Глава 1

Сквозь разрывы в серых шквальных тучах пробивались солнечные лучи. Сорокафутовая яхта «Сирена», крохотная скорлупка из дерева и стекловолокна — фибергласа, затерянная в атлантических просторах, танцевала на мчащихся друг за другом волнах, то взлетая к небу, то проваливаясь в глубокие водяные ямы.

Когда суденышко задержалось на гребне очередной волны, Питер Харден и его жена Кэролайн успели заметить в нескольких милях за кормой корабль — темное пятно на фоне солнечной дорожки, пересекающее кильватер яхты. «Сирена» соскользнула в новую впадину, и с боков выросли свинцово-серые водяные стены. Под поверхностью воды растекались голубые пятна, похожие на плоских водоплавающих животных.

Кэролайн прикоснулась губами к лицу мужа, и Харден прижал ее к себе. Когда яхта вновь взлетела на гребень, большой корабль пропал за пеленой дождя, и «Сирена» опять оказалась в одиночестве на пустынных просторах.

Харден бросил взгляд на компас. Север-северо-восток. Со времени выхода из Фаяла на Азорских островах прошло уже девять суток. До Фалмута осталось два дня пути, если только не испортится погода. Так же автоматически, как опытный водитель, двигаясь в плотном потоке транспорта, поглядывает в зеркало заднего вида, он посмотрел на паруса. Генуэзский стаксель начал заполаскивать. Харден выбрал шкот. Храповик шкотовой лебедки зафиксировался в новом положении, и парус перестал хлопать.

Двухмачтовая яхта бежала по морским просторам.

Свежий и порывистый юго-западный ветер, туго натягивающий ее паруса, нес суденышко, как медленный теплый поток.

«Сирена» была не новым судном, ей исполнилось уже двадцать лет. Ее построили в те времена, когда фиберглас был новым материалом. Хардену довелось плавать на «Сирене» еще тогда, когда он и яхта были молодыми, но владельцем яхты он стал только три года назад, купив ее к своему сорокалетнему юбилею.

Харден сидел у штурвала лицом к ветру, внимательно следя за морем, чтобы вовремя заметить опасную волну. Его загорелая рука покоилась на кожаной обивке хромированного колеса. Широкое лицо Хардена обветрилось, а серо-голубые глаза окружила сеточка едва заметных морщинок. У него были гибкие подвижные пальцы опытного ремесленника и крепкое, приземистое тело, закаленное годами беспрерывных плаваний на маленьких парусных суденышках.

В течение всего этого дня супруги сражались со шквальными ливнями. Но внезапно серые тучи удалились к горизонту, облака над головой расступились, как диафрагма объектива, и ярко засияло солнце, разбрасывая по морским волнам искры и высушивая палубу яхты.

Харден и Кэролайн открыли форлюки, чтобы теплый воздух изгнал из каюты сырость, и сняли с себя парки и штаны из винила и резиновые матросские ботинки — экипировку для плохой погоды, спасавшую их от холодных шквальных ливней. Когда ветер стих, они вылезли из шерстяных свитеров.

Наконец, с надеждой поглядев на солнце, Кэролайн начала расстегивать рубашку. Харден смотрел на жену, думая, как она красива, с короткими черными волосами, распушенными ветром, пылающими щеками и сверкающими темными глазами. Он поощрительно улыбнулся, когда ее рубашка упала на палубу.

Они уже десять лет были мужем и женой, и их нежные чувства выдержали испытание различиями в возрасте, во вкусах, в интересах. Все эти годы супруги служили друзьям живым примером того, что счастье не всегда быстротечно.

Кэролайн послала мужу воздушный поцелуй, переступила через упавшие на палубу джинсы и швырнула Хардену свои трусики. Май только начался, и ее кожа была по-зимнему бледной. Она легла ничком на мостике и уперлась пятками в комингс. Когда яхта накренялась, ее ноги напрягались с силой и изяществом.

Харден внимательно осмотрел горизонт. Небо над головой расчистилось, но за кормой голубые просветы между мрачными тучами, которые двигались ниже серых слоистых облаков, постоянно меняли свою форму. Ему показалось, что на горизонте возникают очертания новых шквальных туч, но они были далеко, в десяти или двенадцати милях от яхты, и приближались не слишком быстро.

Сняв рубашку, Харден опустился на колени рядом с Кэролайн. Солнце грело ему спину. Он целовал ее пятки, икры, бедра. Кэролайн расчесывала пальцами его густые каштановые волосы. Найдя место, прикосновение к которому заставило Хардена вздрогнуть, она спросила:

— А кто будет управлять яхтой? Автопилот?

Харден снова взглянул на успокаивающееся море.

— Да, — кивнул он. — Никуда она не денется.

Кэролайн поманила его к себе нежным и неторопливым поцелуем.

* * *

Они были поглощены друг другом, когда «Сирена» внезапно накренилась под порывом холодного ветра и на суденышко упала тень от тучи. Кэролайн крепче прижалась к мужу, и ее кожа покрылась гусиными пупырышками.

— Что происходит, капитан?

Харден поднял голову и взглянул на море. Дождевые тучи закрыли солнце. Небо впереди по курсу было ясным, но с обеих сторон яхты горизонт как будто придвинулся ближе. Диск солнца просвечивал сквозь тучи, как устье раскаленной топки.

— Нам бы лучше...

— Что? — с тоской вздохнула Кэролайн. — Ты не думаешь, что надо закончить одно дело, прежде чем приниматься за другое?

— Боюсь, что сейчас не выйдет.

Кэролайн оперлась на локоть и оглянулась. За кормой яхты шквал стремительно гнал вперед длинную полосу низких черных туч.

Кэролайн встретила тучи возгласом отчаяния:

— Вы что, подождать не могли?!

Они рассмеялись и бросились убирать паруса. Пока Харден поднимал штормовой стаксель, Кэролайн взялась за штурвал и направила яхту в бейдевинд, ослабив давление ветра на парус, чтобы его можно было спустить. Под очередным порывом ветра парус затрещал, как сосновые ветки, брошенные в костер. Кэролайн координировала движения яхты с усилиями мужа, и наконец парус упал на палубу.

Харден поспешно отцепил парус от штага и запихнул вниз через форлюк. Складывать его не было времени. Затем он поднял на мачту штормовой стаксель, перехватывая фал руками, обернул ходовой конец фала вокруг барабана лебедки и туго натянул парус.

Кэролайн увалила «Сирену», и штормовой стаксель наполнился ветром. Затем она потравила грота-шкот, и грот — большой, громоздкий парус — заполоскал. Когда Харден спустил его, Кэролайн поспешила к мужу, чтобы помочь уложить полотнище и привязать к гику эластичным канатом.

Смеясь, она оперлась о мужа.

— Мои ноги сейчас не выдержат. У меня колени как будто сделаны из пластилина.

Жестокие порывы ветра, предшествующие шквалу, срывали гребни с волн, разглаживая их. По воде пошли буруны, похожие на следы торпед. Супруги поспешно вернулись в кокпит, зарифили бизань, и «Сирена» продолжила свой бег по морским просторам.

Харден спустился вниз, чтобы задраить форлюк. Каюта содержалась в чистоте и уюте. Здесь было все, что нужно для долгого плавания. Проверив, все ли предметы привязаны, он поспешил вернуться в кокпит, влез в свою парку и взялся за штурвал, чтобы Кэролайн тоже могла одеться.

Кэролайн надела свитер и парку. Ее ноги по-прежнему были голыми, но шквал уже догнал яхту. Она бросила в каюту то, что не успела надеть, захлопнула люк и села рядом с Харденом, уперев ноги в противоположное сиденье. Харден вручил жене стаксель-шкот, поцеловав ее в губы.

Жестокий порыв ветра ударил в паруса. На корпус, ближе к корме, обрушились пенные волны, развернув «Сирену» поперек ветра. Яхта резко накренилась. Харден крутил штурвал, стараясь повернуть судно кормой к вздымающимся волнам.

Шквал принес с собой тьму, как будто над океаном натянулось черное полотнище. Температура мгновенно упала на двадцать градусов. По палубе захлестал ледяной дождь. Изломанная молния выхватила из темноты бурное море, окрасив его в ослепительно белый цвет. Волны сталкивались, поднимая тучи брызг к небу.

Кэролайн потравила стаксель-шкот, чтобы увалить яхту, и поскольку Харден был занят штурвалом, то ей. пришлось заняться и бизанью. «Сирена» подняла нос, ее паруса наполнились ветром, и она помчалась сквозь шквал, как испуганная лошадь.

Все закончилось за несколько минут. Небо прояснилось, ветер стих, температура поднялась, и волны успокоились. Еще некоторое время шел ливень, но затем и он прекратился.

— Ух, — произнесла Кэролайн. — В следующий раз спустим бизань. Наша скорлупка летела слишком быстро.

— Ничего, выдержит, — откликнулся Харден, усмехнулся и погладил голые колени Кэролайн. — Кроме того, небольшая встряска нам не повредит, а то становится слишком скучно.

— Скучно? Похоже, у тебя склероз. Тебе не хочется провести ночь в шлюпке? — Кэролайн указала пальцем на маленькую белую шлюпку позади грот-мачты.

— В одиночку?

— В одиночку. Кроме того, на нас идет еще один шквал, так что решайся.

Их действительно догоняла новая темная полоса. К ней было приковано все внимание Хардена. Он следил за приближающимся шквалом, пытаясь разглядеть через рваный серый край черное ядро, но не замечал ничего угрожающего — ни высоких волн, ни признаков урагана.

— Что такое? — спросила Кэролайн, ощутив беспокойство мужа.

— Не знаю, — медленно произнес Харден. — У меня возникло странное чувство...

Он достал из футляра бинокль и внимательно осмотрел облачную полосу.

— Больше похоже на ливень, чем на ураган, — тебе не кажется?

Он передал бинокль жене, и Кэролайн согласилась с ним. Она не увидела черноты настоящего шквала, да и порывов ветра, которые предвещают его приход, тоже не было.

Харден огляделся. Первый шквал отступил на восток. Над головой сияло солнце, и похоже было на то, что за ночь погода переменится, как предвещал поднимающийся барометр. Затем он снова взглянул назад, все еще раздумывая, не опустить ли бизань. Морская мудрость гласит: убирай паруса в тот момент, когда впервые об этом подумал.

— Давай уберем бизань.

— Есть, капитан!

Они опустили парус и скатали его.

«Сирена» замедлила ход, и дождевая полоса стала нагонять яхту.

Харден снова поглядел на тучи, пытаясь понять, что же его беспокоит, но опять ничего не увидел. Опустив бинокль, он заметил, что Кэролайн смотрит на него искренним и открытым взглядом. Она погладила пальцем губы мужа.

— Я люблю тебя.

— Я тоже.

— Обними меня, пожалуйста.

Харден оказался у нее за спиной. Одной рукой держа штурвал, а другой обнимая жену за плечи, он оглядывал море поверх ее черных шелковистых волос. Кэролайн расстегнула парку Хардена и положила голову ему на грудь. «Сирена» плыла прежним курсом повернув корму к тучам, и ее нос указывал на далекое солнце.

Неожиданно Кэролайн вздрогнула.

— Питер, я боюсь...

— Чего?

— Не знаю...

Она бросила взгляд на воду, затем оглянулась, и Харден почувствовал, как напряглось ее тело.

— О Господи!

Харден повернулся и застыл от ужаса.

Он увидел черную стену, заслонившую горизонт.

— Фордевинд!

Харден поспешно переложил руль в крайнее левое положение и, удерживая штурвал ногой, стал выбирать стаксель-шкот, перехватывая его руками. Лебедка злобно завизжала. «Сирена» увалилась под ветер, сходя с курса. Кэролайн кинулась к бизань-мачте, сорвала эластичный канат и подняла парус на мачту.

Паруса заполоскали. «Сирена» поворачивала, пока не пошла точно в фордевинд. Черная стена над белым бортом быстро надвигалась на яхту. До нее оставалось каких-то шестьсот футов.

— Вытравливай! — заорал Харден.

Вернув штурвал в центральное положение, он опустил бизань-шкот, и тот заскользил в его руке, обжигая ладонь. Когда парус оказался повернут под нужным углом к яхте, он обернул шкот вокруг барабана лебедки и заложил его за утку. Парус издавал резкие щелчки, пытаясь поймать ветер.

Харден нажал кнопку стартера вспомогательного двигателя, надеясь, что тот заведется. Двигатель был старым. После выхода с Азорских островов его еще ни разу не заводили. Парус зацепился за планку на грот-мачте, сморщился и бесполезно захлопал. Кэролайн закрепила шкот правого борта и бросилась освобождать парус. В этот момент «Сирена» нырнула в глубокую яму. Кэролайн поскользнулась и, упав, покатилась к борту. Харден закричал. Он был слишком далеко и ничем не мог ей помочь.

Ноги Кэролайн проскользнули под леером и оказались в воде. Одной рукой она сумела схватиться за стойку, другая ее рука отчаянно сжималась и разжималась, пытаясь тоже за что-нибудь уцепиться. Очередная волна потащила ее в море. Когда «Сирена» накренилась на левый борт, Кэролайн удалось залезть обратно на палубу. Она поднялась на ноги, бросилась к мачте и отцепила шкот. Харден положил руль налево, парус, хлопнув, наполнился ветром, и яхта завершила поворот в фордевинд.

Кэролайн поспешила по трапу вниз в каюту. Харден успел заметить, что лицо у нее белое, как бумага. Ему трудно было оценить весь ужас пережитого ею испытания — вывалиться за борт перед носом надвигающегося на них чудовищного корабля.

Они пересекали его курс. Харден снова нажал на кнопку стартера, не отрывая взгляда от огромного черного корпуса. Он никогда не видел такого громадного судна. Они должны были уже миновать его, но корабль был таким широким, словно плыл бортом вперед. Его от яхты отделяло менее четырехсот футов воды.

Наконец стартер дизеля заворчал. Кэролайн выбежала из кабины со спасательными жилетами. Один из них она надела на Хардена, пока он держал штурвал и отчаянно нажимал на кнопку стартера, а затем натянула свой жилет. Все это время ее глаза были прикованы к черному корпусу.

Дизель закашлялся и пробудился к жизни. Харден включил передачу, и «Сирена» поплыла на два узла быстрее. Огромный корабль был так близко, что на его корпусе можно было разглядеть сварные швы. Он был выше, чем мачты «Сирены», шире, чем городской квартал, и вдобавок очень быстро двигался. Гигантская волна, расходившаяся от носа корабля, поднималась на двадцать футов. Харден не видел на корабле ни людей, ни мостика, ни ходовых огней, ни названия. Ничего, кроме голой стены, зализанные очертания которой нарушались только гигантским якорем.

Хардену казалось, что им удастся миновать волну, расходящуюся от носа корабля. Сейчас он видел борт судна — огромный утес, исчезавший в тумане. С его подветренной стороны вода была неподвижна, как в лагуне аттола. «Сирена» по-прежнему плыла под прямым углом к кораблю. Харден хотел увеличить угол и отойти подальше, но для этого ему пришлось бы сделать новый поворот через фордевинд, на что не оставалось времени. Он прибавил газу. «Сирена» рванулась вперед, но в следующее мгновение пришлось снизить обороты, так как холодный дизель грозил заглохнуть.

Неожиданно «Сирена» замедлила ход, неуклюже переваливаясь на волнах.

Кэролайн кинула взгляд на паруса.

— Где ветер?

Харден понял весь ужас происшедшего. Чудовище похитило у них ветер, поставив огромный борт заслоном на его пути. Паруса поникли и опали.

Харден врубил полный газ. Непрогретый мотор закашлял и заглох. На какое-то мгновение наступила тишина, нарушаемая только ленивым полосканием парусов. Корабль был в ста футах от них. Неизвестно, какой стоял на нем двигатель, но плыл он бесшумно.

О его приближении говорил только усиливающийся плеск разбегающихся волн.

Харден и Кэролайн крепко взялись за руки и, отступив на бак, замерли там, недоверчиво глядя, как гигантская стена бесшумно заслоняет небо.

Волна резко накренила яхту на борт, и она легла, как жертва, обреченная на заклание. Сцепив руки, Харден и Кэролайн прыгнули в воду в то мгновение, когда черный корабль подмял «Сирену» под себя.

 

Глава 2

«Сирена» погибла с протяжным треском лопающегося фибергласа.

Харден прыгнул в воду. Она оказалась безумно холодной. Вынырнув на поверхность, он подтащил Кэролайн к себе. Что-то ударило ему в бок, колено пронзила боль. Рука Кэролайн вырвалась из его хватки. Прежде чем вода снова погребла его, он услышал крик жены.

Спасательный жилет вытолкнул его на поверхность, и тут же он почувствовал страшный удар в затылок. В глазах потемнело. Его несколько раз перевернуло. Руки и ноги были бессильны, но спасательный жилет удерживал его на плаву, пока гигантский металлический корпус проплывал мимо.

Харден почувствовал, что его прижимает к борту корабля, и вскрикнул, пораженный его гладкостью. На полированной поверхности огромной стены не выступало ни швов, ни заклепок. Его голова погрузилась под воду, и внезапно он осознал, что винты корабля засасывают его вниз.

Он отчаянно отталкивался от корпуса корабля, но его снова и снова затаскивало в стремительный водоворот у борта судна. Наконец, поддавшись истощению, боли и страху, он старался только защитить свое тело от ударов о металл.

Корабль проплывал мимо него безумно долго. Харден начал думать, что он навсегда пойман в ловушку между движущейся стеной и водой. Каждый раз, когда он отталкивался от борта, его разворачивало и ударяло спиной о корпус. Он давно бы превратился в лепешку, если бы не упругий спасательный жилет, смягчавший удары, но его колени и локти были страшно разбиты.

Внезапно черная стена кончилась, и Харден оказался во взбитой винтами корабля пене, наполнившей ему нос и рот. Он погрузился под воду: его спасательный жилет был бесполезен в пене. Едкая соленая жидкость щипала во рту и в горле. Харден кашлял и отхаркивался.

Наконец пена осела, волны успокоились, и спасательный жилет поднял Хардена на поверхность. Он был один; вода вокруг него была спокойной, как в пруду. Гигантская квадратная корма исчезла за дымкой тумана. Над кормой возвышался громадный белый мостик с двумя черными трубами, изрыгавшими серый дым. Воздух был пропитан выхлопными газами, а из-под них пробивался характерный запах сырой нефти.

На черной корме отчетливо выделялось написанное белыми буквами название корабля: «ЛЕВИАФАН».

Ниже — порт приписки: Монровия.

— Кэролайн! — закричал Харден.

Он огляделся, но ничего не увидел. Корабль, потопивший яхту, уже исчез, пропав за облаками. Море медленно возвращалось в свое обычное состояние. Волны подходили к оставшемуся от корабля кильватеру, сначала нерешительно, как будто боялись возвращения гиганта, затем все более и более храбро. Вскоре Харден прыгал, как поплавок, поднимаясь на гребни волн и проваливаясь в ямы, выкрикивая имя Кэролайн и пытаясь приподняться над водой, чтобы дальше видеть.

От жуткого холода притупилась боль в локтях и коленях, тело и мозг онемели. Туман спускался все ниже, закрывая обзор. Харден почти совсем погрузился в оцепенение, когда его рука ударилась обо что-то твердое. Он содрогнулся от ужаса. Акулы!

Харден отталкивался ногами, поднимал брызги, слыша свой собственный вопль, в котором не осталось ничего человеческого. Он чувствовал, как ужас вдыхает в его тело новые силы. Инстинкты побуждали к действию. Он достал нож, висевший на спасательном жилете, и подтянул колени к животу, свернувшись в клубок.

Его снова стукнуло что-то твердое, и он опять содрогнулся от ужаса. Ударявшая по нему штуковина плавала на поверхности. Харден схватил ее рукой и поднес находку к глазам. Кусок тикового дерева. Часть комингса кокпита.

Вокруг него плавали другие предметы. Обломки дерева, пенопласт.

— Кэролайн! — снова позвал он.

Внезапно из тумана проступили очертания какого-то белого и массивного предмета. Харден поплыл в его сторону. Спасательный жилет ограничивал его движения. Он вытянул вперед руки и оттолкнулся от воды ногами. Колени пронзила боль. Плавающий предмет удалялся от него, покачиваясь на волнах. Харден стремительным рывком дотянулся до него. Его пальцы заскользили по гладкой поверхности, и он отпрянул с ощущением, что прикоснулся к живой плоти.

Но затем он узнал шлюпку «Сирены». Точнее говоря, половину шлюпки, как будто ее отрезали ножом. Она плавала вверх дном: пенопластовая прокладка не давала ей утонуть. Харден ухватился за обломанный конец. Дно шлюпки было скользким от наросших на него водорослей.

Если ему удастся перевернуть шлюпку и залезть в нее, то поле его зрения увеличится. Вытянув руки, Харден ухватился за оба планшира. Не обращая внимания на боль, пронзившую правый локоть, он тянул один край разломанной шлюпки вниз, а другой толкал вверх. Шлюпка наклонилась и вырвалась из его рук.

Харден догнал ее и попытался схватиться за толстый киль. Шлюпка снова накренилась, и он опять не сумел ее удержать. Тогда, подплыв к обломанному краю, он со всей силы потянул за него. Край шлюпки медленно погрузился под, воду. Но пенопласт отказывался тонуть. Харден поднял ноги, уперся ими во внутреннюю сторону планшира и надавил всей массой своего тела. Шлюпка перевернулась.

Хардена отшвырнуло назад. Он выплыл на поверхность, кашляя и задыхаясь. Соленая вода щипала его глаза и горло. Найдя шлюпку, он поплыл за ней вдогонку. Корма шлюпки высоко поднялась, а обломанный конец ушел под воду. Ухватившись за него, Харден развернулся и попытался сесть на дно шлюпки, но понял, что та может перевернуться. Тогда он еще сильнее вытянул назад руки, ухватился за внутренние шпангоуты, подтянулся и уселся на дно. Корма шлюпки поднялась еще выше. При помощи набегавших волн Харден медленно продвигался все дальше и дальше, пока наконец не примостился на корме шлюпки по пояс в воде. Его ноги свисали над разломом. Харден подтянул их в шлюпку, по-прежнему опасаясь акул.

— Кэролайн!

Шлюпка закачалась, как ванька-встанька. Она могла выдерживать тяжесть Хардена, только если он не шевелился. Неожиданно она опасно накренилась, угрожая вывалить его обратно в море. Харден осторожно изменял свою позу, пока не оперся плечами о поперечину. В таком положении он мог оглядываться по сторонам.

Дождь и спустившийся туман ограничивали поле зрение пятьюдесятью футами. Харден видел обломки яхты, куски тиковых досок, посуду, обрывки парусов, возможно, разодранных винтами корабля.

Фибергласовый корпус «Сирены» затонул почти мгновенно. Харден содрогнулся. Вероятно, яхте еще осталось погружаться милю или две, пока она не коснется холодного, илистого океанского дна, где чудовищное давление воды раздавит все лампочки. Сперва настольные лампы и фонари в каюте, затем ходовые огни.

— Кэролайн!

Вскоре он заметил переднюю половину шлюпки и выпрямился, чтобы разглядеть ее получше. Может быть, Кэролайн сумела забраться в нее так же, как он забрался на свою половину? Течение развернуло обломок, и Харден увидел, что разломанный корпус пуст. Затем он исчез из поля зрения.

Харден снова и снова звал Кэролайн по имени и напрягал слух, надеясь услышать отклик. Он поднимал голову, вытягивая шею. Становилось темно. Неужели она потеряла свой спасательный жилет? Или ее засосало под корабль? Может быть, она находится без сознания в сотне футов от него? Шли часы, а он все продолжал выкрикивать ее имя.

 

Глава 3

Супертанкер «Левиафан» был самым большим судном в мире. В своих огромных резервуарах он мог перевезти миллион тонн нефти и, находясь в плавании, казался оторвавшимся от суши полуостровом.

Гигантский корабль просто не замечал волн, на которых «Сирена» качалась вверх и вниз. Его тупой нос разглаживал их, как утюг, оставляя за квадратной кормой воду, такую же спокойную, как в укромной бухте.

«Левиафан» имел в длину 1800 футов — девять городских кварталов, — и во время шквалов его нос был невидим с мостика. Далекое пятнышко, которое Питер и Кэролайн заметили на горизонте, решив, что это борт пересекающего их курс судна, было на самом деле носом «Левиафана», нацеленным точно на них.

Два дня спустя — после того как «Левиафан» разгрузился в Гавре и начал обратный путь в Персидский залив — два более старых и относительно небольших танкера водоизмещением по сто тысяч тонн каждый столкнулись в переполненном кораблями Ла-Манше. К счастью, повреждения оказались небольшими. Пустой танкер, направлявшийся в океан, исправил поломки на ходу. У встречного корабля, капитан которого был склонен игнорировать правила судовождения, оказались пробиты несколько листов обшивки корпуса, и немного нефти — не более двухсот тонн — вытекло в море.

Нефть, разлившуюся по поверхности воды, пригнало к побережью Корнуэлла, где ее жертвами стали несколько тысяч чаек. Рыбаки, фермеры, владельцы магазинов и художники опускались по скалистым утесам к морю и собирали несчастных птиц, которые отравились, пытаясь счистить сырую нефть с перьев. Люди оборудовали полевой госпиталь, чтобы отмыть птиц от нефти и содержать их в тепле, пока они не обсохнут.

Доктор Ажарату Аканке, молодая африканка, присоединилась к спасателям под вечер, когда закончилось ее дежурство в местном госпитале. К тому времени пляж был усеян мертвыми птицами, а крики живых постепенно ослабевали. Ажарату приходилось и раньше участвовать в подобных спасательных операциях. Увидев, что большинство птиц погибло, она прошла мимо главного нефтяного пятна, покрывшего гальку несколькими дюймами вонючей смолы, и стала искать там, куда еще никто не успел добраться.

Ажарату была стройной женщиной с очень темной кожей, высокими скулами, узким носом и изящными губами, которые говорили о том, что в числе ее предков были арабские или португальские работорговцы. На шее у нее висел простой золотой крестик на тонкой цепочке.

Она нашла баклана, застрявшего между двумя камнями, куда его принес прилив. Глаза птицы тускло мерцали сквозь толстый слой нефти, обволакивающий ее голову и тело. Пытаться спасти баклана было бессмысленно, и Ажарату своими длинными, тонкими пальцами свернула ему шею.

Положив мертвую птицу в пластиковый пакет, чтобы какой-нибудь стервятник, позарившись на труп, не отравился нефтью, она снова принялась за поиски. Удалившись на милю от основного отряда спасателей, она обогнула круглый камень, залитый нефтью, и застыла на месте. На галечном пляже лежал полураздетый мужчина в желтом спасательном жилете. Его голые ноги были бледными до синевы, кожа от длительного нахождения в воде покрылась морщинами. «Он мертв», — подумала Ажарату, опускаясь рядом с ним на колени.

* * *

Харден проснулся с ясной головой. Он знал, что остался в живых и находится в госпитале. Чернокожая женщина, стоявшая у его. кровати, судя по всему, была врачом.

Взяв Хардена за левое запястье, она считала пульс. Увидев, что пациент проснулся, она сказала:

— Добрый вечер.

— У нее было хорошее английское произношение.

— Где моя жена?

— Мне очень жаль... Мы нашли вас одного.

Хардена пронзило острое чувство потери.

— Какой сегодня день?

— Четверг.

Тогда было воскресенье.

— Ее тело найдено?

— Нет.

— Возможно, что... А где мы? В Англии? — спросил Харден.

Он лежал в светлой, просторной палате. Кроме него, здесь не было других больных. Белые занавески колыхались на окнах под дуновениями теплого бриза.

— Фоуэй, Корнуолл, — ответила чернокожая женщина. — Это городок на побережье Ла-Манша. Я нашла вас на пляже.

Харден сел в постели и попробовал спустить ноги на пол. Правое колено не гнулось.

— Может быть, ее выбросило дальше по побережью. Вы не нашли еще каких-нибудь предметов?

— К сожалению, нет.

— Может быть, шлюпку?.. — произнес он, пытаясь вдохнуть в себя надежду. — Может, что-нибудь найдено на французском берегу?..

Женщина положила ему на плечи свои руки кофейного цвета, заставив его опуститься на подушку, и сказала:

— Представители властей знают, что на берегу моря найден человек. Никто не знает, кто вы и откуда, но сбор информации продолжается. Если бы где-нибудь была найдена женщина — живой или мертвой, — об этом стало бы известно.

Харден попробовал сопротивляться, но понял, что слишком ослабел. Его тело задрожало от усилий. Он откинулся на кровать с полузакрытыми глазами и черной пустотой в сердце. Отсутствие известий о Кэролайн было невыносимо, и он попытался найти успокоение в несуществующих деталях.

— Я врач, — заявил он. — У меня было небольшое сотрясение мозга.

Чернокожая женщина недоверчиво смотрела на него.

— Вы весь день оставались без сознания. Сколько времени вы пробыли в воде? Что случилось?

— В таком случае, — поправил себя Харден, подавляя приступ страха, — у меня было сильное сотрясение. Я потерял сознание в ночь на понедельник... Трещины в черепе есть?

— Нет.

— Неудержимая рвота?

— Пока не было.

— Дыхание?

— Нормальное.

— Поэтому вы не стали вставлять мне канюли?

Он имел в виду трубки, которые вставляют в нос бессознательным пациентам, чтобы предотвратить остановку дыхания.

— С вами все время кто-нибудь находился — либо я, либо сестра. Я собиралась вставить канюли, если бы вы и дальше оставались без сознания.

Вытерев его лоб сухим полотенцем, она спросила:

— Как вас зовут?

— Питер Харден.

— Доктор Харден, я — доктор Аканке. Мне бы хотелось, чтобы вы заснули.

— Прошу вас...

— Я слушаю.

— Мои последние координаты — пять градусов шестьдесят минут западной долготы, сорок семь градусов восемьдесят минут северной широты. Пожалуйста, скажите, чтобы ее поискали где-нибудь в том районе.

Ажарату попросила его повторить цифры. Харден поблагодарил ее. Он смотрел ей вслед, пока она бесшумно выходила из палаты, затем бросил взгляд в окно. Бриз откинул занавеску в сторону, и далеко внизу он увидел зеленое, искрящееся море.

Он проснулся в темноте с колющей болью в черепе и напрягся, ожидая, когда повторится разбудившее его движение. И оно пришло. Он ничего не видел, но знал, что оно было черным и шло прямо на него. Он соскочил с кровати. Одно из окон было широко распахнуто. Черный предмет спустился на пол, и Харден пробежал сквозь него. Черное следовало за ним, обволакивало. Внезапно он оказался в воде, замедлившей его движения. Черное надвигалось, гоня перед собой белую волну.

Тогда Харден закричал.

Услышав тихий звук голоса, он почувствовал себя в безопасности. Рядом с ним оказалось лицо доктора Аканке.

— Вам приснился кошмар, доктор Харден. Успокойтесь, теперь все будет в порядке.

* * *

Комендант порта упорно называл его лейтенантом, поскольку во время длительного разговора Харден упомянул, что служил лейтенантом на госпитальном корабле флота Соединенных Штатов. Комендант был недоверчивым пожилым человеком, несмотря на свою общительность.

Когда Харден понял, что ему в третий раз придется отвечать на все вопросы, он сказал:

— Итак, вы мне не верите.

Комендант снизил тон.

— По-моему, я ничего подобного не сказал, но раз вы об этом заговорили, должен заметить, что вы рассказали совершенно невероятную историю.

— По-вашему, я лгу?

— Ваш мозг мог пострадать после шока... Доктор Аканке говорит, что у вас было сотрясение мозга... Я не...

— Я видел название корабля на корме!

— Вы бы не смогли остаться в живых, — отрезал комендант.

— Однако же остался, — возразил Харден. — Корабль под названием «Левиафан» утопил мою яхту и убил мою жену.

— Лейтенант, «Левиафан» — самый большой корабль в мире.

— Вы уже в третий раз это говорите! — воскликнул Харден. — Ну и что, что он самый большой! Какое мне до этого дело?!

Комендант пощелкал языком и направился к выходу из палаты.

— Возможно, когда вы будете лучше себя чувствовать...

Харден спустил ноги с кровати на пол и приподнялся. Резкая боль пронзила его колено, и он откинулся на подушку с искаженным лицом. Комендант встрево-женно поглядел на него.

— Что такое, лейтенант?

— Находился ли «Левиафан» в том районе, в котором нашли меня? — спокойно спросил Харден.

— Он разгрузился в Гавре в понедельник ночью. Но все же мне кажется...

— Убирайтесь к черту, — злобно прорычал Харден.

Местный инспектор полиции оказался моложавым мужчиной интеллигентного вида с сочувственной улыбкой и холодными глазами. Он начал с печального сообщения:

— Мне очень жаль, но никаких следов вашей жены не найдено. Мы обшарили все побережье Ла-Манша и поддерживаем связь с Францией и Ирландией.

— Ее мог подобрать корабль, на борту которого нет радио.

— Вряд ли, — возразил инспектор. — А теперь, доктор Харден, мы должны удостовериться, что вы — тот, за кого себя выдаете. Вы знакомы с кем-нибудь в Англии?

Харден назвал имена нескольких лондонских врачей.

— Нам бы хотелось снять у вас отпечатки пальцев.

— Черт побери, за кого вы меня принимаете?

Боль в колене делала Хардена раздражительным, но он был согласен с доктором Аканке, что перенесенная им травма головы исключает применение обезболивающих средств.

— Побережье — это граница страны, — вежливо ответил инспектор. — Нам часто приходится встречать нежеланных гостей: ирландских контрабандистов, переправляющих оружие, торговцев наркотиками и всяческих нелегальных иммигрантов — индийцев, пакистанцев и прочих.

— За кого вы меня принимаете? — повторил Харден, вложив в эти слова всю боль от утраты. — За пакистанца или террориста из ИРА, переплывшего море с гаубицей в зубах?

— Благодарю вас, инспектор, для первого раза достаточно, — вмешалась доктор Аканке. Все это время она ждала за дверью и сейчас вошла в палату с двумя медсестрами, которые увели полисмена.

Как только инспектор ушел, она поставила в рот Хардену термометр и заметила:

— Вам вредно повышать голос.

Прошел уже день с тех пор, как он пришел в себя в госпитале. Разговоры с комендантом порта и полицейским офицером пробудили в Хардене глубинный гнев, который грозил вырваться наружу.

— Мне нужно позвонить в Нью-Йорк.

— Я бы хотела, чтобы вы поспали. Мы уже связались с вашим посольством.

— Доктор, я засну только после того, как позвоню своему адвокату. Будьте любезны, соедините меня с ним.

Увидев, что доктор Аканке не собирается выполнять просьбу, Харден смягчил тон.

— Пожалуйста, — попросил он. — Я очень беспокоюсь и должен поговорить с адвокатом.

— Хорошо.

Через двадцать минут пришел санитар с телефоном на длинном проводе. Телефонистка соединила Хардена с Америкой.

— Пит! — раздался в трубке голос Билла Клайна. — Черт возьми, что с вами стряслось? Мне тут такое рассказывают...

— Нашу яхту раздавил танкер.

— Но вы-то в порядке?

— Кэролайн пропала.

— Боже всемогущий! Давно это случилось?

— Пять дней назад.

— Ох... — простонал Клайн. — Нет, только не это... — Его голос, затих, и некоторое время Харден слышал только шум на линии. — Есть ли какой-нибудь шанс?..

Харден сделал глубокий вдох. Больше он не мог обманывать себя. Вода была слишком холодной. Сам он спасся чудом. Второй раз такое не случится.

— Нет... практически нет.

Закрыв глаза, Харден слышал, как рыдает его друг. Клайн боготворил Кэролайн.

— Рассказывай, — наконец сказал он.

— В нас врезался танкер «Левиафан».

— "Левиафан"? Господи Боже, как ты его не заметил?

— Он выскочил из тумана прямо на нас. Мы ничего не могли поделать.

— У них что, не было радара?

— Билл, я не знаю, что там произошло. Наш радар был включен.

— А они что говорили? — настаивал Клайн.

Харден ответил:

— Ничего не говорили. Танкер не остановился. Я провел в воде четыре дня.

— Что? Он просто раздавил вас и уплыл?

— Вот именно. А теперь послушай: я хочу подать в суд.

— То есть...

— Я хочу, чтобы те, кто отвечает за это, понесли наказание. Ты можешь приехать сюда завтра?

— Не могу, Пит. Одну мою клиентку вызвали в вашингтонский суд, и я должен ехать с ней. Кроме того, тебе нужен местный юрист. Я свяжусь с одним английским адвокатом. Классный парень. Где ты находишься?

Харден сообщил свой адрес.

— В госпитале? Ты в порядке?

— Я-то в порядке.

— А это произошло в британских водах?

— Нет, — ответил Харден. — В открытом море.

— А... ну ладно. Короче, мой приятель завтра приедет к тебе. Я переведу деньги через «Американ экспресс». Тебе еще что-нибудь нужно?

— Одежду.

— Да, конечно. Я немедленно съезжу к тебе на квартиру.

При упоминании о квартире Харден подумал об одежде Кэролайн и о том, что ее гардероб по-прежнему хранит ее запах.

— Нет ли какого-нибудь шанса? — снова спросил Клайн дрожащим голосом.

— Я не теряю надежды, — ответил Харден, — но...

После небольшой паузы Клайн сказал:

— Ладно, я обо всем позабочусь.

Харден повесил трубку со слезами на глазах. После разговора с Клайном гибель Кэролайн стала реальностью. Теперь адвокат все расскажет ее семье. Когда Харден лег в кровать, держа руку на телефоне, на него накатила ужасная волна дурноты. Он ждал неудержимой рвоты, которая бы означала, что у него поврежден мозг. Но вместо этого он заснул.

* * *

На следующий день Колумбийский пресвитерианский госпиталь, в котором работала Кэролайн, запросил подтверждение о ее гибели. Собираясь в плавание через Атлантику, она взяла четырехмесячный отпуск.

Затем лондонским поездом прибыла молодая сотрудница американского посольства с временным паспортом, британской визой и официальными соболезнованиями. Казалось, что она благоговеет перед Харденом, как будто видит перед собой героя популярного телесериала. Но когда он заявил, что хочет, чтобы посольство помогло ему выдвинуть обвинения против владельцев «Левиафана», она похлопала рукой по одеялу и произнесла традиционную фразу: «Сначала вам надо поправиться».

Вместе с ней явились двое лондонских репортеров, которые неоднократно звонили по телефону после того, как доктор Аканке запретила им нанести личный визит. Харден, надеясь, что пресса сможет помочь ему, успел сообщить несколько подробностей. Но Аканке прервала их разговор известием, что прибыл отец Кэролайн.

* * *

Айра Джекобс был невысоким пожилым человеком, хорошо и дорого одевавшимся, но казалось, что ему неловко за своего зятя-протестанта, который с обескураживающей легкостью достиг не менее высокого положения. Кэролайн наследовала от отца темные глаза и маленькие руки, и при виде тестя у Хардена снова заныло сердце.

Джекобс, судя по всему, находился на грани нервного срыва. Кожа плотно обтягивала его скулы, под глазами чернели мешки. Он сообщил, что мать Кэролайн держится на лекарствах и не смогла приехать. Он неподвижно застыл около кровати, отказавшись садиться, и сказал, что хотел бы узнать подробности происшествия.

Харден описал последнее мгновение перед тем, как он потерял Кэролайн.

Джекобс зарыдал, по его щекам текли слезы. Он строго посмотрел на Хардена:

— Почему вы не заметили танкер?

— Мы были бессильны. Он выскочил на нас из тумана.

— Зачем вы плыли в тумане?

— У нас не было выбора.

— Из-за собственной глупости вы погубили мою дочь. Вы даже не оставили мне ее тела.

— Айра... — умоляюще произнес Харден.

— Какое безумие — плавать по океану на парусной шлюпке! Кэролайн была замечательным врачом. Она была такой красивой. У нее было все, ради чего стоит жить.

Харден заставил себя выдержать мучительный взгляд тестя. Он потянулся к его руке, но Джекобс отдернул ее.

— Зачем вы потащили ее с собой?

— Айра, мы любили друг друга. Разве я мог уплыть без нее? Это была часть нашей совместной жизни.

Джекобс заломил руки.

— У нее даже не было детей!

— Мы сами так решили. Мы были счастливы.

— Всю свою жизнь вы провели в играх. А Кэролайн была серьезным человеком до того, как вы похитили ее у нас. — Джекобс направился к выходу из палаты, но внезапно обернулся с искаженным лицом. — Я всегда надеялся, что вы недолго останетесь супругами. Боже, как я оказался прав! Если бы я ошибся, Кэролайн была бы жива.

* * *

В эту ночь за ним снова пришла черная стена, вязкая, как смола, и он знал, что она задушит его, если догонит, заполнит его нос, горло, просочится вниз по гортани в легкие. Он знал, что это только сон. Но когда доктор Аканке разбудила его, он прижался к ней, дрожа от страха.

* * *

Адвоката звали Джеффри Нортон. Это был молодой человек, одетый в спортивную куртку, голубую рубашку и светлый галстук. Он сказал, что сделает все, что в его силах, чтобы помочь Хардену. Извинившись, он попросил, чтобы Харден точно рассказал все, что с ним случилось, и внимательно выслушал его.

Закончив свой рассказ, Харден заявил:

— Все это чертовски смахивает на убийство. Я хочу, чтобы капитан и команда этого корабля предстали перед судом.

— Почему? — спросил Нортон. Его вопрос прозвучал не как вызов, а как желание разобраться в мотивах Хардена.

Харден часто думал об этом, лежа без сна. Он ответил:

— Я хочу, чтобы капитаны и команды всех других кораблей твердо знали, что они должны делать, чтобы не потопить попавшееся им на пути парусное суденышко. «Сирена» — не первая яхта, погибшая при подобных обстоятельствах, но на этот раз они не на того напали.

На губах Нортона появилась улыбка.

— Мне кажется, что вы упрощаете дело.

— Если вам этого недостаточно, — живо заявил Харден; — я найду другого адвоката.

— Я не имею ничего против ваших мотивов, — произнес Нортон. — Понимаете, закон в широком смысле — это упорядоченный процесс возмещения убытков.

— Хорошо, и что же мы будем делать?

— Я уже обсуждал ваше дело с юристом Адмиралтейства, специалистом по морскому праву. Он разъяснил процедуры, которыми нам необходимо воспользоваться, и помог мне выяснить имена владельцев «Левиафана».

— Выяснить? А это так сложно?

— Видите ли, в тот момент, когда вы столкнулись, «Левиафан» был временно зафрахтован компанией «СР френч петролеум». Танкер зарегистрирован в Либерии, им владеет люксембургский консорциум, состоящий из британских, американских, арабских и швейцарских вкладчиков, а арендует его либерийская судоходная компания «СС лтд.» — «Сверхбольшие нефтяные танкеры лимитед». Это новая компания, которая специализируется на самых больших и самых современных кораблях. Она, имеет представительство в Лондоне.

— Меня не интересует, кто владельцы «Левиафана».

— Мы предъявим ваши претензии компании «СС лдт.», — ответил Нортон.

— А почему бы не обратиться прямо в суд?

— Так не делается. Компания, арендующая «Левиафан», проверит выдвинутые претензии по судовому журналу и докладам капитана корабля.

— Капитан не станет ни о чем докладывать, раз он не остановился, чтобы подобрать нас.

— Вероятно, вы правы. — согласился Нортон. — Но согласно моим источникам, компания проведет скрупулезное расследование.

— Прекрасно. А если свидетелей столкновения нет?

— Не было ли поблизости других кораблей или яхт?

— Нет, мы были одни.

— Я поддерживаю связь с подразделениями королевских военно-воздушных сил, которые ведут поиск вашей жены. Пока что ими не найдено никаких обломков кораблекрушения.

— С тех пор прошло шесть дней, — заметил Харден. — Кроме того, яхта сделана из фибергласа. Она должна была пойти на дно как топор.

— Да, конечно. Если «СС лтд.» будет отрицать свою ответственность, мы передадим дело на рассмотрение юристам Адмиралтейства. Они проинформируют компанию — владельца «Левиафана» о нашем намерении добиваться справедливости. Та, в свою очередь, обратится к своим юристам и оповестит «Ллойд» — своего страхователя. Мы попытаемся прийти к соглашению. Если эта не удастся, то обратимся в Адмиралтейство с просьбой о возмещении ущерба. Это будет дорогое удовольствие.

— Подождите, — прервал его Харден. — Я не хочу возмещения ущерба. Я хочу только, чтобы капитан понес наказание.

Нортон положил блокнот на стол, стоявший рядом с кроватью Хардена, и скрестил руки на груди.

— К несчастью, поскольку инцидент произошел в международных водах, британское правительство не имеет полномочий для возбуждения уголовного дела.

— Тогда что я могу сделать?

— Вы можете возбудить дело против владельцев корабля.

— Но не они же управляли судном.

— Вам никогда не удастся привлечь капитана к английскому суду.

— Я хочу, чтобы те, кто несет прямую ответственность за гибель моей жены, понесли наказание.

Нортон поглядел в окно. Хардену казалось, что он глазами читает изложения старых дел, запечатленные у него в мозгу. Наконец адвокат повернулся к нему с улыбкой.

— Мы можем возбудить дело против корабля.

— Что вы имеете в виду?

— Арестовать его.

— Арестовать? Что вы имеете в виду?

— Это старый и весьма эффектный обычай. Маршал Адмиралтейства прибьет к мачте корабля повестку и тем самым арестует его для предания суду.

— И корабль никуда не денется?

— На самом деле используется скотч. В металлическую мачту трудно вогнать гвоздь.

— И корабль никуда не денется? — переспросил Харден, заинтересованный такой идеей.

— Пока владельцы не внесут залог. Тогда, конечно...

— А... — промолвил Харден разочарованно. — Они выложат денежки и смоются.

— Однако, — заметил Нортон, — все эти рассуждения в настоящее время довольно абстрактны. Сперва нам нужно убедить Адмиралтейский суд в важности нашего дела. — Он озабоченно добавил: — Предъявлять доказательства придется вам.

— Моя жена погибла, — ответил Харден. — Моя яхта утонула. Меня самого нашли на пляже.

— Это не доказательства.

— Значит, вы говорите, что я ничего не добьюсь, пока команда «Левиафана» не признает, что они потопили мою яхту?

— К сожалению, да.

После ухода Нортона Харден понял, что адвокат приходил только для того, чтобы оказать услугу Биллу Клайну. Он с самого начала знал, что ничем не сможет помочь Хардену.

* * *

Черная стена вернулась, слишком большая, чтобы быть сном. Харден сбежал благодаря тому инстинкту, который помог ему отличить кошмар от реальности.

Полицейский патруль нашел Хардена, когда он ковылял босыми ногами по ночной дороге, и вернул в госпиталь.

* * *

— Доброе утро, — сказала доктор Аканке.

Она посветила ему в глаза лампочкой и пощупала его пульс.

— Сегодня вы гораздо лучше выглядите.

Харден кивнул. Сейчас он ощущал свое тело точно так же, как до катастрофы.

— Вы знаете, что проспали двое суток подряд?

Харден пожал плечами.

— Мы было подумали, не пора ли звать таксидермиста.

Харден, смотревший в окно, перевел взгляд на ее лицо. Ни тени улыбки. Даже ее карие глаза были абсолютно непроницаемы. Аканке вставила ему в рот электронный термометр, но сделанный из алюминия, и вместо шкалы у него сбоку имелся крохотный жидкокристаллический индикатор размером с ноготь.

Харден отвернул голову, и Ажарату не заметила, как его зубы сжали металлический прибор.

Ее глаза округлились, когда она вытащила термометр у Хардена изо рта.

— В чем дело? — поинтересовался Харден.

— У вас температура сто восемь градусов!

— Да, что-то мне действительно жарко.

Она положила руку Хардену на лоб и с облегчением вздохнула.

— У вас нормальная температура. Должно быть, термометр сломался.

— Попробуйте еще раз, — предложил Харден.

Ажарату снова вставила термометр ему в рот. Через мгновение Харден протянул его назад.

— Девяносто девять. Гораздо лучше. Все-таки у вас небольшой жар. — Она с сомнением разглядывала термометр. — Странно. Раньше он никогда не ломался.

Харден снова взял термометр, засунул в рот и сжал зубы.

— А теперь он показывает сто семь.

Она неуверенно засмеялась.

— Это вы сами так сделали?

— Да, это моя конструкция.

— Прошу прощения?

— Я изобрел этот термометр.

— В самом деле? Но ведь они очень дорогие. Должно быть, вы ужасно богатый человек.

— Это ранняя модель. Врачи жаловались на неверные показания. Я обнаружил, что такой термометр чувствителен к прикосновению зубов. Мои новые термометры дадут вам стопроцентную точность, даже если вы всунете его в рот голодному тигру.

— Как интересно, — произнесла доктор Аканке. — Я подозревала, что у вас травма рта.

— Травма рта? Да нет, мой рот в порядке.

— Очевидно, да. Просто вы впервые улыбнулись.

Харден отвел глаза.

— Доктор Харден, не бойтесь забыть о своей потере.

— Спасибо, — ответил он, не желая разговаривать на эту тему.

Она твердо ответила:

— Я хочу, чтобы вы сегодня встали.

— Я подумаю об этом.

— Мне хочется, чтобы вы встали. Мы вместе с вами сделаем обход.

— Я больше не практикующий врач. Я делаю приборы.

— Доктор Харден, я совсем недавно начала работать, и мне хочется получить совет опытного специалиста. Тут в деревне есть женщина...

— Не уверен, что буду достаточно хорошо себя чувствовать.

— Посидите утром в саду. После полудня посмотрим, какое у вас будет самочувствие.

* * *

Харден провел в саду два дня, не обращая внимания на великолепную панораму корнуэльского побережья. Его отсутствующий взгляд был всегда направлен на далекое море. Госпиталь стоял на вершине холма, который возвышался над Фоуэйской гаванью — узкой, глубоководной якорной стоянкой, хорошо защищенной от бурь. Вход в бухту — проход между двумя береговыми утесами — не давал проникнуть в нее ветрам и волнению с моря.

Городок Фоуэй выглядел мешаниной домов белого и пастельного цвета, прилепившихся к крутому склону на западной стороне гавани. На восточном берегу залива находилась крохотная деревушка Полруан. По другую сторону от госпиталя расстилались ярко-зеленые поля с фермами.

Постепенно Харден отвел свой мрачный взгляд от моря и сосредоточил внимание на окружающей его жизни. Он видел, как маленький паром, поддерживающий связь между Фоуэем и Полруаном, каждые пять минут пересекает гавань. Паром мало чем отличался от гребной лодки с мотором. Пассажиры садились в него с наклонных каменных причалов.

На якорных стоянках стояло несколько десятков парусных яхт. Когда прилив сменялся отливом, кечи, старые иолы и новенькие шлюпы поворачивались, как стрелки компаса, показывая то на север, то на юг, потом снова на север. Время от времени в гавань заходил маленький пароход и, пройдя полмили, подходил к каменному причалу. Как объяснила доктор Аканке, он возил глину из месторождений Корнуолла для голландских гончаров.

В конце концов Харден согласился отправиться с ней во врачебный обход. Они проехали на север до автомобильного парома через реку Фоуэй в нескольких милях выше гавани, затем узкой дорогой, с обеих сторон которой тянулся непрерывный ряд изгородей, добрались до уединенной фермы. Харден остался ждать в «ровере-2000», вдыхая через опущенные окна ароматы ранней весны. Они останавливались еще у нескольких домов, но Харден каждый раз отказывался заходить внутрь. Доктор Аканке не настаивала.

Фермы были чистыми и опрятными, но высокие изгороди, протянувшиеся вдоль узких дорог, вызывали у Хардена чувство клаустрофобии. Машина преодолела подъем, и внезапно перед ними возникло море, сверкающее под полуденным солнцем, как осколки зеркала. Ажарату съехала с дороги на край утеса и вышла из машины. Харден последовал за ней, и они пошли пешком по протоптанной в земле тропинке, вьющейся вдоль кромки утеса.

— Овцы? — спросил Харден.

— Туристы, — ответила она, достав пачку сигарет.

Харден смотрел на воду и думал о том, что Кэролайн лежит сейчас на холодном песчаном дне океана или плавает в своем спасательном жилете, а ее мертвое тело стало добычей для птиц. Он постарался отогнать от себя эти мысли.

— Что с вами? — спросила его Аканке.

— Я вспомнил о жене.

— Я уверена, что она умерла легко и без мучений. Вы спаслись просто чудом.

«Почему именно я? — подумал Харден. — Что чувствовала Кэролайн? Как представить себе эту боль и ужас?»

Некоторое время они шли молча.

Доктор Аканке прервала его мысли, заметив:

— Какая прекрасная страна!

— Откуда вы родом? — поинтересовался Харден.

— Из Нигерии.

Это было первое слово, произнесенное ею не по-английски. В ее устах название страны прозвучало гордой музыкой.

— У вас произношение коренной англичанки.

— Я приехала в Англию еще ребенком.

— Вам никогда не хотелось вернуться в Нигерию?

— Через месяц я уезжаю в Лагос, — ответила она и, прикрыв глаза от солнца своими темнокожими изящными руками, взглянула на море. — Ваша жена тоже была врачом.

— Откуда вы знаете?

— Мне сказал ее отец.

* * *

Вернувшись с первой длинной одиночной прогулки, Харден вошел в приемную госпиталя. При его появлении какая-то женщина средних лет в простом платье вскочила на ноги с возгласом облегчения, но ее лицо тут же поникло.

— Чем могу служить? — вежливо спросил Харден. За закрытой дверью раздался мокрый, булькающий кашель.

Женщина покачала головой, кусая губы.

— Я приняла вас за своего сына. Он должен приехать из Плимута.

Ее голос прервался, и она опустилась в кресло.

Харден опустился рядом с ней на колени.

— Могу ли я чем-нибудь вам помочь?

Снова раздался кашель. Женщина подняла голову, прислушиваясь к приступу, который никак не кончался, перейдя в душераздирающие хрипы. Когда кашель наконец прекратился, ее напряженное тело облегченно расслабилось.

— Это мой муж. У него рак горла. Еще два дня назад он был здоров, — сказала женщина удивленным тоном, — а доктор говорит, что к ночи он умрет... Наш мальчик должен приехать из Плимута...

Харден кивнул. Доктор Аканке вчера упоминала про этого больного.

— Сперва я не хотела ему звонить, потому что у него как раз экзамены, но скоро все кончится. — Она выглядела измученной, ее круглое лицо было белым, как штукатурка. Приступ кашля за стеной начался снова. — Наверно, он очень страдает. Я хочу, чтобы он умер поскорее.

— Я понимаю, — сказал Харден, взяв женщину за руку.

— В этом нет ничего плохого.

— Конечно, нет.

Внезапно он заплакал, изливая на груди незнакомой женщины свое горе. Так их застал сын женщины, студент университета. Он поблагодарил за сочувствие.

 

Глава 4

Приятная майская погода, которой Харден наслаждался в Корнуолле, в Лондоне сменилась холодными весенними дождями, и после целого дня бесцельного хождения из Британского Адмиралтейства в американское посольство холодная ярость вытеснила из него последние остатки депрессии.

Насытившись по горло своими хождениями, он позвонил Биллу Клайну в Нью-Йорк. Клайн, будучи не в состоянии убедить Хардена в тщетности юридических процедур, связался со своими друзьями в Вашингтоне. На следующий день кто-то, обладавший в американском посольстве влиянием, решил, что Питер Харден заслуживает личного внимания поверенного в делах. Его звали Джон Кейв. Это был скучный молодой человек, носивший галстук «Линкс-клуба» и занимавший внушительный кабинет с окнами, выходящими в сад.

— Полагаю, — начал Харден, — вы должны знать, что я намереваюсь подать в суд на капитана корабля, потопившего мою яхту. Я выяснил, что его зовут Седрик Огилви и, судя по всему, он английский гражданин. Я хочу, чтобы меня представили какому-нибудь чину из Адмиралтейства, который обладает полномочиями, чтобы начать расследование.

— "Левиафан" зарегистрирован в Либерии, — возразил Кейв. — Подставной флаг.

— Меня не интересует, кто владельцы корабля. Меня интересует капитан.

— Как там Джон? — поинтересовался служащий Адмиралтейства, к которому Кейв направил Хардена.

— Я только что от Него, — ответил Харден. Его терпение истощалось. С утра болело колено, и в чересчур душном кабинете его лихорадило. Он ослабил галстук и расстегнул белый воротничок.

— Доктор Харден, я обсуждал ваше дело с теми людьми, с которыми вы вчера встречались, и полагаю, что все факты мне известны. К несчастью, сэр, мы ничего не можем для вас сделать. Если бы вы были не единственным свидетелем происшествия и если бы это был очевидный случай должностного преступления, то мы могли бы арестовать судно, но, насколько нам известно, ни одно из этих условий не выполняется. Простое слушание в суде было бы бесполезно, так как у нас нет полномочий подвергать судебному преследованию либерийский корабль.

— Но капитан — англичанин, — упрямо ответил Харден. Его волосы упали на лоб, и он откинул их назад. Ему давно нужно было подстричься, он чувствовал себя чересчур лохматым в этих аккуратных кабинетах. Его сердце защемило при мысли о том, что Кэролайн всегда стригла ему волосы. Он не ходил в парикмахерскую десять лет.

— Англичанин, но командует судном под иностранным флагом, который принадлежит бог знает кому, — возразил служащий. — Мне очень жаль, сэр. Искренне вам сочувствую.

Он вздрогнул, ощутив на себе невидящий взгляд Хардена.

Выйдя из Адмиралтейства, Харден зашагал под дождем вдоль набережной. Он вспотел от жара несмотря на промозглый холод. Колено болело и отказывалось работать. Он срезал угол через Темпл-Гарденс, остановился у двери офиса Нортона, но заходить не стал, а пошел дальше, чувствуя растущее отчаяние и не зная, что делать.

Было время ленча. На Флит-стрит кишела толпа, в которой Харден чувствовал себя одиноким и чужим. Узкие тротуары были запружены народом, в барах — яблоку негде упасть. Почувствовав голод, Харден зашел в какой-то бар и заказал горячий пирог с мясом, но сбежал из теплого и уютного помещения, прежде чем принесли заказ, не в силах вынести воспоминаний о Кэролайн и их совместных поездках в Лондон.

Оказавшись в старом Сити, он углубился в лабиринт узких улочек, застроенных высокими серыми домами, и нашел лондонский «Ллойд». Швейцар в красном сюртуке отослал его в расположенное через улицу отделение компании, которое занималось страхованием груза и кораблей. Поднявшись на второй этаж, Харден зашел в кабинет с синими коврами, большими окнами и рядами столов, заваленных бумагами и брошюрами, за которыми работали моложавые люди в ярких рубашках с засученными рукавами и в небрежно завязанных галстуках.

С пальто Хардена текла вода, шляпа отсырела и потеряла форму, и он застенчиво остановился под ярким плакатом около столика, заставленного кофейными чашками. Наконец его заметили и спросили, чём могут помочь.

Харден попробовал собраться с мыслями. Он сам толком не понимал, что он здесь делает, но не знал, куда ему еще обратиться. Откинув со лба волосы, он сказал:

— Я хочу поговорить с кем-нибудь о несчастном случае, который произошел в море.

— Пострадал груз или корабль?

— Корабль.

Ему объяснили, что здесь занимаются грузами, и провели в кабинет без окон, расположенный в задней части здания.

— Меня зовут Харден. Моя яхта была потоплена «Левиафаном».

В кабинете сидело двое мужчин в белых рубашках. Их пиджаки висели на спинках стульев. Один поднял на Хардена глаза, другой встал с неуверенной улыбкой.

— Доктор Харден, я слышал о вашей истории, но не вполне понимаю, что вы от нас хотите.

— "Левиафан" застрахован в «Ллойде», — заявил Харден. — Если я обращусь в суд, вы будете вовлечены в дело.

— Боюсь, что только косвенно. Страхование кораблей — это не страхование автомобилей. Владелец судна обязан сам защищать себя в суде. Мы можем только давать ему советы.

— Послушайте, — сказал Харден. — Я не настаиваю на возмещении ущерба. Все, что я хочу — это наказания капитана «Левиафана».

— Это вне нашей компетенции. — Мужчина поглядел на Хардена и снова улыбнулся. — Доктор, можно дать вам совет?

Харден пригладил волосы и спросил:

— Какой?

— Ваша позиция безнадежна. Вы не сможете доказать, что «Левиафан» потопил вашу яхту. Вот и все.

Харден увидел на лице собеседника знакомое выражение. Сколь часто на его собственном лице появлялось такое же выражение, когда пациент жаловался на беспричинные симптомы?

* * *

Не имея в голове никакого плана, Харден вернулся в Адмиралтейство, но обнаружил, что оно уже закрыто. Он стоял под дождем с непокрытой головой, когда к тротуару подкатил черный «роллс-ройс» старой модели, из опущенного заднего окна его окликнул громкий голос:

— Доктор Харден!

Дверца отворилась, и сморщенная рука пригласила его садиться в машину. Узнав пожилого человека, которого мельком видел в одном из кабинетов Адмиралтейства, Харден сел в машину и захлопнул дверь. Автомобиль, управляемый седовласым шофером, бесшумно присоединился к потоку транспорта и направился в сторону Трафальгар-сквер.

Сморщенная рука старика нажала на кнопку, и стеклянная перегородка отгородила салон от шофера.

— Я — капитан Десмонд, — представился старик. — Раньше служил в Королевском флоте, теперь в отставке.

— Я не припомню, чтобы мы говорили с вами вчера, — сказал Харден, удивляясь, какие секреты старый морской волк мог скрывать от своего шофера.

— Я был в кабинете и кое-что слышал. Сэр, вы пережили невероятное испытание. Я говорю это как человек, четырежды попадавший в кораблекрушения: один раз на паруснике с грузом чилийской селитры, а потом меня трижды подбивали немецкие торпеды.

Машина медленно двигалась в потоке транспорта. По тротуарам спешили домой служащие под черными зонтиками.

Вся злость, накопившаяся в Хардене, грозила вырваться наружу. Он язвительно произнес:

— Я был бы более благодарен за чудесное спасение, если бы вместе со мной спаслась моя жена. Я выйду у следующего светофора.

Десмонд ответил:

— Моя жена утонула, когда паром, на котором она плыла, наткнулся на немецкую мину. Это случилось через год после окончания войны. Мне знаком ваш гнев, но гневаться на судьбу абсурдно.

— Танкер водоизмещением миллион тонн, мчащийся на полной скорости при плохой видимости, — это судьба? Нет, это преступление.

— Я был лишен такой роскоши — знать имя виновного в гибели моей жены, — сказал Десмонд. — Гнев во мне умер гораздо раньше боли. — Он глядел на проплывающие мимо дома, шевеля губами. — Супертанкеры всегда движутся с максимальной скоростью. Это обычная практика. Они полагаются на свой радар. У вас был радиолокационный отражатель?

— Конечно, — отрезал Харден.

— Некоторые яхтсмены им не пользуются, — осторожно заметил Десмонд. — Он создает слишком большую парусность.

— Я не участвовал в гонках. У меня был установлен большой отражатель на бизани. Не понимаю, как его могли не заметить.

— Может быть, его сорвало во время шквала перед столкновением?

— Нет. Я знаю свою яхту.

Десмонд произнес:

— Я бы предположил, что радар танкера был установлен на максимальный радиус действия. Это снизило его разрешающую способность на близком расстоянии. А может быть, он сломался, хотя это должно быть зафиксировано в корабельном журнале.

— К которому меня просто так не допустят.

— Я не думаю, что шкипер с хорошей репутацией будет скрывать такие сведения.

Харден недоверчиво фыркнул.

— Вы не правы, — сказал Десмонд. — Танкеры известны своей ненадежностью. Аварии на них — обычное дело, поэтому они всегда тщательно регистрируются. Факт ремонта повреждений скрыть очень трудно.

— Безупречной электроники не бывает, — ответил Харден. — Каким-то образом — либо из-за поломки, либо из-за недосмотра или небрежности — меня не заметили. Но, черт побери, у них должны же быть впередсмотрящие.

Он замолчал, глядя в окно. Машина ехала мимо Букингемского дворца навстречу диким коням на раке Веллингтона. Затем «роллс-ройс» миновал несколько ворот с надписями «Въезд» и «Выезд» и остановился во дворе каменного здания рядом с Гайд-парком.

— У вас не найдется времени выпить со мной? — спросил Десмонд.

Харден пожал плечами. Его одежда изнутри промокла от пота, а снаружи от дождя, и, хотя он чувствовал себя неопрятным, как бродяга, янтарный свет, льющийся из окон дома, манил его к теплу и уюту.

В конце концов он согласился и последовал за Десмондом по длинным темным коридорам в маленькую комнату, где они сели в кресла перед камином.

— Виски с содовой, — сказал Десмонд молодому слуге-итальянцу.

— Скотч, неразбавленный, — заказал Харден.

— Вы, наверно, устали, — заметил Десмонд.

— Да, — кивнул Харден и стал массировать колено.

Десмонд был очень миниатюрным человеком. Его хрупкое тело едва ли весило больше сотни фунтов, от глаз расходились глубокие морщины.

— Вы можете помочь мне? — спросил Харден.

Десмонд покачал головой.

— Вы понимаете, что, как бы вам ни сочувствовали корпорация, владелец «Левиафана», нефтяная компания, зафрахтовавшая его, да и капитан с командой, — никто из них не верит, что именно «Левиафан» потопил вашу яхту. — Он поднял руку, не позволив Хардену прервать себя. — Слушайте дальше. «Левиафан» настолько огромен, что может отправить на дно океана пятидесятитонный траулер, даже не вздрогнув при этом. Меня не удивит, если такое уже случалось. С тех пор как супертанкеры начали огибать мыс Доброй Надежды, у берегов Африки регулярно пропадают траулеры.

— Ну а я не пропал, — заявил Харден. — Я знаю, что «Левиафан» погубил мою жену и потопил мою яхту. И я хочу, чтобы виновные понесли наказание. Мне уже надоело слышать все эти разговоры, что, мол, «Левиафан» слишком большой корабль, чтобы вовремя остановиться, что он слишком большой, чтобы замечать маленькие яхты, такой большой, что топит их, не зная об этом.

Слуга принес напитки. Десмонд с холодной улыбкой взял свой стакан и начал пить виски маленькими глотками; Харден залпом осушил свой стакан.

— Мы все несем ответственность за свои действия, — сказал он. — На этом держится мир. Если люди умеют строить такие большие корабли, преодолевая разные технологические трудности, то они могут преодолеть и трудности, возникающие в плавании, включая угрозу столкновения с маленькими яхтами.

— Я согласен с вами, доктор Харден, — кивнул Десмонд. — Однако еще неизвестно, в какой степени люди научились преодолевать такие трудности. Существуют ограничения физического плана. «Левиафан» принадлежит к последнему поколению супертанкеров. Он построен в Японии и для лучшей управляемости оснащен двойными винтами и двойными рулями, но все же его тормозной путь составляет не меньше трех миль. Сэр, вы можете себе представить инерцию корабля водоизмещением в миллион тонн?!

— Я видел ее в действии, — ответил Харден. — Значит, «Левиафан» — чересчур большой корабль для океанских трасс.

— Миллион тонн нефти — это очень весомый аргумент, — заметил Десмонд. — «Левиафан» сам создает себе рынок сбыта, выбирая, в каком порту разгрузиться.

Виски воздвигло прозрачную, но непроницаемую стену между Харденом и его гневом. Он мог наслаждаться уютом глубокого кресла и теплого огня в камине. Старый капитан рассказывал о своей морской жизни и больших переменах, которые претерпело торговое судоходство за последнее время.

— Самая большая угроза, которую представляют супертанкеры, — это их недолговечность. Корабли, как и люди, смертны. Коррозия и вибрация рано или поздно убивают любое судно. Обшивка с каждым годом становится тоньше, снаружи ее разъедает море, а изнутри — нефть. Сварные швы расходятся, металл устает. «Левиафан» был спущен на воду прошлым летом. Меньше чем через десять лет он начнет разрушаться, и тогда его нужно будет отправлять на слом. Но в наши дни благоразумие часто отступает перед прибылью. А если в тот год случится нехватка нефти или рынок металлолома окажется перенасыщен? А если в том году «Левиафан» будет больше стоить как корабль, а не как металлолом? А если владельцы продадут его шкиперу, желающему рискнуть?

Глядя на огонь, Десмонд продолжал:

— Тогда он погибнет ужасной смертью. В один прекрасный день напорется на скалы. Или разломится на две части. И надо молить Бога, чтобы в этот момент он оказался пустым, потому что иначе побережью Европы или Африки будет причинен неисчислимый ущерб. Миллион тонн сырой нефти! Берег, который будет залит ею, на долгие годы превратится в пустыню.

— Если «Левиафан» и дальше будет плавать с такой же скоростью, — заметил Харден, — то он погибнет раньше, чем состарится.

— Вряд ли, — возразил Десмонд. — Конечно, пока им командует Огилви. Он очень серьезно относится к своему делу. И он понимает...

— Вы с ним знакомы? — прервал его Харден.

— С Седриком? Слегка. Как раз перед второй мировой он месяц или два служил у меня офицером на старом «Азинкуре», которым я командовал в Персидском заливе. Знаете, такая канонерка-переросток. Огилви был совсем мальчишкой, лет на пятнадцать младше меня. А теперь, конечно, ни одному капитану в мире не завидуют так, как ему. Он отхватил лакомый кусочек. Вообще, это забавно — Седрик ненавидит арабов, но сейчас он приходит в Персидский залив каждые два месяца, как по часам. Наверняка его дико злит, что теперь арабы патрулируют те воды, в которых раньше хозяевами были мы.

— А меня дико злит, что он по-прежнему находится на мостике этого чудовища после того, что случилось со мной.

— Вы верно сказали, — мягко заметил Десмонд. — «Левиафан» — чудовище, не до конца подчиняющееся Огилви. Ни один человек не может полностью совладать с ним.

— Но кто-то всегда должен нести ответственность, — сказал Харден. — Капитан отвечает за свой корабль. Сейчас мы сидим здесь, а «Левиафан» идет по избранному капитаном пути, и команда подчиняется его приказам. Если Огилви выставил впередсмотрящих, то отвечают они. В противном случае — он сам.

— По правде говоря, — усмехнулся Десмонд, — в данный момент Седрик Огилви, скорее всего, пьет свою пинту виски в Хэмпстеде и мечтает, чтобы жена разрешила ему курить в доме.

— Его уволили? — быстро спросил Харден.

— Нет-нет, что вы. Огилви в отпуске. Он совершил два плавания подряд, а сейчас отдыхает и проведет дома еще шесть или семь недель... Доктор Харден, прошу вас, останьтесь, выпейте еще. На улице ужасная погода!

Но Харден уже спешил к двери.

* * *

Дом Огилви был расположен в квартале больших коттеджей, построенных еще в начале века. Дверь открыла высокая седовласая женщина с продолговатым лицом. «Капитан Огилви еще не вернулся из Сити. Он должен появиться в течение часа».

Харден не воспользовался ее приглашением подождать и направился в паб, который заметил за углом.

Он назывался «Лансерз Армз». С низкого потолка свисали предметы охотничьего снаряжения — запыленные рога, ружья, кинжалы и хлысты, — рядом с которыми пластиковые краны на пивных бочках выглядели немного неуместно.

Харден заказал пинту пива, решил, что напиток слишком водянистый, и переключился на скотч. Он ничего не ел с утра, и новая порция виски, вдобавок к выпитому у Десмонда, произвела на него более сильный эффект, чем он рассчитывал. Он пил второй или третий стакан — какой точно, он не помнил, — когда в паб вошел Седрик Огилви.

Двое завсегдатаев у стойки приветствовали капитана и явно обрадовались, что он им ответил. Огилви уселся возле камина. Это был краснолицый седовласый мужчина шестидесяти лет, высокий и стройный. Харден заметил, что он слегка шаркает ногами — признак ранней стадии атеросклероза.

Бармен помешал в камине кочергой и вернулся за стойку, чтобы, выполняя приказ хозяина заведения, поставить «капитану» пинту. Огилви пригласил посетителей паба присоединиться к нему.

Харден остался один у стойки. Он пил, прислушиваясь к разговору, и думал, где именно находился Огилви в тот момент, когда «Левиафан» налетел на его яхту. На мостике? В штурманской рубке? В своей каюте? На палубе? Глядели ли его суровые глаза на экран радара, заметили ли они тусклое пятнышко? Может быть, Огилви посчитал светлую точку помехой? Или вообще не следил за радаром?

Огилви мог легко вызвать к себе неприязнь. Он говорил самоуверенным, громким голосом, почти никому не давая возможности прервать свой монолог и не интересуясь чужим мнением. Харден решил, что это результат долгих лет общения с подчиненными.

Следующую пинту выставил один из друзей капитана. В ожидании новой порции спиртного толстые пальцы Огилви безостановочно барабанили по колену. Кто-то задал ему вопрос о «Левиафане».

— Это гигантский корабль. Самый большой корабль в мире. — Огилви потянулся было за своим стаканом, но остановился. — Я жалею только о том, что его построили не в Англии. Греки и японцы показывают нам, что отжившие свой век морские традиции мешают идти вперед. Джентльмены, на море наступает новая эра — эра больших кораблей!

— Если построить большой корабль, — продолжал он, — начинить его автоматикой, чтобы избавиться от сотен людей в машинном отделении, набрать команду из хороших офицеров — а вы знаете, что у меня служат только англичане, которых я взял с собой, уходя из «Пи энд Оу», — то большой корабль будет верно служить вам и делать свое дело. Джентльмены, корабли нужны именно для этого — делать свое дело.

— И неважно, сколько людей убьет ваш большой корабль? — громко сказал Харден.

Глаза всех присутствующих обратились к стойке. Харден, повертев в руках пустой стакан, протянул его бармену для новой порции.

— Я вас не понял, молодой человек, — произнес Огилви.

Харден, увидев, что бармен не собирается снова наливать ему виски, ударил стаканом по деревянной стойке и понял, что пьян. Поставив стакан, он ответил Огилви:

— Сэр, своим большим кораблем вы потопили мою яхту и убили мою жену.

Посетители бара начали обмениваться удивленными взглядами, но Огилви, очевидно, все понял. Он встал и ответил:

— Должно быть, вы — тот тип, который клеветал на меня в Адмиралтействе.

— Вы отрицаете свою ответственность? — закричал Харден. От звука собственного голоса у него зазвенело в ушах.

— Отрицаю, — ответил Огилви, подходя к Хардену. У него были маленькие светло-голубые глаза, и Харден, увидев капитана вблизи, понял, что тот гораздо более сильный мужчина, чем можно было заключить по его добродушному лицу. — Я никого не потопил!

— У вас не было впередсмотрящих, — сказал Харден, откидывая волосы со лба, — вы ничего не видели.

В глазах Огилви промелькнуло сомнение, но тут же исчезло.

— Мой корабль никого не потопил, — сказал он твердо.

— Сукин сын, ты налетел прямо на меня! Я видел на корме название твоего корабля!

Огилви повернулся к людям у камина, стоявшим с разинутыми ртами.

— Этот молодой человек, очевидно, нуждается в медицинской помощи. Он явился в Адмиралтейство с дикими заявлениями, которые вполне справедливо были проигнорированы. Видимо, он ищет козла отпущения, на которого можно свалить гибель своей жены. Я подозреваю, что он сам во всем виноват и пытается заглушить в себе совесть, перекладывая ответственность на других.

Харден ударил его.

Огилви вскрикнул и отшатнулся, закрыв лицо ладонями. Его друзья вскочили на ноги и бросились на помощь, издавая испуганные восклицания. Харден спокойно смотрел, как они окружили капитана. Огилви был в замешательстве, как будто смотрел фильм, на начало которого опоздал, и не мог понять, о чем идет речь.

Его лицо было искажено от боли. Из-под ладоней, прижатых к лицу, сочилась кровь, капая на его белую рубашку и приводя в ярость его друзей. Они усадили Огилви в кресло, в то время как бармен, крупный коренастый мужчина, двигался на Хардена, поднимая кулаки жестом опытного бойца.

Он нанес два молниеносных прямых удара, а затем косой удар справа, который попал Хардену в щеку и отшвырнул его к стойке. Пританцовывая и покачиваясь, бармен сделал еще два выпада, разбил Хардену губу и приготовился нанести удар в солнечное сплетение.

Но Харден отступил в сторону, и удар бармена попал в стойку. Разъяренный противник слепо бросился на Хардена, и тот оглушил его табуретом. Затем сел за угловой столик спиной к стене, оперев голову на руки, и стал ждать приезда полиции.

* * *

Его обвинили в появлении в нетрезвом виде в общественном месте, оскорблении действием и хулиганстве, и посадили в одну камеру с несколькими пьяными, которые все время угрожали избить молодого парня с Ямайки, обвиненного в краже со взломом. В качестве своего английского адреса Харден назвал госпиталь в Фоуэе.

На рассвете за ним снова пришла черная стена, гоня перед собой волну. На ее пенном гребне отчаянно барахталась Кэролайн. Он бросился ей на помощь и схватил ее за руку, но волна унесла ее прочь. Харден проснулся от собственного крика. Парень с Ямайки тряс его и бормотал: «Сэр, сэр, это только сон».

Утром полиция отвезла Хардена в суд. Отчетливо сознавая, что его грязный, растрепанный вид не пойдет ему на пользу, Харден намеревался потребовать адвоката и отсрочку суда, а если ему в этом откажут, просить помощи в американском посольстве.

Прежде чем он успел открыть рот, самоуверенный молодой человек стал произносить знакомые юридические формулы, и до Хардена не сразу дошло, что это не обвинитель, а его защитник. После того как были зачитаны пункты обвинения, полицейский констебль описал сцену, которую увидел в «Лансерз Армз». Лицо судьи сморщилось от негодования при упоминании о возрасте Огилви. Ситуация для Хардена несколько прояснилась, когда в зал суда вошла доктор Аканке в синем костюме мужского покроя и белом тюрбане, озабоченно улыбнулась ему и засвидетельствовала, что Харден был ее пациентом.

Судья устроил ей довольно пристрастный допрос. Когда стало видно, что он сомневается в ее врачебной квалификации, какой-то хорошо одетый молодой человек попросил разрешения поговорить с ним наедине. К молодому человеку присоединились несколько других людей, включая двоих негров. Все они собрались около судейского кресла, и судья несколько раз обращался к секретарю за советом.

— Пусть подсудимый подойдет, — наконец приказал он приставу.

Хардена подтолкнули вперед. Судья выглядел сбитым с толку.

— Доктор Харден, тот факт, что вы предстали перед судом, привлек внимание исключительно опытного адвоката, чиновника Министерства иностранных дел и двоих нигерийских дипломатов, не говоря уже о поверенном в делах американского посольства, который ждет меня в приемной. Если бы эти достойные лица пришли сюда, чтобы защитить хулигана, ударившего пожилого джентльмена и напавшего на бармена, который встал на защиту старика, я бы не обратил на их слова никакого внимания и передал бы ваше дело в высшую инстанцию. Однако они приехали сюда, в Хэмпстед, чтобы подтвердить показания вашего врача, которая утверждает, что вы перенесли мозговую травму и не полностью отвечаете за свои поступки. Я вынужден отпустить вас на ее попечение. Но я установлю за вами строжайшее наблюдение. Если вы когда-нибудь снова приблизитесь к капитану Огилви, я отправлю вас в тюрьму. Вам все ясно?

* * *

Доктор Аканке завезла Хардена в отель, чтобы он забрал вещи, затем направилась по шоссе МЗ в Корнуолл. Харден сидел, прислонившись к задней дверце «ровера». Он вспомнил, как позвонил Клайну с просьбой помочь и Клайн сказал «возвращайся домой».

Возвращаться домой? Куда? На улицы, по которым они гуляли, когда плавать под парусом было слишком холодно? В их любимые рестораны? Допустим, он найдет место, где они с Кэролайн никогда не были, но он все равно не сможет там оставаться, потому что будет знать: ей бы тут тоже понравилось.

Он думал об Огилви и «Левиафане».

Когда они проехали Шафтсбери, Харден сказал:

— Спасибо вам, доктор Аканке. Откуда вы выкопали этих важных шишек?

Доктор Аканке вела машину, держась обеими руками за рулевое колесо. Не отрывая взгляда от дороги, она ответила:

— Расизм стал в Англии серьезной проблемой, особенно в городах. Я боялась, что судья не поверит моим словам из-за цвета моей кожи, и поэтому обратилась за помощью в свое посольство.

— И они прислали двоих дипломатов и важного чиновника из английского МИДа? Хорошее у вас посольство!

Аканке улыбнулась.

— Не надо меня дразнить. Ходит упорный слух, что мой отец скоро станет начальником штаба нигерийской армии. А еще есть мнение, что я выйду замуж за сына одного крупного политика.

— Зачем вы приехали ко мне? — спросил Харден.

— Вы — мой пациент. Судя по всему, вы не поправились до конца.

— Поправился.

Она нахмурилась, сомневаясь в его словах.

— Вы считаете, что, ударив капитана Огилви, получили облегчение?

Харден улыбнулся, чтобы успокоить ее.

— Нет, — сказал он, — это была ошибка.

— Я рада, что вы это понимаете.

Да, он это понимал. Не капитан Огилви погубил его жену. Даже убив его, Харден не смог бы погасить свою ярость.

Пока Огилви работал в своем саду в Хэмпстеде, пока доктор Аканке везла Хардена по Дорсету, чудовище разгуливало на свободе, в очередной раз огибая Африку. И капитан, считавший, что управляет им, на самом деле был его пленником.

 

Глава 5

Она никогда не встречала врача, похожего на него. Он говорил, что не занимался хирургией, но проводил операции с решительностью и храбростью опытного хирурга, напоминая ей отца. Но ее отец был нигерийским солдатом из племени йоруба, а этот человек — белым американцем. У Ажарату появилось предчувствие, что она удачно придумала, решив через месяц отправиться домой.

Она ловила себя на том, что замечает самые странные вещи: то, что он, улыбаясь, не показывает свои зубы; его звучный голос; то, как откидывает он волосы со лба, склонившись над книгой.

Его способность к самоуглублению была гигантской. Ажарату стояла над ним, ее тень уже несколько минут лежала на странице книги, а Харден ничего не замечал. Он лежал на траве в саду госпиталя, окруженный книгами и журналами. С тех пор как они вернулись из Лондона, он проводил много времени, читая книги о кораблях и кораблевождении. Харден заявил, что это терапия. Раз в день они разговаривали в течение часа. Харден отказался встречаться со штатным психиатром больницы, но на вопросы Ажарату отвечал откровенно и честно и несколько раз благодарил ее за то, что она помогла ему наметить перспективы на будущее.

Харден говорил, что чувствует себя гораздо лучше, и она верила ему. Его гнев, казалось, прошел, исчез, как будто никогда не существовал. Он больше не огрызался на людей и не смотрел в пространство пылающими глазами.

Ажарату пошевелила пальцами, так что тень на странице приняла очертания птицы, машущей крыльями, и Харден наконец поднял голову.

— Привет!

Ажарату спросила:

— Может, пройдем в мой кабинет?

— Здесь гораздо приятнее. Можно дышать свежим воздухом.

Ей показалось, что он произнес было слово «солнце», но оборвал себя. Она опустилась рядом с Харденом на колени, думая, что его кожа, даже покрытая загаром, очень светлая.

— Как проходит терапия? — спросила Ажарату.

— Прекрасно.

Харден протянул руку, чтобы подровнять стопку журналов, но они упали на землю, рассыпавшись веером.

Ажарату пролистала несколько экземпляров «Безопасного судоходства» и «Честной игры» и потянулась к журналу с фотографией солдата на цветной глянцевой обложке.

Харден отобрал у нее журнал и положил в стопку вместе с другими.

— Сегодня мне ничего не снилось.

— Чудесно.

— По крайней мере, я не помню.

— Как ваше колено?

— Так себе.

— По-прежнему плохо сгибается?

— Да, не желает работать, — кивнул Харден. — Придется смириться.

— Надеюсь, операция не понадобится.

В сад вышла медсестра, сказав, что доктору Хардену звонят из Америки. Харден извинился. Ему звонили раза два в день.

— Простите меня. Я сейчас вернусь.

Он быстро вернулся.

— Еще раз прошу прощения. Это звонил адвокат.

— Что-то важное?

Ей хотелось знать, какие проблемы его волнуют.

Харден посмотрел на море.

— Пришла страховка за яхту.

— А жизнь вашей жены была застрахована?

Его глаза полыхнули гневом. Ажарату спокойно ждала продолжения. Она намеренно задала этот вопрос, чтобы увидеть его реакцию.

— Да, — сказал он спокойно. — Вы удивительно тактичны.

— Простите меня, Питер. Я не подумала. Вы хотели рассказать мне о своей работе.

— Говорить особенно нечего, — ответил Харден. — Все дела ведет партнер, а мой адвокат присматривает за ним. Всеми патентами владею я. Вот так мы и работаем.

— Но чем вы занимаетесь? Изобретаете новые приборы?

— Или плаваю под парусом. — На мгновение Харден задумался. — Смешно, но мне трудно представить себя тем человеком, который когда-то изобретал электронный термометр. Это было несколько лет назад, но кажется, что с тех пор прошло очень много времени. Все случилось очень быстро: мне пришла в голову идея, за ночь я разработал конструкцию и потом еще потратил немного времени на устранение недоделок. Все юридические вопросы уладил Билл Клайн. Мы с бешеной скоростью построили фабрику, и на нас посыпались деньги. Трудно поверить, что все это случилось. — Он засмеялся. — Сомневаюсь, что мне когда-нибудь удастся сделать нечто подобное.

Ажарату улыбнулась. Она звонила Клайну, чтобы узнать подробности жизни Хардена, которые могли бы помочь в его лечении. Рассказ адвоката был более сдержанным: полтора года он работал по двадцать часов в день без выходных, пока наконец не запустил термометр в производство. Он обладает невероятной целеустремленностью. Когда он нападет на хорошую идею, его невозможно остановить.

— Должно быть, его жене приходилось нелегко, — предположила Ажарату.

— Кэролайн? — спросил адвокат и ненадолго замолчал. — Да, тяжело. Но тогда она была в медицинском училище, вкалывала как проклятая, и они осуществили свой замысел, как осуществляли все свои замыслы. Кэролайн — невероятная женщина... Как он себя чувствует?

Ажарату заверила адвоката, что причин для беспокойства нет. А после разговора с Харденом он убедился, что его друг в полном порядке.

Ажарату сказала Хардену:

— Главный врач считает, что вас пора выписывать.

Харден улыбнулся в ответ:

— Да, что-то я у вас зажился, прямо как в отеле. Я сниму комнату в деревне.

— Не торопитесь, — сказала Ажарату. — У нас хватает коек. — Она обхватила руками голые колени и взглянула на гавань. — Что вы будете делать?

— Куплю себе яхту.

* * *

Богатые лондонцы — хозяева яхт — оставляли их на попечение старого худощавого корнуэльца с хитрым лицом. Его имя — Каллинг — красовалось на гаражах и сараях принадлежащей ему лодочной стоянки в северном конце гавани. Он молча слушал объяснения Хардена, какая и для чего ему нужна яхта, затем посадил его в обшарпанную моторную лодку, завел подвесной мотор и направился к середине гавани, где стояли на якорях вверенные его попечению суда.

Свежий ветер поднял на воде волны, яхты покачивались, и их фалы, задевая за алюминиевые мачты, издавали мелодичный звон. Харден был потрясен. Здесь стояли гоночные и океанские яхты. Они проплыли мимо эффектного белого судна «Морской лебедь», построенного в Финляндии. Харден жадными глазами пожирал его изящные очертания. Трудно было представить себе более прекрасное судно для одиночных плаваний. В Америке такие редко встречались, но однажды он видел нечто подобное в Бостоне.

Каллинг уменьшил обороты мотора и кивнул:

— Вот то, что вам надо. Настоящая яхта для джентльмена.

Харден присвистнул. Да, неплохо! «Хинкли» — изящный и быстрый бермудский иол старой американской конструкции, красивый, как картинка.

— Как она сюда попала? — спросил Харден, когда Каллинг подвел лодку к борту яхты и заглушил мотор.

Каллинг пожал плечами.

— Она обойдется вам очень дешево. Ее нужно слегка почистить, но вы не пожалеете, что купили ее.

Харден поднялся на борт яхты и огляделся. Очевидно, в последнее время судно страдало от недостатка внимания. Хромированное покрытие облупилось, а первая же лебедка, до которой он дотронулся, была ржавой и не крутилась. Правда, это не имело особого значения. Бермудский иол был солидным судном.

— Мне нужно время, чтобы осмотреть яхту, — сказал Харден.

— Давайте-давайте.

Каллинг улегся в лодке, надвинул фуражку на глаза, судя по всему, решив подремать.

Хардену пришлось напрячься изо всех сил, чтобы открыть проржавевшую крышку люка и попасть в каюту. Внизу было замусорено и пахло сыростью. На передней койке валялось грязное одеяло. Он начал осмотр с носа, заглядывая в ящики, парусные мешки, трюмные помещения и буфет, высматривая достоинства и недостатки яхты и оценивая повреждения, нанесенные ей предыдущим владельцем.

Ему попадались полупустые бутылки из-под ликера, миксеры для коктейлей, бумажные салфетки, пластмассовые чашки и тарелки, но запасных частей и инструментов почти не было. Блоков, канатов и тросов явно не хватало. Тот, кто пригнал иол из Америки, явно был не последним хозяином судна.

Харден вытащил парус из мешка. Он был испорчен, потому что его не убирали в чехол, когда укладывали вдоль гика.

Посветив фонариком в глубину судна, Харден обнаружил, что переборка между основной и передней каютами слегка отошла от корпуса, но, разобрав половицы на корме, он увидел, что в трюме почти нет воды.

Харден поднялся на палубу, размышляя над тем, что хорошая фибергласовая яхта типа «Хинкли» может дольше служить небрежному хозяину, чем яхта из дерева и стали. Дерево гниет, сталь ржавеет, но стекловолокно — материал долговечный.

Некоторые детали стоячего такелажа, поврежденные коррозией, можно было заменить. Но бегущий такелаж был уже сильно изношен. Харден бросил взгляд вдоль корпуса иола.

Каллинг поднял фуражку с лица и окликнул Хардена:

— Ну как, нравится?

— Еще не знаю.

Харден прошел по палубе, проверил сдвижную крышку люка. Наклонившись, он потрогал пальцами верхнюю ступеньку трапа. Шатается. Вспомнив трещину между переборкой в каюте и корпусом, он внимательно осмотрел борт судна. Найдя то, чего и опасался, он резко выпрямился, пересек палубу яхты и спустился к Каллингу в лодку.

Тот ухмыльнулся:

— Ну что?

— Дерьмо.

— Дерьмо?

Харден похлопал по корпусу яхты.

— Вздут посредине. Какой-то идиот слишком туго натянул штаги, и корпус от напряжения деформировался.

— Сэр, вижу, вы разбираетесь в яхтах.

— Неприятный сюрприз? — язвительно осведомился Харден.

Каллинг не обратил никакого внимания на его слова. Он обернул пусковой шнур вокруг маховика подвесного мотора.

— Я вам еще одну покажу.

— Что-то мне не хочется, — отказался Харден, усевшись на носу лодки лицом к корме.

Каллинг дернул за веревку, и мотор загудел как банка, полная комаров.

— Я вас не задержу. Все равно это по пути к причалу.

Харден мрачно кивнул. Все ясно: старый жулик наложил свою лапу на все приличные яхты в гавани. Пока лодка плыла, он любовался панорамой холмов, склоны которых облепили домишки. Из всех мест, которые посетили они с Кэролайн, он нигде не видел таких ярких и чистых красок, как в Корнуолле.

Когда Каллинг заглушил подвесной мотор, Харден обернулся и увидел в двадцати ярдах перед собой «Морского лебедя». Даже стоя на якоре, яхта выглядела притаившейся акулой.

— Эта?

— Эта, — подтвердил Каллинг.

«Лебедь» имел короткие, резкие, скорее мощные, чем изящные, очертания, нос не слишком торчал вперед, а квадратная корма была обрублена под небольшим углом. Наклонная крыша рубки в самом высоком месте едва поднималась на фут над палубой.

Харден повернулся к Каллингу.

— Зачем вы мне ее показываете? Она стоит больше, чем я могу заплатить.

Хитрое лицо Каллинга смягчилось.

— Ее владелец обанкротился, и кредиторы хотят получить свои денежки назад. Она стоит пятьдесят пять тысяч фунтов, но они согласны на сорок пять.

— Вы шутите, — покачал головой Харден. Хотя восемьдесят пять тысяч долларов было больше, чем он намеревался потратить, но яхта, построенная четыре года назад, должна стоить по меньшей мере сто двадцать тысяч.

— Эта яхта — сокровище, — сказал Каллинг, — и раз продаю ее я, то я и решаю, кто заслуживает ею владеть.

Харден слегка улыбнулся, вспомнив искалеченный бермудский иол.

— Значит, я прошел испытание?

— Да. Сделайте одолжение, поднимитесь на борт.

— Каллинг подвел шлюпку к яхте, и на этот раз поднялся на судно вместе с Харденом.

Яхта оказалась более широкой, чем можно было предположить по ее резким обводам, и Харден на секунду остановился у алюминиевого штурвала, чтобы насладиться зрелищем широких тиковых палуб и многочисленных приспособлений. Это была океанская яхта, способная плавать в любых условиях и всюду, где пожелает ее хозяин.

Прилизанная рубка яхты поднималась из широкого фибергласового корпуса, составляя с ним одно целое, как режущая кромка ножа с лезвием. Строители яхты всюду, где можно было, использовали дерево; палубы и многие приспособления судна были серыми от воздействия непогоды.

Кокпит оказался маленьким и неглубоким. Харден приподнял тиковые сиденья и обнаружил под ними ящики, в том числе один со спасательным плотом. Вода, попавшая в кокпит, могла быстро стечь в море по двойным двухдюймовым шпигатам.

Яхта была оборудована леумаровскими лебедками из нержавеющей стали. На панели, расположенной над люком, находились черные циферблаты приборов Брукса и Гейтхауза для измерения скорости и направления ветра, спидометр и шкала эхолота для измерения глубины моря.

— Ей три года, — сказал Каллинг, любовно поглаживая леер. — В длину тридцать восемь ярдов, по ватерлинии — двадцать девять. Плавниковый киль. Осадка — шесть футов четыре дюйма. Водоизмещение — восемь тонн. Семь тысяч фунтов балласта. Она побывала на Канарах, в Рио-де-Жанейро, Форт-Лодердейле и вернулась домой через Азорские острова.

— Вы следите за ней? — спросил Харден.

— Нельзя сказать, чтобы она нуждалась в особом уходе. Хозяин обращался с ней, как с барышней. Спуститесь вниз и сами все увидите.

— Он взялся за прозрачную крышку люка, и она отодвинулась плавно, как будто катилась на роликах.

Харден придирчиво осматривал люк, пока не убедился, что его толщина — три четверти дюйма и установлен он так, что волна не сможет его сорвать. Он начинал плавать под парусом еще в те времена, когда яхты строились из дерева, а шкоты для брезентовых парусов делались из манильской веревки. Поэтому он придерживался старых привычек и не доверял новомодным штучкам типа пластиковых люков.

Харден спустился по трапу в отделанную тиком главную каюту, светлую и просторную, со скругленными углами. Финские плотники понимали, что строят яхту, а не жилой прицеп. Харден оценивающим взглядом осмотрел каюту, затем отбросил мысли о красоте и занялся существенными деталями.

Ящики-рундуки на первый взгляд содержались в порядке. Они были чистыми и аккуратными и в изобилии заполнены инструментами и материалами для ремонта. Паруса хранились должным образом. Харден внимательно осмотрел все парусные мешки, проверяя их наличие.

Прежний хозяин, видимо, слегка сдвинулся на парусах и запасся ими в изобилии. Если он купит яхту, придется с некоторыми из них расстаться, чтобы освободить место для припасов. Рундуки для канатов тоже были заполнены доверху, трюмы оказались сухими, а вспомогательный дизель, закрытый тяжелым звуконепроницаемым кожухом, — чистым и недавно отремонтированным.

— Двадцать лошадиных сил, — пояснил Каллинг. — Передаточное число — два с половиной к одному. Топливный бак на двадцать пять галлонов. На скорости в шесть узлов горючего хватит на триста миль.

— Винт вращается по часовой стрелке? — осведомился Харден.

— Да, шестнадцатидюймовый, — кивнул Каллинг.

— Генератор?

— Переменного тока, приводится главным двигателем.

Чтобы обеспечить питание для оборудования, которое он намеревался установить, понадобится генератор достаточной мощности. Он быстро оглядел панель управления и рубильники. Как и все прочее на «Лебеде», они были в порядке.

— Ладно, — сказал он. — Давайте вытащим ее на берег. Я хочу взглянуть на днище.

Каллинг приглашающе кивнул головой в сторону узкого прохода в утесах.

— Не хотите сперва посмотреть, как она под парусами?

Харден покачал головой:

— Сперва я хочу убедиться, что у нее не нарос риф на днище.

Каллинг улыбнулся.

— Я подготовлю люк. А вы заводите ее. — Он отвязал двойные концы, удерживающие яхту на месте стоянки, и одобрительно кивнул, когда дизель заурчал после первого же нажатия на кнопку стартера.

Харден в сотый раз подумал: если бы перед плаванием он заменил капризный мотор «Сирены», то, может быть, они с Кэролайн спаслись бы от «Левиафана».

«Лебедь» прекрасно слушался управления, и Харден пожалел было, что не согласился поглядеть, как он ходит под парусами. Однако сперва нужно узнать, подходит ли ему это судно.

С воды лодочная стоянка Каллинга выглядела как ряд гаражей для лодок, окруженных огромными полуразрушенными ангарами. Заржавевшие рельсы поднимались из воды и исчезали в тени ангаров, как следы морских чудовищ, выползающих на берег. Харден спросил о назначении руин, и Каллинг ответил, что в начале войны содержал ремонтную базу для торпедных катеров, которые воевали в Ла-Манше.

Харден направил яхту к исправному слипу, выполняя команды Каллинга. Наконец корпус попал точно на подводную тележку. Лениво зажужжал мотор лебедки, из воды поднялся канат, потащивший яхту наверх. Каллинг прислонил к ее борту лестницу.

Харден спустился по лестнице вниз, зашел под острый нос яхты и начал обстукивать фибергласовый корпус деревянной рукояткой шила. Методично проверяя всю поверхность, он резко стучал по фибергласу через каждые несколько дюймов, напрягая слух, чтобы вовремя услышать глухой звук, который свидетельствует о расслаивании стеклоткани или следах небрежного ремонта.

Он потратил два часа на осмотр корпуса. Дважды, услышав подозрительный звук, Харден переворачивал шило и втыкал острый кончик в фиберглас. В первый раз он обнаружил незначительное расслоение, которое, вероятно, появилось еще при постройке. Хотя это место едва ли могло стать источником неприятностей, Каллинг тем не менее обвел его мелом.

Второй дефект оказался более серьезным. Шило глубоко ушло в фиберглас в середине двухдюймовой выбоины. Похоже, что яхта, идя на большой скорости, ударилась обо что-то небольшое и твердое. Харден обстучал корпус вокруг этого места, пытаясь оценить степень повреждений. Убедившись, что структура материала не повреждена, он позволил Каллингу обвести его мелом.

Закончив с внешней стороной корпуса, Харден сказал:

— Пожалуйста, пометьте эти места и покрасьте днище.

— Вы еще не ходили на ней под парусом.

— Я заплачу в любом случае — куплю я ее или нет. Ничего, если я останусь, когда стемнеет?

— Я проведу вам электричество.

— Спасибо. — Харден задумчиво поглядел на Каллинга. — Мистер Каллинг... Вы знаете, кто я такой, что случилось с моей яхтой?

Каллинг кивнул, и в его светлых глазах отразилось любопытство.

— Да, слышал. Примите мои соболезнования.

— Я хочу разработать электронное оборудование, чтобы такие случаи больше не повторялись. Систему обнаружения крупных кораблей.

— Как вы собираетесь это сделать?

— Есть пара идей. Например, маломощный радар большого радиуса действия. Дело в том, что я хочу испытать свою систему в плавании. Надеюсь, что успею установить радар до того, как выйду в море. Мне понадобится рабочее место.

— Это зависит от того, сколько... — пробормотал Каллинг извиняющимся тоном. — Лето приближается... — Он пожал своими тощими плечами.

— Мне нужен всего лишь небольшой уголок где-нибудь в сторонке. Нельзя ли мне установить верстак в одном из старых ангаров?

— И это все? Конечно.

Казалось, Каллинг испытывал облегчение от того, что мог оказать такую услугу.

— Я хочу держать свою работу в секрете до тех пор, пока не выйду в плавание, — сказал Харден.

Каллинг улыбнулся, показав кривые зубы.

— В нашей деревне секретов не бывает. Но у нас люди не болтливые.

Харден поднялся на яхту и начал выстукивать корпус изнутри. Затем он проверил электрическую систему, дизельный двигатель, помпы, систему водопроводов для пресной и соленой воды, лебедки и рулевое устройство, составил список деталей, которые нужно заменить или починить.

Наступила ночь. Каллинг принес ему еду и горячий чай, потом направил луч фонарика на корму «Лебедя», осветив название, написанное золотыми буквами.

— Оставить это название?

— Измените, — приказал Харден. — Порт приписки не надо. Только название. Черными буквами.

— Какое название?

— "Кэролайн".

 

Глава 6

Огромный ангар, расположенный вдали от главного входа во владения Каллинга, был занят искалеченным корпусом старого торпедного катера. Его нос, изрешеченный пулеметным огнем, был угрожающе нацелен в сторону гавани, как будто катер изо всех сил старался попасть в могилу, в которой ему было отказано. Корма катера терялась в темноте.

В тени мертвого боевого корабля Харден поставил верстак, повесил флюоресцентные лампы в дополнение к дневному свету, льющемуся через открытый вход в ангар, и разложил инструменты на соседних балках.

Прежде всего он сделал форму для литья — длинный, узкий фанерный ящик с сужающимися сторонами и закругленными изнутри углами, который покрыл парафином и выстлал четырьмя слоями фибергласовой ткани, склеенной эпоксидной смолой. Ту же процедуру он повторил на отдельном плоском куске фанеры, к которому привинтил два хромированных уголка.

Пока застывала эпоксидная смола, Харден отправился в Плимут и Бристоль за электронным оборудованием. Затем он извлек готовый фибергласовый ящик из деревянной формы, острым лезвием отпилил его узкую заднюю часть, приклеил эпоксидной смолой к верхней стороне ящика плоскую крышку с уголками и приладил отрезанную часть обратно с помощью шарниров и резиновой прокладки.

У него получилась длинная и узкая гондола длиной шесть футов и шириной два фута с закругленными углами, обтекаемой передней частью и маленькой водонепроницаемой дверцей сзади.

Наполнив гондолу камнями, Харден погрузил ее в воду, чтобы проверить, не протекает ли его изделие. Каллинг подошел посмотреть, что он делает. Он помог Хардену вытащить гондолу из воды, скрутил папироску и стал молча наблюдать, как доктор открыл крышку и вытряхнул камни. Наконец, когда из гондолы выкатился последний камень, такой же сухой, как и перед началом испытания, Каллинг закурил и спросил:

— Что это за гроб?

Харден не обращал на него внимания. Он восхищался разнообразными талантами старика, но намеренно держал его на расстоянии, поскольку Каллинг проявлял излишнее любопытство.

— Вы можете поднять яхту на слип? — спросил Харден.

— Прямо сейчас?

— Да, сейчас.

Харден нарочно дождался четырех часов, когда все люди Каллинга ушли домой, и они остались одни.

— Ладно.

— Я буду работать часа два.

— Ага.

— Я смогу сам спустить ее обратно на воду.

— Я подожду.

Харден поднялся на борт «Лебедя» и подвел яхту к направляющим рельсам. Когда судно было поднято на слип, он длинными хромированными винтами привинтил гондолу к днищу яхты между килем и осью винта. Каллинг с интересом следил за операцией.

— Прошу прощения, доктор, но за каким чертом вам это надо?

Харден затянул гайки-барашки, вылез из-под яхты и выпрямился. Пора сочинить для Каллинга какую-нибудь сказку.

— Это гондола для сонара.

— Для сонара? Ее хватит, чтобы спрятать труп.

Харден засмеялся.

— Она и должна быть большой. В сущности, это большое ухо. Внутри она будет выстлана фольгой. Что вы об этом думаете?

— Не знаю.

— Я не изобретаю ничего нового, — продолжал Харден, — я просто пытаюсь сделать свое устройство дешевым и достаточно простым, чтобы им могли пользоваться яхтсмены в открытом море.

— А ваш радар?

— Не все сразу. Его принцип будет тот же — дешево и просто. Кроме того, он не должен расходовать много энергии, поскольку будет установлен на парусной яхте.

Черный ящик так черный ящик, и ложь Хардена легко сошла за правду. Как врач и инженер, он привык работать в узком кругу посвященных. Секреты биологии и физики для большинства людей были так же таинственны, как для средневекового крепостного латынь.

Каллинг осмотрел гондолу, свисавшую позади киля как кабина башенного крана, и ощупал хромированные уголки.

— Не знаю насчет радара или сонара, — заметил он, — но скажу вам одну вещь. Ящик такого размера запросто отвалится от вашей яхты, если вы не загрузите его балластом.

Харден открыл водонепроницаемую крышку.

— На испытаниях я наполню его водой и, если все будет в порядке, приделаю к нему свинцовое дно. Как вы думаете, он будет сильно тормозить ход яхты?

Каллинг осмотрел гондолу с нескольких сторон.

— Трудно сказать, доктор, как скажется любое маленькое изменение на корпусе такой совершенной формы. — Он присел на корточки и измерил гондолу руками. — Я бы сказал, что она чуть-чуть великовата.

Харден присел рядом с ним и с сомнением посмотрел на гондолу.

— Черт, думаю, что вы правы.

Каллинг, как краб, выбрался из-под лодки и осторожно распрямил свое костлявое тело. Массируя мускулы поясницы кулаками, он сказал:

— Вы все узнаете, как только выйдете в море.

* * *

За месяц, прошедший после катастрофы, Харден ни разу не был в открытом море, поэтому вид гигантского нефтяного танкера при выходе в Ла-Манш безумно испугал его. Силуэт черного корпуса танкера с ослепительно белыми надстройками четко выделялся, как игрушка на столе. Все другие корабли казались рядом с ним карликами, но все равно он был раза в четыре меньше «Левиафана».

Несмотря на испуг капитана, яхта скользила по водам Ла-Манша, не выказывая особой склонности к резкому крену или качке. Харден завел мотор на тот случай, если одних парусов не хватит для перехода через узкую бухту. Однако яхта отлично плыла против ветра, и ему пришлось сделать только один правый галс.

Поймав юго-западный ветер, Харден поплыл под гротом и генуэзским парусом на восток вдоль побережья Англии, нервно наблюдая за кораблями, которые двигались в сторону океана. Он никогда не видел так много больших кораблей одновременно.

Здесь преобладали высокие черные танкеры и сухогрузы с зерном и рудой. Реже попадались грузовые корабли: старые, с огромными палубными кранами, и более современные, доверху нагруженные прямоугольными контейнерами.

Поток однообразных черно-серых кораблей был таким монотонным, что Харден очень удивился, увидев фруктовоз — красивый белый корабль изящных очертаний с зелеными полосками и «звездой Давида», гордо красующейся на трубе. Харден сразу вспомнил о том, как они с Кэролайн ездили в Израиль.

Дело шло к вечеру. Харден оглядывал побережье, сверяясь с картой. Серые, как тучи, корабли ровной процессией двигались в сторону тонущего в море солнца; их палубы пылали красным светом, который постепенно переходил в пепельный. Воды Ла-Манша стали сине-зелеными, но не такими, как в Северной Атлантике, а более сочного оттенка, как будто они позаимствовали свой цвет у плодородной земли Англии и Франции.

Когда Харден вошел в гавань Портленда, совсем стемнело. Найдя место для стоянки рядом со входом в бухту, он спустил паруса и в изнеможении повалился на койку.

Он проснулся на рассвете. Мускулы рук и тела онемели от тяжелой работы с парусами, ободранные ладони горели. Харден позавтракал яблоками, сыром и кофе и с легким утренним бризом вышел из гавани. Поздно вечером он добрался до Чичестера. Гондола, прикрепленная за килем, казалось, совершенно не влияла на ход яхты, шла та против ветра, по ветру или галсами.

На следующее утро он проснулся поздно и уже собирался поднять паруса, когда к яхте, стоявшей на якоре, подплыл катер Чичестерского берегового патруля. Таможенный офицер попросил разрешения подняться на борт. Харден предъявил документы на яхту и свой паспорт. Второй таможенник с собакой — овчаркой-полукровкой — ждал в катере.

— Вы из Фоуэя? — вежливо спросил офицер.

— Я останавливался в Портленде.

— Куда вы направляетесь?

— В Роттердам. Хочу поплавать по Рейну.

Офицер посмотрел на мачту.

— Вам придется ее снять, — заметил он.

— В Роттердаме сниму.

— Мы вас надолго не задержим. Можете пойти с нами, если хотите — занимайтесь своими делами.

Харден ответил:

— Займусь своими делами.

Офицер позвал собаку. Водитель моторки отпустил поводок, и собака перепрыгнула через планшир на палубу.

Харден, чувствуя лицом дуновения легкого бриза, решил, что нужно поднять генуэзский стаксель. Он направился к переднему люку, достал парус и протиснулся мимо офицера, который исследовал содержимое одного из рундуков. Собака поскуливала от возбуждения. Харден почесал ей уши.

— Что вы делаете? — спросил он.

— Честер вынюхивает взрывчатку.

Харден понимающе кивнул. ИРА по-прежнему грозила террористическими актами. Посетившие его яхту мнимые таможенники, скорее всего, были из Особого отдела.

— Вы обыскиваете каждую яхту, приходящую в порт?

— Проверяем выборочно. Кроме того, незнакомое судно узнать легко.

К вечеру того же дня он добрался до Гастингса, а на следующее утро начал переход через пролив. За восемнадцать часов он дошел до Кале. Его нервы были на пределе — приходилось постоянно остерегаться больших кораблей. Утром подул сильный ветер, и, как только Харден вышел из гавани, в Северном море разыгрался шторм. Весь день он боролся с высокими волнами и добрался только до Остенда.

На следующий день погода была еще хуже. Поднялся настоящий ураган, но Харден, лавируя, вышел из гавани и направился на восток вдоль незнакомого берега. У него не было времени, чтобы ждать. Сгустился туман, и он проскочил вход во внутренний водный путь, ведущий к Роттердаму. Опасаясь волноломов, Харден с трудом двигался вперед и к вечеру, когда туман рассеялся, дошел до берегов Голландии.

Спустив паруса и включив мотор, он вошел в Ньиве-Ватервег мимо Европорта — огромного комплекса причалов для танкеров и серебристых резервуаров, который раскинулся на низкой, задымленной равнине, окруженной серо-голубыми лесами дымовых труб. В десяти милях от моря Харден свернул в Ньиве-Маас, извилистый канал, пересекающий Роттердамскую гавань.

Каждая акватория была окружена глубоководными якорными стоянками, железнодорожными путями и складскими помещениями. Сквозь серебристые заросли трубопроводов, леса подъемных кранов и тучи черных кабелей виднелось небо — не такое желтое, как над химическими заводами Европорта.

Жизнь в гавани била ключом. На этой перевалочной станции между сушей и морем разгружались, хранились и сортировались товары со всех концов света. Гигантские желтые мостовые краны снимали контейнеры с серых, зеленых и черных кораблей из Европы, Азии и обеих Америк. Плавающие пневматические зерновые элеваторы разгружали сухогрузы, а понтонные краны выгружали мешки и ящики из Центральной Европы.

Яхта Хардена, потускневшая от соленых брызг Северного моря, скользила мимо кораблей и ярких катеров, как акула, почуявшая запах далекой добычи. Харден держал на коленях карту гавани и не замечал красочного зрелища, безразличный ко всему, кроме препятствий на пути.

Перед яхтой показался буксир. Харден включил мотор на задний ход и стал ждать, пока лоцман поднимется по трапу с буксира на корабль. Вдруг он заметил в воде рядом с яхтой рваную грузовую сеть и решил, что она может пригодиться. Он выловил сеть багром и расстелил ее на крыше рубки для просушки.

Наконец он миновал Роттердам и вошел в реку Мерведе, а из нее — в Ваал. С широких рек, обнесенных дамбой, открывался далекий вид на однообразную зеленую равнину. Когда зашло солнце, он завел яхту в маленький канал и причалил у земляной дамбы. Съев немного сыра и фруктов, он заснул под доносящийся с суши шум автомобилей.

Когда он проснулся, чувствуя деревенские запахи июньского утра, яхта покачивалась на волнах. Харден выглянул в форлюк и тут же понял причину качки: мимо проходила баржа, и ее широкий нос гнал перед собой небольшую волну. Харден умылся, сварил яйца и выпил кофе. Потом сверился с картой.

Дизель заурчал, и «Лебедь» плавно отошел от берега, направляясь назад в Ваал, в сторону Рейна и к германской границе. Харден сидел у штурвала, любуясь красивой плоской страной и наслаждаясь солнечным теплом. Кэролайн бы здесь понравилось. Много лет назад они ненадолго заехали в Амстердам, но у них не было времени посмотреть на голландскую провинцию. Он представил, как бы Кэролайн сидела рядом с ним, и его пронзило чувство ужаса: он забыл, как она выглядела.

Во имя всего святого, как она выглядела?! Харден бросился в каюту и стал искать свой бумажник, чтобы посмотреть на фотографию Кэролайн, но вспомнил, что все его вещи куплены после того, как «Левиафан» погубил яхту.

* * *

Когда спустилась ночь, Харден причалил на окраине Везеля. На следующий день он отправился на взятом напрокат «БМВ» во Франкфурт. Там он купил старую армейскую полевую куртку, поселился в «Шлоссхотеле Кронберг» — уединенном отеле за городом — и лег спать.

Проснувшись вечером, он проехал двадцать миль на восток до Ашаффенбурга, поставил машину на стоянку на окраине гарнизонного городка и углубился в обшарпанный квартал баров и ночных клубов, которые обслуживали расположенный по соседству Второй полк Седьмой армии Соединенных Штатов.

Немецкие уличные девочки глазели на него из темных, узких проулков, освещенных мерцающим неоном. Харден поставил выпивку посетителям бара — одиноким солдатам, потягивающим трехдолларовое пиво в ожидании чего-нибудь покрепче. Он узнал, что во Втором полку дают недельное увольнение после трех недель службы. Неделю в месяц солдаты проводили в Ашаффенбурге с трехнедельным жалованьем в карманах, стараясь позабыть три недели полевых маневров. Именно поэтому, как объяснил ему артиллерийский капрал, город битком набит военной полицией. Затем капрал спросил, не хочет ли Харден купить гашиша.

На переполненном тротуаре Хардена остановила военная полиция. Он пытался обходить патрули стороной, но те сами неожиданно налетели на него. Полицейские были на голову выше Хардена, и с их запястий угрожающе свисали короткие дубинки. Сержант грубым военным тоном потребовал документы.

Он совершил ошибку, купив полевую куртку, которая была сшита как будто специально для него. Он старался не выделяться среди солдат. А в результате не походил ни на солдата, ни на туриста и этим заинтересовал полицию.

Харден заколебался и тем самым разжег в полицейских любопытство. Они неотрывно глядели на него, и в их глазах плясали возбужденные искорки. Что им о нем известно?

Выбора у Хардена не было, и он поспешно достал бумажник с паспортом. Если сержант увидит его имя в своем блокноте, то ему придется немедленно покинуть Ашаффенбург. Сержант фыркнул от удивления.

— Что вы здесь делаете, док? — спросил он с тем уважением к врачам, которое у американцев въелось в плоть и кровь.

— Путешествую по Германии.

— Тут у нас не Германия. Тут вонючая дыра.

— Что делать, ностальгия, — улыбнулся Харден. — Хотелось послушать американскую речь.

Сержант ухмыльнулся.

— Да, понимаю вас. — Он протянул назад бумажник. — Глядите в оба. В этом городишке зевать нельзя.

— Можете сразу предупредить меня, куда не следует соваться?

Сержант фыркнул.

— Есть тут разные притоны... Вам самим все станет ясно, как только вы их увидите. Кроме того, не заходите в бар «Флорида», если не хотите подцепить французскую болезнь. — Он насмешливо козырнул и повел своих людей дальше по улице.

Харден продолжал свой путь, избегая полицейских. Он не увидел ничего, что бы удивило его, чего бы он не видел много лет назад во время увольнений на берег в Японии или на Филиппинах. Правда, подростки, торгующие наркотиками, были белокожими блондинами, как и их сестры в барах, но во всем остальном Ашаффенбург походил на любой другой город в мире, расположенный рядом с американской военной базой. И если руки девушек здесь были пухлее, чем на Востоке, то следы уколов на них выглядели точно так же.

Около полуночи Харден нашел бар «Флорида». Проходящие мимо солдаты высказались о нем как о «настоящем притоне для извращенцев». Он располагался на едва освещенной улице рядом со сгоревшим домом с зарешеченными окнами. Внутри воняло пролитым вином, подгоревшими гамбургерами и сигаретами. Грязные зеркала были залеплены этикетками от бутылок. Кроме длинной стойки, здесь были маленькие круглые столики, а в задней стене — дверь с ромбическим окном, пропускавшим из соседней комнаты мертвенно-красный свет.

Большинство посетителей бара пили пиво и виски. Они выглядели как солдаты, завербованные на двадцать лет службы. Их безжизненные лица несли на себе отпечаток невежества и тяжелой жизни, глаза были тупыми от пьянства и слабоумия.

Харден хорошо знал людей подобного сорта. Служа на флоте врачом, он перевязывал и зашивал их резаные раны, вытаскивал стеклянные осколки из их тел каждую ночь, когда команда корабля отпускалась в увольнение на берег. Ему доводилось видеть их и раньше, во время ночных дежурств в нью-йоркских госпиталях.

Он выбрал место у стойки рядом с дверью и заказал пиво. Бармен, огромный немец, выставил бутылку на грязную стойку и потребовал девять марок. Харден заплатил стомарковой банкнотой. Стакана ему не предложили, и он стал пить прямо из бутылки. Гора сдачи лежала перед ним у всех на виду.

Он немедленно привлек к себе внимание. У него за спиной зашаркали какие-то юнцы, вполголоса предлагая купить наркотики. Харден не обращал на них внимания. Кое-кто из более настойчивых выложил свой товар на стойку. Харден был поражен количеством предлагаемого на продажу героина. В их сторону с угрожающим видом направился бармен, и они поспешно ретировались. Харден заказал еще пива.

К нему подсел сорокалетний угрюмый капрал с серой кожей и дрожащими руками. Он выдавил из себя озабоченную улыбку, показав гнилые, поломанные зубы, и пробурчал:

— Привет, парень.

Харден кивнул.

Капрал осторожно опустился на соседний табурет. На его выцветшем рукаве темнели места, где когда-то его форму украшали ныне утерянные шевроны.

— Как дела?

— Отлично, — ответил Харден. — А у тебя?

— Меня зовут Ронни. — Капрал вытащил из кармана помятые банкноты и горсть мелочи, выложил на стойку и пересчитал деньги. — Купить тебе пива?

Харден протянул бармену бумажку.

— За мой счет, Ронни.

Капрал жадно схватил бутылку, за один присест выпил половину содержимого и только затем вспомнил о своих намерениях.

— Что ты делаешь в Германии? — спросил он.

— Приехал по делам.

Ронни кивнул и выпил еще. Харден с интересом наблюдал, как этот человек изображает беспечность, и в то же время его лицо морщилось, как у маленького осторожного зверька, принюхивающегося к ветру. Внезапно капрал выпалил:

— Хочешь автоматический сорок пятый?

— У тебя есть или можешь достать?

Глаза Ронни засветились.

— Он у меня тут снаружи. Пятьдесят баксов.

— А что-нибудь покрупнее?

— Пожалуйста. — Он облизал губы. — Могу достать М-16. Семьдесят пять долларов.

Харден покачал головой. Этот тип ему не годится.

— Шестьдесят! — настаивал капрал.

— Нет, спасибо, Ронни. Не интересует.

— Может, сорок? — умолял капрал. — Я достану к утру!

— Убирайся.

Капрал улизнул за свой столик. Харден заказал еще пива, радуясь, что нашел нужный бар.

Затем к нему подошла толстая миловидная женщина лет тридцати и спросила с сильным немецким акцентом, не хочет ли он поразвлечься.

— Позже. — Он пододвинул к бармену еще несколько марок. — Выпивку для дамы.

Она удивленно улыбнулась и заказала шнапс.

— Как тебя зовут?

— Катрин.

Харден кивнул на дверь с багровым ромбом.

— Катрин, у тебя там есть подружка?

Она колебалась только секунду. Если убивающий время американец предпочитает «цвай», то его обслужат.

— Да.

— Спроси ее, не хочет ли она выпить.

Катрин вернулась с большеглазой Хильдой, которая тоже предпочла выпить шнапс. Бармен налил ей из бутылки жидкость, светлую и прозрачную, как вода. Сидя между двумя женщинами, невпопад кивая при их попытках завязать разговор, Харден ждал и наблюдал.

В заднюю комнату то и дело заходили мужчины. Один раз, когда трое развязных сержантов окликнули женщин, назвав их по имени, проститутки, извинившись, покинули Хардена и удалились с троицей в заднюю комнату. Они появились снова через десять минут. Сержанты ушли, а женщины вернулись к Хардену, сидевшему у стойки. Они выпили еще и машинально стали подкрашивать губы.

После часового ожидания, во время которого Хардену снова предлагали наркотики, а также ручную гранату, бар начал пустеть, и он решил, что ночь прошла без толку. Он потянулся было к оставшейся кучке денег, но в этот момент в бар ввалился большой, костлявый солдат с ястребиным носом, который, растягивая слова на южный манер, потребовал пива.

Обхватив огромной ладонью бутылку, он схватил ближайшую женщину за ляжку. Та взвизгнула; вояка вызывающе ухмыльнулся Хардену и, прищурив глаза, стал ждать его реакции. Хотя ему было не больше тридцати лет, его лицо уже опухло от алкоголя, а волосы на голове поредели.

Харден снова положил свои деньги на стойку. Он увидел у этого типа знаки отличия квартирмейстера. Интендантская служба. Жестом велев бармену принести еще пива, Харден пододвинул пачку банкнот вдоль стойки. Солдат с удивлением посмотрел на деньги, затем, как будто смутно поняв, что ему отвечают вызовом на вызов, хлопнул на стойку перетянутую резинкой пачку немецких марок и тоже заказал пива, по-прежнему обнимая и пощипывая немку.

Он выхлебал вторую бутылку пива, уронил склянку на пол и спросил у проститутки:

— Сколько?

Хильда кинула взгляд на пачку денег.

— Восемьдесят марок.

— Пошла ты... Пятьдесят.

— Семьдесят.

— А ты? — спросил он у Катрин, но Хильда ухватила его за руку и потащила в заднюю комнату, согласившись на пятьдесят.

Он вернулся через десять минут — один.

Катрин бросила нервный взгляд на ромбическое окно и пододвинулась ближе к Хардену.

— Пива! — завопил южанин. — Шнелль! Я хочу пить!

Бармен принес пива. Он тоже поглядывал на ромбическое окно. Солдат полез в карман, и у него отвисла челюсть.

— Чертова сука сперла мои деньги!

Он неуклюже потянулся к успевшей отшатнуться Катрин. Та закричала. Вопя от ярости, солдат ударил ее по лицу, разбив ей губы, протиснулся мимо Хардена и ринулся в заднюю комнату. Двое официантов пытались задержать его, но он схватил со стола пивную бутылку и, разбив ее о спинку стула, рассек воздух зазубренными краями.

Как по волшебству, в руках одного из официантов появилась дубинка. Он спокойно дождался подходящего момента, затем коротко взмахнул дубинкой и ударил солдата по лицу. Хруст ломающихся костей заглушил звуки музыкального автомата.

Солдат зашатался, выронил бутылку и зажал нос руками. Второй официант обрушил на него ураган кулачных ударов, и скандалист свалился на пол. Официанты несколько раз ударили его ногами и, когда тот перестал шевелиться, подняли его обмякшее тело и вытащили из бара.

Харден последовал за ними с полной бутылкой пива в руке. Официанты бросили солдаты перед сгоревшим клубом и вернулись в бар.

Харден бросил взгляд по сторонам — не видно ли военной полиции. Улицы опустели, вечерний шум затих, подростки разошлись. Он встал на колени рядом с бесчувственным телом. В кармане солдата нашлось удостоверение личности. Роско Хендерсен. Интендантский корпус. Второй полк Седьмой армии. Неожиданно послышались размеренные шаги. Военный патруль. Харден поспешно поднялся и вжался в тень, надеясь, что полицейские не свернут на эту узкую улицу. К счастью, патруль прошел по главной улице.

Харден дождался, пока шаги патрульных затихли в отдалении, и вылил пиво солдату на лицо. Тот ожил, застонал и, отплевываясь, закрылся руками от льющейся на него жидкости. Когда Харден перестал лить на него пиво, толстые пальцы солдата осторожно дотронулись до носа. Харден опустился на колени рядом с ним.

— Не прикасайся к носу.

— Черт. Болит как сука.

Он потрогал свои опухшие щеки и попытался встать. Харден помог ему. Солдат поднялся и прислонился к стене.

— Кто вы такой? — спросил он, отшатываясь от Хардена. — Ах да, вы тоже там были. Очень сильно вы мне помогли, ничего не скажешь!

— Не я же лез в драку.

— Ну да. Черт возьми!

Он отпихнул Хардена в сторону и направился к «Флориде».

— Куда ты? — окликнул его Харден.

— Забрать деньги.

— Она уже ушла.

— Эти ублюдки мне за все заплатят!

— Они убьют тебя.

— Мне нужны деньги!

— Стой, — приказал Харден. — Остановись. Стой на месте. Сколько она взяла у тебя?

— Триста долларов. Да еще сдачу. — В грубом, неразборчивом голосе солдата проскользнули нотки беспокойства. Он тихо добавил: — Я задолжал деньги. Ребята требуют, чтобы завтра я вернул долг.

Харден удивленно покачал головой. Выходило, что «новая армия» построена из того же материала, что и старая. Откуда такие типы берутся? Интендантский корпус стал бы золотым дном для любого человека с мозгами и склонностью к воровству. Как этот дурак ухитрился задолжать акулам-кредиторам?

— Сколько лет ты служишь, старина?

— Шесть лет, — пробурчал Хендерсен.

Харден кивнул; кому-то надо делать черную работу.

Хендерсен попытался проскользнуть мимо него, но Харден поставил солдату подножку и толкнул его в грудь растопыренной ладонью. Хендерсен плюхнулся на землю и заревел от ярости. Харден стоял далеко, и он не мог дотянуться до обидчика.

— Ты слишком грязный и пьяный, чтобы возвращаться туда.

— Мне нужны деньги, — упрямо повторил Хендерсен, слизывая кровь, стекавшую на его верхнюю губу.

— Сколько ты должен? — спросил Харден.

— Я же говорил вам. Триста долларов. Эти ребята слов на ветер не бросают. Они убьют меня, если я не заплачу.

Заимодавцы никогда в жизни не пойдут на такое. Нет, они просто сделают Хендерсена своим человеком в интендантстве, и тот будет на них работать, пока не пронюхают сержанты. Вот они-то и убьют его.

Хендерсен снова начал подниматься на ноги.

— Сиди, — приказал Харден. — Я хочу поговорить с тобой.

Закрыв разбитый нос руками, Хендерсен смотрел на Хардена сквозь пальцы.

— О чем?

— Может быть, я дам тебе часть этих денег.

Хендерсен медленно опустил руки.

— Да? За что?

— Мне нужна какая-нибудь пушка. Она стоит пары сотен долларов.

— Какая пушка?

— Такая, которую я смогу утащить. Что ты можешь мне достать?

— Может быть, мортиру?

— Нет.

Хендерсен уставился на Хардена.

— Ты что, думаешь, что я могу запросто утащить какое-нибудь старье с базы?

— Уверен, что сможешь.

— Что же ты хочешь?

— "Дракон".

— Шутишь!

— Четыреста долларов за М-47 «Дракон».

— Четыреста долларов? Господи помилуй!

Харден подумал, что предложил маловато, но он ошибся.

Хендерсен только спросил:

— За каким хреном тебе понадобился «Дракон»?

— Четыреста долларов, если завтра он будет ждать меня за воротами базы.

Хендерсен с трудом поднялся на ноги, опираясь о стену, и поглядел на Хардена с хитрым выражением. В свете его опухшее лицо казалось желтым.

— Он тебе в самом деле нужен, да?

— Да.

— Пятьсот долларов.

— До свиданья, Роско.

Харден повернулся и зашагал в сторону главной улицы.

Солдат поспешил за ним.

— Ладно, ладно... Подожди... Я только хотел... ну, сам понимаешь...

Харден остановился.

— Ты можешь достать?

— Конечно, могу. Мы выкидываем все эти хлопушки к черту. Приказано отправить их на склады НАТО для разборки.

Харден читал, что «Дракон» снят с вооружения. Он сказал:

— Мне нужен действующий.

— Он будет работать.

— Роско, предупреждаю тебя сразу. Прежде чем заплатить, я разберу его и проверю.

— Он будет работать. Гарантирую.

— Кроме того, я дам тебе пятьдесят долларов за руководство по обслуживанию.

Хендерсен усмехнулся.

— Ладно, получишь.

— Где мы встретимся?

Солдат предложил на выбор несколько мест, но Харден все отверг. Наконец Роско назвал удаленное местечко, где им никто не должен был помешать. Затем он спросил:

— Ты дашь мне аванс?

— Нет.

— А что мне делать, если ты не заплатишь?

— Продашь «Дракон» Красной армии.

— Черт. Я не знаю никого в...

— Я заплачу, Роско. А сейчас лучше иди лечить свой нос.

Харден вернулся в бар «Флорида», выпил пива с Ронни и купил у него пистолет сорок пятого калибра.

* * *

Только птичий щебет нарушал тишину. Харден лежал среди стропил в полуразрушенном амбаре, наблюдая, как армейский джип, поднимая пыль, катит по грязной дороге. Водителя легко было узнать по белой повязке на лице.

Харден спустился на земляной пол, выскользнул из амбара и стал следить за входной дверью через трещину в каменной стене. Джип затормозил и остановился.

— Ты здесь? — окликнул Хендерсен.

Харден не отозвался.

В дверном проеме появилась массивная фигура солдата. Заметив стоявший в амбаре «БМВ», он опустился на одно колено и вытащил пистолет. Тем временем Харден, двигаясь вдоль стены амбара, повернул за угол и увидел джип. В его задней части лежала продолговатая брезентовая сумка. Харден кинул в машину камень. Хендерсен прижался к земле и направил пистолет в сторону звука.

— Положи оружие, — скомандовал Харден.

Хендерсен застыл. Он медленно обернулся через плечо, поглядел на дуло пистолета сорок пятого калибра, который Харден держал двумя руками, и выронил свой пистолет.

— Отойди в сторону.

Хендерсен отодвинулся от пистолета. Харден вышел из своего укрытия, подобрал пистолет Хендерсена и зашвырнул его в высокую траву.

— Для чего тебе нужен пистолет? — спросил Хендерсен.

— Для тебя. Вставай. Открывай сумку.

— Ты мне заплатишь?

— Да, если ты привез то, что я просил.

Хендерсен, поглядывая на дуло сорок пятого, открыл брезентовую сумку, вытащил из нее какие-то подушки, а затем деревянный ящик.

— Открой его, — приказал Харден. — Поставь на капот.

Хендерсен, пыхтя от усилий, вытащил ящик из джипа, подтащил его к капоту и отодрал крышку длинной отверткой. Харден подошел поближе. Внутри лежал блестящий от масла «Дракон» во всем своем великолепии.

— Садись под дерево.

— Ты хочешь надуть меня? — жалобно спросил Хендерсен.

— Нет. — Харден махнул пистолетом. — Под дерево.

Он подождал, пока солдат сел под деревом, прижавшись спиной к стволу. Затем засунул свой пистолет за пояс. Роско пошарил у себя в куртке и вытащил что-то блестящее. Харден застыл на месте, мысленно ругая себя за то, что не удосужился обыскать солдата.

— Ничего, если я хлебну? — спросил Роско, поднимая фляжку.

Харден с облегчением вздохнул.

— Валяй.

Он достал плоскогубцы и отвертку и с помощью натовского руководства по обслуживанию разобрал «Дракон». Затем проверил его в работе. Убедившись, что электронная система прицела функционирует, он собрал оружие, крепко привинтил крышку к ящику, натянул на него брезентовый чехол и положил в багажник «БМВ». «Дракон» был чертовски тяжел. Харден вывел машину из амбара, оставил мотор включенным и с пистолетом в руке подошел к дереву. Хендерсен беспокойно наблюдал за ним, облизывая губы и переводя взгляд с лица Хардена на пистолет.

Харден швырнул к его ногам деньги, и солдат удивленно посмотрел на них.

* * *

Харден направился прямо к причалу в Везеле, погрузил тяжелый ящик на яхту, вернул автомобиль. Ночью он уже плыл по Рейну. На рассвете Харден остановился в тихой заводи, спрятал «Дракон» и несколько часов поспал. Затем продолжил путь вниз по реке, обогнул Роттердам по внутреннему водному пути, ведущему в Северное море, провел ночь в голландской рыбачьей деревушке, а на следующее утро поднял паруса и направился на запад.

Вечером он добрался до Кале, войдя в гавань в темноте, заснул и на рассвете отчалил. Спеша поскорее вернуться, он пересек Па-де-Кале по длинной диагонали и к ночи приплыл в Истборн. На следующий день юго-западные ветры помешали ему пройти дальше Чичестера. Он выбрался оттуда только утром, борясь с сильным западным ветром, и всю вторую половину дня потратил на то, чтобы обогнуть остров Уайт.

Харден был доволен «Лебедем». Яхта могла выполнить все, что он от нее хотел, и даже трудные ситуации казались не такими уж и трудными. Несмотря на сильное волнение, яхта обогнула остров так плавно, будто шла по рельсам. Без гондолы, которая ограничивала ее скорость, она плыла бы еще лучше.

Когда Харден приблизился к маяку Сент-Катаринс, короткому белому цилиндру среди леса радиомачт на юго-восточной оконечности острова Уайт, в его поле зрения попала быстрая моторная яхта со стальным корпусом. В сопровождении пары катеров она мчалась со стороны пролива Солент. Эта троица обогнала «Лебедь», оставив его в кильватере. Тот поднял корму, злобно покачнулся и продолжал плыть по ветру, который нес с собой слабый запах дизельного топлива.

 

Глава 7

Майлс Доннер разглядывал солнечные блики от волн Гаврской акватории на потолке роскошного салона «Ориона». Несмотря на важный разговор, который происходил на борту яхты, он машинально задумался над тем, как можно запечатлеть на фотографии этот призрачный эффект.

С первого взгляда Доннер выглядел добродушным человеком. У него была чувственная внешность, полные губы и беззаботные манеры английского джентльмена средних лет — то ли сельского врача, то ли сочинителя женских романов, хорошо раскупающихся в Америке, то ли коммерческого фотографа, кем Доннер и был в действительности. Мастер съемки при естественном свете, специализирующийся на рекламе бюро путешествий, — эта профессия приносила ему неплохой доход и служила отличным прикрытием. Имея британский паспорт, он мог в любое время вылететь в любое место земного шара для фотосъемок.

Разговор велся на иврите. Это давало возможность обмениваться информацией без конспирации. Яхта была зарегистрирована на имя шведской сталелитейной компании. Всякий раз, когда она отправлялась куда-нибудь по делам Моссада, ее сопровождала пара вооруженных катеров, способных угнаться за ее сорока пятью узлами.

Слово взял Лафор, глава французского отделения Моссада. Он был очень тщеславным и самодовольным человеком. Из его слов часто складывалось впечатление, будто он отвечал за проведение всех европейских операций. В действительности было не так. Они проводились непосредственно из Израиля. Сейчас он рассказывал о том, как недавно у парижского полевого агента произошел нервный срыв, и он внезапно пропал.

— Я немедленно приказал своим подчиненным провести обычный розыск. Нам быстро стало известно, что ни палестинцы, ни русские тут ни при чем. Наши «друзья» тоже. И все же он исчез! Мы дошли до того, что обыскали все тюрьмы и госпитали — вдруг с ним действительно произошел несчастный случай. И никаких результатов.

Лафор посмотрел на сидящих за столом. Доннер выдержал его взгляд, и Лафор отвел глаза.

Знаете, где мы нашли его? — спросил он напыщенно.

Грандиг, глава немецкого отделения, едва заметно улыбнулся Доннеру и поднял руку.

— Вы нашли его в аэропорту Орли.

У Лафора вытянулось лицо.

— Откуда вы знаете? — воскликнул он. — Эта информация не предназначалась для распространения.

Грандиг улыбнулся. У него было пухлое круглое лицо владельца таверны в Мюнхене, ясный, методичный ум, низкий спокойный голос и чувство юмора.

— Куда, — задал он вопрос, — отправляется агент Моссада, попавший в беду?

— Но...

— Это только предположение, Лафор, — продолжил он успокаивающим тоном. — Нечто подобное случилось у нас в прошлом месяце в Бонне.

Он стал рассказывать, уже без юмора в голосе:

— Недавно мы потерпели несколько неудач, которые чрезвычайно деморализовали наших людей. Полевые агенты работали в ужасном напряжении. И этот человек спрятался в аэропорту и провел там четыре дня, прежде чем мы нашли его.

— Нам, чтобы найти своего, понадобилось только два дня, — заметил Лафор.

— Наверно, вам следует вручить памятную медаль, — сказал Грандиг.

Лафор негодующе взглянул на Доннера. Тот миролюбиво улыбнулся и пожал плечами.

Грандиг продолжал:

— Наш агент брился и умывался в мужской уборной. Он хотел находиться поближе к самолетам, потому что единственный друг агента Моссада — пилот самолета компании «Эль-Аль».

Присутствующие дружно закивали. Всем им пришлось работать полевыми агентами, и все они знали, что такое изоляция. Доннер им сочувствовал. В отличие от своих младших коллег, которые выросли в Израиле и должны были изучить привычки и обычаи стран, где проходила их служба, он имел британское подданство, и Англия была его родиной. Он родился и вырос здесь, но в детстве провел несколько лет в Палестине. Последние тридцать лет он читал историю в Кембридже и жил в Лондоне.

Когда в 1948 году произошло разделение, он пытался приехать в Израиль и встать на его защиту, но его убедили, что он может принести больше пользы в Англии. По приказу сверху он отвернулся от своих друзей-сионистов, как бы постепенно теряя интерес к этому движению, и зажил жизнью английского джентльмена. Прошло много лет, и у него, как у человека, прожившего свой век вдали от родины, стало возникать ощущение, что он состарится и умрет раньше, чем кончится бесконечная война.

— Репутация — наше самое сильное оружие, — продолжал Грандиг. — А неудачи кладут пятно на нашу репутацию. Вспомните убийство того официанта в Норвегии... аресты наших агентов... или то, как был взорван начальник нашего брюссельского отделения. Мы слишком слабы, чтобы надеяться на удачу. Нельзя думать, что нам дадут второй шанс.

— Хватит, — улыбнулся Доннер. — Расскажите лучше хорошие новости.

— Это какие еще хорошие новости? — подозрительно осведомился Лафор.

— Как вы знаете, — сказал Доннер, — силы НАТО продолжают снимать с вооружения противотанковую ракету М-47 «Дракон».

— Какие же это хорошие новости! — прервала его женщина, которая возглавляла римское отделение. — Через шесть месяцев эти ракеты будут падать на наши патрули безопасности.

— Подождите, пока Грандиг не расскажет до конца.

— Нам помогал Майлс, — сказал Грандиг. Красивая женщина из Рима была известна своей раздражительностью. Она носила «каджаль», который предпочитают арабские женщины, а ее темные глаза горели, как пламя.

— Если мы проводим состязание в учтивости, — фыркнула она, — то я объявляю Грандига победителем. Не будете ли вы так добры продолжать? У нас сегодня много дел.

— Мы провели неплохую операцию, — рассказал Грандиг. — Благодаря сотрудничеству между моим отделением, голландским отделением и нашими людьми в Северной Африке нам удалось раскрыть палестинский заговор с целью похищения оружия. Они покупают оружие у старшего сержанта американской армии, а платят «сыну» — фирме «Колер и сын. Ландвирт-шафтлих механизмус ауфнемен», после чего оружие вывозится из страны вместе с тракторами Колера-старшего. Эти трактора хранятся в запломбированных контейнерах на складах в Роттердаме. Голландская таможня их не проверяет, поскольку они идут транзитом через страну. Два дня назад контейнеры погрузили на советский корабль, который доставит их в Тунис. Оттуда оружие будет отправлено на восток через Ливию и Египет.

— Что мы предпримем? — спросил Лафор.

Грандиг улыбнулся Доннеру.

— Майлс устроил так, что одна английская компания в последний момент погрузила на корабль маленький ящик. Полагаю, что он содержит взрывчатку.

Сидящие за столом заулыбались.

— Прекрасно, — похвалил новый шеф брюссельского отделения.

— В другой раз, — возразил Грандиг. — В Германии слишком много оружия. Как раз сейчас американцы столкнулись с таинственной историей, касающейся «Драконов». Точнее, одного «Дракона».

— Пропал всего один, ствол, — пожал плечами Лафор. — Это проблема немцев.

Он прикурил от окурка новую сигарету, и у Доннера промелькнула мысль, что, возможно, Лафор сам попал в беду. Со времени последней встречи глав отделений он стал очень раздражительным.

— Любой ствол — это израильская проблема, пока не доказано обратное, — твердо возразил Доннер.

— Продолжайте, — попросила женщина из Рима.

— Из расположения Седьмого полка в Ашаффенбурге был украден «Дракон». Американцы очень небрежно провели расследование. Они собирались просто наказать виновного и на этом остановиться, но немецкая полиция, как вы можете себе представить, держит ухо востро — остатки банды Баадера — Майнхофа еще не утихомирились.

— Мне не ясно, — прервал его Лафор, — как этот случай затрагивает наши интересы.

Грандиг не обратил на его слова внимания и продолжил:

— Немцы, как и мы, содержат осведомителей в НАТО. Когда они узнали о краже, то потребовали, чтобы американская армия помогала им в расследовании. Получилось нечто вроде салюта, когда ствол пушки поднимают очень высоко и стреляют в небо. Полиция послала запрос высшим чинам бундесвера. А результаты обрушились на командующего американской базой. Под обвинение попало несколько солдат, а главному виновнику предложили покаяться и сотрудничать со следствием. Он рассказал нелепую историю, которой никто не поверил. Поскольку этот человек был алкоголиком, то немцы применили простой прием воздействия — лишили его выпивки. Но он продолжал держаться своей версии и утверждал, что продал оружие, прошу заметить, за четыреста долларов американцу в штатском.

— Вы имеете в виду американского араба, — сказал Лафор.

— Нет. Солдат твердо стоял на своем: его покупатель был американцем. Не американским немцем. И не американским арабом. Обычным белым американцем, если таковые существуют.

— Какой-то преступник, — предположил Доннер.

— Я тоже так думал, — ответил Грандиг. — Но когда поднялся шум, американские следователи допросили военные патрули того района, где этот человек вступил в контакт с солдатом. Один из патрулей вспомнил, что они останавливали какого-то американца и проверяли его документы. Но только сержант — начальник патруля — видел паспорт задержанного. К несчастью, он не удосужился записать его имя.

— Он ничего не помнит? — спросил Лафор.

— Он лежит без сознания, — рассказал Грандиг. — Во время драки в баре ему разбили табуреткой голову. Мы пытаемся определить, не связаны ли эти случаи друг с другом. А пока единственный человек, который может знать имя нашего незнакомца, лежит без сознания в госпитале базы.

— Он поправится?

— Вероятно. У полицейских обычно крепкие головы. Мы раскопали еще одну интересную подробность, из которой следует, что этот человек вряд ли был преступником. Подчиненные сержанта утверждают, что их начальник обращался к задержанному, называя его «доктором». Или «доком».

— Врач, что ли? — спросила женщина из Рима.

— Так думают американцы. Обычно они называют так практикующих врачей.

Взгляд Доннера вернулся к светлой ряби на потолке. Противотанковая ракетная система М-47 «Дракон» — мощное оружие. Один человек с «Драконом» может подбить танк. В аэропорту «Дракон» может уничтожить авиалайнер с расстояния в полмили.

Этот американец мог оказаться обыкновенным преступником. Но он мог состоять и в рядах ИРА, Немецкой Красной армии, итальянских фанатиков или палестинцев. Доннер решил, что, вернувшись в Лондон, он отложит все дела и начнет расследование.

* * *

Солнечный свет сверкал на линзах бинокля коменданта порта, когда Харден, проплывая мимо его наблюдательного пункта на вершине утеса, вошел в гавань Фоуэя. Пробираясь среди яхт и рыбачьих лодок, он направился к владениям Каллинга, спустил паруса и подошел к месту стоянки. Когда он причалил, рядом появилась моторная лодка берегового патруля. Офицер окликнул его по имени.

— Как плавание, мистер Харден?

— Спасибо, прекрасно.

— Куда плавали?

Харден провел офицера вниз к своему штурманскому столу и показал ему карты с проложенным курсом.

— Что вы делали в Роттердаме?

— Я там не останавливался, а плавал по Рейну.

— К сожалению, льготы ЕЭС не распространяются на наших американских гостей. Вы не совершали никаких покупок? Алкоголь, табак, бриллианты?

Харден усмехнулся.

— Я почти не пью в плавании, не курю, и подружки у меня нет.

Таможенник улыбнулся в ответ.

— Вы не возражаете, если я все же взгляну?

— Нисколько.

Офицер начал осматривать яхту, а Харден вернулся на палубу. Из дока ему помахал Каллинг. Через десять минут, когда таможенник отвез Хардена на берег и патрульный катер отчалил, старый корнуэлец спросил:

— Ну, как яхта?

— Вы были правы, — ответил Харден. — Гондола чересчур велика. Ощущается давление на руль.

Он прошел мимо Каллинга и направился в ангар, где держал инструменты.

Каллинг окликнул его:

— Вас разыскивает доктор Аканке!

Харден не обернулся. Плавание в Германию продлилось дольше, чем он рассчитывал, а ему еще нужно собрать радар, соорудить отражатель, пропустить через мачту волновод, установить новый генератор и закупить провизию. Он плыл с самого рассвета, но все равно не стал отдыхать, а уселся за верстак на перевернутый ящик и погрузился в паяльные работы. После многих дней, проведенных в открытом море, его глаза не сразу привыкли к тонкой работе. Плавание все же было утомительным.

Он провел несколько часов, припаивая новые соединения к радарному передатчику, электронно-лучевой трубке и устройству дистанционного управления. Затем отложил в сторону паяльник и склепал из нескольких алюминиевых трубок прямоугольную рамку.

Взяв молоток и пилу, он соорудил грубый деревянный желоб длиной в четыре фута и шириной в фут, с углублением в центре. Со стороны желоб выглядел как банан. В углубление Харден впрессовал проволочную сетку, изогнув ее вдоль желоба. Затем он вытащил сетку из желоба, осторожно положил получившийся ажурный полумесяц на верстак изгибом вниз и скрепил его изнутри алюминиевой рамкой.

В середине Харден припаял металлическую букву "Т" и, когда работа была закончена, облокотился на верстак, не в силах пошевелиться. Немного спустя он взглянул на часы. Фосфоресцирующие стрелки светились перед его глазами. Три часа утра. Он работал десять часов без перерыва. Потянувшись к выключателю, Харден услышал шаги. Кто-то приближался к ангару. Ночь была темной, гавань освещали только маяки на берегу Ла-Манша. Мигающие красные и зеленые огни заслонила движущаяся тень.

— Все еще работаете, — сказал Каллинг.

— Только что кончил.

Корнуэлец вступил в яркий свет флюоресцентных ламп.

— Я как раз собирался уходить, — произнес Харден, недоумевая, что тот делает здесь в такой час. — Я хочу попросить у вас шлюпку.

— Что это такое? — поинтересовался Каллинг.

— Антенна для радара.

— Из сетки?

— Ничего, она будет работать.

Каллинг кивнул.

— Мне это нравится. Вы умеете все делать просто.

— Чем проще вещь, тем она надежнее. — Харден потянулся к выключателю. — Нужно поспать.

— А в ящике что?

— В каком ящике? — спросил Харден. Его голос громко прозвучал в тишине ангара.

— Ну, в той гондоле под яхтой.

— Вода. Я же говорил вам, что оставил ее открытой.

Каллинг покачал головой.

— Вы привезли то, за чем плавали.

— О чем вы говорите?

Каллинг медленно двигался в круге света, то и дело останавливаясь, чтобы взглянуть на инструменты и оборудование Хардена. Он потрогал антенну, припаянную в середине отражателя. Харден следил за ним, пытаясь собраться с мыслями.

Внезапно Каллинг взглянул ему прямо в лицо.

— Вы не ирландский террорист. Вы не торговец наркотиками. Так за какой же контрабандой вы плавали?

Харден прервал затянувшуюся паузу.

— Вы не думаете, — спросил он тихо, — что если я контрабандист, то об этом опасно спрашивать?

Каллинг усмехнулся.

— Не думаю, что вы можете чем-либо навредить мне.

— Может, оставим это разговор? — спросил Харден.

— Я все время спрашиваю себя: что он затеял? — произнес Каллинг, кивнув в сторону верстака. — Что он делает в моем ангаре?

— Я строю радар большого радиуса действия.

— А сонар?

— И сонар тоже. И очень скоро уплыву.

Каллинг долго смотрел на Хардена. Затем он обошел вокруг верстака, подошел к корпусу старого торпедного катера и погладил изгиб его борта.

— Храбрая малышка, — произнес он, обращаясь то ли к Хардену, то ли к самому себе. — Осенью сорокового года у Шербура она получила прямое попадание. Правый мотор вдребезги. Но она вернулась домой с теми, кто остался в живых. Когда мы затаскивали ее сюда, то обнаружили, что у нее разваливается корма. Еще одна миля — и она бы потонула.

Он начал описывать поединки деревянных торпедных катеров с германскими прибрежными эскадрами, и воспоминания старика вызвали в голове Хардена яркие картины. Он представлял себе, как маленькие серые катера выскальзывают из расселины в утесах, и слышал рев их моторов, доносящийся с юга. Он мог представить, как выглядел причал для катеров на рассвете: люди Каллинга скопились на пристани в ожидании работы, позади них — санитарные машины, дальше — командиры, которые в сером утреннем свете пересчитывали уцелевших.

Каллинг погладил выпуклый корпус катера.

— Мы сняли с нее все, что можно, а затем базу катеров перенесли дальше по побережью. Сейчас я покажу вам кое-что.

Он повел Хардена в тень рядом с катером и нырнул под корпус судна. Харден согнулся рядом с ним.

— Фонарик есть? — спросил Каллинг.

Харден включил свой карманный фонарик.

— Вон там, — указал Каллинг. — Смотрите.

Луч фонарика задержался на широком стальном патрубке, торчавшем из дна катера.

— Водозаборник для системы охлаждения, — объяснил Каллинг. — Дальше есть еще один, а два других — с правого борта.

— Ну и что?

— Каждую ночь был аврал. Всегда находились катера, которые нужно было вести домой на буксире, потому что эти водозаборники были забиты и не пропускали воду для охлаждения роллс-ройсовских моторов. Знаете почему?

— Нет.

— На торпедных катерах служили беженцы: французы, поляки, голландцы... Некоторые из них ненавидели немцев сильнее, чем можно себе вообразить.

И когда эти молодые ребята топили немецкий катер, они разворачивались и утюжили людей, плавающих в воде. Мясо немцев забивало патрубки, моторы перегревались и останавливались. Я-то знаю. Нам приходилось их вычищать.

— Зачем вы мне это рассказываете?

— Они не использовали шанс, который мы им дали, — ответил Каллинг. — Гораздо важнее было топить немецкие корабли, а не убивать моряков. Они выводили катера из строя, хотя могли бы продолжать бой.

Харден медленно выпрямился и потер больное колено.

— Не знаю, что могу на это ответить.

— Здесь у меня вы в полной безопасности, — сказал Каллинг. — Оставайтесь сколько вам нужно.

* * *

«Сумасшедший террорист».

«Стрелок-одиночка».

«Человек ниоткуда».

Неформальные запросы Майлса Доннера в МИ-6, Второе бюро и ЦРУ не дали никакой новой информации о похищении «Дракона». Полицейский сержант все еще не пришел в сознание. Немцы проверяли каждого американского врача, приезжавшего в их страну за последние шесть месяцев.

Доннер не слишком рассчитывал на то, что они что-нибудь обнаружат. Даже если этот мнимый террорист действительно был доктором, он не стал бы проходить иммиграционный контроль. Но мысль о неизвестном, который разгуливал по Европе с противотанковой пушкой, заставляла его нервничать, особенно после того, как осведомители других разведок не обнаружили и намека на то, что ИРА или Красная армия собираются в ближайшем будущем запасаться оружием. Это прибавляло уверенности в том, что целью неизвестного был Израиль.

Доннер повторил свои неофициальные запросы на более высоком уровне. Ответы были точно такими же. Никаких новых обстоятельств не обнаружилось, кроме одного. Новостью это не было, но только опытному пожилому агенту МИ-6 — человеку, который совершил невозможное и проник в ряды террористов из организации «Иргун» еще до образования Израиля, — пришло в голову задать вопрос, очень беспокоивший Доннера.

«Почему он не убил солдата, продавшего ему оружие?»

Доннер шагал по улицам Лондона, пытаясь представить себе этого человека. Он хотел, чтобы все оказалось очень просто — какой-то бандит задумав остановить бронированный автомобиль с золотом. Но такие мысли расходились с фактами. Преступник, даже неопытный, непременно убил бы солдата, чтобы замести следы. Идеалист? Доннер покачал головой. Идеалисты убивают еще быстрее, чем профессионалы.

«Не то чтобы я сам не был идеалистом, — поспешно подумал он, — но вы не станете убивать человека, который еще может принести пользу. А если человек представляет собой угрозу, то вы вообще не должны иметь с ним никаких дел». Он снова покачал головой. У него не хватало фактов, чтобы решить, почему таинственный незнакомец не убил солдата.

Он воспользовался источниками на Флит-стрит, но газетные репортеры не смогли ничего добавить. Оказавшись в тупике, Доннер стал рыться в архивах газет в поисках событий общественной жизни, которые могли бы спровоцировать террористический акт. Он начал испытывать незнакомое ему чувство паники.

 

Глава 8

— Мистер Каллинг, вы меня слышите? Доктор Харден здесь? Или это розыгрыш?

Доктор Аканке была сердита не на шутку.

Харден посмотрел вниз из своего гнезда на мачте «Лебедя». В пятидесяти футах под ним лежала палуба яхты, имеющая форму женского глаза. Ажарату стояла на причале рядом с Каллингом, заслоняя рукой глаза от горячего июньского солнца. Ее белый халат был распахнут, голова откинута назад, а блузка пшеничного цвета туго натянута на груди и животе. Волосы Ажарату закрывал голубой тюрбан. Из кармана торчал стетоскоп.

— Должно быть, розыгрыш, — сказала она. — Доктор Харден сказал бы своему врачу, что он уже несколько дней как вернулся из плавания.

— Мне очень жаль... — подал голос Харден.

Каллинг кинулся на его защиту.

— Он очень занят, мисс. Весь день проводит на яхте, а полночи в ангаре.

— Как поживаете, Питер? — спросила доктор Аканке.

— Прекрасно.

— Что вы там делаете?

— Вставляю провод.

— Что? Провод? Для чего?

— Для радара.

— Внутри мачты?

— Она пустотелая.

— Забавно.

Она опустила голову и стала слушать объяснения Каллинга. Харден продолжал вставлять в мачту гибкую трубку квадратного сечения. Инструменты находились в брезентовом мешке на шее.

— Как там внизу? — окликнул он Каллинга.

Каллинг шагнул с причала на палубу яхты и исчез в каюте. Через несколько секунд Харден почувствовал, что он тянет за нижний конец провода. Харден надавил сверху, и Каллинг вытащил провод из дырки, пробитой в алюминиевой мачте рядом с потолком каюты, и протянул его к штурманскому столу, где Харден поставил дисплей радара.

Поднявшись в кокпит, Каллинг крикнул:

— Достаточно!

Харден прикрепил свой конец провода к отражателю на мачте.

— Питер! — позвала Ажарату.

— Что? — откликнулся он, посветив фонариком внутрь мачты. Похоже, что в середине мачты провод будет свободно болтаться. Нужно бы закрепить его внутри, но мачта имела меньше фута в диаметре, и он не мог достать туда никаким инструментом.

— Вы слышите меня, Питер?

— Да, что такое?

Харден вытер пот.

— Как ваше самочувствие?

— Физическое или моральное?

— И то и другое.

— Нормально.

— Мне бы хотелось осмотреть вас.

Если просверлить в мачте пару маленьких отверстий, то можно будет обернуть вокруг провода проволочную петлю и закрепить его. Однако сперва, чтобы не повредить провод, нужно было просверлить дырки, а только затем вставлять трубку в мачту. Харден слишком торопился и начал допускать оплошности.

— Вы слышите? Мне бы хотелось осмотреть вас!

Харден в отчаянии закусил губу. Нужно было додумать о том, как закрепить провод, прежде чем вставлять его в мачту. Он ничего не успеет! Радар еще не закончен, надо установить новый генератор, запастись продовольствием, штормовыми парусами, одеждой, картами... Список казался бесконечным.

— Питер!

— Я очень занят.

— Вижу, — произнесла Ажарату. — Что ж, тогда после обеда.

— Сегодня? — В голове у Хардена бушевали мысли. Нужно начать установку генератора. — Я буду работать допоздна...

В голосе Ажарату прорезались профессиональные нотки.

— Тогда я буду ждать вас в госпитале завтра в девять утра, доктор Харден.

Она повернулась на каблуках и направилась к своему белому «роверу». Ее легкая юбка взлетела вверх, когда она садилась на шоферское место. Дверца захлопнулась с такой силой, что машина затряслась.

Харден торопливо пытался отвязаться от мачты. Перед его глазами стояло мимолетное видение ее длинных, стройных ног, сверкнувших, как черный огонь.

— Каллинг! Остановите ее!

Каллинг бросился за разворачивающимся «ровером». Гравий летел из-под колес машины во все стороны. Харден схватился руками за верхушку мачты, подтянулся и высвободил ноги из брезентового сиденья. Затем он крепко обернул футболку вокруг штага, сжал ткань руками и соскользнул с верхушки мачты на корму.

Харден изящно приземлился на палубу, стараясь уберечь больное колено, прыгнул на причал и побежал за «ровером», обогнав Каллинга. Ажарату остановила машину и посмотрела на него. Ее большие карие глаза были ясными, глубокими и спокойными, как лесной родник.

— Вы просто обезьяна!

— Извините меня, — задыхаясь, проговорил Харден. — Временами я перестаю замечать внешний мир. Мне бы очень хотелось пообедать с вами.

— Если вы не слишком заняты.

— Скажем, в восемь вечера?

— Я заеду за вами, — сказала Ажарату.

Машина обогнула старые гаражи для лодок и исчезла в облаке пыли.

Каллинг усмехнулся.

— Настоящая леди. Герцогиня.

— Герцогиня?

— Ага. Мы стали называть ее так, когда она сюда приехала. Знаете, тут все дело в спине.

— В спине? — переспросил Харден. Он уже понял, что Каллинг имел особое мнение по поводу всего, что попадалось ему на глаза.

— Ну, знаете, у аристократов спина сгибается не так, как у простого народа. Вот у нее точно такая спина.

Харден припомнил стройную осанку Ажарату.

— Да, точно.

— Покрасьте ее в белый цвет, и она может стать герцогиней.

Харден резко взглянул на него, но в крохотных голубых глазах Каллинга не было злобы.

Вечером, сверля дырки в мачте, чтобы закрепить провод, Харден пробил его. Теперь нужно вытаскивать, отправляться за новым и все начинать сначала. Когда Ажарату заехала за ним, он находился в скверном настроении.

Но при виде ее настроение у Хардена слегка улучшилось. Ажарату сидела на заднем сиденье «ровера». За рулем находился санитар из госпиталя. Улыбаясь, он пригласил Хардена в машину и отвез их к утесам. Ажарату объяснила, что это ее последний обед в Англии и она хочет насладиться им, не беспокоясь о возможной проверке на алкоголь. По ее просьбе Харден открыл шампанское, лежавшее в сосуде со льдом.

Она была одета в голубое платье, которое оттеняло цвет ее шелковистой кожи: не черный, не коричневый, а что-то среднее между цветом темных кофейных зерен и блестящего шоколадного крема.

Они взяли бутылку, отошли от машины к вершине утесов и стали молча смотреть, как солнце опускается в море. Харден чувствовал, что напряжение последних дней медленно покидает его, сменяясь легкой грустью. Шампанское и шофер-китаец — это в духе Кэролайн. Он снова наполнил бокалы.

Потом они обедали в ресторане в Фоуэе. Это было популярное у туристов заведение со стенами из сосновых досок и широким видом на гавань и тусклые огоньки домов Полруана на противоположном берегу залива. Туристский сезон еще не начался, и зал был почти пуст. Хозяйка угостила их бренди и сказала Ажарату, что вся деревня жалеет о ее отъезде.

— У вас все упаковано? — спросил Харден, когда они снова остались одни.

— Я утром отправила в Лагос последние вещи. Остались только чемоданы.

— Волнуетесь?

— Нет, только немножко смущена.

— Чем?

Ажарату отпила немного бренди, подержала во рту и, подняв бокал, стала разглядывать цвет напитка в свете свечи.

— Да всем. И тем, и этим...

— Например?

Их глаза встретились. Затем она отвела взгляд, и в ее голосе послышалась наигранная бодрость:

— Интересно, что я почувствую, когда больше не буду выделяться? Почти все время, проведенное в Англии, я была единственным черным тюльпаном на поле белоснежных лилий. На меня обращают внимание. Дома этого не будет.

Харден усмехнулся.

— Будет! Вы очень красивая женщина.

— Спасибо.

Ее щеки потемнели.

— А кто же тот счастливец, который станет вашим мужем?

— Я вам рассказывала о нем?

— Упоминали.

— Сын известного политика. Но я не уверена, что он поднимется так же высоко, как отец. У него далеко идущие планы, но трудно сделать себе имя, когда у тебя такой отец.

— Да, конечно.

— Вы говорите так, как будто у вас тоже такой отец, — заметила Ажарату.

— В каком-то смысле так и есть.

— Вы никогда не рассказывали мне о своем отце.

Харден улыбнулся; от бренди у него восхитительно кружилась голова.

— Я начал соперничать с ним, когда мне исполнилось двенадцать лет. В этом возрасте он уже ходил в море. Он родился в 1890 году, а в то время такое было возможно.

— Он был намного старше вас?

— Да. Когда я родился, ему было почти пятьдесят лет. В шестнадцатилетнем возрасте он сумел выбиться во вторые помощники на паруснике, который плавал в южной части Тихого океана. Именно выбиться — в те дни путь от матроса к офицеру нужно было пробивать кулаками. Затем он вернулся в Нью-Йорк и, ни от кого не получая помощи, выучился на врача.

Харден бросил взгляд в окно. В гавань входило ярко освещенное каботажное судно. На фоне темных холмов и тусклых огней Полруана оно выглядело совершенно неуместно. Корабль ушел из поля зрения, направляясь к причалу. Харден увидел в бокале отражение лица Ажарату, глядевшей на него.

— И к тому времени, как вы появились на свет, он остепенился и зажил спокойной жизнью, — тихо сказала она.

— Верно.

— Приятной жизнью.

— Да.

Это стало походить на допрос. Харден поспешно добавил:

— Многие коллеги говорили мне, что именно поэтому я служил на флоте и люблю плавать под парусом и именно поэтому бросил практику. Они считали, что я завидую бурной молодости отца. Но это чушь.

— Я ничего такого не говорила!

— Я пошел на флот, потому что люблю море. И под парусом плаваю, потому что люблю море. Практику я бросил по нескольким причинам, среди которых было и увлечение электроникой. Мне исполнилось уже тридцать шесть лет, когда я снова начал учиться. Кэролайн в то время начала изучать гинекологию, поэтому нам пришлось провести несколько трудных студенческих лет.

Его лицо осветила улыбка.

— А что касается серьезного отношения к жизни, то вскоре после нашего знакомства Кэролайн заявила, что я самый серьезный молодой человек после Александра Македонского... Она очень помогла мне.

Он машинально отхлебнул бренди и через некоторое время снова посмотрел на Ажарату.

— Знаете что? Когда у тебя пожилой отец, вся беда в том, что большая часть его жизни уже прожита. Вернувшись в Лагос, вы увидите своего отца за работой. Я же был лишен этого. Мне оставалось только слушать рассказы отца о том, что происходило с ним до моего рождения. Мне казалось, что совершить что-то большее уже невозможно.

— А что если эти рассказы были неправдой?

— О нет, они были правдой. Отец был слишком доволен прожитой жизнью, чтобы что-то придумывать... Только мне хотелось бы увидеть его в момент наивысшего триумфа. Я родился слишком поздно, чтобы видеть, как он с важным видом сходит по трапу после нового продвижения в должности или стоит в непромокаемом плаще на мостике корабля, летящего через шторм... Кажется, я слегка опьянел и ударился в романтику.

— А я видела, как мой отец шагает по крови. Это было еще до гражданской войны. На мою мать набросилась толпа, потому что она была родом из племени ибо. Отец, защищая ее, убил двоих людей церемониальным мечом, а сейчас он сидит за письменным столом, как любой другой важный руководитель. — Она слегка усмехнулась. — Странно... Я никогда никому об этом не рассказывала. Вскоре после этого случая мы с матерью покинули Нигерию.

— Вы выйдете замуж, вернувшись домой? — спросил Харден.

Ее глаза вспыхнули.

— Я не уверена, что вообще когда-нибудь выйду замуж.

— Старая дева из Лагоса? Не верю.

Ажарату засмеялась.

— Может быть, я завяжу волосы в пучок, удалюсь в джунгли и посвящу свою жизнь прокаженным.

— Где вы будете их лечить?

Ажарату состроила гримасу.

— Мой отец нашел мне местечко в больнице. Я заявила ему, что хочу лечить бедных, но могу себе представить, что у дверей кабинета поставят полисмена и будут отсеивать пациентов. Отец не потерпит, чтобы его дочь возилась с бедняками.

Она допила свою рюмку и засмеялась. Харден подал знак официанту, чтобы тот налил снова, и заметил:

— Богатые люди тоже болеют.

Ажарату подалась вперед с напряженным лицом.

— Я хочу сделать что-нибудь, прежде чем моя жизнь замкнется вокруг меня.

— Что именно?

Ее волосы, собранные в густой пучок и заколотые изящной заколкой, отражали блеск соседней свечи.

— Что-нибудь, что останется в моей жизни.

Харден понимающе кивнул.

— Что-нибудь особенное... Что-нибудь важное, о чем я смогу вспоминать. Не знаю... Может быть, я вернусь в университет. Мне хочется изучать — только не смейтесь, — мне хочется изучать психиатрию.

Харден засмеялся:

— Я так и знал, что был подопытным кроликом.

Официант принес бренди.

— Вы будете учиться в Ибадане? — спросил Харден.

Ажарату удивилась.

— Откуда вы знаете про Ибадан?

— Это главный исследовательский медицинский центр в Африке. Не понимаю, почему вы учились не там, а в Лондоне.

— Гражданская война. Как только начались бои, отец отослал нас с матерью в Англию. Тогда я была подростком, а когда война кончилась, уже поступила в университет.

— А где ваша мать?

— Она умерла. Не вынесла здешнего климата. Меня воспитывал отставной британский полковник, который был начальником моего отца до провозглашения независимости. У него было несколько сыновей, но ни одной дочери. Я училась в монастырской школе.

— Не удивительно, что вас смущает мысль о возвращении в Нигерию.

— Я ездила туда на каникулы.

— Ну и как там?

— Вроде вашего Дикого Запада. Сплошной оптимизм. Люди вовсю трудятся, строят, делают деньги и полны энтузиазма. Я действительно рада, что возвращаюсь домой.

— И больше не смущаетесь, — заметил Харден. — Я рад, что мы это выяснили.

— Правда?

— Я не прав?

Она покачала головой.

— Расскажите мне о вашем плавании. Куда вы направляетесь?

— Сперва в Монровию. Это неподалеку от вас. Тысяча миль или около того.

— А потом?

— В Бразилию.

Лгать было легко. Он уже привык к этому за последнюю неделю.

— Мистер Каллинг сказал, что вы собираетесь испытывать радар.

— Верно. Нужно сочетать удовольствие с делом.

— Но разве радар уже не был изобретен? Я не вполне понимаю ваши цели.

— Я разрабатываю простое устройство, которое будет помещено на верхушке мачты, чтобы его не загораживал стаксель, и радиус действия которого будет превышать двадцать или тридцать миль обычного радара для небольших яхт.

— Стаксель — это передний парус?

— Да. Если мне удастся заставить радар работать, я попробую сделать такую конструкцию, чтобы он хранился внизу и поднимался на мачту фалом... Простите меня.

Он достал ручку и набросал чертеж на бумажной салфетке. Собственная ложь так захватила его, что он увлекся идеей сделать свою конструкцию съемной. Спрятав салфетку в карман, он вернулся к беседе, еще раз извинившись.

— Когда вы отплываете? — поинтересовалась Ажарату.

— Как только смогу. Я не хочу попасть в сезон ураганов.

— Сколько времени займет плавание до Монровии?

— Три недели или около того. «Лебедь» — очень быстроходная яхта.

— В одиночку?

— Что делать...

Боль никуда не ушла. Харден чувствовал, как она вторглась в его разум. Что, снова спросил он себя, что он мог еще поделать?

— Вам не будет скучно?

— Нет.

— А что происходит, когда вы спите?

— Яхта плывет. Автоматическое рулевое устройство управляет яхтой в зависимости от направления ветра и более-менее держит курс.

— А если вы окажетесь около суши или на судоходном пути?

Глаза Хардена слегка сузились. Он сказал:

— Тогда спать нельзя. Вообще-то раз мы заговорили о проблеме сна, я хотел попросить вас об одолжении. Мне нужны какие-нибудь средства против сна и антибиотики. Я не имею права выписывать рецепт в Англии. Если вы...

— Конечно. Но вы должны быть осторожны с лекарствами, пока не полностью оправились от сотрясения мозга.

— Я в полном порядке. — Он отхлебнул бренди. — Видите, я даже снова могу пить.

— Я никогда не плавала на яхте, — сказала Ажарату.

— Послезавтра я буду испытывать радар. Присоединяйтесь, — пригласил Харден.

— А я не буду мешать?

— Вы мне очень поможете, если позволите пристроить вас к работе. — Харден улыбнулся. — Соглашайтесь!

* * *

Доннер почти случайно нашел заметку в лондонской «Таймс». Он проверил газеты за ту же дату. «Миррор» даже опубликовала короткое интервью. Тогда он позвонил из таксофона Грандигу в Германию. Грандиг через пятнадцать минут перезвонил ему с другого таксофона.

— Я насчет «Дракона», — объяснил Доннер.

— Ничего нового не найдено, — ответил Грандиг. По-английски он говорил совсем не так обаятельно, как на иврите.

— У меня возникло одно предположение, — сказал Доннер. — Проверьте все местные отели, рестораны и агентства по прокату автомобилей. Нужно найти богатого человека.

— Спасибо за идею, — ответил Грандиг, — но мы уже этим занимаемся.

— Я знаю имя.

— Что?!

— Только ничего не говорите своим друзьям.

— Почему?

— Это может быть очень важно для нас.

* * *

Доннер отправился домой и напечатал на машинке доклад через три интервала для пожилого человека по имени Цви Вейнтрауб, который плохо видел.

Читая в Кембридже курс истории, Доннер особенно заинтересовался Джорджем Вашингтоном, который тонко чувствовал связь власти и информации. В молодости Вашингтон был превосходным наездником и использовал свое мастерство и исключительную выносливость, чтобы регулярно совершать поездки между границей и Уильямсбургом и сообщать некоторым влиятельным людям о ходе войны с французами. Свежая информация укрепляла их позиции в Совете самоуправления колонии Вирджиния и делала их должниками Вашингтона. Через несколько лет их поддержка послужила его собственным амбициям.

Майлс Доннер удачно воспользовался примером Вашингтона. Начиная со времени образования Израиля он регулярно извещал Вейнтрауба о своих планах и часто консультировался с ним до разговора со своим непосредственным начальством. Вейнтрауб занимал важное положение в правительстве, и через него Доннер получал полномочий и информации больше, чем положено агенту Моссада.

Приехав в аэропорт Хитроу, Доннер вручил запечатанный доклад пилоту компании «Эль-Аль», чтобы тот доставил пакет лично адресату.

* * *

Солнце скрылось за холмами, когда «Лебедь» подошел к месту своей стоянки в Фоуэйской гавани. Ажарату поймала строп буя и вытащила мокрый канат на бак. Она повернулась к Хардену, ожидая одобрения, но он уже спускал стаксель, и она помогла ему уложить парус в мешок.

Ее лицо обгорело на солнце. Волосы слиплись от соли. Руки были ободраны канатами, и каждый мускул болел от тяжелой работы. Мечтая побыстрее свалиться в постель, она сказала:

— Я чудесно провела время. Можно в благодарность пригласить вас пообедать со мной?

— Извините, — ответил Харден. — Я слишком устал, а завтра нужно рано вставать.

— Ну, тогда в следующий... — начала она, но замолчала. Радар работал прекрасно. Харден готов к отплытию. Она выдавила улыбку.

— Полагаю, что следующего раза не будет.

Харден спустил стаксель вниз через форлюк, выпрямился, и их взгляды встретились. Сердце Ажарату учащенно забилось. Хотя Харден никогда не смеялся и редко улыбался, она знала, что он рад ее обществу.

— В чем дело? — спросил он.

Ажарату глубоко вздохнула. Она собиралась попросить об этом во время обеда или утром, но здесь, на яхте, когда вечерний бриз с моря охлаждал ее лицо, а на востоке зажглись первые звезды, она решила, что момент настал.

— Можно, я поплыву с вами?

Она ошиблась. Не надо было этого говорить. Он не понял ее.

— Поплывете со мной? — переспросил Харден.

— Да. До Монровии... Оттуда я отправлюсь домой. Я буду помогать вам. Я заплачу за пищу, буду стоять на вахте, не стану путаться у вас под ногами и буду открывать рот только тогда, когда вы захотите. Я могу спать в кормовой каюте. И я буду готовить...

Ажарату беспомощно замолчала. Как ей могло такое взбрести в голову — влюбиться в белого американца из Нью-Йорка как раз в тот момент, когда она собиралась возвращаться в Нигерию? И действительно ли она влюбилась?

Харден оценивающе оглядел ее.

Она была сильной и атлетически сложенной и справлялась с приспособлениями яхты гораздо быстрее, чем многие другие люди. Разговоры с ней помогли бы ему перенести одиночество. Сменные вахты дали бы возможность отсыпаться, круглосуточно следить за парусом, обеспечивая большую скорость плавания и более безопасное пересечение судоходных линий.

С другой стороны, он потеряет несколько дней на заход в Монровию. Но если время будет поджимать, он сможет высадить ее в Дакаре и воспользоваться заходом в порт, чтобы пополнить запасы продовольствия, воды и топлива; больше такого шанса может и не представиться.

Но что, если она узнает?

Но она не узнает. Потому что в его планы входило плавание к берегам Западной Африки. Вот только сможет ли он дать ей достаточно знаний, чтобы спокойно спать, пока она будет стоять на вахте? Все упиралось в эту проблему. Ладно, он возьмет ее, если она принесет пользу. А это очень скоро станет известно.

Харден сказал:

— В вашей машине пять тысяч движущихся деталей, а на яхте не больше пятидесяти. Но вся разница в том, что вам не нужно досконально знать каждую из этих пяти тысяч деталей, чтобы водить машину.

* * *

Доннер прибыл в Амстердам самолетом; Грандиг — поездом. Они встретились в «Печкаду», тихом ресторанчике около канала Бруверс. Меню было на французском языке. Интерьер отделан в стиле тридцатых годов: черная эмаль, зеркала и хрусталь. Из высоких окон открывалась панорама залитого светом старинного канала.

Между черным зеркальным баром и обеденным залом находились стеклянные аквариумы, из которых посетители выбирали себе на обед рыбу. Доннер и Грандиг сперва зашли в маленький тихий бар. Они выглядели как пара торговцев алмазами или произведениями искусства, которые отмечают в чужом городе прибыльную сделку.

— Почему вы выбрали Амстердам? — спросил Грандиг.

— Здесь можно сохранить тайну.

— От кого?

— От всех, кроме нас с вами, — ответил Доннер. — Вы никому ничего не говорили?

Доннер доверял только двум людям — Грандигу и Вейнтраубу.

— Пока что нет, — сказал Гардинг. — Харден провел две ночи в Кронберге, в «Шлосс-отеле». Это рядом с Ашаффенбургом. Он ездил на машине, взятой напрокат в Везеле. Как он попал в Везель — пока что неизвестно. Когда он въехал в страну, тоже неизвестно — никаких записей не обнаружено.

— У него есть яхта, — предположил Доннер. — Вероятно, он поднялся по Рейну.

— Конечно. Это запросто... А кто он, собственно, такой?

— Пока не могу вам сказать. Это известно только мне и Вейнтраубу.

— Неофициальное расследование?

— Да.

Грандиг покрутил в руках свой бокал.

— Не очень-то хорошо, когда слишком много колес крутится внутри других колес.

Доннер улыбнулся.

— Считайте это моей инициативой.

— Вы знаете, что за вами наблюдают?

Доннер скрыл потрясение за улыбкой. Сердце глухо застучало.

— Спасибо, что сообщили.

— Я доверяю вам, — сказал Грандиг.

— Только зачем за мной следить?

— Вас обвиняют в нарушении дисциплины и чрезмерной независимости. Я не знаю, от кого это исходит, но уверен, что вам несложно догадаться.

Доннер кивнул.

Грандиг продолжил:

— Вероятно, что-нибудь аналогичное этому случаю с Харденом.

— Грандиг, я играю в эти игры уже тридцать лет, и опыта у меня больше, чем у большинства новичков.

— Это не означает, что вас за это любят.

Грандиг взял меню и несколько минут изучал его. Затем спросил:

— Что мне предпринять по делу «Дракона»?

— Мне бы хотелось, чтобы вы ничего не предпринимали, если это ничем вам не угрожает. Мы знаем, что Харден не представляет угрозу для наших интересов. А немцы пусть себе бегают. В конце концов им надоест.

— Может быть, и нет.

— Почему?

— Тот американский сержант идет на поправку.

— Он помнит имя?

— Сейчас он не помнит даже собственного имени.

— Вы можете сделать что-нибудь, чтобы ситуация не изменилась?

— Немножко поздновато, — сказал Грандиг. — Теперь, когда он пришел в сознание, это будет выглядеть неестественно.

Они заказали обед в баре. Официант повел их в обеденный зал, остановил у аквариума, чтобы Доннер выбрал себе форель. Доннер оглядел десяток рыб, плавающих в прозрачной воде.

— Вон ту.

Официант опустил в аквариум сачок. Рыбы испуганно прижались к стенкам аквариума, но он успел поймать жирную форель, выбранную Доннером.

— Здорово!

Официант вытащил сачок из воды. Форель яростно боролась, шлепая по воде хвостом, и встала в сачке почти вертикально.

— Держите ее! — засмеялся Грандиг.

Могучим усилием блестящего тела рыбина вырвалась из сачка и шлепнулась в воду. Официант бросился снова ловить ее.

— Не надо, — сказал Грандиг. — Пусть плавает. Поймайте другую. Она заслужила право еще немножко пожить на свете.

— Какую, сэр? — спросил официант, вытаскивая сачок из воды.

— Ту же самую, — сказал Доннер с улыбкой.

Он смотрел, как форель кружит по аквариуму, возбужденно работая хвостом.

— Ту же самую, — повторил он. — Поймайте мне ее.

* * *

Каллинг почувствовал облегчение, когда услышал, что Харден берет с собой африканского врача, но не надолго. Корнуэльцу приходилось провожать в море много яхт. Во время подготовки «Лебедя» к плаванию он увидел, что Харден запасается для долгого плавания, а не для прогулки вдоль северо-западного берега Африки. Три каюты были набиты припасами доверху.

В форпике — носовой части — хранились паруса, тысяча шестьсот футов канатов в полдюйма толщиной и два запасных якоря-плуга. Якоря были сложены позади парусных мешков, по одному с каждой стороны для равновесия. Третий якорь, «Данфорт», занимал рундук под сиденьем в кокпите.

Передние и висячие рундуки, разделявшие форпик и главную каюту, были набиты одеждой, в том числе я для плохой погоды, одеялами, бельем, полотенцами, мылом для соленой воды и медикаментами. Харден, очевидно, привык плавать с комфортом. Это Каллинг одобрял. Он заметил, что неаккуратные люди часто становятся жертвами болезней или крайней усталости.

В главной каюте находились стол и койки, подвешенные над диванами. На одной из этих коек лежал аккуратно сложенный спальный мешок Хардена. Его легко было перетащить на ту сторону, которая окажется подветренной. Кладовые были заполнены консервными банками, бутылками и стаканами, но сама каюта не была загромождена — что Каллинг тоже приветствовал. В таком маленьком, ограниченном пространстве надо поддерживать определенный уровень комфорта. Каллинг пытался догадаться, где Харден хранит содержимое фибергласовой гондолы, уже отвинченной от корпуса.

Перетаскивая лед из кокпита, старик спустился по трапу в заднюю часть главной каюты, которая была отделена от передней части срезанными переборками. Справа от трапа размещался камбуз, слева — штурманский угол. Где бы Харден ни находился, он всегда мог быстро попасть в кокпит.

Каллинг положил лед в холодильник. Прозрачных блоков в относительно прохладной июньской Атлантике должно хватить на три дня. Тут хранилась свежая пища на первую неделю — яйца, молоко, сыр, хлеб в пластиковых пакетах, овощи, жареное мясо, апельсины, лимоны, яблоки и соки, а также сушеное и консервированное продовольствие на последующее время: неочищенный рис, сушеный картофель, макароны, крупы, супы, мясо и овощи в банках, сгущенное молоко, джемы, мед, сахар, арахисовое масло, какао, кофе и чай.

Каллинг рылся в рундуках и ящиках в поисках пустых мест. Один ящик был почти целиком заполнен коричневыми склянками с витаминами. Он положил сюда кусок сыра и закрыл ящик, пока никто не заметил. Потом Каллинг зарыл бутылку кокберна в мешке с рисом. Когда они примутся за рис, то обрадуются, найдя хороший портвейн.

Каллинг обогнул трап и в последний раз осмотрел навигационную станцию. Над штурманским столом располагались мощное коротковолновое радио, радиотелефон и навигатор Лорана — новый, большого радиуса действия. В ящиках и пустом пространстве под столом хранились карты и лоции, секстант, хронометр и Морской альманах. Запасной секстант, второй хронометр, бинокль, ракетницы, сигнальные огни и флаги хранились в рундуке в задней части штурманского уголка. На тиковом столе уже разложены карты Ла-Манша, которые понадобятся Хардену сегодня.

В кормовой каюте лежали инструменты, краска для днища яхты, фиберглас, дубовые и тиковые рейки, запасной баллон с пропаном для плиты, две пятигаллоновые пластиковые канистры с водой вдобавок к пятидесяти галлонам в двух резервуарах яхты и дизельное топливо, а также большой запас консервов.

Доктор Аканке сложила свои вещи в кормовой каюте, отделенной от главной каюты, где обитал Харден. Каллинг был уверен, что они долго будут жить в разных помещениях. Насколько он мог видеть, Ажа-рату была для Хардена не больше чем живым подручным инструментом.

* * *

Во время последних лихорадочных приготовлений Харден часто вспоминал, что те же самые действия — вытащить припасы из лишней упаковки, расположить их так, чтобы равномерно распределить вес, составить опись — он выполнял всего лишь два месяца назад, когда они с Кэролайн нагружали старушку «Сирену», готовясь к отбытию в Европу.

Сгустились сумерки, и холмы Фоуэя и Полруана осветились тусклыми огнями. Харден наблюдал, как ветер раскачивает черные сигнальные устройства.

В Ла-Манше их ждет свежий ветер.

— Стаксель номер три, — приказал он Ажарату.

Она нырнула в каюту и через мгновение появилась на палубе с парусом. Харден медленно поднял его, вслух называя свои действия, чтобы она могла запомнить. Он ощущал полное спокойствие. Все приготовления завершены. Казалось, что присутствие Ажарату отдаляет то напряжение, которое, как он знал, навалится на него после того, как они расстанутся и начнется битва.

Парус поднят. Они были готовы к отплытию.

Как бы поощряя их, начался отлив, потащивший «Кэролайн» к выходу из гавани. Швартовочные концы натянулись. Уже совсем стемнело.

Ажарату сошла на причал и обняла Каллинга. Он ободряюще похлопал ее по плечу, но смутился, когда Харден протянул ему руку, чтобы поблагодарить. Повернувшись лицом к холмам, с которых дул бриз, он сказал:

— Доктор, ветер попутный. Что еще нужно человеку в жизни?

Харден поднял грот.

— Отплываем, — объявил он.

Он освободил носовой конец и вручил Ажарату. Каллинг тем временем взялся за кормовой конец. Харден встал к штурвалу.

— Отдать концы, Ажарату.

Она бросила канат на причал.

Харден выбрал грота-шкот. Парус надулся и потащил яхту прочь от причала.

Харден кивнул Каллингу.

Старик отпустил кормовой конец, и «Лебедь» отправился в путь.

 

Глава 9

— Вы опоздали, — заявил Каллинг, настороженно разглядывая трех людей, столпившихся в его маленьком кабинете в передней части главного ангара.

— Когда он отплыл? — спросил самый пожилой из незваных гостей.

Каллинг почесал голову.

— Помнится, где-то после полудня.

— В какое время?

— Часа в четыре или около того. Джентльмены, вы его друзья?

— Он вышел в море против прилива? — произнес пожилой.

* * *

Через несколько часов после того, как они вышли из Фоуэя, нос «Лебедя» начал то подниматься, то зарываться в воду.

— Что такое? — озабоченно спросила Ажарату.

Они шли курсом на восток.

— Это Атлантика, — объяснил Харден.

— Уже?

Было очень темно, и Харден скорее чувствовал, чем видел, как она стоит рядом с ним.

— Нет, она только дает нам знать о себе.

— У меня начнется морская болезнь?

— Надеюсь, что нет.

— Не слишком-то многообещающе!

— Вы не хотите пойти спать?

Ажарату замолчала.

Внезапно Харден услышал в темноте рев двигателя катера. Он доносился как будто сзади, и Харден вытянул шею, чтобы удостовериться, что защитные огни горят. Звезду, на которую он держал курс, закрыло облако. Несколько минут Харден использовал в качестве компаса направление волн и ветра, ожидая, когда звезда появится вновь. Но она не появлялась, и он включил тусклую красную лампочку и проверил показания компаса.

Звук за кормой раздавался громче и отчетливее. Возможно, это был траулер, но рыболовецкие суда так быстро не плавают. Видимо, яхта с мотором. Затем звук слегка стих, как будто неизвестное судно заметило огонь «Лебедя» и повернуло, чтобы обойти яхту на безопасном расстоянии.

Наконец звезда вынырнула из-за тучи, оказавшись немного правее мачты, точно там, где и должна была быть. Харден начал искать следующую звезду. Плыть по звездам гораздо проще, чем пытаться следить за иглой компаса, но через каждые пятнадцать иди двадцать минут нужно менять ориентир; звезда перемещается по небу, и она может завести вас туда, куда вам совсем не нужно. Харден объяснил свои действия Ажарату и позволил ей найти новую звезду.

Ветер, по-прежнему дувший с севера, со стороны суши, крепчал, относя в сторону рев нагонявшего их катера. Но несмотря на зыбь «Лебедь» шел очень плавно. Они плыли между судоходной линией и берегом, избегая обозначенных на карте скал. По левому борту в темноте горели огни огромных кораблей. Побережье было почти не освещено.

Внезапно черное небо и вода пропали в беззвучной вспышке ослепительного света.

— Что это?! — закричала Ажарату.

За бортом ревел мощный мотор. Кокпит окропили ледяные брызги.

Харден прикрыл глаза, чтобы защитить их от ослепительно света.

— Погасите прожектор! — заорал он.

Ему отозвался голос из мегафона:

— Яхта «Кэролайн»! Остановитесь!

Катер приблизился, и Харден разглядел нескольких моряков в форме, готовых причалить к «Лебедю». У одного из них был автомат.

— Какого черта вам надо? — раздраженно закричал Харден. Его глаза по-прежнему болели от ослепительного света.

— Мы ищем оружие, — проревел мегафон.

Харден увидел, что мегафон держит офицер в черном бушлате. Ищут оружие? Может, они поверят ему на слово? В голове мелькнула мысль: что, если подойти поближе и сбить их с катера гиком? Но что потом? «Лебедь» может сколько угодно плавать без топлива, но ему никогда не уйти от скоростного катера. Нужно попробовать убедить их, что они теряют время. Внешне «Лебедь» выглядел вполне невинно.

— Ладно, — сказал он Ажарату. — Приготовься выбрать стаксель... Давай!

«Лебедь» выпрямился и немедленно начал зарываться носом. Катер маячил сбоку, всего на три фута выступая из воды, но управляла им опытная рука. Корабли мягко соприкоснулись, и моряки вскарабкались на борт яхты, связав ее с катером парой концов. Как только была проделана эта операция, мотор катера слегка увеличил обороты, и оба судна поплыли бок о бок с достаточной скоростью, чтобы держаться носом к волнам.

Офицер передал мегафон одному из своих подчиненных и взобрался на яхту. Это был человек средних лет с полным, чувственным лицом.

— Есть более безопасные способы остановить судно, чем ослеплять его команду прожектором, — проворчал Харден.

— Прошу прощения, — ответил офицер, бросив взгляд на Ажарату. — Мы ищем оружие.

— Здесь не английская территория, — заметил Харден.

— Вы ошибаетесь, мы еще не пересекли границу. Как правило, мы не тревожим яхтсменов, но нам сообщили, что ИРА переправляет из Франции в Южную Ирландию взрывчатку. Сэр, мы не задержим вас. Если вы пустите меня вниз и покажете свои документы, мы тут же удалимся.

— Ваш катер бьется о корпус моей яхты, — сказал Харден.

Офицер подал знак, и на яхту поднялся молодой человек атлетического телосложения в темном свитере.

— Боцман Райс встанет за штурвал, пока мы спустимся вниз. Мисс, у вас все в порядке? — учтиво поинтересовался он.

— Да, — ответила Ажарату. — Вы мой паспорт тоже хотите посмотреть?

— Благодарю вас, мы посмотрим его внизу вместе, с паспортом джентльмена. Отдайте швартовы, Райе.

Моряки отвязали концы и прыгнули в катер. Райе с одобряющей улыбкой взялся за блестящее колесо штурвала. Паруса быстро наполнились ветром, и Райе взглянул на приборы.

— Курс двести сорок? — спросил он у Хардена.

— Да, — кивнул Харден. Что Райе опытный моряк, было ясно по его позе. Харден провел офицера вниз в главную каюту и открыл один из ящиков под штурманским столом, где хранились паспорта и документы на яхту.

Офицер протянул руку и захлопнул люк. Затем кивнул в сторону сиденья:

— Садитесь, доктор Харден.

Харден удивленно выпрямился.

— Откуда вы знаете...

Офицер вытащил маленький черный пистолет и повторил:

— Садитесь!

— Что? Черт побери, кто вы такой?

— Где «Дракон»?

— Что?!

— Садитесь, доктор Харден.

Харден опустился на сиденье, перестав что-либо понимать. Офицер кивнул на люк.

— Я не думаю, что ваша прелестная спутница необходима для осуществления вашего плана. Если вы не будете сговорчивым, я выброшу ее за борт и она утонет так же, как утонула ваша жена.

Харден, дрожа, поднялся с сиденья.

— Чего вы хотите? — прошептал он.

— Где «Дракон»?

— Я не знаю, о чем вы говорите.

— Солдат, который продал его вам, арестован. Где оружие?

Харден тяжело опустился на сиденье.

— Вы стоите на нем. Под половицами.

— Покажите.

Офицер отступил к штурманскому столу и внимательно наблюдал за тем, как Харден разбирает стол и поднимает половицы. Харден показал ему деревянный ящик.

— Внутри, — сказал он. — Запечатан, чтобы не проникала вода.

— Он работоспособен?

— Да.

— Вы умеете с ним обращаться?

— Это несложное оружие.

— Да, а цель — огромна.

— Так кто вы такой?

— А женщина знает?

— Нет.

— Зачем вы ее взяли с собой?

— Чтобы сохранить силы.

— Разумно.

— Кто вы такой?

— Я хочу вам помочь.

Харден не поверил офицеру, но сказал:

— Если вы хотите мне помочь, то лучше бы убрались с моей яхты и оставили меня в покое.

— Без моей помощи у вас будет мало шансов на успех.

— Ничего, справлюсь.

— Как вы собираетесь обнаружить свою цель?

— Какую цель?

Офицер слегка улыбнулся.

— Мне кажется, что вы не до конца понимаете полную беззащитность своего положения, доктор Харден. Мой катер вооружен, и люди на его борту выполнят любой мой приказ.

Харден взглянул из иллюминатора. Катер был едва виден на фоне черной воды и неба, его мотор лениво гудел, не давая судну отстать от яхты, мчавшейся через Ла-Манш под всеми парусами.

— Ну и что? — спросил Харден.

— Мы можем расстрелять и утопить вас и вашу спутницу. Никто ничего не узнает... Как вы собираетесь обнаружить свою цель?

— Отвяжитесь.

— Кроме того, я могу передать вас в руки властей.

Харден почувствовал, что лицо выдало его.

Офицер улыбнулся.

— Ага, в это вы поверили? Сэр, можете верить всем моим словам. — Его улыбка исчезла. — Так как вы собираетесь обнаружить цель?

— Радаром.

— Какой радиус действия?

— Пятьдесят миль.

— Пятьдесят миль? Очень неплохо для радара.

— Я сам его построил.

— Пятьдесят миль... Предупреждение вы получите за три часа, если ваша цель движется со скоростью шестнадцать узлов. При условии, что вы сначала сблизитесь с нею на расстояние пятьдесят миль. — Глаза офицера почти полностью закрылись, и он почесал пальцем подбородок. — Мало. Я не могу допустить такой ненадежности.

— Вы не можете допустить! — взорвался Харден. — Черт побери, о чем вы говорите?!

— Я хочу, чтобы вы совершили задуманное.

— Тогда отпустите меня.

— Я настаиваю, чтобы вы совершили задуманное.

— Я учту ваши слова.

Офицер улыбнулся.

— Сэр, вы не только учтете мои слова. Вы сделаете все точно так, как я скажу вам.

— Нет, — покачал головой Харден. — Не выйдет.

— Я уже говорил вам, что могу с вами сделать.

— Чего вы от меня хотите?

— Я хочу того же, чего хотите вы. И я могу вам помочь. Я могу выследить вашу цель. Я могу предупредить вас о любых изменениях ее маршрута. Я буду знать ее местонахождение в любой момент и дам вам сигнал к атаке.

— Что вы хотите на самом деле?

— Это не имеет значения, доктор Харден. Скажите спасибо, что я подношу вам «Левиафан» на блюдечке с голубой каемочкой.

Офицер положил пистолет в карман и подошел к радио над штурманским столом.

— Идите сюда, доктор Харден.

Он включил радио и стал крутить ручки.

Харден приблизился к нему. Офицер сел за стол, нашел карандаш и клочок бумаги и написал: МО.

— У вас хорошее радио, — сказал он. — Я даю вам фальшивые позывные. МО — «Гольф» — «Майк» — «Отель» — «Номер». Я устрою так, чтобы их официально зарегистрировали. Отвечайте ими на мои позывные. Когда вы планируете атаковать?

— Через три или четыре недели.

— Я свяжусь с вами на следующей неделе, потом еще через неделю, а затем — каждый вечер. В восемь вечера по гринвичскому времени. В 20.00. Нужно договориться о коде, потому что связываться мы будем через ретрансляционную радиостанцию в Портише.

— А что, если я не отвечу?

— Отпустив вас, доктор Харден, я, конечно, не смогу заставить вас ничего не сделать. Но мне трудно поверить, что вы не хотите иметь информацию о точном местоположении «Левиафана». Или я ошибаюсь?

— Вы правы, — уступил Харден. И добавил, хотя и понимал, что ответа не дождется: — Но я хочу знать, как вас зовут и на кого вы работаете.

Равномерный шум, доносящийся из радио, прервал оглушительный треск.

— Мерзость! — прорычал офицер и поспешно выключил радио.

— Что это было? — спросил Харден.

— "Русский дятел". Они испытывают новый радар для слежения за американскими ракетами, который заглушает короткие волны по всей Англии. Если эта гадость начнется, когда мы будем на связи, я снова выйду в эфир через пять минут. Эти штучки обычно продолжаются недолго.

— Кто вы? — повторил свой вопрос Харден.

— Я не хочу лгать и поэтому скажу, что меня зовут Майлс и что я связан с одним демократическим государством, которое нуждается в новом оружии.

— А при чем тут я? — спросил Харден.

— Вы будете прототипом.

— Прототипом чего?

— Прототипом оружия.