Я просыпаюсь с болью в шее от сна на жёстком каменном полу. Скоро обнаруживаю, что голова у меня тоже болит. По мере тяжкого приема стоячего положения, дабы преодолеть путь из этого мрачного подвала, я гремлю пустыми винными бутылками. Не помню, чтобы я пил вино. Видимо, показалось хорошей мыслью после пива. Голова раскалывается. Даже такой непревзойдённый потребитель хмельного, как я, может случайно заиметь похмелье от смешивания эльфийского вина и пива, а я, похоже, сделал разумную попытку опустошить винные запасы Арикдамиса. Мне требуются листья лесады. Эльфийское растение чрезвычайно действенно против похмелья. До меня доходит, что у меня ужасная жажда. Я ковыляю наверх по лестнице и вваливаюсь в кухню. Там находится молодой повар, занятый своими делами. Не обращая внимания на его протесты, я присваиваю стоящее рядом с ним ведро свежей воды, пью прямо оттуда, затем засовываю голову в оставшееся.

Я вспоминаю вчерашний вечер и осознаю, что всё ещё зол на Лисутариду и Макри. Что за парочка. Совершенно не способны справляться с трудностями не прибегая к одурманиванию. Нахожу обеих всё ещё лежащими на кушетках в гостиной.

– Вот вы где! – ору я. – Что скажете в своё оправдание?

Лисутарида зевает при пробуждении.

– Ты это о чём?

– Ты вообще не владеешь собой, Лисутарида. Малейшая неудача, и ты сразу же..., – я замолкаю. Неожиданно моя головная боль становится намного сильнее. Я чувствую тошноту. Очень тяжело сажусь на свободную кушетку.

– Что такое? – говорит Лисутарида.

– У тебя есть листья лесады?

Лисутарида начинает хохотать, но хохот оборачивается кашлем.

– Лицемер, – задыхается она, когда кашель отступает. – Опять ты опустошал погреб.

– В капельке пивка нет ничего плохого. У тебя есть листья лесады или нет? Голова меня прикончит.

– Фазис хотя бы не приносит похмелья, – говорит Лисутарида самодовольно. Она приподнимается на одном локте. Её лицо приобретает зеленоватый оттенок, и она ложиться опять.

– Мне не хорошо.

В этот миг просыпается Макри. Как только она это делает, её тошнит на край кушетки.

– Теперь мне ещё хуже, – стонет Лисутарида. – Что с Макри?

– Она принимала диво.

– Что? – Лисутарида выглядит сильно напуганной. – Правда?

Макри опять тошнит. Надеюсь, ковёр не слишком дорогой.

– Как только мне полегчает, я сильно-сильно разозлюсь, – говорит Лисутарида.

– Листья лесады у тебя есть?

– Не помню. Все свои пожитки я сложила в волшебный кошелёк. Может быть, там есть.

Лисутарида начинает копаться в кошельке.

– Чёрт возьми, голова болит, – стону я.

– Слишком много пьёшь, – говорит Макри.

Я собираюсь выдать ей несколько резких замечаний на её счёт, когда появляется Арикдамис. Ему открывается зрелище Лисутариды, Макри и меня, растянувшихся на его прекрасных кушетках, и беспорядок на полу.

– Что это всё означает? – требовательно спрашивает он. – Я не приглашал вас в свой дом для того, чтобы превратить его в логово безнадёжных пьяниц.

Макри опять тошнит, затем она падает с кушетки. Лисутарида разрождается ужасным приступом кашля, заканчивающимся стонами и хватанием ртом воздуха. Арикдамис в ужасе пялится на происходящее.

– У тебя есть листья лесады? – спрашиваю я.

– Нет! – рявкает Арикдамис. – И из того, что я вижу, в моём погребе тоже ничего не осталось.

– Ну взял я маленький бочоночек пива. Я ж верну, само собой.

Престарелый математик стреляет гневным взглядом по комнате.

– Я сильно в вас разочарован. Особенно тебе, Лисутарида Повелительница Небес, стоит знать лучше, – с этими словами он удаляется.

– Не понимаю, почему он винит меня, – бормочет Лисутарида. – Фракс намного хуже. Всем об этом известно.

Колдунья так глубоко засовывает свою руку, что она исчезает.

– Никак не могу привыкнуть к этому новому волшебному кошельку – ничего не могу найти.

Она достаёт меч, затем книгу заклинаний, прежде чем наконец находит то, что ищет.

– Листья лесады. Они у меня давно уже. Не уверена, есть ли в них ещё сила.

Я беру два листа, съедая один и передавая второй Макри. Лисутарида кладёт один себе в рот, кривясь от горького привкуса. Некоторое время мы лежим молча. Листья, будучи старыми, действуют не сразу, но постепенно я начинаю чувствовать себя лучше.

– Кто бы мог подумать, что у Арикдамиса такой скверный нрав? – говорит Лисутарида.

– Переживёт. Макри сгладит, поговорив с ним о математике или ещё о чём. У тебя есть заклинание, чтобы очистить ковёр?

Как только мы поправляемся, я посвящаю Лисутариду и Макри в своё расследование. Было время, когда я никогда не делился подробностями своей работы, но нынче я привык делиться с Макри своими делами. Что же на счёт Лисутариды, мы вместе попали в это сложное положение, поэтому я понимаю, как это хорошо, что она знает, чем я занимаюсь.

– Ты имеешь дело с важными людьми, – говорит Лисутарида. – Барон Мабадос, барон Гиримос, Возанос, тиун Дарингос.

– Знаю. Я постараюсь не давать им предлог обвинить тебя по какому-либо поводу.

Лисутарида кривит лицо. Она нетвёрдо встаёт и идёт к большому зеркалу, висящему в простой бронзовой раме над очагом.

– На этот счёт не беспокойся, – говорит она. – Я сыта по горло отчуждённостью. И самсаринскими причёсками я тоже сыта по горло. – Она вытаскивает заколки из волос, позволяя им свободно ниспадать по плечам. – Я вообще сыта по горло попытками задобрить самсаринцев. Они вольны любить меня или нет. Пришло время мне самой брать вожжи в свои руки.

Я разделяю чувства волшебницы. Все эти тревоги на счёт положения в обществе никуда нас не приведут. Был бы я в Турае, я б уже значительно продвинулся в расследовании.

– На следующей встрече я скажу королю, что пора избрать военачальника, – говорит Лисутарида. – И я – неоспоримый соискатель.

– Вот тогда-то Ласат и предъявит пропавшие чертежи, – говорит Макри.

Лисутарида несколько бледнеет вновь разрумянившимся лицом, но овладевает собой.

– Разберёмся и с этим.

– Как?

– Не знаю. Фракс? Есть мысли?

– Пока нет. Но кое-что у меня на уме имеется. Состязание по поеданию пирогов.

– Прошу прощения?

– Ты не хотела, чтобы я выходил, потому что это было плохо для твоего положения. Раз уж больше ты о нём не заботишься, я участвую. Нам нужны деньги.

– Замечательно, – говорит Лисутарида. – Участвуй. Может, нам даже удастся подать это, как великое достижение.

– Сомневаюсь, – говорит Макри. – Ты видела, как Фракс жрёт?

В этот день у Макри по расписанию бой. Она решительно настроена не повторить предыдущий провал.

– Я знаю, что против меня использовали заклинание, – ворчит она.

Лисутарида не заметила колдовства, но признаёт, что не была полностью сосредоточена, поскольку там присутствовал Маркинос Лунный Камень. Если враждебное заклинание использовалось, то он бы его почуял.

– Я удостоверюсь, чтобы впредь против тебя колдовство не использовали, – обещает Лисутарида.

Макри всё равно настаивает, что она победила в бою.

– Я ему шею порезала. В настоящем бою он был бы мёртв. Никчёмное судейство.

Она выходит в сад, продолжая жаловаться. Этим вечером у Лисутариды другая встреча. Она спрашивает меня, хочу ли я пойти с ней. Наконец-то прибыл посол из Ниожа. Ниож, Самсарина и Симния предоставят большую часть войска в предстоящей войне. Многие мелкие государства обеспечат поддержку, но другие по-настоящему крупные союзники – эльфы. Их посол должен вскорости прибыть.

– Думал, бароны не хотят видеть меня на встрече.

– Не хотят, – говорит Лисутарида. – Но я беру вожжи в свои руки. Ты мой советник, поэтому должен там быть. Ежели им это не по нраву, это их сложности. Есть вероятность того, что ты не напьёшься и не будешь вести себя неучтиво?

– Вероятность есть всегда.

– Если Дарингос будет присутствовать там, я постараюсь устроить тебе с ним разговор, – говорит Лисутарида.

После завтрака, состоящего из каравая хлеба и последнего копчёного куска говядины из кладовки, я топаю в Королевский учётный приказ поговорить с Цетеносом, отцом несчастной Алцетен. Я несу с собой сопроводительное письмо от баронессы Демелзос.

Охранниками те же два ратника, и на этот раз они не безразличны ко мне. Они допытываются на счёт моего дела и не дружелюбны. Ясно, кто-то поговорил на мой счёт. Говорю им, что пришёл перетереть с Цетеносом.

– Хранитель Королевского учётного приказа не разговаривает с посетителями.

– Со мной поговорит, – отвечаю я. – Да и причин мешать мне входить у вас нет.

Один из ратников смеётся.

– Впусти его. Всё одно Зинлантол его вышвырнет вон.

Зинлантол сидит за своим столом. Она начинает люто пялиться на меня, пока я ещё нахожусь на достаточном расстоянии, и продолжает это делать.

– Я пришёл поговорить с Цетеносом.

– Он не принимает.

– Сопроводительное письмо от баронессы Демелзос свидетельствует об обратном, – я не теряю время на размахивания им. Зинлантол воспринимает это как большой удар. Изучив личную печать, она неохотно признаёт, что она подлинная. Она встаёт со стула и говорит с молодым помощником.

– Скажи Цетеносу, к нему пришли. Сыщик из Турая, и, можешь себе представить, с представлениями от баронессы Демелзос.

Долгое время я жду, пока Зинлантол подчёркнуто не обращает на меня внимания. Позади неё выстроились ряды полок, полных книг и свитков. За полками находятся шкафы из потемневшего от времени дерева. Я замечаю, что помощники приходят с коробками и начинают загружать бумаги в шкафы.

– Что это? – спрашиваю я.

– Учётные записи добычи руды, – бормочет Зинлантол. Прошу не мешать, я занята.

Наконец, приходит первый помощник и делает мне знак следовать за ним. Он ведёт меня по тускло освещённым комнатам, полным пыльных книг и свитков, вверх по витой лестнице, через другие комнаты и, наконец, в то, что может сойти за частную приёмную, не до конца забитую коробками с бумагами, которые явно ещё ожидают разборки. Я сажусь и жду. От нечего делать я пытаюсь читать некоторые бумаги на столе рядом со мною, но они все о производительности серебряных рудников, и мои глаза слипаются.

Цетенос оказывается старше, чем я ожидал. Поздно женился, видать. Он опирается на трость для ходьбы, когда медленно шаркает по комнате. Волосы у него тонкие и седые, но длиннее тех, которые я бы ожидал у самсаринского правительственного чиновника. Нарукавники его обветшали, а ботинки, некогда нарядные, протёрлись и износились. Он похож на человека, коего свой внешний вид больше не заботит. Когда я встаю поприветствовать его, он стоит без движения, глядя на меня, оценивая меня в тишине. Я достаю письмо Демелзос.

– Баронесса просит, чтобы я побеседовал с тобой.

Он осматривает письмо.

– Ты расспрашиваешь на счёт Алцетен?

– Верно.

Рука старичка начинает трястись, то же происходит и с его тростью. Какое облегчение, что он безопасно добирается до кресла.

– Её смерть была страшным ударом, – говорит он. – Боль от этого почти..., – его голос затухает.

– Когда вы виделись в последний раз?

– За минуту до происшествия. Она была здесь, в этой комнате. Но почему ты спрашиваешь об этом?

– Просто пытаюсь прояснить некоторые подробности.

Цетенос, поражённый несчастьем, тем не менее остроты ума не утерял.

– Есть подозрения, что смерть моей дочери не была случайной?

– Да. Но если ты станешь твердить об этом всем и каждому, мне станет сложнее проводить расследование.

– С чего же это может оказаться не несчастным случаем? Никому и в голову не пришло бы вредить Алцетен.

– Не расскажешь ли, чем она занималась в том день, прямо перед тем, как покинуть здание?

– Она была здесь, разбирала записи.

– Какие записи?

– Не особо уверен. Алцетен взвалила на себя львиную долю моей работы, – он машет головой, показывая на беспорядок полок и коробок. – У нас тут столько всего...

– Какого рода записи вы храните в этом здании?

– Все. Об урожае, о налогах, о добыче полезных ископаемых, ввозные пошлины, семейные записи, поправки к законам – это главное хранилище для всех государственных дел.

– Но сказать, чем именно она занималась, вы не можете?

Цетенос прижимает руку ко лоб и вздыхает, будто даже думы о дочери являются слишком тяжкими для него.

– Я действительно не уверен. Права на добычу руды, полагаю. Постоянно подают много заявок. Их необходимо сверить с существующими заявками и дважды сверить с нашими записями уставов и наследств, чтобы удостовериться, что права никому уже не принадлежат.

– Ваша дочь работала здесь одна?

– В этой комнате – да.

– Она намекала вам, что нашла нечто странное? Некие денежные переводы, о которых не хотели бы распространяться, например?

– Нет, она никогда мне ничего подобного не говорила. Правда, всё это звучит слишком маловероятно. Разве тиун Дарингос не расследовал произошедшее?

– Расследовал. Я не уверен, сколь тщательно он это делал.

Я беседую с Цетеносом ещё некоторое время, так и не выяснив чего-нибудь существенного.

– Когда они встречались с Мерлионой, то всегда снаружи здания?

– Не уверен. По-моему, они обменивались сообщениями, договариваясь о встречах.

– Значит, кто-то мог проведать о назначенной встрече?

– Да. Но почему ты расспрашиваешь о Мерлионе?

– Чтобы уяснить некоторые подробности.

Окружённый столькими пыльными книгами и свитками, начинаю чувствовать жажду. Встаю с кресла. Покидая здание, я больше не сомневаюсь в том, что Алцетен могла быть убита. Завещания, денежные переводы и торговые соглашения привели в прошлом ко множеству смертей. Невезение, что её отец не смог рассказать мне, над чем она работала. Спустившись, я продолжаю расспросы нескольких молодых помощников, но это к чему ни приводит. Никто их них не знает, над чем могла работать Алцетен перед гибелью. Рассказывают ли они правду или замкнулись, как Зинлантол, я не уверен.

Мучаюсь от жажды, а денег на пиво нет, и горько это признавать мужу – а именно мужу, который отважно служил своей стране и усердно трудился, чтобы сделать своей город лучше. Сорок пять лет от роду, а не хватает денег на кружку пива. По крайней мере, впереди ждёт состязание по поеданию. Меня греет мысль о том, что для подобных мероприятий обычное дело обеспечивать состязающихся достаточным количеством пива, но мои надежды быстро разбиваются распорядителем торжества.

– Нет пива? Вы что, шутите?

– Воду мы обеспечиваем вволю.

– Воду? По-вашему, едок-победитель управится с водой? Да что же это за дешёвые соревнования? Глубоко же в народе Самсарины засела скверна, раз они не могут обеспечить людям пиво во время еды. Мы в Турае с подобным никогда не мирились.

– Так, может, тебе тогда вернуться в Турай, – говорит распорядитель торжества.

– Вернулся бы, коль самсаринцы перестали маяться дурью и собрались силами. Скажу я тебе...

Меня перебивают хлопком по плечу. Подошли Макри с Лисутаридой.

– Вы чего пришли?

– Пришли поддержать тебя, – говорит Макри.

– Похоже, как раз вовремя, чтобы предотвратить происшествие международного уровня, – говорит Лисутарида. – Я бы смягчила наезды на самсаринцев, пока мы пребываем в самой Самсарине.

– А ты этого мужика слышала? Пива нет! На состязании по поеданию пирогов! Курам на смех. Мне потребно пиво.

– Никогда не думал о том, что у тебя сложности?

– Какие сложности?

– Ты зависим от пива.

– Зависим от пива? Ничего подобного.

– Да, зависим.

– Назови хотя бы одного врача, когда-либо заявлявшего, что чрезмерное потребление пива представляют сложности.

– Да все об этом твердят.

– Полнейшая чушь. Глоток пивка идёт человеку на пользу. Уж тебе от глоточка пива там и сям точно была бы польза. Меньше худобы, в первую очередь. Может, и нрав улучшился бы.

– У меня есть несколько четвертаков, – говорит Лисутарида, неловко ковыряясь в своём волшебном кошельке. – Вот, поспеши-ка.

Я мчусь за пивом, возвращаясь как раз вовремя, чтобы услышать объявление о начале состязаний. Стенки палатки скручены наверх, позволяя большой толпе зрителей лицезреть внутренности, и раздаются крики воодушевления различных любимцев толпы. Распорядитель состязаний звонит в колокольчик, и появляется сборище прислужниц, каждая из которых несёт поднос, до краёв заполненный пирогами. Пироги с говядиной, дают мне понять. Должно быть, приличного качества, судя по количеству здешних угодий. Служанки начинают раздавать пироги. Я вдруг ощущаю спазмы от голода. Я ведь так и не оправился от всех тех голодных страданий на лодке.

Когда перед всеми на столе лежит большой пирог, возникает короткая, ожидающая тишина. Затем, по приказу, мы бросаемся жрать. Я уничтожаю половину своего пирога одним-двумя укусами, делаю глоток воды, доедаю пирог и требую следующий. Ближайшая прислужница шлёпает на мою тарелку ещё один. И вновь я очень быстро сжираю.

– Что за дела? – ору я, глядя на пустоту перед собой. – Пирогов не хватает, а?

Служанка спешит положить передо мною ещё один. Вот теперь я пришёл в соответствующее состояние упоения едой. Пироги, хотя и не совершенного качества, весьма приемлемы – вкусная говядина, хрустящее тесто и приправы как раз самое оно. Я проглатываю третий и четвёртый и продолжаю дальше. Служанки с подносами бегают во всех направлениях, и возникает случайная задержка на несколько мгновений, прежде чем я получаю следующий пирог, что мне кажется раздражительным. Всё ещё слышны выкрики, но я не обращаю на них внимания и продолжаю есть. У меня возникает неясное ощущение, что мой сосед стонет от боли, но я не позволяю себе отвлекаться.

Когда я криком требую ещё пирог, звонит колокольчик. Я бью кулаком по столу и кричу громче, чтобы перекричать его.

– Где следующий пирог? Что за промедления? И вы называете это честным состязанием?

Вдруг я замечаю стоящую передо мною Макри.

– Принесла мне пирог?

– Нет. Состязание окончено.

– Чего?

– Ты победил.

Я замечаю, как все глядят на меня. Чувствую небольшое разочарование.

– Значит, ещё пирог мне не дадут?

Появляется распорядитель состязаний.

– Судари и сударыни, – кричит он, поднимая мою руку. – Объявляется победитель. Девять пирогов уничтожено! Ксарф из Турая!

Раздаются множественные поздравления. Я встаю и кланяюсь. Нескольким из моих супротивникам по состязаниям не хорошо. Некоторые валятся на столы. Распорядитель состязаний передаёт мне пятьдесят гуранов.

– Попрошу поздравить нашего могучего жруна! – орёт он. Надо быть честным по отношению к самсаринцам, они хлопают в ладоши от души. Я чувствую себя весьма довольным собою, когда покидаю палатку вместе с Макри и Лисутаридой.

– Видали? Фракс – наипервейшая спица в колеснице по пожиранию пирогов. Вообще никаких сложностей. Я б и больше съел.

– Ты пытался, – говорит Макри.

– У меня ещё осталось свободное место. Раз уж на то пошло, пироги не особо-то были большими.

– Твой ближайший соперник осилил всего шесть.

– Зелёный ещё. Что ж, надеюсь, вы обе зарубите себе на носу. Пока вы тут шлялись, я сделал дело.

– Это ты к чему? – спрашивает Лисутарида.

– А к тому, что тогда, когда некоторые члены нашего сообщества ломаются при первом же виде опасности, что заканчивается впадением в полумёртвое состоянием от фазиса, а другие спотыкаются, словно дети с игрушечным мечом, проигрывая свой первый бой и направляясь домой в слезах, я, Фракс из Турая, просто подхожу к сложной задаче с решительностью и исполняю своё дело. Девять пирогов съедено, участники состязаний хнычут, раздавленные в пух и прах, а мы заработали пятьдесят гуранов. Так пусть сие послужит вам вдохновением.

– Ты просто сказочный вдохновитель, – говорит Лисутарида неприветливо. – Я уж точно никогда не забуду картину, как ты пожираешь эти пироги.

– Благодарю, Лисутарида, – раздаётся знакомый, недружелюбный голос. Ласат Золотая Секира, который, вместе со своим корешем Чариусом, похоже, часто посещает это заведение. – Правда, что твой главный советник только что состязался по пожиранию пирогов?

– Правда, – говорит Лисутарида натянуто.

– Да ну? Вот-то будет занимательная байка для короля...

Лисутарида Повелительница Небес выпрямляется во весь свой рост. Её плащ, изящный, тёмно-голубой, с радужными украшениями, вышитыми вдоль краёв, по-королевски развевается на ветру.

– Состязание по поеданию пирогов – благородное занятие там, откуда я родом. Я горжусь стараниями моего главного советника.

– Да ну? – Ласат ухмыляется. – Я бы не позволил своей челяди участвовать.

– Что ты там стал бы делать или не стал, мне без разницы. Могучее обжорство Фракса всегда является предвестником наиболее великолепных его советов. Идём, Фракс и Макри. Пришло время подготовиться к состязанию на мечах.

С этими словами Лисутарида удаляется, высоко держа голову. Мы следуем за ней.

– Спасибо за поддержку, – говорю я.

– Пожалуйста. Если действительно встретишь короля, постарайся не упоминать о поедании пирогов. Макри, ты готова к бою?

Макри кивает. В её глазах чрезвычайная решительность. Её круг заканчивает сегодня, что означает, у неё четыре боя в быстрой последовательности. Жёсткое расписание. Я покидаю их по пути в раздевалку, спеша к букмекеру поставить пятьдесят гуранов, что я выиграл.