Институт Уокера, ферма в Нижнем Хейуорте, Оксфордшир, Великобритания

Июнь 2007 года

— Почему мы остановились? — спросил Кит.

— Потому что я хочу выяснить, действительно ли за нами следят люди в зеленом «ауди» — они едут за нами уже двадцать минут.

Стелла свернула в ворота. По обе стороны тянулись заросли ореха с высохшими поздними сережками. Дальше расстилалось желтое пшеничное поле. Над их головами пронеслась стая ласточек и спустилась на землю. Птицы принялись быстро поедать осыпавшееся зерно. Над ними пролетел сокол, и ласточки тут же притихли. Откуда-то доносились звуки музыки, играло несколько невидимых оркестров, нарушая пасторальную английскую тишину.

Мимо почти беззвучно промчался блестящий зеленый «ауди». У перекрестка автомобиль притормозил и свернул налево.

— Скажи мне, что мы поворачиваем направо, — после небольшой паузы сказал Кит.

— Мы поворачиваем направо, — ответила Стелла. — Во всяком случае, так поступлю я. А тебе это делать совсем не обязательно. Я могу отвезти тебя на станцию и посадить на поезд в Кембридж, если хочешь. — Она повернулась к нему. — Чего ты хочешь, Кит?

— Стелла…

— Ты не сказал ни слова с тех пор, как мы вышли из лаборатории Дейви Лоу.

Он закрыл свой ноутбук.

— Я работал. И я подумал…

— Работал?

Она рассмеялась.

Час ледяного молчания помешал ей забрать свои слова обратно.

Он покраснел. Румянец медленно распространялся по неподвижной части его лица.

— Я написал для тебя программу, которая обработает закорючки в книгах Седрика Оуэна и приведет их в соответствие с символами майя. Если ты сумела расшифровать графические таблички, то моя программа вдвое ускорит разгадку второго шифра.

Он двумя руками поднял компьютер, словно молчаливо предлагал мир.

Стелла ничего не ответила; она по-прежнему сидела, прислонившись к двери.

Он покачал головой.

— Я не хочу с тобой ругаться. Не сейчас. И не из-за Дейви Лоу.

— Он сказал, что вы когда-то были друзьями.

— Да, были.

— Но не настолько близкими, чтобы ты мне рассказал о ваших отношениях? Ты уже дважды уходил от ответа. Это нехорошо, Кит. Мы должны быть заодно.

Ее гнев прошел, но на его месте возникла пустота, которая пугала Стеллу ничуть не меньше. Кит отвернулся и посмотрел в окно.

— Если для тебя это имеет какое-то значение, то он сам ненавидит себя гораздо сильнее, чем его ненавидишь ты, — сказала Стелла.

— Весьма возможно. — Он взял ее за руку и неловко попытался переплести ее пальцы со своими. Она не стала ему мешать, но и не помогала. — Давай сейчас не будем говорить об этом. Я не увиливаю, но…

— Именно так ты и поступаешь.

— Ладно, ты права. Тебя это тревожит?

— Кит, кто-то пытается нас убить. Я стала обладательницей драгоценного камня в виде черепа, у которого черты моего лица, и я даже не могу рассказать тебе, как сильно это меня пугает. Дейви Лоу известны вещи, которых не знаем мы. Он дал мне свой номер телефона. Не исключено, что я захочу им воспользоваться. Но не смогу этого сделать, если между вами продолжается какая-то борьба из-за событий, произошедших десять лет назад, о которых мне ничего не известно. Я не хочу знать подробности, но мне необходимо иметь представление о том, что произошло между вами.

Кит выпустил руку Стеллы, провел ладонью по волосам и тяжело вздохнул.

— Мне почти нечего добавить к тому, что рассказал Гордон, и это немногое не имеет особого значения — можешь мне поверить. Были совершены ошибки, грехи деяния или недеяния, а также самая примитивная глупость, в результате пострадал близкий мне человек. Несомненно, часть вины лежит на моих плечах, а я тогда видел только вину Дейви. Я был молод и самонадеян, меня охватил гнев. Мне бы следовало промолчать тогда или хотя бы простить его сейчас, но, боже мой, Стелла, иногда так трудно все время быть взрослым.

Он вновь повернулся к ней. Теперь, когда половина его лица оставалась неподвижной, Стелла не могла читать по нему. Она протянула руку и разгладила спутанные волосы у него на лбу.

— Тони Буклесс посоветовал мне выбросить из моего словаря слово «должна».

— Очень похоже на Тони. — Кит опустил голову на подголовник и посмотрел вверх. — Я стараюсь преодолеть страх. Стараюсь сделать вид, что все нормально и я случайно упал с уступа в пещере, таща в рюкзаке кусок камня, в котором запечатлено твое лицо. А потом ты останавливаешь машину, опасаясь, что за нами следят, и…

— Кит. Это вполне разумно.

— Помолчи. — Он приложил тыльную сторону ладони к ее губам; кончики его пальцев легко их коснулись, а Кит продолжал говорить: — Мне страшно, вот и все. Я хотел тебе об этом сказать. Мне с трудом удается сохранять спокойствие. И вести себя прилично, когда речь идет о Дейви Лоу, мне сейчас просто не по силам.

Он убрал руку от ее губ, но Стелла все еще ощущала призрачное прикосновение его пальцев.

— И если мы еще раз вернемся к обсуждению этой проблемы, то я бы не хотел, чтобы это происходило в тот день, когда любой из нас может умереть еще до заката. Видит ли камень здесь какую-то опасность для нас?

— Нет.

Живой камень лежал в ее рюкзаке за сиденьем. Он чувствовал себя хорошо, как кошка возле теплого камина, и наблюдал за окружающим миром с той же мудростью новорожденного, которую она впервые ощутила возле водопада Инглборо. От камня исходило спокойствие, которое помогало ей справляться со страхом.

— Здесь ему лучше, чем в лаборатории Дейви Лоу.

На лице у Кита появилась довольная улыбка.

— У камня хороший вкус. Он мне нравится все больше. Мы едем в черно-белый дом в стиле Тюдоров, стоящий в сотне ярдов после поворота?

Она узнала интонации.

— Вполне возможно, — осторожно ответила Стелла.

— В таком случае ты можешь заглянуть в дыру в изгороди. Мне кажется, я знаю, откуда доносится музыка.

— Это не музыка, а крики тысяч кошек, которым кто-то наступил на хвост.

Стелла наклонилась направо, чтобы взглянуть туда, куда смотрел Кит.

Там, на полях, раскинувшихся вокруг черно-белого дома, шел поп-фестиваль, повсюду были расставлены палатки и шатры, прямо на поле стояли машины. На деревянных помостах под навесами играли оркестры. Еще немного, и появятся миражи, как часто бывает, когда собирается столько народу и в воздухе висит ужасный шум.

Стелла осторожно приоткрыла дверцу и тут же захлопнула ее, чтобы защититься от чудовищной волны шума.

— Кит?..

Кит осторожно приложил руки к ее ушам и сквозь свои пальцы сказал:

— Я бы мог отправиться на разведку, но боюсь, что мне далеко не уйти без посторонней помощи. Ты можешь сходить одна, но если мы поцелуемся и помиримся, то ты захочешь, чтобы я тебя сопровождал. — Он наклонился и поцеловал ее в щеку. — Кстати, я говорил, что люблю тебя?

— Говорил. И я до сих пор не могу поверить в свою удачу. — Стелла взяла его за руку. — Я повезу твое кресло, если ты будешь моим рыцарем в сияющих доспехах и сумеешь не подпускать близко музыкантов-маньяков. Вместе и без страха. Не бросай меня одну.

Особняк оказался очень старым, во все стороны торчали черные балки, виднелись слои белой штукатурки, перед домом был разбит небольшой сад с воротами, увитыми розами. Узкая тропинка вела к дубовой входной двери, по обе стороны от которой водопадом свисали из корзин огненные цветы тунбергии.

На бронзовой табличке слева от дубовой двери было написано: «Институт Уокер, Оксфорд. Директор доктор Урсула Уокер».

Ниже красовалась покрытая прозрачным пластиком надпись:

«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА СЪЕЗД «2012»!

ПОЖАЛУЙСТА, ОСТАВЬТЕ ВСЕ МОТОРИЗОВАННЫЕ СРЕДСТВА ПЕРЕДВИЖЕНИЯ ВМЕСТЕ СО СВОИМИ ПРЕДРАССУДКАМИ НА ПАРКОВКЕ НАПРОТИВ!»

Парковка представляла собой заросшее травой поле, которое они проехали, и была полностью забита машинами. Дальше на зеленых лужайках расположились многочисленные шатры и палатки, а вокруг них гуляли толпы людей. Далеко не все гости были молодыми, но все старались молодо выглядеть в своих линялых футболках, с пирсингом в носу и гончими на поводках. Они переходили от одного шатра к другому, слушали музыку, а потом двигались дальше. Воздух был полон дымом марихуаны и гашиша, шум стоял невообразимый.

Стелла с ужасом смотрела на царящий вокруг хаос.

— Урсула сказала, что здесь должна проходить конференция. Я ожидала, что все это будет выглядеть несколько более академично.

— Не думаю, что хиппи интересует академическая наука. — Кит развернул свое кресло, чтобы посмотреть на надпись. — А что означает «съезд «две тысячи двенадцать»»?

Стелла скорчила гримасу.

— Только не спрашивай.

На клумбе возле входа в дом лежала записка. Стелла наклонилась и прочитала вслух несколько строк, написанных четким, красивым почерком:

«Стелла и Кит! Фестиваль заканчивается в час дня. Я буду произносить заключительную речь на центральном помосте в 12.55. Если вы прибудете немного раньше, можете погулять».

Она посмотрела на часы.

— Уже половина первого. Попробуем найти помост?

Яркий, как инкрустированная самоцветами паутина, фестиваль подхватил их и понес на своих крыльях.

Они прошли всего десять ярдов по первой заросшей травой дорожке и остановились, чтобы купить замороженный ананасовый йогурт у юноши с множеством коротких косичек, затем их уговорили попробовать новый сок из пырея — «Он с каждым разом получается все лучше», — а еще через десять ярдов они купили по корзинке клубники у двух полных энтузиазма подростков в алых футболках и с отшлифованными улыбками, взявших с них в два раза больше, чем на любом рынке Кембриджа.

Кит неожиданно развеселился. Развернувшись в своем кресле, он указал на царящий вокруг хаос.

— Сколько же здесь людей? Тысяча? Четыре дня фестиваля, две корзинки с клубникой на человека в день, так что по самой скромной оценке они получат около… — Он склонил голову набок и посмотрел на Стеллу. — Марсианин и два голубых яблока. Ты меня не слушаешь.

— Нет, слушаю. — Она протянула ему клубничину, чтобы это доказать. — Ты говорил о нашей бедности и о том, что мы никогда не разбогатеем, если не начнем вымогать деньги за ягоды. Но я только что слышала, как женщина с необычными светлыми волосами, стоящая у микрофона, дважды в одном предложении упомянула «солнечный ветер». Как в этом сумасшедшем доме кто-то мог вспомнить об астрономии?

Она развернула инвалидное кресло так, чтобы Кит оказался лицом к небольшому лугу, где всеобщее внимание было приковано к женщине со светлыми волосами.

— А теперь она что-то говорит о магнитных полюсах и землетрясениях. Это я должна послушать.

— А я нет. — Кит затормозил кресло. — Я засну через десять секунд, а день слишком хорош, чтобы спать. Там, справа, палатка с книгами. — Он указал на тропинку, ведущую к бело-голубой палатке, над которой развевался флажок с изображением раскрытой книги. — Каждый из нас сможет предаться своему любимому занятию. Через двадцать минут встретимся. По рукам?

Они вновь общались так же легко, как до спуска в пещеру. Стелла наклонилась и поцеловала его в лоб.

— По рукам.

Она немного постояла, наблюдая, как Кит катит в своем кресле через толпу, пока он не оказался возле палатки с книгами, а потом повернулась к нему спиной и начала проталкиваться через метеоритное облако детей, которые не могли оторвать взглядов от покрытого татуировками молодого парня, жонглирующего девятью сырыми яйцами. Наконец она добралась до женщины с разноцветными волосами, над головой которой развевалось знамя, — теперь Стелла сумела прочитать надпись: «АПОКАЛИПСИС: КАК?»

Она успела услышать последние пять минут лекции, но не стала дожидаться ответов на вопросы. Кит превратился в невидимку, разноцветная толпа окончательно их разделила. Стелла решила добраться до него более легкой дорогой, медленно продвигаясь по пустому пространству, которое образовалось на том месте, где выступал жонглер, к прилавку, где продавались кожаные пояса ручной работы с пряжками из застывшей акриловой смолы в форме цветка или радуги, а потом спустилась к книжному киоску.

Стелла брала книги в руки и пролистывала их, стараясь извлечь какой-то смысл из того, что только что слышала, когда слева раздался низкий мелодичный голос, выдававший человека с классическим образованием:

— Розита Ченселлор говорит и не может остановиться с того самого дня, как родилась. Не нужно думать, что все мы верим в то, что она вещает. Я Урсула Уокер. А вы, должно быть, доктор Коди.

Стелла резко развернулась. Профессор Урсула Уокер была высокой и стройной. У нее оказались более темные волосы, чем на фотографии. На ней был кремовый льняной костюм, который сразу же выделял ее среди людей с коротенькими косичками и кольцами в носу. Ее лицо покрывал ровный загар, какой бывает у серьезных садовников, а не у любителей летних солнечных ванн. Стелла обратила внимание на изящные выразительные руки, когда Урсула подняла их, чтобы поправить волосы. В правом ухе блеснула единственная золотая сережка, намек на солидарность с фестивальным народом. Она улыбалась Стелле так, словно они знакомы много лет. В серых спокойных глазах Урсулы Уокер светился ум.

— Уж не знаю, чего стоит моя убежденность, но мне кажется, что нечто очень серьезное должно случиться в конце две тысячи двенадцатого года. Мы постоянно наносим нашей планете значительный урон. Однако я не слишком доверяю людям, которые все сваливают на порывы солнечного ветра, сбивающие планету с пути и вызывающие прибойные волны огромных размеров. Подобные предположения не подтверждаются законами физики.

— Мой первый профессор назвал бы эти теории псевдонаукой, — ответила Стелла. — Нас учили немедленно убегать прочь при встрече с такими людьми.

— Очень мудрый совет, — раздался голос у них из-за спины. — Вот видишь? Я же говорил, что у нее весьма рациональный склад ума.

Они повернулись одновременно. В тени под навесом висел гамак. На нем устроился мужчина с серебристыми волосами, который просматривал кипу бумаг. У него были такие же ясные серые глаза, как у Урсулы Уокер. Несмотря на жару, он был в рубашке и галстуке.

Урсула вздохнула.

— Стелла, познакомьтесь с моим кузеном, Мередитом Лоуренсом. Мередит, это доктор Стелла Коди, и я буду тебе весьма признательна, если ты не станешь нам мешать.

Мередит, продемонстрировав удивительное чувство равновесия, легко перекинул ноги через край гамака и встал. Он был высоким человеком, научившимся занимать не много места. Он тут же принес два складных стула и низкий белый столик, на который поставил фляжку с чаем.

Усевшись на стул, он уже не так бросался в глаза. Слегка поклонившись, он сказал:

— Извините. Быть может, нам лучше начать снова. Доктор Коди, если я предложу вам чаю, посидите ли вы со мной до тех пор, пока Урсула не произнесет заключительную речь, без которой никак нельзя завершить это утомительное мероприятие?

Стелле уже не раз приходилось встречать людей, которые охотно подшучивали над собой, но среди них попадалось совсем не много таких, кто обладал острым умом.

Она все еще держала в руке стаканчик с соком пырея. Бросив на него испытующий взгляд, она аккуратно поставила его на траву возле входа в палатку.

— За чай я готова на все, — заявила Стелла.

— Благодарю вас обоих.

Урсула быстро поцеловала кузена и ушла.

Оставшись вдвоем, они не сразу нашли тему для разговора.

— Вы работаете в Бидзе? — спросила Стелла.

Волосы Мередита производили обманчивое впечатление; он был не старше Урсулы, мужчина в расцвете академической карьеры.

Его серо-черные брови приподнялись, и он покачал головой.

— Кто может соперничать с Тони и Урсулой? Они сияют так ярко, что все остальные остаются в тени. Нет, я лишь знаю, откуда дует ветер. Я человек Оксфорда: Модлин, классическое отделение. Из чего следует, что теперь вам известно обо мне больше, чем когда-либо потребуется, поскольку выбор колледжа определяет юношу, а выбор предмета — мужчину. Нельзя сказать, что в наши дни глобализации есть нужда в людях с классическим образованием, но существуют способы, позволяющие помешать расставанию души с телом. Молоко или лимон?

— Лимон, благодарю вас, — ответила Стелла.

Сегодня был день экспериментов.

Рукопись Мередита лежала в гамаке. Ветерок шевелил страницы, и Стелла заметила, что там не только текст, но и рисунки. Один из них она сразу узнала.

— Витражи в Бидзе? — спросила она.

— Да, вид со стороны реки. — Мередит скорчил гримасу. — За свои грехи я получил должность приглашенного экзаменатора для аспирантов. Маленькие милашки полагают, что сложные знаки в правом верхнем углу изображают вовсе не Солнце и Луну, как было принято считать прежде, а реликвии древних тамплиеров, символизирующие две мировые сферы до и после падения человечества. Это чепуха, но в век всеобщего равенства и экспериментов нам следует помалкивать.

— Я всегда считала, что это чаши весов, на которых сравниваются Солнце и Луна, чтобы показать, что тяжелее, — сказала Стелла. — Однако я не получила классического образования.

— Да, вы всего лишь астроном.

Мередит бросил на нее ничего не выражающий взгляд, протянул длинную руку к гамаку и вытащил из пачки сложенный листок.

Аккуратно расправив его, он положил листок на стол. Фотография была сделана в полдень, в ярких лучах солнца, и все цвета получились резкими.

Как и всегда, доминировал дракон, от кончика хвоста в левом нижнем углу до гордой головы в правом верхнем. При таком освещении он не был ни золотым, ни серебряным, а переливался почти всеми цветами радуги, словно ртуть. Рыцарь поднял вверх свой меч, или копье, или посох — Стелла никогда не знала, что именно, — в безнадежной попытке защититься. Над восточным горизонтом сияло солнце. В зените висела половинка луны.

Стелла коснулась большим пальцем солнца и луны.

— Солнце встает на востоке, оставаясь в тени дракона. Луна в зените, в созвездии Девы. В действительности это четвертушка прибывающей Луны, достигающей зенита на рассвете, что физически невозможно, но я полагаю, что это поэтическая вольность, которая должна показать нам, что Земля затеняет Луну, а свет исходит от солнца. Вот здесь, в правом порхнем углу, находится знак, о котором вы говорите, очень похожий на весы Фемиды, вот только Солнце лежит на более низкой, тяжелой чаше, а Луна выше, она почти ничего не весит. Относительно, конечно.

Мередит Лоуренс так долго смотрел на Стеллу, продолжая держать в руке свою чашку с чаем, что ей показалось — он будет молчать вечно.

— Если это детский лепет, так и скажите, — попросила Стелла.

— Если бы это было так, я бы не стал вас обманывать. — Он поставил чашку. — Я мог бы показать вам немало научных работ, написанных об этом окне, и несколько различных интерпретаций каждой из деталей, ни одна из которых не дает той ясности, я бы даже сказал, прозрачности, предложенной вами.

— Мне помогли, — ответила Стелла. — Я имею в виду медальон.

После того как она побывала в пещере, маленький бронзовый диск стал ее постоянным спутником, Стелла брала его с собой в душ и в постель, надевала, как только просыпалась. Он стал для нее такой же необходимой вещью, как часы, и она почти перестала о нем думать. Сейчас она вытащила его из-под футболки и положила на стол, освещенный косыми лучами солнца.

На овальном диске дракон был изображен лишь контуром и совсем не походил на великолепное искрящееся существо на витражном стекле. Человек был едва намечен, в его руке мог быть зажат как посох, так и меч.

На обратной стороне был начертан знак Весов с Солнцем и Луной, на которые сразу же обратил внимание Кит, когда передал ей медальон.

— Здесь меньше деталей, а потому изображение легче интерпретировать. И весы изображены как знак зодиака, что является подсказкой.

— Можно взглянуть?

Дождавшись кивка Стеллы, Мередит взял медальон и поднял его на цепочке, так что он закачался в косых лучах солнца, проникавших под навес.

— Вы знаете, что окно — это творение Седрика Оуэна? — задумчиво проговорил Мередит. — Эскизы нашли вместе с его книгами и бриллиантами, которые вознесли Бидз на вершину в иерархии Кембриджа. Дракон стал символом колледжа только после того, как обнаружились бриллианты. А до тех пор таковым был стоящий на задних ногах дикий кабан или нечто еще больше соответствующее Плантагенетам, но одним из пунктов завещания Оуэна являлось условие, по которому дракон должен был стать гербом колледжа, а витраж — пребывать в окне «до скончания времен». Возможно, до этого момента остается четыре с половиной года — если мы верим в то, что сейчас здесь происходит.

— А вы верите? — спросила Стелла.

Он грустно усмехнулся.

— Я не верю Розите Ченселлор с ее угрозами глобального таяния ледников, но мне очевидно, что человечество вступило на путь самоуничтожения. Мы культура, севшая на нефтяную иглу, а нефть на планете быстро иссякает. Поэтому не имеет особого значения, каким именно образом мы уничтожим себя — отравим среду обитания химическими отходами или взорвем землю, вступив в войну из-за последних танкеров с черным золотом. В любом случае останется слишком мало людей, чтобы собрать осколки.

— Кое-кто уже говорил мне нечто похожее сегодня утром; майя уничтожили себя за пятьдесят лет, а теперь мы делаем то же самое.

— Совершенно верно. А у них были города с населением в полмиллиона в те времена, когда в Лондоне едва ли насчитывалось двадцать тысяч человек. И выродились не только майя. Все городские цивилизации исчерпывают свои ресурсы еще с тех пор, как Гильгамеш вырубил кедры в Ливане, превратив землю в пустыню. Совершенно очевидно, что история нас ничему не научила. Эта мысль угнетает. В то время как это… — Мередит потер большим пальцем медальон. — Уже очень давно я не испытывал такого приятного волнения. Здесь не может быть никаких сомнений — на обороте изображен знак Весов, не так ли? И солнце весит больше, чем луна, что соответствует истине, хотя откуда Оуэн мог это знать, остается тайной. А дракон великолепен в своей простоте. Я бы даже сказал, он лучше витражного — во всяком случае, в нем больше скрытого смысла.

Он вернул медальон с такой осторожностью, словно это было яйцо с треснутой скорлупой или хрупкая птица.

— Вы можете рассказать мне, где нашли этот медальон?

— В пещере, в Йоркшире, — ответила Стелла, удивившись собственной откровенности. — Медальон был надет на шею скелета. Я спросила у полицейских. Они разрешили мне его забрать.

Цери Джонс сказала, что она может оставить его себе, так что это было близко к правде.

— Понятно.

Мередит потер переносицу.

Стелла чувствовала, что ему хотелось бы о многом ее расспросить, но он решил не делать этого. Она перевела взгляд на бурлящую толпу. Люди стали собираться вокруг трех обнаженных по пояс молодых людей, чьи тела от ключиц до пупка покрывали татуировки. Троица начала мимическое выступление — они показывали различные варианты конца света.

Стелла разглядела в толпе одинокое кресло на колесах. И ей вдруг на мгновение показалось, что Кит стал един в двух лицах: один сидит в своем кресле и смеется до слез, а другой стоит, с трудом сдерживая гнев, способный раздавить их обоих. Темная угроза уничтожения, висевшая над ним в дверях лаборатории Дейви Лоу, не исчезла.

Стелла заморгала, и видение исчезло. Она могла бы о нем забыть, но Мередит Лоуренс тихо сказал:

— Молодой человек воюет с самим собой.

— Он потерял внутреннее равновесие.

Заметно похолодало.

— Я астроном, — сказала Стелла, поскольку ей вдруг показалось, что это имеет значение. — И не верю в астрологию, но Кит родился под знаком Весов, и внутреннее равновесие ему необходимо даже больше, чем воздух и вода. Если так будет продолжаться и дальше, это его убьет.

— Или вас.

— Или меня. — Она отвернулась. — Я не знаю, как сделать его прежним.

— Только он сам на это способен. — Мередит сложил листок с изображением дракона и отодвинул его в сторону. — Быть может, вы сумеете кое-что сделать для себя? Мне, как независимому наблюдателю, представляется, что в вас также имеется некоторая несбалансированность, которую хотелось бы уравновесить, прежде чем ваш друг, рожденный под знаком Весов, сможет обрести спокойствие.

Она вспомнила сдержанный и осторожный голос Кита. «Если я поеду с тобой, это не будет означать, что дело в камне». И еще раньше. «Ты подвергаешься большей опасности. Ты в него влюблена». Стелла посмотрела на него. Кит умудрился заснуть посреди веселящейся толпы.

— Может быть.

Откуда-то издалека донесся бой церковных часов, перекрывший шум фестивальной толпы. Час дня. Стелла встала.

— Я пойду на выручку Киту, пока они не начали использовать его как реквизит для своей пантомимы. Спасибо за разговор. Это было… интересно.

Мередит поднялся на ноги вслед за Стеллой и протянул ой руку для формального прощания. В его голосе она уловила легкую насмешку — скорее над самим собой, чем над ней.

— Можете считать это накоплением опыта, и тогда следующие несколько дней будут для вас не такими трудными. В наших попытках всегда есть надежда; вера и надежда вместе могут сдвинуть горы или хотя бы кротовую кочку. Не забывайте об этом. Я уверен, вы оба справитесь с вашими трудностями.