Фиби хотела уехать домой последним поездом, но я убедила ее остаться и переночевать у меня, на диване в комнате для гостей. Было приятно знать, что она там, внизу, словно сторожит меня, а я наверху, в своей спальне, в мансарде. По крыше барабанил дождь, и мы с котенком уснули как убитые. Однако через некоторое время я услышала скрежет когтей, царапающих подоконник, и голодное мяуканье, а когда открыла глаза, оказалось, что Поттс лезет по шторе, подбираясь к карнизу.

Бросив взгляд на часы, я села, и котенок тут же прыгнул обратно на кровать и замер, наблюдая за мной, и даже не стал протестовать, когда я взяла его на руки и, прихватив чистую одежду, направилась вниз, в ванную.

Из гостевой комнаты не доносилось ни звука, и я, стараясь не шуметь, схватила сумочку, куртку, телефоны и, нацарапав Фиби записку, оставила ее на маленьком столике. Затем снова взяла котенка на руки и, выйдя из своей квартиры, вернула его через дверцу для кошек миссис Эммет, жившей на первом этаже.

На улице было темно и тихо; стоял туман, и, пока я шла к станции метро, утренняя морось оседала на моих волосах. Рядом с рестораном, расположенным напротив кондитерской Грейс, сонный мужчина вытащил из фургона для доставки связку кроличьих тушек, которых держал за уши, и, махнув мне ими, скрылся за дверью.

Большинство людей терпеть не могут рано вставать, поэтому первые несколько часов на рабочем месте нравятся мне больше всего, ведь в это время царит покой, повсюду чистота и порядок. Я быстро, почти автоматическими движениями рассортировала хлеб и доставленную выпечку, отправила шесть противней с заготовками рулетов, привезенных с Максвелл-корнер, в большие печи в задней части кухни и занялась приготовлением кексиков для весеннего чаепития в «Кенсингтон Уименс груп». Грейс предпочитала, чтобы я заказывала выпечку в кондитерской на Максвелл-корнер, однако сейчас было шесть часов утра, темно, и кухня ― в моем распоряжении. Никто не встанет между мной и моими кексиками…

Послышался резкий стук в заднюю дверь. От удивления я резко вскочила, металлическая мерная кружка выскользнула у меня из рук и приземлилась на лоток с яйцами, затем ― на рабочую поверхность, на пол, и меня окатило сахарным дождем. Я замерла, глядя на кучку разбитой яичной скорлупы, мокнущей в вязких желтках и белках на засыпанном сахаром столе. Кто бы это ни был, ему придется ответить на множество вопросов. В дверь снова резко постучали. Дверная ручка задергалась.

— Эдди, эй! — послышался голос снаружи. — Ты там? Ну же, открывай! Здесь дождь идет.

Хрустя сахаром, рассыпанным по полу, я направилась к двери и распахнула ее.

— Двойной эспрессо, половина воды, половина молока, тонкая прослойка шоколадного сиропа внизу и солидная порция взбитых сливок сверху. Кокосовая стружка органического происхождения. Жирное молоко. Кипяток. Все как ты любишь.

Заполняя собой дверной проем, радостно ухмыляющийся и невыносимо довольный, на пороге стоял Эндрю, держа в руках большой стакан кофе.

— Что, ради всего святого, ты здесь делаешь? — поинтересовалась я.

— Пришел тебя навестить. — У него на плечах поблескивали капли дождя, влажные волосы были отброшены со лба назад. — Я давным-давно встал и хотел поговорить с тобой. Если понадобится, я даже готов съесть один из твоих пересушенных рулетов с Максвелл-корнер. Тебе следовало бы сказать своим коллегам, Эдс, что разрыхлитель, который они используют, никуда не годится — он раздувает тесто безо всякого наполнения, придает сдобе пыльный привкус и…

— О боже, входи, пока ты не разбудил всю округу.

Я втянула Эндрю за порог и закрыла дверь.

— Ты заметила, что я вошел с черного хода? — спросил он, вручая мне стаканчик с кофе, а затем извлек из бумажного пакета еще один и коснулся им моего, словно уже произнес тост. — Жаль, что Грейс этого не видит, правда? Мы низко кланяемся, как и положено скромным слугам…

И Эндрю уже собирался сделать глоток из своего стаканчика, но тут увидел яично-сахарный кавардак у меня за спиной.

— Господи, что ты здесь делала? — возмутился он. — Устраивала косметические процедуры для пола?

— Пыталась испечь кексы в тишине и покое, — с вызовом произнесла я. — Но тут явился ты и начал барабанить в двери.

— Ух ты! — только и сказал Эндрю. Пройдя к столу, он остановился и восхищенно огляделся по сторонам. — У Грейс будет истерика. — Он поставил кофе на стол. — Давай лучше уберем все это, пока она не явилась, иначе твоя начальница обвинит в этом меня. Тем временем как мы будем этим заниматься, можешь рассказать мне о своей знаменитой сестре-близняшке. А еще я хотел бы поговорить с тобой о «Le Grand Bleu»…

— Не парься, — быстро сказала я.

Я представила, как высокий, заправившийся кофеином Эндрю носится по моей кухне в шесть часов утра и вещает о нашем совместном ресторане, и эта картина меня, мягко говоря, испугала.

— Мне нужно испечь кексы для женского клуба. Спасибо за кофе. Конечно же, я тебе обязательно позвоню…

Но Эндрю уже оглядывался по сторонам в поисках передника. Он нашел метлу и тряпку, набрал в туалете ведро воды.

— Давай скорее приступим.

Между многочисленными перерывами на кофе — кофе действительно был идеален — я рассказывала Эндрю о том, что случилось с Фиби и миссис Робертс. Он оказался благодарным слушателем: не перебивал меня, кивал в нужные моменты, пока мы сметали яйца и сахар в корзину, отскабливали приклеившийся к рабочей поверхности желток и гранулы сахара, чтобы их не углядела Грейс Орлиный Глаз.

— Господи, это тяжело! — наконец произнес Эндрю, в третий раз проводя тряпкой по полу. — Даже если ты выросла счастливой — вдруг узнать, что ты не та, кем себя считала, и не в поверхностном, а в каком-то глубинном смысле. Да, чертовски тяжело. И это трудно выразить словами, потому что все происходит в твоей душе. — Он стукнул себя кулаком по груди. — Где сидит все то, что делает тебя тобой.

— Надеюсь, Фиби извинится перед своей мамой. — Я в очередной раз чистила щеткой рабочую поверхность.

— Ей придется это сделать. — Эндрю преисполнился сочувствия к вспыльчивой миссис Робертс. — Похоже, в этой сложной ситуации бедная женщина сделала все, что могла.

— Она могла бы сказать Фиби правду. — Я провела рукой по рабочей поверхности в поисках оставшихся крупинок.

— Конечно. Но в ее молчании не было злого умысла. Она скрывала правду из-за любви к дочери. А с любовью не поспоришь, Эдс.

Увидев мою недовольную гримасу, мой друг рассмеялся.

— Что? По-твоему, раз я не уехал в Марсель и не заискиваю перед «maman» Клодетт, я не способен различать тонкие оттенки подобных чувств? Не поверишь, Эдди, я многое могу. — И он в последний раз провел тряпкой по полу. — Однако это здорово — то, что вы с Фиби понимаете друг друга. Похоже, она милая. Может быть, мы как-нибудь посидим все вместе? Я хотел бы с ней познакомиться.

Эндрю исчез в туалете вместе с тряпкой, прежде чем я успела ответить. Я бросила на пол кучу старых полотенец и принялась его вытирать.

— Фиби случайно не нужна работа в ресторанно-гостиничном бизнесе? — спросил Эндрю, вернувшись в кухню. — Мы могли бы принять ее в свои ряды. Стали бы одной большой счастливой семьей.

Я рассмеялась из-под стола, представив себе, как Фиби режет спаржу, а я хожу туда-сюда по заведению, и на лбу у меня вытатуировано штатное расписание.

— Моя сестра пилот, — с гордостью произнесла я, поднимаясь и швыряя грязные полотенца в корзину. — Она и правда крутая.

— Пилот? Слушай, у нее потрясающая профессия! Это действительно круто, — сказал Эндрю, затем помолчал, глядя на меня. — Знаешь, вообще-то довольно интересно, насколько она… ну, ты поняла. Я имею в виду твою маму. Она бы…

— Да, знаю, — решительно проговорила я. — Знаю, что она бы обязательно… — И я отвернулась от него, чтобы посмотреть на миксер. Хмурясь и вертя в руках дополнительный венчик, я снова представила, как моя мама указывает на один из белых свертков, лежащих в колыбели, вспомнила фильм «Осторожно, двери закрываются» и подумала о жизнях, которые мы с Фиби могли бы прожить, и о том, кого бы из нас предпочла моя мама. Мне было все сложнее и сложнее предположить, что бы она подумала обо всем этом. Эндрю встал рядом со мной, быстрыми уверенными движениями прикрепил венчик к миксеру, затем потянулся за мукой, разрыхлителем и придвинул ко мне лоток целых яиц.

— Все в прошлом, Эдс, — мягко сказал мой друг. — Перестань об этом думать… Извини, что поднял эту тему. Важно лишь то, как ты поступаешь сейчас. И я бы сказал, что ты отлично справляешься, точнее, вы вдвоем с Фиби.

Эндрю снова легонько толкнул меня локтем, и я прислонилась к его руке, чувствуя щекой его дыхание, затем решительно выпрямилась и потянулась за маслом. Мы с моим другом молча приступили к работе: взбили масло и сахар, добавили просеянную муку. Мы передавали друг другу ингредиенты, бормотали «спасибо» и время от времени задавали друг другу вопросы. Наши руки двигались в едином ритме. Масло пышно поднялось по бокам миски, а мука висела в воздухе, словно туман.

— Спасибо, — наконец сказала я.

— За что?

Я указала на шестьдесят филигранных кексиков, стоявших перед нами в красных и белых картонных упаковках, на чистый пол, на остатки идеального кофе, который Эндрю принес к моему порогу в шесть часов утра. Я была благодарна ему за то, что он внимательно меня слушал, говорил со мной и всегда был рядом ― с бесконечными запасами еды, сообразительности и поддержки.

— За все… — произнесла я, довольно бессвязно, но думаю, что Эндрю меня понял.

Он кивнул и улыбнулся, ставя в духовку большие противни.

И поскольку все еще было раннее утро и мы были одни, мы какое-то время стояли и наблюдали за нашими кексиками, за тем, как глянец тает и расползается по маленьким выпуклым верхушкам, как поверхность постепенно расправляется и сверкает от жара.

— Итак, возвращаясь к «Le Grand Bleu»… — нарушил тишину Эндрю. — Думаю, я его нашел.

— Ты нашел «Le Grand Bleu»? — растерянно переспросила я и обернулась к нему. — Но ведь его не существует.

— Однако он будет существовать, потому что я нашел для него подходящее место. Вчера. Совершенно случайно. Увидел объявление, позвонил продавцу, зашел посмотреть. Это просто идеальное помещение, Эдди, я серьезно. Как раз то, что нам нужно. — Эндрю наклонился вперед, и я увидела, что его глаза сияют. — Не слишком большое, не слишком маленькое. Голые кирпичные стены. И место тоже чудесное — да, в Кенсингтоне. Я знаю, что тебе не нравится этот район, — он умоляюще сложил руки, хотя я ничего не сказала, — но, увидев, ты его полюбишь, я в этом уверен. Место проходное, но уютное. Можем начать с малого, потом расшириться. Наймем кого-нибудь, если захочешь.

Эндрю протянул руки, взял мои ладони в свои и сжал их.

— Я провел там целый час, раз пять проходил мимо и с каждым разом влюблялся в это место все сильнее. Наверху есть квартира, мы могли бы там жить…

— Жить? — Я наконец обрела дар речи, хотя мой голос был довольно писклявым. — У меня уже есть квартира, Эндрю.

А также работа, которую я не собиралась бросать. Я попыталась убрать руки, однако мой друг крепко держал их. Я чувствовала, как от печного жара плавится сеточка на моих волосах, из-за чего кожа головы начинает зудеть.

— Да, конечно, — мягко произнес Эндрю. — Значит, квартира нам не нужна. Но ресторан, Эдди… Ты только подумай о нем, только подумай о нас…

Он отпустил мои руки, потянулся за своей сумкой, лежавшей на столе, и выудил оттуда то, что я не видела много лет. Наш потрепанный скрапбук «Grand Bleu». На первой странице была наша фотография — нам двенадцать или тринадцать лет, на голове самодельные колпаки из белой бумаги.

— Мы мечтали об этом тридцать лет, — негромким голосом проговорил Эндрю, развернув альбом и протянув его мне, как будто это все объясняло. — Время пришло, Эдди. Наконец-то.

Я снова открыла рот, на этот раз намереваясь сказать, что не хочу, не могу быть частью всего этого, но глаза Эндрю были такими ярко-синими, огромными; в них пылал огонь оптимизма, и я не смогла разбить его мечту. Я закрыла рот и несколько долгих минут смотрела на фотографию, пока Эндрю не догадался о причине моего молчания.

— Ты действительно не хочешь этого, правда? — спросил он, несколько удивленно и в то же время разочарованно, и, подняв голову, я увидела, что счастливый блеск в его глазах исчез. — Я думал, что мы сможем там работать, мы с тобой. Так же, как сегодня утром на этой кухне. Для меня это такое счастье! А для тебя разве нет? Я думал, что это наше призвание, но, видимо…

Он отвернулся. Прядь песочно-русых волос упала сбоку на его лицо, и я больше не видела его глаз, однако заметила, что щеки моего друга залились румянцем. Затем Эндрю открыл рюкзак и принялся засовывать туда скрапбук — обращаясь с ним совсем не так бережно, как прежде, — и мне показалось, что у него дрожат руки. Это было невыносимо.

— Нет, не в этом дело. — Я положила ладонь ему на плечо, чтобы удержать. — Извини… Да, давай посмотрим на это место вдвоем. В субботу утром. В субботу утром я смогу.

О господи!

Эндрю быстро поднял голову.

— Ты серьезно? — Он неуверенно улыбнулся. — Я не хочу давить на тебя, слышишь? Нет смысла все начинать, если мы оба не будем этим гореть… Но я так давно планировал стать хозяином собственного ресторана, а у тебя столько всего произошло — встреча с сестрой и остальное, что я подумал: мне стоит заняться поиском самостоятельно, тебе ведь это не очень нравится, а потом…

— Конечно, — быстро ответила я, чувствуя, что меня бросает в жар и мне становится неловко и тревожно. — Без проблем. Скажешь мне, когда договоришься.

— Ага, — произнес Эндрю, радостно кивая и заканчивая собирать свои вещи. — Что ж, тогда я пошел. Я хотел зайти сегодня в больницу, проведать твоего отца. Может быть, там пересечемся? И следи за кексами, Эдс, они за долю секунды превращаются из недопеченных в подгоревшие. И еще… — Он похлопал меня по плечу. — Это будет здорово. Вот увидишь.