Проснулся я с мыслью о том, что мне предстоит какая-то работа, вот только какая именно? Я сполоснул лицо и тотчас припомнил, что меня наняла жена сенатора Лодия. Одно из самых крупных дел в истории Турая. Надо бы радоваться, что я участвую в нем, но я вовсе не рад, и не только потому, что мне опять придется скучать по Танроз и ее превосходной еде.

Я ругаюсь вслух. Из всех аристократов, которые когда-либо смотрели на меня сверху вниз, Лодий один из худших. Не случись этого несчастья, он бы меня в дом не впустил. Лодий, несомненно, смеялся, когда меня выкинули из дворца, лишив работы. Сенаторы вообще недолюбливают меня. Да и сам я питаю отвращение к сенаторам, префектам и консулам. Я служу этому городу верой и правдой, порой рискуя жизнью. А что во время Оркской войны делали они? Прятались на своих виллах, пока простые люди вроде меня сражались на поле битвы. А разве они отблагодарили нас после войны? Никак нет. Я их просто не перевариваю.

Пристегиваю к поясу меч, закладываю в память нужное заклинание на случай, если в нем возникнет необходимость, и спускаюсь вниз, чтобы выпить последнюю кружку пива, прежде чем отправиться в путь. Макри уже сменилась и желает знать, куда я так спешу.

– Иду навестить жену Лодия.

– Я хочу пойти с тобой.

– Зачем?

– Гурд с Танроз выясняют отношения, и мне как-то не по себе. А Дандильон так радуется по поводу их примирения, что действует мне на нервы. Талдычит о том, как звезды улыбаются им с небес, и я не могу больше этого выносить.

Я собираюсь сказать Макри, что она не может сопровождать меня, так как я иду в дом сенатора, где ее, на четверть орка, вряд ли будут рады видеть, однако передумываю. Стоит ли напрягаться ради того, чтобы угодить какой-то сенаторше? Макри – не самый лучший человек в городе, но она мой друг. А друзей у меня не так уж много. Пусть идет, если хочет. Жителям округа Тамлин полезно посмотреть на обитателей других районов. Достаю из-за стойки еще бутылку кли. Дандильон хмурится. Она, возможно, единственная барменша в Турае, кто не одобряет пьянства. Макри надевает мужскую тунику, пристегивает к поясу два меча, вставляет в сапог нож и спрашивает меня, стоит ли ей взять с собой секиру.

– Мы не с драконом собираемся сражаться, а идем на беседу к жене сенатора.

– Ты всегда так говоришь, а в итоге происходит какая-то неприятность, и мне приходится пускать в ход секиру.

– Поверь мне, нынче секира нам не понадобится.

Макри слегка расстроена.

– Тебе просто не нравится идти по улице с женщиной, которая несет оружие.

Скоро наступит ночь. Если мы не хотим идти в округ Тамлин пешком, нужно поскорей взять ландус. После наступления темноты поездки в Турае запрещены. Мы находим коляску у входа на бульвар Луны и Звезд. Я говорю кучеру, куда нас отвезти, и прикладываюсь к своей бутылке, пока мы едем вдоль реки. Макри зажигает палочку фазиса. Курить фазис официально запрещено, но ввиду эпидемии куда более сильного наркотика – его называют «диво» – власти уже не обращают внимания на курильщиков. Кучер хочет поговорить об угрозе нападения орков. Мы молчим, но это его не останавливает.

– Тураю конец, – говорит он. – Мы не сможем победить их еще раз. Где мы возьмем армию? Половина молодых людей в городе обезумела от «дива». Да и многие сенаторы увлеклись этим наркотиком. Я слышал, генерала Ламизия на прошлой неделе вытурили из армии за продажу «дива» подчиненным. К тому же оружейные склады пусты; Братство и Сообщество друзей давно продали все наше оружие. А кто придет к нам на помощь? Симинийцы? Да никогда. Они останутся сидеть у себя дома, когда нас будут резать на куски. И не думаю, чтобы помогли эльфы. С какой стати? У них своих проблем хватает. В любом случае эльфы не любят участвовать в чужих войнах. С кем же мы остаемся? Ниож? Эти ни в жизнь не станут помогать нам. Северные свиньи будут только рады, если орки нас уничтожат. Остается Лига городов-государств. А чего она стоит в наши дни? Лига уже давно в состоянии разброда и хаоса. Думаете, они сумеют выставить армию? Да скорее солнечный свет проникнет в подземный мир. Мы обречены, и все это знают. Как только закончится зима, я вместе с семьей отправлюсь на запад. Надо убираться отсюда подальше.

Я пытаюсь не обращать на него внимания. У меня и так полно забот, чтобы еще выслушивать глубоко пессимистичные высказывания кучера ландуса. Кроме того, в его словах немало правды, и мне не хотелось бы это признавать.

Виллу сенатора Лодия охраняют четыре человека в форме. Я ожидаю, что нас могут не пропустить, но как только называю свое имя, они жестами велят мне проходить. На Макри смотрят с любопытством, однако проходу не препятствуют. Служанка, открывшая нам дверь, кажется, немного удивлена, тем не менее приглашает войти в дом. Она ведет нас в приемную, где я мрачно взираю на маленький бюст святого Кватиния, который, как мне известно, поступил сюда из мастерской Дрантаакса, самого знаменитого скульптора в Турае. Вернее, он являлся таковым, пока его не убили в прошлом году. Я расследовал это дело. Еще одно отвратительное преступление на почве жадности.

Мы ждем довольно долго. Макри громко спрашивает меня, все ли мои клиенты заставляют себя ждать.

– Только богатые. Сенаторы, префекты – они не способны по-человечески обходиться с людьми. А их жены ведут себя еще хуже. Когда она появится здесь, то сразу потребует, чтобы я за пару часов снял с ее мужа все подозрения, и вдобавок к этому, возможно, прочитает мне лекцию о моем общественном долге.

Я делаю еще один глоток кли и шумно рыгаю.

– Почему она наняла тебя?

– Потому что я первая спица в колеснице среди детективов, – отвечаю я.

В комнату входит жена сенатора Айварис. Ее сопровождает молодая служанка. Сенаторша извиняется за то, что заставила нас ждать, объясняя это каким-то из ряда вон выходящим происшествием на кухне.

– Я надеялась, что вы не передумаете, – говорит она. – А вы?… – Она смотрит на Макри.

– Макри. Я помогаю Фраксу, если дело доходит до драки.

Айварис вежливо улыбается, и я жду, когда же она вышвырнет нас за дверь. Но даже острые уши Макри, ее мужская одежда и два меча у пояса, кажется, не расстроили сенаторшу.

– Я очень надеюсь, что вы поможете моему мужу. Будет ужасной трагедией, если его осудят.

– Да, он прекрасный человек. Дляменя большая честь работать на вашего мужа.

– Я не верю в то, что вы любите его, – говорит Айварис.

– Не люблю. Но за дело берусь. Никто не может отравить человека в моем присутствии и остаться безнаказанным. Особенно если я сам в этот момент ем.

– Вы находите это особенно оскорбительным?

– Да, нахожу. Вмешательство в процесс принятия пищи – серьезное преступление. Я хочу тридцать гуранов в день плюс оплату всех расходов. Но раз уж я взялся за дело, оно полностью находится в моих руках, так что не надо объяснять мне, как я должен выполнять свою работу.

Айварис слегка озадачена.

– Я и не думала.

Она так вежлива, что начинает меня раздражать.

– А где Лодий?

– В Обители справедливости. Якобы помогает таким образом следствию; на самом деле они просто не хотят выпускать его из вида. Мужа могут арестовать и предъявить ему обвинение в любую минуту.

Жене сенатора опять удается скрыть свои переживания, хотя они, безусловно, причиняют ей боль. Интересно, стоит ли мне относиться к ней немного лучше? Будучи такой богатой, упитанной и чистой, она кажется совсем бессильной, но это обманчивое впечатление. Она дочь сенатора и происходит из древнейшего турайского рода. Надо думать, она получила немало денег от отца, который владеет золотоносными приисками и имеет отношение к судостроительству.

Лодий также родился в богатой семье, хотя и любит показать себя человеком из народа, когда это в его интересах, ибо его предки некогда были простыми фермерами и жили за стенами города. Но они сделали хорошие деньги, в прошлом веке скупив землю у разорившихся во время войны людей. Сомневаюсь, что кто-либо в этой семье прикасался к плугу за последние пятьдесят лет. Он аристократ до кончиков ногтей, что, однако, может на этот раз не спасти его от смерти. Хотя аристократам-мужчинам в отличие от несчастной Эрминии обычно позволяется уйти в изгнание, если их обвиняют в тяжком преступлении, вряд ли в данном случае будет применена такая мера. Общественное мнение не допустит подобного по отношению к убийце префекта Гальвиния. Но даже если и допустит, дворец ни за что на это не пойдет. Лодию грозит смертная казнь. Король будет рад случаю избавиться от него.

– Вы знаете о каких-то доказательствах его вины за исключением того факта, что он передал отравленную еду Гальвинию?

Айварис качает головой.

– Мы потрясены. Не понимаю, зачем кому-то обвинять в убийстве моего мужа. Он на такое не способен.

– Ваш муж всю жизнь ругает традиционалистов. Гальвиний являлся весьма влиятельным традиционалистом. Вряд ли они были большими друзьями.

– Но так делаются дела в сенате. Мой муж никогда не потворствовал насилию.

Это, конечно же, вранье. Во время выборов чинится много насилия, которому способствуют те, кто хочет победить и быть избранным. Я не заостряю вопрос, но замечаю, что быть оппонентом консула чревато неприятностями.

– Это не первое обвинение в убийстве, выдвинутое в нашем городе ради политических целей. Я сам пострадал от ложных обвинений, а Лодий и его партия популяров не очень-то старались мне помочь.

Айварис явно расстроена. Я продолжаю:

– А как насчет судебного разбирательства? Говорят, Гальвиний собирался подать на вашего мужа в суд.

– Там какой-то спор по поводу завещания, – говорит Айварис, – я не знаю подробностей.

Весьма сомнительно. Айварис не похожа на женщину, которая не в курсе дел мужа. Ничего, узнаем о подробностях где-нибудь еще. Впрочем, и так ясно, что перспективы у Лодия весьма мрачные. Он угостил отравленной едой человека, который собирался подать на него в суд. И этот человек был его врагом.

– Цицерий устроит мне встречу с вашим мужем?

– Да-да, вы можете пойти туда прямо сейчас? Или после окончания Сабава.

– Простите, не понял.

– Вечерней молитвы. Она уже должна начаться.

Граждане Турая, согласно закону, обязаны молиться три раза в день. Наиболее верующие ходят в церковь, хотя закон этого не требует. Можно молиться где угодно. Если я нахожусь у себя дома, то игнорирую призыв к молитве. Когда же мне не везет и призыв застает меня на улице, я обычно преклоняю колени вместе с другими невезучими и несколько минут дремлю, пока остальные молятся. Что касается Макри, то она вообще не имеет никакого отношения к турайским религиозным ритуалам и обычно в часы молитв где-нибудь прячется.

Сейчас Айварис фактически предлагает нам воспользоваться семейным храмом. Внезапно я осознаю, что от меня разит кли. Не стоит посещать часовню, когда от тебя несет спиртным. Это грозит неприятностями. Боги и так частенько наказывают меня за тот или иной проступок, зачем отягощать свою участь. Я уже начинаю придумывать какой-то предлог, однако Айварис жестом дает понять, что не желает ничего слушать. Макри переминается с ноги на ногу, и по ее виду ясно, что ей все это не нравится.

Когда Айварис ведет нас к храму, находящемуся в центре дома, Макри поспешно шепчет мне на ухо:

– Мне нужно что-то говорить?

– Нет, – шепчу я в ответ. – Только кивай, когда необходимо. И не пой всяких там оркских гимнов.

– Я не пою, – шипит Макри. – Я только ругаюсь по-оркски.

– Тоже не следует.

– С чего бы мне ругаться?

– Кто знает. Мне вообще непонятны твои поступки.

– Ты обвиняешь меня в том, что я орк? – довольно громко спрашивает Макри.

– Вовсе нет.

– Но ты намекаешь на это.

– Ну так что?

Макри рассержена.

– Думаешь, однажды оркская кровь победит, и я начну убивать людей?

Я качаю головой.

– Видишь ли, Макри, я потому и не хочу брать тебя с собой, когда занимаюсь расследованиями. Ты нервничаешь из-за пустяков и сразу же хватаешься за меч.

– Я не хватаюсь за меч.

– Ну, почти хватаешься. Успокойся, пожалуйста.

– Успокоиться? – орет Макри. – Да я просто занимаюсь своими делами, а ты вдруг обвиняешь меня в том, что я пою оркские гимны. Я не знаю ни одного оркского гимна. А если и знаю парочку?!.

– Прекрати, пожалуйста, кричать. Я привел тебя в дом сенатора, а ты ведешь себя как невоспитанный дикарь.

– А сам ты воспитанный? Берешь у сенаторши деньги и при этом говоришь, что ненавидишь сенатора и ему подобных. Да ты просто кузукс.

– Вот видишь, оркские ругательства так и прут из тебя. Так и знал, что ты не обойдешься без них во время молитвы. Нам повезет, если ты не захочешь принести кого-нибудь в жертву.

Айварис приглушенно кашляет, чтобы привлечь наше внимание. Мы оборачиваемся и видим, что около двадцати слуг буравят нас глазами. Несколько мускулистых молодцов явно готовы броситься защищать свою хозяйку.

– Пришло время молитвы, – тихо говорит Айварис.

– Мы готовы, – бормочу я, и мы смущенно входим в храм, расположенный во внутреннем дворе.

Не припомню даже, когда я в последний раз посещал подобное место. Пожалуй, во время расследования кражи в доме ниожского атташе. Здесь чисто, спокойно, преобладает белый цвет. По стенам вьется плющ, облачко дыма из курильни благовоний медленно поднимается к небу, расточая в воздухе приятный аромат. Вечер еще довольно теплый. Тишина необыкновенная; не верится, что находишься в городе. Поставьте где-нибудь кушетку приличных размеров, и лучшего места для послеобеденного сна просто не придумаешь.

У семьи есть собственный архиерей, ведущий службу. Это старый, седой человек, который в силу преклонного возраста уже не служит в церкви. Он монотонно произносит слова молитвы, и я изо всех сил стараюсь не заснуть. Макри, стоящая возле меня на коленях, явно волнуется. Наверное, думает, что молитва продлится несколько часов. Я потихоньку задремываю и даже забываю об оркских ордах, которые вот-вот свалятся нам на головы. Мне даже жаль, что молитва так быстро заканчивается. Слуги расходятся, и Айварис благодарит архиерея. Макри старается побыстрее покинуть храм, но я задерживаюсь, чтобы вежливо попрощаться с женой сенатора. Хочу поблагодарить ее за приглашение на семейную молитву, однако не нахожу нужных слов. Я смотрю на нее в некотором замешательстве.

– Я верну доброе имя вашему мужу, – говорю я наконец.

Ловко поворачиваюсь, беру за руку Макри и веду ее к двери. На улице нас поджидает ландус, и мы направляемся к Обители справедливости. Там нас встречает помощник Цицерия Хансий.

– Помощник консула ожидает вас.

По длинному коридору нас ведут в приемную.

– У нас уже неприятности, – шепчу я Макри. – Властям не понравится, что я сделал Лодия своим клиентом.

Мне как-то не по себе, ибо я уверен, что решение о наказании Лодия принято на самом верху, то есть во дворце. Мне действительно грозят большие неприятности. Черт бы побрал сенаторшу с ее вежливостью и гостеприимством.

Цицерий – худой, седой и еще более строгий, чем обычно, – быстрым шагом входит в приемную. На нем тога с зеленой отделкой, что указывает на его ранг. Помощник консула являет собой необыкновенную смесь честности, усердия и чрезмерного тщеславия. Он все лето старался делать вид, будто ему не очень нравится его новый бюст, воздвигнутый перед сенатом. «В знак благодарности за верную службу городу», – как выразился консул на церемонии открытая. На самом деле Цицерий очень доволен, хотя публично осуждает трату общественных денег на такие цели. Ходят слухи, что он сам инициировал кампанию по установке бюста. На постаменте выбита цитата из его речи: «Человека судят не по его достижениям, а по его стремлениям». Неглупая мысль. Цицерий уже давно стремился к тому, чтобы у него был такой бюст.

– Вы занимаетесь расследованием дела Лодия?

Я киваю. Цицерий изображает на лице задумчивость и долгое время не произносит ни слова.

– Сам король назначил судебное разбирательство, – говорит он наконец.

– Я так и думал.

– Значит, вам придется столкнуться с множеством трудностей. И король, и консул Калий хотят, чтобы справедливость восторжествовала, причем как можно быстрее. Никто из должностных лиц Турая не окажет вам никакой помощи.

– Они и так никогда не оказывают мне никакой помощи, – говорю я. – Если вы хотите отговорить меня, Цицерий, то напрасно теряете время.

– Я не собираюсь отговаривать вас. Ведь это я рекомендовал вас жене Лодия.

– Сами вы тоже не станете помогать мне.

– Я не собираюсь защищать его! – резко бросает Цицерий. – Но я хочу, чтобы дело было расследовано должным образом.

– То есть Лодия обвиняют в преступлении, которого он не совершал, и ваша совесть протестует против этого?

Цицерий пристально смотрит на меня. Он уже готов прочитать мне лекцию о том, как вести себя в приличном обществе, ко сдерживается.

– Нет. Против сенатора есть некоторые улики. Я не знаю, насколько они основательны. Если он виновен, то я без сожаления расстанусь с ним. Сенатор Лодий позорит наш город и за последние годы причинил много вреда. Теперь, когда неприятель практически у наших ворот, Лодий представляет собой подрывной элемент, без которого вполне можно обойтись. И все же…

Слова Цицерия повисают в воздухе. Я понимаю намек. Помощник консула – один из немногих политиков, обладающий целостностью натуры. Он, возможно, слишком стремится к почестям, зато не берет взяток. Устранить Лодия было бы и в его интересах, но Цицерий не может видеть, как творится несправедливость.

– Мой помощник Хансий ознакомит вас с деталями дела. Затем вам позволят увидеть сенатора Лодия. И, я думаю, вам лучше пока не участвовать в Малом Военном Совете. Все потрясены трагическими событиями, произошедшими во время последнего собрания. Будет нехорошо, если один из членов станет заниматься защитой виновника преступления.

– Предполагаемого виновника.

– Вот именно.

Цицерий кивает и выходит из комнаты. Наверное, пойдет любоваться на свой новый бюст. Мне он даже удачи не пожелал.