Сбылась мечта патриота
Депутат-справедливец Олег Михеев подготовил законопроект об уголовной ответственности за оскорбление патриотических чувств. Карать он предлагает в первую очередь тех, кто высказывает сожаление, «что культурные немцы не завоевали дикий Советский Союз».
Такое обоснование нужды в подобном законе очевидно лживо. Людей, сожалеющих о том, что нас не завоевал Гитлер, очень немного, они не имеют широкого выхода в публичное пространство и не представляют собой какой-то значимой общественной проблемы. Зато гораздо больше других людей. Тех, кто считает оскорблением своих патриотических чувств не только любую негативную оценку действий того государства, с которым они себя отождествляют, но и любое упоминание исторических фактов, которые могут быть расценены как постыдные для этого государства.
Об этом, собственно, говорит и сам Михеев: мол, отсутствие уголовного преследования позволяет устраивать вакханалии ко Дню Победы всяким публицистам, «кое-кто из которых» доходит до сожалений о том, что нас не завоевали немцы. То есть уголовное преследование нацеливается не только на этих «кое-кого», а на всех, именуемых Михеевым «сторонниками альтернативного взгляда на историю». Ясно же, что не надо быть поклонником Гитлера, чтобы признавать катынский расстрел преступлением сталинского режима. Чтобы признавать, что СССР помог Гитлеру развязать Вторую мировую войну и на первом ее этапе фактически участвовал в ней на его стороне. Что война против Финляндии была агрессией, присоединение Прибалтики было аннексией, а советские солдаты там были оккупантами.
Не нужно быть поклонником Гитлера, чтобы признавать, что советские вторжения в Венгрию, Чехословакию и Афганистан были государственным разбоем. Чтобы сочувствовать тем жертвам этого разбоя, которые ему сопротивлялись. Наконец, не нужно быть поклонником Гитлера, чтобы признавать грязную колониальную войну РФ в Чечне преступлением против человечества.
Именно на это все будут оскорбляться патриотически озабоченные граждане вроде Михеева. И требовать уголовного преследования. И новый закон откроет им эту возможность. Потому что единственный критерий «оскорбления чувств» — субъективное ощущение оскорбившегося. Достаточно чтобы ему не нравились взгляды другого человека и он хотел бы этого человека за их высказывание посадить.
Людей часто оскорбляют взгляды, противоположные их собственным, и это бывает взаимно. Если закон берется защищать чувства, это значит, что он должен признать чувства одних достойными защиты, а чувства других — нет. Взгляды одних он должен объявить правильными, а взгляды других — запрещенными, поскольку они оскорбляют чувства людей с правильными взглядами. То есть такой закон вводит государственную идеологию.
Введение государственной идеологии прямо запрещено Конституцией, так что законопроект Михеева является прямым посягательством на основы конституционного строя. Я признаю за каждым право предлагать любое изменение конституционного строя, даже самое фашистское. Не думаю, что депутата Михеева кто-нибудь привлечет к уголовной ответственности за его законопроект, но если это случится, торжественно обязуюсь принять самое активное участие в кампании его защиты. Пока же этого не произошло, считаю необходимым подчеркнуть: законопроект вводит принцип фашистского государства, это фашистский законопроект, а депутат-справедливец Олег Михеев — фашист. Хотя и не носит свастику.
Государство, использующее в качестве «главной духовной скрепы нации» принудительную гордость за любые свои действия, — фашистское государство. Цель фашистского государства — лишить людей способности стыдиться за постыдное в своей истории. Лишить способности сочувствовать жертвам государственного насилия. Лишить народ совести. Сделать его способным оправдать любую мерзость. Способным совершить любую мерзость.
Даже депутаты-заединщики встретили инициативу лихого справедливца с некоторой настороженностью. Один назвал вопрос «очень деликатным», другой сказал, что «тут все может зависеть от одной запятой». Это тоже ложь и лицемерие. Вопрос о принятии фашистского закона не может быть деликатным. И когда закон вводит принцип государственной идеологии, от одной запятой там точно ничего не зависит. Говорить так могут только люди, против самого фашистского принципа не возражающие, ножелающие его «поделикатнее» упаковать.
Проект Михеева прямо продолжает линию, намеченную еще нашумевшим проектом Яровой. Как и предполагалось, оголтело хунвэйбиновское крыло истеблишмента намерено последовательно и упорно добиваться выстраивания фашистского государства с идеологическими запретами и репрессиями против инакомыслящих. Добиваться по собственной инициативе, независимо от Кремля.
Даже если Кремль от этого будет не в восторге. Но Кремлю, окончательно перессорившемуся со всеми хотя бы частично вменяемыми сегментами общества, просто не на кого больше опереться. Поэтому он будет уступать оголтелым.
Они же будут определять практику применения «закона Михеева», если он будет принят. Мучимые зудом запретительства, державно озабоченные граждане просто не дадут властям удержать процесс в сколько-нибудь умеренных рамках. Они будут инициировать все новые суды и запреты. И встретят понимание и сочувствие у значительной части кадров репрессивной машины, близкой по духу именно к ним.
Принятие законопроекта Михеева приведет к попыткам уничтожить огромный пласт отечественной культуры, изъять из оборота массу произведений художественной литературы и кинематографа, в том числе и советской эпохи. Не говоря уже о мемуарах, исторических исследованиях и публицистике.
Но и людей, готовых этот пласт культуры защищать, сохранять и передавать, найдется намного больше, чем в советскую эпоху. Да и техническая база у них будет несравненно мощнее, чем во времена «Эрики», берущей четыре копии, и магнитофона системы «Яуза». И они никуда не захотят уезжать из этой страны, потому что считают, что эта страна принадлежит им, а не фашистской нечисти. В истории случается, что для доказательства своей исторической правоты приходится многим жертвовать. В том числе и своей свободой. Чем больше людей на это готовы, тем весомее доказательства.
А еще я хочу обратиться к поклонникам 282-й статьи, именующим себя демократами. Опомнитесь, пока не поздно! Дайте торжественное обязательство никогда не использовать эту и другие идеологические статьи против политических оппонентов. Даже самых мерзких и фашистских. Пусть доносы в охранку станут видовым признаком фашистской мрази, отделяющим ее от приличных людей.
1 ноября 2013 г.
Обуздание чувств
Выродки, устроившие бойню в Париже, принципиально ничем не отличаются от наших гонителей Pussy Riot. От представителей так называемой «православной общественности», которые требовали расправы над девушками. От следователей и прокуроров, которые эту расправу организовали. От судей, которые выносили приговор, а потом признавали экстремистскими видеоролик Pussy Riot и «икону» Pussy Riot. От депутатов, которые задним числом голосовали за уголовную статью об оскорблении чувств верующих.
Их объединяет утробная ненависть к свободе. К обществу, где допустима критика и ирония в отношении любой идеологии и религии. Их объединяет стремление навязать свои религиозные табу людям, не разделяющим их религиозные представления. Навязать путем насилия. А уж будет ли это насилие государственным или «негосударственным», не суть важно.
Отечественные приверженцы традиционных ценностей уже сполна продемонстрировали это духовное родство, бросившись наперебой доказывать, что журналисты сами виноваты. Что не надо было задевать религиозные чувства мусульман. Тут и Нарочницкая, и Третьяков и ряд других поклонников «русского мира» и «русской весны». К сожалению, в унисон с ними выступили и некоторые люди умеренно-либеральных взглядов.
Вот и Георгий Мирский призывает не абсолютизировать свободу слова. Призывает Запад к самоограничению. Его логика такова: игнорирование мусульманских представлений о допустимом помогает непримиримым исламским фундаменталистам настраивать миллионы мирных мусульман против Запада. И «хотя никто в мире ислама не читает ни провинциальной датской газеты, ни парижского еженедельника, где-нибудь в Афганистане или Сомали люди, которых специально обо всем информировали, в ярости идут и убивают первых попавшихся европейцев».
Вот только люди, готовые «в ярости идти и убивать первых попавшихся европейцев» из-за карикатур, которых они не видели, точно так же будут готовы делать это из-за любого другого нарушения европейцами исламских религиозных запретов. Например, из-за того, что в Европе женщины до сих пор ходят с открытыми лицами. Если таких людей «специально обо всем этом проинформируют» радикальные исламисты. А их отказ от права печатать карикатуры не удовлетворит. Они не остановятся, пока не навяжут ненавистному Западу все свои нормы целиком, и об этом востоковед Мирский прекрасно знает. И пока у них сохранится возможность «специально обо всем информировать» жителей афганско-сомалийской глубинки, у них всегда будут рекруты.
Вопрос в том, что с людьми, которые приходят в ярость от того, что на другом конце земли люди живут не так, договориться невозможно в принципе. Вопрос в том, позволим ли мы диктовать себе правила поведения сообществам, в которых отказ от государственной религии до сих пор карается смертной казнью. Вопрос в том, что если сегодня свободное общество спасует перед исламистскими изуверами, завтра «христианские» изуверы будут расстреливать за рисунки Жана Эффеля.
Об оскорбленных чувствах. В принципе чувства любого человека, если он не патологический пофигист, травмирует сам факт существования в мире людей, мыслящих иначе, чем он. А уж как травмирует чувства, когда эти люди свои мысли еще и высказывают! Так устроена человеческая психика. Мирное, свободное, гуманное общество может существовать лишь тогда, когда люди способны свои травмированные чувства обуздывать. И давать отпор тем, кто этого делать не хочет. Где не обуздывается чувство нетерпимости к инакому — там либо война всех против всех и хаос, либо тоталитарная тирания.
Поэтому — никакой пощады чувствам тех, кто пытается их оградить, навязывая силой свои религиозные запреты людям, их чувств не разделяющим. Пусть научатся держать свои чувства при себе. И я полностью поддерживаю призыв Михаила Ходорковского продемонстрировать неподчинение распоясавшимся религиозным мракобесам, публикуя карикатуры из Charlie Hebdo. Теперь это наша святыня, политая кровью наших мучеников.
И напоследок то, что называется «офтоп». Десятки тысяч французов, вышедшие вчера на площади, не спрашивали на это разрешение у властей за 10 дней. Они просто вышли. Без подготовки. Без длительной организационной работы политических партий. Так поступают свободные люди в свободной стране.
8 января 2015 г.
Законы войны ценностей
Многие уже заметили, как изумительно точно совпали границы между «крымнаш» — «крымненаш» и между «самивиноваты» — «ятожешарли». (При всем многообразии оттенков и полутонов, о которых надо говорить отдельно.) Владимир Варфоломеев вдруг обнаруживает, что «сегодня между нами пропасть». Что называется, лучше поздно, чем никогда. Кто-то от этого открытия приходит в ужас. А вот мне прекрасная и величественная картина тектонического разлома ценностно-цивилизационных материковых плит даже нравится. Несмотря на то, что ктото из дорогих тебе людей наверняка окажется поту сторону разлома. И от этого будет пронзительно больно.
Суть разверзшейся пропасти большинство комментаторов «с моего берега» усмотрело в том, что на том берегу оправдывают терроризм. А я вот не считаю оправдание терроризма в принципе недопустимым. Вы можете вспомнить хоть одно победоносное национально-освободительное движение, которое не использовало бы в большей или меньшей степени террористические методы? А если в стране идет партизанская война против тирании, лишившей народ каких бы то ни было легальных мирных возможностей отстоять свои права? Обязаны ли мы осуждать повстанцев за то, что они атакуют объекты инфраструктуры противника и стреляют в представителей его администрации?
Каждый находит или не находит оправдания конкретной диверсионно-террористической атаке, руководствуясь как минимум двумя критериями. И лишь второй по значимости критерий — это кто является ее объектом, ее жертвой. Я не знаю, за что и против чего воюет организация, взявшая на себя ответственность за самоподрыв смертницы в турецком полицейском участке. Но эта смертница атаковала вооруженный отряд противника — не автобус с детьми и не школу. И все-таки важнейший критерий — это как мы оцениваем мотивы террористов с точки зрения наших представлений о справедливости.
Так вот, организаторы парижской бойни стремились не к национальному освобождению, не к политической независимости, не к реализации попранных социальных прав. Они стремились лишить нас нашей свободы. И те, кто им сочувствует, кто находит им оправдания, тоже хотят лишить нас нашей свободы. Так, для современного российского сталиниста те, кто требует запретить карикатуры на Мухаммеда, — социально близкие, потому что он сам мечтает запретить карикатуры на Сталина.
Вот в этом суть разверзшейся перед Владимиром Варфоломеевым пропасти. Это пропасть между теми, кто считает насилие в ответ на слово нарушением фундаментальных принципов справедливости, и теми, кто считает это нормальным, естественным и законным. Это пропасть между сторонниками свободного, светского, рационального общества, в котором человек сам выбирает свое мировоззрение и определяет свое отношение к мировоззрению других, и традиционалистами, ставящих превыше всего принадлежность человека сообществу, которое вольно им распоряжаться и принудительно формировать его сознание через систему ограничений информации, идеологических запретов, сакрализованных табу. И, как верно отмечал Киплинг, вместе им не сойтись.
Радикальные традиционалисты убеждены, что свободного светского общества не должно существовать, что его можно и должно уничтожить. Его существование оскорбляет и ранит их чувства. Люди свободного общества точно так же убеждены, что не должно существовать обществ, в которых секут плетьми за «неправильное» отношение к религии, в которых казнят за переход в другую веру, в которых забивают камнями за несанкционированные сексуальные связи. Такие общества в процессе исторического развития должны исчезнуть. Либо путем постепенной внутренней трансформации и интеграции в общество свободное, прошедшее модернизацию, либо в результате войн, революций и прочих социальных катаклизмов. Но в любом случае сосуществование с такими обществами может быть лишь вынужденным и временным.
Конечно, хотелось бы мирно. Цивилизация была морально и исторически права, когда, столкнувшись с рядом архаических обществ, принудительно прекратила процветавшую в них практику человеческих жертвоприношений — не посчитавшись с их традициями и религиозными чувствами. Но при этом она натворила много чего другого. С долговременными последствиями. «Обратку» до сих пор получаем, чего уж.
Вот только состязание между системами ценностей в условиях мира традиционализм фатально проигрывает. И те, кто не может смириться с историческим поражением, стремятся к силовому реваншу. Они тщательно оберегают то, что считают своим главным конкурентным преимуществом: более высокий болевой порог на жертвы, чужие и собственные, более высокая степень готовности убивать и умирать ради навязывания другим своей системы ценностей. Они рассчитывают на то, что «бездуховный Запад, у которого нет ничего святого» (то есть таких ценностей, ради которых возможна эта внутренняя мобилизация) дрогнет и капитулирует перед их решимостью и страстью — несмотря на свое техническое превосходство.
На пути «антиджихада» против традиционалистской реакции нас подстерегает целый ряд ловушек. Свободное общество не может, оставаясь верным себе, отказать своим врагам, всевозможным религиозным (и не только) мракобесам, в праве исповедовать и проповедовать все, что они хотят, и иметь свою территорию, где они могут жить как хотят. (Пока они не выходят за пределы этой своей территории, чтобы силой принудить жить так, как они тех, кто не хочет.) И самое худшее, что могли бы сейчас сделать сторонники свободного общества в России, это начать жаловаться в СКР на то, что их оппоненты оправдывают терроризм. Оставьте этот способ борьбы вашим врагам. Это более подобает депутату Сухареву, который уже попросил Бастрыкина возбудить уголовное дело на Ходорковского за экстремизм и оскорбление религиозных чувств.
Журналист Всеволод Бойко пишет:
«Либеральная часть общества без сомнения обоснованно защищает право публиковать острые карикатуры. Значит ли это, что она должна признать и право Эдуарда Лимонова и ему подобных писать про «12 трупов за аморальную низость» и предрекать «ультралиберальным» СМИ, что у народа «не выдержат нервы»?
Да, именно это оно и значит. Да, должна признать. Так же, как она должна признать право Алексея Голубева заявлять на сайте «Эха Москвы», что он не Шарли. Это его право. Священное и неприкосновенное. Сакральное. Для нас сакральное. Так что неправда, что для нас нет ничего сакрального. Просто наша сакральность другая.
Неправда и то, что поголовно все сторонники традиционных ценностей неизбывно жаждут лишить нас свободы и органически неспособны к мирному сосуществованию. Разговоры о том, что отличающиеся высокой степенью сплоченности мусульманские общины всегда знают своих отморозков и, если не изгоняют их и не сдают властям, должны нести коллективную ответственность за их действия,— это еще одна ловушка. Именно исламисты и прочие радикальные традиционалисты навязывают нам принцип коллективной ответственности. Принятие его будет означать их победу.
Неизбирательные репрессии, запретительные, дискриминационные меры в отношении мусульман вообще, иммигрантов вообще — именно этого всегда добивались и будут добиваться европейские ультраправые. Так ведь они сами традиционалисты. Вот массовая перепечатка злосчастных карикатур — это как раз нерепрессивный, ненасильственный ответ на террор.
Я не пацифист и не призываю всегда и везде оставаться в рамках непротивления. Масштабная наземная операция войск НАТО против ИГИЛ морально оправдана и необходима. И я не считаю правильным во имя доведенных до абсурда «политкорректности» и «толерантности» запрещать людям выражать тревогу по поводу угроз собственной культурной идентичности. Но я в упор не вижу, как запрет строить минареты в Швейцарии может помочь борьбе с терроризмом.
Как убежденный материалист и атеист, я считаю любые религии вторичными формами, которые люди наполняют содержанием по своему усмотрению. Многие столетия религии и церкви были мощнейшим инструментом внутренней мобилизации личности на самоподчинение традиционалистскому сообществу. Инструментом порабощения личности. И в этом смысле головорезы из ИГИЛ ничем не хуже наших православных фофудьеносцев. Но любая религия допускает и гуманистическое прочтение. Доказательство этому — реакция на трагедию многих мусульман, написавших: «Мои святыни не нуждаются в защите со стороны людей. Люди бессильны причинить им зло». Доказательство этому — набирающий все новые тысячи репостов хэштег «Я не Шарли, я Ахмед, мертвый полицейский. Шарли высмеял мою веру и культуру, а я умер, защищая его право делать это».
13 января 2015 г.
Зачем Россия помогает «Аль-Кайде»?
Разъяснение Роскомнадзора о недопустимости публикации любых карикатур на религиозную тему, материалов, оправдывающих такие публикации, и даже ссылок на них ясно показало, на чьей стороне находится путинская Россия в глобальном противостоянии свободы и насилия, светского государства, светской культуры и клерикального мракобесия. Еще ярче это продемонстрировали полицейские задержания одиночных пикетчиков с плакатами «Я тоже Шарли» и признание их виновными в проведении публичного мероприятия без подачи уведомления. С демонстративным игнорированием полицией и судьями действующего законодательства, все еще не требующего уведомлений об одиночных пикетах и их согласования.
Судьи Тверского райсуда Москвы Алеся Орехова и Денис Иванов, осудившие за одиночные пикеты с плакатами Je suis Charlie Марка Гальперина и Владимира Ионова, являются уголовными преступниками, виновными в вынесении заведомо неправосудного решения. И за это они рано или поздно непременно сами предстанут перед судом. Но, кроме этого, они еще и пособники террористов из «Аль-Кайды» и головорезов из ИГИЛ. Поводом к бессудной расправе, учиненной г-жой Ореховой и г-ном Ивановым над Марком Гальпериным и Владимиром Ионовым, послужило выражение солидарности с жертвами этих террористов и головорезов. И то, что полиция не препятствовала проведенной в эти же дни публичной акции, направленной против жертв террора, лишний раз рельефно оттеняет этот факт. Вся так называемая правоохранительная система путинской России работает в режиме пособничества терроризму.
Я против того, чтобы разрушали дома родственников Алеси Ореховой и Дениса Иванова. Я против этой меры, когда к ней прибегает Израиль. Можно быть против этих конкретных действий Государства Израиль. Но нельзя быть на стороне тех, кто стремится вообще отменить Государство Израиль и не намерен отказываться от насилия, пока эта цель не будет достигнута. Неспособность (или нежелание) части «левых интеллектуалов» провести четкую границу между протестом против конкретной несправедливости и конечными людоедскими целями мракобесов, стремящихся вернуть мир в архаическое состояние, — одна из причин глобального кризиса левой идеологии в современном мире. Не единственная, но важная.
Так же и здесь. Нельзя быть на стороне тех, кто хочет отменить светское государство. Государство, в котором никто не может быть против его воли принуждаем к следованию чьим бы то ни было религиозным предписаниям. Казалось бы, какое дело до карикатур на религиозную тематику среднестатистическому представителю западного потребительского общества? Ведь значительному большинству эти карикатуры просто неинтересны — у него другие заботы и интересы. Так, может, лучше действительно запретить эти карикатуры, раз об этом так сильно просят, чтобы не искать себе приключений? Стоит ли упираться ради права на самовыражение сравнительно узкой социальной группы? Именно на такую реакцию «потребительского общества» и рассчитывали мракобесы. Оказалось, что нет. Не захотел европейский буржуазный обыватель отказываться от принципов светского государства.
Это очень плохая новость для путинистов и примкнувших к ним «консервативных революционеров». Оказывается, «общество благополучия» размякло далеко не так, как они рассчитывали. Оказывается, оно вполне способно мобилизоваться перед лицом шантажа насильников. А значит, и перед лицом кремлевского шантажа. Потому что именно на Западе существуют истинно духовные, нравственные ценности. В отличие от так называемого русского мира, ценности которого сводятся к зависти, злобе, агрессии, подавлению. Ценности которого показал Звягинцев в «Левиафане». Ценности тех, кто в конце фильма произносит гневные речи против Pussy Riot. Именно этот финал вызвал такое бешенство наших государственников.
В России не так, как на Западе. «Новое путинское большинство», слепленное на имперской спеси, осуждает карикатуристов, сочувствует антизападным террористам и одобряет запрет карикатур. Оно хочет иметь начальство, которое нельзя критиковать и над которым нельзя смеяться. И если этого не получается с земным начальством, пусть будет начальство виртуальное, символическое, выдуманное, «небесное». В этом секрет неожиданной религиозности бывших советских граждан, воспитанных в атеизме и материализме и в большинстве своем внутренне не изменившихся.
Системный либерал Николай Сванидзе утверждает, что парижская трагедия дает России уникальный шанс вернуться в европейскую семью, заняв однозначную позицию против террористов. Это будет автоматически означать встать на сторону Запада, на сторону его ценностей. Ведь мир поляризовался. Или «Я — Шарли», то есть в защиту свободы. Или «Убивать, конечно, плохо, но…», что означает фактическое оправдание террора и репрессий.
Я не спрашиваю Николая Карловича, действительно ли он верит, что путинский режим может захотеть стать союзником Запада и ради этого отказаться от своих антизападных установок. Я хочу спросить о другом: действительно ли он считает, что путинскую Россию можно (то есть допустимо) взять в союзники?
Лично я так не считаю. А обязанность российской демократической оппозиции в нынешнем глобальном противостоянии свободы и насилия вижу в том, чтобы предупредить Запад об опасности попыток привлечь к союзу того, кто предаст при первой возможности. Показать западной общественности, что путинскую Россию ни в коем случае нельзя приглашать в союзники. Хотя бы потому, что в этой стране сажают за выражение солидарности с Charlie Hebdo. Сажают тех, кто тоже готов идти до конца в защите принципов светского государства, кто действительно является союзником свободного мира в глобальном противостоянии. Но для этого оппозиция должна показать, что такие люди в России есть. А потому — больше карикатур, хороших и разных. Их распространение сегодня — отнюдь не шуточная форма сопротивления.
19 января 2015 г.
Народ и кремлевская сивуха
Захлестнувшая Россию волна мракобесия идет не снизу, а сверху. Уже не раз говорилось, что фашизм в России может прийти к власти не через свободные выборы, но в результате сговора элит. Как и везде. Даже в Германии, вопреки устоявшемуся мифу, именно в результате такого сговора президент Гинденбург передал власть Гитлеру, располагавшему всего третью мест в парламенте. И в России фашизм может прийти только из Кремля.
Фашизм в России сегодня принял форму «русского мира», поднявшегося в крестовый поход против мира атлантического. Его адепты ненавидят западную свободу, но при этом сами ощущают себя борцами именно за свободу. За своеобразно понятую свободу. За другую свободу.
Современная западная «цивилизация толерантности» возникла в результате того, что Запад шел по пути последовательного ограничения деструктивных человеческих инстинктов — агрессивности и связанной с ней жестокости. По пути ограничения внутривидовой борьбы за доминирование. Причем с опорой на внутренние ресурсы личности. Эти ограничения фашисты всех времен и народов считают насилием над человеческим естеством. Апеллируя к «корням и почве», они противопоставляют «обществу толерастии» племенную архаику с ее культом силы и готтентотской моралью. Они сражаются за свободу лгать, подличать, унижать, насиловать, порабощать. «Русский мир», как и «нордический мир» до него, сражается за освобождение от «химеры совести».
Фашизм в Россию пришел, причем пришел именно из Кремля. Группы черносотенных активистов-погромщиков с черепами и крестами всегда были и остаются совершенно маргинальными. Общественную опасность они приобрели только за счет поддержки из Кремля, только за счет его ресурсов — организационных, финансовых, информационных. Это Кремль создает для них режим наибольшего благоприятствования и нейтрализует попытки сопротивления их оппонентов. Это Кремль формирует из них отряды штурмовиков-титушек. Это Кремль обеспечивает массовку на их шествиях и митингах. Это Кремль взял на вооружение их идеологию и уже давно распространяет ее силами собственных пропагандистов через подконтрольные ему СМИ.
Но как быть с тем, что большинство российскоподданных без сопротивления приняло эту идеологию и хотя бы пассивно поддерживает политику Кремля, поддерживает фашизм? Пусть пресловутые 85% и туфта, но все равно это заметное, внушительное большинство. Не значит ли это, что Кремль всего лишь ответил на запрос, идущий-таки снизу? И вот уже вновь все громче раздается плач о том, что русский народ — природный и неисправимый холуй и хам, а потому здесь все бесполезно.
Среднестатистический российскоподданный склонен к консерватизму и патернализму, он угрюмо-подозрительно поглядывает исподлобья на окружающий мир. Безусловно, он тяжелый пассажир. И все же природным мракобесом он не является. Чтобы совсем отключить у него совесть, растормозить агрессию, превратить в животное, его надо было опоить сивухой из геополитики, конспирологии и злобного великодержавного шовинизма. Сегодня он просто нажрался этой хлещущей из всех телеканалов кремлевской сивухи. Нажрался как свинья. И он силится схватить за грудки Запад с извечным вопросом пьяницы: «Ты меня уважаешь?»
Я далек от слюнявого народолюбия. Я не считаю, что народ никогда не бывает ни в чем виноват, а если он ведет себя дурно, то только потому, что «среда заела». В конце концов он по своей воле жрал сивуху. Его к ней тянет. Но льется эта сивуха из Кремля.
Самый сильный кайф и самую сильную растормозку дают не столько составляющие кремлевскую сивуху идеи неоимперского реванша, сколько ощущение, что эти идеи начали реализовываться. Создать такое ощущение мог только Кремль. Потому что только Кремль мог действительно начать их реализовывать. Боевики Лугандонии страшны лишь постольку, поскольку за их спинами маячат танковые армады Путина. Открытое появление этих армад на территории Украины вынудит-таки Запад сделать то, чего так не хочется. Именно поэтому западные лидеры буквально повисают на руках у Украины с криком: «Только не это! Не провоцируйте маньяка с тесаком! Лучше расслабиться и получить удовольствие». Не будь этой связи донбасских рашистов с тем, что маячит у них за спиной, даже их «моторолы» с «бесами» вели бы себя иначе. Трезвее, что ли. Беда в том, что не существует механизма, с помощью которого можно бы было порвать эту связь. И фашизм продолжает расползаться из Кремля.
Кремлевская сивуха делает обывателя-традиционалиста соучастником преступлений Кремля. Состояние опьянения в момент совершения преступления никогда не считалось смягчающим обстоятельством. За соучастие придется отвечать. И пока клиент пьян, с ним бессмысленно вступать в диалог. Можно было пытаться отговорить его жрать сивуху до того, как он начал ее жрать. Теперь же нужны холодный душ и смирительная рубашка в виде потсдамских «четырех Д» и зон ответственности. Но когда «традиционалистское большинство» протрезвеет, с ним можно и нужно будет вступать в диалог. И убеждать не употреблять сивухи впредь. И не избирать во власть очередных торговцев сивухой. Чтобы это получилось, нужно лишь нейтрализовать фактор Кремля.
Обыватель-традиционалист еще может протрезветь и отказаться от сивухи. Его зависимость от сивухи психологическая. В отличие от правящей элиты, которая давно сама подсела на собственную сивуху. Подсела до физиологической зависимости, а это не лечится. Раскручивать маховик мракобесия ее заставляют кровные классовые интересы. Идеология рашизма — последнее оправдание сохранения ее власти и привилегий. И рашизм приходит из Кремля.
Поэтому путинскую элиту придется выкорчевывать под корень. Но путины приходят и уходят, а русский народ остается.
24 февраля 2015 г.
Все ближе к делу
Генпрокуратура направила в СКР материалы для возбуждения очередного уголовного дела против Ходорковского. На этот раз в связи с его публичным выступлением. Желающие могут вступить с прокуратурой в увлекательную игру по выяснению, тождественна ли констатация несомненного факта неизбежности и необходимости революции призыву к ее совершению. Мне интереснее другое. Если режим действительно начнет возбуждать уголовные дела за его оценку как режима незаконного и преступного, он может вернуть публичному слову то значение, которое оно за последние четверть века совершенно утратило.
В советское время за любую критику существующего строя, действующего руководства или его политики полагалась уголовная статья. В этом парадоксальным образом выражалось почтение советского режима к слову, его мистическая вера в то, что слово может изменить мир. И если сажали не по каждому такому поводу, то могли ведь по каждому. Это знали все, поэтому желающих рисковать находилось мало. Зато каждый такой случай становился событием. Смелое слово действительно было делом.
Подсознательно благоговейное отношение советских людей к слову в полной мере проявилось в перестройку. Поток правды о советском государстве, которую стало можно говорить, превратил в картонную пустышку и смыл некогда грозную империю. Слово ее дескрализировало, потому что само считалось сакральным. Одновременно многие общественные деятели приобрели авторитет и вес прежде всего за счет того, что они говорили и писали.
В 90-е годы наступило разочарование в слове. Во-первых, потому, что им слишком много злоупотребляли для примитивного обмана. Во-вторых, потому, что именно в 90-е годы была выстроена забавнейшая система, в которой народ имел полную свободу говорить о власти все что хотел, а власть имела полную свободу не обращать на это никакого внимания. Потому что эти слова ни на что не повлияют. От них никто не лишится ни должности, ни доходов. Собака лает — ветер носит.
Путин эту систему усовершенствовал, тотально коррумпировав «большие СМИ». Впрочем, отчего же все валить на Путина? Они сами рады были коррумпироваться. Рады были, что нашелся хозяин. Откровенно демонстрируемая основной частью журналистского сообщества готовность продать подороже свою профессиональную свободу тоже не способствовала сохранению уважения к слову в российском обществе. И Путин мог особо не напрягаться по поводу того, что на информационной периферии оставался небольшой загончик, в котором продолжали сотрясать воздух страстными обличениями его режима.
Ситуация изменилась не от того, что свободное слово правды стало угрожать режиму, что оно вдруг обрело силу, чтобы поднять возмущенные массы на штурм твердынь власти. Просто эволюция путинского режима в направлении к классическому фашизму дошла до стадии самосакрализации. Обличение как режима в целом, так и отдельных его представителей вновь становится святотатством, нестерпимым для правящей клики и ее активно пробивающейся наверх обслуги. К этому вновь начинают относиться серьезно. И тем самым возвращают слову былую силу.
Слово может вновь стать оружием оппозиции. Если оппозиция решится сделать слово своим оружием. Если найдется группа достаточно значимых оппозиционных деятелей, которая повторит, конкретизирует и разовьет основные тезисы Михаила Ходорковского:
1. Российское законодательство носит открыто репрессивный характер, попирает базовые политические свободы слова и собраний, противоречит как признанным международно-правовым нормам, так и российской Конституции. Борьба с этим законодательством (в том числе в форме неповиновения ему)— не просто право, но и гражданский долг.
2. Выборы нынешних Думы и президента происходили в условиях массовых фальсификаций, а потому были незаконны. И Путин, и депутаты занимают свои места незаконно. Борьба за отстранение их от власти — не только право, но и гражданский долг.
3. Антидемократическое законодательство, практика административно-полицейского произвола, полная подконтрольность судов, отлаженная машина выборных манипуляций — все это исключает смену власти в рамках действующих законов и процедур. Значит, режим будет сметен с выходом за пределы этих законов и процедур. Такой способ смены власти называется революцией. Пока власть фальсифицирует выборы и рапорты о задержаниях, революция — единственно возможный путь. Способствовать ее приближению — не только право, но и гражданский долг. В этом оппозиция и видит свою задачу.
Эти три простые пункта смогут сильно поспособствовать возвращению слову утраченной им силы, если они станут той минимальной платформой, на которой произойдет консолидация настоящей оппозиции. Дальше можно спорить и даже иметь различные мнения о конкретных программных требованиях. О том, что делать с олигархическим капиталом. Даже о том, что делать с Крымом — вернуть его сразу или после серии международных конференций. Но эти три пункта — база. Просто потому, что это правда.
Оппозиция тогда сможет вернуть уважение к слову, когда научится говорить всю правду без недомолвок. Даже если она кажется непрагматичной. Даже если она идет вразрез с преобладающими общественными настроениями. Даже если тебя за нее снимут с выборов. Даже если за нее твою организацию запретят как экстремистскую. Даже если за нее будут возбуждать уголовные дела.
Оппозиция вернет слову силу, когда перестанет пытаться встроиться в диктуемые режимом правила. Когда ее лидеры перестанут увиливать от прямого вопроса о Крыме и выражать надежду на то, что во власти есть вменяемые люди. Когда они осознают: при этой системе вменяемые люди во власти никогда не будут оказывать решающего влияния на принятие решений. Когда они забудут о «первых тройках» и в ответ на новые обвинения Михаилу Ходорковскому прямо объявят: именно Михаилу Ходорковскому будет предложено возглавить временную переходную власть после революции. Как самому умеренному.
У оппозиции нет складов оружия. Ее оружием может быть только слово. Поэтому слово должно стать оружием. Да, мы хотим, чтобы революция была мирной. Все знают, как происходят мирные революции. Это когда массовость неповиновения парализует волю режима к подавлению. Казалось бы, о каком массовом неповиновении можно говорить сегодня, когда из десятков тысяч, протестовавших против «закона подлецов» и агрессии против Украины, протестовать против полицейского произвола на Пушкинскую площадь выходят только десятки? Как вывести этих людей из состояния апатии и уныния? Как дать им решимость и упорство в ответ на любой отказ в согласовании оппозиционного митинга выходить на улицу без позволения? Может ли оппозиция в этом помочь? Отчасти может — если вернет слову силу. И показать пример. В любом случае психологическая подготовка общества к массовым кампаниям гражданского неповиновения — это и есть первейшая задача оппозиции на сегодняшний день.
И когда судебно-полицейскую машину заклинит от того, что она не сможет пропустить через себя всех задержанных, а омоновцы устанут разгонять людей и перестанут это делать, вот тогда, возможно, «вменяемым людям во власти» удастся наконец вразумить хозяина Кремля. Впрочем, весьма вероятно, что это уже не будет иметь никакого значения.
16 декабря 2015 г.
* * *
В книге использованы материалы интернет-изданий «Грани.Ру, «Каспаров.Ру», «Эхо Москвы», «Sensus Novus».