– Ты густой чувак, – вещает Кит технику Сеньке.
Кит раскачивается на стуле, подбрасывая в руках карандаш. В самом разгаре бурная дискуссия на тему взаимоотношений полов, которую он, как самый опытный в группе, неизменно выигрывает. Кит рисковый парень, к тому же ведущий конструктор и альфа-самчина в их суровом мужском коллективе. И американец в третьем поколении, потомок беженцев из постъядерной Калифорнии.
Карандаш подлетает на метр вверх, вращаясь вокруг центра и едва не задевая коммутатор рабочего места над экранами. Любой забежавший и увидевший такое системный инженер запросто пропишет люлей за нарушение правил ТБ и порчу имущества. И дело не только в коммутаторе. Карандаши сейчас можно найти только в антикварных художественных лавках и сетевых магазинах для дошкольников, да и то с пометкой «классическая педагогика». Это большая редкость и раритет, пожалуй, во всех офисах России, за исключением Подвала и десятка подобных суперсекретных контор.
В Подвале работают на довоенной технике две тысяча двадцатых годов, без использования медных и беспроводных каналов. Только оптические кабели, которые невозможно подслушать. Плюсом к этому – «голый режим», и единственным способом утечки информации остается голова сотрудника. А тренажерка и получасовые сеансы виртуальной реальности в конце рабочего дня помогут сделать все, чтобы на нерабочее время мозги переключались и были заняты чем-нибудь другим, а не Проектом.
– Как это, густой? – хмурится техник, чуя недоброе.
– Так ободрительно звали друг друга грустные неохипстеры сороковых. Они фанатели от построка, таскали в карманах полную реплику ай-тюнс на пета-флешках, носили густые шевелюры и бороды… – Кит разворачивается на стуле, смотрит с лукавым прищуром и добивает: – И поголовно были девственниками, как ты!
С соседних столов слышатся смешки.
– Я не девственник! – Сенька густо краснеет и прячет румянец в рыжей бороде.
Он новичок и самый младший в отделе, но борода у него самая лохматая. Тема больная, парень подавлен и огорчен, и Кит на правах офисного «деда» продолжает давить:
– Ну и что, что девственник. Ты же не гей, не зоофил? Медкомиссию и предварительный отбор на завершающую стадию проекта прошел, да?
– Слушай, иди к черту.
– Но почему так, Сенька?! Тебе, черт возьми, двадцать четвертый год. Тебе что, некогда заняться бабами? Бросай быть ботаником, трахни кого-нибудь!
– Ну, как же… Я трахал. Просто я с родителями живу. Мне не хочется с сотрудницами. И привести некуда…
– А-а! Спалился! – кричит Сережа. – Точно мальчик.
Кит внезапно меняется в лице, бросает карандаш на стол.
– Дебильнейшие аргументы, – продолжает Кит. – И про сотрудниц, и про родителей. Сколько комнат в квартире твоих родителей?
– Ну… три. Две родительские и моя.
Соседи, зная красноречие офисного «деда», разворачиваются на стульях и готовятся слушать монолог.
– Жеваный крот. Ты реально густой чувак. Мы живем в эпоху расцвета посткорпоративного социума. Мы бесправные офисные биофункции, шурупы системы, и это клево. Мои троюродные братишки на постъядерном Западе в полисах при ультразаводах почитают за счастье спать в кабинках на двух квадратных метрах, рвать попу по четырнадцать часов с семидневной неделей и одним выходным в месяц. Эти чуваки ни разу в жизни не вылезут за пределы их ржавых кубических полисов, жеваный крот, лишь бы им в этот выходной дали полноценную комнату с двухместной кроватью, синтетическим бухлом и женщиной, готовой к соитию. А я, с тех пор как развелся и ушел в Проект, живу в съемной комнате в общаге, на восьми квадратных метрах, и каждый месяц меняю девушку. А у тебя, жеваный крот, своя комната, в спальном квартале, наверняка с нормальной кроватью и защелкой на двери. Да, нам по понятным причинам сложно заводить отношения с женщинами из гражданки – мы можем многое рассказать. Так почему бы тебе не пойти и не склеить застенчивую экологичку с пятого уровня, не соблазнить ее в собачьей позе в своей собственной комнате? Должен сказать, что экологички весьма недурны в этом ракурсе, я проверял.
– А я не умею, – отмахивается Сенька, не уточнив, что именно он не умеет, и поворачивается к своему экрану, в котором тут же начинают летать трехмерные детали гигантской конструкции Проекта, которую чертит Подвал.
Ребята ржут и ждут ответного монолога от Кита, но внезапно в кабинет вбегает начальник департамента, и все спешно ныряют в свои открытые модели. Начальник седой, хотя ему еще нет и сорока, худощавый и быстрый, он подбегает к одному из инженеров и, перехватив консоль, открывает другой кусок проекта.
– Сережа, у меня к тебе есть небольшая просьба, можешь выполнить?
– Ну, это смотря какая! – отвечает Сережа.
– Что это значит «смотря какая»? – удивляется начальник наглости инженера. – Попроси любого из отдела, вон, например, Кита, о маленькой просьбе, он выполнит. Ну-ка, Кит, у меня к тебе маленькая просьба?
– Кого нужно убить, шеф?
Все смеются, а Сенька сидит и злится. Мало того, что теперь все точно знают о его проблеме, так еще и дали прозвище Густой чувак. День ото дня проклятый обрусевший америкашка все сильнее пытается закрепить свою власть лидера, доминируя и угнетая. Дедовщина сплошная, а не конструкторская группа.
Страшно представить, что будет с их группой на Чердаке.
Рабочий день пролетает незаметно, все поднимаются на минус первый этаж Подвала и проходят в буферную зону с сотней дверей. Сотрудники скидывают в тамбурах одинаковую фиолетовую униформу, складывают все белье в один из десятка ящиков, проходят по одному голые через два сканера и надевают «гражданскую» одежду. Во внешней кабинке Сенька чувствует запах духов неизвестной сотрудницы, от которого наступает легкое возбуждение. Это его одна из самых ярких фантазий – чтобы счетчик входящих сотрудников случайно сбойнул и он оказался вдвоем с одинокой, молодой и готовой на все незнакомкой.
Но он знает, что этого не будет никогда.
У лифтов, ведущих наверх, он видит в толпе Кита, рядом с которым щебечет малознакомая девица. Кит проводит пальцами по ее спине и, заметив Сеньку, кричит:
– Густой чувак, хороших выходных!
Сенька отворачивается, чтобы никто не заметил, что обидное прозвище адресовано ему. Но пара человек рядом все равно улыбается, разглядывая его кучерявую бороду.
* * *
– Ой, тут занято! – Легкий испуг на лице девушки сменяется миленькой улыбкой. Она все еще застенчиво прикрывается только что снятой корпоративной футболкой, мнется около скамейки, но не спешит закрывать дверь.
– Ничего, переоденемся вместе, – внезапно говорит Сенька и заходит в раздевалку.
Девушка как ни в чем не бывало складывает футболку и кладет в тумбочку, продолжая раздеваться. Садится на скамейку и снимает носочки. Сенька сглатывает слюну и глядит на ее молодое, нежное тело. Грудь-яблочко с непропорционально-большими розовыми сосочками, мягкая попа, длинные русые волосы до пояса, стройные, идеальной формы ножки. Девушка тем временем, немного покраснев от смущения, делает вид, что не обращает на него внимания, и снимает трусики.
– Ты знаешь, у меня никогда не было мужчины, – кротко говорит она.
Он тоже начинает раздеваться, скидывает с себя одноцветные рубашку и брюки, чувствуя чудовищной силы сексуальное возбуждение. Наконец не сдерживается, хватает девушку за бедра, поворачивает лицом к скамейке и…
Свет в раздевалке загорается красным, звучит сирена, переходящая в звук будильника, и любовник-неудачник просыпается.
Через полчаса Сенька стоит в ванной и разглядывает свою кудрявую бороду. Он периодически подбривает бакены и держит в руках старинный одноразовый бритвенный станок. Его семейству от деда досталось по наследству шестьдесят килограммов таких станков, спертых с завода, половину из которых успел истратить батя.
Сенька держит в руках бритву и смотрит на бороду. Это продолжается добрых минуты две, после чего он все же кладет бритву на место, вытирает голову и удаляется в свою комнату. (Между прочим, правильно делает, потому что бороду такой кучерявости, как у него, бесполезно пытаться сразу уничтожить бритвой – сначала нужно безбожно срезать ножницами или триммером, а уже потом подравнивать оставшуюся щетину.)
В комнате его ждет любимое хобби. Мало кто из знакомых и уж тем более никто из коллег не знает того, что Сенька – достаточно известный в городской сети художник. Он рисует и акварелью, и карандашом, и на планшетах. Двухмерные и трехмерные картины, в основном пейзажи и портреты.
На его полотнах – иноземные исполинские животные, восход трех лун над ледяной пустыней, хижины и быт подземных дикарей, похожих на полярных сов, и гигантские сферические машины, зависшие над серо-голубым лесом. Несколько картин он прячет особенно глубоко в своих папках – там обнаженные натуры, занимающиеся любовью у иллюминатора с видом на незнакомые материки.
Родители сначала не относились серьезно к увлечению Сеньки, но в последнее время, в силу роста профессионализма, начинают осторожно хвалить. Особенно мать – отец более суров и молчалив. Пару раз даже говорили – мол, бросай работу в своей секретной штуке, иди в дизайнеры или зарабатывай выставками.
Но Сенька знает, что так дело не пойдет. Если бросить нынешнюю работу, то хобби превратится в новую, и творческая составляющая исчезнет.
К тому же никто не должен знать о том, что Подвал и есть главный источник его вдохновения.
Похвала от родителей перемежается с традиционными упреками по поводу поиска невесты. Материнская фраза «я внуков хочу» никуда не делась и в конце двадцать первого века, а после третьей мировой, когда рухнули идеалы западной цивилизации, традиционный взгляд на семейную жизнь только усилился.
В тот раз все началось тоже с невинных вопросов за семейным завтраком:
– У вас на работе есть симпатичные девочки?
– Мам, я уже говорил, что я не имею права рассказывать про свою работу.
– У вас же строительная компания, к чему все эти секреты?
– Такие порядки, я уже говорил. Сейчас все охраняют коммерческую тайну.
Гражданское строительство – это часть легендирования. Вывеска «Строительная корпорация Заозерья» красуется на фасаде трехэтажной «верхушки» Подвала. Хотя шила в мешке не утаишь, и в небольшом закрытом полисе все больше и больше народа догадываются об истинном предназначении объекта. Государственную и коммерческую тайну становится все сложнее утаить, тем более, когда главное доказательство – над тобой, в небе.
– Ну, так почему бы тебе не пригласить кого-нибудь из девушек с работы в гости? – не унимается мать.
– Не знаю.
– Может, все дело… в твоей бороде?
– А давайте просто покушаем и посмотрим новости? – предлагает Сенька.
– Она права, – внезапно подает голос отец. – Задумайся. Что-то в тебе не так. Я в твои годы, мать знает, был бабником, на басу играл. Сходи к психологу. У вас же есть штатный психолог?
– Есть, – неохотно соглашается Сенька. Он и сам уже давно думал об этом.
Все прерываются на выпуск космических новостей, отец хватает одно из новостных окошек на видеостене и распахивает его над кухонным столом.
«С орбитальных телескопов получены новые фотоизображения Блуждающей Планеты. (На экране кругляшка в разрешении средней паршивости, на которой видны циклоны и очертания белых континентов.) Снимки подтверждают предыдущие гипотезы о том, что небесное тело, пришедшее на орбиту вокруг Солнца, обладает атмосферой и является потенциально обитаемой планетой. Планета уже десять лет находится на одной орбите с Землей с шестимесячным перерывом относительно годового цикла. Напомним, что впервые существование Блуждающей Планеты было подтверждено в 2017 году, а космический катаклизм, заставивший планету закрепиться на орбите Солнца, произошел десять лет назад. Три экспедиции космических аппаратов закончились неудачей. Ученые не исключают в дальнейшем создания международной пилотируемой экспедиции. Пока остается неясным, как такое массивное тело сохранило атмосферу в течение космического дрейфа…»
Сенька пропускает последующую чушь мимо ушей и хитро улыбается, продолжая есть борщ. Его всегда веселит, с какой осторожностью правительство и СМИ выдают дозированные частицы информации и дезинформации о его Проекте.
– Вот куда тебе надо было! – говорит мать. – Пошел в какое-то гражданское строительство. Наверняка же идут сейчас какие-то разработки, не зря к нам иностранцев в город не пускают…
Отец хмурится. Иногда Сеньке кажется, что он уже давно понял, где именно работает его сын. И завидует ему.
* * *
– …Да по-любому, двигатели инопланетные, – говорит Сережа. – Хрен бы мы такие с нашими головами изобрели. Тут явно другие принципы.
– Сходи на минус восьмой да узнай, откуда они движки для первого Чердака взяли, – предлагает Кит. – Что, слабо?!
Сережа чешет репу.
– Конечно, слабо, у них уровень секретности выше нашего. Ладно, потом узнаем, пока лишь бы свой пятый блок закончить.
Сенька отвлекается от сборок на экране и рискует вступить в дискуссию:
– Но ведь исследователи говорят, что у них что-то вроде средневековья? У шестилапых этих.
– А ты причину дрейфа знаешь? На южном континенте был? Почему зонды долетели только до центрального и северного, а сесть позволили только на северный? Бразильцы прилетели на центральный, и их сбили. Значит, не мы одни такие умные, кто-то сидит на южном континенте и за всем следит. Ты лучше скажи, как у тебя успехи?
– В смысле, успехи?
– Ну, трахнул кого-нибудь за неделю?
Отдел начинает ржать. Конец дня, все уже перестали работать, и офисный троллинг как нельзя кстати.
– Слушайте, идите в опу! – Сенька вскакивает с места, сжимая кулаки. – Хватит уже стебаться! Сереге вон под тридцатник, а тоже наверняка без женщины, и никто про это не вспоминает!
– Почему… ты так решил? – удивляется Сережа.
Кит смотрит сначала на Сережу, потом странно усмехается, глядит на Сеньку и говорит:
– Боже, с кем я работаю. Ну ладно, пусть Сережа тоже девственник, но зато он без бороды. А ты – Густой чувак.
Сенькиному желанию съездить по роже Кита не дает осуществиться звонок окончания рабочего дня. Пятница. Все вырубают терминалы, бегут переодеваться, поднимаются наверх и разбредаются кто куда – кто в тренажерку, кто к настольному теннису. Сенька сначала прячется в туалете, чтобы коллеги прошли мимо, а потом выходит в коридор и шагает в сторону кабинета психолога.
Психологи, знает Сенька, в «строительной корпорации» не совсем штатные. Говорят, у них большая текучка и их часто меняют, но при этом у них тоже есть невысокий уровень допуска. Сидят они не в Подвале, а наверху, значит, можно рассказывать чуть больше, чем родным и «гражданским». Сенька записался заранее, на терминалке во внешней сети, он жмется и нервничает перед входом, но наконец-то распахивает дверь.
Взгляд с порога сразу падает в глубокое декольте миниатюрной брюнетки лет тридцати. На ней светлый пиджачок, напоминающий халатик медсестры, а на щеке, ближе к шее, родинка.
– Присаживайтесь, – психолог встает из-за стола, весело хлопает по кушетке. – Или можете лечь, если вам так удобнее. Меня Лиза зовут.
– Семен.
Сенька отбрасывает странные мысли в сторону, скидывает вещи в угол и забирается на кушетку. Психолог закрывает дверь и садится на соседний стул. В кабинете приглушенный свет и красные шторы на окнах.
– Рассказывайте?
– Что? – напрягся Сенька, чувствуя некоторую неловкость.
– Ну, зачем пришли? Вы же из Подвала, правильно?
– Да, с одного из верхних подземных уровней.
Лиза плавно кивает.
– В заявке указано «существует определенное недопонимание с коллегами». В чем конкретно оно выражается?
Сенька прикидывает: сказать сразу правду или начать издалека. Подходящих слов не находит и потому выбирает второй вариант.
– Вы знаете… Я самый молодой. И борода. Меня прозвали из-за нее «густым чуваком».
Пальцы Лизы осторожно дотрагиваются до подбородка Сеньки и проводят по воротнику рубашки. Он вздрагивает, но не отстраняется – он слышал о современных методиках в психологии и воспринимает все как должное.
– Расскажите о себе, – предлагает Лиза, зачем-то расстегивая верхнюю пуговку пиджака. – Как живете, чем вы увлекаетесь помимо работы?
– Ну… Я живу с родителями в поселке, пишу картины.
– Да, картины?! Это так здорово! Слушайте, я слышала, у нас в городе есть один известный анонимный художник, скрывающийся под ником RedBeard. Я видела его пейзажи, очень красивые. Это не вы?
Туфельки Лизы падают на пол рядом с кушеткой, девушка поджимает ноги, повернув колени к Сеньке. Под полурасстегнутым халатиком виднеется черный ажурный лифчик.
– Э… Может быть, и я, а зачем?..
– Зачем я раздеваюсь? Чтобы вам было приятнее и удобнее со мной беседовать. Вы смущены?
– Да, есть немного.
– Вам идет стесняться. Расскажите что-нибудь еще о себе?
– У меня никогда не было женщины, – пересохшим голосом говорит Сенька, наблюдая, как Лиза встает со стула на цыпочки, снимает пиджак и вешает на спинку стула. Потом расстегивает юбку и остается в одних колготках и лифчике. Сенька замечает, что колготки надеты на голое тело.
– Ну, разве это проблема?
– А… это разве можно?
Лиза забирается с коленями на стул, смотрит на него сверху, подмигивает и игриво говорит:
– Вам решать, что можно, а чего нельзя. Мне очень нравится ваша борода. Она так забавно щекочет кожу.
Сенька машет на все рукой, приподнимается на кушетке и похолодевшими от волнения пальцами начинает расстегивать рубашку, цепляясь за бороду.
* * *
– Что-то Сеньки долго нет, – говорит Сережа в понедельник утром.
Народ из отдела озирается, поглядывая на место Сеньки – действительно, нет. Кит пьет утренний чай и качается на кресле.
– А все, он сдался. Сегодня нач сказал, что его в тамбуре не пропустили.
– Как это – «сдался»? – спросил кто-то.
– К психологу сходил. По-взрослому.
В кабинете слышатся смешки вперемешку с удивленными возгласами.
– Эх, довели мы его, – вздыхает Макс. – Неплохой парень. Я уж думал в пятницу ему все сказать, а он…
Кит машет рукой:
– Да и я думал сказать, когда звонок с работы прозвучал. Неустойчивый просто. Я тут находил его работы в городской сети – ему бы порнушку рисовать дальше, а не о великом думать.
– И что такого, что к психологу сходил? – спрашивает Жора.
– Ты что, не в теме? Просто у нас наверху очень специальные психологи. После секса с ними в Подвал не пускают. И на небо тоже.
– Да ладно?! – удивляется Серега.
– Ну вот скажи, Серега, только честно… – Кит говорит медленно, протяжно. – Сейчас все свои, новичков нет. У тебя бабы были?
Серега хихикает и чешет щетину.
– Я ж рассказывал, была одна кибертетка. Один раз. Но это ж не считается?
– Угу, видимо, не считается. А у тебя, Макс?
– Не, не было, – басит Макс из дальнего угла.
– Ну, про Матвея мне все понятно. И про Жору. И у меня, жеваный крот, не было! Ни разу. И женат я не был, врал это все. Только по сети «женился» один раз. Я уже давно понял, что в конторе девственники если не все, то большинство. У всех свои тараканы в башне. Нас так еще на тестировании при трудоустройстве высеивают. И в договоре между строк сказано, что нельзя нарушать, а жениться только на сотрудницах. И на игрушках после работы через шлемы следят, проверяют. Ты хоть видел одного сотрудника, женатого на девушке не из Проекта?
– Угу, – кивает Серега. – Я уже давно это просек. Только не мог понять, а на фига?
Кит ставит кружку на стол, выбрасывает пакетик в урну, потом говорит:
– Понимаешь, Серега, уже через полгода над нами в стратосфере начнут собирать Чердак-2. Чердак-1 был небольшим исследовательским кораблем с кучкой обезбашенных идиотов, улетевших в никуда. А сейчас нас полетит восемьдесят пять тысяч человек. Мы, типа, лучшие, самые здоровые и чистые, и через два года, если нормально сядем, у нас будет нормальный городишко на равнинном материке Земли-2. Но жениться мы сможем, жеваный крот, только в колонии. Видимо, чтобы семейные пары первого поселения получились устойчивые и плодовитые. А всякие психологи и женатые – это те же крысы на корабле, зачем они нам. Рискну предположить, что у китаесов, малайцев, австралийцев и прочих примерно все так же будет.
– Понятно, но на фига? Кто этот дебилизм придумал? Может, это и правильно, но…
– А кто к нам на орбиту планету пригнал, ты знаешь?! – взрывается Кит. – Настоящую, кислородную. Или я знаю? Кто девяти странам технологии подарил, кто у нас основатели корпорации, можешь сказать?
На некоторое время все замолкают. Такое происходит всегда, когда кто-то в отделе задает похожие риторические вопросы. Кит снова начинает подбрасывать и ловить карандаш.
– Как считаешь, Сенька бороду сбреет? – спрашивает Макс.
– Не дай бог! – улыбается Кит. – Мы все тут густые чуваки, но пусть он останется самым густым. Купит отдельную квартиру на отпускные, найдет нормальную земную бабу. Будет дальше рисовать наш новый мир.
Карандаш задевает коммутатор, и левая половина экрана гаснет. Кит негромко ругается, ловит карандаш и завершает фразу, ломая грифель об стол:
– А мы, дикие девственники, улетим в космос и порвем всех.