Глава 7

— Привет, Викки! Выглядишь прекрасно.

Альфред Цин протянул ей руку, и когда она взяла ее, он наклонился и легонько поцеловал ее в щеку.

Глаза их встретились, и они улыбнулись особенной улыбкой давних любовников.

— Очень жалко Хьюго. Я часто думаю о нем.

— Я получила твои записки, спасибо… Обе.

Альфред послал ей теплую записку, в которой писал, как ему не хватает Хьюго, его доброты, и еще одну — в октябре, когда прошел слух, что ее родители разводятся. А сегодня утром он неожиданно позвонил и попросил разрешения зайти к ней в офис. Викки была в Гонконге уже шесть месяцев и немного обижалась, что он не приходил раньше.

Но почему он должен былприходить?

Она использовала его, и самым некрасивым образом. Не было никакого другого слова, каким можно было бы это назвать, и хотя ей было тогда восемнадцать, а сейчас тридцать два, она по-прежнему чувствовала себя виноватой.

Альфред просил ее выйти за него замуж. У Викки не было намерений выходить замуж за кого-либо, прежде чем она сломает семейную традицию и устроит самостоятельно свою карьеру, — она вовсе не хотела просто заниматься всю жизнь благотворительностью и воспитывать новое поколение сыновей и дочек тайпана.

Но она держала его около себя, чтобы влиять на отца, — в его планы вовсе не входило давать основательное образование дочери, — и добиться от него разрешения учиться в колледже в Нью-Йорке. Ее уловка сработала: мать, как и ожидала Викки, стала протестовать против того, чтобы она вышла замуж за китайца, а отец, сын честолюбивого клерка из Министерства по делам колоний, еще меньше хотел видеть свою дочь замужем за юношей без гроша в кармане, чем слишком образованную дочь. От того, что Альфред не держал на нее зла, Викки не становилось легче.

— Ты уезжал? — спросила она.

— Да, в Канаду и в Штаты. Я занят одной сделкой — хочу купить Китайскую башню.

— Я слышала.

Говорили, что Альфред зарабатывал себе скромное состояние, импортируя части разделанных туш животных из боен Северной Америки для гонконгских поваров. Китайская башня была самой крупной новой недвижимостью на продажу в Козвэй Бэе — эдакий скачок в карьере.

— Ты и впрямь платишь два миллиарда?

— Около того.

Два миллиарда были колоссальной суммой — она взвинтит цены на недвижимость по всей колонии. Это был самый свежий, занимавший всех на данный момент слух; и она не могла устоять, чтобы не разузнать поподробнее.

— А правда, что ты взял деньги у каэнэровцев? Это что, их идея?

Миндалевидные глаза Альфреда стали немного непроницаемые, словно он тоже слышал эту сплетню и был разочарован, что из всех людей именно Викки Макинтош поверила, что он мог быть мальчиком на побегушках у Пекина.

— Я не прикрываю Китай, — ответил он мягко. — Это настоящая сделка.

Викки мысленно отметила, что ей нужно посоветовать отцу купить еще недвижимость, пока цены не подскочили.

— Желаю удачи… Ты выглядишь отлично, таким преуспевающим.

В самом деле, Альфред сиял. Он был просто великолепен в жемчужно-сером костюме, с непринужденной приветливой улыбкой, и она была счастлива, что ее «красивый китайский мальчик» давних лет опять объявился.

Все эти годы он призраком, с тревожащим постоянством забирался в ее воображение. Она могла не думать о нем месяцами, а потом вдруг однажды она замечала хорошо сложенного статного мужчину, или характерную походку, или встречала неистового энтузиаста, и Альфред всплывал в ее памяти, как неутихающая нота.

Уже в детстве Альфред понял, что такое английский язык для жителя Гонконга. Умение бегло говорить на этом международном языке означало гораздо больше шансов для честолюбивого китайца пробиться наверх. Он серьезно занялся своим произношением и добился вполне сносного, смотря старые английские фильмы. Позднее он познакомился с австралийцем в Сиднее, где Альфред учился разбираться в хитросплетениях бизнеса, связанного с недвижимостью. Он работал в китайской компании, переехавшей в Австралию сразу же после англо-китайской декларации 1984 года.

Он поспешил домой, как только получил австралийский паспорт, уже европеизированный в стиле одежды и манерах. Замаячил 1997-й, и, подобно многим в Гонконге, он прибавил свое китайское имя к европейскому, так что на его визитной карточке значилось Альфред Цин Чумин. Приятели-кантонцы называли его бананом: желтая кожа, белая сердцевина, что его очень веселило.

Приятели Альфреда — китайцы — провозгласили, что западные женщины — это высший класс. Какая у них внешность, какой вкус, какие манеры! Человек со вкусом выберет непременно европейскую женщину. Альфред Цин продемонстрировал свой вкус, положив глаз на Викторию Макинтош — потрясающую женщину с волосами до плеч цвета бледного золота, точеной фигурой и несравненными сапфировыми глазами.

Они познакомились на одном из благотворительных мероприятий в «Жокей-клубе» — Альфред был там по приглашению одного из своих покровителей, который когда-то помог ему стать на ноги. Так началась эта необычная дружба двух таких разных людей из разных слоев общества. Он был первым юношей-китайцем, которого Викки сочла привлекательным, а она — как подразнивала Альфреда Викки — была в колонии единственной блондинкой ростом не выше его.

Честный, умный Альфред показался Викки таким экзотичным, таким непохожим на ее одноклассников — бездельников и болтунов. Из каждого разговора с ним она узнавала новое о жизни, о которой раньше только догадывалась. Его отец и мать были повара — у них был маленький ресторанчик на Коулуне. Когда она наконец уговорила его познакомить с родителями, кухня восхитила и озадачила ароматным зноем, возней, непривычными запахами и сверкающей утварью. Громкие энергичные возгласы на кантонском переходили во взрывы смеха — маленькие братья и сестры Альфреда боролись с уроками под всеобщим любящим присмотром взрослых и подростков.

До этого дня то немногое, что Викки знала о китайцах, она знала только со слов Альфреда: их цинизм, в котором не было горечи, просто взгляд на вещи такими, какими они были; обратная сторона этого цинизма — почти парализующий фатализм; слишком строгое отношение к женщине; их чувство чести по отношению к семье, клану и старым друзьям и полное отсутствие у них интереса к «почему» и «а что было бы, если…».

Альфред окинул быстрым взглядом ее офис. Вид из окна был скромным по гонконгским стандартам: «Макинтош-Фаркар-хаус» был окружен новыми, более высокими зданиями, как грибы после дождя, выросшими в районе Козвэй Бэй.

— Какой у тебя классный письменный стол! Это был стол Хьюго?

— Это наш традиционный стол для Номера Второго. За ним обычно сидел мой отец, когда работал у дедушки. Он с английского чайного клипера. Видишь, какие мощные петли дверок, какой он массивный — специально для штормовых морей.

Казалось, Альфред был счастлив слышать каждое ее слово, особенно если оно побуждало ее говорить дольше, чем она собиралась.

— Хонг Фаркаров купил чайные клипера за бесценок, когда появление пароходов превратило их в анахронизм.

— Хорошее дело, — Альфред потрогал отполированную латунную ручку ящика, а потом заметил дверь в стене, трудноразличимую среди тиковых панелей.

— Куда она ведет?

— В офис тайпана.

Альфред понимающе усмехнулся:

— Старые китайцы говорят: «Ответственность без власти приводит к язве». Держу пари, молодому Питеру это не по душе.

— Ты бы выиграл пари.

Питер боролся с Викки за офис Хьюго с его дверью напрямую к отцу, подстрекаемый Мэри Ли. Он был с ней официально помолвлен с лета. Викки не уступила, и Мэри стала относиться к ней враждебно. Это было особенно плачевно сейчас, когда Мэри должна была стать членом их семьи. Но один из важных уроков, усвоенных Викки за время своего участия в делах Макинтошей-Фаркаров, — это разница между мелкими стычками и борьбой за выживание. Стараясь быть поближе к отцу любым способом, она потребовала офис Хьюго ценой того, что она остается.

Но не было никакого обмана, думала Викки: она делала это открыто, и теперь офис был ее — с письменным столом Хьюго и дверью, за которой иногда, даже поздно вечером, ощущалось присутствие отца. Правда, за шесть месяцев она всего пару раз входила в его кабинет без предварительного звонка, хотя во время осеннего кризиса с рабочей силой, грозившего тяжко отразиться на всех прожектах Макинтошей-Фаркаров в колонии, дверь была открыта всю неделю. И вовсе не бедный Питер был ее настоящим противником. В дальнем углу отцовского офиса была особая дверь, которая вела в офис, ранее принадлежавший Джорджу Нг, пожилому компрадору, а теперь там находилась Вивиан Ло, и Викки подозревала, что это именно она ускорила отставку старика Нг и помешала сесть на его место его сыну.

Прошлогодние повстанцы были не единственными возмутителями спокойствия и нарушителями британских порядков в Гонконге. Куда больше шума наделало возвращение на Коулун рынка диких животных. Котята, собаки, медведи и виверры впервые стали доступны китайским гурманам после ста шестидесяти лет. Змеи, конечно, всегда были под рукой, — лениво извивавшиеся в проволочных клетках, — на это колониальные власти закрывали глаза, но до середины девяностых годов китайцы с их пристрастиями к экзотике должны были отправляться в Кантон за лапами или мозгами обезьян. И все же даже теперь, если нельзя было найти нужных деликатесов в городе, они пробирались к границе в поисках подпольных торговцев.

Вивиан бродила по рынку в Монг Коке, до отказа забитому людьми с разной снедью и живностью, — местечку, зажатому со всех сторон узкими улочками, недалеко от дома, где она жила с тетушкой Чен. Овощи маскировали главный товар. Она шла мимо горок сверкающих на солнце редисок и сочных груш, россыпей бобов и белоснежных горок риса. Чуть дальше торговцы лапшой развесили свой товар, как бамбуковые занавески. Потом шли торговцы рыбой — перед ними стояли пластмассовые корытца, в которых плескалась рыба. Туда подавался воздух, накачиваемый через путаницу шлангов. Пахло горячим маслом, свежеразрытой землей и навозом. Пыхтели воздушные компрессоры, клацали кухонные ножи, шаркали метлы в руках подметальщиков, жужжали мухи и шлепали сандалии по истоптанной несчетными ногами земле.

Отучившись в университете за границей, работая с гуйло и заведя роман с Дунканом Макинтошем, Вивиан До обнаружила, что ее натура становится все меньше китайской. Обычно это выражалось в каких-то мелких, неуловимых особенностях восприятия или изменении привычек — так, ей хотелось посидеть и поговорить за столом, а не быстро встать из-за него сразу же после того, как опустошатся несколько одиноко стоящих тарелок, или вдруг возникала потребность в тишине, молчании. Но иногда перемены проявлялись в чем-то более кардинальном. В Англии она научилась ценить личную жизнь, уединение и своего рода анонимность, которых Вивиан никогда не знала в Китае. И глаза ее раскрылись для вещей, которых прежде она не замечала, например страдания животных, оставленных в живых только для того, чтобы стать хорошо сохранившимся парным мясом.

Пробираясь сквозь лазейку, оставленную между рядами прилавков, заставленных корытцами с рыбой, Вивиан внезапно оказалась зажатой между проволочными стенами поставленных друг на друга маленьких и отдельно стоящих больших клеток. Свиньи и утки лежали связанными в высохших водосточных канавах, но к этому она уже привыкла. Котята резвились, блаженно не зная о том, что их ждет. Собаки висели в теньке, уже убитые и остриженные, чтобы была видна пользовавшаяся большим спросом темная кожа. Крупные виверры с окровавленными лапами бились, пытаясь освободиться, и Вивиан содрогнулась при виде их ран от капканов охотников. Около клетки стояла красивая девушка-горянка, может, лет пятнадцати, с глазами такими же, как у хищников, попавших к ним в плен.

Рядом стоял охотник с длинными черными волосами, собранными в хвост, — наверное, ее отец или дружок, Вивиан не могла угадать. Она посмотрела на него вопросительно, и он едва уловимым коротким движением головы показал ей идти за ним в занавешенный закуток. Вивиан прошла вдоль клеток. Девушка проводила ее взглядом, словно Вивиан, а не она была экзотической штучкой.

Внутри, в полумраке, охотник остановился и посмотрел на нее выжидающе. Он говорил на диалекте горцев Гуандуна, который Вивиан едва понимала. Его взгляд стал убийственным. Она не сразу поняла, что он ждет пароля. Им была строчка из патриотической песни «Я — китаец».

— «Я умру, оставаясь в душе китайцем».

— Так оно и будет, — прорычал охотник. — Если нас схватит банда Чена.

— Прости, что не предлагаю тебе чай, — извинилась перед Альфредом Викки, — я сейчас очень занята. Отец должен звонить из Шанхая. Какие у тебя планы?

— Две вещи. Первое — это возвращение эмигрантов.

— Как?

Альфред вдруг ухмыльнулся так, словно выиграл в лотерею.

— Ты, конечно, уже сталкивалась с проблемой нехватки рабочей силы?

— Конечно.

— Вот уже тринадцать лет — после декларации — самые лучшие и ясные головы из среднего класса Гонконга эмигрируют в Канаду, Штаты, Австралию, сорок-пятьдесят тысяч в год, так?

— Да. Людям не позволяют выбирать, выбирают их ноги.

— Мне достаточно было всего лишь взглянуть из окна — с более широким обзором, чем отсюда, — и увидеть много зданий, похожих на ваш «Экспо-отель». Они выглядят так, словно их откроют не раньше середины следующего века. Но строительство — это только часть проблемы, макушка айсберга. Невозможно нанять приличного секретаря или специалиста по системному анализу. Нам не хватает врачей, учителей — вся инфраструктура, связанная с человеком, рушится.

Викки посмотрела на часы.

— Так как ты собираешься возвращать эмигрантов?

— А как Макфаркары справляются с этой проблемой?

— Мы нанимаем пятидесятилетних китайцев, уволенных из западных корпораций, предпочитающих более дешевую молодую кровь. Кроме этого ничего не придумаешь.

— А давай-ка займемся новым бизнесом — откроем агентство по привлечению эмигрантов назад в Гонконг.

— Как это?

— Встретим их соответственно. Дадим ссуды и кредиты на приобретение домов и машин. Всех этих штучек, которые есть у гуйло.

— Это дорого.

Идея была блестящей. Викки оперлась подбородком на кисти рук, глаза неотрывно смотрели на лицо Альфреда.

— Проблема в том, чтобы уговорить их поселиться здесь и остаться после девяносто седьмого. Они будут ощущать себя в безопасности со своими новыми паспортами. Они увидят, сколько здесь грандиозных шансов. И что лучше всего — бьюсь об заклад — так это их дети; многие из них сейчас посещают американские и канадские школы. Они тоже будут здесь жить постоянно. И если уж речь зашла об этом, то вот что нам действительно нужно сейчас — это серьезный, фундаментальный университет — эдакий азиатский Гарвард, прямо здесь, в Гонконге. Гонконг не должен просто выжить и стать обычным китайским городом. Мы должны остаться англоговорящим центром Азии.

— Пожалуйста, не все сразу. Хватит пока одной идеи.

Альфред достал блокнот из своего кейса.

— Вот тут все написано на двух страницах. Почему бы тебе не прочесть, когда выпадет свободная минутка? Тогда мы и поговорим обо всем.

— А что ты хочешь от Макфаркаров?

— Подъемные суммы и доступ к вашим новопостроенным и строящимся жилым кварталам. Вы же будете их строить?

— Строительство домов стоит денег, Альфред.

— Я заполню их возвращенцами, как только вы построите. Подумай над моим предложением, Викки. Тогда, может, мы вскоре вернемся к этому разговору.

Викки проводила его до дверей.

— Ну хорошо. Но ты, кажется, говорил о двух вещах. Что еще?

— Тебе не хотелось бы выбраться куда-нибудь в новогоднюю ночь?

Викки улыбнулась. Ей стало немножко грустно.

— А ты изменился, Альфред. Когда мы с тобой познакомились, ты бы сначала пригласил меня, а уж потом заговорил о деле.

— Так тебе нравится эта идея или нет?

Он нервничал, и она удивилась.

— По григорианскому или по лунному календарю?

— Да по обоим.

— Новый год гуйло сегодня, Альфред. Ты опоздал. Извини, но я уже приглашена.

Она подумала и отбросила мысль, чтобы пригласить его на семейный праздник: дела в Пик-хаусе были не из лучших.

— Конечно, конечно. Надеюсь только, что ты не очень разочаровалась во мне оттого, что я пригласил тебя слишком поздно. Я только что вернулся из Канады. А как насчет китайского Нового года? Чудесная вечеринка в ресторанчике моих родителей?

— Звучит потрясающе. Что тебя смущает, Альфред?

— Мне придется ждать шесть недель.

— Господи, Альфред!

Она наклонилась над календарем:

— Двадцать первое января тебя устроит?

Альфред посмотрел в свою электронную записную книжку:

— Отлично!

Их глаза встретились и улыбнулись своим старым секретам. Прежде чем она повернулась, чтобы уйти, он спросил мягко:

— Чему я обязан своим счастьем?

— Тому, что ты наконец пришел сказать мне: «Привет». Надеюсь, ты скажешь мне, когда покончишь с этой Китайской башней?

Улыбка Альфреда стала еще шире.

— Не удивляйся, если мы это дело отметим в новогоднюю ночь. — Он приложил палец к губам. — Это между нами?

— Конечно. Желаю удачи.

Она пожала его руку, а потом, когда вошел ее секретарь, чтобы проводить его, тихо спросила:

— Почему ты ждал так долго, чтобы пригласить меня куда-нибудь? Я дома уже полгода.

Застигнутый врасплох ее прямотой, Альфред запнулся на мгновение, но быстро пришел в себя:

— Старая китайская пословица, Викки, гласит: «Принеси золото дочери тайпана».

— Это ты выдумываешь.

— Вовсе нет. Научился в юности.

— Не у меня, — вспыхнула Викки, задетая одним только предположением, что она отвергла его потому, что он был беден.

— У тайпана, — сказал он.

Увидев, что он рассмеялся, она засмеялась тоже.

— Ну что тут забавного? — потребовал ответа Альфред.

— У женщин Макфаркаров есть неплохая семейная традиция: они выходят замуж за бедных парней, которые потом удваивают их состояние, — поддразнила его Викки. — Мой отец удвоил состояние Фаркаров, а мой дед сделал такой же пустячок для Хэйгов. Но это не означает, что ты не можешь стать сначала богатым самостоятельно, Альфред.

— Тогда, пока я все еще бедный, давай начнем удваивать твое состояние при помощи хорошего совета.

— Это какого же?

— Возвращайтесь к своим корням.

— Что ты имеешь в виду?

— Забудьте вы про все эти отели. Это обуза. Будьте тем, что есть Макфаркары. Станьте снова британской торговой компанией. Старые английские хонги поняли нечто, что коммунисты, мафия и триада понимали всегда: господство в узловых местах. Стойте там, где Восток встречается с Западом с протянутыми в обе стороны руками. Ищите заказы для Китая, вывозите товары. Вы знаете Азию. Используйте свои каналы. Одним словом, будьте снова торговцами.

— Ты думаешь, что мы должны послать к черту отели и землю?

Альфред улыбнулся ей натянутой улыбкой:

— Посмотри правде в лицо, Викки. Гуйло и гуйло никогда больше не создадут себе империй в Азии.

— Альфред, да ты свихнулся. Макфаркары — это нечто поважнее, чем просто торговцы.

— Вы начинали как друзья двух незнакомых друг с другом сторон. Вы знакомили их. Это неплохое место в интересное время.

— Мы больше, чем торговцы, — запротестовала она опять. — Мы завоевываем здесь себе место.

Прежде чем Викки смогла продолжить, позвонил ее секретарь.

— Наверное, звонит мой отец. Увидимся через три недели. Удачи тебе с твоими затеями.

— А как насчет возвращения эмигрантов?

— Мне это понравилось.

Викки медленно пошла к телефону.

Итак, Альфред Цин позволил себе легкую вольность — насчет вида из окна и строительства. Да, манеры его изменились. Казалось, он врастал в свой успех. Не то чтобы он был неуверен в себе в юности. Просто он перестал извиняться.

Викки была рада, что он наконец объявился. Ее личная жизнь была пресной, тощей прослойкой между увесистыми восемнадцатичасовыми рабочими днями в офисе Макфаркаров. Редкие свидания несли только разочарования. Так, например, после нескольких обедов с парнем, с которым она познакомилась в клубе, Викки увидела перед собой просто честолюбивого лондонца, искавшего женщину, которая родит ему детей, — он считал своим долгом осчастливить ими мир; и уж конечно, ему не помешало бы, если б дочь тайпана принесла в придачу изрядный гостинчик от Свирепого и Могущественного Макинтоша-Фаркара. Вообще охотники за деньгами, ловцы фортуны, реальные или воображаемые, были всегда проблемой для дочери тайпана в Гонконге, и по иронии судьбы друзья детства, только разведясь, были снова готовы к бою, и начинали опять с нее.

Инспектор Чип часто появлялся в их доме. Он как-то незаметно вписался в него после смерти Хьюго. Он незаметно старался воодушевить отца и даже стал посредником между ним и матерью, когда их брак стал давать трещину под двойной тяжестью смерти Хьюго и интрижки Дункана.

Когда Салли Фаркар-Макинтош наконец догадалась о Вивиан или просто поняла то, что смутно ощущала, она потребовала развода, по поводу которого закипели страсти в Пик-хаусе: Дункану Макинтошу она собралась оставить контроль над хонгом Макфаркаров, их домами и инвестициями. Все, что просила Салли, — это любимый мужем «Вихрь» и достаточно денег, чтобы хватило на джин, зарплату Ай Цзи и оплату места стоянки яхты в бухте королевского яхт-клуба Гонконга.

Как оказалось, Викки тоже нуждалась в неизменной поддержке полицейского, и иногда она ужинала с ним поздно вечером после работы или болтала за чаем субботним полднем. Казалось, он был к ней неравнодушен, но Викки подталкивала его к Фионе, думая, что со временем он мог бы стать славным отчимом для нее.

Чип напоминал ей любимого Хьюго своей бережной теплотой и спокойным юмором, но высокие мужчины, хотя и привлекательные на вид, были не в ее вкусе. Те, в кого она влюблялась, были невысокого роста, крепко сложенные — тип, тревожно напоминавший Альфреда Цина и ее отца.

Она позвонила секретарю:

— Подготовьте, пожалуйста, чек для Альфреда Цина.

Его идея о возвращении эмигрантов понравилась Викки.

Одной из обязанностей Викки, унаследованной от Хьюго, были переговоры с Комитетом по труду о найме плотников, стекольщиков и плиточников из Китая. Последние полгода Викки большую часть времени тратила на то, чтобы укомплектовать бригады строительных рабочих на Кай Тэ, где «Голден-Экспо» Макфаркаров отставал на много месяцев от намеченных по плану сроков строительства.

Нехватка «белых воротничков», о которой говорил Альфред Цин, была просто мелочью по сравнению с почти каждодневной нехваткой рабочих рук. В то время как Гонконг мог запросто принять тридцать тысяч человек на гребне бума строительства «Волд Экспо-97», Комитет по труду КНР со скрипом предлагал меньше двадцати тысяч и распределял их по колонии по весьма туманному принципу, который мог измениться от любой его прихоти. Похоже, это просто делалось левой ногой.

Три недели назад Макфаркары лишились стекольщиков, которых переманил многоэтажный торговый центр в Эбердине на южной оконечности острова Гонконг, и строительство отеля почти замерло.

Чудовищная высота отеля «Голден Экспо» лишь усугубляла неразбериху, как твердил ей все время начальник строительства, и Викки была готова его за это удавить. То одни, то другие рабочие операции стояли, и в результате пробки заполонили здание от полузаконченного холла до отсутствующей крыши. Материалы и блоки, подготовленные к монтажу, забивали входы и лифты, и рабочие, которых Викки с трудом удалось нанять, часто вынуждены были ждать окончания чужих работ, чтобы приступить к своим.

Так как Макфаркары взяли на себя обязательства по строительству и финансировали большую часть работ, то в случае провала им некому было бы предъявить судебный иск, кроме как своим филиалам, и поэтому риск был еще больше.

Викки пришлось самой заправлять делами, пока отец вел переговоры в Шанхае.

Она ответила на шанхайский звонок.

— Алло, отец? Извини, что заставила тебя ждать.

— Получил твой факс, ваше высочество. Что стряслось?

— Мистер By звонил сегодня утром из Пекина. Уолли Херст говорит, что у него и в самом деле тяжелая рука. Босс товарища Хана из Комитета. Он пригласил нас сегодня в полдень.

— Я не смогу вылететь раньше вечера.

— Ты уверен, что не сможешь вернуться раньше? Ву, может, — тот прорыв, о котором я просто молилась. Его переводчик очень извинялся, — добавила Викки. — Ву должен вернуться назад к вечеру. Ты же знаешь их манеру: надеется, что не расстроил наших планов в канун Нового года, никак нельзя иначе и т. д. и т. п.

— Они всегда так говорят.

— А я говорю, что похоже, это — прорыв. Ты же знаешь этих китайцев, папочка. Они готовы говорить только тогда, когда появляется их шишка.

— Если только он действительно их шишка. Хорошо, если это так важно, я даю тебе Вивиан.

— Но я не хочу идти с Вивиан!

— Черт возьми, ваше высочество, ты же не можешь встречаться с персоной Номер Один одна. Тебе нужны переводчик и консультант. Вивиан — то и другое. Она укротит твой нрав — для твоей же пользы — и направит тебя по верному пути. Я не могу покинуть сейчас Шанхай и не могу поручить это Питеру.

Или доверить Питеру закручивать гайки, уныло подумала Викки. Бедный Питер никогда не сделает это так, как подобает тайпану — неважно, как упорно и даже жестко Дункан Макинтош пытался вовлекать его в дела и ставить на него в тщетной надежде, что не Викки придется унаследовать статус и бизнес тайпана. Питер был вторым номером и останется им навсегда. Баснословно много зная о Китае и китайцах, он тем не менее все еще видел обе стороны вопроса, когда пора было выбрать одну. Никаких преимуществ от его глубоких знаний не было, потому что все факты значили для него одинаково.

— Тогда почему бы мне не взять Гарри Кауза и переводчика?

Отец забраковал Кауза на том основании, что начальник строительства не обладал должным статусом, чтобы присутствовать на такой важной встрече.

— Тогда я возьму Уолли Херста.

Викки находила, что бородатый внештатный компрадор был достаточно осведомленным и готовым помочь.

—  Нет!

— Почему нет? Для чего мы держим его в стороне?

— Я не хочу, чтобы Уолли Херст имел дело с компашкой By.

— Что ты имеешь в виду под компашкой By? Ты знаешьBy?

С кем же, спрашивала себя в сотый раз Викки, он встречался на красной джонке? А может, его переговоры о рейсе Гонконг — Шанхай были просто предлогом для частых визитов в Китай?

— Ни при каких обстоятельствах Уолли Херста не должно быть на этой встрече, — приказал Дункан Макинтош безапелляционным тоном.

Озадаченная Викки стала говорить все, что только могла сказать еще, но отец уже давно принял решение.

— Хорошо, тайпан.

— Возьми Вивиан. Ты не пожалеешь.

— Я уже жалею.

Он игнорировал ее слова, сказав:

— Я не собираюсь давать тебе указания, но тем не менее не очень уступай. Запомни: каэнэровцы хотят хорошо выглядеть во время переворота, чтобы все было чин чином. И уж меньше всего им хотелось бы видеть недостроенный отель, торчащий как больной палец. Ты можешь использовать это против них, если будешь умной.

 

Глава 8

— Не могу поверить, что Комитет по труду повесил такую картину в приемной, — Викки нарушила свое основное правило поведения в отношениях с любовницей отца — никогда не заговаривать с ней без крайней необходимости, но сейчас она была взволнована этой неожиданной аудиенцией.

Вивиан, еще в машине подумавшая, что ее будут дурачить так же как и Викки, тоже хранила молчание всю дорогу. В лифте она попыталась представить себе, чего же могут хотеть китайцы. Обычно становясь еще более вежливой в присутствии Викки, она встала и надела очки, чтобы рассмотреть написанную маслом картину, на которой был изображен трехмачтовый барк, борющийся с бирюзовыми волнами азиатского моря. Морские пейзажи были обычным делом в гонконгских офисах, как плакаты и календари с разными машинами, и Вивиан спросила:

— А что тут такого?

Сожалея, что затеяла разговор, Викки сказала:

— Это представительство Комитета по труду КНР в Гонконге, да? Добрые малые с севера, которые должны помочь нам с рабочей силой?

— Да.

— А вы знаете, что такое торговля рабочими-кули?

Выражение лица Вивиан стало неоднозначным, взгляд настороженным.

В девятнадцатом веке нищие, погибающие от голода китайские крестьяне из Гуандуна и Фуцзяня, шли в кабалу к плантаторам и строителям железных дорог. Миллионами бедняг переправляли на Кубу, Гавайи, в Африку и Америку. Их запихивали как рабов или скот в трюмы кораблей, слишком старых для того, чтобы доверить им ценный опиум, и поэтому эти суда превратили в трещавшие по швам от живого товара плавучие загоны.

— Этот корабль на картине как раз возил кули.

— Вы уверены в этом?

— У нас был флот. На этом корабле, думаю, флаг дома Баттерфилдов или Дентов. У кого-то здесь разыгрался черный юмор.

Сегодня в Китае по-прежнему было полным-полно людей и не хватало всего остального; КНР была обременена миллионами голодных ртов и, по сути дела, возродила торговлю рабочими-кули. Комитет по труду качал себе твердую валюту, отправляя за границу массу безработных, и совсем не случайно приобретал все большее влияние в городах, подобных Гонконгу, — с их острой нуждой в строителях, чернорабочих и обслуживающем персонале отелей.

— И сейчас бедолаги живут в бараках в Шэньчжэне, и их перевозят через границу в грузовиках для скота. Ничего не изменилось — те же кули, рабочие по контракту.

— Может быть, — сказала Вивиан, — эта картина осталась от прежних арендаторов. Кажется, Комитет по труду переехал сюда недавно.

Внеся свою лепту в разговор, Вивиан села, спокойная и собранная; ни один шелковистый волосок не выбивался из прически, макияж безупречный, глаза смотрели в сторону.

Викки замолчала. Конечно, Вивиан была права.

Каэнэровские чинуши носились галопом по Гонконгу, как всякая гадость в период муссона. Двенадцать лет, после Декларации 1984 года, они ежедневно прибирали к рукам все новые и новые офисы. Казалось, целые департаменты перебрались сюда из Пекина, на должность в Гонконге претендовал целый рой бюрократов — от высших чинов до самых мелких клерков. «Бэнк оф Чайна» построил здесь самое высокое в Азии здание, возвышающееся над центром, как серебристый поезд, поставленный на попа, но Пекин быстренько наводнил его целым морем крючкотворов и снова рыскал глазами в поисках новых помещений.

Дешевых помещений. Прежние расточительные годы, когда они воротили нос от всякого присутствия капиталистов, канули в вечность. Коммунисты вернулись к прижимистости, когда инфляция заставила экономические реформы поубавить шаг. Сегодня разгороженные офисы, подобные этому, в «Джардин-хаусе», «Доме с тысячей дырок», как прозвали его китайцы за круглые окна, стали нормой. Викки обратила внимание, что они наполовину урезали приемную. Позади стены этой тусклой, унылой, со спертым воздухом приемной наверняка были бесчисленные клетушки офисов, в каждом из которых, как сычи в дупле, сидели безликие клерки в белых рубашках из полиэстера и пластмассовых очках.

Викки была в отвратительном настроении, что мешало ей мысленно настроиться на встречу с новым незнакомым чинушей, и она все еще была не готова, когда вынырнул переводчик, улыбаясь и расшаркиваясь, чтобы проводить их к мистеру Ву.

Она быстро вспомнила все то, что узнала от Питера и что заметила из своего опыта последних шести месяцев.

Когда имеешь дело с каэнэровцами, не нужно забывать, что каждый мужчина или женщина в возрасте после тридцати имеет «шрамы», оставшиеся после «культурной революции»; память о десяти годах хаоса не могла стереться совсем. Нельзя забывать и то, что все они принадлежат к обществу тотального контроля, где за каждым шагом человека следят другие, и любой промах может иметь самые печальные последствия. Наконец существует некоторый парадокс: разительное противоречие между верой каэнэровцев в то, что Китай — центр вселенной, Чжунго, и экономическим фактом, из которого видно, что их страна по-прежнему гораздо беднее, чем презираемые ими вайгожэнь — иностранцы.

«Никогда не переоценивай китайцев»— последняя фраза, промелькнувшая в мозгу Викки, когда переводчик провел их сквозь лабиринт обшарпанных офисов в конференц-зал без единого окна, с вдрызг засиженной кушеткой, по бокам которой располагались по два ряда стульев лицом друг к другу.

Мистер By был дородный чиновник в новехоньком с иголочки гонконгском костюме, плотно и неподвижно облегавшем его фигуру, что говорило о том, что он прилетел на пару дней раньше, чем сказал его переводчик по телефону. Костюм довершал щеголеватый красный галстук, забрызганный крошечными силуэтами голубых джонок. Викки кисло подумала, что он выглядит так, как будто государственная служба информации одела его, как свои четырехцветные рекламные брошюры, даровавшие Гонконгу титул выгодного партнера Востока и Запада. Он встал и направился к Викки полной сознания собственной важности походкой, которую она привыкла безотчетно презирать. Но потом он удивил ее гостеприимной улыбкой и теплым рукопожатием, взяв руку Викки в свои обе, — они были пухлыми и гладкими. Затем он церемонно представил свой штат — его подчиненные тем временем занимали места у стульев.

Викки теперь имела возможность лицезреть всех этих Чжао, Циней, Ху и Ли. Некоторых из оставшихся, припомнила Викки, она уже видела на предыдущих встречах, но мистер Хан, заместитель главы Комитета по труду, отсутствовал. Многозначительный взгляд Вивиан сказал Викки, что китаянка думает то же самое — отсутствие Хана означает некий прорыв.

Когда мистер By покончил со своим ритуальным представлением, Викки представила Вивиан, едва подчеркнув титул, дарованный отцом китаянке: «Директор новых проектов».

Потом все сели: Викки на кушетку, возле By, Вивиан намеренно выбрала второй от кушетки стул. Первый стул предназначался для переводчиков, и Вивиан тем самым подчеркнула свою значительность у Макфаркаров, что, как заметила Викки, не ускользнуло от внимания мистера By.

Он стал расспрашивать о здоровье отца Викки. Викки передала ему извинения и сожаления Дункана Макинтоша по поводу того, что он не смог вовремя вернуться из Шанхая. By галантно повторил утренние слова своего переводчика, и Викки стала настаивать, что он не причинил им никакого беспокойства.

Она усвоила необходимые манеры деловых встреч каэнэровцев за полгода бесконечных переговоров по поводу найма рабочей силы. Но теперь была необходима полная особого достоинства и уважения улыбка, подчеркивающая сознание важности собеседника и его сердечности, и легкий наклон в его сторону, демонстрирующий заинтересованность в любых вопросах, которые Мистер By сочтет нужным затронуть. Мистер By потонул в подобных же, тщательно продуманных улыбках. Вдоль ряда стульев каэнэровской стороны постоянно работавшие в Гонконге чиновники Комитета по труду надели те же заинтересованные и полные внимания маски, в то время как выражение лица Вивиан намекало на то, что вся ее жизнь была лишь ожиданием сегодняшней встречи.

Викки потребовалось больше полугода для того, чтобы в необходимый момент забыть, вернее, почти забыть о своем европейском воспитании и привычках пяти лет работы в Нью-Йорке, и все же ей нужно было немало энергии, чтобы скрыть свое нетерпение. Чинуши из Пекина могли растянуть свои как-чудесно, — что-ваша-семья-поживает-прекраснои что-же-у-вас-для-нас(тем не менее не давая приступить к делу) на целый день ползучей банальности. Слава Богу, By покончил с этими расшаркиваниями быстрее, чем это делал обычно его предшественник, и наконец стал говорить более конкретно. Он говорил на путунхуа. Викки иногда останавливала его, чтобы попросить свою переводчицу пояснить кое-какие слова и фразы, которые она не поняла. В эти моменты она бросала взгляд на Вивиан, едва заметно кивающую головой.

By был исполнительным директором комитета на всей территории Китая к югу от Янцзы. Он контролировал его деятельность в провинциях Хэнань, Гуандун, Фуцзянь, Цзянси, Чжэцзян, в Шанхае и, конечно, в Гонконге. Мистер Хан, напротив, был ответственным только за Гонконг и Гуандун, и город на границе провинции Гуандун — Шэньчжэнь.

Викки выразила благодарность — одновременно ритуальную и сердечную, что такой занятой ответственный работник нашел время, чтобы встретиться и обсудить ее маленький вопрос. By начал протестовать, говоря, что он едва ли такой важный чин, для того чтобы быть так занятым, у него всегда есть время для беседы с единственной дочерью тайпана клана Неистовых и Могущественных Макфаркаров.

Почти сразу после этого дама средних лет в китайской бесформенной рубашке и шароварах налила воду из алюминиевого термоса на чайные листья и закрыла крышечками их чашки, чтобы чай заварился. После короткой паузы комитетский босс заговорил опять:

— Нам сказали, что у вас проблемы с величественным отелем «Золотой дракон».

— Рабочие, — ответила Викки с лаконичностью, которая заставила Вивиан вздрогнуть. — Макфаркары нуждаются в рабочих-строителях. Мы почти закончили, но есть еще очень важные внутренние отделочные работы, к которым мы не можем приступить, потому что нет окон. Мы платим максимальную зарплату, но тем не менее никак не можем укомплектовать бригады. Не только на «Экспо», но и на стройплощадке отеля в аэропорту.

Ее отец был прав — самой верной и весомой картой была рекламная шумиха.

— Макфаркары в замешательстве оттого, что два таких самых заметных здания будут стоять незаконченными на виду у иностранцев, которые наводнят Гонконг во время исторического переворота.

— А разве мистер Хан не посылает вам рабочих и обслуживающий персонал отелей?

— От случаю к случаю. Но нам нужен постоянный состав бригад — семь дней в неделю. Нельзя терять ни дня. А обслуживающему персоналу отеля, в сущности, особенно нечего делать в незаконченном отеле, — добавила она едко.

— А разве в Гонконге совсем не осталось свободных рабочих рук?

Гнев царапнул по ее маске, как кот когтистой лапой. Рядом зашевелилась Вивиан — предупреждающий шорох. Викки опустила глаза.

— Мы — небольшая компания, мистер Ву. Мы не можем успешно конкурировать в борьбе за рабочую силу.

— А вы не думали над тем, чтобы нанять японцев?

— Мой отец помнит японцев в Шанхае.

Мистер Ву оценил этот прямой путь к китайскому сердцу сочувственной и довольной улыбкой, хотя быстрый подсчет сразу же выявил бы, что Дункану Макинтошу было всего семь лет, когда японцы захватили Шанхай, и служба безопасности наверняка донесла бы — если уже не сделала это, — что он был в это время в школе в Англии.

— Как вы знаете, мистер Ву, Макфаркары построили уже не один отель, и мой отец считает, что такой важный отель на «Волд Экспо» — которая будет демонстрировать достижения Гонконга всему миру — должен быть построен в соответствии с особыми стандартами, так чтобы он мог достойно представлять Китай в его новом Особом административном округе.

— Мы — бедная страна, — ввернул мистер Ву.

Легкая тревога омрачила мысли Викки при этой мелкой хитрости Ву. Она быстро взглянула на Вивиан, слегка подавшуюся вперед.

— Извините, мистер Ву, но Китай богат своими людьми. Достаточно только взглянуть на грандиозный размах реконструкции гаваней Шанхая и Гуанчжоу — нельзя не восхищаться таким богатством энергии и трудолюбия этих людей.

Викки слушала с невольным восхищением. Всего в двух фразах Вивиан напомнила Ву, что у Китая полным-полно свободных рабочих рук, но в то же время, несмотря на максимальные потуги КНР усовершенствовать свои два самых крупных порта, все же Гонконг оставался самым большим на побережье. Викки не могла не чувствовать благодарность.

Ву улыбнулся:

— Усилия не всегда вознаграждаются, не так ли?

— Макинтош-Фаркары вознаграждают усилия максимальной зарплатой, — заметила Вивиан. — Рабочие, которых смог послать нам мистер Хан, уехали домой счастливыми.

Викки понравился намек на то, что мистер Хан не так преуспел в своем деле, как может Ву. Она добавила:

— Макинтош-Фаркары всегда наполняли рисом чашу до краев. Наши люди всегда имели стабильную работу, они были счастливы. Мы можем сделать то же самое для ваших рабочих.

Но Ву повернул разговор совсем в другом направлении:

— Во время своих многочисленных путешествий я заметил, что постройки в аэропорту гораздо лучше представляют лицо городов. В наши дни солидные иностранные гости часто не покидают аэропорта, решая свои деловые проблемы прямо там, если все службы аэропорта работают безупречно.

— Макфаркары заканчивают строительство прекрасного нового отеля в аэропорту Лантау. Конечно, и там у нас та же проблема — рабочая сила.

Она взглянула на Вивиан, ответившую ей останавливающе-ледяным взглядом, который можно было понять лишь однозначно — Заткнись!Викки подумала: что она такого сказала?

By знал. Его улыбка стала еще шире.

—  Вот этототель очень важно закончить. Как будет чудесно, если мы откроем его ко дню переворота,когда столько тысяч гостей приедут к нам, чтобы принять участие в празднике.

— Торжества будут проходить в Кай Тэ. Наш незаконченный отель будет представлять собой жалкое зрелище. Портить вид.

— Ну, конечно, — поддакнул мистер By.

Викки с горечью подумала, что только что сыграла своей козырной картой очень скверно.

— Отель «Золотой дракон» на Кай Тэ будет в центре внимания на «Волд Экспо».

By просиял и сплел пальцы, молча кивнув. Потом он сказал:

— Именно! И поэтому им заинтересовались некоторые высокопоставленные лица в Пекине.

Сердечные улыбки на противоположной стороне улетучились, и лица всех подчиненных By — даже переводчика — стали бесстрастными и непроницаемыми. Вивиан посмотрела на Викки недоверчивым взглядом, в котором сквозило разочарование. Викки ответила ей мрачной улыбкой. Теперь они, по крайней мере, знали, зачем мистер By приехал в Гонконг: он прибыл сюда, чтобы присвоить, вернее, украсть отель.

В этом свете события последних шести сумасшедших месяцев приобрели новую окраску. Из-за нехватки строительных рабочих Макфаркары немного отстали от графика строительства, но положение еще можно было спасти. Если они укомплектуют бригады, они могут еще успеть ко дню переворота. В ярости Викки поняла, что китайцы играют с ней, как кошка с мышкой. Умело манипулируя рынком рабочей силы, они вставляли палки в колеса Макфаркарам, надеясь, что тех это наконец достанет и их можно будет легко уговорить отказаться от отеля. И сейчас, когда у Викки голова пойдет кругом от их экивоков, эта бесконечная беседа незаметно перетечет в хитрое предложение купить отель по низкой цене, якобы просто для того, чтобы избавить Макфаркаров от беспокойной обузы.

— Не знаю, правильно ли я вас поняла. Вы…

— Все очень просто, — начал объяснять мистер By, но Викки слушала его краем уха; голова ее была занята беглым анализом недавнего прошлого. В Нью-Йорке она была удивлена, когда узнала, что отец победил в борьбе за право подписать контракт на строительство на «Волд Экспо». Как ему удалось осуществить такой прорыв, обойдя влиятельных конкурентов? Как могли такие мощные англо-китайские хонги, как Ту Вэй Вонга и Е. К. Пао, позволить Макфаркарам получить такой лакомый кусок?

Ответ был рядом с ней, на кушетке. КНР использовала свое влияние на строительный консорциум «Экспо», на правительство Гонконга и банки (где «Бэнк оф Чайна» играл первую скрипку), чтобы добиться того, что контракт попал к Макфаркарам. Зачем? Да затем, что каэнэровцы знали: Макфаркары построят гораздо лучший отель, чем любая китайская компания, но недостаточно сильны для того, чтобы противостоять тайным козням китайских бюрократов.

Викки вспомнила о встрече отца на красной джонке. Как бы там ни было, но ясно одно: с кем бы ни встречался там Дункан Макинтош, это не помешало By и его пекинским боссам извлекать свои прибыли при помощи веками шлифуемого коварства. Эти жуликоватые свиньи — как наверняка окрестила бы их ее мать — могли бы дать сто очков вперед нью-йоркской мафии по части грязных делишек.

Викки было достаточно беглого взгляда на любовницу отца, чтобы понять — Вивиан прокручивает в голове пути к компромиссу. Лицо Викки омрачилось. Она не могла не видеть, что все до единого в комнате чинуши вовсе не были на это настроены.

— Извините, но я не совсем поняла вашу последнюю мысль. Что именно так просто?

— Некоторые весьма высокопоставленные лица — в Пекине, не из моего департамента — интересуются, чье имя будет фигурировать на «Волд Экспо».

— Имя владельцев. «Верных старых друзей», осуществивших этот проект.

— Ах, вы так близко подошли к сути дела.

— Нельзя ли пояснить?

— Кое-кто интересуется, какое же имя будет носить такое необычное здание?

— Гонконгское имя, — продолжала Викки. — Это продемонстрирует всему миру эффективностьсуществования в одной стране двух разных систем.

Брови мистера Ву двусмысленно приподнялись.

— Имя гуйло, — подчеркнула Викки. — Чтобы убедить гуйло в Нью-Йорке, Вашингтоне, Лондоне и Цюрихе, что их деньги и люди будут в безопасности в Гонконге. И что они могут безбоязненно вкладывать деньги и приезжать сюда, чтобы открыть свое дело. Это однозначно и беспроигрышно.

— В Пекине полагают, — вкрадчиво ввернул Ву, — что азиатское имя будет более подходящим. Некоторые даже утверждают, что самым удачным решением будет презентация от имени государства.

— А что вы сами думаете, мистер Ву?

Ву взглянул на часы — подделка под Картье, подумала Викки.

— К сожалению, я ожидаю звонка из Пекина. Не будете ли вы так добры, мисс Макинтош, подождать пять или десять минут — не больше. Может быть, чашечка чаю скрасит вам и мисс Ло ожидание.

Собрав силы для ледяного тона превосходства, которым бы, без сомнения, гордилась ее мать, Викки произнесла:

— Мы уже выпили достаточно чая.

Но Вивиан быстро остановила ее:

— Спасибо, мы с удовольствием выпьем чашечку чаю. Но могли бы мы перейти на это время в приемную?

Вивиан спокойно расположилась в раздолбанном кресле под картиной, изображавшей корабль для перевозки кули, и попивала чай. Викки встала у большого окна, глядя сквозь мутное стекло. Каэнэровцы, подумала она с горечью, даже не удосужились помыть окна. Она глубоко дышала и пыталась успокоиться, но внутри все напряглось от подавляемой ярости и страха. Они все-таки достали ее — вкрадчиво, но верно.

За окном виднелся зеленовато-голубой залив, по которому сновали тысячи лодок и суденышек. Даже если Нью-Йорк и поразил ее своей своеобразной элегантностью и тщательно спланированным пространством, все же Гонконг был уникальным — город, где все, за что стоит бороться в жизни, можно увидеть из одного высокого здания, — сверкающие дома-башни, неутомимые корабли и суденышки и главный приз: Китай, простирающийся на север.

Викки старалась думать о происходящем сейчас, но глаза ее были прикованы — как это часто случалось с тех пор, как погиб Хьюго, — к «убежищу от тайфунов», где ее мать жила на яхте. Душа этой женщины была надломлена. Она не могла говорить ни о чем, кроме как о Хьюго, и ничего не могла делать, только пила. Когда Викки немного оправилась после смерти брата и пыталась, как могла, помочь ей, она набралась храбрости и предложила Салли записаться в Общество анонимных алкоголиков.

— Я буду ходить туда вместе с тобой.

Салли рассмеялась:

— На свете, моя дорогая, есть два типа людей — те, кто могут позволить себе пить, и те, кто не может. Я принадлежу к первым — благодаря твоему отцу.

Через залив, на Коулуне, Викки могла видеть, как величественно поднимался отель «Пенинсула». Она думала: там ли сейчас отец вместе с Вивиан? Ему всегда нравился нарядный холл отеля с игравшей там музыкой. Это не мое дело, напомнила себе Викки. Это на его совести. Ее дело, ее забота там, к востоку от гавани, где сверкающие здания «Экспо-центра» теснились вокруг высокого отеля, который хочет украсть мистер Ву.

То, что это самое настоящее и отвратительное воровство, в этом нет никаких сомнений. Невысказанное предложение мистера Ву повисло в воздухе, как закинутая сеть: Китай предоставит рабочих для завершения строительства отеля в аэропорту, если Макфаркары откажутся от отеля на «Волд Экспо».

Викки высунулась из круглого окна, стараясь увидеть остров Лантау, но он был слишком далеко от центра, прячась за горбом Вест-Пойнта.

Местоположение, местоположение, местоположение — это старый навязчивый лейтмотив она узнала еще на Манхэттене, на Седьмой авеню, где ее шикарные клиенты считали, что она расположена за тридевять земель от Пятой. Час езды от центра — это все равно что в другом городе, на другой планете, и Лантау с таким же успехом мог быть в Бомбее, особенно когда улицы запружены машинами.

Она стиснула зубы. Крокодильи улыбки мистера By будут казаться мелочью по сравнению с насмешкой отца, когда он узнает, что все ее труды свелись к переговорам о продаже роскошного отеля на самом престижном и выгодном месте в Гонконге для того, чтобы спасти отель в аэропорту.

Потом другая, вызывавшая злость мысль пронзила ее мозг: отец знал о том, что надвигается, и подставил ее принять удар на себя.

— Господи, они обложили меня со всех сторон, — процедила Викки. — Эти хитрые твари. By двинул против меня весь Китай.

Грязное стекло отразило улыбку на лице Вивиан, которую Викки в состоянии, близком к тому, чтобы взорваться от ярости, расценила как улыбку превосходства.

— Есть какие-нибудь блестящие идеи, китайский компрадор?

— Вы не должны позволить им умыкнуть отель.

— Но я не вижу никакой возможности.

— Вы не можете отдать им «Дракона» — сказала Вивиан твердо. — Желание вашего отца однозначно.

— Вы здесь не для того, чтобы копаться в желаниях моего отца, — холодно отрезала Викки. — Вы здесь, чтобы переводить и консультировать в деловых вопросах.

— Мой совет как консультанта — вам нужно слушаться отца.

— Моего отца здесь нет. И я в сложном положении. Я не вижу выхода, как сохранить отель. И вы тоже, не так ли?

Молчание Вивиан было достаточным компромиссом, в котором нуждалась Викки.

— Ну ладно, китайский компрадор, — сказала Викки. — Так что, какие у вас блестящие идеи?

Вивиан откинулась, уставив хорошенькое личико к потолку, закрыла глаза и сидела какое-то время молча.

— Попросите что-нибудь взамен.

— Не поняла?

— Что-нибудь стоящее, — продолжала Вивиан в своей сводящей с ума хладнокровной манере. — Позвольте мистеру By дать вам возможность не ударить в грязь лицом.

— Дать мневозможность? Да все, что мне нужно — это честная игра. Пусть они заботятся о своем чертовом лице.

— Вы оба будете чувствовать себя лучше.

— Оба? — Викки отскочила от окна, подходя все ближе и ближе к Вивиан по мере того, как рос ее гнев. — Разве с ним что-нибудь не так? Он, кажется, уже почти получил то, что хотел. Разве не видно по этому жирному борову? Если бы я была моим отцом, то просто послала бы к черту эту затею с отелем и сидела сложа руки, чтобы увидеть, как вытянутся их рожи, когда недостроенный отель будет торчать, как голый скелет, посреди их блестящего «Экспо-центра». С такой штучкой этим индюкам будет трудно пускать пыль в глаза. Знаете, что самое скверное во всем этом? К концу дня, после того как они наложат лапу на отель, они наймут Макфаркаров, чтобы те достроили эту чертову тягомотину.

Вивиан слушала молча, смотрела внимательно, но по глазам нельзя было понять ее реакцию. Это было все равно, что общаться с глиняным Буддой.

— Ну ладно, — сказала наконец Викки. — Что вы имели в виду, когда говорили, что надо дать им шанс позволить мне не ударить в грязь лицом?

Вивиан сделала движение, чтобы встать, и Викки поняла, что подошла слишком близко. Она отошла и отвернулась к окну, куда вскоре подошла и Вивиан. Обе женщины смотрели через стекло, разговаривая с отражениями друг друга.

— Каэнэровцы не должны получить возможность украсть отель.

— Но они уже крадут его.

— Но они не должныукрасть. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Да, черт возьми. Я не ребенок. Вы имеете в виду, что единственное наше спасение в том, что каэнэровцы всегда хотят выглядеть честными, чтобы деловые люди во всем мире думали, что с Гонконгом безопасно иметь дело.

— Это жизненно важно, — сказала Вивиан, — даже если отдельные чиновники и целые департаменты пытаются тайно добиться своего любым способом. Но все равно они знают, что Гонконг как деловой центр вымрет, если они не будут казаться честными и справедливыми.

Да, это так, думала Викки, борясь со злостью, немного похоже на расклад в Нью-Йорке, где мощные международные строительные корпорации были вынуждены приспосабливаться к заказчикам, контролируемым мафией.

Это было дорогое занятие, аморальное и пагубное для общества, но такова была реальность; И это была одна из причин, по которой корпорации покидали Нью-Йорк.

— Это один из путей защиты, — уточнила Вивиан. — Не забывайте, что мистер Ву подвергает риску лично себя, когда крадет его департамент. Кто-нибудь честный может услышать или узнать.

— Слабая надежда!

— Не забывайте и того, что в один прекрасный день мы можем использовать это против него, и он это знает, — это еще одна причина, по которой он хочет дать вам возможность не ударить в грязь лицом. Попросите у него что-нибудь важное. Что-то, что только они могут дать. Тогда мы сможем вырваться от «наших старых друзей».

Викки посмотрела на город. Подъезды к тоннелям Коулуна были забиты, хотя было едва за полдень. Мосты на Лантау и Цин И будут задыхаться от машин, автобусов и такси. Их клиентам из отеля нужен будет вертолет, чтобы курсировать между Лантау и центром.

— Я хочу пустить скоростные паромы от отеля до наших собственных причалов в центре и в Козвэй Бэе.

Бросив искоса взгляд на Вивиан, она увидела, что довольный румянец залил щеки китайского компрадора.

Это была блестящая идея. Викки уже видела рекламные щиты и объявления в газетах: «Лучший отель центра — в аэропорту». В сущности, с собственными паромами и причалами их клиенты будут чувствовать себя даже лучше, чем в «Пенинсуле» или «Эмпероре», хотя те и расположены в центре. И Макфаркары смогут открыть пятизвездочные рестораны в отеле, потому что будут иметь доход от довольно дорогостоящих перевозок клиентов с острова Гонконг.

— Они захотят стать нашими партнерами, — предостерегла Вивиан.

— Ну и отлично. Если каэнэровцы хотят стать нашими партнерами, пусть обеспечат нас экипажами. Еще одной проблемой с рабочей силой будет меньше.

— Да, — сказала Вивиан уклончиво. — Хорошая идея.

— Вивиан, не играйте со мной в кошки-мышки. Если вы хотите дать совет, делайте это прямо.

— Так, ничего особенного. Только то, что гонконгский экипаж справится с работой лучше.

Викки чуть было не улыбнулась. Но ей была ненавистна одна мысль о том, что китаянка права даже тогда, когда идея принадлежала Викки.

— И давайте попросим причал на Коулуне. На Цюань Ване около фабрик, — добавила она, думая о богатых американских и европейских компаниях по производству верхней одежды, чьи прибыли зависели от Гонконга. У их руководства появится возможность воспользоваться комфортабельными паромами, чтобы следить за производственным процессом на фабриках, а потом возвращаться в центр для заключения сделок с банкирами — в любое время дня и ночи, или устраивать увеселительные прогулки по ночам. Она одарила Вивиан широкой, ослепительной улыбкой.

— Если они хотят дать мне шанс не ударить в грязь лицом, мы должны позволить им сделать это на широкую ногу.

— Конечно, — сказала Вивиан. — Чжу ни хао юнь. Желаю удачи.

— Вы думаете, что это реально?

— Может быть, сначала захотите обсудить это с отцом?

Викки опять взвилась, негодуя на вторжение Вивиан в их жизнь.

— Вы можете сказать мистеру Ву, что должны обсудить это с отцом, — стала развивать свою мысль Вивиан. — Тем самым вы выиграете время. Позвольте мне самой обдумать детали и высказать предложения.

Викки кивнула с мрачной усмешкой:

— Вот теперь онвзят на мушку. Он должен увидеть отель законченным ко дню переворота.

— Но нам нужно играть с ним максимально осторожно, — предостерегла Вивиан. — Конечно, ему выгодно, чтобы вы успокоились, но еще более важно, чтобы был закончен отель. Он предпочел бы оба варианта сразу, но если придется выбирать, он плюнет на ваше лицо и выберет отель.

Но у Ву был для них сюрприз. Он сделал упредительный шаг. Сияя улыбкой, он указал на видеотелефон, около которого хлопотала парочка лопающихся от важности техников.

— Я взял на себя смелость позвонить вашему отцу в Шанхай. Быть может, вы поставите его в известность о сути нашего разговора? Это ускорит дело.

Техники потыкали пальцами в кнопки, и через мгновение сверхчеткий японский экран засветился, и на нем появилось лицо отца.

Дункан Макинтош не тратил никаких любезностей на мистера By. Его густые широкие брови были недовольно нахмурены, и он выглядел как занятый человек, которого оторвала от дел мелкая сошка.

— Что случилось, ваше высочество? — пророкотал он, словно они были одни в комнате.

Викки догадалась, что это была часть игры, и подхватила ее, выведя By из равновесия, — она начала рассказывать отцу то, что пришло им с Вивиан в голову, пока они сидели в приемной.

Ее отец побагровел от новости о покушении на его отель. Рот его сжался в полоску, и глаза сузились — в них заиграли свирепые огоньки. Она могла только догадываться, как бы он чертыхался, если бы они не были под прицелом взглядов их китайских «коллег». К радости Викки, он сделал ей комплимент, согласившись с ее суждениями. А когда она подкинула идею о пароме, он дал ей в руки оружие своим холодным ответом:

— Мне это не нравится. И само собой разумеется, что, если я когда-нибудь и соглашусь подумать о том, чтобы расстаться с отелем, им придется конкурировать с другими предложениями, которые мы уже получили.

Эти предложения были новостью для Викки, но кое-кому они могли спутать карты.

— Я подумаю над этим, — сказал отец через минуту. — Конечно, мы потребуем франшизу на паромные перевозки минимум на тридцать лет.

— Само собой, тайпан.

— Это им дорого обойдется. Они заплатят за землю и строительство и возместят упущенную выгоду за несколько лет.

Мистер By слушал с бесстрастным выражением лица. При последнем высказывании Дункана Макинтоша его глаза слегка расширились, и он наклонился ближе к видеотелефону, изображая улыбку.

— У вашей дочери богатая фантазия, — сказал он по-английски.

— Скудная фантазия, — притворно-скромно ответил Макинтош, отклоняя комплимент на китайский манер.

By повернулся к Вивиан с понимающей улыбкой и подмигнул Дункану — неприлично, на западный лад.

— К счастью, она всегда может получить мудрый совет.

Драконья Улыбка мгновенно вспыхнула на экране.

— Еще бы! Мне повезло… Ваше высочество, Питер и я будем дома на Хогмэнэй — ближе к вечеру. Нас заверили, что мы сможем улететь сегодня из этой дыры. К счастью, вы живете в Пекине, мистер By. Просто ума не приложу, как мог великий город так быстро превратиться в дерьмо.

Экран опустел — светились лишь инициалы гонконгской компании «Телеком». Викки посмотрела на Вивиан, на лице которой сияла гордая обожающая улыбка.

By, отчаянно пытаясь скрыть замешательство, спросил:

— Что такое Хогмэнэй?

— Шотландский Новый год. Как жаль, что вы должны лететь обратно в Пекин. Я слышала, там довольно холодно в это время года.

By напыщенно пожал плечами:

— Долг зовет.

Что ж, Викки разыграла карты, предложенные ей Вивиан и отцом. Ответ By скажет ей, хорошо она это проделала или плохо.

— Мы встретимся через несколько недель?

— Договоримся об этом позже.

— И мы посмотрим, как продвигаются дела со строительством отеля, — осторожно обронила Викки. Если ему нужен отель, он нужен ему достроенным.

By кивнул какому-то типу, сидевшему рядом с переводчиком.

— Мистер Ху постарается решить ваши проблемы.

— Вы так добры.

— Пустяки.

— Вы знаете, что у Макфаркаров есть небольшой винокуренный заводик в Шотландии. Могу я дать вам с собой бутылочку? Мы могли бы произнести тост в Новый год, несмотря на разделяющее нас расстояние.

— О-о, вечеринка с выпивкой!

Викки почувствовала, что лицо ее омрачилось, несмотря на сегодняшний успех.

— Это не просто вечеринка с выпивкой, — сказала она грустно. — Думаю, это будет настоящий семейный праздник. По крайней мере, так у нас принято. Каждый спешит домой — кто может.

 

Глава 9

— Ай Цзи! — Тай-Тай кричала пронзительно, как кантонка. — Иди сюда, вниз! Немедленно!

С верхушки мачты «Вихря» яхта казалась похожей на глаз гуйло. Ай Цзи качался над «убежищем от тайфунов» в веревочной люльке, гадая, где взять сто тысяч гонконгских долларов на свадьбу, — тайпан купил еще судно, стаксельную шхуну «Мандалай», а на «Мандалае» была своя команда — ребята со своими собственными свадьбами, на которые нужно занимать деньги.

Ай Цзи остался на «Вихре», и этот последний полдень девяносто шестого года застал его возящимся с новым фалом на грот-мачте — за неимением других занятий. На других яхтах многие готовились к встрече Нового года. Рыбачьи джонки рассыпались по заливу, и запахи готовящейся пищи и керосина носились, подхваченные легким ветерком. Небо стало тяжелее, и уже начали переливаться огни города.

— Ай Цзи!

Он знал, что она порядком выпила. Если бы она выпила меньше, она бы молчала. А сейчас кричит и кричит.

«Вихрь» не покидал стоянки целых полгода. Хуан ушел с яхты, но так как они не выходили в море, Ай Цзи не видел смысла искать ему замену. Его ленивый бывший напарник подался к процветавшим сомнительным типам, занимавшимся контрабандой и часто плававшим на Филиппины. Новое судно Хуана — мощный дизельный сампан — вызывало зависть у всех в «убежище от тайфунов». Ай Цзи же коротал долгие дни, надраивая «Вихрь» и выполняя время от времени поручения Тай-Тай.

Его подружке Хуа нравилось такое положение вещей. Она жила на сампане неподалеку, и Ай Цзи виделся с ней по ночам, когда Тай-Тай отправлялась спать или уезжала с яхты. Они лежали в темноте, глядя на сверкающий ковер огней города, и строили планы по поводу своей свадьбы. Сегодня Хуа хотела, чтобы он пришел пораньше. Но Ай Цзи беспокоился за бедную Тай-Тай: вдруг она упадет за борт, если он оставит ее одну.

— Ай Цзи!!

Он оснастил веревочную люльку тормозом, который сейчас он отпустил. Просвистев камнем вниз, Ай Цзи в последнюю минуту замедлил движение и плавно опустился рядом с Салли, которая вышла на палубу в помятом шелковом халате.

— Отведи ее к причалу для сампанов, пожалуйста. Сегодня новогодняя ночь, и мы примем пассажира.

Вообще-то не было нужды сниматься с якоря и вести большую яхту по узким проходам. Сотни владельцев сампанов были просто счастливы периодически перепадавшей работенке — подбросить людей или продукты с берега на яхты или, наоборот, отвезти пассажиров на берег, но Тай-Тай настаивала, чтобы он отводил «Вихрь» к причалу по любому самому мелкому поводу. Но именно это и нравилось Ай Цзи. Вот уже шесть месяцев они торчали в «убежище от тайфунов» — это был самый длинный период в его жизни, когда он не был в море, и Ай Цзи чувствовал, что начинает терять квалификацию. Проводка яхты по гавани немного помогала. Он завел мотор, поднял носовой и кормовой якоря и направился к клубу.

Он гадал, кого же они подберут. Они не купили никаких эдаких сыров или паштетов со всякими штучками — то, что гуйло считали своей праздничной едой, и Тай-Тай не велела готовить каюты для гостей. Она пошла вперед, когда он переговаривался со знакомыми, мелькавшими то там, то тут на лодках вдоль канала, и стала на носу, смотря на сломанное леерное устройство левого борта, которое она запретила менять. Ай Цзи только отшлифовал острые концы сломанных леерных стоек — он отремонтировал их ровно настолько, насколько она позволила.

На причале для сампанов толпился народ, глядя искоса, так, как смотрят гуйло, делая вид, что не смотрят. Мисси держалась отчужденно, стоя в помятом шелковом халате и с непричесанными волосами. Она бросила носовой швартов, когда Ай Цзи подвел яхту вплотную к носу, и кто-то поймал его и привязал к кнехту.

— Хелло! — сказала она своим громким, ясным голосом, и кое-кто пробормотал в ответ:

— Привет, Салли!

Ай Цзи по-прежнему гордился ею. Она была дочерью тайпана, и если кто-нибудь скорчил бы рожу, они могли послать его подальше.

— Не беспокойся, мы задержимся у пирса не дольше секунды. Вон там!Ай Цзи, посмотри. Не правда ли, отличный парень?

Коробка с шампанским дожидалась на тележке. Ай Цзи пошел за ней, легко вскинул ее на широкое плечо и вернулся.

— Шампанское! — беспечно объяснила Салли стоящим на берегу. — Новогодняя ночь! Все пейте шампанское! Ну да ладно, эй вы, отдать швартовы!

Кто-то бросил леер, она свернула его и пошла вниз с улыбкой, забытой на лице. Ай Цзи быстро развернул яхту и направил ее к «убежищу от тайфунов».

Он должен поговорить с ней о том, чтобы взять в долг денег на свадьбу. Он надеялся, что сможет сделать это до наступления ночи, чтобы сделать сюрприз Хуа. С Драконьим Лицом было бы проще… Но он знал: праздник ложился тяжелым камнем на сердце Тай-Тай.

— Ай Цзи! — позвала она из люка. — Отнеси шампанское вниз, когда мы остановимся, и положи несколько бутылок на лед.

Он нагнулся над штурвалом так, чтобы можно было видеть полутемную каюту, где она проводила время.

— Хорошо, Тай-Тай.

— Потом ты свободен на ночь.

— Спасибо, Тай-Тай. Я останусь.

— Но сегодня новогодняя ночь. Тебя, наверное, ждет подружка. У тебя ведь есть подружка?

— Да, Тай-Тай.

— Тогда отправляйся к ней. И прихвати с собой бутылку шампанского. С Новым годом!

Гонконгский закат, прочитал когда-то Ту Вэй Вонг в глянцевой книжке, настолько романтичен, что может смягчить сердце самого безжалостного и черствого магната. «Какая чушь!» — подумал он. Такое мог сказать только абсолютный невежда. Закат в Гонконге был подобен всему прекрасному — чем ослепительнее красота, тем острее желание обладать ею.

Он наблюдал за финальными приготовлениями к новогоднему торжеству со своего любимого места — низкого подиума, на котором стояли кресло и письменный стол, — в стеклянном углу бального зала «Волд Оушнз-хауса», образованном сплошными окнами из толстого листового стекла. Наверху располагался офис. Этот наблюдательный пункт был отгорожен от бального зала низкими стеклянными горками, в которых стоял фарфор, — там даже была чаша, которой пользовалась последняя вдовствующая императрица. Ту Вэй Вонг купил ее за восемь миллионов американских долларов на аукционе «Кристи», где его агенты получили инструкцию постоянно торчать, чтобы вернуть шедевры китайского искусства в Китай.

Из своего мягкого кожаного вращающегося кресла он мог видеть в одной стороне своих молодых слуг, сновавших туда-сюда по залу, и Гонконг — в другой стороне. Заходящее солнце окрашивало город и небо в сумеречно-розовый цвет, и залив стал голубым. Он мог видеть несколько построенных в Китае кораблей своего флота и лайнеров, везших пассажиров.

Ночь упала стремительно, как это бывает в тропиках. Миллионы окон квартир и офисов, фабрик и магазинов заблистали, как калейдоскоп, и отражения сверкающей неоновой рекламы сигарет, кино- и фотокамер и часов задрожали на атласной темной глади воды красными и зелеными бликами. Корабли, катера, паромы, буксиры и лихтеры сновали по гавани. Джонки плыли без огней.

Ту Вэй видел множество прожекторов — пучки света, вырывавшиеся с темных крыш башен офисов, образовывали световые дорожки, которые упирались в холмы. Там и здесь, у подножия зданий, фонари и сверкающие витрины освещали потоки людей, возвращавшихся домой с работы или спешащих на бессчетные вечеринки, которые закончатся только утром. Но хотя была ночь и канун Нового года гуйло, сварщики продолжали работать, и огоньки подмигивали городу — голубые острые искры протыкали темноту, и неожиданные вспышки белого цвета, как на дискотеке, импульсами освещали скелеты строящихся зданий.

Ту Вэй опять повернулся к бальному залу, который сумеречно переливался. Он поднял сморщенную руку и сделал манящий жест. К нему тут же подбежал красивый юноша.

— Шампанского.

— Слушаюсь.

Лишь считанные единицы из все еще живых на побережье Китая отваживались называть его в лицо Ту Вэем. Он был Дедушкой для своего китайского штата, сэром Джоном — для англичан и Вонгом Ли — для каэнэровцев. Кое-кто из местных журналистов, ведущих колонки сплетен, настойчиво называли его Ту Вэем, пока один из них не лишился пальцев, необходимых для печатания на машинке. Международные журналы изредка осмеливались на прозвище, и он с нетерпением ждал минуты, когда они тоже сочтут благоразумным не размахивать перед быком красной тряпкой.

Юноша быстро вернулся со сверкающим бокалом. Ту Вэй поднес его к губам, а затем отставил руку в сторону, чтобы видеть бегущие вверх пузырьки.

— Тебе нравится или нет?

Изысканный шестнадцатилетний юноша в смокинге указал дрожащей рукой на зал — жест, означающий, что комната ждет его одобрения. Бармены, официанты, повара и поварята выстроились в шеренгу, как маленькие солдаты. Ту Вэй встал, болезненно поморщившись, оперся рукой о стеклянную горку, отделяющую его от зала, и медленно вглядывался в каждую деталь комнаты. Столы на десять человек были сервированы хрусталем и золотом. Цветы вздымались в античных вазах. Бары, расположенные в трех местах, были заставлены бутылками шампанского, и лес из папоротника, густой, как шпалера, скрывал эстраду для оркестра, но на длинной площадке, вытянувшейся вперед, как язык, могли бы одновременно исполнять свои хиты около дюжины самых мощных поп-звезд.

Неожиданно Ту Вэй почувствовал за спиной какое-то движение и, оглянувшись на окно, увидел огромный корабль с рядами ярко освещенных иллюминаторов и мощными прожекторами света, шедший к терминалу. «Королева Елизавета II», плававшая на пароходной линии Кунардов, прибыла в Гонконг на сутки позже. Ее видавший виды двигатель опять сломался в Китайском море. Ту Вэй хорошо знал это судно. Он пытался купить «Королеву Елизавету II» и превратить ее в плавучий игорный дом, но англичане уперлись, не желая расставаться с последним символом своего морского могущества, и тот в конце концов наскочил на рифы.

Ту Вэй Вонг покачал головой в насмешливом изумлении. Роскошный лайнер одолел пока только еще половину своего кругосветного маршрута. Причиной его захода в Гонконг была возможность побывать там вновь сотне уже удалившихся на покой важных шишек из гражданской службы, соблазнившихся рекламными призывами совершить морское путешествие. Англичане не переставали поражать Ту Вэя. Шесть миллионов брошенных на произвол судьбы гонконгцев со страхом и яростью ждали Нового года; все боялись новых мятежей на Коулуне; а эти британцы, которые, как думали большинство китайцев в Гонконге, продали их Пекину, возвращаются домой с помпезным величием.

Но в следующую минуту его изумление достигло новых высот — вместо того чтобы продолжать путь к причалу, залитый огнями корабль повернул свой огромный нос к городу и бросил якорь посередине гавани. Он упал в воду с грохотом расправляющейся цепи — Ту Вэй мог слышать ее лязг сквозь окна. Отлив потащил судно немного назад. Медленно цепь натянулась. И «Королева Елизавета II» причалила между оконечностью Коулуна и Центральным районом.

Ту Вэй догадался, что причиной этому были соображения безопасности. Англичане боялись, что разъяренные банды могут атаковать терминал. И впрямь могут, подумал Ту Вэй. Но, будучи и в большей безопасности посреди гавани, роскошный лайнер был хорошо виден с обоих берегов. Сотни паромов и катеров сновали туда-сюда круглые сутки, толпы людей гуляли по берегу. И Ту Вэй усмехнулся: не пройдет и сорока пяти минут, как все китайцы в колонии узнают — гуйло струсили.

Он сам не мог бы обставить все лучше. Он снова сел в кресло и вверг своего напуганного мажордома в еще большую панику едкой, довольной улыбкой.

— Отлично! Просто превосходно! Похоже, у нас будет интересная вечеринка, но давайте отодвинем от окна столы. Сделайте так, чтобы всем хватило места у окна, и будем смотреть на представление.

Юноша вовремя остановил себя. Он почти было сказал, что от окон, выходивших на залив, плохо видно сцену. Но дураки — неважно, насколько они красивые, — долго не задерживаются на службе у Ту Вэй Вонга. Юноша понял: тайпан имел в виду, что настоящее представление сегодня ночью будет снаружи,за окном. И он ни на секунду не сомневался — что бы Ту Вэй ни подразумевал под словом «представление», оно состоится, раз старик так сказал. И кто-нибудь мог бы заработать себе скромное состояние, продавая билеты на крышу. Если бы осмелился.

 

Глава 10

Нрав у дочери был такой же «плохой», как у отца.

Она была неуравновешенной и бесцеремонной — заложница своего темперамента, как и он. Она взрывалась, когда была неуверена, и не скрывала ничего, когда чувствовала себя в форме. Ее амбиции были видны всем.

Такой же плохой, как и он. Вопрос, однако, в том — была ли она такой же хорошей? Осенила ли Викки Макинтош захватывающая дух царственная тупость Дункана? Может ли она, как по волшебству, генерировать грандиозные блестящие идеи и бросаться с ними очертя голову вперед, не думая о трудностях? Или она была просто избалованной дочерью богатого человека, какой казалась иногда? Время покажет. Но если Викки Макинтош окажется такой же хорошей, она будет опасным врагом.

Вивиан До велела своему шоферу высадить ее у ресторана «Лун Ки», в центре, где купила кое-что для обеда с матерью: жареного гуся в сливовом соусе и аппетитную лапшу, и пошла по направлению к узким улочкам старинного квартала, куда они переехали из комнатушки тетушки Чен на Коулуне. Она хорошо помнила суматоху переезда, когда мать уговорила отца, что дела пойдут на лад быстрее, если они будут жить на острове Гонконг.

Китайцы, сидевшие у дверей своих магазинчиков, с любопытством смотрели на хорошо одетую молодую женщину — на высоких каблуках и в европейском костюме. Некоторые плевали в водосточную канаву, другие расплывались в широкой улыбке, видя лицо дочери старины До, делавшего печати.

Ее отец не преуспел, когда решил открыть фабрику по пошиву джинсов. Конечно, это была бредовая идея. Абсолютно нереальная. Но мать была неистощима на подобные затеи. Вивиан помнила все его случайно найденные работы — все эти прилавки, кассы и рабочие столы, мимо которых она каждый день ходила в школу. Сначала был радиомагазин, потом игрушечная фабрика, ювелирный магазин и цех сборки электронных приборов. В конце концов он подорвал свое здоровье, а матери на этот раз не было так долго, что они уже решили, что она больше не вернется. Тогда он нашел мужество, чтобы послушаться самого себя, и начал вырезать печати. Это были каменные и из слоновой кости личные печати для документов, писем и контрактов. Так, наконец, отец смог хоть как-то использовать свое образование и творческие способности.

— Лай хо ма? — приветствовали они ее. — Как поживаешь?

И Вивиан в ответ махала им рукой: «Все хорошо».

Несмотря на то, что она была соблазнительницей — как была уверена Викки — Вивиан жила одна и регулярно ходила домой обедать с матерью, которая жила в крохотной квартирке над помещением, которое было когда-то лавкой ее отца. Мать сдала его в аренду филиалу большого универмага, сама перебралась в жалкий угол и никогда не чувствовала иронии того, что продолжает жить трудами отца Вивиан. Наоборот, она гордилась своим доходом. Мать хотела пойти в ресторан, но Вивиан соблазнила ее гусем. Она чувствовала себя измотанной долгим пребыванием среди людей и хотела побыть в четырех уютных стенах тесной квартирки, которая когда-то была ее домом.

С улицы внизу доносился непрерывный гул — звуки разговоров, шаги, выкрики, радио. Через стены надрывался телевизор. Вивиан поставила кипятить воду и стала мыть капусту.

— Мы могли бы пообедать у тебя, — сказала мать, почувствовав запах лапши. Она ненавидела готовить, но, как всякая шанхайка, обожала вкусно поесть, а лапша казалась очень аппетитной.

— У меня там неразбериха, — ответила Вивиан. — Моя няня уехала в деревню повидаться с родными, и повсюду разбросана моя работа.

— По крайней мере, у тебя красивый вид из окна.

— Был, — поправила ее Вивиан. — Джардины только что выстроили прямо под носом небоскреб.

— Ах, — улыбнулась мать, и Вивиан поняла, что она думает: если уж лишиться вида из окна, то лучше всего из-за какого-нибудь могущественного хонга типа Джардинов или Мэтсонов. — Ничего, с твоими-то друзьями ты всегда найдешь себе новый.

— Честно говоря, я едва это заметила.

— Ты слишком много работаешь.

— Ты это мне уже говорила.

— И что это тебе дает?

— Помогает прожить день, мама.

— Никакой другой причины?

— Я люблю свою работу. И я иду наверх.

Едва заметный огонек вспыхнул в глубине шанхайских глаз матери, словно кто-то наблюдал из темной пещеры.

— Ты что-то задумала, а? — спросила она. Она по-прежнему пыталась вычислить схему мира, который, по ее мнению, можно завоевать хитростью и тайными уловками. Проверни какой-нибудь трюк, и ты победитель.

— Я-то знаю, — продолжала она. — Нечто грандиозное.

— Просто работа. И больше ничего.

Но мать не обмануть.

— Ты терпелива, — одобрила она. — А у меня терпения никогда не было. Ты добьешься многого. Все, что тебе нужно — это план. А он у тебя есть. Я знаю тебя.

— А как прошел твой день, мама?

— Посмотри на мои волосы — тогда не будет вопросов.

— Милая прическа.

— Господи, о чем ты говоришь! Этот чертов парикмахер! Все приличные мастера эмигрировали, и мне остались только косорукие, которые не могут найти себе работу даже в отелях у коммунистов.

Вивиан почувствовала, что внутри у нее закипает злость. Сколько она себя помнила — даже в самые тяжелые дни, когда отец изводил себя работой, — ее мать прыгала в трамвай, спрыгивала на углу Чатер-стрит и Пэда, ер-роуд и влетала в отель «Мандарин», где ей расчесывали и укладывали волосы. Она выросла в достатке в Шанхае — до «культурной революции» — и не удосужилась научиться причесываться самостоятельно.

— Я уверена, ты найдешь себе чудесных парикмахеров в Торонто.

— Сегодня это свершилось.

— Что свершилось?

— Получила канадскую визу.

— Почему ты мне ничего не сказала?

— Это не Нью-Йорк.

— Мы знали, что так будет. Но как бы там ни было, ты, наверное, чувствуешь облегчение.

— И ты тоже. Я больше не буду мешать тебе.

Вивиан позволила своим глазам задержаться на гладком лице матери. Ей было пятьдесят пять, но при розовом освещении, которое она любила в своей квартире, она выглядела на сорок. С конца восьмидесятых годов она пользовалась известным кремом от морщин, — когда он добрался до Гонконга, — хотя дерматологи сомневались в эффективности препарата для азиатской кожи. Ее мечтой была пластическая операция на лице, сделанная каким-нибудь дорогостоящим высококвалифицированным хирургом, — кем-нибудь вроде тех сверкающих белозубыми улыбками эксцентричных глянцевых типов, которых она видела на рекламных роликах; мечта, за которую Вивиан не имела намерения платить, потому что это казалось ей тысячекратным предательством отца.

— Это твой выбор, мама. Но ты можешь передумать, если захочешь.

— Тебе будет лучше без меня. У тебя будут развязаны руки.

— Что ты имеешь в виду?

Вивиан уже давно обнаружила, что единственной возможностью общаться с матерью было принимать вызов и быть постоянно готовой к ее инсинуациям и неясным намекам. Не то чтобы она не одобряла наличие Дункана Макинтоша. Просто иногда ревновала.

— Я имела в виду, что ты постоянно занята — путешествуешь, работаешь.

— Я работаю, когда путешествую.

— Ну хорошо. Просто тебе не нужна обуза.

Вивиан пожала плечами и сказала правду:

— Ничего не изменится, если ты останешься. Я собираюсь жить одна, когда ты уедешь. И я останусь совсем одна. Отец умер, тетушка Чен умерла. Остались несколько старых теток и дядек, которых я едва знаю.

Еще пять или шесть лет назад она бы ни за что не поверила, что будет скучать по матери, если та уедет. Но когда умер отец, они стали ближе друг другу — как два незнакомца, встретившихся впервые. Темп жизни матери замедлился. Демоны, которые гнали ее от мечты к мечте, от мужчины к мужчине, теперь стали менее энергичными. Теперь она коротала время в компании людей типа мистера Тама, соседа, водителя такси, честного работяги. Правда, иногда ее заносило, и она могла снова болтать чепуху, например о создании парка радиофицированных такси, и исчезала ненадолго, совсем как кошка, возвращаясь назад с новой загадкой в улыбке.

— Ну, ну, ты не будешь одна.

Неожиданно, без предупреждения, старая боль — такая же острая, как новая рана, такая же мучительная, как в детстве, — пронзила ее. Мать уже нашла себе отговорку, чтобы опять оставить ее одну. Она вовсе не угомонилась. Эмиграция, похоже, будет не последним звеном в цепи ее авантюр — вперед к чему-то новому, а все старое безжалостно останется позади.

— Что имеешь в виду?

— У тебя есть дружок.

— Я не прошу, чтобы он был всем для меня. И он не заменит мне мать.

— Ах!

— Перестань жеманиться… Желаю приятно тебе провести время.

— И тебе того же. Уверена, ты своего не упустишь.

— Что?

— Ты ведь не становишься моложе.

— Мама, мне только тридцать два.

— Будет тридцать три в этом году, и прежде чем ты осознаешь это, тебе стукнет тридцать пять, и кто тогда женится на тебе?

Это было так глупо, что Вивиан не стала спорить, просто сказала:

— Я найду кого-нибудь, кто отчаялся так же, как и я. Может быть, бедного парня, потерявшего работу в КНР. Мы будем разводить свиней в Монголии.

Она улыбнулась про себя, услышав фразы Дункана Макинтоша из своих уст.

— Ты не знаешь, что такое отчаяние, девочка.

— Может быть, это то, что я пытаюсь не забыть, — пробормотала Вивиан.

— Что ты сказала?

Она молча покачала головой. Ее воспоминания о том, как они бежали из Китая, и о самом Китае были смутными.

Она обнаружила, что ей трудно отделить свои самые ранние проблески памяти от рассказов, услышанных от взрослых. Дяди отца обычно много говорили о хаосе, царившем по вине вояк. Один заявил, что был соратником Мао. Мать постоянно оплакивала потерю достатка и комфорта в Шанхае и звала слуг, которых у нее никогда не было, но о которых она слышала от своей матери.

Китай, который Вивиан знала лучше, был Китаем из отцовской мечты и снов, потому что по политическим взглядам — страстно и оптимистично — он был интеллектуальным наследником Движения 4 мая 1919 года, провозгласившего, что демократия и наука возродят былое величие Китая.

Националисты задавили Движение 4 мая. Революционеры атаковали его тоже. И в довершение всего Красные Стражники добили последних, кто еще отваживался надеяться.

Собственные воспоминания Вивиан о Китае начинались холодным песком под ногами, когда отец взял ее на руки и понес в темноту. Они обрывались на ощущении холодной воды, поднимавшей их наверх, когда появилась акула. Ее первый яркий зрительный образ детства начинался со школы в Гонконге, где ей легко давался английский, которому еще до школы учил отец.

Но все же Китай волновал ее.

Несколько лет назад, незадолго до того, как пекинская бойня отпугнула иностранных туристов, она уговорила отца сопровождать ее в одной из ранних деловых поездок в Кантон — столицу провинции Гуандун, где он родился. Все еще боясь — хотя прошло пятнадцать лет с того дня, когда он бежал от «культурной революции» и гонконгские беженцы уже какое-то время вовсю путешествовали по КНР, — он захотел поехать на могилу своей матери. Они плыли по Жемчужной реке на небольшом суденышке. Город изменился с тех пор, как умер Мао. Целые кварталы были разрушены, чтобы дать место роскошным отелям для деловых людей, коммерческим выставкам и новым фабрикам. После долгих блужданий по изменившимся окрестностям в палящем зное они наконец обнаружили новый склад, выстроенный на месте могил их семьи. Кладбище было сожжено, потому что Красные Стражники внесли его в черный список как буржуазное. Ее отец плакал:

— Они не могут оставить в покое даже мертвых.

— Где сегодня твой дружок? — спросила мать.

— Он со своей семьей.

Мать понимающе кивнула:

— Праздники — самое плохое время.

Вивиан сказала:

— Это не так.

Но, конечно, это было так, и слова в ее голове звучали: «Я — не такая, как ты».

После ста пятидесяти лет занятия торговлей в Азии семьи Макинтошей и Фаркаров были по-прежнему шотландцами в душе. И поэтому Рождество было простым праздником с игрушками и традиционным жарким в полдень, но Хогмэнэй был самой радостной и важной ночью сезона, и все, кто мог, спешили домой в Пик-хаус. Викки помнила волнение в верхних комнатах, и комнаты для гостей, заполненные пришедшими к ним кузенами и кузинами, и тот особенный восторг, когда они одевались к предстоящему волшебному торжеству. На мужчинах были килты, на женщинах — длинные белые платья с клетчатыми шотландскими кушаками. Хьюго играл на волынке.

Сегодня ночью они гостей не ждали. Тяжелый полумрак заполнял все комнаты большого старого дома, как холодный мрачный туман. Смерть Хьюго была слишком свежа на их памяти, и размолвка Салли и Дункана была как кровоточащая рана.

Викки еще раньше отправилась в клуб и нашла там мать, которая сидела молча, пила и хотела бы остаться одна. Викки вернулась домой, чувствуя себя странно — одинокой и никому не нужной.

Слуги прятались на кухне. Если у Викки и были какие-то сомнения на тот счет, что это будет унылый, тяжелый вечер, они развеялись, когда она увидела вечерний костюм отца, лежащий наготове вместо шотландской юбки. Она долго думала о том, что надеть, и решила, что стоит быть нарядной хотя бы ради детей Хьюго — им нужен был праздник.

Фиона, которая мужественно держалась все Рождество, была готова заплакать. Питер пил — его очередной срыв, который даже Мэри Ли, при всей своей железобетонности, не могла блокировать. Викки почувствовала боль за Мелиссу и Миллисент — рыжеволосых дочек Хьюго. Им было десять и двенадцать лет, и казалось, они боятся и не верят, что снова смогут радоваться. Период со дня смерти отца был слишком длинным для их коротеньких жизней, и они жались к Фионе. Викки не могла понять, боятся ли они, что их мать снова будет плакать, или что они могут потерять и ее. Девочки явно обрадовались и оживились, когда Викки сошла вниз по лестнице в красном шелковом открытом вечернем платье и прошла по натертому паркету, постукивая высокими каблуками.

— Тетя Викки!

— Мои хорошие!

— Ты, наверное, замерзла в таком платье.

Мелисса погладила ее по плечам. Викки больно кольнуло то, что по горькому стечению обстоятельств она будет им теперь вместо Хьюго — тетушкой Викки.

Миллисент обвилась руками вокруг нее:

— Я так люблю твои волосы.

Она убрала их назад большой заколкой с бриллиантами, которую ей подарила мать в тот день, когда покинула дом, говоря, что на яхте ей не нужны драгоценности.

— Спасибо, Миллисент. Ты тоже выглядишь такой прелестной. Вы обе. Что все будут пить?

— Дядя Питер пьет виски, — доложила Мелисса.

— Думаю, я буду пить шампанское.

— Мама говорит, что мы должны подождать до полуночи.

— Давайте пойдем к ней и скажем, что все хорошо.

Она пересекла гостиную и подошла к креслу, где сидела англичанка, глядя из окна на город.

— Дорогая, давай выпьем со мной немного шампанского?

Фиона подняла глаза, полные слез.

— Идите поиграйте, девочки, — сказала Викки, обнимая их за плечи и отправляясь с ними к бару, скрытому за тяжелыми драпировками. — Но сначала нам надо открыть бутылку шампанского. Дедушка уже спустился вниз?

— Он пошел к телефону.

— Да? Ну что ж, тогда мы откроем ее сами — главное, не сломать ноготь. Ну, вы идете?

— Тетушка Викки!

— Что, Миллисент?

— А где мы будем на будущий Хогмэнэй?

Викки замолчала. Она вынула из серебряного ведерка со льдом бутылку шампанского. Викки боролась с пробкой, отчаянно думая: в самом деле, где они будут?

— Конечно, ты приедешь домой на каникулы из Гордонстауна.

Школа, где учился Хьюго, а теперь будут учиться его девочки.

— А вы, мадам Мелисса, можете остаться в гонконгской школе лет эдак на восемьдесят, если не подтянете свои оценки.

— А китайцы?

— Они тоже будут здесь.

— А они нас не выгонят?

— Ни за что.

— А если они нас арестуют?

— За что?

— За то, что мы — это мы.

У Мелиссы были пронзительные глаза Макинтошей, и сейчас они были широко раскрыты, прелестны и сосредоточенны — она ждала ответа.

Единственным ответом, который знала Викки благодаря тому, что отец сделал так, что они прикипели к Гонконгу и не хотели его покидать, это то, что Макфаркарам некуда ехать, если дела пойдут скверно. Но к ней пришло спасение в лице тайпана, спускавшегося по лестнице и погруженного в свои мысли. Пусть он ответит.

— А вот и ты, папочка. Как ты думаешь, китайцы арестуют нас за то, что мы — это мы?

Дункан Макинтош удивленно уставился на Викки. Но когда увидел внучек, он улыбнулся:

— Кто хочет это знать?

— Мелисса.

— Китайцы собираются арестовать всех юных леди, которые не хотят хорошо учиться в школе, и послать их кормить свиней в Монголии. Так выпьем же за это.

Он взял бокал из рук Викки и наполнил третий бокал.

— Отнесите его своей маме. Скажите, что тайпан велел выпить его. Быстрее, юные леди! Но только не бегите с бокалом.

— Он подмигнул Викки, но сам был за сотни миль отсюда.

— С Новым годом, папа!

— С Новым годом, ваше высочество! Чтобы нам одолеть пройдох, надеющихся на этого сукина сына Ту Вэй Вонга.

— Я ценю твою помощь.

— Конечно, что ты могла сделать, когда оказалась среди этих ублюдков… Вивиан помогла тебе?

— В сущности, она удержала меня от того, чтобы выплеснуть чай в рожу товарищу By.

Ее отец ухмыльнулся:

— Она в этом незаменима. Таскает для меня каштаны из огня, когда я теряю контроль над собой. Поэтому-то я и послал ее вместе с тобой.

— Я буду иметь ее в виду, когда в следующий раз нам предложат отказаться от отеля.

— Она сказала мне, что ты выжала максимум из скверной ситуации. Все это мне не нравится, но сейчас By заказывает музыку.

Это был почти комплимент, и Викки растерялась, не зная, что ответить.

— Я дала ему с собой бутылку «Глен Эфрик»…

— Надеюсь, он сейчас хрюкает над ней и блюет…

Его взгляд скользнул к окну. По странной оптической причине — китайские эксперты объяснили бы это сочетанием ветра, воды и драконьих костей, — «убежище от тайфунов» в Козвэй Бэе было видно в проем, образовавшийся посреди плотно пригнанных друг к другу зданий, за несколько миль отсюда и на тысячу футов внизу. Викки боролась с искушением взять подзорную трубу и навести ее туда, где «Вихрь» можно было разглядеть среди множества суденышек.

— А где Вивиан этой ночью?

— Держи язык за зубами.

— Извини.

Он оглядел комнату, не видя там никого.

— Господи, да здесь, как в морге.

Они обменялись взглядом и неожиданно почувствовали себя заговорщиками.

— Давай сбежим отсюда, — прошептала Викки.

— А куда?

— Пойдем к кому-нибудь в гости, пока нас никто не опередил, будем «первыми гостями».

Лицо отца сразу же прояснилось.

— Все берите свои пальто. Мы идем в гости. Ван! Машину! Ван! Где этот бездельник?

Он нажал кнопку двусторонней оперативной связи.

—  Ван!Машину! И быстрее!

— Что такое «первый гость»? — спросила Мэри.

— Мы заходим в гости, — объяснил Питер. — И там выпиваем. Правильно, папа?

— Это такая новогодняя традиция. Сначала постреляем из ружей. Потом возьмем виски и овсяные лепешки. Первыми идут брюнеты — на счастье.

— Тогда — это я, — сказала Мэри.

— Женщины — к несчастью. Это касается и маленьких рыжих леди. И, кстати, блондинок тоже. С Божьей помощью мы внесем тарарам в кое-какие несчастные дома. Так… Первым пойду я, потом Питер, затем брюнетка Мэри, а потом Викки и Фиона.

Его голос внезапно упал. Всем показалось, что в комнате прозвучали имена двух отсутствующих, и они избегали смотреть в глаза друг другу. Наступило молчание. Временами Викки видела, как плечи отца вздрагивали, словно от подавленных слез, и поняла, что боль потери сына не притупилась.

— Вообще-то рановато, — заметил Питер. — До полуночи еще несколько часов.

— Тогда сначала мы пойдем к китайцам. Они в этом мало что понимают. В наших обычаях.

Он быстро пошел к подносу в переднем холле, на котором лежала куча новогодних приглашений, которые они никогда не принимали.

— Мы будем шнырять по городу, как цыгане, — эхом прогудел его голос, и Викки гадала — что это на него нашло? Вскоре он вернулся, держа что-то в руках.

— Ну, пошли.

Теперь Викки рассмотрела — это был толстый красный с позолотой конверт, который он поспешно положил в карман.

— Первым будет иметь честь принять нашу компанию не кто иной, как сэр Джон Вонг Ли. Давайте сначала пощипаем старину Ту Вэя.

— Ты дурачишься.

— Вот только палить из ружей мы не будем, и виски оставим в машине. Не хочу приносить этому мерзавцу слишком много удачи. А точнее, вообще никакой.

— Папа, мы не можем.

— Но, по крайней мере, мы не можем брать с собой детей.

— Нам и здесь будет хорошо, — сказала Фиона, не обращая внимания на протестующие разочарованные возгласы Мелиссы и Миллисент.

— Вот и хорошо. Давайте только подождем, пока приедет Чип.

— Правильно, — сказал отец. — Шампанского для маленьких леди.

Викки поставила свой бокал шампанского и взяла из рук Питера хрустальный стакан с виски. Они чокнулись, и она отпила большой глоток крепкого душистого напитка. Питер быстро осушил свой стакан.

— Сдается мне, мы сами хотим поставить себя в неловкое положение.

Вскоре появилась Мэри и взяла из его рук бутылку:

— Еще рано, чтобы столько пить.

— Но эта неделя нас просто доконала. Столько дел! — запротестовал Питер, пытаясь вернуть ее. — Правда, Викки?

— Давай не будем об этом, — уклончиво отретила Викки, неожиданно вспомнив свой прошлый Новый год с Родом.

Прошел час.

— Ну, сколько можно, поехали! — пророкотал Дункан. — Накидки, шали, милые дамы. Сегодня ночью обещали промозглый холодный туман.

— Чип вот-вот будет.

— Он может поймать нас у Ту Вэя.

— Но он уже здесь.

Снаружи слышался рокот мотора его видавшей виды «тойоты», и девочки побежали к дверям, крича:

— Чип приехал! Чип приехал!

Отец подошел к Викки, стоявшей у окна:

— Конечно, лучше слегка напоить Чипа, прежде чем мы устроим нашу заварушку. Дети любят его, а, Викки?

— Он сумел с ними подружиться, — согласилась Викки. — Как хорошо, что он у нас есть.

— Слава Богу.

— А почему Чип только старший инспектор?

Это была должность, которую с некоторой натяжкой можно было соотнести с сержантом полиции в Нью-Йорке, — слишком маленькая для офицера его лет.

— Может, потому, что слишком любит плавать на яхте, — пожал плечами отец.

— Он был когда-либо замешан в какой-нибудь скандальной истории?

— Насколько я знаю, никаких скандалов, — охотно отозвался отец. — Он честный малый.

Он немножко подумал, а затем добавил:

— А ведь когда дело касается полиции, любая, даже самая невинная мелочь может повредить. Но как бы там ни было, он выглядит вполне счастливым.

Вошел Чип с радостной улыбкой, поздоровался с Викки и Фионой, сделал им комплименты по поводу их туалетов — Мелисса и Миллисент крутились около него, как пара спаниелей, а затем взял из рук Питера виски. Для девочек он привез два маленьких букетика, которые прикалывают к корсажу. Он сел рядом с Фионой, и пока она прикалывала их к платьям малышек, подбодрил ее спокойной теплой беседой. Наконец Дункан сказал:

— Берите свои накидки. Я не могу больше торчать в этом доме.

Викки подхватила шаль, на бегу взглянула на свое отражение в зеркале и пошла к машине, где ее уже ждали Питер, Мэри и Чип.

— Папа опять говорит по телефону.

— Где Фиона?

— Говорит, что останется, — сказал Чип.

— Я останусь с ней.

— Ей хочется побыть с детьми. Она правда хочет остаться, Викки. Поедем с нами.

— Я только быстренько поговорю с ней.

Викки поспешила в дом. Отец все еще был в боковом холле, откуда раздавалось его невнятное бормотанье по телефону.

— Извини, что прервал ваш обед. Почему бы тебе не появиться сегодня у Ту Вэй Вонга?

— Привет, Дункан. С Новым годом!

— Мне хочется видеть тебя.

Вивиан по голосу чувствовала, когда он действительно хотел ее видеть. Он звонил сегодня и раньше — просто поболтать. А сейчас у него был план.

— Мне тоже. Ты можешь дать мне час?

— Хорошо. Скоро увидимся.

— Мама, — сказала она, вешая трубку. — Извини, но мне придется рано уйти. Почему бы тебе не пригласить мистера Тама поесть с тобой гуся?

— Опять напряженная работа? — улыбнулась мать.

— Можно мне взять на время чонг сам?

— Мое будет для тебя слишком длинным, — ответила мать, явно не хотевшая давать свое любимое платье.

— Но с тех пор, как ты носишь короткие вещи, они мне как раз. И это будет тоже.

— Но твои туфли не подойдут.

— Я думала попросить еще и туфли. Я немного устала, чувствую себя выжатой. Мне не хочется идти домой переодеваться.

— Куда ты идешь?

— К Ту Вэй Вонгу.

— Конечно, я дам тебе платье. Почему же ты раньше не сказала?

Она сунулась в шкаф.

— Так, так. Вот это, с блестками. Нет! Нет! Лучше это — из серебристого ламе!

Вивиан колебалась.

— Оно немного велико, мама.

— Ну и упрямая же ты! Оно такое красивое. Ты будешь бросаться в глаза.

Вивиан протянула платье матери.

— Это нечто!

— Подарок… друга. Носи его осторожно. Я его всего один раз надевала.

Мать встряхнула его, и оно вспыхнуло и стало переливаться, как жидкий металл.

— А туфли? Разве они не прелестны? Из того же источника.

— Надеюсь, они не будут мне велики.

— Что? Да как ты смеешь? Мои ноги такие же крошечные, как и твои. Если я высокая, это вовсе не значит, что у меня большая нога.

— Ты права, мама. Они мне как раз.

Мать опять стала говорить о своих ногах. Нет большего оскорбления для китаянки, чем сказать, что ее ноги не миниатюрные, и поэтому Вивиан проговорила:

— Они мне даже чуть-чуть жмут.

— Смотри, не растяни их.

— Обещаю.

— Но у тебя нет драгоценностей. Твое золотое ожерелье не подойдет.

— Я его сниму.

— Но ты не можешь идти к Ту Вэй Вонгу без драгоценностей. А у меня ничего нет.

— Мама, посмотри! — Она расстегнула блузку, обнажая спрятанную под ней большую бриллиантовую подвеску на платиновой цепочке.

—  Что-о?Откуда это у тебя?

Вивиан смутилась, но мать казалась такой счастливой, что она не стала скрывать свои чувства и сказала:

— Подарок на Рождество.

— Господи, да он богат!

— Не слишком. Честно говоря, он большой трудяга и сейчас борется за свое состояние.

Вивиан тут же поняла, что ей не следовало говорить это, но, по крайней мере, она знала, что мать не станет обсуждать с кем-нибудь плохие новости о ее любовнике. Но все же Вивиан терпеть не могла, когда она забывала об осторожности. Прокол может случиться в любой момент.

— Да нет, он, должно быть, богат.

— Он серьезный. Очень, очень серьезный.

— А ты?

— Я всегда серьезная, мама, ты знаешь.

— Мне лучше здесь, с девочками, — объясняла Фиона Викки. — Мне не хочется выходить из дома.

— Я останусь с тобой.

— Иди, — она улыбнулась. — Ты выглядишь прекрасно. Желаю тебе хорошо провести время.

Викки колебалась, не зная, как уйти, ведь девочки с почтительного расстояния наблюдали за каждым ее движением. Им тоже хотелось пойти.

— Я не кажусь толстой в этом платье?

— Вовсе нет. Иди же скорей, Викки. Поспеши. Тебя там все ждут.

— Моя подружка в Нью-Йорке Сьюзен всегда говорит, что нет ничего уродливее, чем толстая блондинка в красном платье.

— Да на тебе нет ни жиринки.

— Я чувствую себя толстой.

— Ты выглядишь чудесно! Ты видела маму сегодня?

— Я встретила ее вскоре после своей деловой встречи… Она выпила уже изрядно шампанского.

— Какие ужасные времена настали… — сказала Фиона. — Просто кошмарные.

— Питер тоже пьет.

— По крайней мере, есть Мэри, которая его останавливает.

— Отец на него слишком давит.

— На всех вас. Ты ведь знаешь, Хьюго был как раскаленный прут. Он брал на себя много отцовской силы. Теперь его нет, а когда ушла твоя мать, кому еще брать инициативу на себя, как не тебе и Питеру?

— Вивиан.

— Надеюсь, он бывает с ней счастлив, — сказала Фиона уклончиво. — Но в бизнесе он выплескивает всю свою энергию и страхи на тебя и Питера. Я наблюдала, как с лета это нарастает.

Викки остановилась в дверях.

— Ты знаешь, жизнь в этом доме станет совсем невыносимой, если ты и девочки не переедете сюда.

— Я хочу, чтобы у них была своя семья.

— Просто семья.

— Но это должна быть ихсемья. Беги, Викки. Увидимся в новом году.

Викки поцеловала девочек, сказала им «спокойной ночи» и побежала к машине, где на заднем сиденье уже сидели отец, Питер и Мэри. Чип сел впереди, рядом со старым Ваном за рулем, и они поехали от Пик-хауса, катясь по дороге, как лист, который несет в костер.

 

Глава 11

Когда их старый «даймлер» тащился в цепочке алых, серебристых и золотистых лимузинов, на подъезде к «Волд Оушнз-хаусу» Чип рассказывал историю о некоем Дональде Ма, убившем своего кузена с таким же именем, чтобы воспользоваться его приглашением на новогодний вечер к Ту Вэй Вонгу. В отличие от Макинтошей, большинство гонконгцев боролись за любую возможность оказаться лицом к лицу с магнатом Номер Один хотя бы на минуту. Разве можно найти лучший шанс преуспеть в своей карьере? Урвать какую-то нужную сделку? Вдруг повезет…

— А как вы поймали этого кровожадного мистера Ма?

Викки уже видела слуг в ливреях, помогавших гостям выйти из машин.

— Не поймали. Не смогли доказать. Он выбил себе на этом вечере контракт, который сделал его богачом.

— Но они же дети! — воскликнула Викки, когда «даймлер» подъехал к дверям. — Слуги Ту Вэя выглядят так, словно им по двенадцать лет.

— Думаю, у него есть приют для сирот.

— Что?

— Мы навели кое-какие справки. Все дети получают хорошее образование. Многие потом учатся в университетах и имеют работу, когда их оканчивают.

— Как стипендиатки Макфаркаров? — Викки не могла удержаться от вопроса, но отец не отреагировал.

В нефритово-зеленом «роллс-ройсе», приехавшем раньше Макиштошей, сидели пожилой китаец и молодая леди, закутанная в меховую накидку до пола того же цвета, что и автомобиль. Ей помог выйти кланявшийся мальчик в алом фраке. Когда «даймлер» подался немного вперед и настала очередь Викки выходить из машины, она оперлась о маленькую руку. Ребенок казался не старше Миллисент.

— Тебе давно пора спать.

— Да, Мисси. — Мальчик едва улыбнулся.

Мэри Ли приняла руку как должное. Она и Питер, Викки и Чип пошли за Дунканом Макинтошем в холл, где два ряда одетых в алые фраки улыбающихся подростков образовали живой коридор к лифту.

— Ничем не могу помочь, но удивлен, — буркнул Дункан Макинтош, и его голос эхом отозвался под потолком высотою этажа в три. — Интересно, что думает Ту Вэй — какой век наступает?

— Ты имеешь в виду, какая династия? — засмеялся Питер.

Дункан тоже засмеялся, заглушив шепот Мэри:

— Вы — гости важного господина. Уважайте вашего хозяина.

— Верно, — пробормотал Питер, а Чип посмотрел на Викки с улыбкой симпатии.

— А как тыдумаешь, какой век наступает?

— Я думаю только о ближайших шести месяцах.

Они все вошли в лифт, облицованный бледным камнем. Когда кабина зашуршала наверх, Викки с любопытством потрогала желто-зеленоватый камень.

— Это не мрамор. Это нефрит.

— Наверное, в тот год Ту Вэй много его наковырял, — сказал Дункан. — Послушай, Чип, отбей немного для дам.

— Нечем, тайпан.

Викки посмотрела на брата. Они не слышали, чтобы голос отца звучал так беззаботно со дня гибели Хьюго.

— Хорошо идут дела в Шанхае? — спросила она тихо.

Питер выразительно покачал головой:

— Нет.

Двери лифта раздвинулись в просторное фойе, которое вело к большой лестнице в ярко освещенный хрустальными люстрами бальный зал. Там гремела музыка и слышалась какофония разговоров на кантонском диалекте. Почти три тысячи экземпляров гонконгской элиты откликнулись на приглашение Ту Вэя. Пространство, оставленное для танцев, затопило море жестикулирующих людей, и мало кто танцевал. Похоже на старомодную фондовую биржу, подумала Викки, — биржевики стоят у компьютеров, чуть не наступая друг другу на пятки, и выкрикивают цены. Позади них располагалась стеклянная стена, сквозь которую открывался вид на темный залив, окруженный миллионами ярких неоновых огней. «Королева Елизавета II» покоилась посередине, как усыпанная бриллиантами шкатулка на черном бархате.

То, что на первый взгляд казалось сверкающими статуями в полный рост, расставленными по фойе, вниз по лестнице и на пьедесталах в бальном зале, при ближайшем рассмотрении оказалось мимами в усыпанных блестками трико. По тайному сигналу юноши и девушки синхронно меняли позы и застывали опять. Даже их лица сплошь покрыты блестками так, что невозможно было различить глаза.

Новая когорта слуг-подростков приняла накидки Викки и Мэри и повела Макинтошей к лестнице, где англичанин ростом в шесть футов и восемь дюймов объявлял прибывших громоподобным баритоном. Шедшая впереди них леди скинула свою нефритово-зеленую меховую накидку, открыв плотно облегавшее ее расшитое бисером и бусинами платье такого цвета, о котором Чип как-то заметил Викки, что его можно вытерпеть только в химической лаборатории по необходимости.

— Мадемуазель Анита Фэнг и Генри Вонг, — разразился англичанин, и мисс Фэнг стала спускаться под оценивающее бормотание, относящееся к ее платью, ее изумрудам и престарелому гурману и владельцу скаковых лошадей, сжимавшему ее локоть.

Слуги сопровождали их к голосистому герольду. Со своими пышными усами и статной выправкой он был похож на бравого сержанта, по ошибке отправленного англичанами в отставку. Но когда его взгляд упал на Макинтошей, стало ясно, что его импортировали в Гонконг на один вечер.

— Ваше имя, сэр?

Дункан Макинтош залился краской:

— То же, что и сто пятьдесят лет назад.

Англичанин смочил губы из хрустального бокала, стоявшего рядом на высоком столике на одной ножке, и понизил голос:

— Извини, папаша. Я здесь новичок. Мы с тобой просто два англичанина, а? Так что сказать?

— Неистовый и Могучий, — прорычал Дункан.

Викки пришла на помощь запаниковавшему англичанину:

— Еще давно, когда колония только образовалась, шотландцы брали себе имена по китайскому типу, чтобы произвести впечатление на местное население. Денты, например, стали «Бесценными и Милостивыми», что объясняет их последовавшее банкротство. Джардины — «Счастливая Гармония». Мы — немного поэнергичнее. Я надеюсь, вы объявите нас именно так, как вам сказали, прежде чем отец раскипятится.

Англичанин распрямился во весь свой гвардейский рост и, демонстрируя сноровку вышколенного актера, всунул слова в паузу между музыкальными фразами. Его голос прокатился по бальному залу, как рев прибоя:

—  Неистовый и Могучий!

Глаза всех гостей устремились к лестнице.

Викки отпустила руку Чипа и встала рядом с отцом.

— Черт побери, ты собралась идти?

— Вместе с тобой.

— Хорошо, возьми еще Питера.

— Не я пасу его сегодня. Возьми его сам.

Она думала, что Мэри подтолкнет Питера вперед, но вместо этого та еще крепче прижалась к нему. Зная, что Мэри никогда не действует импульсивно, без плана, Викки пришла к выводу, что китаянка решила: для семейства Ли лучше, если Питер не будет в авангарде эксцентричного появления Макинтошей.

Викки игнорировала свирепый всполох в глазах отца, когда они начали спускаться. Может, к этому примешивался оттенок восхищения, а может, и нет. В этот момент Викки не задумывалась над этим. Слова отца о ста пятидесяти годах подняли ее дух. Ее отец в общем-то был относительным новичком в Гонконге. Но она была еще и дочерью своей матери, и это давало ей более старую кровную связь с городом, на которую многие из присутствующих не могли претендовать.

Из калейдоскопа лиц, смотрящих на них снизу, она выделила одно, почти физически ощущая жар пары глаз, следящих за их спуском. Удлиненные, красивые черты лица, необычайно высокие брови и буравящие глаза неизменно появлялись на фото в бесчисленных газетах и телерепортажах. Его окружала толпа, ловящая каждое его движение с почтительного расстояния. Он стоял — высокий и уверенно опиравшийся на трость — в ярком круге света в середине бального зала.

— Наш хозяин нас заметил, папа.

— Отлично, — ответил Дункан с наслаждением, и Викки пожалела что с ними нет ее матери, чтобы обуздать его или же, если она не сможет, позабавиться переполохом. — Давайте пойдем и поздравим его с Новым годом.

Они влились в бурлившую толпу у подножия лестницы. Викки почувствовала, что она накатывает на нее, как волны. Все грабежи Ту Вэй Вонга неизменно летописались, и поэтому каждый из присутствующих сотню раз слышал историю о том, как Дункан Макинтош лишился пароходной линии Фаркаров. А теперь это семейство здесь, у Ту Вэя, и скоро они встретятся нос к носу. Гонконгская сплетня в визуальном воплощении:

Девушка, идущая с ним рука об руку, должно быть, дочь тайпана — та, которая потеряла все его деньги в Нью-Йорке. Конечно, это не его любовница. Любовница — китаянка, китайский компрадор. А чем она торгует? Но как бы там ни было, семейное сходство безошибочно. Округлите челюсть старого разбойника, добавьте знаменитые белокурые волосы материи нос, и вы получите ее портрет. А где же мать? В Англии — думают некоторые. Куда старые гуйло отправляют своих жен, когда хотят от них избавиться. Вовсе нет. Разве вы не слышали? Она пьет на яхте в Козвэй Бэе.

Лица вспыхнули любопытством. Что скажет тайпан борющегося хана Макфаркаров самому богатому человеку в Гонконге? А если более снисходительно, подумала Викки, что последний независимый шотландец скажет китайцу, который символизирует собой — больше, чем кто-либо из живущих, — оплот коммерческой силы на Востоке и замешанное на нервах партнерство капиталистического Гонконга и коммунистического Китая?

— Похоже, милые детки подросли настолько, что уже могут быть его телохранителями, — пробормотала Викки, обращаясь к отцу.

Несколько угрожающе здоровенных подростков в черных смокингах расположились поодаль от Ту Вэй Вонга. Юношеского вида советник стоял рядом с ним, а чуть дальше ждали слуги, держа бокалы с шампанским на золотых подносах.

Тайпан и его дочь нарушили священную зону вокруг хозяина. Дункан заговорил первым, намеренно не подавая руки.

— Ту Вэй, как поживаешь? Получил твое приглашение. Рад, что могу воспользоваться им в этом году.

Советник начал переводить приветствие Дункана, но яростно отвердевшие губы хозяина дома указывали на то, что он достаточно понимал английский, чтобы ему не понравилось его прозвище. Он ответил на грубом путунхуа — слишком быстро для уха Викки.

— Сэр Джон также приветствует вас, Дункан Макинтош, — сказал переводчик. — Слишком много вечеринок столько потеряли от вашего отсутствия.

— Я бы пришел раньше, но потребовалось время, чтобы вынуть нож из моей спины.

Викки, напрягшая слух, чтобы понять сказанное Вонгом, едва смогла подавить смешок. Ту Вэй заговорил опять, и переводчик сказал:

— Сэр Джон спрашивает о юной леди рядом с вами. Это младшая жена, о которой мы столько слышали?

Викки яростно вскинула голову. Вонг ответил ей безразличным ледяным взглядом, словно она была одной из тех застывших фигур, которые были разбросаны по комнате, как мебель.

— Ту Вэй, — ответил ее отец со спокойной угрозой. — Ты должен извиниться перед моей дочерью.

Казалось, китаец отреагировал на требование Дункана: его сверкающий взгляд впился в лицо Викки. Наконец он заговорил. Викки улыбнулась еще до того, как переводчик произнес известную китайскую пословицу:

— Тигры не родят собаку.

— Принимаю это в качестве комплимента, сэр Джон. С Новым годом!

Ту Вэй стал опять ее изучать, впиваясь еще глубже, пока Викки не почувствовала, что он добрался до дна ее души. Она подавила невольную дрожь и попыталась выдержать его взгляд. Когда он наконец заговорил, переводчик тщательно подбирал слова.

— Сэр Джон запомнит знакомство с вами как предупреждение, дочь тайпана. Тигры опасны.

— Два комплимента. Сэр Джон — щедрый хозяин.

Если Викки и надеялась на дружескую реакцию, она была разочарована. Магнат оперся на свою трость, повернулся к ее отцу и снова заговорил с ним через переводчика:

— Сэр Джон спрашивает: какие у вас планы? Где вы собираетесь быть через год? Каким бизнесом будете заниматься, когда Гонконг станет китайским? Вы вернетесь в Англию?

— Совершенно ясно, что сэр Джон не видел пекинских газет, — ответил Дункан мягко. — Я буду здесь, в Гонконге. Премьер-министр Чен объявил в Народном собрании, что намерен назначить меня губернатором.

Викки вся напряглась, чтобы увидеть мелькнувшую в глазах Ту Вэя тревогу. Дункан Макинтош засмеялся и отвел ее в сторону.

— Ты по-настоящему зацепил его, отец.

— Если ты думаешь, что мудро выбранные остроумные ответы — это путь к его сердцу, то жестоко ошибаешься.

— Твои выпады не завоевали тебе командных высот?

— Да чтоб ему провалиться в ад, прежде чем я буду пытаться «завоевать командные высоты»! Пошел он подальше! Он мой враг. Это делает его и твоим врагом. Не забывай об этом.

— Папа, прошло десять лет с тех пор, как мы потеряли линию Фаркаров. Ту Вэй — самый крупный игрок в Гонконге. Он — очень дорогостоящий враг. Если только нет чего-то такого, что я не знаю.

Отец внимательно посмотрел на нее, лицо его окаменело.

— Твой враг тоже, — повторил он. — Я тебя предупреждаю. Если со мной что-нибудь случится, ты на очереди.

— Я запомню. Но ты что-то скрываешь от меня. Ты ставишь меня в опасное положение.

— Я пытаюсь защитить тебя, дурочка. Чип! — позвал он через плечо. — Ты видел Аллена Уэя?

— Папа, ты знал Ту Вэй Вонга в Шанхае?

— Мне было восемнадцать, когда я покинул Шанхай.

— И ему тоже, — сказала Викки, но отец просто повторил вопрос Чипу:

— Видел его?

Высокий полицейский стал изучать бальный зал в поисках Аллена Уэя — главной исполнительной власти Гонконга.

— Вон он, тайпан. Стоит у окна. С ним Вивиан Ло.

Викки слышала, как Мэри бормочет Питеру:

— Смотри, она выглядит так, словно одолжила свой наряд у клуба владелиц «вольво».

— Папа, с кем ты встречался на красной джонке?

Дункан Макинтош игнорировал вопрос.

— Питер и ваше высочество, засвидетельствуем наше почтение Аллену Уэю, а потом уберемся с этой помойки.

Викки снова пошла с ним под руку, когда они двинулись сквозь толпу, обмениваясь приветствиями с теми, кого знали. Они увидели Уолли Херста сбоку, но не слишком близко. Бородатый американский китайский торговец вел под руку очень молодую китаянку — уязвимого вида существо с блестящими глазами, капризным ротиком и экстравагантной прической.

— Кто эта крошка с Уолли?

— Жена, — прорычал Дункан.

— Она выглядит достаточно молодо для того, чтобы быть его дочерью.

Дункан не попался на удочку.

— Ее зовут Лин-Лин. Ей двадцать два года, а мозги у нее двенадцатилетнего ребенка. Она обвела Херста вокруг своего розового мизинчика.

— Замечательно, — сказала Викки.

— Вивиан!

Мягкий знакомый голос пронесся над гулом вечеринки. Не веря своим ушам, она отвернулась от кружка гонконгского босса и радостно обернулась, чтобы увидеть мужчину, которого меньше всего ожидала увидеть здесь сегодня.

—  Стивен!

Она обвилась руками вокруг его шеи и спрятала лицо на его груди.

— Что ты здесь делаешь?

— Папуля сменил гнев на милость. Ссылка кончилась.

Стивен Вонг, старший сын Ту Вэй Вонга, был, по общему мнению, единственным в своем роде. Это было самое красивое создание как среди мужского, так и женского пола, которое когда-либо порождал Гонконг. У него было стройное, красивое телосложение отца, тогда как от матери-англичанки ему достались аристократические скулы, прекрасная кожа и проницательные большие красивые серо-зеленые глаза. Он был классическим евразийцем, взяв все лучшее от обеих рас; природа даже щедро удвоила сумму красоты его родителей.

Говорят, мать Стивена была очаровательна и прекрасно играла в теннис. Стивен унаследовал оба качества, что было очень удачно, потому что, кроме красивой внешности, он ничего не взял из характерных черт отца. Спортсмен, любитель выпить и поиграть в азартные игры, он не был ни сметливым, ни безжалостным и вовсе не честолюбивым, хотя о его способностях спускать деньги ходили легенды. Он вполне счастливо жил отдельно от Ту Вэя. Иногда становясь жертвой обмана тех, кто пытался влиять на его отца, сам он был слишком добросердечным, чтобы хитрить и тем более продавать, за исключением его манер в спальне: загоревшись, он часто быстро терял интерес. Само собой, гонконгцы не преминули окрестить сына-плейбоя самого богатого человека Гонконга. Они прозвали его Ноу Вэй Вонг — непутевый Вонг.

— Просто упасть можно, — сделал он комплимент ее платью. — Одолжила у мамы?

— Конечно.

— Как она?

— Получила канадскую визу.

— Тебе повезло.

Вивиан считала, что ей повезло в другом: в том, что она узнала его в то лето, а еще — что ее возвращение в Кембридж положило всему конец, прежде чем она могла бы получить душевную травму. Он был единственным эксцентричным мужчиной, с которым она завела роман до Дункана и потом Вивиан провела милую осень, думая о нем во время длинных прогулок между занятиями, и писала ему романтические письма об остром запахе дыма от сжигаемых листьев. На них он, наконец, ответил прелестной открыткой из Макао, куда Стивен поехал на собачьи бега. Они остались друзьями и иногда обедали вместе, пока отец не отправил его в Нью-Йорк за какие-то незначительные проступки.

Стивен как-то туманно рассказывал о случившемся, намекая на перебои с выручкой в казино «Волд Оушнз». Но Вивиан знала — Стивен не был вором. Она также знала о слухах насчет его связи с триадами, что ее не шокировало, потому что люди всегда шептались о гонконгских триадах. Из своего опыта она заключила, что это было что-то вроде уличных гангстеров, которым отец по привычке платил за защиту. Стивен, конечно, был просто беспечным и безобидным бездельником, который провоцировал некоторых бандитов втереться в доверие к отцу. Но какими бы ни были его проступки, решила Вивиан, они дорого стоили его отцу, — он отослал его в Нью-Йорк на три года, потому что если и было единственное уязвимое место в его стальном теле и духе, единственная человеческая эмоция, она была отдана его красивому сыну от первой жены.

Вивиан обнаружила, что оценивает его с неожиданной беспристрастностью. Ему, должно быть, сейчас почти сорок, но если алкоголь, сигареты, наркотики и связи с многочисленными женщинами и сказались на нем, они сделали его только красивее. Она тепло поцеловала его.

Стивен расплылся в одной из своих непринужденных улыбок:

— А это за что?

Улыбка Вивиан была интимной.

— Спасибо, — сказала она.

— За то, что вернулся? Благодари отца.

— А я благодарю тебя.

Появление Дункана Макинтоша, пробиравшегося к ней сквозь толпу, — широкоплечего, коренастого и весело ухмыляющегося самому себе по поводу эффектного вторжения Макинтошей, — заставило сердце Вивиан забиться быстрей. Она много лет берегла память о Стивене и сегодня ночью получила доказательство, что Дункан дал этой тени успокоение в ее душе.

— Ах, — сказал Стивен, провожая глазами ее взгляд. — Начинаю понимать. Скажи, кто эта прелестная блондинка?

— Дочка босса.

—  Егодочка?

— Виктория.

— Очень мила. Что она собой представляет?

Вивиан подумала — а почему бы и нет? Расслабленная, сбитая с толку, Викки Макинтош была бы ей очень выгодна, и если есть на земле какая-нибудь сила, способная выбить из седла заносчивую дочь тайпана, то, без сомнения, этой силой был Стивен Вонг.

— Она — голодна и ненасытна. Ты найдешь в ней вызов для себя. Хочешь с ней познакомиться?

Стивен пожал плечами.

— Если я и соберусь, — сказал он беспечно, — я сам об этом позабочусь. Пока!

Он скользнул в толпу и исчез… Вивиан была довольна. Стивен не пудрил ей мозги. Он найдет подход к Викки Макинтонг еще до полуночи. Она вспыхнула от мысленно увиденного образа двух тигров, кувыркавшихся между высоких деревьев, ощутила маленький укол ревности и повернулась с улыбкой к приближавшемуся Дункану.

— Вон идет твой тайпан, — шепнул ей Аллен Уэй через плечо. Он ответил на ее вопросительный взгляд подмигиванием.

Глава исполнительной власти — первый китайский губернатор Гонконга — был моложавый пятидесятилетний богатый инженер, который материализовал свой американский диплом и способности к бизнесу в цепь заводов по производству электроники по обе стороны границы. Он невольно удерживал свой неофициальный двор у окна, выходившего на гавань; Уэй шутил с Вивиан и дюжиной других, включая его сногсшибательную евразийку-секретаршу Дебби, которая никогда не отходила от босса далеко. Одновременно он излагал полные энтузиазма импровизированные оценки грядущего Нового года репортеру из «Саус Чайна морнинг пост».

— Совместная декларация должна сработать! В Китае власть опирается теперь на образование, а не на ружья, как прежде. Партия должнасделать жизнь людей лучше. И мы здесь в Гонконге — движущая сила этих перемен. И поэтому — с Новым годом!

— А где вы видите нас на будущий Новый год, губернатор?

В повседневном обиходе люди предпочитали титул губернатора.

Аллен ответил своим раскатистым смехом, хорошо известным всем:

— Я, например, собираюсь быть прямо здесь на приеме у сэра Джона, если он пригласит меня, и не вижу причин, почему бы ему не пригласить.

— Даже если вы и не будете президентом, сэр?

Уэй засмеялся громче:

— Сэр Джон все равно меня пригласит.

— Даже если сэр Джон — о, я не так задал вопрос… даже если товарищ Вонг Ли сменит вас на посту президента?

Но Уэй отказывался попадаться на провокацию. Он опять засмеялся, помахав рукой Дункану Макинтошу, когда клан шотландцев появился из толпы.

— Я воспользуюсь возможностью сбросить этот обезьяний сюртук, опять закатаю рукава повыше, как честный человек, и вернусь работать на мои фабрики. Я стану еще богаче, чем прежде, и поэтому президент сэр Джон Вонг Ли должен будет все равно меня пригласить. Вы что же думаете, губернатор Гонконга будет давать званый вечер без капиталистов, а? Привет, Дункан! Блестящий выход! Твоим обоим ребятам место в Голливуде.

— С Новым годом, Аллен!

Мужчины тепло пожали друг другу руки. Дункан долго трудился, как пчела, чтобы объединить британцев и янки в нажиме на Пекин в пользу Аллена. Так что для Макфаркаров Аллен Уэй был светлым пятном на без того бы мрачной картине грядущего переворота.

— Тайпан, — вмешался репортер из «Саус Чайна морнинг пост», — президент только что сказал мне, что он не беспокоится по поводу возможного всплеска эмиграции. А как Макфаркары будут преодолевать ставшую уже постоянной нехватку рабочей силы?

— Гонконг будет магнитом, притягивающим лучших и талантливейших из Китая, — быстро ответил Дункан, а когда гримаса репортера недвусмысленно показала, что он уже слышал эту байку, Дункан задушил его новый вопрос в зародыше, начав представление.

— Аллен, ты уже, конечно, знаешь моего сына Питера. А теперь познакомься с Викторией.

— Очень приятно. Я уже знаю, какая была у вас интересная встреча с Ву Демином сегодня днем, Виктория.

— Вот это оперативность, — удивилась Викки, несмотря на неприязнь к любовнице отца, что Вивиан так запросто болтает о служебных делах. — Если не секрет, откуда вы знаете?

— Мистер Ву сам рассказал мне десять минут назад.

— А я думала, что он улетел назад в Пекин.

Она обменялась взглядом с отцом, который казался таким же недовольным.

— Остался на вечеринку. Вы же знаете, каким убедительным может быть Ту Вэй. Любого уговорит. А теперь давайте познакомим вас со всеми присутствующими… Мой администратор Дебби.

— Привет, Дебби!

— Этот живчик с карандашом — из «Саус Чайна морнинг пост».

— Привет, живчик!

— И, хм-м, конечно, вы знаете Вивиан Ло, — ухмыльнулся Аллен.

Викки взглянула поверх ее плеча сквозь стеклянную стену. Ее разъяренные глаза путешествовали по берегу к востоку, от Центра к Ваньчаю, а затем к скорбному пристанищу ее матери в Козвэй Бэе: «убежище от тайфунов» мерцало неяркими огнями джонок — танка с семьями встречали Новый год; где-то в тени лодок стоял на якоре «Вихрь».

Было непонятно, злилась ли она больше на отца за то, что он так неосторожно ввязался в этот глупый и неприятный разговор, или на Вивиан, у которой хватило наглости и бесстыдства открыто появиться вместе с ним. Вивиан победила, пусть хотя бы даже только глубоким вырезом своего тесного платья. Что-то изменилось в ней сегодня — появилось что-то холодное и чувственное. Никаких очков: на ней были контактные линзы.

— Аллен, — отец первым нарушил тяжелое молчание. — Я хочу, чтоб ты познакомился со старшим инспектором Джоном Чипвудом-Чипвордом.

Чип и президент пожали друг другу руки.

— Остаемся, старший инспектор?

— Если они останутся, тогда я тоже.

— Хорошо, — одобрил Уэй, иронично указав через плечо большим пальцем руки на залитый светом корабль «Королева Елизавета II».

— Хочется, чтобы побольше таких, как ты, парней-англичан думали то же самое.

— Вы чувствуете себя покинутым своими друзьями? — опять вынырнул репортер.

Тягостная минута улетучилась, и широкое, большое лицо Аллена прояснилось новым взрывом смеха.

— Послушай меня, парень. Моя мать истратила свой последний доллар, чтобы купить мне разрешение на выезд из маоистского Китая. Мне было четырнадцать. Гонконг принял меня, дал мне работу, школу. Я был потрясенкрасотой капитализма. Еда, дома, машины, универмаги… И в этом по-прежнему предназначение Гонконга…

Кивая в знак согласия с президентом, Дункан наклонился ближе к Викки и пробормотал ей в ухо:

— Никогда больше не задевай Вивиан.

— А ты не давай мне повода, — прошипела она в ответ.

— Я никогда тебе этого не прощу.

Их глаза встретились — два голубых пламени.

— А что ты сделаешь? Отдашь ей что-нибудь еще из бриллиантов моей матери?

— …Пока коммунисты тщатся сделать жизнь своих людей лучше, мы будем потрясатьих сердца красотой капитализма, — заключил Аллен, довольно ударяя кулаком по пухлой руке.

Репортер, делая вид, что записывает все услышанное так, как будто от этого зависит его жизнь, подкинул следующий вопрос:

— А насколько потрясающим найдет Пекин новые беспорядки на улицах?

— У нас не было беспорядков с прошлого лета.

— Но правительственная комиссия предупреждала, что беспорядки могут разразиться в любую минуту, сэр. Любой пустяк может разозлить и напугать людей.

Широкое мясистое лицо Аллена Уэя стало напряженным.

— Люди должны знать, прежде чем прибегнуть к насилию, — я предупреждаю, что нет такого безобразия, которое полиция не могла бы взять под контроль.

— Слушайте, слушайте, — сказал Дункан Макинтош.

— Пекину нечего опасаться гонконгских бандитов, — сказал мрачно губернатор. — Правда, старший инспектор?

— Абсолютно верно, сэр, — выпалил Чип, словно они это отрепетировали.

Вивиан Ло отвернулась, чтобы не сказать чего-нибудь, о чем она потом будет жалеть. Жадность и невежество по-прежнему шли рука об руку. Она вспомнила званый обед в Кембридже, через неделю после Совместной декларации в 1984-м. Почетный гость, сотрудник китайского департамента британского министерства иностранных дел, только что вернувшийся из Пекина, был вполне доволен собой.

— Мы решили гонконгскую проблему и завоевали многомиллионный потребительский рынок Китая.

— Ценой свободы шести миллионов британских подданных, — вдруг громко раздался возмущенный голос Вивиан.

За этот выпад не по летам смышленую китайскую студентку больше не приглашали.

Неожиданно вспышка оранжевого света, затанцевавшего около лайнера, приковала ее взгляд к стоящей на якоре «Королеве Елизавете II». Глядя через гавань, она увидела источник света.

— Пожар на Цзин Ша Цзуе!

Когда все разом повернулись к окну, завороженно глядя на растущее пламя, Вивиан вдруг увидела бескровное лицо шанхайца Чжэна, отражавшееся в стекле. Она ощутила укол первобытного ужаса, ей показалось, что их предали и агенты службы государственной безопасности Пекина сейчас вынырнут из числа гостей вечера и арестуют их всех. Но Чжэн улыбался и был одет в смокинг. Неожиданно шанхаец рискнул пойти на контакт под своим собственным именем. Он заговорил с ней — тихо и быстро, а потом улизнул так, словно его и не было. Вивиан подождала, пока Викки отошла, а потом перевела его слова Дункану шепотом на ухо.

 

Глава 12

Первая банда сформировалась на Натан-роуд — освещенном неоновыми огнями бульваре ночных клубов, магазинов и ресторанов, к которому сбегалось множество улиц. Стал распространяться слух, что каэнэровцы хотят уничтожить профсоюзы, — слух, который, по отчетам полиции, был, очевидно, состряпан, чтобы спровоцировать беспорядки среди десяти тысяч рабочих фабрик и строителей, водителей грузовиков и грузчиков, отмечавших начало нового, пугающего года. Самый младший, с буйным нравом, начал бить окна магазинов. Взвыла сигнализация, золото и бриллианты посыпались в темноту. Женщины и дети побежали к станциям метро — поскорее домой, в новые кварталы; их мужья и отцы стали переворачивать автомобили, припаркованные на улицах. Двухэтажный автобус перевернулся с грохотом, и его охватило пламя.

Королевская полиция Гонконга издала брошюру с рекомендациями, как обуздывать беспорядки на улицах города. В ней разрабатывалась тактика в духе педантичных традиций британской армии девятнадцатого века.

Гонконгцы убедились — еще со времени мятежей на Стар Ферри и спровоцированных мастерами «культурной революции» из КНР бунтов конца шестидесятых, которые королева Англии окрестила «Королевскими», — что маленькая дисциплинированная группа может остановить беспорядки, быстро рассеивая банду. Надо было только начать с демонстрации силы, по мере надобности переходя к слезоточивым газам, деревянным пулям и, очень редко, к винтовкам и выстрелам. Ни одному констеблю не разрешалось выходить из строя, и ни один смутьян не решался нарушить дистанцию, отделявшую их от бдительной полиции.

Первый из базировавшихся на Коулуне антиповстанческих взводов высадился из машины на Карнарвон-роуд и пошел южнее, вниз по Натан-роуд, рассеивая банду и прикрывая пожарную бригаду, тушившую горящий автобус. Выбитая с завоеванной торговой улицы, банда быстро рассыпалась по боковым улицам, и ничего более серьезного, чем несколько канистр слезоточивого газа, не было применено наступавшим взводом. Однако народу собралось так много, что многие были вынуждены двинуться через Сэлсберри-роуд к уже забитой людьми гавани. Вот там-то, как писал потом репортер, и выпустили пар.

Посередине гавани покоился залитый яркими огнями корабль «Королева Елизавета II». Ярко освещенная дверь на палубе была распахнута, и влажный южный ветер нес над водой музыку — несколько сот отставных сотрудников британской гражданской службы танцевали на новогоднем празднике, прежде чем поднять якорь и отправиться домой в Англию в неслыханной роскоши. Гигантский корабль находился далеко — вне пределов досягаемости для камней, и лишь несколько булыжников на мостовой были выковырены и брошены в его направлении.

Неожиданно человек в белой рубашке с короткими рукавами вспрыгнул на ограждение набережной.

— Предатели! — начал орать он. — Предатели! Продали! Продали! Продали!

Толпа злобно напряглась — все знали о постоянно повторяемых обвинениях в адрес англичан, что те продали свободу Гонконга, чтобы наладить свою торговлю с китайцами.

То там, то здесь на набережной все больше мужчин прыгали на ограждения. Сжатые кулаки взметнулись вверх, словно отбивая ритм по ночному небу.

— Предали! Предали! Предали!

Миллионы огней острова Гонконг, прорезавшие темноту, еще больше разожгли их, словно насмехаясь над их отчаяньем. Как и корабль, стоявший вне досягаемости, недосягаемы были и богатства самого острова, и каждое сердце на набережной чувствовало эту горькую правду — богатые смогут спастись, а они нет.

Там стояло здание «Бэнк оф Чайна», набитое до отказа китайскими бюрократами и творцами будущих законов, которых гонконгцы уже ненавидели. Чуть поодаль сверкал «Волд Оушнз-хаус» — его верхние, этажи, как бриллианты и набалдашник жезла. Сзади раскинулись особняки, и за горящими окнами веселились на роскошных приемах, о которых потом будут писать газеты и журналы. Богатые и сильные мира сего уже заключили свое перемирие с боссами с севера. А если это не выгорит — что тогда? Они могут уехать. Но эти люди на материке не смогут. Простые китайцы столкнутся лицом к лицу с новой катастрофой в одиночку.

Город между тем был слишком большим, чтобы на нем мог сфокусироваться гнев толпы. Корабль был ближе, хотя и тоже далекий.

Двойной кордон полиции был выставлен позади решеток набережной, чтобы защитить пятизвездочный отель «Эмперор» в том месте, где стеклянные стены холла делали его уязвимым для камней. Один констебль-китаец нарушил дисциплину и спросил другого:

— Думаешь, они поплывут?

— Вон тот ублюдок на перилах поплывет, если я дотянусь до него. А у меня просто руки чешутся врезать ему.

Еще один констебль из параллельной линии спросил:

— А что, если вон те типы присоединятся к нашим козлам?

— Да брось ты, приятель! Что им — делать нечего? Пошумят и разойдутся.

— Тишина в цепочках! — рявкнул их сержант.

Ближайший к ним лидер смутьянов взглянул вниз через перила, и, казалось, уловил сигнал от другого типа. Неожиданно новый крик подстегнул банду, и у полицейских похолодела кровь.

— Па-а-а-ро-о-о-м!

Десять тысяч человек обернулись, как один. Недалеко, в пяти минутах ходьбы и двух минутах небыстрого бега, вдоль набережной, причалы врезались в глубь гавани. В тот момент два парома курсировали туда-сюда между Коулуном и островом Гонконг, и еще три были привязаны у пирса.

— Паром! Паром! Паром!

Они прорвали тонкий заслон полиции, забушевали вокруг отеля «Эмперор» и музея космоса, пронеслись мимо автобусной остановки и хлынули к причалу для паромов. Толпа вырвала с мясом металлические ворота, которые экипаж пытался закрыть, и хлынули на ближайшее судно «Селестиал». Швартовы были просто срезаны со швартовой тумбы, и в рулевой рубке и машинном отделении водители грузовиков быстро справились с простейшими операциями. «Селестиал» отвалил от пирса без предупреждения, сбросив множество все еще пытавшихся забраться на борт и выписывал причудливую кильватерную струю: банда в рулевой рубке передралась, выхватывая друг у друга штурвал.

Хакка — водитель землеройной машины — запустил пожарный топорик в плечо водителя грузовика, который пытался править штурвалом. Рожденный на сампане, он проворно переступил через тело и стал у штурвала, взяв твердый курс на широко раскрытую дверь, выливавшую свет из борта роскошного лайнера. Общий вой пронесся над паромом, когда смутьяны увидели свою мишень. Они столпились на носу, чтобы подняться на борт в числе первых, размахивая деревянными палками с гвоздями, которые выдрали из скамеек в качестве оружия.

Крошечный катер морской полиции стрекотал по темной воде, голубые огни прожекторов полыхали, выла сирена. За триста ярдов до необъятной стены «Королевы Елизаветы II», весело сверкающей огнями бортовых иллюминаторов, маленькое суденышко остановилось на пути приближающегося парома.

— Подбить его! — выла банда на носу парома. — Потопим! Суй лаун гинг!

Рулевому-хакка было трудно вести паром с таким количеством людей на борту. Но он был обозлен на морскую полицию за частые обыски их семейной джонки и поэтому усилил свою хватку на штурвале, обрадовавшись посланной богами возможности отправить этих водяных колючек на дно залива.

Чип сидел, откинувшись, на корме трясущегося катера, глядя то на сержанта-китайца, командовавшего полдюжиной полицейских из морской полиции, то на паром, создававший массивную носовую волну и быстро приближающийся. Зная, что проход в гавани будет забит, он пробежал квартал от «Волд Оушнз-хауса» к полицейскому причалу, показал свое полицейское удостоверение, впрыгнул на борт катера, и они отправились на перехват украденного парома.

Парень у радиопередатчика выглядел лет на двадцать пять — не больше, и вполне естественно, что он никогда не думал, что столкнется в гавани со смутьянами. Пока рулевой возился с мотором, катер закачался на волнах, и паром становился все больше, четче вырисовываясь из темноты. Он в отчаянии покачал головой и бросил убийственный взгляд за борт, проклиная этих чертовых заморских дураков на «Королеве Елизавете II», которым самим не хватает мозгов закрыть дверь. Неужели на пароходной линии Кунардов думают, что банда будет просить разрешения подняться на борт? Обе палубы умыкнутого парома битком набиты типами, жаждущими крови.

Чип намеренно держался в стороне. Тогда как вся полиция Гонконга была поочередно задействована в антиповстанческих формированиях, он не присоединялся к ним. Он был на катере не по прямым обязанностям, и поэтому не хотел мешать сержанту командовать своими подчиненными. Но он вдруг понял, что именно сейчас он должен отдать приказ по-английски.

— Сержант! Остановите этот паром!

— Слушаюсь, сэр.

Не имея ни армии, ни флота, Гонконг тем не менее требовал, чтобы полиция защищала его границы, равно как и спокойствие его жителей. И потому, как и всякий офицер в департаменте, сержант морской полиции, благодаря выучке, традиции и необходимости, был наполовину солдатом. Он получил команду от вышестоящего, и теперь приготовился ее исполнять, командуя своими подчиненными.

— Осветить рулевую рубку, — приказал он на кантонском диалекте.

Их галогенный прожектор, взметнувшись вверх, остановился на окнах. Множество лиц было прижато к стеклу. Толсторожий парень у штурвала поднял руку, заслоняя глаза от света.

— Зарядить оружие!

Один из полицейских отпер секционную дверь, вошел в отсек и вскоре вернулся и встал с автоматической винтовкой рядом с сержантом.

— Завести мотор. На четверть румба вперед.

Катер двинулся, рассекая беспорядочное короткое волнение.

— Застрелите этого парня.

Хлопнул залп. Стекло вылетело, головы шарахнулись назад, и рулевой. — хакка пропал из поля зрения. Паром неожиданно круто мотнуло в сторону, бросив смутьянов на поручни; некоторые из них свалились за борт.

— На румб вбок, рулевой.

Катер стал разворачиваться параллельно парому, шедшему на полной скорости. Сержант велел подойти еще ближе.

— Ремингтоны!

Катер подходил ближе, пока не оказался всего в нескольких ярдах от открытого по бокам машинного отделения.

— Огонь!

Трое ухмылявшихся полицейских открыли огонь по машинному оборудованию. Град пуль пробивал трубы, кабели, приборы, и вскоре из моторов посыпались искры, потекло дизельное топливо и масло системы гидравлики, и паром остановился всего в нескольких сотнях ярдов от Цзин Ша Цзуя.

— Прекратить огонь! Прекратитьогонь!

Но полицейские уже вошли во вкус, и потребовалась третья команда и тычки в плечо, чтобы привлечь их внимание.

Когда дым рассеялся и залпы еще эхом звучали в их ушах, сержант повернулся к Чипу, который сказал:

— Отлично сработано, сержант.

В этот момент внезапно ожило радио, надтреснутым голосом требуя отчета у сержанта, и Чип, слушая его рапорт, подумал, что если строгая программа «локализации» и сделала командную структуру армии в чем-то китайской, то Королевская полиция Гонконга сохранила британскую склонность к преуменьшениям.

— Вы можете прислать буксир, сэр? — спросил сержант.

Но голос вышестоящего чина звучал как-то вяло. В сущности, он был просто испуганным.

— Идите к Козвэй Бэю. Там целая орава атакует «убежище от тайфунов». Похоже, они собираются напасть на яхты.

Обойдя громадину лайнера, они увидели огромный костер из горящих машин на набережной. Пламя вздымалось ввысь на сотню футов и отражалось в стеклянных зданиях, и казалось, что дома тоже пылают.

— Сай ла, — выдохнул сержант.

Это и вправду сама смерть, подумал Чип. Позади них, на Коулуне, огонь пожирал причал, и радость первой одержанной победы стала быстро стихать.

 

Глава 13

Чип предупредил Викки, чтобы она не выходила на улицу, потому что смута на Коулуне могла перекинуться через гавань, как лесной пожар. Но она ускользнула с вечеринки Ту Вэя вскоре после того, как инспектор ушел. Все столпились у окна, глазея на битву за причалы на Стар Ферри, и пространство для танцев опустело — там остались только мимы да филиппинский дуэт, заливавшийся песенкой «Мы делаем это, как всегда» со спрятанной в папоротниках сцены.

Она обещала отцу вернуться домой вместе с ним на машине. Но подумав, заволновалась — если беспорядки перекинутся на Козвэй Бэй, ее мать может проснуться в одиночестве на яхте и испугаться.

— Вызовите лифт, пожалуйста.

Бежавший позади нее мужчина в два прыжка перемахнул оставшиеся ступеньки. Он казался знакомым, впрочем, как и многие другие на этом вечере, и неотразимо привлекательным: евразиец с шелковистыми, блестящими черными волосами и серо-зелеными глазами.

— Спасибо, — улыбнулся он.

— Лифт еще не приехал, — сказала Викки, отворачиваясь от него в противоречивых чувствах — смятенных против ее воли, чего уж ей совсем было не нужно, но новый прилив волны желания разлился по ее телу. Она заставила себя не смотреть на него и сосредоточиться на оставшемся внизу бальном зале.

Ту Вэй Вонг уселся на возвышении в углу в компании престарелых китайцев. К ним присоединились девушки в расшитых национальных нарядах, таких плотно облегавших и глубоко вырезанных, что Вивиан показалась бы просто скромницей. Они наполняли их бокалы и зажигали им сигареты. Она узнала некоторых из судовладельцев — приятелей Ту Вэя, сбежавших в Гонконг в сорок девятом году. Это были единственные в зале люди, казавшиеся равнодушными к заварушке в городе, что было странно для людей, уже однажды лишившихся своего дома.

Красивый евразиец тоже смотрел на них с интересом, как обнаружила Викки, бросив на него короткий быстрый взгляд. Если одной из привлекательных черт Альфреда Цина были его полные энтузиазма ухмылки, то этот парень мог свести ее с ума своими глазами. Они улыбнулись друг другу, и Викки обнаружила, что, вопреки своей воле, начала с ним разговор.

— Старый пират — хладнокровный тип, правда? Смотрите, пьет себе вино, когда город горит.

— Может, он собирается скупить по дешевке головешки?

Взгляд Ту Вэя скользнул поверх своих приятелей, и Викки проводила его глазами. По необъяснимым для нее причинам она не удивилась, что объектами его интереса оказались ее отец и Аллен Уэй. Тайпан и губернатор стояли у окна в решительных позах, руки на бедрах, лица повернуты в сторону пламени по другую сторону гавани. Аллен казался совершенно сбитым с толку, словно он не мог поверить, что на жителей доброго и чувствительного капиталистического Гонконга нашло помрачение: бешенство и безудержное желание убивать.

Отец же, напротив, был мрачным, с твердо сжатыми губами. Он называл вещи своими именами и знал, что это — бедствие. Потому что, даже если бы полиция и пресекла эти безобразия в первые пять минут — на что совсем не похоже, — все равно акулы с телевидения уже бьют в барабаны по всему миру: Гонконг в огне позади попавшего в ловушку несчастного британского роскошного лайнера. Слава Богу, биржи закрыты на новогодние праздники, но скоро они откроются, и всякая связанная с Гонконгом биржа пойдет ко дну, как балласт. Странный вопрос всплыл в голове Викки: чему мог улыбаться Ту Вэй Вонг? Неважно, вложил ли он деньги в различные предприятия или нет, китаец он или нет, но разве «Волд Оушнз» не потеряет в Гонконге даже больше, чем Макфаркары?

Двери облицованного нефритом лифта бесшумно распахнулись.

— Прошу, — вежливо сказал евразиец, отступая в сторону, чтобы пропустить ее первой.

Лифтер-китаец в униформе приветствовал ее веселой ухмылкой и спросил:

— Вниз, Мисси?

Но когда увидел евразийца, он низко поклонился.

— Расслабься, малыш, я не кусаюсь.

Дверь закрылась, и Викки внезапно запоздало поняла, кто он был такой и что она только что прошлась по его отцу.

— О Господи, вы…

Ее смущение было настолько сильным, что она едва не выпалила его прозвище.

— Непутевый Вонг, — улыбнулся он. — Возвратившийся блудный сын.

— Я… очень сожалею.

— Очень рад с вами познакомиться. Как зовут вас ваши друзья?

— Я — Виктория Макинтош. — Она протянула руку. — Как мило, что мы с вами познакомились… Стивен — ведь так вас зовут?

— Мои друзья, — его голос, казалось, лился, как вода. У него был легкий китайский акцент, и часто он нежно смягчал окончания. — А для поклонников отца в народе — Ноу Вэй. Непутевый Вонг.

Викки ощутила в нем какую-то открытость, и хотя он охотно шутил по поводу своего прозвища, наверное, был очень раним.

— Я познакомилась с вашим отцом сегодня вечером.

— И как вам «старый пират»?

— Послушайте, я, правда, очень сожалею… Я имею в виду о том, что назвала его так.

— Я вас прощаю. Я именно это имею в виду. Наверное, внутри меня чего-то не хватает — я не могу держать зла на женщин.

— Он удивил меня… Я имею в виду, он был умен и… ну таким образом…

— Известным хорошо по всему побережью, как и его манера поведения.

Выйдя в холл, они прошли сквозь живой коридор из детей. Многие из них, как заметила Викки, зевали.

— Кто-то должен сказать им, что уже пора спать.

— Вы правы.

Стивен широко раскинул руки и обратился к ним на кантонском диалекте. Они нервно засмеялись, но остались стоять на месте.

— Они реагируют только на голос своего хозяина, — извинился он. — Я попытался, но видите — ничего не вышло.

— Должна вам сказать, для меня это очень странно. Они кажутся такими маленькими.

— Не так уж странно. Просто другой мир. Мой отец по-своему возродил старомодную большую китайскую семью. Все они сироты. Большинство из этой славной компашки у отца почти с пеленок.

— А его не беспокоит, как каэнэровцы посмотрят на его личный приют для сирот и капиталистическую систему воспитания?

Стивен Вонг усмехнулся:

— Во-первых, мой отец не беспокоится ни о чем. А во-вторых, каэнэровцы — тоже китайцы. Вы ждете свою машину?

— Хм-м… нет. Я приехала с отцом. А сейчас я поеду на такси.

— Я вас подброшу, — предложил он, указывая на алый «бентли», который рванулся к дверям, как только они в них появились.

— Просто попросите их вызвать мне такси, пожалуйста.

— Сложно будет найти такси, когда это безобразие разрастается. Да и небезопасно. Куда вам ехать?

Он был прав насчет такси. Она уже было сказала — к «убежищу от тайфунов» в Козвэй Бэе, но потом запнулась.

— В яхт-клуб.

— Отлично, я вас подброшу. Садитесь.

У него были галантные манеры, которые Викки не привыкла видеть у мужчин его возраста, — он придержал дверцу и спросил, удобно ли ей, прежде чем они отъехали. Его реакция на угрозу того, что в Гонконге может начаться социальный конфликт и все будет вверх дном, была неожиданной — казалось, он не зависел от происходящего. На пути из Центра на Хэркот-роуд в просвете между домами они увидели Стар Ферри — его пытались взять в оцепление.

— Мятежные паромы? — спросил Стивен. — Что они собираются делать дальше?

Но Викки уже почувствовала, как внутри у нее все напряглось от беспокойства за мать. Как только они выехали из центра в Ваньчай, они попали в пробку из остановившихся такси, грузовиков и автобусов.

— Что же это такое?!

— Смотрите! Еще пожар.

Вдалеке, вверх по дороге, красное зарево освещало верхние этажи домов.

— Хотел бы я знать, что это горит? — сказал Стивен с мягким любопытством. — Может, ваш яхт-клуб? Эй! Куда вы?

Но Викки уже отстегнула ремень безопасности, выпрыгнула из «бентли» и теперь бежала между застывших машин к огням входа на станцию метро. Она ворвалась внутрь и побежала вниз по крутому эскалатору, перепрыгивая через две ступеньки. Серебристый поезд уже забирал пассажиров, когда она приближалась к платформе. Викки резко увеличила скорость. Ее высокий каблук попал в щель между ступеньками, и она чуть не упала лицом вниз. Не задумываясь, она быстро скинула туфли и побежала босиком к уже начавшим закрываться дверям. Она проскользнула между ними в последний момент. Ехать было всего две остановки, но Викки казалось, что поезд тащится целую вечность. Ее воображение рисовало жуткие картины: ее мать одна на яхте, бандиты с воем плывут на паромах и бегут по стоявшим вплотную друг к другу джонкам.

Козвэй Бэй. Бег на пределе по ступенькам вверх — на Локхарт-роуд. Воздух, удушливый от запаха гари и бензина. Банды тинэйджеров, бегущие к воде. Она побежала вместе с ними — вокруг ее бедер развевалась юбка, ступни жалила мостовая набережной. Вниз по Персивал-стрит, в толпу, спрессованную на берегу гавани. Продираясь сквозь чащу людей, Викки свернула на Глостер-роуд и увидела, что путь забит новой толпой — тысячи и тысячи глазели на машины, горевшие на бегущей вверх улице.

Пламя на дороге освещало «убежище от тайфунов», и в колеблющемся свете казалось, что обитатели джонок танцуют на своих лодках. Викки, которая не могла двигаться ни вперед, ни назад, стояла и смотрела на эти отдаленные фигурки, зная, что их танец был на самом деле отчаянной попыткой потушить сыплющиеся на них с неба искры.

Толпа, стиснувшая ее, была сама зажата зданиями и наспех сформированным полицейским кордоном вдоль Глостер-роуд. Викки мгновенно подумала: это чудо, что здесь вообще есть полиция. Все автомобильные подъезды были блокированы. Забитая остановившимися машинами Глостер-роуд, Ист-Кэрридер и подъезды к Харбор Танл были между нею и яхт-клубом. Дальше, к востоку вдоль «убежища от тайфунов», неуправляемая толпа бесновалась на дорогах и крушила общественный пляж. Джонки и сампаны отплыли подальше, оставив между собой и бандами изрядную полоску воды, и Викки поняла, что теперь единственной возможностью нанять сампан было бежать к причалу яхт-клуба.

Но сначала ей нужно было пересечь дороги. Было два пути — по пешеходным переходам над ними или по длинному тоннелю внизу. Она была довольно близко к переходу, но люди набились на парапет, потому что сверху было лучше видно толпу, неистовствующую около «убежища», и полиция блокировала ступеньки со стороны залива и стала расчищать мостик, сгоняя глазевших и отталкивая тех, кто только пытался взобраться. Викки напрягла зрение. Полицейский офицерский клуб разместился вместе с яхт-клубом на небольшом полуострове, образованном западной границей «убежища», и она могла видеть офицеров в смокингах, строивших баррикады.

Оставался только тоннель, и Викки стала прокладывать себе путь к нему. Входом в него была серая дверь сбоку кинотеатра возле отеля «Эксельсиор». Неоновая афиша, зазывавшая на последний триллер Рэймонда Чжоу с привидениями и мордобоем, была видна издалека. Потребовалось пять изнурительных минут, чтобы пройти полпути, и к этому времени толпа еще сгустилась и настроение ее стало меняться. Лица людей, в большинстве своем любопытные пять минут назад, казалось, покраснели в свете пламени; глаза горели, губы плотно сжаты над стиснутыми зубами, и угрожающие стоны стали вырываться из тысяч глоток. Сосредоточенная до этого момента только на мысли, как добраться до матери, Викки неожиданно осознала, что она была белокожей и полуобнаженной в красном вечернем платье. Кто-то цапнул бриллиантовую заколку в ее волосах. В ярости она выхватила ее и спрятала в свою вечернюю сумочку.

Неожиданно с оглушительным «бу-ум» взорвался автомобильный бензобак, и горящие обломки с шипением стали падать в залив. Все шарахнулись и бросились под защиту зданий. Викки пулей одолела сто футов, прежде чем они хлынули назад. Она по-прежнему была слишком далеко, чтобы различить «Вихрь» в скопище яхт и джонок, не говоря уже о матери среди далеких фигур, борющихся с огнем на своих лодках. Взрыв второй машины опять отбросил толпу назад, и Викки удалось пробежать оставшийся путь.

Полиция в боевой экипировке охраняла вход в тоннель.

Выбравшись из толпы, она подбежала к констеблю-китайцу в каске с полукруглым пластиковым щитком на лице и увидела раздувшееся отражение босой растрепанной женщины в красном шелке.

— Позвольте мне пройти.

Полицейский даже не шевельнулся.

— Я сказала: позвольте мне пройти.

— Что там такое у тебя? — донесся страшно обрадовавший Викки звук английской речи.

К ним подошел инспектор с напряженным взглядом и надменным ртом. Викки поняла, что это была просто попытка скрыть последствия новогодней пьянки.

— Я — Виктория Макинтош, инспектор. Моя мать ночует на яхте. Я хочу добраться до нее и убедиться, что все в порядке.

Бог с этими мятежными китайцами и переворотом, но это был все еще британский Гонконг, и ее имя вызвало у инспектора интерес, если не внимание, которое, казалось, было приковано к ее ногам.

— Макинтош, говорите?

— Виктория Макинтош. Дункан Макинтош мой отец… Я попрошу маму дать мне туфли.

— Все в порядке, мисс. Дайте ей пройти, сержант.

— Спасибо, инспектор.

Она побежала вниз по ступенькам и понеслась по длинному пустому коридору; дыхание эхом отдавалось в ушах. Вынырнув около «Нун Дэй Гана» и миновав нескольких констеблей, охранявших тоннель, она побежала вдоль кромки воды. Все танка были вдали от берега на своих джонках, стоя на палубе, вооружившись крюками и острогами, они смотрели на толпы позади полицейского кордона со смесью страха и презрения. Дважды Викки видела винтовки в рулевой рубке — необычная вещь в Гонконге, где хранение личного огнестрельного оружия строго контролировалось.

Миновав полицейский офицерский клуб и здание яхт-клуба, она проковыляла по посыпанному гравием двору, мимо нуждавшихся в ремонте лодок и мелких яхт и выбежала на деревянный причал для сампанов. Старая женщина держала свою лодку на благоразумном расстоянии в десять футов от берега. Мотор работал на малых оборотах, и она смотрела на Викки из глубин своей полотняной рубки с большим подозрением.

— На «Вихрь»! — крикнула Викки.

Старая женщина уставилась поверх воды на девушку, а потом боязливо взглянула на банду и на огонь, словно Викки была эмиссаром смутьянов.

— На яхту Тай-Тай! — что было силы завопила Викки, и это, а может, и то, что она за долгие годы, наверное, уже видела не одну гуйло, выбегавшую босиком из бара яхт-клуба, побудило ее направить сампан к причалу. Викки впрыгнула на борт, и старая женщина взяла курс на «убежище».

— Пожалуйста, побыстрее!

Неутихавшее пламя на набережной отбрасывало оранжевые блики и черные тени на воду между джонок с высокой кормой. Низкосидящий на воде сампан не позволял хорошо видеть берег. Выли полицейские сирены, но основной шум исходил от людей — сплошной вой злобы и неудовлетворенности. Пока они плыли по водному тоннелю, Викки видела танка, взобравшихся на рулевые рубки, — темные силуэты на красном полотне неба.

Мегафоны лаяли:

— Саан хой! Саан хой! Расходитесь! Расходитесь с миром! Расходитесь! Саан хой!

— Идут из парка, — сказала старая женщина, управляя сампаном.

— Кто?

— Бандиты.

Большой парк граничил с частью «убежища» на востоке — небезопасное место по ночам. Мегафоны залаяли опять. А потом раздался другой голос — холодный и уверенный:

— Огонь!

Она услышала громкий хлопающий звук и в первый раз по-настоящему испугалась. Если полиция начала стрелять, значит, толпа перешла в наступление на море. Она вся напряглась от нетерпения, ожидая самого худшего. Но в просвете между двумя рыбачьими джонками мелькнуло клубящееся облако белого дыма, относимого на ораву северо-восточным ветром.

— Слезоточивый газ, — повеселела женщина у руля. — Это их научит уму-разуму.

И впрямь в следующем просвете они увидели, как толпа редеет под упорным натиском вооруженной полиции.

— Огонь!

Еще один залп, и на этот раз бегство толпы вызвало радостные крики рыбаков, стоящих на своих рулевых рубках, — они приветствовали своего извечного врага — полицию. Но потом взорвался еще один бензобак, и куски пламени посыпались с неба.

— А-а-а! — закричала старая женщина. Пламя лизало холст рубки. Викки схватила черпак и плеснула воду на огонь.

— Еще! — взвизгнула женщина, и они лили воду, пока обе не увидели, что ни одной пылающей искры не осталось на полотне или сухом дереве возле него.

Новые звуки сирены возвестили о прибытии пожарной бригады, долго пробивавшейся сквозь транспортные пробки. Пожарные лили воду на горящие машины, и пламя захлебнулось, погрузив «убежище от тайфунов» в неожиданную темноту. Мотор сампана стал затихать, и Викки увидела знакомый силуэт носа «Вихря» и на нем — фигуру Ай Цзи.

Она достала деньги из сумочки и вложила их в руку старой женщины. Ай Цзи помог Викки подняться на борт.

— Мисси! Все в порядке.

— Мама?

— О’кей, она внизу. Я вернулся. С ней все хорошо.

Девушка прыгнула в люк, когда полиция опять пустила в ход слезоточивый газ. Кричали мегафоны, выли сирены и вертолеты летали над Коулуном.

— Мама? Где ты?

Она на ощупь нашла путь через полутемный салон и по коридору, ведущему в каюту на корме, где, скорее всего, прячется мать.

— Мама! — звала она. — Я здесь. Все хорошо.

Она нашла выключатель, потом постучала в дверь.

— Это я!

Не услышав ничего в ответ, она постучала опять, а потом открыла ее со страхом.

— Мама, это я, Викки.

Свет был неярким. Она увидела свою мать в халате, свернувшуюся калачиком на кровати. На ночном столике стоял пустой бокал для шампанского, лежащего в холодильнике.

— Мама!

Салли Фаркар-Макинтош открыла глаза с улыбкой.

— Привет, дорогая, — пробормотала она сонно. — С Новым годом!

— С тобой все в порядке?

— Все отлично. Как хорошо, что ты пришла. Ты оставила своих друзей?

— Я беспокоилась о тебе.

— А почему?

— Беспорядки…

— Какие беспорядки?

Она зевнула, потянулась, закрыла глаза и опять погрузилась в сон.

Викки упала в кресло, ее мозг сковало оцепенение. Постепенно шум с берега стал утихать. Она поднялась на палубу и увидела, что огонь был потушен и полиция контролировала ситуацию.

— Ай Цзи, спасибо тебе. Я останусь здесь на ночь. Иди домой.

— Спасибо, Мисси.

Он резко свистнул, мотор сампана заработал, и лодка направилась к ним.

— А с твоей семьей все в порядке? — спросила Викки.

— Они все в полном порядке. Один бандит хотел забраться на джонку. Его скинули острогой.

— Слава Богу. Твоей семье нужна помощь с полицией?

Бог знает, как полиция оценит действия танка, защищавших свои джонки в пылу битвы, и она чувствовала, что ее семья должна защитить семью Ай Цзи.

Китаец усмехнулся:

— Пока нет.

— Тогда дай мне знать. Я скажу тайпану.

Низкий сампан подошел к борту яхты — его вела хорошенькая девушка. Ай Цзи перескочил через борт и был таков. Викки пошла вниз, нашла пиво в холодильнике и вернулась к матери, которая слегка похрапывала. Викки развязала пояс ее халата и накрыла мать одеялом. Потом села, потягивая пиво, и ей становилось все грустнее и грустнее.

Какой это был жуткий год! Бедный Хьюго. Бедная мама. Ее парень, не вынесший напряжения. Потерянный отель в Нью-Йорке. Другой тоже уже почти потерян на Кай Тэ.

Настырные китайцы. Она начала плакать, думая о своем муже Джеффе, которого не видела уже много лет. Почему она о нем плачет, спрашивала себя Викки и поняла, что плачет о себе, о девушке, которой она была, когда позволила отцу втянуть себя в замужество. Глупая девчонка, которая до сих пор задирает голову так, что он всегда может щелкнуть ее по носу. Ее жизнь могла бы сложиться по-другому, если бы она осталась в Нью-Йорке после окончания колледжа и занималась своей собственной карьерой. Она могла преуспеть и вернулась бы домой как равная, вместо того чтобы склеивать осколки его треснувшей империи.

Хьюго никогда не узнает, как они горюют о нем, думала она с горечью. Бедная Фиона. Бедные дети. Трудно представить, что 1997-й может быть еще хуже 1996-го, но Викки знала, что так оно и будет. На этой мысли самообладание опять покинуло ее, и Викки почувствовала, как внутри ее нарастают глубокие рыдания и сотрясают все тело.

Это просто разрядка после того, как она очертя голову бежала к матери — лишь бы увидеть ее и узнать, что с ней все в порядке, говорила она себе. Совершенно нормальная реакция, твердила она, запоздалый отклик. Беда в том, что она становилась раздавленной запоздалыми откликами на все ужасные события, случившиеся в прошедшем году. Слишком уж много их было. Она пыталась сопротивляться этой боли, защититься пивом. Но дело зашло слишком далеко, и зубы ее застучали по горлышку бутылки, когда громкие рыданья потрясли ее до самой глубины.

Мать заворочалась.

Она была одинока, но не так, как мать, и меньше всего на свете хотела разбудить ее. Викки еле слышно встала, выключила свет, вышла в коридор и пошла в самую большую каюту. Она нашла там штормовку матери и, накинув ее поверх вечернего платья, пошла на палубу, думая, что ночной воздух поможет ей освежить голову от тяжелых мыслей.

Слезы по-прежнему комом стояли в горле, и поэтому Викки пошла на нос — подальше от каюты Салли, и теперь, если опять она заплачет, она не помешает матери и сможет плакать вволю. Она села на палубу, прижавшись спиной к мачте, и стала смотреть на темные силуэты джонок вокруг; все еще сжимая бутылку с недопитым пивом, она, как ребенок, ждала, когда хоть что-то заполнит пустоту внутри.

Викки не знала, сколько просидела, но она, должно быть, задремала, потому что неожиданно проснулась, почти окостеневшая и промерзшая. Она попыталась узнать, который час, но не могла разглядеть в темноте циферблат своих часиков.

Она услышала гул машин вдалеке. Значит, они расчистили набережную и движение возобновилось. Если не считать этого, стояла почти полная тишина, словно город просто поглотил смутьянов. Что бы ни распалило их, с этим было покончено ночью. Где-то в гуще джонок, сампанов и яхт она расслышала, как заработал мотор со спокойною вескостью.

К нему присоединился второй мотор, и они работали какое-то время на малых оборотах, оживая, звуча все ровнее, а потом одновременно включилась передача. Посмотрев на канал, Викки увидела в отдалении пару мачт, двигавшихся к ней на фоне полотнища освещенного неоном неба.

Не лучшее время для плавания, подумала Викки, — все на борту наверняка пьяны, включая матросов. Но пока мачты приближались, она не слышала ни музыки, ни выкриков с вечеринки, ни Смеха — только ровный гул моторов.

Полная любопытства, Викки пошла вперед по носу «Вихря» на узкую, нависшую над водой площадку и, к своему удивлению, увидела хорошо различимые мачты «Мандалая» — яхты, которую купил отец после того, как «Вихрь» остался матери. На бывшей верфи Макфаркаров «Мандалай» — почти близнеца его любимого «Вихря» — построили для одной четы; они продали потом ее Дункану, когда купили себе большую яхту, сколотив приличное состояние на импорте ирландского виски в Гонконг, неожиданно почувствовав прилив нежности ко всему кельтскому.

Яхта плыла без огней, и Викки была уже готова бежать вниз и радировать морской полиции, что кто-то пытается украсть шхуну. Но потом при свете, лившемся из рулевой рубки рыбачьей джонки, она узнала фигуру отца, которую невозможно было спутать ни с кем. Он стоял у штурвала. Заинтригованная, Викки смотрела, как он подплывал все ближе. Эта ночь мало подходила для импровизированных прогулок. Она была холодной и сырой, туман клубился, и вряд ли Вивиан захотела бы развеяться подобным образом. Вторая фигура появилась откуда-то из-за бизань-мачты, и по ее силуэту Викки поняла, что это не Вивиан; вероятнее всего, это был Бэк До Пин, новый матрос отца, — ушлый контрабандист, которого не нанял бы никто другой.

Викки наклонилась через поручни и хотела окликнуть отца, но воспоминания о том, как он не взял ее с собой, когда встречался с капитаном красной джонки, были еще свежи. Он просто солжет ей, если она спросит, куда он плывет посреди ночи.

На минуту ей пришла в голову дикая мысль — поплыть за ним. Но потребуется слишком много времени, чтобы найти Ай Цзи и раскачать «Вихрь» к плаванию. Да и кроме того, радар не просто так вращался на верхушке мачты «Мандалая». Даже если она и отыщет его в тумане, отец непременно заинтересуется источником свирепых всполохов на его экране.

Викки вернулась на корму и села, сгорбившись в темноте. Она смотрела, как отец аккуратно ведет большую яхту по крутому повороту около «Вихря» — последнего в цепочке кораблей. Обе яхты были такими длинными, а пролив таким узким, что ему приходилось маневрировать, пуская моторы в реверс при развороте кормы. На какую-то секунду оба судна оказались почти впритык друг к другу — нос «Мандалая» в двух футах от корпуса «Вихря». Она слышала, как отец грохотал на бедного Бэк До Пина, требуя, чтобы тот следил за кормой, и в тот момент, когда оба мужчины смотрели в другую сторону, Викки подобрала подол своего платья и, легко перемахнув через борт, прыгнула на нос «Мандалая».