Глава I

Я покидал Магнитогорск с большим сожалением. Пять наиболее активных лет моей жизни были связаны с промышленными предприятиями этого города. Мои руки помогали строить доменные печи, я проливал пот в летнюю жару, отмораживал нос и щеки на ледяных ветрах, прилетавших зимой из Арктики, видел, как миллионы тонн железа и стали отправляли из Магнитогорска на машиностроительные и военные заводы Советского Союза.

Я уезжал из Магнитогорска, глубоко потрясенный тем, что многие мои знакомые были арестованы. Все это казалось таким нелепым, противоречащим всякому здравому смыслу. Сталинская Конституция 1936 года обещала демократическое и свободное общество. Вместо этого оказалось, что НКВД — это основная организация, от которой зависит все происходящее, что чистки уничтожают, буквально пожирают все, что уже было создано.

У меня был разговор на эту тему с Сёмичкиным, когда я зашел к нему попрощаться. Он относился ко всему происходящему более здраво и спокойно, чем я. «Если я не ошибаюсь, — сказал он, — вы у себя в Америке терпели систему крепостного, рабского труда почти столетие после того, как ваша великая конституция, гарантировавшая всем свободу, вступила в силу. Ваша система выборов была пародией на всеобщее избирательное право на протяжении нескольких десятилетий после того, как у вас свершилась революция. Наша же Советская Конституция — это программа будущего. Она отражает то, что мы строим и что наверняка построим. Конечно, сейчас наши выборы смехотворны. Ограничиваются гражданские права и свободы. Но пока что только одно поколение наших людей живет при новом строе, и мы сейчас ведем войну. Не забывай это».

Конечно, Сёмичкин был прав. Многие люди в Магнитогорске поддержали бы его мнение. Мало кто из жителей этого города был знаком с историей США, и очень немногие могли так четко и сжато выражать свои мысли, как Сёмичкин, но все они понимали, что Россия ведет классовую борьбу против всего остального мира и в то же время закладывает основы нового общества, более прогрессивного, чем любое другое общество на Западе, — общества, которое будет гарантировать своим гражданам не только свободу личности, но и уверенность в том, что экономически они будут обеспечены, — общества, за которое стоило проливать кровь, пот и слезы.

Миллионы людей, сосланные в Сибирь (политические, раскулаченные), были племенем, потерянным для общества. Они стали жертвами, возложенными на алтарь Революции и Прогресса. Через двадцать — тридцать лет никого из них не будет в живых, и, возможно, к тому времени советское общество сможет функционировать, не выбрасывая за негодностью огромное число своих граждан на помойку. Это очень жестокая концепция, но тем не менее она существовала, и это был всего лишь один параграф в длинном списке расходов на выживание города Магнитогорска — сталинской крепости на Урале.

Одно умозаключение, к которому я пришел еще до моего отъезда из Магнитогорска, продолжаю считать правильным. Западным людям нет места в России. Эта страна, принадлежащая русским, и это их Революция. Может быть, американцам и жителям западно-европейских стран иногда удается понять это, но им очень трудно — почти невозможно — найти здесь свое место.

Я сумел выжить и приспособиться ко многому: к черному хлебу, протухшей соленой рыбе, холодам и тяжелой работе — ко всему, что было для меня довольно необычным. Я не смог пережить чистки, хотя думаю, мне удалось понять причины, вызвавшие неизбежность этих чисток в Ubergangsperiod в России, но жить так я не мог. Я не смог бы вынести всего этого, даже если бы меня лично этот процесс никак не затрагивал.

Я переехал в Москву и стал обозревателем, впрочем, я всегда, вероятно, только им и был. Если бы не Маша и дети, то я вообще бы уехал сразу же. Mo пришлось прожить еще три года, пока мы наконец не смогли все вместе уехать в Америку.

Я покидал Магнитогорск с твердым убеждением, что был актером, игравшим очень незначительную роль в премьере мирового масштаба. Я принял участие в процессе, осуществлявшемся впервые. Мировое сообщество сможет многое почерпнуть из этого опыта, как позитивного, так и негативного. Я не только помогал строить промышленную базу, которая была жизненно необходима в приближающейся войне с Германией. Я принял участие в совместном труде более ста семидесяти миллионов людей, строивших общество на коллективной основе, направляемое и координировавшееся общим планом.

Доменные печи возводились во многих странах, как правило, частными фирмами ради собственной выгоды. Доменные печи Магнитогорска строили совместными усилиями и производственным процессом также руководили коллективно. Никто не извлекал личной выгоды или прибыли из их строительства и работы. Они были одной из частей общего генерального плана.

Это был исторический этап.

Генеральные планы развития, на основе которых был запроектирован Магнитогорск, были приняты полтора десятилетия назад. В них уже были внесены существенные изменения, и они, несомненно, будут корректироваться и в дальнейшем. Еще в начале тридцатых годов отказались от прежней схемы строительства Урало-Кузнецкого комбината, так как были получены новые данные геологов, свидетельствовавшие о неприемлемости этой схемы. Я полагаю, что точно так же новые открытия и наблюдения в других областях коренным образом изменили социальные концепции марксизма-ленинизма, положенные в основу теории пролетарской революции и построения социализма в том виде, как они понимались и применялись Лениным двадцать лет назад и Сталиным десятилетие назад. Модификации такого рода будут продолжаться.

Существовало множество недостатков, слабых мест, изъянов социализма в том его виде, как он проявлялся в Магнитогорске, но точно так же было много изъянов и в капитализме в Гастонии, Дюнкерке или Ковентри.