— Она должна быть где-то здесь! Думаю, нам нужно повернуть налево…

— О да, смотри, вот та маленькая дорога, о которой говорила Гарриет.

Я сидела впереди и указывала на знак, едва заметный в просвете между живыми изгородями. Фиби пронзительно вскрикнула, делая поворот, от которого у меня волосы встали дыбом, а затем покатила по узкой тропке, которая должна была привести нас к Хартленду.

Именно так я это себе и представляла, думая о том, как моя мать ехала сюда на отцовском «Моррис Майноре» много лет тому назад. Но вместо юной девушки, выглядывавшей в окно автомобиля и ощущавшей горечь и пустоту, теперь по залитым солнцем английским ландшафтам ехали мы с Фиби, от Лондона к побережью, включив музыку на автомагнитоле, а на заднем сиденье стояла огромная корзина для пикника. Фиби, усадившая меня пару часов тому назад в свой маленький «Бокстер», выглядела просто роскошно. Она загорела и чувствовала себя на водительском месте как рыба в воде, несмотря на то что ее живот с малышом из пробирки упирался в руль автомобиля.

Надев огромные солнцезащитные очки и самый симпатичный из маминых шарфов, я сидела, пристегнувшись, на пассажирском месте, постоянно передавая сестре жевательные конфеты и чипсы с креветками, которые, несмотря на все мои усилия, стали ее диетой на время беременности. Эндрю бросил всего один взгляд на двухместную машину, огромную пачку чипсов и сидящую за рулем Фиби, жестами показывавшую ему, что все просто отлично, деликатно отказался от ее предложения подвезти, сел вместо этого в свою собственную машину, в которую посадил моего отца, и строго-настрого велел Фиби не убить меня по дороге. Она действительно очень быстро водила машину, моя сестра-близняшка. По моему мнению, точно так же она вела себя, сидя за штурвалом «Боинга 747».

Мы приехали очень быстро. У больших ворот с орнаментом нас уже ждала Гарриет. Помахав рукой, она подошла ближе, открыла дверцу со стороны Фиби и помогла ей выйти наружу, а я тем временем медленно выбралась со своей стороны, не сводя глаз с ворот и того, что находилось за ними. Гарриет начала открывать замок, висевший на большой ржавой цепи, и Фиби подошла ко мне и взяла меня под руку. Так мы с ней и стояли, глядя на дом и сад, где все началось.

Вокруг, насколько хватал глаз, было зелено. Деревья и кусты пышно разрослись, их корни оплели остатки надворных построек, цветы и кустарники морем разлились вокруг древесных стволов, пробились в расщелины рассыпающихся стен. И посреди сада, который был теперь похож скорее на жизнерадостные буйные дебри, стоял дом, точно такой, как описала в дневнике мама: два небольших крыла, примыкавших к основному зданию, широкая, посыпанная гравием подъездная дорога, ведущая к тому месту, где когда-то была входная дверь. Однако камень медового цвета и красивые оконные рамы, синевато-серые крыши, по которым утром (когда моя мама просыпалась, чтобы сделать запись в дневнике) бродили голуби — всего этого больше не было. От Хартленда остался лишь остов, разваливающийся на части. Вместо окон зияли пустые проемы. Обломки каменных стен почернели, левое крыло, в котором начался пожар, было почти полностью разрушено. Тут тоже царил сад. Он проник в дом, поначалу, думаю, с опаской, потом — смелее, пока его побеги и корни не начали бесконтрольно расползаться во все стороны. Семена, принесенные морским бризом в рассыпающиеся стены, проросли, и похожая на пустельгу птица свила гнездо на самой высокой стене справа. Все это должно было бы действовать удручающе, и, возможно, для Гарриет, которая подошла к нам и встала рядом, положив руку Фиби на плечо, так оно и было. Однако было нечто настолько живое, зеленое, сочное в этих руинах, наполовину скрытых в дебрях сада, что оставалось лишь улыбнуться этому невероятному изобилию, которое удивительным образом отражало далекое эхо восторга, который мы уловили на страницах дневника моей матери, датированных летом 1958 года.

У нас за спиной послышался шорох шин, и через минуту к нам присоединились Эндрю и мой отец.

— Значит, это он и есть? — произнес Эндрю, выдержав минуту благоговейного молчания. — Ух ты, посмотрите, Грэхем, торец обвалился.

— Пожар, судя по всему, был очень большим, — сказал отец. — И все это по-прежнему принадлежит вам, миссис Синклер?

Он протянул Гарриет руку, и, удивленно улыбнувшись, она ее пожала.

— О, прошу вас, зовите меня по имени. В конце концов, мы с вами почти родственники, правда? Знаете, во всем виновато короткое замыкание, совсем небольшое. Но тогда здесь жил только Эйбл, он не успел вовремя погасить пожар. Нас здесь не было, мы уехали в Америку. Мы приехали на похороны Эйбла. Я не была тут много лет… Я берегу его для Кэрри, но она подумывает о том, чтобы вернуться в Америку, так что кто знает…

Голос Гарриет стал тише, когда она свернула налево, на заросшую травой тропку. Отец склонил к ней голову, слушая и улыбаясь, и я была очень рада, что он захотел поехать с нами.

— Можешь захватить корзину для пикника, Эндрю? — спросила Фиби, обернувшись через плечо. — Я понесу одеяла, а вот корзина тяжеловата…

Эндрю галантно поклонился.

— Конечно. Вы с Эдди идите вперед. Я отнесу все туда, направо, где, как мне думается, был сад.

Улыбнувшись, он подмигнул мне и направился к машине, сопровождаемый взглядом Фиби, в котором сквозила почти материнская гордость. Как и ожидалось, она полюбила Эндрю.

— О, он такой милый, тебе очень повезло, — произнесла она, бросив задумчивый взгляд на свой живот.

Мы медленно пошли по подъездной дороге. Несмотря на усилия Фиби, ее вторая половинка так и осталась лишь в ее мечтах, и после ряда довольно непродуктивных свиданий — доказавших утверждение моей сестры о том, что на земле абсолютно не осталось хороших мужчин — она нашла донора спермы и внезапно явилась ко мне на порог с бутылкой безалкогольного шампанского и сине-красной футболкой с надписью «Супертетя». В свойственной ей манере Фиби обставила все просто чудесно, прошерстила библиотеку и книжные магазины, добилась от своей компании льгот в связи с беременностью и родами и уже переоборудовала одну из комнат в своем доме в детскую, с нетерпением ожидавшую появления маленькой Шарлотты.

— Да, он такой, — радостно отозвалась я, идя в ногу с сестрой. — А еще я могу сказать тебе, что вчера ночью мы решили жить вместе.

— Потрясающе! — отозвалась Фиби. — Наконец-то ты перестаешь контролировать своих покрытых плесенью тараканов. Сколько раз я тебе говорила: держись за этого мужчину!

— Она и держится. — Голос Эндрю прозвучал совсем рядом с нами. — Эдди пообещала не разводить на нашей кухне заплесневелое тесто, ведь теперь у нее есть собственное кафе.

Проходя мимо нас, он слегка приобнял меня одной рукой, поскольку в другой нес корзину для пикника, а затем свернул направо, срезая путь сквозь травяные джунгли и направляясь туда, где стояли Гарриет и мой отец, рассматривая разрушенные стены с безопасного расстояния.

— Пойдем туда, — предложила я Фиби, указывая в противоположную сторону.

Мы молча обошли дом по широкой дуге, глядя на пустые дверные и оконные проемы, почерневшие и обгоревшие комнаты. Там, где обрушилось крыло, открылась часть основного здания, напоминавшего огромный разрушенный кукольный дом. На первом этаже не осталось ничего, что можно было бы украсть, однако на верхние этажи, по всей видимости, заходить было опасно, и издалека были видны обугленные остатки мебели, наполовину сгоревшие картины, порванные занавески, в беспорядке свисавшие с карнизов.

— Смотри! Думаю, когда-то это была библиотека, — прошептала Фиби, указывая на большую комнату со стальной рамой, оставшейся от маленького стеклянного купола. Стекла давно уже не было, полки от пола до потолка были серьезно повреждены.

Я представила, как моя мама прокрадывалась в эту когда-то, по всей видимости, красивую и просторную комнату, чтобы выбрать между Айви Комптон-Бернетт и леди Дороти Миллс, и Фиби, должно быть, подумала о том же, потому что ринулась в сторону террасы, показавшейся впереди. Там до сих пор были видны плиты и остатки низеньких окружавших ее стен, однако под воздействием непогоды цемент разрушился, балюстрада раскрошилась на множество частей, уступая дорогу плющу и траве, распространявшейся повсюду.

— Не стоит тебе туда подниматься, — с сомнением произнесла я. — Я уверена, что это небезопасно.

— Я воспользуюсь этими ступенями, — показала пальцем Фиби. — Думаю, они выдержат.

Я помогла ей подняться по неровным камням, вывалившимся со своих мест и опасно шатавшихся под ногами, и мы на миг оказались на самом верху, глядя на то, что осталось от хартлендского сада.

— Ох, — вздохнула я. — Здесь все еще так… так мило.

Лужайка для крокета заросла травой, фруктовый сад превратился в сплетения сучковатых деревьев и кустов, однако изящный изгиб поросших травой террас остался прежним. Небо было невообразимо синим, солнце светило нам в шею, а внизу поблескивало маленькое озерцо. Фиби сжала мою руку и кивнула, указывая вправо, где Гарриет расстилала покрывала в тени старого платана. Мой отец воевал с упрямым складным стулом, который привез для Фиби, и Гарриет коснулась его локтя, показала ему на нас и помахала рукой. Эндрю раскладывал содержимое корзины для пикника, затем тоже поднял голову и махнул рукой. Они нашли место на краю…

— Это розарий, — с удивлением произнесла я.

Там природа тоже восторжествовала над творением человеческих рук, устроив веселый хаос, однако с того места, где мы стояли, была видна линия ограды, цветочных клумб и выстроившихся вдоль стен деревьев. А еще там повсюду были розы. Они цвели и поднимались по шпалерам — изобилие красных, розовых и белых цветов.

Фиби обняла меня, я прижалась головой к ее щеке, и мы стояли, глядя на розарий, который всего на несколько коротких недель сделал жизнь нашей матери счастливой.