— Что, мистер Джортан, теперь вы пожалели о встрече со мной?

Казалось, бывший кучер прожжет взглядом не только Энтони, но и стену за ним. Но ни чувство вины, ни негодования не просыпались в нем. Только усталость. Энтони сильнее вжался в стену, ощущая, как коленки трясутся от нервного напряжения, и, не отводя глаза, ответил:

— Нет. И знаешь что… Я не боюсь. Возможно, будь больше времени, я бы даже попытался вмешаться в твою судьбу, но сейчас не имею его — человек, который мне очень дорог в беде. А ты — единственный, кто может помочь.

Провожатый молчал. Его кажущиеся черными в полутьме переулков глаза лихорадочно сверкали, губы кривились, словно он шептал заклятья. Возможно, бывший кучер всерьез решал: проучить ли богатенького мальчишку или не стоит пачкать рук.

— Вмешаться в мою судьбу, — со скрипучим смехом с нотками безумства, ответил он, наконец. — В нее уже изрядно вмешались, мистер Джортан. Я понимаю — мы с вами разных сортов и вашей любви к монархам не исчерпать, вы слишком привыкли кормиться из их рук, чтобы понимать простой народ. И все же нутро подсказывает, что вы еще не совсем прогнили, поэтому я отведу вас к Неверти. Но впредь! — Проводник прижал кулак ко лбу, скрипя зубами. — Впредь не попадайтесь мне, иначе зашибу как ту монархическую вошь от которой имел глупость вас избавить.

Произнеся последнее слово, бывший кучер резко выскочил из-за угла, а потом вернулся, чтобы потащить Энтони по очередным грязным проулкам. До особняка Неверти они добирались молча. Изредка провожатый щелкал языком или кивал головой, но до слов дело не доходило. Энтони тоже не решался нарушить тишину, хотя сердце мученически поднывало всякий раз, когда бывший кучер одаривал его взглядом. Казалось, в этом человеке открылась некая бездна страдания, которую невозможно постичь аристократу. К своему стыду, Энтони и не пытался этого делать. Он лишь следовал за похожим на тень бедняком, не вникая в причины такого остервенения. Старался получить своё и смыться — как обличала зубастая совесть. И тут не обошлось без влияния Шелди-Стоуна — похоже, Энтони научился затыкать ей пасть.

Только когда провожатый ткнул пальцем с обрезанным до мяса ногтем в направлении мрачного громоздкого дома с занавешанными окнами и коротко кинул «здесь», Энтони предпринял попытку принять участие.

— Погодите, у меня нет денег, но я помню, у вас вроде была семья…

— Забудьте, мистер Джортан, — фыркнул бывший кучер. — У меня больше нет никого и меня нет. И помните — если вы еще раз встретитесь мне на пути — не станет и вас.

Заговорщицки подмигнув, он скрылся в том же закоулке, где они только что перелезали через пустые подгнившие ящики.

Пробираясь к дому Неверти через аллею с колючими кустами по обе стороны, Энтони внутренне разгонял неприятный осадок от встречи с бывшим кучером. Вроде, тот ничего и не просил, да и не понятно, за что так разозлился, но чувство, что должен был что-то сделать, но не стал, не покидало. Оно так и осталось скрестись где-то в самом дальнем углу души.

С каждой новой обледенелой ступенькой крыльца Неверти, путь сюда покрывался забвением. И теперь не верилось, что пришлось, словно помойному коту, облазить половину Лондонских трущоб. Главное, что через несколько минут он увидит ее, сможет взять тонкое запястье и прижаться губами к нежной ладошке…

Сердитое лицо дворецкого вернуло Энтони к реальности. Он только сейчас сообразил, что выглядит, наверное, не лучше своего провожатого. В глаза бросился испачканный плащ, разорванный с правой стороны почти до бедра. И еще неизвестно, насколько «благородно» смотрелось лицо, то и дело жавшееся к стенам, будто бы склеенным из копоти и слизистого мха.

— Мистер Неверти не велел подавать по пятницам, — наконец, изучив посетителя, изрек дворецкий.

— Я к миссис Виктории Неверти, — решительно устремляясь в холл, ответил Энтони и нагло уселся на лавку около вешалки для шляп. — Скажите, что прибыл мистер Джортан по вопросу, который знает только она и ее выкупная Мари.

Уверенность, что при этих словах слуга чуть ли не бегом рванет по лестнице — искать хозяйку, испарилось в ту же секунду. Дворецкий был не в тех годах, когда можно силой выпроводить незваного гостя, но у него было иное средство. Не церемонясь, он достал из внутреннего кармана сюртука револьвер. И не требовалось слов или магических знаний, чтобы понять — никто не станет терпеть оборванца в этом доме. А уж верить ему — тем более.

Тоскливо всматриваясь в темноту лестничного проема, Энтони уже не наделся на чудо. Все случившееся стало казаться зыбким. Пуститься на перебежки по оккупированному полулюдьми-полицейскими и мятежниками Лондону и в итоге остаться ни с чем — этого просто не могло случиться.

— Джек! — незнакомый звонкий отрезвил и вселил надежду. — Кто это?

Пока дворецкий мялся, словно не знал как ответить, и досадливо почесывал бороду, Тони пытался выхватить из полумрака едва уловимые черты говорившей женщины.

— Бродяга, госпожа, — пробасил Джек, снова целясь Энтони в грудь. — Мистер Неверти не велел подавать по пятницам. Я так и сказал, а оборванец полез напролом, да еще и начал врать…

— Он представился? — Наконец, женщина спустилась со ступеней настолько, что тройка коптивших в холле свечей позволила различить ее лицо. До невозможности бледное, но довольно приятное, со слегка пухлыми щеками. Когда дворецкий снова ответил, Энтони уже знал, что перед ним стоит та самая Виктория Неверти, уведшая из-под носа Алроя и сэра Лори бесчувственную Мари.

— Говорит — мистер Джортан. Но сами видите, каков это джентльмен, — Джек позволил себе усмехнуться.

— Это правда?

Энтони понял, что вопрос адресован ему и часто закивал.

— Отпусти его. Он не врет.

В каждом слове — сухая льдинка, и не поймешь, то ли Виктория примет участие, то ли сама желает вытолкнуть взашей. Под ее надменным взглядом Энтони растерялся и принялся рассеянно отряхивать драный плащ.

— Извините, что в такое неспокойное время, но я получил письмо и не мог не поспешить…

— Не стоит обсуждать это здесь, — при этих словах ее лицо стало еще бледнее. Энтони ощутил, как заливается краской стыда — похоже, миссис Неверти прекрасно знает причину его визита. — Пойдемте, я провожу вас к ней.

Последние слова выветрили из головы все невзгоды и волнения. Энтони увидит ее прямо сейчас! Покорно склонив голову, он поспешил за Викторией по темным коридорам. Вот только в отличие от нее, он не так хорошо видел без света и то и дело натыкался то на стену, то на невесть откуда взявшийся табурет. Казалось, он превратился в неуклюжего медведя и теперь крушил всё на пути. Правда, миссис Неверти никак не реагировала на грохот и приглушенные проклятья за спиной. Не урезонивала, не кликала слуг с подсвечниками. Словно призрак этого мрачного дома, она плыла перед Энтони, отсвечивая лишь белой каймой темно-синего платья.

— Здесь, — эхом разлетелся по коридору ее голос. — Через несколько минут можете зайти. Когда вы войдете — заприте дверь. В этой комнате есть еще один вход — я выйду через него и буду стоять неподалеку, чтобы вас никто не побеспокоил. Уж простите, но мой супруг не терпит чужих мужчин в доме, поэтому я сама вынуждена покрывать вас.

— Благодарю, — ответил он, чувствуя, как к горлу подкатил ком.

— Не стоит. Не думайте, что я в неведении или одобряю ее желание. Но отказать ей тоже не могу, поэтому все благодарности выразите лично, — Виктория уже схватилась за ручку двери, когда неожиданно отпрянула от нее и почти в самое лицо Энтони прошептала, — она ничего не может сказать, только кивать. Будьте более, чем осторожны.

Миссис Неверти тут же юркнула в дверной проем, шурша платьем, оставив Энтони томиться у самой грани желанного свидания.

Потребовались все силы, чтобы не ворваться в комнату следом за хозяйкой. Царившая вокруг полутьма только будоражила и возбуждала воображение. Рисовался образ Мари с такой же болезненной бледностью на лице, как у Виктории. Перед мысленным взором она жалась в углу чужого дома и плакала, то вдруг оказывалась на постели и молящее протягивала руки. Самые наглые мыслишки рисовали любимую в сорочке и пытались распалять страсть, но Энтони без труда расправлялся с ними, оговариваясь, что Мари больна. Наверное, поэтому намеки миссис Неверти по поводу причины состоявшегося визита так же проходили вскользь, совершенно не задевая обидой или стыдом.

Только когда от томительного ожидания заныли колени, Энтони решился приоткрыть дверь, а потом — войти. Как и было велено — тут же щелкнул замком, и, приноровившись немного к темноте, направился туда, где на широкой постели угадывался женский силуэт.

Дыхание застревало в горле, сердце пульсировало болезненно и сладко. Вот только лохматые лапы тьмы, лишавшие возможности увидеть ее лицо, раздражали. Хотелось немедленно сдернуть с окон плотные занавески или зажечь свечу, угадывавшуюся у изголовья постели, но Энтони не решался. Раз хозяйка этого дома посчитала, что так будет надежнее — стоит уважать ее старания и заботу. Между тем, пока он замер у кровати, Мари нервно перебирала край толстого одеяла, прижимала его к груди.

— Ты и правда не можешь говорить?

Мари кивнула.

— Это невыносимо, — на выдохе произнес Энтони и схватился за голову. — Ты совсем рядом, тебе плохо, а я… Я даже видеть тебя не могу! Слышать твой голос, утешить! Понимаю — я этого и не достоин, но, Боже мой, как бы я хотел сейчас прижаться к твоим ладоням! Мари! — Не отдавая себе отчета, он упал на колени, и продолжил, чувствуя, как щеки обожгло слезами. — Могу ли верить, что ты и правда меня простила? Могу ли надеяться, что ты еще помнишь меня и не станешь проклинать, если я попытаюсь выкупить тебя у миссис Неверти?

Силуэт Мари не дрогнул. Похоже, она внимала словам, но пока не готова или не хотела ответить. Тишина, разлившаяся по комнате, ядом вползала в сердце. Энтони грыз губы, ожидая ответа и страшась его. Одно дело — читать письма о прощении и совсем другое — услышать его или хотя бы получить кивок головы вместо слов.

Между тем, Мари склонила голову и протянула руки, подзывая его. Внутри все замерло от счастья, рассыпалось тысячью жарких осколков. Присев на край кровати, Энтони взял ее руки и стал их целовать. Мари не противилась. Наоборот — тянулась к нему всем телом, выскальзывая из одеяла. Похоже, ее бил озноб — она дрожала, хотя руки были горячими. Еще через мгновение стало понятно — почему. Мари была нага.

Энтони не помнил, как позволил себе прикоснуться к ее обнаженной груди. Страсть наконец-то вырвалась из плена и овладела им всецело, окончательно слепя. Он ловил ее губы, прижимал за талию, ласкал, шептал словно в горячке жаркие признанья. Мари же словно опомнилась — попыталась отстраниться, даже укрыться опять одеялом.

— Зачем ты боишься меня? — не давая ей подчиниться стыду, шептал Энтони. — Я не могу без тебя, слышишь? Разве что плохое делаю? Скажи? Молчишь? Я знаю, что ты хочешь это, я видел это в каждом твоем письме, знал это… А, неважно! Важно, что я рядом, и ты моя… Моя…

Естество Энтони ликовало, руки откинули одеяло прочь, заскользили по внутренней стороне бедра Мари, дотронулись до самого вожделенного. Она больше не сопротивлялась — замерла и стала дрожать больше прежнего то ли от страха, то ли от возбуждения.

— Все будешь хорошо, — шептал Энтони, стягивая с себя брюки и нависая над ней.

И в самый ответственный момент, когда от близости их отделяло несколько движений, откуда-то сбоку вырвался столб света. Энтони зажмурился, лихорадочно соображая, что случилось. Мистер Неверти узнал о визитере и поспешил выгнать его? Никого другого Виктория не пустила бы.

«Это проклятый дворецкий донес хозяину!» — мелькнуло в голове с оттенком болезненной злобы. Он не успел додумать мысль, когда глаза снова смогли воспринимать окружающий мир и в дверном проеме отчетливо различили Мари!

Энтони отшатнулся от той, что лежала под ним. Затравленно рассматривал бледную кожу и искаженное неприязнью лицо, и никак не мог сообразить, почему вместо любимой рядом лежит хозяйка дома? Еще немного, и он бы снова тронулся рассудком, но хлопок двери вернул чувства. Подхватив брюки и спешно надев их, Энтони помчался за Мари, все еще отказываясь верить, что секунду назад ласкал другую женщину.