Почти во всех селеньях близ Серро-де-Паско, да и во всей почти Республике Перу, на лучшие земельные участки изливается дурно пахнущий, дождь общественных построек, и земли эти навеки становятся памятниками надежде. Муниципалитет резервирует их для воображаемых заведение общего пользования. Всякий раз как префект или депутат пообещают школу или медицинский пункт, муниципалитет резервирует участок. Правление и все жители присутствуют на торжественной закладке «первого камня». Второй не закладывается никогда. Самый скромный хутор насчитывает десятки «первых камней»: воображаемые рынки, школы, больницы, ветеринарные лечебницы, шоссе простодушно выставляют единственный свой камень. Вся страна – сплошной первый камень. В Серро-де-Паско, центре департамента, конечно, много больше первых камней, чем в обычных селеньях. Но, как говорится, «никто не знает, кому помогает». У муниципалитета скопилось много заросших травой участков. Такая беззаботность позволила общине ходатайствовать о разрешении вывести свои отощавшие отары на подножья химерических общественных застроек. Муниципалитет, разжалобленный зрелищем несчастных овец, исходивших предсмертной пеной на Уанукской дороге, разрешил временное пользование своими участками, На этом пастбище стада Ранкаса продержались две недели. Когда вся трава кончилась, община испросила разрешения выгонять овец на муниципальныйй стадион. Футбольного поля, где проворные желтые майки забивали голы (4:1) высокомерной уанкайнской сборной, хватило еще на девять Дней. Кончился октябрь.

Первое ноября, День поминовения усопших, большое событие в Серро-де-Паско. Из всех уголков Перу, из пыльных приморских городов, из праздных городков сельвы, с равнины Уанкайо приезжают уроженцы Серро навестить своих родичей. Это единственная неделя, когда трудно найти жилище. В Серро-де-Паско цветы не растут; именно поэтому родичи особенно стараются одарить своих почивших предков хорошим венком. Тюльпаны, розы, герань, лилии, королевские мальвы прибывают из жарких краев грузовиками. Первого ноября люди запруживают кладбище, и за одно утро божья нива обретает былое великолепие, великолепие той поры, когда Серро гордился двенадцатью вице-консулами. Человеческое море молится и рыдает перед могильными камнями, а в полдень растекается, чтобы утешиться в закусочных, рассеянных поблизости. Там' до самой ночи едят, пьют и танцуют за упокой незабвенных. Зачарованное волшебной палочкой воспоминанья, кладбище за один день преобразуется в город. Остальные триста шестьдесят четыре дня его посещает единственный гость – ветер.

Первого ноября 1959 года покойники получили небывалое множество цветов.

Навестили кладбище и жители Ранкаса, Вилья-де-Паско, Ярусиакана, Янаканчи, Уайлая. Они не несли цветов, а шли поплакать, побеседовать со своими покойниками. Им не на что было купить дымящихся чудес – бульона из бараньих голов, утятины с рисом, жареной свинины, козленка по-северному, – и они довольствовались поджаренной кукурузой, которой й завтракали, усевшись меж могил.

Тогда-то дон Альфонсо Ривера увидел воробья. Серая птичка доверчиво вылетела, опустилась на одну из могил, тряхнула головкой и, попрыгав, принялась поклевывать прекрасную мальву.

– Посмотрите-ка! – шепнул выборный. – Пташка божия!

Все продолжали задумчиво жевать, устремив взоры на Хиришаику, неприступный, невозмутимый снежный пик, запутавшийся в гриве неба.

– Да посмотрите же, посмотрите!

– Что с вами, дон Альфонсо? – спросил Медрано.

У того загорелись глаза.

– Какие питательные цветочки! – Он обвел руками кладбище. – Сколько цветов! Хорошие, сочные цветы, глотай, да и только!

– Кладбище очень красивое, дон Альфонсо, – согласился Медрано.

– Много цветов, сочные цветы, кормись да жуй, – продолжал дон Альфонсо.

– Что у тебя на уме, выборный?

– И для овечек хватило бы…

– Дон Альфонсо!

– Утащим их! – сказал Ривера.

– Тс-с… тс-с…

– Зачем тащить? – сказал Медрано. – Может быть, их нам подарят. А что? Алькальд имеет право подарить цветы. Здесь она сгниют.

– Не подарят… – усомнился Гора.

– Скажут, неприлично.

– Попытка не пытка, – заметил выборный.

– Как же, подарят! По-ихнему, пусть сгниют, – уверял Гора.

– Если нам дадут цветы, овечки продержатся еще неделю, – сообразил Фортунато.

– Скажут, что святотатство, – настаивал Гора.

– Надо выиграть время.

– Зачем?

– Не знаю, – сказал старик, – не знаю. Неужели тебе неприятно привести сюда своих бедняжек?

Колокол кладбищенского сторожа выгнал их за ограду, но они не удалились, остались у ворот и спорили дальше. Уже в сумерках вошли они в Серро-де-Паско и по дороге в Ранкас не переставали говорить. На следующий день рано утром они явились в муниципальный совет.

– Кладбищенские цветы?

На мгновенье алькальд онемел, потом разразился хохотом.

– Так можно будет, начальник?

– А что? – сказал алькальд. – Но один я это решить не могу. Надо будет проконсультироваться с советом.

Кладбищенские цветы? Почтенный совет возопил к небесам. Советник Мальпартида был просто оскорблен. Что скажут жители? Ведь как-никак весьма серьезная, конечно, проблема общины станет тем самым и проблемой города. Серро-де-Паско катится в пропасть. Начнем хотя бы с этого страшного подорожания электричества. Осторожно! Цветы для умерших священны. Если уж и могилы перестанут уважать, до чего мы дойдем?

Алькальд настаивал. Дело быстро шло к тому, что община поголовно переселится на кладбище и так или иначе завладеет им.

– Не понятно, живые они или мертвые. Возможно, как будущим обитателям кладбища, цветы принадлежат им по праву. В сущности, это вопрос времени.

Нажал он и со стороны закона. Конституция Перуанской республики ясна: никому не вменяется делать то, что закон не предусматривает, и не запрещается, – вы слышите, сеньоры? – не запрещается делать то, что он не пресекает. А разве в законе сказано, что нельзя дарить кладбищенские цветы? В мудром перуанском законодательстве нет ни одного пункта, который гласил бы: «В случае, если иностранная компания огородит все свободные земли, общинам Паско запрещается выпас стада на кладбище».

– Выпас? – взвился сеньор Мальпартида. – Уж не лучше ли тогда просто забрать эти цветы?

– А как их вынесешь?

– Не лучше ли все-таки впустить скот?

– Это будет надругательство.

– Надругательство налицо, когда есть умысел. А какой святотатственный умысел могут затаить овцы? Ведь и сейчас, в этот самый момент, на кладбище питаются живые существа!

– То есть как это?

Алькальд Ледесма улыбнулся:

– Птички клюют цветы.

Могут ли овцы совершить святотатство? Какая разница между ягненком и птицей? Будет ли надругательством вынос цветов? Как их выносить? Брать на вилы? Щепетильная богословская проблема дебатировалась шесть часов. А что здесь такого? В начале конкисты испанские философы не шесть часов, а шестьдесят лет обсуждали, принадлежат ли. индейцы к человеческому роду. Дело дошло до Рима, и сам папа, потрясая ключами царства, провозгласил «экс катедра», что новооткрытые существа телом, ликом и повадкой поразительно напоминающие людей, действительно наши ближние.

Дебаты в муниципалитете длились меньше. В четыре утра приняли резолюцию: «Совет Серро-де-Паско дает право общинам ввести своих пастбищных животных на городское кладбище, дабы указанный скот, находящийся в состоянии голода, кормился цветами, которые разместили в вышеупомянутом месте первого ноября сего года».

К чести сеньора Мальпартиды сообщу, что резолюцию приняли единогласно.