Задернутые шторы, початая бутылка водки на столе, мятое небритое лицо в отражении… Виктор смотрел в зеркало с пренебрежением к собственной физиономии. И не потому, что выглядела она неряшливо и угрюмо — презирал себя за трусость и ханжество. Вместо того, чтобы на трезвую голову разобраться, что же на самом деле происходит в душе, предпочел «посоветоваться» с подзабытым сорокоградусным другом… Зря студенты прозвали его Стержнем. Это на людях он несгибаемый и суровый, а за стенами своего жилища — мягкотелая амеба, боящаяся лишний раз взглянуть по сторонам. Тряпка…

Виктор поморщился, провел ладонью по шершавой щеке. Надо бы побриться, — скользнуло в голове. Но он не сдвинулся с места, продолжая буравить взглядом отражение. А ведь пару дней назад окончательно решил для себя, что постарается забыть Анюту. Но стоило увидеть ее глаза, такие родные, желанные… Сколько сил ушло, чтобы сдержаться, равнодушно пройти мимо, чувствуя, как она смотрит в спину… Отвернулся, потирая ладонью лоб.

Позвонить ей? Объяснить, почему отмалчивался все это время? Попытаться убедить и Аню, и себя, что притяжение между ними не любовь, а какой-то болезненный магнетизм… Ведь это чувство так непохоже на то, что он испытывал к Галюне…

Теплый весенний дождик поливает пыльные Тверские улицы. Стайки студентов спешат укрыться в резных деревянных беседках, прикрывая головы чем попало: плащами, рукавами, портфелями, тетрадями… Виктор увлеченно спорил с другом по только что услышанной лекции. Но вскоре дискуссия зашла в тупик, поскольку ни у одного из оппонентов не хватало доводов и терпения. Досадливо махнув на товарища рукой, он отвернулся, разглядывая здание института — серый монолит, словно скала возвышавшийся над домиками и парковыми деревьями.

Виктору не хотелось уходить домой, вернее — в выделенную ему комнатку общежития. Хотелось поскорее уехать к родителям, пожать крепкую отцовскую руку, вдыхать травяной аромат чая, который мама неизменно собирала и заваривала сама. Она всегда садилась напротив, пододвигая к нему варенье и духмяные лепешки… После размеренной и спокойной жизни в деревне, где все друг друга знают и всегда готовы помочь, жизнь в областном городе казалась ненастоящей. Конечно, и тут тебе приветливо улыбались в толпе, но для Виктора город насквозь пропитался суетой и одиночеством.

Дождь почти кончился, сбрасывая редкие капли с крыш и деревьев. Виктор высунулся из укрытия, сделал несколько шагов, но тут же вернулся — словно играя в кошки-мышки, дождь с новой силой застучал по асфальту, забрасывая теплые капли за шиворот застанному врасплох человечку. И тут, будто призрачное видение, на парковые дорожки выпорхнула девушка. Невысокая, худенькая, с копной светлых волос, примятых дождем. Она ничем не закрывалась от небесной влаги, и Виктору даже на миг показалось, что незнакомка не касается ногами земли. И в этот момент он был готов поклясться, что гром и молнии пронеслись над головой, оставляя в сердце колючие озорные иголки. Волнение и ощущение полета наполнили душу, которая молила об одном: пусть девушка окажется рядом. Неважно — как и почему. Просто хотелось смотреть в ее глаза, ощущать присутствие, знать, что она есть и будет всегда…

Незнакомка взбежала по ступенькам, устроилась в стороне, глядя себе под ноги, слегка отряхнула юбку-колокольчик. Кто-то из присутствующих поздоровался с ней, но она лишь робко кивнула в ответ. Похоже, окружающие стесняли ее. Виктору казалось, что он чувствует, как ей неуютно стоять в ватаге переговаривающейся, смеющейся и спорящей молодежи. Захотелось подойти, обнять за плечи, шепнуть на ушко, что он всегда будет рядом, значит, ей нечего бояться. Вот только язык предательски прилип к небу, коленки окаменели, давая понять, что не способны сделать и шага. Он так и мялся в сторонке, бросая умоляющие взгляды в сторону незнакомки. Тогда Виктор не знал, что ее зовут Галя, она на два года младше его и совершенно растеряна, потому что еще совсем недавно детдомовские стены ограждали ее от всех невзгод и общения с посторонними людьми.

Все это он узнал гораздо позже, а пока просто стоял истуканом, впитывая в себя каждую мелочь ее эфирного образа…

Воспоминания всколыхнули совесть, разворошили старую рану, которую он тешил все эти годы, а забыл в тот самый день, когда Аня пылко выпалила «люблю». Виктор стукнул кулаком в стену, сотрясая книжные полки. Боль впилась в сознание, на костяшках пальцев выступила кровь, но наваждение осталось, пульсируя в груди греховным огоньком. Он не может заставить себя не любить, но попробует оставить Анюту в покое. Не искать встреч, отмалчиваться на звонки, которые, наверняка, будут — подобная пожару Анина натура не позволит отступить без боя. И в этом она тоже так похожа на Галечку… Как же тяжело видеть ее образ перед собой и бежать прочь сломя голову!

Скрипнув зубами, Виктор резко развернулся, схватил бутылку со стола, наспех скручивая крышку. Глоток, всего один глоток и знакомое тепло унесет проблемы, развяжет язык и выплеснет наружу скупые мужские слезы… Нет! Отдернул руку, опрокидывая водку на пол. Жалобный звон стекла, расползающаяся на полу лужа… Виктор наблюдал, как струйки горячительного заползали под ботинки, будто сорокоградусная ластится к порабощенному хозяину. Отступил, хмуря брови. Хватит. Один раз запой уже стоил ему ребенка, неужели он и впрямь верит, что все само собой разрешиться? Нет. Надо действовать, причем, именно сейчас, пока слухи об их романе не разлетелись дальше деканата.

Виктор прошел на кухню, взял со стола мобильный и набрал Анин номер. Гудки… Опять гудки… Оставьте сообщение… Он присел на табурет, продолжая «бомбить» Анюту звонками. В голову полезли гадкие мысли: вдруг она настолько расстроилась от разговора с Борисом Венедиктовичем, что натворила глупостей? Вдруг ее мать тоже знает про их чувства? Может, Аня разругалась с мамой и сбежала из дома? А если к тому самому жлобу, что водил ее в парк Горького? Виктор почувствовал, как заныли десны — слишком сильно сжал зубы, представляя, что может случиться.

— Возьми же трубку, Анютка!

Теперь Виктор жалел, что не бросился ей вслед. Пусть и не сразу — их разговор с деканом продлился добрых полчаса, но хотя бы потом. Позвонил бы, утешил, разузнал, что бестактный Борис Венедиктович наговорил ей наедине. Нет, предпочел запереться в стенах университета, ковыряясь в прошлогодних контрольных.

— Да, — раздалось на том конце провода, когда Виктор уже перестал надеяться.

— Анюта! Как я рад, что ты ответила! Что случилось? Ты где? Я хочу поговорить…

В трубке — тишина.

— Анюта, только не молчи, прошу! Ты у него?

— Что? — словно очнувшись, откликнулась она. — Витя… Я в парке…

Голос глухой, потерянный, бесцветный. Виктор внутренне содрогнулся. Бежать! Бежать к ней, обнять, согреть у груди, утешая и возвращая искорки в теплые серые глаза.

— Я приеду, какой парк?

Также же бесчувственно, Аня назвала адрес, а потом оставила Виктора наедине с гудками. Не думая ни секунды, он выскочил из дома, по пути вызвав такси, и помчался к ней.

Виктор еле дождался, когда водитель такси пристроит, наконец, свой автомобиль около автобусной остановки. Походя бросив деньги на сиденье, выскочил на улицу, помчался к череде приземистых кленов. Свернул на утоптанные дорожки, не доходя до выложенного плиткой и обрамленного кованым железом входа. Виктор всматривался в каждого встречного, пытался ухватить всех, кто в этот вечер вышел прогуляться под кровом деревьев.

Аня сидела на скамейке в парке и крошила батон себе под ноги. Взлохмаченные воробьи крутились вокруг, выхватывая друг у друга кусочки хлеба. Виктор подошел, сел рядом, боясь заглянуть в опущенные глаза. Он виноват, что выгадывая себе облегчения, не смог оградить ее от сплетен и разбирательств. Виноват, потому что старше и опытнее, а, значит, сильнее.

— Как ты? — неловко взяв ее руку в свои, произнес Виктор. Поразился, какие холодные у нее ладони. А чего удивляться? — одернул сам себя. Вечер наполнил улицы зябью, а на Анюте — только тоненькая футболка и джинсы. Еще неизвестно, сколько она тут сидит.

— Я ей чужая… — не поднимая глаз, ответила Аня все таким же безжизненным голосом, что и по телефону.

— Кому? Что случилось? Это из-за меня?

Не дождавшись ответа, Виктор схватил Аню за плечи, развернул к себе. В глазах — обреченная пустота, будто и не живой человек перед ним, а восковая кукла. Все внутри сжалось в комок, а потом рухнуло вниз.

— Анютка! Не молчи, слышишь?! Только не молчи!

Кажется, он даже целовал ее соленые мокрые щеки, прижимал к себе, шептал что-то на ухо. Все это Виктор делал неосознанно, будто заразившись от Анюты беспамятством.

— Она мне не мать! — очнувшись, затараторила она, бегая взглядом по его лицу. — Витя! Она мне никто!.. И никогда не любила…

Бессвязные фразы вылетали из ее рта, еще больше запутывая Виктора. Он только и понял, что ее мама сказала или сделала что-то такое, из-за чего Аня больше не хочет считать ее таковой. Но переубеждать или пытаться дальше вызнавать правду из содрогающейся рыданиями и плачем Анюты не стал. Всему свое время. Сейчас ему надо успокоить ее, отвести туда, где тепло и можно поесть.

Забота об Ане захлестнула Виктора. Хотелось взять ее на руки, унести к себе домой, прижать к себе, отпаивая горячим молоком с медом. Быть рядом… Всегда… Виктор пресек дерзкие мечтания. Этого не случится. Он найдет в себе силы уйти. Потом…

— Анютка, пойдем куда-нибудь? — ласково, будто разговаривая с ребенком, произнес Виктор. — Если не хочешь домой, то в кафе, или гостиницу…

Аня вскинулась, обхватила его голову руками, прижала к щеке.

— Ты ведь меня любишь? — нервно шептала она. — Только ты меня и любишь по-настоящему?..

Виктор растерялся. Ее руки в один миг стали пламенными, обжигали, делая прикосновение невыносимо соблазнительным. Сейчас он был готов похерить все моральные принципы и терзания совести, чтобы ее руки никогда не размыкались.

— Конечно… — зашептал он в ответ, пытаясь справиться с пожаром в груди. — Я тебя люблю, очень сильно…

— Мы пойдем к тебе? — прижавшись к нему лбом, глядя глаза в глаза, продолжала Аня.

— Я… — Виктор осекся. Отказать? Не станет ли ей еще хуже? Она и так на грани безрассудства. Но кто возьмется обещать, что находясь с ней в такой маленькой квартирке, он сам не сойдет с ума? Сталкиваться в узком коридорчике, соприкасаться коленками под столом, чувствовать ее запах, тонкий и будто давно знакомый… Это будет пыткой, которую вряд ли возможно вытерпеть… — Конечно, мы пойдем ко мне. Смотри, ты совсем замерзла. Разве так можно?

Виктор пытался говорить как можно мягче, чувствуя, как его самого бил озноб. От сердца отлегло, когда Аня встала со скамейки, увлекаемая им, и, прижимаясь, зашагала рядом. Пусть так. Отогреется, поесть, разговорится, а там он попытается найти нужные слова, чтобы вернуть ее домой.

Виктор снова вызвал такси — не тащить же Анютку на метро. Стоя под зажженным фонарем, обнимал ее хрупкие плечи, целовал в макушку. Бедная моя девочка, — занозой свербело в сознании, отдавая нытьем в груди. Сейчас Виктор отдал бы остаток жизни, лишь бы Аня стала веселой, как прежде.