Я попала в железную клетку, окруженную стриженными кустами. За соседней решеткой, оглашая пространство протяжным рыком, сновал пятнистый зверь, похожий на леопарда-карлика. Это всего лишь детеныш — наконец-то хоть одна умная мысль пришла в голову. Неужели, опять Нанэ?! И только я об этом подумала, как она снова отстранила меня, позволяя только наблюдать.

Уже третью неделю Нанэ держали в клетке в саду. Ей выделяли две черствые лепешки и кувшин воды в день. А всё из-за того, что она дала отпор Царю царей, как только он попытался овладеть ею. До сих пор плечи Нанэ содрогались от рыданий при воспоминании о той ночи.

Дарий не стал ждать, когда подарок освоится в гареме. Бледную, трясущуюся ее отвели в покои Царя царей в тот же вечер, как только она переступила порог дворца. Перед этим Нанэ безропотно позволила одеть себя в прозрачную тунику, в которую облачаются богатые невесты, отправляясь на брачное ложе. Расторопные босоногие рабыни омыли ее ступни, натерли виски, шею, плечи и бедра ароматными маслами, от которых кружилась и плыла голова. Они спрятали ее под покрывалом и передали распорядителю гарема.

Нанэ вели по извилистым коридорам и лестницам, где тьму распугивал скудный свет коптящих факелов. Каждый шаг отдавался в сердце острой болью от ожидания неизбежной гибели. Она уже решилась на самоубийство, хотя толком не представляла, как сможет совершить задуманное. Кровь стучала в висках, прогоняя дурман втертых в виски благовоний. Нанэ оставалось только надеяться, что Хозяйка судеб уже приготовила ножницы для нити ее жизни.

Первое, что она увидела, когда ее привели в покои Дария и сняли покрывало — широкая постель с десятком подушек и огромное окно в противоположной от двери стене. Подернутое тенями око надкушенной луны заглядывало в комнату, помогая масляным светильникам разгонять покров ночи. Нанэ, словно завороженная, рассматривала небо, чуть наклонив голову. Луна манила ее. Нанэ приблизилась к оконному проему, зрачки ее глаз расширились, губы шептали что-то бессвязное.

Еще немного — и она забралась бы на подоконник, а оттуда спрыгнула на каменную крышу дворовой постройки. Но цепкие сильные руки ухватили Нанэ на краю гибели. Они принадлежали тому самому гостю, разглядывавшему ее в саду Оронта. Шелковый халат с золотой вышивкой, распахнутый на груди, непокрытая седая голова. Если бы Нанэ знала тогда, чем обернется взгляд хитрых глаз чужака! Она вырвала бы их и втоптала в пыль. Протяжный стон разочарования вырвался из груди Нанэ. Приди он чуть позже, она бы уже покинула разбитое и изломанное тело, призрачной тенью спускаясь в преисподнюю. Ни смрад, ни огонь, ни тьма ада не пугали ее так, как бесчестье.

Новый хозяин пытался прикоснуться к ней губами, но она выворачивалась и шипела, как дикая кошка. Восторг в глазах Дария сменился досадой, а потом охотничьим азартом — впервые за долгие годы он столкнулся с сопротивлением. Несмотря на пятый десяток, проредивший и побеливший волосы и бороду, Царь царей оставался крепок и силен. Справиться с хрупкой наложницей не составило для него труда, но он медлил, наслаждаясь каждой тщетной попыткой вырваться. Трепыхания Нанэ забавляли Дария до тех пор, пока она не попала ему коленом между ног.

Правитель взвыл от боли, хватаясь за ушибленное достоинство. Нанэ же воспользовалась этим, со звериной ловкостью бросаясь к окну. Но и на этот раз у нее ничего не вышло. Услышав крики господина, в комнату ворвалась стража, стоявшая за дверью. Один из воинов ухватил ее за локоть и вжал в каменный холодный пол, не забывая следить, чтобы наложница не поранилась. Второй стражник поспешил на помощь Дарию.

Нанэ извивалась, пыталась укусить или оцарапать пленителя, но всё зря. Загнанная в угол, она решила разбить голову о каменные плиты, но стражник тут же поднял ее и скрутил руки. Убедившись, что с господином всё в порядке, второй воин поспешил на выручку напарнику. Он цепко схватил ноги Нанэ, которыми она пыталась лягаться. Злые безысходные слезы текли по ее щекам. Она искусала губы до крови и плевалась алой слюной в мучителей.

— Дикая тварь, — произнес Царь царей, подходя к вырвавшейся из рук добыче.

Нанэ перестала биться и перевела взгляд на него. Если бы глазами можно было убить, Дарий уже лежал бы мертвый.

— Пусть Ахриман утащит твою душу с очередного брачного пира, — произнесла она сквозь зубы. Да, именно так. Она перестала надеяться на Духов своей родины. Они предали ее также, как и Оронт. Все отвернулись от нее. Что ж, теперь она прибегнет к самым страшным и беспощадным демонам этой земли, лишь бы отплатить каждому обидчику.

Дарий поморщился, словно она плюнула ему в лицо, а потом обратился к стражам:

— Отведите ее к Кроноху, может, он сумеет усмирить нрав этой обезумевшей кошки.

Воины склонили головы и вышли, унося с собой Нанэ. Миновав двери, стражники выудили из-за поясов веревки и скрутили ей руки и ноги. Нанэ снова стало безразлично — что с ней сделают. Выпорют? Начнут морить голодом? Этого она не боялась. Окончательно сломать ее могло только одно, но сегодня этого не случилось. Вот только хвалить Небо за эту благость Нанэ не спешила. Она больше не верила ни Небу, ни Хозяйке судеб.

Распорядитель гарема Кронох как раз обходил верхний гарем, когда воины принесли ничего не соображающую Нанэ. Высокий худосочный мужчина тридцати двух лет с поперечной морщиной на переносице. Нахмуренные густые брови, тонкие губы и гладко выбритая голова. Дарий безбоязненно доверял ему распоряжаться наложницами и даже женами. В верхнем и нижнем гаремах обитали самые красивые и необычные девушки, но ни одна из них не смогла смягчить сердце Кроноха. Ни слезы, ни нагота, ни посулы наград не прельщали его. Во дворце поговаривали, что он питал страсть совершенно к другим вещам: вину и юношам.

Кронох не стал долго слушать стражей. Одного взгляда на безучастную ко всему Нанэ оказалось для него достаточно.

— Говорил же, не стоит сразу вести ее к повелителю… — недовольно пробурчал он, а потом добавил уже громче, обращаясь к воинам. — Тащите девку в пустую клетку в зверинце.

Так Нанэ стала еще одним невольником, заточенным в дворцовом саду. В самом удаленном и скрытом от глаз его закоулке ее держали рядом с клеткой детеныша гепарда. Этот маленький свободолюбивый зверь успел приобрести дурную славу. Его привезли из египетских владений по желанию одной из цариц. Но хищник не покорился ни одному из заклинателей, пытавшихся его приручить, и в одну из ночей загрыз служанку, ночевавшую у дверей покоев госпожи. Самой жене Дария несказанно повезло: стражники быстро примчались на крики и спутали зверя сетями раньше, чем он успел изувечить кого-нибудь еще.

Убивать хищника не стали — всё-таки он загрыз рабыню, а не госпожу. Решили дождаться, когда зверь войдет в полную силу, и уже тогда снять с него шкуру. Кормили гепарда в полнормы обычного обитателя зверинца. И так же, как и провинившуюся наложницу, его спрятали в закоулке — чтобы не портил настроение царским женам, когда они пожелают прогуляться по саду.

Нанэ полюбила гепарда, когда никто не видел, она протягивала руку и кончиками пальцев дотрагивалась до его морды. Он тосковал. В памяти зверя не осталось ни воли, ни мамы, ни родных мест. Голод донимал его и Нанэ как могла пыталась утешить гепарда. Когда кто-нибудь появлялся поблизости, она отползала подальше и мысленно просила зверя ее не выдавать. Она боялась, что повториться история с крысами. Отпустил ли их Харим? Нанэ в это не верила. Тогда гепард нарочно бросался на прутья, делая вид, что дай ему волю — он сожрал бы Нанэ за один присест. Она назвала его Урсонури — как преданного волка, не пожалевшего за нее жизни. Это имя всколыхнуло и воспоминания. Они душили Нанэ, но слезы больше не текли по щекам. Внутри было пусто.

Пусто, холодно и темно.

Прислуживать Нанэ отрядили Гирда — раб по рождению, он никогда не знал свободы, а потому и не понимал ее ценности. Небольшого роста, сутулый, плешивый, с кривыми почерневшими от плохой пищи зубами и бельмом на левом глазу. С детства Гирд привык к злобным выпадам и плевкам, потому, повзрослев, перестал обращать на них внимание. Он научился защищаться насмешками, порой злыми и едкими.

К Нанэ невольник привязался не меньше, чем детеныш гепарда. Она не капризничала и не обращала внимания на внешность Гирда, поэтому он с радостью выполнял поручение кормить ее. Это казалось гораздо лучше, чем полоскать хозяйское белье, скоблить деревянные полы или убирать навоз. Если бы у невольника оставалось свободное время, он провел бы его здесь, около двух клеток с молчаливыми узниками. Вот только такового у Гирда не имелось — ему и на сон-то давали не больше пяти часов.

В этот раз на кухне, куда невольник пришел за очередной порцией для Нанэ, присутствовал Кронох. Он одобрительно поглядывал на расторопных поварят. Мальчишки лет двенадцати в чистых полотняных рубахах, стянутых поясами. Они сновали с блюдами, мыли в кадке фрукты и скоблили ножами крепкий деревянный стол. В глазах Кроноха проскальзывала болезненная слащавость. Отрывая от ветки крупные зеленые виноградины с подноса, распорядитель гарема беседовал с поваром Куроштэ. Он был небольшого роста, такой же раздутый, как и выпекаемые им пшеничные лепешки, с масляными щелками глаз и гладко выбритыми головой и щеками. На кухне никому не позволялось зарастать волосами. Если повелитель найдет хоть один волос в блюде — высекут всех. Даже поварята отличались от прочей прислуги гладко выбритыми головами.

Взгляд Кроноха не укрылся от Куроштэ. Но, похоже, его это только забавляло. То и дело повар пенял подчиненным, что они слишком плохо нагибаются. После чего захлебывался визгливым смехом и трясся, как студень.

— Думаю, вряд ли эта тварь покорится, — ухватил Гирд обрывки слов Кроноха. — Месяц идет к концу, а она и не думает проситься в гарем.

— Подожди еще немного, — отвечал Куроштэ. — Бывали более дикие девки, но все рано или поздно понимали свою выгоду.

— Нет. Эта оказалась другой породы. Слишком гордая скотина, чтобы поступиться свободой. Даже сейчас, сидя в клетке, она не считает себя рабыней.

— Какой тогда толк держать ее за решеткой? — удивился повар, помогая Кроноху поедать виноград.

— Ни-ка-ко-го. Жаль только, что я слишком поздно это понял. Из цветущей красавицы она превратилась в бледную немощь. Однако, господин все равно хочет получить ее. — Эти слова распорядитель гарема произнес, сверля собеседника взглядом.

Он знал, что Куроштэ разбирается в целебных травах. Излечить зубную хворь, понос или мигрень не составляло ему труда. Кроме того, повар готовил и коварные настои — как он сам их называл. Выпив такой напиток, человек вел себя, как опившийся крепкого вина, а то и вовсе впадал в беспамятство.

— Хитер, — снова засмеялся Куроштэ, сотрясая все три подбородка. — Помогу тебе. Эй ты, оборванец! — обратил он внимание на Гирда. — Пошел вон! Вернешься, когда позовут!

Когда невольника позвали обратно на кухню, поднос с пищей и кувшином воды для Нанэ уже ждал его на столе. Повар мясистыми руками мял тесто, готовя обеденный каравай, а Кронох довольно оглаживал густую черную бороду.

— Я приду за наградой в полночь, — шепнул Куроштэ, провожая Гирда презрительным взглядом.

Через несколько минут раб уже ставил еду и питье к Нанэ в клетку. Сегодня она показалась ему более грустной, чем всегда. Наверное, поэтому он решился с ней заговорить.

— Не пойму, чего ты отказываешься служить господину? — выпалил он.

— Служить? — Нанэ повернулась к нему. Взгляд ее был страшен.

— А что ж? Это будет лучше, чем мои повинности, — Гирд пожалел, что начал разговор.

— Неужели? — зло процедила она, и от ее голоса холодные мурашки побежали по спине невольника. — Ты и впрямь думаешь, что смешать честь рода с нечистотами — это лучше, чем эти нечистоты вычищать из звериных клеток?

Ненависть бурлила в Нанэ. Она искала выхода, и не имея другой жертвы, изливалась на Гирда.

— А разве рабство не бесчестье для рода? — пролепетал невольник, вжимая голову в плечи в ожидании ответа.

— Я свободна! — крик Нанэ, больше похожий на звериный рык, спугнул птиц, прятавшихся в садовых деревьях.

Гирд попятился, в глазах Нанэ он увидел безумие. И теперь мечтал только об одном — побыстрее сбежать от потерявшей рассудок наложницы. Всякий знал — нельзя трогать хищного зверя, беременную женщину и безумного. Задом он шел до тех пор, пока не уперся спиной в кусты, потом развернулся и убрался восвояси. Вслед ему Нанэ сделала жест, словно выплескивала что-то из сложенной чашкой ладони. Это был знак малого проклятья, призывавший злых духов сократить дни нечестивца.