Глава 18

До того как Фиона вышла замуж за Хьюго, который служил в Северной Ирландии и стала женой капитана британской армии, она изучала психологию в Лондоне. Любовь отодвинула на задний план ее мечты стать врачом — к великому облегчению ее семьи. Они были сельскими жителями, из мелкопоместного дворянства. И хотя брак с юношей из богатого клана гонконгских торговцев был едва ли единственным брачным вариантом родителей для их любимой, но странной дочери, обаятельный Хьюго — воспитанник Гордонстауна и отличный шотландский капитан — уверенно побил и реальных конкурентов, и тех Бог знает кого, с которыми их дочь может связаться в больнице в Лондоне.

Когда они приехали в свой Гонконг, чтобы жить там, как современные колонисты, она содержала свое хозяйство в образцовом порядке. Будучи «Тай-Тай в перспективе» (ее собственное шутливое разъяснение своего статуса для старых друзей), она была женой, «общественной деятельницей» и матерью, и ей было некогда вспоминать о своем образовании. Какое-то время она выписывала журналы по своей профессии, пока они не стали скапливаться нераспечатанными в стопки, но она до сих пор надеялась, что сможет заняться практикой, когда Мелисса и Миллисент уедут в школу. Она помнила азы и ревностно верила в исцеляющую силу высвобождения и выговаривания. И поэтому ей было понятно то, что беспокоило главного психиатра больницы Матильды.

Престарелый китаец с пучком профессорской бородки прятал раздражение за очками с толстыми стеклами и прохладной улыбкой. Фиона ему симпатизировала. Ему казалось легче открыть устрицу ногтями, чем сорвать маску с лица Виктории Макинтош. Она была такой же закрытой книгой, как сам мертвый тайпан.

Девочки подбежали к ее кровати, прежде чем Фиона успела их остановить.

— Кун хай фэт чой! Тетя Викки!

— С Новым годом и тебя, Мелисса. Кун хай фэт чой, Миллисент.

На заставленном компьютером, телефоном и факсом ночном столике она нашла пару красных конвертов с деньгами на счастье — и дала их девочкам.

— Желаю вам процветания, племянницы Номер Один и Номер Два. Два Новых года! Знаете ли, как вам повезло? В Англии вас заставят поститься.

Фиона обменялась с психиатром понимающими взглядами.

Спустя месяц после смерти отца и две недели после того, как последствия трещины в черепе и сотрясения стали затухать, Викки вела себя так, словно «Мандалай» затонула десять лет назад.

Фиона была убеждена, что все это внешнее, и говорила врачу, что она думает, что Викки напугана, хотя они не могли понять чем. У Фионы была еще одна теория, которую она выложила Альфреду Цину, когда он в последний раз приходил: когда ее отец умер, девушка, которая всю жизнь так отчаянно боролась за его любовь, оказалась совсем одинокой на опустевшей арене.

Альфред засмеялся.

— Да нет же, Фиона. Она просто думает.

— Думает о чем?

— Каким будет ее следующий шаг.

— Но она не такая бесчувственная.

— Конечно, она ранима, — согласился Альфред. — Но у нее что-то на уме. Что — мы никогда не узнаем. Она держит это в себе. Как тайпан.

— Извините, что помешали, доктор, — сказала Фиона. — Я не знала, что вы все еще здесь.

— Он просто выходил, — пояснила Мелисса. — В холле был секретарь — он ждал писем.

— В самом деле, у нас осталось еще минут пять, Виктория. Мы поздно пришли. У вас был срочный важный звонок с Кай Тэ.

— Не напоминайте мне о нем.

— Мы будем за дверью. Мелисса, Миллисент, пошли.

— Останься, Фиона, пожалуйста. Доктор ведь не требует раскрыть никаких секретов. Ведь правда, доктор?

Фиона посмотрела на девочек, которые стали такими же неподвижными и тихими, как стулья, в надежде, что их присутствие будет незамечено.

— Вы тоже можете остаться, — заверила их Викки. — Никаких откровений сегодня утром.

Доктор бессильно покачал головой.

— Ледяная дева вряд ли скажет что-нибудь из ряда вон выходящее в следующие пять минут, — согласился он. — Почему бы вам не остаться? Ну, Викки, давайте будем серьезной хоть ненадолго.

— Хорошо. Вы говорили, что все сходятся на том, что так много травм за один раз провоцируют нервный срыв, а я говорила, что недостаток общепринятых мнений состоит в том, что они не обязательно срабатывают в применении к конкретному человеку.

Доктор вздохнул. Они уже кружились вокруг этой темы и раньше, и Викки не уступила ни на йоту.

— Послушайте, Виктория. Вы…

Она резко улыбнулась ему:

— Вы собираетесь быть строгим и неумолимым.

Доктор не улыбнулся в ответ.

Фиону беспокоило стабильное, «негибкое» выражение лица Викки. Она была умна и монументально замкнута — больше, чем когда-либо после несчастья, но язык ее тела, ее напряженная улыбка, ее руки, прижатые к груди, ее высоко и воинственно вскинутая, как у кобры, голова, прищуренные глаза создавали образ загнанного зверя или хрупкого контейнера, готового взорваться. На ней была излишне скромная ночная рубашка, подошедшая скорее бы монахине, чем хорошенькой незамужней женщине за тридцать, красивые белокурые волосы убраны в тугой узел. В любом случаем похоже, что она… да нет, она просто скоро взорвется, думала Фиона. Ее глаза встретились с глазами Фионы, и та не удивилась бы, если бы Викки внезапно разрыдалась или просто выбросилась из окна.

— Я собираюсь бытьстрогим, — сказал доктор. — Совершенно очевидно, что вы не намерены откровенничать с присутствующими, поэтому я просто перечислю то, что случилось с вами за прошедший год. А потом попрошу вас подумать, почему вы обнаруживаете меньше эмоций по поводу этих событий, чем по поводу этой охапки роз.

— Вы же знаете, что я не должна здесь торчать. Одно дело — раз в неделю просвечивать мою трещину, и совсем другое — мучить меня вопросами, на которые я не хочу отвечать.

— Нет, не должны, — согласился доктор мягко. — Но лучше поговорить сегодня, чем через месяц я увижу вас в смирительной рубашке.

— Вы действительно преувеличиваете, — запротестовала Викки. — Я вовсе не обнаруживаю меньше эмоций, чем всегда. Я такая, какая всегда. Спросите Фиону. Спросите девочек. Зачем вы задаете мне шаблонные вопросы?

— Тогда рассмешите меня.

Викки засмеялась:

— Предполагается, что это вы должны меня смешить.

— Тогда давайте смешить друг друга — пять минут, а потом я дам вам спокойно работать.

— Пять минут, — она посмотрела на свои часы.

Фиона ждала, что Викки скажет: «Поехали», а когда она не сделала этого, мысль, что Викки действительно хронометрирует речь врача, испугала ее.

Доктор взглянул на детей, потом поднял длинную тощую руку и подцепил все ее проблемы на свои почти люминесцентные желтые пальцы.

— Год Крысы был жестоким и грубым. Длительные отношения с вашим парнем порвались. Ваш бизнес в Нью-Йорке потерпел крах. Вы вернулись домой и увидели, как ваш брат погиб. Ваши родители расстались. А теперь погиб ваш отец и сами вы серьезно ранены.

Викки смотрела сквозь него.

— Я что-нибудь упустил? — спросил доктор, явно провоцируя ее реакцию.

— Да. Переворот сводит меня с ума. Пять месяцев спустя после этого дня мы с вами, может, будем продолжать этот разговор в Монголии.

— Вы верите в это?

— Чей паспорт у васна руках?

— Я надеюсь на счастливый отдых на пенсии здесь, на острове Ламма.

— Но все же, чей у вас паспорт — просто на тот случай, если кто-нибудь из китайских бюрократов объявит остров Ламма трудовой колонией?

— Канадский, — ответил он. — Просто потому, что у меня там брат, это кажется мне благоразумным…

— Тогда вы согласитесь, что я, ответственная за судьбу семейного торгового хана, не могу не сходить с ума по поводу того, как не сойти с ума от талантов вершителей переворота.

— Вы подменяете сущность и начало вопроса. Вопрос был: почему от всего случившегося вы не выплакиваете себе глаза?

— Я не плакса, — сказала Викки легко. — Мой отец не одобрял это, и мама тоже. А раз это не одобрялось, это никому не было нужно. Вот я и не плакала.

— Плач — здоровое облегчение боли.

— Но это ничего не меняет.

— Что же тогда делать?

— Идти вперед, — сказала она твердо.

— Виктория, вы беспокоите меня. Это неестественно — не реагировать на такие катастрофические события.

Викки пожала плечами:

— Что вы хотите, чтобы я делала? Сломалась? Я не могу сломаться. Каждое несчастье, о котором вы говорили, — это лишняя причина идти вперед. Кто, черт возьми, будет заниматься делами моей семьи, если не я? Мой умерший брат? Мой умерший отец? Моя пьющая мать? Вы забыли упомянуть о ее беде, между прочим. Кто? Я, больше некому!

— Ваш брат Питер.

— Питер не сможет. Это разговор не для передачи дальше, между прочим, юные леди, — добавила она, строго взглянув в сторону широко раскрывших глаза дочерей Фионы.

— Да, тетя Викки.

— Да, тетя Викки.

— Я имела в виду и вас, док.

— Конечно, — сказал он натянуго. — Я ваш врач.

— Ненадолго, — усмехнулась она. — Мой терапевтзаверил, что меня выпишут со дня на день.

— Это еще более веская причина, чтобы надавить на вас, Виктория. Вы не должны уйти отсюда в броне из льда.

— Это — моя шотландская кровь, — парировала она, ища взглядом поддержки у Фионы. Но Фиона опустила глаза.

— Спасибо, я лечил многих шотландцев, — сказал доктор. — Не морочьте мне голову этой этнической чепухой.

— Я и не пытаюсь морочить вам голову, но ваши пять минут вышли, а моя боль вернулась. И мне в самом деле нужно возвращаться к работе, прежде чем эти каэнэровские бюрократы украдут наш хан.

Доктор встал в нерешительности:

— Мы продолжим нашу беседу на будущей неделе?

Викки колебалась. Ее воспоминания были настолько яркими и мучительными, что две недели назад она думала, что боль убьет ее. Она посещала ее ежедневно, и бывали времена, когда Викки ходила туда-сюда по холлу больницы, словно хотела уйти от этой боли.

— Меня здесь не будет на будущей неделе.

— Я мог бы вам позвонить в офис, если вы заняты.

— А как насчет китайского Нового года?

— Я могу воспользоваться праздничными выходными. Я слишком стар, чтобы много есть.

— Вы зайдете в мой офис?

Фиона неожиданно подалась в сторону Викки. Мучительная нота закралась в ее голос. Это была почти мольба.

— Может быть, я напишу статью о вашем случае, когда удалюсь на остров Ламма.

Викки улыбнулась:

— Спасибо. Но как бы там ни было, мы увидимся на будущей неделе. Кун хай фэт чой!

— Счастья и богатства вам тоже, дочь тайпана.

— Не беспокойтесь так. Со мной все хорошо.

— Когда чтение завещания вашего отца?

— В следующий понедельник.

— Позвоните, если будете нуждаться во мне.

Он остановился у дверей, чтобы понюхать розы.

— Кто ваш тайный обожатель?

— Я не знаю. Может, Альфред Цин. Возьмите себе цветы, доктор. До свидания.

Каждый день появлялись три дюжины красных роз с карточкой, на которой красовался китайский иероглиф, обозначающий любовь.

— Альфред Цин? Новоиспеченный гонконгский магнат?

— Мы старые друзья.

Альфред навещал ее каждый день, как только в больнице позволили Викки принимать посетителей, шагая по ее палате, как деловой лев, когда он угощал ее новостями о своих сделках с недвижимостью или смешил, передразнивая разных международных банкиров, с которыми любезничал. Она очень дорожила его визитами, потому что его восторг и возбуждение были заразительными; он был неистощим на выдумки и забавные вещи, и его внимание и забота, которые она принимала, были трогательными. Однажды ночью во время рецидива, которого боялись врачи, она проснулась от долгого сна и увидела Альфреда, держащего ее руку, — его лицо было океаном страха.

— Со мной все в порядке, — заверила она его.

— Дай-то Бог, — прошептал он. Он помог ей сделать несколько глотков воды из стакана.

— Как долго ты здесь?

— Недолго.

— Шестнадцать часов, — перебила его сиделка, которая прибежала, когда мониторы показали, что Викки очнулась. — Вам нужно пойти поспать, мистер Цин, а не то нам придется положить вас рядом с ней.

— Я готов, — усмехнулся Альфред, подмигивая Викки.

Но даже и тогда он тревожно искал признаки пробуждения в ее глазах. Она очнулась окончательно, и они съели свой больничный обед, отмечая, как и обещал Альфред, окончательное заключение сделки: он купил-таки Китайскую башню, которую на гонконгский манер переименовал в Цин — Китайскую башню.

Потом неожиданно Альфред исчез.

Извиняющийся факс из Торонто объяснил, что он уехал в Канаду по их делам с возвращением эмигрантов. Казалось очень странным, что он в такое время уехал из Гонконга, и Викки подозревала, что у него был еще какой-то мотив. Возможно, Альфред добивался попутно еще и канадско-китайских инвестиций — сейчас, когда он стал таким знаменитым, это могло сработать. Вскоре после этого появились первые розы, что было очень приятно, хотя она куда больше предпочла бы слышать его веселый голос по телефону или просыпаться под его улыбку.

— Ты действительно думаешь, что это Альфред посылает эти розы, тетя Викки?

— А кто же еще? Мао?

— Кто?

— Мао Цзэдун. Разве вас больше не учат истории?

— Бьюсь об заклад, это Чип, — сказала Миллисент.

— Чип? — отрезала Мелисса. — Чип не может себе позволить столько роз. Он всего лишь полицейский.

— Мелисса! — закричала Фиона. — Что это за разговор?

— Розы дорогие, мамочка, — объяснила десятилетняя девочка. — Чип не зарабатывает много денег. Посмотри на его неуклюжий автомобиль.

Миллисент фыркнула, покраснев и потеряв дар речи от такой атаки на ее предмет обожания. Викки засмеялась.

— Дитя Гонконга душой и сердцем, Фиона. Самое время отправить ее в Шотландию научиться кое-каким другим ценностям.

— Мне можно? — закричала Мелисса. — Мне правда можно, мама?

И Миллисент, которую Фиона предпочитала держать в Гонконге, чем отправлять в Гордонстаун совсем одну почти сразу после смерти дедушки, просияла от неожиданной перспективы.

— Не сейчас. Ты еще слишком маленькая.

Младшая дочь Фионы посмотрела на нее решительным взглядом.

— Тогда я поеду в Гордонстаун, когда китайцы выкинут нас отсюда.

— Никто нас отсюда не выкидывает! — отрезала Викки голосом, даже еще более резким, чем когда она предупреждала не передавать ее замечание насчет Питера. Мать и дочери обменялись взглядами и замолчали.

Наконец Фиона спросила:

— Так твой доктор фактически выписывает тебя?

Викки взяла себя в руки и с улыбкой ответила:

— Я сказала, что разнесу полздания, если он этого не сделает. Ну, спасибо вам всем. Рада, что вы зашли ко мне. Но мне нужно работать.

— Девочки, бегите вперед. Я немного поговорю с вашей тетей.

— Приходите завтра вечером, юные леди. И захватите с собой домашнее задание.

Они поцеловали Викки на прощание и убежали. Фиона закрыла за ними дверь и вернулась к кровати. Она поправила простыню и взбила подушку.

— Послушай, Викки. Старик доктор прав. Ты должна позволить хоть чему-то выйти наружу. Иначе ты взорвешься.

— Не начинай все сначала. У меня просто голова трещит.

— Если не я, так кто это сделает?

— Никто, — ответила коротко Викки. — К моему счастью. Хватит уже с меня этих докторов и терапии. Мне гораздо лучше, и я должна работать.

— Ты говоришь совсем, как твой отец.

— Ту Вэй Вонг тоже мне это сказал. Я приняла это как комплимент.

— Я не имела в виду это как комплимент, — возразила Фиона.

— Фиона, я найду этому выход наружу по-своему и в свое время. Это все, что я могу сказать. Спасибо, что пришла. Надеюсь, ты проведаешь меня с девочками утром.

— Я оставлю их, а сама повидаюсь с твоей матерью.

— Спасибо тебе. Надеюсь, это тебя не очень затруднит.

Фиона сказала:

— В сущности, она согласилась пообедать со мной в яхт-клубе.

— Не на яхте? Как тебе удалось зазвать ее на берег?

— Просто попросила.

— Ты можешь попросить ее навестить меня?

— Для твоей мамы очень тяжело приезжать на Пик. Она приходила каждый день, когда ты была в опасности. Но когда она узнала, что ты поправляешься, она решила, что все в порядке. Вся ее жизнь была здесь. Дом, друзья…

— Конечно.

— Она тоже горюет о твоем отце, ты же знаешь. Она его по-прежнему любит. Дай ей передышку, Викки.

— Извини. Мне правда жаль. Я такая глупая.

Фиона наклонилась над кроватью, чтобы поцеловать ее в щеку.

— Надеюсь, что-нибудь хорошее придет, чтобы исцелить боль твоих потерь.

— Со мной все будет хорошо, — прошептала Викки. — Я обещаю.

— Секретничаете? — пропел голос из двери.

— О, Мэри! Я так рада, что ты здесь. Моя голова словно бетономешалка.

— Мэри тебе ее вправит. Привет, Фиона!

— Мэри! Извини, мне пора бежать.

Она выбежала из палаты, когда Викки повернулась на живот, а Мэри начала массировать ей спину около шеи. Фиона изумилась перемене в подружке Питера и отношению к ней Викки. Оказалось, что у китаянки есть удивительные способности к массажу, которому она, по ее словам, научилась у дедушки.

Десять минут с Мэри Ли, и головная боль Викки исчезла. Доктора закрывали на это глаза. Неспособные справиться с симптомами последствий сотрясения при помощи лекарств, они были бессильны облегчить боль Викки. А Мэри могла. Она приходила раз или два в день. Тот же дедушка научил ее иглоукалыванию, но против этого врачи возражали. Не то чтобы они отрицали ценность древних методов лечения, но у Мэри не было лицензии, поэтому они твердо дали ей понять, чтобы она оставляла свои иглы дома.

— Китайский Новый год вырубит нас на будущей неделе, — так закончил Питер Макинтош свой еженедельный отчет о строительных делах Макфаркаров. — Иначе мы летели бы на всех парах на Лантау, Коулун и — спасибо твоим «старым друзьям» из КНР — на Кай Тэ.

Он привел с собой Уолли Херста, который никак не мог решить — стоять или сидеть в больничной палате Викки. Вид Викки, лежащей на кровати, делал его нервным. Чопорный, как ее расшитая ночная рубашка, он стоял и бросал искоса взгляды на ее грудь, а потом виновато на дверь, на факс, на видеотелефон или на вазу с розами. Викки прятала легкую улыбку. Это почти льстило ей, учитывая его маленькую чувственную женушку.

— На парах-то мы летели бы, если не считать проблему с водой на Кай Тэ.

Мистер By из Комитета по труду сдержал слово. Дела в отеле «Золотой дракон» Макфаркаров быстро двигались к завершению стараниями круглосуточно работавших бригад, импортированных из КНР. Государственные проекты были заморожены, но на Кай Тэ крыша уже на месте — впечатляющий пик из золотистого стекла, блестевший на солнце, как отполированный кинжал. Облицовочные работы были закончены, стекла окон вставлены, и завершающие работы шли по графику. Даже убранство номеров было по первому классу, докладывал Питер, что указывало на то, что By сорвал исполнителей со всех первоклассных проектов в Южном Китае.

Единственной ложкой дегтя в бочке меда было водоснабжение.

Гонконгская водопроводная компания распоряжалась двумя системами — соленая вода для туалетов и пресная — для питья и ванных комнат. Система снабжения отелей пресной водой вдруг попала под контроль со стороны правительства. Взятки, предлагавшиеся по обычному накатанному пути, вдруг перестали брать, и непривычно честные инспектора потребовали, чтобы трубы были выкопаны и заменены. Это произошло месяц назад, в начале января, когда Викки еще спала по двадцать часов в сутки. Теперь, месяц спустя, разрешение проложить новый трубопровод все еще моталось по кругу между государственными департаментами здравоохранения, окружающей среды и водоснабжения.

— По крайней мере, у нас по-прежнему есть соленая вода, — сказал Питер.

— Грандиозно. Наши гости смогут вволю спускать ее в туалете, но не смогут пить и мыться. Есть какие-нибудь идеи, Уолли?

Американец оторвал взгляд от груди Викки и погладил свою бороду.

— Я не думал об этом. Тайпан велел мне не совать нос в ваши строительные проблемы.

— Я об этом знаю. Но тайпан теперь я. И я хочу, чтобы вы помогли нам справиться с этой проблемой.

Уолли с сомнением кивнул.

— Спасибо за то, что пришли, — сказала ему Викки. — Пожалуйста, составьте мне справку о связях мистера By.

Уолли посмотрел на дверь.

— Надеюсь, что вам гораздо лучше.

— Немного. Я собираюсь разнести полздания, если они скоро не выпустят меня отсюда.

Уолли ответил ей дежурным смехом, относящимся к шутке босса. Викки знаком попросила Питера остаться.

— Уолли стоит своего статуса?

— Он в Гонконге еще со времен окончания вьетнамской войны. Он знает пекинскую ораву здесь и знает их боссов в Китае.

— Он чертовски независим, — сказала Викки.

Питер ответил более проницательно, чем ожидала от него Викки, и это сказало ей, что он тоже задумывался об Уолли:

— Может, это потому, что он внештатный. Папа был о нем высокого мнения. Почему бы нам не нанять его? Посадить на ставку.

— Мы знаем кого-нибудь лучше?

— Нам не нанять никого лучше.

— Тогда давай это сделаем… А как твоидела?

— Стараюсь держаться на плаву.

— Вижу. Ты изменился, Питер.

Брат виновато наклонил голову.

— Я знаю. Я чувствую себя чудесно. Как птица. Словно я свободен. Разве это не ужасно? Отец умер, а я жив. Какой-то злой рок.

— Злой рок, — согласилась она.

Их глаза на секунду встретились. Вопрос, кто будет управлять делами Макфаркаров, повис в воздухе. Она была не без основания убеждена, что завещание отца в этом отношении будет в ее пользу, но Питер наверняка будет иметь кое-какие официальные претензии в зависимости от того, как именно сформулировано завещание и как их мать получит свою долю в компании, если дело дойдет до сражения. Викки усмехнулась:

— Всего понемножку. Не в один день. Правильно?

— Правильно, — улыбнулся он ей в ответ. — Это я хорошо заучил. Тише едешь — дальше будешь. Чертовская трата времени — все эти годы. Мне многое надо наверстать.

Когда он ушел, она набрасывала заметки об их встрече, потомо пустила ноги с кровати на пол. Медленно и осторожно пошла к окну, где, к ее раздражению, ей пришлось ухватиться за подоконник, чтобы устоять.

— Привет, Виктория!

Она обернулась, ее спина ныла.

Вивиан Ло стояла в дверях, лицо потемнело от горя, угольно-черные волосы падали на плечи. Она была в белом, и Викки смутно припомнила, что китайцы носят белесую или неокрашенную одежду в знак траура. Неокрашенная пенька. Грубая пенька. Конечно, это не для Вивиан. Белое ей к лицу. Прекрасная возможность поддержать традицию — весьма стильно.

— Привет, Вивиан. Где вы пропадали?

— Извините меня. Мне нужно было время, чтобы прийти в себя. Потом я была в Шанхае.

— По делам Макфаркаров?

Вивиан колебалась.

— По делам вашего отца. Могу я войти?

— О, вы имеете в виду авиалинию? — спросила Викки с сарказмом.

— Нет.

— Пассажирско-грузовые самолеты?

Вивиан вошла в комнату и закрыла за собой дверь.

— Извините, но я должна поговорить с вами наедине.

 

Глава 19

Викки хотела остаться у окна, где освещение сзади давало ей преимущество, но она была так слаба, что ей пришлось бы вложить всю свою силу в то, чтобы стоять. Поэтому она пошла к кровати, забралась на нее и села, откинувшись на подушки.

— Садитесь.

Вивиан села в предложенное кресло, нога на ногу, и сделала непривычно видимое усилие взять себя в руки.

Викки спросила:

— Кого вы видели в Шанхае? Ма Биньяна?

Глаза Вивиан широко раскрылись, когда Викки произнесла имя студенческого лидера.

— Значит, вы помните?

Викки просто смотрела на нее. Она до сих пор гадала, была ли Вивиан правой рукой отца, как он заявил, или его подстрекательницей.

— Я помню все.

Она помнила тень огромной красной джонки, нависшую сбоку, когда «Мандалай» провалилась под ней. Матросы в черном спустили шлюпку. Сильные руки вытащили ее из воды. Она помнила каюту, полную звуков. Боль в голове, казалось, разрезала ее мозг на две части и встала, как барьер, между видением носа рыбачьего судна, врезающегося в «Мандалай», и тяжелым, полным мрачными предчувствиями моментом, когда они с отцом поняли друг друга и «Мандалай» тонула под ними.

Солнце в конце концов сожгло туман. По узору, который оно вырисовывало на полу каюты, она с тревогой увидела, что они плывут на юго-восток — курс, далекий от пути к Гонконгу. Она попыталась сесть, преодолевая путы боли в голове. Толстая мачта «Мандалая» летела на нее опять и опять. Она ударилась головой еще раз, поняла она, о корпус яхты, когда барахталась на леерах.

Массивная фигура нависла над ней — китаец-северянин, такой высокий, что ему приходилось пригибать голову, когда он проходил под балками на потолке. Она вздрогнула, когда он заставил ее опять лечь своей сильной рукой.

— Не волнуйтесь, — сказал он по-английски. — Мы не знаем, насколько вы серьезно ранены.

— Кто вы?

— Старый друг вашего отца. Как вы себя чувствуете?

— Куда вы меня везете?

Вместо ответа он положил прохладный мокрый компресс ей на лоб, а когда она пожаловалась на жажду, принес чайник, из которого он раньше наливал себе чай. Следя за ним глазами, она увидела, что он сел и наблюдал за ней со стула.

По косым лучам солнца она поняла, что долго была без сознания. Но тем не менее она помнила все, что с ней случилось после того, как умер отец. И еще она вспомнила, что видела этого человека раньше — на палубе красной джонки, прошлым летом, когда он перехватил ее взгляд. Но при ближайшем рассмотрении его лицо оказалось еще более знакомым — лицо с многочисленных фотографий из колонки новостей. Ма Биньян — пекинский студенческий лидер, протеже Тана. Викки правильно угадала тогда. Он был диким наездником степей, с примесью маньчжурской крови в жилах — соратники называли его Чингис-ханом за безоглядную отвагу. Ее отец выбрал опасного человека для тайных связей, но на него можно было положиться. Это сказал бы каждый в Китае.

Опершись на локоть, Викки пыталась пить теплый чай, но почувствовала приступ тошноты.

— Куда вы меня везете? — спросила она опять. Ма Биньян колебался.

— Вы не доверяете мне?

— Давайте скажем так — мы не знаем, кому доверять.

— Я тоже не знаю, кому можно доверять.

Великан с широким плоским лицом взглянул на нее настороженно.

— Что вы имеете в виду?

— Мы плыли с отцом, а в следующую минуту нас протаранил рыбачий траулер из КНР. Кому доверять?

— Я бы доверял тем, кто меня спас.

— А я бы доверяла тому, кто отправит меня прямо в больницу в Гонконге. Я ранена. Мне нужна помощь.

Он молча смотрел на нее. Прямо за его спиной, через окно она видела ноги одетых в черное матросов, работавших на палубе.

— Если только у вас нет хирурга на борту.

До нее дошло, что все ею сказанное было произнесено низким шепотом и очень медленно. Этим объяснялось озабоченное выражение его лица. Если она выглядела хотя бы наполовину плохо, как чувствовала себя ее голова, она должна была быть похожа на человека, который вот-вот умрет.

— Ваш отец сказал, зачем мы собирались встречаться с ним сегодня? — спросил он.

— Встречаться?

Он опять уставился на нее, и Викки поняла, что она дома и в безопасности. Ма Биньян понятия не имел о том, чего опасался ее отец.

— Мисс Макинтош. Ваш отец от всего сердца заботился об интересах Гонконга и Китая. В этом я убежден. Вам выпала большая честь продолжить то, что он не успел закончить.

— Я намерена это сделать, — прошептала она. — Макинтош-Фаркары будут такой же неотъемлемой частью нового Гонконга, какой были в старом, неважно, какой флаг будет развеваться над ним.

— Вы бесчестите Дункана Макинтоша, разыгрывая невежество.

— Мой отец дважды согласился встретиться с вами, Ма Биньян. Во второй раз он поплатился за это жизнью. Какой я должна сделать вывод?

Ма Биньян гордо усмехнулся при упоминании своего имени.

— Вывод, что ваш отец отдал жизнь за новый Китай — Китай, который работает. И ищет выхода.

Несмотря на свои открытия, Викки чувствовала, что чего-то не хватает. Она подумала — угадала ли она, почему джонка опоздала на рандеву.

— Тан Шаньдэ не с вами, не так ли?

— Итак, вы все знаете?

— Я ничего не знаю. Но если вы тайно стараетесь для «Нового Китая», то вам лучше иметь в своем лагере партийного лидера Тана, иначе будете кормить свиней в Монголии еще до того как произнесете «Совместная китайско-британская декларация». Тан на борту?

Ма Биньян бросил на нее взгляд, и Викки поняла, что угадала правильно. Партийный лидер не прибыл, и Ма Биньян старается сбить ее с толку.

— Совершенно очевидно, что ваш отец вам все рассказал.

— Я не собираюсь повторять ошибки своего отца, — прошептала Викки, поклявшись, что лучше доказательства Дункана Макинтоша о коррупции Чена и Ту Вэй Вонга останутся спрятанными в мачте на яхте матери, пока не сгниют, чем она будет рисковать будущим Макфаркаров ради бесплотной мечты.

— Ваш отец доверял мне, — упрашивал Ма Биньян.

— Мой отец мертв, а ваш партийный лидер не объявился.

— Ваш отец никогда бы не взял с собой все доказательства сразу. Где же остальные?

— Ничем не могу помочь.

— Я сделаю все, чтобы вы мне доверяли.

— Начните с того, что сообщите морской полиции Гонконга, чтобы прислали вертолет и доставили меня в больницу…

Пять недель спустя, в больнице Матильды на Пике, Вивиан Ло наконец решила напомнить ей:

— Ма Биньян спас вам жизнь.

— В сущности, — ответила холодно Викки, — аппаратура показала, что кровоизлияния в мозг не было. Конечно, врачи не очень-то много могут сделать при сотрясении, только ждать. Я могла бы ждать на джонке. Немного головной боли, но много свежего воздуха. Могла бы получить немного уроков судовождения у капитана. Конечно, дома бы все беспокоились, не правда ли?

Вивиан игнорировала сарказм.

— Викки, пожалуйста, у нас есть шанс благодаря собранным вашим отцом доказательствам о коррупции Ту Вэй Вонга изменить власть в Китае.

— Но, похоже, Ма Биньяна никто не контролирует.

— Ма Биньян — храбрый патриот. Виктория, послушайте, мы можем заменить коррумпированных бюрократов нашими старыми друзьями.

— Один набор «старых друзей» на другой? — спросила Викки, но Вивиан была слишком поглощена своей схемой, чтобы почувствовать иронию.

— Они дадут Гонконгу возможность выжить. Они знают, что должны позволить нам существовать… Послушайте, если вы боитесь, дайте мне эти доказательства, и я позабочусь обо всем… В конце концов, если то, что вы подозреваете, соответствует действительности, тогда вы в опасности, держа их у себя.

— Какие доказательства?

— Не играйте со мной в прятки. Он должен был вам сказать.

— Единственная вещь, которую я не могу понять: почему мой отец не сказал вам,где он их спрятал, если они вообще существуют.

Судя по растерянному выражению лица китаянки, Вивиан никогда не знала наверняка, существовали ли вообще доказательства, кроме тех, что затонули вместе с яхтой. Викки снова напрягала свой мозг, но никак не могла прийти к какому-нибудь удовлетворительному выводу, почему ее отец не сказал Вивиан. Он доверял Вивиан во всем, включая свою жизнь, так почему же не в этом? Если только — на что было непохоже — не существовал еще один игрок, о котором Викки не знала. Казалось, она была единственным оставшимся в живых человеком, кто знал, что существуют доказательства и где они находятся.

— Могу я вас спросить кое о чем? — сказала Вивиан.

— О чем?

— О последних словах вашего отца.

— Позаботься о Вивиан.

— Я могу сама позаботиться о себе. Спасибо, Викки.

— Это было предостережение… Что подводит меня к довольно неприятному разговору… Честно говоря, я не вижу для вас будущего у Макфаркаров теперь, когда умер мой отец.

Вивиан казалась удивленной.

— Но вы нуждаетесь во мне больше, чем когда-либо, именно теперь, когда умер ваш отец. Вы не можете сами управиться со всем.

— Черт возьми, отлично могу.

— Но Шанхай. Кто будет представлять вас в Шанхае?

— У меня задействовано достаточно работников на авиалинии «Золотой дракон», я могу выбрать из них.

— Но у меня нет связей, — запротестовала Вивиан.

— Вы что, всерьез говорите, что хотите работать на меня?

— Я хочу работать на Макфаркаров.

— Что ж, боюсь, это невозможно. Как не буду я лгать и говорить, что мне очень жаль. Вы разбили брак моих родителей и…

— Все было не так просто, — уверенно парировала Вивиан. — И простите меня, Виктория, вы сами это знаете — вы выросли в этом доме.

Викки метнула на нее взгляд, в котором были ярость и вражда. Потом опустила голову.

— Хорошо, — сказала она. — Может, вы и не разбивали. Может, вы были просто катализатором того, что случилось.

— Я не былакатализатором. Позвольте мне сказать, пожалуйста, ваш отец был не из тех, кого соблазняют. Такой мужчина, как ваш отец, берет. Не его брали.

— Вы не производите на меня впечатление женщины, которую просто легко «взяли».

— Да. С ним было по-другому.

— Бьюсь об заклад.

Вивиан вспомнила улыбку своей матери и знала, что может говорить весь день и не убедит Викки, что Дункан не был завоеван. Она не охотилась за ним. И не собиралась заводить роман с женатым мужчиной. Она думала, что ее тяга к мужчине, намного старше ее, была вполне естественной привязанностью к ее отцу и наградой за то, что она так радовала своих учителей.

— Мы знали друг друга очень хорошо, — пыталась объяснить Вивиан. — Было уважение и… интерес.

Когда они стали любовниками, она чаще всего вспоминала о своих первых очках — неожиданная, потрясающая чистота зрения. Теперь она была полуслепой — опять.

— И была любовь. Большая любовь. Вы должны это понять.

— Я не хочу понимать эту жизнь отца. Я никогда не видела понимания от него.

— Вы до сих пор ненавидите его! — изумилась Вивиан.

— У меня никогда не было ненависти к нему. Все, что мне было нужно от него — чтобы он показал, что любит меня, и иногда он это делал. Вот почему я не могу забыть — и я никогда не прощу — что ваши схемы в Шанхае привели к его смерти.

— Но это неправда!

— А теперь вы пытаетесь и мне найти место в ваших планах. Послушайте, Вивиан. Я буду поддерживать версию Ма Биньяна, что на нас в тумане наскочило какое-то судно, потому что не знаю, кому могу рассказать правду. И я не хочу участвовать в этом. Но только не говорите мне, что он не был убит. Он был убит за то, что пытался достать Ту Вэй Вонга. Его предали, и он утонул.

— И вы просто так смиритесь с тем, что он умер? Ваш отец? Вы позволите его убийце жить так, будто ничего не случилось?

В ответ дочь тайпана посмотрела на Вивиан взглядом, полным глубокого презрения.

— Думаете, вы первая, кто поднимает этот вопрос? Вы думаете, что я не ненавижу Ту Вэй Вонга? Умирая, мой отец сказал: «Доберись до него! Доберись до Ту Вэй Вонга!»

— И вы собираетесь игнорировать его волю?

— Смерть моего отца сделала меня хранителем хана, создававшегося трудами семи поколений, и все это может рухнуть. Обычная месть — это роскошь, которую я не могу себе позволить сейчас.

— Это звучит как удобная отговорка, чтобы ничего не делать, — подстрекала ее Вивиан. В то время как Фиона и врач беспокоились о якобы потере Викки всех чувств, она была погружена в ненависть к Ту Вэй Вонгу, в свою боль и ограниченность возможности мести. Она уже так много пережила к этому моменту и не позволит никому, а уж тем более Вивиан Ло, заставить разделить участь отца.

— Выжить — вот моя месть. Ту Вэй Вонг не выгонит Макфаркаров из Гонконга. Он будет просыпаться каждый день с сознанием того, что дочь Дункана Макинтоша по-прежнему занята делом своего отца.

— Занята делом, как обычно?

Изо всех сил стараясь сдержать свой гнев, Викки взяла книгу со столика. «Трактат о военном искусстве».

— Вы читали Сунь-цзы, Вивиан?

— Да. И должна сказать, удивлена, что вы тоже читали.

— Я читала ее в первый раз, когда мне было двенадцать лет. Сунь-цзы говорит: «Та, которая знает, когда она может сражаться и когда не может,победит». Я — деловая женщина, Вивиан, нынешний тайпан борющегося хана. Я — не полицейский, не детектив и определенно — не политик. И не революционер, кстати. Я не знаю, как вы убедили этого старого человека, но он заплатил свою цену.

Обвинения хлынули на Вивиан, как кипяток. Она никогда не доставит дочери Дункана удовольствия спорить о том, кто кого уговорил и кто заплатил цену за провал. Но была одна ложь, мимо которой она не могла пройти.

— Он не был старым, — сказала она со спокойным достоинством. — Он был моим прекрасным возлюбленным.

— Вон! — закричала Викки. Ее руки взлетели к голове, лицо исказилось болью. — Вон! — закричала она опять.

Когда она снова смогла говорить, она прошептала:

— Вон… Пожалуйста, уходите.

— Вы ревнуете?

— Это вас удивляет? А как бы вы себя чувствовали?

— Это безумие, Виктория. Ваш отец никогда не давал мне того, чего вы от него хотели.

— Любви?

— Отцовской любви. Могу заверить вас в этом.

— Не смешите меня.

— Вовсе нет. Виктория, если бы мой отец был жив и то, что вы были бы его возлюбленной, делало бы его счастливым, — я была бы счастлива. Почему вы не можете сделать этого для вашего отца?

Она проглотила ужасные слова, готовые сорваться с губ, что ее отец никогда не любил ее. Самое большее, что она могла сказать Вивиан, было:

— Вам повезло. Звучит так, будто вы никогда не сомневались в своем отце.

— Да, мне повезло. Он никогда не давал мне повода сомневаться в его любви.

— Отлично, и мой тоже, — быстро сказала Викки. — По крайней мере, до того, как он рискнул всем, что было моим, моей матери и моих братьев из-за вас.

— Не из-за меня. Разве вы не понимаете, Викки? Не из-за меня. Ради Гонконга. Ради всех нас.

— Вы очень патетичны в своей вере. Теперь я могу понять, как вы уговорили его. Но вы не сделаете это со мной. Я по-прежнему собираюсь уволить вас.

Вивиан открыла дверь. Встревоженные сиделки прибежали на этот звук.

— Боюсь, — сказала она, — что вы не можете уволить меня.

— Что? Вы льстите себе. Ради Бога. Но только освободите свой офис к вечеру.

— Это не так просто, как вам кажется.

— О, разве? Смотрите.

Она повернула монитор своего компьютера в сторону Вивиан, чувствуя, что она вне себя. Но ей слишком много делали больно, чтобы она могла осознавать то, что делает.

— Смотрите на экран, Вивиан. Смотрите, как я печатаю пресс-релиз. Вон!Уходите! — крикнула она сиделкам и нажала на клавиатуру, слезы лились по ее лицу.

Виктория Макинтош, нынешний тайпан компании Макинтош-Фаркар, ЛТД сообщает, что мисс Вивиан Ло освобождается от должности директора новых проектов и покидает свой офис сегодня. Мистер Питер Макинтош назначается директором новых проектов в дополнение к своим текущим обязанностям Директора компании.

Мисс Ло сказала: «Когда мисс Макинтош и я встретились сегодня вечером, мы пришли к общему мнению, что ввиду всего случившегося после Нового года представляется нецелесообразным для нас работать вместе в компании Макинтош-Фаркар. При сложившихся обстоятельствах я считаю, что единственным правильным решением было принять ее предложение об уходе».

Мисс Макинтош сказала: «Мисс Ло работала безукоризненно под руководством моего недавно умершего отца Дункана Макинтоша, и я желаю ей подобных успехов и впредь.

Нашим твердым намерением является расширение дел Макинтош-Фаркаров как в Гонконге, так и в Китае и продолжение почти стопятидесятилетней традиции делового партнерства с китайским народом и после переворота».

— Это не так просто, — повторила Вивиан и быстро вышла.

Викки отерла щеки простыней, потом, все еще плача, нажала кнопку, рассылавшую релиз по факсу в телеграфные агентства и службы новостей в Гонконге и Лондоне. Она вдруг поняла, что ко всем ее бедам добавилось еще и смутно-беспокойное открытие, что Вивиан знает что-то, чего сама Викки не знает.

Офицер службы охраны «Макфаркар-хауса», вышедший наружу, пока Вивиан Ло собирала свои вещи, не спросил ее, давал ли ей Дункан ключ от боковой двери в его кабинете. Двигаясь тихо и чувствуя себя наполовину патриотом, наполовину мелким воришкой, она отперла дверь и проскользнула в офис Дункана. Он был темным, освещенным только светом из окон. В тени прятался его гротескно-резной английский готический письменный стол. Он очень гордился, что стол прибыл в Гонконг в 1900 году на борту парохода.

В нем была куча отделений, тайничков и ящиков, к счастью, незакрытых, — как и его ум. Все содержимое было в образцовом порядке, как обнаружила Вивиан, когда вынула ящики в поисках компьютерной дискеты или ключа от сейфа.

Она сомневалась, что сможет найти что-нибудь, но это был ее единственный шанс. Хотя ее изгнание из «Макфаркар-хауса» будет не настолько окончательным, как думала Викки Макинтош, дочь Дункана, без сомнения, въедет в офис тайпана после выписки из больницы.

Ирония заключалась в том, думала Вивиан, что единственный секрет, который перешел к ней от Дункана, был связан с единственным секретом, который был у нее от него. По мере того как они становились ближе друг другу, она рассказывала ему все о привычках ее матери, страхе отца, их бегстве от Красных Стражников, их нищете и даже о своих любовных приключениях, такими, какими они были, — даже о Стивене Вонге, которого Дункан сразу же забраковал со смехом:

— Если бы Ноу Вэй не вскружил тебе голову, ты бы наверняка вышла замуж за почтенного китайского юношу, и сейчас я имел бы дело с ревнивым мужем.

Но Дункан мгновенно загорелся бы ревностью, если бы речь пошла о романе, затрагивающем ум или душу. Поэтому она никогда не рассказывала ему о Ма Биньяне. Ложь давалась ей нелегко. Но в случае с Ма Биньяном инстинкт подсказывал ей скрыть это от Дункана. Это был просто роман умов. Они пожимали друг другу руки как товарищи при приветствии и обменивались свирепыми объятиями при расставании. Потому что они вместе боролись со злом, проиграли битву и затаились, готовясь к войне.

Ма Биньян был человеком, который мог сказать:

— Мы верим, что стоит пожертвовать нашими жизнями во имя прогресса и демократии в Китае.

Он сказал это о площади Тяньаньмэнь, но Вивиан Ло привыкла трепетать от тех же слов и дома — отец получил их по наследству от дедушки, как и пафос Движения 4 мая 1919 года: прогресс и демократия — две вещи, которые, маршируя рука об руку, в конце концов, изменят Китай и изгонят хаос.

Она познакомилась с Ма Биньяном во время кровавой бойни восемь лет назад, когда ей было двадцать четыре. Она постоянно ездила в Китай, чтобы хорошо зарекомендовать себя в качестве внештатного китайского компрадора. Представляя интересы четырех мелких гонконгских клиентов и ища пятого, она моталась между Гонконгом, Шанхаем, Кантоном, Шэньси и Пекином, обхаживая министерских чинуш и боссов с фабрик. Она объезжала Китай на поездах с жесткими сиденьями и на моторных суденышках и спала в студенческих общежитиях и гостиницах, чтобы сэкономить деньги.

Будучи сама недавно студенткой, она очень скоро оказалась вовлеченной в ночные дискуссии в группках «молодых интеллектуалов». И поэтому расцвет студенческого демократического движения в 1989 году ее не удивил. Почти год она чувствовала их разочарование экономическими реформами, ростом инфляции, которая доводила до нищеты и без того бедных студентов и рабочих, и их гнев на коррупцию, процветавшую среди детей высоких партийных чиновников.

Когда демонстрации стали расти и шириться, ей пришлось вернуться в Гонконг к своим клиентам, но она следила за событиями, как и все в городе, по телевизору. Однажды утром она проснулась и увидела, что ее отец переключает канал за каналом. Выражение его лица было мрачным. Ли Пэн махал кулаком, когда он осуждал забастовку-голодовку и объявлял военное положение. Вивиан думала, что армия никогда не поддержит его. Ее отец боялся худшего, потому что Ли Пэн носил костюмчик Мао вместо европейской деловой одежды. Выбор наряда Ли Пэна, больше чем его слова и его военное положение, обещал возврат к репрессиям.

— Не езди больше в Пекин, — предостерегал ее отец.

Но она, как многие гонконгцы, была убаюкана годами свободных и легких путешествий и коммерции между Гонконгом и КНР и пришла к вере, что тоталитарная Коммунистическая партия каким-то магическим образом сама растворится, когда столкнется с волей народа.

Гонконг буквально взорвался радостным единением с китайцами, невиданным доселе в как бы, само собой разумеется, помешанной на деньгах колонии. Одна шестая всего населения — миллион человек — промаршировали к Хэппи Вэлли Рэйскоз в поддержку пекинских студентов. Неразрывная цепь демонстрантов растянулась от центра по всему пути к Ноз-Пойнту и Хэппи Вэлли. Когда все речи были произнесены, Вивиан отмахнулась от страхов отца и, пожертвовав деньгами, которые копила на покупку портативного факса, позволила себе роскошь полета в Пекин.

Здесь она бродила, широко раскрыв глаза, по площади Тяньаньмэнь. Видеть студентов, которые не имели опыта участия в организации подобных дел, но создали живой город практически из ничего — движение транспорта сквозь толпы, еда, медицинское обслуживание и удивительная система связей, протянувшихся от площади в остальной Китай и мир за ним, — все это было блестящим воплощением того, о чем мечтал и о чем научил мечтать и Вивиан ее отец.

Китай будет великим, если его народу позволят идти своим путем в современный мир. Студенты с гениальной изобретательностью использовали новейшие достижения современной технологии. Миниатюрные электронные мегафоны позволяли сотням слышать хорошего оратора.

Миниатюрные видеокамеры давали возможность показать то, о чем умалчивало правительство. Люди повсюду знали, что происходит.

Невероятный гуманизм протестующих тоже был источником безграничного оптимизма. Опять и опять, когда напряженность нарастала и солдаты и полицейские оказывались отрезанными от своих подразделений и им угрожала опасность, студенты защищали несчастных. Вивиан сама держала окровавленную руку солдата и помогала доставить напуганного парня в безопасное место. Если студенты могли сохранять такую гуманность даже в страстном климате их революции — значит, наконец, Китай очнется от мрака.

Но площадь Тяньаньмэнь не могла стать местом долгого воплощения их мечты. Зловоние и теснота, порожденные таким количеством людей, живущих безо всяких удобств, побеждали. Эпидемии дизентерии и конъюнктивита начали свирепствовать в палаточном городке, и Вивиан была рада, что каждый вечер могла возвращаться в свой скромный, но относительно чистый номер в отеле. Она была в этой комнате в ту ночь, когда армия перешла в атаку. Она ненавидела себя за то, что не была на площади с самого начала штурма. Но на следующее утро, когда людей на той стороне, где стояла она, начало косить неистовым огнем пулеметов и Вивиан бежала рядом с велорикшей, везшим раненую женщину в больницу, и старалась перетянуть артерию на кровоточащем бедре раненой, — она благодарила Тинь Хао за то, что ее тело осталось невредимым.

Потом начался ужас. Террор. Армия сжигала трупы. Правительство охотилось за выжившими студенческими лидерами. Иностранцы бежали.

Той ночью ей снилась акула. Ей снились подробности, которые она полностью забыла, — она снова была в заливе во мраке, и отец снова умолял ее не двигаться и не шуметь, пока кружила эта тварь. Она проснулась почти умиротворенной, хотя за окном трещали пулеметы. Теперь у нее тоже есть своя личная ужасающая память о Китае, ее собственная «культурная революция», ее собственные Красные Стражники в виде марширующих солдат Народно-освободительной армии, ее собственная причастность к хаосу. Она также почувствовала себя ближе к отцу. Она не пережила оскорблений и насилия, которые пережил он. Она видела боль, но не чувствовала ее, чувствовала страх, но только как ожидание. Она избежала худшего, что означало: у нее нет его смягчающих обстоятельств, чтобы перестать бороться.

Танки все еще гремели по улицам, солдаты стреляли в воздух и прочесывали здания. У нее были гонконгские документы, и она не была студенткой. Она была свободна и могла лететь домой, как и любая деловая иностранная персона. Вместо этого она пришла на ранее назначенную встречу в полутемном офисе Министерства путей сообщения. Электричество было везде выключено, но два чиновника сидели за своими столами. Они посмотрели на нее как на сумасшедшую. Ее клиент в Гонконге, напомнила им Вивиан, добивается дистрибьютерских прав на революционно-новый смазочный материал. Он уменьшал трение в новом поколении дизельных локомотивов, которые, как достоверно знает ее старый друг из Шэньси, должны вот-вот сойти с конвейера в Датуне.

Когда вышестоящее лицо нанесло в тот момент визит, чтобы убедиться в том, что офис работает в соответствии с декретом правительства, она разложила брошюры, рекламные проспекты на их обшарпанных столах. После того как он истощил все свои дежурные политические лозунги, требовавшиеся по регламенту, Вивиан втянула его в коммерческую дискуссию и в итоге заключила сделку. Той ночью она приютила двух студентов в своей комнате. Одного, философа из Гуйлиня, убили на следующий день на улице. Вторым был Ма Биньян.

Вместе они организовали нелегальную перевозку по железной дороге лидеров, за которыми охотилось правительство, в безопасные места. Симпатизирующие им каэнэровские чиновники закрывали на это глаза, и она никогда не забудет храбрость простых людей.

Вивиан вернулась в Гонконг и нашла город в шоке. Никто не мог поверить поначалу, что правительство КНР учинило такое. Это казалось невозможным, но Китай был отброшен назад на тридцать лет. И 1997-й, который годами висел, как грозовые облака, почти незаметные на горизонте, неожиданно сверкнул молнией над головой. Она сблизилась со студенческим кружком, о котором ей говорил Ма Биньян, — он образовался среди студентов Гонконгского университета. Она уже знала некоторых из них, познакомившись во время предвыборной кампании. Она выполняла их поручения и переправляла фальшивые паспорта, которые они добывали, — это было простым делом в городе, где все можно купить за деньги. Во время своего третьего путешествия ей удалось вывезти из страны Ма Биньяна под видом китайско-сингапурского торговца тракторами. Но Ма Биньян становился все неугомоннее и в конце концов вернулся назад, чтобы агитировать в отдаленных деревушках Китая и рассказывать людям о том, что произошло на площади Тяньаньмэнь.

После того как его схватили, Вивиан не рискнула больше ехать в Китай, боясь, что, если вскроется то, что она с ним связана, она попадет под пытки. Она заставила себя окунуться в устройство дел компании «Лекко» Аллена Уэя, потом работала на Аллена, подбирая ему группу китайских коммерсантов. Спустя два года она получила весточку. Один студент, высокое положение отца которого позволяло ему знать о том, чего не знали другие, сообщил, что Ма Биньян жив, с ним все в порядке и что ему удалось убедить своих «тюремщиков», что те несколько «преступников», с которыми он был связан, все мертвы.

С замиранием сердца Вивиан отправилась в Шанхай, чтобы проверить, как обстоят дела с ее нынешней позицией. На нее никто не обратил внимания. Она опять могла свободно путешествовать в Китай и обратно. Тогда-то она и решила, что существуют другие пути изменить нынешнее положение вещей, и приняла предложение Дункана Макинтоша работать у него в качестве китайского компрадора. Богиня Тинь Хао сделала остальное — студент из Шанхая, выпив слишком много вина, обронил, что агенты могущественного гуйло — тайпана Вивиан — проявляют большой интерес к гонконгскому дьяволу Вонгу Ли.

 

Глава 20

Двенадцатилетняя Миллисент Макинтош сидела, скрестив ноги, на уголке кровати Викки, мечтательно перелистывая страницы последнего номера «Эль де Чин». Мелисса пристроилась на другом кончике, переключая каналы телевизора с помощью пульта. Вообще-то они должны были делать свои домашние задания. Их приход был для Викки одним из ежедневных счастливых впечатлений дня. Они сидели и продолжали судачить об анонимном авторе присылаемых роз. Миллисент продолжала стоять на своем, говоря, что это Чип; Мелисса подозревала женатого соседа.

Деловой день был окончен. Биржи закрыты. Телефон молчал. И факс перестал выплевывать бесконечные сообщения из «Макфаркар-хауса». Дневная головная боль Викки протыкала голову, усиленная мешаниной из китайских мыльных опер, поп-певцов, выпусков новостей, шоу-игр, американских и китайских фильмов, льющейся из телевизора. Она было хотела попросить выключить телевизор, когда ее внимание привлекло интервью в прямом эфире.

— Стоп!

— Что?

— Мелисса, верни канал… Другой. Вот этот!

— Это просто какие-то китайцы.

— Это родители Альфреда Цина. Сделай погромче.

Альфред Цин — неожиданно богатый и знаменитый Альфред Цин — герой последних городских сплетен о богатых (и тип, который считает, что розы могут быть достойной заменой теплому телефонному звонку старому другу, запертому в больнице) был любимцем Гонконга. Его фотографии печатали во всех газетах и журналах, а теперь, когда он за границей, ушлые репортеры раскопали его родителей.

— Сделай погромче.

Затаивший дыхание репортер брал интервью у четы средних лет на фоне их ресторанчика на Коулуне. Красный неон обрамлял двери, как горящий венок, и ступеньки на первый этаж украшали две хорошенькие девушки в национальных платьях, в которых Викки узнала пятнадцатилетних племянниц Альфреда, учившихся на программистов. На его матери была бесформенная черная рабочая пижама, на отце — поварские черные брюки и чистая белая майка. Их широкие улыбки показывали прекрасные зубы.

— Что они говорят, Мелисса?

Мелисса учила китайский диалект — что Хьюго поощрял — с пяти лет. Миллисент предпочла путунхуа, как тетя Викки, которая часто сожалела о своем выборе, потому что возможности его применения в Гонконге были ограничены.

— Они говорят: «Мы по-прежнему готовим… занимаемся делами ресторана». Репортер спросил: «Вы не хотите отдохнуть от дел теперь, когда ваш сын стал такой… хм, такой богатый человек?»

Родители Альфреда засмеялись смущенным смехом.

Потом его мать ответила одним из тех домашних советов, которые так любят китайцы их лет. Мелисса перевела это как:

— Старый человек, живущий на границе, теряет своего коня.

— Не поняла? — спросила Миллисент. — Пожалуйста, пригласи другого переводчика.

— Это пословица, дурочка, — улыбнулась Викки.

Отец Альфреда мягко кивнул, и даже беспечный репортер позволил себе уважительную паузу при традиционном упоминании о том, что во всяком хорошем деле необходимо спокойствие.

— Но они собираются продолжать готовить — неважно, каким еще более богатым станет Альфред, — сказала Мелисса. — Они говорят: «Что высоко взлетело, может низко упасть. Кто знает, что случится с ним потом?»

— Они — крепкие орешки, — сказала Миллисент. — Но они могли бы и отдохнуть.

— Просто они любят свой ресторан, — объяснила Викки. — И он платил им тем же. Ведь они приехали из Кантона с пустыми руками.

— Но, тетя Викки! Альфред Цин богат как Ту Вэй Вонг.

— Вряд ли. Он только начинает. Он директор консорциума, который владеет самым дорогим зданием в Гонконге. Но старик Ту Вэй может купить его в любую секунду.

— Он так же богат, как мы?

— Мы не так богаты, — сказала Мелисса. — Мама говорит, что может случится так, что наши вещи смогут уместиться на ручной тележке.

Викки вспыхнула краской. У Фионы было просто помешательство на открытости перед детьми.

— Что спросил репортер?

— Вы удивлены тем, что ваш сын добивается таких успехов?

— Если вы сажаете дыни, — ответил отец Альфреда, — вы получите дыни.

А потом последовал вопрос, который завершал каждое интервью:

— Вы боитесь смены флага?

— Люди должны есть, — сказал отец Альфреда. — Поэтому мы и держим ресторан.

— Значит, вы оптимистично настроены в отношении каэнэровцев?

— Конечно, мы оптимисты, — отрезала мать Альфреда, в то время как их улыбки застыли на лице и блестели, как сахарная глазурь.

— Мы все, — расплылся репортер в камеру, — благодарны вашему сыну за его большую сделку. Цены на недвижимость в Центре, Козвей Бэе, Ноз-Пойнт и на Коулуне подскочили на двадцать три процента за две недели.

Новогодние беспорядки были забыты в свете сделки консорциума Альфреда, и Гонконг просто помешался. Спекулянты покупали и продавали недвижимость по таким инфляционным ценам, что потоки денег из Австралии, Токио, Калифорнии и Лондона потекли в колонию. За всего лишь пять месяцев до вселения каэнэровцев здания Макфаркаров поднялись в цене на полных пятьдесят процентов.

Викки, чей отец обладал безошибочным чутьем на скачки на бирже, думала, что бы продать прежде, чем пузырь лопнет.

Каэнэровцы должны бы присудить Альфреду «Орден Мао» или что-нибудь подобное из их чертовых штучек. Пекинским бюрократам и не снился такой бум с недвижимостью прямо перед переворотом. Фондовые биржи лихорадило, новые миллионеры позировали на фоне своей новой недвижимости, которую собирались спекулятивно продать.

Когда последние кадры интервью с родителями Альфреда погасли на экране, Викки была поражена неоднозначностью выражения их лиц. Подобно миллионам китайцев их лет, они всю свою жизнь жили над или впереди хаоса, словно катясь на гребне волны, стремящейся к темному берегу. Спасение от хаоса было движущей силой их шестнадцатичасового рабочего дня и неприступным бастионом жизни их семьи, когда их дети — такие, как Альфред, — делали домашние задания в задних комнатах ресторана. За их застывшими улыбками таилось понимание, что репортер, в сущности, пропустил мимо ушей саму суть интервью.

Она взяла телефон.

— Сделай потише, Мелисса.

У каждого менеджера Макфаркаров был свой особый номер. Три соединяли ее с Джейсом Уэйдом, который ведал земельной собственностью Макфаркаров.

— Извини, что прерываю твой обед, Джим. К утру нам будет нужен перечень всех предложений по недвижимости, которые мы получили на этой неделе, на сорок процентов выше против котировки прошлого месяца… Да, мы можем продать несколько штучек сразу же после того, как будет оглашено завещание… Да, я помню, на чем мы сошлись вчера, но я передумала… Да потому, как мой отец часто говорил, что высоко взлетело, может низко упасть… Нет! — отрезала она. — Я не заблуждаюсь насчет Гонконга. Я хорошо знаю,как много времени потребовалось, чтобы накопить то, что мы сейчас имеем. Когда эти цены лопнут, я хочу, чтобы был ликвид. При небольшом везенииможет быть, дело закончится тем, что мы будем владеть большим,чем у нас есть, в Гонконге.

Она повесила трубку, представляя себе Уэйда и его жену попивающими мартини и роняющими комментарии по поводу импульсивной дочери старины Драконьего Лица.

— Может, нам вправду нужно купить этот коттедж в Венеции, дорогой? Разве это не чудесно, если Драконье Лицо вычеркнул ее из своего завещания? Ну, конечно, оставил ей ее долю, но отдал дело Макфаркаров в руки его профессиональных менеджеров — англичан и китайцев, которые хорошо знают Гонконг.

— Что такое ликвид, тетя Викки?

— Это значит иметь на руках наличные деньги для покупки небольшого участка земли, когда все остальные идут с тележкой по миру. И держите то, что входит в ваши большие ушки под вашими шляпками, юные леди. Мы же не хотим, чтобы мамочки и папочки ваших одноклассников судачили об этом за обедом и поднимали панику. Идет?

— Доброе утро, Виктория. Готовы встретиться с миром?

Врач был молодой англичанин примерно ее возраста, очаровательный, как герои ностальгических британских лент типа «Вечеринка с пальбой». Он был вполне красив, и иногда, в свои лучшие дни, она представляла себе уик-энд за городом — поместье где-нибудь за полмира от Китая с кроватью с балдахином.

— Я все еще не могу нюхать розы.

— Вот что бывает, когда стукаешься о мачту головой.

— Но это было больше месяца назад, Гордон.

Гордон направил ей луч света в глаз и следил за реакцией.

— Так может продолжаться не один год. Как аппетит?

— Скверно, но я уже начинаю привыкать.

Он исследовал второй глаз.

— Спасибо вашим богам — христианским и языческим. Вы можете видеть, вы можете слышать, вы можете говорить — иногда немного медленно — и вы помните свое имя. И что лучше всего, вы выходите отсюда этим утром. Ведь об этом вы уже давно мечтаете, да?

— Черт побери, да. Но спасибо вам за все. Вы были потрясающим хозяином. Я рада была быть вашим гостем.

— Похоже, доктор Ча был готов выписаться вместе с вами, — он усмехнулся и пощупал ее пульс. — Он хотел бы, чтобы вы сначала расслабились. Но я сказал ему, что ваше выздоровление ускорится, если отправитель роз объявится лично.

— Доктор Ча пользуется тем, что я сильнее ушибла голову, чем руку. Я расслаблюсь двойным виски.

— Не спешите! — сказал Гордон поспешно. — Никакого виски, пока я не разрешу.

— Честно говоря, от мысли о виски меня начинает подташнивать.

— Вот и хорошо. Одевайтесь. Я навещу вас на следующей неделе.

Они обменялись рукопожатием. Он поцеловал ее в щеку.

Викки дала ему красный конверт.

— Кун хай фат чой!

— Что это?

— Лай сии. Деньги на счастье.

Он открыл конверт и посмотрел на чек.

— Но это слишком много, Виктория.

— Сестры сказали мне, что у ваших стариков есть клиника в Вестерне. Плохая примета кончать год с долгами. Не будет удачи.

— Вообще-то у нас все было хорошо перед беспорядками. Эти бандюги устроили нам пожар. Спасибо, Виктория. С Новым годом, годом Быка. Нам всем потребуется все везенье, какое только есть, правда?

Викки медленно оделась в юбку и красную шелковую блузку, которые принесла ей Фиона. Несмотря на плохой аппетит, Викки прибавила в весе, постоянно лежа в кровати в больнице, но мудрая Фиона выбрала юбку в складку. Она надела туфли на низком каблуке, потому что на высоких у нее дрожали бы ноги. Она уже в третий раз пробегала расческой по волосам и думала затянуть их назад в узел, когда ей пришло в голову, что она немного боится покидать больницу. Здесь она чувствовала себя в безопасности. Ее последнее воспоминание о жизни снаружи была «Мандалай», тонущая под ней.

— Войдите, — ответила она на слабый стук в дверь.

— Вы?

Стивен, Ноу Вэй Вонг, сын Ту Вэя, был тем человеком, которого она меньше всего ожидала увидеть.

— Вы недовольны?

Он протянул цветы персика.

— Помогает в отношениях парня с девушкой.

У нее закружилась голова.

— Так это вы посылали мне розы?

Лицо Стивена расплылось в идеальной улыбке.

— Даже если бы это был не я, я сказал бы «да».

— А почему вы не пришли сами?

— Ненавижу больницы. До меня дошел слух, что они вас выписывают сегодня. Хотите прокатиться?

— Откуда вы узнали, что я выписываюсь?

— Хэй! Сын Номер Один Ту Вэй Вонга знает все.Иначе как, вы думаете, я бы выигрывал деньги на скачках. Эй, с вами все в порядке?

Викки вернулась к кровати, где тяжело опустилась на одеяло; в ее голове вертелся один вопрос: знает ли сын Ту Вэй Вонга, что это его отец убил отца Викки.

— Хотите, позову доктора?

— Нет. Все в порядке, просто я думаю.

Она рассматривала его красивое лицо, которое потемнело от тревоги, словно он боялся, что она упадет на пол.

— Я решил, что с вами и впрямь все в порядке, если они вас выписывают.

— Да я почти выздоровела. Просто иногда наступает небольшая слабость.

— Мне говорили, что у вас все хорошо… Послушайте, мне очень жаль… ваш отец…

— Спасибо.

— Я думаю, может, у них много общего, у наших отцов? Вы понимаете?

Викки уставилась на него, не веря своим ушам. Он что, серьезно?

— Они были соперники, — запротестовала она, прогоняя сравнение.

— Нет. Я имел в виду, каково нам с вами быть их детьми. Вы понимаете? Да-а? Ну ладно, скажу — они оба — такие парни, с которыми трудно. Я слышал, что вы со своим лучше ладили, чем я со своим. По крайней мере, в делах.

— Не могу судить, — ответила Викки, гадая, к чему это он.

— Но они не прозвали вас непутевой, душенька. Они зовут вас Драконьей Дочкой.

— Ну-у…

— Да-а, я только что слышал на улице. Дочь Дракона. Шикарный комплимент… Эй, послушайте. Хотите поехать на пикник? Поехали, отличный денек. Мы опустим верх у автомобиля и поедем на Шэ-О.

— Мне нужно в мой офис.

— Вы уверены?

— Да, уверена.

— Тогда я вас подброшу, о’кей?

Он стоял, встревоженно переминаясь с ноги на ногу и пропуская сквозь пальцы свои шелковистые черные волосы.

Викки смотрела на его красивое, открытое лицо, гадая, решил ли Ту Вэй вовлечь теперь в игру своего сына-плейбоя. Был один способ проверить, послал ли он Стивена разведать, где компромат Дункана Макинтоша.

— Только, пожалуйста, не выпрыгивайте на этот раз.

— Никаких обещаний.

У него был красивый «бентли» с откидным верхом — тот, на котором они ехали в новогоднюю ночь. Казалось, та ночь, пять недель назад, была много лет назад. Стивен заметил, что ее блузка прекрасно подходит к машине, и на секунду Викки пришла в голову параноидальная мысль, что это он попросил Фиону принести ее. Он опустил полотняный верх, и небо стало неожиданно пугающе большим. Но зимнее солнце приятно согревало лицо.

Она бережно держала цветки персика в руках. Ветер сдувал лепестки. Он вел машину на большой скорости по отличным дорогам Пика, искусно избегая больших машин. Внезапно он снизил скорость, когда заметил, что быстрая езда вызывает в ней напряженность.

— Так странно быть снаружи после всего этого, — сказала она. — Я так долго была взаперти.

— Вам повезло. Гонконг просто ошизел. Никогда не видел столько кутил сразу. Люди ведут себя так, словно каэнэровцы хотят запретить пить, есть и вообще веселиться. Пятерых парней — ветеранов этого дела — на прошлой неделе хватил удар. Перепили бренди.

— Звучит так, словно вы сами тоже время даром не теряли.

— Конечно, — согласился он, усмехнувшись. — Никаких передышек беспутным. Так держать!

Потом он угостил ее целым потоком сплетен о последних разводах и романах, нарисовал в красках разные сценки публичного пьянства — знаменитых мира сего и не очень… Казалось, никто — от самого низшего офисного рабочего до высших чинов гражданской службы — не избежал прелестей ожидания конца света, охватившего Гонконг.

— Была эта история в газете правдой? — спросил он, когда машина втиснулась в забитый транспортом въезд в Козвэй Бэй.

— Какая история?

— О рыбачьем судне, которое вас потопило и даже не остановилось?

— Это был симпатичный рыбачий траулер, и туман был густым. Мы не могли увидеть даже нашу собственную корму. Думаю, они даже не знают, что потопили нас.

— Будет о чем рассказать внукам.

В отдалении, над людной улицей, она увидела мелькнувшие золотистые стены «Макфаркар-хауса».

— Но есть одна вещь, которой не было в газетах.

— Что?

— Мой отец не умер в одночасье. Я забралась на яхту. И мы поговорили. Наконец-то мы поговорили…

— И что он сказал?

«Как тебе не терпится узнать, — подумала Викки. — Так вот почему ты крутишься вокруг меня. Доказательства».

— Думаю, мы лучше узнали друг друга. И то, за что боролись все эти годы.

— Что он сказал?

— Детали не важны.

— Правильно, — сказал Стивен серьезно. — Важен сам разговор. Ведь так?

— Так, — сказала она, ожидая, что он станет выжимать из нее подробности.

— А потом он умер?

— Да.

— Проклятье! — воскликнул Стивен. Викки поймала его взгляд. Он казался искренне сочувствующим. — Проклятье!

— Но это лучше, чем если б мы вообще не поговорили.

— Вы считаете, что я должен поговорить со своим отцом?

Викки пожала плечами:

— А что вы теряете?

— Да дело в том, что мне нечего ему сказать. Я не Драконья Дочка. Я просто парень с богатым отцом. Слишком поздно говорить. Мне почти сорок.

— Это немного.

— Здесь Гонконг. Сорокалетние парни, которые сейчас попадают в «яблочко» в этом городе, начали это делать в двадцать.

— Не могу понять, жалеете вы себя, что ли, — сказала Викки, не зная, как вернуть его назад к вопросам.

— Черт возьми, нет, — засмеялся Стивен.

От откинул назад свою красивую голову, и солнце блестнуло серо-зеленым в его глазах. — Сейчас у меня праздник.

— Вы работаете на своего отца?

— Он вернул меня, чтобы я занимался его кораблями, которые он приспособил для азартных игр. Он купил парочку старых лайнеров. Теперь он старается купить «Королеву Елизавету II». Представляет себе большое плавучее казино? А я каждый день — за двадцать миль.

— А он когда-нибудь верил в вас? Доверял свои секреты?

— Мне? Да вы смеетесь надо мной!

— Он просил вас когда-нибудь оказать ему особые услуги?

Стивен повернулся и посмотрел ей прямо в лицо.

— Какого типа?

— Типа выведать у меня что-нибудь? Сесть мне на хвост.

— Что это вы такое говорите?

— Я сейчас выйду из машины, Стивен. Я возьму такси.

— Эй, подождите!

— Зачем?

— О’кей. Он велел мне «сесть вам на хвост».

— А вы ответили «ладно».

— А мне было бы без разницы. Я так и так собирался «сесть вам на хвост».

— Пожалуйста, остановите машину.

Он вывернул к обочине, не обращая внимания на сердитые сигналы клаксонов.

— Послушайте, мне неважно, что он хотел узнать о вас.

— А что он хотел узнать обо мне?

— Он не сказал. Это совсем не странно. Он не будет спрашивать сразу. Он сначала позволит мне покружить вокруг вас. А потом спросит.

— Звучит так, будто он делал это и раньше.

— Один раз или два, — сказал Стивен с шутливой усмешкой. — Я чертовски полезен при выуживании служебной информации из дам-бизнесменш.

— Я ценю вашу прямоту. Спасибо за поездку.

— Пожалуйста, не уходите.

— Вы что, думаете, я спятила? Самый могущественный бизнесмен Гонконга посылает своего сына шпионить за мной, а я должна остаться с ним, чтоб ему было удобней этим заниматься?

— Я не собираюсь задавать вам никаких вопросов.

— Вы знаете, что он хочет узнать от меня?

— Понятия не имею. И знать не хочу.

— А что вы собираетесь ему сказать?

— Ничего.

— А как насчет сыновнего долга?

— К черту сыновний долг. Он меня использует. А это мне ни к чему.

— Вы его ненавидите?

— Нет.

— А он не будет разочарован?

— Он к этому привык, — сказал Стивен. — Много не ждет.

— От Макфаркаров?

— От меня. Поэтому ваши секреты в полной безопасности.

Викки покачала головой:

— Это безумие. Я не знаю почему, но я верю.

Стивен повернулся к ней и коснулся ее лица. Его мягкие пальцы были словно четыре теплых маленьких солнышка на ее щеке.

— Вы верите мне потому, что знаете, чего я на самом деле хочу от вас.

— И что это?

— Это не информация.

Он опять запустил машину в поток движения, где лихо обогнал каэнэровский грузовик, доверху нагруженный бревнами из империи. Полдюжины изможденных крестьян, сидящие на бревнах, уставились вниз на красный «бентли».

— Послушайте, Викки, хотите провести со мной китайский Новый год?

— Я уже договорилась с Альфредом Цином.

— На все новогодние праздники?

— Я должна его спросить.

— Слышал, что он застрял в Ванкувере — денежные проблемы.

— Сомневаюсь в этом.

— Конечно, может, это просто слухи. В любом случае, если он не приедет, позвольте мне быть претендентом номер один.

Внимательно изучая его красивое, открытое лицо, она должна была признать, что ночь со Стивеном Вонгом может быть из таких, что запоминаются на всю жизнь. Интуиция подсказывала ей, что с ним она будет в гораздо большей безопасности, чем с кем бы то ни было другим в колонии. Кто бы ни предал ее отца Ту Вэй Вонгу, это, вероятнее всего, был человек из круга Макинтошей-Фаркаров, который знал, когда он покинул вечер. По самым строгим вычислениям, Викки могла позволить доверять лишь себе и своей матери.

— О’кей, — сказала она. — Если Альфред не вернется вовремя домой, я пойду с вами.

— Здорово! А теперь, как насчет пикника? Не можете же вы сразу начать работать? Да и потом, я захватил ленч, он в багажнике. «Перье» — потому что я знаю, вам пока нельзя пить.

— Откуда вы это знаете?

— Я разнюхал. Хэй, я знаю всех. И люди мне все говорят. Они говорят, что у вас плохой аппетит. Но вам нравится холодный лосось с укропом. Да?

— Так вы поболтали с больничным поваром?

— И клубника, правильно? Вы можете поесть клубники.

— Да.

Он остановил машину за полквартала до входа в «Макфаркар-хаус».

— Ну, что?

— Но я могу заснуть. В больнице я каждый день дремала в полдень.

Стивен улыбнулся:

— Так будем дремать вместе. Я работаю допоздна на кораблях. Ну, на пикник?

Помимо всех своих других соображений, ее первым инстинктивным ощущением была опасность, и это не изменилось. Что изменилось — так это ее намерение избегать всех его предложений.

— А знаете, что у меня еще есть в багажнике?

— Вдобавок к лососю, клубнике и «Перье»? Я уже содрогаюсь, прежде чем угадать.

— Портативный факс.

— Что-о?

— На батарейках, чтобы леди тайпанша могла посылать разносы сотрудникам прямо с пикника. Что вы на это скажете, леди тайпанша?

Викки засмеялась:

— Ну хорошо, уговорили.

Хлебосольный багажник «бентли» также прихватил с собой чудесный шерстяной шотландский плед в изысканную зеленую клетку, серебряное ведерко для шампанского, украшенное викторианскими охотничьими сценками, плетеную корзинку с фарфором и хрусталем, вазу с розами и коллекцию компакт-дисков для автомобильного стереопроигрывателя.

— Как вы узнали, что я люблю музыку в стиле кантри?

— Сын Ту Вэй Вонга знает все.

— Вы меня немного пугаете, когда так говорите.

Стивен посмотрел комично-мрачно на нее с пледа, который расстилал на траве.

— Тогда он скажет: сын Ту Вэй Вонга знает все не очень серьезное. Как шут. О’кей?

— Извините. О’кей.

Он дал ей солнечные очки еще в машине. Теперь он протянул ей шляпу, но Викки отказалась — было так чудесно чувствовать солнышко на коже. Легкий ветерок с моря был почти теплым и вытеснил прохладный северо-восточный муссон, который в этом году стал рано сдавать позиции.

«Мой отец умер, пытаясь свалить его отца, — думала она. — Что же я здесь делаю? „Испытываю его“ — был единственный ответ. Но ведь он уже прошел испытание?»

— Проголодались? — спросил Стивен, и у нее перехватило дыхание, когда он растянулся на пледе и улыбнулся ей, предлагая присоединиться к нему. Она присела, беря у него бокал с водой.

— За ваше здоровье, Виктория!

— Не давайте мне останавливать вас, когда будете пить.

— Отлично. Может, я выпью немного шампанского — попозже.

— Может, я тоже.

— А вам никто и не предлагает, — предостерег ее он.

— Я целый месяц слушалась врачей. Мне это надоело.

— Ну, тогда вы правильно выбрали парня для пикника.

Нежно, как и все, что он делал, Стивен взял воду у нее из руки и выудил пару длинных бокалов для шампанского из плетеной корзинки. Оттуда же появилась и бутылка «Моэта», покрытая капельками холодной воды. Пока он обрывал фольгу, снимал проволоку и тихо открывал пробку, он не отрывал глаз от ее лица.

Викки усмехнулась ему в ответ.

— Я еще не видела никого, кто вел бы себя более обольстительно утром. Ведь еще даже не полдень. Что же вы делаете, когда наступает ночь?

— Это все моя репутация, — улыбнулся Стивен. — Вы соблазняете себя сами ожиданиями. Я просто лежу здесь, позволяя этому случиться.

— Ничего не происходит, Стивен. Я просто наблюдаю за вашим стилем.

Он поставил бокалы на поднос и наполнил их до краев. Викки отвернулась, делая вид, что заинтересовалась просторами голубовато-зеленого моря внизу холмов Шэ-О. Вода была мирной, играя солнечными бликами, и темные корабли, казалось, не двигались. То там, то здесь клубы дыма валили почти вертикально из труб, и паруса сияли, как крошечные белые зеркала.

Его репутация тревожила ее. Она чувствовала, что ее непреодолимо тянет к нему, но ей не хотелось занять место в жутком списке его побед, как не хотелось увидеть свою фотографию в газетах: такая была цена прогулкам по колонии в компании ее любимого плейбоя.

— Могу я прервать эту явно важную мысль тостом? — спросил Стивен, протягивая бокал.

— Это зависит от тоста.

— Вы изволили оценить мою дополуденную обольстительность.

— Да.

— Вы позволите мне процитировать одного поэта?

— Какого поэта?

— Лао-цзы.

— О, конечно.

—  Как вихрь не бушует все утро, так и внезапный ливень не льет весь день.

— Бьюсь об заклад, вы говорите это всем девушкам.

— Я известен не своими разговорами, Викки.

— Так за что мне такая честь?

— Об этом лучше скажет Лао-цзы. Я, как бы это сказать, перефразирую первую и последнюю строчку… Игра слов, китайский, английский.

Стивен все еще держал оба бокала.

— Спасибо. Ваше здоровье!

— Ваше здоровье.

— Господи, да это прелесть что такое!

Первый же глоток лениво влился ей в мозг. Краски стали ярче и ветерок казался освежающим на лице.

— Как на небесах.

Она чувствовала себя счастливой, смелой, немного сумасшедшей — и в одно мгновение свободной.

— Может, этот «внезапный ливень» был «облаками и Дождем»?

Стивен засмеялся:

— Кто кого соблазняет? Я думаю, «облака и дождь» начинаются медленнее и длятся дольше, чем внезапный ливень. Так?

— В идеале.

— Хэй, а если все не идеально, вы не будете это делать?

— А вы верите в идеальный секс?

— Конечно.

— А какой он?

— Никакой фальши. А как вы думаете, на что это похоже?

— Оба хотят одного и того же в одну и ту же минуту — может, так.

Стивен покачал головой:

— Вы — странная птица, Викки. Все у вас очень серьезно, правда?

Она отпила еще глоток шампанского.

— Очень.

— Почему?

— Я не знаю.

— Нет, знаете.

— Просто догадки.

Она легла на спину и стала смотреть в небо. Далеко внизу, под ними, прибой бился о скалы.

— Это так красиво.

— Хотите, включу музыку?

— Нет, просто говорите со мной.

— Будьте осторожны, китайский парень говорит только об одной вещи.

Она лениво повернулась и улыбнулась его красивому лицу.

— О чем же?

— О его матери.

— Его матери?

— Она была блондинкой — как вы.

— Расскажете мне побольше в другой раз.

— И она играла в теннис. И была очень, очень красивой.

— Вы близки друг с другом?

— Она умерла, когда мне было десять.

— Почему?

— От разбитого сердца — так говорила моя няня.

— Ваш отец покинул ее?

— Нет.

Викки повернулась и посмотрела на него. Стивен пожал плечами.

— Это все, что я знаю. Это сказала моя няня, а она тоже вскоре умерла. Кто знает… Романтическая история, а?

— Грустная история, чтобы ее рассказывать маленькому мальчику.

— Она умерла в Англии. Я догадываюсь, что это означает, — она бросила моего отца. Но он никогда не говорит о ней. Только он оставил их старую спальню такой же, какой она была, а дом перенес в башню. Вы можете поверить, что пугающий всех Ту Вэй оплакивал женщину тридцать пять лет? Кто знает, что произошло.

— У меня такое чувство, что вы на пути к большим переменам.

Стивен засмеялся:

— Даже у плейбоев бывает кризис. Из-за чего весь сыр-бор? Из-за никчемного бездельника?

— Вы даже приблизительно не то ничтожество, которым хотите казаться.

— Хэй, Викки. Самая худшая вещь, которую делают себе женщины, — это пытаются искать рубины там, где их нет. Китаянки или гуйло — все вы одинаковые. Чем лучше женщина, тем худшего парня она получает и пытается обелить. Пожалейте себя. Принимайте все таким, какое оно есть.

— Все не так мрачно.

— Но это не ваше занятие.

— Я просто не собираюсь поддакивать, когда вы себя топите.

— Вы были замужем?

— Да.

— Бьюсь об заклад, он не был ничтожеством, которым казался.

Викки повернула к нему свое лицо, полное больше боли, чем гнева. Массивная красная баржа вынырнула из канала. Она смотрела, как она потащилась в море. Ее уродливый контур расплывался в пелене слез, выступивших у нее на глазах.

— Он не был ничтожеством.

— Что было не так?

— Он был просто… Я думаю… Господи, я не знаю. Мой последний парень — тоже… Оба они не были сильными личностями, это точно.

— Извините. Я забегаю вперед. Ни о чем не думайте. Просто нам легко друг с другом, да?

— Да.

— Хэй, хотите лосося?

Викки повернулась к нему опять, опершись о локоть. Она чувствовала, что тонет в его глазах — безвольно и не проклиная это.

— Знаете, странная вещь произошла с моим младшим братом. Он вырос и душой и телом с тех пор, как умер отец. И теперь, я думаю, то же самое происходит и со мной. Я ощущаю себя такой взволнованной, полной чувств, они словно разрывают меня. Но я так счастлива быть здесь с вами, я сейчас так свободна.

Стивен взял ее подбородок в свои мягкие ладони. Она думала, что он поцелует ее губы, но он не сделал этого — он просто рассматривал ее лицо какое-то время, а потом опустил руки.

— Что вы хотите, Стивен?

— Она становится ходячей мишенью, — ответил он.

— Я? Я — ходячая мишень? Что вы имеете в виду?

— Я начал ухаживать за хорошенькой девушкой. Вы меняетесь у меня на глазах — как… как прекрасная стрекоза — вся голодная, и свободная, и полная надежды. Может, я тоже летаю?

Его глаза встретились с ее глазами, и они были красивыми и полными надежды. В этот момент Викки знала, что может довериться ему всей своей жизнью. Потому что то, что вызревало между ними, касалось только их, без всякой связи с прошлым.

 

Глава 21

Джордж Нг, компрадор Макфаркаров до того, как Вивиан выжила Нг из офиса, был китайцем по рождению и британцем по образованию. Он говорил на безукоризненном оксфордском, носил костюмы с Джермин-стрит, был священником в англиканской церкви и окутывал право Королевского совета облаком восточной загадки. Изолированный окнами с тройными створками, его центральный офис был таким спокойным и замкнутым, что Викки хотелось отдернуть тяжелые портьеры, чтобы убедиться, что Гонконг все еще снаружи.

Нг наблюдал с кротко-безразличным выражением на плоском желтом лице, как семейство занимало свои места — Викки, ее мать, Питер и Мэри, Фиона в сопровождении девочек — она настояла на том, чтобы взять их с собой. Если старик и обижался на потерю своего положения в хане, или злился на то, что его сыну не позволили продолжить традиционную преемственность в деловых отношениях между Нгами и Неистовыми и Могучими, или же скорбел по своему бывшему работодателю, он не выказывал никаких чувств. Но когда он начал говорить, Викки, которая всю свою жизнь знала его как дядюшку Нг, подумала, что уловила легкое удовольствие своей в конечном итоге «властью», которую дал ему Дункан Макинтош.

— Доброе утро. Это была воля тайпана, чтобы я продолжал оставаться его личным адвокатом и огласил его последнюю волю и завет. Вы почувствуете облегчение, когда узнаете, что, несмотря на его внезапную безвременную кончину, все дела его были в полном порядке и хан Макфаркаров остается в надежных руках. Тайпан знал, что мы живем в любопытные времена и знал об опасностях, чтобы быть к ним готовым.

Викки, не ожидавшая никаких сюрпризов, обнаружила, что мысли ее блуждают, как это было последние дни, вокруг Стивена Ноу Вэй Вонга. Под влиянием массажа Мэри и памяти о пикнике в Шэ-О головные боли почти исчезли. Лицо Стивена плавало у нее перед глазами, сияя его всегдашней улыбкой. Она не знала ни одного мужчины, который бы вел себя так естественно и чутко в ее присутствии. Он улавливал и даже ждал перемен в ее настроении и обезоруживал ее природные наклонности защищать свою душевную территорию от вторжения. Стивен был подобен троянскому коню, думала она с улыбкой, ввезенному без приглашения внутрь ее стен.

Джордж Нг полистал бумаги.

— Позвольте мне огласить последнюю волю Дункана Макинтоша, тайпана Макинтошей-Фаркаров.

«Моим внучкам Миллисент и Мелиссе и их матери Фионе Макинтош я оставляю долю доходов моего перворожденного сына Хьюго, но не акции, контроль за которыми переходит в руки моего душеприказчика…»

Викки посмотрела на мать, которая выглядела, как наскоро сделанное привидение — со слишком большим количеством румян на щеках и темными кругами под глазами. Салли ответила ей усталой и скучающей от бизнеса улыбкой. Как и думала Викки, никаких сюрпризов. О Фионе и девочках позаботились, в то время как власть останется в руках нового тайпана.

— «Сыну моей жены Питеру Макинтошу…»

— Что-о?

Питер, Мэри и Викки вскочили, как один.

—  Чтоон сказал?

— Подождите, дядюшка Нг. О чем это он говорит?

— Мне жаль, Питер, — ответил адвокат. — Он не был вашим отцом.

— А кто? — в мучительном шоке повернулся Питер к своей матери. Рот Мэри Ли открылся и округлился, как заглавная буква «О».

— Злопамятный, мстительный ублюдок, — сказала Салли Фаркар-Макинтош. Гнев отчеканился на ее лице каменной красотой. Подбородок взлетел вверх, и внезапно она стала выглядеть на десять лет моложе.

— Кто, мама?

— Не волнуйся, Питер. Добрая порция имущества Макинтошей-Фаркаров у меня есть, а его проклянут на небе. Я напишу свое собственное завещание, и ты не будешь нуждаться.

— Но, мама, кто…

— Неважно, — сказала она, и Викки стало окончательно ясно, что мать произнесла свои последние слова по этому поводу.

— Не переживай, — успокаивала Питера Викки. — Для нас ничего не изменилось.

Она была поражена жестокостью отца. Казалось, каждый раз, когда она думала, что наконец поняла его, он поворачивался новой стороной и открывался новый ужасный секрет. Она украдкой посмотрела на Мэри и вздрогнула от вида ярости на лице китаянки.

— Мы будем бороться, — пообещала Мэри. — Мы поборемся.

Это было все, что им нужно, — официальная власть в одном из знаменитых ханов Гонконга. Многие китайские ханы умерли медленной смертью, пока наследники сражались в суде. И тогда внезапно Викки поняла, что сделал ее отец. Цену этому Питеру придется платить всегда, но Дункан Макинтош полностью уничтожил угрозу, что клан Ли наедет на Макинтошей. Деловое решение, в конце концов. И услуга дочери. Ей не придется бороться за власть против своего собственного брата.

Адвокат прочистил горло.

— Если можно, я буду продолжать:

«…Питеру Макинтошу я оставляю ежегодное пособие, равное его жалованью в хане, которое должно возрастать с учетом инфляции и его успехов».

Так называемый «ремонтный» ребенок не сработал. Тогда ее мать завела роман, дала жизнь Питеру и в конце концов стала спасаться от боли алкоголем. Ее поразило, как родителям удавалось скрывать все это несчастье. Или нет? Как много из всего этого несли на себе она и Питер? Только Хьюго, который был в школе, выжил невредимым и нормальным.

Она поклялась себе торжественной клятвой в тот момент, что вырастит счастливых детей. Немедленно проанализировав обещание, словно это было деловое предложение, она выработала стратегию воспитания детей, которых у нее еще не было. Она будет думать, прежде чем действовать; она будет останавливаться каждый день и заставлять себя, если дела закрутят, замечать, как образ ее жизни влияет на их образ жизни. Если в ее клятве и был элемент фантазии, она превратит ее в реальность. Если у нее никогда не будет своих детей, она возьмет приемных. Но в любом случае, она поклялась, что берет на себя ответственность за их беспомощные жизни.

Нг подождал, пока множество эмоций, пробегавших по лицу Викки, улягутся в выражение твердой решимости.

— «Контроль над ханом Макинтошей-Фаркаров и всем его пакетом акций, за исключением определенных даров верным слугам и моей супруге, переходит к моим оставшимся детям».

Викки резко взглянула, но Питер и мать все еще не оправились от первого шока и не заметили второго.

— Дары, — объяснял Нг коротко, — щедрые, но непоследовательные. Их я перечислю позже. В завершение всего Дункан Макинтош говорит:

«Моим душеприказчиком с полномочиями действовать по своему усмотрению в выполнении моих пожеланий я назначаю мою старшую оставшуюся в живых дочь Викторию».

Далее ваш отец сделал приписку, Виктория, которая гласит:

«Почти сто пятьдесят семь лет мозги и, может, самая сердцевина Макинтошей-Фаркаров, казалось, была в руках женщин. Твоя очередь, ваше величество».

Нг встал, понес завещание Викки и церемонно вложил его ей в руки. Оно было написано от руки при помощи набора письменных принадлежностей Макфаркаров.

— Мои поздравления. Если понадобится моя помощь, тайпан, — только попросите.

— Когда он это написал? — спросила она каменно-холодным тоном.

— В новогоднюю ночь, — Нг указал на нацарапанную дату и подпись.

— А это официально?

— Как вы можете заметить, засвидетельствовано оно губернатором Гонконга и его личным секретарем, — ответил сухо Джордж Нг. — Оно твердо устоит в судах Гонконга, Великобритании и Китая.

Викки посмотрела в его бледные коричневые глаза. Он и вправду был доволен собой.

— Мне нужно с вами поговорить.

— Я уже заказал нам столик для ленча в «Дерьме с перьями», — улыбнулся он ей, использовав английское название ресторана «Орлиное гнездо».

Позади себя она услышала, как мать повысила голос.

— Я буду позже, — сказала Викки адвокату. — Сначала я должна помочь моему брату.

— Я отказываюсь обсуждать что-либо в офисе адвоката, — сказала Салли Макинтош. — Я приглашаю всех вас пообедать и выпить на яхту.

— Отличная идея, — сказала Викки. — Фиона, почему бы тебе и Мэри и девочкам не отвезти маму на яхту? Мы с Питером присоединимся к вам чуть позже.

— Я поеду с тобой и Питером, — сказала Мэри, когда все встали и направились к двери. Викки отвела ее в сторону. Питер выглядел белым как мел и ошеломленным.

— Мне действительно нужно поговорить с Питером. Я очень расстроена, и, думаю, он тоже.

— Не думайте, что сможете уговорить его смириться с этим.

— Честно говоря, мне это сейчас и в голову не приходит. У меня есть проблемы поважнее. Но я просто хочу быть ему сестрой. Думаю, я ему нужна сейчас.

Мэри затрясла головой:

— Я забочусь о нем.

— Послушайте, он стал другим человеком с тех пор, как умер папа. Я не хочу, чтобы эта ужасная вещь сломала его. Дайте мне полчаса, пожалуйста. Он не собирается ни от чего отказываться. Вы уже поговорили с ним, теперь хочу я.

— Нет, — отрезала Мэри.

Викки посмотрела на нее холодно.

— Вы слышали завещание. У вас нет ни крупицы надежды добиться его пересмотра. Все, что я хочу сделать и ради чего стараюсь — это свести к минимуму опасность и вред для Питера.

Мэри в ответ посмотрела на нее так же холодно.

— Я хочу, чтобы вы и Питер работали в моем хане. Но завещание моего отца дает мне власть уволить вас — обоих. Не заставляйте меня делать это.

К ее удивлению, подружка Питера изящно капитулировала.

— Извините меня, Викки. Я тоже так расстроена. Но у меня нет права вставать между братом и сестрой. Извините.

Они нашли укромный уголок у окна холла здания офиса Джорджа Нг. Питер забился в него, спиной к стеклу. Викки стояла к нему лицом. В окно она видела сотни людей, спешащих по тротуару.

— Питер, сначала я хочу сказать тебе — мне нужно, чтобы ты работал со мной. И Мэри тоже. Поэтому давай просто начнем воплощать в жизнь новые перемены. Хорошо?

— Конечно.

— Знаешь, честно говоря, я не верю отцу. Думаю, он сказал неправду.

— Но мама не сказала, что он лжет.

— Думаю, мама просто еще не пришла в себя.

— Викки, не лги ты, чтобы я чувствовал себя лучше. Мне на это наплевать! Понимаешь?

Она кивнула и взяла его за руку, но Питер отнял ее:

— Мне наплевать, — повторил он. — Он никогда не любил меня. Теперь я знаю почему. Это многое объясняет. Я всегда думал — он был таким ярким. Я гадал — почему же я такой обтекаемый?

Он посмотрел на Викки.

— Расслабься, — сказал он. — Это неудачная шутка.

— Что я могу для тебя сделать?

— Это не твоя вина. Только потому, что он сделал тебя тайпаном, это не значит, что он сделал тебя злодейкой. Злодей он.

— Да. Я не могу поверить, что он сделал такую вещь.

— Как ты думаешь, мама когда-нибудь скажет мне, кто мой отец?

— Нет… Но если она когда-нибудь скажет мне, я скажу тебе.

Питер улыбнулся:

— Это лучшая новость, которую я сегодня услышал за весь день… О Господи, могу ли я верить в это…

— Ты знаешь, я как-то сказала, что странно, но отец освободил нас своей смертью.

— Что ж, теперь я вдвойне свободен, — засмеялся Питер горьким смехом.

— Могу я на тебя рассчитывать?

— В чем?

— Я действительно рассчитываю на тебя и Мэри в том, чтобы нам утвердиться на Тайване и в провинции Фуцзянь. Мы должны снова наладить связи с Китаем. С тобой все в порядке или тебе нужно немного отдохнуть? Честно говоря, ты нужен мне сейчас.

Питер сделал глубокий выдох и повернул лицо к окну. Он посмотрел на многолюдную улицу. Когда он ответил, Викки обнаружила, что у Питера в голове больше тревог, чем только ужасное завещание отца.

— Ты рассчитываешь на Мэри?

— На тебя и на нее вместе. Вы фактически партнеры в офисе.

— Как я могу это сделать?

— Попробуй.

— Ну-у… Понимаешь, Мэри — типичная китаянка. Она склонна к преувеличениям. И часто берет на себя то, что не может выполнить.

— Например? — спросила Викки, а когда Питер все еще колебался, поняла, что он борется с собой, чтобы поднять тему, но не знает, нужно ли ее поднимать. — Ну, начни, как можешь, — подбодрила она его.

— Ну хорошо… Ты знаешь, в Гонконге много Ли и еще больше — в Наньяне.

Викки кивнула. Юго-Восточная Азия была наводнена людьми с фамилией Ли, одной из самых распространенных в Южном Китае, особенно с учетом разнообразия ее написания.

Они не все очень могущественны. Как не всякий ветеран гоминьдана обязательно генерал.

— Ты хочешь сказать, что семья Мэри может быть не настолько влиятельной и могущественной, как подумали Макфаркары?

— Может быть. Ты не поверишь, но иногда она живет в каком-то странном фантастическом мире.

— Но она одна из тех женщин, которые могут дать отпор Вивиан Ло.

— Она — деловая женщина.

— Конечно.

— И очень амбициозна.

— Да.

— Конечно, когда мы окажемся на Тайване и в провинции Фуцзянь, мы можем обнаружить там немножко меньше благоприятной почвы, чем ожидали найти.

— Ничего, мы ее сами создадим. Ведь у нее там нет врагов?

— О, конечно, нет. Они не знают ее в качестве «старого друга».

— Послушай, я рада, что ты сказал мне все это. Но не думаю, что тебе нужно беспокоиться. Особенно если посмотришь на это объективно. Итак, она помолвлена с сыном английского тайпана. Но это не означает, что она хочет рыть землю ногтями. Я видела ее справки — очень толковые и короткие, ясные телефонные звонки.

— Вы думаете иметь детей, если ты женишься?

— Она говорит, что не может.

— Когда ты узнал?

— Давно.

— Ох, Питер, извини.

— Понимаешь, дело в том, что… Просто я нашел противозачаточный резиновый колпачок.

— Ох…

— Правильно. Ох.

Викки обняла его. Он дрожал опять.

— Ох, бедняжка. Насколько глубоко Мэри погружена в свой фантастический мир?

— Я не знаю. Я действительно не знаю.

Викки колебалась. Был еще один вопрос. Ей была ненавистна сама мысль, чтобы расстроить Питера, но она чувствовала, что должна продолжить разговор. В конце концов, Мэри занимает место около Питера — очень близко к высшим эшелонам власти, к сердцевине Макфаркаров. Были и другие секреты — не только те, что хранились в сердце Викки.

— Где ты нашел колпачок?

Он слабо улыбнулся и покачал головой:

— В ее сумочке.

— О, Питер. Мне так жаль…

— Я так люблю ее. Но боюсь, что не выдержу этого.

— Ты уже спрашивал у нее?

— Нет еще.

— Могу я дать тебе совет как сестра?

— Конечно.

— Не делай этого, пока не будешь готов встретиться с ее ответом.

«Орлиное гнездо» было роскошным рестораном на верхнем этаже принадлежавшего американцам отеля «Хилтон». Дядюшка Нг ждал ее за столиком у окна, поглядывая на тысячи кораблей в гавани, когда приехала Викки. От яркого света она щурилась и села к окну. Он встал с улыбкой, явно получая удовольствие от роли режиссера драмы, которую написал ее отец.

— Я бы лучше не вел этот разговор в клубах, если вы не возражаете…

— Сомневаюсь, что они могут забаллотировать вас в ваши годы, дядюшка… Какой дьявол вселился в моего отца?

— Будете что-нибудь пить?

— «Пеллегрино».

— И зеленый чай, — сказал он официанту.

— Что с ним произошло? — спросила Викки опять.

— Извините меня. Подождите немного, пока я закажу закуски.

Наконец он повернулся к Викки:

— Какую часть завещания вы имеете в виду?

— Черт побери, вы сами хорошо знаете какую. Конечно, если только вы не согласны сказать перед судом, что завещание моего отца содержит описку.

— Сожалею, но это не так.

— Дети?

— Дети.

Сердце Викки забилось сильнее.

Где-то в Гонконге был отпрыск от первого романа отца. Романа, с которым он покончил, чтобы быть с матерью и Хьюго; решений, которое привело к ее собственному рождению — как «ремонтное» дело, которое потерпело крах. Кто-то, кого она знает? Или незнакомец? Незаконнорожденный, с которым его завещание вынуждает ее делить хан Макфаркаров. Им мог быть любой. Это мог быть некто, с кем она ходила вместе в школу. Или совершенно незнакомый человек.

— Кто это? Мы знаем его?

— Она еще не родилась.

— Что-о? Вивиан беременна?

— Беременна, — улыбнулся дядюшка Нг. — Четыре месяца. Маленький бастард может родиться как раз в день переворота.

— Ох, проклятье!.. Подождите. Откуда мы знаем, что это она?

— Амниография.

Викки обмякла на стуле. Элегантный ресторан поплыл у нее перед глазами.

— Тесты подтвердили, что ребенок его? — спросила она со слабой надеждой.

Джордж Нг терпимо улыбнулся:

— Конечно, его.

Викки фыркнула и сделала большой глоток газированной воды.

Нг сказал:

— У меня еще меньше причин любить ее, чем у вас, моя дорогая, но она — старомодная девушка. Нет ни грамма надежды что это — не его.

— А вы уверены насчет тестов?

— Положительные. Мы, конечно, можем потребовать еще, но это будет неизящный путь возобновления ваших отношений.

— Наших отношений? — как эхо, повторила Викки. Она до сих пор не могла прийти в себя. — Она собирается потребовать стать моим партнером, верно? Так называемым опекуном ребенка моего отца?

— Регентом, пока ваша сестра не достигнет совершеннолетия.

— Моя сестра. О господи, конечно.

— Регентом вашей сестры. Вивиан будет матерью и официальным регентом вашей сводной сестры и сотайпаном Макинтошей-Фаркаров. Благодаря вашему отцу, вы будете довольно тесной семьей — хотите вы этого или нет.

— Регентом? Мне придется иметь с ней дело двадцать один год?! Почему он это сделал?

Джордж пожал плечами:

— Могу только догадываться. Наверное, он заботился о Вивиан и чувствовал ответственность за ребенка.

— Но он не должен был отдавать им чертову половину хана. Извините за мой язык, дядюшка, но я очень расстроена.

— Вы помните слова вашей матери: «ваш отец не делает ничего, что не было бы бизнесом».

— Пока он не начал свихиваться.

— Он никогда не был спятившим. Он влюбился, но не свихнулся.

— Да вы только посмотрите, что он сделал со мной этим завещанием!

— Хотите вы этого или нет, Виктория, но это — деловое решение.

— Верно. Он не доверил управлять ханом Макфаркаров одной. Он заставляет меня взять себе паршивого китайского партнера.

Улыбка Джорджа Нг застыла — натянутая и тяжеловесная. Он засмеялся, чтобы скрыть свой гнев. Потом он начал читать ей лекцию — вежливо:

— Вот уже сто пятьдесят лет у вас есть китайские компрадоры. Мы не так уж плохо сработались вместе, не правда ли?

— Извините меня, дядюшка. Я не имела в виду то, что прозвучало.

— Нет, имели. Вы этого не понимаете, но имели в виду именно то, что прозвучало… Ничего, все в порядке. Вы — не плохой человек, Виктория. Вы немножко молоды и немножко импульсивны… Вы знаете, по иронии судьбы, именно ваш отец один из всех понял, что настало время перемен, если Макфаркары хотят выжить в нашей… — он остановился, ища правильное слово, и нашел его с кривой улыбкой, — в нашем новом окружении.

Викки едва слышала его.

— Я не выношу эту женщину, и она ненавидит меня.

Только в эту секунду она поняла, как глубоко оскорбила старого компрадора.

— Завещание вашего отца не принуждает вас спать рядом с ней. Тем более делить хан Макфаркаров.

— Лишь до того, как родится ребенок, — парировала Викки.

— Вам помогут хорошим советом, как заключить мир до того.

— Она не хочет мира.

— Не стройте предположений, — улыбнулся Нг. — Ах, вот и еда.

— Позвольте мне, дядюшка, — сказала Викки почтительно, беря свои палочки и кладя самые аппетитные клецки из креветок на его тарелку. Дядюшка Нг смотрел на эти перемещения лакомых кусочков ироничным взглядом. Согласно китайским новогодним традициям, обращаться с подчиненным, как с членом семьи, предлагая ему самое лучшее, означает, что в наступающем году ему не работать в хане.

— Вы казните посланника?

— Это деловое решение, дядюшка, — объяснила Викки с намеренной формальностью. — Как я могу доверять адвокату, который находит столько удовольствия в моих проблемах?

— Хотите, чтобы я организовал вам встречу? — спросил он в конце прошедшего в молчании ленча. — Может быть, мое положение изменится к лучшему, если я помогу вам?

Несмотря на все бедствия, мысли Викки были опять крепко привязаны к Стивену Вонгу. Вместо того чтобы расслабить ее, они прояснили голову, выкинув несущественное и помогая сосредоточиться на главном.

— Продолжайте, дядюшка Нг.

— Отлично, — просиял он. — Сейчас вы должны выяснить, можете ли вы договориться.

— Есть только одна проблема. Я уже уволила ее. Слышала, что она уехала в Канаду со своей матерью.

— Часом, не на постоянное местожительство?

— Нет, такой удачи нам не видать. У нее нет канадской визы.

— На вашем месте я бы отыскал ее. Чем раньше, тем лучше.

— А она знает о завещании?

— Думаю, ваш отец дал ей копию.

Викки вспомнила, как Вивиан говорила: «Это не так просто». Без сомнения, подумала она.

— Может, я попрошу Альфреда Цина поговорить с ней. Он как раз там — по делу.

— Личное приглашение, конечно, будет лучше. Дадим ей возможность не ударить в грязь лицом.

— Правильно, — сказала Викки, беря свою сумочку. — Спасибо за ленч, дядюшка Джордж. Знаю, вамон понравился.

— Пожалуйста, подождите.

Викки опять опустилась на стул. Нг казался очень серьезным.

— Что еще? Вы собираетесь сказать мне, что моя мать на самом деле моя тетка? Или что-нибудь в этом роде?

Нг не улыбнулся.

— Вы знаете, что «Маглинн энд Кэрри» был выставлен на продажу?

— Уже тыщу лет. Кто-нибудь их наконец купил?

После Совместной декларации «Маглинн энд Кэрри», старинный торговый хан, во вред себе сконцентрировался на вяло идущей торговле с Австралией.

— Кто купил их?

— Сэр Джон.

— Да? Значит, когда нельзя поддеть на коготок и Ту Вэй Вонг не может это украсть, он покупает.

— Он вкладывает много наличных денег в расширение торговых операций в Китае. Он купил еще кое-какие более мелкие китайские ханы с великолепными связями в Пекине, Шанхае и Гуанчжоу, чтобы слить их с «Маглинном энд Кэрри».

— А какое это отношение имеет к Макфаркарам? Какая здесь связь, кроме того, что мы тоже собираемся расширять свои торговые связи с Китаем?

— Сэр Джон ищет директора-распорядителя.

— Ну и что?

— «Маглинну энд Кэрри» уготована судьба крупнейшего англо-китайского хана.

— Крупнейшего китайско-английского хана, — поправила Викки. — Если еще они найдут управляющего, который сольет все это воедино.

— Именно так.

— Я по-прежнему не понимаю, зачем вы все это рассказываете мне.

— Сэру Джону любопытно знать, заинтересуетесь ли вы этой работой.

— Что-о? Ту Вэй Вонг хочет нанять меняуправлять «Маглинном энд Кэрри»?

Джордж Нг кивнул.

— А как насчет Макфаркаров?

— Он готовится сделать вам необычайно щедрое предложение по объединению.

Викки откинулась на стуле в полном замешательстве.

— Подождите-ка, дядюшка Нг. Что он хочет? Он хочет, чтобы я сделала «Маглинн энд Кэрри» жизнеспособным и идущим впереди своих конкурентов или разрушить хан Макфаркаров?

Она-то знала, что ни то, ни другое. Ту Вэй беспокоился о том, что отец сказал ей, где оставшиеся компрометирующие документы.

— Он не из тех, кто будет тратить бешеные деньги на то, чтобы уничтожить конкурирующую компанию. Объединенные вместе, ханы станут силой, с которой придется считаться новому режиму.

— Это ваш совет? — спросила Викки, гадая, заплатил ли Ту Вэй старому компрадору отца за это предложение.

— Никаких советов, — Нг быстро запротестовал. — Я просто передаю послание.

— Это подкуп. Взятка, — пробормотала она.

— Прошу меня извинить.

— Я говорю, он старается нас ликвидировать.

Но она знала истинные мотивы поступка Ту Вэй Вонга. Да, он был бы рад увидеть, как имя Макинтошей-Фаркаров исчезнет с исчезновением «Юнион Джека», но в этом предложении было нечто позаковыристее. Это была настоящая взятка, чтобы она сидела тихо.

Сначала Ту Вэй подослал своего сына. Теперь он старается соблазнить ее должностью директора-распорядителя. Но у Викки нет намерения сидеть и пассивно ждать его следующего шага. Доказательства ее отца могут оставаться там, где они сейчас находятся; ей не хотелось даже дотрагиваться до них. Сама мысль о них — словно дотронуться до ружия, из которого убили ее отца, — вызывала в ней приступы дурноты.

— Я хочу, чтобы вы нашли мне сейф.

Дядюшка Нг казался слегка ошеломленным такой быстрой сменой темы разговора.

— Виктория, это может сделать ваш секретарь.

— Я хочу, чтобы вы арендовали мне сейф в самом надежном банке, какой только знаете. И я хочу получить письмо, подтверждающее, что вы это сделали. Я хочу, чтобы по факсу и по почте банком было послано подтверждение.

— Виктория, вы не можете доверять факсам и секретарским разговорам. Это будет самый известный сей-фовский номер в мире.

— Потому я и хочу, чтобы было послано письмо, содержащее недвусмысленное разрешение вам вскрыть этот сейф в случае моей смерти. Копии по факсу и по почте, с курьером — оригинал.

— Может, нам нанять Рэймонда Чоу, чтобы шоу было беспроигрышным? На тот случай, если кто-нибудь в колонии останется неосведомленным о том, что вы арендовали сейф.

— Сделайте все это побыстрее, а когда будете готовы, пошлите бронированный автомобиль забрать кое-какие пакеты.

— А что будет в этих пакетах?

— Секрет.

— Спрятанный в одном из самых известных сейфов в колонии?

— Вам дали поручение, мистер адвокат Нг.

Нг вскинул голову.

— Как вам будет угодно, тайпан… Только прикажите.

Пускай себе Ту Вэй ломает голову, что в этих пакетах, набитых газетами.

— А относительно того дела, что я должен сказать сэру Джону?

— А что, предполагается, что вы должны передать ответ?

— Если хотите, я передам ваши слова.

— Скажите ему, что у тигров не родятся собаки.

 

Глава 22

Альфред Цин прилетел из Ванкувера на вторую ночь китайского Нового года, Хой Ниэнь — «Открывающая год», и повел Викки, как и обещал, на семейный банкет в ресторанчик его родителей. «Сад Орхидей» был до отказа забит посетителями, но в главном зале было оставлено несколько столиков для самих Цинов. Викки обедала с кузенами и кузинами, дядюшками и еще Бог весть какими родственниками и почтенными старцами и заметила, что залы мало изменились, несмотря на то что Альфред стал таким победоносным героем дня. Викки и он сидели так же, как сидели и прежде, окруженные его семьей, и любопытные взгляды относились больше к ее белокурым волосам — как и раньше казалось, никто особенно не благоговел перед успехами Альфреда.

После того как его отец — то появлявшийся, то исчезавший на кухне и его мать, периодически подходившая к кассовому аппарату — были показаны по телевидению, их жизнь шла, как обычно, может, чуть лучше, чуть безопаснее, но ничто никогда не изменится, и семья и клан всегда будут важнее, чем минутное появление на экране. Альфред, казалось, ни над чем не задумывался, хотя вел себя чуть рассеянно, как люди с нарушением биоритмов после перелета через несколько часовых поясов. Иногда, когда Викки чувствовала, что на нее внимательно смотрит кто-нибудь из членов его семьи, она встречала непонятный глубокий взгляд и гадала: клянут ли они ее за англичан, отдающих их в лапы каэнэровцев, тогда как сами могут сбежать. Как они, должно быть, напуганы, думала Викки, но все же, пока они пировали, она обнаружила, что завидует Цинам.

Прошлой ночью она повела Фиону и девочек на их традиционный банкет в отеле «Мандарин». Чип был на Филиппинах, где старался купить какую-то старую посудину, которая показалась ему дешевый, и надеялся жить на ее борту. Питер отмечал праздник с кланом Мэри Ли. Оттого, что за столом больше никого не было, семейное торжество казалось пронизанным одиночеством. И когда Мелисса спросила, где они будут отмечать следующий китайский Новый год, ни у Викки, ни у Фионы не было ответа.

Худшим в этом унылом вечере, по крайней мере для Викки, было то, что ее мать настояла на том, чтоб они сначала все соберутся на «Вихре» выпить, а потом Салли стала плакать — в таком настроении она не могла идти в ресторан. Викки посидела с ней немного и вернулась к ней после обеда, но ничего не помогло, и бедная Салли наконец тяжело отошла ко сну, бормоча, что все потеряно.

Семья Цинов, напротив, казалась многочисленной и оживленной.

Их ресторан был увешан яркими красными праздничными фонариками. Орды ребятишек носились под улыбающимися взглядами взрослых, которые соблазняли их вернуться к столу самыми лакомыми кусочками со своих тарелок. Через окно Викки слышала треск запрещенных в Гонконге хлопушек и выкрики «Кун хай фэт чой!»

— Тебе нравится или нет? — крикнул Альфред сквозь шум.

— Нравится, — выкрикнула она в ответ, имея в виду именно это, но ее мысли уплывали к Стивену. — Потрясающая еда. Скажи своей маме, что она вернула мне аппетит.

Праздничные блюда подавались под цветистыми названиями, используемыми специально для торжеств. Цыпленок назывался «Феникс», устрицы — «Роскошь», а грибы — «Шанс».

— Надеюсь, ты станешь богаче, Викки.

— И ты тоже, Альфред.

— Боюсь, мне придется отвезти тебя домой рано. Я улетаю в Нью-Йорк.

— Но ты только прилетел, — сказала она разочарованно. Несмотря на свои мысли о Стивене, она наслаждалась обществом Альфреда. — Я уже было собралась простить тебя за то, что ты покинул меня в больнице.

— Мне правда очень жаль, но у меня давно назначена встреча с кое-какими банкирами.

Он сиял, как обычно, но выглядел усталым, и неожиданно до нее дошло, что он сделал.

— Альфред?

— Что?

— Ты сегодня утром прилетел из Ванкувера, а теперь ты летишь в Нью-Йорк?

— Верно. Через Лондон.

— А почему ты просто не полетел из Ванкувера в Нью-Йорк?

Казалось, Альфред удивился, что она спрашивает.

— У нас с тобой была назначена встреча.

— Ты летаешь вокруг света тридцать шесть часов ради свидания?

Альфред усмехнулся:

— Не ради любой встречи.

Викки была потрясена. Это был действительно романтический поступок.

— Альфред, ты сошел с ума, но я чувствую себя глубоко польщенной. — Она также испытывала чувство вины, ведь она чуть было не отменила их свидание ради того, чтобы пойти со Стивеном. — Ну хорошо. Ты, наверное, устал. Нам уже пора идти?

Они попрощались с родителями Альфреда и со старшими семьи Цина, а потом была долгая прогулка по наводненным веселой толпой улицам к Стар Ферри. Целые семейства бродили под неоновыми огнями, дети скакали и смеялись, и вокруг трещали хлопушки. Альфред купил ей нарядную яркую штучку, составленную из миниатюрных флажков и искусственных цветов — это обычно кидали в огонь с пожеланием удачи в новом году.

— Счастливого Нового года Быка!

— Мне бы хотелось, чтобы девяносто седьмой звучал романтичнее, чем год Быка. Скажем, год Дракона.

— Драконьи годы всегда кончаются несчастьями — землетрясениями… бурями с градом, саранчой.

— Революциями.

— И этими тоже.

На пароме, когда они смотрели на величественный город, искрящийся огнями, дрожащими в воде, Альфред по-дружески обнял плечи Викки.

Ветер был холодным, и Викки прижалась к нему, радуясь его теплу. У него был неизменный дар знать, как, где и когда обнять ее. Она была готова поднять лицо и прижаться губами к мягкой коже его шеи или обвить его обеими руками и повиснуть на нем, как часто делала это много лет назад. Она остановила себя, вполне сознательно, подумав, что будет неправильно побуждать и поощрять его снова. Но Альфред словно угадал ее мысли. Его рука нежно напряглась, и кончики его пальцев стали играть на ее коже — так ласкаются котята. Викки отстранилась, подавляя дрожь.

— Ты не натыкался на Вивиан Ло в Канаде? — спросила она быстро.

Альфред перевел дыхание.

— Слышал, что она в Торонто.

— А ты собираешься туда?

— Может быть. Это зависит от Нью-Йорка. Кроме того, есть дела с реэмигрантами, которые я бросил, чтобы побыть здесь.

— Ты не выловишь ее для меня?

Зубы Альфреда вспыхнули в широкой усмешке.

— За кого ты меня держишь, Викки, — за парня из кадров?

— Забавно. Скажи, что я хочу с ней поговорить, как только она вернется в Гонконг.

— О чем это?

— Она узнает. Но я хочу, чтобы это имело дружескую окраску. Альфред, ты можешь это сделать для меня? Как другу. Скажи ей…

— Сказать ей что?

— Скажи ей… скажи, что мы должны поговорить.

— Это звучит слишком по-дружески. Почему бы мне просто не пнуть ее по ногам — мол, давай прилетай, есть разговор.

— Пожалуйста, Альфред. Облеки это в такие слова, чтобы она поняла.

— Тогда она пнет меняпо ногам.

— Черт тебя побери, Альфред!

— Хорошо, хорошо. Я подумаю — смогу ли я выразить это на кантонском.

— Спасибо. Огромное спасибо!

Они нашли машину у причала паромов и держались за руки, пока ехали вверх по Пику. Он велел водителю подождать, пошел с ней до дверей и сокрушенно отклонил ее приглашение зайти выпить чего-нибудь на дорожку.

— Я чудесно провела время, спасибо. В следующий раз, когда ты пролетишь полмира, я — твоя девушка.

Она порывисто поцеловала его в щеку, а он поглаживал ее спину, делая маленькие соблазняющие трюки с ее ухом и шеей, которые искушали ее настоять, чтобы он зашел выпить чего-нибудь и полетел другим рейсом. Прежде чем она смогла это сделать, Альфред остановил игру дружеским поцелуем в ее нос и беспокойным взглядом на часы.

— В один из этих дней, Викки, в один из этих дней.

— Когда?

Альфред улыбнулся загадочно.

— Когда будет порох в пороховницах… Спокойной ночи. Было потрясающе увидеть тебя.

— Альфред!

— Что?

— Могу я тебе кое-что сказать?

Кстати, о порохе. Как она собирается это сказать?

— Ну, стреляй.

Она все еще так боялась, что зарылась лицом на его груди, чтобы не пришлось смотреть ему в глаза.

— Мне правда очень жаль… Извини меня за то, что я сделала тебе.

— А что ты мне сделала?

— Ты знаешь… позволяя тебе думать, что выйду за тебя замуж… в те времена.

Альфред стал совсем похож на китайца — смеялся, чтобы скрыть свое замешательство.

— Никаких проблем, Викки.

— Нет, я имела в виду именно это.

Он засмеялся опять, явно взволнованный, потом наконец посмотрел ей в глаза самым серьезным взглядом, какой она когда-либо видела у него.

— Никаких проблем, правда. Забудь.

— Месяца не проходило, чтобы я не чувствовала себя виноватой, что держала тебя на привязи. Ты, наверное, думал, какая я лицемерка.

— Не лицемерка. Я знал, что ты делаешь. Адски больно, но я знал… Знаешь, это не так больно, как то, что я чувствую. Мы потеряли то, что у нас могло быть. Это всегда было для меня самое тяжелое.

Он взял ее за плечи и поцеловал в губы.

— Эй. Мы пока еще живы, нам еще не по восемьдесят лет. Мы что-нибудь придумаем.

Викки струсила. Она не имела в виду начать все сначала.

— Я просто хотела, чтобы ты знал, как мне стыдно за то, что было тогда.

Альфред посмотрел на нее проницательным взглядом.

— Тогда. Хорошо.

— Когда ты вернешься домой?

— Как только смогу.

Фионы и девочек не было внизу, и Викки уже поднималась к себе наверх, когда услышала стук в входную дверь. Она распахнула ее, обрадовавшись, что Альфред передумал и вернулся чтобы выпить, но, к своему удивлению и смешанному с сильным сердцебиением замешательству, обнаружила Стивена Вонга, стоящего там с цветами персика и улыбкой.

— Стивен! Я только что вошла.

— Я знаю. Я ждал вас на дороге в кустах.

— Откуда вы узнали, что я рано вернусь домой?

— Сын Ту Вэй Вонга знает все.

— Ох, правда? Вы очень уверены в себе. Откуда вы узнали, что Альфред не останется?

Стивен Вонг засмеялся:

— Я знаю одну девушку из авиакомпании. Я позвонил ей, чтобы узнать, вернется ли Альфред вовремя на ваше свидание. Мне не повезло, он вернулся. Но мне повезло: девушка сказала, что Альфред заказал билет на сегодняшний вечер в Нью-Йорк. Я связал одно с другим и ждал в кустах. Поехали?

Викки колебалась. Ей хотелось поехать со Стивеном, но ей было не по себе из-за Альфреда.

— Куда?

— Я отвезу вас в «Кантон-клуб».

— Где обычно торчат триады?

— Я сшибу их с их гангстерских ног видом роскошной блондинки рука об руку со мной. Не бойтесь.

Викки засмеялась, немножко неловко.

— Я не уверена, что хочу якшаться с гангстерами из триад.

— Хэй, вы уже якшаетесь с Ноу Вэй Вонгом.

— Это безопасно?

— С кем безопасно? Со мной или с триадами?

— С триадами.

— Не беспокойтесь насчет них. Вы в безопасности со мной. У вас есть потрясные меха, накиньте их.

— Думаю, я предпочту шаль. Сейчас вернусь.

Она вернулась с красной шелковой шалью, бормоча:

— Мой отец убил бы меня. Он ненавидел триады. Говорил, что они скоты и подонки.

Они пошли вниз по дорожке и вышли из ворот. Стивен свистнул, и престарелый шофер-китаец вырулил красный «роллс-ройс» из кустов.

— Папочкин, — усмехнулся Стивен.

На нем был знаменитый Ту Вэй Вонговский «1997», за который Вонг заплатил пять миллионов долларов на правительственном аукционе «счастливых автомобильных номеров». Когда они отъехали, Стивен предложил шампанского.

— А почему вы не с семьей на банкете Хой Ниэня?

— У меня всего-то восемьдесят семь маленьких братцев и сестричек — и все в «Волд Оушнз компани», — он имел в виду, поняла Викки, сводных, от многочисленных жён и любовниц Ту Вэй Вонга. — А я — единственный лоботряс. Для них веселее, когда меня там нет. И уж конечно, веселее для меня.

— А ваш отец не возражает?

— Смирился.

— Он предложил мне работу, — сказала она осторожно, глядя на его реакцию.

— Не соглашайтесь.

— Почему?

— Никакого будущего. Вы не можете тянуть хан со всеми этими милыми детками.

Викки напрасно ждала, что он прокомментирует свои слова.

— А вам не кажется странным, что он предложил мне работу?

— Ничуть. Думаю, у него были кое-какие причины просить меня разнюхивать про вас. Он всю дорогу покупает людей. Наверное, хочет подоить Макфаркаров. Будет держать, пока у вас есть то, что ему нужно, а потом вышвырнет оттуда все остальное, включая вас.

— Уверена, он не думает, что я ему это позволю.

— Он просто не любит терять кончик нитки. Вы, англичане, уходите, он собирается подобрать остатки.

—  Мы не уходим!

Стивен посмотрел на нее через бутылку шампанского с мягким неодобрением.

— Викки, предлагаю сделку. Вы не говорите о своем бизнесе, а я не говорю о кораблях-казино. Конечно, если это не настолько важно для вас. Тогда будем говорить обо всем, о чем вы захотите.

— Все, что касается моего хана, очень важно для меня, Стивен. Это — моя семья и все, что у нас есть.

— Да-а, я знаю. Но меня вырастили без деловой этики, знаете это? — Он ослепил ее улыбкой. — Хорошо, вы говорите, о чем хотите, но не обсуждаете моего старика, конечно, если для вас это не действительно важно.

Он налил шампанское, которое красиво заиграло, дал ей бокал и прикоснулся своим бокалом к краешку ее бокала.

— Наш пикник не выходит у меня из головы. Мне хотелось позвонить вам весь уик-энд, но меня запрягли на корабли, и еще я подумал, что вам нужно поспать.

Поражаясь тому, как ей хорошо и уютно рядом с ним, Викки сказала:

— Мне тоже хотелось позвонить. Это было, как… как тоска. Я чувствовала себя, как ребенок. Как ребенок…

— Правда?

Он наклонился, чтобы поцеловать ее руку, дрожь пробежала по ее спине.

— Я тоже. Эй, вы делаете меня таким счастливым.

Они сидели, улыбаясь друг другу в слабо освещенном салоне, а машина бесшумно катила по наводненным праздничной толпой улицам и тоннелю под гаванью. Викки почти не слышала треска хлопушек, не видела чинного променада семейств с сонными ребятишками и колеблющихся огоньков, в которых люди сжигали свои пожелания — такие, какие она бросила в огонь вместе с Альфредом.

Неоновая галактика «Голден майл» на Натан-роуд отражалась россыпью бриллиантовых огоньков на капоте «роллс-ройса» и забрызгивала стекла окон всполохами красного, зеленого и желтого света. Длинная цепочка «БМВ» и «мерседесов» и не менее длинный ручеек людей на тротуаре указывали путь к «Кантон-клубу». Шофер Вонга, свой человек в осином гнезде отбросов, так пугавших весь город, вырулил впереди всех машин и высадил Стивена и Викки прямо напротив красной бархатной занавески, которую дородный швейцар поспешно откинул с их пути. Как заметила Викки, никто не спросил Стивена пятидесятидолларовую мзду, которую платили другие патроны. Музыка громко просачивалась сквозь стены, а когда двери открылись, она внезапно загрохотала.

Стивен взял ее за руку и повел сквозь толпы, мимо длинного черного бара, около которого стояли красивые девушки, очевидно, супруги железобетонных молодых людей, демонстрирующих свои мускулы, в белых майках в обтяжку и белых брюках с иголочки. Стивен поцеловал ее ухо, шепча:

— Бойцы кун-фу. Очень крутые.

— А что они делают?

— Калечат. Некоторые из этих крошек так хорошо поднаторели в своем деле, что могут оборвать все мышцы на спине, не убивая…

Викки содрогнулась и подумала: что бы она сказала Чипу, если бы он увидел ее здесь? Большинство посетителей клуба рассматривали ее и Стивена, делая вид, что не смотрят на них. Если хотя бы половина из того, что она слышала о триадах правда, то некоторые из этих парней, наверное, собирают деньги «за защиту» с отца и матери Альфреда.

Стивен опять наклонился к ее уху:

— Они стали гораздо могущественнее за последние два года, потому что полиция теперь, когда англичане уходят, стала коррумпированной. Единственный неприятный пустячок для них состоит в том, что, когда сюда вселятся каэнэровцы, они попадут в тяжелое положение. Пойдемте, танцевальный зал наверху.

Наверху музыка была еще громче. Стивен, что неудивительно, был отличным танцором, и Викки почувствовала себя воодушевленной его грацией. Каким-то образом ему удалось охладить ее танцевальный пыл настолько, чтобы чувствовать музыку, которую она до того едва ли слышала. Он усмехнулся, когда открытие забрезжило на ее лице.

— Хэй, да это секс — только в одежде.

Они нашли бар в более тихом уголке, где подавали холодное шампанское.

— Стивен! — окликнул его мускулистый, плотно сбитый китаец тридцати с небольшим лет, с затянутыми сзади блестящими темными волосами, в шелковом костюме и с золотыми цепочками.

— Хэй, парень. Давай выпьем!

Он щелкнул пальцами, и бармен мгновенно наполнил три высоких бокала до краев коньяком.

— Хэй! Кун хай фэт хой!

Приятель Стивена осушил коньяк, как воду, и обратил свои сумасшедшие черные глаза на Викки, которая отпила маленький глоток.

— Только что из больницы, — объяснил Стивен. — Врачи говорят не пить.

Китаец нахмурился:

— Ты не представил меня своей подружке. Ты не даешь мне покрасоваться, Стивен?

— В другой раз, — ответил Стивен с ледяной улыбкой, от которой собеседник испарился.

— Снова гангстер? — спросила Викки.

— Немножко скверных парней, — засмеялся он.

— Коллеги?

Ей было бы тревожно и неприятно поверить, что он вращается среди таких людей. Но что она может ожидать от человека, который управлял казино в Макао и теперь здесь?

— Я — не скверный парень.

— Но они ваши друзья.

— Когда я играл в теннис и сломался на Уимблдонском турнире, знаете что они сделали, когда я вернулся? Хотели, чтобы я поклялся жизнью, что отыграюсь. Сделаю рывок в другом турнире. Почти все в Гонконге ставили на меня крупные суммы, потому что я отсюда. Триады просто взбесились. Они были здорово расстроены, когда я отказался.

— Они угрожали вам?

— Угрожать сыну Ту Вэй Вонга? — Стивен улыбнулся сам себе. — Такой храбрости у них нет.

— Как вы находитесь среди них?

— Привык, когда был моложе. Становишься немножко старше и видишь парня в шелковом костюме таким, какой он есть.

— Каким?

— Уличный боец, чья мечта — выжить достаточно долго, чтобы купить «БМВ».

— Так вы все же сделали рывок?

— А как вы думаете?

— Нет, — сказала она, хотя не была уверена.

— Не пришлось. Потерял форму, — он засмеялся. — Моя спортивная карьера покатилась под горку, но для этих парней я — герой. Для старших. Большинство из этих малышей тогда еще не родилось.

Викки окинула взглядом сцену. Почти черная темнота с неизменной пунктуальностью прерывалась вспышками света с танцевального пространства. Танцующие совсем юные, увидела она, большинство — подростки, хотя то там, то здесь столики были заняты курящими «ветеранами» двадцати с чем-то лет в шелковых костюмах. Она резко встала.

— Что случилось? — спросил Стивен.

Она неотрывно смотрела на фигуру в белом шелковом костюме, которая казалась странно знакомой. Вспыхнул свет, и когда он посмотрел в ее сторону, глаза их на секунду встретились. Он бросился прочь и скрылся в толпе. Викки пошла за ним, и мельком еще раз увидела его лицо, когда он спешил по многолюдным ступенькам.

Теперь она была уверена — это Хуан, бывший помощник Ай Цзи, с «Вихря».

Проталкиваясь сквозь поток идущих вперед людей, Викки пробилась вниз в бар; толпа кун-фуйцев уставилась на нее. Она упорно направлялась к двери, через темное фойе, и неожиданно оказалась словно на бриллиантовой улице. Блестящий автомобиль сорвался с места и растворился в мерцающем огнями потоке машин.

— Кто это был? — спросил подбежавший Стивен.

— Я подумала, что увидела одного из наших матросов. Парень — танка по имени Хуан. Я считала, что танка держится обособленно и общаются лишь друг с другом.

— Обычно так и было, но они становятся богатыми контрабандистами. Наверное, ему выпал крупный куш.

— Он был таким славным подростком. Немножко неуклюжим и ленивым. Я не могу себе представить его бойцом кун-фу.

— Нет. Он купил посудину и сам нанимает себе крутых парней.

— Зачем? — спросила она, неуверенная, что хочет знать ответ.

— Вы думаете, он приводит эту посудину назад домой пустой? Он старается делать это, пока может. Придет первое июля, и ему лучше плыть в Австралию. Каэнэровцы и триады не стыкуются. Красные вышибли их из Шанхая, а теперь вышибут и из Гонконга. Если только какой-нибудь дьявол не заключит сделку.

— Я не могла ошибиться насчет Хуана. Хотя, может, я не права. Я спрошу Ай Цзи, матроса моей матери. Он наверняка знает.

— Но скажет ли он вам? — улыбнулся Стивен. — О’кей, а как насчет нас? Еще потанцуем?

— Я немножко устала. Извините.

Стивен обнял ее и лениво поднял в воздух руку, которая мгновенно вытащила его отцовский «роллс-ройс» из кучи машин. Когда они садились в машину, фотовспышка осветила лицо Викки. Она нагнула голову, но было поздно.

— О Господи, Стивен, мне не нужна фотография моей физиономии в «Кантон-клубе» в газетах.

— Сейчас вернусь.

Он быстро подлетел к девушке-фотографу и вернулся через минуту.

— Трогай, — велел он шоферу и протянул Викки кассету с засвеченной пленкой.

— Но как вам это удалось?

— Обещал ей лично мои фото с какой-нибудь «звездочкой» — в любой позиции, в какой она пожелает.

— Спасибо. Я ценю это. Я просто подумала, что как-то не предполагается, что английский тайпан может якшаться с гангстерами.

— По крайней мере, не в газетах, — он поцеловал ее в губы, очень мягко. Потом налил в бокалы шампанского, выуженного из серебряного ведерка со льдом. — Пригласите меня домой?

— Не могу. Там моя невестка, и племянницы, и слуги… А почему бы вам не пригласить меня к себе?

— Не могу. Там старик.

— Машина?

— Не в первый раз, — улыбнулся он. — Как насчет рюмочки на ночь в «Эмперор»?

— Вот уж не знала, что хочу зависнуть в холле отеля «Эмперор» с плейбоем, героем для гангстеров.

— Наверху, — поправил он, целуя ее опять.

— Сейчас китайский Новый год, — прошептала она в его рот. — Свободного номера нет во всей колонии.

— А нам оставлено.

— Я не знала, что плейбои планируют заранее.

— Я расту, — сказал Стивен. — Как раз вовремя. Я забронировал номер на всю неделю, надеясь, что мне повезет.

Викки прижалась к нему ртом, сухим от ожидания. Альфред мелькнул у нее в голове, потом странно возник образ ее отца с хмурой неодобрительной усмешкой. Она выбросила из головы их обоих. Стивен был новым, свежим и весь ее — чего бы она ни захотела.

 

Глава 23

Путешествуя по Китаю, Вивиан могла безошибочно узнать гонконгца по походке. Вон идет еще один, спеша по Нанкинской дороге, петляя и передвигаясь быстрыми резкими движениями среди медленно бредущих шанхайцев, увертываясь от денежных менял черного рынка, — плечи для скорости выставлены вперед, ноги тоже стремятся вперед. Бедные каэнэровцы, по контрасту, плетутся как ощипанные овцы, словно они давным-давно бросили надежду на то, что что-нибудь удивительно хорошее может их ждать за следующим углом. И это Шанхай! Куда ни попадешь, граждане КНР везде бредут, как пленники ледника.

— Вивиан! Хэй, Вивиан!

Вивиан нырнула в кофейню, но гонконговец, чье лицо она не могла разглядеть, пошел следом за ней.

— Вивиан!

— Альфред Цин! Что ты тут делаешь?

— Подумал, что это ты. Ты слишком яркая для местных.

Они пожали друг другу руки. Это маленькое действо и то, что они говорили на кантонском диалекте, привлекло внимание. В одну секунду вокруг них собралось две дюжины человек, и подходившие допытывались у «старожилов», что происходит.

— Ты веришь этим людям? — сказал Альфред. — Сделай что-нибудь в этом городе, и у тебя будут сотни фанатов. Бедняги. Нет работы, нет денег. Что за жизнь! Что ты здесь делаешь?

Вивиан вряд ли могла сказать Альфреду: «Ты только что спугнул женщину, которая обещала свести меня с личным секретарем партийного лидера Тана», и поэтому начала импровизировать:

— Я пытаюсь выжать кое-что из моих старых контрактов по авиакомпании «Голден эйр». А ты?

Лицо Альфреда слегка напряглось, словно он с опозданием понял, что у него тоже есть секреты, которые надо хранить. Но он не был создан для тайн и после нескольких дежурных фраз выдал то, что звучало для Вивиан как правда.

— Не смейся, — улыбнулся он, — но я веду переговоры с инвесторами.

Он одарил окрестности ироническим взглядом. Человек, сидевший на корточках снаружи на тротуаре, продавал стеклорезы, рекламируя свои неуклюжие инструменты разрезанием осколков битого стекла. Тут же собралась толпа, чтобы посмотреть, купит ли кто-нибудь? Неподалеку старая женщина торговала вразнос сладкой картошкой, которую она жарила на углях на решетке своеобразной печки, сделанной из старого ведра.

— Здесь?

— Говорю тебе, не смейся. Серьезно, я нашел кое-какие государственные компании, заинтересованные по договору отдавать часть денег лицу, предоставившему работу. Купил их на идею преимуществ при распределении помещений для офисов, если они вложат деньги в башню. Большинство из них хотят открыть филиалы в Гонконге.

Вивиан вежливо кивнула. Трудно себе представить, что он может выудить много наличности из шанхайцев. В то же время Альфред Цин давно показал себя комбинатором высокого полета.

— Да, непросто заводить новых «старых друзей», — сказала она. — Я думала, ты давно заключил сделку — и дело с концом.

— Просто жду, пока кошечка потолстеет.

Она на секунду подумала, не попал ли Альфред в трудное положение, но надеялась, что нет. Цены на недвижимость в Гонконге упадут катастрофически, если он пролетит с этой башней. Между тем он выглядел вполне уверенным в себе, когда бросал взгляд на свои золотые часы «Роллекс».

— У тебя есть время попить кофе?

Ее контакт уплыл, и поэтому она ответила, что есть, и они сели за столик. Шанхай до сих пор мог блеснуть остатками былой роскоши. Здесь кофе был превосходным и кондитерские изделия божественными. Если забыть о том, что посетители ели палочками, можно было без труда представить, что они где-нибудь в Вене. Альфред заказал лимонный пирог с меренгами, а Вивиан потянуло на шоколадный торт. Он прибыл, ломясь под тяжестью взбитого крема. Оба они не могли вспомнить, как будет по-немецки взбитый крем, хотя сошлись на том, что это звучит так, как выглядит.

— Это идеальное совпадение. Я пытался найти тебя в Торонто. Но все, что твоя мать могла мне сказать, что, по ее мнению, ты уехала в Гонконг.

— Ты искал меня?

— Я должен передать тебе весточку.

Лицо Вивиан замкнулось.

— О-о, могу догадаться.

— Ну, она совсем не такая плохая, как ты думаешь.

— Я знаю, что вы старые друзья.

— К некоторым она привыкает — иногда, — согласился он дружелюбно.

— Это мягко сказано.

— Она действительно замечательная женщина. Ей пришлось пройти через ад в этом году.

— Мне знакомо это чувство.

— Извини. Конечно, ты знаешь, что это такое. Ты можешь себе представить.

С его лицом произошла чудесная перемена, когда он говорил о Викки, обнаружив глубины, о которых Вивиан не подозревала. Перед ней сидел уверенный, красивый мужчина, но казалось, этот живой, яркий, честолюбивый Альфред Цин, который имел огромный успех у женщин в Гонконге, был абсолютно опьянен Викки Макинтош.

— Какую весточку? — спросила она, пряча улыбку. Если она и узнала что-то за последние четыре года, так это то, что любовь — странная штука.

— Она хочет поговорить. Совершенно очевидно, что она хочет вернуть тебя в хан.

— Почему?

— Она вполне разумна, чтобы знать, что ей трудно управляться одной.

— Ты мечтатель, Альфред.

— Может, я немножко преувеличиваю, — допустил он. — Давай просто скажем, что Викки чувствует, что ей нужна твоя помощь.

— Виктории Макинтош не нужен никто. Или она думает так.

— Ты не понимаешь ее. Викки…

Вивиан перебила его:

— Альфред. Я думаю, что ты влюблен в нее. Или это, или хуже тебя никто на свете не разбирается в людях. Я едва тебя знаю и не могу судить, которая из двух догадок верна. Но зная твою репутацию, можно предположить, что ты не страдаешь тупоумием.

Она взглянула на свои часы, решив отпустить его с крючка. Ее серьезно не волновало, что он думает о Викки Макинтош, хотя если он влюблен в нее — Бог в помощь.

Альфред положил на стол палочки, которые он нервно втыкал в меренги.

— Она — одинокая женщина. И она щедрая, великодушная женщина. Но она не может легко общаться с людьми, и поэтому прячет свое одиночество под энергичностью.

— Она властная и своевольная, как…

— Ее отец, — закончил Альфред фразу.

— Нет, — сказала быстро Вивиан. — Нет, он не был таким. Ты не знаешь Дункана, — Вивиан отвернулась. Она почувствовала, что подступают слезы.

Альфред Цин улыбнулся:

— Я догадываюсь, что у нас есть что-то общее. Правда?

К концу марта, меньше чем за четыре месяца до переворота, атмосфера меланхолии обуяла Коронную колонию, и американский кантри и западная музыка, к которой всегда питал склонность Гонконг, вдруг взлетели на новый пик популярности. Уходя корнями в шотландскую традицию, сладко-горькая музыка успокаивала нервы экспатриантов и очаровывала китайцев, которые принимали ее близко к своим сентиментальным сердцам.

Старые записи неожиданно стали новыми любимцами, и прекрасно оснащенные киностудии превратили Пэтси Клайн и Хэнка Вильямса в поп-звезд. Они словно заново ожили в музыкальном видео, испеченном на основе клипов из фильмов сорокалетней давности, которые раскрасили, компьютерно наворотили и набили лазерной пиротехникой. Записи Вилли Нельсона шли на «ура» и каждый филиппинский оркестр в колонии шлепал по округе в ковбойских ботинках и шляпах и стряхивал пыль с гитар прадедушек.

«Я сошел с ума» было хитом номер один; «Воскресная утренняя прогулка» сочилась из радиоприемников такси, водители которых никогда не были в церкви и никогда в жизни не бродили тихо и спокойно по улицам; «Я так одинока, что могу заплакать» шныряла среди толпы на рынках. Но самые забойные хиты крутились на радио экспатриантов, и дюжины кантонских станций вторили им потом, гоняя «Сладкие мечты». Даже неторопливый свинговый оркестр в отеле «Мандарин» попал в эту струю, и уши Викки невольно заглатывали его звуки, когда она взбиралась наверх по лестнице на утренний чай с Вивиан Ло.

Вивиан послала вежливую записку из Шанхая, сообщая, что она наткнулась на Альфреда Цина, и предлагая встретиться и поговорить, когда она вернется в Гонконг. Викки ответила тоже вежливой запиской, и теперь они наконец собирались встретиться.

Она увидела Вивиан, терпеливо ждущую в короткой очереди позади нескольких туристов. Она казалась чопорной и правильной в красном костюме из шелка и очках в золотой оправе.

— Я закажу нам столик.

— Не о чем беспокоиться. Это займет одну минуту.

Викки приподняла бровь в направлении хозяйки ресторана, и та бросилась к ней с излиянием слов:

— Пожалуйста, идите сюда, мисс Макинтош. Как мило видеть вас здесь опять.

— Добрый день. Это Вивиан Ло — старый друг Макинтошей-Фаркаров.

— Очень рада познакомиться с вами, мисс Ло. Извините, что заставила вас ждать.

Вивиан заказала зеленый китайский чай. Викки попросила дерджилингский.

— Посмотрите на нас, — сказал она, заметив, что Вивиан выглядит очень хорошо — блестящие волосы и здоровый румянец на щеках. — Две дамы пьют чай, и за ними никто не ухаживает.

— Я иногда думаю, как это бывает, когда к тебе всегда относятся так по-доброму, — сказала Вивиан, кивая, чтобы успокоить хозяйку.

— Извините.

— Так, ничего. Просто мимолетная мысль.

— Вы имеете в виду, что это как вырасти дочкой тайпана? — спросила Викки. — Потрясающе — что касается внешнего мира. Но дома родители — то, на что они похожи, а не то, что они есть на самом деле.

— Беженцы.

— А кем они были до того, пока стали беженцами? Знаете, это забавно, но я не знаю о вас кроме того, что отец сказал, что вы были стипендианткой.

Она чуть не сказала, что Вивиан была «одной из стипендиаток», но вовремя спохватилась.

— Мой отец был учителем в Китае.

— Аристократ.

— Учительство потеряло свою высокую марку во время «культурной революции», — сухо ответила Вивиан.

— Тогда что же он делал в Гонконге?

Викки увидела холодную ярость в глазах китаянки, похожую на свет, который сияет сквозь алмаз, и поняла, что ей лучше сдержать свой покровительственный тон, если она хочет заключить мир.

— У моего отца было несколько работ в Гонконге. Он был оператором штамповального станка днем и готовил в ресторане по ночам. Потом моя мать помогла ему начать ряд дел, которые не удались. Наконец он стал вырезать печати, заведя свой маленький магазинчик на Вестерне, — итак, его история кончается счастливо.

— А ваша мать?

— Она эмигрировала в Канаду в прошлом месяце, в Торонто, вы знаете. Она не смогла попасть в Штаты. Я боюсь за нее. Торонто показался мне холодным городом, где чувствуешь себя одиноко.

— Альфред Цин говорит, что там есть большой китайский квартал.

— Здания слишком низкие и расположены далеко друг от друга. Это не гонконгский Чайнатаун. Он кажется таким распахнутым. Слишком много неба, если вы понимаете, что я имею в виду. Как бы там ни было, я поселила ее в славной квартирке. Но я за нее беспокоюсь. Люди с деньгами селятся в пригородах. Этого она не может себе позволить. А когда я предложила ей помощь, она сказала, что пригороды еще более жуткие, чем сам город. Она сказала мне: «Шанхай, Кантон, Гонконг, а теперь — Торонто. Вся моя жизнь». Понимаете, она любила свой Шанхай.

— Вы когда-нибудь отвезете свою мать назад в Шанхай?

— Теперь Шанхай дыра. Пекин разрушил его.

Вивиан наблюдала, как дочь тайпана слушала ее с вежливым выражением, словно зафиксированным лаком на лице. У Виктории нет ни малейшего представления о том, о чем она говорит, — Вивиан набросала только внешнюю канву жизни ее семьи. Важные вещи она никогда не скажет; дурные привычки матери и страх ее отца были слишком значимыми — одними из главных вещей в ее жизни, чтобы она стала обсуждать их даже с ближайшей подругой, не говоря уже о враге. Только любовник может слышать такие вещи.

Виктория нуждалась в Вивиан из-за завещания Дункана.

Но вот чего Викки, очевидно, не понимала, так это того, как отчаянно Вивиан нуждается в ее помощи, чтобы закончить дело Дункана. Дункан хотел защитить ее. Из чувства любви и старомодного западного рыцарства он никогда не говорил ей, где он спрятал доказательства против Ту Вэй Вонга и министров Чена. Он дал ей ключ от сейфа в гонконгском и шанхайском банках, где лежал список имен каэнэровских бюрократов и номера их счетов в швейцарских банках. Но это была малая доля — просто нечто, что можно отдать в случае, если произойдет самое худшее и Ту Вэй Вонг настолько обозлится, что станет пытать ее.

Основные доказательства были где-то спрятаны, и если этот секрет не умер вместе с Дунканом, тогда Виктория, последний человек, который видел его живым, наверняка должна знать, где они находятся.

Она должна уговорить Викторию позволить использовать их, и только поэтому она согласилась встретиться за чаем в отеле «Мандарин». Ее единственное оружие было внутри нее — ребенок Дункана, который уже начал шевелиться. Она никогда не хотела ребенка раньше и не ощущала никакого материнского чувства. Теперь же это было радостью всей жизни, центром, вокруг которого вращалось все — ее могучая связь с возлюбленным тайпаном.

Взгляд Виктории был прикован к ней, изучал ее тело, чтобы увидеть признаки беременности. Она глубоко вдохнула, коснулась губами чашки с чаем и сказала:

— Мне потребовалось время, чтобы осознать то, что вы носите в себе мою сводную сестру.

— Да, это любопытное обстоятельство, — осторожно согласилась Вивиан. — Мы связаны, не так ли?

— Что ж, это не исключено, — ответила Викки так же осторожно. — По крайней мере, мы можем согласиться в том, что стремимся к одной цели.

Вивиан откинулась на стуле, слегка восхищаясь тем, как умно Виктория взяла в свои руки инициативу. Она кивнула.

— Наше благополучие зависит от хана.

Гнев блеснул в глазах Виктории. Хан давал возможность примазаться к Макинтошам-Фаркарам — истинному намерению Вивиан.

Вивиан смягчила напоминание, сказав:

— Будущее Макфаркаров в Гонконге повлияет на всех в вашей семье, включая вашу сестру.

— На всех нас, — согласилась Викки с мрачной улыбкой.

— Как и на будущее самого Гонконга.

Теперь настала очередь Викки откинуться на стуле и созерцать, какие шаги предпримет Вивиан. Около ступенек филиппинцы пели под скрипки «Я в расстроенных чувствах». Официанты сновали мимо, нося изысканно сервированные подносы с чаем к соседнему столику, где сидели пять хорошо одетых членов неофициального «клуба судовладелиц». Они делали вид, что заинтересованы беседой о водоизмещении своих кораблей, а на самом деле бросали искоса взгляды на Викки. Дюжины слухов носились по Гонконгу — о завещании Дункана Макинтоша, и Викки намеренно выбрала эту далеко не приватную встречу. С одной стороны, она хотела представить картину сплочения Макфаркаров и этой — другой, а с другой стороны, она специально выбрала место, где ни при каких обстоятельствах не сможет позволить потерять контроль над собой. Она делала вид, что поглощена беззаботной улыбкой, адресованной ее приятельнице Линде, самолюбивой филиппинской китаянке, которая открыто уставилась на Викки. Но Вивиан только что подтвердила ее худшие опасения, что Вивиан намеревается использовать свою новую власть у Макфаркаров для достижения своих политических целей.

— Будущее Гонконга — не в наших руках, — сказала твердо Викки. — Будущее Макфаркаров — вот наша очень реальная проблема. Мы не можем изменить то, что меняется само, но мы можем изменить Макфаркаров, чтобы они могли принять вызов.

— Простите меня, Виктория, но будущее Гонконга — это будущее Макфаркаров.

— Пожалуйста, зовите меня Викки. Я действительно не дорожу тем, когда меня называют Виктория.

— Но так назвал вас отец.

— Но мы еще и деловые женщины. У нас есть дело, которым мы должны заниматься. Это потребует напряжения всего нашего внимания.

Мы,подумала она с яростью. Я сказала — мы.Она почувствовала, как кровь бушует у нее в мозгу, и голова стала гудеть, как дизель джонки. Заставляя себя вернуться к теме разговора, она сказала:

— Позвольте мне рассказать о своих планах. У меня было много времени, чтобы подумать в больнице, и я обдумывала множество проектов, пока вас не было.

Стивен Вонг опять заполнил ее мысли. Она никогда не чувствовала себя такой любимой мужчиной, такой незащищенной рядом с ним. Стивен опустошал ее мозг от всего, что относилось к нему. Гонконг, каэнэровцы, мистер By, «Голден Экспо», Лантау, Вивиан и завещание отца просто стирались в ее голове, когда они находились в их номере в отеле «Эмперор». К ее изумлению, она возвращалась к работе после их неистовых и всепоглощающих занятий любовью, чувствуя себя в миллион раз лучше, сообразительнее, смелее, живее. И ее невольное отчаянное хвастовство, что она так же хороша, как отец, уже не было бравадой. Она ожила со Стивеном. Вместо того чтобы бороться с хаосом, захлестнувшим Гонконг, она влилась в него.

— Я хочу вернуть Макфаркаров к их корням. Мы начали как торговая компания, и мы станем ею опять.

— Я не уверена, что понимаю вашу мысль, — сказала Вивиан, но Викки знала, что это не так. Старинные гонконгские ханы начинали как торговые. Во времена опиумных войн «Хэйг энд компани», позднее — Макфаркары были посредниками между Востоком и Западом. Налаживали диалог между далекой Европой, Англией, Америкой и необъятным и загадочным Китаем, осуществляли эксперименты в судоходстве, осуществляли обмен выгодными товарами в поисках рынков сбыта и производителей, которые могли этот рынок наполнить. Как говорил Альфред, они стояли там, где Восток встречался с Западом с раскинутыми по обе стороны руками.

— Китай до сих пор огромен и загадочен и нуждается в Западе больше, чем когда-либо. Они нуждаются в Гонконге, и если Макфаркары смогут соответствовать этой нужде, Макфаркары выживут. Я приказала Уолли Херсту расширять сеть наших пекинских и кантонских офисов и нанимать китайцев, чтобы открыть офисы в Тяньцзине, Шэньяне, Ухане и Чунцине.

Викки заметила любопытство Вивиан при упоминании Уолли Херста, гадая, рассказал ли отец китаянке о контактах Уолли со сторонниками Чена, которые, как он надеялся, переметнутся на сторону реформистов из «Нового Китая».

— Я хотела, чтобы вы внедрились в Шанхай и двинулись дальше к Нинбо и Ханчжоу. Я хочу, чтобы Питер и Мэри взяли на себя Фучжоу и использовали ее контакты на Тайване. Но самое главное — Шанхай, там огромная индустриальная база, которую мы сможем обслуживать.

— Как?

— Пассажиро-грузовые самолеты.

— Но мы недостаточно оснащены ими.

— Я собираюсь купить еще двадцать «Ан-250».

— Двадцать?

Изыски Хьюго убедили ее, что русские самолеты были не только самыми большими, но и лучшими в мире.

— Дешевы в эксплуатации, — сказала Викки. — И надежны.

— Моему отцу они тоже нравились.

— Тем временем мы наладим много рейсов в Европу и Калифорнию. «Голден эйр фрэйт» будет основным перевозчиком в Китае.

— Из каких денег, можно спросить? Вам потребуются просто необъятные фонды.

— Мы богаты — на бумаге, по крайней мере, благодаря Альфреду с его земельным бумом. Я смогу продать кое-что из недвижимости. У нас будет наличность. Как вы думаете, Вивиан? Вы можете это поддержать?

— Вы чертовски рискуете, делая долги, надеясь на земельный бум.

— Но стоит того.

— Вы можете потерять все в одну ночь… А что там с мистером Ву и «Голден Экспо»?

— По-прежнему нет воды. Нам грозит жуткий провал. То же самое с Лантау, если мы не добьемся катеров и паромов.

— Да, дела далеки от идеальных.

— Очень далеки. Вот почему мы меняемся. Мне нужен ваш ответ, Вивиан.

— Простите меня, Викки. Мой ответ все тот же. То, что вы делаете, опасно. Но что важнее, значительно важнее, Макфаркары не могут действовать в вакууме. Через три месяца англичане возвратят Гонконг Китаю. Роль Гонконга в Китае будет нашей ролью. Мы должны соответствовать ей. В этом была цель вашего отца.

— Это была вашацель и это убило его. Его план был неуклюжим и опасным. Я не собираюсь повторять его ошибку.

— Ваш отец видел в этом единственную надежду Макфаркаров.

— Я уже говорила вам в больнице и повторю опять. Я не хочу никаких Ма Биньянов, ни Тана Шаньдэ, никаких других китайских политиков. Макфаркаров никогда не заманят в эту ловушку.

Викки обратилась к образу, который должна оценить китаянка.

— Мы подобны флажку на ветру. Мы — не ветер.

— Ваш отец был смелее. Мы можем быть ветром.

— Я не позволю Марфаркарам брать чью-либо сторону. Военные шишки приходят и уходят. Торговцы остаются.

— Хорошо, — сказала Вивиан медленно, — вы должны меня простить, но это не только вам решать.

— Не раньше, чем родится ваш ребенок, и вы не должны об этом забывать.

Вивиан встала:

— Я не забуду этого, Виктория.

— Куда, черт побери, вы собираетесь?

— В Шанхай. Я должна повидаться со старыми друзьями.

— Зачем?

— Вы — подлинная Великобритании. У вас английский паспорт. У вас, и у вашего брата, и у ваших племянниц. Я гонконгская китаянка. У меня гонконгский китайский ребенок во чреве.

— Ребенок, у которого отец — англичанин. Не морочьте мне голову этой чепухой.

— Я — гонконгская китаянка. Здесь мой дом.

— Вы можете взять ребенка в Англию, если вас вынудят.

— А вы бы сделали это?

Вивиан резко развернулась на каблуках. Леди-судовладелицы смотрели на них во все глаза. Она заставила себя повернуться к Викки, наклонилась к столику и прижалась щекой к ее щеке.

— Ради Макфаркаров, — прошептала она.

— Это ничего не меняет, — сказала Викки. — Я буду управлять ханом Макфаркаров без вас, пока не родится ребенок.

— Вы одумаетесь, — ответила Вивиан. — Вы увидите свет. Мои лучшие пожелания Стивену. Я так рада за вас обоих.

«Ну, это уже слишком даже для предложенной ею короткости», — подумала Викки.

— Почему?

— Потому что он поможет вам понять вашего отца.

— Вы тоже спали со Стивеном? — парировала Викки с яростью.

— Это было так давно, что я уже не помню, и уверена, что он — тоже. Я видела его. Он весь светится от любви.

Викки не успокоилась.

— Вы — как армия Мао, Вивиан. Вы везде.

— Везде в Китае, — поправила ее Вивиан. — Китайские армии не вторгаются.

— Да? А как насчет Кореи и Вьетнама?

— Они были вассальными государствами Срединной империи, — ответила Вивиан с улыбкой такой загадочной, что Викки не могла бы сказать, шутит она или нет. — Кстати, вот о чем я подумала. Если вы собираетесь покупать так много русских самолетов, если позволите, я посоветовала бы купить их через пекинское государственное агентство. Может, через Торговое агентство китайско-русской дружбы. Если вы приплетете КНР к своей сделке, они, возможно, более благосклонно посмотрят на ваши земельные права.

— Отличная идея, спасибо. Я прошу вас еще один, последний раз. Работайте со мной сейчас на Макфаркаров. Помогите мне. Сделайте это ради вашего ребенка. У нас впереди еще долгая жизнь. Мне бы не хотелось быть вашим врагом.

— А я опять прошу вас следовать курсом вашего отца. Он знал, что правильно, а что — нет.

Викки взглянула поверх столика и прошептала:

— Тогда почему он не рассказал вам о доказательствах, которые можно использовать против Чена и Ту Вэй Вонга? Почему он не сказал вам, где их спрятал?

— Чтобы защитить меня. Он был глупцом иногда. Викторианским глупцом.

— Ваш ребенок случайность? — спросила Викки напрямик.

— Нет. Он хотел этого — после того, как умер ваш брат Хьюго.

— А вы сделали рывок и дали ему то, что он просто хотел, а не предлагал.

— У меня было двойственное чувство, — допустила Вивиан. В первый раз она сказала это вслух.

Это было правдой. Беременность означала угрозу ее независимости, в которой она нуждалась для дальнейшего успеха карьеры и осуществления ее мечты о другом, лучшем Китае. Какое-то время ей казалось, что все плохо. Она была еще так молода, ей столькому нужно научиться, и 1997-й навис уже так зловеще. Но время, конечно, было врагом для любого мужчины возраста Дункана, и она не могла поступить по-другому.

— Бьюсь об заклад, его завещание покончило со всеми этими сомнениями.

— Его смертьпокончила со всеми моими сомнениями, — парировала Вивиан. — Он в моем теле — это больше, чем в памяти.

Слезы наполнили ее глаза, и она опустила взгляд, уставившись на ковер.

— Простите, что я сказала это, — извинилась Викки. — Мне правда очень жаль. Мне не следовало так говорить.

Вивиан подняла голову и увидела, как Викки качает головой с выражением больше грустным, чем горьким.

— Я думаю, вы не настолько хорошо понимали моего отца, как вам кажется. Вы не понимаете, в чем суть. Защищая вас, он защищал своего ребенка. Вернее сказать, будущее Макфаркаров, на тот случай, если я не рожу достойного наследника.

— Вы изображаете его более жестким, чем он был на самом деле.

Это вряд ли так, подумала Викки, поняв наконец, что ее сражение с Вивиан было продолжением ее поединка с отцом. Мертвый в Южно-Китайском море, он все еще продолжал влиять на нее. Это привело к тому, что Викки позволяет себе роскошь швыряться хорошими китайскими торговцами, когда Макфаркары нуждаются во всех талантливых людях, которых Викки может раскопать.

— Сядьте, — сказала она. — Пожалуйста. Мне правда жаль, что я сказала это. Я буду ценить ваш поступок, если вы решите вернуться в свой офис. Нет смысла ждать того момента, когда вы станете «опекуном» наследства новой наследницы. Вы нужны мне сейчас.

Вивиан села на стул и торжественно протянула Викки руку через столик.

— Но забудьте о том, что мой отец боролся с Ту Вэй Вонгом. Я не хочу принимать в этом никакого участия. Вы поняли?

— Я поняла вас, — сказала Вивиан, — отлично поняла.

Какое-то время обе женщины внимательно смотрели друг на друга. Многое осталось невысказанным. Викки чувствовала облегчение от мысли, что Вивиан Ло до какой-то степени не знала о действиях отца, в то время как Вивиан поздравляла себя с тем, что наконец добилась недвусмысленной возможности восстановить свое положение у Макфаркаров. Теперь у нее будет больше возможностей повлиять на Викки Макинтош и заставить взять на себя миссию ее отца.

 

Глава 24

В начале мая красная джонка убрала паруса у устья шанхайской реки Хуанпу. Паутина дельты Янцзы раскинулась серыми и словно бесконечными нитями под покровом угольного дыма, и воздух был насыщен шумом моторов, сирен и сигнальных свистков. Низкий моторный сампан вынырнул из двойной цепочки кораблей, барж и патрульных катеров и заскользил к джонке.

Пока капитаны затеяли громкий и желчный спор о цене, матросы, одетые в черное, полезли на сампан.

Цена оказалась внушительной.

Дизель — раздолбанный мотор лондонского автобуса — опять зашумел, сампан отправился дальше на тридцать миль по реке, и Вивиан Ло, перебравшаяся с сампана на джонку, одетая в черную матросскую одежду, протерла очки и стала ждать, когда ее пригласят в каюту на корме.

Она ненавидела Шанхай. Сорок лет господства КНР превратили город мечты ее матери в дерьмо. Она ненавидела Шанхай и за то, что случившееся с ним повторится и с Гонконгом, если премьер Чен останется хозяином Китая. Коммунистическое правительство в Пекине так долго систематически высасывало все доходы Шанхая, что если отойти немного от помпезных международных бизнес-центров, окружающих считанные построенные сверкающие отели, то просто невозможно найти хотя бы одно здание со свежей чистой штукатуркой или краской.

Бредя прошлой ночью к сампану, она была возмущена вонью, толпами на грязных улицах, разбитыми фонарями, бесцельными шатаниями безработной молодежи. Жизнь, которая текла на улицах, была испытанием надменности шанхайцев, считавших себя намного умнее, Талантливее и расторопнее, чем давившие на них хозяева с севера. Воспоминание, которое останется с ней навсегда — изможденная фигура кули на велосипеде, тащившем позади себя тяжелую повозку: человеческий лучик, пробивавшийся сквозь мрак старого города, в пропитанной потом майке с надписью «Бег трусцой» по-английски.

Беременность начала подрывать ее мужество. Становилось с каждой неделей труднее игнорировать страх, хотя постоянные разъезды только стимулировали ее силы. Она неожиданно заскучала по матери. Хотя разве ее мать когда-нибудь помогала ей, подумала Вивиан, с яростью требуя ответа у прокуренных угольным дымом небес. Тогда она поклялась, что никогда не даст своему ребенку повода спросить, вернется ли ее мать из Канады.

Дым ел ей глаза и драл горло. Она опять протерла очки, моля Бога, чтобы на этот раз после всех этих нелегальных, часто опасных встреч Тан был на борту.

Они обогнали суда, тащившие баржи, груженные углем, проплыли мимо морских кораблей, стоявших на якоре, которые были окружены сампанами, как резвящимися щенками. Необъятная, пустынная равнина начала расстилаться перед ними — пустынная на многие мили от моря. Потом стали попадаться фабрики с чадящими трубами. Дороги упирались в причалы для паромов, на дорогах роились люди, тащившие рядом с собой велосипеды. За три года до начала двадцать первого века она видела грузовики и гужевые повозки, но ни одной личной машины.

Ребенок зашевелился внутри нее. Побуждаемая к действию, она не стала раздумывать, подняла кулак и громко постучала в дверь. Дверь была открыта немедленно негнущимся, пышнолицым секретарем.

— Я как раз собрался за вами, товарищ.

Одной из аномалий текущей политической ситуации было то, что партийный лидер Тан, самый прогрессивный человек в иерархии КНР, был до сих пор номинально коммунистом, и поэтому дела, приведшие сюда Вивиан, должны были обсуждаться на языке революции полувековой давности, который стал анахронизмом. Секретарь отступил в сторону, чтобы дать ей пройти. Было темно, и потребовалось время, чтобы ее глаза смогли различать детали в каюте.

Тан Шаньдэ был здесь — он сидел со своим ближайшим окружением вокруг грубо сработанного деревянного стола, освещенного масляной лампой и серым светом из высоко расположенного маленького окошка. Они курили сигареты, и перед каждым стояли накрытые крышками чашки с чаем.

Из шестерых мужчин и женщин она узнала трех — с ними она вела переговоры в Шанхае почти год назад: женщина, пухлый секретарь Тана и, конечно же, неистовый Ма Биньян. Чжэн не присутствовал. Другие, как она знала, имели репутацию одних из самых доверенных лиц Тана, включая и сурового генерала Народно-освободительной армии, который встречался с Дунканом и Хьюго в прошлом году.

Самого Тана — невысокого, широколицего, неулыбчивого и на удивление молодого человека из Гуанчжоу — она знала по многочисленным телепередачам и фотографиям в газетах. В жизни он выглядел крупнее и неотесаннее. Его руки были огромными и натруженными, на левой не хватало пальца, которого он лишился в детстве из-за карабина рыбачьей сети. На нем был костюм его «торговой марки» — спортивного стиля пиджак и рубашка с отложным воротником; этот имидж должен был показать Китаю, что он служит как бы связующим звеном между интересами бизнесменов из разных стран, нуждами простых рабочих и высокойнтеллектуальными чаяниями студентов. Двое из его кружка были настоящими рабочими — шахтер из Уханя и текстильщик из Шанхая. А Ма Биньян был радикальным студенческим бунтовщиком, немного заматеревшим с годами, но по-прежнему с мятущимся огнем в глазах и гордой улыбкой на губах.

Ей не предложили ни сесть, ни выпить чаю: к этому времени они уже знали, что у нее нет с собой доказательств Дункана, только извинения. Ма Биньян грубовато подмигнул ей и непочтительно усмехнулся, на что она ответила мрачным кивком; остальные же выглядели хмурыми.

Тан Шаньдэ начал с грубоватой прямотой, которой он был известен, и Вивиан на мгновение подумала о Викки Макинтош. Да, в этом есть своя ирония — рыбацкий сын и дочь тайпана имели общее между собой.

— Мне сказали, что когда вы сели на борт сегодня утром, вы заявили, что у вас нет с собой доказательств. Тогда какого черта я затеял эту рискованную поездку из Пекина?

Вивиан колебалась. У нее было одно маленькое преимущество, но она не хотела пускать его в ход слишком рано.

Тан неправильно интерпретировал ее замешательство, возможно, намеренно. Будучи кантонцем, он говорил на государственном языке Китая, демонстрируя себя как признанного национального лидера.

— Мы встречаемся на этой старой деревянной джонке потому что здесь нет телефонов, чтобы подслушать, или каких-нибудь других электронных штучек двадцатого века. Вы можете говорить свободно.

Вивиан опять поняла, что Викки могла бы лучше, чем она, поставить Тана на место. Первое, что она должна сделать, — это осадить его. Он был очень «надкитайским», держа себя как англичане или эмигранты из Европы. А она будет больше китаянкой.

— Извините меня, товарищ партийный лидер. Моя нерешительность начать разговор проистекает из моего личного замешательства. Мне не удалось привезти то, что я обещала.

— Разгромные доказательства.

— Да, товарищ партийный лидер.

— «Товарищ» — это прекрасно, — заметил он. — Но можно просто Тан, если хотите. Давайте продолжать.

— Хорошо, товарищ.

— Существуют ли еще доказательства или все утонуло вместе с яхтой тайпана?

— Я верю, что есть. Но не могу поклясться в этом.

— Ничего?

Тан повернулся к своему секретарю:

— Клянусь лысиной вашего отца, что я здесь делаю?

— Я был введен в заблуждение.

— Она лгала? — спросил он, быстро взглянув в сторону Вивиан, чтобы посмотреть на ее реакцию.

— Ну, не совсем.

— Я не лгала, — перебила Вивиан.

— Нет, она не лгала, — вмешался Ма Биньян. — Она допускала осложнения, и, возможно, я и ваш товарищ секретарь увлеклись преждевременной надеждой.

Вивиан знала, что все гораздо сложнее. Ма Биньян полагался целиком на доказательства Дункана в дискредитации Чена. Кроме этого, у Ма не было ничего. Тан между тем прорабатывал другие варианты. Его лицо потемнело.

— Править страной в окружении дураков плачевно. Заниматься конспирацией с помощью дураков — смертельно опасно. Вы будете удивлены, если увидите, как люди из Комитета государственной безопасности ждут, когда причалит наша джонка?

— Нет, нет, нет, товарищ партийный лидер, — запротестовал испуганный Ма. — Все совсем не так. Просто…

Остальные мгновенно рискнули высказать свои мнения, и гомон обвинений и оправданий становился все громче и громче, пока Тан, сидящий, как уродливый нефритовый будда в окружении колеблющихся огоньков свечей, наконец уставился на Вивиан свирепым взглядом.

— Я привезла одну скромную вещь.

— Давайте посмотрим.

Все мгновенно замолчали. Она вытащила из складок своей матросской одежды полиэтиленовый пакет, подошла к тому месту за столом, где сидел Тан, и положила пакет перед ним.

— Тайпан оставил мне один пакет.

Тан собственноручно разорвал его и стал подозрительно листать страницы. Бумага была толстой — сорт, использовавшийся в старых копировальных машинах КНР. Он напялил очки в пластмассовой оправе и стал читать строчку за строчкой.

— Господи! — выдохнул он, когда кончил читать. — Зять Чена? Только посмотрите сюда! Номера банковских счетов. А здесь! Сталь для верфей, отправленная Вонгу Ли для его отеля в Гуанчжоу. А другие доказательства подобны этим?

— Думаю, лучше.

— Садитесь. Садитесь, — заговорил он, махнув пальцем в сторону секретаря, который тут же вскочил со стула. Вивиан села рядом с Таном. — Где же они?

— Об этом знает только его дочь.

— Достаньте их.

— Я постараюсь.

— Я не хочу, чтобы вы постарались. Я хочу, чтобы вы достали их. Поймите, следующие три месяца будут решающими, потому что Чен должен выказывать сдержанность и благополучие в то время, как весь мир смотрит на Гонконг. Переворот — моя последняя возможность. Предельный срок. Чен это знает, конечно. Он уже начал свою кампанию. Вы! — Он хлопнул в ладоши. — Покажите ей.

Секретарь вытащил несколько плакатов с иероглифами из кейса. Первый обвинял Тана в передаче государственных тайн японцам. Другие изображали главу партии контрреволюционером, наживающимся на государстве, и западным декадентом. Вивиан испугалась. Это был каэнэровский язык, предвещавший потерю власти.

— На прошлой неделе, — сказал Тан тихо, — Чен пригрозил мне, что за ним армия.

— Правда?

— Некоторые из них, — ответил Тан, взглянув на молчавшего генерала, и Вивиан подумала, что если он говорит правду, это пахнет гражданской войной.

Ма Биньян прервал их.

— Но у вас есть сердца народа. А это означает, что Чен — конченный человек.

Тан снизошел до студенческого лидера, улыбнувшись.

— Если у Чена есть армия, то у него есть и власть пройти по площади Тяньаньмэнь шагом с этими сердцами на штыках.

Он повернулся к Вивиан:

— Вы видите, у меня есть определенный «стимул», чтобы найти путь свалить его.

— Но как сильно вы заинтересованы в Гонконге? — спросила она напрямик, когда ей напомнили, что Гонконг — лишь малая часть проблем Тана.

— Очень.

— Тогда вы должны сделать очень много.

— А вы должны достать эти доказательства. Потому что если меня скинут с партийного поста до того, как я смогу разоблачить Чена, мне конец, и Гонконгу — тоже. Должен я выражаться яснее?

— Нет.

— В чем состоят колебания этой женщины?

— Она думает, что это опасно.

— Напомните ей, что мы живем в опасное время.

— Она верит, что ее хан будет процветать, если она будет избегать принимать чью-либо сторону.

Тан покачал головой с отвращением.

— Вся суть опасного времени в том, что человек долженвзять чью-то сторону.

— Но она— иностранка.

— Как я понял, вы наследуете часть ее хана?

Потребовалось всего три часа, чтобы самые фантастические слухи о завещании Дункана обежали Гонконг. Двух месяцев было более чем достаточно, чтобы сплетни достигли Пекина.

— У меня нет никакой власти, пока не родится ребенок.

Тан стал ее внимательно рассматривать, и на какую-то пугающую секунду ей показалось, что он высчитывает разные варианты, включая и преждевременные роды.

— Почему вы не уговорили ее, не сказали, что она должна пустить в ход эти доказательства; против Вонга Ли и отдать их мне до того, как Вонг Ли возьметих силой?

— Я пыталась, и я знаю, что ее это беспокоит. Ее успокаивает только тот факт, что никто не знает, есть ли у нее вообще эти доказательства. В то же время она вроде как бы снова взяла к себе старика Джорджа Нг с недвусмысленным заявлением, что может дать ему копии, которые он должен использовать, если с ней что-нибудь случится. Она не глупа.

— Но Ту Вэй Вонг может преподнести ей сюрприз. Почему старый тайпан не принял мер предосторожности?

— Это было не в его духе.

— Он дурак?

— В некоторых вещах, — нерешительно согласилась Вивиан, объясняя. — Он не был прирожденным конспиратором.

— Нг — компрадор Макфаркаров вместо вас?

— Да, товарищ.

— А почему бы не попросить губернатора Аллена Уэя уговорить ее? Уверен, она увидит преимущества, которые дает поражение Чена.

Вивиан ответила осторожно:

— Тайпан не доверил свой план Аллену Уэю. Может быть, он слишком… щепетильный.

— Я всегда подозревал, что Аллену не хватает пороху, — ухмыльнулся Тан.

Пока они продолжали дискуссию, а остальные нервно слушали, Вивиан увидела Тана в беспокойно новом свете. Сколько это еще продлится, тревожилась она, прежде чем его грубоватая, бесцеремонная прозаическая манера превратится в заносчивость?

Когда она в третий раз запротестовала:

— Бизнесмены Гонконга доверяют Аллену Уэю. Они согласны, чтобы он был лидером, — тут глава партии взорвался:

— Гонконгу нужен тигр,чтоб сцепиться с Пекином, тигр! Тот, кто знает, на чем стоит мир! Кто еще может убедить эту гуйло помочь нам? Что там еще за любовник, о котором я слышал?

— Стивен Вонг. Сын Вонга Ли.

— Отродье Ту Вэя? Я слышал об этом, но не верил. Это совпадение, или Ту Вэй напустил его на нее?

— Это не совпадение. Я, как вы выразились, напустила его на нее, еще когда был жив тайпан.

— Чтобы завладеть соперницей?

— В сущности, да, — допустила Вивиан.

— Мое восхищение растет. Сначала я подумал, что вы — идеалистка. Теперь я начинаю подозревать, что у вас повадки шанхайской женщины.

Вивиан в смущении засмеялась. Во всем Китае не было выше комплимента сильной женщине.

— Мне бы больше хотелось, чтоб меня звали как гонконгскую женщину.

— А что это такое — гонконгская женщина?

— Та, у которой глаза открыты.

— Уверен, вы не так опасны, — засмеялся Тан. Но его улыбка была отчужденной. — Подозреваю, что вы найдете способ уговорить дочь тайпана помочь нам.

Вивиан, не была уверена.

— Даже если я смогу, — предупредила она, — Виктория Макинтош поставит те же условия, что и ее отец. Она будет настаивать на том, что отдаст документы только в ваши руки. Лично.

Тан поднес копии, которые дала ему Вивиан, к свету.

— Если у нее есть еще, подобные этому, я соглашусь встретиться с ней в любой дыре, где только она пожелает. В конце концов, приехал же я в эту клоаку, чтобы встретиться с вами, гонконгская женщина.

Его комплимент придал ей смелости воспользоваться прямотой, на которую провоцировала его грубоватая манера.

— Могу я вас спросить, чем ваш новый Китай будет отличаться от старого Китая?

Тан гордо крякнул:

— Вы мне не поверите, если я буду обещать.

— Извините меня, но я боюсь…

— Позвольте мне рассказать, чем «мой» новый Китай будет отличаться. Там не будет коррупции. Гуаньшан будет подавлен в зародыше. Несколько расстрелов кое-кого из верхушки изменят привычки. Будет ли это демократично? Больше, чем теперь. Воспользуюсь ли я преимуществами своей новой власти, чтобы получить еще больше власти? Если я не стану этого делать, я буду первым лидером в истории Китая, который этого не делает. Буду ли я мудро использовать свою власть? Я буду мудрее, чем многие. Станет ли Китай местом, где лучше живется, когда я уйду? Надеюсь. Станут ли идеалисты, подобные вам, моими врагами? Надеюсь, нет. А теперь что вы скажете о том, что мне сообщили: Вонг Ли приложил руку к новогодним беспорядкам в Гонконге?

— Меня ничто не удивит, когда дело касается Ту Вэй Вонга. Но для каких целей ему понадобились беспорядки?

— Чтобы развязать руки сторонникам жесткой линии, чтобы дать предлог отрицать права, которые провозгласила Совместная декларация. Чтобы подавить оппозицию.

— Но в этом нет здравого смысла. Международное деловое сообщество покинет город.

— Может, у Ту Вэя ваши информаторы?

— Об этом мы довольно скоро узнаем. До переворота меньше двух месяцев. За это время Ту Вэй сделает шаг.

Вивиан ничего не сказала. Партийный лидер Тан только что сделал свой шаг, и она не знала, кому доверять. Но у нее было ужасное чувство, что Виктория Макинтош, может, была права, говоря, что Макфаркары — а если посмотреть шире, то и сам Гонконг — не должны брать чью-либо сторону в этой новой гражданской войне в Китае. Может, в этом случае Дункан был не прав… и он оставил ее дрейфовать в море сомнений.

 

Глава 25

— Мы так подходим друг другу, — восхищенно изумлялся Стивен.

Они встретились в полдень в отеле «Эмперор», как делали это регулярно в течение трех месяцев. Было уже темно, и их фигуры мягко отражались в стеклянном окне-стене. Бледные, хрупкие их тела, казалось, плыли на фоне огней вдоль залива, как облако на звездном небе.

Викки свернулась на нем — одна нога согнута, другая лениво переплелась с его. Ее щека лежала на его гладкой груди. Она слушала, как его сердцебиение медленно возвращается к нормальному ритму.

Она поцеловала его грудь, потом потянулась ртом к его губам. Его пальцы легко побежали, как по дорожке, по ее спине, другой рукой он поднял волосы с ее шеи.

— Это или любовь, — прошептал он, — или остановка сердца.

— Я позову врача. Такие парни, как ты, — не влюбляются.

Это была обычная игра, в которую они играли, когда она нуждалась в разуверении. Не то чтобы она сомневалась в его любви, но она думала, как долго это продлится. Стивен, со своей стороны, выказывал бесконечную любовь и безграничную страсть. Викки преобразила его — провозгласил он. Иногда она верила ему, но часто ей становилось страшно, потому что никогда в жизни она не подвергала свое сердце такому риску.

— Ты не влюблен. Это — эрос.

— И эрос тоже, — согласился он, его руки медленно скользили. — Но я влюбился в Новый год. Новый год гуйло.

— С первого взгляда? Ну, продолжай, продолжай.

— Нет, — ответил он серьезно, и его немного сонный голос напоминал Викки сладкую приправу из масла и жженного сахара, а его руки вызывали у нее сладкую дрожь. — Когда ты убежала из машины.

— От многих парней убегают блондинки в красных платьях в обтяжку.

— Твое лицо, — прошептал он. — Я полюбил тебя за то, что ты была такой преданной. Ничто не могло тебя остановить.

— Моя мать оказалась в гуще беспорядков.

— Ты была такая неистовая. Такая красивая. Как тигрица. Потом я однажды пробрался в больницу, а ты спала.

— Когда? — Викки приподнялась на локте, чтобы посмотреть в его лицо.

— Сразу после того, как тебя перевели из реанимации в палату. Ты была похожа на ребенка, но я мог видеть твою решимость.

В углу в куче одежды затренькал радиотелефон. Викки скатилась со Стивена.

— Эй!

— Я их предупредила — только в случае землетрясения или переворота в Пекине.

Она соскочила с кровати, выудила радиотелефон из кармана своей блузы и нажала кнопку. Восьмистрочный экран осветился черным и белым.

— Ох, Господи!

— Землетрясение или переворот? — спросил Стивен с кровати.

— Хуже, — выдохнула она. — Консорциум Альфреда Цина не внес апрельские выплаты за Китайскую башню.

— Я говорил, что у Альфреда не все в порядке. А ты не слушала.

— Он не выполняет обязательства. Сделка аннулируется.

Стивен засмеялся.

—  Чтотут такого смешного?

— Ну, просто я уже давно понял, что мир не стоит на месте. Ну и что? Просто рушатся цены на недвижимость.

— И фондовые биржи… — охнула Викки. — И фьючерные сделки. Это не смешно, Стивен.

Она стала набирать какой-то номер.

— Многие люди окажутся на мели. Вся экономика Гонконга содрогнется.

— Я знаю, я знаю. Это просто… просто так по-гонконгски. Один парень стреляет, и миллионы экспресс-миллионеров хлопаются вниз. Эй, кому ты звонишь?

— Альфреду Цину.

Она набрала номер его офиса, но он был занят. Она поставила на автодозвон на его домашний номер — телефон пробивался десять минут. Стивен вытянулся в кровати и поцеловал ее ногу. Она рассеянно села на кровать и поцеловала его волосы. Автоответчик Цина наконец сработал.

— Цин в городе, — прозвучал его изысканный английский акцент. — Скажите, кто вы, и он вам перезвонит.

— Альфред, это Викки. Ты дома? Возьми трубку, Альфред.

Ей показалось, что она услышала щелчок, словно он слышит разговор.

— Альфред, черт побери, ты тут? Эти слухи — правда?

Она слушала до тех пор, пока не раздался сигнал о конце записи, а потом стукнула по телефону.

— Эй, что ты делаешь?

Викки выворачивала рукав своей блузы, а потом стала искать брюки.

— Вся недвижимость, которая есть у моей семьи, заложена в ипотечных банках. И они могут в любой момент потребовать назад кредиты.

— Ну и отдай их.

— Все не так просто.

Она уже задействовала деньги, которые заняла на покупку русских самолетов. Да что стоит их авиалиния «Голден эйр фрэйт» без самолетов?

— Почему? — спросил Стивен, но Викки никогда не обсуждала с ним дела Макфаркаров, и она ответила только:

— Стивен, ты не понимаешь. Весь бум с недвижимостью зиждется на инфляционной цене, которую Альфред заплатил за Китайскую башню.

— Чего я не понимаю, так это того, почему эти деловые типы думают, что ты должна в любой момент срываться с места и бежать по их делам?

— В первую очередь это нужно мне самой, — засмеялась Викки.

Она нашла свои брюки под кроватью, натянула их, потом поцеловала Стивена и погладила его руки.

— До свидания, беби.

— Куда ты собралась?

У нее ум заходил за разум. Она была так же виновата, как и другие, пользуясь бумом недвижимости в колонии. Устоят ли банки? Но как это возможно, если они обременены такими огромными кредитами под залог недвижимости? Похоже, кризис сотрясет всю экономику колонии. Попытается ли КНР использовать свое влияние, чтобы заставить биржи закрыться? Закрытие бирж в 1987 году было настоящей катастрофой.

— Куда ты идешь?

— Навстречу этому.

— Но сейчас ночь. Ты ничего не можешь изменить. Лучше возвращайся в постель. Сними эту одежду. Мы займемся любовью, потом слопаем потрясающий ужин и славно поспим. Ночью нужно спать. А ходить утром.

Она застегнула блузку, а потом вернулась к кровати и снова поцеловала его.

— Не могу. Нужно идти. В офис.

— И что ты там будешь делать?

— Повисну на телефоне и буду ждать, пока меня разуверят… Ты останешься здесь на ночь?

— Хочешь меня?

— Ты знаешь, что да. Больше всего на свете. Но я просто не могу обещать, что скоро вернусь. Я не знаю, когда освобожусь. Пожалуйста, пойми.

Стивен нашел свои часы на ночном столике, вздохнул и пропустил свои шелковистые волосы сквозь пальцы.

— Не знаю, может, я должен пойти на корабли — будет горячая пора за столами, когда новости распространятся.

— Они уже расползлись. Они повсюду. По всему городу.

— Я постараюсь вернуться после полуночи.

— Не бросай свою работу только из-за меня, но…

Стивен остановил ее самой ленивой из своих улыбок.

— Хорошо, а как ты думаешь — из-за кого я сюда возвращаюсь?

Она обняла его крепко-крепко.

— Стивен, я должна идти. Мой ум за сотни миль отсюда.

— Каждый раз, когда тебе нужно уходить, я думаю — должен же быть способ отправить твой ум на работу, а тебя оставить здесь.

Она была права насчет того, что скверные новости расползлись. Лифт был набит мрачнолицыми японцами.

В холле столпотворение, царил страшный шум; половина людей кричали на клерков за стойками, стараясь выехать как можно раньше, другая половина пыталась вселиться, не имея забронированных номеров. Очереди выстраивались к комнатам, где был телеграф и факс, и телефоны были окружены толпами, как бары на скачках. Швейцары и водители такси выглядели как в шоке: как и всегда во всем Гонконге, когда начался бум из-за Китайской башни, рабочий люд поставил на это все свои сбережения.

Тоннель к Козвэй Бэю было просто мясорубкой — когда новости разлетелись по городу, десятки тысяч мирно ужинавших людей бросились к своим делам, которые они оставили несколько часов назад, чтобы пойти домой. Была почти половина десятого, когда она добралась до «Макфаркар-хауса», где многие из ее самых толковых менеджеров, торговцев и аналитиков были уже на телефоне. Она дала им короткие инструкции, в которых они едва ли нуждались. В Европе был разгар дня, и американские биржи должны были вот-вот открыться. Потом она села на телефон сама, обзванивая всех, кого знала. Суть самой первой бурной реакции за океаном сводилась к трем вопросам: что же случилось скверного в Гонконге? Что случится дальше? И что сделают каэнэровцы?

Ответы «Макфаркар-хауса» были такими: ничего плохого не случилось. Просто провалилась одна сделка, а как результат — паника и опасность бума лихорадочных распродаж. Но те, кто проявят хладнокровие и стойкость, — с теми все будет о’кей. Каэнэровцы не допустят финансового кризиса — переворот на носу.

— Как они собираются прекратить это безобразие? — спрашивала мощноносная президентша «Женского банка» Нью-Йорка, с которой Викки познакомилась там.

— Каэнэровцы стабилизируют рынок, покупая недвижимость — в открытую или через подставных лиц, — заверила ее Викки, зная в душе, что в лучшем случае это только надежда.

— Может, каэнэровцы еще и одолжат денег накупившим недвижимости на слишком большую сумму? — спросила саркастически банкирша.

— Это — неплохая идея. Спасибо. Кстати, вы также можете рассчитывать на большие деньги, если начнете покупать по дешевке.

В самом Деле, к одиннадцати часам той же ночью предложения низких цен на некоторую недвижимость стали стекаться в «Макфаркар-хаус». Из лавины телефонных звонков Викки узнала, что подобные же предложения были сделаны другим гонконгским компаниям.

В одиннадцать тридцать Аллен Уэй разразился заявлением из дома правительства: экономика Гонконга гибкая и пережила много взлетов и падений и в прошлом. Эти колебания, заверял Аллен, типичны для свободного и открытого общества.

Уолли Херст зашел в офис Викки, поглаживая в задумчивости бороду.

— Последние новости, — сказал американский китайский компрадор. — Один парень, которого я знаю, послал к черту оскорбительное предложение, касающееся его отеля в районе Репалс Бэй. Спустя десять минут позвонила каэнэровская компания, и на этот раз условия были в два раза менее оскорбительные.

— Они стараются. Это хорошо.

— Первое предложение было тоже от каэнэровцев.

— Соперничающие бюрократы?

— Алчные ублюдки.

— Они определенно шуруют быстрее, чем обычно. Словно они были наготове.

— Может, и были.

— Где Вивиан Ло?

— Понятия не имею, — ответил Херст, намеренно выказывая отсутствие интереса к тому, где сейчас его конкурент — китайский компрадор. — Хотите, чтобы я расшевелил кое-каких пекинских покупателей?

— Нет. Мне больше нужна ссуда из Пекинского банка на мои самолеты.

— Сейчас? Когда такое творится?

— Скажите им, что это их шанс стабилизировать обстановку. Скажите, что сильные Макфаркары означают сильный Гонконг.

— Вы хотите выслушать их шуточки?

— Сделайте это сейчас.

— Хорошо. Извините.

— Да, Уолли, вот еще что. Если кто-нибудь из ваших каэнэровских друзей хочет вложить деньги в гонконгскую недвижимость и ему нужно прикрытие, я к его услугам.

— Вы шутите.

— Кто-то собирается нажить на этом целое состояние.

— Ту Вэй Вонг, кто же еще!

— Почему вы так говорите?

— С его-то деньгами он может просто сожрать все лучшее, что упадет в цене.

Викки повернулась к окну. В соседнем здании тоже, несмотря на ночь, горел свет.

— Вы правы. Спасибо, Уолли. Сделайте эти звонки. Мы поговорим позже.

— Я что-то не так сказал?

— Никто из тех, с кем я говорила сегодня вечером, не упоминал, что «Волд Оушнз» покупает хоть что-то.

Словно их нет в городе. Вы думаете, они, с их уймой наличности, будут скупать недвижимость по дешевке по всей колонии?

— Может, Ту Вэй ждет, когда цены упадут еще ниже?

— Может быть. Поговорим позже.

Она встала, открыла боковую дверь и вошла в свой бывший офис, который занимал теперь Питер. Он был на проводе, говоря на энергичном кантонском. Закатанные рукава его рубашки обнажили худые руки. Он прикрыл рукой микрофон трубки:

— Что случилось?

— Ты знаешь кого-нибудь в «Волд Оушнз»?

— Конечно.

— Кто-нибудь из них звонил сегодня вечером?

— Нет.

— Как ты думаешь, сунутся они к нам с наглыми предложениями теперь, когда у нас еще больше проблем?

— Вообще-то я не думал об этом, но раз уж ты упомянула… Может, они кое-что и задумали.

— Я хочу, чтобы ты бросил то, чем сейчас занимаешься, и немного поболтал с нашими каэнэровскими друзьями — с кем угодно, имеющим отношение к банкам.

— Зачем?

— Я хочу, чтобы Макфаркары были первыми в очереди на заем денег у КНР.

Она вернулась в свой офис и позвонила Джорджу Нг домой.

— Извините, что бужу вас, дядюшка Нг.

— Я уже слышал новости, тайпан, — сказал Нг замогильным тоном. — Один старый друг выбросился из окна.

Викки была потрясена. Значит, все обстоит хуже, чем она думала.

— Мне очень жаль. Вы имеете какое-нибудь представление, кто ставит на Альфреда Цина?

— Я слышал, что его деньги идут из Нью-Йорка.

— Американцы?

— Китайские американцы.

— Кто?

— Этого никто не знает.

— Китайцы, родившиеся в Америке?

— Сомневаюсь. Это — «крыша».

— КНР?

— О, нет. Нет, не КНР. Послушайте, Виктория. Довольно внушительная сумма наличных покинула Гонконг за последние десять лет. Похоже, Альфред вернул их часть назад.

— Тайные деньги?

— Скажем, приватные.

— Но недостаточно.

— Очевидно, — согласился Нг, — его колодец пересох.

Викки позвонила в офис Альфреда. Линия была занята. Она поставила на автодозвон, и десять минут спустя, похоже, очень занятый секретарь ответил на кантонском:

— Вас слушают.

— Альфреда Цина, пожалуйста.

— Его нет в офисе, — ответил он по-английски. — Может, вы позвоните завтра?

— Я — Виктория Макинтош. Мистер Цин захочет поговорить со мной.

— Но его здесь нет.

— А где он?

— Я не знаю. Позвоните завтра.

Викки положила обе руки на стол отца и смотрела на корабельные часы, висевшие рядом с картиной, написанной маслом. На ней был изображен опиумный клипер Хэйгов, откуда и попали сюда эти часы. Пробило полночь.

Она позвонила в отель «Эмперор». Стивен был уже там.

— Эй, постель пустая.

— Мне нужно еще немножко времени. А что ты мне скажешь, если я спрошу тебя, что ты делал все эти ночи, когда был в Нью-Йорке?

— Я даже не помню их имен.

— Серьезно. Ты работал, не так ли?

— Я же сказал тебе; старик отправил меня в ссылку.

— И что же ты там делал?

— Он заставил меня следить за возможностями инвестиций.

— Ты там управлял офисом?

— Ты смеешься надо мной? В Нью-Йорке начинают работать рано. К чему ты клонишь?

— Откуда ты узнал, что Альфред Цин в тяжелой ситуации?

— Да везде болтали, — ответил он так же осторожно, как и тогда, когда заявил, что не помнит своих подружек.

— В Нью-Йорке?

— Господи, Викки, да я просто не помню. Это так важно?

— Я объясню позже. Офис делал другие инвестиции, кроме тех, что добывал ты?

— Надеюсь, — засмеялся Стивен. — Или бы они уже лопнули к сегодняшнему дню. Я, конечно, не был на коне, но они всегда могли рассчитывать на меня, когда нужно поиграть в теннис с их клиентами или привести девушек на вечеринки.

— Они?

— Приятели моего старика.

— Это была не его компания?

— He-а. Он просто подыскал мне работку. Послушай, золотко, ты скоро приедешь?

— Я не знаю. Постараюсь.

— Да-а. А мне нужно рано утром отсюда исчезать.

— Куда ты собираешься?

— Старик отсылает меня на Тайвань. Улетаю около девяти.

— Ох, нет! Когда ты вернешься?

— Когда он скажет, что я возвращаюсь. Похоже, что через несколько недель.

— Нет!

Ее жизнь уже вошла в счастливую колею работы и Стивена. Даже когда они не могли быть вместе, они долго говорили по телефону, и она начала привыкать, что так и будет, но сейчас она поняла, что он был всегда с ней, когда она этого хотела. Он звонил ей с корабля сказать «Доброй ночи!» и «Доброе утро!», и день без хотя бы одного разговора был пустым.

— Как жалко. Я скучаю по тебе. Мне так тебя не хватает.

— Черт побери. Это делает ночь еще хуже. Приходи сразу же, как только узнаешь… Если не увижу тебя, желаю счастливых снов.

— И тебе тоже счастливых снов.

Викки с нежностью положила трубку. Она уже скучала по нему и собиралась позвонить ему, чтобы сказать об этом. У нее вдруг всплыл образ перед глазами: она сама через десять лет все еще правит «Макфаркар-хаусом» в промежутках между счастливыми временами в отеле «Эмперор». Она отогнала эту мысль. Ей повезет, если она будет править «Макфаркар-хаусом» десять недель,если дела пойдут так же, как в Гонконге.

Поездка Стивена на Тайвань затянулась уже на неделю. Он звонил каждый день обычно в тот момент, когда она была занята и не могла говорить, и голос его звучал грустно и одиноко. Этот вечер не был исключением.

— Милый, я так скучаю по тебе. Я просто схожу с ума.

— Ты уже разорилась?

Она была слишком усталой, чтобы шутить.

— Что ты делаешь?

— Скучаю и злюсь.

— Когда ты собираешься возвращаться?

— Когда старик скажет. Как ты там — у вас беспорядки?

Пресса, как всегда, представила все хуже, чем есть на самом деле.

— Было немного неприятностей на Эбердин, Ноз-Пойнте и на Хэннеси-роуд в Козвэй Бэе, где спалили универмаг, принадлежащий англичанам. Но полиция быстро взяла все под свой контроль — благодаря своей оперативности, и, в сущности, на биржах все по-прежнему. Мелкие инвесторы пострадали, но не прогорели совсем.

— Ты уже поговорила со своим приятелем Цином?

Рынок недвижимости — более мрачная история, и дела становились все хуже.

— Еще нет.

Питер вбежал в офис с плохими новостями, написанными на лице.

— Извини, но мне правда нужно идти.

— Я люблю тебя.

— И я тебя тоже.

— Кто это был? — спросил Питер.

— Дядюшка Нг. Что случилось?

— «Чэртеред-бэнк» становится по-настоящему строптивым.

Этой же ночью, все еще сидя в офисе, она краем уха услышала, что Альфреда Цина видели в яхт-клубе. Она позвонила Чипу домой.

— Правильно. Влетел и вылетел.

— Как он выглядит?

— Как приукрашенная смерть.

— Я пытаюсь связаться с ним всю неделю. Спасибо, Чип.

— Желаю тебе найти его поскорее. Я не удивлюсь, если он выпрыгнет из окна.

Она попыталась позвонить ему в офис и наткнулась на автоответчик, позвонила домой — и выслушала еще один автоответчик. В «Гонконг-клубе» и «Жокей-клубе» его тоже не видели — или по-мужски прикрывают. Он любил пить с горя в отеле «Мандарин», но на ночь его закрывали.

Неожиданно воодушевившись, она начала звонить своему шоферу Вану домой на «Пик-хаус», но передумала. Не было времени пробиваться сквозь пробки на улицах в древнем «даймлере». Вместо этого она позвонила вниз в холл и велела заказать такси, а потом тихо выскользнула из офиса.

— Вы знаете ресторан «Сад орхидей»? — спросила она шофера.

— На Коулунской стороне.

— Отвезите меня туда, пожалуйста.

— Лучше сядьте на паром. Тоннель забит.

«На метро будет быстрее», — подумала Викки.

— К метро.

Водитель обернулся. Он был средних лет, с лицом, похожим на луну. Кантонец.

— Для леди небезопасно.

Викки содрогнулась. Город опять закипал. Она могла видеть это по его глазам.

— Хорошо. Тогда отвезите меня к причалу, — она посмотрела на часы. — До последнего парома осталось несколько минут. Пожалуйста, поторопитесь.

Движение было интенсивным, несмотря на поздний час, и они еле успели. Когда она расплачивалась с шофером, он сказал:

— На улицах Коулуна небезопасно.

— Там живет мой старый друг, — ответила Викки. — Может, он нуждается во мне.

Шофер пожал плечами. Они и так уже приблизились к пределу его познаний в английском, и если гуйло все еще так сильно хочет проявить храбрость и углубиться в дальние района Коулуна — что ж, иностранцы иногда делают странные вещи.

Паром на Коулун был наполовину пуст, и причал выглядел странно, словно необитаемым. Полиция охраняла ворота. Она увидела четыре «лендровера», полных сидящими впритык друг к другу констеблями. Сойдя с парома, она увидела единственную машину.

— Ресторан «Сад орхидей».

Она неотрывно смотрела вперед на улицы, поклявшись, что повернет назад, если станет опасно. Люди толпились у баров и клубов, и обычные группки туристов бродили по открытым всю ночь магазинам. Но ресторан родителей Альфреда был довольно далеко от ослепительно-освещенной туристской зоны. Неоновые венки были выключены.

— Вам здесь выходить, — сказал таксист.

— Подождите.

Она постучала в стеклянную дверь. Никто не вышел на стук. В фойе было темно, но какой-то свет лился вниз по ступенькам. Стивен подарил ей массивное золотое кольцо в виде свернувшихся драконов, которое очень хорошо подходило к кулончику Альфреда. Она стучала им по стеклу, пока наконец не услышала шаги по лестнице и голос, говоривший по-кантонски.

— Он говорит, закрыто, — крикнул шофер.

Викки забарабанила громче.

— Он говорит, позовет полицию.

— Пожалуйста, вы не могли бы выйти из машины, подойти сюда и сказать, что я — старый друг?

Шофер окинул взглядом пустынную улицу, вылез из машины и изверг целый поток кантонской речи на дверь, которая немедленно открылась со скрипом.

— Он хочет знать имя вашего старого друга.

— Альфред Цин.

— Альфред Цин?

— Альфред Цин Чумин.

— Он сказал, подождите.

Человек закрыл дверь и пошел назад наверх. Водитель сказал:

— Это тот Альфред Цин, который прошляпил Китайскую башню!

— Другой.

— Это хорошо. Того парня нужно просто шлепнуть.

Через стеклянную дверь Викки увидела идущего отца Альфреда. Он вытянул голову со странным выражением лица, увидел Викки и кивнул ей в знак того, что узнал.

— Могу я войти?

Старый повар опять кивнул. Викки заплатила водителю и пошла за отцом Альфреда наверх. Он повел ее через неосвещенную столовую, мимо перевернутых на столы стульев, под расшитой бисером занавеской на кухню. Альфред сидел за поцарапанным рабочим столом, без пиджака, узел галстука ослаблен, голову он положил на руки. Он смотрел на стол, сплетая и расплетая пальцы и вертя кольца, и не поднял лица, когда вошла Викки.

— Пришла посмотреть на бестолочь?

— Что случилось? Где ты был?

— Если бы ты не знала, тебя бы здесь не было.

— Но я хочу точно знать, что произошло.

— Я ценю твой приход, Викки. Но я не расположен к визитам сочувствия.

— Это не визит сочувствия, Альфред.

Альфред наконец посмотрел на нее. Викки буквально задохнулась от вида страха в его глазах, его рот сжался в насмешливую, горькую линию.

— И ты не пришла из-за того, что я знаю о твоем новом дружке?

— Альфред, это не моя вина. И не нужно о моей личной жизни.

По медленному взгляду Альфреда можно было предположить, что он думает иначе.

— Что ты хочешь? — спросил он, роняя голову и опять теребя кольца.

— Мне нужна информация. Альфред, черт возьми, что случилось?

— Меня раздавили — вот что случилось.

— Кто-то тебя кинул?

— Кто-то послал меня к черту.

Викки села за стол напротив него.

— Я так и думала.

Альфред посмотрел на нее.

— Ты думала?

Видя его ближе, она заметила, что глаза его были красными, и поняла, что он плакал. Она потянулась и взяла его руки. Они были холодными. Он не мог смотреть ей в лицо.

— Кто это сделал?

— Я был так паршиво наивен. Я не могу поверить, что позволил этому случиться со мной.

— Даже оптимисты ошибаются иногда, Альфред.

— Я — ничтожество, и вся колония это знает.

— Альфред, перестань.

— Перестать — что? Все в колонии знают, что меня размазали.

— Мой отец говорил, что если время от времени не рисковать, то ты просто прогуливаешься по жизни.

— Но я не рисковал! — выкрикнул он с неожиданной страстностью. — Я просто заключил нормальную сделку. Не было никакого риска!

— Тогда что же случилось плохого?

— Я сказал тебе. Я был так глуп, что не понял того, что они делают со мной.

— Кто?

— Мои лояльные финансисты, — сказал Альфред с горечью. Его глаза потухли, и голос снизился до бормотанья. — Доверчивый китайский мальчик с Коулуна. Викки, я всегда делал все правильно. Я получал лучшие оценки в школе. Я говорил на прекрасном английском. Я играл честно. Я много работал. Я следовал правилам, Викки. Я следовал каждому правилу, — бледная улыбка мелькнула на его лице. — Да, всем правилам, кроме одного.

— Какого? — спросила она.

— Влюбился в гуйло с Пика.

— Продолжай, Альфред, это было давно.

— Отворачивался от некоторых людей, китайцев. Закрывал какие-то двери. Мне было наплевать. Штука в том, что в Гонконге слишком много дверей. Они не могут все разом захлопнуться перед твоим лицом. Но они все захлопнулись.

— Но какое все это имеет отношение к случившемуся?

— Просто пытаюсь понять, как я мог быть таким наивным. Я должен был увидеть, когда это надвинулось.

— Что?

— Ты помнишь, где мы встретились?

— Конечно.

— Я тебе нравился — тогда, давно.

— Да, Альфред. Нас тянуло друг к другу.

— Мы были как первооткрыватели. Ты была словно водолаз — исследовала глубины. Я был как астронавт.

— Это был просто танцевальный вечер в «Жокей-клубе».

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Так как это связано с настоящим?

Но Альфреда несло.

— Мы были такими молодыми.

Думая, как воодушевить его или, по крайней мере, сделать так, чтобы он засмеялся, она сказала:

— Я не уверена, что знаю, как себя вести с сентиментальным Альфредом, и я знаю, что не смогу вынести плаксивого. Это не твой стиль.

— И, конечно, не твой.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты пришла сюда не затем, чтобы помочь мне. Ты пришла за чем-то.

— Я сказала тебе прямо, что не пришла сочувствовать. Не думаю, что ты этого хочешь.

Она подумала: может быть, в ней что-то не так, какое-то отсутствующее звено чувств. В сущности, ей никогда не приходило в голову, что Альфред мог нуждаться в сочувствии и симпатии.

— Ты нагнетаешь в меня воздух и выспрашиваешь по какой-то причине. Что это за причина?

— Я хочу знать, кто подставил тебя. Как ты не увидел, что это приближается? Как они тебя так сильно достали?

— Я никогда не видел, что это движется. Они застали меня врасплох.

— Кто?

Альфред пожал плечами. Не в силах остановить его, она смотрела, как ее старый друг все глубже и глубже погружался в себя, его красивое лицо становилось все отстраненнее, его взгляд обращался внутрь.

— Альфред!

— О чем ты беспокоишься?

— Если ты прав, то, кто бы это ни сделал, он обрек на беды всю колонию.

Альфред поднял пустые глаза.

— Альфред.

Она все еще держала его руки, и, кажется, он этого не замечал. Она сидела рядом в тревоге за него и за то, что будет утром. Она боялась, что не в силах сделать ничего, чтобы предотвратить худшее.

Ползли часы. Иногда он шевелился, бормотал что-то, какую-нибудь неразборчивую фразу, и снова замолкал. Он спал, уронив голову на руки, потом внезапно проснулся и посмотрел на нее.

Викки заснула, сидя.

Когда было еще темно, она услышала шум внизу, и несколько поваров поднялись наверх и прошли на кухню, сонно перебрасываясь фразами, заваривая чай и усаживаясь за другим концом длинного рабочего стола, словно она и Альфред не существовали. Потом пришла мать Альфреда и бросила на молчавшего сына встревоженный взгляд и непонятный взгляд на Викки и стала резать бесчисленные кусочки теста, которые повара немедленно фаршировали какой-то начинкой из горшочков. Дим сум, поняла Викки, все еще держа руки Альфреда и думая, что она скоро умрет, если не ляжет на постель.

— Альфред! — зевнула она, освобождая свои руки.

— Что? — Он заморгал.

Он посмотрел на нее, не обращая внимания на остальных, тихо разговаривавших на кантонском диалекте во время работы.

— Эй, ты носишь моего дракона.

— Всегда, — сказала Викки, дотрагиваясь до кулона. — Я люблю его… Тебе лучше?

— Это бессмысленно, — ответил Альфред, подхватывая разговор прошлой ночи на том месте, где он оборвался. — Даже когда я гадал, почему они хотят заплатить так много за башню, мне никогда не приходило в голову, что они намеренно швыряются деньгами. Мне казалось, что есть какие-то другие причины. Я даже думал, что, может, они отмывают деньги и вообще не беспокоятся о том, что сколько стоит. И тогда я решил о’кей, я буду иметь дело с деньгами хэй ши хуэй — деньгами гангстеров — только один раз. Большинство денег потом будет моими благодаря росту. Эта же начальная сумма будет просто порогом двери, первыми тремя ступеньками, а остальные будут легальными, чистыми, даже если поначалу их отмывали. Я думал, что могу немного пожить с грязными деньгами.

— Ты когда-нибудь думал, почему они подцепили тебя?

— Я думал, что заслужил это… И получил то, что заслужил… Что я до сих пор не могу понять — зачем они намеренно выбросили столько денег… если только, конечно, не собирались вызвать банкротство многих. Но кто пошел бы на это?

— Это можешь сказать мне ты.

— Потому что это… именно он это сделал.

— Кто?

В первый раз он назвал своих финансистов «он» вместо «они».

— Кто это?

— Это только догадка. Я не могу быть уверен на все сто.

— Кто это?

— Только между нами. Они могут привлечь меня к суду за клевету, — он засмеялся. — Не то чтобы они много выиграют, но тогда мне конец.

— Я не буду передавать дальше. Кто?

— Не доказать и за миллион лет.

— Кто?

— Забудь это.

Альфред закрыл глаза, и голова его опять упала на грудь.

— Ту Вэй Вонг.

Глаза Альфреда распахнулись.

— Как ты догадалась?

— Я всегда подозревала, что КНР должна быть твоими загадочными тылами. Конечно, это на пользу Китаю — подстегнуть биржи и сделать сообщество бизнесменов в Гонконге богатыми и счастливыми. Но я определенно ошибалась. КНР не будет намеренно дестабилизировать колонию.

— Правильно. Если только они не хотят купить ее по дешевке.

— Это не стоит банкротства. Меньше всего на свете каэнэровцам нужны шесть миллионов ртов, которые нужно кормить. И поэтому если твоими тылами была не КНР, тогда это должен быть кто-то с увесистыми фондами. Ту Вэй вполне соответствует этой примете.

— Как и дюжина других парней в Центре.

— Большинство из них сделали мне невыгодные предложения, чтобы купить по дешевке. Но не «Волд Оушнз».

— Может, он знает, что кризис будет углубляться так же обвально.

— Прошел слух, что источник твоих денег в Нью-Йорке. Я права?

— По существу. Оттуда идут чеки. Шли.

— Так что же ты делаешь в Канаде?

— Я пытался найти новых инвесторов. Наверное, присутствовало безотчетное ощущение надвигавшегося.

— Значит, ты не полный глупец.

— Не полный.

— Это хорошо. Ты не слепой и не глухой.

Альфред усмехнулся. Это была его первая улыбка с тех пор, как Викки вошла на кухню.

— Нью-Йорк, — размышляла вслух Викки. — Как раз туда Ту Вэй послал Стивена Вонга. У тебя были дела со Стивеном?

Альфред усмехнулся опять:

— Не вижу путей, которые привели бы меня к Непутевому Вонгу.

— Но ты же видел его в Нью-Йорке.

— Наткнулся на него прошлой осенью.

— И ты угадал связь со своим щедрым финансистом.

Его лицо исказилось и усмешка исчезла.

— Викки, может, я и угадал. Но я не хочу знать. Я оставляю догадки другому парню.

— Но ты согласишься, — настаивала Викки, — что Ту Вэй Вонг твой вероятный «секретный тыл» в сделке с башней и он намеренно подставил тебя, чтобы сделка провалилась и рынок собственности содрогнулся. Ведь так?

— Возможно. Но не точно. Я просто пытаюсь составить картину по маленьким обрывкам.

— Отличная догадка, Альфред.

— Но чего же он хочет? Почему он не покупает по дешевке? В этом причина дестабилизации рынка?

Викки ничего не сказала. Она смотрела мимо Альфреда на черные железные газовые плиты. Под конфорками горело синее шипевшее пламя.

— Чего же он хочет? — спросил опять Альфред.

— Хаоса.

— Почему?

— Не знаю.

Она встала из-за стола и с наслаждением потянулась, сознавая, что стала немножко лучше понимать происходящее. Вставало солнце, и водянисто-серый свет вливался через окно.

— Что ты собираешься делать, Альфред?

— Наверное, эмигрировать. Я конченый человек в этом городе.

— Садись опять на коня и попытайся что-нибудь подстрелить.

— Легко тебе говорить, леди тайпанша. Я ничего не приобрел. И у меня ничего не осталось. С моей новой теперешней репутацией я сомневаюсь, что даже мама доверит мне хотя бы резать лук.

— Ты по-прежнему можешь импортировать части разделанных туш.

Альфред уныло посмотрел на нее:

— Я не хочу двигаться назад.

— Хорошо. Кроме одной вещи, о которой ты забыл. У нас с тобой сделка.

— Какая сделка?

— Эмигранты.

— Ты что, шутишь? Никто из тех, кто в своем уме, не поедут сейчас в Гонконг. Город превратился в ад. Ты сама сказала, что это — хаос.

— Альфред, у нас есть сделка. Я правда надеюсь, что ты не собираешься сидеть на кухне у мамы и разочаровывать меня.

Альфред Цин посмотрел на нее снизу вверх.

— Я? Разочаровывать тебя? Вот смех-то!

— Сарказм не идет тебе, Альфред, а я не смеюсь. Ты сказал, что сломался? Разорился? Ничего. Мы назовем наше начинание Макинтош-Цин.

Альфред встал, наконец-то усмехнувшись.

— Во всем свете не сыщешь китайца, который решил бы возвратиться по рекомендации гуйло. Цин-Макинтош. И мы проинструктируем наших секретарей на телефоне проборматывать быстро «Макинтош».

— Альфред…

Но ее мозг уже перестал помогать Альфреду садиться на коня.

— Все в порядке. Есть телефон, которым я могу воспользоваться?

Она вызвала такси, а потом позвонила Уолли Херсту. Лин-Лин ответила сонным голосом и разбудила Херста.

— Да-а, босс.

— Найдите Вивиан Ло.

Вернувшись на кухню, она стала прощаться.

— Ты выглядишь решительной, — сказал Альфред, который сам стал выглядеть решительным. Он взял ее руку. — Спасибо за помощь.

Он поцеловал ее руку и переплел пальцы с ее пальцами.

— Куда ты идешь?

Викки погладила его по щеке и пошла к двери.

— Сначала я пойду посплю часок. Потом несколько Дней я буду попрошайничать у действительно жутких банкиров — благодаря тому, что тебя «размазали», а по ночам буду думать над тем, что ты мне сказал. Если все останется так, как сейчас, я собираюсь навестить свою мать.

— Твою мать? Но зачем?

— Чтобы забрать свое наследство.

 

Глава 26

Из автомобильного фургона без окон вывели худого человека с завязанными глазами — самоуверенно-хвастливого с виду. Широкоплечие рабочие шли живой стеной рядом с ним, пока его вели сквозь подземный гараж к грузовому лифту. Мускулистый парень вежливо держал его под локоть, говоря:

— Уже почти пришли.

Взломщик факсов— кличка, под которой он известен Королевской полиции Гонконга, — был своего рода гением в электронике, когда его арестовали за обман гонконгских телеграфных компаний на сотни тысяч факсов.

Он изобрел способ посылать факсы бесплатно, и в прошлом месяце его прихватили, когда он оказывал услуги одному мелкому бизнесмену. Но вместо того чтобы предстать перед судом, пройти через стремительное судебное расследование, получить долгий срок и дробить камни где-нибудь в тюрьме Стэнли, Шау Син с удивлением обнаружил, что его освободили под поручительство одного адвоката в переливчатом костюме, который отвез его в Монг Кок, где офицер низшего ранга триады «Чиу-Чау» предупредил: если его еще когда-нибудь поймают, то просто отрубят руки.

Шау Сина было не легко напугать. Он знал, что он гений и что триады не наказывают людей за обман гонконгских телеграфных компаний. Это означает, что от него хотят чего-то другого.

— Тогда, черт возьми, на что я должен жить? — спросил он.

Офицер триады дал ему тридцать тысяч долларов и сказал, чтобы он наслаждался жизнью.

— Это еще за что?

— Считай это платой за простой. Просто не уезжай никуда из колонии до первого июля.

Шау Сину было некуда ехать ни до, ни после первого июля. Он использовал часть своего нового богатства на покупку мини-компьютера, который прятал под одеждой и брал с собой на ипподром Хэппи Вэлли. Там он стал экспериментировать с системой ставок на лошадей, которую изобрел сам. Он начал проживать свои последние пятьсот долларов, когда триады опять нашли его и сказали, что им нужно. Они хотели иметь возможность передавать сообщения на каждый факс в каждом офисе, магазине и ресторане в Гонконге одновременно.

Интересная проблема, подумал Шау Син. Факсы могли получать сообщения круглосуточно, но различные электронные защитные устройства, блокировки были призваны защитить их от нежелательных посланий. К примеру, гонконгский и шанхайский банки совсем не жаждали получать объявления и рекламу из ресторана «Сад лотосов» Генри Вонга, выплывавшие из факсов, зарезервированных для международных подтверждений.

Но триады были непреклонны: им нужен каждыйфакс в Гонконге.

Шау Син составил вечером базовую схему на компьютере, потом испробовал наугад. Некоторые полицейские факсы трудно прошибить, и аппараты многих международных корпораций были недоступны. Он снова принялся за работу. Всю неделю, пока бушевали страсти вокруг башни, он сидел, глядя на экран компьютера, но в итоге добился своего и после еще одной долгой недели проб и ошибок записал программу на дискеты.

— Ты уверен, что это сработает?

— Это уже работает.

Он опять был в Монг Коке в мрачном офисе того парня. Триадовец рассматривал дискету, словно та упала с Марса.

— Ты уверен?

— Могу держать пари на свою жизнь, — сказал Шау Син и услышал избитый ответ, заранее зная его:

— Ты только что это сделал.

— Отлично!

— Ладно. Есть кое-кто еще, с кем ты должен встретиться и рассказать о том, что сделал.

— Мне заплатят за это еще или это были те тридцать тысяч?

Никогда не помешает спросить.

— Тот парень заплатит тебе.

— Кто он?

Вместо ответа триадовец вытащил шелковый шарф и завязал им глаза Шау Сину.

— Я не знаю. И парень, которому я тебя передам, тоже не знает. И парень, которому он передаст тебя, который не знает меня, тоже не знает. Ты сам увидишь.

Его вывели наружу, провезли по улице, потом высадили из машины, провели вверх по ступенькам, вниз по ступенькам, опять посадили в машину, потом в другую машину и, наконец, в грузовой лифт. По крайней мере, там был запах, как в грузовом лифте. Это могло быть опасно, пугающе опасно, но не сейчас, пока они хотят от него что-то. Он забавлялся, оценивая, как высоко они тащат его вверх по криминальной цепочке, по облакам их одеколонов, начиная с того, что пахло как пот, потом «Сад спайс», потом фальшивый «Шанель», потом «Арамис» и, наконец, что-то экзотическое и чертовски дорого благоухающее. Потом снова грузовой лифт. Затем прохладный воздух, ковры и самый дорогой звук в Гонконге — шорохи и тишина.

Постепенно, пока он стоял все еще с завязанными глазами на коврике, вызывающем изумительные ощущения, он начал понимать, что слышит только тиканье часов где-то в отдалении, может, в углу необъятной комнаты.

— Извините меня, — сказал благовоспитанный голос на кантонском с шанхайским акцентом, и шарф был мягко снят с его глаз. Эскорт исчез.

Шау Син заморгал и глубоко вздохнул. Он был в офисе на верхних этажах «Волд Оушнз-хауса» — один только вид из окна мог сказать ему это. Отсюда не было видно зданий. Только небо. И человек, сидевший за гигантской отполированной доской-бревном тика, который он использовал как письменный стол, — был не кто иной, как Ту Вэй Вонг.

Ухмылка Шау Сина увяла и сменилась выражением, которое, он надеялся, выглядело как уважительное, но которое его хозяин расценил как оценивающее и соображающее.

— Добрый день, — сказал Ту Вэй Вонг.

— Добрый день. — Как он должен его назвать? Сэр Джон? Вонг Ли? Черт возьми, конечно же — не Ту Вэй. — Добрый день, Лаое.

Лаое означает дедушка или хозяин: это уж Ту Вэю выбирать, как понять. Вот это шанс! Он почувствовал желание стукнуть себя кулаком в грудь. Главный шанс! Самый грандиозный в грандиозное время, и он стоит с ним лицом к лицу!

— Садитесь, юноша.

Шау Син сел на предложенный стул. Он быстро стал обретать равновесие и почувствовал себя почти как дома, когда Ту Вэй спросил:

— Хотите чаю?

— Не откажусь. Да, Лаое. Спасибо. Чай — это будет чудесно.

Заткнись, сказал он себе. А то из тебя хлещет, как из сточной канавы. И что бы ты ни делал, никаких глупых вопросов, хотя он весь сгорал от желания узнать, что Ту Вэй хочет сделать при помощи передачи на факсы по всему городу.

Ту Вэй нажал на кнопку в тиковом бревне. Внутрь офиса скользнули слуги с зеленым чаем в фарфоровых чашках с крышками.

— Я слышал, вы блестяще справились с порученным заданием.

Вот это да! — подумал Шау Син. Я — лучший. Мне место здесь.

Он сказал:

— Я сделал то, о чем меня просили. Надеюсь с уверенностью, что это сработает.

Что-то холодное и темное, как пространство космоса между звездами, зародилось и росло в глазах Ту Вэя.

— Мне сказали, вы гарантировали, что это сработает.

— Гарантировал, — быстро согласился Шау Син. Старик, оказывается, немного туго схватывает. — Это сработает, Лаое. Не бойтесь.

— Объясните, как с этим обращаться.

— Это немного сложно, Лаое.

— Я предпочитаю личные объяснения человека, который сделал для меня эту важную работу. Объясните, пожалуйста.

Шау Син объяснил. Понял ли Ту Вэй или нет, он никогда не узнает. Но глаза Вонга ни на минуту не отрывались от его лица, и Шау Син был чертовски рад, что не подсовывает ему липу. Наконец тайпан был, похоже, доволен.

— Награда бывает разной, — сказал Ту Вэй авторитетно. — Конечно, вы заслужили деньги. Конечно.

Его глаза сверкнули в сторону кейса — гораздо более толстого, чем Шау Син мог бы ожидать.

— Они ваши. Но одни только деньги не могут с лихвой оплатить такие сцецифические усилия. Как бы там ни было, могу я предложить вам кое-что, чего нельзя купить за деньги?

— Вы и так были ко мне слишком добры, — скромно ответил Шау Син. «Только не переборщить, — думал он. — Главное сейчас, чтобы меня пригласили еще раз».

— Вовсе нет. Мне вряд ли удалось по достоинству вознаградить вас за ваши усилия.

Ту Вэй нажал другую кнопку в тиковом бревне. На расстоянии восьмидесяти футов дверь — не та, из которой выходили слуги с подносами, — открылась, и появилась исключительно хорошенькая улыбающаяся девушка. В ее движениях была та грациозность, которая у Шау Сина ассоциировалась с фуцзяньскими женщинами. Можно, конечно, якшаться и с шанхайскими красавицами. Любо-дорого посмотреть — это уж точно. Но по постельным повадкам — уж лучше фуцзянку каждую ночь. Они тлеют. И они также доки в нумерологии.

— Я знаю, о чем вы думаете, — сказал Ту Вэй. — С деньгами, которые вы заработали, можно купить все. Но я вам скажу точно — есть определенные женщины с определенными талантами; которые нельзя купить за деньги, если, конечно, вы только не знаете, где их искать. Я рекомендую массаж. Ее обучали истинные мастера своего дела.

Шау Син весь подобрался и сел прямо, пока девушка приближалась к нему. Она было нечто особенное — даже для фуцзянки. У нее были голубые глаза. И она выглядела немножко с сумасшедшинкой — очень многообещающее начало.

 

Глава 27

Ай Цзи сидел на корточках на причале для сампанов и смотрел на воду. Его загорелое лицо было мрачным, плечи несчастно поникли. Викки вдруг вспомнила Альфреда Цина. Подружка Ай Цзи смотрела на Викки со своего сампана с приветливой улыбкой, в которой чувствовалась тревога.

— Доброе утро, Хуа. Доброе утро, Ай Цзи. Ты не мог бы отвезти меня на яхту?

Матрос посмотрел на нее мрачно.

— Тай-Тай уезжает в Англию.

— Что-о? Когда?

— Сейчас.

Викки стало больно, но одновременно она была заинтригована. Не было никаких разговоров про отъезд в Великобританию, да и вообще очень странно, что мать отправляется в такую даль, даже не попрощавшись.

— Тай-Тай сказала, когда вернется?

— Она не вернется.

— О Господи! — прошептала Викки, гадая, что заставило Салли наконец покинуть Гонконг. Ужасная картина встала перед ее глазами: мать выходит из самолета пьяная и совершенно одинокая в аэропорту Хитроу. Викки придется выбрать время и слетать в Англию самой, чтобы узнать, в каком состоянии мать.

— А ты не отвезешь меня на «Вихрь»? Там есть кое-что, что мне нужно забрать.

— Тай-Тай отправилась в Англию.

— Да, я поняла, но мне нужно взять кое-что с «Вихря».

Ай Цзи молча смотрел на нее. Викки посмотрела на Хуа.

Хуа пробормотала:

— «Вихрь» отправился в Англию!

— Прости, не поняла.

— Тай-Тай поплыла в Англию.

— Моя мать плывет в Англию?

Ай Цзи кивнул. Викки, почувствовав, что ноги ее подгибаются, села рядом с ним.

— Она была пьяна?

Постепенно она вытянула из Ай Цзи и Хуа, что же сделала ее мать. Это не был минутный порыв. Она заготавливала провизию последние несколько недель, велела сделать кое-какой ремонт, а этим утром вывела яхту из «убежища для тайфунов». Потом она выпроводила Ай Цзи на сампан его подружки и просто уплыла.

— В какую сторону?

— На восток.

— На восток?

— На востоке нет пиратов, — объяснил Ай Цзи.

Викки покачала головой, все еще находясь в шоке. Ай Цзи знал каждую пядь Южно-Китайского моря — от Суматры до Тайваня, но имел более смутную картину остального мира. Конечно, нужно было бы все время опасаться встречи с пиратами на маршруте Малакка — Индийский океан — Суэцкий канал, но плыть в Англию в восточном направлении предполагало необходимость пересечь Тихий и Атлантический океаны — шести-или восьмимесячное путешествие, которое было абсолютно не по силам «Вихрю», даже если бы он был с экипажем из нескольких сильных молодых моряков.

— Она была пьяна? — спросила Викки опять, но снова Ай Цзи просто пожал плечами, отказываясь говорить плохо о Тай-Тай. Он выглядел так, будто потерял своего лучшего друга, и Хуа была готова вот-вот заплакать.

— Не волнуйтесь, я верну ее.

Она встала, думая, как это сделать.

— А Чип-полицейский работает на своем корабле?

Чип приплыл из Манилы, и когда они с Викки говорили об Альфреде, он бросил вскользь, что решил провести оставшееся свободное время, приводя свой новый дом в порядок.

— Отвезите меня к нему.

Хуа повела свой маленький сампан сквозь заросли якорных цепей. «Убежище» было переполнено до отказа, и поэтому каждое судно больше двадцати футов казалось пригодным для океанского круиза. Ай Цзи указал на блестящую дизельную джонку с необъятными, видавшими виды бортами.

— Джонка Хуана, — сказал он со смесью зависти и гордости.

Они нашли Чипа на крепко сработанном маленьком шлюпе.

На его лице была самая счастливая улыбка, какую только видела у него Викки. Шлюп, за которым, конечно, раньше никто не следил, выглядел неопрятным, и все же он был прелестной маленькой штучкой, и Фиона, боялась Викки, приобрела опасную соперницу.

— «Тасманский дьявол»? — прокричала она, когда Хуа подвела сампан к борту шлюпа. — Тебе нужно поменять это название.

— Да, — прокричал Чип в ответ. — Типы, что назвали ее, были членами религиозной секты. Мне еще повезло, что я приплыл на ней живым. Но плывет она, как леди. Поднимайся наверх, посмотри.

Викки стояла на сампане.

— Чип, ты не поверишь, но мама только что отправилась в Англию.

— Слишком неожиданно.

— На «Вихре».

Чип положил пульверизатор для краски, который держал в руках.

— Это серьезно.

— Она не могла далеко уплыть. Я хотела тебя попросить: не мог бы ты послать поисковый вертолет? Я должна остановить ее.

— Думаю, именно так нужно поступить. Ай Цзи, отвези нас в яхт-клуб, старина. Я позвоню приятелю в морскую полицию, Виктория. Потом мы отправимся к причалу «Олд квин».

Пока Чип звонил другу из морской полиции, Виктория позвонила в офис, чтобы предупредить секретаря о том, что назначенные встречи отменяются, и сказать Питеру:

— Мужайся, мама сейчас плывет в Англию.

После долгого молчания он сказал:

— Господи! Я знал, что она что-то замышляет. Она просила меня заскочить к ней вчера вечером, но у меня не было времени. О Господи, Викки! Бьюсь об заклад, она хотела мне сказать. Я бы мог остановить ее.

Викки сомневалась в этом и просила, чтобы он не винил себя.

— Что же нам делать?

— Я уже делаю. Я верну ее. Чип достал вертолет.

— Как жалко, что я не пошел к ней!

— Увидимся позже. Не волнуйся. Все будет хорошо.

Она нашла Чипа, качавшего головой, на стоянке машин перед пустым пространством между «мерседесом» и «лендровером».

— Кто-то свистнул мою старушку машину.

— Ты смеешься? Она застрахована?

— Конечно, нет.

— Жаль, Чип. Пойдем возьмем мою.

— Кому вздумалось красть машину полицейского? Она же маркирована.

— Может, пиратам понадобился якорь.

— Очень смешно, Виктория. На деньги, которые я приготовил для милого автомобильчика, я купил свой кораблик.

Он доложил о краже по радио после того, как вертолет взлетел. Викки услышала сдавленный смешок в наушниках, которые дал ей летчик.

— Украли тумашину? Хорошо, Чип. Мы будем искать банду слепых, промышляющих машинами.

Викки и Чип посовещались с летчиком-китайцем и нарисовали круг на морской карте с центром в «убежище от тайфунов».

— Скорость шесть узлов максимум, — согласились они. — Шесть часов после рассвета. Тридцать шесть миль.

Так как они не имели ни малейшего понятия, идет ли она вдоль берега или направляется далеко на юг, чтобы избегнуть судоходных линий, то полукруг в тридцать шесть миль был огромным куском океана.

Они искали уже несколько часов.

Летчик настаивал на том, чтобы они подлетали ко всему, что имело две мачты, — даже тогда, когда Викки и Чип знали, что это не «Вихрь». Легкая дымка поздней весны белела над водой. Иногда она сгущалась в настоящий туман, сквозь который мог проникнуть только радар. Судоходные каналы были забиты кораблями, особенно доходными грузовыми, рыбачьи суденышки и лодки вспенивали воду, но даже недалеко от берега море было изумляюще бескрайним и пустым.

Викки вся напряглась от желания поскорей увидеть мать, скорбно думая о том, что она уже потеряла Хьюго и отца в этих водах в Южно-Китайском море, — их детской игровой площадке и месте прогулок. Глаза ее горели, и каждый гребень волны казался похожим на яхту, плывущую на восток.

— Чип!

— Да, старушка? — крякнули ей в ответ из наушников.

Она спросила, читал ли он полицейские отчеты о новогодних беспорядках. Он смотрел на море.

— Они начались от слухов, что КНР собирается уничтожить профсоюзы. «Королева Елизавета II», сидевшая в гавани, не помогла. И смутьяны сгрудились в парке Виктория.

— Это было организовано?

— Что ты имеешь в виду?

— Кто-то это начал?

— Разве узнаешь? Слух распустили неумело, чтобы подогреть ублюдков. К тому же атмосфера была наэлектризованной.

— А сейчас она наэлектризована?

— Ох, да, — согласился Чип. — Остается только молиться, чтобы Кунарды не прислали опять этот свой чертов лайнер.

— А что делает полиция?

Чип улыбнулся понятной только ему улыбкой.

— Ты знаешь старую гонконгскую поговорку: «Надейся на лучшее и бойся худшего».

— А тебе нужно на службу в антиповстанческий корпус в июне?

— Да.

Пока они рассматривали воду в поисках парусов «Вихря», летчик пытался по радио узнать, видели ли другие суда яхту. Но эфир был таким же пустым, как море.

— Горючего осталось немного, — предупредил Чип.

— На двадцать минут, — уточнил летчик.

Десять минут пронеслись быстро. Викки почувствовала, что скоро начнет сходить с ума. Ей и в голову не приходило, что они могут не найти «Вихрь». Теперь такая возможность становилась все более реальной, и мать не только будет плыть к неминуемой гибели в море в одиночестве, но и заберет с собой доказательства против Ту Вэй Вонга. И у Ту Вэя будут развязаны руки, чтобы устроить хаос на биржах Гонконга и готовить свою собственную пикантную встречу каэнэровцам первого июля. Викки не понимала конечной цели разбойника, но была уверена, что использование Альфреда Цина для встряски на рынке недвижимости было лишь пробным шаром в игре.

Неожиданно Викки вспомнила, что Ай Цзи ни разу не подтвердил, что ее мать была пьяна. А что, если она чудом была трезва и плыла на пике своей самой лучшей формы?

— Полетели дальше, — сказала она летчику, показывая Чипу карту. Они летели по краю круга, увеличившегося из-за еще двух часов поисков до сорока миль. — Чип, если она идет на парусах, где она пойдет? Где сейчас лучшие течения и ветер?

— Здесь. У нас есть еще десять минут.

Чип нарисовал узкую дорожку для летчика.

Вертолет устремился туда.

Внизу зевало море — по-прежнему пустынное.

Это был жаркий, изнуряющий полдень даже для покрытого садами Пика. Мальчики в школе танцев леди Макгедди были просто тошнотворными — с влажными ладонями, дурно пахнущими бестиями — это было единственным, на чем сошлись Мелисса и Миллисент Макинтош, пока ждали в конце дорожки от дома леди Макгедди, когда за ними приедет мама или Ай Пин… вообще кто-нибудь, кто заберет их домой. Сырая дымка поднималась с моря. Сверху спускался густой туман. Стало почти ничего не видно. Начали кусать москиты, и их платья для танцев не могли защитить их голые ноги и руки.

— Корова, — сказала с чувством Миллисент.

Маленькая Мелисса подняла бровь, которой училась манипулировать, и сказала спокойно и авторитетно:

— Коровы скучные и толстые — как ты.

—  Гдеже мама?

Они были последними из оставшихся детей, и хотя никто не говорил этого вслух, уже знали, что еще одна катастрофа сотрясла семью Макфаркаров. Бабушка уплыла, ничего никому не сказав, тетя Викки рванула за ней, и мама немного не в себе.

— Ой, смотри, вон там Чип! — закричала Миллисент; все несчастья исчезли при виде его маленькой «тойоты», взбиравшейся по склону. — Мама послала Чипа.

— Не сходи с ума, — сказала Мелисса, великолепно имитируя тетю Викки. — Слишком жарко, чтобы ехать в этой консервной банке.

— Окна закрыты. У него опять заработал кондиционер.

Девочки обменялись жадными взглядами.

— Чур, я сажусь впереди!

— Я сижу с Чипом, — сказала Миллисент.

— Впереди прохладней, — перебила Мелисса.

Они побежали во весь дух к машине.

— Извините, — сказал летчик. — Может, мы подзаправимся и вылетим опять?

Он уже собрался повернуть назад, как в эту секунду Викки увидела паруса.

— «Вихрь»! — закричала она, заставляя летчика подлететь поближе. — Это «Вихрь»!

Небесно-голубой корпус вырезал кремовую дорожку в бирюзовом море, когда спешил, подгоняемый юго-восточным муссоном.

— Господи Боже, она несется стрелой, — сказал Чип. — Неудивительно, что мы не нашли ее ближе.

— Высокоскоростная яхта? — спросил летчик.

— Высокоскоростной яхтсмен. Чип, вы должны спустить меня вниз здесь.

— Но мы почти пустые.

— Пожалуйста. Я должна ее остановить. Я должна вернуть ее.

Чип взглянул на летчика, который выглядел встревоженным.

— Я высажу, если ее мать поставит шлюпку на воду за кормой. Я и близко не хочу подлетать к этим мачтам.

Он устремился вниз к несущейся вперед яхте и сделал над ней круг.

Сердце Викки запрыгало. Мать лежала на корме лицом вниз.

— Она упала!

Чип посмотрел на Салли в бинокль.

— С ней все в порядке. Она возится с автоматическим управлением. На ней даже леера.

Салли подняла голову на шум, прикрыв глаза рукой от солнца, потом залезла назад в кокпит.

Викки свесилась из двери, пристегнувшись ремнями безопасности. Когда ее мать увидела белокурые волосы Викки, она помахала рукой. Чип включил громкоговоритель.

— Салли, это Чип, — его голос прорывался сквозь стрекот вертолета. — Поставь на воду шлюпку за корму. Викки хочет с тобой поболтать.

Салли поставила маленькую лодочку дрейфовать за кормой, пока вертолет нашел возможность спуститься над ней.

— Подобрать тебя через час? — спросил Чип, когда Викки облачилась в спасательный жилет.

— Не нужно, все в порядке. Я поплыву назад вместе с ней.

— Может, мы все же прилетим — так, на всякий случай. Яхта уже год не была в море.

Он помог Викки забраться в простую петлю и спустил ее вниз из кабины на двадцать футов на шлюпку, которая перестала качаться, когда нисходящий поток воздуха от вертолета разгладил мелкую беспорядочную волну. Викки коснулась ногой фибергласовой поверхности шлюпки, подавив страх, и отпустила ремень. Вертолет заспешил назад, унося с собой свой шум, когда Викки перебралась на «Вихрь».

— Добро пожаловать на борт!

Мать в приподнятом настроении, подумала Викки. Но не пьяна.

— Как ты думаешь, куда ты плывешь?

— Домой.

— Домой? Но дом остался позади.

— Шотландия мой дом. В Гонконге было забавно, пока все это длилось. Теперь праздник окончен.

— Ради Бога, мама, ты ведь родилась в Гонконге.

— Училась в Англии. Проводила лето в Шотландии. Здесь для меня больше ничего нет.

— Но я здесь.

— Ты молода. У тебя есть жизнь. А я…

— Почему ты не попрощалась?

— Потому что ты бы вмешалась.

—  Мама, ты не можешь плыть в Шотландию.

Салли Фаркар-Макинтош взглянула на нее.

— Черт побери, я не могу! Это моя яхта! И я могу плыть на ней куда захочу.

— Мама, у тебя не хватит сил. Ты не сможешь вести эту шхуну восемь месяцев.

— Чичестер был гораздо старше, когда проплыл вокруг света.

— Но восемь месяцев, мама! Одна!

— Я рассчитала, что управлюсь всего за шесть месяцев. Лучше не приплывать в Северную Атлантику зимой. Как только я пройду пролив Баши, я отправлюсь на Гавайи, встану на якорь и отдохну, потом вниз на Галапагосы, через Панамский канал…

— А почему не мимо мыса Горн?

Мать сурово посмотрела не нее.

— Сарказм — это не только неприятная черта характера, но и нисколько не забавно в молодой женщине, Виктория.

— Мама, ты убьешь себя. Ты попадешь в сезон ураганов на Атлантике.

— Я хочу, чтобы ты пошла вниз и потом рассказала мне, что ты увидишь над столом… Сейчас, пожалуйста.

Викки пошла вниз к столу, который находился между главным салоном и проходом на корму. К крюку, вбитому в тик, неуклюже, но надежно был прикреплен проволокой серебряный кубок, который Салли Фаркар-Макинтош выиграла на своих последних гонках «Чайна си рэйс» в 1962 году. За два года до того, как родилась Викки. На столе лежали карты с курсами, нанесенными ее матерью.

Качая головой, Викки огляделась и обнаружила два секстанта, оба недавно разрешенные к продаже. Рассматривая карты, на которых была нанесена вторая часть путешествия, она обнаружила, что мать проложила курс от Панамского канала через Карибское море к наветренной стороне острова Антигуа, где у старых друзей была верфь, потом вверх к Бермудам, и последний шаг — Саутгемптон — морской порт, из которого, как говорят семейные предания, Хэйги и Макфаркары отправились в плавание в Китай в 1839 году.

Она огляделась по сторонам, прошла по другим каютам. Яхта была набита провизией, включая огромный запас пива «Сан-Мигель» и «Бадл». Парусные кладовые были в полном порядке, снастей и материалов для ремонта было предостаточно. Цифровой указатель уровня жидкости в цистернах показывал уровень воды и горючего выше головы. Батареи были все новые, огнетушители на местах и недавно проверены.

Викки пошла наверх и нашла мать у штурвала, ее глаза смотрели на паруса. Все, что Викки могла сказать:

— «Вихрь» — большая яхта, мама.

— Она — стаксельная шхуна. Для меня нет ни одного слишком большого паруса.

— Ты собираешься поднять спинакер?

— Я еще не сошла с ума, — улыбнулась Салли. — Но я попросила людей Ай Цзи придумать сверхлегкий ус. Я смогу управлять спинакером. Ус бамбуковый. Он на носовой палубе.

— Я могу еще уговорить тебя остаться?

— У тебя опять этот «бисерный» взгляд. Не волнуйся.

— У нее хорошие мореходные качества?

— Она готова к выходу в море.

— Кто? Ты или «Вихрь»?

— Мы обе.

— Да, мама, — Викки уступила с колебанием. — Она готова к выходу в море. И ты, надеюсь, тоже.

— Хочешь присоединиться ко мне?

— Ты шутишь.

Следующей мыслью, пронесшейся в ее голове, было сбежать.

— Это больше, чем приглашение, Виктория. Как ты сама сказала, она — большая яхта. Мы не вцепимся друг другу в волосы.

Викки чувствовала соблазн.

— Мам, это так мило с твоей стороны.

— Вовсе нет, — сказала Салли. — Я буду наслаждаться компанией.

— Но я не могу уплыть.

— Почему?

— Ты знаешь. Хан, Макфаркары. Каждый рассчитывает на меня.

— Вздор! У тебя куча менеджеров, и Питер там, и вездесущая Мэри Ли протянет ему руку, я уверена. Не говоря уж о китаянке твоего отца. Поплыли. Мы потрясающе проведем время.

— Я не могу, мама. Спасибо.

— Как хочешь, — сказала Салли беззаботно, но Викки могла видеть, что она разочарована.

Она посмотрела на часы, потом сверила курс.

Викки жестом указала на гальюн.

— Я сейчас вернусь, мама. Голова.

— Это в фок-мачте, — сказала мать.

— Извини, я не поняла, что?

— То, — что твой отец спрятал. Я нашла это, когда прятала кое-какое золото и бриллианты. Иди возьми это. Ты за этим пришла, да? Маленькая дверца в основании мачты.

Викки пошла вниз, подняла ковер в салоне и подняла пол. Мачта резонировала от натяжения парусов. Она нашла аккуратную маленькую дверцу, вырезанную в толстом алюминии, открыла ее ножом для масла и посветила внутрь. Пластиковый конверт среди полотняных мешочков, положенных матерью.

Она открыла конверт и нашла другую драгоценность. Это была маленькая зеленая пластиковая сфера — оптическая дискета для компьютера, которая могла спокойно вместить в себя кучу документов, толстую, как Библия. Японцы делали ее год от года меньше и обещали с булавочную головку к 2000 году.

Закрыв тайник, она пошла к матери на палубу.

— Взяла?

— Спасибо.

— Бизнес?

— Очень похоже на то.

Неожиданно ей стало очень любопытно посмотреть, что отец там записал. Она посмотрела на часы. Еще было время.

— Что ж, желаю удачи… — сказала мать.

— …Мама?

— Да, дорогая!

— Почему отец…

— Почему отец… был таким?

— Каким?

— Ты знаешь.

Салли пожала плечами:

— Гонимый?

— Да, гонимый. Он словно всегда гнался за чем-то. Теперь, когда я оглядываюсь назад и думаю о нем, мне кажется, его что-то преследовало. Ты не возражаешь, что я так ужасно спрашиваю?

— Вовсе нет. Ты спрашиваешь по существу. Ты иногда чертовски похожа на него. И я не хочу ломать твою жизнь, как делал он.

Викки вспомнила их последний разговор в тот день, когда он умирал. Она сомневалась, что он понимал, что ломал ее жизнь. Он, несмотря на поражение, которое настигло его, умер влюбленным человеком.

Салли катала пустую банку из-под пива, пока не раздавила тонкий металл и выбросила ее за борт, где она тут же утонула. Тогда она достала из холодильника новую, прислонила покрытую бусинками воды банку к своей щеке и с хлопком открыла пиво.

— Что преследовало его, мама?

— Это зависит от теории, которой ты это приписываешь. Фиона — Бог простит ее психофокусы-покусы — утверждает, что отец чувствовал себя неуютно потому, что он был сыном клерка и вырос на дне пирамиды британского Шанхая, и из-за этого должен был доказывать, что он чего-то стоит, всем, кого встречал. Если ты спросишь Джорджа Нг, он скажет тебе, что отца доводило до безумия стремление держать вместе Макфаркаров, — ты знаешь этот пункт: последний британский семейный хан, осаждаемый новыми азиатскими ордами.

Она фыркнула и стала пить пиво.

— А ты, мама? Какова твоя теория?

— Все, что я знаю, дорогая, так это то, что ты можешь полюбить всем сердцем мужчину и отдать ему свое сердце как лучшее, что у тебя есть, и все же не знать, почему он несчастлив. Другими словами, я не знаю. Ты хочешь моего совета?

— Да, мама. Пожалуйста.

— Выйди замуж за веселую душу — какого-нибудь парня, который не воспринимает вещи слишком серьезно.

«Как Стивен, — подумала Викки. — Он — веселая душа».

— И я не имею в виду бездельника Ту Вэй Вонга.

Викки почувствовала, что ее рот широко раскрылся.

— Я не думала, что ты знаешь.

— Господи Боже, да твой вкус на мужчин ужасающий.

— Он любит меня, и я люблю его.

— Мужчины не изменились — вот к чему я веду. Найди живую душу. Чтобы в нем было мужское начало — не делай такое лицо, я сказала — мужское начало, значит, я имела в виду мужское начало. Парня, которому нравится быть мужчиной в связке и вне ее, кто берет ответственность за то, что женщины и дети бывают счастливее всех, когда их мужчины ведут себя не так, как женщины и дети.

— Мама…

— Когда они живут по-крупному, — продолжала мать, — может, шероховато, но нежно, тонко; решительно, но не грубо, легкомысленно, но не примитивно, бездумно. Они иногда могут быть отстраненными, но они не холодные. Иногда сильные, но не всегда. Отходчивые, легкие. Все, что ты хочешь в постели — и вне ее. По-мужски. Чип, например, или лучше — твой брат Хьюго. Я знаю, Хьюго не был перекати-поле, как твой отец. Он не хотел добиться всего. Но, Господи, посмотри на его детей. Они — сокровища. Мертвый, Хьюго все равно лучший отец, чем большинство твоих живых школьных приятелей. А ты помнишь улыбки Фионы? Этот человек радовался большему, чем его бизнес. Он радовался, он любил свою семью — и ему нравилось плавать по морю и просто быть мужчиной… Эти крошечные девочки знали, что, когда они были с отцом, он был папой, а не просто мамой в брюках.

Салли взглянула на нос, где было наконец починено леерное устройство.

— Мама?..

Салли Фаркар-Макинтош посмотрела дочери в глаза.

— Нет. Я не скажу тебе, кто был отец Питера.

— Но… Хорошо, но какой он был?

Салли мягко засмеялась:

— Упакованный в связку. В сущности, просто еще один скучный бизнесмен. Говоря другими словами, все, что я могу сказать — я точно знаю, откуда ты унаследовала свой ужасающий вкус на мужчин.

Ее взгляд скользнул по парусам.

— Не тревожься. Если у женщин и есть одно преимущество, так это то, что мы можем привыкать. Ты можешь измениться. Ты правда можешь, Викки. Ты можешь позволить какому-нибудь парню — такому, как Чип, — войти в твою жизнь. Я не имею в виду самого Чипа, между прочим. Подозреваю, Фиона уже получила его. Но парню, подобному ему. В ком есть мужское начало…

Она прислушалась к отдаленному стрекоту.

— Думаю, я слышу — ты скоро полетишь домой.

— Подожди. Как папа узнал?

— Этот румяный дурак однажды вечером выплеснул все это в клубе в приливе неожиданного романтизма.

— Он, наверное, сходил по тебе с ума.

— Может, это и так, но такое решение он не должен был принимать один. Слишком многих людей это ранило. Сделало больно. Из своего скромного опыта я верю, что любовники должны иметь обязательства вместе принимать основные решения, как, например, вываливать бобы.

— Что случилось?

— Хорошо, черт побери, как ты думаешь, что случилось?

— Я имела в виду, ты вернулась домой вместе с отцом?

— Я лгала, как леди.

— Ты отрицала это?

— А что, ты думаешь, твой отец хотел еще услышать? Что бы еще помогло? Конечно, я думаю, что, еслибы ты была бедным Питером, ты бы спросила, как хорошо это помогло. В любом случае я отрицала, я сказала, что румяный дурак был пьян, — каким он и был на самом деле, и дураком тоже. У твоего отца выбор был невелик, потому что мой отец все еще был тайпаном. Развестись со мной означало покинуть Фаркаров и компанию, к чему твой отец не был готов… Амбиции — жестокая вещь. Жестокий хозяин, Викки.

Она посмотрела на серебристое море, потом опять на Викки.

— Жалко, что ты не можешь плыть со мной.

Отдаленное стрекотание стало громче, и вертолет рос в размерах в небе. Викки обняла мать, поцеловала и полезла вниз — в шлюпку.

— Ты будешь радировать раз в неделю?

— Если хочешь.

— Я хочу знать, что ты все еще жива.

— Я — жива… Викки, твой отец был великолепный человек. Я люблю его.

Сердце Викки дрогнуло. Она хотела думать о нем так.

— Спасибо, что ты сказала это, мама.

— Когда он приехал в Гонконг, он словно пришел завоевать город. Такой непохожий на парней, с которыми я выросла. Он хотел все. С ним было потрясающе. Мой отец говорил, что он слишком дерзкий, а мать — что он захватчик. Но я не слушала их.

Викки помахала рукой. Потом Чип спустил петлю, и минутой позже Викки была уже наверху, а яхта матери стала точкой в океане.

По пути в офис Викки остановилась у ювелирного магазина чуть в стороне от Хеннеси-роуд. Владелец вышел из своей мастерской, надеясь, что ее маленьким племянницам понравятся подарки ко дню рожденья — браслет ручной работы для Миллисент и сережки-обезьянки, которые он сделал специально для Мелиссы.

— Счастливые маленькие леди. Они очень обрадуются, — заверила она его. Он спросил ее о матери, а она стала расспрашивать ювелира о его детях, которые собирались в Канаду. За чашкой чаю они перешли к разговорам о делах, и часом позже Викки была уже за столом своего офиса.

Как только Викки загрузила оптическую дискету в компьютер, она увидела, что отец обработал сотни документов. Номера счетов в гонконгских и швейцарских банках соотносились с именами каэнэровских чиновников и их титулами. Большинство из мириадов подробностей могли заинтересовать только ревизоров и прокуроров, но некоторые просто выпрыгивали с экрана.

В какой-то момент она заинтересовалась операцией с листовой сталью с фабрики в Тяньцзине, где управляющим был племянник премьера Чена; сталь была предназначена для верфи в Нанкине, а вместо этого ее переправили по морю в Гонконг, с приложением писем с верфи, вопрошающих, где же пропавшая сталь. Было еще письмо, намекающее на будущую судьбу настырного корреспондента, и вырезка о его похоронах в его родном городе Нинбо.

Викки думала, где же сказалась рука Вивиан. Отец оказался необычно собранным и аккуратным, но потом она подумала, что это компьютер мог так хорошо поработать на него. Мало кто из бизнесменов его возраста оперативно внедрял новую технологию, но имел достаточно знаний, чтобы вложить информацию в диск и очистить свой компьютер.

Две вещи были очевидны: отец многие годы поддерживал контакты с чиновниками, которые, в свою очередь, контактировали с дюжинами бюрократов низшего ранга, имеющих мужество передавать информацию; и то, что зарождалось как отдельные побочные линии, сливаясь воедино, превратилось в сокрушительное исчерпывающее обвинение против Ту Вэй Вонга.

Он воссоздал его биографию: судовладелец Ту Вэй Вонг нажил свое начальное состояние будучи высокопоставленным членом «Зеленой банды» — криминального общества триад, которые правили Шанхаем при помощи террора, страха и вымогательства.

За корабли флота Ту Вэй Вонга было заплачено из доходов, полученных из борделей и опиумных притонов. После корабельного бума, вызванного войной в Корее, ничто уже не могло остановить «Волд Оушнз», и когда у остатков «Зеленой банды» дела в Гонконге пошли плохо, Ту Вэй Вонг объединился с триадами, которые правили преступным миром колонии. Но что должно было погубить Ту Вэй Вонга и чиновников, которых он подкупил, — так это его махинации по обману КНР.

Зазвонил телефон, и Викки чуть не подпрыгнула. Она сидела, углубившись в материалы, уже несколько часов, потеряв счет времени. Мигал индикатор ее личной телефонной линии. Стивен. Она бросилась к телефону. Наконец-то она была одна и могла спокойно поговорить с ним. Она схватила трубку, ее сердце прыгало от радости.

— Алло!

— Ах, мисс Макинтош.

Мягкий вкрадчивый голос.

— Кто говорит?

— Это неважно.

— Кто вы, как вы узнали мой номер?

— От маленьких племянниц.

— Что вы сказали? Мои племянницы?

— Не волнуйтесь. Дети отменно здоровы.

У Викки перехватило дыхание, словно она видела, как что-то бесценное рушится там, куда она не может попасть.

— Такие дерзкие юные леди не должны стоять на дороге совсем одни в такие опасные времена, мисс Макинтош. Гонконг больше не тот безопасный город, каким он был во времена вашего детства. Очень дерзкие. К счастью, мы подъехали раньше, чем другие, которые могли бы быть менее уважительны к юным леди.

— Да? — спросила Викки, ее мозг оцепенел от ужаса. Она тряслась от смертельного страха. Она знала, что они имеют в виду.

— Их перевезли в безопасное место.

— Куда?

— Где никто из тех, кто собирается причинить вред, никогда не найдет их.

— Вы похитили их!

— Такое неприятное слово может быть опасным образом неправильно истолковано полицией.

— Что вы хотите?

— Нечто настолько же ценное, как они для вас.

— Я не понимаю.

Но она хорошо понимала. Она точно знала, чего они хотят. Это смотрело на нее с экрана. Она была такой наивной дурой, думая, что Ту Вэй Вонг не предпримет новую попытку.

— Мы еще позвоним, позже, чтобы прийти к определенному соглашению, — вежливо и вкрадчиво заключил голос.

Дрожа, она положила трубку. Она вспомнила слуг-детей Ту Вэя, и в ее голове появилась жуткая картина: комната с зарешеченными окнами в «Волд Оушнз-хаусе», где детей дрессировали, как животных. Трясясь от ужаса, она пыталась думать о том, как найти выход, но ее мозг сконцентрировался на мысли, как, должно быть, напугана сейчас Миллисент. Мелисса будет вести себя вызывающе, за что они могут обидеть ее.

Ее линия замигала опять.

— Викки, это Фиона. Я просто схожу с ума. Я не могу найти девочек. Мне делали укол. Ты их забрала из школы танцев?

— Чип рядом с тобой?

— Да, он рассказывал мне о твоей матери.

— Возьми Чипа и приезжай немедленно.

— Что прои… — с ними все в порядке?

— Фиона, дорогая, мужайся. Их похитили.

—  Что-о-о?

По этому мгновенному крику Викки поняла, что ей нужно быть сильной, чтобы иметь дело не только с похитителями, но и опекать Фиону, вести ее сквозь страх, который, казалось, грозил разорвать ее на части.

— Мы вернем их. Я обещаю тебе. Просто приезжай сюда сейчас.

Она вынула дискету из компьютера и стала ходить по офису, теребя кулончик-дракон. Позвонила Питеру, но он давно ушел домой. Она колебалась какое-то время, потом нерешительно постучала в дверь офиса Вивиан. Вивиан открыла дверь.

— Еще один полуночник, — приветствовала она Викки вежливо. — Как дела, Викки?

Она словно приготовилась к какому-то шоу и выглядела более сияющей, чем обычно.

— С вами все в порядке? Вы бледная, как призрак.

Викки слушала свой голос, словно он звучал из другой комнаты — пустой и гулкий, раздававшийся за многие мили от ужаса, сдавившего ее.

— Мне нужны кое-какие советы, касающиеся китайского менталитета. Вы можете мне помочь?

Вивиан окинула ее взглядом, гадая, пытается ли Викки задеть ее. Но губы Викки дрожали от ужаса, охватившего ее. Вивиан мрачно кивнула.

— Конечно. Вы хотите, чтобы я прошла в офис?

— Да, пожалуйста.

Викки села на свой стол. Вивиан закрыла дверь и села на стул сбоку.

— Только что был звонок от какого-то китайца, который заявил, что похитил Миллисент и Мелиссу.

Рука Вивиан взлетела ко рту.

— Вы уверены?

— Фиона не может найти их. Она сейчас едет сюда. Мой вопрос вот в чем: если я им дам то, что они хотят и не буду привлекать полицию, будут ли они также соблюдать условия этого шантажа и вернут девочек невредимыми?

— Это зависит от того, кто похитил.

— Думаю, вы догадываетесь.

— О Господи!

— Это, конечно, он. Они не хотят денег. Это должны быть доказательства моего отца.

— У вас они есть?

— Конечно. Мой отец оставил их мне.

— Конечно, — как эхо, повторила Вивиан, подумав, как Викки могла предположить, что он обошелся с ней пренебрежительно: он оставил ей половину хонга и все свои секреты.

— Я должна признать, что это Ту Вэй Вонг.

— Вы отдадите их ему?

— А вы бы отдали? Вы, у которой ребенок. Вы бы отдали?

Вивиан наклонила голову:

— Да.

— Они дети. Напуганные. У меня нет выбора. Ту Вэй Вонг выиграл.

— Да.

Руки Викки тряслись.

— Могу я ему доверять? Ту Вэй отдаст их, если я отдам ему доказательства?

— Он не оставил вам выбора. Вы должны верить ему.

— Он сдержит слово? — прошептала Викки. — Это все, что я хочу знать.

— Я могу рассказать вам… Но…

— Что?

— Как я это понимаю, как эти дела случаются…

— Какие дела? — хрипло спросила Викки. Она теряла контроль над собой, парализованная беспомощным страхом. Вивиан ответила ей выверенными предложениями, словно надеясь, что разговор успокоит их обеих.

— Моя мать рассказывала мне истории о Шанхае. Похищение детей было делом обычным до Освобождения. Условия выкупа строго соблюдались, чтобы сохранить практическую ценность шантажа. Но иногда преступники имели партнеров или агентов, и они…

Ее голос осекся.

— Я ничего не могу обещать вам, Викки.

— Значит, то, как мы поведем торг, это самое важное?

— Да, нужно обезопаситься.

— Вот что я оговорю. Я не выпущу из рук доказательства отца, пока не получу детей.

Они сидели молча и ждали, пока зазвонит телефон, а Викки не перестала думать о Мелиссе. Хватит ли у нее здравого смысла не провоцировать похитителей? Вивиан думала о Дункане. Думал ли он когда-нибудь о превратностях судьбы, которой он вверил свою семью?

Охрана холла доложила, что приехали Чип и Фиона. Фиона вбежала как сумасшедшая, волосы спутаны, глаза округлились, щеки и губы затвердели.

— Викки, верни их! Пожалуйста!

— Я верну их. Я обещаю. Я верну их.

Чип стал расспрашивать о деталях. Викки передала разговор со всеми подробностями.

Ее опять вызвал секретарь:

— Здесь один танка, мисс Макинтош. Требует встречи с вами. Зовут Ай Цзи.

— Узнайте, что ему нужно. Скажите, что я занята.

Секретарь вызвал ее снова, голос звучал так, словно он в шоке от паники:

— С ним его друг, который угрожает въехать на машине в дверь. Вы его знаете или мне позвать полицию?

Викки подумала, что Ай Цзи, расстроенный из-за отплытия матери, наверное, напился. Она вспомнила, как однажды после какой-то вечеринки он брел почти в беспамятстве по филиппинскому пляжу.

— Нет, пошлите его наверх. Я разберусь с ним.

Она ждала, глядя на телефон.

Ай Цзи ворвался в комнату, озираясь по сторонам, как человек, который никогда не был внутри здания офиса раньше, но вовсе не пьяный. За ним с осторожным видом шел Хуан в тесном костюме. Чип взглянул на Хуана и встал, на его лице отразился интерес к трансформации, которая произошла с бывшим помощником матроса.

— Что случилось, Ай Цзи? Я ужасно занята сейчас.

— Хуан говорит, что все дети Ту Вэя уехали, Мисси.

— О чем ты говоришь?

— Откуда он знает?

— Конечно, он знает, — прервал Чип. — Весь подпольный китайский преступный мир знает, и похоже, Хуан имеет там связи.

— Но что…

— Все дети Ту Вэя уехали из колонии, — повторил Ай Цзи.

— Но что это означает?

Она посмотрела на Вивиан. Чип ответил:

— Стандартная процедура. Прежде чем вы похищаете детей своего врага, вы отсылаете свою семью в безопасное место. Ай Цзи прав. Ту Вэй виноват в этом.

Он повернулся к Ай Цзи:

— Почему Ту Вэй похитил детей?

Ай Цзи пожал плечами:

— Не знаю.

— Старина, а почему Хуан сказал это Мисси?

— Хуан — троюродный брат Бэк До Пина. Когда тайпана и Пина убили, Тай-Тай дала жене Пина золото.

Чип кивнул в знак понимания.

— Скажи Хуану, что Мисси расскажет Тай-Тай о его уважении и великодушии.

Ай Цзи перевел. Хуан просиял.

Лицо Фионы окаменело.

— Но почему? — причитала она. — Почему Ту Вэй Вонг сделал такую вещь? Викки?

— Да, почему?

— Он не поладил с отцом.

— Но ведь они — дети.

— Я знаю это, Фиона. Я верну их.

Викки неожиданно невыносимо затосковала по отцу.

— У тебя есть какая-нибудь идея, чего может хотеть Ту Вэй, Виктория? — спросил Чип мягко.

Викки стала думать, как бы ответил ее отец, и решила ответить так — уклончиво. Чтобы звучало решительно, а потом поменять тему.

— Я уверена, он скажет. Чип, ты можешь, положа руку на сердце, посоветовать нам обратиться в полицию?

Чип покачал головой:

— Мне очень жаль, но с приближением июля девяносто седьмого у нас выше головы дел с подобными типами. Я не могу сказать своему старому другу, чтобы он взял еще и это. Это может плохо отразиться на похищенных. Да и потом, просто потому, что мы знаем, что это Ту Вэй, это же не доказательство. Его прикрывают дюжины адвокатов. Ему не пригрозишь законом.

— Так что ты посоветуешь?

— Подождем, пока не узнаем, что им нужно, и дадим им это. Мне очень жаль, Виктория, Фиона. Я так хотел бы уметь творить чудеса. Но я не могу.

— Ай Цзи. Может Хуан найти детей?

— Нет, Мисси.

— Вивиан?

Вивиан покачала головой:

— Дайте им то, что они хотят.

Викки внимательно посмотрела на китаянку. Никто, кроме нее, в этой комнате не знал, что она имела в виду, хотя Чип выглядел таким же любопытным, как овчарка, держащая нос по ветру.

Вивиан сказал:

— Другого способа спасти детей нет.

— Фиона! Ты хочешь позвать полицию или чтобы я попробовала договориться с ними?

— Ты — босс, Викки. Сделай что-нибудь. Верни их домой.

Зазвонил телефон. Все подпрыгнули. Это была ее личная линия.

— Алло?

Похожий на сладкую приправу голос Стивена:

— Я в номере семнадцать семнадцать.

Викки отшвырнула стул, повернувшись ко всем спиной, и перенесла телефон к окну.

— Ты вернулся! — прошептала она. — Когда?

— Не говори никому. Если старик узнает, он меня убьет.

— Что?

— Я подумал, у нас будет эта ночь, а утром я вернусь назад. Один тип прикроет меня на Тайване, если старик позвонит.

— О Господи!

Ум Викки уже устремился в ужасном направлении.

— Я люблю тебя. Я так скучал, что думал, просто умру.

— Я тоже, — прошептала она.

— О, я понял. У тебя полон офис длиннолицыми деловыми типами?

— Правильно.

— Как скоро ты доберешься сюда?

Сердце Викки присохло к груди.

— Я… я… Дай мне час.

— Я люблю тебя, — сказал Стивен. — Не могу дождаться.

Она задохнулась.

— Ох… Я тебя тоже люблю, — прошептала она. — Всегда! Жди!

— Что, детка?

— Прости меня…

— За что, детка?

— Прости меня, если я немного опоздаю.

Стивен засмеялся:

— Я найду способ тебя простить.

Она мягко, словно лаская, положила трубку и долго ждала, прежде чем повернуться к остальным. Фиона неправильно поняла ее слезы.

— Что случилось?

— Ничего, ничего. Просто банкир…

Они все еще надеялись, что этот звонок означал что-то; они все смотрели на слезы на ее лице.

— Извините, — сказала Викки, утирая слезы. — Мне так тяжело… Чип, сделай мне одолжение, пожалуйста, отвези Фиону домой.

— Нет, я останусь здесь, — протестовала Фиона.

— Один из нас должен быть на телефоне в Пик-хаусе. Поезжай, дорогая. Не волнуйся, мы вернем их домой.

— Но откуда ты знаешь?

— Я обещаю, что верну их, — сказала Викки холодно. — Я гарантирую это.

Чип обнял Фиону, и она надломилась в его руках, словно ноги ее ослабли.

— Позвони нам немедленно, Виктория, — сказал он. — Как только что-нибудь услышишь.

— А ты абсолютно уверен, что не нужно вмешивать полицию?

— Только как последний шанс. Если у нас не останется больше никакой надежды. Другой.

Когда Фиона и Чип вышли, Ай Цзи знаком показал Хуану, что им тоже нужно уйти. Викки остановила их, покачав головой. Вивиан, которая свернулась в кресле, заметила это. Викки закрыла дверь и оперлась о нее спиной.

Это былая такая страшная вещь, которую такой человек, как Хьюго, даже не мог бы себе вообразить. Но ее отец мог. И в эту минуту она знала без всяких сомнений, что быть дочерью Дункана Макинтоша — это проклятье.

— Они не все уехали.

— Кто? — спросила Вивиан.

— Ай Цзи, скажи Хуану, что один из сыновей Ту Вэй Вонга вернулся в Гонконг.

Ай Цзи перевел. Хуан покачал головой;

— Он говорит, что они все уехали, Мисси.

— Ноу Вэй Вонг в отеле «Эмперор». Он только что вселился в номер семнадцать семнадцать. Я хочу, чтобы ты и Хуан похитили его.

 

Глава 28

— Хай! — Ай Цзи повернулся к Хуану и возбужденно перевел ему слова Викки.

—  Что? — Вивиан вскочила на ноги.

— Торг, — сказала Викки. — Перворожденный сын Ту Вэй Вонга — за моих племянниц.

— Они убьют его, — запротестовала Вивиан. — Вы не можете сделать этого. Они убьют его.

— Нет, никто не собирается убивать никого. Ай Цзи, не убивать его. Никакого вреда. Только похитить. Ты понял?

— Да, Мисси.

Ай Цзи ухмылялся и шептался с Хуаном, который казался счастливым, как медведь с горшком меда.

— Мы похитим. Никакого вреда. В конце концов, все друзья.

— Хорошо. Позвоните мне, когда он будет у вас. У вас есть место, где его можно держать?

— О да, Мисси. Много мест.

— Они убьют его, — повторила Вивиан. Она стала белой как мел и дрожала, тогда как на Викки напало горькое спокойствие.

— Вы не понимаете, Виктория. Если Стивен ослушался отца и вернулся и если это расстроило план его отца, он будет убит.

— Своим собственным отцом? Не будьте смешной.

— Кем-то, кто еще замешан. Запомните мои слова. Стивен умрет, и его смерть будет ваших рук делом.

— Он не умрет.

— Кто вы, чтобы так говорить? Что вы знаете об этих вещах?

— Что еще гарантирует, что я получу назад детей?

— Отдайте Ту Вэю доказательства. Дайте ему то, что он хочет.

— Вы сами говорили, я не могу быть на сто процентов уверена, что он вернет их живыми.

— Нет. Вы слышали, что говорил матрос. Все знают, что это Ту Вэй. Он должен соблюсти условия или ударит лицом в грязь.

— Я не беру в расчет этот шанс.

Вивиан оценивающе посмотрела на Викки.

— Да, вы правы. Может быть, вы хватаетешанс.

— Что вы имеете в виду?

— Вы хватаете шанс сохранить доказательства отца.

— Нет, — быстро ответила Викки.

— Вы предаете вашего возлюбленного, чтобы сохранить их.

— Мне нужна гарантия жизни моих племянниц.

— Как удачно, что вам не придется расстаться с доказательствами. Надеюсь, что вы уже попрощались. Вы никогда больше не увидите Стивена.

— Вы не понимаете. Его отец любит его. Это чудовище любит Стивена. Он никогда не причинит ему вреда.

— Это выне понимаете, — парировала Вивиан. — Все иностранцы повторяют одну и ту же ошибку в отношении китайцев. Вы исповедуете индивидуализм. И из этого заключаете, что мы тоже. Но мы другие. Ту Вэй не действует один. Расстраивая его планы, вы тем самым расстраиваете планы других, которые зависят от его успеха. И тогда они будут мстить. Не вам и не Ай Цзи и Хуану, а тому человеку, который предал своего отца, ослушавшись его.

— Если все это так, тогда Ту Вэй защитит его.

— А что, если он не сможетзащитить?

— Тогда он отправит его куда-нибудь в безопасное место.

— Надеюсь, вы правы. А если это так, я думаю, что Стивен останется там. В любом случае вы предаете своего возлюбленного во имя хана. Вы, должно быть, гордитесь собой.

— Я не горжусь, — прошептала Викки. Под внешним спокойствием принятого решения внутри у нее все разрывалось от горя — она знала, что потеряла его навсегда. Он не умрет, но он никогда не поверит ей.

— Я хочу, чтобы вы сказали партийному лидеру Тану, что у меня есть доказательства.

— Никогда!

— Что?

— Я не хочу больше ничего слышать об этом!

Была ли Вивиан права? Приносит ли она в жертву Стивена плану мести ее отца его отцу? Были ли дети ее оправданием? Но даже Вивиан согласилась поначалу, что единственной гарантией получить их назад невредимыми — это правильно повести торг.

Она вытерла слезы с щек и села за стол.

— Как вы можете отказать мне в помощи? А как быть с моим отцом?

— Ваш отец умер. Вы были правы, это был неудачный план. Уже достаточно людей умерло за него. Довольно, не приносите Стивена в жертву.

— Но вы поддерживали моего отца. Вы верили в его план, вы говорили мне, что это единственный шанс спасти Гонконг.

— Я думаю, Китай — более сложная страна, чем думали и знали я и ваш отец, — сказала Вивиан. — И теперь я смотрю на это по-другому. Мы не можем изменить Китай одним драматическим рывком. То, что случилось сегодня, это знак. Это пример того, как будут разрешаться все проблемы, если мы позволим это. Похищение детей, убийство. Должен быть другой выход.

— Вы сводите на нет все, чего вы добились и, должна вам напомнить, за что умер мой отец.

Вивиан не отрицала это.

— Думаю, беременность открыла мне глаза на мир. Как бы там ни было, я была дочкой учителя до того, как стала наложницей тайпана.

— Это ваше слово, не мое. Что ж, когда вам будет знак, как поступить по-другому, позвоните мне. А пока я буду бороться своим способом. Ай Цзи, идите и захватите его.

— Да, Мисси.

— Вы не можете сделать это! — умоляла Вивиан. — Я не стану помогать вам!

— Я найду другой выход. Ту Вэй — чудовище, — сказала Викки мрачно. — Я не позволю ему победить.

— Тогда Стивен умрет, и чудовищем будете вы.

— Стивен не умрет. Позвоните мне, когда похитите его, Ай Цзи.

— Да, Мисси.

Он сказал что-то Хуану, и контрабандист выказал свое уважение:

— Хай, тайпан.

Стивен Вонг собственноручно готовил номер к встрече Викки. Меньше всего он хотел, чтобы слуги доложили портье, а тот доложил бы вышестоящим менеджерам, которые немедленно доложат людям его отца, что Ноу Вэй опять в городе. Он опустил кровать пониже и прикрутил кондиционер, расставил в вазы цветы, которые купил по дороге, и положил охлаждаться бутылку вина. Он выложил на тарелку разные вкусные штучки и разложил рядом веером пакетики с соевым соусом.

Потом он сел и стал ждать, когда послышатся ее шаги.

Зазвонил телефон. Визит, подумал он. Опять длиннолицые деловые типы нахлынули к ней в офис.

— Да, куколка. Где ты?

— Уходи отсюда.

— Что? Кто это?

— Это Вивиан. Беги, они собираются тебя похитить.

— Что?

— Беги, — сказала она опять и повесила трубку.

Он бросил трубку и побежал к своей одежде.

Вот почему его отец отослал всех из города. Он должен был догадаться. Кляня себя за то, каким был дураком, он, путаясь, залез в костюм, засунул галстук в карман, проверил, на нем ли его жилет и часы, и выскочил из номера.

Четверо коридорных приближались к нему с кучей стирки.

— В сторону!

Они прижались к стене, наклонив головы.

— Извините, сэр.

— Подождите. Ребята, спустите меня вниз на заднем лифте.

— Хорошо, сэр.

Они повели его, катя перед собой тележку со стиркой, через крутящуюся дверь на служебную территорию и вызвали лифт.

— Спасибо.

Он сунул им оплаченный счет.

— Теперь можете идти.

— Мы тоже поедем вниз.

«Акцент танка, — подумал он. — Грустно слышать танка в отеле „Эмперор“. Весь мир встал вверх тормашками, если рыбаки превращаются в прислугу».

Они, извиняясь, загрузились с ним в лифт. Дверь закрылась. Они сняли верхнюю простыню, покрывавшую кучу белья на тележке, и накинули ему на голову наволочку, связывая ему руки и заворачивая его в простыню. Потом всунули его в тележку. Он упал и чуть не сломал себе шею. Он был так поражен, что лифт проехал уже почти полпути, прежде чем он начал брыкаться. Мощные руки схватили его за ноги.

Он почувствовал, что лифт остановился. Дверь открылась. Запахло мусором и морем. Тележка покатилась по спуску, и он испугался, подумав, что они собираются его утопить.

Каким-то образом ему удалось высунуть голову из наволочки. Уверенная рука засунула ему полотенце между зубов и снова накинула на голову мешок. Он мельком увидел джонку в конце коридора и понял, что они тайком везут его через служебный выход отеля «Эмперор» — тоннель, который вел к гавани. Тележка покатилась по скату, а потом вверх по трапу. Заработал дизель, корма джонки дрогнула, и лодка устремилась в гавань со Стивеном и отельным бельем на борту.

В полночь Викки позвонила Ай Пину в Пик-хаус и велела приехать за ней на «даймлере». Потом она позвонила Питеру, но у него был такой изможденный голос, что она попросила к телефону Мэри.

— Мэри, я хочу, чтобы ты оказала мне услугу. Позвони кому-нибудь из знакомых Питера в «Волд Оушнз» и скажи, что я еду навестить сэра Джона.

— Сейчас?

— Ты можешь это сделать для меня?

— Это касается детей?

— Я не могу сейчас говорить. Ты можешь это сделать?

— Конечно, Викки. Могу я что-нибудь еще для тебя сделать?

— Нет.

— Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой?

— Нет. Но спасибо за предложение.

Когда машина приехала, она села в нее одна и стала внутренне готовиться, пока Ай Пин ехал по почти пустым улицам от Козвэй Бэя к Центру. «Волд Оушнз-хаус» был темным, но неяркий свет в нижнем холле и мерцание наверху говорили о том, что Ту Вэй Вонг находился еще там. Ее мысли устремились к Стивену. Она вырвала их из головы.

Она ждала в машине, пока Ай Пин объяснял охране холла, чтобы те открыли дверь. Только когда они это сделали, она вышла из машины и вошла в здание. Мэри сделала свое дело. Ее ждали. Вежливый, крепко сбитый парень в темном костюме провел ее в отдельный лифт и поехал вместе с ней. Это был переводчик, который был с Ту Вэем в новогоднюю ночь. Они остановились на одном из нижних этажей, где тоже был офис Ту Вэя. Переводчик повел ее сквозь бесчисленные приемные, через закрытые двери, которые открывались по команде его голоса, и наконец они пришли к массивной тиковой двери, в которую он мягко постучал. Она отворилась. Взгляду Викки открылась огромная комната, украшенная китайскими коврами и горками со старинным фарфором. В отдалении — футов в восьмидесяти от двери — сидел Ту Вэй Вонг за громадой потемневшего тикового дерева, выглядевшего так, словно оно много лет провело в море.

— Простите, что я не встаю, — пронесся сквозь комнату его глубокий голос. — Входите, дочь тайпана. Что вы хотите от меня?

Викки пересекла несколько ковров и вошла в глубь его офиса. Переводчик пошел вперед и встал сбоку, на один шаг впереди тайпана. Викки услышала, как дверь закрылась! Она была поражена сходством, которое Стивен унаследовал от своего отца. Если убрать безжалостные пустые глаза и твердый, решительный рот, этот мог бы быть Стивеном. Но отбросить это было невозможно, потому что безжалостность и опустошенность были сущностью человека, который сидел перед ней.

— Что вы хотите от меня? — повторил он.

— Я пришла торговаться, — ответила она.

— Торговаться из-за чего? Вы уже отклонили мое предложение занять прекрасную должность в «Маглинн энд Кэрри». Что я такого могу иметь, чтобы вы хотите взамен чего-то?

— Моих племянниц, Миллисент и Мелиссу Макинтош, детей перворожденного сына моего отца.

Ту Вэй обменялся озадаченным взглядом с переводчиком, и Викки подумала: если я не получу то, зачем я пришла, я выбегу с воплями из этой комнаты.

— У меня нет ваших племянниц.

— Тогда я предложу вам привезти их.

— Боюсь, я вас не понимаю.

— Ваш сын у нас. И предлагаю вам сына в обмен на моих племянниц.

Лицо Ту Вэя не выдавало ничего. Молчавший переводчик слушал так же бесстрастно, словно Викки приехала сюда обсуждать цены на золото в Токио.

— Теперь я еще больше озадачен. Как, в самом деле, вы можете иметь моего сына? Насколько я слышал, это он «имел» вас.

— Позвоните на Тайвань. Его приятель будет утверждать, что он там, но его там нет. Он у нас. Я предлагаю его вам в обмен на моих племянниц — живых и невредимых. Вы поняли меня?

Что-то загадочное зашевелилось в его глазах.

— Он находится в полном здравии, — передразнила Викки слышанную ею угрозу. — Но с его стороны было очень дерзко ждать одному в номере отеля в такие опасные времена. К счастью, я велела препроводить его в безопасное место.

Викки еще никогда не видела такого зловещего выражения, какое появилось на лице Ту Вэя.

— А может, мы обменяемся пальцами? — спросил он холодно. — Пальчики двух маленьких девочек за одни мужские?

Викки была готова к чему-то подобному, зная, что у нее есть один шанс напугать отца Стивена. Она черпала силу из единственного источника жестокости, который у нее был, — памяти о руке отца, тяжелевшей в ее руках.

— Я пришлю вам его сердце.

 

Глава 29

Но Ту Вэй Вонг не спешил дать им почувствовать облегчение. Прошла ночь, длинная и полная жуткого ожидания, потом целый день. Фиона находилась на грани безумия — плакала, кричала, требуя, чтобы Викки сделала еще что-нибудь, бросалась к телефону, чтобы вызвать полицию. Чип останавливал ее, повторяя снова и снова, что привлекать полицию официально означает убить ее дочерей.

По настоянию Чипа вся семья перебралась на административный этаж «Макфаркар-хауса», где дюжина свободных от службы офицеров старших чинов стояла у дверей и лифтов. Улицы вблизи здания, как рассказал Питер, вернувшийся в сопровождении трех телохранителей с абсолютно неотложной встречи в гонконгском и шанхайском банках, были необычно оживленными: толпы танка слонялись у дверей и смотрели на «Макфаркар-хаус» из такси.

Прилив адреналина, сопровождавший решимость противостоять Ту Вэю, давно спал, и Викки провела много часов в ужасе, думая, что она просчиталась. Каждый телефонный звонок, каждый приезд курьера заставлял колотиться ее сердце в ожидании, что китайский магнат распорядился доставить ей детские пальцы. Она старалась не думать о Стивене, а когда убедилась, что это невозможно, напомнила себе, что Ай Цзи — нежная душа. Но Хуан тоже казался человеком с нежной душой, и если она что-то сейчас знала, то только то, что в отношении китайцев ни в чем не может быть уверена.

Через сутки глубокой ночью зазвонил телефон.

Голос китайца, может, того, что звонил в первый раз, произнес:

— Позвольте мне поговорить с Джоном Чипвудом-Чипвордом.

— Они знают, что ты здесь, — сказала Викки, давая трубку Чипу.

— Уж конечно.

— Он назвал твое имя, не должность.

— Хорошо. Он знает, почему я здесь… Чипвуд-Чипворд слушает… Да… да… Нет. Это абсолютно невозможно. Найдите другое место… Вот это уже лучше.

Он прикрыл рукой трубку и прошептал:

— Мы обменяемся в холле отеля «Пенинсула».

Потом повернулся к телефону и заговорил низким металлическим голосом, какого Викки у него никогда не слышала раньше.

— Еще одна вещь, старина. Со мной будут три приятеля. Мы служили в Белфасте вместе. Мы отыщем вас даже на краю земли, если хоть один волосок упадет с головы этих детей.

Он повесил трубку и немедленно позвонил Ай Цзи.

— Мы готовы. Отель «Пенинсула». Через час.

— Я еду с тобой, — сказала Викки.

— Нет. И Фиона тоже не поедет. Не волнуйтесь, мы сделаем все как надо. С ними все будет хорошо. Никто не допустит глупостей в этой далеко зашедшей игре. Мы позвоним сразу же, как только девочки будут у нас.

Потом он побежал к двери и ушел.

Викки села за стол, Фиона — на стул сбоку. Они почти не говорили все это время, пока ждали звонка, и когда наконец зазвонил телефон, Викки взяла трубку, боясь самого худшего.

— С твоими племянницами все в порядке, — сказал усталым голосом Стивен Вонг. — Я думаю, что все еще люблю тебя, но шансы на доверие упали.

— Мне очень жаль.

— Мне тоже. Я должен идти. Они говорят, что я должен объясняться дома.

Викки с тоской и нежностью прижала замолчавшую трубку к щеке.

Фиона, застыв, смотрела на нее.

— Стивен Вонг говорит, что с детьми все хорошо.

Телефон зазвонил опять.

— Возьми, — сказала Викки. — Уверена, это тебя. Я уже получила свое.

Фиона схватила трубку.

— Да. Ох, родные, с вами все в порядке?.. Все хорошо? Позови сестру. Да… дорогая, мама здесь… Да… Все хорошо, дорогая… Ничего, это хорошо, что ты плачешь… Что?.. Нет, Мелисса, я не имела в виду, что ты маленькая. Позови еще свою сестру, пожалуйста.

Счастливая, она подняла полные слез глаза на Викки.

Викки пошла к окну и смотрела на здания напротив, пока Фиона не повесила трубку.

— Хорошо.

— Я позвоню, чтобы принесли чай.

— Да, пожалуйста.

Викки взяла трубку другого телефона и набрала номер авиалинии Макфаркаров «Голден эйр».

— Это Виктория Макинтош. Свяжитесь с «Кетей пасифик» или «Бритиш эйрлайнз» и забронируйте три места на Лондон. Макинтош Фиона, Миллисент и Мелисса… Немедленно.

— Что? — спросила Фиона. — Что ты делаешь?

— Ты едешь домой, Фиона. И забираешь девочек. Оставаться в Гонконге не безопасно.

— Но здесь наш дом. Я не могу вот так просто сорвать их с места.

— Я не смогу еще раз пройти через это, — сказала Викки, имея в виду, что не сможет делать то, что вынуждена, если будет уязвимой.

— Но ты останешься одна. Совсем одна!

— Я одинока больше, чем ты думаешь. Но это моя вина. Моя ошибка и моя кара.

— Ты ослушался меня.

— Да, отец.

Стивен Вонг повесил голову.

У него было две недели, чтобы отрепетировать позу искреннего раскаяния — опущенные глаза, смиренно упавшая шея, виновато поникшие плечи, но мысли его были заняты не этим. Потому что, несмотря на четырнадцатидневное заключение под домашним арестом в апартаментах семьи на верхних этажах «Волд Оушнз-хауса», он все еще страдал от предательства Викки.

Его пронзила боль, словно Викки сделала это час назад. И это осложняло возможность попасть в настроение, которое должно соответствовать отцовскому нравоучению на безумно дорогом ковре напротив письменного стола тайпана. Стивен подавил кривую улыбку. Насколько он помнил, впервые женщина сделала ему больно — за исключением матери. Но он уже давно не винил ее, потому что она умерла.

В сущности, он не мог так уж винить Викки. Она принесла его в жертву детям своего брата. Отличная сделка, думал он, — две маленькие рыжеволосые дочки гуйло за одного великовозрастного дамского угодника. Но все равно было чертовски больно.

Как его отец впутался в дело с похищением маленьких девочек — об этом не стоит думать. Как не стоит и спрашивать, потому что все равно не получишь ответа. Остается только заключить, что маленькие племянницы Викки были ставкой в более крупной игре, в которую влип его отец. И какова бы ни была эта игра, его сын Номер Один влип тоже — это уж точно.

— Я что, очень о многом тебя просил?

— Нет, отец.

— Давно я не переживал такого горя — с тех пор, как умерла твоя мать.

— Извини, отец. Как жаль, что я не могу изменить то, что произошло.

Ту Вэй сжал котики пальцев обеих рук и стал внимательно разглядывать фигуру, которая у него получилась. Люди с большими амбициями наживают врагов. Даже лестно, что последним крупным противником суждено стать англичанину. И не просто какому-то англичанину, а дочери Дункана Макинтоша. И не менее символично то, что ценой ставки в этой самой крупной игре стал его сын от первой жены. Он чувствовал, как замыкается какой-то круг, — события стали развиваться по своим законам, и даже он не мог их контролировать.

— А если я не очень многого требовал, то почему ты ослушался?

— Я не понимал, как это важно.

В Ту Вэе стал закипать гнев.

— Есть такой закон или обычай, не знаю, который требует, чтобы мужчина все объяснял своему сыну, прежде чем тот будет повиноваться.

— Нет, отец.

— Как можно в этом мире предпринимать какие-то шаги, если нельзя доверять своей семье — своему тылу? Ты хоть имеешь какое-нибудь понятие о вреде, который причинил?

— Нет, отец. Я не знал, что это было так важно.

— Хороший сын должен был сам понять, что это важно.

— Прости, отец. Но я — не хороший сын.

— Твои братья трясутся, потому что боятся меня. Твои сестры дрожат, — стал рассуждать вслух Ту Вэй. — Почему так?

Стивен прогнал Викки из головы. Это начинало звучать серьезнее, чем он предполагал. И он решился на ответ, который, несмотря на внешнее высокомерие, был тем не менее правдивым.

— Ты любишь меня не так, как моих сводных братьев и сестер.

— Да, любил, — сказал его отец, и у Стивена кровь застыла в жилах.

— Я люблю ее, отец. Я потерял контроль над собой.

— Любовь — это право, которое ты должен заслужить. Сначала наведи порядок в своем доме, чтобы ты мог защитить эту любовь. Это — право мужчины, а не своевольного недоросля.

— Что я такого сделал? И что мне делать?

Его отец сложил руки, словно молился, и долго молчал.

— Ты можешь сослужить мне службу, — сказал он наконец.

— Все что угодно, — сказал Стивен, отвергая мысль, что сказать «все что угодно» человеку с такой репутацией, как у его отца, это опасное обещание.

Тогда Ту Вэй Вонг вынул из стола один-единственный листок бумаги и протянул его сыну. Это было короткое, отпечатанное на машинке письмо с напоминанием от «губернатора» Аллена Уэя, с грифом совершенно секретно.

Потом он дал Стивену чистый бланк из канцелярии губернатора с гонконгской печатью — британский лев и китайский дракон.

— Ты не будешь так любезен перевести это на китайский?

Стивен удивленно посмотрел на отца.

— В чем проблема?

— Просто… это может сделать кто угодно.

— Кто угодно, — согласился отец. — Любой, кто ходил в лучшие школы, у кого были лучшие преподаватели, для кого была открыта любая дверь. Я хочу, чтобы тыэто сделал. Я хочу, чтобы ты выполнил одно очень простое задание: чтобы когда я пойду спать, я знал, что мой сын Номер Один наконец хоть раз что-то сделал для меня, сделал именно то, что я попросил. Ты можешь это сделать?

— Конечно, отец.

— Тогда приступай.

— Прямо сейчас?

— Я хочу взглянуть на то, что у тебя получится. Кисть и тушь на столике. Принеси мне, когда закончишь.

Стивен сел, держа в руках письмо и чистый бланк. Какое-то время он рассматривал письмо, пытаясь понять суть.

— Я не понимаю, отец. Что означает «золото Гонконга»?

— Сделай как-нибудь так, чтобы это звучало официально. Придумай что-нибудь. Нужно, чтобы это воспринималось как название денег, например, как «фунт стерлингов» у англичан.

Ту Вэй откинулся в кресле и стал наблюдать, как Стивен переводит. Он сделал это быстро, лишь изредка на секунду прерываясь, чтобы подобрать более изысканное и точное слово. Когда закончил, он перечитал написанное с явным удовольствием. Все получилось как нельзя лучше — он отлично передал и стиль и смысл оригинала. Стивен бросил взгляд через комнату и увидел, что отец наблюдает за ним.

— Готово, — сказал Стивен, вставая и направляясь к нему. Ту Вэй Вонг положил перевод перед собой на письменный стол, водрузил на нос очки и стал читать.

— Я всегда восхищался твоим искусством владения кистью. Ты мог бы быть художником и ученым.

— Я много кем мог бы быть.

Его отец выдвинул ящик письменного стола и протянул тонкий красивый бумажник из кожи угря.

— Здесь твой билет на утренний рейс в Ванкувер. Кредитные карточки, канадские золотые сертификаты и деньги наличными. До свидания.

— Когда я смогу вернуться домой?

— Никогда.

— Но…

— Если ты это сделаешь, триады изрубят тебя на котлеты.

— Триады? — эхом отозвался Стивен. — Что триады… какое они имеют отношение?..

Его голос охрип от испуга, страх и понимание стали просачиваться в его мозг и сплелись в узел, сдавивший горло. Ему раньше не приходило в голову, что отец мог действовать не один. Зачем бы ни было нужно Ту Вэю это похищение, он воспользовался помощью триад. Конечно, он не впервые прибегал к их услугам. И уж конечно, они тоже приложили руку к этому письму.

— А как насчет твоей защиты?

Отец покачал головой:

— На этот раз я не смогу защитить тебя. Ты разбил слишком много горшков с рисом.

Каким он был дураком! Если его ослушание расстроило сделку отца с триадами, тогда они могли требовать наказать его.

Преступные группировки триад, по иронии судьбы, были хранителями старинных китайских традиций, особенно когда защита исконных ценностей была им на руку.

Во времена правления императоров смерть была единственной расплатой за попрание сыновьего долга, и это самый удобный предлог убить его. Он содрогнулся, вспомнив, как часто относился к ним с превосходством. Он мог бы назвать имена дюжины убийц из триад, которые были бы рады изрубить надменного сына тайпана, как овощи на салат.

— И ты позволишь им прикончить меня?

— Они согласились принять твою ссылку в Канаду в качестве наказания. Защитить тебя здесь, в Гонконге, будет стоить мне энергии, которой я могу найти лучшее применение.

Лучшее применение,как громом поразило Стивена. Все еще находясь в шоке, не веря своим ушам, Стивен не мог осознать, что отец наконец отрекся от него.

— Лучшее применение? Для чего? Для этого?

Отбросив всякую видимость уважения, он схватил листок с переводом и стал читать вслух:

— «Правительство ее величества изъявляет желание, чтобы все золото Гонконга было переведено в „Бэнк оф Инглэнд“ в Лондоне. В связи с этим гонконгскому и шанхайскому банкам, а также „Стэндэрд чэртеред бэнк“ даются указания обеспечить правительству доступ ко всем их хранилищам».

Что это такое? Что за чепуха? Нет такой штуки, как золото Гонконга. Золото находится в личном владении и хранится в банках и депозитных сейфах. У Аллена Уэя нет права трогать и перемещать золото.

— У китайского народа благоговение перед золотом, — ответил его отец.

— И почему ты захотел, чтобы я это перевел? Английский — государственный язык. Он используется официально. Особенно в письме с напоминанием банкам.

— Для того, чтобы все китайцы смогли прочесть его, когда это выползет из их факсов.

— Из факсов? — опять как эхом отозвался Стивен. Потребовалось какое-то время, пока это дошло до него. — Ты собираешься передавать это по факсу? Но кому?

— Всем. Каждому.

— Каждому?

— Передать в каждый офис, каждый ресторан, в любую лавчонку портного, в каждый магазинчик, любой полицейский участок, каждому агенту, судовладельцу, в каждую газету, отель, на любую фабрику. Это будет выглядеть как внезапный сбой секретности. Ошибка электроники…

— Но кто же поверит в то, что англичане крадут их ЗОЛОТО?

— Все. Каждый.

Кровь прилила к щекам Ту Вэя, и Стивена поразила мысль, что он никогда раньше не видел отца таким взволнованным и восторженным.

— В прошлом году, еще до того, как ты вернулся, половина Гонконга поверила, что я хочу захламить «убежище от тайфунов». Цены на недвижимость на прилегающих территориях взлетели вдвое, а причалы Абердин и Ематей стали осаждать желающие перебросить туда свои корабли из Козвэй Бэя.

— Это был слух.

— Но очень выгодный слух. И как, ты думаешь, они будут реагировать теперь?

— Они свихнутся.

— Как бешеные собаки, — согласился отец. — Те, у кого есть золотые сертификаты, будут штурмовать банки, требуя металл. Многие банки окажутся на мели. Другие опустошат свои сейфы прежде, чем туда сунется правительство. Начнутся грабежи. Начнутся заварушки на фондовых биржах и рынке недвижимости. Все будет гораздо хуже, чем может вообразить себе падкая на сенсации пресса.

Неожиданно многое стало ясно Стивену, включая его собственную миссию в Нью-Йорке. Расхрабрившись от внезапного подъема отца и благодарный ему за доверие, он спросил:

— Это ты организовал провал Цина с Китайской башней?

Ту Вэй взглянул на него холодно:

— Все было бы гораздо проще, если бы ты не ослушался меня. Вернувшись с Тайваня против моей воли и заставив меня спасать твою жизнь, ты сделал меня уязвимым. Разрушив мой план защитить себя, ты тем самым заставил меня одновременно ускорить наступление хаоса и даже углубить его. И поэтому, когда ты прочтешь в своих канадских газетах о том, что Гонконг в огне, только мы с тобой будем знать, почему языки пламени так высоки и жар так силен.

— Будут беспорядки.

— И как ты думаешь, против кого они будут бунтовать?

— Против Аллена Уэя.

— Губернатора, который крадет их золото и отдает его англичанам.

— А это правда — то, что болтают, отец? Что каэнэровцы сделают тебя губернатором?

Опять глава «Волд Оушнз» игнорировал прямой вопрос своего сына и ответил обтекаемо:

— Я не могу изменить или как-то воздействовать на многое, что случится после первого июля. Китай — огромный, Гонконг — маленький. Я не принимал участия в подписании Совместной декларации. Англичане подписывали вместе с правительством КНР. Но кое-что в моей власти… После того как бунтовщики разнесут дом правительства, они займутся гуйло.

Стивен задохнулся от ужаса, представив себе, как белокурые волосы Викки тонут в море разъяренных рук.

— Но ты будешь губернатором в пустоте, — запротестовал он. — Гуйло покинут город в поисках лучших мест.

— Они вернутся.

— Это еще почему?

— Ах, ты упустил самое главное. Вонг Ли будет не чудовищем для Гонконга — он будет его спасителем.

— И кто же в это поверит?

— Те, чье мнение единственное важное — каэнэровцы.

— Ты имеешь в виду, что он назначит тебя губернатором для того, чтобы остановить беспорядки?

— Очень хорошо, — улыбнулся Ту Вэй. — Китайский губернатор для китайского города. Не то что этот баран Аллен Уэй. Китайский губернатор, которого будут бояться бандиты и которому будут повиноваться.

Стивен Вонг покачал головой:

— Но с чего ты взял, что гуйло вернутся?

— Бизнесмены поймут, что сэр Джон — свой парень. В конце концов, я законченный капиталист.

Конечно, подумал Стивен. За годы общения с этими деловыми типами он пришел к выводу — они не вдаются в подробности, их не волнует ничего, кроме стабильности. Но как отнесутся к этому товарищи из КНР?

— А что Пекин думает о законченных капиталистах?

Вместо того чтобы взбрыкнуть от дотошности сына, Ту Вэй Вонг громко рассмеялся:

— Ты просто ребенок. Совсем как твоя мать. «Что подумает Пекин?» — повторил он насмешливо.

Тайпан начал вставать из-за стола, вытаскивая себя и опираясь на стол для верности. Все еще хихикая, несмотря на боль, искажавшую его лицо, он пересек комнату, опираясь на трость. Стивен шел за ним, зная, что, если попытается помочь, костистая фигура отца застынет в его руках. Ту Вэй добрался до старинной горки, которую открыл, и свет вспыхнул внутри.

У Стивена захватило дух. На шелковом шнурке висел колокольчик Чжоу.

— Он настоящий?

Вместо ответа отец взял в руки бамбуковый молоточек и резко ударил. Колокольчик зазвенел чисто и звучно. Отец передал ему молоточек. Стивен знал, что ударить нужно точно в то место, в которое ударил отец. У него не получилось. Колокольчик зазвенел лишь со второй попытки — чудесный звук, но немножко другой. Отец смеялся над Стивеном.

— Что подумает Пекин! Те, чье мнение важно в Пекине — мои «старые друзья» — они воспримут так, как надо. Они подумают — им чертовски повезло, что их «настоящий добрый друг» Вонг Ли будет заботиться об их интересах на побережье Китая.

Отец выложил ему не все. Он собирался получить главный приз, и этим призом было не что иное, как глобальный контроль над Гонконгом, который перейдет в его личную собственность. Он будет чем-то вроде императора или короля, что сделает его сына чем-то вроде принца. Стивен улыбнулся, но был слишком поглощен разными чувствами. Дрожа, он заговорил:

— Я так благодарен, отец, что ты доверился столь недостойному сыну.

— Я верю, что ты больше не ослушаешься меня.

— А смогу я вернуться, когда ты… когда ты победишь?

— Там увидим, — ответил уклончиво Ту Вэй Вонг. — Поезжай. Мои люди проводят тебя, чтобы ты в безопасности добрался до аэропорта.

Около лифта его ждала парочка громил, которые выглядели так, словно могут голыми руками уложить целую Народно-освободительную армию. Стивен испугался и подумал, что они утопят его в гавани. Но это — полный абсурд. Если бы отец задумал избавиться от него, то есть более простой способ. Наверху, в офисе главы «Волд Оушнз» за одной из шелковых ширм есть спрятанная среди панелей дверь в пустую шахту — нечто вроде скоростного лифта, только с маленьким пустячком: нет самой кабины. Было легче спровадить тело туда, чем тащить его к гавани.

— Только после вас, джентльмены.

Внизу они прошли в гараж и загрузились в красный с номером «1997» «роллс-ройс» и отправились к Козвэй Бэю и тоннелю Кросс-Харбор. Стивен взглянул в заднее окно на башню «Волд Оушнз-хаус» и гадал, смотрит ли на него отец. Или он уже выбросил его из головы и занялся своим каким-нибудь новым проектом? Это был самый странный разговор, какой только мог припомнить Стивен. Не было случая, чтобы отец доверял ему что-нибудь по-настоящему важное.

Когда они приблизились к Козвэй Бэю, он мельком увидел золотистый «Макфаркар-хаус», зажатый со всех сторон более высокими соседями.

— Мне нужно, чтобы вы ненадолго остановились.

— Никаких остановок, — сказал телохранитель с переднего сиденья.

— Это займет пять минут, не больше.

Стивен вынул несколько купюр из бумажника. Они посмотрели на него, как на какое-то дерьмо.

— Тайпан сказал — никаких остановок.

— Он не стал бы возражать против этой, — быстро открывая дверь и выскакивая на дорогу, сказал Стивен. — Увидимся в аэропорту, — крикнул он, когда они попытались броситься за ним. — Я там буду. Обещаю.

Он лавировал сквозь прерывистые цепочки остановившегося транспорта, перепрыгнул через низкий барьер и оказался около «убежища от тайфунов». Некоторые яхтсмены только входили в тоннель под автомобильной дорогой, и Стивен побежал за ними, проскочил тоннель и вылетел на улицы Козвэй Бэя, прямо во влажную жару. Он пробежал несколько кварталов до «Макфаркар-хауса», влетел в холл, а потом в лифт. В кабине он тщательно причесал волосы и поправил одежду.

Секретарша на административном этаже была лаконичной кантонкой. Она сидела возле кнопки, открывавшей дверь, с выражением на лице, которое говорило — ему лучше было бы договориться о встрече заранее.

— Пожалуйста, скажите мисс Макинтош, что Стивен Вонг хочет увидеть ее на пять минут.

— Тайпана здесь нет. Может, вы зайдете попозже?

— Стивен наклонился к кантонке:

— Здесь она или нет? Я улетаю из города и должен ее увидеть.

— Я не могу вам сказать.

— Пожалуйста, — умолял он. — Это так важно! Мне нужно увидеть ее хоть на секунду. Пожалуйста.

Он смотрел девушке в глаза.

— Пожалуйста. У нас вышло чудовищное недоразумение. Я должен извиниться.

Несмотря на манию Викки к приватности и скрытности, в городе не было ни одного китайца, который бы не знал, что они любовники. Это должно было помочь.

— Не говорите, что я сказала вам.

— Конечно, не скажу. Где она?

— В аэропорту. Встречает новые грузовые самолеты.

— О, черт! Я как раз направлялся туда. Спасибо!

Он развернулся и побежал к лифту, но потом вернулся.

— Если я с ней не встречусь, не могли бы вы передать ей кое-что от меня?

— Что?

— Скажите ей, что все о’кей. Я не сошел с ума.

Он вырвался на улицу и стал искать такси, но не увидел ни одной машины и решил, что лучше попытать счастья на Хеннеси-роуд. На полпути туда он заметил двух деятелей в белых рубашках и голубых джинсах — они шли за ним.

Широкие рубашки парней были прикрытием — под ними удобно спрятать ножи. Они шли за ним спокойно, даже не пытаясь остаться незамеченными, и методично сокращали расстояние. Секунд через десять он будет мертв — в самой гуще толпы на Хеннеси. Истекающее кровью обмякшее тело на тротуаре.

Стивен Вонг почувствовал, что вся его жизнь сплющилась и сжалась, превратившись в одну короткую фразу: необузданный и свободный духом бунтарь против чуждых ему законов был предсказуем, как муссон. Эта горькая истина резанула его сильнее, чем страх. Теперь он понял, почему отец так щедро доверился ему. Ту Вэй Вонг ждал, что его сын ослушается опять, и назначил Стивена собственным палачом.

Он бросился в сторону, пересекая узкую улицу, ближе к воде. Гораздо безопаснее находиться на открытом пространстве, пока он не найдет машину и укатит от них хоть к черту на рога.

Этот бросок застал их врасплох, так же как и скорость, с которой это было сделано. Может, два маленьких чудовища никогда не играли в теннис? Он немного замедлил бег, чтобы сберечь энергию, когда добрался до Локхарт-роуд. Жара была убийственной. Пока все еще не видно их сообщников, но это ничего не значило. Их могла быть уйма — смотрящих с крыш и из-за дверей, и старики в окне, которых он никогда не видел.

Он был тупицей. Конечно, они держали под прицелом «Макфаркар-хаус», других они расставили вокруг «Волд Оушнз-хауса» на случай, если ему пришло бы в голову сбежать от отца. Они наверняка отправили своих людей во все места, куда, они знали, он мог пойти. Несколько человек на причалах для паромов, откуда он мог добраться до кораблей-казино. Может, кто-то был даже в отеле «Эмперор». Был один особенно гнусный тип, который мог даже навестить Викки теперь, когда триады у него на хвосте.

Ни одной машины. Парни повернули за угол, равнодушно оглядев улицу. Господи, если бы он сумел добраться до катера и попасть в аэропорт! Но пирс был позади — в Центре. Неожиданно он увидел свой шанс. Через дорогу располагались яхт-клуб и полицейский офицерский клуб. Хотел бы он посмотреть, как они вытащат свои ножи на виду у скопища отдыхающих полицейских, потягивающих эль! Он побежал к ближайшему пешеходному переходу и пошел было вперед, только чтобы избавиться от сжимавшего желудок страха. Двое уже поджидали его у перехода. Движение было слишком интенсивным, чтобы он мог перейти улицу поверху. Он побежал к подземному переходу.

Опять его скорость сбила их с толку, и он оставил далеко позади четверых, которые бросились за ним. Он отыскал серую входную дверь, толкнул ее ногой и понесся по ступенькам. Его ноги двигались почти бесшумно в прекрасных итальянских ботинках из легкой мягкой кожи. Он мчался со всей скоростью, на какую только хватало его оставшихся сил.

Он почти добежал, когда два бойца кун-фу вынырнули и преградили ему путь. Никаких балахонов, чтобы прятать ножи, — достаточно мускулов. Мясники были позади. Обессилевший, он взглянул в лицо своей судьбе.

Китайская расправа-наказание соответствовала одновременно проступку и самому человеку. Смерть была расплатой за предательство старшего. Способ расправы зависел от преступника. Они уже вытащили свои острые, как бритва, ножи, сверкавшие в люминесцентных огнях. Стивен был игроком в теннис — они могли перерезать сухожилие на ноге. Он был азартный игрок. И они могли искалечить его руки. Но когда они заговорили, он понял, что все гораздо хуже.

— Привет, герой-любовник!

 

Глава 30

Шпион Ту Вэй Вонга в «Макфаркар-хаусе» дрожал от страха при виде ярости Ту Вэя. Смерть сына уничтожила до капли всю видимость человечности. Спасибо всем богам на свете, что виноват кто-то другой. Лицо тайпана было свирепым, глаза тускло мерцали, рот сжался в тонкую полоску, и весь он был словно грозовая туча, надвигавшаяся на море. Даже его голос изменился — он стал пустым, гулким и глубоким, как сточные канавы Шанхая.

Его длинные, суживающиеся к концу, как восковые свечи, пальцы, обычно спокойные, непрерывно играли с жуткого вида ножом, лежавшем на столе. Он был сделан из кусков заточенного металла с рукояткой из индийского тростника. Шпиону сказали, что это именно тот нож, которым Ту Вэй распотрошил нищего, перебившего Вонгу ноги, когда тот был ребенком.

— Я хочу получить то, что оставил ей отец.

— Мы до сих пор не знаем, оставил ли он ей вообще что-нибудь, тайпан.

— По крайней мере, мы знаем, что в одном из ее сейфов был мусор. Вряд ли она стала бы дурачить меня, если бы у нее ничего не было.

— Вы правы, тайпан.

Как ему удалось проникнуть хотя бы в один банковский сейф, шпиону никогда не узнать.

Неожиданный прилив вдохновения вспыхнул, как пламя, в глазах Ту Вэя. Свирепое выражение лица сменилось тем, что было похоже на удовлетворение.

— Вот что я хочу, чтобы вы сделали, точнее, что вы должны сделать. Нужно убедить ее, что вы можете доставить ее к партийному лидеру Тану Шаньдэ.

— Извините меня, но я не смогу.

— Она не узнает об этом.

Начался последний месяц правления англичан в Гонконге — хотя слово «правление» давно уже ассоциировалось у многих со словом «защита». Страх говорил многим англичанам и вернувшимся на родину эмигрантам, что КНР может использовать атмосферу хаоса как предлог для того, чтобы ввести войска Народно-освободительной армии в город как предупредительную меру. Аллен Уэй постоянно упирал на то, что Пекин обещал ему, что не будет никакой оккупации, но колония гудела слухами, что премьер Чен велит Уэю устраниться. Имя, чаще всего упоминавшееся в качестве его преемника, было имя сэра Джона Вонга Ли, который, как шутили в клубах, все чаще проглатывал слово «сэр». Хотя, конечно, не было никаких официальных путей для подобной замены — это означало бы игнорирование всех достижений прогресса в вопросах свободных выборов и признания принципа «Одна страна — две системы» и основных законов — мини-конституции, которые не будут ограничивать власть Пекина.

— Как твоя головная боль? — спросила Мэри, на цыпочках заходя в темную комнату Викки.

Викки, свернувшаяся калачиком под одеялом с руками, засунутыми между коленями, села в кровати и включила свет, щурясь от лампы.

— Со мной все хорошо. Я сейчас встану и буду работать.

Был уже разгар дня. Викки проснулась час назад и лежала в постели, пытаясь справиться с головной болью.

— Господи, да тебе хуже, чем прежде. Что это ты держишь в руках?

Викки накрыла рукой клочок бумаги, который носила с собой везде с тех пор, как был убит Стивен.

Стивен Вонг говорит — все о'кей, — напечатала аккуратно ее секретарша-кантонка. — Он говорит, что не сошел с ума.

— Ничего.

— У тебя болит еще и шея, да? — спросила Мэри.

— Да, доктор.

Гордон из больницы Матильды нанес визит в Пик-хаус. Он внимательно осмотрел ее и дал заключение:

— Уезжайте на время из Гонконга, дорогая. Попробуйте на Бали, или в Лондон, или на Северный полюс, — что указывало на то, что он поставил диагноз ее состоянию, прочитав колонку новостей. Статьи типа «Плейбоя искрошили» уступили место «Панике на рынке недвижимости», «Крах на фондовой бирже» и «Остался всего месяц до переворота» на первых страницах газет. Кривотолки о жуткой смерти Стивена извергались три дня, пока крах некоторых хорошо известных ханов, нарастающая сумятица в городе и несколько маленьких, но чрезвычайно бурных происшествий в отдельных районах Гонконга не завладели вниманием средств массовой информации.

Мэри стала просто спасительницей Викки. Когда Фиона и девочки улетели, подружка Питера вдруг стала ее единственным другом, если не считать Чипа, который был постоянно занят на службе в антиповстанческих корпусах. Теперь Викки стала немного лучше понимать Питера — Мэри как-то забыла о своих амбициях и окружила Викки почти материнской заботой.

— Я все время говорю тебе, Викки. Ты думаешь, что твои головные боли из-за травмы, но на самом деле они из-за жуткого душевного напряжения. Просто лежи. Расслабься. Пусть Мэри позаботится об этом.

— Но что может изменить игла, по крайней мере — для меня?

Ей хотелось перечитывать его записку опять и опять. Это было единственным, что она знала о последних моментах его жизни, и она снова и снова представляла себе, как Стивен выбегает из лифта и напускает все свое обаяние на секретаршу, чтобы заставить ее нарушить правила и действовать вопреки благим намерениям Викки.

— Ты не знаешь, что случилось с ним. Ты не знаешь, почему и никогда не узнаешь. Стивен Вонг играл в опасную игру с триадами много лет. Никто никогда не узнает, что дало осечку на этот раз. Что было не так.

— Я поступила не так, — слабо сказала Викки. — Вивиан предупреждала меня, а я ее не послушалась.

Мэри, которая уже много дней сочувственно слушала Викки, неожиданно посмотрела на нее тяжелым пристальным взглядом.

— Послушай. Ты хотела, чтобы ты ошиблась в другом? Чтобы тебе пришлось придумывать что-нибудь в ответ на вопрос Фионы — где ее дети?

— Нет, — прошептала Викки.

— Ты поступила правильно. Иногда мне кажется, что ты китаянка. Забудь его, Викки, все кончилось. Малышки в безопасности в Лондоне, а у тебя есть дело, которым нужно заниматься.

Мэри вытащила иглу из коробочки.

— Перевернись. Я хочу испробовать кое-что новенькое на твоей спине. Я только училась этому и никогда не пробовала на ком-либо. Игла, в девять футов длиной, устрашающе длинная, напомнила ей о чем-то. Мэри подоткнула юбку, чтобы наклониться над Викки. — Перевернись и лежи тихо. Не двигайся.

Взгляд Викки был прикован к игле. Неожиданно она вспомнила.

— Пикадор.

— Что?

— Мой отец повел меня на бой быков в Мадриде. Мне было восемнадцать лет. Мама пошла в отель выпить чаю, а мы пошли на корриду.

Она замолчала. Мэри смотрела на нее.

— Мы были в Мадриде. Вернее, мы остановились в «Веллингтоне» — отеле матадоров. И отправились поглазеть на то, что творилось на арене. Папа знал кого-то из этой публики, и нам достались лучшие места — не слишком далеко и не слишком близко. Тебе бы не понравилось сидеть слишком близко — ты увидишь слишком много. Туристы всегда рвутся сесть поближе, но у папы были хорошие советчики, и он знал, что к чему.

— Я и не знала, что для тебя отец — это папа.

— Что ж, так я называла его, особенно когда была моложе. А как ты называла своего?

— Его убили, когда я была совсем маленькой.

— Правда? Ох, прости меня… Питер никогда не говорил мне… Понимаешь, пикадоры изматывают быка, сидя верхом на лошади, при помощи таких длинных копий, похожих на твою иглу. Только гораздо длиннее. Это правда жутко. И так подло — все эти штуки, которые матадор проделывает с раненым животным…

Викки запнулась на середине мысли, ее сознание раздваивалось между прошлым и настоящим, как это часто случалось с ней после того, как был убит Стивен. Она думала об отце, утонувшем вместе с яхтой…

— …Мы жили в отеле «Веллингтон», где останавливались Матадоры. Я вдруг потеряла голову от одного нового молодого пикадора. И вдруг, однажды вечером после боя быков, когда мама и папа пили коктейли в холле, он вошел. Мэри, он весь сиял. Он был таким высоким и загорелым, с четким стальным профилем, и я просто пропала — я не помнила себя… Я была готова убежать с ним в какую-нибудь горную деревушку и остаться там навсегда. Папа это заметил.

Почти сразу же он попросил владельца отеля представить меня матадору. И… Парень пожал мне руку. А потом он отвел взгляд, улыбнулся какой-то девушке, которая только что вошла, и стал с ней болтать. Я стояла рядом и не чувствовала ничего. И мой папа все понимал… Все… Это было так неловко. Папа не знал, что сказать, — я как сейчас это вижу, и я тоже молчала…

— Перевернись, — сказала Мэри.

— Не нужно. Все хорошо. Я хочу снова работать. Смешно, я не думала об этом много лет, нет, неправда, я об этом вспомнила, когда умирал папа. Это было так ужасно: он видел, что матадору до меня нет никакого дела… Мне было бы не так тяжело, если б он это не видел…

— Дай мне заняться твоей спиной.

— Ты всегда была хорошенькой, Мэри?

— Я вовсе не хорошенькая.

Викки выпрыгнула из кровати, подошла к окну и отдернула занавески навстречу туманному, пасмурному дню. Она чувствовала, как подступают слезы, и не хотела, чтобы это видела Мэри. Но вместо того, чтобы заплакать, она почувствовала странное облегчение.

— Я думаю, что могло бы быть и хуже, — она мягко засмеялась. — Было бы еще унизительнее, если бы там был Хьюго.

Она подавила слезинку в глазах.

— Господи, я так тоскую по Хьюго… Если бы только Питер не пошел вперед, он бы остался пристегнутым.

— Питер не виноват, — сказала твердо Мэри.

— Конечно, нет. Просто одно из миллиона «если бы». Если бы отец не упрямился и не выбрал бы этот курс. Если бы мы вообще не выходили в море. Если бы на шестьдесят секунд раньше или позже… Это проклятая волна…

Картины в ее мозгу проносились все стремительнее. Викки чувствовала, что теряет власть над собой. Где же Вивиан?.. Теперь Викки полностью убедила себя, что отец был прав; Ту Вэй и вся его банда должны быть уничтожены доказательствами их коррупции. Но Вивиан Ло — единственная ее связующая ниточка с партийным лидером Таном — опять исчезла. Она не появлялась в офисе с тех пор, как были похищены дети. И не отвечала на звонки Викки, и не перезвонила по ее просьбе. Чувствуя отчаянье от приближения первого июля, Викки три раза заходила к ней домой, но если Вивиан и пряталась дома, она не открывала дверь…

— Знаешь, Мэри, я вдруг вспомнила — я всегда говорю с Питером так, словно твой отец жив…

— У меня есть отчим, — отозвалась Мэри.

— В Сиднее?

— Нет, В Лос-Анджелесе.

— Как ты зовешь его?

— Лаое.

— Это означает — дедушка?

— Или хозяин. Он гораздо старше, и мы — большая семья.

— Да-а, — сказала Викки, думая о том, что имел в виду Питер, говоря, что Мэри живет в фантастическом мире. Она вдруг вспомнила о его находке. Но Питер казался умиротворенным, и, может быть, они сошлись на чем-то, что не портит им жизнь? Однако Викки была не настроена на компромисс.

— Многие уехали в Сидней?

— Мы больше интересуемся Сингапуром. Сидней слишком далеко.

— От чего?

— От торговли с Китаем.

— Собственно, я никогда не понимала до конца, как твоя семья торгует с Китаем?

Мэри посмотрела на нее пристальным, тяжелым взглядом.

— Есть много способов. Все мы китайцы, в конце концов. В сущности, я давно уже думаю — может, тебе нужна наша помощь, чтобы установить связь с Таном Шаньдэ?

— Извини, не поняла?

Откуда Мэри знала о Тане?

— У нас есть люди в провинции Фуцзянь, которые могут помочь.

— Буду иметь в виду, спасибо. Ну вот, я встаю.

— Не нужно иглоукалывания?

— Нет.

Мэри помахала иглой:

— Подожди минутку, Викки. Я сейчас приведу в порядок твою спину.

— И ты сможешь и дальше слушать мои разговоры с Питером?

Мэри вспыхнула:

— Что это должно означать?

— Ты шпионишь за мной. Ты используешь Питера как прикрытие.

— А для кого я шпионю за тобой, могу я спросить?

— Для своей семьи. Откуда ты узнала, что я ищу встреч с партийным лидером Таном?

— Клянусь тебе, Викки, я не шпионила за тобой. И уж в особенности для моей семьи.

— Тогда как же ты узнала?

— Питер сказал мне, что у тебя есть сумасшедшая идея-фикс, чтобы задействовать Тана для помощи в решении проблемы с водой для «Голден Экспо».

— У Питера, оказывается, длинный язык, — отрезала Викки, чувствуя себя дурочкой, что доверяла ему. Слава Богу, у нее был предлог с питьевой водой.

— И я тебе скажу кое-что еще. У тебя только что был последний сеанс массажа. — Мэри открыла коробочку для игл, положила туда иглу и с шумом захлопнула ее. — Нет, ты просто нечто, Викки. Я с твоим братом уже год, я вернула его в хан как мужчину, который может помочь, и ты же оскорбляешь меня. Я просто не перестаю удивляться тебе, Викки. Я знаю, сейчас на тебя многое давит, но ведь и на меня тоже. И очень жаль, что ты поддаешься этому, потому что рвешь слабые ниточки, которые еще держат эту семью. Может, мне оставить твоего брата твоим нежным заботам? Может, мне отправиться в Сидней? Ты этого хочешь?

— Прости меня.

— До встречи. Ты еще хуже, чем твой отец.

— Я чувствую себя полной дурой. Мне правда очень жаль. Ты можешь простить меня, Мэри?

Фуцзяньские женщины известны своей чувственностью, но столь же известна их гордость, и Мэри не была исключением.

— Пока, — сказала Мэри и выскочила из двери. Ее каблучки застучали по ступенькам. Хлопнула входная дверь. Потом взревел ее «мерседес» — прочь из Пик-хауса.

Ненавидя себя, Викки встала и оделась. Но она была уверена, что кто-то из их круга предал ее отца Ту Вэй Вонгу. — Кто-то должен был сказать ему, что у отца назначена встреча на красной джонке.

Цины, соседи Вивиан из квартиры напротив, выехали в понедельник. Ли, жившие внизу, надеялись сдать квартиру на правах субаренды. Мистер Тон наверху ходил взад-вперед по тонкому паркету, но вывесил около лифта объявление, что продает мебель. И если ее дом мог служить показателем происходящего, казалось, что все, кто мог, съезжали, а те, кто не могли, были в отчаянье.

Вивиан услышала резкий звук через стену — Нэнси, барменша, включила свет в ванной. Нэнси завязала «особые» отношения с кем-то из каэнэровских чинуш и поэтому оставалась.

А Вивиан — нет. Это казалось невероятным и это было невозможно до конца осознать, но ребенок, который должен скоро родиться, подорвал ее решимость связать свою судьбу с Гонконгом. Вивиан обнаружила, что ее раздирают противоречивые чувства. Она кляла физиологию за свои страхи и призывала здравый смысл, но чувствовала, что что-то, чего она не может потрогать руками, гонит ее прочь из дома.

Ее дом давал ей ощущение безопасности до кризиса, разразившегося после заварушки с Китайской башней. Даже продажа его в убыток себе не выход — не было покупателей. Ей нужно просто уехать и ждать, пока кто-нибудь из каэнэровских бюрократов сделает ей предложение о покупке через несколько лет. И она решилась уехать. Ее слабая защита от злых духов теперь была бессильна. Может, ее инбик и ее алтари и зеркала придутся по душе какому-нибудь покупателю-коммунисту, который хоть как-то чтит древние обычаи. Она оставит ему Тинь Хао, но возьмет с собой маленькую фарфоровую статуэтку богини Гуаньинь. Тетушка Чен подарила ее Вивиан, и она хотела в один прекрасный день отдать ее своей дочери, которая росла в ее теле. Она укладывала Гуаньинь в полиэтиленовый пакет, когда раздался звонок из холла. Легкий укол страха пронзил ее.

Обычно она игнорировала звонки, но сейчас она ожидала, что заберут ее вещи, ее шелковые ширмы и прочий скарб. А может, это пришла машина в аэропорт — правда, для этого слишком рано. Но мало ли, кто это мог быть. В этот день она ждала много звонков.

— Белокурая гуйло дала мне сотню долларов, чтобы я позвонил опять, — сказал ей консьерж на кантонском. — Мне отфутболить ее?

— Меня нет дома.

Минутой позже консьерж позвонил опять:

— Тысячу извинений, но белокурая гуйло дала мне еще сотню долларов, чтобы я позвонил снова. И что мне сказать?

— Скажите ей…

Словно издалека она услышала в трубке:

— Пожалуйста, Вивиан. Пожалуйста, мне нужно поговорить с вами.

Вивиан представила себе Викки в фойе, заглядывающую через плечо консьержа, толкаемую людьми, снующими туда-сюда.

— Пожалуйста…

А потом чудо из чудес:

— Я хочу извиниться.

Вивиан была в растерянности.

— Так что мне ей сказать? Дома вы или нет?

— Дома, — вздохнула Вивиан. — Пошлите ее наверх.

Слава Богу, она еще не успела упаковать всю кухню.

Она может предложить кофе. Вивиан налила воду в чайник и поставила на плиту. Потом отдернула занавески. Если она позволила войти Викки Макинтош, то это может сделать и весь оставшийся город. Над Ноз-Пойнт вился дымок. «Опять уличные беспорядки», — подумала она.

Она открыла дверь, услышав шум лифта.

— Сюда, — позвала она. Дочь тайпана выглядела скорбной и измученной. Взглянув на нее поближе, Вивиан увидела, что щеки ее осунулись, и оттого глаза казались огромными, как море. Наверное, она много плакала.

Они обменялись слабыми улыбками.

— Входите.

Викки вошла как кошка, настороженная и напряженная. Но она перешагнула порог входной двери с решимостью, которой позавидовала Вивиан. Сама она уже месяц плелась по улицам, как гусь. Глаза Викки быстро обежали мебель, потом остановились на упакованных вещах.

— Вы уезжаете?

— В Канаду.

— Это несерьезно. Когда?

— Сегодня днем. Хотите зеленого чаю?

Викки казалась подавленной.

— Да, спасибо.

Вивиан пошла к плите, Викки за ней, остановившись прямо за ее спиной.

— Вивиан, я пришла к вам за помощью.

Вивиан вдруг неожиданно почувствовала, что устала от гуйло.

— Мне показалось, что вы пришли извиниться.

 

Глава 31

Викки почувствовала, что ее решимость выдыхалась, как затухавший прилив.

Если такие талантливые, гордые и честолюбивые китайцы, как Вивиан, отреклись от Гонконга, тогда британская Коронная колония дегенерирует в еще один типичный трещащий по швам от толп народа город на побережье Китая. Как же, хотелось ей спросить, насчет оттачивания ума?

Но потом Викки вдруг вспомнила, как на лице Мэри отразилась боль, прежде чем на нем проступил гнев. Порывистая и решительная, Викки иногда была неправа, и, может, пройдет немало времени, пока подружка Питера простит ее. Она уже начала думать: неужели готовность обороняться — это единственное, чему она научилась у отца?

Она опять взглянула на Вивиан. Несмотря на внешнее спокойствие, эта женщина страдает. И если она, гуйло, была в шоке оттого, что Вивиан решила сдаться и эмигрировать, то сама Вивиан должна быть просто сгустком боли, сожаления, и растерянности.

— Мне жаль, что вы уезжаете. Наверное, это решение далось вам нелегко.

— Простите меня, но мне трудно поверить в то, что вам жаль.

Викки глубоко вздохнула, хорошо понимая: чтобы справиться с привычкой заводиться, нужна постоянная бдительность. Она научилась у отца, как бороться; теперь ей нужно учить себя слушать.

— Мне правда жаль,что вы уезжаете. Гонконгу нужны такие люди, как вы.

Она опять вздохнула, прислушиваясь к ударам сердца, пока набиралась храбрости перейти ближе к сути.

— И, честно говоря, я подозреваю, что мне будет вас не хватать. В вас есть какая-то… ясность, — Викки улыбнулась, довольная, что нашла нужное слово. — Ясность, которой я завидую… Я лишь надеюсь, что то, что я сделала… что я сделала со Стивеном, не повлияло на ваше решение.

И Вивиан вдруг простила ее.

— Может, то, что вы сделали со Стивеном, получилось из-за того, как свернута сейчас голова у многих в Гонконге. Все мы напуганы и в растерянности. И даже у дочери английского тайпана может не быть иммунитета к хаосу. Ни у кого его нет.

— Но ведь вы всегда боролись против хаоса. Почему вы стали думать по-другому? Если вы не возражаете, я спрошу: почему вы уезжаете?

Вивиан разложила листья зеленого чая в две чашки, закрыла крышкой и после секундного размышления поставила их в холодильник. Вода еще не закипела.

— Почти десять лет, нет, тринадцать, — ответила Вивиан, мгновенно поправив себя, — со времен Совместной декларации я спорила со многими семейными парами, говорившими, что если есть дети, то все по-другому. Когда есть дети, то не можешь просто уповать на доброту Пекина. Лучше эмигрировать. Дети всегда смогут вернуться, если дела не станут хуже в ближайшие двадцать лет. Каждый раз, когда я это слышала, я говорила — это только предлог. Как я была неправа! Это правда — все иначе,когда есть ребенок. Вы знаете почему?

Викки покачала головой.

— Я скажу, как думаешь, когда беременна, Викки. Не только отчетливый страх — будет ли мое тело в безопасности, но и что я скажу своей девочке, когда ей будет двадцать один год и мы будем жить в такой клоаке, как Шанхай, где школы — просто смех, и нет никакой работы, и мальчики, с которыми она будет дружить, будут сломлены каждодневной пустотой агонизирующей системы. И тогда она спросит меня: «Мама, а почему ты не сбежала отсюда, когда могла?»

Викки увидела, что в глазах Вивиан блестят слезы. Она пошла к ней, чтобы успокоить ее, но Вивиан отстранилась.

— Я ненавижу, — заплакала китаянка. — Я ненавижу то, что заставляет меня покидать дом. Я не хочу уезжать. Но интересные времена — это для взрослых, Викки, не для детей. Вы бы согласились, чтобы ваша сестра осталась такой ценой?

— Но она будетмоей сестрой. Ее отец — англичанин.Вы сможете уехать отсюда в любой момент, когда только захотите, если дела пойдут плохо.

— Мне кажется, вы все время представляете себе здравомыслящий нормальный Пекин. Но он не такой.

— Хорошо, то, что я сейчас говорю, я не сказала бы чистокровному китайцу. Но моя сестра — ваша дочь — сможет стать подданной Великобритании, если вы захотите.

— Защита англичан теперь будет не такой, как прежде.

Вивиан взялась за ручку чайника и подождала, пока закипит вода. Она разлила ее в чашки и закрыла крышки. Были еще причины, чтобы бежать из дома.

— Я боюсь не только Пекина. У моего ребенка есть более страшный враг в Гонконге.

— Не понимаю.

— Ту Вэй Вонг.

— Что? О чем вы говорите?

— Мой ребенок — наследник Дункана Макинтоша. И если вы умрете бездетной, моя дочь будет единственной наследницей Макфаркаров.

— Я не улавливаю вашу мысль.

— Он ненавидел вашего отца. А теперь, простите меня за то, что я говорю это, но, по крайней мере, по его мнению, вы убили его сына.

Викки вздрогнула.

— Ту Вэй Вонг сделает все, что в его власти, чтобы сломать дочерей Дункана Макинтоша. Обеих. Теперь вы понимаете, почему я не могу остаться в Гонконге?

Викки покачала головой.

— Неужели Ту Вэй, у которого голова все время забита разными махинациями, а теперь он еще одержим безумной идеей стать губернатором с подачи каэнэровцев, неужели вы и впрямь думаете, что он станет связываться с убийством ребенка?

— Он не станет убивать. Он будет изводить медленной смертью. Он позаботится о том, чтобы дочь Дункана Макинтоша росла в страхе и нищете. Я не могу допустить, чтобы это случилось.

Она поставила чашки на лакированный поднос и понесла их в комнату. Викки пошла за ней. Вивиан присела на корточки и стала заворачивать в несколько слоев бумаги статуэтку Гуаньинь.

— Извините меня, Вивиан. Но даже несмотря на то, что случилось со Стивеном — видит Бог, как мне жаль, что я вас не послушалась, — я думаю, что это параноидальная идея, ужасно надуманная, ужасно…

— Китайская? — спросила Вивиан.

— Пожалуй, так, если имеется в виду избыток воображения.

— Но вы забываете о том, что сам Ту Вэй «ужасно китайский».

Взгляд Викки остановился на округлившемся животе Вивиан. Уязвимость китаянки больно кольнула ее, и она подумала — сомнительно, что даже после родов она будет искать выход для Гонконга в контактах с каэнэровцами.

Вивиан взглянула на нее, моргая глазами, полными слез.

— У меня такое ужасное ощущение потери. Мне так от этого больно и грустно. Я знаю, что сдаюсь, но не могу пересилить себя.

Она стала снова запаковывать статуэтку Богини милосердия — ее руки были как ватные. Викки присела рядом с ней с клейкой лентой, гадая, как вообще она сможет добраться до Тана Шаньдэ без помощи Вивиан?

— Я отвезу вас в аэропорт.

— Я уже заказала машину.

— Пожалуйста, позвольте мне довезти вас. У меня отличная идея! Мы можем сесть на новый катер. Гораздо лучше уезжать из Гонконга по воде. Более приятные воспоминания, чем поездка на машине по пыльным улицам… Пожалуйста, позвольте мне. И вы скажете моей сестре, что мы ехали вместе.

Вивиан не могла оторвать взгляда от серебристых башен, кольцом обрамлявших гавань. Здания сверкали даже в водянистых солнечных лучах, пробивавшихся сквозь влажный знойный июньский воздух. Она вспомнила, как в первый раз пришла на Стар Ферри, держа за руку мать, а та болтала с американским моряком.

С ужасающей ясностью она наконец поняла, что гонит ее из Гонконга. Каждое слово, сказанное ею Викки, было правдой, но не всей правдой. Ее неразрывная связь со своим ребенком не только физиологическая: она поклялась, что ее дочь никогда не проснется с вопросом: когда мама опять вернется домой. Она не может позволить, чтобы ее страстное желание увидеть Гонконг свободным в новом Китае сломало жизнь девочки, как калечили жизнь самой Вивиан корыстные и взбалмошные страстишки ее матери.

Викки облокотилась на поручни рядом с ней.

— Красиво, правда? Трудно поверить, что дела так плохи.

Вивиан опять заморгала, подавляя слезы. Большие города всегда красивы издалека. Даже Шанхай, на который любуешься с реки, кажется неотразимым. Люди, подобные ее отцу, и деду, и Ма Биньяну, и ей самой, которые старались изменить все к лучшему, были отмечены печатью проклятья словно некоего рода близорукости, которая требовала взгляда поближе. Она чувствовала себя так, словно она предатель.

— Вивиан? Вы могли бы, несмотря на то что будете в Канаде, помочь мне связаться с Ма Биньяном? Вдруг он сможет свести меня с Таном Шаньдэ.

— Я-то могу, но вот он не сможет, — ответила она уныло. — Ма Биньян теперь вне круга Тана. Он потерял свой статус из-за того, что не смог принести Тану доказательства вашего отца. Тан стал меняться.

Последняя надежда Викки погасла.

— Это значит, что вы…

— Ма Биньян был моим «связным» с Таном, но Тан вдруг некоторым образом… проникся ко мне. Он назвал меня шанхайской женщиной.

— Это серьезный комплимент.

— Это так, но не в случае с Таном. Благодаря его окружению ему перестала нравиться честность и прямота. Боюсь, сила его раздражает, когда это касается его самого. Я потеряла веру в лидеров, Викки. Гораздо лучше те системы, которые могут защитить нас от лидеров.

— Но как можно что-то изменить без лидеров?

— Я не знаю.

От причала в аэропорту Викки проводила Вивиан по спуску, покрытому красной ковровой дорожкой в роскошный, но пустой холл. «Роллс-ройс» поджидал, чтобы доставить пассажиров к их самолетам. Отказавшись помочь Викки связаться с Таном, Вивиан почувствовала себя обязанной сделать для нее что-нибудь взамен. Она предложила Викки написать рекомендательные письма к своим многочисленным «старым друзьям» на шанхайских фабриках и обещала служить Макфаркарам в качестве консультанта — в любой момент, когда это понадобится Викки.

Викки пыталась заставить себя думать о делах, когда скоростной катер отеля «Голден эйрпорт хотэл» Макфаркаров мчал ее через гавань назад к острову Гонконг.

— Сверкающий новенькой краской «Инвернесс» был выкрашен в красный и желтый — традиционные цвета старой пароходной линии Фаркаров. Выполненный по образцу длинного, обтекаемого китайского судна и украшенный красивым бушпритом в виде головы дракона, он летел по воде почти бесшумно. На Ай Цзи, которого Викки назначила капитаном, было в таком количестве разных позолоченных нашивок, что это посрамило бы самого капитана «Королевы Елизаветы II». Два его помощника и четыре взволнованные девушки в красно-золотистых платьях, чьими обязанностями было встречать пассажиров и следить за тем, чтобы они ни в чем не нуждались, казались довольными, что они наконец приступили к работе.

Викки была единственным пассажиром: правительство до сих пор не дало ей лицензию на открытие линии паромов и катеров от Центра к Лантау. Позади, у пирса, ждал подобным же образом раскрашенный «Данди» с набранным экипажем, готовый к отплытию в любой момент, когда Викки удастся пробраться сквозь препоны бюрократической машины. Но этот саботаж, конечно же, был напрямую связан с желанием каэнэровцев заграбастать отель «Голден» на «Экспо-97».

Ее надежда обезопасить себя при помощи угрозы каэнэровцам, что они получат недостроенные здания ко дню переворота, угасла во время краха на рынке недвижимости — Макфаркары, подобно многим другим ханам в городе, зависели теперь от банков — многие из них находились под контролем каэнэровцев, и в любой момент по указке Пекина, банки могли начать давить на Макфаркаров, принуждая их принять любые невыгодные условия продажи, какие только захочется диктовать мистеру Ву.

Проблема с питьевой водой на «Экспо» и катера на Лантау были козырными картами мистера Ву, и самое большое, на что могла надеяться Викки — это один неполный рабочий день в неделю. Но тем не менее «Льистон» и «Лох Инвен» были почти готовы на их судостроительном заводике, к ним должны были присоединиться «Форт Вильям», «Инвермористон», «Милтон» и «Глен Эфрик», и благодаря этому маленькому флоту Макфаркары смогут наладить сообщение между аэропортом и Центром или Коулуном каждые четверть часа.

Но самым отрадным для Макфаркаров была авиалиния «Голден эйр фрэйт». Приобретя первые полдюжины «Ан-250», права на посадку и на взлетные полосы в Штатах, ее воздушная флотилия начала перевозить огромное количество грузов из Шанхая. Но даже в этом случае прибыль пока не покрывала долгов, и Викки часто вспоминала, как говорил Хьюго — каэнэровцы могут прихлопнуть ее начинание одним телефонным звонком.

Почувствовав какую-то возню неподалеку от себя, Викки оглянулась и увидела, как девушки столпились около пульта связи катера — там, где телефоны и биржевые сводки были к услугам пассажиров. Одна из них вытащила листок бумаги из факса и протянула его Викки. Казалось, китаянками овладела паника. Викки внимательно рассматривала листок — несколько колонок виртуозно написанных китайских иероглифов на официальном бланке Аллена Уэя.

— Что это? Совершенно секретно?.. Это какой-то бред. Паранойя.

— Тут говорится, что англичане забирают золото Гонконга, тайпан.

— Какое золото Гонконга?

В одну секунду она набрала номер своего офиса. Ответил Питер:

— Где ты?

— В гавани на «Инвернессе».

— Ты видела факс?

— Это какая-то липа. Тут нет ни грамма смысла.

— Думаю, тебе лучше отправиться в аэропорт. Слишком поздно, чтобы пытаться добраться до Пик-хауса.

Викки почувствовала, что ее пробирает дрожь. Но она не собирается улепетывать в аэропорт. Она стала размышлять. В сущности, с катера она могла связаться с любым зданием в городе.

— Быстро отправьте китайцев по домам, — приказала она. — И вызовите всех англичан в яхт-клуб. Я увижусь с тобой там. Вы не будете в безопасности в «Макфаркар-хаусе».