Когда я выбежала из кафе, мне понадобилось некоторое время, чтобы сориентироваться, однако я сразу же увидела Фиби, смотревшую то в одну, то в другую сторону. Взяв сестру под локоть, я повела ее по улице. Встречные пешеходы с зонтами поспешно уступали нам дорогу. Цокая каблуками, мы спустились по ступенькам на станцию метро, а когда пришел поезд, до отказа набитый раздраженными промокшими пассажирами, протиснулись в дальний угол у двери. Мне было душно, в теплом вагоне я вспотела и разволновалась еще больше. Зато Фиби, напротив, казалась невероятно спокойной. Она изучала схему метро, но я видела, что ее взгляд рассеян, а когда поезд качнулся — сразу после «Глостер-роуд», — она упала на меня, и я обрадовалась, что не оставила ее одну.

— Пойдем ко мне домой, Фиби, хорошо? — торопливо произнесла я, помогая ей восстановить равновесие.

Началась давка — пассажиры попытались отодвинуться от нас.

Поезд стал замедлять ход перед следующей станцией, и я почувствовала, как волосы Фиби упали мне на плечо. Зажатая между мной и стеклом, она расслабилась, прислонилась ко мне и закрыла глаза.

Возле моего дома Фиби оперлась на невысокую стену рядом с двумя мусорными контейнерами, пока я рылась в сумочке в поисках ключей. Едва я открыла дверь, как котенок тут же выскочил из ворот и сразу же исчез. Секунду спустя за ним ринулся еще один, но на этот раз Фиби, проявив хладнокровие, наклонилась и успела поймать его, прежде чем он убежал. Она выпрямилась, сжимая в руках маленькое юркое тельце. Между ее большими пальцами выглядывала пара глаз. Дверь открылась полностью, и в проеме показалась миссис Эммет, моя соседка снизу. Обрадовавшись, что хотя бы одному из ее подопечных не удалось убежать, она погрозила котенку пальцем.

— Глупышка! Теперь мне придется полночи ждать твоего братца. Что ж, ладно, вряд ли он убежит далеко. Он терпеть не может дождь. Привет, Эдди. Привела подругу?

Миссис Эммет — самая добрая соседка во всем Лондоне. Она поила меня чаем, когда я болела, приносила мне желтую прессу, которую обожала, указывая мне на страницы, которые, по ее мнению, было просто необходимо прочесть человеку, настолько неискушенному в делах знаменитостей.

— Это миссис Эммет. Она живет на первом этаже, — произнесла я, обращаясь к Фиби, которая, спасая котенка, судя по всему, пришла в себя. Она немного разжала руки, и стала видна крохотная кошачья головка.

— И обожает кошек, — добавила соседка, когда котенок вырвался из заключения, взобрался по спине Фиби и уселся ей на плечо.

— А это Фиби. Она моя…

Я умолкла. Фиби не отрываясь смотрела на свои туфли. В полумраке коридора она выглядела потерянной, и я вдруг поняла, что полюбила ее всем сердцем.

— Она моя сестра, — нежно сказала я и, взяв Фиби за руку, привлекла ее к себе.

Я впервые произнесла это вслух, без тени сомнения, не задаваясь вопросами, почти с гордостью, и благодаря этому наши отношения вдруг стали удивительно определенными.

— Сестра-близнец, — добавила я. — Мы близнецы. И встретились всего несколько дней назад.

— О господи! — ошеломленно воскликнула миссис Эммет, однако затем радостно кивнула. Она чувствовала себя совершенно непринужденно. — Как я рада за вас обеих! Круто. — Она умолкла, задумалась, а затем спросила у Фиби: — Ты уже встречалась с Венетией, правда? — Миссис Эммет подняла брови и поджала губы, пытаясь скрыть лукавую улыбку.

— Я так понимаю, что да, — хмуро произнесла Фиби, и, услышав это, соседка расхохоталась.

— Брехливая собака лает, но не кусает, — мудро заявила она. — По крайней мере, я так считаю. Что ж, рада с тобой познакомиться, Фиби. А это Поттс.

И миссис Эммет ткнула пальцем в пушистый комочек, сидевший у Фиби на плече. Котенок протянул лапу и стал играть моими ключами, и я то поднимала их, то опускала, наблюдая за тем, как они раскачиваются в воздухе. Фиби протянула котенка миссис Эммет, но та махнула рукой.

— Я дам вам его на один вечер, — сказала она, открывая дверь в квартиру. — Это самое лучшее лекарство от стресса. Но я вас умоляю, не кормите котенка.

— Со мной все в порядке, Эдди, правда.

Я заставила Фиби лечь на мой диван, который оказался для нее слишком коротким — ее ноги свисали с одного края, а одеяло едва прикрывало лодыжки. На лоб ей я положила холодную тряпку, сбрызнутую лавандовым маслом (именно к этому средству прибегала миссис Бакстер при любом недомогании, начиная от боли в горле и заканчивая ломотой в конечностях). Затем я сунула котенка Фиби под мышку, нашла холодную тряпку для себя, вылила на нее половину бутылочки с лавандовым маслом и плюхнулась в кресло напротив, закрыв глаза и стараясь не думать о матери, лежащей на больничной кровати, и о взгляде миссис Робертс, сначала вызывающем, а затем, когда мы ее оставили, — виноватом. Кроме того, теперь у меня появилось новое «что, если». Что, если меня тоже должны были отдать на усыновление?

Не знаю, о чем размышляла Фиби. Возможно, она тоже пыталась докопаться до причин, которые постоянно путались у нас под ногами. Затем мне подумалось, что через все это она уже прошла несколько недель тому назад, когда узнала, что Элизабет Холлоуэй отдала ее на усыновление. Я же почему-то предположила, что меня решили оставить, — только затем, чтобы теперь выяснить: это была лишь прихоть судьбы.

В какой-то момент я услышала, как котенок мягко спрыгнул на пол и стал царапать кофейный столик. За этим последовало зловещее шуршание, и мы с Фиби одновременно начали подниматься. Сбросив влажные тряпки, мы увидели, что котенок играет с пластиковым пакетом возле стойки, а затем наши взгляды встретились. Убрав мокрые пряди с лица, мы усмехнулись друг другу, одинаково всклокоченные и измученные.

— Мне до сих пор не верится, — хриплым голосом призналась я, загоняя ком поглубже в горло. — Все надеюсь, что у меня уже появился иммунитет, однако лучше мне не становится.

— Черт!

Фиби обхватила руками колени. У нее на брюках появилось пыльное пятно, тушь размазалась, и под глазами образовались синие круги. Ее затылок казался таким беззащитным. Я заставила себя сесть и собраться. Нам нельзя терять присутствие духа одновременно. Кто-то должен сохранять оптимизм.

— Нам нужно что-нибудь съесть, — поспешно произнесла я, решив прибегнуть к единственному известному мне способу, способному улучшить настроение в любой ситуации. — Сейчас я что-нибудь приготовлю. И выпить нам тоже не помешает.

Фиби согласилась не сразу.

— А может быть, заварим чаю?

— Конечно, заварим. — Я поднялась на негнущихся ногах. — Если хочешь в туалет, он там.

Когда Фиби вернулась, я заметила, что она снова убрала волосы назад, умыла лицо и застегнула кардиган. Однако когда она опустилась на один из стульев и положила подбородок на скрещенные руки, я поняла, что, несмотря на высокий рост, она напоминает мне маленького ребенка.

— Чего бы тебе хотелось? У меня есть козий сыр и немного хлеба. А еще я могу приготовить киш.

Сначала мне показалось, что она откажется, но моя сестра сказала:

— Звучит заманчиво. Однако все же не стоит из-за меня беспокоиться.

Но я уже потянулась за мукой, стоявшей на полке над плитой. Пирог ― слоеный, теплый, вкусный — именно то, что нужно, если ты расстроен или у тебя шок. Я порубила масло ножом, достала кубики льда. Мы молчали, но это было уютное молчание между двумя людьми, которые не считали нужным заполнять тишину. Я вдруг вспомнила болтовню Венетии и то, как постоянно ожидала от нее нападения, и улыбнулась. По сравнению с моей младшей сестрой Фиби была очень спокойным человеком. Она молча сидела, постукивая пятками по стулу, и медленно попивала чай, наблюдая за тем, как я раскатываю тонким слоем тесто для пирога — небольшого, лишь для нас двоих, — а затем кладу его в холодильник. Я попросила Фиби мелко нарезать спаржу, что она и сделала, сосредоточенно хмуря брови. Если бы Эндрю увидел, как она держит нож, он тут же упал бы в обморок.

— Я говорила тебе, что почти не умею готовить, — виноватым тоном напомнила Фиби, заметив, что я вздрагиваю всякий раз, когда лезвие проходит в двух миллиметрах от ее ногтей.

Придвинув ко мне измельченную спаржу, она снова умолкла и, сложив руки, принялась наблюдать за тем, как носится по комнате котенок. Затем Поттс вернулся к пластиковым пакетам, стоявшим рядом со стойкой, и принялся играть с ними.

Увидев, что котенок задел рамку для фотографий, я торопливо присела на корточки и вытащила ее из пакета. Почему-то после всего того, что мы сегодня услышали, я не могла смотреть на эти лица. Может быть, это удастся мне позже, в другой день, когда у нас будет время во всем разобраться. Легонько шлепнув котенка, я посадила его у дивана и взялась за ручки пакета, намереваясь аккуратно его сложить. И тут у меня над головой раздался едва различимый вздох. Подняв голову, я увидела, что Фиби смотрит прямо на меня, что она заметила, как я прячу от нее мамин портрет. Она ничего не сказала, только отвела взгляд. Я медленно поднялась, чувствуя, как в кухне воцаряется неловкость.

— Иногда, — мягко произнесла Фиби, по-прежнему не глядя на меня, — обычно ночью, когда вокруг очень тихо, я испытываю огромное сожаление, думая о жизни, которую у меня не было возможности прожить. О том, что я упустила. — Она проследила взглядом за котенком, который опять носился по комнате. — Это чувство сидит у меня вот здесь. — И она постучала по горлу, а я понимающе кивнула. — Оно вызывает у меня панику. Как будто мне нужно вернуться в прошлое, чтобы найти ошибку и исправить ее, быстро, прямо сейчас. Думаю, именно поэтому я так бесцеремонно ворвалась в твою жизнь, пришла в твой дом, в кондитерскую, захотела встретиться с твоим отцом, с твоей сестрой. И всякий раз я возвращаюсь к вопросу, почему тебя оставили, а меня — нет.

Она снова умолкла, и ее глаза, прекрасные серые глаза, так похожие на мамины, так похожие на мои, все следили за котенком, который, прыгнув на стойку, принялся трогать лапкой горшки с луком и розмарином, из-за чего стебельки растений слегка закачались.

— Думаю, нам нужно снова поговорить с твоей матерью, — произнесла я. — Может быть, она вспомнит что-нибудь еще, что поможет нам… — Я умолкла, задумавшись, а затем добавила, глядя перед собой: — …Понять.

— Да. — Лицо Фиби на мгновение смягчилось. — Ей было нелегко, а я… Не стоило мне на нее набрасываться. Но я так рассердилась. — Она нахмурилась. — Просто мама никогда раньше об этом не упоминала, ни в одном из разговоров, которые мы с ней вели после того, как я обо всем узнала. Она лишь сказала, что меня усыновили в больнице. А на самом деле она просто взяла меня и сбежала, Эдди. Она разделила нас, и даже когда Мерк в прошлом году с ней связался, она солгала ему. И мне. Ты только подумай, ведь я могла найти Элизабет до того, как она умерла!

— Вряд ли у тебя бы это получилось, — как можно мягче произнесла я. — Мама погибла год назад. Судя по всему, Мерк уже после ее смерти отправил письмо твоей приемной матери. Он говорил, что они некоторое время не поддерживали связь. И не забывай, твоя мама сделала это не одна. Усыновление организовал доктор. — Ради Фиби я изо всех сил пыталась скрыть неприязнь, которую испытывала по отношению к миссис Робертс. — Думаю, она поступила так, как, по ее мнению, было лучше для всех.

Фиби грустно посмотрела на меня.

— Тебе легко говорить. В конце концов, ты жила с нашей настоящей матерью, а я… Меня просто бросили.

— Нет, Фиби, — воскликнула я, — тебя не бросили! Твоя приемная мать скрыла правду из-за любви к тебе, это же ясно. Она очень любила — и любит — тебя.

Фиби откинулась назад, прислонившись к стойке и увеличивая расстояние между нами.

— Но почему она — Элизабет — так долго не пыталась меня найти? Почему не вернулась за мной, не забрала в семью, частью которой должна была быть и я? В семью, в которой росла ты.

— Фиби, это произошло случайно! — ответила я, проведя руками по волосам. — Разве ты не понимаешь? Меня тоже должны были отдать на усыновление, но никто не захотел принять меня в свою семью. — Я взяла со стоявшего на стойке блюда резиновую ленту и отбросила волосы назад — так резко, что Фиби вздрогнула. — Что бы ты предпочла: расти с приемной матерью, которая так сильно хотела усыновить тебя, что готова была бороться до последнего и в конце концов сбежала из больницы, забрав тебя с собой, или с собственной, настоящей матерью, которая готова была тебя отдать? А? Скажи мне, пожалуйста.

Сестра посмотрела на меня, а затем ее плечи поникли.

— Прости, Эдди, ты права. — Фиби вдруг неуверенно рассмеялась. — Может быть, нам с тобой не стоит сейчас выяснять, кто из нас сильнее чувствует себя брошенным?

Я вздохнула и попыталась улыбнуться. Котенок подбежал ко мне, тронул лапкой за ногу и негромко мяукнул. Я подхватила его и прижала к подбородку, слушая негромкое урчание. И украдкой посмотрела на лицо Фиби с острыми скулами и серыми глазами, ставшее уже таким знакомым.

— Ты всегда была рядом со мной, — произнесла я, — все эти годы, что бы я ни делала. Все мои дни рождения были отмечены твоим отсутствием. Теперь, оглядываясь назад и вспоминая то, что мама делала и говорила, я понимаю это, вижу совершенно отчетливо. Что бы ни случилось тогда, когда мы родились, то ли она сама приняла это решение, то ли ее заставили это сделать, она не могла забыть о случившемся; думаю, я каждый день напоминала ей об этом. Она не забывала о тебе, ведь для нее я была всего лишь половинкой целого.

В кухне воцарилась плотная тишина. Дождливый вечер, стойка из нержавейки, поблескивающая в последних неярких отблесках дневного света, — все это вызывало у меня ощущение, будто я плыву среди постоянно перемещающихся в пространстве указателей. Запах пекущегося в духовке пирога и маленький котенок, которого я прижимала к своей шее, — все это сжалось до небольшого расстояния между мной и Фиби. А потом между нами вдруг установилась связь, глубокая, крепкая, словно звук натянутой струны, красивый, но неслаженный: мы действительно были половинками сероглазого существа, смотревшими друг на друга, двумя сердцами, бившимися рядом, ощущающими утраченную некогда глубину и все остальное, что еще могло быть, то, чем мы могли бы быть, и это было чудесно и страшно одновременно. По всей видимости, Фиби тоже что-то почувствовала. Она шелохнулась и взмахнула рукой, как будто одновременно отталкивала меня и тянулась ко мне.

— Ты была бы моим Чарли, — сказала она, и ее глаза наполнились слезами. — В твои волосы были бы вплетены желтые и черные ленты. — Она издала нервный смешок и всхлипнула.

Я опустила глаза.

— Я с удовольствием стала бы Чарли, — с некоторым трудом произнесла я. — Это звучит гораздо лучше, чем Венетия.

Фиби снова хохотнула, вытерла глаза и, подложив полотенце, оперлась на стол. Я наклонилась, подняла пластиковый пакет с пола и вручила его ей.

— Вот, здесь кое-что, что я взяла из родительского дома. В основном фотографии. Мне очень хотелось бы, чтобы они у тебя были.

Она протянула руку, собираясь развязать узел, но я накрыла ее ладонь своей.

— Просто возьми это с собой. Одна рамка сломана, так что открывай осторожно.

— Но разве ты не хочешь поставить их здесь? — удивленно нахмурилась Фиби, оглядывая мою квартиру.

Я покачала головой, понимая, что не в силах объяснить: я не готова принять Элизабет и Констанс Адель Холлоуэй, пока не смогу по-настоящему понять свою мать, пока я наконец не узнаю, что на самом деле случилось 14 февраля 1960 года.