От удивления глаза Тревиса весело сверкнули.

– А я-то удивлялся, как тебе удалось поймать меня.

– Напротив, я не старалась тебя поймать, – со злорадством ответила она. – Ты просто свалился на мою голову.

Тревис поднял бровь.

– Вот как?

Увидев изумление на лице Тревиса, Брук чуть не рассмеялась, но он не успел ответить, так как в зал стали входить его родственники и поздравлять их.

Брук кивала и улыбалась каждому. Этот прием так отличался от того завтрака, думала она, когда никто даже не разговаривал с ней.

Она уже немного расслабилась и поздравляла себя, что справилась со всем, как, повернувшись, оказалась лицом к лицу с дедом Тревиса. Он был такой же хмурый, как и в последний раз, когда Брук видела его. Кем воображал себя этот человек, чтобы судить своего внука? Разве он сам никогда в жизни не совершал ничего предосудительного?

Брук мысленно улыбнулась. Она могла поспорить, что в шкафу старика найдется пара спрятанных скелетов. Жаль, что она не знала ни об одном из них. Она подумала, не сможет ли она раскрыть какую-нибудь из этих темных страшных тайн?

Тревис отошел от нее на несколько минут, и Брук оказалась лицом к лицу с главой семейства. Они молча смотрели друг на друга, скрестились две яростные, несгибаемые воли.

– Так это вы, – сказал Арчи Делобель – слова прозвучали как вопрос.

– Да, – ответила Брук с притворной уверенностью.

Взгляд Делобеля стал ледяным.

– Я годы ожидал, когда женится мой внук, – сказал он, его голос прозвучал как удар хлыста.

Брук не испугала его враждебность.

– Значит, вы должны радоваться, что он, наконец, прислушался к вашему совету.

– Но вы не креолка. – Делобель произнес это так, как будто она была носительницей смертельной болезни. – Это слишком поспешный брак, ведь Тревис был помолвлен с другой.

Брук пожала плечами:

– Насколько я понимаю, они не были официально помолвлены, потому что Тревис так и не подарил ей кольца.

– Формальности, – проворчал Делобель. – Это портит репутацию нашей семьи.

Она хотела сказать ему, что это ее совершенно не интересует, но он жестом остановил ее.

– Однако сейчас я знаю причину, я понимаю, почему он так быстро переменил решение и поступил, как и следовало поступить. Вам повезло, что этот человек исполнил свой долг. – Он кивнул, но каменное выражение его лица не изменилось. – Я отдаю должное мальчику. Его мать так никогда и не исправила своей ошибки.

Так, значит, его дед действительно сердился на мать Тревиса и переносил свой гнев на внука. Как жаль! Брук прибережет эту пикантную информацию, она может пригодиться в будущем.

Ее нисколько не беспокоила недоброжелательность этого человека, но его замечание, хотел он этого или нет, говорило о многом.

– Да, это было благородно со стороны Тревиса, не так ли?

– Разве я только что не сказал этого? – рассердился старик. – А вы-то получили то, чего хотели?

Брук мило улыбнулась тирану и сказала:

– Получила ли?

Лицо Делобеля сморщилось, как будто он не смог понять, что она имела в виду. Тем временем, когда пауза в их разговоре затянулась, к ним вернулся Тревис и помешал деду сказать что-либо еще.

– Дедушка, я вижу, вы знакомитесь с моей женой.

– Да, – мрачно ответил тот. – Тебе придется научить эту женщину придерживать свой острый язык, – сказал он Тревису, как будто Брук не только не стояла перед ним, но ее вообще не было в комнате.

Тревис улыбнулся:

– Впереди для этого еще много времени. А теперь извини нас, мы должны занять места за главным столом.

Тревис взял Брук под руку и увел от своего деда.

– Я вижу, вы со стариком неплохо поладили. Так как ты находишь моего дедушку? – спросил Тревис, когда они пробирались на предназначенные им места.

– Напыщенный осел, – ответила Брук, понизив голос и улыбаясь еще одному гостю.

Тревис расхохотался, и много голов повернулись в его сторону.

– По крайней мере, в одном мы сходимся, дорогая, – сказал он, отодвигая для нее стул.

Пир начался, как только все уселись за столы. Брук проголодалась и не сдерживала себя. Она почти ничего не ела за завтраком, а здесь все было так вкусно, особенно аппетитные супы гамбо.

Она подняла глаза и увидела, что Тревис наблюдает за ней.

– Большинство невест слишком волнуются и не могут есть, а лишь притрагиваются к пище, – сказал он. – А ты, я вижу, не испытываешь особого волнения.

Брук улыбнулась в ответ.

– Я думала, ты уже заметил, что я не похожа на большинство женщин, – сообщила она, прикрывая салфеткой торжествующую улыбку.

– Это я сейчас вижу.

– Может быть, ты объяснишь разницу между кейжуном и креолом, – предложила она, опуская салфетку, – чтобы я могла понять, как важно быть креолом? Твой дедушка убеждал меня, что если ты не креол, то у тебя нечистая кровь.

– Именно так он и думает, – подтвердил Тревис с насмешливой улыбкой. Он отложил вилку. – Кейжуны происходят непосредственно от жителей французской Акадии, которые были изгнаны из Новой Шотландии. Кстати, твоим народом. А креолы ведут свое происхождение от французов и испанцев, приехавших сюда из Европы. Мои родственники, будучи французами, очень гордые люди.

– Это я заметила, и к тому же довольно грубые. – Брук мило улыбнулась. – Мне неприятно это говорить, дорогой, но ты по отцу тоже англичанин.

– Я это знаю, и мой дедушка не упускает случая напомнить мне об этом. Вот почему я – изгой, – убежденно заявил Тревис. – Но по крови я креол. И в отношении его тебе не на что надеяться. – Тревис усмехнулся. – Ты во всем англичанка.

– Совершенно неприемлемое положение вещей, – подвела итог Брук.

– Именно так.

Празднество продолжалось, вылетали пробки из бутылок шампанского, и пенистый напиток лился рекой. Каждый раз, когда Брук оборачивалась, всегда находился кто-то и наполнял ее бокал. Вскоре она почувствовала себя беззаботной и, да, вынуждена она была признаться, счастливой. Ей было страшно в этом признаться даже себе самой. Как она могла быть счастлива, когда знала, что в действительности Тревис не любит ее? Он хочет обладать ею, как хотели и многие другие мужчины. Поэтому ей надо быть осторожной и держать его на расстоянии, потому что она могла полюбить этого человека.

Тревис был сложной личностью, и от нее требовались значительные усилия, чтобы окончательно понять его. Конечно, результат стоил борьбы. Может быть, они смогут провести этот год в мире и согласии?

Но что потом? Сейчас Брук не хотелось об этом думать. У нее был год, чтобы придумать, как поступать дальше. А сейчас она стремилась наслаждаться жизнью.

Тревис получал удовольствие, наблюдая за женой, когда она не знала, что он на нее смотрит. Вопреки его намерению оставаться равнодушным он обнаружил, что искренне наслаждается обществом своей новобрачной. В ней было все, чего мужчина мог желать в женщине. Она была не только красива, но и умна, ему нравилось разговаривать с ней и находиться в ее обществе.

Может быть, все не так уж плохо устроилось. Он всегда имел намерение когда-нибудь жениться, так почему не жениться на Брук? Она, безусловно, нравилась ему больше, чем Гесиона. Однако он самым решительным образом не собирался через год отказываться от плантации и не думал, что Брук тоже захочет продавать свою долю. И они снова окажутся в тупике.

Возможно, к концу года они привыкнут друг к другу. И все, что ему придется делать, – это сохранять контроль над плантацией и постараться не влюбиться в эту упрямую женщину. У него и так хватало проблем, чтобы рисковать душевным покоем. Конечно, если бы Брук забеременела к этому времени, она не смогла бы уехать.

Заиграла музыка, и Тревис, взяв Брук под локоть, повел ее танцевать.

– Я полагаю, что первый вальс принадлежит нам, моя дорогая, – сказал он и, легко коснувшись ее талии, вывел на середину зала.

Несколько минут Тревис думал лишь о приятной музыке, кружа по залу свою новобрачную. Это давало ему возможность упиваться красотой своей жены, так очаровательно раскрасневшейся, что все мужчины оборачивались и смотрели ей вслед.

– Ты получаешь удовольствие?

Шампанское настолько помогло ей расслабиться, что Брук, вся отдаваясь наслаждению, кружилась по залу в объятиях мужа, глядя на толпу поверх его широких плеч.

«Мой муж», – думала она. Что она будет делать с мужем? Ну, одно она знала. Она про себя улыбнулась в предвкушении брачной ночи. После этого как сложится их жизнь?

Брук подняла глаза и встретила взгляд его синих, блестящих, как лед, глаз. Она чувствовала его сексуальную притягательность, делавшую его таким самоуверенным и неотразимым. Казалось, он околдовал ее, и мысли у нее путались. Ей удалось нерешительно улыбнуться ему.

– Что ты сказал?

Он крепче обнял ее и еще ближе прижал к себе. «Ужасно неприлично», – подумала она, наслаждаясь каждым мгновением. Взгляд Тревиса остановился на ее лице, как будто он старался запомнить его, затем перешел на ее губы.

– Я спросил, получаешь ли ты удовольствие.

– Да, – рассеянно призналась она. – А ты?

Что-то дерзкое мелькнуло в его улыбке.

– Было совсем не так неприятно, как я ожидал, – сухим тоном признался он.

Брук рассмеялась:

– Думаю, благодаря тебе. Меня удивило, как хорошо ты танцуешь, – весело заметила она. – Некоторые до сих пор думают, что вальс неприличный танец. Когда я была маленькой, моя мать говорила мне, что принц-регент устроил в Лондоне бал, на котором гости танцевали вальс, а спустя несколько дней, «Таймс» писал: «Мы с болью в сердце должны отметить, что в пятницу при английском дворе танцевали неприличный иностранный танец, который назывался вальс, – с ярко выраженным акцентом процитировала Брук. – Мы считаем своим долгом предупредить всех родителей не подвергать своих дочерей этой гибельной заразе».

Тревис откинул назад голову и расхохотался.

– Как я понимаю, ты не последовала этому совету?

– Мне нравится этот танец, как нравится делать все, что шокирует других, – сказала она с вызывающей улыбкой. – Кроме того, мы все одеты, так что в нем неприличного?

– Ты недолго останешься одетой, моя дорогая, – предупредил ее Тревис с дьявольской улыбкой, когда вальс кончился. Брук почувствовала, как от возбуждения у нее вдруг дрогнуло сердце.

Взяв ее за локоть, он подвел ее к столу с закусками.

– Через несколько минут мы уйдем.

«Он совершенно ясно выражает свои намерения», – подумала Брук с восхитительным трепетом предвкушения. Она уловила неуверенность в его голосе и не смогла удержаться и поддразнила его:

– В самом деле? И куда же, позволь спросить, мы пойдем?

Тревис осушил высокий бокал шампанского до последней капли и только тогда ответил:

– Одна из креольских традиций состоит в том, что новобрачные не покидают свою спальню по меньшей мере пять дней.

«О-о, мне это нравится», – подумала Брук. Она улыбнулась, думая еще об одной креольской традиции. Их было много, и ей было интересно, не будет ли кто-то наблюдать, чтобы убедиться, что брак консуммирован.

– Ты не можешь говорить всерьез.

– О, я говорю серьезно, – подтвердил Тревис, – поэтому заказал для нас каюту на речном судне для путешествия по Миссисипи. Я подумал, что тебе может понравиться такая поездка. – Когда он заметил выражение беспокойства на ее лице, он добавил: – Колесный пароход сильно отличается от корабля, на котором ты приплыла. А так мы будем далеко от моего семейства и сможем чувствовать себя свободно.

– А как же плантация?

– Ах, какая же ты деловая женщина, – заметил он, улыбаясь. – Мне это нравится. Я попросил Джереми присмотреть за всем или, по крайней мере, за остатками урожая. Буря нанесла такой урон, что ничего не остается делать, кроме как готовить почву к следующему сезону. И мистер Джеффрис сказал, что останется и, пока нас не будет, займется финансовыми делами с банком.

– Похоже, ты обо всем позаботился, – сказала Брук, не зная, быть ли ей довольной или недовольной его распорядительностью. Но ведь как хорошо, когда кто-то другой принимает решения! Раньше ей не на кого было положиться. А это так приятно.

– Я пытаюсь. Теперь ты единственная задача, оставшаяся в моем списке.

Брук притворно вздохнула:

– И что бы это могло быть?

Он хищно улыбнулся.

– По-моему, ты знаешь ответ на этот вопрос, дорогая моя.

– Задача, ты говоришь. – Она наклонила голову. – У тебя это звучит как работа, – прошептала она.

– Да, – ответил Тревис. – И какой же восхитительной будет эта работа!

Тревис и его молодая жена прибыли на пристань и взошли на борт «Натчеза» около десяти вечера. Судно, великолепное творение из дерева и металла, в темноте выглядело необычайно таинственно.

Капитан Лидерс вышел приветствовать их на борту. В темноте Брук не могла ясно разглядеть его, но Тревис еще по дороге сказал ей, что речные капитаны здесь, в Луизиане, считаются почти богами. Большинство из них сами конструировали и строили свои суда и знали реку так же хорошо, как собственное тело. Тревис также сказал, что Лидерс один из самых непокладистых капитанов, которых он знал, и самых лучших на реке Миссисипи.

– Добро пожаловать на «Натчез», мэм, – с сильным южным акцентом сказал капитан. – Большая часть пассажиров сядут утром, – сообщил он. – Поскольку это особый день для вас обоих, я сделал исключение.

Брук благодарно улыбнулась, подошедший носильщик взял вещи Тревиса.

– Сюда, мадам.

Он проводил Брук до их каюты, которая, по его словам, была самой большой на пароходе. Бесспорно, она была намного лучше той тесной каморки, которую она делила с Джоселин и Шеннон во время их путешествия из Англии.

Сказав Брук, что он скоро придет, Тревис остался поговорить с капитаном Лидерсом. Брук предположила, что он хотел дать ей время побыть одной, и оценила это. Ей не впервые предстояло заняться любовью, но в первый раз как замужней женщине.

Брук тихо вошла в каюту и была поражена ее элегантностью. Каюта была просторной, в центре стояла огромная тестеровская кровать, а окна были настоящие, за которыми открывался прекрасный вид на реку Миссисипи. На окнах развевались белые кружевные занавески. В углу стояло кресло, а рядом с туалетным столиком висело большое зеркало. Пол покрывал кремовый ковер. Возле двери Брук увидела свой дорожный сундук. Очевидно, Милли Энн была посвящена в тайну и сложила ее вещи.

Улыбнувшись, Брук подошла к сундуку и подняла крышку. Сверху лежала ее любимая белоснежная ночная рубашка. Брук вынула ее и встряхнула, разглаживая складки. Верх рубашки был из тонкого прозрачного кружева, плотно облегавшего ее грудь и стянутый розовыми и голубыми лентами. Целые ярды тонкого шелка будут соблазнительно развеваться вокруг ее бедер.

Брук хотела, чтобы Тревис, когда войдет, увидел ее в этой рубашке, и поспешно принялась расстегивать многочисленные крючки на своем платье. Наконец, освободившись от свадебного платья, она повесила его на спинку стула и набросила на себя ночную рубашку. Ей нравилось, как мягкая ткань холодит ее кожу.

Вынув из волос шпильки, Брук тряхнула головой, и ее волосы свободно заструились по плечам и спине. Она стояла перед зеркалом и с восхищением смотрела, как переливается ткань при ее движениях. Казалось, она прилипала к ее телу как раз там, где нужно. Она, удовлетворенно улыбнувшись, огляделась. Комната была залита мягким светом свечей… все выглядело идеально.

Она была готова. И ей был нужен жених.

Тревис шагал по палубе, пока не решил, что предоставил Брук достаточно времени, чтобы приготовиться и лечь в постель. Он знал, какими стеснительными и стыдливыми становятся женщины, когда им приходится раздеваться перед мужчиной. Он только надеялся, что Брук оставит горящей хотя бы одну свечу, чтобы он, входя в комнату, не сломал себе шею.

Остановившись перед дверью, он взялся за медную ручку и затаил дыхание. Он мечтал об этой ночи. Ручка легко повернулась под его рукой. «Хороший знак», – подумал он, его не оставили перед запертой дверью. Он толкнул дверь.

Войдя в комнату, Тревис увидел не одну, а несколько горевших свечей. Комната была полна света, а не темноты, как он ожидал, а постель была раскрыта.

Его ждали.

Открыв пошире дверь, он увидел Брук, сидевшую у туалетного столика, она расчесывала свои длинные золотистые волосы. Первое, что поразило его, – глубокий вырез на ее спине, и при каждом движении перед ним обольстительно мелькала ее обнаженная белая, как сливки, кожа. Да, одежда с закрытым воротом была не для нее.

Должно быть, она увидела его отражение в зеркале, ибо улыбнулась и спросила:

– О чем ты думаешь?

– Я думаю, как ты очаровательна и какое наслаждение мне сулит эта ночь, – признался он. От овладевшего им желания у него перехватывало дыхание Тревис положил руку на нежную кожу ее плеча.

Брук откинулась навстречу его ласке, а затем отодвинулась от столика и повернулась к нему. Под тонкой тканью Тревис видел тело совершенной красоты. Он чувствовал себя как человек, заблудившийся в пустыне. Его руки неожиданно стали непослушными, ему с трудом удалось расстегнуть пуговицы на рубашке.

Глядя на прекрасное создание, на котором он женился, Тревис словно испытал удар, оглушивший и ослепивший его. Чтобы видеть ее тело, не требовалось воображение. Рубашка облегала его, подчеркивая все линии фигуры, и его сердце билось с удвоенной силой. Кружево соблазнительно обтягивало ее затвердевшие от возбуждения соски.

«Господи, да она убьет меня раньше, чем я сброшу эту проклятую одежду», – думал он в отчаянии, продолжая бороться с пуговицами.

– Позволь мне помочь тебе, – вкрадчиво предложила Брук.

Тревис облегченно вздохнул. Брук благоухала такой свежестью и чистотой, а от ее волос пахло цветами.

Расстегнув пуговицы, она медленно стянула с Тревиса рубашку, слегка, словно дразня, касаясь его руками. Ему оставалось только беспомощно стоять, как неопытному юноше. Она погладила его грудь, и у него перехватило дыхание. Это вывело Тревиса из оцепенения, и он торопливо избавился от своих панталон.

Теперь наступила его очередь. Ему хотелось увидеть все тело Брук, но она отвлекала его, целуя его грудь. Если она не перестанет, он просто сойдет с ума, подумал Тревис и, взяв ее за плечи, оттолкнул от себя.

– Я хочу видеть тебя всю, – хрипло сказал он, подсовывая пальцы под тонкие бретельки и спуская их с ее плеч. Рубашка соблазнительно соскользнула с ее обнаженного тела и упала на пол.

Второй раз в эту ночь при виде такого совершенства у Тревиса перехватило дыхание. Почему у него было такое чувство, что он впервые занимается любовью?

Может быть, потому, что впервые с Брук?

Просто в ней было что-то, отличавшее ее от других женщин. И она, совершенно очевидно, не была стыдливой.

Он признавал в ней это.

Она смело обняла его и, подняв голову, посмотрела на него своими золотистыми кошачьими глазами, в которых отражался свет свечей. У него было смутное ощущение, что за ним охотятся – она была кошкой, а он добычей. Чувствуя, как напрягается его тело, Тревис знал, что он еще никогда так не желал женщину. Ему хотелось целовать эти сладостные губы, пока не покорит ее. И делать с ней много непристойных вещей.

Ее тело было белым и мягким под его руками. Груди круглыми и твердыми, и они жаждали его ласк.

Брук пошевелилась в его объятиях, и Тревис тут же, обхватив ее сильными руками, прижал мягкое тело к своему твердому напряженному телу.

Брук упивалась этим ощущением – до чего бы она ни дотронулась, повсюду были крепкие мускулы. Она намеренно прижала груди к его груди, и дрожь, пробежавшая по его телу, говорила, что она вызывает в нем ответные чувства. Может быть, он не любил ее, но хотел, по крайней мере, сейчас. Его тело подсказывало ей, что это единственный для нее способ завоевать его.

Встав на цыпочки, Брук нежно поцеловала его в подбородок, затем, подтянувшись, добралась до губ. Он ответил ей сначала легким поцелуем, но когда Брук обняла его за шею, она поняла, что пробудила в нем животную страсть.

И как ей нравился этот зверь!

Тревис требовательно целовал ее. Раскрыв свои губы, нежно и настойчиво он ласкал языком ее губы. Он мял и ласкал их, требуя того же от нее. С легким усилием она раскрыла рот навстречу ему, и его язык ворвался в глубь ее рта, целуя, лаская ее, а она прижималась к нему. Он был настойчивым, безжалостным, и она теряла рассудок.

Брук сгорала от всепоглощающего желания, какого еще никогда не испытывала. Это было так непохоже на все, что было с ней раньше.

Она приникла к нему, а он целовал ее шею. От чувственности и интимности его поцелуев она застонала.

– Мне мешают твои волосы, – шепнул он.

Брук отвела в сторону тяжелые золотистые пряди, открывая шею, и Тревис не замедлил воспользоваться этим. Чтобы не упасть, она прижималась к нему, у нее слабели колени.

Но Тревису все еще было чем удивить ее. Он не прекратил свою утонченную пытку. Он взял в рот один из ее сосков и дразнил ее, обводя его языком. Затем он сосал ее сосок, пока она не почувствовала, что вот-вот закричит.

Брук потянулась к нему, запустив руки в его светлые волосы, она еще ближе притягивала его к своей груди. Он откликнулся, шутливо укусив ее сосок, затем снова сосал оба соска, пока она не застонала от наслаждения.

Ее тело пылало.

Брук не могла отдышаться, ибо он снова мстительно овладел ее губами. Она чувствовала твердость, мужскую силу, упиравшуюся в ее живот, и, как никогда раньше, ей хотелось почувствовать эту твердость внутри себя. Ей хотелось довести этого великолепного зверя до того, чтобы он тоже застонал от наслаждения.

– Пожалуйста, Тревис.

Его имя, сорвавшееся с ее губ, окончательно воспламенило Тревиса. Тело требовало облегчения. Поскольку они уже были рядом с кроватью, он согнул ногу, уперся коленом в матрас и, увлекая за собой Брук, перекатился через нее и положил ее на спину. Длинные золотистые волосы веером рассыпались по простыням, как он неоднократно представлял себе.

Глядя на него, Брук поражалась силе своих чувств. Она раньше думала, что понимает, что такое желание. Теперь, с Тревисом, она обнаружила, что ничего не понимала в тех чувствах, которые питала к нему. Могло ли это быть чем-то большим, чем просто похоть?

Нежность и сила его объятий были сладостны, нежность его поцелуев переполняла сердце Брук радостью.

Он хотел ее.

Тревис был словно в огне. Страсть нарастала с такой силой, что он понимал, что должен овладеть ею немедленно. Он раздвинул ей бедра, проникая к теплой влажности, ожидавшей его.

Хорошо, она готова, подумал он, ощущая ее теплый язык внутри своего рта. Он чувствовал, что больше не выдержит этого ожидания удовлетворения. Еще никогда жажда войти в эту сладкую горячую плоть так сильно не охватывала его. От него потребовалось огромное напряжение, чтобы медленно войти в ее невероятную теплоту, но он хотел почувствовать, как она окружает его, прежде чем он сделает первое движение, и не спешил.

– Я так хочу тебя, – задыхаясь, прошептал он.

Ее бедра выгнулись под ним, и Тревис проникал все глубже. Она обхватила ногами его талию и отвечала на его движения, а он сдерживал себя, стремясь доставить ей такое же удовольствие, какое доставляла ему она. Ее пальцы впились в его кожу, и он почувствовал, как ее тело содрогнулось. Тревис входил все глубже и с большей силой, сам, содрогаясь от наслаждения.

И в пылу всепоглощающей страсти Тревис понял, что никогда не испытывал ничего подобного. Боже, она была чудом, думал он, стараясь отдышаться.

Наконец Брук начала возвращаться из бездны. Неведомое раньше чувство нежности росло в ее груди, и слезы подступали к глазам.

Она пыталась сказать себе, что не должна быть такой чувствительной. Чувства всегда были чужды ей… до сих пор.

Была ли это любовь?

Она не знала. Как и не знала, что с этой любовью делать.

Что чувствовал в эту минуту Тревис? Уж конечно, он не заявлял о своей вечной любви.

Брук была достаточно мудра, чтобы знать, что одна бурная ночь не обязательно свидетельствует об истинной любви.

Одно Брук действительно знала – Тревис был ее мужем и целиком принадлежал ей.

По крайней мере, в настоящее время.