Несколько месяцев спустя

Августовское солнце немилосердно выскребало прохожих. Марина брела по незнакомой деревне, разглядывая фасады деревянных домов и синие таблички с наименованиями улиц. Сердце замирало с каждым пройденным шагом — седьмой дом, девятый, одиннадцатый… Двухэтажный наполовину кирпичный коттедж с обвитым лианами забором. Тринадцатый. Всю дорогу Марина молилась, чтобы эта цифра стала для нее счастливой.

Осмотрелась, выискивая кнопку звонка на калитке или табличку с надписью «осторожно, злая собака». Не найдя ничего похожего, решительно двинулась во двор, взобралась по лесенке с балясинами, замерла у добротной железной двери. А если не откроют? Просто не откроют, давая понять, что она зря мчалась сюда из Москвы? И потом — Марина точно не знает, тут ли Анюта… А если тут — захочет ли она говорить с ней? Простила ли? Все внутри сковало дрожью… Неважно! Лишь бы взглянуть на нее последний разок, убедиться, что все в порядке: ей здесь хорошо и ее любят…

Палец настойчиво ткнулся в белую кнопку звонка, разливая по ту сторону двери приятную мелодию. Тишина… Марина замерла, ловя каждый шорох…

— Здравствуйте, — раздалось за спиной.

Марина вздрогнула и шарахнулась к перилам. Но тут же успокоилась — перед ней стояла невысокая старушка в голубом халате смотрела на нее пронзительно-добрым взглядом. Казалось, она все знает и понимает.

— Вы к кому?

— Здравствуйте, — опомнившись, ответила Марина. И продолжила, борясь со слезами, — я хотела поговорить с Аней, если она у вас…

— У нас, — старушка кивнула, поднялась по ступенькам, неся в руках несколько яиц. — А вы кто будете?

— Я… — Марина не нашла, что сказать. Более того — язык перестал ее слушаться и лишь бестолково сновал во рту, издавая нечленораздельные звуки.

— Понятно, — остановила ее мучения собеседница. Голос ее наполнился силой, даже судейской властью. — А я — ее бабушка. В дом вас пока не позову, извините. Но про то, что вы приехали — скажу. А там уже как она сама решит.

Марина закивала, размазывая слезы по щекам. Отошла в сторону, пропуская старушку в дом, а сама осталась ждать Аниной милости. После щелчка запираемого замка, время обленилось, едва передвигая стрелки наручных часов. Марину лихорадило — то бил озноб, то становилось жарко. Больше всего боялась, что дверь для нее так и не откроется… Но тут же раздался новый щелчок и на пороге показалась Анина бабушка.

— Проходите, — без тени эмоций произнесла она.

Марина пыталась разглядеть в ее морщинках, что ожидает за порогом, но в них было только чинное спокойствие. Не напрашиваясь на повторное приглашение, прошла внутрь, окунаясь в прохладу коридора. За ним — прихожей, и только потом, разувшись, направилась в просторную светлую комнату с широким круглым столом, обшитыми бархатом стульями, и портретами на стенах. С одного из них на нее смотрела женщина, как двойник похожая на Анюту… К Марининому горлу подступил ком, а подсохшие слезы вновь напомнили о себе.

— Прости меня… — зашептала, размазывая соленую влагу по щекам. — Прости…

Неожиданно ее заключили в объятия, щекоча лицо волосами. Марина пыталась разглядеть — кто, но не могла. Глаза заволокло пеленой, будто тучами небо. Наконец, справившись с потоком слез, углядела пепельную макушку Анюты и задохнулась от счастья…

— Анечка, прости меня! — продолжала шептать, целуя дочку в щеки и макушку.

Скорее почувствовала, чем увидела, что в комнату вошел еще один человек. Виктор. Марина напряглась, предчувствуя ссору. Что он скажет и что она ответит — сейчас это стало неважно. Главное, что Анюта ее простила. Марина вытянулась струной, готовая принять и стерпеть упреки и резкости, крепче прижала к себе дочку. Но не успела и рта открыть, как она опередила. Задорный голос разнесся ко комнате, лишая Марину малейшего желания ссориться:

— Пап, знакомься — это моя мама!..