Я еще не видел Ограды. Овцы давали мне мало, и я завел кабачок под самой Янаканчей, в тридцати километрах от Ранкаса; Сержант Кабрера, у которого со времен его службы немало врагов, говорит, что у нас в Янаканче даже площади нету. Это верно. Я собрал ненужную жесть и построил домик. Раздобыл стол, цветастую клеенку, скамейки и, чтобы повеселить клиентов, повесил вывеску: «Тут лучше, чем там». «Там» – это на кладбище, оно как раз напротив. Шахтеры полюбили мой убогий кабачок. А площадь нам ни к чему. Домики стоят как бог на душу положит, по спуску к Уариаке. И зимой и летом добрые люди идут здесь, засунув руки в карманы и закутав шарфом лицо. Тепло бывает только в полдень. Псы жадно ждут теплого луча и бегут за ним в самую степь, а в степи внезапно спускается мрак, ветер выходит из пещер и злобно лижет голую землю.

Янаканча начинается там, где кончается спуск от Серро-де-Паско, – на кладбище. Приезжие удивляются, слишком оно большое для селенья. Дело в том, что еще до рыжебородого город Серро-де-Паско пережил двенадцать вице-консулов. Люди всех рас поднимались сюда, чтобы найти легендарные подземные сокровища. Они искали здесь удачи, а находили смерть. Годами копали они в горах, а потом их настигала простуда, и, на минуту очнувшись от бреда, они молили, чтобы на все их золото им соорудили хоть сносную могилу. Вот они и лежат в своих гробах, жалуясь на снег и холод. В четверг у одной, из кладбищенских стен ночь породила Ограду.

Я посмотрел на нее и перекрестился: Дубленые морды смотрели, как она ползет. На моих глазах она обогнула кладбище и спустилась вниз. У края дороги Ограда остановилась, поразмыслила час и разделилась надвое. Дальше дорога на Уануко двинулась меж двух рядов проволоки. Ограда проползла три километра и свернула к темным землям Кафепампы. «Тут что-то неладно», – подумал я и побежал под крупным градом к дону Марселино Гора. Но дону Марселино было не до меня. На рассвете скотокрады, чтоб их разорвало, увели у него двух волов. Третий раз за год крали у него скот; и сейчас он сидел на пороге и, глядя в землю, размышлял о том, как он с ними расправится, когда их изловит. Я подошел к нему, прикрываясь от дождя мешком.

– Послушайте, дон Марселино, на дороге в Уануко появилась непонятная ограда.

, – Поймаю их, козлов, – оскоплю.

– Дон Марселино, дорога огорожена какой-то проволокой.

– Кто-то на меня наводит порчу. У меня на дверях кресты золой нарисовали.

– В Янауанке один человек во сне воров находит. Правда, он сам себя зовет Скотокрадом. Дон Марселино, а не ударить ли нам в колокол, созвать народ?

– Да это все инженеры, Фортунато…

– Нет, зачем им дорогу огораживать? Ограда – ограда и есть; где Ограда, там и хозяин, дон Марселино.

Дон Гора сердито считал дождевые капли.

Я направился к себе в кабачок. Дождь шел слабее. Взобравшись на свой откос, я рот раскрыл: Ограда пожирала Кафепампу. Итак, эта гадина родилась в семь утра, в сильный дождь. К. шести вечера ей стукнуло пять километров. Ночь она провела у родника Тринидад, а на другой день добежала до Пискапукио, где и справила десятый километр. Видели вы пять тамошних родников? Кто приедет – пьет не напьется, а кто уедет – не забудет. Теперь из них не попьешь. На третий день Ограда, проползла еще пять километров, а на четвертью – перемахнула через каменные остовы тех сооружений, где испанцы когда-то промывали золото. Ночью там ходить не советую, один казненный просит подаянии, а голову держит в руке. Но Ограда провела тут ночь и на заре уползла в ущелье, по которому бежит шоссе на Уануко. По сторонам стоят на страже несокрушимые горы, рыжая Пукамина и темная Янтакака, на них и птице не залететь.

К концу пятого дня Ограда разорила птичьи гнезда.