нет, – согласилась Хольда. – Конечно, нет.

Снежинки летели теперь с машиной наперегонки, а за нею следом мчалась по ночному городу кавалькада дорогих авто.

Позади осталась какая-то тёмная площадь, затем – эстакада, по обе стороны дороги появлялись и исчезали нелепые коробки одинаковых домов. В окнах не горели огни, а вскоре и дома сгинули – справа замелькала чёрная ограда. Каждый прут был точно пика, с острым навершием. Из-за решётки тянулись тонкие растопыренные ветви приземистых кустов и тёмных лип – должно быть, в надежде схватить какого-нибудь случайного путника за рукав пальто, а на узком заснеженном газоне со стороны дороги росли узловатые озябшие яблони. Снежана не была уверена, действительно ли это ботанический сад или какой-то другой парк, но не стала уточнять.

И вот разогнавшийся джип притормозил возле кованых ворот – высоких, с припорошенными снегом заострёнными зубцами-клыками. Не перелезть.

– Разве они открыты в такое время? – с некоторым сомнением спросила Снежана.

– Не знаю! – беспечно отозвалась Хольда и хитро подмигнула: – А это имеет значение?

Рядом останавливались другие машины кавалькады. Хлопали дверцы, у кого-то пискнула сигнализация. Народ выбирался из тепла на мороз. Ворота и правда оказались закрыты, и у них был такой вид, словно их не отпирали уже давно. Одна из девушек с сомнением подёргала створку, брезгливо отряхнула о джинсы руку в кожаной перчатке.

А Хольда тем временем, не обращая ни на кого внимания, пошла вдоль ограды, негромко напевая что-то вроде: «Откройте дверь, откройте дверь, позвольте мне войти!»

И неожиданно Снежана увидела, что совсем неподалёку в решётке зияет дыра: три прута были выломаны, словно срезаны чем-то невероятно острым – как раз, чтобы на другую сторону мог пробраться один человек. Она знала, конечно, что в любом заборе всегда найдётся лаз, особенно если вход за этот забор – платный, но готова была поклясться: этого пролома только что не было.

– Ну же, за мной! – Хольда первой скользнула за ограду.

Снежана неловко пролезла следом и как будто перешла из одного мира в другой. Если не оглядываться, не смотреть назад – на дорогу, фонари, решётку, можно было подумать, что перед ней не ботанический сад, а настоящий лес, непроглядная чаща. Снежана почувствовала себя маленькой девочкой на границе потустороннего царства. Похоже, гостей здесь не ждали. Кусты недружелюбно ощетинились, выставив против неё ряды колючих сучков, объятых инеем, а под деревьями… Какая-то тень шевельнулась на белом снегу. И ещё одна, и ещё… бездомные псы, целая стая… как же их много! Вот четвёртый, пятый… шестой, седьмой… Тот, что первым выступил вперёд, настороженно прижимая уши, глухо заурчал, глядя прямо на Снежану. У него была узкая волчья морда.

Снежана застыла на месте, опасаясь пошевелиться, сделать хоть одно неверное движение. Но мимо неё навстречу псам шагнула Хольда, презрительно бросила им:

– Пошли прочь! – и они сконфуженно отступили, исчезли в темноте. Налетел ветер, заставив деревья подобострастно кланяться, как будто молить о прощении.

– Испугалась? – спросила Хольда. Чёрные ветви всё ещё отбивали ей поклоны, вздымаясь и опадая, как волны. Снежана смущённо промолчала. Ей было стыдно, что она такая трусиха.

Позади перебирались за ограду и другие искатели приключений. Хольда хлопнула в ладоши, и все собрались вокруг неё.

– Давайте сыграем в игру, – предложила она, – очень древнюю игру. Юноши отправятся вперёд, а девушки будут искать их по следам в снегу, и те охотницы, что найдёт свою дичь, потребуют поцелуй в награду. Кто-то из парней хохотнул:

– Может, сделаем наоборот? Вообще-то, охотниками обычно бывают мужчины! Хольда в ответ засмеялась:

– Не-ет, это особая ночь, ночь первого снега после полнолуния, и, пока она длится, все привычные правила отменяются. Ну же, кто хочет участвовать в охоте – вперёд!

И мальчишки – дети, совсем дети, которым предложили поиграть! – пересмейваясь, устремились прочь по тропинкам и дорожкам, компаниями и поодиночке, несколько человек и вовсе радостно потопали напрямик через заснеженный газон, во тьму под неприветливо застывшими деревьями. Кирилл тоже ушёл. Один. Напоследок он оглянулся, и Снежане показалось – посмотрел именно на неё. Сердце нервно дёрнулось – это что-то значит? Или случайность?

Вскоре все молодые люди скрылись из вида и остались лишь цепочки следов, они тянулись во всех направлениях. Снежана даже подивилась, что никто не отказался от этой глупой затеи: надо же, какое удовольствие – одному идти по тёмным дорожкам и ждать, кто же тебя нагонит!

– А теперь считаем до ста и отправляемся следом, – объявила Хольда девушкам, которые, хихикая, сгрудились вокруг неё, как послушное стадо, – молодые, глупенькие, совсем не похожие на охотниц. Их тоже словно околдовали, и они готовы были подчиниться правилам любой игры, какую только ни придумает Хольда.

Кто-то громко и торопливо стал считать до ста. С последним возгласом Хольда снова хлопнула в ладоши:

– Вперёд!

И девушки также исчезли. Словно и не было никого. Только Снежана осталась стоять рядом с Хольдой.

– Пойдём, – позвала та, – прогуляемся вместе, – и махнула рукой в сторону неширокой аллеи, ведущей от ворот в темноту.

– Но… – Снежана неуверенно посмотрела в ту сторону, где скрылся Кирилл, на тропинку вдоль ограды. – Разве… я не пойду за ним?

Хольда с улыбкой покачала головой:

– Не беспокойся так. Мы просто срежем путь, и ты поймаешь своего разлюбезного героя прямо в объятья.

– А если кто-то догонит его раньше меня…

Хольда снова мягко улыбнулась, словно уговаривала ребёнка:

– Не догонит. Никто за ним не пошёл – видишь, вот его следы, и рядом нет других. Пойдём, – она снова поманила Снежану, и та последовала за ней, на сей раз беспрекословно.

Некоторое время они шли молча. Ветер стих. Безмолвные деревья обступили аллею с двух сторон. Казалось, они чутко прислушиваются к шагам Хольды, но не решаются пошевелить хоть одной ветвью в её присутствии, как зачарованные стражи. В воздухе кружились отдельные снежинки, не такие крупные, как раньше, – должно быть, другой породы.

– Так странно… – заговорила Хольда. – Люди почему-то думают, что двери в потусторонний мир открываются только накануне Дня всех святых. Или в День всех усопших. Но ведь те, кто приходит оттуда, не обязательно святые или усопшие, правда? На самом деле двери всегда отворяются в твоей душе, главное – услышать стук с другой стороны. И радостно распахнуть их настежь. А время года совершенно ни при чём… Просто в тёмные месяцы человек чувствует себя наиболее беззащитным, вот и выдумывает всякие страшные сказки… Но сегодня, впрочем, ночь и правда необычная. В некотором роде – ночь посвящения. Для тебя по крайней мере. Ты это чувствуешь?

Снежана слушала Хольду с недоумением, но одновременно – с возрастающим беспокойством. Ночь и вправду казалась ей особенной. Одной из тех, когда девушки читают заговоры и ведьмы разъезжают на чёрных корягах. В это легко было поверить, путешествуя среди кромешной тьмы и белого снега рядом с Хольдой. Но что она имела в виду, когда сказала о посвящении?

– Видишь ли, – продолжала Хольда негромко – так, словно доверяла Снежане какую-то важную тайну, – многие, очень многие люди втайне думают, что они необыкновенные, особенные, исключительные. Герои собственной сказки. Ты тоже так считаешь, я уверена – и не надо спорить… Но большинство заблуждается. Они совсем не сказочные персонажи, простые смертные, не более того. А вот ты… кажется, ты действительно не такая, как все. Точнее, можешь стать не такой, как все. Из обычной гусеницы превратиться в бабочку. – Хольда поймала снежинку на ладонь и крепко сжала тонкие пальцы в кулак. Она была без перчаток, но, кажется, не чувствовала холода.

– И что для этого нужно? – спросила Снежана, вместо того чтобы осторожненько поинтересоваться: «В каком смысле?!» Разговор становился всё более странным, однако он удивительно соответствовал месту и времени. Снежану не покидало ощущение, что нежданно-негаданно она очутилась в какой-то непонятной сказке – возможно, чужой. В сказке Хольды. Здесь все подчинялось её воле – чёрная ограда между мирами, дикие псы, ветер и деревья.

Мир застыл, вслушиваясь, что скажет хозяйка, а ответила она очень просто:

– Тебе нужна я.

И пояснила без лишней скромности:

– Ты же видела, какой властью я могу обладать над людьми, как легко подчиняю их своей воле. Представь, что и ты на это способна, что у тебя будет дар – собирать вокруг себя преданных, одержимых тобою рабов. Представь, что я дам тебе крючок.

Универсальный крючок, чтобы ловить чужие души. Те, кого ты выберешь и поймаешь, останутся рядом, пока ты этого хочешь. Они будут сиять как светлячки в твоей ладони, согревать тебя своим огнём. Конечно, это всего лишь образ, но суть, я полагаю, понятна… Ты отвергла всех своих поклонников – и они забыли тебя, а ведь было бы намного забавнее, если бы они продолжали следовать за тобой без надежды на освобождение – не просто влюблённые, а ручные, беспомощные, приворожённые. Покорные единственному кумиру. Чем больше народа ты привязываешь к себе, тем больше энергии получаешь, тем сильнее становишься. Забирать сердца – это, разумеется, приятно, но забирать души – ещё веселее. Можешь называть это магией, можешь – психологией. Главное – Кирилл будет твоим. И не только он, если пожелаешь.

Как можно было верить этим словам? Но, с другой стороны, как можно было им не верить?! Хольда говорила так вкрадчиво – и в то же время так естественно, так буднично… А возле её ног змейками вилась позёмка – ласкалась, заискивала.

Снежана всё-таки задала вопрос, который с самого начала не давал ей покоя:

– Ты говоришь, что станешь моей наставницей, так? Но зачем? Тебе-то какой в этом интерес?

– Ну, во-первых, мы, девушки, должны помогать друг другу, – засмеялась Хольда из-под капюшона. – Я совсем не против, чтобы у меня была ученица, это даже лестно. А во-вторых… Я, пожалуй, кое-что попрошу у тебя взамен.

Снежана нервно фыркнула:

– И что же ты хочешь? Мою душу?

Хольда неожиданно одарила её колючим взглядом:

– Хочу. Только не твою. Зачем мне душа человека, который сам желает от неё избавиться? Она ведь тебе совершенно ни к чему, верно? Ты не ценишь её, не хочешь, чтобы кто-то заглянул внутрь, даже Кирилл. Должно быть, это порченый товар…

Театральная пауза – и утешающий возглас:

– О, не смущайся, не надо! Я всего лишь пошутила. Дело вовсе не в том, что в твоей душе какая-то червоточина. Просто она, скажем так, не подойдёт для моей коллекции. Мне больше нравится охотиться на молодых мужчин, как ты могла заметить, – её губы чуть скривились в мечтательной и в то же время недоброй усмешке, а затем Хольда добавила уже совершенно деловым тоном: – А с твоей душой, несомненно, всё в порядке. Более того, она обладает необычным и очень полезным качеством. Некоторые души всегда распахнуты настежь и открыты для любого воздействия, к другим легко подобрать отмычку, а твоя закрыта на семь замков, и ключи от неё – не снаружи, а внутри. Никто не может проломить её ледяной панцирь, зацепить каким-то хитрым крючком живую мякоть и утащить с собой. Поэтому я и сказала, что ты особенная. Такие хладнокровные личности становятся наилучшими охотниками. Иногда неосторожные ловцы, привязав к себе чужую душу, начинают не только забирать её энергию, но и отдавать свою. С тобой ничего подобного не случится. Ты всегда будешь знать, когда нужно захлопнуть двери, чтобы сохранить собственную силу в неприкосновенности.

Вдоль дорожки не горели фонари, луны не было и в помине, но Снежане всё время казалось, что лицо Хольды озаряет бледный мерцающий свет. Должно быть, из-за белизны её кожи. Совершенно мраморной.

Снежана помолчала, потом спросила:

– Так что же тебе нужно взамен?

– Самая малость: я попрошу у тебя первую душу, которой ты завладеешь. Душу Кирилла.

Надо было сказать: «Что за бред!» – но Снежана зачарованно продолжала слушать, как голос Хольды выплетает невидимую сеть:

– Не сразу, конечно. Скажем, через год и один день, как в сказках бывает. Хотя нет, этого мало, сейчас время летит так быстро… Я сегодня удивительно щедра. Готова подарить тебе целых три года. Это будет твой первый опыт. Инициация. Ты почувствуешь, как это здорово, как это заводит, как возбуждает, когда человек оказывается полностью в твоей власти. Потом его заменят другие. Кирилл успеет открыть своё дело, ты обзаведёшься полезными знакомствами – и легко найдёшь себе другую забаву, кого-нибудь ещё лучше, намного красивее и богаче. Искать долго не придётся, ты ведь будешь вращаться совсем в другом обществе. Там много… интересных людей. Сильных и могущественных. Я научу тебя, как заполучить их души, и постепенно ты составишь собственную коллекцию. Это сказочно щедрое предложение, поверь мне.

Тёмные небеса нависли низко над землёй. Ледяная тишина сомкнулась вокруг, когда Хольда умолкла. Надо было сказать хоть что-то, и Снежана вымолвила:

– Его душа… Как я отдам её тебе?

– Не волнуйся, это не твоя забота. На самом деле всё очень просто, ты и сама поймёшь потом, а сейчас нужно всего лишь сказать – да или нет.

– Он будет знать?.. Обо всём?

– Возможно, догадается со временем, но ничего не сможет поделать. Ни-че-го.

Что-то хищное было в её улыбке – предвкушение добычи, нетерпение охотника. Снежана подумала, как же страшно будет отсчитывать дни в календаре в ожидании того момента, когда Хольда явится за своим вознаграждением… Зато на целых три года Кирилл Тамилин окажется в её власти… Зато…

И вдруг она поняла: возможно, это пугает её ещё больше. Да, он останется рядом с ней. Вопреки собственной воле, покорный, подчинённый, сломленный. Как зомби. Тот человек, что был полон внутренней силы, способной сделать его королём. Кем он станет – принцем-марионеткой? Невыносимо представить его себе в этом обличии! Возможно, кому-то понравится такая игрушка – Хольде уж точно. Вот только… это будет уже не Кирилл.

Ответ мог быть только один:

– Нет.

Ветер стих, и снег падал размеренно. Хольда смотрела на неё с удивлением.

– Подумай. Разве это плохо? Он будет предан тебе как пёс.

– Если бы я хотела завести собаку, я бы так и сделала!

Хольда вдруг сверкнула глазами – ярость сделала её ещё краше – и грозным ледяным шёпотом прошелестела:

– Как хочешь, тебе же хуже! Думаешь, мне нужно позволение, чтобы забрать себе чью-то душу? Я всё равно получу твоего Кирилла Тамилина, если пожелаю, а ты оставайся здесь.

И она стремительно зашагала прочь, так что полы плаща разгневанно взметнулись у неё за спиной. Снежана вздохнула и поплелась следом. С ощущением, что её глупо разыграли. Не исключено, что Хольда обо всём расскажет Кириллу, хотя зачем ей это? Зачем ей вообще подобное представление – для смеха?

Хольда шла очень быстро, почти летела, и догнать её можно было только бегом, но унижаться не хотелось. Снежана решила, что проследует за ней до ворот на почтительном расстоянии, не приближаясь.

Она угрюмо шагала вперёд и глядела себе под ноги: не хватало ещё споткнуться сейчас, то-то будет смеху. От былой лёгкости и уверенности не осталось и следа. Их забрала Хольда. Рядом с ней Снежана почувствовала себя… самозванкой. Неловкой девицей, напрасно претендующей на чужой трон. «Какая ты Снежная королева, – сказал ей мельком брошенный взгляд, полный сочувствия пополам с брезгливостью. – Ты простая смертная, смертная, смертная». В этом взгляде была недобрая, ледяная вечность.

Налетел холодный порыв ветра, словно где-то открылась дверь и в щель хлынул сквозняк. Он заставил Снежану очнуться. Она стояла на перекрёстке трёх тропинок и не знала, в какую сторону свернуть.

Заколдованный лес застыл по стойке «смирно». Вокруг простирался безмолвный чёрно-белый мир, и в этой тиши не осталось никого больше, кроме неё. Ни на одной из трёх припорошенных дорожек не было видно следов Хольды.

«Я заблудились!» – Снежана поначалу приняла эту мысль со странным спокойствием. Вот задумаешься – и обязательно уйдёшь куда-то в неправильную сторону.

Надо вернуться чуть-чуть назад и разобраться, куда же надо идти на самом деле. Она торопливо пошла обратно по дорожке, но маленькая сумрачная аллея всё тянулась и тянулась без всяких развилок. И второй цепочки следов на ней не было.

Снежана уже начала потихоньку нервничать, когда на краю зрения мелькнула какая-то смутная тень. Собака?.. Несколько собак?.. Сердце глухо стукнуло в груди. Только этого не хватало! Только этого!

Она продолжала идти, стараясь не ускорять шаг. Страх накатывал волнами, ей казалось, что она слышит мягкую крадущуюся поступь какого-то зверя, но старалась держать себя в руках. Это просто стая бездомных собак. Не волки же, в конце концов. Они, может быть, и не бросятся, если их не провоцировать. Главное – не останавливаться, добраться до ворот… Знать бы ещё, что эти чертовы ворота точно в той стороне, куда она так уверенно направляется! А позади… позади… там кто-то был.

Она всё-таки не выдержала и оглянулась.

В нескольких метрах от неё замер рыжеухий пес, всклокоченный и огромный. Она остановилась – и он тоже. Ощерил пасть и приглушённо зарычал. Создавалось впечатление, что в горле у него клокочет моторчик, но Снежане сейчас было не до сравнений.

– Хорошая собачка, – не очень уверенно сказала она. Собачка вовсе не выглядела хорошей. Более того, на морде у этого существа были написаны самые недружелюбные намерения.

Снежана быстро огляделась – какая-нибудь ветка… что-нибудь тяжёлое… Ничего. Хольде достаточно было шикнуть на псов – и они пристыженно потрусили прочь. У неё такой номер вряд ли пройдёт. Она отступила на один шаг, ещё на один…

Неожиданно пёс тоже попятился. С явным намерением поскорее раствориться среди теней. Как будто увидел что-то пугающее у неё за спиной.

Снежана резко повернулась на каблуках… и застыла от неожиданности. Перед нею был Блазень. Он подошёл так бесшумно, что она не слышала, и теперь стоял на расстоянии вытянутой руки, со странным выражением в тёмных глазах. В свете фонаря меловая бледность его лица казалась ещё более неестественной и жуткой. Прежде чем Снежана опомнилась, он с удивлением сказал, точно не верил себе:

– Ты её не послушала!

Снежана нервно сглотнула. Кто знает, что этот поступок для него означает. Она постаралась не поддаваться ни с того ни с сего нахлынувшей панике и произнесла с холодным достоинством, как можно твёрже:

– Знаешь, я в ваши игры не играю, я хочу уйти. Не подскажешь, в какой стороне ворота?

Но Блазень, похоже, не обратил на её вопрос внимания и зачарованно повторил, как волшебное заклинание:

– Ты её не послушала!

Снежана нетерпеливо и уже с некоторым раздражением подтвердила:

– Да-да, не послушала. И что с того? Ничего страшного не случится, переживёт ваша государыня Хольда. Лучше скажи: можешь вывести меня отсюда?

Несколько долгих мгновений Блазень стоял всё так же неподвижно, будто сомневался, как поступить, но потом решительно нахмурил тонкие брови:

– Пойдём! Ей не понравится, но пойдём! – он крепко схватил её за руку и буквально потащил за собой.

Через минуту вышли к воротам. «Ну вот, как они близко! А я волновалась, что заплутала!» – с облегчением подумала Снежана. За оградой уже собирались другие участники авантюры – по крайней мере там мелькали чьи-то фигуры и были слышны звонкие голоса.

Блазень выпустил её ладонь и теперь стоял рядом, неловко переминаясь с ноги на ногу. Снежана, вновь обретая утраченное хладнокровие, вежливо кивнула ему:

– Спасибо.

Он пожал плечами и собрался было идти дальше, к пролому чуть в стороне от ворот, но Снежана легонько прикоснулась к рукаву его куртки.

– Постой. Ещё вопрос… – Надо кое-что выяснить, и лучше сейчас, наедине. – Хольда… она… ничего не расскажет Кириллу, правда? Ну, про то, что я говорила. Ты ведь наверняка слышал, если шёл за нами.

Блазень удивлённо и даже сочувственно посмотрел на неё.

– Не думай об этом. Ты сделала для него больше… чем кое-кто сделал для меня когда-то. – Его лицо некрасиво исказилось в гримасе то ли гнева, то ли внезапной боли. – Уж лучше так! Она не расскажет, но он бы всё понял, если бы знал.

Снежана почувствовала укол нехорошего предчувствия где-то под сердцем.

– Погоди. Что я сделала для него? Что значит – лучше так?!

Но Блазень, кажется, успел пожалеть о словах, которые у него вырвались, и также стремительно, как Хольда, зашагал прочь, ничего не ответив. Снежана кинулась за ним. Задержалась у пролома только на несколько секунд – кое-что проверить. Вот они, следы Кирилла, тянутся в одну сторону, куда-то далеко вдоль ограды. За ним действительно никто не пошёл. Но не видно также, чтобы он вернулся. Хотя, может быть, он сделал крюк и вырулил к забору по другой тропинке?.. Нет, непохоже. Возле пролома в ограде снег был основательно затоптан, здесь сходились в одной точке многочисленные цепочки следов, но – ничего похожего на отпечатки ботинок Кирилла, с едва заметным рисунком из полукружий на подошве.

Ладно. Сейчас самое время разобраться с Блазнем – пусть не думает отмалчиваться! Хватит этих игр с недомолвками и догонялками.

Снежана ступила за ограду… и растерянно оглянулась – ещё и ещё раз. Среди столпившихся у ворот замёрзших и наконец-то поймавших друг друга игроков его не было. Равно как и Хольды. Не говоря уж о Кирилле.

Народ уже собирался разъезжаться. Тихо урчала чья-то машина. Свет фар разрывал темноту не выше колена – казалось, что снег возникает ниоткуда в полуметре над землёй.

– Здорово погуляли! Экстрим! – громко восхищался кто-то.

– Романтика, да, – подхватил другой голос с такой же преувеличенной бодростью.

Но Снежане показалось, что любители острых ощущений переглядываются с некоторым недоумением, словно не решаясь спросить: а зачем мы вообще сюда приехали? И кто это придумал?

Ей и самой чудилось, что сегодняшняя вечеринка, стремительный полёт сквозь ночь и снег, блуждание по чёрно-белому миру вместе с Хольдой – всё это было давно, страшно подумать, как давно, может быть, триста лет назад. И оттого всё подёрнулось в памяти белёсым туманом – не различить деталей. Наверное, дело в том, что город давным-давно погрузился в ночь, как в чёрный глубокий колодец, и всем уже хотелось спать – свернуться калачиком там, на дне, под нежную колыбельную метели, а не скитаться в поисках приключений.

Снежана подошла к одной из сонных девушек – той самой, что танцевала сегодня с Кириллом.

– Послушай… Ты не видела тут гитариста… в куртке такой зелёной? Он должен был выйти только что, минуту назад.

Та пожала плечами, зябко кутаясь в коротенькую модную курточку.

– Да нет вроде. Он с нами тоже был?

– А Кирилл? Не знаешь, он вернулся?

Неуверенный взгляд по сторонам.

– Кажется… Но что-то его не видно. Может, он уехал уже?

– Погоди, он ведь без машины, как же он мог уехать!

– Ну остановил попутку… мало ли…

Ещё несколько вопросов к другим игрокам – и в итоге ничего. Все смотрят растерянно, все толком не помнят… Снежана с досадой выудила из сумочки мобильный, сняла перчатку, чтобы набрать номер. Пальцы мгновенно одеревенели от холода.

«Абонент временно недоступен».

Ещё одна попытка. «Абонент временно недоступен».

Сейчас все разъедутся, и она останется одна. Интересно, сколько времени?

И ходят ли ещё по этой дороге какие-то троллейбусы и автобусы?

– Жанка, тебя подвезти?

Снежана очнулась и увидела, что перед ней стоит, переминаясь с ноги на ногу и выжидающе улыбаясь, весёлый разгильдяй Миша – один из тех, чьё имя она поначалу внесла в свой королевский список, а затем безжалостно вычеркнула оттуда. Он был не король, совсем не король, но, без сомнения, принц. Сын какого-то нефтяного магната – мало ли их сейчас развелось. После института папа обеспечит чаду доходное местечко в своей же компании, жизнь его будет предсказуема и обеспечена – точнее, беспечна. Да, он посредственность. И немножко сноб. Когда беседует с девушками в кафе, гордо выкладывает на столик дорогущий айфон – мол, видите, какой я крутой. Но что делать, у всех свои недостатки… А вообще, это очень перспективный кавалер. Достойный внимания. Не исключено, что со временем получится из него глава какого-нибудь министерства.

– Меня вот, видишь, не поймал никто, – будущий министр развёл руками. Как будто надеялся, что Снежана от сочувствия упадёт в эти объятья.

В институте он рассказывал ей анекдоты – правда, не очень смешные – и порывался ненароком коснуться запястья. С ним всё будет просто.

Снежана улыбнулась – почти без фальши.

– Сейчас, подожди… Я только позвоню…

Пальцы без перчатки совсем окоченели, мобильный неловко лежал в ладони.

«Абонент временно недоступен».

Стоит ли беспокоиться о нём, временно недоступном? Возможно, он уже вернулся домой, поскольку не прельстился игрой в прятки посреди огромного Ботанического сада. Например, уехал вместе с Хольдой, ведь её машины не видно.

А если нет… даже если нет… В конце концов, он взрослый мальчик и может сам о себе позаботиться. Не идти же, в самом деле, по его следам, чтобы проверить для успокоения совести, не остался ли он где-то в заснеженной чаще?

Снежана чувствовала, что у неё вот-вот закружится голова – от необходимости сделать выбор именно сейчас, немедленно. Забыть про Кирилла? Уехать? В конце концов, на нём свет клином не сошёлся. В городе ещё много богатеньких мальчиков, и с кем-то из них вполне можно построить чётко спланированные, конструктивные отношения. Да вот хотя бы с Мишей. Не самый плохой вариант.

Если не Кирилл, то не всё ли равно – кто?

Она тяжко вздохнула, обернулась. За оградой чернел зимний лес, где лучше не бродить в одиночку.

Ой… По дорожке скользнула позёмка, на пробу лизнула отпечатки чьих-то каблучков… вкус-с-сно… и разветвилась, набирая силу, и понеслась дальше, бреднем сметая втоптанные в снег следы. Туда, где скрылся Кирилл.

«Не надо! Нет!» – едва не крикнула Снежана, и позёмка словно услышала её, испуганно шарахнулась в сторону и осела мелкой снежной пылью, совсем не страшной.

Ещё несколько таких дуновений – и следов Кирилла на припорошенном асфальте будет не разобрать.

– Так что, тебя подвезти? – чуть более настойчиво спросил Миша.

У него были дорогие ботинки, кашемировый свитер под небрежно-стильной курткой D&G, идеальная стрижка, а самое главное в столь юном возрасте – платиновая кредитка где-то в недрах кожаного портмоне. В общем, вылитый принц – что ещё нужно девушке?

Но Снежана молча покачала головой.

– Ты пешком, что ли, пойдёшь в свою общагу? Через весь город?

Она не ответила. Невежливо повернулась спиной к удивлённому принцу и с мрачной решимостью направилась к пролому в ограде.

Следы были видны чётко, но снег падал с устрашающей размеренностью. Самое большее – полчаса, и весь мир станет девственно белым, не останется никаких намеков, никаких путеводных знаков, напоминающих, где же прошёл Кирилл. Надо торопиться.

Сначала Снежана шла по тропинке вдоль ограды. Голоса за спиной становились всё тише, но свет придорожных фонарей поддерживал в ней уверенность, что она в любой момент может вернуться. Если поиски наскучат.

Впрочем, через некоторое время пришлось всё-таки углубиться в чащу – вступить на неприметную, хоть и заасфальтированную дорожку. С обеих сторон тянулся разросшийся орешник, над ним сплетали ветви чёрные озябшие липы, словно в надежде согреть друг друга. Некоторые кусты, удачно спрятавшиеся от ветра, ещё сохранили зелёные листья, но те заметно съёжились холода и поблёкли – и явно жалели, что вовремя не присоединились к листве соседних деревьев, укрытой на земле белым пуховым одеялом.

Ещё десяток шагов, и ещё, и ещё. Отблески света становились всё более слабыми. Вот уже не видна ограда. Следы сворачивали с асфальта на какую-то совсем глухую тропинку. Здесь охваченные морозом кусты почти смыкались, и прокладывать себе путь среди них – неизвестно куда! – отчаянно не хотелось.

Снежана потопталась на месте. Ноги в сапожках постепенно коченели. Наверху, над ней, по ветвям прошёл ветер, так что они застонали и заскрипели. Снежана посмотрела в вышину, как-то отстранённо подумала о завтрашних лекциях в институте, о недочитанных главах учебника, о горячем сладком чае в любимой кружке и о тёплом пледе. Ещё не поздно вернуться.

И вообще, если позёмка заметёт её собственные следы, как найти дорогу обратно?! Она уже заблудилась один раз в нескольких шагах от ворот!

«Ш-ш-ш…» – мерно и зловеще раскачивались над нею чёрные ветви. Ей казалось, что деревья с сомнением шепчут: «Ты его не найдёш-ш-шь».

Снежана вздрогнула и решительно устремилась в объятые инеем заросли.

Под ногами слабо хрустела тонкая корочка смёрзшихся листьев, каблуки немного увязали в них. Следы Кирилла были по-прежнему отчётливо видны, но снег повалил гуще, и теперь даже под сплошным сплетением веток мелькали снежинки.

«Вот будет забавно, если я просто сделаю большой крюк, а Кирилл тем временем выйдет к воротам и преспокойно уедет!» – говорила она себе. Но втайне хотела, чтобы уж лучше так и было на самом деле. Чтобы все тревоги оказались ложными. Глупыми.

В груди затаилось какое-то нехорошее чувство, ожидание беды. Она ничего не могла с ним поделать. Происходило что-то непоправимое.

Ветер пробирался под одежду и пытался нагло облапать. На плечах оседали снежные погоны, как издевательский знак отличия. Поёживаясь от холода, она всё шла вперёд, а вокруг простирался неподвижный и сонный мир. Ей казалось, что она движется всё дальше и дальше в царство мрака, где только тьма и снег. Зима в концентрированном виде. А где-то позади, возможно, собирались в стаю бездомные псы, и рыскали, припадая к земле, и крались за ней по пятам. И никто уже не защитит её от дикой своры – ни Хольда, ни Блазень… Нет, лучше не думать, не думать об этом!

Раздался треск, громкий, как выстрел, и на несколько шагов впереди обломился и упал под тяжестью снежной шапки огромный разлапистый сук – точно поперёк тропинки. «Может, это знак, что пора вернуться?» – подумала Снежана чуть ли не с облегчением. Наверняка знак. Нужно поворачивать, пока не поздно. Она постояла, прислушиваясь к своим сомнениям и гласу разума, но всё-таки переступила через этот шлагбаум и зашагала дальше, ожесточённо топая и пытаясь таким образом согреться. Сапоги безнадёжно перепачкались, ведь модельная обувь не предназначена для ночных странствий по лесу, где под снегом – влажная вязкая почва и мокрая трава.

Тропинка под ногами давно сгинула, её сменил неровный ландшафт – сплошные бугры да буераки, белые холмики, словно закутанные на зиму мебельными чехлами.

Из сугробов торчали чёрные стрелы осоки или ещё какой-то сухой травы.

Наконец, дорогу Снежане и вовсе преградила довольно широкая ложбина. Следы сначала тянулись по её краю, а потом резко прерывались и возобновлялись на пригорке с другой стороны. Кажется, Кирилл прыгнул… и не очень удачно: упал на одно колено – на снегу темнел крупный отпечаток.

Снежана решила обойтись без акробатических трюков – просто аккуратненько спуститься, тщательно выбирая всякий раз, куда лучше поставить ногу, и подняться на противоположный склон. Не такой уж он высокий и крутой.

Она сделала несколько шажков вниз и едва успела отшатнуться, когда под каблуком что-то вдруг ощутимо хрустнуло, как битое стекло.

У её ног извивался чёрный, как угорь, ручей, схваченный льдом. В маленьком проломе журчала обжигающая ледяная вода. Ещё одно неосторожное движение – и Снежана ступила бы в неё, провалилась по щиколотку. Здесь не пройти.

Она выбралась обратно на берег, отошла, разбежалась и прыгнула, не давая себе времени подумать, какую делает глупость и выдержат ли приземление её каблуки. Они выдержали. Хорошо. Хорошо.

Дальше следы прерывисто петляли среди пожухшей травы, испятнанной снегом и бурыми листьями. Снежана ускорила шаги, перебираясь с одной кочки на другую. Не нужны были навыки бывалого охотника, чтобы понять – тот, кого она преследовала, сильно хромает.

Лес тревожно и глухо гудел, наверху раскачивались чёрные ветви. Теперь в их шуме Снежана слышала не предупреждение – угрозу. А с чёрного неба осыпались снежинки, точно маленькие бриллианты, драгоценные крупинки хорошо спланированной жизни. Ты его не найдёш-ш-шь…

Она потеряла счёт времени.

Мысли путались, бродили по кругу, как, наверное, и она сама следом за Кириллом Тамилиным. Он уходил всё дальше. Она не догонит его. Никогда.

Снежинки летели, как пепел, всё, чего она хотела, всё, к чему стремилась, выгорало в ней дотла. Ты его не найдёш-ш-шь…

Вот что Блазень имел в виду, когда говорил – уж лучше так. Уж лучше сгинуть в зимней чаще, чем вечно быть привязанным к Хольде и знать, что кто-то отдал ей твою душу.

Снежана отгоняла эти странные, нелепые мысли – неправда, так не бывает! Но с таким же успехом можно было отмахиваться от навязчивых снежинок – те всё равно кружили вокруг. Сколько она ни уговаривала себя, что не стоит поддаваться панике, сколько ни взывала к собственному разуму – всё напрасно. Ужас леденил сердце, заставлял торопиться, спотыкаться на ровном месте, высматривать впереди знакомую фигуру – там, в черноте замёрзшего мира, запретного для людей, запретного для живых.

Она уже не оглядывалась, не гадала, найдёт ли дорогу назад, сумеет ли вернуться, если захочет. Потому что знала – не найдёт, не сумеет. Ей оставалось только продолжать погоню, но она понимала, что отстаёт, что вряд ли настигнет Кирилла. Кое-где следы уже были нечёткими, почти неразличимыми. Скоро она потеряет их и снова заблудится, на этот раз окончательно, да так и будет скитаться в болотной тьме, пока не упадёт на какой-нибудь тропинке. И останется здесь лежать до весны, грезить в объятиях северного ветра – слушать его шёпот о звёздном замке Снежной королевы возле самых ворот Вселенной, где изо всех щелей дуют ледяные сквозняки из небытия.

Холод охватил её всю, поднялся до самого сердца. Снежана вдруг вспомнила странное чувство, возникшее, когда она уходила из своей общежитской комнатки, – ощущение, что больше она не вернётся туда. В тот момент оно было близким к эйфории, а сейчас казалось тревожным. Может быть, она не возвратится потому, что навсегда останется здесь?

Наверное, всё кончено. Хольда победила.

И ничего уже не исправить.

Она просто сгинет в этом сумрачном мире – и Кирилл тоже, ведь никто больше не поможет ему. Никто. Все друзья уехали, все подруги давно спят в своих или чужих постельках.

Злость и отчаяние придали ей сил. Сбиваясь с размеренного ритма, срывая дыхание, она почти бегом рванулась вперёд, сосредоточенно глядя себе под ноги, чтобы не упустить едва заметный след… и вдруг вылетела из-под деревьев на открытое пространство – широкую, явно цивилизованную дорожку. По инерции сделала несколько шагов и замерла.

Прямо перед нею на заиндевелой лавочке под рябиной сидел Кирилл, сунув руки под мышки и уткнув подбородок в воротник куртки. На мгновение Снежане стало нехорошо, ей почудилось, что он застыл навсегда, как ледяная статуя. Но Тамилин удивлённо поднял голову, заслышав её оклик.

– Ты? – он попытался подняться, но снова неловко опустился на скамейку. – Представляешь, ногу подвернул, еле доковылял до этой лавочки. И телефон, как назло, не работает: сеть не ловится. Думал вот, что делать дальше.

Снежана стряхнула перчаткой мокрый снег со скамейки и устало опустилась рядом.

– Можешь идти? – Он смущённо покачал головой. Путь назад был заказан: теперь Кирилл вряд ли перепрыгнет через ручей. Снежана помолчала, затем спросила с сомнением: – А если опереться на меня?

– Ну… давай попробуем, – с таким же сомнением в голосе согласился Кирилл.

Даже на каблуках Снежана была на голову ниже его. Он ковылял рядом, прихрамывая и ощутимо наваливаясь на её плечо, а она с напускной бодростью рассуждала, что найти выход не так уж сложно: в какую сторону ни пойдёшь по дорожкам, рано или поздно наткнёшься на забор. А дальше надо двигаться вдоль него, и тогда есть хороший шанс выйти к каким-нибудь воротам. Сколько времени может занять это путешествие, Снежана старалась не думать.

Хорошо, что Кирилл не стал спрашивать, почему она пошла именно за ним. Что бы она сказала? «Мне показалось, что ты в беде»? И что он подумал бы, если бы узнал о совершенно невероятном разговоре с Хольдой?! Сейчас, когда Тамилин всё-таки нашёлся, её слова казались не очень удачной шуткой – возможно, это и был розыгрыш. Но Снежана радовалась своей доверчивости. Если бы ей не показалось, что с Кириллом по воле Хольды может произойти что-то дурное, она не помчалась бы ему на помощь и сейчас он всё ещё сидел бы на скамейке под рябиной. Один.

Так непривычно было видеть его уязвимым, нуждающимся в помощи. В её помощи.

Они шли долго, заледенелая дорожка всё тянулась и тянулась во тьме, но Снежану отчего-то не покидало ощущение, что теперь всё будет хорошо. Когда стихнет метель и покажется из-за облаков восковая луна, Хольда уже не вернётся со своими обещаниями и угрозами, мир станет привычным и понятным. В прорехе сотканного из туч полога Снежана увидела несколько мерцающих колючих звёзд и несказанно обрадовалась им. Метель теряла силу.

Наконец показалась ограда. Они вышли почти к самым воротам и вскоре уже стояли по другую её сторону. Дорога была пуста – ни одной машины, народ давно разъехался. Фонари, все как один, надели забавные белые шапки. Сугробы сверкали гламурным бриллиантовым блеском. Сказка да и только.

В кармане куртки у Кирилла слабо пискнул телефон.

– Ну вот, включился всё-таки. Очень вовремя! – Тамилин глянул на экранчик, пощёлкал кнопками. – Сообщение… голосовая почта… Ого! Восемь пропущенных звонков. От кого бы этого…

Он посмотрел на Снежану исподлобья, и, если бы не природная бледность, она бы покраснела. К счастью, Кирилл не стал развивать эту тему и предложил:

– Давай, что ли, попробуем вызвать такси. Троллейбусы ведь не ходят ещё, метро закрыто. Кроме того, есть подозрение, что до него довольно далеко.

Снежана кивнула. Пока Тамилин искал номер в телефонной книге мобильника и говорил с оператором, прислонившись плечом к створке ворот, она расхаживала вдоль ограды, механически скользя рукой по прутьям решётки. Вот и всё. Вот и всё. Сейчас он поинтересуется мимоходом: «Подвезти тебя до общежития?» – этот вопрос она сегодня уже слышала… Для Кирилла приключение благополучно завершилось, и теперь он из благодарности галантно заплатит за такси. Как мило.

Отчего-то хотелось плакать.

Может, потому, что радость немножко поутихла, и тут-то она поняла: да, ничего страшного не случилось, но не стоит себя обманывать и делать вид, что всё теперь будет как прежде. Не будет.

В тот момент, когда она бездумно ринулась искать своего ненаглядного Тамилина в заснеженном лесу, что-то произошло, её гнали вперед дикий страх и обжигающее чувство вины: она боялась, что Кирилл попал в беду из-за неё, боялась так, как будто этот человек ей небезразличен… И ледяной панцирь, который так расхваливала Хольда, неожиданно покрылся сеточкой трещин, а потом и вовсе – дзынь! – разлетелся на мелкие кристаллы. Непривычные, слишком сильные эмоции взорвали его изнутри.

Потихоньку собирая осколки и пытаясь как-то ими прикрыться, Снежана только сейчас начала осознавать масштабы катастрофы.

Она больше не сможет, как бы ни старалась, хладнокровно воспринимать Кирилла Тамилина как добычу. А самое ужасное – Кирилл этого даже не заметит. Для него ничего не изменилось. Наступит день – и они снова встретятся в институте, скажут друг другу: «Привет!», станут болтать о пустяках. Просто однокурсники, просто знакомые. Как и раньше, она для него – никто. Посторонний человек. Мысль об этом была невыносимой.

Снежана обернулась – Кирилл смотрел на неё, всё ещё с телефоном в руке. Потом, не отводя взгляда, спрятал мобильный в карман.

– Ну что? – спросила она светским тоном.

Тамилин успокоительно кивнул:

– Надо немного подождать, сказали – минут двадцать. Возничий уже в пути.

– Как твоя нога?

– Лучше. Думаю, это даже не вывих – просто сильный ушиб или растяжение.

Нужно было, наверное, ещё о чём-то говорить, но Снежана в смятении не могла придумать – о чём. О погоде, о природе? Она прислонилась к ограде рядом с Кириллом, и некоторое время они молчали. Совершенно не городская тишина давила на нервы. В сказках героиням почему-то не приходится мучительно подбирать хоть какие-то темы для беседы со своим суженым, только что спасённым от происков злой колдуньи. Как правило, в финале истории никакие слова не нужны. Благодарный герой просто-напросто женится на храброй девушке, которая его выручила. Тут и сказочке конец.

В жизни всё как-то сложнее. Девица, вызволяющая короля из тёмной зачарованной чащи, не обязательно получает его в мужья.

Она подумала: может быть, Кирилл сейчас тоже гадает, что ей сказать. Отсчитывает секунды до прибытия таксиста. Как раз в этот момент он откашлялся и спросил:

– Замёрзла?

– Да так, немного.

Она была уверена, что после этих ничего не значащих слов опять сгустится неловкое молчание, но Кирилл ни с того ни с сего поинтересовался – в шутку, что ли:

– Знаешь.., по правилам… ты ведь меня поймала, так? Не хочешь ли потребовать награду?

Ещё несколько часов назад Снежана ответила бы что-нибудь подходящее, кокетливое, но только не сейчас. Не было ни настроения, ни сил. Поэтому она равнодушно пожала плечами:

– Мы ведь уже не играем. Так что это необязательно.

Ни к чему ещё больше осложнять ситуацию, перебрасываться многозначительными фразами, строить глазки, всё равно ничего теперь не получится…

Она вздрогнула удивлённо, когда Кирилл вдруг взял её за руку.

– Мне почему-то кажется, что ты и раньше не играла.

Его лицо было совсем близко – серьёзное, сосредоточенное.

– Может быть, поймала – не очень удачное слово. И правила тут ни при чём. Я спрошу по-другому… Все уехали, но ты осталась. Наверное, трудно было меня разыскать, но ты это сделала. Почему?

Она молчала, глядя на него снизу вверх, и он попросил:

– Скажи мне. Я знаю, ты всегда добиваешься своей цели, если чего-то очень сильно хочешь. Могу ли я надеяться, что был твоей целью?

И тут Снежана подумала: неправда, что она – такая же, как все остальные девушки, желающие заполучить Кирилла, и что ей нечего предложить будущему королю. Возможно, её честолюбие, отчаянное упрямство, нежелание сдаваться в самой сложной ситуации – именно то, что ему нужно. Она всегда стеснялась своей расчётливости, гордыни, циничности. Стеснялась и прятала свою душу как можно дальше от чужих глаз – так долго, что сама едва её не потеряла. Маскируясь под расслабленных столичных красавиц, почти забыла, что она совсем другая – волевая, способная на решительные поступки. Ей не надо подпитываться чужой энергией, чтобы быть сильной, чтобы дойти до любой цели и не отступиться, не повернуть назад. Она способна стать для Кирилла Тамилина идеальной королевой. Партнёром. Соратником. В любой момент он сможет опереться о её плечо, если вдруг споткнётся на пути к трону.

Как объяснить ему всё это? Она не знала, поэтому просто привстала на цыпочки и поцеловала его. И только после этого сказала:

– Я рада, что тебя нашла.

Кирилл неожиданно улыбнулся в ответ, совсем по-мальчишески:

– Я тоже рад, что это была ты.

И добавил, согревая её ладони в своих:

– Поможешь мне добраться домой?

Снежане хотелось верить, что и он сегодня увидел её по-новому – настоящей, неподдельной, совсем не похожей на стандартных смазливых куколок. Но если даже нет… Это неважно. Кажется, в эту ночь она нашла не только его, но и себя. Теперь незачем притворяться кем-то другим, прятаться в новые ледяные доспехи, а значит, Кирилл обязательно поймёт, какая она на самом деле. Разумеется, всегда небезопасно раскрывать кому-то свою душу, незащищённую и живую: ещё неизвестно, что с ней сделают! – но ради Кирилла Тамилина Снежана готова была рискнуть. Пусть в такого человека сложно влюбиться, но его, по крайней мере, можно любить.

Минут через двадцать их, совершенно промёрзших и радостных, подобрала яркожёлтая, солнечная машинка-такси. Они самозабвенно целовались на заднем сиденье, и, конечно, Снежана и думать не думала о том сообщении, которое Кирилл прослушал и сразу же удалил, пока она неприкаянно бродила вдоль ограды и предавалась грустным размышлениям. А было это послание весьма любопытным. Снежана сразу узнала бы знакомый голос…

«Ты хотел проверить, как она к тебе относится, – и что же, проверил? Даже если девица-красавица не была уверена в своих чувствах, теперь-то она тебя полюбит, не сомневайся. Романтические девушки всегда склонны влюбляться в раненых рыцарей, которых им удалось спасти. Маленькое приключение – и вот они уже привязаны к тебе на всю жизнь. Достаточно создать благоприятные обстоятельства… Ты доволен, Тамилин? Считай, что это мой прощальный подарок. Я не буду желать вам счастья – разбирайтесь с ним сами как-нибудь».

К добру или нет, но Снежана не слышала ни словечка из этой речи, и тёмными зимними вечерами, когда она смотрела из высоких окон своего нового жилища на мигающий огоньками проспект, ей иногда казалось, что там, далеко внизу, вот-вот промчится кортеж Снежной королевы. Мелькнут чёрные машины, одна за другой. И Хольда всё-таки явится за душой Кирилла… Но три года миновали, и ничего не случилось. А дальше у Снежаны было достаточно забот и без тревожных мыслей о Хольде: несколько лет они с мужем поднимали с нуля общую компанию, вели бесконечные переговоры, вгрызались в юридические вопросы, решали бюджетные проблемы. Словом, времени на мрачные предчувствия оставалось крайне мало, а потом ещё Даня родился… И постепенно Снежана успокоилась.

Земля вращалась вокруг своей оси, луна прибывала и убывала, а властительница зимы не спешила возвращаться за тем, кого не сумела забрать. Должно быть, государыня Хольда – если она по-прежнему на кого-то охотилась в этой части света – не испытывала недостатка в заблудших душах.

 

Пленённая душа

Днём здесь прошли дожди, но вечер спустился тихий и ясный, почти безоблачный. Луна плыла по акварельно-синему небу, как недоспелое яблоко на поверхности воды в бездонной бочке, – то красовалась над верхушкой одного дерева, то качалась на ветке другого. Она была похожа на белый налив и, вопреки дурной репутации, казалась вполне безобидной и умиротворённой, довольной собой и всем миром. Ничего зловещего и потустороннего не было в этом шарике над крышами дачного посёлка.

Геля почти успокоилась и даже повеселела. На самом деле всё хорошо. Вот только лужи… Ботинки облипли глиной, она свернула к обочине и кое-как вытерла их о траву, не снимая.

Почти всё лето она провела в городе, загруженная подработкой в той фирме, где трудился папа («Всё-таки тебе семнадцать уже, пора привыкать к взрослой жизни»), так что успела забыть и пряный запах трав, и огоньки светлячков в придорожных кустах, и антрацитовое мерцание воды в глубоких неровных колеях от автомобильных колёс.

Весь мир был только перстнем на чьей-то руке. Прозрачное синее небо с примесью зелени на горизонте распростёрлось над плоской землёй опрокинутым сапфировым куполом, и под этим драгоценным сводом, чьей огранкой, должно быть, занимался великий ювелир, все проблемы казались мелкими, пустячными. Но… почему-то забываться они категорически не хотели, несмотря на свою смехотворность. Геля загоняла их всё глубже и глубже в подвалы памяти, пыталась завалить сверху разным мусором – и всё-таки они снова выскакивали оттуда с криками протеста, возмущенно топая ножками, и начинали кружиться-вертеться в голове, маленькие надоедливые бесенята, – прихлопнуть бы эти мысли, как мух…

Впрочем, сравнение было не совсем удачным: прихлопывать мух и другую летучую живность Геля не умела. Она открывала окно пошире и гонялась за ними с газетой, в надежде по-хорошему выдворить их из комнаты.

Теперь в течение семи дней её гостями будут только эти незваные существа – приставучие насекомые и навязчивые раздумья о собственных неудачах. Неделя отпуска уже прошла – совершенно бестолково, но оставались ещё одна. Дальше придётся по-прежнему отвечать на звонки в приёмной и по вечерам дремать на занятиях в колледже; дальше – осень, пальто-шарф-перчатки, вечно влажный зонтик и пасмурные будни, похожие друг на друга – не отличишь при тусклом электрическом свете… Но пока можно не думать об этом.

Родители с младшими близняшками очень вовремя собрались на море: мама бесцеремонно напросилась к очень дальним родственникам в Евпатории. Когда она собирала чемоданы, папа одновременно смотрел телевизор, читал газету и давал умные советы, а Оля с Лилей, несказанно обрадованные, что буквально накануне первого сентября на них нежданно-негаданно свалилось такое вот приключение, и оттого крайне перевозбуждённые, затеяли нешуточную словесную баталию из-за того, что одна взяла у другой поносить какую-то кофточку и вернула в неподобающем виде. И в этот момент Геля вдруг поняла, что никогда не жила на даче одна. Так уж исторически сложилось, что она приезжала туда в шумной компании родителей и сестричек или вместе с друзьями, не менее шумными…

Мысль о них больно резанула, как осколком стекла. Только что Геля искренне радовалась блаженной тишине, и вот маленькое счастье сдулось, – пуфф! – разодранное посредине.

Луна по-прежнему плыла в небе следом за нею, как привязанная, и влажная листва по-прежнему источала едва уловимый аромат. Мир не перевернулся, потому что ничего не случилось – подумаешь, кто-то кому-то не позвонил. Он разумно и гармонично устроен, этот мир, очень сбалансированно, и не переворачивается с боку на бок по такому ничтожному поводу. Иначе ему пришлось бы кувыркаться туда-сюда каждую секунду. «Хотя планета ведь вращается, если она всё-таки круглая, – подумала Геля. – Может быть, поэтому?»

Отчего-то, несмотря на картинки в учебниках и фотографии из космоса, её попытки представить Землю в виде этакой каменной картофелины посреди чёрной-чёрной бесконечности всегда терпели позорное поражение. Наверное, всё потому, что на поверхности подобного космического тела – со всех сторон сфотографированного, измеренного, изученного – каждое событие должно подчиняться законам логики. Волшебным случайностям негде спрятаться от телескопов и микроскопов, и незапланированные чудеса в такой неблагоприятной обстановке выживают с трудом. А Геле очень хотелось верить, что летними ночами где-то рядом бродят ангелы, привидения и прочие существа, не подверженные закону всемирного тяготения и навеки вычеркнутые из учебников. Геля с улыбкой вспомнила, как несколько лет назад, во время школьных каникул – как давно! – Наташа предложила вызвать духов…

Пятерых Гелиных друзей – Лену, Машку, Наташу, Илью и Макса – отпустили за город под опеку её родителей, но мама с папой уже спали, а дом был полон скрипов и шорохов, и Ната сказала, что нужен только кусочек мела – очертить защитный круг – и фонарик, а заклинание она знает, ей одна девочка из музыкальной школы по секрету рассказала.

– Бред какой-то, – сказал Макс, но девочки дружно зашикали на него, Илья благоразумно промолчал, и большинством голосов вопрос был решён – вызывать! Вот только кого?

Геля несмело предложила в качестве кандидатуры дух Александра Македонского.

– Ты дура, да? – взвилась Маша. – Он же по-русски не поймёт ничего! Как мы его будем о чём-нибудь спрашивать?

Геля нахохлилась. Ощущать себя дурой было весьма неприятно, однако поспорить с аргументами Маши она не решилась.

Конечно же, ничего не произошло, призрак не явился, хотя Геле показалось, что она видела голубоватое свечение, а Макс потом пугал её в шутку. Но это неважно. Главное, что им было так весело вместе… так весело… А на прошлой неделе никто не позвонил, чтобы поздравить её с днем рождения. Она специально осталась в Москве, не поехала на дачу – знала, что все они сейчас в городе. Весь вечер прождала, то и дело поглядывая на мобильный, заранее выложенный на видное место. В девять часов проверила, включён ли он. Оказалось, что да, включён. Хотя можно было и не проверять: днём же звонила мама, передавала привет от всего отдыхающего семейства, наспех желала каких-то сомнительных радостей вроде карьерных успехов и спрашивала, весело ли ей. Она-то, наверное, полагала, что в освободившейся квартире сейчас шумная вечеринка.

Геля сидела на кухне и думала, что Илья, наверное, у бабушки в Карелии, он всегда летом туда уезжал, Машка вечно путает даты и, может быть, спохватится только завтра, а Максим… А Лена… Оправдания придумывались очень легко. У каждого находился повод для забывчивости.

Вчера она поняла, что ждать поздравлений уже бессмысленно. Неделю спустя! Надо было давно уже рвануть за город и после контрольного деньрожденного звонка от родителей выключить мобильный насовсем. Если кто-то сказал бы потом: «Ну и куда же ты пропала, именинница?» – можно было бы с некоторым опозданием выслушать традиционные пожелания всяческих благ и успехов в личной жизни, растерянно пролепетать в ответ «спасибо» и порадоваться, что вот, друзья заметили её отсутствие, что они переживали и гадали, где же она. А если никто ничего не сказал бы… тогда хоть оставалась бы надежда, что всё-таки были какие-то пропущенные вызовы, не зафиксированные сотовым оператором. Мало ли. Ну не дозвонился народ непосредственно в день рождения, а поздравлять человека после, совершенно невпопад, уже как-то неловко. Понятная же ситуация. И ни малейшего повода для затаённых обид.

Геля решила, что завтра всё-таки заставит себя уехать на дачу. Собрала вещи. Обшарила квартиру, нашла расписание автобусов на клочке бумаги. Эти механические занятия немного отвлекли её, но вечером снова нахлынула грусть. Совсем недавно она предвкушала, как они соберутся все вместе… Они ведь так долго не виделись – у всех дела, да и она сама вот уже целый год работает, учится, снова работает изо дня в день, а в выходные бессильно валяется на диване под аккомпанемент родительского ворчания: мол, что ты бездельничаешь, занялась бы чем-нибудь полезным.

Как хорошо было бы вспомнить прежние, совершенно беззаботные школьные вечеринки! Но раньше так получалось, что она заранее приглашала всех отпраздновать очередную годовщину своего появления на свет. Поэтому никто, наверное, не запоминал специально эту дату. Неужели нужно всё время напоминать о себе, чтобы люди не забывали о твоём существовании?

Она спала тревожно, ворочаясь с боку на бок. Обрывочные сновидения не запоминались – только одно, последнее, осталось перед глазами чередой картинок, но лучше бы и этот глупый сюжет канул в небытие. Разумеется, Геля увидела своих друзей – ещё бы, весь день мысли были только о них.

…Они сидят на помойке, Макс устроился на мусорном баке, и все пятеро что-то обсуждают, Лена смеётся, но вдруг, увидев её, резко замолкает – и все замолкают тоже. Она спрашивает: «Что случилось?» Они переглядываются, как пойманные заговорщики, и Маша говорит: «Пойдём отсюда». Они уходят, не оглядываясь, а она стоит, растерянная, и не знает, что делать. Бежать за ними? Хватать за руки, за одежду, кричать: «Да что случилось-то?» А они ей скажут: «Ничего не случилось»…

Геля пробудилась в отвратительном настроении, сером и протухшем, как груды мусора из этого сна – она бродила между ними, бродила потерянно, пока не открыла глаза у себя на диване, потому что солнечный луч добрался до подушки и щекотал веки.

После двух кружек крепкого-крепкого чая Геля поняла, что день какой-то неправильный. Он был слишком безоблачным и ярким – никакого уважения к чужой тоске. Предаваться меланхолии казалось совершенной нелепостью, но душа категорически не желала радоваться хорошей погоде и гармонии мироздания, и это несоответствие расстраивало ещё больше.

И тогда Геля поняла: нужно что-то предпринять. Исправить положение.

Она долго обдумывала текст эсэмэски. Размышляла, как написать: «У меня день рождения… Нет, получается, что сегодня, и я на поздравления напрашиваюсь». После пятнадцати минут напряжённого мыслительного процесса получилось: «У меня 19-го был день рождения. Думаю: праздновать или нет?» Формулировка всё равно была какая-то странная, но больше ничего не придумывалось, и Геля отправила этот коротенький текст Леночке, а потом такое же послание адресовала Максиму. Кто-нибудь из них наверняка сообщит Машке… Максим скажет Илье…

Геля ждала, что все они позвонят по очереди: «Ой, извини, мы совсем закрутились-завертелись, а память дырявая. Многомного тебе всего самого-самого».

Она ждала, что Машка поинтересуется: «Ну, когда к тебе приходить?» – а Лена станет выпытывать: «Что ты хочешь в подарок?»

Ждала, ждала…

Через полтора часа пришла ответная эсэмэска от Лены: «Как хочешь». И смайлик в конце – круглая рожица с улыбочкой.

Ещё через час Геля набрала городской номер Максима:

– Привет! Как дела?

– Привет. Да вроде ничего.

Они немножко поболтали о всяких пустяках, о том, что Макс собирается с родителями в Турцию.

– Кстати, с днём рождения, – сказал он.

Эти слова: «Кстати, с днём рождения» – подкосили её, почти физически. Противно тряслась рука, когда она положила трубку. Полночи Геля придумывала, что должна была ему ответить вместо растерянного «Спасибо» и «Ну ладно, созвонимся ещё».

Она чувствовала себя так, словно все друзья ушли играть в «казаки-разбойники», а её почему-то не взяли.

Воскресным вечером дачники возвращались в Москву, за город отправлялись единицы – и Геля в том числе. Автобус был почти пустым. Она глядела в окно, и всю дорогу однообразные пейзажи – деревья, рытвины, столбы и придорожные забегаловки – мелькали сквозь её собственное печальное отражение на грязном стекле, тусклое и наполовину смазанное сумерками. Погода, словно по заказу, слегка испортилась. Почти прозрачные, чахлые тучки собрались на небе в серое месиво и выдавили из себя несколько капель дождика. Но на полноценный ливень сил у них не хватило, и вскоре они пристыженно скрылись на горизонте.

На знакомой остановке, возле уже закрытого магазинчика в одноэтажном кирпичном бараке, Геля вышла одна.

Она в одиночестве шла через поле, огибая особенно глубокие лужи в неравномерно проторённых, вихляющих колеях. Наверное, если бы кто-то с высоты взглянул на маленькую фигурку посреди огромного пространства скошенной травы, она показалась бы ему усталым пилигримом.

В пустынный посёлок Геля вошла, как героиня фантастического фильма – в безлюдный город, который успел зарасти кустами и сорняками с тех пор, как его жителей похитили инопланетяне. Узкие улочки, объятые сонной тишиной, вели странницу до низенькой калитки, в стародавние времена выкрашенной в зелёный цвет. А у забора, как всегда, ждали три старушки-яблони. На участке они выполняли исключительно эстетическую, декоративную функцию. Плодов не приносили. Цвели весной, как положено, – и всё. Папа говорил, что надо их чем-то опрыскивать, но от слов никогда не переходил к решительным действиям. В результате деревца скучали, вздыхали ночами, а днём перешёптывались, как заядлые сплетницы, – что им ещё оставалось делать? Наверное, в более удачные дни они обсуждали многочисленных прохожих, но сейчас были рады и единственной гостье. Хоть какой-то повод для пересудов.

Геля прошла по тропинке, механически отмечая всё, что попадалось ей на глаза, – точно переносная видеокамера, и случайно задерживая взгляд то на одном предмете, то на другом, – но как-то отстранённо. Забор. Яблони. Жестяная бочка для дождевой воды. А Макс завтра уезжает в Турцию. Интересно, есть ли у него теперь девушка? Хотя какая разница.

Она поднялась на крыльцо. Вторая ступенька привычно скрипнула, Геля и это отметила как равнодушный наблюдатель. Порылась в кармане, зазвенела связкой ключей, уронила случайно и, подбирая, обратила внимание, что из трещинки между досками выбивается длинная травинка.

Потом все три замка были открыты, последний – с некоторым трудом: потребовалось чуть подтолкнуть осевшую дверь. Геля окунулась в душный запах пыли, засохших цветов и немытого пола – аромат покинутого жилища.

Странно: поначалу ей показалось, что в доме кто-то есть, хотя и окна были плотно затворены, и неподатливость двери говорила о том, что её давно не отпирали. Наверное, это ощущение возникло потому, что сумрак в прихожей был густой, насыщенный, словно он законсервировался и настоялся в запертом помещении. И мало ли, что там могло быть, в этой темноте…

Но мысль о чьём-то присутствии мелькнула и ушла, Геля не успела даже забеспокоиться: навязчивые мысли о дне рождения плотным коконом хранили ее от прочих тревог. Рука автоматически нашарила выключатель, зажглась тусклая лампочка, и тьма отступила в соседние комнаты.

Конечно же, дом был пуст – заброшенная деревянная коробчонка посреди сада. Не сбросив ботинки в прихожей, Геля для порядка обошла весь первый этаж и даже наверх поднялась, открыла окно в своей чердачной спаленке – пусть проветрится. Бросила там рюкзак, затем вернулась в кухню, покрутила водопроводный кран над раковиной, испятнанной точечками ржавчины. Он булькнул, чихнул и выплюнул струю холодной воды, обдав Гелю ледяными брызгами. Хорошо.

Газ тоже включился – конфорка расцвела сиреневым подсолнушком с чёрным кругом посередине. Отлично.

Геля поставила на плиту тяжёлый чайник, сполоснула пыльную тарелку и чашку с разводами чая. И снова подумала, что никогда прежде не оставалась здесь одна. Никогда не сидела в полном одиночестве за круглым, немного кособоким столиком, застеленным клеёнкой в красно-белую клетку. Рядом всегда кто-то был: метались по кухне беспокойные сестрички, визжа и брызгая друг в друга водой, папа вздыхал и закрывался газетой, мама недовольно гремела посудой. Или же вокруг стола сидела компания Гелиных друзей: Макс тасовал замусоленные карты, Наташа потягивала остывший чай из кружки с отбитой ручкой, Лена с Машей ожесточённо спорили о каком-то новом фильме, Илья их подначивал. А она сама, пристроившись рядом, расслабленно наблюдала за ними. За частью своей жизни.

Сейчас она чувствовала себя так, словно эта самая жизнь была мозаикой на стене, но неожиданно половина камешков осыпалась на пол, и от привычного чёткого узора остались только невразумительные фрагменты, а в прорехах открылась уродливая, потрескавшаяся штукатурка.

И что теперь делать? Подбирать эти камешки, пытаться прилепить их обратно?

Должно быть, всё дело в том, что после школы она со своими друзьями виделась очень редко. Геля и училась, и работала: по вечерам осваивала азы бухгалтерского учета на заочно-очном отделении в колледже («Нормальная профессия, стабильная зарплата», как говорила мама), а днём отвечала на бесконечные звонки в офисе – «привыкала к взрослой жизни», по излюбленному выражению папы. И правда, всё было по-взрослому: зарплата, трудовая книжка, толкотня в метро в час пик. Естественно, что время для встреч со школьными приятелями находилось нечасто. Но… если подумать… никто и не приглашал её никуда, она сама всегда сама звала их в кино или просто посидеть в кафе, и тогда они с удовольствием собирались все вместе, обменивались новостями, жаловались, хвастались, рассказывали всякие байки, каждый про свой институт. Геля слушала, смеялась, сочувствовала. И радовалась, что у неё есть эти люди, такие знакомые, такие близкие, её друзья.

В колледже отношения с сокурсниками как-то не сложились – может, потому что на вечернем отделении народ был унылый, сонный. Все, как и Геля, где-то работали, а сразу после занятий разбегались по домам, как сосредоточенные зомби. Не то чтобы кто-то плохо относился к Геле или намеренно её игнорировал, просто у всех были собственные заботы – тут не до общения. То есть, конечно, почему бы не перекинуться парой слов между лекциями по экономике и делопроизводству, но вникать в чужую жизнь и тратить силы на то, чтобы ею интересоваться, никому не хотелось.

Разве что с Юрой, ничем особо не примечательным мальчиком с какими-то очень стандартными, незапоминающимися чертами лица и вечно всклокоченными волосами неопределённо-русого цвета, Геля иногда могла разговориться – чаще, чем с остальными, да только всё равно это была никакая не дружба и тем более не романтические отношения, просто они сидели рядом, так уж получилось; у Гели в последнее время многое складывалось по этому принципу – «так уж получилось». Что Геле нравилось – Юра, в отличие от неё самой и от многих других, поступил в колледж малого бизнеса по собственной инициативе, поэтому в нём не было той безнадёжной обречённости, с какой ходили на занятия прочие студенты. Люди как будто не учились, а отбывали тяжкую повинность. Геля подозревала, что у неё точно такой же вид – измученный.

Грустно. Она ведь помнила себя совсем другой. У неё были даже какие-то мечты, пусть и совершенно дурацкие. А сейчас ничего не осталось. Папа говорил, что это и хорошо, незачем забивать себе голову всякой чушью – надо сосредоточиться на учёбе: «У тебя жизнь только начинается, тут главное – правильно стартовать, не разбазаривать своё время по пустякам».

Ну да, жизнь только начинается, всё правильно. Отчего же такое ощущение, что это как-то совсем не похоже на жизнь?

Но Геля, конечно, помалкивала, пока отец продолжал рассуждать, что надо, мол, всё-таки о будущем думать, а то спохватишься потом – ни карьеры, ни денег, ничего. Геля подозревала, что папа отчасти говорит о себе, но главным образом всё это, конечно, относилось к ней. Как будто у неё сплошные развлечения на уме! Даже обидно. Геля никогда не была тусовщицей, не пропадала на дискотеках, свободное время чаще всего проводила дома. Но от этого папе, наверное, только заметнее было, что она любит побездельничать – по его выражению. Жить неторопливо, проводить полдня на диване с вязаньем или заваливать весь стол обрезками ткани, потому что ей взбрело в голову сделать брошку-цветок кому-то в подарок… То есть заниматься бесполезной чепухой – вместо того, чтобы «думать о будущем». И действительно, размышлять о нём Геле совершенно не хотелось.

Может, это и значит – стать наконец взрослой.

Геля сидела на подоконнике, грея руки о чашку с чаем, всё это пустые переживания, толку от них никакого. Пора ложиться спать. А завтра встать рано-рано… Или нет, зачем? Можно валяться в постели хоть целый день. Никто не попрекнёт.

Геля оставила чашку немытой – надо будет сполоснуть её утром! – прикрыла оконные створки, погасила свет на кухне и в прихожей. По лестнице, почти не скрипучей, стала подниматься к себе в спальню-мансарду… И на седьмой ступеньке вдруг резко обернулась – ещё не понимая, что именно почудилось ей внизу. В темноте никого, конечно же, не было. Она застыла на несколько секунд без движения. Ни звука шагов, ни шороха – ничего.

Только ощущение чьего-то присутствия.

Глупость какая. Она же закрыла дверь. И окна на первом этаже. Никто не мог незаметно проникнуть в дом.

Геля покачала головой: до чего же мы стали нервные! – и взбежала по лестнице, громко топая ботинками. Завтра надо будет помыть полы во всём доме, а сегодня можно и в уличной обуви в спальню пройти. И вообще, ей хотелось забыть о привычке всё делать аккуратно и по правилам, даже почистить зубы она поленилась, потому что для этого надо было с зубной щёткой и пастой спускаться вниз, на кухню, наливать воду в кружку… Нет, неохота.

Она стала потихоньку разбирать рюкзак в поисках пижамы, которая, как нарочно, запряталась где-то на самом дне, но через некоторое время поймала себя на том, что чутко вслушивается, пытается что-то уловить в сонном безмолвии дома. Никаких причин для беспокойства в пределах видимости не наблюдалось – и всё-таки смутная тревога щекотала душу паучьими лапками. ЧТО-ТО НЕ ТАК.

«Да что со мной происходит! – возмутилась Геля, с трудом подавляя желание пойти и выглянуть за дверь, на лестницу, в чёрную тишину. – Может, я краем глаза всё-таки заметила что-то подозрительное, просто в тот момент не придала этому значения? И теперь подсознание пытается меня предупредить: ну же, ну же, вспомни!» Может, в доме действительно кто-то был, но некоторое время назад, давно – ведь никто из хозяев не приезжал сюда вот уже больше месяца. Или всё-таки… в доме и сейчас кто-то есть?

Нет, нет, я ведь обошла все комнаты…

Но беспокойство уже сочилось холодными каплями за шиворот.

«А вот в чулан в своей спальне ты не заглянула, – напомнил ей кто-то гаденьким шёпотом. – Не заглянула, не заглянула». А вдруг там кто-то есть?

Что за вздор, одёрнула она себя. Если бы в доме был… чужой человек, он бы давно объявился. Какой смысл ему прятаться? Не испугался же он, в самом деле, одной-единственной девчонки? И вообще, дом был закрыт, окна не разбиты – никто не мог сюда забраться.

«А может, это и не человек вовсе? – услужливо подсказал всё тот же мерзкий голосок. – Ты же знаешь, в шкафах всегда живут какие-нибудь чудища. Неужели ты не смотришь американские ужастики?»

– Ну да, – заметила Геля иронически. – Как же!

Слова, произнесённые вслух, упали в темноту и сгинули.

«Ты просто как ребёнок!» – вздохнула Геля и решительно дёрнула на себя дверку потайного чулана. Никто не выскочил на неё из темноты. Лампочка, похоже, перегорела и воссиять среди сваленной в комнатке рухляди категорически не пожелала, но света, проникающего из комнаты, вполне хватило, чтобы убедиться в отсутствии каких-либо подозрительных существ. Геля внимательно огляделась. Ничего. Только её собственная тень некрасивым бесформенным кульком лежала в светлом прямоугольнике.

Здесь. Никого. Нет.

Точка.

Геля осмотрела потайной чуланчик ещё раз – на сей раз в поисках не чудовищ, а кое-чего более материального и полезного в хозяйстве. Ага, вот. С полки она достала бельё – постелить себе на диванчике у окна. Из потревоженной стопки простынок, наволочек и пододеяльников – на всю семью и нежданных гостей – выпал мешочек с засушенными травами. Геля водворила его на место. В памяти возникла неожиданно яркая картинка: в жаркий полдень на подоконнике разложены душистые листья и цветы, собранные у опушки леса, а в руках – тяжёлый фолиант, книга-травник, и ветер сам перелистывает страницы…

«Рай – это воспоминания, – подумала Геля. – Вот такие – добрые, умиротворённые, восторженные».

«Но вряд ли их наберётся много», – честно добавила она, слегка поразмыслив. Потому что память автоматически продолжала показывать соседние картины – отрывочные и уже не такие красочные, а как будто истёртые: переполненный воскресный автобус в Москву – Макс не звонит – может быть, позвонить ему самой? – толкучка в метро, настоящая битва у эскалатора – тёмный подъезд, какие-то неприятные новости по телевизору… С утра – стрекот будильника, кофе в большой синей кружке и наспех нарезанные – намазанные бутерброды. А на работе и в колледже – мрачные сосредоточенные лица, и веки сами собой слипаются, слипаются… В такие дни Геле казалось, что она смотрит длинный, занудный фильм, да ещё в замедленном воспроизведении.

Если приглядеться, то можно различить мелькание кадров.

На лекциях Юра периодически толкал её локтем, когда она совсем уж неприлично клевала носом, и потом говорил ей: «Ну и бросила бы всё это, если тебе так неинтересно». Легко сказать. Со стороны всё действительно выглядит просто: не нравится – уходи. А потом что? Объясняться с родителями, день ото дня выслушивать их причитания и упрёки? Кроме того, Геля всё-таки уже год в колледже отучилась, как-то глупо всё оставить на полпути… Даже если это путь куда-то не туда.

Для Юры-то дорога была очень даже в нужном направлении, его никто в колледж малого бизнеса поступать не заставлял и даже не уговаривал. Он планировал когда-нибудь завести своё дело. Проблема заключалась в сущей мелочи: у него были несколько смутные представления о том, чего именно он хочет. Может, открыть клуб. Или кафе. Или магазин. Главное, чтобы было много народа и весело. И чтобы сложилась сплочённая команда, объединённая одной мечтой. Наверное, всё потому, что он был единственным ребёнком в семье, а в школе – одиночкой-отличником, так что, в отличие от Гели, общения ему не хватало всегда, а не только сейчас.

Когда Юра обо всём этом рассказывал, что-то неожиданно живое проглядывало в его невзрачном облике, даже глаза чуть ли не сверкали от воодушевления. Но неопределённость его планов портила всё впечатление и даже раздражала. «Ну не знаю, – говорил он, рассеянно ероша буйную русую шевелюру. – Время же ещё есть, чтобы подумать и всё взвесить».

Геля сначала не могла понять, почему ей так действуют на нервы туманные Юрины прожекты, но потом её осенило: дело в том, что она видела в этом восторженном мальчике себя, только годичной давности, так сказать. В одиннадцатом классе, когда родители ещё не решили за неё, как ей лучше распорядиться своим временем в ближайшие несколько лет, она рисовала в своём воображении что-то столь же неопределённое, но при этом радужное.

И вот ничего не сбылось. Значит, и с Юрой, скорее всего, будет так же.

После колледжа он пойдёт работать в какой-нибудь заурядный офис, уверяя себя, что это временно, да так и застрянет там на долгие годы. Сначала в душе будет теплиться надежда, что ещё чуть-чуть – и всё волшебным образом изменится к лучшему, как-нибудь само собой. Но постепенно прежний пыл остынет, угольки подёрнутся пеплом, и последние отчаянные искорки поблекнут, так никем и не замеченные. И тогда придёт горькое, безнадёжное спокойствие: можно больше не дёргаться и не переживать, а просто автоматически двигаться вперёд, день за днём продираясь сквозь одни и те же будничные заботы, и не думать о будущем, потому что какой смысл – оно ничем не отличается от настоящего.

Геля вздохнула – уже который раз за вечер – и пошла стелить себе постель. Ну да, у неё не такая интересная жизнь, как мечталось когда-то, и у Юры, наверное, судьба тоже будет отнюдь не выдающаяся. Но это ведь у многих так?

Ей снилось, что она ходит по кругу, потупив голову, и не видит ничего вокруг. Но чувствует, что кто-то наблюдает за ней – и ступает след в след.

От этого весьма неприятного ощущения она, вероятно, и проснулась. Открыла глаза в темноте – и замерла.

Что-то было не так.

Ни звука, ни шороха, как и прежде. И всё-таки… Что-то не так! Не так!

Страх выжигал все мысли, пока не осталась только одна: кто-то сидит у моего изголовья.

Кто-то сидит у моего изголовья.

Всего-то и надо было – привстать и обернуться, чтобы узнать, так это или нет, но слабость парализовала её, как в дурном сне. Потому что там был не человек. Кто-то другой.

Её неудержимо клонило обратно в мутную и вязкую пучину грёз, веки слипались сами собой, но она боялась уснуть. Вдруг ОНО сейчас смотрит на неё? Ждёт? Наклоняется ближе… Она попыталась отгородиться от кошмара, представить, что вокруг постели – защитный кокон и никто не может в него проникнуть. Так она делала в детстве, но сейчас ничего не получилось. Руки лежали на груди, и она чувствовала, как трепещет сердце. Безумный, неконтролируемый ужас оплетал её паутиной с головы до ног.

Долгое время она пребывала в состоянии тревожного полузабытья и, должно быть, всё-таки незаметно для себя задремала снова, потому что очнулась уже при свете дня – солнечные лучи пробивались в чердачное окошко, окрашивая дощатые стены и неказистую мебель в тёплые золотистые тона. Ощущение чьего-то присутствия исчезло, и она смело, не размышляя, оглянулась. За подлокотником дивана, само собой, не обнаружилось никакой злобной твари. Только пыльная паутинка притулилась возле плинтуса. Геля хмыкнула. Вряд ли её до одури испугал маленький дачный паучок.

Что вообще случилось? Когда она в одиночестве, без родителей и сестёр, ночевала в московской квартире, ни разу такого не было. Ей никогда не мерещились в темноте всякие непонятности – по крайней мере в сознательном возрасте. Она, конечно, была впечатлительной девушкой, но не настолько, чтобы до дрожи бояться неизвестно чего. Ладно бы ещё – грабителей, всё-таки одна в доме, а то и во всём посёлке. Но нет, её вдруг захлестнула волна совершенно иррационального, необъяснимого страха. С чего вдруг? Вроде не смотрела на ночь никаких триллеров…

Юра ей как-то сказал: «Знаешь, я тебе завидую – у тебя фантазия есть. У меня вот с цифрами хорошо, с какими-то практическими делами, а с креативом – не очень». Как же, есть чему позавидовать. Если бы её воображение генерировало исключительно прекрасные образы и гениальные идеи – ещё ладно. Так ведь нет, обязательно ужасы всякие напридумаются. Ну и какой толк от этой фантазии? Лучше бы, может, и не было её – жилось бы если не лучше, то хотя бы проще.

Геля снова невесело усмехнулась. Ладно, пусть Юра считает, что от её выдумок есть какая-то польза. Незачем его разочаровывать. всё равно он один такой – большинству знакомых нет дела до её креативности, а для родителей это и вовсе признак несерьёзного отношения к жизни. Они бы, скорее, порадовались, если бы у неё, как у Юры, был математический склад ума. Для будущего экономиста или бухгалтера это всё-таки более важно.

Геля перевернулась на бок, подоткнула вокруг себя одеяло и решила немножко поваляться в постели, прежде чем вставать. Когда ещё будет возможность вот так понежиться… Всего через неделю – снова в колледж и на работу. И потянется череда одинаковых безрадостных дней. Не будет времени лежать на диване, изучать солнечное кружево на потолке. Даже в выходные. Сложно бездельничать и предаваться мечтам, когда мимо носятся неугомонные сёстры, а мама посматривает косо – мол, полно дел по дому, и кое-кто мог бы проводить субботу и воскресенье с большей пользой.

Геля давно уже подумывала о том, чтобы пожить отдельно от родителей. Но с тоской понимала, что они дружно обидятся, стоит ей сказать об этом. Обидятся даже не потому, что она их покидает, – в конце концов, с ними оставались бы близняшки, целых два объекта для вечной опеки пополам с упрёками. Просто… зачем бестолково тратить деньги на съёмную квартиру, если и в их трёхкомнатной места достаточно? Зарплата у Гели, конечно, пока была не очень большая, равно как и должность, но всё-таки приличная: недаром папа хлопотал, по знакомству пристраивал старшую дочку в свою фирму – на хорошее место «с перспективами», чтобы не занималась всякой ерундой вроде плетения фенечек и варки домашнего мыла. Теоретически на эти деньги можно было бы снять комнату. Однако Геля отлично представляла себе нескончаемый звуковой поток вполне логичных возражений: совершенно нецелесообразно большую часть заработка отдавать посторонним людям, отнимать у собственной семьи. И для чего? Чтобы жить в какой-то обшарпанной коммуналке неизвестно у каких хозяев?

От всех этих раздумий Геля немножко приуныла. Потом сказала себе, что нечего портить себе остатки каникул и предаваться меланхолии. День отличный, замечательный, солнечный, и впереди – ещё шесть таких же. Но заново настроиться на беззаботный лад не получалось. В голове мусорным вихрем вертелись мысли о работе, о начальстве и коллегах, о том, что надо будет писать занудный курсовой проект по экономике…

Геля досадливо пнула кулаком подушку и поняла, что придётся всё-таки подниматься и чем-то себя занять, отвлечься.

На кухне она автоматически схрумкала целую пачку привезённого с собой печенья и спохватилась, что надо бы сходить в магазин за продуктами, но вместо этого ещё долго бродила по дому, без цели и смысла, переставляла вещи. Что-то ещё беспокоило её, кроме обычных будничных проблем, и она не могла понять – что. Все мысли мелькали на каком-то фоне, но мелькали так быстро, что никак не удавалось сосредоточиться на нём.

Наконец она заставила себя выгрузить вещи из рюкзака и отправиться с ним за покупками. В рюкзак много всего поместится, и не придётся тащить в руках целую кучу переполненных пластиковых пакетов.

На краю дачного поселка, у малинника, по-прежнему простиралась на добрые два метра глубокая бурая лужа. Пришлось обходить её по самому краешку, по примятой траве. Зато тропинка в поле давно подсохла. И хорошо было по ней шагать с пустым рюкзаком за плечами, налегке. Вот так бы и голову освободить от ненужного груза.

В магазинчике за дорогой сонно жужжали мухи и разгадывала помятый кроссворд одутловатая продавщица. Кажется, она изумилась, увидев Гелю: вероятно, не ожидала, что сегодня к ней хоть кто-то заглянет. Геля достала список продуктов, продиктовала всё по порядку, заполнила рюкзак, так что он непомерно раздулся, расплатилась. За это время ни одна машина не проехала мимо.

А в поле вообще вернулось ощущение полного одиночества. С трудом можно было представить, что где-то поблизости есть другие люди. После того как продавщица закроет двери своего кирпичного амбара на замок и уедет на раздолбанном автобусе, вообще никого не останется. Геле это даже нравилось.

До тех пор, пока она не подошла к собственной калитке.

Нехорошее предчувствие кольнуло иголкой, но Геля не остановилась и прошагала по дорожке к двери. Открыла её. Вошла. Сбросила рюкзак на табуретку и… На этот раз поняла сразу: в доме творится что-то неладное.

Настороженная тревога, которая постепенно зрела в душе всё это время, теперь стала нарастать с каждой секундой. И Геля вдруг поняла почему: «Это всё воспоминание о том, как мы вызывали духов! Но тогда мне было совсем не страшно, почему же я боюсь теперь?»

А что если дух действительно явился… и остался? Ведь Наташа тогда прочитала заклинание, чтобы вызвать его, но никто не сказал волшебных слов, чтобы отправить потревоженное существо обратно.

«Что за нелепость!» – одёрнула себя Геля. Но невольно начала припоминать полузабытые события того вечера. Подробности стёрлись, остались только отрывки. Все шумно обсуждали, кого лучше пригласить, никак не могли прийти к согласию, и Наташа в итоге махнула рукой:

– Пусть явится, кто захочет!

– Погоди, надо же, наверное, уточнить, из какого примерно века? – предложил Макс. Он в затею не верил, но в дискуссии всё равно участвовал.

– Лучше из будущего! – добавила Лена.

– А разве можно вызывать духов не только из прошлого? – усомнился Илья и покачал головой: это вряд ли.

«Да почему же нет», – подумала Геля тогда. Ей казалось, что духи пребывают вне времени. Если они вообще где-то пребывают. Она кого-то хотела вызвать… Александра Македонского? Пушкина? Нет, кого-то ещё. Вспомнить бы…

Но, в любом случае, это ведь была просто игра. Детское развлечение. Вряд ли Наташа сама верила, что перед ними внезапно появится сияющий призрак какой-нибудь знаменитой личности, хотя и уверяла всех, что колдовство должно сработать.

Так что теперь, когда ясно, откуда взялся неосознанный страх, можно спокойно отбросить его в сторону…

Не вышло. Геле почему-то казалось, будто некий наблюдатель не спускает с неё глаз. Даже сейчас, днём, она чувствовала, что где-то в доме притаился нежеланный гость, какое-то существо призрачной породы – возможно, невидимое, но кто знает.

«Лучше бы невидимое!» – подумала она. Хотя прикосновение незримой руки тоже малоприятно…

И дыхание возле щеки… И шёпот из ниоткуда…

Геля нервно огляделась, но тут же усилием воли скомкала собственные фантазии: «Ничего этого не было – и не будет. Я в доме одна. Одна, понятно? Есть доказательства, что это не так? Нет? Замечательно. Тогда давай прекратим изводить себя дурацкими страшилками».

Гневная отповедь сработала, но ненадолго.

Весь день, пока она готовила обед, мыла полы и окна, вытирала пыль, ей всё мерещилось, что кто-то ходит позади неё и вот-вот заглянет через плечо, прямо в лицо.

Под вечер, утомлённая, физически измотанная, она сидела в кресле возле окна с видом на яблони и размышляла, почему даже во время отпуска не может просто отдыхать. Почему всегда найдётся что-то, способное испортить ей настроение? Сейчас, под воздействием усталости, все заботы чуть отхлынули, в голове воцарилась пустота, и это Гелю полностью устраивало. Так лучше.

В эти мгновения не было в её мире ни унылой работы, которая заключалась лишь в том, чтобы любезно отвечать на звонки, ни постылого колледжа, ни семейных уз, ни людей, которых она по привычке считала друзьями… Не было сети, в которой она ежедневно барахталась, не пытаясь выбраться.

На подоконнике пузатая, когда-то расписанная Гелей керамическая ваза с прошлогодними сухими листьями чернела на фоне ещё светлого неба. Геле так не хотелось включать свет… Она смотрела бы и смотрела, как исчезают последние отблески солнца и в закатной голубизне плывёт белая с золотом фата лёгкого облака – словно великанша-невеста обронила воздушную ткань, а ветер подхватил. Мучительная, недолговечная красота…

Но в полутьме становилось всё более неуютно: вдруг кто-то подкрадётся неслышно? Обернёшься – а рядом стоит непонятное создание, и хорошо, если намерения у него не слишком агрессивные.

Геля надеялась, что электричество ему вряд ли понравится. Во мраке привидения чувствуют себя намного вольготнее. То есть все почему-то так считают, хотя какая призраку разница? Разве что он очень стеснительный и надеется, что в темноте никто его не заметит?

С каждой секундой сумерек Геля твердила себе, всё более неубедительно: «Днём ОНО не показывалось – почему ночью будет по-другому? Время суток ничего не значит!» Но смутные тени суеверий кружились, кружились над сердцем, и его биение, зачарованное этим хороводом, становилось всё более беспокойным.

Зябко поёживаясь, хотя в доме было совсем не холодно, разве что чуточку прохладно, она включила свет во всех комнатах. Наверное, это был единственный освещённый дом во всём поселке, но Геля меньше всего думала о том, что его увидят какие-нибудь подозрительные личности. Живые люди её сейчас не беспокоили.

Она и спать легла при свете. За всю ночь дух не объявился, но в ожидании, что кто-то страшный тихонько подкрадётся и устроится рядышком, Геля то и дело просыпалась – вздрагивала, озиралась, привстав на постели, и пыталась понять, что её разбудило. Кто же это был тогда, на спиритическом сеансе? Кого они в конце концов решили вызвать? – спрашивала она себя и с ужасом понимала, что уже не сомневается в незримом присутствии этого «кого-то». Но почему? Ничего же не произошло, всё хорошо… Она снова засыпала и ворочалась в беспокойной полудрёме, сминая подушку, а потом – опять пробуждение, испуг, сбивчивые попытки утихомирить разыгравшееся воображение.

В результате она жутко не выспалась.

Днём должно было стать легче, но ничего подобного. Чёрные цветы паранойи распускались один за другим, душили ароматом лёгкого безумия. Геля боялась ходить по комнатам: ей по-прежнему чудилось, что кто-то неслышно ступает позади неё. И в большое зеркало в прихожей она тоже старалась не смотреться, опасаясь, что кто-то вот-вот выглянет из-за спины… или нет, хуже, посмотрит откуда-то снизу – маленькое серое существо. И непонятно, что у него на уме… чего оно хочет…

«А почему я, интересно, говорю – ОНО? – подумала Геля. – Ведь это чей-то дух, а значит – он или она». Когда-то у него были фамилия, имя, адрес, работа, друзья – и ничего не осталось теперь.

После некоторых размышлений Геля решила, что это всё-таки «она». «Он» вёл бы себя более нагло – может быть, двигал предметы, шумел, стучал. А эта робкая душа молчит и просто каким-то образом даёт знать о своём присутствии. Телепатия?

Параллельно с этими рассуждениями Геля вяло удивлялась, что подобные нелепицы приходят ей в голову как нечто само собой разумеющееся: «Я ведь была обычной, нормальной девушкой – всего-то пару дней назад! Что со мной случилось? Это оттого, что я осталась совсем одна?»

Какая-то странная мысль в этот миг промелькнула и исчезла, Геля не успела её удержать.

Надо было как-то отвлечься, успокоиться. Она ведь всегда отличалась рассудительностью, обладала уравновешенным характером, умела смиряться с обстоятельствами. Иначе, наверное, разочарования давно подкосили бы её. Она приучила себя к мысли, что – да, ничего не поделаешь! – жизнь у неё будет серой, однообразной и непримечательной, как у всех. Вот окончит она «приличный» колледж, куда её направили родители, потом «приличный» институт – и до самой старости проработает в «приличном» офисе на другом конце города, неважно даже, в той ли фирме, куда её определил папа, или какой-то другой. Если повезёт, она станет главным бухгалтером. Может быть, выйдет замуж. Ничего интересного, но многие люди так живут и не жалуются. Это нормально. В конце концов, хотя бы стабильная зарплата будет ей обеспечена, как всегда мечталось маме. С начальством и с коллегами – тут уж как повезёт, но в целом всё, наверное, сложится неплохо. Стандартно. Ну, она ведь не какая-нибудь выдающаяся личность, чтобы рассчитывать на нечто большее.

Да Геля и не желала никогда какой-то головокружительной карьеры, не грезила о яхте в Ницце и не предавалась честолюбивым мечтам о красных дорожках международных кинофестивалей, как многие девчонки. Она хотела… трудно сказать… в последнее время она уже и думать перестала о том, чего хотела когда-то. Так проще. Потому что всё это были наивные детские глупости. Например, чего стоила идея поступать в колледж художественных ремесел… да ничего не стоила. «Чему тебя там научат – лепить горшки? Стены расписывать? – горестно бурчала мама. – Это не профессия, а баловство! Хобби! Если уж выбирать колледж, то нормальный какой-нибудь». Папа непонимающе вздыхал: «Ну ладно бы – подалась в художники, на факультет живописи поступала бы. Денег, конечно, никаких, но такой выбор ещё можно было бы понять – призвание. Высокое искусство. А это… так, поделки. Не картины Пикассо».

Геля вовсе не претендовала на то, чтобы творить высокое искусство, ей просто нравилось… преображать вещи. Но она сознавала, что, конечно же, родители правы. Все одноклассники собирались обзавестись серьёзным образованием и престижной, достойной работой. А что будет у неё – никому не нужный диплом? Нужно ли из-за него ссориться с близкими людьми, что-то пламенно доказывать, спорить? Иногда стоит беспристрастно посмотреть на свои дурацкие мечты и честно признаться себе: да, ты не Пикассо, а значит – надо жить как все и не мучиться. С тех пор она так и глядела на мир – смиренно. По крайней мере старалась.

Она добросовестно приходила в офис, добросовестно посещала лекции в колледже – даже прогуляла-то всего один раз, когда Юра предложил для разнообразия пропустить занятия и вместо этого пойти вечером в музей декоративного искусства. («Ну ты ведь любишь всё такое… э-э-э… прикладное. И вообще, это тоже самообразование, так что почти и не прогул вовсе».) Они долго ходили по совершенно безлюдным залам до самого закрытия – музей в этот день работал до девяти, так что они успели посмотреть почти всю экспозицию. Геля зависала то возле витрины с вышивкой XVII века, то напротив подиума со старинной резной мебелью, то у стендов с советской керамикой, а Юра откровенно скучал.

– Тебе же не нравится, зачем мы тогда сюда пришли? – наконец не выдержала Геля.

Юра пожал плечами:

– Тебе-то нравится зато.

Потом они шли вместе до метро, молча. Геля была рада, что можно ничего не говорить. Ещё год назад она иногда так гуляла с Максом после школы: он направлялся к автобусной остановке, а Геля заодно с ним делала небольшой крюк по дороге домой. Но теперь этого нет, только воспоминания остались. Конечно же, наивно было воображать, что всё это не просто так, и выискивать несуществующие знаки внимания, и даже мечтать, что Макс ей предложит стать его девушкой, – а с чего вдруг? Она ведь не суперкрасавица и не то чтобы очень интересная личность, если вдуматься. Ну ничего, они будут просто друзьями. Геля как-то очень спокойно об этом думала, хотя и не без горечи: утешалась тем, что школьные влюблённости мало у кого перерастают в любовь на всю жизнь.

А сейчас потеря контроля над собственными эмоциями пугала её не меньше, чем возможная встреча с чем-то сверхъестественным. «Жизнь как у всех» не предполагала нервных срывов.

Несколько часов до самого полудня пропали безвозвратно – были впустую потрачены на самоанализ. Геля пыталась разобраться, что с ней происходит, нервно мерила шагами кухню, злилась. Напряжение всё нарастало. «Нет, так дальше продолжаться не может!» – наконец подумала она в отчаянии. Но что делать: бежать в Москву прямо сейчас? Это значит – поддаться своему страху, признать, что он сильнее, что она с ним не справилась. Лишить себя остатков долгожданного и такого короткого отпуска. А это пять дней с половиной!

Единственное решение, которое пришло ей в голову: надо попробовать полностью восстановить, воспроизвести в памяти тот злополучный вечер, когда вызывали духа. Она осознает, что и тогда нечего было бояться, и сейчас тревожные мысли просто смешны.

Прежде всего, можно позвонить Наташе. Это ведь была её идея – пригласить в дом неведомого призрака.

В доме мобильный телефон категорически отказывался ловить сигнал, даже на втором этаже. Такое время от времени случалось и раньше. Надо было либо подождать, либо просто выйти в поле, на открытое пространство, там он переставал капризничать.

Геля сначала подумала – может, это знак, что звонить не нужно, но потом обругала себя за суеверие и трусость и отправилась в путь, периодически поглядывая на свой телефончик – не появится ли значок мобильной сети? – совсем как лозоходец взирает на прутик в руке, в нетерпении ожидая, когда же он дрогнет и наконец-то укажет на запрятанные под землёй клады.

Она прошла по дорожке до забора – нет, не ловится сеть большая и маленькая.

За калиткой её встретил запах клевера и полуденной травы. Геля остановилась, радостно вдохнула, замерла на мгновение. Она останется, непременно останется на все четыре дня.

На соседском участке из-за хлипкой оградки из серых досочек выглядывали пышные золотые шары рудбекии, а за ними в густой зелени алели гроздья калины – это было царство разросшихся кустов и бурьяна, совершенно неупорядоченное, но отчего-то более живописное, чем сад вокруг Гелиной дачи. Папа периодически выкашивал повсюду живучую сорную траву, но на этом его энтузиазм иссякал. Вроде всё пристойно, вроде всё в порядке – ну и хватит, незачем надрываться. «Лучше бы у нас был запущенный сад, – подумала Геля. – Лопухи, малинник у забора. А так всё какое-то… никакое».

Хотя она с удовольствием занялась бы цветниками и огородом, если бы только было время. Придумала бы что-нибудь этакое – может, и не столь замысловатое, как на участке через дорогу, где сплошные клумбы и альпийские горки, чуть ли не одна на другой, но тоже вполне симпатичное. Лучше всего, наверное, выбрать для начала какие-нибудь неприхотливые многолетние растения: садовые ромашки, флоксы с забавными шапочками соцветий, лучистые астры, разноцветные свечки люпинов. Со временем можно добавить что-то поэкзотичнее – ирисы с причудливо изогнутыми лепесточками, или похожие на бархатистые сердца пионы, или тигровые лилии, смутно напоминающие каких-то морских существ – пожалуй, хищных. Тогда в доме всегда были бы пёстрые букеты из цветов по сезону и садового разнотравья… А какое удовольствие читать книжки по садоводству и предвкушать, что скоро вся эта красота будет не на фотографиях, а за окном!

Геля засмотрелась по сторонам, замечталась – и едва успела вовремя остановиться: дорожку у неё под ногами на полной скорости пересекал какой-то сумасшедший жук. Он мчался почти галопом – видимо, догадывался о тех ужасах, что подстерегают его в пути. Наверное, мама ему в детстве о них рассказывала.

И справа и слева вдоль заборов оглушительно стрекотали то ли кузнечики, то ли цикады, словно в траве затаились маленькие дети и вовсю трясли погремушками. А в безоблачном выцветшем небе над полем солнце жарило вовсю – казалось даже, что от земли поднимается пар. Вдалеке из-за тёмного леса потихоньку вылезала грозовая туча, и на этом сизом фоне, высоко над частоколом деревьев, видна была одинокая чёрная точка – Геля никак не могла понять, что это за птица: ворон, что ли?

На середине поля мобильный всё-таки ожил – сеть появилась, и Геля набрала знакомый номер. Долгие гудки – один, два, три, четыре… пять, шесть… В предгрозовом небе, под сизым краем тучи по-прежнему трепетала чёрная точка-птица.

– Алло?.. Алло-о…

– Наташа, привет.

– …Привет, – после паузы. Кажется, не узнала. Сейчас лихорадочно перебирает в памяти: кто бы это мог позвонить. Проводит мысленную идентификацию голоса.

– Это Геля.

– А… Ну здравствуй.

– Слушай, у меня немножко странный вопрос… Не хочу тебя отвлекать, так что я быстро: ты помнишь, наверное, как мы на даче однажды духа вызывали?

– Вроде да. Было дело.

– Ты не можешь мне сказать, кого именно? Я забыла.

– Э-э-э… Я тоже что-то не помню. А зачем тебе? – тон по-прежнему чуть настороженный.

– Да так, у меня тут знакомые проводят опрос на всякие мистические темы. Что-то вроде научного исследования.

В сопровождении помех – неопределённое мычание:

– Ну… столько времени прошло…

– А какое заклинание ты говорила? И вообще, наверное, надо всегда читать второе, чтобы отправить духа обратно?

– Не-ет, было всего одно. Точно, что одно. Какая-то детская абракадабра.

– У тебя слова записаны?

Смех:

– Да что ты! Но для серьёзного опроса они всё равно не пригодились бы. Говорю же – чушь полная!

И торопливо, как будто кто-то подошёл и может услышать эту нежеланную, несвоевременную беседу:

– Знаешь… Мне сейчас не очень удобно… Может, мы потом?..

– Ладно-ладно, спасибо. Ты извини, что побеспокоила. Пока.

Экранчик телефона моргнул: разговор завершён, абонент отключился. А результатов никаких. Что теперь – звонить Илье? Максу? Ах, нет, Максу нельзя – он, наверное, уже в Турции с родителями, греется на солнышке и наслаждается жизнью.

Может, Юре тогда? Попросить его погуглить в интернете – существуют ли какие-нибудь антипризрачные заклинания… Ох, нет-нет, тоже плохая идея, очень плохая. Юра, конечно, всё это поищет, он покладистый – когда Геля к нему обращалась с мелкими просьбочками, даже совершенно дурацкими, он никогда не ворчал, не протестовал и не отказывался, но что он о ней подумает? Несложно представить!

Туча над лесом, похожая на гору взбитых, но несвежих подушек, постепенно увеличивалась, словно кто-то продолжал их подкидывать в общую кучу. Вокруг Гели воздух застыл, ни одна травинка на поле не шелохнулась, но вдали верхушки тёмных деревьев дружно склонялись вправо, пытаясь спасти свои листья от порывов ветра.

Геля боялась возвращаться. Как и прежде, она была одна против своих фантазий и страхов. Остальные участники спиритического сеанса тоже ничего не вспомнят, в этом нет сомнений. Можно и не проверять. Но самое главное, самое неприятное – ни с кем из них не поделишься своими переживаниями, пусть даже нелепыми. Бессмысленно рассказывать, что происходит на самом деле. Все пятеро не то чтобы не поверят… не то чтобы посмеются…

Хуже. Им просто будет неинтересно.

…А потом она решила: «Ну и ладно! Допустим, в доме действительно обитает призрак. Почему мы не можем быть соседями?»

Так же, как синяя туча над лесом, её страх разрастался, заполняя всё вокруг, но он не мог расти бесконечно. Пока Геля, по-быстрому прихватив из дома рюкзак, ходила в придорожный магазин – без особой надобности, лишь бы увидеть хоть каких-то людей, лишь бы не оставаться наедине со своей паникой, – туча вяло уползла куда-то в сторону Москвы, оставив пригороды в напрасном ожидании грозы. И ужас тоже медленно отступал, сменяясь лёгким недоумением: если всё так страшно, почему же до сих пор ничего не произошло?

Геля устала, голову напекло солнцем – надо было идти в панаме! – но в недвижном воздухе плавился одуряющий аромат разнотравья. Двигаться в нём, дышать им – что за умиротворение…

Вывалив на стол тяжёлый рюкзак с красными спелыми яблоками, добытыми в магазинчике, Геля вздохнула и храбро огляделась по сторонам. Кухня была пуста – или казалась пустой.

Чего, собственно, бояться? Мебель не летает по комнатам, подозрительных шорохов и скрипов тоже нет, всё тихо и мирно. Ничего кошмарного не происходит. Разумеется, чьё-то молчаливое присутствие поначалу смутит кого угодно. Неприятно чувствовать, что кто-то незнакомый, не отрывая взгляда, наблюдает, как ты чистишь картошку или читаешь книгу. Это бесит. Пугает. Но постепенно с таким поведением можно примириться. Скромный дух по крайней мере неразговорчив – это хорошо. Делай при нём что хочешь – он и слова поперёк не скажет.

Итак, будем вместе варить яблочный джем с лёгкой кислинкой (мама бы вмешалась: «Геля, ну зачем столько возни? Проще в супермаркете купить такой же! Только жар на кухне развела…»), праздно валяться в гамаке, прицепленном между яблонь (сестрёнки прыгали бы вокруг и ныли: «А Гелька ничего не делает! Почему мы должны мыть посуду?»), мастерить какую-нибудь забавную ерунду (папа подошёл бы, посмотрел и спросил: «Ты бы лучше учебник какой умный почитала, что ли, если заняться нечем»). А привидение просто будет сидеть где-то рядышком. Смотреть. Маленькое, серое и, наверное, грустное.

Геле почему-то казалось теперь, что грустное. Ну что ж, пусть развлекается, как может, пусть приходит пообщаться вот так, без лишних разговоров.

Она жалела, что не привезла с собой кисти и краски – они пылились в городской квартире где-то на антресолях, – но из подручных материалов запросто можно соорудить кучу приятных безделушек. Для себя или кого-то ещё. Дом был полон живописного старья, совершенно немыслимых и никому не нужных вещиц. В чуланчике ждали своего звёздного часа ржавые ключи, мутные хрусталики от какой-то люстры, сгинувшей в незапамятные времена, запылённые пачки древних журналов и газет, рулончики цветной тесьмы. Так приятно будет всё это разбирать… Из хрусталиков можно, к примеру, сделать браслет, а старую лампу украсить трогательным газетным абажуром…

Когда-то давно, в выпускном классе, Геля даже завела в интернете блог, посвящённый всяким рукоделиям и самолично изобретённым дизайнерским секретам. Хотела размещать там фотографии своих творений, устраивать виртуальные мастер-классы, может быть, даже продать что-нибудь, потому что первые отзывы – от совершенно незнакомых людей – были самые заинтересованные. Но потом на это занятие не осталось времени – экзамены, колледж, работа. Взрослая жизнь. Где уж тут найти свободный час для несерьёзного хобби.

Сейчас у неё была редкая возможность вести себя как угодно, и Геля собиралась щедро разделить свое короткое счастье с привидением – таким же одиноким, как она. Если вдуматься, незавидная доля – по чьей-то прихоти перенестись из загробного мира в какой-то непонятный дом и навеки там остаться. Знать бы, как вернуть это существо обратно… всё, что Геля когда-либо слышала о спиритических сеансах, сводилось к вызыванию духов. Никто и никогда не показывал им дорогу домой. То ли они уходили сами, то ли навсегда оставались в мире живых – кто разберёт.

Что ж, здесь хотя бы не самое плохое место, чтобы провести вечность. Геля с удовольствием жила бы на даче хоть круглый год. Занялась бы яблонями, огородом. Ходила бы по замшелым тропинкам в чаще леса, собирая упругие грибы в плетёную корзинку. Пыталась бы – и не могла – уловить и удержать ту жизнь, что ежедневно текла вокруг неё: все эти восходы и закаты, гроздья белых весенних цветов среди зелени, осенний запах сырости и прелой листвы, окутанную дымкой зимнюю луну… Она была бы влюблена в каждое мгновение – нестерпимо и безответно. И каждое ей хотелось бы остановить.

Возможно, призрак жил именно так (ну за исключением хождения по грибы и возни в огороде), но трудно сказать, насколько ему – или ей – это нравилось. Не исключено, что у пленённого духа были совсем другие мечты.

– Ладно, – сказала Геля вслух. – Послушай… Я не знаю, чего ты хочешь, но против тебя ничего не имею. Я не хочу тебя бояться. И ты тоже… не бойся меня, хорошо? Мы как-нибудь уживёмся вместе. Вот увидишь.

Она чувствовала себя глуповато с точки зрения здравого смысла, разговаривая неизвестно с кем в пустом доме. Но, с другой стороны, здравый смысл никогда не делал её счастливой, хотя она активно им пользовалась.

День прошёл, настала ночь, и Геля спокойно уснула – ну почти спокойно. Она старалась думать о чём-нибудь приятном, чтобы сгладить ощущение… неодиночества. В приоткрытое окно мансарды то и дело заворачивал ветер, бестолково раздувал сетку от мух и уносился обратно, гулять по безлюдным улочкам посёлка. Геля представляла себе ясные дни, наполненные трудом и покоем одновременно.

Прогулки, молоко с пряниками, заросшие уголки сада.

Это помогло. Она как будто наполнилась светом и окончательно примирилась с миром, который её сейчас окружал, – кто бы там ни обитал вместе с ней.

Жить сегодняшним днём не так уж и плохо. Зависит от того, что это за день.

Как здорово было бы устроить на даче мастерскую. Приехать весной, заняться яблонями и маленьким огородиком, посадить цветы и всякие пряные травки, чтобы летом под окнами пахло петуньями и резедой, а в Москву возвращаться только для того, чтобы продать какую-нибудь из своих поделок. Да и зимой в принципе жить можно, если кое-что подправить и отремонтировать. Мама, конечно, начнёт возмущаться и причитать – мол, как это так, вздумала жить совсем одна, опасно же! Но на самом деле возвращаться тёмным вечером домой от метро, пожалуй, не менее рискованно, чем ночевать в пустынном загородном посёлке. Можно завести большую лохматую собаку для охраны. Геля всегда хотела собаку, но в городской квартире она бы только мешалась под ногами – так говорил папа, а уж на даче-то места предостаточно.

Геля так ярко себе всё это представила, что неожиданно возникшая фантазия начала вдруг казаться не такой уж и глупой и неосуществимой. А почему бы и не попробовать? Вместо давно заброшенной странички в «Одноклассниках» создать всё-таки свой блог, посвящённый рукоделию, зарегистрироваться на сайтах, где продают хенд-мейд, уйти с ненавистной работы, бросить колледж и заниматься любимым делом. Может быть, поступить потом в более подходящий институт, найти что-то связанное с декоративным искусством.

Если совсем размечтаться, то у неё, возможно, со временем даже появятся единомышленники – такие же сумасшедшие и увлечённые дизайном люди, как она сама, – и кто-то даже будет приезжать к ней в гости, пить чай с вареньем и плюшками, и ходить по саду, и завидовать. Геля каждый раз хлопотала бы вокруг гостей и на прощание непременно вручала бы охапку пышных гладиолусов или пакет с яблоками – в подарок.

Ну а если даже всё сложится не совсем так, то ведь можно придумать что-то ещё, столь же безответственное и прекрасное? Лишь бы осталась эта влюблённость в собственную жизнь, лишь бы каждый день был маленьким чудом. Пусть в сумке вместе с телефоном соседствуют моточки проволоки, коробочки с бисером, ручки, рисующие блёстками, и прочие несуразные вещицы. Пусть просыпаться по утрам будет приятно, а перед сном в голове не роятся серые вихри тоскливых мыслей. Пусть всё это сбудется – может быть, не сразу, но сбудется.

Сейчас это желание казалось очень простым и естественным и уже наполовину исполненным: ведь главное – это намерение, правда?

Она стала ловить себя на мысли, что отдельные, вроде бы ничем не примечательные детальки незамысловатого дачного быта вдруг обрели для неё цвет и объём, как яркие точечки в калейдоскопе. Вот она жмурится на солнышке в кресле у окна, среди трепета солнечных бликов, и одним глазком поглядывает, как на плите пыхтит кастрюля с экспериментальным тыквенным супом. Вот наскоро, мимоходом зарисовывает на случайной бумажке эскиз броши в виде георгина с язычками розовых лепестков вокруг жёлтой сердцевинки, а на столе стоит ваза с единственным цветком, по-тихому сорванным у соседской ограды, пока никто не видит. Он кокетливо изогнул стебель с перистым листочком – позирует, наверное.

А вот ещё: сосредоточенно покусывая нижнюю губу, она сооружает абажур для старой лампы, но не бумажный, как думала вначале. Геля разобрала давно не функционирующие часы, которые папа вот уже второй год собирался вынести на помойку, и придумала, как сделать подвески из всяких шестерёнок и винтиков. Получилась абсолютная нелепость, но очень забавная. Геля в итоге даже сфотографировала этот шедевр на мобильник – показать, что ли, Юре как-нибудь? Ему вроде понравились фото её прежних работ – или, может, он просто из вежливости так сказал. Ну, в любом случае демонстрировать свои художества больше некому… Пока.

Почему-то мысль о том, что никому из родственников и знакомых её курьёзные задумки не нужны, больше не повергала Гелю в депрессию. Если то, что она делает, нравится ей самой, это обязательно оценит и кто-нибудь ещё. Просто не надо зацикливаться на людях, у которых другие приоритеты в жизни, и подстраиваться под них.

Геля была полна необъяснимой уверенности, что всё у неё может получиться. Это же вполне равноценный обмен, если она будет получать от жизни удовольствие и взамен отдавать миру то, что получается у неё лучше всего: не рефераты по экономике и не бухгалтерские отчёты, а приятные для глаз вещи и нестандартные идеи, которые помогут другим людям обустроить свой дом.

Неужели так могло быть и раньше – и неужели теперь так будет всегда?

Конечно, перекроить жизнь по-новому не так-то просто, и Геля прекрасно это сознавала, но в данный момент ей совсем не хотелось размышлять о том, с чего же она начнёт, и превращать красочную мечту в план действий. Тяжёлый разговор с родителями, невнятные объяснения в деканате колледжа и эссе на тему «Прошу уволить меня по собственному желанию», которое придётся наспех сочинять в отделе кадров, совершенно не вписывались в гармоничную, благостную картину, уже нарисованную в воображении, и расплывались на ней уродливыми пятнами. Поэтому проще было отложить на потом все, так сказать, организационные вопросы. Пока можно не думать о неприятных вещах – до возвращения в реальный мир ещё полным-полно секундочек, минуточек, часов, и отчего бы не сохранить их в памяти блаженно-безоблачными, ничем не омрачёнными? Ведь это так просто – быть счастливой.

Среда, четверг, пятница промелькнули очень быстро – и при этом тянулись бесконечно. Геля не думала, что в такой короткий отрезок времени можно вместить столько радости: много воздуха, много солнца, много творчества. Идиллия да и только. Возможно, призрак ходил за нею по пятам, но это было даже… лестно. Хоть кто-то испытывал к ней интерес. Впрочем, Геля всё больше склонялась к тому, что дух был её выдумкой, причудой взбудораженной фантазии. Она нуждалась в какой-нибудь компании – расстроенная, опустошённая, а сейчас чувствовала себя вполне самодостаточной, вот и он затих, затаился.

Но в субботу, когда дом со всех сторон стали потихоньку окружать сумерки, коварно наползая из теней под забором и старыми яблонями, что-то неуловимо изменилось. Геля начала задумываться о том, что завтра надо собираться обратно в Москву – и лучше ехать в середине дня, чтобы автобус не попал в вечернюю пробку на подъезде к городу. Кроме того, ближе к ночи вернётся всё остальное семейство, будет много беготни – мама уже прислала эсэмэску, во сколько приходит поезд.

Геля почувствовала себя перегоревшей лампочкой, которая в последний момент на несколько секунд ярко вспыхнула – и погасла. Теперь всё теперь будет, как обычно, пока она не отважится на серьёзный разговор с родителями. В понедельник на работу… И ещё надо показаться в колледже… Что ж, развлеклась немножко – и то хорошо.

Неожиданно её кольнула иголочка беспокойства. Кто-то стоял возле её ноги, справа. Кто-то маленький. Она дёрнулась, глянула вниз. Никого.

Геля настороженно прислушивалась к себе, но не могла понять, в чём дело, что произошло.

За окнами остывал закат: шар солнца в яблоневых ветвях – далёкий, негреющий – казался уже совсем не летним; его лучи не золотили траву, и мир становился всё более серым с каждой минутой.

Неведомо откуда вернулась тревога. Волны паники накатывали одна за другой.

Геля слонялась по комнатам и не находила себе места. Что-то не так. Что-то не так.

– Ты здесь?

Дом молчал, но в нём таилась какая-то недовольная, медленно нарастающая сила. Кто-то вился рядом, вертелся под ногами. Метался из стороны в сторону, отчаянно пытаясь вынырнуть из небытия. Снова обман зрения, обман чувств. Почему?

– Ты не хочешь, чтобы я уезжала?

Геля неуверенно замолчала, досадуя на себя за то, что ждёт ответа от воображаемого собеседника, хотя и сомневается в его существовании. Потом добавила на всякий случай:

– Тебе скучно здесь? В следующие выходные сюда заявятся родители. С Лилей и Олей. Так что компания тебе обеспечена, и очень шумная.

Нет, не то. Когда приезжали родители и друзья, они ничего не чувствовали, не замечали, и она тоже. Как будто другие люди только создавали помехи. Но стоило ей остаться одной – она словно вышла на открытое пространство, где почти нет препятствий для чьих-то сигналов.

Призрачная душа, кем бы она ни была, хотела докричаться именно до неё – и не могла.

– Я не понимаю, что тебе нужно! Не понимаю!

Тишина – и давящее, тягостное чувство, что маленькая тень не отстанет, пока не добьётся своего. Ты должна что-то сделать. Но что?

Небо подёрнулось пеплом, вечер смешал все краски с оттенком остывшей золы. От безысходности Геля принялась нарочито греметь посудой, как будто громкие звуки могли отпугнуть неживое существо: бухнула на плиту чайник, полный почти до краёв, – пусть кипятится; зло орудуя разлохмаченной губкой и разбрызгивая во все стороны воду из-под крана, отмыла практически до изначальной белизны древнюю эмалированную кастрюлю в блёклый цветочек; безжалостно изрубила на пластиковой разделочной досочке пару крепеньких огурцов и мясистый помидор-переросток, чтобы соорудить себе салат с остатками сметаны из баночки с надорванной крышкой.

Но хозяйственные хлопоты отвлекли её лишь на некоторое время. Чайник вскипел, салат был съеден – и вновь наступила тишина. Она показалась Геле ещё более неприятной, чем раньше: неоднородной, с вкраплениями каких-то едва уловимых шумов.

Мир был наполнен непонятными шорохами и скрипами, и Геля не могла понять: то ли это в приоткрытое окно просачиваются какие-то вполне безобидные звуки – может, просто ветер шелестит, перебирает гирлянды из листьев, или приблудный ёжик забрёл на участок, – то ли в соседней комнате кто-то неловко крадётся от кресла до дивана, ступая мягко-мягко, почти бесшумно, то замирая, то продвигаясь чуть дальше. А диван совсем близко к двери на кухню…

Она жалела, что не взяла с собой плеер: воткнуть бы сейчас наушники, включить музыку на полную громкость – и заглушить все эти фантомные шуршания и шевеления, не думать – а вдруг сейчас кто-то выглянет из-за дверного косяка?

Ночь тем временем придвигалась всё ближе, в освещённой кухне Геля чувствовала себя на виду, как рыбка в аквариуме с подсветкой, и ей не оставалось ничего иного, кроме как тихонечко отступить на второй этаж. Ложиться спать было ещё рановато, но можно ведь что-нибудь почитать перед сном, чтобы хоть как-то отвлечься, занять разыгравшееся воображение.

Геля поднялась к себе в мансарду, заставляя себя не спешить и не оглядываться, закрыла дверь на задвижку, включила торшер возле дивана. Ну вот. Теперь главное – заставить себя думать исключительно о чём-то простом и будничном, о скучных повседневных делах. Например, как завтра поступить с постельным бельём. Прополоскать наскоро или отвезти в Москву и нормально постирать там?

Но этот вполне насущный вопрос почему-то никак не желал перемещаться на первое место в списке её проблем.

Потому что внизу кто-то был. Геля теперь в этом почти не сомневалась. Сейчас она не слышала абсолютно ничего подозрительного, но отчего-то твёрдо знала, что кто-то кружит по комнатам, ищет её. И вскоре тоже поднимется наверх.

Ты здесь одна. Одна. Надо твердить себе это как заклинание… Она вздрогнула от внезапного стука в окно. Медленно подошла… О стекло билась ночная бабочка: ей нравилось сияние электрической лампы, она жаждала прорваться к нему любой ценой. Может быть, и неугомонный дух точно так же пытался протаранить какую-то невидимую преграду между собой и миром живых, которая особенно истончалась по ночам. Геля не была уверена, что желает ему успеха.

На цыпочках возвращаясь к дивану, она наступила на скрипучую половицу – и замерла. Там, за дверью. На тёмной лестнице. Кто-то слушает. Она стояла в круге неяркого света, повторяя: «Здесь никого больше нет, кроме тебя. Ты одна».

Верилось с трудом.

Минуты утекали в никуда, всё ещё в джинсах и майке, а не в пижаме, Геля сидела на полу за диваном, поближе к лампе, пыталась читать случайную книгу, но дёргалась то и дело и поглядывала в сторону двери. Она оставалась закрытой, и всё-таки… что-то уже проникло в комнату… и вот-вот покажется… откуда-то выглянет… вот-вот… Почему сейчас? Не вчера, не позавчера?!

Зажмурь глаза. Успокойся. Ты одна. Совсем одна. Наедине с собой.

Наедине…

…с собой.

И внезапно чёткое, ослепительно яркое воспоминание обрушилось на неё:

– Пусть явится, кто захочет! – говорит Наташа. Ей надоело спорить, какого духа нужно вызвать. За окном темно, шелестят ветви яблонь.

– Погоди, надо же, наверное, уточнить, из какого примерно века? – это Макс, он любит точность.

– Лучше из будущего! – подхватывает Лена.

– А разве можно вызывать духов не только из прошлого? – с сомнением бормочет Илья…

Она считала тогда, что духи обитают там, где время не имеет значения, а следовательно, им можно путешествовать по его течению в любую сторону. И она подумала: интересно было бы побеседовать с собственным призраком. Ну, он ведь появится когда-нибудь. Идея была пугающей – как любая мысль о смерти, но и заманчивой одновременно. У кого же ещё узнавать свое будущее? Твой дух не станет гадать и предполагать, а всё расскажет как есть. То есть как было. Он ведь уже знает, какую жизнь ты проживёшь. На этом Геля немножко запуталась, но в правильности своих рассуждений не усомнилась по-прежнему. И вот все постановили: «Да пусть приходит кто угодно из потустороннего мира!» – и только она загадала про себя, кого хочет увидеть.

С этого момента в доме появилось нечто маленькое, незримое, несчастное… «Да, это я, – вдруг поняла Геля с ужасом, – это моя душа», её и при жизни-то никто не принимал во внимание – ни друзья, ни родители, ни сама Геля, а теперь – тем более. Но она так хотела быть услышанной… предупредить… Потому что действительно знала будущее.

Знала, что придётся общаться с людьми, которым безразлична, каждый день посвящать нелюбимой работе… Она хотела крикнуть: неужели это – жизнь? И так будет до самого конца?

Геля, может быть, пора спросить себя:

– Ты боишься смерти? Боишься, что тебя… не будет?

– Конечно…

– Но тебя и так нет!

Нет! – эхо от беззвучного крика. – И никогда не было!

Неужели правда?

Она сидела в углу, между стеной и диваном, обхватив колени руками, и плакала. Некрасиво хлюпая носом. Плакала, плакала и не могла остановиться. Это так страшно – знать, что ты лишила кого-то жизни. А ещё страшнее – знать, что этот кто-то – ты сама.

Учёба, работа, дом, окружающие люди – всё было не твоё. А ты цеплялась за них, боялась что-то изменить… и навсегда осталась серой тенью, обречённой видеть, что всё могло сложиться иначе. Каково помнить об этом целую вечность! Беситься в безнадёжных попытках что-то исправить, достучаться до самой себя. Несколько счастливых дней тебе казалось: может быть, что-то изменится… может быть, ты наконец-то прислушалась… поняла… Но вот отпуск подошёл к концу – и выяснилось, что возвращение к привычному унылому существованию неизбежно.

Размазывая слёзы по лицу, Геля раскачивалась из стороны в сторону, словно баюкала и себя, и свою маленькую погубленную тень. Успокойся, ш-ш-ш… не плачь… Я что-нибудь придумаю, слышишь? Я буду навещать тебя и рассказывать, как наша жизнь меняется с каждым днём. И ты успокоишься, и перестанешь терзаться…

Так приятно провести несколько дней в безоблачных мечтаниях, устроить себе этакий сеанс арт-терапии… Но если потом вернуться к тому, что было, из цветного мира снова нырнуть в серую, затхлую повседневность, станет только хуже. А она ведь именно так и поступила бы.

Геля порывисто вздохнула, подавляя новый всхлип. Она всегда опиралась на чьи-то решения, пряталась за ними, точно сама закрывала изнутри дверцу своей клетки: мол, что поделаешь, придётся тут посидеть пока. Выйти оттуда было страшно – намного страшнее, чем столкнуться с привидением. Снаружи её встретят укоризненные взгляды и недовольное бурчание: ну, Геля, ну, посмотри, какая прочная, добротная клеточка, – всякий захотел бы здесь жить, одна ты такая неблагодарная.

И ведь не поспоришь.

Она вытерла глаза тыльной стороной ладони. Веки, наверное, неэстетично вспухли и покраснели. Хорошо, что никто не увидит, кроме неё самой.

Глупо, наверное, сидеть за диваном. Снова приниматься за чтение – тоже. Геля переложила книгу с пола на промятую диванную подушку, бесцельно походила туда-сюда по комнате, потом тоже примостилась рядом.

Надо было что-то предпринять, прямо сейчас. Что-то такое решительное. Может, взять лист бумаги и написать для родителей этакое объяснительное послание – насчёт колледжа и всего остального. Будет намного проще, если не мямлить что-то невразумительное экспромтом, а вручить маме с папой загодя составленное письмо, попросить его прочитать и тихонько выскользнуть из комнаты. Посидеть несколько минут на кухне, конвульсивно стиснув руки на коленях – ладонь в ладони, подождать, пока мама не окликнет встревоженно: «Геля! Ты где? Вот это – это что такое? Это шутка, я надеюсь?» – и уже тогда с покорной обречённостью идти обратно, выслушивать родительские ахи и охи.

Одним разговором, само собой, дело всё равно не обойдётся – Геля уже предвидела, что её ждёт долгая череда упрёков, возражений, увещеваний. Не исключено, что будут слёзы и крики. Но так получится избежать хотя бы самого первого, самого сложного объяснения. Дальше остаётся только стоять на своём: это не моя жизнь, я не могу так больше. Что родители смогут сделать? Не потащат же её силком на занятия в колледж?

Наверное, и правда стоило бы заранее сформулировать все свои желания – и уж тем более нежелания. Неприятные сюрпризы всегда лучше планировать заблаговременно: пока родители в шоке, есть шанс хоть немного на них повлиять, если получится при этом самой сохранить спокойствие… Но после слёз накатила апатия. Геля поймала себя на том, что вот уже минуту отрешённо теребит корешок злополучной книжки – он даже растрепался немного.

Она знала, что непременно запутается, смутится, и тут уж никакие бумажки не помогут, пусть даже у неё получится сочинение на пять с плюсом. Хоть она и обладает богатым воображением, зато с логикой у мамы с папой дела обстоят намного лучше; сбить их с толку будет не так-то просто. Геля отлично представляла, как их четкие и правильные планы, маршируя стройными рядами, тут же двинутся в атаку на её беспорядочные и потому беззащитные фантазии.

Ей отчаянно хотелось, чтобы рядом с ней в этот момент стоял кто-то ещё – держал за руку и даже не говорил ничего, просто был рядом. Хоть бы даже и призрак. Но робкая, пугливая тень останется здесь, в зачарованном доме, а больше никого нет. Совсем никого.

– Чудес не бывает, да? – спросила Геля с горечью. Можно вызвать из небытия привидение – это, оказывается, не так уж сложно, если сказать правильные слова, а вот с материальным миром так просто не договоришься…

Разглядывая окончательно разлохмаченный корешок недочитанного романа, Геля внезапно различила в тишине какой-то очень тихий звук, знакомый звук – откуда? Она не сразу поняла, что это такое: телефон. Внизу, в рюкзаке. Первый импульс был – не подходить, но вдруг это родители, вдруг случилось что-то!

Геля босиком сбежала вниз по лестнице; в спешке чуть не стукнулась головой о низкую притолоку, да ещё неловко задела локтем о вешалку в прихожей – в темноте-то. Она не сомневалась, что безнадёжно опоздала, когда наконец-то откопала мобильный в недрах практически бездонного рюкзака: придётся теперь перезванивать. Но в ответ на свое торопливое «аллё» всё-таки услышала прерывающийся, разодранный помехами голос:

– Э-э-э… Это Юра. Я уж думал, ты не ответишь.

Геля на секунду растерялась, потирая свободной рукой ушибленный локоть, потом опомнилась:

– Подожди, тут плохо сеть ловится, я сейчас.

Она вылетела на крыльцо, босыми пятками протопала по ступенькам, метнулась по дорожке во тьму. Зачем он звонит? Хочет спросить что-то про колледж? Она замерла у калитки, не зная, придётся ли идти дальше, чтобы поймать ускользающий слабенький сигнал. Глаза ещё не совсем привыкли к сумеркам, и все вокруг казалось призрачно-серым.

– Так нормально? Слышишь меня?

Наверное, плучилось слишком громко, потому что Юра ответил чуть озадаченно:

– Ну да. Слышу. – Из мобильника по-прежнему раздавался треск, но теперь Юрин голос звучал более-менее ровно – с некоторыми запинками, правда, но уж это по вине Юры, а не сотовой компании: – Я это… ну… ты говорила, у тебя день рождения в конце августа, только не сказала, когда именно. Так что я хотел вроде как тебя поздравить – то есть, может быть, поздновато, но заранее тоже было бы как-то странно… В общем… как бы… Я вот подумал и…

Геля сжалилась над ним и прервала этот сбивчивый монолог:

– На несколько дней позже, да, но всё равно приятно. Спасибо.

Юра явно приободрился:

– Ну хорошо. Ты на занятия-то придёшь? Или ещё отдыхаешь где-то?

Геля помедлила, прежде чем ответить. Погладила кончиками пальцев шершавую кору яблоневой ветки, доверчиво тянущуюся к ней из темноты.

– Не знаю. В смысле, буду в Москве, но насчёт колледжа пока не уверена. А что?

– Да я тут кое-что хотел с тобой обсудить. Одно дельце. Не срочно, а так, когда время будет. Ты ведь говорила, что хенд-мейдом увлекаешься, да? Ну вот. Я тут подумал: а что если нам объединиться и организовать какой-нибудь магазинчик подарков – ну, знаешь, игрушки, безделушки, украшения разные. Вроде твоих брошек из ткани – помнишь, я у тебя фото в мобильном увидел? Я бы за коммерческую часть отвечал, а ты за креатив. Может, ещё авторов найдём. Начнём с интернет-магазина, потом снимем помещение… В смысле, если ты заинтересуешься. Я даже что-то вроде бизнес-плана набросал, хотел, чтобы ты взглянула.

– Ты же, по-моему, не особенно дизайном увлекаешься? – осторожно поинтересовалась Геля.

– Зато тебе всё это нравится.

У Гели невольно вырвался короткий смешок – она вспомнила поход в музей:

– Ты всегда так говоришь.

– Я всегда так думаю.

От этой фразы у неё отчего-то на миг перехватило дыхание.

– Ладно, Юр, я посмотрю.

– Здорово. Ну, до встречи тогда?

После того как Геля нажала на «отбой», она ещё немного постояла во влажном мраке под яблоней: одна ладонь – на шероховатой доске калитки, словно в поисках опоры, в другой зажат телефон, и призрачное мерцание его экрана, наверное, странным образом высвечивает её заплаканное лицо в темноте. Может быть, и Юра сейчас стоит в московской квартире у открытого в ночь окна – и тоже смотрит на ещё не погасший экранчик: уголки губ чуть подрагивают в нелепой улыбке, как будто он не может её сдержать, и глаза улыбаются тоже.

Он смотрел на неё вот так всякий раз, когда она входила в аудиторию: «О, привет!» А Геля устало плюхала сумку на парту и садилась рядом с ним, едва буркнув что-то более-менее негрубое в ответ. Потому что Юра был лишь частью серых, однообразных будней, вот и всё, и приглядываться к нему Геле не очень-то хотелось. Если жизнь не нравится, лучше скользить по ней, не обращая внимания на детали, правда? Геля прежде именно так и считала.

Неужели она весь год была так увлечена своими печалями и воспоминаниями, что едва не пропустила что-то очень-очень важное совсем рядом? Пока она двигалась по жизни на автопилоте, всем недовольная и разочарованная, кто-то, оказывается, думал о том, что её порадует, что может ей понравиться. Думал больше, чем она сама. Как странно.

Ноги стали замерзать – Геля потёрла одну ступню о другую, но не сильно согрелась. Под майку тоже стала просачиваться сырая прохлада. Пришлось возвращаться в дом. Геля убрала мобильный обратно в рюкзак, автоматически поправила складки куртки на вешалке. Затем неспешно поднялась по лестнице к себе в мансарду, чутко вслушиваясь в тишину, но не различая в ней больше никаких посторонних примесей – обычные вздохи и шёпоты старой дачи, вот и всё. Кажется, неожиданный звонок кое-кого спугнул. Как-то нехорошо получилось. Или, наоборот, хорошо?

«Не бойся, иди сюда», – позвала Геля мысленно, но дом по-прежнему хранил безмолвие. Комната с брошенной на диване открытой книгой и непогашенным торшером показалась ей неожиданно опустелой. Только ночной мотылёк продолжал стучаться в стекло, рваться к свету.

Геля постояла у окна, рассеянно барабаня пальчиками по обшарпанной деревянной раме, и подумала, что надо потихоньку собирать вещи на завтра.

– Ты ведь знаешь, что я справлюсь, – шепнула она в пустоту.